Арабский Геродот

Глава III От Индии до Египта, от Кавказа до Мадагаскара

Cтихотворный отрывок, прозаический перевод которого послужил эпиграфом к этой главе, цитируется Масуди в начале последнего из его сочинений, «Книги указания и наблюдения», когда он кратко сообщает о своих странствиях, испытывая, видимо, те же чувства, которые обуревали лирического героя знаменитого арабского поэта. Действительно, большая часть относительно недолгой жизни Масуди прошла в странствиях. Примерно за сорок лет ученый успел побывать в Индии и на восточном побережье Африки, на Аравийском полуострове и на Кавказе, основательно объездить Сирию и Египет, не говоря уже о своем родном Ираке, во многих городах которого Масуди бывал в перерывах между поездками на чужбину, пересаживаясь с верблюда на коня, а с коня — на корабль. Одновременно он успевал очень много писать. По сообщению средневековых биографов Масуди, первое, не дошедшее до нас его сочинение «Известия о времени» («Ахбар аз-Заман») составляло тридцать томов. Даже две сохранившиеся целиком его работы — «Золотые копи» и «Книга указания и наблюдения» — составляют в современных изданиях около двух тысяч страниц. Всего же за свою жизнь Масуди написал около тридцати сочинений по различным отраслям научного знания.

У арабов-мусульман путешествия считались делом богоугодным. Одной из важнейших обязанностей каждого последователя ислама является совершение паломничества к главной святыне этой религии — мекканскому храму Каабе, а также посещение могилы пророка Мухаммада, находящейся в соседней с Меккой Медине. Весьма почетным и благочестивым поступком считалось и паломничество к святыням Иерусалима. Кроме того, нередко совершались путешествия для сбора преданий о жизни и речах основателя ислама. Поскольку границы мусульманской империи были очень обширны, то мусульманам зачастую приходилось проделывать долгий и опасный путь для выполнения своего религиозного долга Таким образом, уже с первых десятилетий своего существования арабо-мусульманское общество было приучено к мысли о достойности странствий. Выше мы говорили, что на средневековом Ближнем Востоке, в отличие от Европы, торговая жизнь никогда не замирала, а натуральное хозяйство никогда не занимало господствующего положения. Поэтому одной из самых достойных профессий считалась профессия купца. Купцы же, как известно, вынуждены совершать отдаленные поездки с торговыми целями. Арабо-мусульманские торговцы нередко сочетали заботу о пополнении своего кошелька с заботой о спасении души — их поездки в отдаленные страны с торговыми целями часто сопровождались миссионерской деятельностью по распространению мусульманского вероучения. Именно в результате торговых контактов ислам проник на территорию современных Индонезии и Малайзии, а также в Восточную Африку.

Путешествовали также многие арабо-мусульманские ученые-географы — предшественники и современники Масуди, такие, как Йакуби, Истахри, Макдиси, Ибн Хаукал и другие. Следовательно, сам по себе факт длительных странствий не был чем-то удивительным и странным в среде арабо-мусульманских ученых.

Что касается путешествий Масуди, то они, по всей видимости, не имели связи с какой-либо официальной миссией, торговыми интересами или задачами религиозного характера. Мотивы, побуждавшие ученого покидать насиженные места и идти навстречу многим неудобствам и опасностям, носили благороднейший характер — Масуди стремился к познанию мира, его чудес и закономерностей, он не без основания полагал, что сумеет значительно расширить представления своих современников об Ойкумене, о жизни многих народов. Правда, австралийский исследователь наследия Масуди М.Х. Шбул Ахмад считает, что Масуди, возможно, стал участником какого-либо коммерческого предприятия, чтобы найти средства для поездки в Иран и Индию. Автору же это представляется маловероятным. Скорее, Масуди был выходцем из знатной и обеспеченной семьи, поэтому он, видимо, обладал достаточными средствами, чтобы разъезжать по разным странам.

В какой-то форме Масуди фиксировал свои путевые впечатления, однако в его сочинения эти записи не вошли — дело в том, что в то время личностное начало было еще достаточно слабо развито в арабо-мусульманской культуре, поэтому сами по себе впечатления какого-либо человека от его поездок никого не интересовали Однако, трактуя тот или иной географический или исторический вопрос в своих сочинениях, Масуди часто сообщает о том, что он видел или слышал в дальних краях.

В 915 г. Масуди, которому в то время было около двадцати лет, покинул Багдад с одним из купеческих караванов и двинулся на восток, направляясь в Иран, где издавна, задолго до арабо-мусульманского завоевания, существовала высокоразвитая культура. Чем же было вызвано то, что юный ученый и путешественник решил направиться именно в эту страну? Дело в том, что после установления в Халифате в середине VIII в. власти Аббасидов, многие сторонники которых были по происхождению иранцами, значение древних иранских культурных и политических традиций значительно возросло. Халифат стал рассматриваться как возрожденная Сасанидская монархия, а халиф — как преемник шахиншаха. Дело дошло до того, что халиф Мансур даже ввел при своем дворе ношение одежд персидского покроя. Иранское влияние в арабо-мусульманском государстве еще больше возросло после победы сына халифа Харуна ар-Рашида Мамуна над своим братом Амином (809—813). Ведь, будучи первоначально наместником одной из крупнейших иранских областей — Хорасана, Мамун опирался на иранскую знать. К тому же в Багдаде проживало много иранцев, которые занимались ремеслом и торговлей. Безусловно, культурное наследие Ирана интересовало многих образованных людей арабо-мусульманского мира. И Масуди тоже хотелось воочию увидеть развалины величественных дворцов и храмов с непонятными письменами, побеседовать с последователями гонимой при исламе древней религии иранцев — зороастризма, который в начале X в. продолжал играть заметную роль, несмотря на то что мусульманство получило уже значительное распространение среди жителей Ирана.

На следующий день после отъезда из Багдада караван, с которым следовал Масуди, поравнялся с развалинами столицы сасанидских шахов — Ктесифона. Величие его так поражало арабов, иногда еще в доисламское время приезжавших в Ирак из пустынь Аравийского полуострова, что они дали Ктесифону свое название — Мадаин, что по-арабски означает «города»: сасанидская столица казалась кочевникам не одним городом, а многими, сросшимися воедино. Мадаин-Ктесифон имел древнюю историю. В эллинистическое время здесь располагалась Селевкия, столица одного из образовавшихся на развалинах империи Александра Македонского царств. Античные стены этого города мог видеть и Масуди. Безусловно, посетил он также и памятник мусульманского времени — мавзолеи одного из видных сподвижников основателя ислама Салмана ал-Фариси, который по происхождению был иранцем. Когда к Медине, где жил Мухаммад и его последователи-мусульмане, подошло войско жителей Мекки, которые в то время еще сохраняли языческие верования, и ополчение союзных им бедуинских племен, Салман ал-Фариси посоветовал мусульманскому пророку вырыть перед осажденным городом ров — рвы широко применялись во время оборонительных боев сасанидскими войсками. Язычники попытались форсировать ров, но были отражены, потеряв много людей. Вскоре они вынуждены были отступить от Медины. В арабо-мусульманской историографической литературе, в том числе и в сочинениях Масуди, это сражение получило название «День рва» («Йаум ал-Хандак»). Видимо, Масуди побывал также и у гробницы другого сподвижника Мухаммада, Хузайфы ибн ал- Йамана, который считался одним из мудрых советчиков пророка. Но наибольший интерес путешественника привлек знаменитый дворец Сасанидов, который арабы называли в честь одного из шахиншахов Айваном (дворцом) Хосроя. По сообщению Масуди, строительство Айвана было начато при шахе Шапуре (234—272) и завершено при Хосрове Парвизе (591—629). Здесь любил бывать халиф Харун ар-Рашид. Однажды, пишет наш автор, халиф заночевал в Айване и услышал, что один из его слуг говорил другому, будто дворец построил неверный язычник, собачий сын, который в гордыне своей хотел достичь неба. Разгневанный Повелитель верующих велел отсечь невоздержанного на язык слугу и объявить, что халиф не потерпит подобной хулы на монархов, потому что все самодержцы — братья.

При аббасидских халифах Айван стали разрушать, чтобы использовать камни, из которых он был сложен, для возведения новых построек. Масуди приводит по этому поводу следующий анекдот. Однажды Харун ар-Рашид спросил своего вазира Йахйу ибн Халида, стоит ли разрушить Аиван. Йахйа ответил, что ломать дворец Сасанидов не надо. Халиф подумал, что Йахйа, который, как и многие другие вельможи, был по происхождению иранцем, принял ислам лишь для вида, а на самом деле сохраняет приверженность зороастризму, и отдал приказ стереть Айван с лица земли. Однако вскоре выяснилось, что халифской казне не хватит средств для того, чтобы разрушить такое большое и прочно построенное сооружение, и халиф был вынужден отменить свое распоряжение. Узнав об этом, Йахйа ибн Халид сказал, что теперь-то Айван обязательно надо разрушить. Ведь первоначально его разрушение не было необходимым для прославления ислама, потому что эта религия не уничтожает того, что было создано людьми других вероисповеданий. Теперь же, после обнародования халифского приказа, волю Повелителя верующих надо непременно исполнить, чтобы ислам не выглядел бессильным в глазах последователей и иноверцев.

К счастью, совет премудрого вазира, столь заботившегося о престиже своего августейшего патрона, до конца исполнен не был, и развалины дворца Сасанидов в Ктесифоне сохранились до нашего времени.

Через несколько дней караван отправился из Мадаина и вскоре достиг рубежей Ирана.

Внимательно вглядывался Масуди в незнакомую ему местность. Ведь впервые он оказался на земле, где с халифом считались еще меньше, чем в контролируемом тюрками Багдаде. Еще в первой половине IX в. здесь стали возникать местные государства — эмираты, возглавлявшиеся династиями иранского происхождения. Первое такое государство было образовано полководцем халифа Мамуна Тахиром ибн ал-Хусейном, который командовал войсками, осаждавшими Багдад во время усобицы с Амином. После победы над Амином Мамун, боясь усиления влияния Тахира при дворе, назначил его на ту должность, которую занимал он сам до свержения брата, — наместником крупнейшей иранской провинции Хорасан, центром которой считался город Мерв. Окрыленный военными победами и гордый статусом наместника, Тахир решил основать независимое иранское государство. Он настолько сжился с этой мечтой, что потерял осторожность и приказал больше не упоминать имя халифа в пятничных проповедях, произносимы с минбаров (кафедр) мечетей Хорасана, что считалось одним из важнейших показателей вассальной верности. Однако он не учел того, что в то время руки халифа еще были длинны; через два года после назначения, в 823 г., Тахир был отравлен. Долго не продержался на престоле и сын Тахира Талха, однако его брату Абдаллаху ибн ат-Тахиру удалось стабилизировать положение в государстве путем проведения реформ, упорядочивающих систему налогообложения. Конечно, она была направлена прежде всего на укрепление класса феодалов, однако от ее проведения выиграло также и крестьянство, ибо произвол землевладельцев был несколько ограничен. Все это способствовало тому, что в иранской историографии и народных легендах X-XV вв. сложился идеализированный образ доброго правителя Абдаллаха, который, однако, не соответствовал действительности.

Позиции Тахиридов — так принято в исторической литературе называть потомков ат-Тахира ибн ал-Хусейна — укреплялись также и тем, что они воспользовались решением халифа о формировании региональных ополчений. Конницу в этих войсках составляли землевладельцы, а в пехоте служили крестьяне. Некоторые наиболее предприимчивые люди стали набирать разорившихся и деклассированных крестьян, создавать из них отряды мутаввииййа (добровольцев) и с этими отрядами поступать на службу к тем же Тахиридам, их наместникам или правителям других областей. Нередко отряды мутаввииййа несли сторожевую службу на границах с тюрками, защищая внутренние районы Халифата от их набегов. Однако новая военная мощь, которая, казалось, способствовала укреплению независимости государства Тахиридов от власти халифов, явилась в конечном итоге причиной его падения. Дело в том, что в 861 г. предводитель одного из отрядов мутаввииййа Йакуб ибн Лайс ас-Саффар захватил власть в Сиджистане, области, лежащей к юго-востоку от Хорасана, главной базы тахиридского государства. Йакуб ибн Лайс происходил из бедной крестьянской семьи, в молодости был подмастерьем медника, почему и получил прозвище Саффар (что по-арабски означает «медник»). Не меньшим лишениям подвергался и его брат Амр, который зарабатывал на пропитание ремеслом погонщика ослов. Когда Йакубу ибн Лайсу наскучило кропотливое ремесло медника, он бежал от своего хозяина, попал к разбойникам, вместе с которыми совершал дерзкие нападения на купеческие караваны, вскоре стал предводителем шайки. Со временем Саффар понял, что куда выгоднее и почетнее заниматься ремеслом наемного солдата-кондотьера, чем черной работой грабителя. Поэтому он и беспрекословно подчинявшиеся ему товарищи объявили себя мутаввииййа и поступили на службу к одному из местных правителей. Вскоре в Сиджистане разгорелось восстание хариджитов, мусульманской секты, выступавшей за выборность халифа и за раздел имущества. Подавив это восстание, Йакуб ибн Лайс и стал властителем Сиджистана. Однако он был слишком честолюбивым человеком, чтобы удовлетвориться властью над одной только провинцией. Вскоре Саффар присоединил к своим владениям важные восточноиранские города Герат и Балх, а затем нанес удар по господству Тахиридов. Низложив эту династию в 873 г., Саффар занял области Кирман и Фарс, а потом, решив поставить халифа под свой контроль, двинулся на Багдад. Он дошел до городка Дайр ал-Акул, что находился под Самаррой, где был разбит войсками халифа Мутамида (870—892). Многие его сторонники погибли, а сам Саффар со своими военачальниками спасся бегством. После его смерти в 879 г. государство возглавил брат Саффара Амр. В 900 г. против Амра выступил правитель государства Саманидов Исмаил. Амр был разбит у Балха, захвачен в плен, доставлен в Багдад и там казнен. Расправившись с Амром, Исмаил присоединил Сиджистан к своим владениям.

Хотя политическому образованию, созданному Саффаром, и была суждена недолгая жизнь, сама личность Саффара, сделавшего головокружительную карьеру от подмастерья до властителя обширной области, осмелившегося вступить в спор с самим халифом, произвела сильное впечатление на его современников. Наверное, Масуди слышал рассказы о непреклонном и мужественном Йакубе ибн Лайсе еще в Багдаде. Прежде всего, о нем шла молва как о неприхотливом воине, способном довольствоваться малым. Масуди сообщает, что Саффар всегда сидел на куске дерюги, спал на щите, положив под голову знамя. Однажды, по словам нашего автора, халифский посол упрекнул полководца за то, что его походная палатка бедна. Саффар ответил, что о предводителе судят не по тому, что он возит с собой, а по его делам; вещи же только обременили бы вьючных животных. Думается, что подчеркнутая личная скромность Саффара была не только чертой его характера, но и своеобразной маской, которую он надел на себя, чтобы добиться популярности среди своих воинов. Масуди замечает, что Саффар вел себя с подчиненными небывалым образом и поэтому пользовался среди них небывалым авторитетом. Будучи лично скромным и неприхотливым, Саффар не допускал панибратства. Он никого не посвящал в свои планы. Если его войска не были в походе, он любил сидеть и размышлять в одиночестве, а по вечерам обучать мальчиков умению владеть оружием. Он полностью доверял только специально отобранным им самим охранникам, с которыми делил ночлег и скудную трапезу. Гвардейцы не пускали в палатку полководца никого из его военачальников без особого на то разрешения. Войско Саффара славилось железной дисциплиной. Масуди приводит следующие тому примеры. Однажды Саффар приказал своим воинам устроить привал и разрешил пустить лошадей на пастбища. Но потом обстоятельства сложились так, что он был вынужден внезапно дать сигнал о выступлении. Люди, присутствовавшие при этом, после говорили, что они видели, как один воин вырывал у своей лошади траву изо рта, чтобы не опоздать в строй. В другой раз, говорит Масуди, войско оставило в неприкосновенности захваченный неприятельский лагерь, в котором имелись богатые трофеи, дожидаясь приказаний на этот счет своего начальника. Строгий порядок был установлен Саффаром при приеме новобранцев на службу. Если к нему приходил человек, желавший поступить в войско, то Саффар, как сообщает Масуди, лично с ним беседовал. Потом распоряжался продать его имущество, а деньги сдать в войсковую казну. Новобранец же взамен этого получал военное снаряжение и становился на довольствие. Если кто-либо хотел уйти от Саффара, то его отпускали, возместив стоимость проданного имущества.

На востоке Ирана и в Средней Азии в первой половине X в. существовало государство Саманидов, главными центрами которого являлись Самарканд и Бухара. Прародителем саманидских властителей был мелкий бухарский землевладелец Саман, внуки которого были назначены на административные должности в Хорасане во время правления халифа Мамуна за участие в подавлении одного из местных восстаний. После разгрома государства Саффаридов Саманид Исмаил получил от халифа Муктафи (902—908) грамоту на управление Хорасаном. Саманиды опирались на крупных иранских и среднеазиатских землевладельцев. Они установили в своем государстве аббасидскую бюрократическую систему управления. Подобно багдадским халифам, Саманиды формировали свое войско из тюрок, которые со временем стали организовывать государственные перевороты. Так, в 913 г. шах Ахмад ибн Исмаил был убит тюркскими гвардейцами и на престол был возведен его восьмилетний сын Наср. Всевластие тюрок и растущий сепаратизм крупных феодалов привели в конце X в. к падению державы Саманидов.

Во времена Масуди Саманиды были мощной политической силой, лишь номинально подчиненной Халифату. При дворе правителей стала возрождаться иранская культура, обогащенная арабо-мусульманским влиянием.

Масуди, по всей видимости, был сторонником усиления власти халифов Багдада, и в лице Саманидов он не без основания видел их соперников, разрушителей единой арабо-мусульманской империи. Не в силах противопоставить в своем сознании мощи Саманидов какую-либо реальную политическую силу, Масуди предпочел умолчать в своих сочинениях об их государстве, несмотря на то что побывал в его пределах.

Маршрут путешествия Масуди по Ирану теперь можно установить только приблизительно. Скорее всего, первым крупным иранским городом, в котором побывал географ, был расположенный в плодородной долине Хамадан. Он упоминается как в Библии, так и в сочинениях античных авторов. Арабы-мусульмане подчинили Хамадан в 642 г. после разгрома сасанидских войск при Нахавенде. Хроники свидетельствуют, что жители Хамадана добровольно открыли ворота завоевателям, согласившись выплатить им контрибуцию. Однако вскоре хамаданцы восстали и изгнали оставленный в городе гарнизон. После этого арабо-мусульмане вновь подчинили Хамадан, на этот раз взяв его штурмом. Ко времени посещения Хамадана Масуди это был значительный центр ремесла и торговли, а также стратегически важный город-крепость с высокими крепостными стенами, в которых было четверо ворот, и мощной цитаделью. Во время усобицы между Амином и Мамуном Хамадан перенес в 810 г. длительную осаду. Когда в Хамадане побывал Масуди, потрясения того беспокойного времени были позабыты — торговля бойко велась на трех городских базарах. О благоприятной хозяйственной обстановке свидетельствует то, что Хамадан вышел за пределы крепостных стен и оброс обширными пригородами. Конечно, ни Масуди, любовавшийся дорогими и разнообразными товарами, ни приезжие купцы, ни местные жители не могли предположить, что через 17 лет — в 932 г. — Хамадан подвергнется новым суровым испытаниям. Эти трагические события лежат вне хронологических рамок путешествия Масуди по Ирану, однако поскольку наш автор продолжал живо интересоваться тем, что происходит в этой стране, он составил описание того, что случилось в Хамадане, на основе свидетельств очевидцев.

Дело в том, что в связи с ослаблением центральной власти в Халифате в Иране появилось много авантюристов, желавших последовать примеру Саффара — отложиться от халифа, основать собственную династию, а то и постараться установить контроль над всем арабо-мусульманским миром. Одним из таких искателей приключений был владетель небольшого княжества в североиранской области Гилян Мардавидж ибн Зийар, отец которого был наместником этой области, поставленным Саманидами. Обуреваемый честолюбием, он захватил в 928 г. соседний с Гиляном Табаристан, а в 931 г. — большую часть западного Ирана. Для упрочения положения ему необходимо было занять и Хамадан. Однако когда авангард войска Мардавиджа под командованием его племянника подошел к городу, его атаковали халифские войска. Авангард был разбит, а племянник Мардавиджа погиб в бою. Вскоре сам Мардавидж с главными силами подошел к Львиным воротам Хамадана. Эти ворота носили такое название,

так как напротив них находилась статуя льва, поставленная там, по преданию, Александром Македонским. Согласно местному преданию, лев являлся палладиумом — хранителем Хамадана. Местные жители считали, что город будет разорен только в том случае, если враги сломают статую льва. Подобного рода поверья имеют широкое распространение по всему миру. В древнегреческом эпосе говорится, что троянцы считали свой город неприступным, пока в нем хранится статуя Афины Паллады. Новгородцы полагали, что враг не подчинит Новгород, пока на куполе Софии Новгородской находится чугунное изображение голубя. Такие воззрения восходят к той архаичной эпохе, когда обитатели поселения мыслили его живым существом, обладающим душой, помещающейся в некоем талисмане. Разрушение талисмана неминуемо влекло за собой и гибель города. Мардавиджу, видимо, было известно о хамаданской легенде, и он отдал приказ своим воинам немедленно разрушить статую льва — скорее всего, не потому, что верил в его силу, а потому, что предвидел тот моральный урон, который это нанесет защитникам Хамадана. В ожесточенной битве, завязавшейся у Львиных ворот, хамаданцы и халифские войска были разбиты. Ворвавшись в город, воины Мардавиджа безжалостно убивали всех, кто попадался им под руку, и целых три дня грабили богатый торговый центр. Вскоре после этого аналогичная судьба постигла жителей другого иранского города — Динавара, которых не спасло даже заступничество известного своим благочестием суфия Мушада ибн Вабида, заколотого одним из военачальников Мардавиджа.

Овладев Западным Ираном, Мардавидж дошел до рубежей Ирака, грабя, убивая и захватывая пленных на своем пути. Дальше он идти не решился — ведь его войско было обременено богатой добычей, а следом за ним гнали около ста тысяч пленников. Повернув назад, Мардавидж пришел в центральноиранский город Исфахан, который избрал своей столицей. Выбор был сделан не только на основе соображений экономического и политического характера, но также потому, что, согласно предсказанию астрологов, в Исфахане должен был объявиться некий царь с золотыми ногами, который завоюет весь мир и у которого будет сорок последовательных преемников. Мардавидж, мечтавший о восстановлении самостоятельного иранского государства, решил, что он и есть этот самый царь с золотыми ногами. Новый властитель приказал вновь отстроить Исфахан на награбленные им в других иранских городах средства и переехал туда на постоянное жительство. Желая показать всем, что он является истинным иранским шахиншахом — царем царей, Мардавидж велел изготовить золотые одежды, золотой трон и корону по образцу тех, которыми пользовались Сасаниды. Однако этим честолюбивым замыслам не суждено было воплотиться в жизнь. Как и многих других ближневосточных правителей, Мардавиджа подвели тюркские невольники, составлявшие его гвардию. Число гвардейцев-тюрок достигало четырех тысяч человек, и слишком увлекшийся новой ролью будущего вселенского монарха Мардавидж не отдавал себе отчета в том, какая это грозная сила, позволяя себе подвергать унижениям не только простых воинов, но и их командиров. Недовольство тюрок своим владыкой вылилось в то, что ряд военачальников составили против него заговор. Однажды, когда Мардавидж, будучи в особо хорошем расположении духа, отправился на охоту, а затем, вернувшись, вошел в баню, к нему ворвались четверо тюркских военачальников и убили его. Воспользовавшись всеобщим смятением, заговорщики немедленно бежали к халифу Ради (934—940), а войско, узнав о гибели своего повелителя, принялось нещадно грабить столицу будущей мировой империи. Так плачевно закончилась одна из многих попыток воцариться над миром, которая оказалась тесно связанной с судьбой Хамадана и других иранских городов.

Осмотрев Хамадан, Масуди, видимо, двинулся с караваном на северо-восток, к столице древней иранской области Мидии городу Рею, развалины которого находятся примерно в 8 км от современного Тегерана. Бурной была история этого города. В 330 г. до н.э. его захватили войска Александра Македонского. В 641 г. н.э. последний сасанидский шах Йаздиджард III простился в Рее с народом перед уходом в Хорасан перед лицом надвигающихся арабо-мусульманских полчищ, остановить которые он не мог. Вскоре после этого Йаздиджард погиб близ столицы Хорасана Мерва; династия Сасанидов на нем прекратилась. Город же был захвачен арабами- мусульманами в 644 г. Вскоре здесь вспыхнуло народное восстание против чужеземного господства, жестоко подавленное одним из видных арабо-мусульманских полководцев Саадом ибн Абу Ваккасом. Через сто с лишним лет после этих событий Рей сильно пострадал во время гражданской войны в Халифате, когда на смену династии Омейядов пришла династия Аббасидов. Вскоре, однако, он был заново отстроен будущим халифом Мухаммадом ал-Махди, который в то время был назначен на пост Правителя Востока и избрал Реи своей резиденцией. При ал-Махди изменилось даже название города — он стал носить имя Мухаммадиййа. Здесь одна из жен Мухаммада ал-Мадхи родила Харуна ар-Рашида, имя которого уже не раз упоминалось на страницах этой книги. Новая усобица — борьба за власть между сыновьями Харуна ар-Рашида Амином и Мамуном — не обошла Рей стороной. В 810 г. будущий основатель государства Тахиридов в Иране Тахир ибн ал-Хусейн одержал под Реем одну из решающих побед над войсками Амина. После этого сражения путь на Багдад, о печальной судьбе жителей которого мы уже знаем, был открыт для сторонников Мамуна. Во второй половине IX в. Рей не раз переходил из рук одной династии в руки другой, пока здесь не установился относительный покой после захвата города незадолго до прибытия туда Масуди — в 912 г. — Саманидами, включившими его в состав своего государства.

Большинство населения Рея составляли иранцы, усердно занимавшиеся ремеслом и торговлей. Особой славой пользовались местные шали, керамика, изделия из дерева. Знаменитой была городская библиотека, которая располагалась на берегу канала Суркани в квартале Рудха. Ее-то, уж конечно, не обошел своим вниманием Масуди.

Недалеко от города, на холмах к югу от него, находился мавзолей Биби Шахр-Бану, в котором, по преданию, была похоронена дочь последнего сасанидского шаха, захваченная в плен арабами-мусульманами и отданная замуж за ал-Хусейна, второго сына халифа Али ибн Абу Талиба. Хусейн, попытавшийся после смерти первого халифа из династии Омейядов Муавии ибн Абу Суфиана, случившейся в 661 г., поднять восстание среди сторонников своего отца в южноиракском городе Куфа, был перехвачен отрядом правительственных войск на пути из Мекки в Куфу в местечке Кербела, где его окружили и убили вместе с группой родственников и сторонников. С тех пор он стал одной из центральных фигур шиитского ислама, основным его мучеником. До настоящего времени в Кербеле ежегодно устраиваются мистерии, изображающие мученичество и смерть Хусейна и его сподвижников, а в других местностях шииты организуют траурные шествия, которые в прошлом нередко сопровождались жестокими самоистязаниями. Легенда же о том, что Хусейн женился на дочери последнего сасанидского монарха, сделала шиитский вариант ислама особенно популярным среди населения Ирана, который до настоящего времени является крупнейшим центром шиизма во всем мире. По сообщениям авторов, современных Масуди, святилище Биби Шахр-Бану посещали паломники со всего Ирана, а также из других стран, входивших в состав Халифата. Особенно много здесь было женщин, которые верили в то, что святая, покоящаяся в мавзолее, может облегчить тяжесть родов, помочь счастливо выйти замуж и так далее.

Недалеко от Рея, «между Реем и Табаристаном», как говорит наш автор, он видел высочайшую вершину Ирана — потухший вулкан Демавенд, высота которого достигает 5604 м. Масуди справедливо считал Демавенд одной из самых высоких гор мира. Особенно поразила путешественника древняя иранская легенда о том, что к скалам Демавенда прикован злодей Заххок (в транскрипции Масуди, ад-Даххак), арабский эмир, продавший душу дьяволу — иблису — и с его помощью захвативший Иран. У нечестивца Заххока за плечами выросли две огромные змеи, которые питались мозгом юношей, убиваемых по приказу безжалостного правителя. Когда Заххок погубил многих иранцев, его вазир стал подсовывать змеям вместо человеческого мозга мозг коз, а спасенных молодых людей высылать в горы. Масуди считает, что от этих беглецов произошли курды. Свергнутый в результате народного восстания, Заххок, по народному поверью, до сих пор томится в оковах. Предание о Заххоке было пересказано великим иранским поэтом Фирдоуси в поэме «Шахнаме», повествующей об истории Ирана, начиная с его мифических царей и кончая арабо-мусульманским завоеванием. Как и для Фирдоуси, Заххок для Масуди — не мифологический персонаж, а реальное историческое лицо, только наш автор высказывает сомнение в арабском его происхождении, полагая, что этот злодей в равной степени мог быть и иранцем. Масуди передает иранскую легенду о том, что Заххок был чародеем, что он захватил не только Иран, но и всю Ойкумену и что его царствование длилось тысячу лет.

Распростившись с Реем, Масуди двинулся на юг, к городу Куму, пребывание в котором должно было представлять особый интерес для нашего автора — ведь начиная с середины IX в. во всем арабо-мусульманском мире большую известность получила историографическая школа, возникшая и развившаяся здесь. Как и многие другие иранские города, Кум весьма древен. Он был завоеван арабо-мусульманским войском под командованием известного сподвижника основателя ислама Мухаммада Абу Мусы ал-Ашари, которое состояло, главным образом, из представителей южноарабских племен. После установления власти династии Омейядов бедуины, обосновавшиеся в Куме, поддержали эмира иранской области Сиджистан Ибн ал-Ашаса, который поднял восстание против омейядского наместника восточных областей Халифата ал- Хаджжаджа ибн Йусуфа. Идеологическим знаменем борьбы против власти Омейядов был шиизм, сложившийся в среде родственников и сторонников халифа Али, и именно это направление ислама завоевало умы и сердца жителей Кума. Сочинения историков, живших в Куме, освещали историю мусульманской общины именно с шиитских позиций. Когда власть Омейядов была свергнута Аббасидами, население Кума не примирилось с новым режимом и неоднократно поднимало безуспешные восстания в пользу Алидов. В Куме до сих пор сохранились существовавшие еще во времена Масуди мавзолеи шиитских святых, среди которых наиболее почитаемой является могила дочери седьмого имама (руководителя шиитской общины) Мусы ал-Казима, Фатимы, похороненной там в 816 г. Всего же количество священных могил и мавзолеев в этом центре шиизма превышало четыре сотни. Поэтому нет ничего удивительного в том, что тамошние жители отличались крайним фанатизмом. Об этом рассказывали следующий анекдот. Некогда этим городом управлял один наместник, ярый суннит и противник шиизма. В отличие от суннитов, шииты не признают законности власти первых трех мусульманских халифов — Абу Бакра, Омара и Османа, поэтому среди них практически не встретишь людей, носящих имена первых руководителей мусульманской общины. Решив поиздеваться над гражданами Кума, наместник собрал их и велел найти хотя бы одного человека, которого звали либо Абу Бакр, либо Омар, либо Осман, угрожая карой в случае неисполнения его повеления. Горожане сбились с ног, но не сумели отыскать никого подходящего, кроме безобразного нищего по имени Абу Бакр. Увидев этого тезку первого халифа, любимца Мухаммада, наместник решил, что шииты специально привели к нему такого урода, и велел сечь их плетьми. Тогда один острослов спас сограждан от взбучки следующим замечанием: «Что поделаешь, о эмир! Воздух Кума делает так, что Абу Бакр здесь не может иметь лучшей внешности». Наместник был не лишен чувства юмора и великодушно отменил наказание.

Кум славился не только как центр шиитского благочестия, но и как город, обладавший одной из лучших в Иране систем водоснабжения, за исправностью которой следили специальные смотрители. Вода попупала из реки Кум, на которой стоит город, в дома по трубам, где она предварительно очищалась посредством системы фильтров. Как и в наше время, на улицах имелись люки, а под ними — ступени, которые вели к подававшим воду трубам. Некоторые трубы выходили за город, и водой, поступавшей по ним, орошались сады и огороды, принадлежавшие горожанам.

Из Кума Масуди поехал еще южнее — в Исфахан, который, так же как Рей и Кум, незадолго до начала его путешествия по Ирану вошел в состав государства Саманидов. За пятьдесят с небольшим лет до этого город был разрушен, а жители его перебиты полководцем халифа Мутазза (866—869) Мусой ибн Бугой, который обрушил на Исфахан эту страшную кару за оказание поддержки враждебной Аббасидам династии Алидов, правившей в прикаспийской области Ирана Табаристане. Ко времени приезда в Исфахан Масуди город успел залечить былые раны. Из соседних деревень, а также из других иранских городов сюда перебрались новые жители, вернулся и кое-кто из тех, кто уцелел после погрома, учиненного Мусой ибн Бугой. Помня о страшных уроках прошлого, исфаханцы вновь окружили город крепостной стеной, укрепленной сотней башен, в которой имелось четверо ворот Исфахан стал опять быстро богатеть — немалый доход приносили ему расположенные неподалеку серебряные рудники. Однако на Масуди самое сильное впечатление произвела другая местная достопримечательность — развалины зороастрийского храма, который он считал одним из древнейших языческих святилищ на земле. Путешественник сообщает, что первоначально древние иранцы поклонялись здесь идолам, потом легендарный шах Йастасаф повелел убрать истуканов и заменить их зороастрийским алтарем огня. Конечно, историческая достоверность сведений об исфаханском храме, приводимых Масуди, вызывает у сегодняшнего читателя его сочинений сильное сомнение, однако эта информация весьма показательна в том смысле, что она отражает стойкий интерес Масуди к зороастризму и его святилищам. Наш автор осведомлен о древней религии иранцев весьма хорошо. Достаточно подробно в его сочинениях говорится о Заратуштре (Зарадаште в арабской транскрипции), который, согласно зороастрийской традиции, жил в VI в. до н.э. и основал зороастpизм. До этого, как считает Масуди, иранцы поклонялись звездам. На самом деле религиозные воззрения иранцев, впоследствии оформившиеся в зороастризм, возникли гораздо раньше предполагаемого времени жизни Заратуштры. Гаты, древнейшая часть Авесты, вопреки зороастрийской традиции складывались в течение длительного времени. В этом памятнике имеются различные пласты, соответствующие разным этапам развития иранских племен. Иранцы издавна поклонялись огню, который в зороастризме стал считаться порождением доброго божества Ахурамазды, ведущего непримиримую борьбу против злого бога — Анхра-Манью. Оба они являются сыновьями «бесконечного времени» — бога Эрвана. В конце времен, как верили зороастрийцы, состоится страшный суд, после которого противники доброго Ахурамазды подвергнутся вечным мукам.

Из Исфахана Масуди двинулся еще дальше на юг — в город Истахр, который расположен рядом с древней столицей Ирана Персеполисом. Здесь внимание путешественника привлек зороастрийский храм, превращенный ко времени посещения Истахра Масуди в мечеть Сулаймана, где, однако, сохранились старинные изображения лошадей и каких-то фантастических животных, которые Масуди с интересом разглядывал. По словам Масуди, в мечети Сулаймана постоянно дует ветер, куда его якобы заключил этот библейско-коранический царь и пророк, наделенный даром повелевать джиннами — сверхъестественными существами. С именем Сулаймана (библейского Соломона) мусульмане связывали находящиеся недалеко от Истахра развалины древнего царского дворца в Персеполисе, который, как полагали во время Масуди, был возведен подвластными Сулайману джиннами. Возможно, что Масуди осмотрел также и расположенные неподалеку рельефы сасанидского времени, высеченные на южной оконечности скалистой горы Хусейн Ких, которые в то время считали изображением деяний легендарного иранского богатыря Рустама и называли по-персидски Накш-и-Рустам («Резьба Рустама»), Видимо, он также посетил и находящиеся в трех-четырех часах пути от Истахра три старинные башни, называемые местными жителями Кала-и-Истахр («Крепость Истахра»), в которых, согласно легенде, хранилась написанная золотыми буквами на двенадцати тысячах коровьих шкур Авеста, сожженная по приказу Александра Македонского, захватившего государство древних персидских царей — Ахеменидов, о чем также было известно Масуди.

Сам же Истахр во время посещения его Масуди был городом средней величины, площадью всего в одну квадратную арабскую милю (2 км²), пришедшим в упадок после арабо-мусульманского завоевания и отдавшим пальму первенства в провинции Фарс, где он расположен, Ширазу, до которого во времена Масуди надо было ехать из Истахра один день. Здесь путешественника ждала чрезвычайно интересная находка. В доме одной знатной персидской семьи, куда пригласили заезжего гостя, Масуди видел старинную рукопись некоего иранского исторического сочинения, посвященного описанию правлений шахов из династии Сасанидов. Рукопись, по его словам, была богато иллюстрирована — в ней имелись изображения 27 монархов. Масуди считал это сочинение официальной хроникой династии, которая создавалась на протяжении всего ее правления. Портреты царей, сообщает Масуди, рисовали в тот день, когда тот или иной шах умирал. После этого изображение покойного вместе с описанием его деяний клали в казну, чтобы память о царе дошла до его потомков. Впоследствии на основе этих материалов и была составлена виденная Масуди хроника. Сочинение открывалось изображением основателя династии Ардашира (226—241), который был нарисован стоя с копьем в руке, а завершалось миниатюрой, запечатлевшей последнего сасанидского монарха Йаздиджарда III, также стоящим с копьем в руке и опирающимся на меч.

Масуди поразила яркость красок, использованных для украшения рукописи, а также доброкачественность материала, на котором она была написана, — путешественник затрудняется решить, была ли то бумага или же пергамент. Наш автор, по всей видимости, обнаружил подлинник хроники, написанный на среднеперсидском языке пехлеви. Он специально подчеркивает, что это сочинение было переведено в 731 г. на арабский язык для омейядского халифа Хишама ибн Абд ал-Малика. Ни пехлевийский оригинал, ни арабский перевод до нашего времени, к сожалению, не сохранились, однако вполне очевидно, что история династии Сасанидов, описанная Масуди, а также другие иранские хроники оказали значительное влияние на арабо-мусульманскую историографию. Может быть, у иранцев арабы-мусульмане заимствовали принцип деления хроник на главы, посвященные правлению того или иного государя, — а такие хроники, называемые династийными, составляют значительную часть арабо-мусульманской историографической литературы. Кроме того, освещая историю Ирана при Сасанидах, арабо-мусульманские историки, в том числе и Масуди, пользовались материалами из иранских хроник, чаще всего, конечно, уже переведенных на арабский язык.

Осмотрев древности Истахра, Масуди переехал в находящийся еще южнее город Джур, который был основан в III в. н.э. первым шахиншахом династии Сасанидов, Ардаширом. Первоначально город имел круглую форму. Он был окружен стеной с четырьмя воротами по сторонам света. Может быть, такая планировка послужила образцом для основателя Багдада Мансура — ведь новая столица Халифата, как помнит читатель, также имела круглую форму. В центре города была возведена высокая башня, на вершине которой находился алтарь огня. Масуди видел ее развалины и отметил, что строение было разрушено арабами. В часе пути от Джура Масуди посетил еще один храм огня и, видимо, присутствовал на храмовом празднике. Касаясь ремесел в Джуре, путешественник отмечает, что город славился производством розовой воды — одного из важнейших на Востоке ароматических средств, — которая была известна во всех концах Халифата.

Джур был самой южной точкой Ирана, которую Масуди достиг во время этого путешествия. Теперь он решает побывать на северо-востоке этой страны. Совершив длительный переход с караваном, путешественник через несколько недель прибыл в один из важнейших городов Хорасана Нишапур, основанный сыном первого сасанидского шаха Ардашира Шапуром I (239—272). Имя основателя сохранилось в названии города — в переводе со среднеперсидского Нишапур значит «Красивый Шапур». Недалеко от города, на горе Реванд, еще во время пребывания Масуди в Нишапуре находился один из важнейших зороастрийских храмов Ирана — Бурзун-Михр. Согласно местной легенде, с которой был знаком Масуди, храм основал сам зачинатель зороастризма. По сообщениям многих арабо-мусульманских географов, Нишапур в начале X в. был большим городом, почти квадратным в плане его длина и ширина равнялись одному фарсаху (6 км). Город делился на 42 квартала, плотно окружавших старинную цитадель, недалеко от которой располагалась относительно новая к тому времени городская соборная мечеть, построенная во второй половине IX в. братом уже известного нам полководца и правителя Йакуба ибн Лайса Саффара. Кстати, надо отметить, что Саффар долго боролся с династией Тахиридов за обладание Нишапуром. Наконец, в 873 г. он взял его и там же захватил в плен последнего тахиридского правителя Мухаммада. Уже после смерти самого Саффара, в 892 г., халиф назначил его брата Амра, построившего городскую мечеть, правителем Хорасана, и тот решил избрать своей столицей Нишапур. Впрочем, новому правителю недолго суждено было благоденствовать в своей столице — в конце IX в. его постигла та же участь, что и захваченного Саффаром Тахирида Мухаммада, — Нишапур был взят Саманидами, а Амр пленен.

Из Нишапура Масуди, наконец, отправился в знаменитый город Балх, древнюю Бактру, центр провинции Бактрия, которая позже стала называться Тохаристан. Окончательно утвердившиеся там в 663 г. арабы называли Балх Умм ал-Билад — «Матерью городов». Начало Балха относится к седой древности. Захватив Бактру в IV в. до н.э., Александр Македонский переименовал ее в Александрию и велел отстроить заново в греческом стиле. Вскоре после этого империя Александра Македонского распалась, однако несмотря на это греко-македонские культурные традиции укоренились в Бактрии. Их синтез с местным наследием породил знаменитую греко- бактрийскую культуру. Балх лежит на перекрестке торговых путей, в центре схождения разнородных культурных влияний. Поэтому в раннее средневековье здесь получили распространение различные религиозные системы — буддизм, зороастризм, манихейство, несторианское ответвление христианства. Одним из важнейших религиозных центров Балха был буддийский монастырь Навбехар, пост настоятеля которого переходил по наследству среди предков Бармакидов — династии вазиров аббасидских халифов, о трагической гибели которой во время правления Харуна ар-Рашида мы рассказали со слов Масуди в первой главе книги. Обосновавшись в Балхе, арабо-мусульмане поняли, что им не удастся утвердиться здесь, не искоренив местные верования. Поэтому одной из первых акций ад-Даххака ибн Кайса, полководца, чьи войска захватили город, было разрушение Навбехара и святилищ других религий. Масуди мог видеть лишь развалины некогда величественного сооружения. Видимо, он расспрашивал местных жителей о прошлом монастыря, так как сообщает некоторые интересные подробности. Путешественнику удалось узнать, что Навбехар был крупным земельным собственником. Настоятель монастыря носил титул бармака, который впоследствии стал родовым именем будущих аббасидских вазиров. По сведениям Масуди, в центре монастыря возвышалась башня, на вершине которой устанавливались копья с флагами из оранжевого шелка (оранжевый цвет символизирует в буддизме бренность мира), сто локтей в длину каждый. Однажды ветер сорвал один из этих флагов, и его потом нашли за пятьдесят фарсахов от Балха.

Город этот расположен на Амударье, которую Масуди описывает достаточно подробно. Особенно заинтересовало географа Аральское море, куда впадает эта река, на котором он, очевидно, лично не побывал. Со слов очевидцев Масуди сообщает, что это величайшее на Земле озеро, длина которого равняется расстоянию месячного пешего пути. В Аральском море хорошо развито судоходство. Масуди известно, что недалеко от Аральского моря обитают тюркские племена, среди которых главенствующее положение занимают огузы. «Они, — пишет он, — самые мужественные из тюрок, самые низкорослые и узкоглазые». Во главе огузов стоит каган. Другими группами тюрок, упоминаемыми Масуди, являются карлуки и кимаки.

В Балх приезжало по торговым делам немало купцов из Индии. Их соотечественников Масуди, безусловно, видел еще в Багдаде, где, как помнит читатель, существовали специальные рынки для индийских и китайских негоциантов. Среди коренных жителей Балха были такие, которые сами ездили в Индию, привозили оттуда много диковинных предметов и удивительных рассказов об увиденном. Поэтому нет ничего странного в том, что молодой путешественник, взволнованный услышанным, решил лично познакомиться с красотами этой неизведанной страны.

Арабо-мусульманские географы обозначили термином «Хинд» не только собственно Индию, но также и страны Юго-Восточной Азии. Северо-западную часть этой страны, территорию современного Пакистана, они называли Синдом. Эта область была в начале VII в. завоевана арабами-мусульманами — местные мелкие княжества покорились арабскому войску, которым командовал юный полководец Мухаммад ибн ал-Касим, пришедший в Синд в 712 г. Захватив важнейшие города Синда, Мухаммад ибн ал-Касим дошел во главе своего войска до реки Инд, но дальше двигаться не решился — северо-западную Индию отделяла от остальной части страны обширная пустыня, которую он не отважился форсировать — безводные пески ее были непроходимы даже для привыкших к жизни в пустыне арабов. Таким образом, центральная и юго-восточная Индия была спасена в VIII в. от арабо-мусульманского нашествия. Синд же стал одной из провинций Халифата, управляемой наместником. Здесь начал распространяться ислам — не только в силу того, что он как религия завоевателей получил значительные привилегии, но также и по причине наличия в мусульманском вероучении демократических элементов, являющихся рудиментами родоплеменной идеологии, и простоты мусульманского религиозного культа сравнительно с религиозным культом индуизма. Эти особенности новой религии привлекли в ее лоно многих индийцев. В другие же районы страны ислам стал проникать путем торговли и благодаря миссионерской деятельности.

В IX в., когда центробежные тенденции в Халифате усилились, в Синде образовалось несколько мусульманских княжеств — эмиратов, которые лишь формально признавали сюзеренитет багдадского халифа. Центры крупнейших эмиратов Синда находились в Мултане и Мансуре. Мултан был первым индийским городом, куда с караваном прибыл из Балха Масуди. Главной достопримечательностью города, на которую обратил внимание путешественник, был некий индуистский храм, возможно, посвященный какому-то солнечному божеству, с великолепной украшенной золотом статуей, которую арабо-мусульманские авторы ошибочно называли статуей Будды. Храм и статуя весьма почитались индийскими царями, придерживавшимися индуистских верований, и они не раз пытались захватить Мултан, однако местный эмир, которым в начале X в. был, по сообщению Масуди, Абу-л-Лаххаб ал- Мунаббих ибн Асад ал-Кураши, всякий раз грозил разрушить храм и уничтожить статую. Тогда индийские цари отводили свои войска от стен Мултана.

Отправившись из Мултана в Мансуру — некогда столицу арабо-мусульманского Синда, основанную в 871 г. наместником Мансуром ибн Джамхуром недалеко от старинного индийского города Брахманабада и названную в честь своего основателя, — Масуди принялся внимательно изучать новую для него страну. Несмотря на то что еще в Багдаде он внимательно прочитал «Книгу о воззрениях и верованиях» («Китаб ал-ара ва-д-дийанат») ал-Хасана ибн Мусы ан-Наубахти (ум в начале X в.) и «Книгу источников вопросов и ответов» («Китаб уйун ал-масаил ва-л-джавабат») Абу-л-Касима ал-Балхи (ум в 931 г.), в которых рассказывалось о религиях Индии, а также проштудировал географические труды Йакуби, Ибн Хардадбеха и Ибн Русте, в которых содержались весьма интересные сведения по географии и этнографии этой страны, многое оказалось для Масуди новым и неожиданным. Можно сказать с большой долей уверенности, что сведения, сообщаемые им об Индии, являются плодом собственных его наблюдений и изысканий.

Прежде всего наш автор обратил внимание на особенности физического облика индийцев. По его мнению, подкрепленному авторитетом знаменитого античного врача Галена, индийцы по антропологическим характеристикам родственны неграм, то есть принадлежат к негроидной расе. У них темная кожа, вьющиеся волосы, слегка приплюснутые носы и полные губы. Нрав индийцев веселый, многие из них отличаются хорошим здоровьем, сохранению которого уделяют немало внимания. Правда, характеристика внешнего вида индийцев, данная Масуди, в большей степени соответствует не обитателям Синда, а жителям южной Индии, но возможно, что Масуди, включивший это описание в свое сочинение «Золотые копи», над которым он стал работать лет через двадцать после поездки в Индию, кое-что уже стал забывать и зафиксировал лишь наиболее яркие впечатления от облика индийцев.

Расспрашивая местных жителей о реках, протекающих в Синде, Масуди выяснил, что Инд — это самостоятельная река, впадающая в море. Таким образом, путешественник опроверг утверждение своего знаменитого предшественника Джахиза о том, что Инд — это приток Нила, так как в обеих реках водятся крокодилы. Масуди, конечно, не преминул посмотреть на этого грозного хищника. Крокодилов так сильно боялись, что не имели о них достоверных сведений. Путешественнику также пришлось довольствоваться слухами и россказнями местных жителей. Только этим можно объяснить его уверенность в том, что крокодил не имеет заднего прохода, поэтому в желудке его постепенно заводятся черви, от которых животное чрезвычайно мучается. Тогда оно выползает на берег и открывает пасть. Туда залетают птицы и поедают скопившиеся нечистоты. Однако вместе с птицами в желудок крокодила может заползти некое существо всего в локоть длиной, которое прогрызает своими острыми зубами живот крокодила и, расправившись с ним таким образом, ищет себе новую жертву. Народная молва и сочинение Масуди отразили реальный факт существования птицы тари, которая очищает пасть крокодила от остатков пищи.

Преодолев значительное расстояние между двумя крупнейшими городами Синда, которое Масуди исчисляет в 75 фарсахов, то есть примерно в 450 км, путешественник прибыл в Мансуру. Здесь он, видимо, побывал на приеме во дворце эмира Абу-л-Мунзира Омара ибн Абдаллаха, так как сообщает, что видел не только самого правителя, но также вазира с двумя сыновьями и многих других знатных мусульман. В Мансуре Масуди впервые в жизни увидел вблизи слонов. Он особо отмечает, что в войске эмира имелось восемьдесят таких животных, которые составляли грозную силу. Ему рассказали об умершем незадолго до его приезда в Мансуру вожаке боевых слонов эмира, которого звали Манфаркалас. Однажды этот слон вел своих собратьев по улицам города, и вдруг на дорогу перед ним выскочила какая-то женщина, которая от испуга поскользнулась и упала прямо у ног чуть не раздавившего ее животного. К счастью, Манфаркалас успел вовремя остановиться, хоботом помог испуганной женщине подняться, а когда она освободила дорогу, сделал знак своим товарищам продолжать движение. Однако сознание того, что он чуть было не раздавил человека, было для слона столь тягостным, что он стал отказываться от пищи, захирел и вскоре умер, обливаясь слезами. Так что и слоны тоже умеют чувствовать.

Из Мансуры Масуди отправился в важнейший порт Синда — Дайбул, который индийцы называли Дебал или Девал, что означает «храм». До арабо-мусульманского завоевания в Дайбуле находился буддийский храм, одним из элементов которого была высокая башня-ступа — культовое сооружение куполообразной формы, символизирующее быстротечность бытия и представляющее собой хранилище останков Будды, его учеников и буддийских святых. Над ступой развевалось огромное оранжевое знамя, считавшееся, как и статуя льва у ворот Исфахана, талисманом, охраняющим город от врагов. Воинам Мухаммада ибн ал-Касима, осадившим Дайбул в 712 г., удалось сбить выстрелом из катапульты верхнюю часть ступы вместе со знаменем. Вскоре после этого город-порт был захвачен арабами-мусульманами. Мухаммад ибн ал-Касим дал местным жителям статус людей, исповедующих официально разрешенную религию, — зиммиев, построил здесь первую в Синде мечеть и поселил во вновь отстроенных кварталах 4000 арабских семей. В середине IX в. лежавшую в развалинах ступу превратили в городскую тюрьму. Через несколько столетий после того, как Масуди побывал в Дайбуле, порт захирел и постепенно был покинут своими жителями, так что сейчас даже точно неизвестно, где он находился.

Из Дайбула Масуди, судя по всему, отплыл на западное побережье Индии, в крупнейшее государство Индостана того времени, империю Раштракутов, которой около 914—928 гг., то есть как раз во время путешествия Масуди по Индии, правил Индра III.

Путешественник называет это государство ал-Балхарой Масуди указывает на обширность территории государства Раштракутов, упоминает столицу империи — город Манкир, а также ряд других крупных городов, в некоторых из которых ему довелось побывать — Камбай, Синдан, Субара, Тана, Саймур. Другим сильным политическим образованием Индии того времени Масуди справедливо считает государство Канаудж, расположенное к северо-востоку от империи Раштракутов, которое находилось во враждебных отношениях как с империей, так и с мусульманскими эмиратами Синда. Через год после посещения Индии Масуди Индра III разгромил войска государства Канаудж и захватил саму столицу враждебного царства. Рассказывая о государстве Раштракутов, путешественник с большим удовлетворением отмечает, что его единоверцы-мусульмане пользуются там большими привилегиями, у них много мечетей, в которых регулярно совершаются молитвы. По мнению Масуди, которое он, правда, приводит со ссылкой на жителей Индии, стабильность и сила этого государства объясняется тем, что царь оказывает покровительство мусульманам. У них он заимствовал даже систему организации войска — содержат его на средства, выплачиваемые из государственной казны, «как это делают мусульмане». На самом же деле, конечно, система комплектования регулярной армии, получавшей жалование из государственной казны, — местного, индийского происхождения; она никак не связана с военной системой Халифата.

Масуди, интересовавшийся многими областями жизни современной ему Индии, не мог пройти мимо таких важнейших явлений, как языки ее народов и их религиозные верования. Масуди отмечает, что язык жителей Синда не похож на языки жителей других областей Индостана. В государстве Раштракутов, которое наш автор знал лучше всего, по его наблюдениям. существовало два диалекта: один из них — это диалект центральных районов государства, главным образом жителей столицы, Манкира, а другой диалект был распространен среди жителей западного побережья Индии, которое Масуди называет Лар.

Наш путешественник — первый арабо-мусульманский автор, который сообщает существенные данные о главной религиозной системе Индии — индуизме. Эти сведения, скорее всего, являются плодом его собственных наблюдений над религиозной жизнью индийцев в государстве Раштракутов.

Ему, например, известно о существовании каст. Их происхождение Масуди объясняет следующим образом. В незапамятные времена в Индии царило полное равенство. Потом знатные индийцы, возгордившись, избрали себе царя ал-Бархаму Великого (то есть Брахму, одного из важнейших индийских божеств). С того времени в Индии началась цивилизация — появились мудрецы (философы), люди стали строить храмы, добывать железо, составлять сочинения по математике и астрономии. Потомки ал-Бархамы — это ал-барахима (брахманы), которые занимают особое положение в индийском обществе. Их отличительным знаком являются желтые повязки. В то же время о других кастах он не говорит ничего. Масуди знал также, что индуизм предписывает своим последователям совершать ритуальные самосожжения во имя достижения блаженства в загробном мире. Ритуал самосожжения он наблюдал в Саймуре. Некий юноша попросил у правителя города разрешения взойти на костер. Его просьба была удовлетворена. В один из дней юноша вышел на улицу города в сопровождении своих родственников. На нем были надеты шелковые одежды, которые он разорвал в знак того, что ему предстоит; на голове — венок из базилика, кожа головы содрана, и на кровоточащую голову положены горящие угли. Дойдя под звуки барабана до приготовленного костра, юноша разрезал себе живот кинжалом, отрезал кусок печени и отдал одному из своих спутников, желая показать тем самым, насколько он презирает смерть и как радуется грядущему уходу из жизни. Затем он бросился в огонь. Если умирает царь, продолжает Масуди, то сожжению подвергают себя несколько человек. Погребальный обряд Масуди описывает также достаточно подробно. Тело умершего царя сжигается, а пепел развеивается по ветру.

Путешествуя по Индии, Масуди, конечно, не мог не восхититься ее великолепной природой. Он описывает не только слонов и крокодилов, но также и попугаев, носорогов, мускусных антилоп, обитающих в Тибете. Обилие флоры Индии он объясняет тем, что Индия — это та страна, куда из рая попал Адам. У прародителя человечества была с собой сумка с семенами райских растений, которые дали жизнь тамошнему богатому растительному миру. А листья, которые прикрывали наготу Адама, засохли и были разнесены ветром по всей стране, отчего произошли индийские благовония и драгоценности.

В конце 916 г. Масуди отплыл из Индии к побережью Восточной Африки, которое было хорошо освоено арабскими мореходами из Южной Аравии еще с древних времен. Плавание по Индийскому океану, или Эфиопскому морю (ал-Бахр ал- Хабаши), как называет его Масуди, в то время было полно опасностей. Скорее всего, путешественник сел на арабский корабль — после долгого пребывания на чужбине ему, наверное, хотелось побыть вместе с соотечественниками. А арабские суда, по сравнению, скажем, с китайскими, отличались малыми размерами и часто терпели крушения. Знаменитый венецианский путешественник Марко Поло (1254—1324), побывавший во второй половине XIII в. во многих странах Востока и видевший корабли арабских мореходов, описывает их следующим образом: «Суда у них (арабов. — Д.М.) плохи, и немало их погибает, потому что сколочены они не железными гвоздями, а сшиты веревками из индийских (кокосовых. — Д.М.) орехов. Кору эту они бьют до тех пор, пока она не сделается тонкою, как конский волос, и тогда вьют из нее веревки и ими сшивают суда; веревки эти прочны и от соленой воды не портятся. У судов одна мачта, один парус и одно весло; они без покрышки. Нагрузят суда, сверху товары прикроют кожей, а на это поставят лошадей… Плавать на таких судах опасно: бури в Индийском море часты, и много их погибает». Несмотря на все опасности, корабль, на котором находился Масуди, благополучно достиг берегов Восточной Африки. Мне думается, что первоначально он спустился вдоль африканского побережья к острову Пемба, находящемуся у берегов современной Танзании, который путешественник называет Канбалу, а затем повернул назад, проплыл, иногда совершая высадки, вдоль берегов современных Танзании, Сомали и Эфиопии, а затем вдоль южного и юго-восточного побережья Аравии прибыл в Иран.

О Пембе Масуди сообщает, что этот остров находится на расстоянии двух дней пути от материка. Канбалу (Пемба) управляется мусульманами, которые представляют собой значительную группу населения. Мусульмане, видимо, арабы из южных районов Аравии и Ирана, в значительной степени ассимилировались и говорят на «языке зинджей» (зинджами, от иранского слова «занги» — «черный», арабы-мусульмане называли чернокожих жителей Африки южнее Сахары). На острове имеется также значительная группа коренного населения, которая не приняла ислама и, видимо, сохранила свои традиционные языческие верования. Свидетельство Масуди представляет большое значение для изучения истории Восточной Африки, так как это одно из первых упоминаний в арабо-мусульманской историко-географической литературе о факте существования культуры и языка суахили, возникших в результате смешения местных, автохтонных, и пришлых арабо-иранских, элементов.

Масуди весьма интересовался тем, как живут племена материковой Африки. Он описывает одно из раннеклассовых государственных образований, существовавших в ее восточной части. По его сведениям, титул царя зинджей — ваклими или же вафлими — разночтение объясняется тем, что звуки [ф] и [к] по-арабски передаются сходными по начертанию буквами) — означает «сын величайшего Господа». Такой титул дается царю потому, что он обязан править справедливо. Если же ваклими переходит границы дозволенного и впадает в несправедливость, то зинджи убивают его, а царем делают другого. Зинджи, как и многие другие народы, стоявшие на той же ступени общественного развития, весьма высоко ценили красноречие. По словам Масуди, некоторые из зинджей славились как красноречивые ораторы, собиравшие целые толпы соплеменников и призывавшие их идти по пути правды и справедливости. У зинджей не было письменности, а следовательно, писаного закона. По этой причине, отмечает Масуди, они руководствуются неким комплексом установлений и традиции, передаваемых из поколения в поколение.

Масуди явственно видел, что восточно-африканские общества, которые он наблюдал, значительно отстают от стран Халифата не только в культурном, но и в хозяйственном отношении. Он подчеркивает, что у зинджей слабо развиты орудия труда, что украшения они делают из железа, а не из золота и серебра. Это верное наблюдение. Дело в том, что в раннеклассовых обществах, например, в Греции в так называемую гомеровскую эпоху, железа добывалось очень мало и оно ценилось наравне с золотом, а то и дороже его. Вполне естественно, что в Африке украшения делали из самого дорогого металла. Лошадей, пишет наш автор, зинджи не знают. Для верховой езды и для хозяйственных нужд они пользуются коровами. Значительную роль в жизни восточно-африканских племен играет охота, в частности на слонов. Слонов здесь много, отмечает Масуди, причем, в отличие от индийских, африканские слоны не поддаются приручению, и зинджи поэтому не используют их для ведения войн или на работах, как это делают индийцы. Охота на слонов происходит следующим образом. В тех местах, куда эти животные ходят на водопой, зинджи кладут листья и ветви какого-то растения, имеющего наркотические свойства, а сами прячутся неподалеку. Слоны, попив воды и поев листьев и ветвей, падают замертво, а зинджи выходят из засады и добивают их особыми большими копьями. При всем удобстве такого способа охоты он, скорее всего, является плодом вымысла арабских купцов, выменивавших у африканцев слоновую кость, считавшуюся зинджами главным охотничьим трофеем, ради которого они убивали слонов. По словам Масуди, африканские слоны отличаются очень большими бивнями, каждый из которых весит от 100 до 300 манн (450-900 кг), что, конечно, маловероятно. Из «страны зинджей» слоновую кость вывозили в Оман, а оттуда — в Индию и Китай, где она находила весьма широкое применение. Масуди даже сетует на то, что большая часть этого ценного товара вывозится в Индию и Китай. «Если бы не эта торговля, то слоновой кости было бы много в землях ислама», — сетует он. Сами используя слоновую кость в меньшей степени, зинджи широко применяли кожу этих животных для изготовления щитов.

Кроме слоновой кости, отмечает путешественник, в Халифат из областей тропической Африки в его время вывозили львиные и леопардовые шкуры, рога буйволов и антилоп, черепашьи панцири, из которых изготовляли гребни.

Касаясь такой важной стороны быта африканцев, как питание, Масуди отмечает, что зинджи едят бананы, которые в изобилии растут в Восточной Африке, дурру, мед, различные коренья, а также мясо.

Кроме слонов внимание нашего автора привлекли жирафы, которых он, видимо, впервые увидел именно в Восточной Африке, хотя слышал и читал о них еще в Багдаде — ведь, по словам нашего автора, жираф в качестве диковинного дара привозили сасанидским царям и аббасидским халифам. Масуди приводит три точки зрения относительно того, что, собственно, представляет собой жирафа. Одни арабо-мусульманские ученые считали, что жирафа — это особая порода верблюда, другие — что это помесь верблюда и зебры, а третьи — что это самостоятельный вид, «подобно тому как самостоятельны лошади, ослы и верблюды». Описывает жирафу Масуди весьма странным образом. Он полагает, что это животное обладает длинными передними и короткими задними ногами, причем коленные суставы имеются только на передних ногах. По авторитетному для Масуди мнению крупного арабо-мусульманского ученого и писателя IX в. Джахиза, жирафа — помесь различных животных, встречи между которыми происходят на водопое в верховьях Нила.

Двигаясь далее на север, Масуди прошел на корабле вдоль берегов Эфиопии, о которой он сообщает, что это обширная страна, где правит ан-наджаши — негус, эфиопский император.

Обогнув Африканский Рог, корабль, на котором плыл путешественник, остановился на острове Сокотра, лежащем недалеко от побережья нынешнего Йемена. Остров этот славился алоэ особого сорта, которое вывозили в другие страны. Знаменитое сокотринское алоэ, видимо, способствовало тому, что об острове стали складываться различные легенды, одну из которых приводит и Масуди. Согласно этой легенде, Александр Македонский поселил на Сокотре, по совету своего воспитателя Аристотеля, значительное число греков, которые якобы до времени Масуди сохранили свой язык и даже родословные. По мнению путешественника, Сокотра — это единственное место на земле, где в его время еще сохранились «чистые», ни с кем не смешавшиеся греки. Действительно, в то время на острове еще обитали потомки греческих переселенцев, сохранявшие свой язык, обычаи и христианскую религию. Их далекие предки попали на Сокотру не при Александре, а позже, в эллинистическую эпоху.

Покинув Сокотру, Масуди проплыл вдоль юго-восточного берега Аравийского полуострова и высадился в важнейшем порту Омана Сухаре, через который тогда осуществлялись торговые связи между Йеменом, Ираком и Китаем. Несмотря на многочисленные потрясения Сухар богател день ото дня. Многие дома там были построены из кирпича и дорогого тикового дерева, на берегу моря, у самой гавани, красовалась соборная мечеть с высоким минаретом, облицованным разноцветными изразцами.

Из Сухара было рукой подать до иранского порта Сираф.

Масуди отсутствовал в Багдаде всего около двух лет, но за этот короткий срок он успел побывать в Иране, Индии и на побережье Восточной Африки. Теперь ему предстояло осмыслить увиденное, привести в порядок свои записи, заполнить кое-какие пробелы в образовании, которые он ощутил во время странствий.

Известно, что через несколько месяцев после возвращения в Багдад Масуди отправился на юг, в важнейший после Багдада культурный и торговый центр Ирака Басру, которая находится на берету Шатт эль-Араба — реки, образующейся от слияния Тигра и Евфрата. К этому городу Масуди спустился на речном корабле по Тигру.

Согласно классификации городов, основанных «при исламе» — с того времени, когда эта религия вышла за пределы Аравийского полуострова, — приводимой Масуди в «Книге указания и наблюдения», Басра занимает первое место, так как это первый город, основанный арабами-мусульманами на отвоеванной у Сасанидов территории. В 638 г. второй мусульманский халиф Омар ибн ал-Хаттаб приказал командующему арабо-мусульманскими войсками в Ираке, одному из сподвижников основателя ислама, Утбе ибн Газвану построить на месте заброшенного иранского укрепленного поста, который арабы называли ал-Хурайба («Маленькая руина»), военный лагерь-базу (дар ал-хиджра), который служил бы источником военной силы для осуществления дальнейших завоеваний. Первоначально дома в Басре строились из кирпича-сырца, а со второй половины VII в., при первом омейядском наместнике города Зийаде ибн Абу Суфиане, здесь стали возводиться постройки из обожженного кирпича — соборная мечеть и дворец наместника. Зийад ибн Абу Суфиан разработал административное деление Басры на пять районов (ахмас), каждый из которых был заселен бедуинами, выходцами из определенной группы племен.　

Долгие годы Басра была центром интеллектуальной жизни Ирака. Здесь возникла грамматика арабского языка, появилось особое религиозно-философское учение мутазилизм, о котором кратко говорилось во второй главе книги. В Басре жили первые знатоки хадисов — преданий о высказываниях и поступках Мухаммада, а также собиратели сведений по истории арабо-мусульманского государства. В этом городе родились крупнейшие арабские поэты Башшар ибн Бурд и Абу Нувас, жили и работали знаменитые прозаики — Абдаллах ибн ал-Мукаффа, Сахл ибн Харун, Джахиз.

Как и многие другие города Халифата, Басра имела бурную историю, одной из наиболее ярких и трагичных страниц которой было восстание чернокожих рабов-зинджей. Десятки тысяч рабов в нечеловеческих условиях занимались осушением болот. Во главе восстания в Халифате, которое продолжалось с 869 по 883 г., встал приверженец одной из экстремистских мусульманских сект — азракитов, араб по происхождению Али ибн Мухамад ал-Баркуи, который провозгласил себя халифом. Центром восстания была вновь основанная столица государства зинджей Мухтара, находившаяся в низовьях Шатт эль-Араба. Повстанцы захватили Басру, а также важный торговый город ал-Ахваз в иранской провинции Хузистан. Али ибн Мухаммад и его ближайшие сподвижники вскоре почувствовали вкус власти и стали нещадно грабить население захваченных территорий. Масуди, приводящий интересные сведения о восстании в «Золотых копях», сообщает, что в Мухтаре захваченные в плен арабские женщины продавались с молотка. Одна знатная дама, происходившая из рода халифа Али, попросила у предводителя зинджей заступничества. Однако Али ибн Мухаммад сурово ответил: «Господин твой, которому ты принадлежишь, имеет больше прав распоряжаться тобою, чем я». Такая бездумная политика привела к тому, что от восстания чернокожих невольников отошли присоединившиеся к ним на первых порах крестьяне- феллахи и бедуины. В захваченной зинджами Басре хозяйничал один из видных сторонников Али ибн Мухаммада Мухаллаби, отпрыск знатного арабского рода. Он велел установить минбар (кафедру для проповедей) на одном из племенных кладбищ города и стал по пятницам — дням общей молитвы у мусульман — и по праздничным дням произноситьтам проповеди, в которых проклинал обе халифские династии — и Омейядов, и Аббасидов.

Обеспокоенный халифский двор решил, наконец, покончить с новоявленным самозваным халифом. В 883 г. против зинджей выступило пятидесятитысячное войско под командованием брата халифа Мутамида Муваффака. Вскоре правительственные войска взяли Басру и ал-Ахваз. В Басре сопротивление сторонников Мухаллаби воинам Муваффака было особенно яростным, однако в конце концов повстанцы были разбиты. Оставшиеся из них в живых попрятались по колодцам, из которых они выходили по ночам в поисках пропитания. Несчастные первоначально ели кошек, собак и мышей, а когда и этих животных не стало, принялись за человеческие трупы. Масуди приводит рассказ об одной женщине, стороннице Мухаллаби, которая плакала из-за того, что от растерзанного другими голодными тела ее умершей сестры ей досталась только одна голова.

Овладев Басрой и ал-Ахвазом, Муваффак нанес последний удар по столице зинджей Мухтаре. После длительной осады город пал, а предводитель зинджей Али ибн Мухаммад и большинство защитников Мухтары погибли. Захваченных в плен участников восстания пригнали в Багдад, где они подверглись мучительной публичной казни.

Несмотря на все эти потрясения, а также на то, что пальма первенства среди иракских городов безусловно перешла к Багдаду, Басра во времена Масуди оставалась важным торговым и культурным центром. Хотя город и не стоял непосредственно на море, в тамошний порт ал-Кала поднимались по Шатт эль-Арабу большие океанские суда. На специальной площади, где останавливались купеческие караваны, — Мирбаде — слышалась разноязыкая речь. В окрестностях Басры выращивались виноград и финики, которых было так много, что возникла пословица «Повез финики в Басру», соответствующая русской «Поехал в Тулу со своим самоваром».

Приехав в Басру в 917 г., Масуди успел застать в живых одного из самых колоритных филологов второй половины IX — начала X в. — Абу Халифу ал-Фадла ибн Хубаба ал-Джумахи, который умер в том же году. Джумахи славился красноречием и отличался тем, что всегда говорил в соответствии с правилами классического арабского языка, и это, по свидетельству Масуди, выходило у него совершенно естественно. Большую часть жизни Джумахи провел в Басре, где снискал уважение сограждан и даже занимал посты в местной администрации. Однажды филолог был отправлен вместе с другими басрийцами к халифу Мутадиду с петицией о снижении налогов. Только красноречие Джумахи убедило халифа в правоте жителей Басры, и он согласился удовлетворить их просьбу. Однажды, правда, любовь к арабскому языку сослужила этому учителю Масуди плохую службу. Как-то раз Джумахи пригласили на загородный пикник. Недалеко от того места, где расположились пирующие, находилась плантация финиковых пальм. Дело было как раз в то время, когда созрел урожай фиников, поденщики срывали спелые гроздья и складывали их в большие корзины. Один из приглашенных попросил Джумахи разъяснить некий коранический аят-стих, и знаменитый филолог, обрадованный возможностью блеснуть своими познаниями, тут же принялся за дело, обильно уснащая свою речь стихотворными и прозаическими цитатами, которые подтверждали определенный способ прочтения священного текста. Вдруг на устроителя приема, его гостей и слуг набросились поденщики и принялись их жестоко избивать. Уже потом выяснилось, что, услышав странные слова, произносимые Джумахи, эти неискушенные в тонкостях грамматики и богословия люди решили, что собравшиеся святотатствуют — издеваются над священной книгой мусульман.

Во время одного из последующих визитов в Басру Масуди познакомился с другим выдающимся жителем этого города, купцом, путешественником и писателем Абу Зайдом ас-Сирафи. Он оставил небольшое по объему, но весьма ценное сочинение «Цепочка историй» («Силсилат ат-таварих»), в которой содержатся важные сведения об Индии и Китае. Основой книги являются сообщения побывавшего в этих странах во второй половине IX в. некоего купца Сулаймана. Масуди внимательно прочитал книгу, из которой он многое заимствовал для написания особой главы о Китае в «Золотых копях», добавив некоторые сведения, полученные от бывалых путешественников. Еще во время первого своего путешествия — по Ирану — наш автор видел в Балхе одного почтенного старца, который неоднократно ходил в Китай с караванами. Возможно, что встреча с этим человеком и его рассказы способствовали тому, что у Масуди появилось желание написать о великой восточной империи.

Он считает китайцев потомками Абура, одного из внуков библейско-коранического Йафиса (Иафета). Исходя из внешнего облика жителей Китая, он полагает, что они родственны тюркам и тибетцам. Прежде же, пишет он, Китай был единым государством, которое жило по законам, установленным древними праведными царями. Цари разделили общество на классы, установили культ предков и небесных светил. Эти сведения отражают некоторые положения одной из господствовавших в Китае идеологических систем — конфуцианства, с его почитанием Неба, прародителей, разработанным до мелочей ритуалом взаимоотношений между выше- и нижестоящими, реально существовавшей в этой стране иерархией чиновничьих званий. Несмотря на то что китайские цари были язычниками, они, по мнению Масуди, правили справедливо. Некоторые из китайских императоров даже тайно почитали Аллаха, посланных им на землю пророков и основателя ислама Мухаммада. В подтверждение этому Масуди приводит фантастическую новеллу, почерпнутую из «Цепочки историй» Абу Зайда ас-Сирафи, в которой рассказывается о том, как некий знатный мусульманин по имени Ибн Хаббар ал-Асвад бежал во время восстания зинджей из Басры в иранский порт Сираф, а оттуда — в Китай. Оказавшись без средств к существованию, он пришел во дворец к китайскому царю и стал просить помощи. Царь справился о родословной мусульманина в большом приморском городе Ханьфу, где имелась колония арабов и персов, и, удостоверившись в том, что проситель происходит из племени курайш, к которому принадлежал основатель ислама Мухаммад, велел пустить его к себе и щедро наградил. Потом царь показал Ибн Хаббару ал-Асваду шкатулку, в которой имелись статуэтки, изображавшие почитаемых исламом пророков, начиная от Адама и кончая Мухаммадом. Подобную историю рассказывает о византийском императоре арабо-мусульманский историк второй половины IX в. Динавари. При помощи таких новелл, якобы подтверждающих приверженность исламу монархов двух крупнейших современных Халифату государств — Китая и Византии, арабы-мусульмане стремились объяснить то, почему эти с их точки зрения языческие страны обладали высоко развитой культурой и государственностью.

Китайский царь для Масуди — образец справедливого обращения с собственными подданными и приезжими мусульманскими купцами. В другой новелле о приключениях мусульман в этой стране наш автор рассказывает о том, как один купец из Самарканда, заключенный в тюрьму и лишенный своих товаров несправедливым чиновником, был спасен от этих несчастий китайским царем.

На Ближнем и Среднем Востоке китайцы славились как хорошие ремесленники. Масуди называет китайцев одними из самых искусных людей на земле и сообщает, что китайский царь награждает ремесленника, если изготовленное им изделие выставлялось в течение года и признавалось всеми безупречным. Некий человек, продолжает Масуди, изобразил птицу, сидящую на колосе; горбун, внимательно рассмотревший картину, указал царю на то, что птица должна была непременно согнуть колос — художник же этого не учел. В результате живописец не получил ничего. Такие конкурсы, говорит Масуди, способствуют росту мастерства ремесленников всех специальностей.

Дела в Китае шли, по мнению нашего автора, наилучшим образом вплоть до начала восстания Хуан Чао, которое продолжалось с 874 по 884 г. Войско повстанцев подошло к городу Ханьфу (или, как его называет Масуди, Ханку), где издавна имелась колония мусульманских купцов, а также проживали христиане, иудеи и зороастрийцы. Взяв город, повстанцы убили многих иноземных торговцев. Затем была взята императорская столица, император низложен и закон, таким образом, нарушен. С тех пор, говорит Масуди, в Китае продолжается смута. Некогда единое государство распалось на несколько самостоятельных княжеств. Положение в Китае, считает наш автор, подобно ситуации, сложившейся на развалинах империи Александра Македонского эпохи диадохов, и состоянию Халифата в X в.

Лет через восемь после первого посещения Басры — в 925 г. — Масуди решает побывать на севере Ирака, в городах Текрит и Мосул. Ведь в этих местах еще с давних времен получила распространение яковитская ветвь христианства; с IV в. н.э. Текрит, расположенный на правом берегу Тигра, был резиденцией якобитского епископа. До завоевания Ирака мусульманами в этом городе обитало христианское арабское племя ийад. Здесь Масуди, всегда интересовавшийся религиозными учениями, встречался и спорил с якобитским ученым Абу Закарией Данха ан-Насрани. Диспуты, сообщает путешественник, проходили в Зеленой церкви Троицы, руины которой сохранились до настоящего времени в южной части современного Текрита. Видимо, Масуди побывал и в монастырях Дайр Сааба и Дайр Мар Йуханна.

В находящийся севернее Текрита Мосул Масуди отправился не только для того, чтобы встретиться с крупным ученым того времени Джафаром ибн Хамданом ал-Маусили (ум. в 935 г.) и поработать в принадлежавшей ему библиотеке, но также для того, чтобы осмотреть древние памятники, находящиеся как в самом городе, так и в его окрестностях. Ведь здесь и до нашего времени сохранился основанный в 570 г. яковитский монастырь, ибо, как и Текрит, Мосул был одним из центров христианства в Ираке. При последнем омейядском халифе Марване ибн Мухаммаде (744—750) в Мосуле была возведена пятничная мечеть. В мосульской цитадели, называемой ал-Мурабба («Квадратная»), по средам собирался богатый рынок. На некотором отдалении от Мосула Масуди видел развалины халифского дворца — Дар ал-Хилафы. Побывал путешественник и на могиле пророка Джирджиса (так арабо- мусульмане называли легендарного святого Георгия).

В 20-е гг. X в. наш герой неоднократно совершал поездки также в соседние с Ираком Сирию и Палестину. Эти места привлекали его по ряду причин. Во-первых, Сирия, как и Иран, — это страна, где в древности существовали высокоразвитые культуры, следы которых сохранились ко времени Масуди в изобилии. Во-вторых, Сирия, в особенности ее столица Дамаск, была главной базой халифской династии Омейядов, которая опиралась на племена бедуинов, поселившиеся в этой части арабо-мусульманского государства. Масуди же очень интересовался как теми политическими событиями, которые происходили в Халифате при Омейядах, так и личностями самих предшественников Аббасидов. Почти обо всех: Муавии ибн Абу Суфиане, Абд ал-Малике ибн Марване, Омаре ибн Абд ал-Азизе, — а также о других омейядских правителях он написал яркие очерки, которые включил в «Золотые копи». В-третьих, Сирия до арабо-мусульманского завоевания была провинцией Византии и сохраняла связи с бывшей метрополией. Эти контакты особенно остро чувствовались на севере страны, в районе, который арабо-мусульмане называли ал-Авасим — «Укрепленные города», ибо там находился ряд сторожевых городов-крепостей, оборонявших северо-западные рубежи Халифата. Правда, на севере Сирии контакты с византийцами носили враждебный характер, так как там происходили постоянные военные столкновения между вооруженными силами обеих держав. Но именно в районе ал-Авасим Масуди не без оснований надеялся получить сведения о тогдашнем положении в этом государстве, а также о его истории и культуре — такой информацией располагали как тамошние старожилы, которым приходилось и воевать с византийцами, и вести с ними переговоры, так и мусульманские воины, возвращавшиеся из византийского плена — многие из них успевали познакомиться с главным соперником Халифата изнутри.

Впервые нашему путешественнику довелось отправиться в Сирию в 921 г. Тогда он приехал на север страны и пожил некоторое время в Алеппо (Халебе), расположенном на небольшой реке Кувайк. Здесь Масуди познакомился и подолгу беседовал с местным кади (мусульманским судьей) Ибрахимом ибн Джабиром, а также осматривал древние памятники. Ведь Алеппо существовал еще за три тысячи лет до времени жизни Масуди. При Селевкидах, в государство которых Сирия вошла после распада державы Александра Македонского, Алеппо превратился в настоящий эллинистический город. Его внешний облик сильно изменился в связи с распространением христианства и последующим установлением господства Византии. В 631 г. Алеппо капитулировал перед подошедшим к нему арабо-мусульманским войском. По договору о капитуляции завоеватели обязывались оставить в неприкосновенности все христианские церкви города, поэтому последователям новой религии — ислама — пришлось переделать в мечеть античную арку, которая стояла в начале колоннады, превратившейся ко времени падения господства византийцев в обычную восточную городскую улицу, тесно и неровно застроенную домами, на первых этажах которых помещались лавки. При омейядских халифах — то ли при Валиде ибн Абд ал-Малике, то ли при Сулаймане — весьма заботившихся о благоустройстве сирийских городов, на месте первой мечети была возведена виденная Масуди Большая мечеть, которая coxранилась до наших дней. Гуляя в 921 г. по улицам Алеппо, Масуди, разумеется, не мог знать, что через 23 года город будет захвачен войсками рода Хамданидов, один из наиболее ярких сынов которого, Сайф ад-Даула, прославившийся победами над византийцами, сделает Алеппо столицей своего эмирата. Вокруг сиятельного мецената соберется круг талантливых поэтов и ученых, среди которых засияет имя великого поэта арабского средневековья Мутанабби (915—965).

Из Алеппо Масуди отправился на северо-запад, в город Антиохию, или, как ее называли арабы, Антакию, основанную около 300 г. до н.э. бывшим полководцем Александра Македонского Селевком (IV-III вв. до н.э.). Антиохия входила в пограничную зону ал-Авасим. Здесь Масуди посещал христианские храмы — церкви св. Марии, св. Варвары и св. Павла. Не оставил он своим вниманием и античные развалины древнего города. Правда, в настоящее время сообщения Масуди о древних развалинах весьма трудно поддаются идентификации. Во всяком случае, в «Золотых копях» путешественник сообщает о руинах некоего античного храма, расположенного на горе внутри города. В храме имелись многочисленные статуи и другие священные изображения. Судя по тому, что Масуди приводит мнение последователей языческой секты сабиев, основная масса которых проживала в городе Харране на северо-востоке Сирии, которые считали, что этот храм в Антиохии был построен самим древнегреческим богом Асклепием, можно предположить, что развалины, виденные Масуди, были некогда святилищем этого божества, разрушенным, по данным Масуди, в IV в. н.э. при первом римском императоре, принявшем христианство, Константине и превращенным в наблюдательный пункт. Во времена Масуди дежурившие там воины должны были предупреждать начальника гарнизона Антиохии о приближении ромейских судов. Рядом с соборной мечетью города наш путешественник видел еще один старинный храм, который он называет ад-Димас.

Из Антиохии Масуди направился в другой город, принадлежавший к пограничной зоне ал-Авасим, Тарсус. Для христиан он был знаменит тем, что здесь, по преданию, родился апостол Павел. Возможно, именно это обстоятельство, помимо важного стратегического положения Тарсуса, было одной из причин, заставлявших византийцев с таким упорством стремиться захватить и удержать город. Арабы-мусульмане же не хотели уступать его своим воинственным соседям, и Тарсус неоднократно переходил из рук в руки, подвергаясь опустошительным разрушениям, но вновь отстраиваясь и укрепляясь заново. В то время, когда там побывал Масуди, Тарсус был сильной крепостью, обладавшей двойными стенами. На военную роль города указывало и название ворот, обращенных в сторону врага. Они именовались Баб ал-Джихад — «Воротами священной войны».

Последним из трех основных городов в зоне ал-Авасим Масуди побывал в Адане — самом северном укрепленном пункте Сирии на границе с Византией. Так же как и Тарсус, Адана неоднократно переходила из рук в руки. В последний раз перед приездом Масуди город был захвачен византийским императором Василием I в 875 г., но затем он вновь был отобран арабами-мусульманами. В середине сороковых годов, еще при жизни Масуди, Адана снова на короткий срок попала под власть ромеев. Путешественник был принят ее комендантом, известным воином и дипломатом Абу Умайром Ади ибн Ахмадом ибн Абд ал-Баки ат-Тамими, который не раз бывал в Константинополе и других городах Ромейской державы с дипломатическими поручениями. Надо ли говорить о том, что гораздо чаще ему приходилось сходиться с византийцами не в дворцовых залах, где проводились официальные приемы, а на поле брани. Возможно, что Абу Умайр многое рассказал Масуди об обычаях византийцев, об административном делении Византии, о ее столице Константинополе. Сведения, которые сообщил этот уважаемый как арабами-мусульманами, так и своими врагами-византийцами человек, были тем более ценны, что Абд ал-Баки прекрасно владел греческим языком, и Масуди, беседуя с ним, черпал информацию, что называется, из первых рук. Недаром наш автор назвал Абу Умайра старейшиной сирийских пограничных крепостей.

Другим важным информатором Масуди о положении в Византии был знаменитый моряк, гроза византийских берегов, Лев Триполитанин, или, как его называли арабы-мусульмане, Абу-л-Харис Лави. Лев Триполитанин был по происхождению византийцем, принявшим ислам и развернувшим жестокую морскую войну против своих бывших соотечественников. В 904 г. он совершил дерзкий набег на византийский город Фессалонику, где захватил много пленных и богатую добычу.

Будучи человеком весьма обстоятельным, стремившимся к получению как можно более полных и объективных данных, Масуди при написании своих сочинений, в которых много места уделяется Византии, не мог удовлетвориться сообщениями устного характера. Поэтому он широко использовал как арабо-мусульманские, так и собственно византийские источники. Видимо, сведения общего характера о Ромейской империи Масуди почерпнул из географических трудов своих предшественников — Ибн Хардадбеха и Кудамы ибн Джафара. Многим был он обязан также ныне утраченным трудам арабо-мусульманского автора IX в. Муслима ибн Абу Муслима ал-Джарми. Джарми попал в византийский плен, затем был выкуплен в 845 г. Он поведал своим соотечественникам не только собственно о Византии и византийцах, но также и об их соседях — аварах, булгарах, славянах. Кроме того, наш автор опирался на официальные отчеты о сезонных походах арабов-мусульман против Византии, в которых, видимо, содержалось много конкретных фактов. Из сочинений византийских авторов Масуди проработал хронику александрийского монаха V в. н.э. Анниана. В одной из церквей Антиохии наш автор, по его словам, видел какую-то византийскую летопись, написанную по-гречески, с которой он ознакомился, по всей видимости, при помощи переводчика — в то время в Сирии было немало лиц, свободно владевших языком ромеев. В Халифате проживало много христиан, которые принадлежали как к господствовавшему в Византии религиозному направлению — православию, так и к другим ветвям христианства. Очевидно, к X в. большинство христиан в арабо-мусульманском государстве стало забывать языки, на которых они раньше говорили, главным образом сирийский. По этой причине образованные представители христианских общин на Ближнем Востоке были вынуждены создавать исторические сочинения, в которых много места отводилось истории Византии, на арабском языке, чтобы быть понятыми своими единоверцами. Для собирания сведений давней и недавней истории Ромейской державы Масуди пользовался трудами многих христианских авторов, писавших по-арабски: православных иерархов Евтихия и Агапия, несторианского писца Йакуба ибн Заккарии, яковитского священника Абу Заккарии Данха, маронского ученого Кайса ал-Маруни.

На что же обращает прежде всего внимание Масуди, описывая Византию?

Много внимания уделяет он административному делению соседней державы — описанию фем (областей и одновременно военных округов), на которые делилось это государство. Начинает он с описания фем азиатских провинций Византии, затем переходит к фемам, расположенным в Европе. Сведения, приводимые ученым, весьма точны. Все фемы, упомянутые им, известны также и по византийским источникам. Исключение составляет одна из европейских фем — Тафла (возможны и другие прочтения этого названия — Табла, Тайла), которая не поддается идентификации. Некоторые неточности допустил Масуди в описании азиатских фем. Дело в том, что три административные единицы — Карманон, Колонса и Селевкия, — которые он считает фемами, в то время были областями более низкого ранга. Очевидно, Масуди располагал все же устаревшими данными, ибо в его время административное деление Ромейской державы было несколько иным — фем в то время было больше. Эти ошибки вполне объяснимы — ведь Масуди никогда не был в самой Византии, а его информаторы могли, конечно, ошибаться. Возможно, что наш ученый восстанавливал административную систему соседней империи на основе более ранних арабо-мусульманских источников, в которых бытовало мнение о том, что Византия делится на четырнадцать провинций. В этой связи понятно заявление Масуди о том, что «Ромейская земля… с древности разделена на четырнадцать частей». Повествуя о византийских фемах, Масуди не обходит молчанием и расположенные в них крупнейшие города. Это пограничные с Сирией Аморея и Гераклея, город Никея, Эфесс, который, по словам географа, был родиной многих греческих мудрецов и врачей, многонаселенная Анкра, Фессалоника, подвергшаяся набегу Льва Триполитанина, и другие.

Достаточно хорошо осведомлен Масуди и о морях, находящихся под контролем Византии. Он сообщает о Геллеспонте, Мраморном море и Босфоре, которые он называет Константинопольским заливом (Халидж ал-Кустантиниййа).

На основе свидетельств арабо-мусульманских путешественников и дипломатов, плававших в столицу Византии морским путем, Масуди описывает порты, где византийские корабли делали остановки по пути в Сирию. Возможно, морское сообщение между средиземноморским побережьем Сирии и Константинополем было регулярным — ведь наш географ называет эти приморские города «почтовыми станциями».

Внимание Масуди к морским рубежам Ромейской империи вполне объяснимо. Дело в том, что как мирные контакты, так и военные столкновения между Халифатом и Византией часто осуществлялись в значительной степени на морских просторах. Арабо-мусульманские моряки, отважно нападавшие на византийское побережье, захватывавшие в море ромейские корабли с богатыми грузами, пользовались в сирийских приморских городах большим уважением. Видимо, в среде сирийских моряков-корсаров сложилась легенда, которую пересказывает Масуди.

Однажды, в правление первого омейядского халифа Муавии (661—680), некий арабский воин оказался в византийском плену. Приведенный вместе с другими пленниками к императору, он подвергся оскорблению со стороны византийского вельможи, который публично дал мусульманину пощечину. Пленный воин воскликнул: «Муавия, где же ты? Почему ты позволяешь врагу распоряжаться нашими жизнями и подвергать нас оскорблениям?» Эти слова дошли до халифа, который весьма расстроился и приказал выкупить всех арабских пленных, в том числе и того воина, который получил пощечину. Призвав его к себе, халиф пообещал, что отомстит за поругание. Потом он вызвал к себе одного весьма искусного морехода, который часто ездил в Византию и хорошо говорил по-гречески, и приказал ему похитить обидчика и привезти его к халифскому двору в Дамаск. Мореход построил на деньги, выделенные из халифской казны, необычайно быстроходный корабль, накупил разных дорогих товаров и отправился в путь. Добившись представления к императорскому двору, купец стал продавать вельможам и самому императору потребные им диковины. Так он совершил несколько поездок и в конце концов вошел в доверие к царедворцу, давшему пощечину пленному мусульманскому воину. Наконец, он заманил его на свой корабль и доставил в Сирию. Привезенный в Дамаск, ромей предстал перед Муавией. Халиф приказал привести того самого арабского воина, которому вельможа в свое время осмелился дать пощечину. Мусульманин отдал свой долг византийцу, восстановив таким образом свою честь. После этого он удалился, восхваляя мудрость и справедливость Муавии, а халиф богато одарил вельможу и с почетом отпустил его к императору, велев передать, что он защищает жизнь и честь своих подданных, оказавшихся во власти ромеев. В благодарность за то, что Муавия великодушно обошелся с византийским царедворцем, император, повествует Масуди, запретил обижать арабских пленных.

Вполне очевидно, что подобная легенда могла возникнуть в такой среде, которая, несмотря на смену правящей в Халифате династии, продолжала хорошо относиться к Омейядам, которых официальная аббасидская историография представляла нечестивцами, развратниками и узурпаторами. В этой легенде Муавия, рисовавшийся в современных Масуди хрониках коварным властолюбцем и политическим циником, предстает мудрым и благородным правителем, защитником мусульман, великодушно обходящимся даже с врагом. Мы уже неоднократно видели, что Масуди питал большую склонность к подобным повествовательным легендам, которые в изобилии украшают «Золотые копи» — основное из дошедших до нас его сочинений, являющееся благодаря этим отрывкам выдающимся памятником средневековой арабской прозы.

Вернемся, однако, к рассказу о том, что сообщает наш автор о ромейской державе.

Из всех византийских городов наибольший интерес Масуди, разумеется, вызывает столица империи — Константинополь. Нашему автору известны различные названия этого города: собственно Константинополь (арабизированная транскрипция этого слова — ал-Кустантиниййа), Византия — название, которым в современной науке обозначается Ромейская империя, Маликат ал-Мудун («Царица городов»), по-гречески Басилис Полис (название, придуманное в IV в. н.э. византийским историком Евсевием Кесарийским), а также народное название столицы ромейского государства — Истабулин (что означает «Город», «Полис»), от которого после османского завоевания Константинополя произошло турецкое название Стамбул.

Масуди описывает местоположение Константинополя со слов нескольких арабов-мусульман, участвовавших в походах на Византию. Мраморное море, или, как его называет Масуди, Халидж ал-Кустантиниййа (Константинопольский залив) охватывает город с восточной и северной сторон. С юга находится суша. Там расположены знаменитые константинопольские Золотые ворота (в подражание которым были возведены ворота с таким же названием в древнерусских городах Киеве и Владимире), обшитые медными листами. Географ справедливо отмечает, что в некоторых местах городские крепостные стены имеют несколько рядов. У западной стены, пишет Масуди, находится некий дворец. Это также правильная информация — известно, что в северо-западной части Константинополя находился дворец Биширнас. На берегу залива, то есть Мраморного моря, помещается «дворец с башенками и сторожевой башней». Имеется в виду Великий дворец, локализуемый как раз в том месте, на которое указывает наш автор. Константинополь имеет много ворот, а с внешней стороны его стен расположены многочисленные церкви. Известно Масуди также и о климате византийской столицы — «место это гнилое, где ветры часто меняются, влажное для тел по причине того, что оно находится между описанными нами морями».

Приведенный отрывок показывает, что информатор Масуди сам никогда в Константинополе не был. Скорее всего, он просто проплывал на корабле мимо него, возможно, совершая морской грабительский набег на какой-то другой ромейский город. Вот почему его внимание было сфокусировано прежде всего на местоположении Константинополя относительно моря, на расположении крепостных стен и двух крупных зданиях, видных из-за укреплений. Вполне вероятно также и то, что информатор принимал участие в одной из осад города, поэтому он побывал на суше со стороны Золотых ворот и, простояв под стенами некоторое время, ощутил на себе зловредное воздействие местного климата. В любом случае, сведения, приводимые Масуди, отличаются значительной точностью.

Помимо описания византийского государства и его столицы, арабо-мусульманский читатель находил в сочинениях Масуди подробное изложение византийской истории, в ходе которого наш автор решал ряд важных для своего времени проблем и во многом являлся новатором.

Во-первых, в отличие от многих своих предшественников, в том числе от крупнейшего прозаика и ученого IX в. Джахиза, Масуди указывает на историческую связь между современными ему византийцами и древними греками. Это было смелым для его времени шагом, ибо арабо-мусульманские ученые отказывались верить в то, что древнегреческие философы, которыми они восхищались и у которых учились, являются предками нечестивых ромеев, с которыми халифату приходилось вести изнурительные войны.

Если на этническом уровне Масуди видит в византийцах потомков древних греков, то на государственном уровне он считает их наследниками древних римлян. Вот как он сам объясняет этот феномен: «Греки и ромеи (то есть римляне. — Д.М.) жили рядом, подобно персам и набатеям (семитоязычному населению Ирака. — Д.М.)… Потом ромеи завоевали греков, и все стали ромеями, как персы завоевали набатеев». Таким образом, Масуди понимал, что современная ему Византия — это наследница Римской империи.

Излагая историю ромейского государства, Масуди выделяет в ней три периода. Во-первых, это история правления языческих ромейских императоров до Диоклетиана (284—305), то есть еще, собственно, не история Византии, а история Римской империи. Во-вторых, это правление христианских ромейских императоров, столица которых находилась в Константинополе, начиная с основателя новой столицы Константина I (306—337), принявшего христианство, и кончая императором Ираклием (575—641). И, наконец, в-третьих, история Византии после возникновения ислама.

Масуди сообщает верные сведения о количестве византийских императоров и сроках их правления. Он подробно освещает деятельность христианской церкви, рассказывает о первых шести вселенских соборах. Считая возникновение ислама центральным событием всей человеческой истории, Масуди отводит много места изложению событий, произошедших во время правления императора Ираклия, когда истощенная многолетней распрей с сасанидским Ираном Византия не устояла перед натиском арабо-мусульман и потеряла Сирию в Азии и Египет в Африке. Материалы, касающиеся двух первых периодов византийской истории, наш автор почерпнул, по всей видимости, из переведенных для него византийских и самостоятельно проработанных арабо-христианских хроник.

Для исследователей истории Византии и арабо-византийских отношений наибольший интерес представляет информация, приводимая Масуди относительно современного ему состояния соседней империи. Правда, эти сведения ученый получил значительно позже своей первой поездки в Сирию, в то время, когда он уже прочно осел в Египте и лишь изредка наезжал в Дамаск и другие сирийские города. Так, летом 946 г. в Дамаск прибыл видный византийский дипломат и ученый Иоанн Мистик для ведения переговоров с наместником правителя Египта Ихшида, который присоединил большую часть Сирии к своим владениям, о заключении перемирия и подписании договора об обмене пленными. Масуди срочно выехал из египетской столицы Фустата в Дамаск и добился встречи с византийским вельможей. Иоанн Мистик рассказал арабскому ученому о борьбе за власть между двумя претендентами на византийский трон — Константином VII Багрянородным (913—959) и Романом I (920—944), которая закончилась победой Константина и заточением Романа в монастырь. Через несколько лет Масуди узнал о том, что свергнутый император Роман умер, а из его сыновей один был убит, а другой посажен в темницу. Обо всем этом наш автор написал в своем последнем сочинении — «Книге указания и наблюдения».

Интересовался Масуди также и внешнеполитическим положением Византии. Его внимание привлекает византийско-болгарская война, когда арабы-мусульмане предприняли совместные действия с болгарами, которыми предводительствовал царь Семион. Он сообщает также о нападениях печенегов и мадьяр на северные границы империи.

Возможно, что, находясь в Сирии и собирая сведения о Византии, Масуди впервые услышал о некоем народе, который носил название русов. Бывалые арабские воины сообщили любознательному иракцу, что слово «русы» означает «рыжие» — таков был цвет волос большинства сыновей этого народа, которых доводилось видеть сирийским пограничникам. Масуди узнал также, что некогда русы совершали нападения на Константинополь, но потом, как он выражается, «вошли в общность румов и стали нести караульную службу в приграничных областях». Не совсем понятно, какой смысл вкладывал сам ученый в выражение «вошли в общность румов», но известно, что, согласно договорам, заключенным между Византией и киевскими князьями в 911 и 944 гг., особые отряды русских воинов принимали участие в боевых действиях против арабов-мусульман. Фактически это, конечно, не означало, что Киевская Русь стала зависимым от Византии государством, как могло показаться Масуди, получавшему весьма отрывочную и одностороннюю информацию о состоянии русско-византийских отношений, однако не вызывает сомнений тот факт, что в X в. Русь все больше и больше втягивалась в орбиту византийского культурного и политического влияния, что привело к концу столетия к введению там православного христианства. Таким образом, русские воины находились на византийско-сирийской границе не как вассалы империи, а как ее союзники. Во всяком случае, знакомство с русами, хоть и понаслышке, пробудило в Масуди интерес к этому народу, жившему, в его представлении, на самом краю Ойкумены, и он решает познакомиться с ним получше. Через некоторое время после пребывания на сирийско-византийской границе путешественник совершит поездку в район Каспийского моря и на Кавказ, где он добудет более подробные сведения о Киевской Руси и посвятит русам и славянам в целом особые разделы «Золотых копей».

Интересовался Масуди и взаимоотношениями между Византией и латинским Западом, хотя и не располагал о Западной Европе столь подробными сведениями, как о ближайшем соседе Халифата. Центром Запада он считает Рим, во главе которого стоит некий «хозяин Рима». Возможно, так Масуди называет папу. Рим, по Масуди, — это столица «царства франков», в зависимости от которого находятся многие другие народы Запада. В силу давнего договора, пишет Масуди, «владетель Рима» был подчинен византийскому императору, он не носил короны, пурпура — знака императорской власти, однако потом «его дело окрепло» и он объявил себя независимым монархом. Узнав об этом, византийский император Константин Багрянородный направил войска, чтобы захватить Рим, однако ромеи потерпели поражение. Тогда был заключен мир. До этого «владетель Рима» выдал замуж за сына Константина Багрянородного свою дочь, которая, однако, вскоре умерла.

В целом все эти сведения весьма далеки от действительного положения вещей. Возможно, что представление о подчиненности «владетеля Рима» константинопольскому владыке сложилось у Масуди на основании того, что в далеком для него самого прошлом, в VI в., Византия претендовала на восстановление своей власти в Италии и действительно некоторое время контролировала Рим.

В X в. некогда уступавшая в мощи Халифату Византия перешла в наступление на арабо-мусульманское государство. Несмотря на это, Масуди, который, конечно, знал о победах ромеев над его единоверцами, стремился нарисовать как можно более объективный образ византийской культуры. В отличие от прочих арабо-мусульманских авторов, иракский ученый не упрекает византийцев за то, что они оскопляют своих детей, не приписывает им бытовой нечистоплотности и нечестности. Более того, он восхваляет административную систему Византии, подчеркивая, что благодаря централизации Империя добилась успеха в борьбе с Халифатом.

Через пять лет после пребывания в северной Сирии, посещения приграничной области ал-Авасим, Масуди решил познакомиться с городами, историческими памятниками и природой Палестины. Возможно, что эта поездка путешественника началась с города Тивериады (по-арабски Табарии), стоящего на берегу Тивериадского озера. Масуди, любителю древностей, здесь было на что посмотреть. В Табарии сохранились остатки античного дворца, древние городские стены, переделанный в христианскую церковь языческий храм, возведенный при императоре Адриане. Масуди посетил также могилу, в которой, по преданию, был похоронен библейский пророк Иисус Навин. В Тивериаде он встретился с неким мавлой (клиентом, зависимым человеком) свергнутого халифского рода Омейядов, у которого видел сочинение по истории этой династии. Этот труд, до нашего времени не дошедший и по другим источникам не известный, видимо, сослужил Масуди хорошую службу, так как из него он почерпнул многие важные сведения по ранней истории Халифата.

Несколько южнее Табарии, в долине, окруженной горами, находится древний палестинский город Назарет, называемый арабами ан-Насира, где, по преданию, Христос жил с родителями до тридцатилетнего возраста. Столько знавший о развитии христианства в Византии, знакомый со многими христианскими деятелями Ближнего Востока и их сочинениями, Масуди не мог обойти стороной этот город. По его свидетельству, он посетил в Назарете некую весьма почитаемую церковь. Возможно, что это была построенная еще византийцами церковь святой Марии. Сообщая о своем пребывании в Назарете, путешественник отмечает, что от арабского варианта транскрипции его названия произошло одно из наименований христианства, распространенных в Халифате, — ан-насраниййа. Побывал Масуди и на родине Христа — в небольшом городке Вифлееме (Бейт Лахме).

Из Назарета Масуди попал в Наблус, получивший это название по стоявшему некогда на его месте римскому городу Неаполису. В X в. Наблус был населен последователями иудейской секты самаритян, с учением которой Масуди постарался познакомиться прямо на месте. Двигаясь дальше на юг, Масуди прибыл в Рамлу, небольшой город, где любили отдыхать и охотиться омейядские халифы. Многое для Масуди здесь было связано с омейядским халифом Сулайманом, который его и основал, будучи наместником Палестины при своем брате Валиде ибн Абд ал-Малике. Сделавшись халифом, Сулайман не оставил насиженного места и бывал в Рамле гораздо чаще, нежели в столице — Дамаске. По приказу Сулаймана сириец- христианин ал-Батрик ибн ан-Нака построил дворец и Белую мечеть (ал-Масджид ал-Абйад), которая была расширена при преемнике Сулаймана Омаре ибн Абд ал-Азизе. Во времена Масуди считалось, что ниша, указывающая направление на Мекку (михраб), Белой мечети является самой большой во всем мусульманском мире. В городе существовала система водоснабжения. Вода в дома жителей поступала из особого хранилища Унайзии, построенного в 789 г. во время правления Харуна ар-Рашида. Арабо-мусульманские историки рисовали Сулаймана, основателя Рамлы, обжорой и франтом. Масуди сообщает, что вечно голодный Сулайман имел привычку хватать горячие куски жареных кур, завернув руки в длинные рукава дорогих кафтанов, отчего испорченные жиром одеяния приходилось часто менять. Эти засаленные кафтаны, по свидетельству Масуди, хранились еще в казне Харуна ар-Рашида, и один из них халиф подарил филологу Асмаи за то, что тот сумел объяснить ему происхождение пятен на них.

Покинув Рамлу, Масуди дня через два прибыл к цели своего путешествия — в столицу Палестины, священный город христианства, иудаизма и ислама — Иерусалим.

Этот древний город арабо-мусульманские географы, в том числе и Масуди, называли Кудс («Святость») или Байт ал-Мукаддас («Дом Священного») в память о том, что здесь в глубокой древности обитал библейский патриарх Мелхиседек. В римскую эпоху при императоре Адриане (117—138) на месте Иерусалима был построен новый город — Элия Капитолина. Масуди была известна древняя история этого города, однако в большей степени его интересовали мусульманские и христианские памятники, имеющиеся здесь в изобилии, ибо с течением времени Иерусалим стал священным городом также христианства и ислама. Перестройка Иерусалима в христианском духе началась при императоре Константине. В этом участвовала его мать Елена, на средства которой был воздвигнут главный христианский храм города — храм Воскресения, о чем Масуди пишет в «Книге указания и наблюдения». Став хозяевами положения в Римской империи, христиане принялись активно искать в Иерусалиме материальные свидетельства жизни и мученичества Христа. Вскоре ими были обнаружены остатки креста, на котором Он был распят.

В этой связи в среде христиан-сирийцев возникла легенда о том, как еще до принятия христианства Константином некая знатная женщина по имени Протоника стала христианкой и совершила паломничество в Иерусалим, где обнаружила кресты, на которых были распяты Христос и два разбойника, казненные вместе с ним. Когда Протонику и ее детей ввели в подземелье, где находились кресты, ее дочь внезапно упала замертво. Решив, что эта смерть является божественным знамением, спутники Протоники стали поочередно прикладывать кресты к бездыханному телу девушки, и когда к ней приложили крест, на котором был распят Христос, она тотчас же воскресла. Так и был идентифицирован тот самый священный чудотворный крест. Этот легендарный рассказ был известен Масуди, который, правда, не приводит его целиком, а просто сообщает о факте нахождения креста римлянкой, которую он называет женой римского царя, а имя ее передает как Фрутуника. Скорее всего, наш автор считал, что в основе легенды о Протонике лежит некий исторический факт, и не желал осложнять его изложение фантастическими деталями, в истинность которых верили христиане. Сам же Масуди, будучи мусульманином, относился к христианству с большим интересом и известной долей уважения, однако без особого доверия. Упоминание же им имени Протоники свидетельствует о том, насколько тщательно и широко подбирал он материалы в тех местах, где ему доводилось бывать.

Из Иерусалима Масуди совершил поездку в район Мертвого моря. Он отмечает высочайшую концентрацию соли в этом водоеме, в котором нет живых существ и на поверхности которого можно лежать без движения, не погружаясь в воду. Описывает Масуди и течение реки Иордан, впадающей в этот водоем.

В следующем, 927 г. наш путешественник совершил поездку по городам центральной Сирии. Возможно, что исходным пунктом маршрута являлся город Харран, лежавший на границе между Сирией и Ираком и бывший в средние века центром языческой секты сабиев, доктрина которой сложилась в результате смешения древнегреческих религиозных воззрений, принесенных на Ближний Восток в результате завоеваний Александра Македонского, с местными древними культами. Сабии почитали двух главных философов-пророков — Азимуна и древнегреческого Гермеса, которого они отождествляли с египетским богом Сетом. Одним из сабейских пророков считался мифический певец Орфей. Мир, согласно учению последователей этой секты, создан неким священным всеведающим Творцом, к нему человек может приблизиться через посредство бесплотных духов, ступенью ниже которых стоят духи, управляющие планетами, Солнцем и Луной и обитающие в построенных для них храмах.

Культ духов планет объясняет то, почему у сабиев была столь сильно развита астрономия. Масуди даже полагал, что именно обитатели Харрана разработали систему измерения орбит планет и в соответствии с этим стали называть жрецов по степеням. Система духовных чинов была, по его мнению, впоследствии перенята у сабиев христианами.

Знакомясь с верованиями харранской секты на основе собственного опыта, Масуди осмотрел главный их храм, который, по преданию, был построен Эзрой, отцом библейского Авраама (у арабов — Ибрахима). На дверях другого молитвенного дома сабиев путешественник видел надпись на сирийском языке, который был священным языком секты: «Кто познает себя, тот приобщится к Божеству». Сабии полагали, что это изречение принадлежит древнегреческому философу Платону.

Стремясь в Дамаск, Масуди на некоторое время задержался в оазисе, расположенном к северо-востоку от сирийской столицы, так как его внимание привлекли находящиеся там грандиозные развалины Пальмиры — столицы эллинистического арабского царства, которое в III в. н.э. соперничало на Ближнем Востоке с самой Римской империей. В то время Пальмирой правила царица Зенобия, сумевшая подчинить себе не только всю Сирию, но даже и Египет. Однако в 270 г. римский император Аврелиан положил конец успехам честолюбивой царицы. Разбив войска Зенобии, он захватил и разрушил Пальмиру, а пленную Зенобию отправил в Рим, где она и умерла. В разгроме римлянами Пальмиры принимали участие вспомогательные войска, набранные из арабов-бедуинов, благодаря воспоминаниям которых о могущественной царице Зенобии и возникла легенда о разгроме Пальмиры и гибели ее правительницы, известной арабам под именем Заббы. Эту легенду и пересказывает Масуди в «Золотых копях».

Жила-была царица Забба, правившая всей Сирией и частью Ирака. Она была незамужней, и к ней посватался владетель соседнего арабского царства Джазима. Забба ответила на сватовство согласием и предложила Джазиме явиться к ней лично. Джазима собрал своих приближенных на совет, и все они сказали, что поездка к Заббе не сулит никакой опасности. Один только Касир ибн Саад посоветовал лучше вызвать правительницу Пальмиры к себе — если ее намерения чисты, то она обязательно приедет. Однако царь не послушался Касира и решил сам ехать в гости. Когда Джазима со своими людьми прибыл в Пальмиру, его окружили воины Заббы и одного, без свиты, ввели в покои царицы. Увидев Джазиму Забба велела схватить его, вскрыть ему вены и выцедить всю его кровь в золотой сосуд — дело в том, что злодейке сказали, будто кровь Джазимы обладает целебными свойствами, и она поэтому решила заманить его к себе и убить. Свита царя также была перебита, и только один Касир сумел спастись, вскочив на быстрого коня и ускакав на нем от погони к преемнику Джазимы Амру ибн Ади. Касир и Амр решают отомстить Заббе — но как достать ее за неприступными стенами Пальмиры? Тогда Касир придумывает хитрость: он просит Амра отрезать ему нос и уши, в таком виде отправляется к Заббе и говорит ей, что над ним надругался Амр ибн Ади и он молит великую царицу о защите и отмщении обидчику. Забба приняла Касира и назначила его своим придворным купцом. Тайно съездив к Амру и привезя от него своей новой повелительнице чрезвычайно понравившиеся ей товары, Касир так вошел к ней в доверие, что Забба рассказала ему о том, что из ее дворца за пределы города ведет потайной подземный ход, по которому можно спастись, если возникнет какая-либо опасность. Вскоре после этого Касир сказал Заббе, что едет за новым товаром для нее, а сам отправился к Амру, все ему передал и посоветовал укрыться вместе с двумя тысячами воинов в сундуках, которые погрузили на верблюдов и привезли в Пальмиру под видом товаров для царицы. Когда верблюды вошли в город, Амр и его воины выскочили из сундуков и стали рубить и колоть всех, кто попадался им под руку. Забба бросилась было к подземному ходу, однако ей преградил дорогу Касир с мечом в руке. Забба побежала назад и столкнулась с Амром ибн Ади, который ее и зарубил. Вот как погибла коварная царица Забба, а с нею и неприступная Пальмира, разрушенная воинами Амра ибн Ади.

Прибыв в Дамаск, Масуди осмотрел Мечеть Омейядов — главное мусульманское культовое сооружение сирийской столицы. Мечеть была построена при халифе ал-Валиде ибн Абд ал-Малике (705—715) на месте православного храма Иоанна Крестителя, который был отобран у христиан вопреки договору между арабами-мусульманами, занявшими Дамаск в 635 г., и жителями города. Согласно этому договору, христианам гарантировалась сохранность жизни, церквей и имущества. В 705 г. собор Иоанна Крестителя был разрушен, за исключением массивных каменных стен, внутри которых возвели молитвенный зал с куполом и окружили двор мечети крытой колоннадой. Масуди также сообщает, что мусульманские строители сохранили колокольни собора, которые стали использовать как минареты. В мечети остался также мавзолей, в котором, согласно легенде, погребена голова Иоанна Крестителя, почитаемого как христианами, так и мусульманами.

Масуди было известно, что до собора Иоанна Крестителя на месте Мечети Омейядов находился построенный при римлянах храм Юпитера, но он уже не знал, что до присоединения Сирии к Римской империи здесь также было языческое святилище. Однако какие-то предания о давнишнем культовом значении этого места до Масуди, видимо, дошли. Поэтому он передает легенду о том, что во время строительства мечети была обнаружена каменная плита с греческой надписью, призывающей к аскетизму и праведности. Мусульманский ученый Вахб ибн Мунаббих, который расшифровал письмена, счел, что доска относится ко времени Сулаймана ибн Дауда, то есть библейского Соломона.

Среди прочих мест, посещенных Масуди во время этой поездки, следует назвать знаменитый Баальбек, где сохранился римский храмовый ансамбль I-III вв. н.э., в который входят Большой храм (так называемый храм Юпитера), Малый храм (так называемый храм Вакха или Меркурия) и Круглый храм (так называемый храм Венеры). Арабы-мусульмане считали что все эти величественные сооружения возведены джиннами, подвластными пророку Сулайману. Если помнит читатель таким же, с точки зрения средневековых любителей древности, было происхождение развалин Персеполиса, которые Масуди видел, находясь в иранском городе Истахре. В отличие от своих современников, наш путешественник справедливо полагает, что храмы Баальбека — это творение рук человеческих, представляющее собой святилище Ваала, одного из семитских божеств, почитавшегося в Финикии, Палестине и Сирии. Действительно, изначально в Баальбеке существовали храмы семитских богов, которые в эллинистическую и римскую эпохи стали отождествляться с Зевсом-Юпитером, Афродитой-Венерой и Гермесом-Меркурием. Однако, поскольку в эпоху Масуди исторического подхода к общественным явлениям и памятникам культуры еще не существовало, наш автор связал культ Ваала в Баальбеке с древними греками. Поездка в Баальбек с его грандиозными постройками, из которой Масуди вынес богатые впечатления, была достойным завершением его странствий по Сирии, откуда он вскоре вернулся в Багдад. Но здесь Масуди опять пробыл недолго: вскоре неутомимый странник направился через Аравийский полуостров к колыбели арабской цивилизации — Йемену.

Йемен, расположенный на юге Аравийского полуострова, сыграл в истории Ближнего Востока особую роль. Здесь издавна существовало поливное земледелие, которое со временем обеспечило возникновение высокоразвитой цивилизации и государственности. Потребности существования классового общества в Йемене привели к тому, что местный йеменский южноарабский язык, в настоящее время мертвый, выработал свою письменность, сохранившуюся в многочисленных эпиграфических памятниках, обнаруженных на территории этой страны. Древняя йеменская культура оказала значительное влияние на соседние страны. В I тысячелетии до н.э. жители Йемена стали проникать на территорию современной Эфиопии, где, смешавшись с местным темнокожим населением, положили начало эфиопской цивилизации. Естественно, что весьма прочны были контакты оседлого населения Йемена с кочевниками и полукочевниками внутренних районов Аравии. Поэтому не случайно, что в арабских преданиях йеменские цари часто выступают в роли арбитров в спорах между арабскими племенами. Йемен был знаменит не только в районе Красного моря и на Аравийском полуострове. О нем было известно античным географам, которые называли эту страну Счастливой Аравией, считая ее родиной драгоценных редкостных благовоний. В первые века нашей эры, когда йеменская цивилизация стала клониться к упадку, в Йемен происходит массовая миграция арабских племен из центральных областей Аравии. Позже, в первые века после возникновения ислама, йеменцы, смешиваясь с этнически родственными им пришельцами, начинают забывать свой исконный древний язык и говорить на диалектах североарабского языка, языка племенной поэзии, а позже и Корана, распространившегося в результате арабо-мусульманских завоеваний на значительные территории. Несмотря на арабизацию Йемена, его население вплоть до настоящего времени сохраняет сознание принадлежности к особой йеменской общности, гордость тем, что оно является наследником древней цивилизации.

Йеменский патриотизм был особенно силен в то время? когда жил Масуди. В ходе арабо-мусульманских завоеваний арабские племена раскололись на две соперничавшие друг с другом группы — аднанитов, или северных арабов, и кахтанидов, или южных арабов, возводивших свою родословную к мифическому прародителю Кахтану, якобы обитавшему на территории Йемена. Кахтаниды считали себя потомками древних йеменцев, наследниками йеменских царей, и поэтому в их среде сформировалось так называемое южноарабское (или кахтанидское) племенное предание — совокупность легенд о царях древнего Йемена, в которых реальные исторические факты были весьма сильно трансформированы. Позже кахтанидское предание попало в сочинения арабо-мусульманских ученых, связанных с южноарабскими племенами, и стало достоянием всей арабо-мусульманской историографии.

Безусловно, Масуди познакомился с этим преданием еще в пору своего ученичества в Багдаде. Именно из него он узнал о том, что в Йемене некогда существовала цивилизация, памятники которой сохранились до его времени. Вот почему, немного отдохнув после поездок по Сирии, он решает лично увидеть эти древние сооружения. Датировать путешествие Масуди в Аравию не представляется возможным, но можно предположить, что оно произошло в первой половине тридцатых годов X в. Видимо, однажды в преддверии мусульманского месяца зу-л-хиджжа, в первые десять дней которого установления ислама предписывают совершать хадж в священный город мусульман Мекку, Масуди присоединился к каравану паломников в Багдаде, который возглавлялся доверенным лицом халифа, обычно принадлежавшим к роду Аббасидов. Достигнув Мекки вместе с караваном, Масуди совершил положенные ритуалы. Правда, незадолго до прибытия путешественника к святыне ислама Каабе, в 930 г., войско экстремистской мусульманской секты карматов захватило и разграбило Мекку. Карматы также похитили одну из святынь Мекки — знаменитый Черный камень, который паломники обязаны целовать. Камень был возвращен только через 21 год, так что существенный элемент ритуала отсутствовал. По окончании паломничества путешественник отправился непосредственно в йеменскую столицу Сану — древний город, родину знаменитых на весь Ближний Восток йеменских мечей, которые, как помнит читатель, любил коллекционировать халиф Мутаваккил и страсть к которым, если верить Масуди, послужила поводом к его гибели.

В первой половине X в. Йемен фактически не контролировался Багдадом. Власть здесь принадлежала местной династии Йафуридов, возводивших свой род к йеменскому царю Тубба. Обстановка отнюдь не была спокойной. Против Йафуридов боролись как карматы, так и члены другой секты — зайдиты, и известно, что в начале X в. Сана около двадцати раз переходила из рук в руки. К тому времени, когда в Йемене побывал Масуди, столица вновь находилась под властью йафуридского правителя Асада ибн Ибрахима. В Сане путешественник видел развалины некогда величественного дворца Гумдан, построенного одним из царей Йемена в I в. до н.э. Выше уже говорилось о том, что арабы-мусульмане нередко приписывали возведение величественных построек древности пророку Сулайману (библейскому Соломону), считавшемуся повелителем джиннов. Аналогичные легенды возникли и по поводу строительства дворца в Сане. Масуди же считает, что Гумдан — это не дворец, а храм планеты Венеры, возведенный мифическим завоевателем Ирана Даххаком (Заххоком), тем самым, который, по преданию, был прикован к горе Демавенд в Иране. В VI в., когда эфиопы временно захватили Йемен, Гумдан был разрушен, но затем вновь отстроен царем Сайфом ибн Зу Йазаном, изгнавшим эфиопов при помощи иранского шаха. Судя по описаниям, Гумдан был высотой двадцать этажей. Нижняя его часть была сложена из массивных каменных блоков, а верхняя — из мрамора. Четыре бронзовые статуи, изображавшие львов, служили достойным украшением величественного здания. В VII в., когда Йемен вновь охватили смуты, Гумдан постигла печальная участь многих памятников архитектуры — он был разрушен до основания. Масуди сообщает, что это было сделано по приказу третьего мусульманского халифа Османа ибн Аффана (644— 656). Путешественник видел на месте дворца огромный холм, который скрыл его остатки от человеческих глаз. Местные жители рассказали Масуди, что правитель Йемена Асад ибн Йафур хотел было восстановить дворец, но один из его приближенных ему отсоветовал. Так развалины Гумдана и остались под землей.

Конечно, слава о дворце Гумдан была жива в арабо-мусульманском мире, но ее затмевала известность другого сооружения, существовавшего в Йемене, — плотины, построенной в Марибе, бывшей столице Сабейского царства, одного из древних государственных образований на территории этой страны. Мариб находится на относительно небольшом расстоянии к северо-востоку от Саны, и Масуди не преминул побывать там. Марибская плотина образовывала резервуар, в котором собирались стекавшие с гор воды. Затем по специальной системе каналов вода распределялась по полям. Местность вокруг Мариба была хорошо возделана. По словам Масуди, тамошние сады были столь обширны, что по ним можно было ехать верхом в любом направлении в течение трех дней, укрываясь в тени фруктовых деревьев. Марибская плотина не только накапливала и распределяла воду, но также служила защитой против селей. В конце концов вся эта система пришла в негодность, очередной сель разрушил ее, и обширные плодородные земли оказались затопленными. Это нанесло сильный удар по хозяйству древнего Йемена. Катастрофа произошла, по всей видимости, в VI в.

Скорее всего, Масуди, который не любил сидеть на месте, побывал не только в Сане и Марибе, но изрядно поездил по новой для него стране, хотя он об этом и не сообщает, однако он включил в «Золотые копи» краткое, но точное описание границ Йемена, в котором он приводит расстояния между его важнейшими местностями.

Возвращался Масуди назад той же дорогой, внимательно наблюдая жизнь арабов-бедуинов. Он отмечал, что несмотря на все трудности и лишения существование в пустыне носит более здоровый характер, нежели в городах, где в его время часто случались эпидемии. Благодаря постоянно испытываемым тяготам, благодаря свежему воздуху и незагрязненной земле арабы, по мнению Масуди, — одни из самых здоровых людей на земле. Кроме того, постоянная борьба с тяжелыми природными условиями приучила их быть гостеприимными, честными, оказывать помощь своим соседям и просто незнакомым путникам. Не случайно поэтому возникла приводимая Масуди легенда о том, что бедуин Хатим ат-Таи, который даже среди других арабов выделялся безграничной щедростью, и после своей смерти обильно угощал всякого, кто приходил на его могилу.

Путешествуя по Аравии, Масуди приходилось слышать от своих спутников, проводников и просто случайно встреченных бедуинов, с которыми он беседовал у костра во время привалов, красочные рассказы о страшных столкновениях со сверхъестественными существами — коварными и кровожадными людоедами-гулями и созданными Аллахом из огня демонами-джиннами. Гули, чудовища с козьими ногами, любят, по представлениям арабов, заманивать путников в безлюдные места и там пожирать их. Хотя вера в существование гулей и джиннов подкреплялась не только многочисленными свидетельствами «очевидцев», но даже авторитетом Корана и многих сподвижников основателя ислама Мухаммада — Масуди приводит рассказ халифа Омара ибн ал-Хаттаба о том, что он однажды, еще до ислама, встретил гуль и зарубил ее мечом, — наш автор не очень-то верит в реальность подобных существ. Поэтому он осторожно замечает, что, по мнению некоторых древних философов, гуль — это не оборотень-людоед, а просто некое животное и что индийские мудрецы считают гулей просто-напросто миражами, которые порождаются светом звезд. А джинны — это галлюцинации, возникающие в сознании человека от долгого одиночества среди раскаленных песков.

Видимо, путешествие Масуди из Йемена в Багдад прошло без особых приключений, и он благополучно вернулся домой.

Во второй половине тридцатых годов X в. Масуди предпринял одно из самых обильных по собранному материалу путешествий — к берегам Каспийского моря, которое в его время называлось Хазарским (Бахр ал-Хазар), и на Кавказ. От мусульманских купцов, бывавших в тех местах, Масуди не раз слышал о многих неизвестных ему народах, обитавших на Кавказе, или, как его называли арабы-мусульмане, горе Кабх, а также по соседству с этим горным массивом. Видимо, путешественник хотел поближе познакомиться с хазарами, булгарами, незадолго до того принявшими ислам, и, наконец, русами, о которых Масуди, возможно, услышал во время пребывания на сирийско-византийской границе. Кроме того, предстояло решить одну чисто географическую проблему — определить, соединяются ли между собой моря Пунтус (Черное) и Хазарское (Каспийское). Арабо-мусульманские географы, предшественники Масуди, однозначно полагали, что Бахр ал-Хазар — это часть моря Пунтус, но у нашего ученого на основании каких-то предварительных сведений это вызывало сомнения.

Отправной точкой путешествия был, видимо, Багдад. Добираться до Каспийского моря Масуди решил через беспокойные области Ирана — Табаристан (ныне Мазендеран) и Джурджан (Горган), где правили местные княжеские династии, всегда подчинявшиеся Халифату только номинально. Добравшись до порта Абаскун, находившегося в трех днях пути от большого города Джурджана — центра одноименной области Ирана, Масуди сел на купеческий корабль и проплыл вдоль южного и восточного побережья Каспийского моря. Во время плавания Масуди видел в воде какие-то непонятные существа, которые он назвал драконами — танинин. Видимо, на самом деле это были водящиеся в Каспии тюлени. На одном из островов он наблюдал белых соколов, которые в арабо-мусульманском мире считались диковиной. По мнению знатоков, говорит путешественник, эта разновидность охотничьих птиц является самой быстрой, поэтому белых соколов прикармливают рыбой, а затем ловят, приручают и продают. У побережья Апшерона Масуди показали подводные источники нефти, которые он принял за вулканы. Вездесущие купцы рассказали путешественнику о важнейших реках, впадающих в Каспийское море — Волге, Урале, Куре и других. Но все это не было для него самого столь значимым, как констатация того, что Каспий — это самостоятельный водоем, отдельный от Черного моря. Проверив это обстоятельство лично, Масуди с гордостью пишет, что Хазарское море не соединяется с морем Бунтус, ибо сам он плавал по нему и расспрашивал всех встречных купцов.

По всей видимости, конечным пунктом плавания Масуди по Каспийскому морю был Баку, город, в окрестностях которого, по словам Масуди, много нефтяных источников. Баку — это важный порт, откуда корабли направлялись в Хазарию. Это было первое государственное образование в Восточной Европе, возникшее в VII в. на развалинах распавшегося западнотюркского Каганата. Хазарский Хаканат был пестрым в племенном отношении объединением. Ядром этого раннефеодального государства был народ хазары, язык которого относится к западнотюркской группе. В состав Хазарского Хаканата входила также часть родственных хазарам булгар, обитавших в Приазовье и на Таманском полуострове. Они были покорены хазарами еще в VII в., вскоре после образования независимого хазарского государства. Другая часть булгар, не пожелавшая признать господство хазарской знати, откочевала во главе с ханом Аспарухом на Дунай, где образовала совместно с покоренным славянским населением Дунайскую Булгарию. Булгары на Дунае, которых сравнительно со славянами было ничтожно мало, постепенно были ассимилированы, усвоили язык и образ жизни завоеванного населения, и только название их звучит в имени славянской страны Болгарии. Наконец, третья часть булгар образовала государство на территории современной Татарии. Хазарский Хаканат вел упорные войны против двух главных государств Ближнего Востока — Халифата и Византии, однако к X в. он уже клонился к упадку. Пройдет менее тридцати лет после приезда Масуди в Баку, и в 965 г. киевский князь Святослав нанесет городу смертельный удар.

Столица Хазарии, Итиль, лежала в низовьях Волги. Масуди, скорее всего, лично там не был, но оставил нам живое описание этого города, основанное, по всей видимости, на сообщениях мусульманских купцов, ездивших в Хаканат по торговым делам. Итиль, пишет Масуди, находится на берегах великой реки, текущей из страны тюрок, то есть Волги. Посередине реки расположен остров, на котором построен дворец хакана. Остров соединен с одним из берегов реки понтонным мостом.

Масуди хорошо осведомлен о политической системе Хазарского государства. Он знает, что реальная власть в Хаканате принадлежит царю, ставленнику булгарской знати, сакральной же фигурой, от которой, согласно верованиям хазар, зависело благополучие всей страны, являлся хакан, постоянно находившийся во дворце и не имевший права появляться перед народом. Если дела в Хаканате складывались не лучшим образом — наступала засуха или же одолевали враги, — то по требованию подданных царь убивал хакана или же выдавал его на расправу, а ему наследовал другой представитель того же рода. Начиная заниматься какой-либо новой страной, Масуди всегда интересовался тем, какая там распространена религия. Путешественнику известно, что хакан и его ближайшее окружение в начале IX столетия приняли иудаизм. Что же касается большинства рядовых хазар и булгар, то они сохранили традиционные языческие верования.

В Итиле, сообщает Масуди, обитала значительная группа мусульман, называвшаяся ал-ларисиййа, выходцы из Хорезма. Современные исследователи считают, что это остатки аланско-асских племен из Средней Азии. Мусульмане, говорит путешественник, пользовались в Хазарии значительным влиянием, так как они составляли основную военную силу хазарского царя. Согласно сведениям, приводимым Масуди, ал-ларисиййа заключили с царем договор, обеспечивавший их привилегированное положение. По этому договору мусульмане имели право свободно отправлять свой религиозный культ и не принимать участия в войнах Хазарии против других мусульман. Кроме того, только мусульманин мог занимать пост советника хазарского царя, по терминологии Масуди — вазира. Масуди называет имя мусульманина, который занимал этот пост во время его путешествия по Кавказу и Прикаспию, — Ахмад ибн Кавайх. В Итиле жили и две другие группы населения — язычники (славяне и русы) и христиане. Судебная система хазарской столицы учитывала многоконфессиональный характер города — здесь имелось двое судей для иудеев, двое судей для христиан и один судья для язычников.

Помимо государства хазар Масуди известна также Волжская Булгария. Он особо интересовался волжскими булгарами потому, что знал о принятии их правителем и его ближайшим окружением ислама во время правления халифа Муктадира (908—932). В этой связи наш автор упоминает о нападениях булгар на Константинополь, однако в данном случае он ошибается, ибо по названию смешивает волжских булгар с дунайскими болгарами, действительно воевавшими против Византии. Говоря о булгарах, Масуди справедливо отмечает, что этот народ представляет собой «отрасль тюрок». Он сообщает также, что в стране булгар ночи так коротки, что за одну такую ночь нельзя даже вскипятить котла воды. Эти сведения, которые встречаются также в сочинениях других арабских географов, касаются, конечно, не самой Волжской Булгарии, а гораздо более северных районов, где летом наблюдаются так называемые белые ночи. Однако эти сведения попадали к арабо-мусульманам через Булгарию, и поэтому арабские географы отнесли их к «стране булгар».

Кроме хазар и булгар, Масуди отрывочно упоминает о кочевых народах Восточной Европы — печенегах (баджнак), мадьярах (баджкирд), гузах (ал-гузз).

Наверное, от тех же купцов, которые часто ездили в Хазарию и рассказали о ней Масуди, он узнал о том, что лет за двадцать с небольшим до его приезда в район Кавказа некий народ — русы — совершил опустошительный поход на южное и юго-восточное побережье Каспийского моря. Купцы, возможно, сами пережившие это бедствие, рассказали путешественнику, что 500 русских кораблей, в каждом из которых сидело примерно по 100 воинов, прибыли к хазарскому сторожевому посту — видимо, Тьмутаракани, — находившемуся на северном побережье Азовского моря, которое Масуди называет заливом моря Бунтус (Черного). Через гарнизон крепости вожди русов обратились к хазарскому царю с просьбой разрешить их войску проход через хазарскую территорию в мусульманские земли, лежащие на южном и юго-западном берегах Каспия. Хаканат боролся с мусульманскими эмиратами за контроль над торговым путем, который вел на север от Каспийского моря по Волге, и поэтому хазарский царь согласился пропустить русские корабли при условии, что пришельцы на обратном пути отдадут ему половину награбленной добычи. Русы поднялись по Дону, потом — судя по всему, волоком, хотя Масуди об этом и не говорит — перетащили ладьи к Волге у того места, где находилась хазарская столица Итиль, а затем спустились по реке прямо в Каспийское море. Переплыв его, русы достигли его южных берегов. Там они разделились на несколько отрядов, которые принялись грабить Азербайджан, Табаристан и Дейлем — области, лежащие на берегах Каспийского моря. Особенно ожесточенными были бои недалеко от Баку. Ширваншах Али ибн ал-Хайсам собрал значительные силы и напал на незваных гостей, которые устроили себе пристанище на островах, расположенных недалеко от берега. Однако войско ширваншаха потерпело жестокое поражение и понесло большие потери. Проведя несколько месяцев на Каспии, русы решили отправиться домой. По всей видимости, они двигались очень медленно, ибо ладьи были нагружены богатой добычей и захваченными невольниками. Дойдя до Итиля и отдав хазарскому царю положенную по уговору плату, русы собрались было идти дальше, однако недалеко от Итиля на них напали мусульманские воины хазарского царя, ал-ларисиййа. Хазарский царь, обязанный русам погромом его мусульманских соседей и значительными средствами, полученными от них в качестве пошлины за проход по его территории, все же предупредил пришельцев о грозящей им опасности, не имея других средств помешать своим непокорным воинам-мусульманам. Войско ал-ларисиййа, в котором было много конницы, выстроилось на берегу Волги на пути следования русов. Те же вышли из своих судов и также встали боевым порядком. Завязавшееся сражение закончилось для русов катастрофой — многие из них пали на поле брани, другие утонули. Остаткам разбитых русов удалось спастись на ладьях, но после, по пути домой вверх по Волге, большинство их было убито волжскими булгарами и другими племенами, обитавшими на берегах великой реки. Так неудачно для русов закончилось это военное предприятие.

Отечественный исследователь сочинений Масуди как источника по истории Восточной Европы В.М. Бейлис считает, что одной из скрытых причин похода было желание киевского князя избавиться от избытка военной силы, которая накопилась у него в лице наемников при подготовке похода на Константинополь, который состоялся в 911 г., — ведь нападение на южное Прикаспье произошло всего через два года после этого. Поэтому вполне возможно, что значительную, если не большую часть русов, воевавших в прикаспийских областях, составляли скандинавские воины.

Как бы то ни было, сведения, полученные Масуди о походе русов на мусульманские земли в 913—914 гг., а также воспоминания о том, что он слышал о них во время пребывания на сирийско-византийской границе, стимулировали его интерес к русам и способствовали сбору путешественником всевозможных известий об этом народе. Расспрашивая людей, что-либо знавших о русах, Масуди пришел к выводу, что они представляют собой одну из составных частей славянства, о котором нашему автору доводилось читать в сочинениях некоторых арабо-мусульманских географов. Территорию, занимаемую русами, Масуди локализует на самом востоке славянской общности, западнее земли хазар. Важнейшим географическим объектом, связанным с Русской землей, Масуди считает море Бунтус (Черное), которому впервые в арабо-мусульманской географической науке он дает название Русского моря, «ибо никто, кроме русов, по нему не плавает». Видимо, наш географ не изобрел это название, но узнал его от арабо-мусульманских купцов, которым приходилось ходить по этому морю. В арабо-мусульманском мире русы славились как отважные воины и мореплаватели, о чем свидетельствует уже приведенный нами рассказ Масуди об их походе в Прикаспье. Наш автор также считал, что русы совершают путешествия с торговыми целями в Константинополь, Рим и Андалусию. Более того, Масуди полагает, что неизвестный народ, совершивший в 912 г. нападение на берега Андалусии, был именно русами, причем это обстоятельство, с его точки зрения, подтверждается тем, что море Бунтус (Черное) соединено с Океаном, омывающим всю Ойкумену. Относительно связи Черного моря и Океана Масуди заблуждался, а что касается неизвестного народа, совершившего нападение на Андалусию, то это, видимо, были норманны, однако нельзя отрицать возможности экспедиций русов в составе разноплеменных дружин в Италию и на Иберийский полуостров в целях захвата добычи и ведения торговли с местным населением. Интересно отметить также то, что Масуди известно имя некоего самого могущественного среди славянский царей Дира, владетеля обширных городов, куда приезжают с различными товарами мусульманские купцы. Было бы заманчиво отождествить этого Дира с соправителем Аскольда, упоминаемым в Повести временных лет, однако прямых доказательств этому, разумеется, сейчас уже нет.

Масуди многое известно о погребальных обычаях славян и русов. Его интерес к этому весьма понятен, так как он считал такие обряды одним из проявлений религиозной жизни народов и обращал на это первостепенное внимание, где бы ни находился. Сведения о погребальных обрядах славян и русов Масуди получил от того же информатора, который описывал ему хазарскую столицу Итиль. Русы и славяне составляли значительную часть населения города, и об их обычаях было хорошо известно приезжавшим туда мусульманским купцам. Масуди сообщает, что русы и славяне-язычники сжигали вместе с покойником его оружие, украшение и лошадей. Если умирал муж, то вместе с ним сжигали заживо его жену. В случае, если покойный был холостым, его женили после кончины, и новую жену также предавали мучительной смерти. Несмотря на это, говорит путешественник, женщины стремятся к тому, чтобы умереть в огне погребального костра, ибо, по их мнению, такая гибель обеспечивает блаженство в загробном мире. Обладая ко времени пребывания на Кавказе значительным кругозором и опытом странствий по многим странам, Масуди отмечает, что у индийцев также существует обычай сжигать мертвых.

Читатель, видимо, уже обратил внимание на то, что вслед за Масуди мы постоянно упоминаем термины «славяне» (по- арабски «сакалиба») и «русы» («рус»), подчеркнув уже, что Масуди считал русов частью славян. Основываясь на данных более ранних арабо-мусульманских источников, можно предположить, что ученый не сразу пришел к такому выводу — ведь предшественники Масуди генетически не связывали славян и русов между собой. Это объясняется тем, что далеко не все славянские племена входили в состав Русского государства. Восточных славян, плативших дань киевскому князю, стали называть русами, а прочие славянские племена арабо-мусульманские географы обозначали термином «сакалиба».

Границы славянских земель наш автор определяет весьма приблизительно: на западе славяне граничат с ифранджа (франками), на юге — с бурджан (дунайскими болгарами) и ар-рум (византийцами), на востоке — с русами. Масуди называет девять славянских племен, прототипы которых известны: в.литаба[1] — велеты, астатрана — стодоряне, дулаба — чешские дулебы, масабана — видимо, мазовшане, србин — лужицкие сербы, хорватин — хорваты-висляне, х.шанин[2] — хижане, хашабин — кашубы, транджабин — дрангубиты, мрава — моравские славяне. Помимо этого он ошибочно включает в число славянских племен намджин (немцев) и сасин (саксонцев). Понятно, что эти сведения Масуди не мог получить ни на Кавказе, ни в Сирии посредством связей с византийцами. Скорее всего, он пользовался каким-то письменным сочинением. Крупный отечественный специалист по изучению арабо-мусульманских источников о народах Восточной Европы профессор Харьковского университета А.П. Ковалевский полагал, что Масуди почерпнул сведения о славянах в сочинении некоего неизвестного арабо-мусульманского автора из Андалусии, который побывал в славянских землях в 20-х гг. X в. Он знал один из славянских племенных диалектов, так как названия славянских племен, зафиксированные у Масуди, весьма близки их прототипам. К тому же германцев этот неизвестный автор на славянский манер называет «намджин» (немчины).

Среди многих аспектов жизни славян Масуди, как мы это уже видели на примере описания славяно-русского обряда погребения, в наибольшей степени интересовала их религия. По этой причине в разделе «Золотых копей» о храмах различных народов имеется специальная глава «Сообщения о зданиях, почитаемых у славян», которая была также детально изучена профессором Ковалевским.

Отделив многие фантастические сведения от правдоподобных, профессор Ковалевский пришел к выводу, что речь идет о реально существовавших славянских языческих храмах на Карпатах и на побережье Балтийского моря. Храмы имели куполообразную форму. В них не было окон. Стоявшие в святилищах идолы были сделаны из различных металлов и украшены драгоценными камнями. В одном из храмов имелись изображения гадательных геометрических фигур. Описание славянских храмов было заимствовано Масуди из «Книги тысяч» — сочинения известного астронома и астролога IX в. Абу Маашара, который, по всей видимости, почерпнул сведения о священных сооружениях славян в Багдаде от арабо-мусульманских купцов, побывавших в славянских землях. Видимо, наш автор располагал этими сведениями еще до начала поездки в район Каспийского моря, что указывает на проведенную им обстоятельную подготовку к предстоявшей научной экспедиции.

Находясь в Баку, Масуди постарался изучить царство Ширван, которое с X в. стало независимым от Халифата. Государство это имело давние традиции и еще до арабо-мусульманского завоевания находилось в вассальных отношениях с сасанидским Ираном. С X в. Ширван обрел независимость, отложившись от Халифата. Масуди сообщает, что в его время ширваншахом был Мухаммад ибн Йазид из арабской династии Майадидов, который, однако, желая опереться на местные традиции, возводил свой род к сасанидскому шаху Баграм Гуру. Масуди перечисляет некоторые племена и местности, подчиненные ширваншаху — народ лакз (видимо, лезгины), ад- дуданиййа (очевидно, дидойцы, ныне цезы) и другие.

Из Баку Масуди, судя по всему, направился в также расположенный на Каспийском море город-крепость Баб ал-Абваб (современный Дербент). По-арабски Баб ал-Абваб означает «Ворота ворот». Эта крепость, основанная, согласно иранской исторической традиции, унаследованной арабо-мусульманской историографией, при шахе Хосрове I Ануширване (531—579), а согласно современным научным данным, несколько раньше — в V в. н.э., охраняла вход в ущелье Кавказских гор, которое арабы и называли Баб — Ворота. Поэтому и сама цитадель получила такое название. Баб ал-Абваб был важнейшим пунктом целой системы укреплений, возведенных иранскими шахами на Кавказе. Эти укрепления защищали северные области Ирана от вторжений кочевников из прикаспийских степей. Захваченный арабо-мусульманами в 717 г., Баб ал-Абваб стал важным форпостом распространения ислама на Кавказе. В связи с ослаблением власти багдадских халифов в Баб ал-Абвабе воцарилась местная династия Хашимитов, находившаяся в первой половине X в. в вассальной зависимости от государства ширваншаха, расположенного на территории современного Азербайджана. Баб ал-Абваб был важнейшим портом Каспийского моря, однако Масуди это, видимо, мало интересовало. Он сообщает только, что видел на тамошних рынках шкурки чернобурых лисиц, привезенные с севера — из Восточной Европы.

Из Баб ал-Абваба наш путешественник поехал в Бардау, цветущий город, расположенный на реке Тертер (ныне развалины города находятся недалеко от районного центра Барда). Как и Баб ал-Абваб, Барда была хорошо укрепленной пограничной крепостью, большинство населения которой составляли арабы- поселенцы, говорившие на особом диалекте арабского языка. Побывал он, наверное, и на рынке, расположенном за городской стеной у Баб ал-Акрад (Курдских ворот), куда приезжали купцы из самого Ирака, так что наш путешественник имел возможность повидаться с земляками.

Путешествуя по Кавказу, Масуди побывал и в Тифлисе (современном Тбилиси). Тифлис был завоеван арабами-мусульманами в середине VII в. и стал важным пунктом арабского господства в Закавказье. По сообщению нашего автора, до времени правления халифа Мутаваккила грузины и абхазы платили наместнику города дань, однако после многих усобиц между арабскими военачальниками власть Халифата была значительно поколеблена и поступления дани прекратились.

Масуди наблюдал жизнь многих народов этого региона. Вот некоторые из них, о которых с разной степенью подробности пишет наш автор: табасараны, авары, кайтаки (предки нынешних кайтакских даргинцев), гумик (предки лаков), аланы (предки осетин), кашак — касоги древнерусских летописей (предки адыгейцев, черкесов и кабардинцев). Упоминает он также о грузинах и абхазах.

Таким образом, путешествие Масуди на Кавказ действительно принесло богатые плоды и существенно расширило представления арабо-мусульманских ученых об этом регионе и прилегающих к нему странах.

После путешествия на Кавказ мы опять на несколько лет теряем Масуди из вида. В его сочинениях ближайшее по времени упоминание, касающееся биографии путешественника, относится к 942 г. Масуди сообщает, что 6 января он присутствовал в египетской столице Фустате, который ныне вошел в черту современного Каира, на христианском празднике Крещения. Несмотря на арабо-мусульманское завоевание коптские, христианские традиции в Египте были очень сильны, поэтому Крещение (по-арабски ал-Гитас, «погружение» — на этот праздник полагалось купаться в Ниле) отмечалось всенародно. Даже правитель Египта Мухаммад ал-Ихшид, по свидетельству Масуди, велел украсить свой дворец горящими факелами. Горожане толпились по берегам великой реки. Некоторые ныряли в воду, полагая, как говорит наш автор, что эта процедура защитит их от болезней. Однако места для купания явно не хватало не из-за обилия тех, кто хотел погрузиться в воду, а потому, что почти вся поверхность реки в пределах Фустата была покрыта лодками, также украшенными горящими факелами и свечами и заполненными радостными участниками празднества.

В сороковые годы X в. Масуди, видимо, постоянно проживает в Египте, который, равно как и часть Сирии, находился под управлением формально подчиненной аббасидским халифам, но фактически самостоятельной династии Ихшидидов. Что же заставило Масуди навсегда покинуть столь горячо любимый им Ирак? Дело в том, что халифская власть, которая во второй половине IX в. впала в глубокий кризис, в 30-е гг. X в. совершенно приходит в упадок. Вскоре на востоке Халифата, в Иране, появляется сила, которая оказалась способной надолго подчинить своему влиянию династию Аббасидов и Багдад. Это были Бунды, трое сыновей мелкого землевладельца в иранской провинции Дейлем, Абу Шуджа ибн Бувайха, который в качестве военачальника принимал участие в военных столкновениях между шиитской династией Алидов, правившей в Табаристане, и государством Саманидов. Братья Али, Хасан и Ахмад захватили Шираз, затем Мидию и Кирман, а потом двинулись на Багдад. В декабре 945 г. халиф Мустакфи был вынужден признать власть Бундов в столице Халифата и пожаловать Ахмаду титул амир ал-умара — эмира эмиров. Все три брата получили от главы арабо-мусульманского государства почетные прозвища. Не прошло и месяца со времени установления власти Бундов в Багдаде, как они решили, что халиф Мустакфи недостаточно покорен, и, ослепив, свергли его и возвели на престол другого Аббасида — Мути. Масуди был сторонником режима Аббасидов, хотя видел его слабость и немало писал об этом, поэтому после таких политических изменений он уже не мог вернуться к себе на родину. К тому же Бунды по вероисповеданию были шиитами, а Масуди, скорее всего, суннитом, и это обстоятельство делало путешественника еще более неугодной персоной в Багдаде. Скорее всего, Масуди до конца дней так и не довелось ни разу побывать в родных краях. Ведь недаром он так часто писал о своей тоске по дому.

Но ученый и путешественник, вынужденный навсегда поселиться на чужбине, остается верным себе. Во-первых, он решает основательно изучить удивительные строения, украшенные таинственными письменами и статуями, которыми славился Египет. Недалеко от египетской столицы Фустата Масуди видел знаменитые пирамиды, чудо зодчества, как он их называл. Величие этих сооружений поразило воображение путешественника. Опираясь на легендарные свидетельства местных жителей, он сообщает, что древнеегипетские цари, построившие пирамиды, велели начертать на них: «Кто хочет сравниться с нами в мощи, пусть разрушит эти пирамиды». По словам Масуди, некий мусульманский правитель Египта решил попробовать свои силы на этом неблагодарном поприще, но потом выяснил, что на осуществление предприятия не хватит хараджа (подати), взимаемого со всей страны. Назначение пирамид Масуди, однако, не было известно. Он полагал, что это некий огромный храм.

Развалины древнеегипетских храмов ученый видел повсеместно и, заинтересовавшись религией древних египтян, но не имея о ней достоверных сведений, решил, что египтяне были монотеистами и что их мудрецы даже сумели предсказать потоп.

На основе специфических арабо-египетских преданий, сложившихся после арабо-мусульманского завоевания страны и зафиксированных в арабских хрониках, составлявшихся в Египте, Масуди составил его легендарную историю. Родоначальником египтян он считал внука Ноя Байсара, по имени старшего сына которого, Мисра, страна на Ниле получила свое название (по-арабски Египет называется Миср). А по имени старшего сына Мисра Кубта жители Египта стали называться коптами. Через некоторое время Египет захватил сирийский царь, носивший арабское имя, — ал-Валид ибн Даума. Возможно, что предание об этом царе возникло под воздействием смутного воспоминания египтян о покорении страны в XVIII в. до н.э. кочевниками-гиксосами, предположительно семитами, выходцами из Аравии. Потомок ал-Валида ибн Даума, которого звали ал-Валид ибн Мусаб, был тем самым фараоном, при котором жил Муса (библейский Моисей). Он погиб в Красном море со всем своим войском, погнавшись за уходившим из Египта пророком и его сородичами. Затем страной стала править некая мудрая женщина Далука, с которой Масуди связывает строительство многих храмов.

Изучая легендарную историю своей новой родины, Масуди неоднократно пытался выяснить, что означает слово «фараон», однако сколько он ни расспрашивал коренных египтян — коптов, никто не мог удовлетворить его любопытства. «Видимо, — пишет ученый, — язык египтян сильно изменился с древних времен».

Рассказал Масуди и об эллинистической культуре Египта. Центром ее была Александрия, основанная в 332 г. до н.э. Александром Македонским. Поэтому наш автор сообщает немало сведений о ее достопримечательностях. Кстати, интересно отметить то, каким образом наш путешественник объясняет прозвище знаменитого завоевателя — Македонский. Арабы-мусульмане, конечно, уже не знали страны Македонии, располагавшейся в древности к северу от Греции. Масуди считал, что Македония — это часть северного Египта, центром которой является Александрия. Поэтому, мол, Искандар (Александр) стал прозываться ал-Макдуни (Македонский).

О строительстве Александрии в самом этом городе, да и во всем Египте ходило много легенд, некоторые из которых зафиксировал Масуди. Так, например, он сообщает, что белизна мрамора в только что построенном городе была так ослепительна, что на его улицах вывешивали полотнища зеленого шелка, чтобы они скрадывали отражаемый солнечный свет. Красота Александрии пришлась не по вкусу морским чудовищам, которые обитали недалеко от берега, где возвели новую столицу Египта. По ночам, говорит Масуди, морские шайтаны стали выходить на сушу и разрушать городские постройки. Тогда Александр Македонский велел сделать ящик со стеклянными окнами и опустился в нем вместе с художниками под воду. Живописцы нарисовали чудовищ и, выйдя на берег, изготовили по этим рисункам статуи, которые Александр Македонский распорядился установить у моря. Следующей ночью шайтаны увидели свои собственные изображения, испугались и перестали тревожить обитателей Александрии.

Самой популярной легендарной личностью в Александрии после ее основателя была последняя египетская царица из рода Птолемеев — Клеопатра, возлюбленная Юлия Цезаря и Антония, памятная по «Параллельным жизнеописаниям» Плутарха, трагедии Шекспира «Антоний и Клеопатра», повести Пушкина «Египетские ночи». История любви Клеопатры к римскому полководцу Антонию, сопернику Октавиана Августа, ради которой гордая царица пожертвовала жизнью, сохранилась не только на страницах сочинений, но и в памяти александрийцев, но, конечно, в сильно трансформированном виде. Наверное, от них Масуди узнал, что у Клеопатры был муж по имени Антуниус. На счастливую чету пошел войной римский царь Угустус, убивший Антуниуса в одном из сражений. Видя, что у нее нет сил защитить Египет от римлян, Клеопатра решила погубить их царя. В тот день, когда победоносный Угустус должен был явиться во дворец поверженной царицы, она велела принести ядовитую змею. Одна из служанок Клеопатры, желавшая умереть вместе с царицей, первой приняла смерть от змеиного яда. Затем Клеопатра взошла на трон и дала себя укусить змее. Правительница Египта тут же скончалась, а змея спряталась в стоявших рядом опахалах. Вскоре во дворец прибыл Угустус и вошел в тронный зал. Сначала он решил, что царица жива, и приблизился к трону. Тут его и ужалила змея. От этого у Угустуса отнялись правая рука и нога и он ослеп на один глаз. Если бы змея, говорит Масуди, не кусала перед этим служанку и Клеопатру, то римский царь умер бы сразу, а так он жил некоторое время калекой и в печальных стихах оплакивал свою горькую долю.

Любой город славен не только его обитателями, но и имеющимися в нем памятниками архитектуры. Самым знаменитым архитектурным сооружением в Александрии во времена Масуди был Александрийский маяк, построенный при царе Птолемее Сотере (305—283 гг. до н.э.) на северной оконечности расположенного недалеко от берега острова Форос, который был соединен с материком специальной дамбой. По сообщению Масуди, в древности на вершине маяка стояло огромное зеркало, при помощи которого наблюдали за проходившими в море кораблями, чтобы вражеский флот не мог незаметно приблизиться к Александрии. Маяк был построен из больших блоков белого камня. Основание маяка, составлявшее, по словам нашего путешественника, около двух третей его высоты, было в плане четырехугольным. Верхняя часть маяка представляла собой восьмигранник, увенчанный круглой башней с куполом. До нашего времени это великолепное сооружение, к сожалению, не сохранилось — оно обрушилось в 1324 г., а в 1477 г. из остатков маяка соорудили форт Фарос, где в настоящее время помещается террариум. Маяк играл важную роль в обороне Александрии от нападений с моря как в античные времена, так и при византийцах и арабах. Видимо, византийцы неоднократно устраивали диверсии с целью разрушения маяка и облегчения отвоевания города.

Масуди, как всегда, рассказывает по этому поводу занимательную историю. Однажды ромейский царь послал одного своего преданного слугу к омейядскому халифу ал-Валиду ибн Абд ал-Малику, поручив ему тем или иным способом уничтожить Александрийский маяк. Слуга явился к халифу и, чтобы войти к нему в доверие, сообщил, будто послан ромейским царем убить его, но просит прощения и желает принять ислам. Халиф щедро наградил перебежчика и сделал его своим приближенным. Через некоторое время слуга ромейского царя сообщил Валиду сокровенную тайну своего господина — будто под маяком в Александрии зарыты несметные сокровища Александра Македонского. Не заподозривший подвоха халиф немедленно отрядил новообращенного мусульманина в Египет, приказав ему разрушить маяк и разыскать сокровища. Маяк разрушили до половины, но потом поняли, что все это уловка ромейского царя. Видя, что он разоблачен, мнимый мусульманин успел заблаговременно скрыться.

В истории о легковерии халифа Валида присутствует весьма характерный для египетского фольклора мотив — мотив спрятанных в древности сокровищ. Понятно, что в такой богатой памятниками древности стране, как Египет, такой мотив мог возникнуть на основе реальных фактов. Ведь известно, что вплоть до недавнего времени целые египетские селения специализировались на грабеже древних могильников и продаже найденных там диковин. Легенды о заколдованных кладах имели среди египтян очень широкое распространение. Считается даже, что знаменитая сказка из «1001 ночи», «Волшебная лампа Алладина», возникшая в Египте, является образцом фольклора кладоискателей. В этой связи Масуди рассказывает, что однажды к омейядскому наместнику Египта Абд ал-Азизу ибн Марвану пришел некий человек и предложил раскопать один холм, в котором, по его словам, находился богатый клад. Абд ал-Азиз послал к холму партию рабов с заступами. Они начали раскопки и вскоре обнаружили подземелье, в которое вела медная лестница. Приехавший туда Абд ал-Азиз велел одному из рабов спуститься в подземелье, но едва тот ступил на четвертую ступень, как появились два волшебных меча и разрубили несчастного пополам. Затем в подземелье послышался страшный шум и все, кто занимался раскопками, внезапно погибли. Испугавшись, Абд ал-Азиз велел немедленно закопать холм и больше к нему не прикасаться.

Масуди, конечно, интересовался не только преданиями египетской земли. Он много путешествовал по Египту, стремясь как можно лучше его изучить. В своих сочинениях наш автор дал точные описания как этой страны в целом, так и отдельных ее местностей. Египет, пишет Масуди, лежит между Ифрикией (современным Магрибом) на западе, морем Кулзума (Красным морем) на востоке, Ромейским морем (Средиземным) на севере и землями чернокожих на юге. Страна, по его сведениям, делится на восемьдесят областей, в каждой из которых имеются города и диковинные старинные постройки. Возможно, что путешественник имел в виду восходящее еще к древности деление страны на особые административные единицы — номы, сохранившееся до средних веков.

Масуди прекрасно понимал, что основой хозяйства Египта является Нил, водой которого орошают возделываемые феллахами плодородные поля, по которому везут плоды земледельческого труда в столицу — Фустат, а также за пределы страны. Нил, пишет Масуди в «Золотых копях», столь важен для Египта и столь огромен, что его по праву называют морем. Истоки Нила, по мнению Масуди, лежат далеко на юге, в Лунных горах, находящихся за пределами Ойкумены. Судоходство по Нилу, говорит путешественник, возможно до Асуана. На расстоянии нескольких миль от Асуана находятся пороги, через которые корабли перейти не могут. Далее Нил течет мимо Фаюмского оазиса, а затем, разделившись на множество рукавов, протекает мимо городов Александрии, Рашида и Дамьетта и впадает в Ромейское (Средиземное) море. В дельте имеется также много больших и малых озер.

В Египте с древних времен господствует орошаемое земледелие, и поэтому Масуди сообщает немало сведений о каналах, несущих нильскую воду на крестьянские поля. Первоначально, говорит он, вода во время разливов реки текла по земле как придется. Потом египтяне научились рыть каналы и строить дамбы, и это послужило основой развития цивилизации — «земля Египта наполнилась городами». Путешественник полагает, что в его время наиболее развитой система оросительных каналов была в Фаюмском оазисе. Известно, что для наилучшего орошения полей египтяне издавна стали создавать «ниломеры» — специальные приборы для измерения уровня воды в реке. Масуди пишет, что «ниломеры» применял еще библейский Иосиф (по-арабски — Йусуф); потом якобы подобное устройство было поставлено в Верхнем Египте легендарной царицей Далукой. Строили «ниломеры» и в мусульманское время, в том числе один такой прибор был сделан при правителе Египта Ахмаде ибн Тулуне. Возможно, Масуди имеет в виду «ниломер», установленный в 862 г. на острове Рода (ныне в черте Каира) и сохранившийся до настоящего времени. Он представляет собой облицованную тесаным камнем шахту глубиной около 13 м, куда выходят арки трех туннелей, по которым в нее поступает речная вода. Посередине расположен столб с делениями и коринфской капителью на вершине.

Как и в других странах, весьма сложно проследить маршруты путешествий Масуди по Египту. Достоверно известно, на основании его сочинений, что он побывал на побережье Красного моря, в некогда важном порте Кулзум, по которому все Красное море называлось морем Кулзума. Теперь этот город, покинутый жителями еще в XIII в., представляет собой скопление развалин, занесенных песком. Ранее, сообщает Масуди, здесь проходил канал, соединявший Нил с Красным морем. Ко времени арабо-мусульманского завоевания Египта канал был засыпан песком, а правитель страны Амр ибн ал- Ас предлагал халифу Омару ибн ал-Хаттабу (634—644) прорыть его снова, но Омар, боясь, что ромейские корабли смогут прорываться по нему к берегам Аравии, воспротивился осуществлению этого плана. Позднее восстановить канал пытался Харун ар-Рашид, однако его попытка закончилась безрезультатно. Безусловно, Масуди также поднялся вверх по Нилу, побывал в городе Ихмиме, славившемся ткачеством, осмотрел там развалины древнего храма с многочисленными статуями людей и животных, которые местные жители называли «барба». Затем, совершив короткую остановку в Кифте, путешественник прибыл в Асуан — город, расположенный на границе между Египтом и христианской Нубией. Когда арабы-мусульмане захватили Египет, сообщает Масуди, они сделали попытку завоевать также и Нубию, однако экспедиция закончилась неудачей. Вскоре, однако, арабо-мусульманскому наместнику Египта удалось заключить с нубийским царем мир на условиях поставки определенного количества товаров и рабов. Такая форма дани называлась бактом. По словам нашего автора, в состав бакта ежегодно включались триста шестьдесят пять рабов. Асуан был как раз тем самым местом, куда доставляли бакт из Нубии. Недалеко от Асуана располагались важные для всего арабо-мусульманского мира золотые прииски в Вади Аллаки.

Видимо, десятилетия, проведенные в странствиях, полных опасностей и лишений, сказались на здоровье Масуди. Поездив по Египту и осознав, что он, к сожалению, уже не тот, каким был прежде, путешественник решил обосноваться в египетской столице Фустате, чтобы привести в порядок свои дорожные заметки. Материально он, скорее всего, не нуждался — наверное, ему удалось вывезти значительную часть своего семейного богатства из Багдада, когда он понял, что там могут произойти неблагоприятные политические изменения. С другой стороны, сам путешественник упоминает, что был принят при дворе египетского правителя, который, надо полагать, не оставил своим вниманием знаменитого ученого и назначил ему приличную его положению пенсию. Так что Масуди не надо было думать о хлебе насущном, и он с головой ушел в столь благодатную творческую работу. В 947 г. он закончил в Фустате главное свое сочинение — «Золотые копи и россыпи самоцветов». Затем Масуди написал около тридцати сочинений по различным отраслям арабо-мусульманской науки. К сожалению, ученый писал их для себя и не отдавал переписчикам-варракам для размножения. Поэтому ни одна из работ того времени не сохранилась или, по крайней мере, еще не обнаружена в многочисленных собраниях арабских рукописей. К счастью, эта судьба миновала самое последнее сочинение Масуди — подводящую итог его размышлениям о мире и ходе человеческой истории «Книгу указания и наблюдения». Масуди завершил окончательный вариант «Книги указания и наблюдения» в 956 г. Вскоре, через несколько месяцев, его не стало. Зная неукротимый и упорный характер Масуди, толкавший путешественника все в новые и новые странствия, заставивший его исписать тысячи бумажных и папирусных страниц, можно предположить, что смерть Масуди встретил с тростниковой палочкой для письма — каламом — в исхудавшей руке.