Антарктическая Гиперборея

Глава 3 В Антарктиду

Учебно-исследовательское предприятие невозможно обставить с сохранением военной тайны, как боевую операцию. Тем паче освещаемую в газетах как торжественное предприятие, приуроченное к столетию первого русского похода на крайний Юг и приготавливаемую с юбилейным масштабом.

Императорский флот выделил линейный крейсер «Адмирал Макаров», авианосец и вспомогательное транспортное судно, а одна из двух малых паровых субмарин за лето было перестроена в научно-опытовое судно. Ей полностью заменили рубку. Ранее заполняемая водой при погружении, она теперь включилась в объём прочного корпуса, на передней стенке появился иллюминатор и прожектор, для боевого корабля бессмысленные, вдобавок — сократившие максимально безопасную глубину. Пара носовых торпедных аппаратов, из которых успели хорошо если по разу выстрелить, была снята, на их месте появилась мудрёная установка из электрических машин.

Наконец, адмирал Колчак, чуя нездоровый интерес к грядущей эпопее, приказал скрытно выйти в море боевой подводной лодке океанского класса в две тысячи тонн, никак не афишируя её связь с антарктическим конвоем. Отчалив из Владивостока, она взяла курс на юг. Экипажу было озвучено, что предстоит редкой сложности и продолжительности рейс через Индийский океан, вокруг Африки и на базу Императорского флота в Средиземноморье. Чрезвычайно объёмистый пакет капитан «Борея» вскрыл лишь у корейских берегов и, сдержанно ругнувшись, созвал офицеров, штурману же вручил набор карт для прокладывания курса в Антарктику.

В газетах острили, ехидно комментируя изрядно дорогой вояж боевых кораблей и во всеоружии: пингвинов воевать собрались? Бить торпедами кашалотов? Хуже, что неподдельный интерес проявил и Берлин. Кайзер прислал личное письмо Александру Четвёртому, предлагая включить германские корабли в экспедицию и отправить на борт «Макарова» германских специалистов.

Самохвалов, специально вызванный в Гатчину, чтобы ознакомиться с перепиской августейших персон, обеспокоился не на шутку.

— Александр Михайлович, извольте обратить внимание: в их списке Вольф Шпеер, он со мной в Константинополе был.

— Не понимаю вашего волнения, любезный Пётр Андреевич. Ясно же — антарктический вояж связан с находкой того артефакта.

— Именно! — всплеснул руками пожилой авиатор. — Но Шпеер представлен был как археолог! Карта получена, на Юге другие учёные требуются: географы, гидрографы, геофизики, гляциологи, биологи. И я больше вам скажу, Государь мой, подозрительный он господин. Скажете, старческая паранойя?

— Скажу другое — не могу Кайзеру отказать в подобной безделице. Так пусть германцы садятся на авианосец, меньше будет возможностей совать нос куда не просят.

— Позволю себе заметить, Александр Михайлович, на «Макарове» газетчики и фотографы. Неудобно выходит отправлять иностранцев-то на галёрку.

— Ну, не монаршье это дело — обсуждать расквартирование подданных, — Император погладил щёгольскую короткую бородку, которая шла ему куда больше, нежели несчастливому предшественнику. — Так что на вашей совести эта оплошность, что высоких гостей местом обидели.

— Будет сделано в лучшем виде, Государь, — понимающе кивнул Самохвалов.

Однако к моменту выхода из Кронштадта «Адмирала Макарова», авианосца «Император Николай I», вспомогательного судна «Дежнёв» и малой подлодки «Рысь», в компанию к русским запросилась малая германская эскадра — линейный крейсер «Зейдлиц» и лёгкий крейсер «Висбаден». Александр Васильевич, не усидевший в родных пенатах и лично возглавивший русский отряд, хоть и невеликим для полного адмирала, досадливо крякнул и решил ответить уклончиво. Когда миновали датские проливы, он велел отстучать такую радиограмму: от Его Императорского Величества приказ принять командование объединённой эскадрой не получил, как и подчиниться германскому адмиралу. Иными словами: плетитесь сбоку, сзади или спереди, но в кильватер не пристраивайтесь; океан велик. Сам же решил не заходить в порты на юге Атлантики, пусть экипажи этому и не радуются. Имея плавучий склад и резервуар в виде «Дежнёва», эскадра может бункероваться в открытом море, экономя какие-то часы, на сём оторваться от германской группы.

Стоит сразу сказать, хитрость не удалась — медленный транспорт да «Рысь» на буксирном тросе замедлили движение. Контр-адмирал Энгельгардт опередил значительно и прибыл на базу Кайзерлихмарине в Германской Юго-Западной Африке, имея более суток форы. Прознав об этом из радиосообщений, Колчак отчаялся стряхнуть германский пост и приказал зайти в Капстад, крупнейший южный порт Южно-Африканского Союза, получившего независимость после краха Британской империи.

Самохвалов путешествовал на «Императоре», сглаживая тем самым неловкость ссылки германских гостей на второй номер эскадры. И, конечно, он массу времени провёл на нижней палубе, облазив и ощупав «Сикорских» до последнего винтика, благо Колчак приказал Арцеулову, командующему авиацией в арктическом походе, всячески содействовать старому лётчику. Тот с удовольствием пошёл навстречу, не уступив лишь в одном. Пётр Андреевич с невероятной настойчивостью просился за штурвал и напоролся на непреодолимую стену отказа. Константин Арцеулов сам расстраивался, понимая, что годы пролетят гораздо быстрее желаемого, и он тоже когда-нибудь будет стоять перед молодым офицером и беспомощно повторять: «только один раз!». Или: «дозвольте в последний раз в этой жизни!» Но дело не только в возрасте. Даже самый опытный пилот не может быть допущен к посадке на авианосец, не сдав урок на суше. Поэтому Самохвалов вынужден был ограничиться ролью летнаба, когда палубные бипланы разведывали водные просторы вокруг эскадры, отслеживая положение германских союзников-соперников.

В Капстаде он переселился на «Макарова», настаивая на участии в погружениях «Рыси».

— Не торопитесь, Пётр Андреевич, — уважительно к старшему, но и с капелькой снисходительного отношения опытного моряка к новичку увещевал его адмирал. — До Земли Виктории ничего интересного не случится, а в малой подлодке очень уж тесно. Поверьте и не серчайте на меня — не по возрасту те условия.

Из Капстада русская эскадра двинулась не к самой северной точке Антарктиды, выходящей к проливу Дрейка, как, вероятно стоило бы, если ориентироваться на общедоступную часть карты турецкого адмирала, а к Земле Королевы Мод. Арцеулов поднял «Сикорского» и через час доложил тревожную весть, заставившую Колчака собрать старших офицеров и заодно вызвать Самохвалова.

— У меня есть пренеприятнейшее известие, господа. К нам движутся корабли Энгельгардта. Штука в том, что два их крейсера находились примерно в сотне миль западнее, явно рассчитывая на предварительно оглашённый маршрут, к Антарктическому полуострову и в море Уэддела. Вокруг ни одного иностранного корабля или самолёта. Однако же они резко приняли влево и легли на пересекающийся курс. Михаил Ильич, ваше мнение?

Каперанг Никольский, командир линейного крейсера, встал, одёрнул белоснежный китель и высказал осторожное предположение.

— Германская база в шестистах милях к северу. Будь у них лодки такого же класса, как наш «Борей», запросто могла быть выслана для наблюдения и по радио сообщить о нашем курсе.

— Плохо, господин капитан первого ранга. Вы не доложили ни о перехвате радиограмм, ни о замеченном перископе, ни о шумах винтов. Субмарины не появляются из ниоткуда. Считаете поход небоевым? Расслабились?

— Виноват, ваше высокопревосходительство! Повысим бдительность.

Колчак, занимаясь обычной на флоте выволочкой, призванной скорее предупредить упущения, нежели в виде кары за уже обнаруженные, понимал — времена изменились. Судовые радиостанции ныне не искрят в эфир широкочастотными точками-тире, работают на узкой волне. Вряд ли радист «Макарова» перехватит донесение лодки. Акустикам сложно — шумят винты трёх надводных кораблей. Разве что на «Рыси» есть шансы — её винты стоят, вахтенный может пытаться разобрать посторонний звук машин не из нашей эскадры. А уж что касается вахтенных на мостике, здесь вообще надеяться не на что. Мировая война показала: подводная лодка гораздо с большей дистанции засекает надводный корабль, нежели наоборот. Но и терять бдительность не гоже, не на променаде. Тем более до опасных антарктических вод осталось чуть более двух тысяч миль — рукой подать по современным меркам. В ожидании сближения с германской «сладкой парочкой» адмирал приказал усилить вахты у радиостанций, привлекая обученных радиосвязи летнабов и авиационную аппаратуру, наладив слежение за эфиром на разных волнах.

«Сикорские», обшарив ближайший радиус в два десятка миль, не увидели ни малейшей тени, похожей на субмарину. Зато отличился подполковник Деревянко из военной жандармерии, выделенной Императором из контрразведки. Он, приставленный «бдить и доносить», весьма нелюбим в команде, однако же вот — оказался полезным и даже опередил опытных радистов.

— Ваше высокопревосходительство! Осмелюсь просить вас самим на это дело взглянуть.

В каюте репортёра «Вечернего Санкт-Петербурга» обнаружилась пара чемоданов такой вместимости, что в них, пожалуй, завзятая модница уместила свой гардероб на полгода вперёд. Только вместо платьев, шляпок и корсетов там оказались совсем не безобидные вещи — серые железные коробки с надписями «Маркони». Жандарм открутил винты на одной из них, внутри оказалась какая-то электрическая премудрость с лампами и катушками.

— Радиостанция, ваше высокопревосходительство!

Колчак изумлённо воззрился на подполковника.

— Быть не может! На море огромные судовые установки, антенны высокие. Вы сами решили, что это — радио?

— Никак нет! Арестованный сам сказал, показал провод антенны, искусно выведенный за иллюминатор, — увидев сомневающееся выражение на холёном и породистом адмиральском лице, тотчас добавил. — Не сразу, конечно. Отпирался, кричал о свободе прессы. Потом заговорил.

— Надеюсь, вы его… не сильно?

— Умеренно, ваше высокопревосходительство. До суда заживёт. Изволите лично с ним говорить?

— Это излишнее. Протокол дознания мне на стол. И — благодарю за службу, господин подполковник. По крайней мере, знаем, откуда Энгельгардт был так осведомлён.

— Служу Отечеству!

— Да, подполковник. Это единственный шпион на корабле? Полагаю досмотреть все каюты, при нужде — и офицерские.

— Уже сделано, ваше высокопревосходительство!

Колчак вернулся к себе, удовлетворённый результатом и раздражённый бесцеремонными жандармскими методами. Интересно, адмиральскую каюту он тоже обыскивал?