9 глава

Этой ночью мне снился кошмар, которому было тесно в рамках моего подсознания, потому он вылез за их пределы, будя меня истошным криком. Чужим.

Испуганно вскочив на кровати, я ошалело хлопала глазами еще пару минут, пытаясь разграничить бред и реальность. В итоге, сфокусировав взгляд на Франси, я спросила, какого дьявола здесь происходит.

Та, беспечно листая «Бесов» Достоевского, объяснила, что мне не стоит беспокоиться (опять!) и что такое иногда случается.

Что именно случается? Ведь звучало это так, словно резали свиней.

Встав на ноги, я пошла к двери, не слушая наставлений хранительницы касательно того, что мне лучше этого не делать. Крики, рыдания и проклятья на неизвестном мне языке становились все громче, вскоре к ним присоединился и звук волочения чего-то тяжелого по ковру. Открыв дверь, я выглянула в коридор. И я была не одинока в своем любопытстве: вдоль стен стояла прислуга и парочка доноров вместе со своими хранителями.

Посмотрев налево, я узнала, что источником такого шума была круглолицая, смуглая девушка, с которой едва справлялись два охранника, таща ее по коридору в сторону лестницы, а там и выхода из малого дома.

— Чего это с ней? — Взволнованно спросила я, не надеясь, что меня услышат из-за царившего визга и плача.

— Она нарушила контракт. Снова. — Ответила Франси, которая успела подойти и теперь безразлично наблюдала за страданиями бедолаги.

— И что… что же с ней теперь будет? — Мое сердце зашлось от тревоги.

— Ее отправят домой.

— О… — Неопределенно воскликнула я. — Что-то… не особо видно радости на ее лице.

Вздохнув, Франси позволила себе взять меня за предплечье и завести обратно в комнату, чтобы закрыть дверь. Рыдания теперь звучали глуше, но менее щемящими от этого не стали.

— Что же она такого сделала? — Вскользь полюбопытствовала я, принимаясь за утренний туалет.

— Кто знает. — Неопределенно отозвалась хранительница.

Она знала, это точно. Просто считала не нужным говорить о причинах столь жестких мер мне. Думаю, тут замешан мужчина. Все же в контракте говорилось, что за весь срок у тебя не должно быть никаких сексуальных отношений, мол, твое тело теперь принадлежит этому дому, так что будь добра… Да, видимо, все-таки мужчина. Или алкоголь. Может такое быть? Все-таки за эти почти два месяца мне уже не раз и не два хотелось напиться до беспамятства.

Приведя себя в порядок и позавтракав, я приоделась потеплее. Декабрь в Италии был временем довольно прохладным, потому я отказалась от долгой конной прогулки, предпочитая прогуляться в саду, хотя без цветов там было уже не так восхитительно и даже непривычно. Вид мраморных статуй, ровно подстриженных боскетов и жухлой травы нагонял тоску.

И, возможно, именно сцена с выдворением той несчастной задала настроение моему дню или же вид увядающей природы тому виной, но все утро я была неразговорчивой, задумчивой и мрачной. Думаю, Франси мое состояние волновало, но она догадалась, что к чему, и потому не задавала никаких вопросов. Видимо, мой низко надвинутый капюшон не оставил альтернативы — я была не в настроении для болтовни, которую так любила.

И день шел своим чередом, угнетая своей размеренностью, обыденностью и серостью. Сидя на лавочке в увядающем саду, я смотрела себе под ноги, вбирала полной грудью холодный горный воздух с запахом сырого дерева и жухлой травы и думала о всякой несущественной ерунде. Вроде того, чем сейчас занимается Джерри? Сколько банок огурцов и помидоров насолила на зиму Марта? Кого отец взял альтом в хор вместо меня? В каком платье пойдет на рождественский бал Аги?

Не знаю, сколько времени прошло, но мои пальцы успели замерзнуть, потому я, шмыгнув носом, собралась отправиться восвояси. Я знала, что когда приду, решу принять горячую ванну, чтобы согреться. Потом принесут обед, и я растяну трапезу на полчаса. В частности потому, что Франси будет уговаривать меня съесть апельсин и обогатить организм витамином «С», а я буду пререкаться с ней, объясняя, что терпеть их не могу, потому что от них у меня жжет губы и, вообще, весь этот сок… Потом мы начнем очередной урок итальянского, под конец которого она скажешь, что, хоть это не педагогично, но я молодец и делаю успехи. Я зачем-то снова напомню, что знаю латынь, да и французский весьма похож…

Франси поднялась со скамьи, прерывая поток моих мыслей. И я уже было собиралась последовать за ней, полагая, что изменение ее позы — явная команда заканчивать с размазыванием соплей. Однако, подняв голову, я поняла, что хранительница не собиралась уходить. Она лишь приветствовала направляющуюся к нам донну Бланш, которая этим пасмурным днем решила почему-то скоротать час-другой именно в нашем плебейском обществе.

И пока она подходила, медленно и грациозно, я думала над тем, что недостаточно хорошо разглядела ее в первый раз. Я видела ее единожды, когда только причалила к дверям этого дома. Женщина встречала своего блудного сына в тот раз, выглядя… на порядок старше чем теперь. Сейчас же ей нельзя было дать больше сорока, хотя тогда я разглядела признаки времени в ее величавой внешности.

Теперь мадам сверкала своей благородной буйно цветущей красотой и комильфотностью, проходя к нам. На ней было приталенное драповое пальто, из-под которого слегка выглядывал подол юбки-карандаша. Но больше всего в ее наряде меня впечатлили не пальто, юбка или туфли, а ее очаровательная, маленькая шляпка. Я почему-то сразу вспомнила родные края.

И пока она еще не остановилась, я поторопилась встать.

— Не нужно. Сядь. — Она говорила на моем родном языке превосходно, словно знала его с рождения. — Какой дивный аромат.

Я растерялась, но все же поспешила опуститься на место. Франси же стояла рядом, и мне жутко хотелось заглянуть в ее лицо, чтобы понять, как реагировать на ситуацию. Радоваться? Бояться?

— Да… — Неловко пробормотала я. — У вас чудесный сад…

Женщина сладкозвучно рассмеялась, после чего подошла ближе и опустилась на скамейку рядом со мной. Думаю, мое сердце сейчас мог услышать и человек, а для нее это никогда не составляло проблемы.

— Я имела в виду не сад, дитя. — Я смотрела на то, как она изящно снимает свои узкие перчатки. — А тебя.

На женском лице расцвела довольная улыбка, когда все мое тело отреагировало на ее слова логичным испугом. Меня прошиб холодный пот, и жутко захотелось в безопасную, теплую кровать.

— Не бойся ты так, милая. — Усмехнулась госпожа Бланш, после чего махнула рукой Франси, давая понять — она не нужна здесь. И вот после этого меня накрыла паника. Я глядела в удаляющуюся спину хранительницы, еле сдерживая себя от того, чтобы не сорваться и рвануть за ней. Ну или хотя бы жалобно протянуть «мама». — Посмотри-ка на меня, девочка.

Я сидела прямо и напряженно, словно проглотила черенок от метлы, потому ей пришлось поддеть мой подбородок пальцами и повернуть голову в свою сторону. Не понимаю, почему она вызывает во мне такой страх. Ведь я была достаточно смелой, чтобы хамить ее младшему сыну, а он был ничуть не менее опасным, чем его мать.

— Что скажешь? Хороша?

Я кивнула, удивляясь тому, что еще могу двигаться — тело мое постепенно деревенело.

— Боже-боже, да расслабься же ты, дурочка! — Воскликнула госпожа Бланш. — Я просто пришла продемонстрировать тебе плоды твоих трудов. Я услышала от своего сына, что ты совершенно не ценишь себя. Потому пришла сообщить, что я буду ценить тебя за нас двоих.

— Это честь… — Пролепетала я, не веря своим ушам.

Она что, пытается меня поблагодарить? Глупость какая.

Хотя мне ли не знать, как женщины боятся старости. А для таких как она — аристократок высшей расы, которых время обычно обходит стороной — увядание их прекрасного тела было подобно адским мукам. Они наблюдали, как красота по капле покидает их, оставляя после себя пустоту в душе, блеклость глаз, дряблость кожи, изрытой морщинами, и ощущение приближающегося небытия. Трудно представить, каково это перенести существу, считающемуся бессмертным.

И все же, думая об этой ситуации позже, уже в своей комнате, я приду к выводу, что это не было благодарностью с ее стороны. Скорее, некого рода вежливым предупреждением и попыткой сказать, что едва ли я покину это место, забрав с собой ее бесценную вечную молодость.

— Дай-ка мне свою руку, ma chèrе. — Певуче попросила она, не дожидаясь от меня реакции и самовольно беря мою дрожащую ладонь в свои. — Удивительно, два чистокровных представителя своего рода сидят здесь, так близко друг к другу, не имея дурных помыслов в сердце. — Лично я не была так уверена насчет ее сердца. Тем более когда ее пальцы с идеальным маникюром скользили по моей ладони, подбираясь к запястью. — Ты не находишь это довольно… прозаичным?

Я находила это недопустимо прозаичным, потому что ни при каких обстоятельствах не собиралась знакомиться с ней. Тем более устраивать женские поболтушки.

— Что ж… твое недоумение понятно. — Благосклонно заявила она, продолжая водить пальцами по моей тонкой коже, под которой переплетались вены. — Но поживи ты здесь с полвека в полной изоляции, и начнешь разговаривать с собственным отражением в зеркале. Как я устала от всех этих лиц. Этих надменных, скучных лиц… все-таки вечной жизни не существует, ma chèrе, ты же все видела… заносчивые куклы.

Задумавшись над ее словами, я пришла к выводу, который эта мораль не ставила своей целью.

— Как… вы узнали? — Естественно, она узнала, что я была в ее павильоне с птицами. И дело не в говорящих попугаях, а в том, что она была одной из тех, у кого отлично развито обоняние.

— Думаю, ты и сама знаешь. — Рассмеялась звонко дама. — Я не осуждаю тебя. Кто мы такие без любопытства? — Впервые за это утро я улыбнулась. — Вот и замечательно, ma chèrе. А теперь расскажи мне подробнее о том, что ты думаешь об этом празднике. Мне очень хочется увидеть помолвку моего Каина твоими глазами.

И-и-и… кто я такая, чтобы отказывать?

* * *

Решив, что на этом наше знакомство будет закончено, я сильно просчиталась. С того дня и в течение последних недель мадам Бланш встречалась со мной ежедневно. Это могло происходить в малом особняке, куда она заглядывала, чтобы отдать поручения управляющему. Или на улице, когда я уходила или возвращалась с прогулки, теперь уже намеренно уезжая в горы, чтобы покинуть виллу на подольше. Конечно, госпожа Бланш понимала, что я ее избегаю, но она действовала так мягко, подчеркнуто ненавязчиво и умело, что в итоге ее общество перестало меня тяготить.

К тому же упрекнуть женщину в скудости словарного запаса или недостатке жизненного опыта было невозможно: ее речь была мелодичной, а разговоры увлекательными.

В итоге, наши встречи стали частью моего расписания, и я не была против. Мадам Бланш до сих пор внушала мне почтение и трепет, и, тем не менее, только с ней я могла вести беззаботные женские разговоры или просто молчать о чем-то своем, и ей было этого достаточно. А еще… никто из местных, в том числе и Франси, не давали мне даже просто иллюзию дружбы. А мне нужно было это: рассказывать о своей прошлой жизни, ударяться в воспоминания, слышать такой же ответ. И тут мне повезло — тема семьи была любимой у госпожи Бланш. Она могла часами рассказывать о «своем сыне», и это равняло ее со всеми остальными матерями, делая совершенно не похожей на древнюю кровопийцу. А я не могла поверить в то, что господин Каин на деле такой идеальный, ответственный и серьезный парень. А как много он говорит обо мне в последнее время. На этой части я обычно покрывалась густым румянцем, заставляя мадам Бланш хохотать, как маленькую девочку.

И с чего бы ему вообще вспоминать обо мне? В самом деле, он и раньше занимал высоты, сравнимые разве что с Олимпом, с таких вершин меня и не видать, а после помолвки Каин вообще должен был забыть обо мне. Но, кажется, я понимала: я была для них просто диковинкой, которой дом Вимур мог похвастаться. Я — редкая игрушка, обсуждая которую господин Каин повышал свою самооценку.

— Ах, ma chèrе! — Вздохнула мадам Бланш, вырывая меня из пучины размышлений.

Мы сидели в ее павильоне на софе в окружении экзотических певчих птиц. И сегодня я была только лишь молчаливой аудиторией, а мадам — оратором.

— Он так отдалился от меня в последнее время. Виновата ли в этом его невеста? Или же я сама совершила какую-то ошибку? — Ее пальцы опять выводили круги на моей ладони. Но это уже стало привычным; кажется, подобное успокаивает женщину. — Мое материнское сердце страдает, наталкиваясь на его холодность и безразличие все чаще. Что-то удручает его. Я вижу тени тяжелых мыслей в его глазах. Его посещают сомнения, хотя ранее не было ничего, что могло бы поколебать его уверенность в своих силах. Этим он похож на отца… — Она замолчала, посмотрев на меня. Такие моменты я не любила, потому что ее бездонный взгляд напоминал мне, рядом с кем я сижу. — О да, он очень похож на Николаса. Такой же упрямый, безжалостный и черствый собственник. Какой же он алчный, ma chèrе, какой жадный. — Мои глаза расширились, когда она чуть подняла мою руку, начиная водить пальцем по проступающим венкам. — Я же вижу, он не хочет делиться со своей бедной матерью не только своими переживаниями, но и тем, что ей так необходимо. Что она только обрела, что подарило ей радость жизни и вернуло молодость. — Я попыталась вырвать свою руку, но ее пальцы сжались на моем запястье как тиски, приближая его к женскому лицу. — Не бойся, ma chèrе, больно почти не будет. Ты ведь хочешь помочь мне, милая? Холодная, мертвая кровь не идет в сравнение с тем, что течет по твоим жилам.

Алая помада оставила след на моей коже и… я истошно закричала, когда увидела ее острые клыки.

— Что ты делаешь, maman? — Спокойный голос, раздавшийся из дверей, подействовал на нас как ведро холодной воды. Меня отрезвил, а мадам Бланш заставил вздрогнуть и резко поднять затуманенные предвкушением глаза.

— Николас?

Тяжело дыша, перепуганная и жалкая, я перевела взгляд с лица женщины, на случайного свидетеля. В дверях павильона стоял господин Аман, бесстрастно взирая на открывшуюся ему картину.

— Нет.

Глава смотрел строго на свою мать, которая теперь изменилась в лице, яростно зашипев:

— Не в этот раз, сын мой. Ты не отнимешь ее у меня!

Думаю, дикая пульсация, проходящая через мое тело, лишь усугубляла ситуацию. Какая жалость, что я не могу контролировать собственное сердце.

Господин молча пошел вперед. А мадам, растеряв все свое очарование и воспитание, ощетинилась, вжимаясь в спинку софы. Боже, неужели она боялась его?!

Меня замутило, когда женские пальцы впились в запястье с такой силой, что передавили кровоток, и моя рука начала синеть. Аман подошел вплотную к софе, после чего присел перед Бланш и, не переставая глядеть в глаза женщины, коснулся своей ладонью ее. Я задрожала еще сильнее, когда мужские руки, скользя по моей раскаленной коже, отцепляли каждый палец от запястья. «Синяк останется» — отстранено подумала я.

— Франси. — Тихо позвал господин мою хранительницу, которая появилась незамедлительно.

И ей не надо было объяснять ее обязанности.

Когда я выходила из павильона, я не смотрела на мадам Бланш. Перед глазами плыл туман, а из звуков я воспринимала лишь убийственно резкий гомон встревоженных птиц. Франси следовала за мной молча, пока я, взяв верный курс, брела по дорожке к малому дому. Она не задавала никаких вопросов, и слава за это Богу; вряд ли я смогла бы ответить хоть на один.

И дело не в тошноте, слабости или дрожи холода и страха. Я сама не поняла, что именно произошло пару минут назад.

Жестокий ветер впивался иглами в разгоряченное лицо, весь мир потерял четкость и пульсировал, ноги стали ватными.

— Как-то… мне нехорошо… — Прошептала я, понимая, что теряю равновесие.

И вместо холодной жесткой земли мое обессилевшее тело приняли чужие руки.

* * *

Периодически сознание возвращалось ко мне, словно я всплывала на поверхность из пучины боли и холода. Мучительно щурясь от яркого света ламп, я размышляла о том, что еще никогда болезнь не нападала на меня так внезапно и сокрушительно. Что за сюрприз.

К слову о сюрпризах: болела я часто, но еще ни разу столь обыденное дело не собирало у моей постели такое количество народу. И мне бы это, правда, польстило, если бы я чувствовала себя чуть менее хреново, и если бы сочувствие посетителей относилось непосредственно ко мне. Но дело лишь в крови…

Думаю, моя болезнь подкинула им большую свинью, и отчего-то мне эта мысль нравилась.

Когда кризис миновал, и я смогла открыть глаза, не боясь, что они лопнут, меня окружала темнота. Я быстро поняла, что нахожусь не у себя в комнате, потому здесь не было окон. Также в сумраке я разглядела очертания капельницы, тумбы… цветов? Судя по яркому аромату, это были лилии.

Слабая улыбка расползлась по моему лицу. Еще никогда мне не дарили цветы.

В темноте мой взгляд нащупал тусклый источник света, отыскивая женскую фигуру.

— Франси? — О, едва ли этот голос мог принадлежать мне.

— Моя дорогая! — Я вздрогнула, когда посетительница отбросила вышивку, которой была увлечена до этого момента, и поднялась из кресла. В женщине я узнала мадам Бланш.

Воспоминания пронзили мой усталый, больной разум подобной молнии. И стоило мне подумать о ней, ее руке, клыках, как запястье заломило, заставляя поморщиться.

— Я здесь, госпожа. — Послышался голос хранительницы из темного угла, давая мне повод расслабиться.

Но не до конца, конечно. В обществе мадам я уже никогда не смогу чувствовать себя непринужденно. Думаю, теперь я вообще буду смотреть на нее, ее сыновей и невесток иначе. Так как и должна была смотреть на них изначально. Святая Мария, как наивна я была, обманчиво полагая, что они от нас отличаются только образом жизни. Только? Это и было основной причиной держаться от них подальше.

Да, то происшествие в павильоне стало переломным моментом.

Наверняка, моя паника была очевидна мадам Бланш, и все же она подошла к моей кровати и наклонилась, разглядывая мое болезненное лицо.

— Как ты чувствуешь себя, ma chèrе? — Прошептала она, а я просто радовалась тому, что она не пытается до меня дотронуться.

— Хорошо. Отлично. — Прохрипела я, пристально следя за ней, словно ожидая подвоха.

— О, не смотри на меня так! Не смотри! — Вздохнула сокрушенно мадам, пододвигая к моей кровати стул и опускаясь на него. — Никому не понять, что я вытерпела за эту неделю. Как винила себя и корила.

Да брось, ты просто боялась, что напугала меня до такой степени, что я не захочу здесь оставаться и от страха тоже выкинусь из окна. А это вполне вероятное развитие событий, ведь от сцены с демонстрацией клыков легко можно было тронуться.

— Ты ведь простишь своего друга? — Ласково прошептала она, наклоняясь ближе. — Я просто не сдержалась, mon ami, я никогда бы не причинила тебе вред. Милое дитя, ты должна понимать, что в произошедшем не только моя вина. Все же нельзя быть такой соблазнительной. — И она тихонько рассмеялась, словно это было просто доброй шуткой.

— Да. — Протянула я, стараясь улыбаться. — Вы уж меня за это простите.

Она все верно истолковала, потому вновь вернула мне необходимое расстояние, отклоняясь.

— Мы все очень о тебе волнуемся. — Казалось, она оправдывается. А такой аристократически красивой, сильной, властной женщине это совершенно не шло. — Доктор сказал, что твоей жизни не угрожает опасность, но нам ли не знать, как человек слаб и хрупок. — Когда я промолчала, она кинула взгляд на стоящие на тумбе цветы. — Тебе нравиться? — Я легонько кивнула. — Это все Каин. Он такой внимательный к дамам, совершенно на своего брата не похож. — На этих словах она нахмурилась и опустила глаза. — Мa chèrе, он не простит мне этого.

Не знаю, что заставило меня сомневаться в личности этого «он», ведь очевидно то, что главе клана до меня никакого дела нет.

— Пока ты не перестанешь злиться на меня. — Добавила просящей интонацией мадам.

— Тогда передайте господину Каину, что я совершенно на вас не сержусь. — Эта фраза далась мне нелегко. И не потому что была ложью чистой воды, а потому что я была еще не готова произносить подряд так много слов.

И в наступившем молчании создалось неловкое ощущение моего ожидания и ее растерянности.

— У меня два сына, ma chèrе. Лучше скажи, что передать другому.

Загрузка...