Арахна

Кристофер Фаулер ПАУЧИЙ ПОЦЕЛУЙ

Два трупа, полный разгром, тропа из объедков, помоев и экскрементов бежит от дома на подъездную дорожку. Джексон сдвинул на макушку бейсболку и почесал взмокший лоб:

— М-да, ночь будет долгой, парни. Уж и не знаю, как нам разгрести все это. — Он посмотрел на женщину в розовом стеганом халате и с желтыми пластмассовыми бигуди в волосах. — Спроси ее еще раз, Дули.

Действительно, зачем ему самому возиться со свидетельницей, если есть новый напарник, на которого можно перекинуть эту долбаную работенку?

Дули шагнул к перепуганной тетке и оглядел ее с ног до головы с выражением, близким к искреннему сочувствию:

— Не знаю, Мэт, может, нам стоит сперва оказать ей какую-то помощь? Она же в шоке, и потрясение вроде серьезное.

— Черт, просто спроси ее, лады?

Дули пытался выглядеть официально, что, впрочем, трудно, когда на тебе гавайская рубашка цвета пламенеющего оранжевого заката размера XXL. Оба детектива, когда их вызвали, находились не на дежурстве.

— Расскажите нам еще раз, что вы видели, мэм. Не торопитесь.

— Я уже говорила, смотрю я повтор «Американского идола»[13], и тут — шум во дворе. Я подумала, это какой-то зверь. Прошлой осенью к нам забредал крокодил. Ну, выключила я телевизор, включила свет, и тут этот парень…

— Опишите его.

— Высокий, крупный, нет, просто жирный, около сорока. Рылся в моей помойке — вся рожа в крошках, собачьем дерьме и еще в какой-то отвратной дряни. Уставился прямо на меня, но так, словно и не видел, вроде как обкуренный или обколотый, понимаете?

— И вы говорите, он был одет…

— Это-то и есть самое странное — он был без штанов, только в футболке «Майами Долфинс»[14]. А потом он присел на корточки и наложил кучу. Прямо передо мной, на лужайке. Облегчился и двинулся к соседнему дому. Тут-то я и позвонила в «девять-один-один». И вот вам результат — пропустила конец шоу.

— Как мило, — буркнул Джексон, — рад, что уже поужинал. Скажи ей, пусть заткнется.

— Спасибо, мэм. Возможно, нам потребуется побеседовать с вами еще раз.

— Нет, не потребуется, к чертям эту гребаную идиотку, идем. — Джексон поманил пальцем своего нового партнера и фамильярно приобнял его. — Потом этот парень проходит — глянь-ка — проходит сквозь стеклянную дверь патио — бац! бум! звяк! — в дом, где спят жертвы, и выволакивает их из постели. И в ярости вроде как сцарапывает с них лица. Тут ведь даже фотографировать нечего, Дэн. А этот членосос даже не позаботился о следах или своих порезах, он просто ушел. Зубы женщины раскиданы по всей чертовой подъездной дорожке. Кровища из него наверняка так и хлестала, только никто не видел, куда он направился.

— Не думаю, что у кого-то могло возникнуть желание присмотреться внимательнее. Так ты что, хочешь приступить к розыскам до того, как сюда прибудет кто-то еще из наших?

— Будь я проклят, именно так. Пока полицейский департамент Майами стянет всех своих так называемых идиотов- экспертов, чтобы они сперва поглядели, пока то да се, а убийца тем временем будет шастать по улицам! Вот где у меня все эти важные шишки. Видишь? — Мэт Джексон показал на мерцающий свет в окнах спален точно таких же обшитых белой вагонкой домиков по ту сторону дороги. — Может, в эту самую секунду зеваки уже грузят всю эту дрянь в свои блоги. Прежде чем мы вернемся, новость уже разлетится но всему чертову Интернету. Так что стоит поторопиться.

Брызжущий кровью толстяк оставил на асфальте четкий след.

— Он, видно, и впрямь основательно порезался, — заметил Дули.

— В смысле, когда вырывал женщине зубы по одному? Вот уж точно, Дули. — Джексон поскреб волосатое пузо и подтянул сползающие шорты. Все произнесенное им было так плотно укутано во вселенскую усталость, что разматывать эти бесчисленные слои надо было с большой осторожностью. — Эй, проверь-ка это. — Он махнул фонариком в сторону алых клякс, которые сворачивали на неосвещенный пустой участок, обнесенный легкой оградой. — Я не собираюсь путаться в треклятой колючей проволоке. Эту рубашку мне купила жена. Лезь ты.

— Господи, Мэт, я, конечно, новичок здесь, но почему я должен…

— Потому что ты рыжий афро-американец с ирландским именем и потому что тебе придется маленько поработать, прежде чем я начну доверять тебе. Ну пошел, пошел. — Джексон сцепил руки в замок, смастерив ступеньку для ноги напарника.

Дули тяжело шлепнулся по ту сторону забора и побрел по следу, ведущему за олеандровый куст. Оттуда невидимый с тротуара Дули окликнул партнера:

— О черт, тебе это понравится! Он тут закопался! Сам себя похоронил!

— В смысле?

— В смысле — он в гребаной земле!

— Тогда выкорчевывай его и волоки сюда.

— Едва ли у меня получится. Лучше иди сюда и погляди.

Перелезая через забор, Джексон зацепился полой рубахи за верх изгороди и оторвал пуговицу. Подходя к Дули и его находке, он все еще ругался себе под нос. Фонарик осветил жирную голую задницу. Верхняя половина туловища парня клином втиснулась в траву и землю.

— Господи, он словно рыл себе нору головой. Берись за ногу, давай вытащим его.

Двое мужчин стиснули по лодыжке и рванули на себя. Когда все тело очутилось на поверхности, быстро выяснилось, что оно мертвее мертвого. Убийца бульдозерным ковшом вгрызся в грунт, содрав с лица мясо аж до кости, точно наждачкой, и набив рог твердым сухим компостом.

— Очередной гребаный псих, нажравшийся метамфетамина, — буркнул Джексон, отворачиваясь. — И из-за такого дерьма я пропустил последний тайм?

Следующим утром они с Дули потели под хрипатым кондиционером в их офисе в Калле Очо, пытаясь сосредоточиться на стопке форм майамского департамента полиции, требующих немедленного заполнения.

— В этом нет смысла, — жаловался Дули. — Парня знали все соседи. Он в жизни не баловался наркотиками, регулярно посещал церковь, на общественных началах выступал ресторанным критиком в местной газете — и вдруг принялся поедать собачье дерьмо и листья? Отчего человек может настолько спятить?

— Ты не учитываешь жару. И как насчет того факта, что люди вокруг то и дело слетают с катушек? Ты достаточно долго работаешь, чтобы знать, что ничего из того, с чем мы имеем дело, не имеет смысла. Помнишь, на прошлой неделе проповедник-баптист, который решил, что умеет летать, ну тот, который сиганул с крыши небоскреба AT&T?[15] Парня считали совершенно нормальным, только вот медикам пришлось соскребать его с тротуара щипцами для барбекю. Так что — кто знает?

— М-да. Происходит что-то странное, и не только из-за этого пекла. — Дули смахнул с экрана компьютера мелкую водяную пыль, рассыпаемую кондиционером. — Ага, только что поступил еще один вызов.

Они прибыли к ресторанчику «Сан-Пауло» на Третьей улице как раз вовремя, чтобы обнаружить владельца кафешки, коротышку-кубинца по имени Хасинто, стоящим посреди своей основательно разгромленной дешевой закусочной и лупцующего клиента алюминиевым стулом. Джексон знал Хасинто. Полицейский иногда обедал здесь, хотя еда и была кошмарной.

— Какого дьявола тут происходит, Хасинто? — спросил он. — Что ты сделал этому парню, отравил его?

— Он уплетал ленч и вдруг свихнулся, — объяснил Хасинто, с видимым облегчением опустив стул. — Сунул лапы в садок для рыбы и принялся скусывать головы моим лангустам.

— О’кей, теперь им займемся мы, — заявил Дули и вытащил из кобуры пистолет.

— Эй, Дэн, не принимай все так близко к сердцу, — одернул напарника Джексон. — На хрена тебе чертова писанина? Попытайся сделать ему устное предупреждение, прежде чем решишь снести парню его пустую голову.

Перед ними хлюпал носом, выдувая из ноздрей пузыри и раскачиваясь взад и вперед, тощий молодой азиат с красными глазами, в разорванной белой футболке, одной черной кроссовке и с измазанными кровью щеками — видно, поцарапался об острые панцири покусанных ракообразных. Каждые три секунды он вскрикивал, как голодная чайка.

— Ну, этот определенно обкурился, — сказал Джексон.

— Нет, — мотнул головой Хасинто, — я его знаю, мистер Юань славный парень, он школьный учитель, вот уже пять лет воспитывает моего оболтуса.

Джексон прищурился и наклонил голову к плечу, пытаясь сопоставить истекающего пеной, вопящего психа с характеристикой, данной Хасинто. Эта проблема все еще занимала его, когда мистер Юань бросился к ним. Джексон и Дули выхватили оружие, готовые дать по предупредительному выстрелу, но учитель вскочил на прилавок, воспарив над головами копов, и ринулся башкой вперед сквозь звуконепроницаемое витринное стекло ресторанчика.

— Чтоб меня! — выдохнул Джексон и кинулся по еще звенящим осколкам к пятачку, на который приземлилось окровавленное тело. — Какого дьявола у нас тут творится?

— Ты же сам говорил, когда становится жарковато, этот город сходит с ума, — откликнулся Дули.

— Вызывай медиков, я к этому парню и пальцем не притронусь. — Опустившийся на колени Джексон попытался запихать вылезшую из штанов рубашку обратно, но в последнее время он сильно поправился. — Я уже слишком стар для такого дерьма. Мне и без того приходится проводить дни, сидя в машине, в которой воняет хуже, чем в пропотевшем резиновом сапоге, и покупать тухлую жратву у уличных торговцев с именами, от которых язык сломаешь. Вон, полиция Саус-Бич набирает новых сотрудников. Хорошие деньги сулят. Почему бы мне не выхлопотать себе местечко у них? Черт меня побери, куда проще разнимать дерущихся или трахающихся на задворках баров гомиков, чем торчать тут в качестве борца с местными чокнутыми вредителями.

— Может, это только временный всплеск, — сказал Дули. — Скоро пойдет на убыль.

Черта с два. Через несколько дней дела стали гораздо хуже.

— Хочешь знать, сколько психов мы повидали за последние две недели? — спросил Джексон, швырнув остатки хот-дога в ближайшую урну. Полицейские шли к Гонконг-Центру. Температура воздуха достигла рекордных высот. Больше недели прошло с момента самоубийства мистера Юаня в забегаловке на Третьей. — Сто семь рапортов об угрожающем жизни поведении, десять случаев со смертельным исходом, и все между Бэйшор-драйв и Ай-девяносто пять. Одна женщина на Додж-Айланде прогрызла дырку в горле своего муженька, оседлала его труп и сидела, пока ее не стащила бригада врачей. А недавно на Бетховен-стрит нашли голого старикашку, сломавшего себе шею в попытке лизнуть собственные яйца.

— Да, дело не только в жаре. Кажется, я начинаю видеть здесь систему, — заявил Дули, с отвращением наблюдая, как его партнер, громко причмокивая, всасывает в себя остатки прилипшей к желтым от никотина пальцам горчицы. — Посмотри-ка сюда. — Он вытащил из заднего кармана сложенный газетный лист и развернул его. — Знаешь, прежде чем я, так сказать, вступил в ряды, я учился на натуралиста.

— В смысле — шастал повсюду в чем мать родила?

— Так поступают натуристы, они же нудисты, Мэт. Я изучал исчезающие виды насекомых. А вот что напечатали вчера в местной прессе. Какой-то парень заперся в своей квартире, разрисовал все тело черными и оранжевыми полосами, обмотался клейкой лентой и задохнулся, пытаясь высвободиться. Врач сказал, что, умирая, он издавал очень странный скрип.

— Что ты такое несешь?!

— Ладно-ладно, я понимаю, как это звучит. — Дули вскинул руки и глубоко вздохнул. — Есть такой редкий жук, почти вымерший, называется вроде горная цикада. Он чернооранжевый. Восемь лет проводит в стадии личинки, а когда появляется из кокона, издает серию пронзительных щелчков.

— Ты утверждаешь, что тот тип возомнил себя чертовой цикадой?

Дули потупился:

— Просто заметкой навеяло, вот и все.

— Послушай-ка мой совет и оставь все это детективам, — заявил Джексон. — Мы здесь для того, чтобы подчищать дерьмо, причем в буквальном смысле, — почти все, кого нас вызывали брать, успевали, кокнув кого-нибудь, навалить кучу посреди улицы. Если ты видишь тут один почерк — флаг тебе в руки. Только я вот что скажу: нужно тебе кого-то прикончить — валяй, только, бога ради, не забывай при этом про чертов сортир.

— Может, все не так уж и скверно, — сказал Дули. — Мне нужно посоветоваться кое с кем.

— Ладно, но не забудь, что я сказал, — это не наша проблема. Пусть другие отделы разгребают свое дерьмо.

— Не беспокойся, этот парень не сыскарь, он буддист.

«М-да, похоже, неприятностей Дули не оберется», — подумал Джексон, принимая очередной вызов и следя за уходящим напарником.

А Дули отправился к Джиму Пентекосту. Когда-то они учились вместе, но дальнейшая карьера развела их в разные стороны. Сейчас Пентекост возглавлял буддийский центр, руководя им из своего стильного домика на Саус-Бич. Длинные волосы и расшитый бисером восточный халат придавали ему внешность неохиппи, но преподавал он философию Нью-Эйджа, которую даже хиппи сочли бы экстремальной. Пентекост тепло прижал Дули к широкой груди.

— Много воды утекло, приятель, — сказал он, схватил копа за руку и потащил в прохладу дома. — Хотелось бы мне думать, что ты заглянул просто по дружбе, но, полагаю, ты тут по делу?

— Типа того, — признался Дули. — Помнишь, ты посвящал меня в свои теории о взаимоотношениях человека с миром животных, о жизненном равновесии и все такое? Ты еще веришь в это?

— Больше чем когда-либо, Дэн, хотя сейчас уже слишком поздно.

— Что ты имеешь в виду?

— Черт, да ведь баланс уничтожен. Победила человеческая жадность, друг мой. Люди рвут последние неиспорченные клочки мира, лишь бы заполучить побольше денег для своих фирм.

Мужчины присели в тенистом дворике, наполненном густыми, пряными запахами.

— В будущем нас ждут войны из-за энергии, воды, религиозного контроля, — продолжил Пентекост. — Капиталисты — это же новые милитаристы. Они уничтожили естественных обитателей земли и теперь тоже должны исчезнуть. Чаша весов кармического баланса склонилась не в пользу людей. Это как с озоновым слоем — чуть только пройдена определенная точка, равновесие уже никогда, никогда больше не восстановится.

— Да, но что все это значит? — спросил Дули. — Я могу судить только по личному опыту. Мы видим столько случаев аномального поведения и не в состоянии даже начать разбираться в причинах.

— Какого именно поведения? — поинтересовался заинтригованный Пентекост.

Дули подумал минуту, а потом принялся подробно описывать все, чему был свидетелем.

Мэт Джексон толкнул дверь старого склада «Word Sport» и шагнул внутрь, в адское пекло — ангар исправно накапливал дневную жару. Его напарник на вызов не ответил, а остальные патрульные машины их участка погнали в аэропорт, где взгромоздившийся на крышу собственной «тойоты» мужчина размахивал винтовкой, угрожая снести себе голову и блокируя перекресток у Бискайн-бульвар.

Джексон шагал по коридорам, в которых чересчур щедрое освещение чередовалось с участками столь темными, что там перед глазами полицейского начинали порхать рыжие точки. На пульт поступило сообщение о голой обезумевшей женщине, влетевшей в зоомагазин, а потом скрывшейся в помещении склада. Джексон прикинул, что она вряд ли вооружена, так что двигался коп по пустынным проходам уверенно и безбоязненно. Наконец он вроде бы разглядел впереди, на границе света, качающийся взад и вперед силуэт. А девица-то молода и сложена будьте-нате, пусть и вконец спятила. «Но даже в таком виде она лучше моей старухи», — подумал Джексон.

— Эй, мисс, — окликнул он чокнутую. — Я офицер полиции, я здесь, чтобы помочь вам.

Ладонь мужчины опустилась на успокаивающе теплую рукоять пистолета. Женщина не сдвинулась с места. Джексон уже видел, что она действительно обнажена: крепкие длинные ноги, каштановые волосы, падающие на плечи глянцевой волной, узкие бедра, плоский живот, пышная грудь. «Матерь Божья, — мелькнула в голове мысль, — возможно, мне повезет, даже если она сумасшедшая». Он шагнул ближе.

— Знаете, что я вам скажу, леди, у меня выдался плохой денек. Слишком жарко, и в паху у меня зудит так, что вы и не поверите, и я не отказался бы от кружечки холодного пива. — (Она повернулась к нему, медленно, настороженно, чуть наклонив голову.) — Что скажете насчет того, чтобы выйти наружу и маленько выпить, освежиться? — с улыбкой предложил он.

После этого все должно было быть просто, но он сделал ошибку, решив, что женщина безобидна, потому что обнажена. Джексон (уже основательно возбудившийся) отвлекся лишь на секунду, однако этого оказалось достаточно — девица с немыслимой скоростью скользнула полицейскому за спину, обвила его сзади изящными, но мускулистыми руками, сдавив, точно клещами, грудную клетку так, что из легких вышибло весь кислород. Борясь за глоток воздуха, коп еще успел удивиться: откуда такая быстрота, такая силища?

Потом они опрокинулись назад, и в глазах у Джексона потемнело. «Вот дерьмо, — подумал он, — кажется, у меня чертов сердечный приступ».

Когда ему удалось повернуться, женщина, удерживая его запястья одной левой, правой зажала мужчине нос, очевидно, пытаясь открыть Джексону рот. Она действовала молча, терпеливо, спокойно и весьма целеустремленно. Ее надушенные волосы хлестнули копа по потному лбу — девица придвинулась ближе, пристально изучая полицейского. Казалось, она искала в его глазах признаки узнавания — или одобрения? Затем она медленно разжала губы, и Джексон разглядел в ее гортани что-то темное — какое-то пытающееся выбраться животное. Сперва появилась одна черная лапка, тут же влипшая в толстый слой ярко-красной помады, потом вторая, потом еще. Женский рот распахнулся шире, и Джексон в немом ужасе уставился на первого из неспешной цепочки черных воронковых пауков.

— Кармический дисбаланс, — повторил Пентекост. — Я всегда говорил, что, если всех животных завтра сотрут с лица земли, насекомые выживут. Но сейчас цепь начала рваться у самой основы жизни, и даже наиболее стойкие виды насекомых гибнут. Насекомые, птицы, рыбы и звери — у всех есть душа, хотя и не такая, как у человеческих существ. Когда души людей становятся порчеными, запятнанными, неполноценными и слабыми, их могут вытеснить более чистые, больше стремящиеся выжить жизненные силы. То, что ты видишь, — начало замещающей реинкарнационной программы.

— Ты хочешь сказать, что я должен пойти к начальству и предупредить его о том, что души насекомых влезают в бездушных людей? — неуютно поежившись, спросил Дули, вспомнив женщину, убившую мужа точно так же, как самка богомола убивает — и пожирает — своего самца.

— Да, и ты ничего уже не можешь с этим поделать. — Пентекост откинулся в тень, упершись затылком в стену. — Только не на этот раз, во всяком случае.

Женщина придвинулась вплотную, прижав губы к губам Джексона, чтобы пауку, перебирающему щетинистыми черными лапками, было удобнее перекочевать в новую теплую гавань. Джексон чувствовал, как что-то щекочет его щеки, но глаза заливал пот, и коп почти ничего не видел. Насекомое отчаянно ворочалось, волосатые лапки выворачивались наружу, с трудом поддерживая налитое ядом тельце. Тарантул пытался освободиться, но сочные уста женщины не отрывались от мужских губ, так что созданию ничего не оставалось делать, как переселяться из одного рта в другой.

Паучье туловище поползло по языку Джексона. Восточно-австралийский паук оказался чертовски большим, тяжелым, раздутым — наверное, это была беременная паучиха; за ним последовал второй: женский язык толкнул его с такой силой, что отпихнутый первый, видимо, от огорчения, ужалил копа в щеку — изнутри. Джексон с ужасом понял, что девица кормит его. Его затошнило, содержимое желудка взмыло к горлу, обдав шевелящуюся живую массу едкой блевотиной, но рот женщины намертво прилип к его губам. Джексон чувствовал, как барахтаются пауки, как волоски на их лапках покалывают и царапают его нёбо и гортань.

Потом их сочащиеся ядом хелицеры[16] впились в его мягкую красную плоть и начали вливать в человека смертоносную отраву.

«Кто, черт побери, поверит, что души вымирающих видов переселяются в живых людей? — думал Дули, возвратившись под безжалостно палящее солнце Саус-Бич и ловя такси. — Ха, Джексон хочет сменить работу. Может, мы сумеем убедить Главное полицейское управление учредить специальное подразделение; вспомним старую песенку “Radiohead” и назовем его “Полицией кармы”[17]. Нет, фиговый способ. Как предотвратить что-то, если не знаешь, кто станет следующим?»

Устроившись на заднем сиденье машины, он увидел ползущую по стеклу жирную, сочную муху. Прозрачные слюдяные крылышки ловили лучи заходящего майамского солнца, переливаясь всеми цветами радуги. Волоски на мушиных лапках блестели, как острия иголок. Никогда раньше Дули не замечал, насколько прекрасны эти создания.

Не раздумывая, он слизнул муху с окна и с удовольствием проглотил.