Антропогенезис (эволюция человечества)

ЕСЛИ ЕСТЬ «СЕВЕРНЫЙ» ПОЛЮС И «ЮЖНЫЙ», ТО ДОЛЖНО БЫТЬ И НЕЧТО ТРЕТЬЕ, НАЗЫВАЕМОЕ ИХ СИНТЕЗОМ О ЕДИНСТВЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ

Единство противоположностей и их борьба между собой — это то, что называется Жизнью. Этот первый закон диалектики, выведенный в незапамятные времена Древней Наукой, успешно присвоен наукой современной и так же успешно изучается.

Говорят, пифагорейцы ненавидели число Два, потому что считали, что от этого числа — от раздвоения Единого — и начались все беды человечества.

И хотя все именно так и обстоит, но более древние индийские мудрецы, менее эмоциональные, чем античные греки, похоже, не испытывали подобных чувств к разъединившемуся Единому Элементу. Они вмещали ВСЕ, они знали: жизнь потому и поддается познаванию и улучшению, что в ней есть противоположности.

Задолго до греков они поняли, что человек, не познавший определенную противоположность, никогда не узнает и ее противоположность. Другими словами, пифагорейцы никогда бы не узнали, что такое любовь к Единице, если бы они не испытывали ненависти к Двойке.

Если бы не было противоположности, ни один мудрец не смог бы объяснить нам, что такое левая сторона, что такое правая. Мы никогда бы не смогли применить слово «да», если бы не знали, что обозначает слово «нет». И наоборот. Мы никогда бы не узнали, что такое счастье, если бы наше сердце не испытало бы несчастья. Мы никогда не научились бы смеяться, если бы не умели плакать или просто грустить.

Всепроникающая Двойственность Великой Жизни отражена в самом загадочном и всеобъемлющем знаке Свастики — . Каждая ее сторона состоит из двоек, — двух единиц, отраженных друг в друге, как в зеркале, которые есть ничто иное, как преломленная (но не разъединенная!) на 90° Единица[276]. Это преломление надвое Единства указывает на существование равноправных противоположностей: одна единичка — горизонтальна, другая — вертикальна: одна указывает налево, другая — направо; одна направлена вверх, другая — вниз; одна — символ севера, другая — юга, одна — запада, другая — востока и т. д. Все преломленные единички, образующие двойки, имеют общую точку соприкосновения (вершину угла). Все «четыре руки» Свастики исходят из общего центра, как спицы из единой ступицы, единой оси колеса.

Признавая единство двойственности (т. е. противоположностей), мы видим даже в повседневной жизни, как они непримиримы, как яростно борются друг с другом, притягиваясь друг к другу и одновременно стремительно отталкиваясь друг от друга. Противоположности в нашей жизни никогда не сольются в единство, в гармонию. Если кто-то скажет, что они уже слиты, слиты в единый человеческий организм, то пусть ответит: хорошо ли, уютно ли, спокойно и радостно ли этому единству? Нет. А раз так, то значит внутри этого единства никакого единства не существует. Но есть борьба. Тяжелая и долгая. Внутри человека противоположности пытаются победить друг друга. Рано или поздно эта победа приходит. Ничьей в этой битве не бывает, примирение исключается. Одна из противоположностей обязана погибнуть. Счастье человека и его высшей души, когда тьму побеждает Свет.

Я вспоминаю роман французского писателя и поэта В. Гюго «Человек, который смеется». Теперь я не читаю романов, но моя юность была бы без классиков литературы обобранной и скучной.

Кто не читал названного романа, рекомендую. А пока дам лишь схему: это история о сыне богатейшего человека Франции, которого в детстве из-за мести похитили, изуродовали лицо и выбросили на улицу. Мальчика, по имени Гуимплен, подобрал добрый и мудрый человек — бродячий философ и уличный актер. Он сделал его актером своей маленькой уличной труппы, своим сыном и высоконравственным человеком. Несмотря на то, что спустя много лет, в конце концов, выясняется, кто такой Гуимплен, и бывший нищий и бесправный человек мгновенно переходит в противоположную среду — в разряд сильных мира сего, но он не остается в этом чуждом для него мире. Он возвращается к своей прежней бедной жизни, где его окружали преданность, искренность, доброта, любовь, мудрость, благородство, сострадание. Он возвращается в мир своей высшей души.

По своей философичности, аллегоричности этот роман — хорошее подспорье тем, кто изучает диалектику. Он — великолепная литературно-художественная иллюстрация всепроникновения двойственности в нашу жизнь. Все сущее — двойственно, двулико, двояко, — говорит своими образами Гюго. Все, что нас окружает, и мы сами — это противоположности, которые не могут примириться.

И, тем не менее, они составляют единство, как един постоянно раздваивающийся сам в себе человек.

И чтобы мы получше присмотрелись к этой философской концепции, писатель называет человека именем животного — Урс (Волк), а животное (волка) именует Гомо (Человек). Лицо главного героя обезображено насильственной операцией таким образом, что оно превращено в маску постоянного жутковатого смеха. Но маска эта смешит толпу, веселит ее. Она смешит глупых или жестоких людей. Ведь разве уродство Гуимплена есть отражение его смеха? Увы! «Смеющийся» разодранный рот — это как раз противоположность смешного, это печать его противоположности — ужаса, который когда-то перенес несчастный ребенок, попавший в руки дьявольского хирурга. Его, ставшего бродячим актером, называют «человеком, который смеется». Но этот человек, вызывая одним своим видом хохот толпы, сам не смеется, он страдает, он плачет невидимыми слезами души.

Гюго был философом. Он во всем видел единство и борьбу противоположностей, и потому все его герои и сюжетные линии этого романа освещены первым законом диалектики.

«Человек, который смеется» — Гуимплен — внешне уродлив, но внутренне прекрасен, все его поступки свидетельство тому. Он вначале бесправен и нищ, но в конце волею судьбы, как оказывается, он сказочно богатый наследник, сильный мира сего, наделен властью пэра Франции. Бедная девушка с божественным именем Дея — олицетворение Света, но она не видит свет. Она слепа от рождения, но видит. Она видит лучше всех зрячих, потому что воспринимает мир своим чутким сердцем. Она любит Гуимплена и он любит ее, но их чистая любовь испытывается искушением. Однако, могущественная соперница Деи — юная герцогиня — бессильна в своих изощренных попытках соблазнить уличного актера. Соблазнительница целомудренна телом, но в своем духе, сознании, она развращена до предела. Она внешне ослепительно прекрасна, но внутренне — сущий дьявол. Внешняя красота царственной искусительницы, вопреки логике, но по закону магнита, притягивается к внешнему уродству бродячего актера, а ее внутренняя порочная природа, изо всех сил напрягая свои низшие энергии, направлена к чистому, целомудренному юноше и безуспешно пытается дотянуться к недостижимому — к вершине нравственности.

Красота, богатство, неудержимый напор страсти, знатность — почти царственность искусительницы — это, казалось бы, серьезное испытание для нищего и уродливого юноши. Но это сильное искушение еще не самое опасное. У Гуимплена нет болезненного честолюбия, нет чисто физических животных страстей, нет даже признаков низшей природы. Поэтому все чары подобного искушения разбиваются о его чистоту, как волны о каменный утес. Но есть, как мы увидим, еще более сильное испытание для бесправного человека. Противоположность бесправия — власть, практически ничем не ограниченное могущество власти. Гюго подвергает своего героя и этому испытанию.

Но, скажем мы, разве у такого бескорыстного и прекрасного человека, у такой чистой души, как Гуимплен, может быть желание властвовать?

Может быть, и нет. А, может, и есть. Никто не в силах этого знать, пока не испытает себя.

Сам Гуимплен не смог бы точно ответить на этот вопрос. Даже если бы он, уверенный в своих качествах, и ответил отрицательно, ответ его должен быть обязательно проверен Высшим Судьей, его высшей душой. Проверен именно на деле, в жизни, а не на словах.[277] А для экзамена необходимы подходящие обстоятельства: и чем глубже притаилось желание, тем сильнее будет соблазн, — такова природа борьбы противоположностей.

Как только бедный уличный актер (шут фактически) превращается в сильного мира сего, его душа получает возможность испытания огромной властью. И мы видим, как сильно это искушение даже для такой чистой души, как Гуимплен. Но именно потому, что душа его была воистину чиста, схватка низшей и высшей природы в его сознании была кратковременной, почти мимолетной. Искушение было мгновенно побеждено, повержено в прах всей совокупностью высших духовных качеств Гуимплена.

Но энергия даже этой кратковременной вспышки одного из опаснейших врагов духовного человека — духовного эгоизма — была настолько мощна и настолько ядовита, что мгновенно… убила своей черной силой девушку — любимую Гуимплена — аллегорический символ его высшей души, его сердца. Дея умирает на его руках в момент его победоносного возвращения.

Но не нужно понимать эту аллегорию так, что высшая душа Гуимплена убита навсегда: совершенствование души — длительный и трудный процесс. Если мы вспомним, что происходит с нами после нашей очередной смерти, то понятнее будет и решение писателя сделать так, чтобы Дея умерла.

Мы уже знаем, что после нашей физической смерти в высшую душу из низшей души (или в Манас из манаса) переходят лишь высшие энергии физического ума, лишь возвышенные и прекрасные качества, выработанные человеком в жизни, на Земле — в физическом мире. Лишь в абсолютно белоснежных одеждах — без единого пятнышка — можно пройти по золотому мосту Антахкарана с берега материальной (низшей) природы на берег духовной (высшей), божественно чистой природы.

Гуимплен был прекрасным и почти идеальным человеком. Но именно это «почти» — те самые мгновения даже… мысленного упоения властью и помешали ему НАВСЕГДА слиться со своей высшей, божественной душой. Она (Дея) ускользнула от него, оставив его страдать-на земле.

Но мы можем предположить, что будущая жизнь Гуимплена может стать, пожалуй, одним из его последних воплощений в данном цикле человеческого развития (скажем, субрасе или даже Расе). Так как он уже явится в мир человеком, прошедшим все опаснейшие испытания и с честью вышедшим победителем в тяжелых битвах с самим собой. И на сей раз его Дея уже не покинет его. И еще две половинки вечных двуединых существ, которых когда-то боги разрубили надвое и разбросали по всей Земле, найдут друг друга. И две противоположности — Мужское и Женское Начала — вновь воссоединятся в своем общем сознании, — в Сверхсознании — в своем общем, едином сердце.

В. Гюго не судит своих героев. С их помощью, т. е. с помощью литературных масок, писатель наращивает живую плоть на философские понятия. Он знает: жизнь — это противоположности, которые борются до тех пор, пока не узнают о своем единстве.

Писатель находит зло там, где его, казалось бы, и быть не должно — в добре. И отыскивает добро в самом центре зла. (В этом смысле показателен пример с высокопоставленным братом Гуимплена, богатым, бесшабашным гулякой и безнравственным человеком, на котором, казалось бы, и нового позорного клейма негде поставить. Но, оказывается, даже такой человек может быть не окончательно падшим, где-то глубоко еще тлеет в его душе искра благородства. Гюго в этом уверен, поэтому однажды помогает этой искре проявиться поистине ярким и искренним всплеском. И кто знает: может быть этот свет в душе падающего человека поможет прекратить падение и начать подъем?).

Гюго притягивает противоположности с такой силой, что они, сблизившись, исчезают, узнав о своем единстве.

Очень показательна сцена, в которой герцогиня-искусительница, приложившая все силы для устройства свидания с бедным уличным актером, охладевает к нему при первой же встрече. Это случается в то самое мгновение, когда герцогиня узнает, что Гуимплен — это не социальная противоположность, а социально един с ней.

Французский писатель заставляет нас размышлять о диалектике и ее законах не на лекциях, а в жизни. И эта сплошь двойственная жизнь рекомендует человеку устами мудрых не судить других, но лишь себя. Потому что только оказавшись в соответственных условиях, мы можем узнать правду о той или иной черте своего характера, о силе своей высшей и низшей природы. Каждой черте характера, каждой способности души нужны для проявления своя среда, особые, специфичные условия.

Показывая тяжелую борьбу противоположностей, В. Гюго ни на минуту не дает нам забыть об их единстве и в своем обобщении поднимает наше сознание до наивысших олицетворений всеобъемлющих противоположностей Добра и Зла, олицетворенных человекем в виде Бога и Дьявола. Устами своего героя В. Гюго говорит, что Дьявол — это Ночь Господня, и кто верует в День, тот верует и в Ночь.

Кому служить: Богу или Дьяволу — это все в воле человечьей.

1. Если есть в мире и Бог и Дьявол (т. е. если они существуют раздельно), и если они так тяжело воюют, не значит ли это, что такой Бог не настолько уж всемогущ, как его представляют? Пока что факт налицо: такой Бог не в состоянии приказать Дьяволу повиноваться ему. И потому тяжелая битва продолжается. Но такое положение не должно ли означать, что существуют две антагонистические Силы, два Бога — хороший и плохой, добрый и злой?

2. Если допустить, что Бог и Дьявол существуют раздельно, значит Бог не может быть Вездесущим, т. к. где-то обязательно должны быть пространства, где Сущим будет Дьявол.

3. Но если Бог в самом деле Всемогущ, Вездесущ и Един, то где же быть Дьяволу, как не в самом… Боге? Где же он может пребывать, как не в этом Единстве?

Слова В. Гюго о том, что Дьявол есть Ночь Господня, т. е. противоположность Дня, это, фактически, отражение слов «Demon est Deus inversus» — «Демон есть оборотная сторона (инверсия) Бога».

Эти слова, приведенные Е. П. Блаватской в ТАЙНОЙ ДОКТРИНЕ, еще более раннее отражение древней теософской истины о Единстве Противоположностей.

Эта до-потопная истина есть и в Книге после-потопного ветхозаветного пророка Исайи (гл. 45, 6–9). Выраженная точными и впечатляющими словами, она дает ясный ответ на все три вопроса, которыми начинается эта глава. Слова пророка однозначно подтверждают и приведенный Е. П. Блаватской латинский афоризм и афоризм французского писателя о том, что Бог и Дьявол — двуединое Единство, Единство двух противоположностей. Откроем Книгу Исайи.

«Я Господь, и нет иного. Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия… Горе тому, кто препирается с Создателем своим, черепок из черепков земных!».[278]

Пророк Исайя был строг и взыскателен к себе, передавая слова Господа Бога. Так что будем признательны за божественное знание, переданное нам библейским мудрецом и не будем обижаться на Бога за то, что Он обзывает невежественного, но упрямого и самоуверенного внешнего человека «черепком земным». Это чистая правда. Кому, как не нашему Творцу, кому, как не Богу, знать, что же такое наше физическое тело, как не набор земных минералов из таблицы Менделеева? Лучшего образа, чем «черепок из черепков земных», ни один поэт не смог бы придумать. 1 267

Но вот другой библейский мудрец — уже из Нового Завета — (Иаков, Послание, 1, 5) утверждает прямо противоположное своему коллеге из Ветхого Завета.

«Бог, — утверждает Иаков, — есть свет, и нет в нем никакой тьмы».

Как же тут быть христианину? Кого слушать? Какому из пророков верить? Ведь и тот и другой уверяют, что их устами говорит Сам Бог.

О единстве противоположностей, выходит, свидетельствует сама Библия, помещая на своих страницах подобные противоположные утверждения. Но если вникнуть в суть этих утверждений и попытаться вместить в своем сознании «да» и «нет», то у нас появится твердое убеждение, что и первый, и второй пророк правы.

Иаков говорит о Боге, имея в виду только его светлую ипостась.

Исайя имеет в виду синтез, именуемый «БОГОМ», в который, я бы сказала, входит Бог и Дьявол, мир и бедствие, добро и зло, одна сторона которого — Свет, другая — Тьма.

Иаков словно говорит об одном полюсе магнита, А Исайя имеет в виду магнит целиком, один полюс которого — «плюс», второй — «минус». Но вместе оба полюса являют собой некое третье состояние — их синтез, называемый магнитом. Однако, каждая частица магнита, как бы мала они ни была, взятая из «северного» полюса, содержит в себе «южный» полюс и наоборот.

Так и любые противоположности — в своем наивысшем «человекоподобном» олицетворении в виде Бога и Дьявола — также есть части Единого Целого, каждая самая малая частица которого (а мы скажем: каждый, еще не ставший совершенным, человек) содержит в себе и божественное, и дьявольское.[279] «Кому служить, он выбирает сам, тем самым выбирая восхождение или падение в бездну»…

Мы привыкли, что Зло олицетворяется неким страшным чудовищем, именуемым, в частности, Дьяволом. Но искать Дьявола, которого придумал человек, в бескрайней Вселенной — бесполезное дело. Лучше просто взглянуть в… зеркало.

Как сказано в Учении: нет Дьявола и Зла вне человеческого создания. Именно осознанное Зло и его Олицетворение — это результат умственной деятельности человека.

Лишь осознанное зло, т. е. зло, рожденное сознательным разумом, есть истинные дьявольские проделки, но вовсе не естественное несовершенство беспрерывно совершенствующейся Жизни.

Настоящее Зло существует только в тех мирах, где есть четвертое царство, в котором начинает развиваться переходное существо, ушедшее от животного царства и взявшее курс к царству богов, — Человек. Это первое существо, которое в самом низу Материального Мира (в физическом мире) осознало, что оно живет, что оно есть, что оно есть «Я».[281]

Осознав себя, Человек очень быстро ощутил свою двойственную природу и собственное несовершенство. Он заметался в самом себе, в своем черно-белом сознании и начал двигаться, как ему казалось, во всех направлениях. Однако, все движения имели только два направления: или вперед, или назад.

С первых же шагов вперед Человек почувствовал боль — путь вверх, к звездам, лежал через тернии и был путем страдания. Путь назад был легче, как и любой путь с горы. Но он вел к пропасти бессознательного.

Чем грубее, чем материальнее становился Мир, тем грубее, материальнее становился и Человек, и его физический ум. И тем дальше в сознании человека расходились друг от друга противоположности. Сверх-сознание — солнечная вершина Разума — притягивала высшие светоносные, духовные человеческие качества, а подножье, скрытое во тьме пропасти, в под-сознании, притягивало низшие, темные качества грубоматериальной природы.

И Человека, по мере огрубления его мышления, начали, буквально, раздирать противоречия. Он бросался то к одному явлению, ощущению, переживанию, то к другому. Он делал выводы о том, что ему причиняет страдание, а что не причиняет. Настрадавшись, он запоминал причины, приведшие к неприятным следствиям, и старался больше не повторять ошибок, приносящих страдание. А если вновь забывал и рождал прежние причины, то они увеличивали силу страданий, накаляя боль до такого предела, пока Человек, наконец, не запоминал ее навсегда. Запоминая, Человек мудрел, а следовательно, его сознание расширялось, вмещало больше опыта, делало разумное существо все более совершенным. Вновь и вновь воплощаясь, такой Человек с каждой новой жизнью все меньше и меньше подвергался нападениям страданий, и все больше и больше его естество наполнялось их противоположностью — радостью.

Едва осознав себя, Человек немедленно начал изучать… себя: его сознание начинало познавать самое себя при помощи себя самого.

Это был первый во Вселенной, грубый, самый примитивный процесс самопознания, но это был все же некий аналог Вселенского Сознания, Познающего Себя в Самом Себе — во всех вещах Бытия.[282]

И подражая высочайшему, нижайшее устремилось ввысь, к Нему. Общечеловеческое, коллективное Сознание, состоящее из миллиардов клеток, именуемых человеками, совместными усилиями всех этих клеток Единого Человеческого Мозга приобретало новый опыт познания Жизни на новом витке Эволюции. Разум познавал Бытие только благодаря тому, что Бытие, Жизнь составляли сплошные противоположности.

Зависть, предательство, гордыня, эгоизм, властолюбие, ложь, жестокосердие, жадность, агрессивность, раздражительность, неумение сопереживать ближнему, неумение быть благодарным, неумение самоотверженно любить и т. д. и т. п. — эти качества несовершенной человеческой природы составляют огромнейший список.

Эти противоположные своим высоконравственным аспектам качества человеческой натуры являются причиной многих печальных следствий и причиняют страдания не только людям, непосредственно контактирующим с человеком, в котором гнездятся подобные ядовитые змеи (пусть даже не в полном комплекте). Это проявление несовершенства низшей человеческой природы порождает Зло, от которого страдают даже незнакомые ему люди. Но, прежде всего, страдает (или непременно будет страдать, если не в настоящей, то в будущей жизни) сам человек, рождающий подобные негативные энергии. Да и появляются эти энергии лишь в тех людях, которые еще не изжили то или иное отрицательное качество своего характера в минувших воплощениях.

В Материальном, физическом мире — самом несовершенном из Миров (да еще в Эпоху, когда солнце светит лишь на 1/4, а «корова закона стоит на одной ноге») — Человеку очень и очень трудно бороться с самим собой, со своей низшей природой. Всё, как будто бы, ополчилось против него.

И, действительно, в физическом мире низшая природа правит бал. А в Кали Юге она становится, буквально, диктатором. Именно по этой причине в Человечестве пока так редко формируется истинно совершенный, святой человек.

Совершенный человек — это, прежде всего, великий труженик, самоотверженный и бесстрашный воин в борьбе с собственным невежеством, за победу своей высшей природы. В свое время, как и все люди, он ощущал все негативные энергии, но ПОБЕДИЛ себя низшего собой высшим. Он эти энергии НЕ ВЫБРОСИЛ (сам себя не выбросишь, от себя не скроешься), но ПРЕОБРАЗОВАЛ в противоположные качества с помощью своих собственных усилий, потребовавших огромного напряжения воли. Низшие вибрации КАЖДОГО единого, но двухполюсного, двоякого, двуначального элемента[283] его воля преобразовала в самые высшие.

Для такого самоусовершенствования, конечно, понадобилось прожить тысячи жизней, ибо человек должен был попасть во множество различных социальных условий, во всевозможные жизненные ситуации, в которых могли бы проявиться все скрытые в его природе качества.

Но проявление качеств — это лишь полдела. Необходимо далее осознать,[284] что такие-то качества хороши, потому что они способствуют Эволюции, а такие-то плохи, потому что ведут к Инволюции (т. е. не к совершенству, не к высшему «Я», а наоборот, затягивают в животное прошлое, ведут к деградации).

Из жизни в жизнь Человек Земли переходит в гирляндах страданий. И поэтому он уверен, что живет в стане врагов, что он, буквально со всех сторон, окружен коварными враждебными силами. Эти силы, с точки зрения Человека, только тем и заняты, что составляют планы о том, как бы ловчее совершить подкоп в его крепость, как бы впустить в нее «троянского коня», чтобы уничтожить все, что Человек с таким трудом создавал, с такой любовью выращивал. Человек не замечает, что враг… внутри его крепости. Он не хочет согласиться с тем, что этот коварный противник никогда и не был вне цитадели; что враг и рожден, и взращен именно им, защитником крепости; и что защитник крепости есть никто иной, как родной, даже не крестный, отец этой вражеской силы.