Аппарат

Глава 12 Суета вокруг генсека!

4 декабря 1984 года Черненко долго не отпускал от себя обслугу. Парикмахер Люба в который раз старалась уложить непослушную прядь черненковских волос, а Константину Устиновичу все казалось, что он выглядит не слишком представительно. В конце концов сошлись на том, что пора выходить к гостю…

Где-то в приемной его ждал человек, встречи с которым Черненко одновременно ждал и боялся. Он боялся его не потому, что тот был крупнейшим «воротилой» американского бизнеса и «угрожал гримасами капитализма» стране революции… Нет, нет, вовсе нет!

Он боялся его потому, что он в молодости «походил» на… актера Евгения Киндинова! Или наоборот — Киндинов походил на него в молодости… Так было в том самом шатровско-мхатовском спектакле, где Александр Калягин — по роли Ленин встречался с Киндиновым — Армандом Хаммером! Именно на этот спектакль когда-то давным-давно Черненко отправлял меня в «идеологическую разведку».

Вот этого самого Хаммера, который в своей весьма отдаленной юности встречался с Лениным, Черненко и боялся. Боялся потому, что к нему впервые в жизни протянулась живая незримая ниточка от вождя мирового пролетариата, труды которого он многократно штудировал, прекрасно знал и, чего греха таить, боготворил.

«Господи, — весьма вероятно, думал в эти минуты Черненко, — сейчас я пожму ту самую руку, которую когда-то жал сам Владимир Ильич!»

Черненко в последний раз посмотрел на себя в зеркало, вздохнул и решительно взялся за ручку двери, ведущей из комнаты отдыха в собственный кабинет.

Доктор Арманд Хаммер, которому не было смысла лукавить перед американским читателем, так вспоминал впоследствии эту встречу:

«…Она была назначена на полдень. Я старался сосредоточиться в ожидании предстоящего разговора. Судьба предоставила мне возможность, которую я не должен был упустить. В течение десяти месяцев со дня смерти Андропова и после короткой встречи Черненко с вице-президентом Джорджем Бушем в день похорон, ни один американец, кроме нескольких журналистов, не встречался с новым Генеральным секретарем. Да и их разговоры в основном состояли в зачитывании заранее приготовленных ответов на предварительно полученные вопросы. Сам Черненко не встречался с американцами со времен внушительной победы президента Рейгана на ноябрьских выборах.

В это время отношения между Америкой и СССР были хуже чем когда-либо в течение шестидесяти пяти лет, с тех пор как я впервые приехал в Советскую Россию. Обе стороны называли друг друга „империей зла“. Было необходимо снова начать диалог, без промедления провести встречу на высшем уровне в надежде, что при личном общении Черненко и Рейган проявят теплоту, которая поможет растопить лед в отношениях между нашими странами.

Начиная с Ленина и кончая Брежневым, мои встречи с главами Советского государства всегда проходили в кабинете Генерального секретаря в Кремле. Поэтому я рассматривал как оказанную мне честь тот факт, что Черненко решил встретиться со мной не в кремлевском кабинете, предназначенном для официальных приемов, а на своем рабочем месте.

Когда двери открылись, я с интересом окинул взглядом огромную комнату, в которой меня ожидал новый руководитель СССР. Один из самых влиятельных людей на Земле. Естественно, мне хотелось знать, правду ли говорят, что он больной человек. Он легко поднялся из-за стола, стоявшего в другом конце комнаты, и пошел мне навстречу, улыбаясь и протягивая руку для теплого, уверенного и сильного рукопожатия. Его слегка порозовевшее от волнения лицо и уверенные манеры не имели ничего общего с бледной, немощной фигурой, которую нам показывали по телевизору…

Он похвалил мои усилия, „направленные на развитие сотрудничества“, а затем сказал:

— Сегодня важнее всего найти практические пути предотвращения атомной катастрофы во всем мире. Я подчеркиваю — практические пути! В мире достаточно общих заверений о доброй воле… Чтобы действительно добиться разоружения, надо засучив рукава браться за дело и подготовить конкретные предложения.

Это прямо касалось меня: я привез с собой конкретные предложения.

Когда Черненко закончил читать свое заявление, он снял очки и отложил в сторону бумагу. Настала моя очередь:

— Господин Генеральный секретарь! В этом году в интервью в „Вашингтон пост“ вы сказали, что СССР несколько раз призывал Вашингтон последовать его примеру и обещать, что не применит первым ядерное оружие. Если Вашингтон согласится дать вам такое обещание… готовы ли вы… также обещать не применять первыми ядерное оружие?

— Как вы знаете, — сказал Черненко после весьма продолжительной паузы, — мы сделали это предложение более двух лет назад… Я повторил его для „Вашингтон пост“ и телекомпании „Эн-би-си“. Однако, каждый раз, как мы даем подобное обещание, мы получаем отрицательный ответ от американского президента…

Я прервал переводчика и заговорил по-русски:

— Господин Черненко! Естественно, Америка будет придерживаться такой позиции, ведь вы обладаете куда большими запасами обычных вооружений…

— Предположим, что было бы наоборот… — прервал он меня. — Предположим, США сказали бы нам: „Мы готовы!“, а я бы ответил: „Нас это не устраивает“, — представляете, какой шум бы поднялся во всем мире: „Вот, СССР первым хочет применить ядерное оружие…“

Теперь переводчик стал нам не нужен. Мы прекрасно понимали друг друга. Разговор перетек в непринужденное русло. Я почувствовал большую уверенность и заговорил свободнее. Я старался убедить Черненко как можно скорее встретиться с Рейганом и не допускать больше в отношениях между нашими странами никаких проволочек из-за пререканий по поводу количества вооружений.

Черненко слушал меня с большим вниманием, не прерывая и не возражая.

— Мне было бы интересно узнать реакцию Президента Рейгана, — сказал он в конце беседы, и я воспринял это как знак того, что при правильной подготовке можно решить и эту очень сложную международную проблему…»

Описывая в своей книге эту встречу, произошедшую всего за несколько месяцев до смерти Генерального секретаря ЦК КПСС, Арманд Хаммер по-человечески тепло ото звался о Черненко. Но писал-то он эту книгу, отнюдь не движимый желанием угодить кому-нибудь или подсластить горькую пилюлю… Хаммер — американец! Они, как правило, не кривят душой перед читателями. Репутация дороже!

И еще: эта книга вышла много позже смерти Черненко, когда в России уже на ступило время сноса памятников и бюстов, срыва со стен мемориальных досок…

Значит, сумел миллионер или миллиардер — точно не помню размеров его фантастических состояний — разглядеть в лидере СССР нечто такое, что проскочило мимо доморощенных политиков и журналистов.

Помню, как несколько дней Черненко находился под впечатлением от этой встречи. Он был до некоторой степени очарован Хаммером. Завидовал его бодрости и энергии — в куда более преклонные, нежели у него самого, годы.

Черненко никак не мог взять в толк: «Надо же, с самим Лениным виделся…»

Многие, наверное, помнят ходивший в начале 80-х годов анекдот об Арманде Хаммере:

Рано утром подходит к милиционеру на Красной площади незнакомый пожилой мужчина и просит пустить его в мавзолей.

Милиционер отвечает: «Никак нельзя! Он открывается лишь в 10 часов…»

— Вы понимаете, — говорит мужчина, — я сегодня улетаю домой и очень хочу повидаться с Лениным.

— Никак нельзя, — возражает милиционер. — Категорически запрещено!

Тогда мужчина ему и говорит:

— Я Арманд Хаммер.

— Ну и что? — спрашивает милиционер. — Я, конечно, о вас слышал, но пропустить все одно никак не могу…

— Тогда вот! — говорит Хаммер, открывает бумажник и достает склеенный на сгибах ветхий листок бумаги.

Разворачивает его милиционер и читает:

«Мандат. Выдан товарищу Арманду Хаммеру в том, что он является другом первого в мире социалистического государства рабочих и крестьян. Прошу пропустить его ко мне в любое время дня и ночи. Владимир Ульянов-Ленин».

Стушевался милиционер, начал за кнопочки рации дергать, со своим руководством созваниваться. В общем, получил он команду:

— Невзирая на время Хаммера к Ленину пропустить! Сам Владимир Ильич об этом распорядился. Никто отменять не вправе…

Самое интересное, что этот анекдот, или притча, на самом деле чрезвычайно достоверный и жизненный — зная отношение Черненхо (а он лидер государства и Генеральный секретарь) к Хаммеру, я бы ничуть не удивился, если бы «американский товарищ и друг» в самом деле получил «добро» на посещение мавзолея в любое время дня и ночи.

К счастью, насколько я помню, Хаммер подобного прецедента на самом деле не создавал.

Иногда мне смешно вспоминать, какие посетители рвались на прием к Генеральному секретарю. Сколько их было! По каким вопросам…

У Черненко была одна слабость — он не мог отказывать в просьбах, в том числе и личных. Он искренне считал, что если уж дошли до него, то это крайний шаг. Этот его «пунктик» знали и использовали многие. К нему прорывались через секретариат и помощников, через знакомых и знакомых их знакомых… Шли министры, первые секретари крайкомов и обкомов, председатели совминов республик, другой чиновный люд, и у всех была по сути дела одна просьба: протолкнуть вопрос, выбить резолюцию, сдвинуть с мертвой точки…

Шли художники — получить внеочередное «заслуженное или народное» звание.

Шли космонавты — «гражданские» хотели быть приравнены по льготам к «военным».

В кабинете и приемной Черненко всегда сидели посетители — ветераны, дети именитых людей (например, сын Валерия Чкалова), сами именитые люди (летчики Беляков и Байдуков), все приходили решать свои вопросы, всем Черненко был нужен…

Самый именитый всех времен и народов писатель — Сергей Владимирович Михалков буквально зачастил в гости к Черненко. Вроде бы по делам Союза писателей, а на самом деле при каждой встрече обязательно проталкивал какой-нибудь свой личный вопросик. У Михалкова сложился свой «бюрократический» почерк: приходил он в ЦК КПСС с пухлым портфелем и начинал обходить простой люд — секретарей, референтов и помощников. Вручал для их чад и домочадцев свои книги с именными дарственными автографами. Имея надежные «тылы» в общении с простыми сотрудниками ЦК, он с необычайной легкостью мог проникать в любые самые высокопоставленные кабинеты. Естественно, что все вопросы он решал чрезвычайно успешно…

Странно, но потом Сергей Владимирович очень быстро постарался отмежеваться от своего благодетеля. А Черненко помог ему многим…

Или другие посетители из мира искусства — кинорежиссер А. Наумов и его супруга — актриса Наталья Белохвостикова. У них в квартире взорвался цветной телевизор. Дочка, присутствовавшая при этом, к счастью, физически не пострадала, но нервное потрясение было сильным. Настолько сильным, что девочка после выздоровления боялась подходить к двери собственной квартиры.

Надо было менять жилье! Но как? Это же Москва — не Париж, не Лондон, не Нью-Йорк! Это там можно купить новую квартиру или снять на время какую другую…

Сейчас уже можно и у нас — в России, а тогда это был, пожалуй, одним из самых трудных вопросов…

Черненко тотчас позвонил в МоссоветПромыслову:

— Здравствуй, Владимир Федорович… Тут, понимаешь, какая история… У наших замечательных киношников — режиссера Наумова и актрисы Белохвостиковой дома несчастье произошло… Надо бы им помочь с новой квартирой!

Не проходило и несколько дней, как случалось «новоселье». Были званые гости, лилось шампанское, провозглашались тосты за здоровье…

Я там не был, мед и пиво по усам не текло — не положено было бывать на таких мероприятиях работникам моего ранга, но приглашения долго еще поступали от Наумова и Белохвостиковой. Людьми они оказались благодарными… То билет на премьеру пришлют, то на встречу со зрителями. Со временем эти приглашения прекратились…

Но вернемся к Черненко! Казалось бы — генсек на посту, работает, принимает посетителей, значит, все в норме! Не тут-то было, ведь в то самое время вокруг «трона» идет немыслимая кутерьма, борьба за власть.

Не нужно быть особым провидцем, чтобы понять — Черненко медленно но верно угасает. Если Хаммер его видит энергичным и порозовевшем, то это скорее усилия врачей, а не какие-то скрытые резервы организма. Если генсек принимает «доктора-капиталиста» в кабинете, а не в Кремле, значит, туда ему добраться во сто крат тяжелее…

Снова обращусь к свидетельствам Владимира Медведева. В это самое время он, после смерти Брежнева, получил новый, не соответственно малый пост — охрану супруги одного из секретарей ЦК. Этим секретарем был Горбачев!

Во время поездки в Болгарию (сентябрь 1984 года) «у нее была своя связь с Михаилом Сергеевичем, тем не менее она спрашивала меня каждое утро:

— Какая информация из Москвы?

Она старалась выяснить новости по моим каналам, как будто чего-то ждала. Чего? Можно было лишь догадываться: тогдашний Генеральный секретарь ЦК КПСС Черненко был неизлечимо болен…

— Все в порядке, все нормально. Ничего чрезвычайного, — отвечал я…

Последнее солнечное утро застало нас в Варне, отсюда мы должны были лететь в Софию: прибывал Горбачев. Снова, как всегда:

— Какая информация из Москвы?

Мои догадки подтвердились. В самолете в этот последний совместный наш с нею перелет Раиса Максимовна интересовалась подробностями моей службы у Брежнева, расспрашивала, как была организована охрана, кто подбирал обслугу, каков был состав обслуживающего персонала — повара, официанты, уборщицы, парковые рабочие… кто еще? Расспрашивала о структуре и взаимоотношениях охраны и обслуги.

— Возможно, к этому разговору мы еще со временем вернемся, — сказала она и подвела итог поездки:

— Все у нас прошло вроде нормально, все хорошо.

Тайное стало явным. Черненко был еще жив, и жить ему оставалось полгода, а Раиса Максимовна уже готовилась стать „первой леди“ страны».

Да, готовилась! Готовилась столь интенсивно, что хочешь-не хочешь, а подозрения усиливаются. В одну цепочку выстраиваются: копченая скумбрия «а ля Федорчук», рекомендация высокогорного курорта «а ля Чазов и Горбачев», нетерпеливые ожидания чего-то «а ля Раиса Максимовна» и непонятная, необъяснимая, скоропалительная, быстротечная смерть маршала Устинова!

Устинов, если бы смерть Черненко произошла раньше, вне всякого сомнения, твердо и прочно стал бы новым Генсеком! Но Устинов умер в кремлевско-чазовском люксе не только раньше Константина Устиновича, но и из-за ерундовой болячки…

Привезли его в ЦКБ в очень тяжелом состоянии. Черненко, как только представилась такая возможность — а он в это самое время был также частым гостем больницы — навестил друга. Устинов лежал на кровати и спокойным взглядом смотрел на генсека. Самое странное, что «лежачий» больной утешал «стоячего»:

— Держись, Костя! Твоя болезнь обязательно отступит. Нам не пристало сдаваться…

— Ты-то как сам?

— Долго здесь лежать не собираюсь. Через несколько деньков оклемаюсь и на службу! Работы невпроворот…

Через несколько дней, сразу после операции, Устинов умирает. Для Черненко это сильный удар, от которого он не оправится до самого своего последнего дня.

— Я этого не ожидал от Дмитрия Федоровича, — с горечью признается он в день похорон, когда врачи не отпустили Черненкона траурную церемонию (ему, по состоянию здоровья, находиться долгое время на морозе было абсолютно противопоказано).

Из шестерки «великих» осталось двое — стоявший одной ногой в могиле Черненко и «Андруша» — министр иностранных дел Громыко. Хотя и тому жизни оставалось на полторы дюжины месяцев. Можно допустить, что не согласись Андрей Андреевич собственноручно передать власть Михаилу Сергеевичу на очередном «похоронном пленуме», и траурная музыка у кремлевской стены заиграла бы куда раньше.

Перед новой популяцией кремлевских политиков открывалась широкая, прекрасно вымощенная предшественниками дорога! По ней можно было мчаться с любой скоростью, если только хорошо усвоить и соблюдать «правила движения» и не бросать на произвол судьбы педали сцепления…