Апостол Павел

Глава XI ДОРОГА В ИЕРУСАЛИМ

Тарсянину было почти пятьдесят, когда он в сопровождении горстки соратников отправился в путь вдоль моря. Дорога шла по берегу через Смирну, в обход Пергама, а дальше тянулась вокруг залива Эдремит. Они направлялись в Троаду. Павел решил вернуться в Македонию, а затем двинуться в Ахаию — полуостров, соединявшийся с Южной Грецией Коринфским перешейком.

Павел не скрывал, что конечной целью его путешествия должен был стать Иерусалим.

Так и слышишь, как Павел шепчет сам себе: «Побывав там, я должен видеть и Рим» (Деян 19:21). Может, он предчувствовал, что Вечный город станет центром объединения христиан? Вполне вероятно, ведь он умел слушать Бога. И был соработником Его. Его апостольское служение предстает как безостановочное движение вперед. Дорога на Дамаск вывела Павла на всемирные пути. Ему казалось, что все страны, где еще не звучало слово о Христе, ждут его появления. Он напишет римлянам: «Ныне же, не имея такого места в сих странах, а с давних лет имея желание придти к вам…» (Рим 15:23).

Он шагал по дороге, и его томила новая идея. Еще во время собрания в Иерусалиме кто-то предложил сделать сбор пожертвований в пользу матери-церкви. От имений антиохийской общины Павел и Варнава предложили тогда собрать средства. Это обещание не было включено в договор, заключенный между церквями. Однако Павел считал себя обязанным сделать это. В Эфесе он принял решение перейти к действиям: сбор пожертвований должен был затронуть церкви Малой Азии и Греции. Пусть иерусалимская церковь была причиной последних несчастий Павла, он хотел об этом забыть. Этот сбор пожертвований должен был воплотить мысль пророка Исаии о единстве верующих.

Кому же предназначались средства? Павел сам уточняет: это подаяние «для бедных между святыми в Иерусалиме» (Рим 15:26), то есть для нуждающихся христиан. Когда-то в иудейском обществе было мало очень богатых или очень бедных людей. Но из года в год пропасть между ними росла. Во времена Павла Иерусалим уже кишел нищими, среди которых оказались и галилеяне, прибывшие в город вслед за Христом. После распятия Иисуса они упорно оставались в граде Давидовом, а их семьи умирали с голоду. Иерусалимская церковь помогала им как могла, но ее средства были очень ограничены. Павел твердил, что долг всех церквей помогать первой из них — иерусалимской, где бы они ни были: «Усердствуют, да и должники они перед ними. Ибо если язычники сделались участниками в их духовном, то должны и им послужить в телесном» (Рим 15:27).

Отдавшись этой миссии душой и телом, Павел предложил коринфянам последовать примеру македонян, которые «среди великого испытания скорбями» и несмотря на «глубокую нищету» проявили, по его словам, «богатство радушия». Жители Коринфа должны поступить так же! Однако коринфяне к жертвованию были не готовы.

Каждой общине Павел отправлял такие угрожающие инструкции, что они походили на приказы военачальника: беречь средства, складывать их неделя за неделей в ожидании его, Павла. Только он мог все контролировать и выбрать себе сопровождающих, с которыми отвезет деньги в Иерусалим. Такой способ действий полностью противоречил существовавшей до сих пор практике доставки ежегодных пожертвований на иерусалимский храм: обычно этим занимались уважаемые люди города, которые до момента отправки денег сами распоряжались собранным. Насколько благожелательно отнеслись общины к идее сбора средств, настолько же неприязненно восприняли они притязания Павла на единоличную ответственность в этом мероприятии. Самым серьезным оказалось то, что критиковать Павла стали не только обращенные из иудеев, но и «боящиеся Бога».

На самом деле, это новое сопротивление указаниям Павла подпитывали давние обиды, возникшие по другому поводу. Павел отказывался от финансовой помощи коринфских христиан, а они сочли себя обиженными. По какому праву он отвергал чистосердечные дары, которые позволили бы ему лучше выполнять свою миссию? Он хочет жить трудами рук своих? Не гордыня ли это? Несмотря на впечатляющий ответ Павла — «Не апостол ли я? Не свободен ли я?» — его отказ вызвал отчуждение, которое так никогда и не исчезло. К тому же посланцы, которых Павел регулярно отправлял в Коринф, покидая город, были вынуждены просить денег, и в этом им никогда не отказывали. Коринфяне ничего не понимали — поставим себя на их место, — и замешательство переросло в гнев.

Теперь уже Павла упрекали за то, что он наложил на христиан Коринфа бремя подаяния, несоразмерное с их доходами. А когда общины увидели, что им не позволяют распоряжаться средствами, они пришли в негодование, и возникли подозрения в растрате денег. Ситуация в Коринфе накалилась до предела, о чем вскоре Павлу и сообщили. Он почувствовал себя непонятым и разочарованным. Оказавшись в затруднительном положении, Павел, как и каждый раз, прибег для убеждения оппонентов к письменному обращению. Он напомнил коринфянам, что они сами первыми согласились с его планами. Они хотят отказаться от своих обещаний? Тут стратег в Павле побеждает бойца-тактика: он лишь хотел высказать свою точку зрения. Пусть коринфяне сами определяют размер своих пожертвований. Будут избраны и другие сопровождающие, один из них — от церквей Асии, которого все хвалят: «А как вы изобилуете всем: верою и словом, и познанием, и всяким усердием, и любовью вашею к нам, — так изобилуйте и сею добродетелью. Говорю это не в виде повеления, но усердием других испытываю искренность и вашей любви. Ибо вы знаете благодать Господа нашего Иисуса Христа, что Он, будучи богат, обнищал ради вас, дабы вы обогатились Его нищетою» (2 Кор 8:7–9).

Достаточно ли этого письма? Тит, по-прежнему остававшийся в Коринфе, должен был защищать то, о чем говорилось в этом послании.

А Павел, как всегда, шагал вперед. Все пейзажи, проплывавшие мимо него, напоминали о чем-то бывшем в прошлом. Прежде чем вырисовался на горизонте город Троада, вначале Геллеспонт, Эгейское море, а затем залив Эдремит и гора Ида вызвали в его душе множество воспоминаний? Но разве это имело значение? Найти в Троаде Тита — вот что занимало Павла. Однако Тита он не обнаружил. Тревога Павла росла: «Придя в Троаду для благовествования о Христе, хотя мне и отверста была дверь Господом, я не имел покоя духу моему, потому что не нашел там брата моего Тита» (2 Кор 2:12–13).

Почему же Тит не явился на встречу с Павлом?

Вместо Тита появляется Лука. Это вполне в его духе — как врача, слишком поглощенного другими заботами, чтобы присутствовать постоянно. Прибыв из Филипп, Лука пересек Эгейское море, чтобы присоединиться к маленькой группе, что уже находилась в Троаде. Лука сообщил нам имена своих спутников: Сосипатр из Верии, Аристарх и Секунд из Фессалоники, Гай из Дервии, Тимофей, Тихик и Трофим из Асии. По всей видимости, именно они должны были доставить собранные пожертвования.

Лука пишет, что в Троаде он оставался неделю и стал свидетелем случая, который не мог забыть: «В первый же день недели, когда ученики собрались для преломления хлеба, Павел, намереваясь отправиться в следующий день, беседовал с ними и продолжил слово до полуночи. В горнице, где мы собрались, было довольно светильников. Во время продолжительной беседы Павловой один юноша, именем Евтих, сидевший на окне, погрузился в глубокий сон…» (Деян 20:7–9). Как видим, Лука честный хронист. В XVII веке Джонатан Свифт, автор знаменитого «Путешествия Гулливера», но также и декан собора Святого Патрика в Дублине, выберет тему для одной из своих проповедей — «О сне в церкви» и вспомнит случай с Евтихом: даже святой Павел нагонял сон на своих слушателей.

Еще одна деталь: под влиянием усыпляющих речей Павла несчастный Евтих, сидевший на окне, упал с третьего этажа. Его сочли мертвым. Павел бросился к юноше, обнял его и сказал, чтобы всех успокоить: «Не тревожьтесь, ибо душа его в нем».

«Взойдя же, — продолжает Лука, — и преломив хлеб и вкусив, беседовал довольно, даже до рассвета, и потом вышел. Между тем отрока привели живого, и немало утешились» (Деян 20:10–12).

Но Тит все не появлялся! Не выдержав ожидания, Павел сел на корабль раньше назначенного времени. Он снова оказался в Европе и высадился, как уже это делал, в Неаполе. Тита он решил не дожидаться. Павел терпеть не мог, когда не исполняли данного ему обещания.

Нет сведений о том, какой путь избрал апостол. По всей видимости, он сначала отправился в Филиппы, где после стольких мытарств мог рассчитывать хоть на какое-то утешение. Дорогие его сердцу филиппийцы! Но даже этим своим образцовым ученикам он говорит о тревоге, отныне поселившейся в его сердце: «Берегитесь псов, берегитесь злых делателей, берегитесь обрезания» (Флп 3:2).

Он покинул Филиппы и восстановил связи с церквями в Фессалонике и Верии. Добрался ли он до берегов Адриатики? «…Благовествование Христово распространено мною от Иерусалима и окрестности до Иллирика», — писал апостол.

Мы не всегда можем двигаться за апостолом след в след: он уезжал и возвращался, делал остановки, проповедовал, наставлял, спорил. Однако тревога терзала Павла: где же Тит? Что делает Тит? Во Втором послании к коринфянам он вспомнит об этом трудном для него времени: «Ибо, когда пришли мы в Македонию, плоть наша не имела никакого покоя, но мы были стеснены отовсюду: отвне — нападения, внутри — страхи» (2 Кор 7:5).

Наконец-то появился Тит! Он принес добрые вести! Тит, вернейший из верных, договорился о том, что сбор пожертвований пойдет по новым правилам. Ему удалось погасить неприязнь, утвердив при этом — замечательный успех! — исключительный авторитет Павла. Он даже добился того, чтобы вернувшиеся к идеям Павла христиане публично отреклись от иудействующих.

Павел поспешил выразить свою радость и свою благодарность коринфянам: «Но Бог, утешающий смиренных, утешил нас прибытием Тита, и не только прибытием его, но и утешением, которым он утешался о вас, пересказывая нам о вашем усердии, о вашем плаче, о вашей ревности по мне, так что я еще более обрадовался» (2 Кор 7:6–7). Обращенные Павлом в христианство в Коринфе были так пристыжены, что плакали! «Теперь я радуюсь не потому, что вы опечалились, но что вы опечалились к покаянию… Ибо печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению, а печаль мирская производит смерть. Ибо то самое, что вы опечалились ради Бога, смотрите, какое произвело в вас усердие, какие извинения, какое негодование на виновного, какой страх, какое желание, какую ревность, какое взыскание!» За этим следует краткое заключение, совершенно в духе апостола: «По всему вы показали себя чистыми в этом деле» (2 Кор 7:9—11).

Перечитывая это послание, невозможно не восхищаться личностью Павла, его открытостью братьям по вере: он не скрывает, даже когда кризис миновал, что на сердце по-прежнему тяжесть, а душа полна разочарования:

«О, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию! Но вы и снисходите ко мне. Ибо я ревную о вас ревностью Божиею; потому что я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою. Но боюсь, чтобы, как змий хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, уклонившись от простоты во Христе. Ибо если бы кто, придя, начал проповедывать другого Иисуса, которого мы не проповедывали, или если бы вы получили иного Духа, которого не получили, или иное благовестие, которого не принимали, — то вы были бы очень снисходительны к тому». Но вот берет верх его основная черта: «Но я думаю, что у меня ни в чем нет недостатка против высших Апостолов: хотя я и невежда в слове, но не в познании» (2 Кор 11:1–5).

Зиму 55/56 года Павел провел в Македонии. Он наконец принял решение: собранные пожертвования он сам повезет в Иерусалим. И еще Павел решил идти через Коринф: то ли проконтролировать сбор средств, то ли проверить, как к нему относятся в городе.

В это время года навигация, скорее всего, была запрещена, и Павел отправился сухопутным путем. Он пересек Фессалию с севера на юг, прошел по Аттике, не миновал и ущелья Фермопилы. Не намеревался ли он дойти до Афин? Никогда! Он двинулся на Фивы, где, конечно, не мог не вспомнить о великой тени Эдипа. После крепости в Элефтерах дорога спускалась к Элевсинам. И вот, наконец, перешеек, который так хорошо был ему знаком.

В Кенхреях, куда Павел добрался к началу лета, на него, наверное, нахлынули дорогие сердцу воспоминания о Приске и Акиле. Но супруги теперь пребывали в Риме. А Павел прошагал дальше, к Коринфу, по поднимавшейся вверх дороге, по которой так часто ходил во время своего первого пребывания в городе. В огромном городе ничего не изменилось. По-прежнему взгляд упирался во вздымающуюся вершину Акрокоринфа, и по-прежнему раздражал развратный языческий храм на вершине.

Как же примут Павла в Коринфе? Он не уставал задавать себе этот вопрос.

Гай встретил апостола с распростертыми объятиями. Позднее Павел написал, что он был «его гостем и гостем всей церкви». Гая связывали с Павлом священные узы: апостол собственноручно крестил его. Павел был ободрен тем, что коринфяне отреклись от иудействующих, и мечтал теперь о всеобщем примирении. Все лето он посвятил этой цели. Павел попытался прибегнуть к старинной процедуре, о которой упомянуто еще во Второзаконии: если двое старейшин вошли в открытый конфликт, они могут потребовать суда. Можно ли считать, что Павел готов был пойти на уступки? Ни в коей мере. Он всегда оставался собой: Павел без обиняков заявил, что на суде будет ревностно защищать свои взгляды. Такая позиция апостола, о котором думали, что он смягчился, привела к наихудшим последствиям: в коринфской общине снова победили иудействующие.

Павел потерпел поражение — Коринф так и не стал его городом. Осенью ему пришлось вернуться в порт Кенхреи, испытав жестокое разочарование. Лишь через много недель в душе его снова воцарился покой. Но началась зима, и пускаться в путешествие было невозможно. Павел ощутил необходимость написать еще одно послание, чтобы четко сформулировать то, в чем был убежден. До этого ему всегда приходилось писать в случае крайней необходимости: то нужно было поддержать веру паствы, то поразить противников, поэтому он сразу же разъяснял суть дела, наносил удар за ударом, формируя и укрепляя фундамент своего учения. О форме изложения думать не приходилось. В Кенхреях у него появилось свободное время. Он решил построить сочинение по правилам, которым его обучал когда-то учитель Гамалиил. В этом послании Павел хотел высказать все, во что верил.

Прежде чем приняться за работу, апостол послал за писцом Терсием. Продиктовал послание. Так возникло произведение, которое Лютер назвал «сердцем и мозгом всех книг». Послание к римлянам — несравненный памятник мысли Павла.

Какой мощный порыв ощущается уже с первых строк! «Павел, раб Иисуса Христа, призванный Апостол, избранный к благовестию Божию, которое Бог прежде обещал через пророков Своих, в святых писаниях, о Сыне Своем, Который родился от семени Давидова по плоти и открылся Сыном Божиим в силе, по духу святыни, через воскресение из мертвых, о Иисусе Христе Господе нашем, через Которого мы получили благодать и апостольство, чтобы во имя Его покорять вере все народы, между которыми находитесь и вы, призванные Иисусом Христом, — всем находящимся в Риме возлюбленным Божиим, призванным святым: благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа» (Рим 1:1–7).

Это строки великого, величайшего Павла. Но тут не хватает одной детали, с которой начинались остальные послания: нет обращения к церкви, которой адресуется письмо. Причина этого самая простая: римская церковь пока не существует.

Кто принес христианство в Рим? Вспомним о том великом потоке, который несколько раз в год увлекал иудеев диаспоры в Иерусалим. Направлялись туда и римские евреи, чтобы вознести молитву в иерусалимском храме, а возвратившись, говорили только об Иисусе Христе, наконец-то воплотившемся Мессии. Они торопились сообщить о нем в ближайшей синагоге, взволновав одних и раздосадовав других. Похоже, никакой церковной общины при этом не создавалось. Сегодня полагают, что, возможно, существовали разрозненные маленькие группы христиан, верования которых были весьма зыбки и противоречивы, что не должно удивлять, принимая во внимание отсутствие всякой организации.

Кто же рассказал Павлу о римских христианах? Один из фрагментов послания сообщает нам, что, желая добраться до Испании, Павел нуждался в помощи, вероятно, в помощи финансовой. Еще один эпизод — сравнение слабых и сильных — свидетельствует, что он имел некоторые сведения о религиозных верованиях в Риме. Может, его просветили Акила и Приска? Но в остальном ничто пока не указывает на определенного адресата. Так к кому же Павел обращался?

Дитер Хильдебрандт, исследования которого отличаются глубиной и оригинальностью анализа, сформулировал на этот счет гипотезу, которую можно изложить одной фразой: это послание, «эта недостижимая вершина», никогда не предназначалось только римлянам. И исследователь добавляет фразу, способную привести читателя в восторг: «Название этого послания — одна из величайших литературных мистификаций своего времени».

Павел, осознавая свою вселенскую миссию, ощущая себя проводником воли Господа, просто не мог не обратиться к Вечному городу, центру мира, средоточию могущества, очагу цивилизации. Пусть послание и не предназначается какой-то конкретно группе римлян, оно должно содержать в названии слово, символизирующее ослепительное величие, — Roma. То, что Отцы Церкви при формировании Нового Завета поставили Послание к римлянам первым из всех текстов Павла, по времени написания самое последнее, подтверждает верность нашего хода мыслей.

Не будем, однако, заходить слишком далеко, оценивая этот парадокс. Римляне имеют отношение к этому посланию такое же, какое имели к посланиям Павла филиппийцы, коринфяне или галаты. Разница в том, что Павел всех тех своих корреспондентов знал — и не знал римлян. Таким образом, ему не нужно было на этот раз вступать с ними в полемику или утверждать свой авторитет. Поэтому стиль избран Павлом иной.

По мнению толкователей, он видел перед собой и евреев-христиан, и новообращенных из язычников, и правоверных иудеев, а их в Риме было немало. Более того, Павел внутренним взором видел и иудействующих — своих постоянных оппонентов, которых он в Риме, как и в других местах, попытался опередить. Так кому же все-таки адресовано Послание к римлянам? Всем.

В первую очередь Павел думает о христианах: «Прежде всего благодарю Бога моего через Иисуса Христа за всех вас, что вера ваша возвещается во всем мире» (Рим 1:8). И дальше он продолжает, усиливая сказанное: «Свидетель мне Бог, Которому служу духом моим в благовествовании Сына Его, что непрестанно воспоминаю о вас, всегда прося в молитвах моих, чтобы воля Божия когда-нибудь благопоспешила мне придти к вам» (Рим 1:9—10). Он развивает эту тему: «Не хочу, братия, оставить вас в неведении, что я многократно намеревался придти к вам (но встречал препятствия даже доныне), чтобы иметь некий плод и у вас, как и у прочих народов. Я должен и Еллинам и варварам, мудрецам и невеждам. Итак, что до меня, я готов благовествовать и вам, находящимся в Риме» (Рим 1:13–15).

На первый взгляд трудно объяснить, почему, обращаясь к язычникам, он уделяет столько внимания проблемам иудейского вероучения. Но Павел логичен: он не может нести весть, которая возродит человечество, не представив Иисуса как еврея, Сына Бога иудеев. Иначе говоря, язычники, приняв Иисуса, должны одновременно принять иудаизм. За исключением, конечно, тех принудительных правил, о которых уже велось столько дискуссий.

В отличие от критики XIX века, видевшей в Послании к римлянам сочинение о проблемах вероучения, критики века XX утверждают, что это проект примирения. Ведь конфликты, раздиравшие молодую религию, угрожали и новообращенным в Риме. Павел, похоже, опасался этого и записал тревожное заклинание: «Посему принимайте друг друга, как и Христос принял вас в славу Божию» (Рим 15:7).

Влияние Послания к римлянам в истории огромно. И не только в эпоху, когда оно было написано, но и в последующие. В V веке, когда возникли серьезные споры об обоснованности спасения, к нему обращались, чтобы положить этим спорам конец. Невозможно сейчас детально изложить аргументацию Павла: пришлось бы привести Послание к римлянам полностью. В XVI веке послание оказалось в центре реформ Лютера. Кальвин нашел в нем основы своей доктрины.

Любой читатель, обращаясь к Посланию к римлянам, поражается его стройной и выверенной композиции.

Это не означает, что в послании содержится, как иногда заявляли, вся сумма теологических знаний, что это «энциклопедия христианства»; сейчас исследователи указывают на множество лакун. Текст можно разделить на две части: первая (главы 1—10) предлагает христианам путь обретения спасения; вторая (главы 11–14) посвящена объяснению того, почему столько иудеев, современников Христа, отвергли предложенное им спасение.

Первые четыре главы объясняют волю Бога, состоящую в том, чтобы не быть навязанным людям, но быть открытым ими. Если некоторые признали Божью доброту, то другие ее презрели, чем оскорбили Господа и вызвали его гнев: «Ибо открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих истину неправдою. Ибо, что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны. Но как они, познав Бога, не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце» (Рим 1:18–21).

Павел признает, что язычники могли почувствовать присутствие Бога, но считает: если они ничего не сделали для своего спасения, то также заслуживают гнева Божьего. А что же иудеи? Они получили столько милостей от Создателя, что теперь, если они нарушают закон, нет им никакого снисхождения: «Вот, ты называешься Иудеем, и успокаиваешь себя законом, и хвалишься Богом, и знаешь волю Его, и разумеешь лучшее, научаясь из закона, и уверен о себе, что ты путеводитель слепых, свет для находящихся во тьме… как же ты, уча другого, не учишь себя самого? Проповедуя не красть, крадешь? говоря: “не прелюбодействуй”, прелюбодействуешь? гнушаясь идолов, святотатствуешь? Хвалишься законом, а преступлением закона бесчестишь Бога? Ибо ради вас, как написано, имя Божие хулится у язычников. Обрезание полезно, если исполняешь закон; а если ты преступник закона, то обрезание твое стало необрезанием» (Рим 2:17–19, 21–25).

Павел настойчиво обращается к своим братьям-иудеям: «Итак, что же? имеем ли мы преимущество? Нисколько. Ибо мы уже доказали, что как Иудеи, так и Еллины, все под грехом» (Рим 3:9). Это рассуждение заканчивается доказательством, исполненным глубокого смысла: «Но мы знаем, что закон, если что говорит, говорит к состоящим под законом, так что заграждаются всякие уста, и весь мир становится виновен пред Богом, потому что делами закона не оправдается пред Ним никакая плоть; ибо законом познаётся грех. Но ныне, независимо от закона, явилась правда Божия, о которой свидетельствуют закон и пророки, правда Божия через веру в Иисуса Христа во всех и на всех верующих, ибо нет различия, потому что все согрешили и лишены славы Божией, получая оправдание даром, по благодати Его, искуплением во Христе Иисусе» (Рим 3:19–24).

Павел говорит об Аврааме, которому «вера вменилась в праведность»: «Когда вменилась? по обрезании или до обрезания? Не по обрезании, а до обрезания» (Рим 4:10). Он снова обращает внимание на парадокс: новая вера предлагается язычникам через приобщение к старой вере, которой они не знают. Это дает повод некоторым комментаторам утверждать, что Послание к римлянам было написано для примирения в Риме иудействующих и обращенных в христианство язычников.

В той же третьей главе несколько невыразительных на первый взгляд слов вдруг открывают нам вершину мысли Павла: «Ибо мы признаём, что человек оправдывается верою, независимо от дел закона» (Рим 3:28).

Вот мы и прочли то, что теологи именуют «оправдание верой». Заменяя верой закон в качестве источника спасения, Павел предлагает человечеству революционный путь. Он дает мощный импульс развитию Церкви, фактически не ограниченный временем. Но в течение первых пятнадцати веков существования христианства этого понимания не было. Почему? Потому что оправдание верой — путь радикальный, он требует другой организации самосознания. И, вероятно, другого уровня общественного устройства. Человек, не полагаясь полностью на милость Божью, из внутреннего, подсознательного страха идет на компромисс, убеждая себя: он получит спасение, если не будет преступать заповеди. Римская церковь приложила все старания, чтобы создать каталог строгих правил, которым должен следовать христианин. Подчеркнем: внешний христианин, социумный. Эти правила соотносились с заповедями Моисея.

Достаточно было немецкому монаху Лютеру, возмущенному торговлей индульгенциями, внимательно прочесть Послание к римлянам, и он убедился, что нашел ответ: главное — вера, деяния — второстепенны. Но, может, все не так прозрачно, как представлялось Лютеру? Павел добавляет: «Итак, мы уничтожаем закон верою? Никак; но закон утверждаем» (Рим 3:31). На это кажущееся противоречие Лютер нашел ответ: «Вера исполняет все законы. Деяния никоим образом закон не исполняют».

Главы с пятой по восьмую излагают то, что должен знать новообращенный или язычник, готовый принять христианство. Крещение позволяет верующему избежать греха, потому что Иисус, приняв распятие, смыл грех Адама и подарил вечную жизнь как евреям, так и язычникам. Глава девятая говорит о язычниках, которые не искали веры, но получили ее. «А Израиль, искавший закона праведности, не достиг до закона праведности. Почему? потому что искали не в вере, а в делах закона» (Рим 9:31–32).

Главы десятая и одиннадцатая наполнены размышлениями Павла: что сближает и разделяет язычников и иудеев? Двенадцатая указывает, что должен делать христианин, чтобы угодить Богу: «Любовь да будет непритворна; отвращайтесь зла, прилепляйтесь к добру; будьте братолюбивы друг к другу с нежностью; в почтительности друг друга предупреждайте; в усердии не ослабевайте; духом пламенейте; Господу служите; утешайтесь надеждою; в скорби будьте терпеливы, в молитве постоянны; в нуждах святых принимайте участие; ревнуйте о странноприимстве. Благословляйте гонителей ваших; благословляйте, а не проклинайте. Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими. Будьте единомысленны между собою; не высокомудрствуйте, но последуйте смиренным; не мечтайте о себе; никому не воздавайте злом за зло, но пекитесь о добром перед всеми человеками. Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми» (Рим 12:9-18).

Тринадцатая глава предлагает христианину склониться перед властями, «ибо нет власти не от Бога». Каждому следует воздавать должное: «кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх, страх; кому честь, честь» (Рим 13:7). Христианин должен проникнуться уверенностью в близкое возвращение Христа, тут Павел себе не изменил. Четырнадцатая глава призывает принять «немощного в вере… без споров о мнениях» (Рим 14:1) и предписывает не судить брата своего: «Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает» (Рим 14:22).

Пятнадцатая глава — о любви между христианами как источнике духовного счастья: «Бог же надежды да исполнит вас всякой радости и мира в вере, дабы вы, силою Духа Святаго, обогатились надеждою» (Рим 15:13).

Павел возвращается к своим планам посещения Иерусалима и не скрывает, что его пугают возможные опасности: «Между тем умоляю вас, братия, Господом нашим Иисусом Христом и любовью Духа, подвизаться со мною в молитвах за меня к Богу, чтобы избавиться мне от неверующих в Иудее и чтобы служение мое для Иерусалима было благоприятно святым, дабы мне в радости, если Богу угодно, придти к вам и успокоиться с вами. Бог же мира да будет со всеми вами, аминь» (Рим 15:30–33).

Послание к римлянам — завещание Павла, ибо он уже никогда не напишет сочинения такого масштаба.

Мы так углубились в духовное наследие, оставленное нам Павлом, что вернуться к сбору пожертвований, звону золотых и серебряных монет нелегко. Но для Павла именно это стало главным. По мере приближения отъезда в его сердце росла тревога, и признаки этой тревоги неоднократно отмечал Лука. Павел прекрасно отдавал себе отчет: иудействующие ненавидят его, в Иерусалиме они по-прежнему сильны, а он идет именно туда — в Иерусалим. Почему же никто не отговорил его от этого опасного путешествия? Его пытались отговорить, но Павел оставался непреклонен и ничего слушать не хотел.

Кажется странным, что он не сел в Кенхреях на корабль. Однако северные ветры, дующие во время жары в Восточном Средиземноморье, сделали бы это путешествие невыносимым. Сегодня представляется маловероятным тот «заговор», о котором сообщает Лука: «Когда же, по случаю возмущения, сделанного против него Иудеями, он хотел отправиться в Сирию, то пришло ему на мысль возвратиться через Македонию» (Деян 20:3). Точно известно, что Павлу пришлось пройти семьсот десять километров на север. Наверное, он уже начал уставать от нескончаемых пеших переходов. Несколько человек из тех, что перевозили деньги, выехали раньше и ожидали Павла в Асии.

В следующем эпизоде рассказ Луки переключается с местоимения он на мы. Лука снова стал очевидцем происходящего. Эту часть его повествования столько обсуждали, столько критиковали и столько оспаривали! Многие уверены, что здесь Лука выстроил что-то вроде мизансцены в классическом античном духе, дабы описываемые события соответствовали создаваемому им образу Павла. Критики указывают на то, что Лука, кажется, совсем забыл о сборе пожертвований и лишь один раз — причем мимоходом — упоминает о нем.

Как же получилось, что Лука отправился вместе с Павлом в это путешествие, но не отметил, что передача средств иерусалимской церкви была единственной целью апостола? Лука рассказывает о том, как Павел отмечал Пасху и как стремился попасть в Иерусалим к Пятидесятнице. Однако в Послании к галатам Павел гневно осуждает основанный на еврейских праздниках календарь, который иудействующие хотели ввести в Галатии. Видимо, Лука немного ошибается, вот и все. Он писал текст, когда после смерти Павла прошло уже немало времени; он хотел, как пример будущим поколениям, показать апостола бесстрашно шагающим навстречу опасности. Разве из-за этого стоит подвергать сомнению все, что он утверждает?

Я, признаюсь честно, нахожу у Луки истину, которая меня удовлетворяет: он описывает всю череду обстоятельств, старается быть точным, мелкие детали выглядят правдоподобно. Но, разумеется, я стараюсь максимально проверять его утверждения.

Раздел собранных пожертвований произошел в Ассе, на северном берегу залива Эдремит. Иосиф Флавий сообщает, по каким правилам это обычно происходило: разнообразные монеты меняли на золото, а его распределяли между путниками. Золотые монеты зашивали в одежду; чтобы при движении они не звенели, следовало избегать резких и неожиданных жестов.

Следующие этапы путешествия нам известны: из Асса кораблем добрались до Митилен, порта на большом острове Лесбос, оттуда — на остров Хиос, родину Гомера. Потом остановка на Самосе, против мыса Микале, еще одна остановка — в Трогилионе, и путники прибыли в Милет.

Процветание этого большого города, расположенного недалеко от Эфеса, некогда столицы Ионии, началось во времена Александра Македонского. Вывоз сельскохозяйственных продуктов с богатых земель, окружавших Милет, и паломничество к святилищу Аполлона Дидименея привели к расцвету четырех городских портов. Сегодня не стоит искать их следы: река Меандр, нанося в устье почву, отдалила город от моря. Только трибуны театра, построенного во II–III веках, свидетельствуют о былом величии.

Лука сообщает, что «Павлу рассудилось миновать Ефес, чтобы не замедлить ему в Асии» (Деян 20:16). Не замедлить? Правда в том, что Павел вовсе не стремился в пасть волка. Но ничего удивительного, что ему захотелось встретиться со своими учениками и он позвал их присоединиться к нему. Лука снова пытается воссоздать то, что Павел говорил своим последователям: «Вы знаете, как я с первого дня, в который пришел в Асию, все время был с вами, работая Господу со всяким смиренномудрием и многими слезами, среди искушений, приключавшихся мне по злоумышлениям Иудеев; как я не пропустил ничего полезного, о чем вам не проповедывал бы и чему не учил бы вас всенародно и по домам, возвещая Иудеям и Еллинам покаяние пред Богом и веру в Господа нашего Иисуса Христа. И вот, ныне я, по влечению Духа, иду в Иерусалим, не зная, что там встретится со мною; только Дух Святый по всем городам свидетельствует, говоря, что узы и скорби ждут меня. Но я ни на что не взираю и не дорожу своею жизнью, только бы с радостью совершить поприще мое и служение, которое я принял от Господа Иисуса, проповедать Евангелие благодати Божией. И ныне, вот, я знаю, что уже не увидите лица моего все вы, между которыми ходил я, проповедуя Царствие Божие. Посему свидетельствую вам в нынешний день, что чист я от крови всех, ибо я не упускал возвещать вам всю волю Божию. Итак внимайте себе и всему стаду, в котором Дух Святый поставил вас блюстителями, пасти Церковь Господа и Бога, которую Он приобрел Себе Кровию Своею. Ибо я знаю, что, по отшествии моем, войдут к вам лютые волки, не щадящие стада; и из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою. Посему бодрствуйте, памятуя, что я три года день и ночь непрестанно со слезами учил каждого из вас. И ныне предаю вас, братия, Богу и слову благодати Его, могущему назидать вас более и дать вам наследие со всеми освященными. Ни серебра, ни золота, ни одежды я ни от кого не пожелал: сами знаете, что нуждам моим и нуждам бывших при мне послужили руки мои сии. Во всем показал я вам, что, так трудясь, надобно поддерживать слабых и памятовать слова Господа Иисуса, ибо Он Сам сказал: “блаженнее давать, нежели принимать”» (Деян 20:18–35).

После этих слов Павел замолк. Им овладело волнение. «Тогда немалый плач был у всех, и, падая на выю Павла, целовали его, скорбя особенно от сказанного им слова, что они уже не увидят лица его. И провожали его до корабля» (Деян 20:37–38).

До Коса их сопровождал попутный ветер. На следующий день они достигли Родоса, а еще через день — Патары на Ликийском побережье. Дальше корабль плыл в другом направлении, но путники нашли корабль, доставивший их до Тира после шести-семи дней плавания. В Тире уже существовала христианская община, и христиане, радушно встретив Павла, встревожились, узнав, что он отправляется в Иерусалим. Все пытались отговорить апостола ехать туда. Но он словно не слышал их. Через семь дней Павел распрощался с жителями Тира, сел на корабль и оказался в Птолемаиде, где столетия спустя возникнет город крестоносцев Сен-Жан-д’Акр. На следующий день Павел и его товарищи отправились в Кесарию — пятьдесят пять километров пешком. Там в течение нескольких дней они жили у диакона Филиппа, он был одним из семи руководителей христианской общины вместе со Стефаном. Похоже, что непримиримые противники примирились.

Однажды в их доме неожиданно появился некий Агаб, называемый «пророком иудейским». Крайне взволнованный, он схватил пояс Павла и, театрально потрясая им, связал себе руки и ноги, заявив: «…так говорит Дух Святый: мужа, чей этот пояс, так свяжут в Иерусалиме Иудеи и предадут в руки язычников» (Деян 21:11). Лука и остальные заклинали Павла вернуться, но он лишь ответил: «Что плачете и сокрушаете сердце мое? я не только хочу быть узником, но готов умереть в Иерусалиме за имя Господа Иисуса» (Деян 21:13).

Переубедить его было невозможно! «Да исполнится воля Господня!» Павел распрощался со всеми, и небольшая группа отправилась по дороге на Иерусалим.

«Подняться в Иерусалим» — это не просто образ. Пройдя семьсот километров, поднимаешься вверх на восемьсот метров над уровнем моря. Хотя Павел не из тех, кого легко взволновать — читателю это уже хорошо известно, — трудно поверить, что он сохранил хладнокровие, в очередной раз проходя через ворота священного города. Его соратники следовали за ним не спеша: каждый ступал тяжело из-за набитых золотом поясов. Разместились они у некоего Мнасона с Кипра, «давнего ученика».

Едва лишь стало известно о прибытии Павла, как Иаков, брат Господа, пригласил его прийти к нему. Павел повиновался и на следующий день появился у Иакова. Первые минуты встречи прошли в сердечной радости. Пресвитеры увлеченно выслушали рассказ Павла о его деяниях среди язычников во славу Господа.

Однако тех, кто прочел послания Павла — а было бы странно, если они хоть в отрывках не дошли до Иерусалима, — задело, что «тринадцатый апостол» не считал основополагающим следование закону Моисееву, а обрезание объявил правилом, терпимым допущением. А разве глава иерусалимской церкви не начал наступление во имя иудаизма? Павел же признавал в Посланиях к коринфянам и филиппийцам, что он больше не считает себя соблюдающим закон Моисеев. Защищая язычников, он ставил Христа выше закона! Любого из этих воззрений Павла хватало для того, чтобы объявить его отступником.

Иаков, похоже, не хотел столь серьезных последствий. Любезный прием, оказанный им Павлу, об этом пишет Лука, тому доказательство. В его глазах Павел, наверное, был человеком непредсказуемым, на чьи проступки не грех и закрыть глаза. Но нельзя же отрицать, что сделано Павлом очень много. Писавший о Иакове П.-А. Бернхайм удивлен тем, что Лука ничего не сообщает о пожертвованиях: ни слова об организации их сбора, о возникших проблемах, а потом и о передаче средств. Может, Иаков не согласился принять деньги? Бернхайм пишет: «Лука должен был бы упомянуть о том, что Иаков принял пожертвования, и это стало бы еще одним свидетельством в пользу единства церкви. Однако не исключено, что Иаков, прежде чем принять собранное, попросил Павла подтвердить свою верность закону Моисееву». Напротив, Лука пишет, что после первого обмена приветствиями возникла напряженность из-за того, что Павел не отдавал себе отчета: у него дурная репутация и среди иерусалимских христиан, которые почти поголовно принадлежали к иудействующим, и среди всех евреев. Несчастье заключалось в том, что и те и другие прекрасно знали, что проповедовал Павел: «А о тебе наслышались они, что ты всех Иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Моисея, говоря, чтобы они не обрезывали детей своих и не поступали по обычаям. Итак что же? Верно соберется народ; ибо услышат, что ты пришел» (Деян 21:21–22).

Кто-то, наверное Иаков, предложил выход: Павел должен совершить обряд очищения. К счастью, нашлось еще четыре человека, которые также готовились к обряду очищения, им предстояло провести в молитве семь дней в храме и обрить голову. Павлу предложили присоединиться к ним и взять на себя связанные с этим издержки: «И узнают все, что слышанное ими о тебе несправедливо, но что и сам ты продолжаешь соблюдать закон» (Деян 21:24).

Павел последовал совету. Когда он расстался с Иаковом, то и представить себе не мог, что видит его в последний раз. Вместе с теми четырьмя он отправился в храм, чтобы наметить день, когда будет принесено пожертвование и проведен обряд очищения.

Семь дней прошли. Но случилось несчастье: его узнали иудеи из Асии. Их гневу не было предела. Подстрекая толпу, они схватили Павла: «Мужи Израильские, помогите! этот человек всех повсюду учит против народа и закона и места сего; притом и Еллинов ввел в храм и осквернил святое место сие» (Деян 21:28).

Не будем заблуждаться: до этого момента на Павла нападали только иудействующие, то есть христиане из евреев, за то, что он обращал в веру язычников. Теперь же в Иерусалиме против него, как против отступника, ополчились иудеи, верные закону Моисееву.

В городе Павла сопровождал Трофим из Эфеса, один из восьми его спутников. Кое-кто из иудеев вообразил, что Павел приводил его в храм и даже ввел туда, куда разрешали входить только иудеям.

Надо представить, в какой обстановке произошло это столкновение, а это действительно столкновение. Читатель знает, что иерусалимский храм состоял из двух частей: двор язычников, куда мог заходить любой, и священный двор, предназначенный только для евреев. Этот двор был окружен низкой стеной из камней, отмечавших предел, который не мог нарушить ни один нееврей. Латинские и греческие надписи гласили, что посторонним запрещено заходить внутрь ограды, а нарушивший запрет будет сам повинен в своей смерти. Достаточно категорично. Павла обвинили не только в отступничестве от своей религии, но и в том, что он нарушил запрет, введя внутрь ограды язычника.

Совершенно исключено, чтобы Павел действительно совершил подобную провокацию. Для него храм оставался святыней, и несуразность обвинения бросается в глаза. Можно лишь предположить, что он вместе со своим спутником подошел к ограде слишком близко. После этого. мог подняться ропот, а толпа этот слух подхватила.

Лука, который любит преувеличивать, утверждает, что «весь город пришел в движение, и сделалось стечение народа». Истолкуем эти слова так: в храме в тот день действительно было много народу, и эти люди действовали агрессивно.

Павла схватили, выволокли из храма, который тотчас заперли. На апостола обрушился град ударов, и казалось, его сейчас потащат за городские стены и побьют камнями. Павлу повезло: все это разыгралось в двух шагах от крепости Антония и немедленно стало известно трибуну римской когорты. До него дошла весть, что «весь Иерусалим возмутился».

Нам известно имя этого трибуна: Клавдий Лисий. Он командовал когортой, размещавшейся в крепости Антония — около шестисот человек, — и незамедлительно отдал приказ одному из центурионов: собрать роту и усмирить разбушевавшихся иудеев. В действие вступил римский закон, и приказа никто не смел ослушаться. Для Павла это оказалось благом: его перестали бить. Явившийся трибун приказал заковать в цепи человека, вызвавшего смуту, а затем приступил к расспросам, в которых угадывалась тревога: кто он, что сделал? В ответ раздались крики, и разобраться было невозможно. Трибуну эта неразбериха надоела, он велел увести Павла в крепость.

Когда римский отряд ступил на лестницу, ведущую в Антонию, толпа попыталась отбить узника и устроить самосуд. Солдаты телами закрыли арестанта, подняли его над головами и внесли в крепость, закрыв за собой ворота. А за воротами раздался тысячеголосый крик: «Смерть ему!»