Русские люди, выросшие не в самой тёплой стране на свете, были, тем не менее, шокированы антарктическим летом. Перейдя за каких-то полторы недели из Африки в зону вечных льдов, они столкнулись со всеми прелестями высоких широт: жестокими ветрами, бушующим морем, ледяным панцирем на палубах, башнях и рангоуте. Лишь у самого побережья вдруг распогодилось, температура поднялась чуть выше ноля. Середина декабря здесь соответствует нашему июню!
«Зейдлиц» и «Висбаден» держались как приклеенные, бросив якоря поблизости. Германские моряки спустили шлюпки и на них выбрались на прибрежный лёд. Имела ли хоть какое-то значение их действия — не понять. Очертания береговой линии проще наносить с борта, да и точность оставляет желать лучшего: лёд переменчив, а где под ним берег — неведомо.
С «Императора» начались полёты вглубь. Если считать нижнюю часть рисунка турецкого адмирала Антарктикой, здесь намечалось нечто особенное, и это нечто обнаружил пилот «Сикорского» — полоску свободной ото льда земли в нескольких десятках миль от океана. Германцы восторженно обсуждали этот факт. Особенно старался герр Шпеер, упрашивая взять его в полёт. Арцеулов доложил о странном резоне, который сообщил ему немецкий археолог. Следы древних цивилизаций, к которым он относил атлантов и гиперборейцев, должны пролить свет на происхождение нации ариев, которые, в свою очередь, породили арийцев, германскую расу.
Из этого адмирал сделал вывод, что сведения о связи северных находок с сокрытой частью наследия Пири-реиса утекли на Запад. Он предупредил офицеров эскадры и жандармского подполковника об усилении бдительности. Деревянко заверил, что предпримет всё возможное. Но возможности его ограничены вообще и одним кораблём в частности.
Скрипя сердцем, Колчак дал добро на один вылет с германским наблюдателем. Трудно начисто отметать просьбы людей, о присутствии которых в экспедиции распорядился лично Государь Император. С этого и начались неприятности. «Сикорский» не вернулся из вылета к оазису.
Полярный день длинен. Условно ночное время светлое и сумеречное, оттого военные лётчики, коим не впервой посадки на авианосец в полной тьме, начали поиски сразу, как только Арцеулов убедился, что стряслась беда.
Биплан с явно повреждённым шасси обнаружился на краю оазиса. Константин Константинович вылетел лично и сделал круг около потерпевшего аварию самолёта. Обе фигурки отчётливо видны на фоне чёрного льда, и командир лётного отряда низко прошёлся вдоль места неудачного спуска, выбирая место поровнее, как вдруг его внимание привлекли две странности. Один из людей сложил руки крестом над головой, потом ухватил напарника и поволок его на север, к побережью. Буквально через секунду чихнул правый двигатель.
Арцеулов кинулся набирать высоту, плавно забирая к океану на одном моторе. Без торпеды или бомб под брюхом «Сикорский» лёгок и с половинной тягой. К его удивлению, ставший двигатель завёлся без особых капризов. Лётчик снова повернул к потерпевшим бедствие.
Они быстро шагали по снегу и льду, словно кто-то за ними гнался, и они собрались отмахать на своих двоих десятки вёрст в один присест. Очевидно, что капитан-лейтенант Гапеев по каким-то понятным ему одному причинам принял решение не ждать помощи и поволок немца в длинную прогулку по ледяной пустыне, отчаянно махая руками при попытке спуститься и подобрать их. Арцеулов сбросил на лёд продукты и прочие припасы, затем взял курс на «Императора».
На следующий день вылетел лейтенант Дубровин, также в одиночку, рассчитывая подобрать потерпевших. И снова самолёт не вернулся на корабль.
Не на шутку встревоженный адмирал категорически запретил летать по одному — не щадить топлива и ресурса машин. А также пытаться совершать спуски на лёд. Одновременно он ощутил, насколько был не прав, уповая на одну лишь технику — самолёты и субмарины. Что стоило взять на «Макарова» две-три собачьих упряжки и амуницию по примеру Руаля Амундсена и Роберта Пири. Теперь выручить попавшие в беду экипажи нечем. Не слишком трезвое предложение Врангеля было правильным, если не танк, то другое гусеничное средство они были просто обязаны взять.
С щемящим сердцем Арцеулов увидел разбитый, обгорелый остов. Машина скапотировала и загорелась, лежа вверх шасси. К северу от неё обнаружились две фигурки, упрямо бредущие к кораблям. Третья к ним не прибавилась — Антарктида получила первую в этой экспедиции человеческую жертву. Через пять дней отправленные навстречу моряки встретили авиаторов, на седьмой день уставших, но счастливых спасением путешественников принял Колчак.
Он выслушал восторженные восклицания Шпеера о «чудодейственной энергетике» в месте, где «чудодейственным» же образом тепло, по антарктическим меркам, нет вечного льда, и «витает мощный древний дух», напоминающий об Одине, Валгалле и прочих подобных легендарных делах.
Когда германца увели поправлять здоровье, отчитался капитан-лейтенант Гапеев, худой, низкорослый и чернявый, фигурой весьма походивший на столь же скромного телом Арцеулова.
— Осмелюсь заметить, ваше высокопревосходительство, не всё, сказанное Шпеером, есть чистый бред, — осторожно начал лётчик, чем вызвал некоторые подозрения командующего — не двинулся ли Гапеев разумом, неделю слушая увещевания странного археолога, явно страдающего без помощи мозгоправа. — С приближением к месту безо льда начали глохнуть моторы, приборы словно взбесились. Самолёт новый совсем, С-30 послевоенного выпуска.
— Этим и объясняется ваш аварийный спуск?
— Никак нет, ваше высокопревосходительство. Машина управлялась до последнего. Я тянул на север сколько мог, место выглядело ровным, однако под снегом трещины, расщелины, иногда булыжники. Пытался знаками показать — здесь нельзя производить спуск, но Алексей… Виноват, лейтенант Дубровин. Он не послушался и разбился.
— Подтверждаю. Вблизи места аварии штабс-капитана у меня тоже мотор остановился. На случай, если снова выручать придётся, прикажу спустить два самолёта на лёд и поставить на лыжи, — предложил командир авиаотряда.
— Не нужно, Константин Константинович. Отныне — вглубь материка не удаляться. От Земли королевы Мод уходим. Главная задача на другой стороне Антарктиды, а эту загадку решать следующей экспедиции.
Они обогнули континент, выйдя на его противоположную сторону в январе. Нельзя сказать, что обошлось без происшествий, никто, слава Богу, не погиб. Каждый день погружалась субмарина, пытаясь что-либо необычное отыскать подо льдом. У кромки льдов на путешественников бесстрашно взирали пингвины, в море попадались киты — в высоких широтах им спасение от китобоев.
Подводное опытовое судно в те дни напоминало лабораторию. В освобождённой от торпедных труб носовой части колдовали инженеры Константин Чиловский и француз Пауль Лангевин, испытывающие гидрофонный аппарат. Так вышло, что в войну дальше всех в гидроакустической технике продвинулись англичане, наиболее пострадавшие от U-ботов, а потом и русских субмарин. Надводные силы и подплав Императорского флота получили образцы британских устройств, именуемых ASDIC, уже после оккупации острова, а освоены они были лишь в семнадцатом и применялись против лодок Соединённых Штатов, и без того не слишком доставлявших беспокойство.
Глубины антарктического шельфа по сведениям от прошлых экспедиций не слишком точно нанесены на карты, поэтому на малой лодке под тихое пыхтение паровой машины постоянно звучали однообразные звуки: пинг-пинг-пинг. Так акустикам слышен возвратный сигнал, по времени прихода которого они судят о глубине под килем или приближении подводного препятствия по курсу. Осмелев и уверовав в точность замеров, капитан??? рисковал подо льдом подходить к скальным выступам на дистанцию, с которой в прозрачной воде можно рассмотреть что-то через иллюминатор в свете рубочных прожекторов. Возможно, увиденное и даже запечатлённое на фотопластинках даст пищу для размышлений многим учёным, от геологов до ихтиологов. Но каких-либо следов древней цивилизации, о коей был уведомлён командир и офицеры, здесь найдено не было.
Пока работала «Рысь», а наверху вызволяли потерпевших от крушения самолёта, русская эскадра пополнилась вторым подводным кораблём. Подоспел «Борей», и Колчак принял решение немедленно покинуть это побережье.
На борту «Макарова» атмосфера постепенно накалилась, и никто не смог бы назвать точной причины. Рассказы лётчиков о таинственном пятне, где сами собой глохнут моторы дополнились бреднями Шпеера. За последние двое суток до возвращения на корабли он уши прожужжал встречавшим матросам о необыкновенных свойствах материка. Если раньше над ним подшучивали — немец нашёл во льдах каменный топор своего пращура, то ныне прикусили языки даже самые ушлые остроумцы. Чем бы ни занимались участники экспедиции, они с каждым днём неким шестым чувством начали ощущать на себе чьё-то внимание. Так бывает, когда кто-то пристально смотрит тебе в затылок. И самые толстокожие не избежали этого чувства, наименее стойкие чуть ли не на стену лезли. Вдобавок досаждали германские крейсера, что ни день снимавшиеся с якоря и выписывающие непонятные эволюции. Энгельгардт на запрос русского командующего объяснил эти танцевальные па желанием уточнить глубины и составить точный рельеф дна. Возразить нечего, кроме одного — никто не занимается промерами столь хаотично. Словом, германцы начали непонятную свою игру, что так же не радовало Колчака. Когда, наконец, загремели сматываемые якорные цепи, он почувствовал некоторое облегчение. Вся ли Антарктика столь тревожна и неприветлива к людям?