Даже несмотря на то, что большинство наиболее дорогих частей интерьера, вроде искусной лепнины, а также часть шикарной мебели, были вынесены из "Националя" на народные нужды, столовая отеля всё ещё выглядела довольно роскошно. И эта роскошь не была более сокрыта за цензом в целую учительскую зарплату за день пребывания здесь.
Не было необходимости прилично выглядеть, чтобы тебе не начистили бока головотяпы, едва появись ты на пороге гостиницы в слегка потрёпанном или недостаточно дорогом пальто. Не нужно было выкладывать огромные деньги за самые обычные продукты, вроде свежего хлеба или супа из овощей. Конечно, теперь икры здесь тоже не поешь. За то запеканка или борщ, например, отпускаются по вполне себе вменяемой цене и доступны каждому, кто только захочет зайти сюда поесть.
Да, не то чтобы теперь это особо популярное место в Москве. Особенно учитывая, что вся эта роскошь теперь ощущается не как золотая мечта, а как лютая пошлость и банальность, построенная на рабочей крови. Но сам факт её доступности для каждого... воодушевляет. Всё же, чего-то мы уже добились. Хотя, конечно, война ещё не окончена, а враги революции только множатся. Но, то ли ещё будет?
Вот ещё каких-нибудь двадцать лет, и все будут одинаково богатыми. У каждого в мире будет возможность есть икру на завтрак, чужой труд будет цениться по достоинству, а такая лепнина и мебель станет обыденностью в каждом доме! Эх, дождаться бы...
Пока я посреди пустующего зала думал о том, как скоро наступит славное время в нашей стране, ко мне незаметно подошёл Йозеф:
– Привет, Феликс.
– А? – в задумчивости, я сначала не понял, кто меня зовёт, но почти сразу же развернулся к товарищу, – О, привет! Что за хмурый вид?
– Да так, ничего, – он покачал головой, – Не бери в голову.
– Ладно, допустим. Расскажешь, почему позвал меня сюда, а не в нашу булошную на углу у конторы? А то я был несколько озадачен, когда ты сказал, что сегодня будем обедать тут.
– У меня тут просто была встреча с одним важным товарищем из Моссовета.
– О, так вот почему ты грустный. Тебя опять отчитывали за всю контору? По какому поводу?
– Нет-нет! Не совсем... В общем, это было даже полезно, ибо нам дали подсказку по делу профессора, но давай пока не будем о работе. В конце концов, у нас обед.
– И что, думаешь здесь неплохо кормят?
– Думаю, что разнообразие нам не помешает.
С этими словами он смело зашагал к стойке, за которой стояла тощая старая кошка с недовольной мордой в смешном поварском переднике. Перед ней, на витрине, было разложено много всяких блюд, все из них были исключительно простыми. Единственным исключением была выпечка. В наше голодное время, одним из главных кулинарных изысков, которым себя можно было побаловать, были булочки, ватрушки, шаньги и прочие хлебные вкусности. Особенно, среди прочего, выделялись завитушки, политые сладким медовым сиропом, со стойким запахом и привкусом корицы.
Они лежали в центре витрины, как бриллианты, в коллекции какого-нибудь британского музея, будучи главным украшением меню. При одном только взгляде на них, наворачивались слюнки, однако, это позыв мне с силой пришлось подавить, и когда Йозеф стал обыденно заказывать за нас двоих, вмешаться в этот процесс на словах об этих булочках с корицей:
– Нет, две булочки не надо!
Мой товарищ удивлённо посмотрел на меня:
– Ты что же, не будешь? Мы вроде всегда берём их в той булошной, не думаю что эти сильно хуже тех...
– Нет-нет! Я не беру их не потому, что сомневаюсь. Выглядят они вполне себе аппетитно! Просто я решил отказаться от некоторых излишков.
– Правда? Почему это?
– Решил следить за своим состоянием. А то, знаешь, я начинаю терять форму к своим тридцати пяти!
– Послушай, Феликс, с чего ты взял, что...
Тут его прервала недовольная буфетчица:
– Вы будете это обсуждать тут или будете заказывать? Я не могу полтора часа слушать ваши россказни!
– Да-да, простите! – сказал я и обратился к другу, – Заказывай дальше.
– Ну... Ладно, в общем... Всё с едой, давайте вовсе без булочек! – сказал койот, – И ещё две кружки крепкого чёрного чаю без сахара.
Мы дождались, пока нам выдадут еду, сели за дальний столик, где Йозеф спросил у меня, приступая к своей ухе:
– Зачем ты перед ней извинился? Она же нахалка!
– Да так, было как-то неудобно, что мы время отнимаем.
– У кого? Тут кроме нас никого нет! И это её работа, как образцовой работницы столовой: выслушивать заказы клиентов, даже если они отвлеклись на поговорить. Вот она бы не умерла, если бы мы с тобой сейчас поговорили за стойкой. Её то это как касается?
– У тебя после вызов на ковёр всегда такое настроение с кем-нибудь поругаться. И коли считаешь, что извиняться, не стоило, что же ты с ней не поцапался в итоге по этому поводу?
– Да как-то неудобно стало после того, как ты уже извинился.
Мы оба синхронно усмехнулись. Затем койот, уже успевший умять уху и перейти к салату, сменил тему:
– И всё-таки, почему ты решил, что теряешь форму?
– Да нет особой причины. Просто устал от того, что ты у нас кулаки, а я мозги. Хочется, если что вдруг, уметь за себя постоять. Ну знаешь, вдруг придётся подраться с кем-то без тебя или если ты не сдюжишь.
– Ты же всё ещё отлично стреляешь! У храма ты прекрасно справился. Кто бы ещё смог сдержать такую толпу?
– Ну, с огнестрелом то не в счёт. Это ж разве навык? Так, просто способность, которая дана мне с детства и которой я пользуюсь всю жизнь. А вот вдруг будет драка на саблях? А я буду без пистолета и тебя под рукой?
– Что ж ты мне раньше не сказал? Я могу тебя научить.
– Правда?
– Да. С маханием шашкой или ножом точно. У нас, в армии, были основы фехтования. Да и на войне я опыта поднабрал. Чему-то, глядишь, да и научу. Знаешь, я ведь перед тем, как меня пригласили в ЧК, мог стать инструктором для красных кавалеристов!
– Правда? Не жалеешь, что ушёл в контору?
– Ни капли. Мне здесь нравится, хоть и приходиться разгребать что-то навроде этого случая с вирусом, но да кому я рассказываю? Тебе ведь тоже приятно работать в Особом отделе?
– Не смотря на всё... Да, пожалуй, что так. У нас не плохо. По крайней мере не скучно.
– И, к слову, о том, жалею ли я. Если я буду тебя учить, то получается, что я ничего и не потеряю от тех возможностей, которые могли бы у меня быть, обучай я кавалеристов. Воспитаю уж настоящего коммуниста, который хорош и с винтовкой, и с мечом, и с пером.
– Идеальный гражданин по мнению древних греков?
– Правда? Не знаю ни одного древнего грека, но если они считали также, то я их полностью поддерживаю.
– Слушай, а ты бы не хотел побывать в Греции?
– Я ровным счётом ничего о ней не знаю! Знаешь ли, в сибирской старообрядческой школе мне об этом ничего не говорили. Как и в трущобах Петербурга. Но, почему бы и нет? Там всё ещё есть те древние греки, которые рассказывали про идеального гражданина?
– Нет, но мы можем посмотреть на то, что от них осталось. А ещё погулять по Константинополю, съесть по гиросу, покататься на автомобиле по Лаконии, посмотреть на Акрополь, руины древних театров... В общем, мне кажется, там есть что поделать.
– Ну тогда решено! Закончится война с белыми, закончится война эта война с турками у греков, и всё, можем ехать на первый же отпуск.
– Ха! К тому моменту, может, Греция уже будет частью нашей мировой коммуны! Как и Турция!
– Думаешь? Мне кажется, что не смотря на удалость нашей армии, мы всё же остановимся на Польше и Финляндии. Всё же Ноябрьская революция провалилась, едва ли без Германии мы сможем зажечь пожар мировой революции. Скорее всего остановимся в старых границах и будем мирно строить рабочее государство дальше.
– Как ты недооцениваешь товарища Троцкого.
– Кажется, что даже переоцениваю. Без обид к нему, но на должность командира всей красной армии есть, и кто-нибудь поумнее. Тухачевский, Ворошилов, Сталин, Дзержинский или...
– Брусилов?
– А хоть бы и Брусилов! Под его командованием служить было вполне неплохо! Уж лучше, чем с Алексеевым!
– Староват твой Брусилов.
– А кто из нас молод?
– Ох, ладно, не наши это заботы. Мы своё дело сделаем. Революция победит, а потом мы с тобой поедем в Грецию, чтобы там ни было. Таков план.
– И он хороший, – сказал Йозеф, допив и чай, – Но у меня есть план на более близкое время: сейчас ты хотя бы доешь первое, и пока ещё у нас есть время, пойдём немного прогуляемся, пока солнце высоко и допрашивать очередного свидетеля не надо. А то чувствует моё сердце, что с этим делом спокойствие нам ещё долго не светит!
– Что ж, это план даже лучше!