Антикоперник

2. Первый контакт

Это было самое странное лето в жизни Анге Млинко. Разумеется, оно было странным для всех обитателей планеты; но Анге чувствовала, что она вправе считать его гораздо более странным для нее лично, чем для всех остальных.

В это лето состоялся первый контакт с чужими, и всякий отчетливо сознавал странность происходящего. Анге, впрочем, воспринимала эту странность как нечто глубоко интимное. Она входила в число претендентов на место на борту «Лейбница», который готовился отправиться навстречу инопланетянам. А потом не входила. Потом опять вошла и полетела во Флориду, где было очень жарко. Потом опять не входила: Нородом Чантарайнгсей занял ее место.

Анге полетела в Нью-Йорк. У нее было четыре свободных дня, которые она провела, блуждая по улицам и площадям. Нью-Йорк был людным, как всегда — в сущности, он уже не мог стать более людным, ибо занимаемое им пространство давно достигло точки насыщения. Однако состав толпы показался ей иным. Не более чем один разговор из трех велся на английском. Рукотворные каньоны гудели и отдавались эхом. В кафе она решила выказать уважение к «э» и заказала латтэ. Она подслушала байки, которыми некая женщина пыталась произвести впечатление на некого мужчину. Mars est renommée par ses falaises. Et ses rouges, bien sûr. Молчание — вот имя моря. Фронтон госпиталя Святого Марка обсели голуби — настолько плотно, что не было видно камня, как не видно подводной части пирса под сине-серебряным слоем моллюсков. Рассказав один раз, я рассказал десять тысяч раз. Сотню тысяч.

Куда ни глянь, люди склонялись перед нею — мужчина нагибались, чтобы завязать шнурки, женщины опускали пакеты с покупками на мостовую. Поклонялись ей. Все, впрочем, иллюзия. В ней не было ничего особенного. Она была так же совершенно обыкновенна, как все прочие в этом мире. И сам этот мир был совершенно непримечателен, обыкновенен, банален — в масштабах космоса коперниково не-чудо. Дождь хлестал по реке. Она воображала, как звук распространяется сквозь пространство, как сквозь булавочный прокол. Она смотрела на балки, испятнанные ржавчиной цвета клубники.

На телефон пришло сообщение: она снова на борту. Она упаковала вещи и поехала в аэропорт. Но пока она ждала рейса во Флориду, пришло другое сообщение: извинения за недоразумение, на самом деле она снова вычеркнута. Место совершенно точно не будет ее. Она вполне может отправляться домой.

Она отправилась домой.

Прошли месяцы, и это были летние месяцы. Но ожидание сделало ее чужой в собственном доме. Смотреть на стол, на котором стоит миска оливок с косточками, похожих на терновые ягоды. Сквозь окно на девственный сад. Солнце властвовало там. Пихта, повторяющая формой кортик, была зелена, как изумруд. Как и все остальные, она следила по телевизору за «Лейбницем» и его командой из двадцати человек, включающей Чантарайгсея, но не ее. Внесистемный разум, или разумы, или… да кто знал, чем они являлись и чего хотели, остановились в облаке Оорта, где и ожидали со всем терпением прибытия «Лейбница» который медленно, медленно, медленно полз к точке рандеву. Общение с ними было неуверенным, хотя на английском чужие говорили бегло и с использованием идиоматических выражений. Однако ответы на большинство направленных им вопросов были бессвязными. Как вы выглядите? Откуда вы? По какой политической системе организовано ваше общество? Насколько древняя ваша раса? Как вы путешествуете быстрее света? Вы пришли с миром? Как вы узнали о нас? Откуда вы прибыли? Как вы выглядите?

Пальцы рук — это разновидность безумия — и пальцы ног!

Пальцы ног?

Пальцы ног!

Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, что у вас нет пальцев? Что их вид внушает вам отвращение? У вас ласты или щупальца, или же вы манипулируете объектами внешнего мира с помощью силовых полей, управляемых силой разума? Если хотите, мы можем носить рукавицы — если вид пальцев неприятен вам. Мы можем носить обувь и боксерские перчатки! Это не значит, что мы хотим с вами боксировать — напротив, мы испытываем к вам самые теплые чувства!

Мы обожаем пальцы ваших рук и ног! Они восхитительны! Восхитительны! Но безумны.

Мы не понимаем. Мы не понимаем! Мы упустили какой-то нюанс? Не могли бы вы объяснить?

Мы насчитали миллиарды льдинок, и все они инертны! Каждый осколок.

Издалека ли вы прибыли? Вы ведь прибыли очень издалека? Наши наблюдения свидетельствуют, что вы прилетели как минимум с Беты Лебедя. Это ужасно далеко! Ваш корабль определенно очень велик… много ли вас на борту?

Много нас. Мы все. Мы все полностью.

Возникает опасение: а не явились ли они, чтобы завоевать и колонизировать? Иначе зачем им ковчег, содержащий весь их вид? Или это какая-то непонятная чужая шутка? Наверное, так и есть. Кто знает, что сходит за шутку у лебедян? И как много этих «всех»? Или имелось ли в виду, что весь цвет их цивилизации прибыл к нам, чтобы вступить в первый контакт? Но вызывающим наибольшее опасение вопросом был вот какой: зачем вообще потребовалось прилетать? Прилетать в этот технологически отсталый тупик в западной спирали галактики. Зачем им это заурядное место?

Человечество сказало: мы счастливы приветствовать вас, но мы, естественно, в то же время и немного напуганы.

Многоклеточная жизнь. Частичноклеточная жизнь. Вот это удар! Удар! Как сердца разрыв! Придите к нам…

Что?

Придите к нам… Придите, придите к нам…

В самом деле? Вы приглашаете нас к себе?

Придите, придите, придите к нам…

Не заметить чужой корабль было невозможно: огромная махина с рыхлыми, а может быть — фрактальными — очертаниями, общей формой напоминающая четыре сплюснутых сферы, соединенных вместе. Она вошла в облако Оорта и затормозила так зрелищно, что приковала к себе внимание каждого датчика и каждого следящего алгоритма на Земле.

…придите к нам, мы будем ждать. Мы видели все ваши телепередачи и облачные изображения, данные низвергаются, низвергаются и низвергаются, а потому будьте уверены, мы не навредим вам. Мы? Навредим вам? Ладно врать-то.

Английский был выбран, согласились эксперты, только из-за его исторически обусловленного преобладания в ранней телевизионной и интернет-культуре. Они, вероятно, перехватили наши передачи и явились, чтобы разобраться на месте. Это удивительное явление: «как если бы» — цитируя Еву Цветаеву, — «европейцы каким-то образом узнали о песчаных блохах, обитающих на в Австралии, и отправили кругосветную экспедицию, чтобы встретиться с ними». С чего бы? Перед ними открыт весь космос! Какой, даже самый отдаленный интерес может представлять маленькая бело-голубая планета у незначительной звезды в меньшем зубце западной спирали галактики Млечный Путь? Но они здесь, и значит, тому есть причина. Может быть, они энтомологи. Может быть, они наткнулись на нас случайно. Может быть, они души не чают в заурядных формах жизни.

Почему они нас посетили? Почему нас? Нас — непримечательную, примитивную по галактическим стандартам цивилизацию — уж конечно, мы такие и есть! Мы ведь даже не обладаем технологией перемещения быстрее света!

Мы долго спорили, следует ли нам являться к вам.

И далее, невзирая на расспросы, чужие упорно избегали говорить о своих мотивах. Точно так же они были невнятны относительно природы этого «мы» и того, как именно велись эти «споры». «Коммунисты они или фашисты» — вопрошала Лидия Чо — «Демократы или анархисты? Согласно какой логике устроены их общества? Мы просто не знаем.»

Действительно ли проблема контакта с таким незначительным, технологически отсталым видом, как homo sapiens требовала длительных дебатов? Идти иль не идти — какой вопрос?

Естественно, многие подозревали ловушку. Многие считали, что «Лейбниц» никогда не вернется.

Почему они не подошли поближе? Почему они, обладая столь совершенными технологиями, торчат в облаке Оорта, вместо того, чтобы ускорить встречу? Мы пытались их пригласить. «У нас есть исследовательские базы на Марсе и на нашей собственной Луне, а также различные обитаемые объекты в космосе, в основном на околоземной орбите. Но если вы боитесь напугать нас, или вселить в нас чрезмерное благоговение, или даже навредить нам, вы могли бы опуститься до орбиты, скажем, Юпитера, и тогда между нами и вами по-прежнему будут простираться многие миллиарды километров пустого космического пространства, гарантирующего надежный карантин. И тогда „Лейбниц“, запущенный и заправленный топливом, достиг бы вас за несколько недель, а не за год».

Нет ответа.

Человечество сказало: поймите же, мы хотим встретиться поскорее! Возможно, течение времени ничего не значит для вас, но для нас оно утекает стремительно. Возможно, ваша жизнь исчисляется тысячелетиями, но наша длится всего лишь несколько жалких десятилетий.

Наша продолжительность жизни не является проблемой. Муравей и двоичность, двоичность во всем. Безумная расточительность границ. О, мерцания!

Тогда почему вы не подойдете ближе?

Ближе? Так уже чересчур близко!

Сложился консенсус, что для видов, странствующих меж звезд — таких, как лебедяне — расстояние от облака Оорта до Земли было слишком маленьким, чтобы его учитывать, и потому они говорили о нем с таким пренебрежением. Было и ощущение, что лебедяне избегают слишком уж приближаться к Солнцу. Возможно, солнечное излучение для них губительно! Может быть, они приспособлены к глубокому космосу и чувствуют себя как дома только во тьме среди звезд! Почему бы просто не спросить их?

Можно и спросить, но они не слишком прямолинейны. Или отвечают чепухой. Или гудят, как энты. Или…

«Лейбниц» в спешке оснастили дополнительными баками и блоками с топливом и поддули подушки безопасности. Затем он взлетел на длинном столбе пламени и начал свой путь навстречу чужим. Весь мир на это смотрел. Анге Млинко, конечно, тоже смотрела. Я должна была быть там, на борту, думала она про себя.