Арахна

Стив Резник Тем ПАУЧЬИ РАЗГОВОРЫ

— Ну что ты? Бояться нечего, Эми.

Девочка забилась в угол, стараясь сжаться в комок. Ее тонкие ручонки оцепенели, и Лиз, даже прилагая всю силу, не могла их отвести. Девочка казалась парализованной, она явно была в шоке, точно ее укусило что-то ядовитое.

— Все в порядке, Эми. Они не сделают тебе ничего плохого.

Эми едва повернула голову и взглянула на нее сквозь спутанные и густые черные волосы.

— Все время паучьи разговоры! Меня все пугают! Я больше не могу, мисс Мэлой!

Странно как сказано — «паучьи разговоры», подумала Лиз. А впрочем, Эми была очень нервной и вечно неспокойной девочкой; из-за этой внутренней напряженности ее слова, да и сам голос звучали странно. В этом месяце в школе изучали пауков, и Лиз принесла в класс террариум с двумя тарантулами. Другие дети весь день дразнили Эми: она страшно боялась пауков, даже когда о них просто говорили. Когда Лиз рассказывала о пауках, Эми отворачивалась и клала голову на парту. Конечно, другие ученики тоже немного нервничали вблизи террариума, но Эми была легкой добычей и остальные благодаря ей забывали о своих страхах.

— Все в порядке, Эми. Все дети ушли. Остались только мы с тобой. Скоро приедет мама и тебя заберет. Вылезай, будем ждать ее вместе. Хорошо?

— Хорошо… — проговорила Эми, закрываясь руками.

Она с большим трудом выпрямилась и встала, пошатываясь. Лиз обняла девочку за плечи и осторожно повела к окну мимо стола с террариумом. Когда они оказались возле стола, Эми крепко прижалась к Лиз и вцепилась в ее ноги руками, как обезьянка. Она так отчаянно цеплялась, ее детские объятия так молили о защите, что у Лиз мурашки забегали по коже. Она подавила дрожь, довела Эми до окна и бережно, но с силой высвободилась из рук ребенка.

Лиз давно ушла бы домой, не будь родителей Эми и их довольно болезненного развода. Мать Эми и директор школы строго наказали Лиз ждать, пока мать не заберет девочку. Отца Эми на территорию школы не пускали. Лиз не знала подробностей, но ей было известно, что отца лишили права видеться с девочкой. В их маленьком городке такое бывало редко.

— Он иногда делал мне больно, — однажды сказала ей Эми. Сказала как-то неожиданно, в ответ на какой-то совсем не связанный с отцом вопрос. В минуты волнения с девочкой это случалось: ее приходилось останавливать, просить говорить помедленней, иначе вообще непонятно было, о чем она толкует. Лиз еще никогда не попадалась такая истеричная, боязливая девочка. Ей хотелось сблизиться с ребенком, но в то же время Эми ее чем-то отталкивала. Может быть, Эми напоминала ей саму себя — в детстве Лиз была худенькой до прозрачности и боялась почти всего на свете. Стоило ли удивляться, что другим детям Эми не нравилась? Лиз им тоже не нравилась.

— Это не мамина машина.

Голос девочки прозвучал так ровно, безжизненно, что Лиз сначала не поняла, о чем она говорит. И вдруг Эми начала кричать.

— Это не она! Это не ее машина!

— Эми! Успокойся!

Лиз выглянула из окна. Приближались сумерки, солнце начало садиться — в такое время видно хуже всего. Окна выходили на запад, в них бил красно-оранжевый свет. Ближе к вечеру в сером пространстве между школой и деревьями невозможно было ничего разглядеть.

Но сегодня Лиз кое-что разглядела. По гостевой парковке медленно кружил приземистый черный автомобиль, кажется, «фольксваген». Он остановился метрах в десяти от окна класса. Из машины вышел высокий худой человек в серых тренировочных штанах и засаленной темной футболке. Лицо она не рассмотрела. Человек стоял не двигаясь, уставившись на окно.

— Папа, — ахнула Эми.

Человек медленно двинулся вперед. Шаг, еще шаг. Эми закричала.

От громких криков девочки Лиз впала в панику. Она повернулась и побежала к двери. Голос девочки ужасал и подгонял ее. В небольшом здании школы было всего два выхода. Через несколько минут Лиз заперла обе двери и вернулась в класс. Заперла дверь класса и подошла к окну. Эми молчала и смотрела в окно, прижимаясь лбом к стеклу.

Лиз не могла понять, почему так испугалась. Она никогда не встречалась с отцом Эми, и ничто не доказывало, что он мог причинить вред ей или девочке.

Черная машина исчезла. Лиз решила было посмотреть за школой, но ей не хотелось оставлять Эми одну. Вот же дура, так перепугалась, когда Эми закричала, и даже не подумала, что из кабинета директора можно вызвать по телефону полицию.

— Пойдем. Эми. Мы пойдем в другую комнату.

Лиз провела ее мимо террариума, заметив, как возбужденно вели себя обычно спокойные тарантулы. Их лапки поднимались и опускались в неподвижном воздухе террариума, так и мелькали, и их казалось куда больше восьми. Проходя мимо, Лиз непроизвольно отпрянула. Она и сама всегда боялась пауков — один из многих безрассудных страхов, оставшихся с детства. Это была главная причина, по которой она каждый год рассказывала ученикам о пауках. Страх еще сидел где-то в глубине, уроки же помогали с ним совладать. И все-таки сейчас, когда снаружи в подступающих сумерках стоял этот черный «фольсксваген», а может, и не стоял, а медленно объезжал школу, и человек внутри высматривал вход, Лиз не верилось, что только сегодня она спокойно держала на ладони одно из волосатых существ.

Они дошли до двери, Лиз открыла дверь и подтолкнула девочку. Эми закричала. Лиз подскочила к ней и увидела, что Эми смотрит в конец коридора. Стеклянную входную дверь заливал свет фар. Машина подъехала вплотную: она стояла в нескольких сантиметрах от двери. Свет мешал ее рассмотреть.

Лиз показалось, что в любую секунду машина разнесет дверь. Она схватила Эми, снова втащила в класс и заперла дверь. Пододвинула к двери один из лабораторных столов и несколько парт. Взялась за стол с террариумом, начала толкать. Стеклянный ящик закачался в такт громким рыданиям Эми.

Лиз выпрямилась. Террариум перестал раскачиваться. Эми мигом бросилась к ней на руки. Тонкие ножки пытались обвиться вокруг бедер, костлявые ручонки вцепились в шею. Лиз вдруг начала задыхаться: маленькие детские конечности будто нападали, сдавливали.

— Эми! — прохрипела она, стараясь стряхнуть девочку.

Эми плакала.

— Эми, пожалуйста!

Лиз нащупала руками плечи девочки и резко дернула ее вниз. Эми упала к ее ногам. Девочка была буквально в истерике, ее ручки сжимались и разжимались, но схватиться было не за что.

Лиз подняла ее на руки, отнесла на скамью у учительского стола, усадила и села рядом. Обняла девочку и стала гладить ее по темным волосам. Лиз смотрела на тарантулов — теперь они утихли за стеклянной стеной. Она вспомнила, что на вечер было назначено свидание с Роджером, Роджером, который страстно обнимал ее надежными руками, хотел жениться на ней и — как часто повторял — сделать ее своей навсегда. Ее совсем не беспокоило, что Роджер, возможно, будет тревожиться. Ей казалось, что она любит его. Но почему-то он вызывал в ней страх. Лиз почувствовала озноб. Она заговорила — медленно, мягко, заговорила о пауках, представляя, что напевает колыбельную, и крепко прижала к себе Эми, когда девочка отшатнулась, услышав паучий разговор.

— Не надо, Эми. Всегда лучше понимать, чего ты боишься. Нет, Эми… пожалуйста. Они не причинят тебе вреда. Мы сделали так, что они не могут кусаться. Кроме того, даже в дикой природе их укус тебя не убьет. Это пустые россказни. Люди боятся их, потому что они такие уродливые на вид. Мы все боимся уродливых созданий с кучей лапок, которые за все крепко хватаются. Пауки все такие. И когда их боишься, начинаешь видеть их повсюду…

Они стояли у террариума. Эми не сводила глаз с пауков, вцепившись в руку Лиз. А Лиз открыла крышку, просунула внутрь длинную палочку и перевернула одного из тарантулов. Паук немедленно перевернулся обратно и продолжал ползти по своей стеклянной клетке — механически, непреклонно, бездумно. Лиз нашла это отвратительным.

— Видела, как он сразу перевернулся? Паук хочет, чтобы его оставили в покое, совсем как мы.

Она вытащила палочку, отводя подальше от себя прикасавшийся к пауку кончик.

— Вот тот паук, поменьше — это самка. Видишь, как она припала к земле, Эми? Там под ней ямка, где она держит своих деток.

Эми подняла голову и посмотрела на нее.

— Да, деток… Ты никогда не думала, что у пауков бывают детки?

Эми помотала головой.

— А можно их посмотреть… деток?

— Нет, не сейчас. Мы же не хотим их разбудить, правда? Потом я покажу их в классе. Обещаю.

Рассказ о детках, похоже, сработал. Эми на глазах расслабилась. Она даже не оглядывалась больше на окна. Но Лиз продолжала глядеть на большого паука-самца, на его волосатые, щетинистые ноги и быстрые движения. Пауки ужасно плодовиты и ткут такие красивые паутины. Чтобы ловить насекомых, убивать их. Они словно производят жизнь лишь для того, чтобы сеять смерть. Но разве эта ужасная истина не относится ко всему, что рождается и живет? Может быть, в этом и состояла настоящая причина ее отвращения к паукам и страха перед ними.

Когда она в детстве жила в Техасе, соседский мальчишка облил тарантула жидкостью для заправки зажигалок и поджег. Гигантский паук покачался с минуту в ярком пламени. Потом лапки подкосились, и он упал, а потом огонь погас. Другие мальчишки ткнули в него палкой — и оболочка разлетелась. Паук выгорел изнутри, все мягкое сгорело, осталась только эта ужасная маска.

— Они едят птиц, иногда крошечных мышек… — продолжала Лиз. — Но для людей они безопасны. Их незачем бояться, Эми. Совершенно незачем.

Но страх жил в ней, как отдельное существо, не слушавшее голос разума. Она боялась пауков, как боялась Роджера, боялась маленькую Эми, боялась черного «фольксвагена» снаружи, который так медленно огибал здание, запирая ее внутри, загоняя в ловушку, обвивая своими длинными шерстистыми ногами ее бедра и плечи, обнимая ее так грубо, так нуждаясь в ней. В детстве она всегда боялась, и страх рос вместе с ней. Теперь страх перерос этих пауков. Никто ей особо не помогал бороться со страхом: большинство друзей просто подшучивали над ней. Или, еще хуже, все время заводили паучьи разговоры, паучьи разговоры о пауках, змеях, темноте и высохших стариках с уродливыми глазами и загрубевшими руками. Ужасные разговоры.

По всем углам комнаты бегали маленькие серые паучки. Она их чувствовала — паучки плели свои сети, прислушивались, они ждали ее везде, куда бы она ни пошла, эти маленькие страхи. Когда боишься, они будто возникают повсюду. Это правда.

Лиз всегда считала себя ответственной, разумной учительницей, но сегодня повела себя нелогично, неразумно. Все из-за страха. Страх парализовал ее, как будто ее укусили.

Она подошла к окну. Солнце быстро закатывалось. По темнеющему небу летели толстые шелковые нити, лучи заходящего солнца зажигали их кроваво-красным огнем, тысячи паутинок, и на каждой сидел паук. В детстве их называли Божьими нитями. Паутинки бабьего лета.

Отец Эми стоял перед своим черным «фольксвагеном», его темную фигуру было почти не разглядеть за паутинками. Он поднял руку: в руке, как трофей, трепетал красно-зеленый шарф. Лиз не раз видела этот шарф — мама Эми часто надевала его, когда приезжала за дочкой в «шевроле» с откидным верхом.

Шарф полетел на землю. Лиз перевела взгляд. В тени стояла открытая машина. Из приоткрытой дверцы наполовину вываливалось и свисало что-то темное, сигнальный фонарь горел, и ярко-красная кабина быстро наполнялась шелковыми нитями, паутинками, пауками.

Высокий и узкий силуэт отца Эми, увитый шелком, шел к зданию. Давя подошвами сотни быстроногих паучков. Повсюду.

— Смотрите! Мисс Мэлой, смотрите, паучки!

Лиз обернулась к Эми, готовая ее успокоить, отринуть видение летящих по небу пауков — но Эми глядела не в окно, а на террариум с двумя тарантулами. Лиз бросилась к ней, перевернув по пути несколько парт.

Паучиха двигалась медленно, точно нехотя.

— Детки! — восторженно завизжала Эми.

И Лиз увидела, как все стекло в комнате начало разлетаться, сыпаться осколками, террариум, окна, дверцы стенного шкафа, и сотни матово-белых малышей посыпались из кокона в ямке, и на каждом была маска ее страха.

Ман Рэй и Дора Маар. Годы ждут (1936).