В первые десятилетия XVIII в. быстрыми темпами совершается демократизация русского литературного языка. В результате происшедших преобразований книгопечатание переведено с кириллической на более простую, так называемую гражданскую азбуку. Резко возрос объем книжной продукции, расширился круг читателей. В этих условиях старый книжнославянский (церковно-славянский) язык, слишком далекий от живой речи, не мог полностью удовлетворить новые потребности общения. На протяжении XVIII в. наблюдается синтез основных частей общенародного языка, легших в основу единого национального литературного языка. Творчество Кантемира и его современников демонстрирует существенные ступени этого сложного процесса.
Еще у Петра I находим требования писать «просто», чтобы каждому было «внятно». В первую очередь это относилось к деловым документам, появлявшимся публицистическим и научным сочинениям. Кантемир в сатирах и других местах неоднократно говорит о своем стремлении писать (сатиры) «простым и народным почти стилем», «приближаться к простому разговору», свою сатиру IV он ценил особенно «за простоту слога». Исследователи отмечают достижения Кантемира в данном направлении. Академик Я. К. Грот в статье, посвященной «Толковому словарю» Даля, писал: «После Петра Великого особенно Кантемир знал цену народной речи и умел ею пользоваться». Однако самое понятие «простой» для этой эпохи не было однородно. В XVIII в. характер языкового выражения еще существенно зависит от жанра произведения.
Кантемир старается освободить свои сочинения от излишних славянизмов и устаревших слов. Достаточно сравнить «славенороссийский» (по его собственному выражению) язык ранних его переводов и остальные, резко отличные в этом отношении его произведения. Особенно показательны с данной точки зрения сатиры Кантемира: ведь в стихотворном тексте славянизмы закреплялись легче всего. Тем не менее при редактировании сатир писатель последовательно устраняет резко окрашенные славянизмы. Например, сатира III в первой редакции содержала такие архаические элементы, как старые союзы яже, иже в косвенных падежах, отжившие глагольные формы аориста откры, показа, быстъ, слова исперва, днесь, исполняют[23], форма среднего рода местоимения и прилагательного с обобщенным значением вся сокровенна. Во второй редакции они в основном заменяются на русские слова и формы или опускаются: ему же — которому, яже — что, откры — открыла, показа — показала, вся сокровенна — свои тайны все.
Мало явных славянизмов среди терминологических нововведений в прозе писателя (характер прозаических произведений Кантемира располагал к более нейтральному изложению), хотя славянокнижный фонд используется и здесь в качестве одного из ресурсов — ср. слова тварь, ватага, песнь, средоточие и др. Однако, было бы ошибочно отождествлять славянизмы с заимствованиями. Славянизмы в XVIII в. никогда не рассматривались как нечто чуждое или инородное в русском языке. Родственная русской старославянская лексика могла восприниматься даже как опора в борьбе против неоправданных западноевропейских заимствований и неудачных неологизмов. Долгое время — на всем протяжении XVIII в. — слявянская лексика служила необходимой принадлежностью высокого стиля, произведений торжественных, возвышенных по содержанию. И в стихотворениях Кантемира, относящихся именно к этому стилю («штилю»), славянизмы отнюдь не устраняются, сообщая изложению приподнятый характер. Так написана, например, поэма «Петрида», переложения псалмов («Дондеже и аз сия постигох...»). Славянизмы могли использоваться в книжной и стихотворной речи Кантемира и без специальных стилистических установок, см. неполногласные формы типа глава (голова), усеченные прилагательные полосата (полосатая), права (правая), лева (левая), инфинитивы на -ти типа играти.
Сатиры относились, напротив, к низкому «штилю», и уже в силу этого лексический состав их был иным. На это указывает сам Кантемир: «Подлинно автор всегда писал простым и народным почти стилем, в чем, мне мнится, последовал он стихотворному правилу, которое велит, чтоб сатиры были просты» («Речь к императрице Анне»). Сатира, бичующая пороки, выставляющая на осмеяние отрицательные типы, сродни народной комедии, которая, как замечает Кантемир, изначала была «груба». Таким образом, по законам жанра сатира должна была писаться сниженным слогом. Однако само это «снижение» достигалось разными языковыми и неязыковыми средствами.
Прежде всего это означало решительный поворот к живой речи, свойственным ей словам и выражениям. Кантемир использовал в сатирах фольклорный материал[24] — пословицы, поговорки и сам писал в подобной манере. Пословицы естественно и органически вплетаются в текст кантемировых сатир, иногда отчасти меняя свою форму. Некоторые из них разъясняются в примечаниях. Например, в сатире VII: «Вилами по воде писать — русская пословица, значит то же, что напрасно труд свой терять, понеже на воде букв изображение удержаться не может». Другие пословицы и поговорки, приведенные дословно или отчасти измененные, содержатся в разных местах сатир: исправит горбатых могила (V), аза в глаза не знает (IX), мед держи на языке, а желчь всю прячь в грудях (IV) и др. Некоторые из них сейчас уже неупотребительны, например: лепить горох в стену «делать бессмысленное дело» (сатиры I, VII). В сатирах рассыпано немало выражений, свойственных разговорной речи, — с доски до доски (прочесть что) — IV, слово за слово (V), на ногах («утро все торча на ногах», VI), с петухами («с петухами пробудясь», VI), голы все то враки (I), то ль не («то ль не житье было мне», V).
Не менее интересно в этом отношении и собственное творчество Кантемира. Особенностью его слога является афористичность — он прибегает к выражениям и высказываниям, ярко и образно формулирующим какую-либо мысль. Таких примеров у писателя гораздо больше, чем прямых пословиц. Они очень характерны для Кантемира и сами просятся в пословицы. Подобные обороты часто рождаются при образных сравнениях; они и содержат, как правило, сравнение или сопоставление. Приведем хотя бы частичный перечень их в сатирах: «Короток жизни предел — велики затеи» (V); «Было б кому работать, без конца работа» (IV); «Пример наставления всякого сильнее» (VII); «Ползать не советую, хотя спеси гнушаюсь» (II), «Дрова метая в огонь, пожар гасить трудно» (V); «Вино должен перевесть, кто пьяных не любит» (V); «Кто всех бить нахалится, часто живет битый» (VI); «Скорлупой не вычерпнешь всю морскую воду» (III); «Сидя в теплой избе, бранить ветры злые» (IV); «Не делают чернца одни рясы» (IV).
Подобные фразы у Кантемира нередко входят в развернутые сравнительные обороты, завершая их и создавая яркий, обобщенный образ. В сатире IV писатель сетует, что хвалебные стихи («хвалы») у него не получаются, лишь в сатирах он чувствует творческое вдохновение: «Проворен, весел спешу, как вождь на победу. Или как поп с похорон к жирному обеду». Еще пример — о бездельнике и моте, который не может жить без развлечений (сатира II, первая ред.): «Легче дьяку не рыгнуть, тёши в щах поевши, Писцу не чесать главу, на край стула севши».
Слова грубоватые и просторечные чаще встречаются при изображении отрицательных явлений и лиц, подчеркивая отношение к ним автора. Вот строки, рисующие епископа (имелся в виду известный обскурант Георгий Дашков): «В карете раздувшися, когда сердце с гневу Трещит, всех благословлять нудь [т. е. понуждай] праву и леву [руку]» — сатира I. О болтуне и сплетнике: «Встретит ли тебя — тотчас в уши вестей с двести Насвищет» (III). Известная строка о пьянице и невежде: «Румяный, трожды рыгнув, Лука подпевает» [присоединяется к разговору] — I. Характеру изображаемого соответствуют также слова и выражения — плюнь ему в рожу, врет околесну (I), безмозглый, развесить уши, грязь по уши, с ума сошел. Сюда же можно отнести собственно просторечные — нутко («Нутко, сел в кости играти», V), инде, вишь, ин, намедни и др., нередкие в устном обиходе того времени.
Подобные слова встречаются и в речи автора. Они придают речи непосредственность, разговорность. Примерами могут служить частые у Кантемира — врать, потеть, трудиться, стараться, пялить глаза (бровь). Ср. сниженный контекст: «жадно пялит с под лба глаза на круглы груди» (III), но то же слово может встретиться и в нейтральном, рассудочном изложении: «Чутко ухо, зорок глаз новый житель света Пялит» (VII).
Кантемир внес большой и заметный вклад в дело упрощения и демократизации литературного языка, сближения его с живой речью. Это проявилось не только в стихах (сатирах), но также в прозе писателя и состояло среди прочего в уменьшении числа заимствований, славянизмов, упрощении и сокращении синтаксических конструкций, грамматических форм. Конечно, потребовалось немало времени, чтобы полностью реализовать эти установки, но существенно, что уже в XVIII в. они осознавались вполне четко.