Антология современного анархизма и левого радикализма. Том 2

Унабомбер ОТРЫВКИ ИЗ МАНИФЕСТА Перевод С. Кормильцева

1. Промышленная революция и ее последствия стали настоящим бедствием для человеческого рода. Благодаря им уровень жизни в «развитых» странах значительно вырос, однако они дестабилизировали общество, уничтожили полноту жизни, унизили человеческое достоинство, привели к широкому распространению психологических страданий (в странах третьего мира также и к физическим страданиям) и создали серьезную угрозу биосфере. Дальнейшее развитие технологии только ухудшит ситуацию, еще больше унизит человеческое достоинство, вероятно, приведет к еще более значительным социальным взрывам и психологическому дискомфорту и может увеличить объем физических страданий даже в «развитых» странах[82].

2. Индустриально-технологическая система может выжить, а может и развалиться. Если она выживет, это, возможно, позволит в конечном итоге достичь малого объема физических и душевных страданий, однако этому моменту будет предшествовать долгий и крайне болезненный период настройки этой машины. В этом случае цена благополучия окажется слишком велика. Люди и другие живые организмы будут сведены до состояния инженерных продуктов, шестеренок социального механизма. Более того, если система уцелеет, многие последствия, которые мы сейчас еще не можем предвидеть, станут неизбежностью. Не существует способа реформировать эту систему таким образом, чтобы устранить саму возможность унижения достоинства и посягательств на автономию человека.

3. Если система развалится, последствия все равно будут крайне болезненными. Но чем больше становится система, тем более разрушительными будут последствия ее кончины, так что если она обречена на гибель, то пусть лучше она погибнет раньше, чем позже.

4. Поэтому мы стоим за революцию в целях свержения индустриальной системы. В ходе этой революции насилие может быть применено, а может и не быть. Она может случиться внезапно, а может затянуться на несколько десятилетий. Мы не можем ничего знать заранее. Но мы можем и обязаны в общих чертах описать меры, которые должны быть приняты теми, кто ненавидит индустриальную систему, для того чтобы проложить путь широкому революционному движению против такой формы общественного устройства. Это не ПОЛИТИЧЕСКАЯ революция. Ее задача — пошатнуть и опрокинуть не правительства, а сам экономический и технологический фундамент современного общества.

5. В этом месте мы уделяем внимание лишь некоторым негативным явлениям, которые явились следствием индустриально-технологической системы. Другие подобные явления мы упомянем лишь кратко или вообще проигнорируем. Это не означает, что мы считаем эти прочие явления несущественными. Из практических соображений мы ограничим наши рассуждения теми областями, которым до сих пор уделялось слишком мало общественного внимания или о которых мы можем сказать нечто новое. Например, мы написали очень мало о загрязнении окружающей среды и об уничтожении дикой природы, так как существуют развитые экологические и природоохранные движения. Тем не менее мы считаем эту тему очень важной.

6. Вряд ли кто станет отрицать, что мы живем в глубоко проблемном обществе. Одно из самых широко распространенных свидетельств безумия мира сего — это левачество, поэтому обсуждение психологии левачества может послужить введением в дискуссию о проблемах современного общества в целом.

7. Что такое левачество? На протяжении первой половины XX века левизну можно было полностью отождествить с социализмом. Сегодня левое движение расколото. Непонятно, кого можно сегодня назвать леваком и не ошибиться притом. Говоря в этом параграфе о леваках, мы в основном имеем в виду социалистов, коллективистов, «политически корректных» типов, феминисток, борцов за права геев, инвалидов и животных и т. п. Но не каждый связанный с этими движениями — левак. Мы стараемся доказать, что левачество — это не столько движение или идеология, сколько психологический тип или, скорее, набор похожих типов. То, что мы называем «левачеством», станет более понятным в ходе нашего обсуждения левацкой психологии.

8. Даже с учетом всего вышесказанного наша концепция левачества не настолько ясна даже для нас самих, насколько нам этого бы хотелось, однако средства против этого не предвидится. Все, что мы пытаемся сделать, — это грубо и приближенно очертить две психологические тенденции, которые, как мы верим, являются основными движущими силами современного левачества. Мы ни в коей мере не старались рассказать ВСЮ правду о левацкой психологии. Кроме того, наши тезисы могут быть применены только к современному левачеству. Мы оставляем открытым вопрос о той степени, в которой они могут применяться также к левакам XIX и начала XX в.

9. Современному левачеству присущи две психологические тенденции: «комплекс неполноценности» и «гиперсоциализация». Комплекс неполноценности характерен для всего современного левачества в целом, а гиперсоциализация свойственна только одному конкретному сегменту современного левачества, но этот сегмент крайне влиятелен.

10. Под «комплексом собственной неполноценности» мы подразумеваем не только чувство неполноценности в строгом смысле, но весь спектр связанных с ним характерных черт: заниженную самооценку, ощущение бессилия, склонность к депрессии, пораженчество, ощущение вины, ненависть к самому себе и т.д. Мы утверждаем, что современное левачество имеет склонность к подобным чувствам (в более или менее скрываемой форме) и что эти чувства играют решающую роль в определении направления, которое принимает современное левачество.

11. Когда некто считает оскорбительным почти все, что говорится в его адрес или в адрес группы, к которой он себя относит, мы вправе предположить, что он наделен комплексом неполноценности или что его самооценка занижена. Эта тенденция в том или ином виде озвучивается борцами за права разнообразных меньшинств, независимо от того, принадлежат ли они сами к тем меньшинствам, которые защищают. Они крайне чувствительны к словам, используемым для обозначения этих меньшинств. Слова «негр», «желтый», «хромой» или «цыпочка», которыми называли африканцев, азиатов, инвалидов и женщин, изначально не обладали оскорбительной окраски. «Тётка» и «цыпочка» были всего лишь эквивалентами женского рода таких слов, как «парень», «чувак» и «малый». Отрицательный оттенок был приписан этим словам самими активистами. Некоторые «борцы» за права животных дошли до того, что отказываются от употребления слова «питомец» и настаивают на его замене выражением «животное-компаньон». Левацкие антропологи прибегают к невероятно длинным словосочетаниям только для того, чтобы не сказать о примитивных народах ничего такого, что могло бы быть умышленно проинтерпретировано в негативном ключе. Они хотят заменить слово «примитивный» выражением «неграмотный». Они проявляют почти параноидальный страх перед любого рода указаниями на то, что какая бы то ни было примитивная культура ущербнее нашей собственной. (Мы не подразумеваем, что примитивные культуры ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ущербнее наших. Мы просто указываем на сверхчувствительность левацких антропологов.)

12. Не черный обитатель гетто, иммигрант из Азии, оскорбленная женщина или инвалид настолько чувствительны к «политически некорректной терминологии», а жалкая кучка активистов, большинство которых даже не принадлежат ни к одной из «угнетаемых» групп, а происходят из привилегированных слоев общества. Политическая корректность находит свою опору в среде университетских профессоров с хорошим жалованьем и гарантиями занятости, большинство которых — гетеросексуальные белые мужчины из семей среднего класса.

13. Множество леваков не имеет прямого отношения к проблемам тех групп, которые кажутся слабыми (женщины), побежденными (американские индейцы), отпугивающими (гомосексуалисты) или ущемленными каким-либо другим способом. Только леваки думают, что эти группы ущербны. Они никогда не признаются себе в том, что их посещают такие мысли, но именно поэтому они связывают себя с их проблемами. (Мы не считаем, что женщины, индейцы и т.д. И ВПРАВДУ ущербны, мы просто описываем особенности левацкой психологии).

14. Феминистки отчаянно стараются доказать, что женщины столь же сильны и одарены, сколь и мужчины. Совершенно ясно, что их преследует страх перед тем, что женщины могут НЕ быть такими же сильными и одаренными, как мужчины.

15. Леваки склонны ненавидеть все, что выглядит сильным, добротным и преуспевающим. Они ненавидят Америку, они ненавидят западную цивилизацию, они ненавидят белых мужчин, они ненавидят рациональность. Причины, которые леваки приводят для оправдания своей ненависти к Западу и т.п., разумеется, не совпадают с их реальными мотивами. Они ГОВОРЯТ, что ненавидят Запад за его воинственность, империализм, сексизм, этноцентризм и так далее, но когда те же самые грешки обнаруживаются в социалистических странах или в примитивных культурах, левак находит для них оправдания, или, по крайней мере, НЕДОВОЛЬНО отмечает, что негативные явления встречаются и там, но стоит только «провиниться» западной цивилизации, как левак с ЭНТУЗИАЗМОМ растрезвонит об этом всюду, сильно преувеличив «вину» общества. Отсюда ясно видно, что не «прегрешения» являются подлинным мотивом для ненависти к Америке и Западу. Левак ненавидит Америку и Запад, потому что они находятся на вершине своего могущества и успеха.

16. Такие слова, как «уверенность в себе», «самостоятельность», «инициативность», «предприимчивость», «оптимизм» и т.д., играют незначительную роль в либеральном и левацком лексиконе. Левак антииндивидуалистичен, насквозь пронизан коллективизмом. Он хочет, чтобы общество решало за каждого его проблемы, заботилось о нем. Он не из тех людей, которые чувствуют, что способны разобраться со своими проблемами самостоятельно и удовлетворить свои насущные потребности. Леваку глубоко чужда идея соревновательности, потому что в глубине души он чувствует, что уже проиграл.

17. Искусство, обращенное к современным левацким интеллектуалам, сосредоточивается на всем омерзительном, слабом и отчаянном или приобретает оргиастическое звучание. Рациональный контроль утрачивается, как будто бы нет никакой надежды на то, чтобы достичь чего-либо путем рациональных подсчетов. Если все зря, так окунемся в пучину сиюминутных ощущений — таково кредо этого искусства.

18. Современные левацкие философы склонны упускать из виду разум, науку, объективную реальность и настаивать на культурной относительности всего и вся. Бесспорно, что каждый может задать серьезный вопрос об основаниях научного знания и о возможности определения объективной реальности. Но очевидно, что современные левацкие философы — это не просто хладнокровные приверженцы логического анализа, систематически перепроверяющие основания научного знания. Прежде всего они глубоко увлечены эмоционально своими нападками на истину и реальность. Они нападают на эти концепты из собственной психологической потребности. Во-первых, эти атаки дают выход их враждебности, и, покуда они успешны, они помогают им укрепиться во власти. Вторая (и более важная) причина, по которой левак ненавидит науку и прочие типы рациональности, состоит в том, что они относят одни известные воззрения к истинным (то есть сильным, лучшим), а другие — к ложным (то есть слабым, ущербным). Комплекс неполноценности левака зашел так далеко, что он не может выдержать всякое деление вещей на лучшие и худшие. Это, кроме прочего, объясняет, почему многие леваки отрицают концепцию психического заболевания и полезность Ай-Кью-тестов. Леваки протестуют против точки зрения генетиков на человеческие способности и поведение, потому что генетическое объяснение может привести к делению людей на более способных и менее способных (то есть «более ущербных», как думают леваки). Леваки предпочитают сваливать всю вину за наличие способностей у одних и отсутствие их у других на общество. Поэтому если кто-то «ущербен» — это не его вина, а вина общества, потому что этот кто-то не был правильно оценен в свое время и поэтому не был обеспечен необходимыми условиями.

19. Левак не принадлежит к тем людям, которых комплекс неполноценности заставляет хвастать, якать, задираться, становиться выскочками и жестокими соперниками. Такие люди все же не вполне потеряли веру в себя. Да, они испытывают дефицит чувства собственной силы и значимости, но все же еще способны убедить себя в том, что у них есть возможность стать сильными, и именно попытки обрести силу ведут к неприятному для окружающих поведению. Но левак ушел и от этого. Его комплекс неполноценности столь велик, что он даже не может представить себя сильной и значительной личностью. Отсюда весь коллективизм левака. Он может почувствовать себя сильным только в качестве члена крупной организации или массового движения, с которым он себя отождествляет.

20. Отметим и мазохистическую направленность левацкой тактики. Леваки протестуют, бросаясь под колеса транспортных средств, они намеренно провоцируют полицию или расистов, чтобы те избили их, и т.д. Такая тактика часто действительно может оказаться эффективной, но многие леваки прибегают к ней не как к средству для достижения цели, но просто потому, что им ПО ДУШЕ мазохистическая тактика. Ненависть к самому себе — характернейшая особенность левака.

21. Леваки могут заявлять о том, что их действия продиктованы состраданием или моральным принципом. Моральные принципы действительно играют важную роль для левака гиперсоциализированного типа. Но сострадание и моральный принцип не могут являться основными мотивами для левацкой активности. Враждебность — слишком значительная составляющая левацкого поведения, как, впрочем, и жажда власти. Более того, подавляющая часть левацкого поведения вовсе не рассчитана на то, чтобы принести пользу тем людям, относительно которых заявляется о готовности помочь. Например, если даже принять на веру, что меры по укреплению позиций черного населения действительно нужны этому самому черному населению, имеет ли смысл требовать укрепления этих позиций в таком враждебном и догматическом тоне? Очевидно, что дипломатический, совещательный подход мог бы оказаться куда более продуктивным. Можно было бы предложить, по меньшей мере, варианты соглашений языкового и символического характера, приемлемые для тех белых, которые считают, что укрепительные меры дискриминируют их. Но левацкие активисты никогда не пойдут на это, потому что дипломатия не удовлетворяет их эмоциональных потребностей. Помощь черным не имеет ничего общего с их настоящей целью. Напротив, расовые проблемы служат оправданием их собственной враждебности и подавленного желания власти. Поступая подобным образом, они в действительности наносят вред черному населению, так как враждебное отношение левых активистов к белому большинству только разжигает расовый конфликт.

22. Если бы даже наше общество было совершенно лишено проблем, леваки ПРИДУМАЛИ бы проблемы для того, чтобы найти оправдание своей мышиной возне.

23. Мы еще раз подчеркиваем, что все вышесказанное не претендует на звание точного описания любого, кого можно назвать леваком. Это только грубый набросок генеральной линии левачества.

24. Психологи используют термин «социализация» для обозначения процесса, в ходе которого дети учатся мыслить и поступать в соответствии с требованиями общества. В том случае, когда некто верит в моральный кодекс своего общества, соблюдает его и хорошо укладывается в него в качестве действующей части общества, про него говорят, что он хорошо социализирован. Казалось бы, странно было бы говорить о том, что многие леваки гипёрсоциализированы, ведь левак воспринимается как бунтарь. Тем не менее эта позиция может быть доказана. Многие леваки не такие бунтари, какими кажутся.

25. Моральный кодекс нашего общества предъявляет настолько высокие требования, что никто не может думать и действовать в полном соответствии с моральными нормами. Например, мы не должны никого ненавидеть, тем не менее почти каждый ненавидит кого-либо в тот или иной момент своей жизни, признает он это сам или нет. Некоторые люди настолько сильно социализированы, что попытка думать, чувствовать и поступать согласно нравственным принципам для них тяжкий крест. Для того чтобы избежать чувства вины, они постоянно вводят себя в заблуждение относительно собственных мотивов и находят нравственным объяснения для поступков отнюдь не нравственного порядка. Для того чтобы описать таких людей, мы используем термин «гиперсоциализированные».

26. Гиперсоциализация может привести к заниженной самооценке, чувству бессилия, вины, пораженчеству и т.д. Один из самых важных способов, при помощи которого наше общество социализирует детей, заключается в том, чтобы заставить их устыдиться собственного поведения или слов, противоречащих тому, что ждет от них общество. Если этот метод применялся слишком часто или если какой-либо ребенок особенно подвержен таким чувствам, все заканчивается тем, что ребенок начинает стыдиться САМОГО СЕБЯ. Мышление и поведение гиперсоциализированных индивидов куда более завязано на социальных ожиданиях, чем у слабо социализированных людей. Большинство людей проявляют себя с весьма сомнительных сторон. Они лгут, совершают мелкие кражи, нарушают правила дорожного движения, халтурят на работе, кого-то ненавидят, говорят про своих ближних гадости или подсиживают. Гиперсоциализированная личность не может делать подобных вещей, а если она делает это, ее мучают чувства стыда и отвращения к самим себе. Гиперсоциализированная личность не может даже испытать без чувства вины те мысли и те чувства, которые идут вразрез с принятой моралью, она не может допускать «нечестивых» помыслов. При этом социализация не просто первична по отношению к моральному чувству: нас социализируют для того, чтобы мы соответствовали куда большему количеству норм поведения, чем этого требует сама общепринятая мораль в чистом виде. Гиперсоциализированная личность содержится на психологической привязи и всю свою жизнь проводит на рельсах, которые общество услужливо под-кладывает под нее. Для множества гиперсоциализированных людей результатом становится ощущение скованности и бессилия, что может стать серьезнейшим препятствием. Мы полагаем, что гиперсоциализация входит в число самых страшных мучений, которые люди причиняют друг другу.

27. Мы утверждаем, что очень важный и влиятельный сегмент современной левой мысли гиперсоциализирован и что эта гиперсоциализация играет огромную роль, задавая направление для всего современного левачества. Леваки гиперсоциализированного типа тяготеют к тому, чтобы становиться интеллектуалами или членами высшей прослойки среднего класса. Заметьте, что университетские интеллектуалы составляют наиболее социализированный сегмент нашего общества, и в то же время они — большинство в левом крыле.

28. Протестуя, левак гиперсоциализированного типа пытается оборвать психологическую привязь и утвердить собственную автономию. Но обычно ему не хватает силы, чтобы протестовать против основных ценностей общества. Можно сказать, что цели современного левака в основном НЕ конфликтуют с общепринятой моралью. Напротив, левак принимает распространенные моральные принципы как свои собственные, а затем обвиняет господствующее общество в нарушении этих принципов. Например, расовое равенство, равенство полов, помощь бедным, мир против войны, ненасилие, свобода самовыражения, забота о животных. Более фундаментально — долг индивида служить обществу и обязанность общества заботиться об индивиде. Все это — ценности, глубоко укоренявшиеся в нашем обществе (или, по крайней мере, в его средних и высших классах) в течение длительного времени. Эти ценности явно или неявно присутствуют или предполагаются в большей части материала, предлагаемого нам подавляющей частью СМИ и образовательной системой. Леваки, особенно те, которые принадлежат к гиперсоциализированному типу, обычно не протестуют против этих принципов, а оправдывают свое враждебное отношение к обществу, заявляя (с некоторой долей истины), что общество не живет по этим принципам.

29. Вот один из примеров того, как гиперсоциализированый левак показывает свою действительную предрасположенность условностям нашего общества, прикрываясь протестом против него. Многие леваки настаивают на выдвижении черных на престижную работу, на улучшении образования в школах для черных и на улучшении их финансирования. Тот образ жизни, который ведет черная беднота, они рассматривают как позор для общества. Они хотят встроить черного человека в систему, сделать его руководящим работником, юристом, ученым, короче, уподобить его белому из верхней прослойки среднего класса. Конечно, сами леваки заявляют на это, что делать черного копией белого — это ужасно, напротив, они, мол, хотят сохранить афро-американскую культуру. Но каков предлагаемый механизм этого сохранения? В нем нет ничего, кроме негритянской кухни, «черной» музыки, одежды по негритянской моде, церкви или мечети в негритянском стиле. Другими словами, афро-американской культуре предлагается сохранить себя в поверхностном виде. Во всех СУЩЕСТВЕННЫХ аспектах большая часть леваков гиперсоциализированного типа хотела бы уподобить черного белому идеалу. Они хотят обучить его техническим дисциплинам, сделать его начальником или ученым, заставить его всю жизнь карабкаться по статусной лестнице, чтобы доказать, что черный ничем не хуже белого. Они хотят сделать черных отцов «ответственными». Они хотят, чтобы негритянские банды перестали наводить ужас и т.п. Но все это — ценности именно индустриально-технологической системы. Системе до лампочки, какую музыку слушает человек, какую одежду он носит или какую религию исповедует, пока он продолжает учиться в школе, трудиться на престижной работе, карабкаться по статусной лестнице, пока он «ответственный» родитель, пока он не учиняет насилия и т.д. В итоге как бы гиперсоциализированный левак ни отрицал этого, на самом деле он хочет встроить черного человека в систему и заставить принять его системные ценности.

30. Конечно, мы не утверждаем, что леваки, пусть даже и гиперсоциализированного типа, НИКОГДА не протестуют против фундаментальных ценностей нашего общества. Понятно, что они иногда так поступают. Некоторые гиперсоциализированные леваки доходят даже до того, что, протестуя против какого-нибудь важного принципа современного общества, прибегают к насилию. По их собственному признанию, насилие для них — средство «освобождения». Другими словами, учиняя насилие, они ломают психологические барьеры, которые расставлены в их сознании. По причине их гиперсоциализированности эти барьеры для них ощутимей, чем для прочих, потому-то им и нужно их сломать. Но, как правило, они оправдывают свой протест в терминах господствующего общества. Когда они прибегают к насилию, они заявляют, что борются против расизма и т.п.

31. Мы осознаем, что по поводу всего сказанного может возникнуть масса возражений. Но эскиз и не может претендовать на полноту. Реальная ситуация очень сложна и запутанна. Ее полное описание заняло бы не один том, если даже представить, что мы обладаем всей полнотой информации. Мы лишь грубо обрисовали две самые важные тенденции в психологии современного левачества.

32. Проблемы левака отражают проблемы общества в целом. Заниженная самооценка, склонность к депрессии и пораженчество присущи не только левым. Хотя лучше всего они заметны именно среди них, они широко распространены в нашем обществе. И современное общество пытается социализировать нас в куда большей степени, чем любое предшествовавшее ему общество. Эксперты рассказывают нам о том, как нам есть, как делать зарядку, как заниматься любовью, как растить наших детей и так далее.

33. Человеческое общество нуждается (возможно, на биологическом уровне) в том, что мы назовем «властным процессом». Этот процесс тесно связан с волей к власти (которая есть везде), но это не совсем одно и то же. Властный процесс имеет четыре составляющих. Три наиболее очевидных — это цель, усилие и достижение цели. (Каждому нужно, чтобы у него была цель, достижение которой требует усилий, и каждому нужно, чтобы хотя бы некоторые из его целей были достигнуты.) Четвертый компонент определить сложнее, и нужен он не каждому. Мы назовем его автономией и обсудим позже (в параграфах 42 — 44).

34. Вообразите себе гипотетического человека, который может получить все, чего хочет, лишь пожелав этого. У такого человека будет безграничная власть, но он столкнется с серьезными психологическими проблемами. В первую очередь он захочет вовсю срывать цветы удовольствия, но чем дальше, тем сильнее он станет скучать. В конце концов он будет окончательно деморализован. Его замучает депрессия. История свидетельствует о том, что изнеженные аристократы имели тенденцию к вырождению. Это наблюдение не касается военной аристократии, которая была вынуждена сражаться, чтобы сохранить власть. Но изнеженные аристократы, пребывавшие в полной безопасности, которым не нужно вовсе напрягаться, обычно начинали скучать, превращались в гедонистов и полностью теряли лицо, даже если они обладали властью. Это показывает, что одной только власти недостаточно. Человеку необходимы цели, двигаясь к которым он мог бы использовать свою власть.

35. У каждого человека есть цели; ему необходимо хотя бы удовлетворять жизненные потребности в еде, воде, одежде и жилище, насколько последние две необходимости продиктованы климатом. Но обленившийся аристократ достигает этих целей без усилий. Отсюда его скука и деморализация.

36. Если жизненно важные цели не будут достигнуты, результатом станет смерть. Если недостижение цели не ведет к смерти, результатом будет фрустрация. Постоянно повторяющиеся неудачи, невозможность достичь цели на протяжении всей жизни ведет к пораженчеству, заниженной самооценке или депрессии.

37. Поэтому, для того чтобы избежать серьезных психологических проблем, человек выбирает цели, требующие усилий. Кроме того, для их достижения нужна изрядная доля удачи.

38. Но не каждый праздный аристократ со временем начинает скучать и терять лицо. Например, император Хирохито вместо того, чтобы потонуть в декадентствующем гедонизме, посвятил себя биологии моря. В этой области он достиг выдающихся успехов. Когда человеку не приходится напрягаться для того, чтобы удовлетворять свои физические потребности, он часто ставит перед собой искусственную цель. Зачастую он стремится к этой цели с такой же энергией и эмоциональной увлеченностью, с какой он мог бы заниматься поиском пищи. Поэтому аристократы Римской империи соревновались на литературном поприще, многие европейские аристократы несколько столетий тому назад тратили уйму времени и сил на охоту, хотя, разумеется, они не нуждались в таком количестве мяса. Прочие аристократы состязались в богатстве, намеренно растрачивая целые состояния направо и налево. Отдельные аристократы вроде Хирохито обращались к науке.

39. Мы используем термин «суррогатная деятельность» для обозначения вида деятельности, направленной на достижение искусственной цели, которую человек ставит перед собой только для того, чтобы у него было над чем работать в ближайшем будущем, или, так сказать, для получения «удовлетворения» от достижения цели. Существует приближенный метод определения того, является ли та или иная деятельность суррогатной: встретившись с человеком, который тратит много времени и энергии для достижения цели X, спросите себя: «Если бы ему приходилось тратить большую часть своего времени и своей энергии на удовлетворение собственных биологических потребностей, если для этого пришлось бы всячески использовать свои физические и умственные способности, был бы он серьезно разочарован, не достигнув цели X? Если ответ отрицательный, значит, стремление этого человека к цели X составляет суррогатную деятельность. Исследования императора Хирохито в области биологии моря — пример суррогатной деятельности в чистом виде, ведь совершенно ясно, что если бы Хирохито был вынужден тратить свое время, работая над интересными ненаучными задачами ради хлеба насущного, он не был бы огорчен, так и не узнав всего про анатомию и жизненные циклы морских животных. С другой стороны, например, стремление к сексуальным и любовным переживаниям не является суррогатной деятельностью, потому что большинство людей, в случае если в остальном их существование вполне их устраивает, испытают огорчение, если в их жизни ни разу не появится человек противоположного пола (однако стремление к большей сексуальной активности, чем это действительно необходимо, может составлять суррогатную деятельность).

40. Для того чтобы в современном индустриальном обществе удовлетворить свои физические потребности, человеку требуются минимальные усилия. Достаточно после краткого обучения, чтобы приобрести какой-нибудь простой технический навык, вовремя приходить на работу и немного постараться, чтобы оставаться на ней. Единственное требование — известное (не слишком большое) количество серого вещества и, что важнее всего, простое ПОСЛУШАНИЕ. Если у кого-то есть все это, общество позаботится о том, чтобы жизнь этого человека не оборвалась раньше времени. (Конечно, существует беднота, которая не в состоянии удовлетворить свои физические потребности, действуя, как описано выше, но мы здесь говорим о большинстве.) Поэтому неудивительно, что современное общество почти все время занимается суррогатной деятельностью. Под это определение подпадают научные исследования, спортивные достижения, гуманитарная работа, художественное и литературное творчество, карабканье по статусной лестнице, приобретение куда большего количества денег и материальных благ, чем это требуется даже для самых крайних степеней физического удовольствия, и, наконец, социальный активизм, когда он касается проблем, не являющихся таковыми для самого активиста, как это происходит в случае с белыми активистами, которые борются за права небелых меньшинств. Иногда это не просто суррогатная деятельность, так как многие люди могут иметь мотивацию, отличную от простой необходимости ставить перед собой какую-либо цель. Научная деятельность может быть частично мотивирована тягой к престижу, творчество — потребностью выразить чувство, воинствующий социальный активизм — личной ненавистью. Но для большинства людей, которые преследуют эти цели, деятельность по их достижению — суррогатная деятельность. Например, большинство ученых, возможно, согласятся с тем, что «удовлетворение» от их работы гораздо важнее, чем получаемые за нее деньги и престиж.

41. Для множества, если не для большинства, людей суррогатная деятельность выглядит менее удовлетворяющей, чем процесс достижения реальных целей (то есть таких целей, которых люди хотели бы достигнуть, даже если бы потребность во властном процессе уже была удовлетворена). Одним из указаний на это является тот факт, что люди, глубоко вовлеченные в суррогатную деятельность, никогда не бывают полностью удовлетворены, ни на минуту не останавливаются для отдыха. Потому тот, кто делает деньги, постоянно добивается все большего и большего богатства. Ученый, едва решив одну задачу, переходит к следующей. Бегун на длинную дистанцию заставляет себя бежать каждый раз все дальше и быстрее. Многие люди, занимающиеся суррогатной деятельностью, скажут, что они получают от нее куда больше удовлетворения, чем от «земных» дел по удовлетворению своих биологических потребностей, но так происходит лишь потому, что в нашем обществе усилия, необходимые для удовлетворения биологических потребностей, сведены к минимуму. Более важным является то обстоятельство, что в нашем обществе люди удовлетворяют свои биологические потребности не АВТОНОМНО, а функционируя в качестве частей колоссальной социальной машины. Занимаясь суррогатной деятельностью, люди, напротив, обладают большей степенью автономии.

42. Автономия как составляющая властного процесса может и не быть необходимой для каждого. Но большинству людей нужна та или иная степень автономии для того, чтобы работать над поставленными задачами. Прилагаемые для этой работы усилия должны предприниматься по собственной инициативе человека, под его руководством и контролем. Тем не менее большинству людей не приходится осуществлять этот контроль и это руководство поодиночке. Обычно достаточно работать в качестве члена МАЛОЙ группы. Если шестеро человек обсуждают цель меж собой и прилагают совместные усилия по достижению этой цели, потребность этих людей во властном процессе будет удовлетворена. Но она не будет удовлетворена, если они будут работать из-под палки, подчиняясь строгим указаниям сверху, не оставляющим места их самостоятельным решениям и инициативам. То же самое справедливо в отношении решений, принимаемых на коллективной основе, если группа, принимающая эти решения, настолько велика, что роль отдельной личности в ней незначительна.

43. Правда, существуют и такие индивиды, потребность которых в автономии невелика. Либо их воля к власти ослаблена, либо они удовлетворяются тем, что отождествляют себя с какой-нибудь могущественной организацией, к которой они принадлежат. И, наконец, существуют бездумные люди-растения, которым, по-видимому, хватает чисто физического ощущения силы (тот солдат хорош в бою, который, развивая боевые навыки, готов применить их, слепо повинуясь своим командирам).

44. Но для большинства людей необходимо, чтобы самооценка, уверенность в себе, чувство силы появлялись в ходе АВТОНОМНОЙ работы над поставленной задачей, в ходе свободного властного процесса. Если у человека отнять возможность адекватно осуществлять властный процесс, результатом станут (в зависимости от человека и способа, которым был нарушен властный процесс) скука, деморализация, заниженная самооценка, комплекс неполноценности, пораженческие настроения, депрессия, тревожность, чувство вины, фрустрация, враждебность, насилие над детьми или партнером по браку, ненасытный гедонизм, ненормальное сексуальное поведение, расстройства сна, пищеварения и т.д.

45. Все описанные симптомы могут иметь место в любом обществе, но в современном индустриальном обществе они встречаются повсеместно. Не мы первые заметили, что современный мир сходит с ума. Такое положение вещей не является нормальным для человеческого общества. Имеются все основания верить в то, что первобытный человек испытывал куда меньший стресс и фрустрацию и чувствовал большее удовлетворение от своей жизни, чем современный человек. Разумеется, не все обстояло легко и просто в первобытных обществах. Насилие над женщиной распространено среди аборигенов Австралии, транссексуальность была вполне заурядным явлением среди североамериканских индейцев. Но совершенно очевидно, что В ЦЕЛОМ те проблемы, которые мы перечислили в предыдущем параграфе, были куда меньше известны первобытным народам, чем современному обществу.

46. Мы считаем, что социальные и психологические проблемы современного общества вызваны тем, что оно заставляет людей жить в условиях, радикально отличающихся от тех, в которых вырос человеческий род, и вести себя в соответствии с образцами, противоположными тем, которые главенствовали на первоначальном этапе его развития. Из того, что мы уже сказали, ясно, что мы считаем отсутствие возможности правильно осуществлять властный процесс важнейшим из ненормальных условий, на существование в которых общество обрекает людей. Но есть и другие. Перед тем как перейти к рассмотрению нарушений во властном процессе в качестве источника социальных проблем, мы обсудим некоторые другие источники.

47. Среди прочих ненормальных условий жизни современного индустриального общества отметим избыточную плотность населения, изоляцию человека от природы, чрезмерную скорость социальных изменений и разрушение естественных микросообществ, таких, как клан, деревня или племя.

48. Хорошо известно, что в толпе стресс и агрессивность индивида возрастают. Та скученность, которая является нормой сегодня, и изоляция человека от природы суть следствия технического прогресса. Все доиндустриальные общества были по преимуществу обществами сельского типа. Промышленная революция резко увеличила размер городов и долю населения, проживающего в них, а современная технология ведения сельского хозяйства позволяет Земле прокормить куда большее количество людей, чем это было возможно когда-либо. (Кроме того, технология усугубляет эффект скученности, вкладывая возросшую разрушительную силу в руки человека. Например, различные производящие шум устройства: газонокосилки, радио, мотоциклы. Если использование этих устройств ничем не ограничено, люди, стремящиеся к покою и тишине, становятся раздраженными из-за шума. Если их использование ограничено, люди, которые используют эти устройства, становятся раздраженными из-за ограничений... Но вот если бы эти машины никогда не были изобретены, никакого конфликта вообще бы не было, как и раздражительности, вызванной ими.)

49. Для примитивных обществ природный мир (который обычно меняется медленно) являлся устойчивой опорой, а значит, обеспечивал чувство защищенности. В современном мире уже само общество становится на место природы, а это общество, благодаря техническому прогрессу, меняется чрезвычайно быстро. Поэтому оно не является устойчивой опорой.

50. Консерваторы — полные тупицы: они оплакивают упадок традиционных ценностей, продолжая с энтузиазмом поддерживать технологический прогресс и экономический рост. До них никак не дойдет, что невозможно совершать быстрые, крутые повороты в технологии и экономике общества, не вызывая столь же быстрых изменений других аспектов общества, поэтому быстрые изменения с неизбежностью приведут к гибели традиционных ценностей.

51. От состояния традиционных ценностей до некоторой степени зависит целостность традиционных микросообществ. Исчезновение микросообществ часто бывает вызвано также тем фактом, что современные условия нередко заставляют или соблазняют человека переезжать на новое место, отрывая его, таким образом, от его микрогруппы. Помимо этого, для того чтобы эффективно функционировать, технологическое общество НЕПРЕМЕННО ДОЛЖНО ослаблять семейные связи и малые сообщества. В современном обществе от человека требуется прежде всего проявлять преданность системе и только во вторую очередь — микросообществу, потому что в противном случае микросообщества будут преследовать свои собственные цели в ущерб целям системы.

52. Представьте себе, что чиновник или глава корпорации назначает на какую-нибудь должность своего родственника, друга или единоверца вместо отличившегося на работе сотрудника. Он подменяет преданность системе личной симпатией, а это — «непотизм», «дискриминация», и то и другое — смертный грех в современном обществе. Те индустриальные общества, в которых задача подчинения личных симпатий целям системы решена плохо, обычно оказываются крайне неэффективными (так, например, обстоят дела в Латинской Америке). Поэтому развитое индустриальное общество может допустить существование только таких малых сообществ, которые кастрированы, приручены и превращены в инструмент влияния системы.

53. Скученность, быстрые изменения и разрушение общин могут быть названы источниками социальных проблем, но мы не верим, что этих причин достаточно для того, чтобы объяснить происхождение того обилия проблем, которое мы можем наблюдать сегодня.

54. Некоторые доиндустриальные города были очень большими и плотно населенными, но их обитатели не страдали от психологических проблем в той мере, в которой от них страдает современный человек. И сегодня в Америке есть малонаселенные сельскохозяйственные области, но мы встретим там те же проблемы, что и в городской зоне. Поэтому скученность не может быть названа определяющим фактором.

55. В девятнадцатом веке, когда граница американских поселенцев отодвигалась все дальше, мобильность населения была столь велика, что, вероятно, это приводило к такому же разрушению больших семей, как и сегодня. Фактически множество ячеек общества по своей воле жили в такой изоляции, не имея соседей на многие мили вокруг, что вообще не принадлежали ни к какой общине, однако от этого никому не было, как говорится, ни тепло ни холодно.

57. Мы утверждаем, что современный человек чувствует (не без оснований), что изменения ПРОИСХОДЯТ С НИМ, тогда как переселенец девятнадцатого века чувствовал (также не без оснований), что он изменяет мир сам, в соответствии со своим собственным выбором. Пионер Дикого Запада селился на участке земли, который сам выбирал, и своим трудом превращал его в цветущий сад. В те дни население целого округа могло не превышать две сотни обитателей, пребывающих в изоляции и автономии, немыслимой сегодня. Поэтому фермер создавал новое, упорядоченное сообщество в качестве члена относительно небольшой группы. Можно спросить себя, было ли создание такого общества благодеянием, однако в любом случае оно позволяло удовлетворить потребность пионера во властном процессе.

58. Можно привести и другие примеры обществ, в которых быстрые изменения и/или отсутствие тесной сплоченности не приводили тем не менее к массовым аберрациям в поведении, которые наблюдаются в современном индустриальном обществе. Мы настаиваем на том, что основная причина социальных и психологических проблем в нашем обществе — тот факт, что у людей недостаточно возможностей осуществлять властный процесс нормальным способом. Мы не собираемся сказать, что современное общество — единственное общество, в котором властный процесс идет с нарушениями. Вероятно, большинство, если не все цивилизованные общества в той или иной степени отрицательно влияли на властный процесс. Однако в современном индустриальном обществе эта проблема встала особенно остро. Левачество, по крайней мере в его относительно современной форме (с середины по конец XX века), отчасти является симптомом расстройства властного процесса.

59. Мы делим человеческие желания на три группы: (1) желания, которые могут быть удовлетворены при помощи минимальных усилий; (2) желания, которые могут быть удовлетворены только ценой серьезных усилий; (3) желания, которые не могут быть удовлетворены, какие бы усилия ни прилагались. Властный процесс — это процесс удовлетворения желаний второй группы. Чем больше желаний третьей группы, тем больше фрустрация, злоба, пораженчество, депрессия и т.д.

60. В современном индустриальном обществе естественные человеческие желания все больше распределяются по первой и третьей группам, в то время как вторая группа все больше заполняется искусственно созданными желаниями.

61. В примитивных обществах физические потребности в основном попадают во вторую группу: они могут быть удовлетворены, но только ценой серьезных усилий. Но в современном обществе удовлетворение физических потребностей гарантировано почти каждому в обмен на небольшие усилия, поэтому физические потребности сегодня отодвинуты в первую группу. (Нам могут возразить, допустимо ли считать каждодневную работу «минимальным усилием», но ведь обычно на низко- или среднеквалифицированной работе, кроме послушания, почти ничего не требуется. Ты сидишь или стоишь там, где тебе сказали сидеть или стоять, делаешь то, что тебе сказали делать, тем способом, которым тебе сказали это делать. Изредка ты напрягаешься серьезно, но в любом случае ты лишен самостоятельности на своей работе, а потому жажда властного процесса не удовлетворяется как следует.)

62. Социальные потребности, такие, как секс, любовь и положение, в современном обществе часто остаются во второй группе. Конкретная ситуация зависит от конкретного человека. Но, за исключением тех людей, которые имеют особенно сильную тягу к высокому положению, объем усилий, затрачиваемый на достижение социальных целей, несравним с объемом усилий, необходимым для осуществления полноценного властного процесса.

63. Искусственно созданные потребности попадают во вторую группу. Развитые рекламные и маркетинговые технологии могут заставить любого почувствовать потребность в таких вещах, без которых вполне обходились наши бабушки и дедушки. Требуется приложить серьезные усилия, чтобы заработать столько денег, сколько необходимо для удовлетворения этих потребностей, поэтому они и попадают во вторую группу (впрочем, взгляните на параграфы 80 — 82). Современный человек может удовлетворять свою потребность во властном процессе, только преследуя цели, навязанные ему рекламной и маркетинговой индустрией, а также посредством суррогатной деятельности.

64. По-видимому, для множества людей, а может и для их большинства, этих искусственных форм властного процесса недостаточно. Тема, которая постоянно поднимается на страницах социально-критических работ второй половины XX века, звучит как «ощущение бессмысленности происходящего, возникающее у многих людей в современном обществе». (Эта бессмысленность часто называется по-другому, например, «бесцельность» или «вакуум среднего класса».) Мы полагаем, что так называемый «поиск идентичности» это, по сути, поиск чувства цели, зачастую поиск подходящей суррогатной деятельности. Возможно, что экзистенциализм в большой степени является ответной реакцией на бессмысленность современной жизни. Поиск «удовлетворенности» широко распространен в современном обществе. Но мы думаем, что для большинства людей деятельность, основная цель которой — чувство удовлетворенности (то есть суррогатная деятельность), не приносит действительного удовлетворения. Другими словами, она не удовлетворяет потребности во властном процессе (см. параграф 41). Эта потребность может быть в полной мере удовлетворена только такой деятельностью, которая подразумевает некую внешнюю цель, такую, как физические потребности, секс, любовь, положение, месть и т.п.

65. Более того, там, где цели достигаются посредством зарабатывания денег, карабканья по статусной лестнице или функционирования в качестве составной части системы каким-либо иным способом, большинство людей не в состоянии достичь своих целей АВТОНОМНО. Большинство сотрудников чьи-то подчиненные, ибо, как мы отметили в параграфе 61, должны всю свою жизнь делать то, что им сказали, и так, как им сказали. Даже большинство тех, кто сам делает бизнес, имеют лишь ограниченную автономию. Представители малого бизнеса и частные предприниматели постоянно жалуются на то, что они связаны по рукам и ногам жесткими правительственными ограничениями. Некоторые из этих ограничений явно бесполезны, однако по большей части правительственные ограничения являются существенной и неотъемлемой частью нашего крайне сложного общества. Значительная доля малого бизнеса сегодня функционирует на основе франчайзинга. Несколько лет назад «Уолл-стрит джорнал» писал о том, что многие компании, осуществлявшие франчайзинг, требовали от кандидатов прохождения специального теста «на отсутствие творческого начала и инициативности», разработанного для того, чтобы ИСКЛЮЧИТЬ тех, кто обладал творческой жилкой и инициативой, потому что такие лица недостаточно послушны, для того чтобы долгое время исполнительно работать во франчайзинговой системе. Таким образом, из малого бизнеса были исключены массы людей, больше всего нуждавшихся в автономии.

66. Сегодня люди живут по большей части теми благами, которые система ДАЕТ ИМ, а не теми, которые они создают сами для себя. А то, что они делают сами для себя, все чаще и чаще производится на конвейерах системы. Возможности — это возможности, предоставляемые системой. Эти возможности должны использоваться в соответствии с правилами, предписаниями, и технология, предписанная экспертами, должна соблюдаться, иначе шансы на успех будут близки к нулю.

67. Итак, в нашем обществе властный процесс нарушен изъятием реальных целей и отнятием у человека автономии в достижении этих целей. Но его нарушение, кроме того, вызвано теми желаниями человека, которые попадают в третью группу: желаниями, которые никогда не исполняются, не важно, сколько усилий на это потрачено. Пример тому — потребность в безопасности. Наши жизни зависят от решений, принимаемых другими. Мы не в силах контролировать эти решения, обычно мы даже не знаем людей, которые их принимают. («Мы живем в мире, в котором сравнительно небольшое количество людей — может быть, 500 или 1000 — принимают важные решения» — слова Филипа Б. Хеймана из Гарвардского юридического института в изложении Энтони Льюиса, «Нью-Йорк тайме», 21 апреля, 1995 г.) Наши жизни зависят от того, соблюдаются ли техника безопасности на АЭС, от того, сколько пестицидов выливаются на поля, сколько вредных веществ выделяется в воздух, от того, насколько умел (или некомпетентен) врач[83]. Потеряем мы работу или нет, зависит от решений, принимаемых правительственными экономистами или руководителями корпораций, и так далее. Большинство отдельных людей не в состоянии как следует обезопасить себя от этих угроз. Поэтому поиск безопасности своими собственными силами обречен на неудачу, что ведет к чувству беспомощности.

68. На это могут заметить, что первобытный человек физически был в меньшей безопасности, чем современный человек, о чем красноречиво говорит краткий срок его жизни. Это так, однако психологически современный человек проигрывает первобытному. Его физическая безопасность никак не соотносится с безопасностью психологической. Мы ЧУВСТВУЕМ себя в безопасности не столько тогда, когда мы объективно защищены от опасностей, сколько тогда, когда мы чувствуем себя в силах позаботиться о себе. Первобытный человек, которому угрожали дикие звери и голод, мог сразиться, чтобы защитить себя, или отправиться на поиски еды. Он не был уверен в успехе, но он ни в коем случае не был беспомощен. Он мог противопоставить свои силы тем угрозам, которые обступили его, в то время как современному человеку угрожают такие вещи, с которыми он при всем желании не может ничего поделать: аварии на атомных объектах, канцерогенные вещества в пище, загрязнение окружающей среды, войны, растущие налоги, вторжение в частную жизнь со стороны крупных организаций, — все те социальные и экономические феномены национального масштаба, которые могут нарушить привычный ход жизни.

69. Это правда, что первобытный человек ничего не мог поделать с некоторыми опасностями, угрожавшими ему, например, с болезнями. Но он стоически принимал риск, связанный с возможностью заболевания. Такова природа вещей, в болезни нет ничьей вины, или виноват воображаемый, неперсонализированный демон. Но угрозы, которые таит в себе современный мир, почти всегда РУКОТВОРНЫ. Они не выбор судьбы, а выбор каких-то людей, на чьи решения одиночка влиять не может. В результате человек становится растерянным, оскорбленным и обозленным.

70. Тогда как безопасность первобытного человека по большей части находится в его собственных руках (как одиночки или члена МАЛОЙ группы), безопасность современного человека находится в руках лиц или организации, слишком отдаленных от него, чтобы он мог лично влиять на них. Таким образом, стремление к безопасности может быть отнесено и к первой и к третьей группе одновременно: некоторые аспекты (еда, крыша над головой и т.п.) выполняются ценой тривиальных усилий, тогда как в других аспектах человек НЕ МОЖЕТ чувствовать себя защищенным. (Все сказанное, конечно, сильно утрировано, но в целом наши выкладки приблизительно демонстрируют отличие условий, в которых живет современный человек, от условий, в которых находился человек первобытный.)

71. Сегодня мимолетные желания людей с неизбежностью оборачиваются тщетой — все они относятся к третьей группе. Многих разозлит то, что в современном обществе не разрешается драться, а во многих ситуациях и проявлять агрессию вербально. Кто-то может торопиться куда-то или, напротив, захотеть ехать медленно, но чаще всего и тому и другому придется плыть в общем потоке со средней скоростью уличного движения, повинуясь сигналам светофоров и дорожным знакам. Кто-то может захотеть делать свою работу иначе, но обыкновенно приходится работать, соблюдая правила нанимателя. Во многих других ситуациях человек опутан сетью правил и ограничений (явных и неявных), что и мешает осуществиться большинству его желаний и, следовательно, нарушает властный процесс. Большая часть этих ограничений не может быть устранена, так как ограничения необходимы для функционирования индустриального общества.

72. Современное общество во многих отношениях чрезвычайно снисходительно. В тех случаях, когда наши действия не имеют отношения к функционированию системы, мы можем делать все, что пожелаем. Мы можем верить в любых богов (до тех пор, пока эта вера не вдохновляет нас на поступки, опасные для системы). Мы можем лечь в постель с кем угодно (покуда мы практикуем «безопасный секс»). Мы можем делать все что угодно, пока это НЕ ИМЕЕТ НИКАКОГО ЗНАЧЕНИЯ. Но чем ЗНАЧИТЕЛЬНЕЕ наши действия, тем больше система регулирует их.

73. Поведение регулируется не только писаными правилами и не только правительством. Часто контроль осуществляется посредством косвенного внушения, посредством психологического давления или манипуляции неправительственными организациями, или даже системой в целом. Большинство крупных организаций использует некоторые формы пропаганды, для того чтобы манипулировать общественным мнением и поведением. Пропаганда не ограничивается «рекламой», иногда она даже сознательно не воспринимается так теми, кто создавал ее. Например, содержание развлекательных программ — мощная форма пропаганды. Другой пример непрямого внушения: нет такого закона, в котором говорилось бы, что мы должны ходить на работу каждый день и подчиняться указаниям начальников. Закон не запрещает нам вести жизнь первобытного человека или самому заняться бизнесом. Но на практике на Земле почти не осталось диких мест, а в экономике — ниш для частных предпринимателей. Поэтому большинство из нас должно добывать хлеб насущный, работая на кого-то.

74. Мы считаем, что увлечение современного человека проблемой долголетия наряду с желанием продлить физическую активность и сексуальную привлекательность до преклонного возраста — симптом, отражающий неудовлетворенность властным процессом. «Кризис среднего возраста» - симптом того же ряда. Сюда же относится потеря интереса к деторождению, столь обычная в современном обществе, но практически немыслимая в обществе первобытном.

75. В первобытном обществе жизнь — это ряд последовательных стадий. Когда цели и потребности одной стадии удовлетворены, нет никаких причин, мешающих перейти в следующую. Молодой человек реализует властный процесс, становясь охотником, охотясь не из спортивного интереса и не ради морального удовлетворения, а для того, чтобы добыть необходимое для питания мясо (в случае с молодой женщиной дело обстоит сложнее, с большим преобладанием общественного влияния; мы не будем его здесь обсуждать.) Когда молодой охотник проходит этот этап, он строит дом и обзаводится семьей, не уклоняясь от всей полноты ответственности. (Напротив, в наши дни иные «откладывают детей» на неопределенный срок, потому что они слишком заняты поиском некой непонятной «удовлетворенности». Мы полагаем, что удовлетворенность, которая им нужна, — это адекватный опыт властного процесса — с реальными целями вместо искусственных и реальной деятельностью вместо суррогатной.) И снова, успешно вырастив своих детей, пройдя новый виток властного процесса, удовлетворяя их физические потребности, первобытный человек (если он дожил до этого момента) начинает чувствовать, что его дело сделано и он готов принять старость и смерть, в то время как многие современные люди боятся смерти, о чем говорит обилие усилий, которые они прилагают, чтобы сохранить хорошую физическую форму, внешний вид и здоровье. Мы утверждаем, что это происходит от неудовлетворенности тем обстоятельством, что они никогда не использовали свою физическую силу, никогда всерьез не осуществляли властный процесс посредством своих тел. Человек наших дней — это не первобытный человек, который ежедневно использовал собственное тело для практических целей. Современный человек использует свое тело, только когда идет от своей машины к своему дому. Это не тот человек, чья потребность во властном процессе удовлетворялась на протяжении всей жизни, не тот человек, который лучшим образом был подготовлен к концу своей жизни.

76. Отвечая на приведенные аргументы, кто-то может сказать: «Общество должно найти способ дать людям возможность пройти через властный процесс». Но для таких людей ценность этой возможности уничтожена самим фактом того, что общество дает ее им. В действительности они нуждаются в поиске возможностей своими силами. Пока система ДАЕТ им возможности, она держит их на привязи. Для того чтобы достичь автономии, они должны оборвать эту привязь.

77. Не каждый в индустриально-технологическом обществе страдает от психологических проблем. Некоторые люди даже заявляют, что они достаточно удовлетворены обществом. Здесь мы обсудим некоторые причины, по которым люди сильно различаются в своей реакции на современное общество.

78. Во-первых, они, без всякого сомнения, различаются по силе, которую приобретает в них воля к власти. Лица со слабой волей к власти могут иметь относительно небольшую потребность в осуществлении властного процесса или, по крайней мере, относительно небольшую потребность в автономии властного процесса. Это покорные люди, которые были бы счастливы превратиться в негров с какой-нибудь плантации старого Юга. (Мы не издеваемся над неграми с плантаций старого Юга. К их чести, надо сказать, что они НЕ были довольны своим рабством. Мы издеваемся над теми, кто ДОВОЛЕН своим рабством.)

79. Некоторые люди могут иметь некое исключительное желание, удовлетворяя которое они удовлетворяют и потребность во властном процессе. Например, те лица, которые имеют необычно сильную тягу к социальному статусу, могут потратить всю свою жизнь на карабканье по социальной лестнице и ни на секунду не устают от этой игры.

80. Люди различаются и по степени влияния, которое оказывают на них рекламные и маркетинговые технологии. Некоторые люди настолько подвержены этому влиянию, что, даже имея много денег, они не могут удовлетворить жажду приобретения все новых блестящих игрушек, которыми маркетинговая индустрия размахивает перед их глазами. Они постоянно на нуле, даже если их доходы велики, между тем их потребительская жажда не ослабевает.

81. Некоторые люди, напротив, слабо подвержены рекламным и маркетинговым технологиям. Это сорт людей, которые не заинтересованы в деньгах. Материальное обогащение не служит их потребности во властном процессе.

82. Люди, умеренно подверженные рекламным и маркетинговым технологиям, способны заработать достаточно денег для того, чтобы удовлетворить свою жажду товаров и услуг, но только ценой серьезных усилий (работая сверхурочно, на второй работе, активно продвигаясь по службе и т.д.). В этом случае материальное обогащение служит удовлетворению их потребности во властном процессе. Но отсюда необязательно следует, что эта потребность удовлетворяется совершенно. Они могут испытывать нехватку автономии (их работа может заключаться в исполнении указаний), а некоторые стремления могут оказаться напрасными (например, стремление к безопасности или к проявлению агрессии). (Мы извиняемся за невероятное утрирование ситуации в параграфах 80 — 82, где мы признали, что желание к приобретению материальных благ целиком продиктовано рекламными и маркетинговыми технологиями. Разумеется, все не так просто.)

83. Некоторые люди частично удовлетворяют потребность во власти, идентифицируя себя с могущественной организацией или массовым движением. Человек, у которого нет целей или власти, присоединяется к движению и организации, принимает ее цели как свои собственные, а затем работает над достижением этих целей. Когда некоторые из этих целей достигнуты, этот человек, даже если его личные усилия играли в этом процессе лишь незначительную роль, чувствует себя (благодаря отождествлению с движением или организацией) так, как если бы он сам осуществлял властный процесс Этот феномен был использован фашистами, нацистами и коммунистами. В нашем обществе он тоже находит применение, пусть и не столь грубое. Пример: Мануэль Норьега был бельмом на глазу у США (цель: наказать Норьегу). США вторгаются в Панаму (усилие) и наказывают Норьегу (достижение цели). США осуществляют властный процесс, и многие американцы благодаря своей идентификации с США таким образом компенсируют свою личную потребность во властном процессе. Отсюда широко распространенное общественное одобрение панамской операции, ведь она дала людям чувство силы. Мы можем обнаружить тот же феномен в армиях, корпорациях, политических партиях, гуманитарных организациях, религиозных или идеологических движениях. Левые движения, в частности, привлекают людей, стремящихся удовлетворить свою жажду власти. Но для большинства людей идентификация с крупной организацией или массовым движением не вполне удовлетворяет потребность во власти.

84. Еще один способ, которым люди удовлетворяют свою потребность во властном процессе, — это суррогатная деятельность. Как мы объяснили в параграфах 38 — 40, суррогатная деятельность — это такая деятельность, которая направлена на достижение искусственных целей, преследуемых индивидом ради «удовлетворения», которое он получает от этого процесса, а не потому, что ему действительно необходимо достичь цели. Например, нет никакого практического мотива, побуждающего людей накачивать груды мускулов, загонять маленький шарик в лунку или собирать целые серии почтовых марок. Некоторые люди более «разносторонние чем остальные, и с большей готовностью отрицают важность суррогатной деятельности просто потому, что прочие люди вокруг них считают ее важной, или потому, что общество внушает им идею ее важности. Именно поэтому, в то время как одни люди крайне серьезно относятся к таким несерьезным занятиям, как спорт, бридж, шахматы и прочим вещам «не для непосвященных», другие, более светлые головы, всегда смотрят на эти вещи как на суррогатную деятельность, каковой те и являются, и в результате никогда не уделяют им достаточно внимания, не считая, что они как-то могут помочь им осуществить властный процесс. Остается лишь заметить, что во многих случаях тот способ, которым человек зарабатывает себе на жизнь, также является суррогатной деятельностью[84]. Пусть это — суррогатная активность НЕ В ЧИСТОМ ВИДЕ, раз мотивы этой активности частично состоят в том, чтобы удовлетворить физические потребности и (для некоторых людей) потребность в социальном статусе и предметах роскоши, желать которых их заставляет реклама. Но многие люди вкладывают в свою работу гораздо больше сил, чем это необходимо для получения каких угодно денег и какого угодно положения. Именно эти избыточные силы вкладываются в суррогатную часть их деятельности. Эти дополнительные усилия наряду с эмоциональной увлеченностью, сопровождающей их, развивают и совершенствуют систему, оставляя все

85. В этом разделе мы объяснили, как многие люди в современном обществе в той или иной мере удовлетворяют потребность во властном процессе. Но мы думаем, что потребность большинства людей во властном процессе удовлетворяется не полностью. Во-первых, и те, чья жажда статуса неутолима, и те, кто крепко «посажен» на суррогатную деятельность, и те, кто в значительной степени отождествляет себя с движением или организацией для того, чтобы удовлетворить свою волю к власти таким способом, — все они представляют собой исключения. Другие не могут найти полного удовлетворения в суррогатной деятельности или отождествляя себя с организацией (см. параграфы 41, 64). Во-вторых, система осуществляет жесткий контроль посредством социализации, что ведет к дефициту автономии и к фрустрации из-за невозможности достичь известных целей и необходимости сдерживать многие импульсы.

86. Но даже если бы большинство людей в индустриально-технологическом обществе было удовлетворено, мы все равно остались бы в оппозиции к такой форме общества, потому что (помимо прочего) мы считаем унизительным осуществлять властный процесс посредством суррогатной деятельности или путем отождествления с организацией, вместо того чтобы делать это, достигая реальных целей.

87. Наука и технология являются наиболее важными примерами суррогатной деятельности. Некоторые ученые заявляют, будто их влечет «любопытство», что звучит совершенно абсурдно. Большинство ученых работают над крайне узкими проблемами, ни одна из которых не может быть предметом нормального любопытства. Например, разве астроном, математик или энтомолог заинтересован в свойствах изопропилтриметилметана?Конечно, нет. Только химику интересны такие вещи, он проявляет любопытство к ним только потому, что химия является его суррогатной деятельностью. Заинтересован ли химик в правильной классификации новых видов жуков? Нет. Этот вопрос относится к сфере интересов одного только энтомолога, и он интересуется этим лишь потому, что энтомология — его суррогатная деятельность. Если бы химику и энтомологу пришлось когда-нибудь серьезно напрячься для того, чтобы удовлетворить элементарные физические потребности, если бы эти усилия мобилизовали их способности на интересное дело, но только не на научные исследования, тогда бы они ни черта бы не понимали ни в изопропилтриметилметане, ни в классификации жуков. Нехватка средств для обучения в аспирантуре приводит к тому, что химик становится не химиком, а страховым агентом. В таком случае он будет очень заинтересован в материях, в которых положено разбираться страховому агенту, но ничего не узнает про изопропилтриметилметан. В любом случае это ненормально — тратить на удовлетворение простого любопытства столько времени и усилий, сколько ученые тратят на свою работу. «Любопытство», которым ученые объясняют свои действия, не выдерживает никакой критики.

88. Ученые часто говорят, что хотят «принести пользу человечеству». Это объяснение не удовлетворит нас тем паче. Некоторые отрасли науки не имеют никакой мыслимой связи с процветанием человеческого рода, например, большая часть археологии и сравнительная лингвистика. А некоторые другие области науки и вовсе заключают в себе опасные возможности. И тем не менее ученые, занятые подобного рода работой, проявляют такой же энтузиазм, как те, которые трудятся над созданием вакцин или изучают загрязнение атмосферы. Возьмем, например, случай Эдварда Теллера, который проявлял большой интерес к насаждению атомных электростанций. Неужто это его увлечение произрастало из желания послужить человечеству? Если даже это и так, то почему тогда Теллер не был так же заинтересован в других «гуманных» исследованиях? А если предположить, что он и был таким «гуманистом», тогда почему он участвовал в создании водородной бомбы? Как и в случае со многими другими научными достижениями, вопрос о том, действительно ли АЭС принесли пользу человечеству, остается открытым. Разве грошовая электроэнергия перевешивает накапливающиеся отходы и риск возможной катастрофы? Доктор Теллер видел только одну сторону медали. Совершенно ясно, что его увлеченность атомными электростанциями произрастала не из желания «облагодетельствовать человечество», а из того, чисто личного, удовлетворения, которое он получал от своей работы и от созерцания ее практических результатов.

89. То же самое справедливо и в отношении ученых вообще. За возможными редкими исключениями, ни любопытство, ни желание принести пользу человечеству не являются их истинными мотивами. Все они просто хотят осуществить властный процесс: поставить цель (найти научную проблему, требующую решения), приложить усилие (исследования) и достичь цели (решение проблемы). Наука — суррогатная деятельность постольку, поскольку ученые работают в основном ради удовлетворения, которое они получают от самой работы.

90. Разумеется, все это не так просто. Прочие мотивы также имеют значение для многих ученых: к примеру, деньги и положение. Некоторые ученые могут быть людьми того типа, представители которого испытывают неукротимую потребность в завоевании высокого положения (см. параграф 79), и это также может служить одним из мотивов их работы. Без сомнения, большинство ученых, как и большинство населения в целом, более или менее подвержены рекламным и маркетинговым технологиям, поэтому для того, чтобы утолить жажду товаров и услуг, им необходимы деньги. Поэтому наука не является ЧИСТО суррогатной деятельностью. Но по большей части это именно суррогатная деятельность.

91. Кроме прочего, наука и технология составляют массовое движение, наделенное властью, и многие ученые удовлетворяют свою потребность во власти посредством отождествления с этим массовым движением (см. параграф 83).

92. Наука, таким образом, движется вслепую, в отрыве от реальных потребностей человеческого рода или любого абстрактного стандарта, подчиняясь лишь психологическим нуждам самих ученых, правительственных чиновников и глав корпораций, которые обеспечивают финансирование научных исследований.

93. Мы переходим к утверждению той точки зрения, что индустриально-технологическое общество не может быть реформировано таким образом, чтобы избегнуть прогрессирующего вмешательства в сферу человеческой свободы. Но поскольку слово «свобода» может быть проинтерпретировано по разному, мы должны сначала прояснить, какого рода свободу мы имеем в виду.

94. Словом «свобода» мы называем возможность самостоятельно осуществлять властный процесс, достигая реальных (а не искусственных) целей в ходе действительной (а не суррогатной) деятельности, а кроме того, без всякого вмешательства, манипуляции, присмотра со стороны кого бы то ни было (особенно это касается крупных организаций). Свобода означает возможность держать в своих руках (своих лично или в качестве члена МАЛОЙ группы) все жизненно важные вопросы собственного бытия — самому заботиться о пропитании, одежде, убежище и защите от всех возможных опасностей внешнего мира. Быть свободным значит иметь власть — не над кем-то еще, а над обстоятельствами собственной жизни. Человек лишен свободы, если кто-то еще (особенно крупная организация) имеет власть над ним, не важно, насколько благосклонна, терпима и снисходительна к нему та власть. Важно не смешивать свободу с дозволениями любого рода (см. параграф 72).

95. Считается, что мы живем в свободном обществе, так как обеспечены известным количеством гарантированных конституцией прав. Но это не столь важно, как может показаться. Степень личной свободы, существующая в обществе, в гораздо большей мере определяется экономической и технологической структурой этого общества, чем принятыми законами и существующей формой правления. Индейские племена Новой Англии по большей части представляли собой монархии, многие итальянские города эпохи Возрождения управлялись диктаторами. Но когда читаешь про эти общества, складывается такое впечатление, что в них было куда больше личной свободы, чем может дать наше общество. Отчасти так было потому, что в прошлом недоставало эффективных механизмов подчинения людей воле правителя. Не было ни современных, хорошо организованных внутренних войск, ни быстрых средств связи на дальние дистанции, ни вездесущих видеокамер, ни досье на простых граждан. Поэтому было сравнительно легко избегнуть контроля.

96. Теперь что касается наших конституционных прав. Возьмем, к примеру, свободу прессы. Мы вовсе не намерены отрицать это право: оно предоставляет очень важный инструмент для ограниченной концентрации политической власти и позволяет, в свою очередь, держать в узде тех, кто обладает политической властью, вскрывая факты их злоупотреблений. Но свобода прессы очень слабо используется средним гражданином. СМИ находятся под почти полным контролем крупных организаций, интегрированных в систему. Конечно, каждый за небольшие деньги может опубликовать или распространить в Интернете что угодно, но все, что он хотел сказать, будет поглощено огромным объемом материала, выкладываемого самими СМИ, а потому его слова не возымеют практического эффекта. Поэтому для большинства частных лиц или небольших групп почти невозможно произвести впечатление на общество одними словами. Возьмем, к примеру, нас. Если бы мы никогда не совершили никакого насилия и отдали бы этот труд издателям, он, вероятно, не был бы принят. Если бы даже его приняли и опубликовали, он, скорее всего, не привлек бы много читателей. Даже если бы этот текст прочли тысячи людей, большинство из них вскоре бы о нем забыли, так как сознание этих воображаемых читателей было бы затоплено массой материала, выложенного перед ними СМИ. Поэтому для того, чтобы наша весть дошла до публики и имела некоторый шанс произвести глубокое впечатление, нам приходится убивать людей.

97. Конституционные права хороши на своем месте, но они не могут гарантировать ничего, кроме того, что может быть названо буржуазной концепцией свободы. В соответствии с буржуазной концепцией «свободный» человек, по существу, элемент социальной машины и имеет только известный набор предписанных и ограниченных свобод. Эти свободы разработаны для нужд социальной машины в большей мере, чем для нужд индивида. Поэтому человек, «свободный» в буржуазном смысле, обладает экономической свободой, потому что она обеспечивает рост и прогресс системы в целом. У него есть свобода прессы, потому что публичная критика сдерживает злоупотребления политических лидеров. У него есть право на справедливый суд, потому что заключение человека в тюрьму по прихоти более сильного плохо скажется на системе. Точно так же на эти вещи смотрел Симон Боливар. Для него люди могли заслужить свободу, только если они использовали ее для целей прогресса (прогресса в его буржуазном понимании). Прочие буржуазные мыслители сходным образом смотрели на свободу как на средство для достижения коллективных целей. Честер К. Тан в своей работе «Политическая мысль в Китае. Век XX» на странице 202 так определяет философию лидера Гоминьдана Ху Ханмина: «Права предоставляются индивиду на том основании, что он является членом общества и его жизнь в общине требует таких прав. Под общиной Ху имеет в виду нацию в целом». Кроме того, на странице 259 Тан пишет, что согласно Карсуму Чаню (Чань Чунмэю, главе Государственной социалистической партии Китая) свобода должна быть использована в интересах государства и народа как целого. Но о какой свободе идет речь, если ее можно использовать так, как это предписал делать кто-то? Наша концепция свободы не имеет ничего общего с идеями Боливара, Ху, Чаня и прочих буржуазных теоретиков. Беда этих теоретиков в том, что они сделали развитие и применение социальных теорий своей суррогатной деятельностью. В результате мы имеем теории, которые разработаны так, чтобы служить потребностям самих теоретиков, а не потребностям людей, которые, вероятно, сделались бы несчастны, оказавшись в обществе, где эти теории получили бы свое воплощение.

98. Еще одно замечание, которое мы хотим сделать в конце этой главы: если кто-то просто ГОВОРИТ, что он достаточно свободен, это не означает автоматически, что он действительно свободен. Свобода частично ограничена психологическим контролем, который люди не осознают. Часто их идея свободы отражает общественную договоренность, а не их реальные потребности. Например, многие леваки гиперсоциализированного типа заявили бы, что большинство людей, включая их самих, социализировано скорее меньше, чем это необходимо. Между тем гиперсоциализированный левак и так платит тяжелую психологическую цену за высокий уровень социализации.

99. Представьте, что история — это сумма двух факторов: случайного фактора (сюда относятся непредсказуемые события, которые не ложатся ни в какие рамки) и регулярного фактора (сюда относятся долговременные исторические направления). Здесь пойдет речь о последних.

100. ПЕРВЫЙ ПРИНЦИП. Если существовавшее длительное время историческое направление было подвергнуто МАЛЫМ изменениям, эффект от этих изменений почти всегда будет обратимым — река истории вскоре снова повернет в старое русло. (Пример: реформа, призванная покончить с политической коррупцией в обществе,редко приводит к чему-то, кроме кратковременного эффекта; раньше или позже реформаторы теряют бдительность, и коррупция вползает обратно через те же щели. Уровень политической коррупции в обществе остается постоянным или медленно меняется в ходе эволюции всего общества. Политическая «уборка» только тогда приведет к постоянному эффекту, когда будет сопровождаться широкими общественными переменами; МАЛЫХ изменений в обществе будет недостаточно). Если малые изменения в ходе истории и привели к постоянному эффекту, то это лишь потому, что реформа совпадала с этим ходом, так что реформа не изменила его, а только продвинула на шаг вперед.

101. Первый принцип — это почти тавтология. Если долговременное историческое направление окажется неустойчивым к небольшим изменениям, то события будут развиваться скорее в случайном направлении, чем в определенном; другими словами, окажется, что это историческое направление никакое не долговременное.

102. ВТОРОЙ ПРИНЦИП. Если изменения достаточно сильны, чтобы навсегда изменить историческое направление, значит, они приведут к изменению общества в целом. Другими словами, общество — это система взаимосвязанных частей, и вы не сможете изменить какую-нибудь важную часть без того, чтобы изменить и остальные части также.

103. ТРЕТИЙ ПРИНЦИП. Если изменения достаточно сильны, чтобы привести к переменам внутри господствующего исторического направления, то последствия для общества как целого окажутся непредсказуемыми. (Несмотря на это можно с долей уверенности предсказать, что общество, приближающееся к той стадии, которую уже прошло другое общество, пройдя ее, окажется в таком же положении).

104. ЧЕТВЕРТЫЙ ПРИНЦИП. Новый тип общества не может быть разработан на бумаге. Это значит, что нельзя спланировать новое общество, построить его и заставить функционировать так, как это было описано в плане.

105. Третий и четвертый принципы вытекают из сложности человеческих обществ. Изменения в человеческом поведении повлияют на экономику общества; экономика на окружающую среду, а изменения в экономике и окружающей среде повлияют на человеческое поведение, причем сложным, непредсказуемым образом; и так далее. Сеть причин и следствий настолько сложна, что ее невозможно распутать и постичь.

106. ПЯТЫЙ ПРИНЦИП. Люди не выбирают сознательно и разумно форму своего общества. Общества развиваются в ходе эволюционных процессов, которые неподвластны рациональному человеческому контролю.

107. Пятый принцип — следствие из первых четырех.

108. Итого: согласно первому принципу, попытка реформировать общество либо приводит к временному эффекту, либо направление реформы и так совпадает с ходом исторического процесса (таким образом, реформа лишь приближает события, которые произошли бы в любом случае). Для того чтобы произвести глубокие изменения в направлении, в котором развивается любой из важных аспектов общества, реформы недостаточно — требуется революция. (Революция необязательно подразумевает вооруженное восстание или свержение правительства.) Согласно второму принципу, революция никогда не меняет один-единственный аспект общества; и в соответствии с третьим принципом изменения происходят не в том направлении, которого ожидали или желали революционеры. В результате, согласно четвертому принципу, когда революционеры или утописты основывают общество нового типа, оно никогда не функционирует так, как это было запланировано.

109. Американская революция не представляет исключения. Американская революция была не революцией в привычном понимании этого слова, а войной за независимость, последовавшей за достаточно глубокой политической реформой. Отцы-основатели не меняли направления, в котором развивалось американское общество, они и не собирались этого делать. Они просто освободили развитие американского общества от тормозящего воздействия британского управления. Их политическая реформа не изменила ни одной основной политической тенденции, а только продвинула американскую политическую культуру в ее естественном направлении развития. Британское общество, ответвлением которого было общество американское, на протяжении длительного времени двигалось по пути представительной демократии. И незадолго до войны за независимость американцы уже в значительной мере практиковали представительную демократию в колониальных законодательных органах. Политическая система, учрежденная конституцией, была основана на британской модели и на институте колониальных законодательных органов. Без сомнения, отцы-основатели предприняли очень важный шаг. Но это был шаг на том пути, по которому уже шел англоязычный мир. Великобритания и все ее колонии, населенные преимущественно выходцами с Британских островов, в итоге пришли к системе репрезентативной демократии, по существу сходной с американской.

Если бы отцы-основатели сдались и отказались подписать Декларацию независимости, наш образ жизни сегодня не отличался бы разительно от того, который мы имеем. Может, мы имели бы более тесную связь с Великобританией, парламент и премьер-министра вместо конгресса и президента. Невелика разница. Поэтому Американская революция не противоречит нашим принципам, а хорошо их иллюстрирует.

140. Мы надеемся, что убедили читателя в том, что система не может быть реформирована таким образом, чтобы свобода была в мире с технологией. Единственный выход из этой ситуации — целиком отказаться от индустриально-технологической системы. Это подразумевает революцию, необязательно восстание с оружием в руках, но, безусловно, радикальные и фундаментальные перемены в природе общества.

141. Люди склонны считать, что раз революция влечет за собой более глубокие перемены, чем реформа, то она и сложнее в осуществлении. В действительности в известных обстоятельствах революция гораздо проще реформы. Дело в том, что революция может развить в людях убежденность такой силы, на которую не может вдохновить даже самая смелая реформа. Реформаторское движение занято решением всего лишь одной конкретной социальной проблемы. Революционное движение предлагает решить все проблемы одним махом и создать целый новый мир; оно внушает людям идеал, ради которого они идут на великий риск и которому приносят огромные жертвы. По этим причинам гораздо проще опрокинуть технологическую систему в целом, чем каждый раз находить эффективные долгосрочные ограничители развития все новых сегментов технологии, таких, как генная инженерия. Однако при известных обстоятельствах большое число людей может возложить свою жизнь на алтарь революции против индустриально-технологической системы. Как мы отметили в параграфе 132, реформаторы, ищущие способ ограничить некоторые аспекты технологии, работают всего лишь над тем, как избежать негативных последствий. Но революционеры работают в целях возмездия, в целях осуществления своих революционных видений, поэтому они будут работать упорнее, чем это делают реформаторы.

142. Реформа всегда сдерживается страхом перед болезненностью последствий, которые могут наступить, если изменения зайдут слишком далеко. Но когда общество заражено революционной лихорадкой, люди желают преодолеть бесконечные сложности во имя своей революции. Это ясно видно на примере французской и русской революций. В таких случаях лишь меньшинство населения действительно участвует в революции, но это меньшинство все же достаточно велико и влиятельно для того, чтобы стать доминирующей силой в обществе.