Антикоперник

4. Второй контакт

Она снова была одна, и это было нормально; хотя одно дело сидеть в одиночестве в своем доме с его прекрасным садом и несколько другое — управлять изрешеченным космическим кораблем с командой из двух трупов. Снова возникла протечка, которая вызвала вращение корабля в вертикальной плоскости от носа к корме. Анге пыталась погасить его с помощью маневровых сопел, но добилась только новых сбоев в системе. Воздух струился в бездну кристаллическим фонтаном. На какое-то мгновение у Анге возникла тошнотворная мысль, что отсоединить вышедшую из строя трубу от основного источника удаленно не получится, и она уже подумывала выйти наружу и забить дыру ветошью или еще чем. Однако тут ей удалось-таки перекрыть утечку, потеряв кислорода всего на несколько дней.

Она задумалась, следует ли вести счет несчастий, но занятие это показалось ей несчастьем само по себе. Подброшенная монета может помочь принять решение, но сама монета ничего не знает. Все, что она делает, это вертится и падает той или другой стороной вверх в соотношении 50:50.

Она не разговаривала сама с собой. Только неприспособленные к одиночеству или те, кто ошибочно верит, что наслаждается им, разговаривают сами с собой. Она не чувствовала никакого напряжения и занималась своими делами. Кроме того, что тут можно было сказать?

В одном из носовых отсеков возник пожар, а автоматические средства отказали (поскольку она, чтобы уж наверняка, запечатала все трубопроводы, которые не сохранили стопроцентную структурную целостность). К тому времени, когда она отключила заглушки, разбрызгивающие головки сплавились от жара. Она была вынуждена пассивно ожидать, пока огонь не доберется до ледового щита и не погаснет сам собой. Пожар ослабил всю носовую часть корабля. В первый раз она начала прикидывать шансы, что ей вовсе не удастся вернуться на Землю. Спасение все еще было в нескольких неделях пути от нее, а системы корабля балансировали на грани распада. Чтобы ее прикончить, хватит нескольких неполадок.

Несмотря на это, она пережила этот день. И еще один, и потом еще один.

Она надела скафандр и, невзирая на неудобство, спала прямо в нем, держа шлем под рукой. Появилась вонь, и она обнаружила — после долгих, утомительных поисков — что трубы системы очистки заросли плесенью. Она вычистила все, что смогла, но не смогла добраться до самых глубоко устроившихся колоний — для этого потребовалось бы разобрать всю систему. Она ела. Пила воду. Спала. Прожила еще один день. Она думала обо всем, что навеки останется неоконченным после ее смерти. Но потом ей пришло в голову, что распад — это валюта смертных. Если я выживу, решила она, и доберусь до дома, то напишу философский труд, объясняющий, как Коперник революционизировал не только космологию, но и наши жизнь и смерть. Все эти греческие трагедии, вся шекспировская суета на тему смерти, выдающегося события — все это докоперниковы иллюзии нашего величия. Только смерть важного создания может быть значительна! Неважное же умирает, как и жило (и нет никакого смысла это отрицать): глупо, запоздало, неожиданно, самым банальным и случайным образом. Вот современный подход к смерти.

Кто-то когда-то сказал, что правда приходит как завоеватель к тем, кто утратил умение принимать ее как друга. Анге, впрочем, была склонна считать, что правда вообще ни к кому не приходит — ни как завоеватель, ни как друг. Она была склонна считать, что мы сами должны проложить путь к Ней, и путь этот тяжелее, чем многие способны вынести.

Он отправилась спать со стертыми скафандром подмышками и промежностью. Она спала без снов. Ее разбудило беззвучные вспышки красного света, по-приятельски подмигивающего ей.

Первая ее мысль была о том, что она ничего не слышит. Тревожный свет должен сопровождаться тревожным звуковым сигналом. Или сломался динамик, или в каюте не было воздуха, передающего звук. В последнем случае она задохнется. Наполовину проснувшись, она потянулась за шлемом, но его не было. Она еще немного проснулась, взбодренная выбросом адреналина. Где ее шлем? Мысли ее путались от изнеможения, стресса и недосыпания, и прошло довольно много времени, прежде чем она сообразила, что шлем на ней.

Она, должно быть, надела его еще во сне. Воздуха в каюте не было, и это означала, что его не было нигде по эту сторону от переборки. Как так вышло, что сигнал о разгерметизации заставил ее надеть шлем, но не разбудил ее? Затем: что вызвало разгерметизацию так близко к корме? Еще один микрометеорит? Она выбралась в коридор, проверила несколько помещений, дыхание отдавалось в ушах прибоем. Везде было пусто, лампы или горели белым светом или мигали красным. Двенадцать часов воздуха в баллонах скафандра, затем смена баллонов, и через несколько десятков часов — ее собственная смерть.

Хладно взгляни на жизнь и на смерть. Всадник, скачи!

Нет, не двенадцать часов: она уже потратила сколько-то воздуха во сне. И сейчас, вступив в беседу, она достаточно пришла в себя, чтобы начать гадать — тот ли это баллон, который ей не удалось перезарядить, или тот, который слегка травил? Гадала она потому, что беседа могла быть результатом гипоксии, своего рода галлюцинацией. Рассуждая рационально, с кем здесь было говорить? Но баллон вроде бы был исправен, и в ее крови было достаточно кислорода. Беседа, однако, продолжалась.

Вы даже не с Лебедя. Она с усилием открыла первый из люков в коридоре, и ее сбило с ног потоком. Воздух с другой стороны устремился к ней. Глупо, подумала она: надо было сначала найти пробоину по эту сторону, а потом уже открывать люк на ту! Пыль, обрывки и обломки устремились вслед за потоком воздуха вниз по коридору и за угол, в кормовой склад, и там Анге, ухватившаяся за косяк, чтобы ее саму не увлекло дальше, увидела, что в борту судна прорезано круглое отверстие метрового диаметра. Совершенно новое отверстие, идеально круглое. Невозможность. Вы не с Лебедя, и мы знаем, что вы не с Лебедя, так почему же мы зовем вас лебедянами?

— Это нас никоим образом не беспокоит. Это всего лишь имя. Имена всегда случайны, если задуматься.

Откуда взялась эта идеально круглая дыра в борту ее корабля? Анге захлопнула люк на склад и больше не видела дыру. Запечатала помещение с пробоем. Затем она отправилась вверх по коридору. Она отменила блокировку и распахнула следующий люк, а потом следующий, а тот, что был за ним. Каждый раз ее сдувало назад потоком воздуха, но она каждый раз продвигалась дальше и повторяла процедуру.

— Почему вы ушли?

— Даже самый дальний путь можно преодолеть.

— Поэтому вы прятались в облаке Оорта? Боялись подойти чуть ближе?

— Именно так.

— Солнце? Некоторые считают, что какая-то часть спектра излучения нашего солнца губительна для вас. Некоторые даже объясняли этим парадокс Ферми — что-то такое есть в нашем солнце, что удерживает чужих на расстоянии. Но в нем вроде бы нет ничего необычного. В галактике миллиарды звезд со сходным спектром. Там.

Ответа не было. Как это странно — говорить с собой и при этом быть достаточно невоспитанной, чтобы отвечать на вопрос молчанием! Раскрылся последний из люков в коридоре и Анге уставилась на закрытые двери. За всеми ними, суммарно, вряд ли было достаточно воздуха. Невозможно было предсказать, поднимется ли давление до приемлемого уровня. Но надо попробовать.

— Я всегда считала, — начала она, просто чтобы скоротать время, — я всегда считала, что так называемый парадокс Ферми игнорирует главное обстоятельство — нашу незначительность. Мы — песчаные блохи. С чего какой угодно инопланетной расе хотеть навестить нас?

— О, нет. О, очень много нет. Это вовсе не так.

— Правда?

— О, очень наоборот! Очень очень наоборот!

— И почему же вы все-таки прилетели, вы, лебедяне?

Дверей было семь и она открыла их все. Воздух, сохранившийся за ними, растекся по всему кораблю, но давление по-прежнему оставалось слишком низким.

— Эта вещь, вещь, загадочная вещь, для нас, вещь.

Все это дико раздражало. У нее почти не осталось времени! Давайте же, рявкнула она. Хватит бубнить и мямлить.

— Явится в центр вселенной? Разве ты не понимаешь, как много отваги требует это путешествие?

У Анге зачесался подбородок, и она сгорбилась, пытаясь дотянуться им до края шлема. Что? У Вселенной нет центра. Не говорите чепухи. Она вернулась в кормовой кокпит, но и здесь не обнаружила ничего обнадеживающего в смысле давления. Оставшегося на корабле воздуха попросту не хватало для поддержания жизни. Эта мысль захватила ее на какое-то время, и она прикинула альтернативные варианты. Затем ее внимание вернулось к центру Вселенной, и она, обращаясь к невидимому собеседнику (которым, видимо, сама и являлась), заявила со всей резкостью:

— У Вселенной нет центра! Где же этот центр центра, где же этот пуп мироздания, о котором вы говорите?

— Разумеется, прямо здесь.

— Ну разумеется, — ядовито повторила она. — Здесь?

— Точнее, на Земле.

— Вы хотите сказать, что Коперник ошибался? Что Земля действительно центр Вселенной? Ха!

— Именно поэтому мы пришли. И по этой же причине это заняло столько времени. Я хочу сказать — мы решились не сразу. Мы боялись. Это как прорезать завесу храма и шагнуть в святая святых.

— Что за чушь вы сейчас несете?

— Вы не прекращаете добавлять людей к людям. Вы не прекращаете создавать разумы и увеличивать количество человеческих существ. Вас все больше и больше!

— Это не я, — яростно возразила Анге, вспомнив о своей разумно выбранной бездетности.

— Дело именно в этом! Ты знаешь, что такое темная энергия?

Но для вопросов без ответов у нее не было времени. Ей надо было решать реальные проблемы. У нее было шесть баллонов с воздухом, и сейчас она дышала из одного из них. Скажем, еще шесть часов на этом баллоне, плюс шестьдесят часов в оставшихся пяти. Меньше трех дней. Есть способ сжать или очистить тот разреженный воздух, который сейчас циркулировал по кораблю? Даже если удастся сконструировать соответствующий аппарат, сколько времени это ей даст?

Она вспомнила, что наделала. Зачем она открыла все двери сразу? Ей следовало жить в каждой из кают по очереди, пока воздух не станет непригодным, и переходить в следующую. Это дало бы ей несколько дополнительных часов. Но вряд ли они имели бы значение. Что значат несколько часов, когда ей нужны недели?

Вдохновленная неким периферийным прозрением, Анге выпалила вопрос, который должен был угодить прямо в глаз, прямо в яблочко.

— И сколько же вас здесь?

— Три, — немедленно пришел ответ.

Странно, что никому не пришло в голову задать этот вопрос раньше, во время переговоров.

— Все остальные представители вашего народа остались дома?

— Нашего народа?

— Вашей цивилизации.

— Мы и есть наши цивилазции. Три отдельных цивилизации полностью. Мы все пришли к вам.

— По одному от каждой? С трех разных планет? Наверное, это большая честь — представлять цивилизацию.

— Ты тупа и несообразительна. Послушай еще раз: я и есть вся моя цивилизация, целиком.

— Понимаю, — сказала Анге, которая вдруг почувствовала голод и теперь размышляла, как бы ей ввести пищу в шлем и далее в рот и не умереть от асфиксии в процессе.

— Ты понимаешь?

— Я вижу бесконечность в горстке праха, — сказала она, не понимая, почему.

— Мы обнаружили, что здесь труднее всего охватить умом — вашу неспособность осознать себя, — высокомерно произнес чужой.

— Я даже не знаю, — сказала Анге, — означает ли высокомерие для вас хоть что-то. Кто знает, каковы вообще эмоции чужих?

— Это вы — чужие, — сказал лебедянин.

— Мы чужие друг для друга. Полагаю, это относительно.

— Нет, — сказал лебедянин. — Относительность тут не при чем. Мы не чужие. Вы — да.

— Я не понимаю, как это возможно, — ответила Анге слегка сварливо. — Что соус для гуся, то… — Но как заканчивается фраза, припомнить ей не удалось.

— На Земле находится более двадцати миллиардов человеческих существ.

— И?

— И все, — сказал чужой, как будто подводя итог.

— Как много представителей насчитывают ваши виды? Не сомневаюсь, что многие миллиарды. Может быть, триллионы, раз у вас есть возможность расселяться по галактике.

— Я.

— Так. И сколько же вас вообще?

— Только я.

— Я и спрашиваю…

— Я отвечаю. Только я..

Анге немного подумала и вдруг поняла. Мысль просочилась вглубь.

— Ох, — сказала она. — Значит, когда ты говорил, что здесь вас трое…

— Три независимых сущности. Мы объединились для этого паломничества; подобное почти беспрецедентно даже в масштабах истории галактики. Но это было важно.

— И ты, — сказала она, — кто же? Последний из своей расы? Что случилось с остальными? Они мертвы?

— Никаких остальных никогда не было. Я первый и последний. И точно так же обстоят дела с любым другим разумом в космосе. Разум — это единственное число.

И чем дольше она вникала, тем дальше и шире разворачивались перед ней последствия этого утверждения — как фракталы.

— Боже правый, — сказала она.

— Жизнь изобретательна, разумеется. Существуют даже разумные рои; я сам встречал такой. Но в этом случае все составляющие рой существа сливаются в едином сознании. Такова логика Вселенной. Жизнь возникает и приходит к разуму и способности рассуждать. Разум — это редкое явление, разум существует в единственном числе. Но только не здесь! Здесь царит чудовищное изобилие. Посмотри на это так: ты отправляешься в путешествие и встречаешь разных людей. Ты встречаешь разумное существо здесь, затем разумное существо там, и еще одно, и вдруг — безумие! — ты встречаешь существо, каждая клетка которого разумна, каждая клетка обладает сознанием и самосознанием. Ты ведь решишь, что это безумие, невозможность, разве нет?

— Боже мой, — сказала Анге.

— Это единственное место во Вселенной, где подобное сушествует, — сказал чужой.

— Откуда ты знаешь? — спросила Анге. — Уж конечно же, ты не мог посетить все звезды!

— Это единственное место во Вселенной, — повторил чужой. — Сама структура и форма космоса доказывают, что это правда. Центр, в конце концов, может быть только один.

— Что?

— Разум — могучая сила. Осознанное наблюдение взаимодействует с природой реальности и изменяет ее на квантовом уровне. Вы уже знаете это! Вы знаете о котах в ящиках, о частицах-волнах и эффекте наблюдателя. Но вы не додумали эту мысль до конца. Мой разум изменяет Вселенную, сквозь которую я перемещаюсь, но это всего лишь один разум, и воздействие его невелико. Но здесь! Миллиарды разумов и все сконцентрированы в одном месте! Такая невероятная мощь, в сотни миллионов раз превосходящая силу всех галактических разумов вместе взятых! Это безумие! Это совершенно перекрученное пространство-время. И чем больше разумов вы добавляете к целому, тем сильнее эффект. Это как черная дыра, только ее воздействие не квази-гравитационное, но в некоторым смысле наоборот. Ваша наука оказалась способна обнаружить этот эффект, и все же вы ничего не поняли. Вы назваете это темной энергией.

— Но этого не может быть, — сказала Анге. — Темная энергия — нечто, заполняющее весь космос.

— Нет, это не так.

— Она расталкивает галактики в разные стороны!

— Да, да, да, увы. Именно это и происходит. Но она не заполняет космос. Она сконцентрирована здесь.

— Наши наблюдения говорят совсем о другом.

— Ваши наблюдения полностью скомпрометированы объектом наблюдения! Вы видите оромные, удаленные структуры, которые на деле являются крошечными пылинками на линзах ваших телескопов. Темная энергия — ваш уникальный вклад в строение Вселенной.

Анге пошла и добыла какой-то еды. Она поднесла ее к щитку шлема и некоторое время размышляла, как донести ее до рта. Она, конечно, могла задержать дыхание, чтобы снять шлем и проглотить пищу, но существовал риск, что она замешкается и не успеет вернуть шлем на место. Стоил ли голод этого риска? В любом случае она скоро умрет, однако ей не хотелось умирать раньше, чем это было абсолютно необходимо. С другой стороны, ей очень хотелось есть.

— Я сам не сразу поверил. Я нашел другого, и он(а) тоже не смогл(а) поверить. Искажение реальность определенно выглядело как последствия деятельности разума, но как же столько разума могло сконцентрироваться в столь небольшом пространстве! И что случится, если мы туда отправимся — не будут ли наши собственные Я разрушены? Мы спорили очень долго. К нам присоединился третий. В конце концов мы решили идти. Приближаясь, мы смогли перехватить телекоммуникационные сигналы и ознакомиться с вашим самопредставлением. Это был шок. Столь расточительная мысль, столь неразборчивое сознание! В теле любого индивидуума клетки рождаются и гибнут постоянно, но это всего лишь клетки. Но вы! Вы воспринимаете множественность индивидуальных разумов как общераспространенное явление! Вы поразительно равнодушны к отдельной жизни — но, но, но опять же — почему бы и нет, если говорить о вас? Каждое мгновение на вашей планете возникает новая жизнь. О, безумная расточительность! Это объясняло вихревую природу и концентрацию силы; ревущий горн, непрерывно сжигающий разумы, но питаемый все новыми и новыми. Это было все равно как заглянуть в звездный водоворот — а вы живете в нем, невозмутимые, как цветы в грязи!

— В это очень трудно поверить.

— Вот видишь! И эта мощь все растет и растет, это уже самая могучая сила во Вселенной. Мы трое явились сюда отчасти для того, чтобы понять, можно ли хоть что-то с ней сделать.

— И можно ли?

— Она уничтожила двух моих компаньонов.

— Ох, — сказала удивленная Анге. — Мне очень жаль.

— Мы были беспечны. Мы были отравлены всем этим блеском, славой и великолепием. Когда они умерли, я увел корабль прочь, но и мой разум оказался… отравлен… думаю, можно сказать так. И поэтому я вернулся. Я могу умереть с тем же успехом здесь, как и в любом другом месте. Здесь, в самом сердце космоса.

Следующий вопрос, который пришел Анге на ум, следовало бы задать раньше:

— Можешь ли ты помочь мне? У меня на борту неполадки и скоро кончится воздух.

— Я знаю. Я не могу помочь тебе. Мне очень жаль.

— Ох, — сказала Анге. Потом: — Ну что же.

— У меня, однако, есть к тебе вопрос.

— Давай.

— Космос — это большой взрыв, стремительное расширение, затем финальное сжатие и всхлип. Возникновение вашего… множественного вида прерывает этот природный ритм. Наверное, я хотел спросить: разве вы этого не видите? Однако погрузившись в ваши коммуникации и в вашу культуру, я и сам, кажется, вижу ответ. Вселенная бесконечно обновляется — систола и диастола, бесконечное число раз, но ваш вид положит этому конец. Если вы ничего не предпримете, все прикончит энтропия. Способна ли ты вынести эту мысль? Не хочешь ли ты что-то предпринять?

— Ты спрашиваешь не ту женщину, — сказала Анге, засовывая еду в карман скафандра. — Мне осталось максимум три дня.

— Это был не лучшим образом сформулированный вопрос, полагаю, — печально произнес чужой.

И больше он, она, оно — не сказало ничего.

Более от скуки, чем от голода, Анге решила рискнуть. Глубокий вдох, отщелкнуть шлем, кусок в рот, защелкнуть шлем. После этого она осмотрела корабль. Ей даже удалось поспать — вздремнуть, во всяком случае.

Следующим существенным событием стало прибытие военное шлюпа, «Славы Карфагена», озарившего бескрайнюю ночь полыханием носовых тормозных двигателей. Анге почувствовала благодарность и облегчение, когда ее спасли, разумеет, хотя прибыли и не за ней. Возникший из ниоткуда корабль лебедян засекли десятки тысяч сенсоров, и «Слава Карфагена» оказалась ближе всех. Разумеется, она ринулся сюда: облако Оорта было запредельно далеко, но пространство между Марсом и Землей кишело всевозможными судами.

Она прибыл слишком поздно: лебедянин исчез, испарился — вероятно, умер, и его, ее, его корабль тоже канул в ничто. Поэтому военные взяли Анге на борт и интервьюировали и допрашивали ее, и восприняли ее беседу с последним из лебедян со всей серьезностью. Но это не означало, что они были способны ответить на его прощальный вопрос. И все же: центр Вселенной, вот так так! Это все-таки кое-что, как ни крути. Бедный старый Коперник, думала Анге, наконец погружаясь в сон. В конечном счете ты оказался неправ.

Несмотря ни на что, она выжила. Ее полет домой начался с ускорения в 3G (такое могли себе позволить только военные) и продолжился братанием с весьма симпатичной командой. Опыт почти неминуемой смерти и выживание затронул что-то в глубоко погребенной душе Анге. И в ее новоприобретенном высоком положении — единственная homo sapiens sapiens, непосредственно говорившая с лебедянами — она обнаружила себя в центре самого пристального внимания. Оказавшись здесь, он решила себя побаловать, и нарушила многолетний целибат с самым привлекательным моряком. Она была еще не слишком старой. Для нее, говорила она себе, не поздно еще вернуться домой и жизнь новой цивилизации.