Античный анекдот

Философы и мудрецы

Фалес Милетский поучал народ на городской широкой площади.

— Между жизнью и смертью, — сказал он с расстановкой, — нет никакой разницы!

Из толпы поинтересовались:

— Что же ты сам не умираешь?

— Именно потому, — тряхнул бородою Фалес, — что нет никакой разницы!

Астрономия стала вторым призванием Фалеса.

Наблюдая за звездным небом, престарелый уже мудрец свалился неожиданно в яму и звонко закричал:

— На помощь!

Служанка-рабыня, выручив господина из беды, в сердцах сказала:

— Эх ты! Не видишь, что под ногами, а желаешь знать, что делается на небе!

Между слушателями и Фалесом состоялся весьма продолжительный разговор:

— Что на свете самое трудное?

— Познать самого себя.

— Что — самое легкое?

— Советовать другим.

— Что — приятнее всего?

— Удача.

— Что — божественно?

— То, что не имеет ни начала, ни конца.

— Что — самое небывалое на свете?

— Тиран, достигший преклонного возраста!

Фалеса спросили:

— Что наиболее часто присуще всем людям?

— Надежда, — последовал ответ. — Она не покидает даже того, кто не имеет уже ничего.

Однажды Фалеса попросили определить:

— Скажи, как далеко отстоит правда от лжи?

Он не раздумывал:

— Настолько далеко, насколько далеко глаз человека размещен от его уха!

(Мудрец доверял глазу, то есть увиденному, но не уху, то есть услышанному.)

К митиленскому мудрецу Питтаку пришел некий молодой странник.

— Посоветуй, — взмолился он, — какую лучше выбрать невесту? Одна из приглянувшихся мне девушек родовитее и богаче меня, а другая — мне ровня.

Питтак ответил:

— Во-он, видишь, играют мальчишки? Поди, прислушайся к их разговорам.

Мальчишки с визгом гоняли мяч. Самый шустрый среди них закричал товарищу:

— Не за свое — не берись!

И будущий муж тут же сообразил: супругу надо выбирать под стать себе.

Афиняне, удрученные безуспешной и бесконечной борьбою со своими соседями за притягательный для всех остров Саламин, в конце концов, под страхом смертной казни, запретили само упоминание о новой губительной войне, хотя нисколько не смирились с военными неудачами.

Не смирился с поражением и афинянин Солон. Он сочинил яркую, призывающую к войне, элегию. А чтобы прочесть ее перед народом — Солон прикинулся сумасшедшим. Выслушав его декламацию на городской площади, воодушевленные соотечественники тут же, под его руководством, бросились на Саламин и одержали окончательную победу.

Солон после этого стал афинским законодателем.

Скифский царевич Анахарсис, прибыв в Афины, поспешил к дому Солона и велел рассказать ему о своем горячем желании с ним подружиться.

Солон, лишь недавно давший афинянам мудрые законы, высокомерно отрезал:

— Передайте ему, что друзей заводят только у себя дома!

Анахарсис, с улыбкою на узкоглазом лице, заметил посланному, что Солон-то как раз у себя дома. Почему бы, дескать, ему не встретиться с чужеземцем?

Пораженный логикой сказанного, Солон вскоре близко сошелся с Анахарсисом.

Лидийский царь Крез, сидя на высоком троне в великолепном монаршем наряде, поинтересовался мнением своего гостя — афинянина Солона:

— Видел ли ты вообще что-нибудь прекраснее этого наряда, о чужеземец?

Солон улыбнулся в бороду:

— Конечно. Не раз приходилось видеть мне и петухов, и фазанов, и даже павлинов. Их природное убранство прекраснее твоего в тысячи раз.

Когда рвущийся к тиранической власти Писистрат совершил в Афинах государственный переворот, против него открыто выступил один Солон. Он взял в руки свое оружие и встал перед воротами собственного дома.

— На что ты надеешься? — спрашивали Солона крайне испуганные соседи.

— На свою старость! — отвечал он.

Анахарсиса кто-то попросил:

— Поведай, как можно удержаться от пьянства?

— Надо только иметь перед глазами пьяницу во всем его безобразии, — объяснил он. — И этого вполне достаточно.

Афиняне спросили Анахарсиса:

— Кого, полагаешь, на свете больше: живых людей или мертвых?

Он поинтересовался:

— А куда прикажете причислить тех, кто плывет сейчас на кораблях?

(Узнав, что корабельные днища имеют толщину всего в четыре пальца, Анахарсис утверждал, что по морю люди плавают всего на четыре пальца от смерти.)

Анахарсиса спросили:

— Вот ты говоришь, что очень уж опасаешься плавать на морских судах… А какие корабли, по-твоему, самые безопасные для плаванья?

Анахарсис широко улыбнулся:

— Конечно же — вытащенные на берег!

Какой-то афинянин чересчур грубо упрекал Анахарсиса в том, что он родился и вырос в варварской стране. Пораженный таким обращением, скиф заметил:

— Что ж, мое отечество — стыд для меня. Но ты сам — стыд для твоего отечества!

Однажды отец послал Эпименида в поле, чтобы парень отыскал там пропавшую овцу. На Крите, где все это происходило, в ту пору стояла необыкновенно жаркая погода. Эпименид свернул с дороги, прилег в тени деревьев и проспал там пятьдесят семь лет. Проснувшись, он забеспокоился, что овца-то все еще не найдена, заторопился, но все дальнейшие поиски оказались бесполезными. Придя в свой загородный дом, Эпименид удивился, что там хозяйничают незнакомые ему люди. Но, возвратившись в город, он и там был встречен незнакомцами, которые его спросили:

— А ты кто такой?

И только от младшего брата, уже дряхлого старика, Эпименид узнал, что же произошло.

Из-за всего случившегося критяне стали почитать Эпименида как бога.

Мудрец Биант плыл на корабле вместе с ворами и разбойниками. Вдруг налетела страшная буря. Воры и разбойники стали слезно взывать к богам:

— Спасите нас!

— Спасите!

Биант на них прикрикнул:

— А вы уж лучше молчите! Не то боги узнают, что вы здесь! Тогда и мне из-за вас несдобровать!

Какой-то нечестивец спросил Бианта:

— Что такое «порядочность»?

Биант промолчал.

А тот настаивал:

— Почему молчишь?

— Ты спрашиваешь о таком, — рассердился Биант, — что не имеет к тебе ни малейшего отношения!

Убитые горем жители в панике оставляли свой родной город Приену, где уже свирепствовали враги и где пылало сплошное море огня. Каждый старался унести с собою самое ценное. И только один их земляк, мудрец Биант, шел налегке. На удивленные вопросы спутников он отвечал:

— Да что я мог прихватить? Я все свое ношу с собою![2]

И беззаботно указывал рукою на свою голову.

В юности Пифагор занимался кулачным боем и мечтал стать победителем на Олимпийских играх. Однако стоило ему явиться туда — с длинными волосами, в яркой и длинной же одежде, — как его со смехом и издевками изгнали из числа юношей, претендующих на звание олимпийского победителя.

— Уходи!

— Вон! Чучело…

Он послушно удалился, но не уехал из Олимпии, а затесался в толпу взрослых кулачных бойцов. Вступив с ними в состязание, Пифагор вышел победителем.

Пифагор впервые ввел в обиход термин «философия» — любомудрие, стремление к мудрости, а себя он назвал «философом» — любомудром, стремящимся к мудрости. Истинным же мудрецом, полагал он, может быть только бог, но не человек.

Жители сицилийского города Акраганта попросили слывшего уже великим мудрецом Пифагора выработать для них республиканские законы.

Пифагор молча выслушал просьбы и отправился играть с ребятишками в песке.

Акрагантцы очень удивились и начали интересоваться причиной такого его поведения.

— Да уж лучше с ребятишками песок пересыпать, чем рассуждать с вами о республиканских законах! — махнул рукою Пифагор.

Пифагор и его последователи преклонялись перед различного рода бобами, усматривая в них особую природную организацию и считая их вместилищем таинственных сил.

Однажды Пифагор увидел, что рыжий бык поспешно и с наслаждением пожирает зеленые бобы. Пифагор подбежал к пастуху, охранявшему стадо:

— Скажи ему поскорее, чтобы он этого не делал!

Пастух расхохотался:

— Кому? Быку? Да я по-бычьи еще не научился говорить!

Тогда Пифагор сам приблизился к быку и что-то прошептал животному на ухо. Бык тотчас опустил голову и мигом отошел от бобов. С тех пор он никогда к ним не приближался.

Впоследствии эллины говорили, что этот бык умер в глубокой старости, обретаясь при храме богини Геры. Питался же он только хлебом, который подавали ему прохожие люди.

Однажды Пифагору пришлось спасаться бегством от разъяренных противников его учения. Все уже, казалось, оставалось позади, как вдруг мудрец наткнулся на обширнейший огород, весь в роскошных бобах, и… остановился.

— Нет! Нет! Уж лучше плен, чем истоптать все это! — закричал Пифагор. — Лучше лютая смерть, чем прослыть никчемным пустословом!

Тут его и настигли. Вместе с ним погибло много его последователей.

Гераклит Эфесский в молодости утверждал:

— Я ничего не знаю!

В старости от него слышали иное:

— Я все знаю!

Гераклит учил, что в природе все течет, все меняется, и что в одну и ту же реку нельзя войти дважды.

Какой-то знакомый мудрецу человек решил по-своему воспользоваться этими постулатами. Он попросил у Гераклита в долг весьма значительную сумму денег, а когда философ, по истечении всех сроков, напомнил о долге, то должник сделал круглые глаза:

— Да ты о чем, Гераклит? Какие такие деньги? Сам ведь учишь: в мире все постоянно обновляется. Возможно, какой-нибудь человек, который был в моем нынешнем облике, и занял какие-то деньги у того человека, который был в твоем нынешнем облике; но мы-то с тобою здесь при чем?

Анаксагора, мудреца из Клазомены, афиняне осудили на смерть и бросили в тюрьму.

Тогда в защиту осужденного выступил его друг, всем известный государственный деятель Перикл.

— Можете ли вы в чем-нибудь упрекнуть меня? — спросил Перикл народное собрание.

Афиняне ответили единодушно:

— Нет!

Перикл, с гордо поднятой головою, продолжал:

— Так вот — я верный ученик этого человека! И вы должны не казнить его, а отпустить с почетом!

Афиняне повиновались.

Под конец жизни Анаксагор отказался от занятий всякими общественными делами и даже от ведения собственного хозяйства. Он целыми днями без устали наблюдал, что творится вокруг.

Его стали упрекать:

— Как видно, тебе уже нет дела до отечества!

— Отнюдь! — покачал Анаксагор седою головою. — Я теперь только то и делаю, что думаю об отечестве!

И старец указал посохом на небо.

Сократ, как известно, всегда выходил победителем в жарких и многочисленных спорах. Противники старались наверстать упущенное в словесных состязаниях физическим воздействием на своего оппонента.

Однажды, здорово поколоченный, Сократ стерпел побои и на удивленные вопросы знакомых и друзей отвечал:

— Да если бы меня лягнул осел — разве я потащил бы его в суд? То-то же!

Прогуливаясь по афинскому рынку, где продавались всевозможные товары, Сократ любил повторять:

— О, боги! Сколько же здесь вещей, без которых можно жить великолепно!

Некий молодой афинянин спросил Сократа:

— Как ты мне посоветуешь: жениться, не жениться?

Сократ ответил:

— Делай что хочешь, а все равно раскаешься!

Встретив однажды в узком переулке красивого юношу, Сократ загородил ему дорогу посохом:

— Где можно купить рыбы и лепешек?

Юноша ответил.

— А где человеку научиться, как стать прекрасным и добрым? — продолжал расспрашивать Сократ.

Юноша не знал.

Тогда Сократ решительно взял его за руку:

— Ступай за мною — и все узнаешь!

С тех пор этот юноша стал постоянным слушателем Сократа. Он записывал его изречения, а впоследствии обнародовал книгу воспоминаний о своем великом учителе.

Звали юношу Ксенофонтом. Он был причислен к сонму лучших эллинских писателей.

Однажды поэт Еврипид вручил Сократу какое-то сочинение философа Гераклита, прозванного за свой тяжеловесный и усложненный стиль «Темным». Через определенное время, спрошенный о прочитанном, Сократ отвечал:

— То, что я понял, Еврипид, — просто великолепно! Чего не понял — тоже, наверно. Однако для такой книги нужно быть делосским ныряльщиком!

(Ныряльщики с острова Делоса в древности славились необычными своими достижениями.)

Ученик Сократа, знаменитый впоследствии Алкивиад, юноша из богатейшего афинского рода, предложил в подарок своему учителю обширный участок земли для постройки дома.

— Что ты! Что ты! — замахал руками Сократ. — Если бы мне понадобились сандалии, а ты предложил целую воловью шкуру… Для чего все это?

Сократ пригласил на званый обед чересчур уж зажиточных гостей.

— Мне будет стыдно смотреть людям в глаза, — смутилась его обычно самоуверенная супруга по имени Ксантиппа. — У нас такой скромный стол…

— Ничего! — попытался успокоить ее Сократ. — Если это люди порядочные — они останутся довольны. Если же ничтожные — нам до них нет никакого дела.

Ксантиппа, кстати, отличалась невероятной сварливостью. Но Сократа это нисколько не беспокоило.

— Она для меня, — повторял он часто, — что норовистый конь для упрямого наездника. Укротив такое животное, наездник легко справляется с прочими его собратьями. Справляясь с Ксантиппой, я тоже учусь общаться с другими людьми.

Критобул, ученик Сократа, будучи свидетелем «шумного» поведения Ксантиппы, спросил Сократа:

— Ну, как ты ее терпишь?

Сократ почему-то поинтересовался:

— Скажи, а как ты терпишь в своем хозяйстве шумных гусей?

— Да какое мне дело до гусей? — искренне удивился Критобул.

— Так вот, — улыбнулся Сократ, — я обращаю на нее не более внимания, чем ты — на шум своих гусей!

Сократ однажды уговаривал Алкивиада не бояться выступать с речами перед афинским народом.

— Разве ты не презираешь вон того сутулого башмачника? — спросил он, указывая рукою на конкретного ремесленника.

— Презираю! — сознался молодой человек.

— Ну, а того разносчика воды?

— Тоже!

— Ну, а того вон человека, который шьет палатки?

— Безусловно.

— Так вот, — сделал заключение Сократ, — весь афинский народ состоит из подобных граждан. Как презираешь каждого в отдельности, так презирай их всех вместе.

Алкивиад чересчур гордился своими богатствами. Особенно же — значительными земельными наделами.

Заметив это, Сократ повел ученика в то помещение на городской площади, так называемой агоре, где хранилось изображение всего земного круга.

— Ну-ка, — толкнул он юношу вперед к изображению, — отыщи-ка здесь свои земли!

— Их здесь нет! — тотчас сообразил Алкивиад.

Сократ покачал лысою головою:

— Значит, получается, ты гордишься тем, что не составляет и малейшей части всей земли?

Алкивиад не знал, что отвечать.

Сократ любил повторять:

— Моя мать Файнарета была повивальной бабкой. Она всю свою жизнь помогала афинским женщинам при появлении на свет новых ребятишек. Я же ставлю своим собеседникам множество вопросов, тем самым помогая им рождать собственные мысли! Следовательно, я тоже неустанно занимаюсь повивальным делом!

Сократ возвращался ночью с пира.

Афинские юноши в масках Эриний, богинь мщения, с зажженными факелами в руках, устроили засаду, чтобы поиздеваться над запоздавшими пьяными прохожими.

Сократ, долженствующий стать их непременною жертвою, начал задавать юношам разные каверзные вопросы, как привык делать это днем на афинских улицах. Заслышав вопросы, юноши были вынуждены тотчас же ретироваться.

Честолюбивый Алкивиад прислал Сократу богатые дары.

— Возьми! — загорелись у Ксантиппы округлившиеся глаза. — Целое состояние!

Сократ решительно отвел ее подрагивающие руки:

— Ну уж нет, женушка! На сей раз мы не уступим в честолюбии самому Алкивиаду!

Молодой ученик Сократа, Антисфен, выставлял напоказ дыры в своем довольно ветхом плаще.

Заметив это, Сократ начал его порицать:

— Перестань красоваться!

Однажды Сократ беседовал с юной гетерой, прекрасной, как мечта восторженного юноши.

— Вот ты, сын Софрониска, — сказала красавица медовым голосом, — ты никогда не сможешь отбить у меня моих друзей, а я у тебя твоих — запросто!

— Действительно, — подтвердил Сократ. — Ведь ты постоянно ведешь их под гору, а я заставляю их взбираться к вершинам добродетели!

Ксантиппа, по своему обыкновению, устроила однажды Сократу страшный скандал в доме, а когда он, не выдержав ее криков, выбежал на улицу, — то она в окно вылила мужу на голову ведро холодной воды.

Прохожие потешались, наблюдая перепалку, а Сократ спокойно сказал:

— Я это знал! После такого ужасного грома обязательно хлынет дождь!

Философ Эсхин, ученик Сократа, человек весьма тучный, страдал от вечной и беспросветной бедности.

Сократ ему советовал:

— Бери ты в долг у самого себя: поменьше ешь!

Когда Сократу грозила смертная казнь за то, что он якобы развращал своим учением афинское юношество, то знаменитый афинский оратор Лисий сочинил для него защитительную речь.

Сократ ее прочел и сказал:

— Речь — отличная. Да мне она не к лицу.

— Почему? — удивился Лисий.

— Она скорее судебная, но не философская, — ответил Сократ, возвращая свиток с Лисиевым сочинением.

Когда афинские судьи, предоставив наконец Сократу последнее слово, спросили его, какое наказание назначил бы он сам себе, Сократ ответил:

— Я бы назначил себе награду в виде ежедневных бесплатных обедов в пританее[3]!

Судьям оставалось только позеленеть от злости.

Осужденный на смертную казнь Сократ дожидался в тюрьме своего последнего часа.

— Ты умираешь безвинно! — причитала над мужем убитая горем Ксантиппа.

Сократа и в темнице не покидало спокойное расположение духа:

— А ты бы хотела, чтобы — заслуженно? — отвечал он с легким укором.

К философу Аристиппу, одному из бывших учеников Сократа, некий афинянин привел в обучение своего взрослого сына. Аристипп заломил огромную сумму — пятьсот драхм[4]!

— Да за такие деньги я куплю себе раба! — возмутился афинянин.

— Купишь! — согласился Аристипп. — И будет у тебя целых два раба.

Какой-то человек начал бранить Аристиппа.

Аристипп поспешил от него прочь.

Тот бросился вслед:

— Почему уходишь?

Аристипп, не останавливаясь:

— Твое право — ругаться, мое право — не слушать тебя!

Некий афинянин хвастался количеством прочитанных им книг.

Аристипп ему сказал:

— Послушай. Оттого, что человек много ест, он не становится здоровее того, который довольствуется в еде лишь необходимым. Так и с ученостью. Не тот человек более мудр, который больше всех читает, но тот, который читает с пользою для ума!

Плывя на корабле, Аристипп испугался одного вида огромных несущихся волн.

— Ты боишься утонуть? — удивились его спутники.

— Конечно, очень даже боюсь, — не скрывал могучего страха Аристипп. — Ведь вы рискуете своими несчастными жизнями, а я — счастливой!

(Аристипп учил, что результатом всякой деятельности человека должно быть удовольствие, счастье.)

Некий эллин гордился умением плавать. Это очень позабавило случившегося рядом Аристиппа:

— И не стыдно тебе хвастаться тем, что умеет делать любой дельфин?

Аристиппа осуждали за то, что он взял в дом бывшую гетеру.

— Да разве не все ли равно, эллины, занять такой дом, в котором жили дотоле многие люди, или такой, в котором еще никто не жил? — спросил Аристипп.

— Пожалуй, все равно, — не отрицали самые строгие обвинители.

— А не все ли равно, — продолжал он, — плыть на таком корабле, на котором уже плавали тысячи людей, или на таком, на котором еще никто не плавал?

— И это тоже все равно, — был ответ.

— Вот так же все равно, — подвел итоги довольный Аристипп, — живешь ли ты с женщиной, которую уже познали многие, или же с таковою, которая всегда вела очень скромную жизнь.

Аристипп, длительное время обретаясь при дворе сиракузского тирана Дионисия Старшего, естественно, частенько сиживал там за царским столом, чем вызывал критику своего образа жизни.

Не преминул воспользоваться этим и киник Диоген, по прозванию Собака.

— Эх, Аристипп, Аристипп! — сказал Диоген при встрече. — Если бы ты мог довольствоваться такою едою, какою довольствуюсь я, — тебе не пришлось бы лизать царские миски!

Аристипп в долгу не остался:

— Эх, Диоген, Диоген! Да если бы ты умел разговаривать с царями, тебе не пришлось бы довольствоваться той дрянью, которую ты ешь, копаясь в кучах мусора!

Дионисий Старший как-то потребовал, чтобы Аристипп сказал что-нибудь «философское».

— Смешно! — хмыкнул Аристипп. — Ты у меня учишься, как надо говорить, и ты же меня учишь, когда надо говорить!

Дионисий вспыхнул:

— Ах так! Тогда займи за столом вон то самое отдаленное место!

Аристипп нисколько не огорчился:

— Ты даже не подозреваешь, Дионисий, какую честь оказываешь этому отдаленному месту!

Однажды Аристипп попросил у Дионисия денег.

Тиран удивленно вскинул брови:

— Так ведь ты всегда говоришь, что мудрец не ведает никакой нужды!

Аристипп его остановил:

— Ты дай денег, а потом мы обсудим этот вопрос!

Когда Дионисий дал философу денег, тот ухмыльнулся:

— Ну вот, видишь — я в самом деле не знаю никакой нужды!

Аристипп безуспешно заступался перед Дионисием за своего друга. В конце концов он бросился к ногам властителя…

Когда впоследствии над Аристиппом по этому поводу потешались, он оправдывался:

— Моей вины в том нет! У Дионисия уши растут на ногах!

Однажды к Аристиппу наведался софист[5] Поликсен. Увидев в доме много веселящихся женщин и роскошно накрытый стол, софист начал бранить Аристиппа.

— Разве это к лицу философу? Разве на это должен он тратить свою жизнь?

Обождав немного, Аристипп ласково спросил:

— Поликсен, а не смог бы ты побыть с нами за столом? Ты ведь устал, я знаю.

Почесав грязный затылок, софист согласился.

Когда они обменялись первыми тостами, Аристипп заметил:

— И чего ты ругался, Поликсен? Очевидно, ты не роскошь не любишь, но просто не любишь тратить денег!

Аристипп говаривал:

— Кто овладел обычными знаниями, как вот астрономия, геометрия, математика, не занимаясь при том философией, тот уподобился женихам Пенелопы, которые соблазнили ее служанок-рабынь, но не вступили в брак с самой госпожою!

Сиракузский тиран Дионисий Старший имел намерение щедро одарить афинского философа Платона, однако мудрец ничего от него не брал. Узнал о том, Аристипп заметил:

— Да, от щедрости Дионисий не разорится. Нам, которые просят много, он дает мало, а Платону, который ничего не берет, — тиран дает много!

Настоящее имя будущего знаменитого философа Платона было Аристокл, Платоном[6] же прозвали его за то, что он удивлял людей своим широким лбом.

Однажды Сократу приснился сон, будто бы он держит у себя на коленях чудного лебеденка, который покрывается перьями и вдруг взмывает ввысь с пронзительным криком.

— Удивительный сон! — сказал, проснувшись, Сократ.

А наутро он встретил Платона и сразу обо всем догадался:

— Вот это и есть приснившийся мне лебедь!

В молодости Платон занимался поэзией. Готовясь выступить со своей трагедией на состязании поэтов, он случайно услышал беседу Сократа. Платон тут же бросил свои стихи в костер, произнеся при этом несколько измененную фразу из Гомера:

— Бог огня, поспеши: ты надобен нынче Платону![7]

Платон однажды проживал в Олимпии под общим кровом с незнакомыми ему людьми. Мудрец не открылся им, кто он на самом деле, зато поразил чужеземцев своей скромностью и человечностью.

Когда же эти люди оказались в Афинах, они попросили Платона показать им своего знаменитого тезку — философа Платона. Мудрецу оставалось только опустить голову:

— Это я…

Платон считал гнев недостатком для философа.

Как-то, разгневавшись на раба и боясь поступить с ним несправедливо, философ попросил своего ученика Ксенократа, чтобы тот наказал виновного.

Платон однажды просто-таки купался в философских рассуждениях. Собравшиеся слушали его — как олимпийского бога.

Но тут в помещение ворвался шумный киник Диоген, по прозванию Собака. Его вызывающее поведение, его удары палицею о стены, — все это возмутило даже вечно спокойного Платона.

— Слушай, Собака, как следует! — сказал удрученный Платон.

Диоген, который сам себя охотно называл Собакой, вдруг ощерился:

— А я тебе не собака, Платон! Я не возвращаюсь обратно в тот дом, откуда меня продали в рабство!

(Диоген имел в виду то обстоятельство, что Платон снова собирался отправиться на остров Сицилию, откуда уже однажды был продан в рабство.)

При первой встрече Платона с Дионисием Старшим между ними состоялся такой разговор:

— Скажи, Платон, кто, по-твоему, самый счастливый среди людей?

Платон:

— Сократ.

— В чем, по-твоему, задача правителя?

— В том, чтобы делать из подданных хороших людей.

— Скажи, Платон, а справедливый суд, по-твоему, ничего не стоит?

(Дионисий, надо сказать, очень гордился своей репутацией справедливого судьи.)

Платон отвечал:

— Почти ничего. Справедливые судьи подобны портным, зашивающим порванные платья.

— А быть тираном, по-твоему, не требует храбрости? — не отставал Дионисий.

— Ничуть! — воскликнул Платон. — Тиран самый трусливый на свете человек. Он дрожит даже при виде бритвы в руках своего цирюльника.

Естественно, после такого разговора Дионисий прогнал философа с глаз и приказал продать его в рабство.

Когда Платон освободился из рабства, куда попал было по немилости Дионисия Старшего, то Дионисий, узнав о том, прислал к нему гонцов с настоятельною просьбою, чтобы мудрец не говорил о нем дурного.

Платон ответил посланным:

— Передайте, что мне недосуг думать о самом Дионисии!

Когда Платон читал принародно свой диалог «О душе», все собравшиеся разошлись, до конца дослушал только Аристотель, его ученик, ставший впоследствии знаменитым.

Платон жаловался на дерзость своего ученика Аристотеля:

— Он брыкает меня, как жеребенок-сосунок — вскормившую его мать!

Платон, увидев одного уважаемого человека за игрой в кости, стал его укорять.

— Да это же мелочь! — отвечал тот смущенно.

— Но привычка — не мелочь! — не унимался Платон.

Старика Платона спросили:

— Будут ли о тебе писать, как о твоих предшественниках?

Он ответил:

— Было бы доброе имя, а записок найдется довольно много!

Спевсипп, племянник Платона, его ученик и преемник в качестве наставника всей философской школы, так называемой Академии, к концу жизни настолько одряхлел, что на занятия его возили на тележке.

Однажды навстречу Спевсиппу попался Диоген Синопский, уже известный всем тогдашним афинянам под прозвищем Собака.

— Здравствуй! — обрадовался встрече Спевсипп.

— А ты так уж лучше и не здравствуй, чем терпеть такую жизнь! — махнул в ответ рукою Диоген.

Философ Карнеад отличался необыкновенной силы голосом.

Наставник одного гимнасия[8], где философ выступал перед юношами, попросил гостя умерить свой голос.

— Дай мне для того мерку! — потребовал удивленный лектор.

— Мерка — твои слушатели! — очень просто объяснил ему наставник.

Карнеад страдал от болезни глаз. А как-то ночью он окончательно ослеп. Еще не зная того, философ велел принести светильник. Раб исполнил приказание:

— Вот!

Карнеад, ничего не различая в темноте, но сообразив, что произошло, со вздохом сказал рабу:

— Что ж… Читай тогда ты сам…

Когда Мегары были захвачены македонскими воинами, то их предводитель Деметрий, сын Антигона Одноглазого, повелел охранять дом философа Стильпона.

— Я прикажу возвратить тебе все разграбленное добро! — сказал он философу. — Составь перечень утраченного.

Философ отрицательно покачал головою:

— Убытков не было никаких. Мои знания и мой ум, а также мое воспитание — все осталось при мне!

У Стильпона был верный ученик — Менедем. Кто-то спросил Менедема:

— Должен ли мыслящий человек жениться?

Менедем задал встречный вопрос:

— Я, по-твоему, человек мыслящий?

— Конечно, — раздалось в ответ.

— Так я женат! — известил Менедем.

Аристотель, чтобы не уснуть во время ученых занятий, держал в руке медный шарик, а под него подставлял металлическую лохань. Шарик, падая, будил философа резким звуком.

Болтун, на протяжении длительного времени удручавший Аристотеля своими бестолковыми разговорами, наконец поинтересовался:

— Я еще не утомил тебя?

— Что ты! — отмахнулся мудрец. — Я не слушал…

Аристотеля упрекнули:

— Ты подал милостыню человеку дурного нрава!

Аристотель объяснился:

— Я подаю вовсе не нраву, но человеку!

Киник Диоген предложил Аристотелю сушеных смокв.

Аристотель догадался: «Если я их не возьму, то у Диогена уже заготовлено меткое словцо!»

Аристотель взял смоквы и сказал Диогену:

— И смоквы ты потерял, и словцо твое приготовлено напрасно!

Аристотелю сказали:

— Твой сосед заочно тебя постоянно ругает!

Аристотель:

— Заочно пусть он даже колотит меня!

Один человек хвалился:　

— Я родом из большого города!

Аристотель охладил его рвение:

— Это не так уж важно. Важно, достоин ли ты сам большого города!

— Аристотель! Почему нам так приятно водиться с красивыми людьми?

— Кто спрашивает об этом — тот слеп!

— Аристотель! Как сделать так, чтобы все ученики успевали?

— Они должны догонять тех, кто впереди, а не ждать тех, кто позади!

Врач прописал Аристотелю лекарство, не говоря при том ни слова.

Аристотель:

— Не обращайся со мною, прошу, как с пастухом или с землепашцем! Объясни, что лечишь! Тогда я стану тебя покорно слушаться.

Феофраст, ученик Платона и Аристотеля, заметив однажды, что некий гость в шумном застолье не проронил ни слова, сказал ему:

— Послушай! Коли ты неуч — то ведешь себя умно. Но если учен — то глупо.

Феофраст, имея намерение выступить перед афинским ареопагом, лишился от волнения дара речи. Он едва прохрипел:

— Боюсь величия этого совета!

Оказавшийся там его приятель упрекнул его:

— Послушай! Перед тобою ведь только афинские судьи, а не двенадцать олимпийских богов!

Философ Бион, сам родом с берегов Борисфена (Днепра), плыл по морю вместе с другими людьми и попал в плен к жестоким пиратам.

— О, боги! Мы погибли, если они нас узнают! — причитали спутники философа, люди весьма зажиточные.

— А я погиб, если они меня не узнают! — сказал нищий философ.

Увидев, как помрачнело лицо одного известного всем завистника, Бион всплеснул руками:

— Не пойму, то ли с тобою случилось что-то крайне плохое, то ли с твоим знакомым — что-то чересчур хорошее!

Ликон сорок четыре года возглавлял философскую школу, основанную Аристотелем. Он обладал настолько приятным голосом, что Антипатр, современный ему философ, говорил:

— Как красоту и аромат яблока не отнять от самого яблока, так и каждое речение Ликона нужно снимать с его уст, словно плод с дерева!

Демокрит Абдерский, призванный властями в суд за небрежение своим хозяйством, не стал в чем-либо оправдываться, хотя ему грозило страшное наказание. Он взял в руки свиток и начал читать свои научные рассуждения.

Судьи сперва удивились, потом настолько поразились услышанному, что обязали городские власти предоставить философу возможность завершить свой труд.

Однажды к Демокриту пришел в гости Гиппократ. Рабыня принесла им кувшин молока. Демокрит, посмотрев на молоко, сказал:

— Ого! Это молоко от черной козы, которая родила в первый раз!

Гиппократ удивился:

— Как ты узнал?

— Это еще что! — улыбнулся Демокрит. — Вот ты пришел не один. Здравствуй, девушка! — обратился он к спутнице Гиппократа.

— И это правда! — согласился Гиппократ.

Когда же Гиппократ явился в гости на следующий день, то Демокрит поприветствовал его спутницу уже иначе:

— Здравствуй, женщина!

— О, боги! И это правда! — опустил глаза Гиппократ.

Во время путешествий Демокрит попал ко двору персидского царя Дария.

Тот оплакивал смерть любимой супруги.

Демокрит сказал:

— Царь! Предоставь мне все необходимое, и я воскрешу эту женщину!

Царь Дарий соответствующе распорядился.

Через какое-то время философ бодро попросил:

— Теперь остается самое небольшое. Это не составит трудностей для царя персов и всей Азии.

— Что же именно? — не мог дождаться царь вожделенного мгновения.

— Напиши на гробу усопшей имена трех лиц, которые никогда не знали никакого горя, и твоя жена тотчас воскреснет по закону мистерий.

Как ни старались подопечные персидского владыки — таких людей отыскать им не удалось.

Демокрит, печально улыбаясь, сделал заключение:

— Так что же ты убиваешься, человек, коль на земле нет ни одного живого существа, не знавшего утрат!

Демокрит однажды увидел, как ловко складывает и связывает дрова какой-то немолодой дровонос — удивительным геометрическим способом.

— Кто тебя этому обучил? — спросил Демокрит.

— Сам додумался! — сказал дровонос.

Демокрит взял его к себе в ученики. Этот дровонос впоследствии стал знаменитым философом. Звали его Протагором.

А скончался Демокрит так.

Был он уже очень стар и ждал смерти, а сестра его огорчалась, что вот, дескать, брат может умереть в праздники анфестерий[9], и это помешает ей принести положенные богу жертвы.

— Не падай духом, сестра! — сказал Демокрит. — Ты только приноси мне по утрам свежеиспеченный хлеб!

Так и сделали. Сестра приносила Демокриту по утрам горячий хлеб — он вдыхал ноздрями целительное тепло и поэтому смог прожить до тех пор, пока не закончились праздники.

Философ и ритор Протагор потребовал однажды платы от своего ученика Еватла.

Тот попытался было отказаться:

— Но я ведь еще не выиграл дела в суде! Еще неизвестно, чему ты меня обучил!

Протагор убедил его в два счета:

— Если мы подадим дело в суд, и дело выиграю я — то ты заплатишь, потому что выиграл я. Если выиграешь ты, то и тогда ты заплатишь, потому что я тебя обучил этой науке, как вести судебные дела!

В молодости Зенон думал заняться купечеством. Но снаряженные товарами корабли, отправленные им в дальние страны, буря разметала по морю. Зенон, однако, этим не опечалился.

— Что ж, — заявлял он впоследствии неоднократно, — боги избавили меня от необходимости заниматься купечеством, от должности скучной и многотрудной, зато обратили меня к философии, делу благородному и спасительному!

У философа Зенона спросили:

— Позволительно ли мудрецам влюбляться?

— Конечно! — живо откликнулся он. — Если бы мудрецы не влюблялись, то не существовало бы на свете людей, более несчастных, нежели красавицы. Ведь тогда их любили бы одни дураки!

Один эретрийский юноша долго посещал в Афинах философскую школу, основанную Зеноном Китийским, — школу стоиков. Наконец он возвратился на родину. Расспросам не было конца. Но самым главным оказался для парня отцовский вопрос:

— Чему же ты там научился за такие большие деньги?

Ответ последовал уклончивый:

— Скоро покажу.

Ждать действительно пришлось недолго. Вскоре, за какую-то провинность, отец крепко избил сына, а тот, наученный философом-стоиком, не издал ни малейшего стона.

Царь Антигон Гонат после пьяной ночи явился к Зенону. Дыша в лицо философу винными парами, царь стал говорить, как он любит философию и лично Зенона.

— Слушай, я исполню любую твою просьбу! Говори скорей!

Философ на это:

— Постарайся, царь, чтобы тебя поскорее вырвало!

Философ Зенон, уходя после занятий в афинской Пестрой стое[10], на виду у своих учеников споткнулся о камень, упал и сломал себе палец. Будучи весьма преклонного возраста, он постучал о землю здоровой рукою и произнес:

— Иду! Иду! Чего зовешь?

Эти слова, из какого-то известного тогда поэтического произведения, были его последними словами на земле.

Царь Антигон, чтобы испытать философа Персея Китийского, ученика Зенона, сообщил ему страшную весть:

— Твое имение разграблено врагами!

Персей помрачнел и не мог произнести ни слова. После длительного молчания царь, наконец, улыбнулся:

— Теперь ты сам видишь: богатство — вещь не безразличная!

Клеанф, ученик Зенона, утверждал, что по одному виду может определить нрав человека.

Несколько молодых бездельников привели к нему женоподобного развратника, который долго просидел у себя в деревне, и стали спрашивать:

— Какого нрава этот парень?

Клеанф долго смотрел на приведенного. Наконец, сказал:

— Это бабень!

Один афинянин советовался с Клеанфом:

— Кому бы поручить воспитание моего сына?

Клеанф ответил не задумываясь:

— Мне! Ведь если бы я считал, что есть на свете какой-то воспитатель лучше меня, я бы сам пошел к нему на воспитание!

Хрисипп, ученик Клеанфа, сколько бы ни пил вина, всегда оставался при светлом уме.

— У него пьянеют только ноги! — твердила гостям его рабыня. — Встать он, конечно, не может!

Антисфен, ученик Сократа, основоположник кинической школы, постоянно слышал обещания одного приезжего юноши:

— Я награжу тебя достойно, как только в Афины прибудет мой корабль с сушеной рыбой!

Однажды, устав от подобных обещаний, Антисфен, взяв пустой мешок, потащил юношу с собою в хлебную лавку. Набив мешок хлебом, философ бросил через плечо весьма озадаченной торговке:

— За все тебе заплатит этот юноша, мой ученик, как только в Афины прибудет его корабль с сушеной рыбой!

— Чем это ты так гордишься, Антисфен?

— Богатством.

— О, значит — у тебя много денег?

— Клянусь богами — ни обола[11]!

— Тогда у тебя много земли?

— Пожалуй, атлету хватило бы, чтобы натереться ею перед состязанием!

— О, где же тогда твое богатство?

— Богатство человека — в его душе!

Кто-то принялся усиленно хвалить роскошь, и Антисфен вознегодовал:

— Пусть дети наших врагов живут в роскоши!

Когда Антисфен встречал роскошно одетую женщину, он тотчас отправлялся к ней домой и требовал от ее мужа:

— Ну-ка, выводи своего боевого коня и показывай свое оружие!

Если у мужа имелось и то, и другое, Антисфен вроде бы успокаивался:

— Что ж, пускай твоя жена наряжается, как ей хочется. У тебя есть для нее надежная защита!

Если же у мужа не было ничего такого, Антисфен кричал:

— Безумный! Заставь ее немедленно снять с себя все украшения и наряды!

Когда какой-то наглец дал Антисфену пощечину, Антисфен написал у себя на лбу, словно на каменной статуе, имя своего обидчика, — чтобы разоблачить его перед всеми людьми.

Антисфена спросили:

— Какую девушку лучше взять в жены?

Он ответил:

— Красивая станет общим достоянием, некрасивая — наказанием своему мужу!

Один из учеников пожаловался Антисфену:

— Учитель! Я потерял все свои записи. Там было собрано все, что я слышал от тебя!

Антисфен сказал:

— Надо было хранить услышанное в душе!

— Антисфен! Какая наука самая необходимая?

— Наука забывать ненужное!

— Антисфен! Почему не богачи осаждают дома философов, но философы — дома богачей!

— Потому, что философы отлично знают, чего хотят, а богачи — нет!

Антисфен как-то предложил афинскому народному собранию следующее постановление: «Отныне афинский народ будет считать ослов конями».

Афиняне в ответ засмеялись и даже стали возмущаться:

— Чушь!

— Нелепость! Зачем время отнимаешь?

Антисфен заметил:

— Однако вы сами простым голосованием на этой вот площади делаете из дураков мудрых полководцев.

Афинские блюстители порядка оштрафовали Антисфена за то, что он появился на улице в тонкой сидонской ткани.

— Да я вам самого Феофраста покажу в такой ткани!

Те не поверили:

— Ну да!

— Не ври!

Тогда он отвел их в цирюльню.

— Вот!

Феофраст, ученик великого Платона и не менее великого Аристотеля, сидел перед цирюльником; из-под наброшенной на мудреца тонкой сидонской ткани торчал один только нос.

— Антисфен! Как надлежит относиться к политике?

— Как к огню. Не подходить слишком близко, чтобы не обжечься, но и не удаляться слишком, чтобы не замерзнуть!

Антисфен говорил:

— Палачи человечнее тиранов.

— Почему? — не верили ему.

— Палачи убивают преступников, а тираны — невинных.

— Антисфен! Чему следует учить юношей?

— Если они намереваются общаться с богами — то философии, если с людьми — то риторике!

Кто-то в присутствии Антисфена восхищенно произнес:

— Исменей — великолепный флейтист!

— А человек он скверный, — заметил Антисфен. — Иначе не стал бы хорошим флейтистом.

Прибыв в Афины, Диоген Синопский, впоследствии прозванный всеми Собакою, просил подаяния у городских бронзовых и каменных статуй. Он готовился таким образом не огорчаться в будущем, выслушивая отказы живых людей.

В Афинах Диоген решил стать учеником знаменитого киника Антисфена. Только Антисфен его прогнал.

Однако Диоген обнаружил необычайное упрямство. Он так надоел Антисфену, что тот замахнулся на него палицей.

— Бей! — закричал Диоген. — Но у тебя не хватит палок, чтобы меня прогнать, пока я не услышу твоих наставлений!

Антисфен наконец уступил. Диоген стал его учеником.

Однажды, увидев в доме философа Платона роскошные ковры, Диоген начал топтать их босыми грязными ногами.

— Этим я топчу твою гордыню! — ухмыльнулся он в ответ на вопросительный взгляд хозяина.

Платону оставалось только констатировать:

— Но… собственной гордыней!

Один неудавшийся борец вскоре «переквалифицировался» в лекаря.

Увидев его в новом облике, Диоген сразу заподозрил:

— Ага! Так вот каким образом задумал ты свести со света тех парней, которых тебе не удалось победить в состязаниях!

Диоген частенько просил у Платона то сушеных фиг, то немного вина. Однажды отзывчивый Платон прислал ему целую амфору дорогого напитка.

Диоген просто взорвался от подобной щедрости:

— Когда Платона спрашивают, сколько будет «дважды два», разве он отвечает «двадцать»?

На рынке, где продавали рабов, Диоген удивился:

— Чудно! Покупая простой горшок, эллины, вы обязательно пробуете, как он звенит, а покупая живого человека — довольствуетесь коротким беглым взглядом!

Один афинянин привел Диогена в свое роскошное жилище. Пораженный увиденным киник, откашливаясь и почесываясь, долго водил взглядом по сторонам и наконец плюнул хозяину в лицо.

— Понимаешь, здесь нет для плевка иного, более подходящего места, — буркнул он.

Диогену часто повторяли:

— Ты уже стар! Тебе надо отдохнуть!

Он же негодовал:

— Как вы можете так рассуждать! Когда человек бежит на длинную дистанцию и уже совсем близок к цели — разве ему советуют отдохнуть, а не напрячь все свои силы, чтобы поскорее достичь желанного предела?

Какой-то лысый человек чересчур лихо бранил Диогена.

Диоген в конце концов не выдержал:

— Над тобой смеяться я не стану. А вот волосы твои похвалю: они правильно поступили, сбежав с такой глупой головы.

Кто-то пожаловался Диогену:

— Ох, до чего тяжела жизнь!

Диоген заметил:

— Да, но не всякая, а только дурная!

Один порочный человек написал на дверях своего дома: «Да не войдет сюда никакое зло!»

Диоген, проходя мимо этого дома, закричал:

— А как же войдет сюда сам хозяин?

Афиняне уговаривали Диогена принять посвящение в святые таинства:

— Ты пойми, после смерти все посвященные в эти таинства будут нежиться на Островах блаженных!

Диоген в ответ хмыкнул:

— Смешно! Получается, что великие эллины, умершие без этого посвящения, скажем, Эпаминонд, Перикл, Фемистокл, — будут на том свете барахтаться в нечистотах, а всякие ничтожные людишки, принявшие посвящение, будут там вечно блаженствовать? Да ерунда все это!

Платон, философствуя по поводу идей, употреблял слова «стольность», «чашность» и др.

Диоген долго слушал это и молчал, наморщив лоб, а затем не выдержал, стукнул посохом о стену:

— Стол и чашу на столе, Платон, я отчетливо вижу, а вот «стельности» и «чашности» — не вижу!

Платон отмахнулся:

— Что ж, у тебя в порядке глаза, ты видишь стол и чашу. А вот ума, — чтобы понять «стольность» и «чашность», — у тебя явно недостаточно.

— Диоген! Что нужно делать, когда тебя бьют по голове?

— Надеть шлем!

Кто-то сказал:

— Диоген! Да ты же отъявленный неуч, а все время пытаешься философствовать!

Диоген:

— Даже подделываться под мудрого — и то уже философия!

Некий афинянин привел в науку к Диогену своего повзрослевшего сына и заявил:

— Это в высшей степени добродетельный мальчик!

Диоген заметил:

— Тогда зачем я ему нужен?

Диоген, придя в Олимпию, увидел нарядно одетых юношей с острова Родоса.

— Все это гордыня! — сказал он и отвернулся.

Но тут ему попались на глаза спартанские юноши — одетые в грубые и грязные плащи.

— И это гордыня! — вздохнул Диоген.

Однажды Диоген заметил, что какой-то мальчишка пьет воду прямо из горсти.

— Он превзошел меня! — закричал мудрец и, вытащив из рваной сумы убогую чашу, тут же ее разбил. — Зачем мне все эти излишества?

Увидев в Коринфе Дионисия Младшего, бывшего сиракузского тирана, изгнанного из родных краев и спасающегося от голода тем, что он обучал грамоте мальчишек, Диоген прослезился.

Тронутый таким явным участием, Дионисий сам начал его утешать:

— Да что ты, Диоген… Человеческая судьба так переменчива…

Диоген его оборвал:

— Да я не о том! Я о том, что ты уж никак не достоин такой спокойной жизни, какую нынче ведешь, находясь рядом с нами, свободными людьми. Тебе следовало бы жить там, на Сицилии, быть запертым в царском дворце и постоянно дрожать за свою ничтожную жизнь!

Философ Платон был чересчур доволен своим собственным научным определением, которое звучало так: «Человек есть животное на двух ногах, лишенное к тому же перьев!»

Все люди из его окружения восхищались краткостью и емкостью сказанного, кроме узнавшего о том Диогена. Ощипав купленного на рынке петуха, Диоген перебросил его через порог обширного Платонова дома:

— Вот вам Платонов человек!

Говорят, после того Платон расширил свое определение, добавив слова: «И с широкими ногтями!»

Диогена спросили:

— В какое время лучше завтракать?

Он (без раздумья):

— Если ты богач — то когда хочешь. Если же беден — то когда можешь.

Кто-то начал было упрекать Диогена в бедности.

Он отвечал:

— Несчастный! Да я никогда еще не видел, чтобы из-за своей бедности какой-либо человек сделался преступником, скажем — тираном. Нет, тиранами становятся ради богатства!

Диоген говаривал:

— Когда я встречаю корабельных кормчих, искуснейших врачей и мудрейших философов, — я полагаю, что среди живых существ на всей земле нет никого умнее человека. Но когда я вижу прорицателей, толкователей снов и тех, кто их слушает, — я склоняюсь к мысли, что на земле нет живых существ глупее человека!

Кто-то уронил на городской площади кусочек хлеба и стыдился его поднять.

Заметив это, Диоген сказал:

— Сейчас я ему наглядно покажу, какое полагается за это наказание!

Привязав к горлу кувшина длинную веревку, мудрец протащил сосуд через всю городскую площадь — на виду у растерявшегося виновника и хохочущей толпы.

Диоген как-то пожаловался:

— Если бы я вдруг объявил, что лечу зубы, — меня тут же обступили бы люди с больными зубами. Если бы пообещал исцелить болезни зрения — собрались бы толпы людей со слезящимися глазами. Если бы сказал, что знаю средство от болезней желудка, печени и тому подобного — не было бы отбоя и от таких страждущих! Но когда я стремлюсь исцелить от невежества — никто не подходит, даже если бы я пообещал охочим платить за это деньги!

В Мегарах, богатом эллинском государстве, овцы бродили по пастбищам в кожаных чепраках, которые защищали тонкое руно от повсеместных там колючек. Дети же мегарцев, в условиях жаркого климата, бегали нагишом.

Диоген, забредя к мегарцам, заметил:

— О боги! Да у вас лучше родиться бараном, нежели сыном!

— Веришь ли ты в богов? — спросил Диогена афинский торговец подозрительными снадобьями.

— Да как же мне в них не верить, — отвечал с жаром мудрец, — когда я тебя иначе и назвать не могу, как только богомерзким человеком?

Заметив шустрых мышей, которые подкрадывались к его нищенской суме, Диоген захлопал в ладоши:

— Браво! И у меня появились нахлебники!

После битвы при Херонее, где эллины, во главе с афинянами, были наголову разбиты македонцами, Диогена тоже захватили в плен и привели к македонскому царю Филиппу.

— Ты-то что здесь делаешь? — удивился царь. — Уж не лазутчик ли? Не следишь ли за моим войском?

— Я слежу за твоей ненасытностью! — отрезал Диоген, намекая на все возрастающую экспансионистскую политику македонского царя.

Диоген среди бела дня бродил с зажженным фонарем по афинской городской площади, агоре, и громко кричал:

— Ищу человека! Эй, ищу человека!

Когда его окружала шумная отзывчивая толпа, он осаживал всех словами:

— Я сказал — человека! А не дерьмо…

Какой-то афинянин упрекал Диогена в том, что в молодости тот был на своей родине, в Синопе, фальшивомонетчиком.

— То время ушло, — отвечал Диоген, — тогда я был таким, каков ты сейчас. Однако таким, каков я сейчас, тебе, несчастному, не стать никогда!

Увидев рослого силача, который настолько скверно играл на кифаре, что прохожие с ругательствами затыкали уши, Диоген начал хвалить незадачливого музыканта. Когда же люди удивились его оценке, Диоген объявил:

— Неужели вы не понимаете, что при такой телесной мощи парень мог бы безбедно жить разбоем?

— Диоген! Почему это прохожие подают милостыню калекам, но без внимания оставляют философов?

— Потому, что эти люди сами могут стать хромыми или слепыми, а вот мудрецами — никогда!

— Диоген! Да над тобою многие смеются!

— А над ними, быть может, потешаются ослы. Но как людям нет дела до ослов, так и мне нет никакого дела до подобных насмешников!

Диоген просил подаяния у известного всем Афинам скряги. Тот отговаривался:

— Вот убеди меня, что я должен тебе подать, тогда я немедленно подам!

— Да если бы это было в моих силах, — вздохнул Диоген, — я тотчас убедил бы тебя удавиться!

Люди на агоре похвалили человека, который бросил милостыню Диогену.

— А меня почему не похвалите? — возмутился Диоген.

— За что?

— А за то, — объявил он, — что я заслужил милостыни!

На городской площади упражнялся в стрельбе неумелый лучник. Стрелы летели в разных направлениях, пугая зевак и прохожих. Диоген же, проходя мимо, вдруг уселся под мишенью, сказав:

— Вот здесь-то он меня никогда не заденет стрелами!

Диоген как-то забрел в небольшой городишко Минд, перед которым высились огромные ворота.

Диоген закричал:

— Эй, граждане! Немедленно заприте свои ворота, чтобы ваш город не убежал!

На каком-то пиру Диогену налили огромный кубок дорогого вина. Он тотчас же опрокинул кубок наземь.

Мудреца стали бранить:

— Столько вина пропало!

Диоген огрызался:

— Да стоило мне его выпить — так и я пропал бы!

Диоген увидел прихорашивавшуюся старуху.

— Если для живых стараешься — то поздно! — окликнул он ее. — Если для мертвых — то не мешкай!

Диоген произносил мудрую философскую речь. К нему почти никто не подходил.

Диоген начал щебетать по-птичьи.

Его сразу же окружили люди.

— Ага! — ощетинился мудрец. — Вы готовы слушать всякую чепуху, но только не рассуждения о серьезном!

Диоген увидел человека, которому раб надевал на ноги сандалии.

— Ну, ты совсем был бы счастлив, если бы он еще и сморкался за тебя! — сказал Диоген.

Некий юноша в присутствии Диогена очень громко испустил ветры.

Диоген набросился на него с палицей:

— Ах, дрянь какая! Ты еще ничего достойного не совершил, а уже презираешь наше мнение!

Какой-то человек постоянно жаловался на ужасную дороговизну в Афинах.

Диоген потащил его в парфюмерную лавку.

— Сколько стоит вон тот флакон с кипрским маслом? — поинтересовался Диоген.

— Мину[12]! — отвечал сиделец.

— Дорогой город! — согласился Диоген и повел своего спутника в ближайшую харчевню.

— Сколько стоит миска супа?

— Три драхмы! — послышалось в ответ.

— Дорогой город! — повторил Диоген.

Затем они справились о цене одной мерки тонкой шерсти.

— Мина, — был ответ.

— Да, дорогой город!

И оба направились к продавцу бобов.

— Почем такая горка?

— Грош.

— Гм, смотри! Дешевый город!

В лавчонке, где продавались залежавшиеся смоквы, послышалось почти что то же:

— Два гроша!

— Воистину дешевый город Афины… Впрочем, видишь, — подвел итог Диоген, — он только кажется то дорогим, то дешевым… В зависимости от возможностей человека…

Диоген, возвращаясь из Спарты, родины воинственных и суровых людей, в Афины, где граждане занимались больше науками, торговлей, гимнастическими упражнениями, общественными делами, — был спрошен прохожими:

— Откуда и куда идешь?

Он ответил:

— Из мужской половины в женскую!

(Эллинские дома обычно делились на две половины: мужскую и женскую.)

Диоген даже весьма скромного Сократа упрекал в роскоши и излишествах.

— А что! — говорил он запальчиво. — Если бы не так — Сократ обходился бы без дома и без постели. А то и тапочки на его ногах я иногда замечаю. Зимою…

Диоген завтракал в харчевне и увидел проходившего мимо оратора Демосфена.

— Эй, давай сюда! — крикнул Диоген.

Демосфен сделал вид, что не слышит.

— Да! — продолжал Диоген. — Тебе стыдно сюда заходить! А твой господин ежедневно здесь обедает!

(Диоген имел в виду афинский народ, которому Демосфен верно служил.)

Некий философ, желая продемонстрировать перед Диогеном остроту своего ума, начал рассуждать:

— Тем, кем являюсь я, тебе не быть никогда!

— Справедливо, — подтвердил Диоген.

Философ надменно продолжал:

— Я — человек! Значит ты — не человек!

Диоген поправил его:

— Вернее будет твое рассуждение, если ты начнешь его от моей личности!

Афинский мальчуган без устали бросал камни в решетку тюремных дверей, но никак не мог в нее попасть.

— Не отчаивайся, — ободрил его Диоген. — Когда-нибудь туда попадешь!

Афиняне, в присутствии Диогена, завидовали судьбе известного им отлично Аристотеля, в то время воспитывавшего юного Александра, сына царя Филиппа Македонского.

— Вот жизнь так жизнь! — вздыхали они. — Обедает ежедневно за царским столом!

— Подают — чего душа пожелает!

Диоген остудил их воображение:

— Все вроде бы так… Да только Аристотель обедает лишь тогда, когда проголодается Александр! А вот я, Диоген, обедаю тогда, когда я этого захочу!

Встретив победителя на Истмийских[13] играх, который важно шествовал в венке из сосновых веток. Диоген поинтересовался:

— За что тебя наградили?

— Да я быстрее всех бежал! — воскликнул юноша.

Диоген спросил:

— Значит ли это, что ты можешь догнать, ну, скажем, зайца?

— Зайца? Нет! — был озадачен победитель.

Диоген расхохотался:

— И тебе дали награду за то, в чем ты уступаешь даже ничтожному зайцу?

Диоген надел себе на голову венок из сосновых веток — словно бы победитель на Истмийских играх — и пошел в таком виде по городским улицам.

— Кого ты победил? — спрашивали его встречные.

— Я победил самого себя! — гордо отвечал Диоген. — Это главнее всяких прочих побед!

Смертельно больной, уже очень старый, Диоген с трудом дотащился до какого-то мостика вблизи афинского гимнасия, упал там и попросил явившегося на его стон ночного сторожа:

— Послушай… Сбросишь мое тело в ручей, когда станет понятно, что я уже умер…

Эмпедокл из Акраганта пожаловался как-то Ксенофану Колофонскому:

— Найти сейчас мудреца — невероятно трудно!

Тот пожал сухими плечами:

— Справедливо. Самому нужно быть мудрецом, чтобы определить, насколько мудр другой человек!

Наблюдая роскошную жизнь акрагантцев, Эмпедокл сказал:

— Они едят так много и с такой жадностью, будто собираются завтра же умереть! Зато дома свои строят такими огромными, прочными и настолько удобными, словно собираются жить вечно!

Однажды Эмпедокл исцелил женщину, которую прочие врачи считали уже мертвой. По этому поводу он совершил жертвоприношение богам. Приглашенных на торжество гостей было свыше восьми десятков. Встав из-за праздничного стола, в длинном белом одеянии, в золотой короне и звенящих медью сандалиях, Эмпедокл отправился на вулкан Этну и бросился в огнедышащее жерло. Этим он хотел укрепить повсеместную молву, что он — бог. От него осталась только одна сандалия, выброшенная из жерла вулкана.

Парменид в свое время утверждал, что все сущее на земле — неподвижно.

Зенон Элейский в беседе с Антисфеном, защищая это утверждение, привел пять доказательств в его пользу.

Антисфен, не зная, что возразить, встал и начал ходить взад-вперед.

— Вот лучшее антидоказательство!

Александр Македонский с течением времени стал считать себя сыном громовержца Зевса.

Однажды, в азийском походе, над македонским лагерем раздался страшный удар грома. Все испугались. А философ Анаксарх с улыбкой обратился к царю:

— Пожалуй, ты не смог бы так загрохотать, сын Зевса?

Александр нисколько не рассердился:

— Да не хочу я этого делать. Зачем пугать хороших людей?

Когда Пиррон, ученик Анаксарха, плыл на корабле, разразилась ужасная буря. Все, кто плыл вместе с ним, очень испугались, впали в уныние.

Пиррон при этом оставался удивительно спокойным и всем своим спутникам указывал на корабельного поросенка[14]:

— Вот с кого надо брать пример! Вот кто воистину спокоен!

Философ Тимон, ученик Пиррона, заметив, что один человек всему удивляется, сказал ему:

— Что же ты не удивляешься, что нас здесь трое, а глаз у нас — четыре?

(Дело заключалось в том, что Тимон и находившийся при нем его ученик были одноглазыми, а их слушатель был вполне здоровым и нормальным человеком.)

Кратет говорил:

— Философией человечеству следует заниматься до тех пор, пока военачальники в глазах людей не сравняются по значению с погонщиками мулов!

Философ Метрокл, будучи слушателем Феофраста, однажды во время занятий очень громко испустил ветры.

Все присутствовавшие при том от души посмеялись оплошности своего товарища.

Метрокл убежал оттуда, затворился в своем доме и хотел уморить себя голодом.

Об этом узнал Кратет. Он нарочито наелся бобов, от которых пучит живот, и без зова явился к Метроклу.

— Послушай, — сказал он ему. — Ты не сделал ничего дурного. Было бы плохо, если бы ты не предоставил ветрам естественного выхода!

В доказательство справедливости своих слов Кратет и сам начал беспрестанно и очень громко испускать ветры, чем окончательно успокоил Метрокла. В конце концов, тот сделался его учеником и последователем.

Некий старый холостяк убеждал философа Эпиктета жениться.

— Пойми! — с горячностью говорил он. — Это же очень достойно и необходимо человеку вообще, а тем более — философу! Женись — и все!

Эпиктет наконец сдался:

— Если так, то отдай за меня одну из своих дочерей!

Некий недалекий умом римский оратор, находясь в Афинах, привел к Демонакту своего сына, очень красивого юношу, но женоподобного и весьма тупого.

— Вот мой наследник. Он приветствует тебя, мудрец!

— Красивый парень, — сказал Демонакт. — И тебя достоин, и на свою мать похож.

Знаемый в Афинах софист Сидоний хвалился перед народом своей повсеместной известностью.

— Я причастен к любому философскому направлению, эллины! Если позовет меня Аристотель — пойду к нему в Ликей. Если Платон — в Академию. Если Зенон — в Пеструю стою. Если позовет Пифагор — тотчас замолчу.

Из толпы раздался голос Демонакта:

— Так ступай поскорее! Пифагор тебя зовет!

(Пифагор, следует заметить, умер за много лет до этого разговора.)

Демонакт высмеивал тех, кто употреблял старинные малопонятные слова.

Одному собеседнику он заметил:

— Да я спрашиваю тебя на современном языке, а ты отвечаешь так, будто мы живем еще при царе Агамемноне!

— Демонакт! — обратился как-то к философу его приятель. — Пойдем в храм Асклепия и помолимся там за моего умершего сына!

Демонакт удивился:

— Как? Ты считаешь Асклепия совсем глухим? Разве он отсюда не услышит?

Демонакт однажды слушал разговор двух дилетантов.

Один из говоривших задавал весьма глупые вопросы, другой давал на них чересчур нелепые ответы.

— Друзья, — не выдержал наконец Демонакт. — А не кажется ли вам, что один из вас доит козла, а другой подставляет решето?

Старый толстый римлянин, в полном воинском вооружении, демонстрировал Демонакту боевые упражнения. Неприятелем служило деревянное чучело.

Наконец, устав, римлянин спросил:

— Ну, как я сражался?

— Превосходно! — сказал Демонакт. — Вот только бы твоим противником всегда было деревянное чучело…

— Демонакт, — спросил один озорник, — если сжечь дров на тысячу мин, то на сколько мин получится дыма?

— Взвесь золу, — не моргнув глазом, отвечал Демонакт. — Все остальное — дым!

Демонакт обратил внимание на то, что многие атлеты безобразно ведут себя на арене, нарушают постоянно правила, а главное — кусают друг друга.

Он сказал, обращаясь к зрителям:

— Получается, нет ничего удивительного в том, что вы называете их львами!