Ардагаст и его враги

ЧАСТЬ III. СКОВАННЫЙ ВЕЛИКАН

В крепости Гарни к северу от Арташата собралась на совет высшая знать земли Армянской. Из окон летнего царского дворца были хорошо видны высокие горы, черные обрывы базальтовых скал, зелень садов и виноградников внизу, в долине реки Азат-Гарни, Вольной Гарни, стройные колонны белокаменного храма Михра. Не только каменные стены и неприступные скальные обрывы хранили крепость, но и милость Солнца-Михра, справедливейшего из богов.

В позолоченном резном кресле восседал царь Арташес-Тиридат. Его черные, уже запорошенные сединой волосы, увенчивала золотая тиара с изображением Солнца между двух орлов. Зоркий, наблюдательный взгляд привычно скользил по лицам собравшихся. Гордые, величавые князья. Самоцветами и золотом блестят их гривны и браслеты со змеиными и львиными головами, золотыми бляшками усеяны кафтаны. Ордуни, Хоруни и многие другие возводят свой род к Хайку, что привел сюда армян с запада и поразил стрелой ассирийского бога Бела. Арцруни и Груни - к Санасару и Багдасару, убившим своего отца, жестокого царя Ассирии, и бежавшим в Сасунские горы. Вахуни - к самому Вахагну-громовержцу. Куда до них ему, парфянину из рода Аршакидов, брату царя Валарша и дяде нынешнего царя царей...

Однако же на всех парфянские кафтаны и широкие складчатые шаровары. Никто не явился на совет в греческом плаще, тем более, в римской тоге. С тех пор, как легионеры при Нероне разграбили и сожгли Арташат, выказывать любовь ко всему западному стало не принято. За сорок лет он, пришелец, сумел завоевать уважение не только князей, но и простого народа. И сам полюбил эту страну - бедную, каменистую, но такую щедрую к тем, кто не жалеет своего пота и крови. Полюбил ее народ - неунывающий, добрый и мирный, но отважный.

Предки Арташеса были степняками. Не потому ли он сделал своей царицей бесстрашную аланку Сатеник, поймав ее арканом в разгаре битвы? Вот она, рядом с ним - в сарматском кафтане и шароварах, с акинаком у пояса. Нарочно оделась, как для похода, чтобы самим видом своим пристыдить ищущих мира любой ценой. А ведь умеет "дикая степнячка" носить с изяществом и самые дорогие платья. Да, парфяне любят жизнь, не стыдятся роскоши. Но никакие самоцветы, шелка и тонкие вина не разлучат парфянина с верным конем и тугим луком!

А вот и его сыновья, предмет гордости и огорчений царя. Старший, Артавазд, - сильный, горделивый, в золоченом панцире с Гераклом, поражающим гидру. Льстецы приравнивают его к Вахагну-драконоборцу. А он ни одного дракона не убил. Зато истребил без жалости род Мурацани, потомков царя-змея Аждахака. Стыдиться бы таких "подвигов", но разве не укрепил этим царевич его, Арташеса, державу? Еще один "Геракл" - Зарех. Вместо барсовой шкуры щеголяет теперь львиной: выследил-таки в Гегамских горах последнего, наверно, льва. На охоте отважен, зато на войне робок и бестолков. Угодил в плен к иверам, и пришлось отдать им несколько пограничных земель, чтобы вызволить его, сокровище этакое, из Казбекской крепости. А он еще и похвалялся, будто переспал с тамошней богиней Тамар.

Тем не менее, северной армией командует Зарех, восточной - Артавазд. А западную границу стережет Тиран. Вот кто лучший из братьев. Смел, но осмотрителен. В интриги не лезет: не о троне думает, об Армении. А за каждым царевичем - по несколько княжеских родов. Еще и невестки одна другой властолюбивее и напористее, каждая со сворой алчных родичей. Вечные доносы, обиды, свары... Самый младший, Мажан, и тот погряз во всем этом. А ведь умница, книгочей, в верховные жрецы готовится. И при этом водится с неучем Зарехом, помогает ему строить козни против братьев-воинов.

О, Арамазд-владыка, что они сделают с царством без него? Впрочем, царь силен мудрыми советниками. Вот Вруйр, мудрец и поэт. На вид тщедушен и небогат, не догадаешься, что управитель дворца. Рядом Сумбат Багратуни - красивый старик с жемчужной диадемой на снежно-белых волосах, главный военачальник и лучший полководец. Это он сделал Арташеса царем. Он и старый Аргаван Мурацани, с которым потом так жестоко расправился Артавазд.

-- Кого мы ждем, отец? - прервал размышления Арташеса старший царевич.

-- Все еще нет Мгера Арцруни.

-- Не много ли чести для этого сына крестьянки? - презрительно скривился Артавазд.

-- Он сделал для Армении больше, чем ты, сын царя, - возразил Вруйр. - Он - начальник наших лазутчиков, и если опаздывает, на то есть тайные причины.

-- Пусть так. Но пристало ли царю ждать какого-то оружейника, колдуна, лазутчика? - в укор взглянул на отца Артавазд. Но тот смотрел не на него, а на входившего в комнату человека в запыленной темной одежде, с мечом в вычурных бронзовых ножнах.

-- Вай, Мгер! Ты что, совсем обеднел? Или спутал царский дворец с корчмой? Ты похож на нищего разбойника из горного племени! - ехидно заметил князь Гнуни.

-- У меня не было времени нарядиться по-княжески, - бросил в ответ Мгер и, поклонившись царю, сел почти рядом с ним. Окинув взглядом собравшихся, Арташес заговорил:

-- Мужи армянские! Вы знаете: война грозит нам. Сатурнин разбит и погиб, и теперь Домициан двинулся на нас с тремя легионами. Еще два стоят в готовности на границе, а Двенадцатый Молниеносный идет на восток через Колхиду и Иверию. Станем мы воевать или молить кесаря о мире?

-- Если это из-за дани, будем платить ее снова. Это ведь лучше, чем отдать на разорение наши села, города, святилища? Боги не любят дерзких, - сказал Мажан.

-- Нет, царевич. Данью теперь не откупишься. Лысый Нерон решил обратить Армению в провинцию. Царей здесь больше не будет... и царевичей тоже. А воины армянские пойдут вместе с ним на Восток - мостить своими костями дорогу в Индию для иудеев и сирийцев, - жестким, безжалостным тоном ответил Мгер.

-- Так чего мы ждем? Вторгнемся сразу в Малую Армению и Каппадокию! Тамошние армяне нас поддержат! - горячо воскликнул Тиран.

-- Не только армяне. Иудеи тоже поднимутся, если будут знать, что мы пойдем на Ершалаим! - воинственно блеснул глазами из-под седых бровей Сумбат.

-- Братство Солнца поднимет всюду рабов и бедняков. Пусть только знают: армяне несут свободу всем, у кого ее отнял Рим! - сказал Мгер.

-- Еще что! Подстрекать чужих рабов? Ты смутьян и разбойник, Мгер! Разве мало того, что наши рабы бегут к тебе? На моих виноградниках скоро некому будет работать! Ты же мой родственник! - возмущенно замахал руками князь Гнуни.

-- Мое вино не хуже твоего. Но в нем нет крови засеченных рабов. На моих землях работают только свободные крестьяне. А за беглых я всегда вам плачу, - с достоинством ответил Мгер.

-- Ну да, ты хочешь, чтобы рабов не было вовсе. Так учат только грязные киники на базарах. Аристотель же полагал, что сама природа, то есть Бог, предназначила одних к рабству, других к свободе, - гладко, как по писаному, произнес Мажан.

-- А ты, Сумбат, еврей, и потому готов пожертвовать Арменией ради вашей Палестины, - ехидно прищурился Артавазд.

-- Я армянин. Но я помню о своих предках и родичах, и потому не хочу, чтобы с армянами стало то же, что с ними. Вам мало руин Ершалаима и Арталиата, чтобы понять: римская волчица ненасытна? - вскинул седую голову Сумбат.

Тяжело роняя слова, заговорил Арташес:

- Кто бы ни ждал нас по ту сторону границы, мы не перейдем ее первыми. Уже для того, чтобы зря не губить наших друзей. Мой племянник Пакор не хочет сейчас войны с Римом. А без парфян мы сможем разве что обороняться.

Князья взволнованно зашептались, заспорили. И вот уже Мажан с самым почтительным видом произнес:

-- Отец, смирись. Ради нашей несчастной страны! Ты ведь уже ездил на поклон к Нерону и получил венец из его рук.

-- После того, как разбил его легионы. Вот поэтому Лысый Нерон уже не поверит мне. Ему не нужен здесь никакой царь. Даже самый послушный, - покачал головой Арташес.

-- Если хочешь остаться мужчиной, сынок, читай не только философов, но и историков, - сказала Сатеник мягко, почти ласково. Царица многое прощала своему младшенькому. Но когда она обратилась к князьям, в ее глазах засверкали степные молнии.

-- Кто-то уже вспомнил о своем римском гражданстве и готов купить мир за головы своего царя и его сыновей? Так ползите прямо отсюда на брюхе к Домициану! А мои аланы разорят ваши усадьбы.

-- Если благородные потомки Хайка предадут Армению, я, потомок Авраама, соберу всех, готовых защищать ее. И карать изменников! - грозно произнес Сумбат.

-- Один подлый змеиный род я уже истребил, - зловеще проговорил Артавазд.

-- Мы, Аршакиды, не из тех, кого можно вязать и резать, как баранов! - грохнул кулаком по столу Зарех.

-- А если Парфия не поможет нам, есть еще великая степь. Слишком осторожные там долго не живут. Говори, Мгер, ты ведь только что оттуда! - сказала Сатеник.

-- На помощь нам уже идет войско аланов и роксоланов. И ведет его славный Ардагаст, царь росов. Так решили оба великих царя, Роксаг и Гоар, чтобы их сыновья не подчинялись друг другу, - ответил Мгер.

-- А пропустят ли их иверы через Врата Аланов? - с сомнением спросил Зарех.

-- Вы знаете, в Иверии два царя: Картам в Мцхете и Бартом в Армази. Бартом - римский холуй, но Картам готов пропустить степняков, если только в его стране не будет римлян. А Двенадцатый легион двинулся на восток, к Каспию. Он хоть и Молниеносный, но не крылатый. Главное, чтобы он не поспел к Вратам Аланов раньше Ардагаста.

-- Не поспеет! Я с северной армией задам ему хорошую трепку. А заодно всем этим иверам с албанами. И мерзавцу Картаму, если попробует хитрить! - воинственно взмахнул рукой Зарех.

-- Мне не нужно, чтобы ты снова угодил в плен к Картаму, - покачал головой царь. - И даже тоя победа над ним не нужна. Чтобы одолеть кесаря, понадобится собрать все четыре наших армии. Мгер! Ты маг - сотвори любое чудо, лишь бы наши враги на севере оказались скованными, а друзья смогли прийти к нам. Тиран, ты будешь отступать с боями к Арташату. А вы, Артавазд и Дарех, поведете свои армии ему на помощь, как только северные и восточные границы окажутся в безопасности. Твоя армия, Сумбат - только для последнего удара. И да поможет нам Михр, как помогает он всем, сражающимся за правду и справедливость!

Царь, поднявшись, оборотился к заходящему солнцу и воздел руки, и вслед за ним все князья.

Царевич Мажан после совещания выскользнул в тенистый дворцовый сад и в глубине его встретил неприметного с виду воина в кольчуге и темном плаще. Лицо его, тонувшее в густой курчавой бороде, казалось прикрытым черной повязкой. Вполголоса Мажан поведал ему все, о чем говорилось на совете. Царевич знал, что имеет дело с римским лазутчиком, но вовсе не считал себя предателем. Он был искренне уверен в превосходстве эллинской мудрости, непревзойденном совершенстве римских законов и непобедимости легионов. Потому он чистосердечно жалел своих соплеменников, армян и аланов, за то, что эти неразумные варвары и полуварвары не спешили приобщиться до конца ко всей этой благодати.

Как же было ему не помешать их безумной попытке сопротивляться лучшей в мире Империи? Тем более, что в пламени войны могли погибнуть столь любимые им книги, статуи, храмы - все эллинское, то есть, прекраснейшее, что только было в Армении. Умный и утонченный царевич рос, словно цветок в сосуде с чужеземной почвой. Свет для него сиял лишь с Запада. Суровая мудрость Авесты не привлекала его, воинственные пляски армян, парфян и сарматов в честь Михра пугали и отталкивали. Он видел, как грубы и неотесанны родичи его матери, как стесняется она сама своей степной дикости. Все это было для него темным варварским хаосом, озарить который способен лишь чистый свет эллинства... Будь царевич чуть наблюдательнее, он заметил бы, какой ненавидящий, полный змеиной злобы взгляд бросил его собеседник на белые ионические колонны и изящный фронтон храма Михра.

Верхом на стройном вороном коне хороших кровей чернобородый выехал из крепости и направился на север, вверх по долине Вольной Гарни, вглубь Гегамских гор. Солнце давно село, и ночь опустилась на горы, когда он достиг нагорья, которое пастухи звали Вишап-нер - "луга драконов". Полная луна озаряла раздольное пастбище, черные скалы, выступавшие из густой травы, отражалась в тихой глади широкого озера. Среди скал дремали стада и отары. Ни звука не доносилось из пастушьих шатров. Тишину зачарованного мира нарушал только шум воды - у каменной плотины, где из озера вытекала река. Это водохранилище, созданное еще урартами, поило водой сады и виноградники в долине Гарни. Но даже дубовые, обитые железом ворота шлюза могли не выдержать напора тех, кто таился в глубине озера.

У самой воды лежали длинные черные камни. Неведомый скульптор придал им вид змей с рыбьими головами и вырезал на их спинах изображения потоков воды, журавлей и бычьих шкур. Казалось, стая чудовищ выползла из темных вод и затаилась в ожидании добычи. Чернобородого уже ждали. Из каменного дома смотрителя плотины безмолвно вышли трое, одетые как пастухи, но хорошо вооруженные. С собой они вели большого черного быка и связанного молодого парня. Кто он был - раб, случайный путник, поселянин, чем-то не угодивший старейшине или князю? Парень был бледен, ступал с трудом, но молчал, как видно, понимая: здесь ему никто не придет на помощь.

Чернобородый высвободил из-под кольчуги цепь с серебряным медальоном. В лунном свете зловеще блеснуло изображение царя в венце, с двумя змеями, выраставшими из плеч. Ниже его на серебре выделялся темный халцедон с вырезанной на нем фигурой всадника. Чернобородый простер руки к каменным драконам и заговорил по-армянски:

-- О, вишапы, владыки глубин, могучие, безжалостные! Вы, чей род древнее самого мира! Вы, способные поглотить Солнце! Не погубите полей и стад в этом краю ни бурей, ни вихрем, ни засухой, ни бесплодием. Не разрушьте этой плотины, не высушите этого озера, не обратите Вольной Гарни в бешеный поток. Помните: гибнут народы и царства, но остаемся мы, ваши тайные почитатели, верные вашей древней мудрости!

Обнажив акинак с вытравленным на клинке змеем, он одним умелым ударом заколол быка. Трое быстро и сноровисто содрали шкуру и покрыли ею черное изваяние. Связанный парень зашептал молитву. Жрец драконов презрительно произнес:

-- Раб, неуч, ты призываешь Михра в такую ночь? Этот обряд соединяет силы двух могучих зверобогов, врагов Солнца: Черного Быка и Змея Глубин. Я открыл тебе эту священную тайну, поскольку ты, тупая деревенщина, ее все равно не поймешь... и уже никому не выдашь!

Схватив парня за волосы, чернобородый повалил его на соседнее изваяние, и всадил акинак в горло. Алая кровь потоком хлынула на черный базальт. Простирая окровавленные руки к озеру, жрец-убийца воззвал теперь уже на древнем языке мидян:

-- Аждахи, предки и родичи мои! Ответьте: долго ли еще будет оставаться не отомщенным наш род? Когда постигнет лютая кара царя Арташеса, сына его Артавазда и колдунов из Братства Солнца? Когда сбросит оковы и выйдет из недр Демавенда трехглавый царь Аждахак, достойный владеть миром? Какое страшное, невиданное дело должен свершить для этого я, князь Аграм Мурацани?

Взволновалась, забурлила вода в озере, и из его темных глубин поднялась огромная рыбья голова на толстой змеиной шее. Красным огнем полыхнули глаза, открылась зубастая пасть, и оттуда раздался громкий шипящий голос:

-- Не одного Трехглавого Царя держат в оковах трусливые боги, что зовут себя светлыми. Освободи скованного на вершине Эльбруса, он освободит других, и тогда мир содрогнется! Зови на помощь чародея с семью перстнями. Но берегись златоволосого царя с солнечной чашей в руке. Орда его уже идет с севера.

Трое в черных бурках подняли тело парня и, раскачав, швырнули в озеро. Широкая, словно у громадного сома, пасть вишапа на лету схватила жертву и чудовище скрылось в воде. Низко поклонившись ему, четверо служителей вишапов пошли к дому смотрителя. Чернобородого ждали там шашлык с индийским перцем, лучшие армянские и иверские вина, но на его угрюмом лице не было веселья - лишь злая, жестокая радость хищника, почуявшего наконец добычу.

Еще недавно князь Аграм Мурацани был беззаботным молодым гулякой, грозой армянских и греческих красавиц, непревзойденным охотником и игроком в човган. Жестоким его не считали даже собственные рабы. Щедрые дары судьбы он воспринимал как должное, ибо гордился своим древним родом. Шесть веков назад они, потомки царя-дракона, столь отважно сражались на стороне последнего царя Мидии Астиага, что победители - персидский Солнце-Царь Кир и Тигран армянский - лишь переселили их из Мидии в Армению, на изобильные земли к северу от Вольного Масиса.

Да, их род был вторым в Армении после царского. Глава рода, седовласый Аргаван, на пирах восседал рядом с царем на собственном троне, ел на золоте, пил из золотой чаши. Да ведь он, вместе с хитрым Сумбатом, и сделал Арташеса царем. Без их дружин не помогла бы пришельцу выстоять против легионов даже хваленая парфянская конница. Темные поселяне в страхе рассказывали о жутких ночных обрядах в честь вишапов на склонах Масиса и берегах Гарни... и сами же тайком приводили животных, а то и людей для этих обрядов. Тщетно жрецы Михра проклинали драконий род и увещевали трусливых мужиков. Сильнейшим князьям Армении закон не был писан, как не был он писан для буйных, могучих вишапов - хозяев Вольного Масиса и Вольной Гарни.

Так было, пока на пиру во дворце Мурацани князь-колдун Мгер не обвинил драконий род в заговоре для захвата царской власти. Наглый Артавазд вырвал Аргавану седую бороду. Оскорбленные потомки вишапов схватились за оружие и, если бы не лихие аланы Сатеник, Арташес не вышел бы из дворца живым. Это они, отчаянные степняки, не боявшиеся никаких древних чудовищ, зарились на богатства Мурацани. А потом на владения рода обрушилась рать Артавазда и аланские конники. Не было пощады никому, имевшему хоть каплю благородной драконьей крови, даже детям, прижитым с рабынями. Им царевич, возомнивший себя Вахагном-драконоборцем, разбивал головы палицей, а матерям их отсекал руки и ноги, приговаривая: "Змеиные подстилки, станьте сами, как змеи".

Одним из немногих уцелевших в той резне был Аграм. С тех пор он вел опасную жизнь бродячего воина и лазутчика. Угрюм и жесток сделался прежний баловень судьбы. Одиночество и жажда мести пробудили в нем дух и магические силы его предков-вишапов. Его боялись и ненавидели, но часто звали на помощь для самых темных и кровавых дел. Если что, во всем повинен Аграм Вишап - так его отныне звали, пугая его именем детей. Римляне, которым он служил, называли его Драконидом.

Что ж, он хотя бы не знал нищеты и мог тратиться по-княжески. Об этом заботились вездесущие иудейские купцы, не простившие Арташесу и отступнику Сумбату свержение Тиграна Пятого, достойного правнука Ирода Великого и верного слуги Рима. Посвященный в Братство Тьмы, Аграм хорошо знал колдуна с семью перстнями. Это его магический халцедон был вставлен в родовой амулет князя. Перед тем, как войти в дом, князь поднес амулет к виску, и сила Черного Всадника, архонта Сатурна, подхватила злую мысль Драконида и понесла ее на запад, в лагерь кесаря, где в особом шатре бодрствовал над магическими папирусами и головами мумий некромант в черной с серебром хламиде.

Между грядой невысоких гор и морем простиралась полынная степь. У подножия гор аккуратными рядами стояли палатки, окруженные четырехугольным валом и рвом. В отдалении паслись стада джейранов. Осторожные животные не подходили близко к лагерю пришельцев. Где-то в степи ревел лев. Сами горы поднимались невероятным нагромождением скал и камней, обильно покрытых древними рисунками. Горные козлы, львы, всадники, пляшущие воины, ладьи со знаками Солнца на носу... Между скал белели кости жертв, принесенных пастухами. Это место было священным еще несколько тысяч лет назад, когда лучники с каменными стрелами пешком гонялись за козерогами и джейранами.

Среди этого каменного хаоса стоял, опираясь о скалу, Валерий Рубрий. Свежий ветер с Каспия приятно бодрил тело, а вид уходящей за горизонт морской глади наполнял душу гордой радостью покорителя мира. Свершилось! Великий поход на Восток начался, и в авангарде этого похода шел его, Рубрия, Двенадцатый Молниеносный легион. За какие-то полтора месяца он прошел от Евфрата и Понта до Каспия, куда не доходили даже легионы Помпея Великого. Царьки Колхиды, Иверии, Албании склонились перед позолоченным орлом и бюстом Господина и Бога. Только что легион разбил и покорил Албании приморских кочевников-каспиев. Придет время, и эти владыки будут рады поменять свои диадемы на виллы под Римом и Неаполем.

А сейчас надо собрать вокруг легиона обещанные ими вспомогательные войска и, как только армия кесаря перейдет границу, обрушить на обнаглевших армян с севера железный кулак. Сообщники Драконида помогут обратить в пепел Гарни и Арташат. А потом - все дальше на Восток, в Парфию, Бактрию, Индию! Индия... Двадцать лет назад он был там, посланный Нероном - тем, прежним. Увидеть снова эту страну многоруких богов, таинственных древних подземелий, искусных в любви смуглокожих красавиц - и можно будет умереть без сожалений, как пристало стоику и римскому всаднику.

Не ослабевшее с годами зрение заметило троих всадников, ехавших с запада. Кто же это? Валент в своей черной хламиде... Всюду поспевающий на вороном коне Драконид... А третий - центурион Луций Юлий Максим. Вот кому Рубрий был особенно рад. Смелый, энергичный, не знающий сомнений. Твердой молодой рукой все берет от жизни, но не боится поменять столичные наслаждения на пыльные дороги, палатки и стрелы варваров. Если в Риме есть такая молодежь, - значит он, Рубрий, жил не зря. Это им, не испорченным праздностью, роскошью и книгами всяких там киников и братьев Солнца, донести римских орлов до серов, синов и Золотого Херсонеса. Им построить строгий, правильный и процветающий мир, где будет один закон и один повелитель - тот, кто в Вечном городе. А иудеи с сирийцами пусть считают барыши.

Центурион спешился, поднялся на гору и вскинул руку в приветствии - подтянутый, стройный, на чисто выбритом молодом лице ни следа усталости. Потом со словами "Приказ Господина и Бога" протянул легату бронзовый футляр. Рубрий развернул пергамент.

"Домициан - Гаю Валерию Рубрию, легату Двенадцатого легиона. Как доносят наши лазутчики, мятежный царь армян призвал себе на помощь орды аланов и роксоланов. Дабы спасти наших будущих подданных от нашествия этих кровожадных варваров, повелеваю тебе с легионом и вспомогательными войсками наших новых союзников занять проход, именуемый Вратами Аланов. Отразив же и по возможности истребив упомянутых скифов, двигаться на юг, к Арташату, гнезду мятежа, по пути подвергая примерному наказанию всех, не выразивших явно непокорности преступному царю и преданности Риму".

Прочитав приказ вслух, легат скептически усмехнулся:

-- Кавказские варвары не столь послушны, как полагает Господин и Бог. Это же не галлы и не испанцы. Одно дело вести эту свору в богатую Армению, другое - в горные теснины, где грабить некого, кроме таких же отчаянных варваров. Они все вечно грызутся между собой. У иверов и то два царя, не поймешь, кто из них главный. И если кто-то из этих царьков и вождей сговорится с сарматами...

-- Значит, мы вместо золотых венков от императора заслужили золотые оковки для чаш, которые сарматы сделают из наших черепов, - бодро и спокойно сказал Максим.

-- Ответ, достойный римлянина! - похлопал его по плечу Рубрий. - Сегодня же выступаем на запад - навстречу гибели или победе. А ты еще успеешь, по своей привычке, увековечить Господина и Бога... заодно с собой. Вот на этих священных скалах.

-- Придет время, и здесь поднимется храм божественного Домициана, - без тени усмешки произнес центурион.

-- Разумеется. Когда ты станешь прокуратором Албании, - столь же серьезно ответил легат.

-- Вас ждет в теснинах не гибель, а славная победа. Мы с Драконидом приведем к вам союзника... очень сильного союзника, - загадочно произнес Валент. - Отпусти только с нами достойного Юлия Максима. Сваны, к которым мы сначала поедем, будут польщены тем, что на переговоры к ним послан не какой-то лазутчик или маг, а римский центурион.

-- Сваны? Не так давно они грабили Питиунт и Себастополис. Лучше бы эти опасные и ненадежные варвары оставались в своих ущельях, - возразил Рубрий.

-- Они только освободят того, кто сильнее целого племени.

-- Ты что же, собрался в Тартар за одним из титанов?

-- Так глубоко забираться нам не придется. Наоборот, мы поднимемся очень высоко. Эти горы таят в себе много такого, что лишь мудрый сумеет найти и подчинить себе, - столь же загадочно проговорил маг.

-- Главное, не пропустите сарматов на юг. Хотя бы несколько дней. И тогда Врата Аланов станут для них смертельной ловушкой. И для их предводителя - Ардагаста, царя росов, который один опаснее целой орды, - сказал Аграм Драконид.

-- Ардагаст? Да, чтобы наверняка одолеть его и его росов, нужен титан. Или дракон не меньше Тифона, от которого бежал сам Юпитер. Да поможет вам Гермес Трижды Величайший, бог магов, воров, лазутчиков и прочих пролаз!

Легат шутил, но сердце его невольно охватил холод. Всякий раз, когда на его пути вставал этот непонятный златоволосый варвар, расстраивалось то, что могло принести Риму великое могущество. Что ему нужно такого, чего не может дать кесарь своему другу и союзнику? Или царек росов и впрямь избранник Аполлона? Но кто тогда он, легат Валерий Рубрий и его Рим? Не может же Вечный Город быть царством Тьмы!

В глубине Кавказских гор, к северу от Колхиды, затаилась Каджети - крепость бесов-каджей. Стена из громадных неотесанных глыб защищала входы в глубокие пещеры. Посредине вздымалась высокая башня. Даже боги, сыновья владыки неба Гмерти Мориге не могли взять этой твердыни. Это удалось некогда лишь неодолимому Амирани Солнцелобому. Да еще один отчаянный индиец вместе со своими друзьями, арабом и иранцем, вломился сюда, чтобы отбить свою невесту, похищенную каджами. Но это было давно. А сейчас любая горная, лесная, подземная нечисть могла здесь ничего не опасаться.

В одной из пещер шло пиршество. Туши зубров и вепрей жарились целиком на громадных вертелах. Рекой лилось вино, наворованное отовсюду хозяевами и гостями. В особом котле варилась человечина. Гостеприимные хозяева, каджи, своими черными уродливыми образинами могли напугать эфиопа. А могли и вмиг сделаться столь же прекрасными, как их златоволосые женщины, одну из которых взял в жены сам Солнцелобый Амирани. Гости же подобрались еще почище хозяев. Рогатые и волосатые дэвы; их одноглазые сородичи с северной стороны хребта - вайюги; лешие-очокочи, покрытые шерстью, с торчащими из груди топорами. Низкими лбами, мощными надбровьями и тяжелыми челюстями все они напоминали обезьян.

Этих уродов и красавцев, загнанных людьми в глухие дебри, можно было бы пожалеть, не норови они все напасть на человека, убить, съесть, свести с ума, похитить женщину, подменить ребенка. За что? За непочтение к лесным и горным хозяевам, за недостаточно щедрые жертвы, а то и просто так - показать свой неукротимый вольный норов. Волю - свою, конечно, - они ценили не меньше, чем вишапы. В общем-то они были не так уж и злы. Человечиной баловались только грубые вояки-дэвы. Они же любили ходить в набеги на села - совсем, как люди. Зато их мягкосердечные женщины нередко спасали людей от своих прожорливых сыновей и мужей. А каджи звали к себе знахарок и повитух из сел и щедро с ними расплачивались. Женщины же их часто влюблялись в смелых пастухов и рыбаков и даже становились их женами. Поскольку же смирных поселян, предпочитавших откупаться жертвами от хозяев дебрей, всегда было больше, чем героев, готовых истреблять нечисть, то хозяева эти жили и дальше в свое удовольствие.

На огонек к хлебосольным каджам охотно заглядывала всякая залетная и захожая нечисть. Вот и здесь между козлоногим лысым сатиром и джинном, попыхивавшим огнем из пасти, пристроился демон из воинства Луны - бледный, толстопузый, с клыкастой свиной рожей. Звали его Мовшаэль. Именно он больше всех оживился, когда в пещеру вошла новая гостья: демоница-лилит, крылатая и совершенно нагая. Ее прекрасное тело не портили даже трехпалые птичьи ступни стройных ног. Черные, как ночь, волосы, уложенные в замысловатую прическу, оттеняли лицо, то любезное, то жестокое, и оттого еще более обворожительное.

-- Фамарь, изумруд мой бесценный! - рожа демона расплылась в улыбке, рыло зашмыгало. - Рад тебе больше, чем самой Астарте! Помнишь, в Александрии, когда мы были еще людьми? Из-за тебя резались целые шайки, самые уважаемые воры и разбойники... А уж я за одну ночь с тобой отдал жемчужину Клеопатры...

-- Фальшивую, - усмехнулась демоница. - Нет, лучше не напоминай. В конце концов тебя распяли, а что со мной творили перед казнью эти грубияны-солдаты... Ох, только бы Астарта-владычица не вселила меня снова в человеческое тело! Ведь я теперь богиня. Тамар Всеисцеляющая - так меня зовут иверы. Мой храм - в крепости у Врат Аланов. Могу излечить хоть целое село, а могу и мор наслать. Ну и, конечно, урожай, приплод, детишки, любовные дела... Жертвы рекой текут. Я с моими жрицами ни в чем отказа не знаю. А главная жертва, - она плотоядно закатила глаза, - мужчины. Каждый проводит со мной одну ночь, а наутро - в пропасть. Рабы, пленники... Иные сами приходят: надеются меня покорить надолго и тем прославиться.

-- И что, кому-то удалось?

-- Ну куда этим пастухам и разбойникам до александрийцев? - рассмеялась Тамар. - Что бы здесь, на Кавказе, вообще понимали в любви, если бы не я и не мои девочки? Иной раз, правда, такие попадаются... Армянский царевич Зарех - настоящий Геракл! - Она облизнулась. - Ну а ты как?

-- В боги, как видишь, не выбился. Больно уж люблю вино: и материальное, и духовную сущность. Хорошо хоть повезло с хозяином. Клавдий Валент, лучший маг Братства Тьмы..., тьфу, Высшего Света! Не боится никого из семи архонтов. И никаких грехов не запрещает ни мне, ни ученикам: мол, этот плотский мир все равно пропащий. Исполняй только все его приказы, - тут он строгий. Поверишь ли, я уже приучился: стоит хозяину позвать, - мигом трезвею.

-- Со мной такого чуда сам Дионис не сотворит, - ухмыльнулся сатир.

-- А сейчас он такое затеял! Освободить Скованного Великана - того, что на Эльбрусе. Хозяин все рассчитал по звездам.

-- Освободить Скованного? Твой хозяин, что, Геракл? - удивился сатир.

-- Геракл - дубина и громила. За такими дубинами мы и отправимся в Сванетию. Пусть потом их певцы славят. Главное-то сделает магия Валента. И никого из богов он спрашивать не будет. А ты, Фамарь, готовься. К тебе в ущелье придет целая орда сарматов. Пока они будут разбивать лбы о стену, с тыла подойдет Скованный - хозяин его сумеет подчинить - и такую бойню устроит!

-- Ну и вонь будет от трупов! Я что, богиня войны? - скривилась Тамар.

-- Да ты любого вояку без боя победишь! Попробуй-ка свои чары на главном вожде этой орды. Ардагаст, царь росов, избранник архонта Солнца. Говорят, своим двоим женам никогда не изменяет. И вдруг возьмет, да полетит с твоей скалы, а? Только гляди, с ним идут сильные маги: великий волхв Вышата и две ведьмы. Откуда только берутся такие в этой их дикой Скифии!

-- Моей крепости еще никто приступом не брал. И меня тоже, - хищно улыбнулась демоница.

Среди сидевших в пещере был один дэв - молчаливый, туповатый с виду и ничем не приметный. Пялился себе на Тамар, а еще больше на котел с человечиной. Никто не догадывался, что этот дэв - глаза и уши того, кто сумел на расстоянии усыпить его душу и подчинить себе тело. Все это проделал Иосиф бар Ноэми, сидевший в небольшим домике в предместье Себастополиса. Здесь, в Колхиде, жили бесстрашные потомки воинов Савмака, Солнце-Царя боспорских рабов. Посланцы Братства Солнца находили здесь надежный приют, и трогать их не решался даже начальник римского гарнизона.

Придя в себя, дэв принялся поглощать вино и распевать песни вместе со всей компанией. А Иосиф, оседлав коня, уже ехал к долине Ингури, в верховьях которой жили отважные и непокорные сваны.

В Местии, главном селении сванов, прямо под раскидистым платаном во дворе царского дома, шел пир. Здесь не шумели и не ссорились, как какие-нибудь сарматы или дэвы. Пили не спеша, в меру, произносили остроумные тосты. Веселую и умную беседу направлял тамада - сам верховный старейшина и жрец сванов, седобородый Мабла Палиани, всеми уважаемый за мудрость и праведность. Молодые почтительно прислуживали старшим. Время от времени кто-нибудь из стариков брал пандури и пел, восхваляя подвиги хозяина - царя Таргвы Палиани.

Сам царь сидел напротив тамады - сильный, красивый, с тонкими черными усами, в красной чохе с черными отворотами. На шее блестела старинная золотая гривна со львиными головами, на войлочной шапочке - золотые фигурки Белого Всадника, бога воинов. Чем-то он напоминал сармата. Не только акинаком с кольцом на рукояти и темляком позолоченной кожи. Но и стройной фигурой всадника, и лихостью во взгляде, за которой чувствовалась готовность в любой миг броситься хоть в пляску, хоть в бой. Или вскочить на коня и понестись на любой край света, где только есть дела, достойные воина.

Царь был доволен. В песнях стариков не было ни слова лести или неправды. Он действительно водил сванов в набеги и на Колхиду, и на Иверию, и за хребет к сарматам, брал Диоскурию и Питиунт. Об этом говорили расписные чаши и серебряные кубки с эллинскими богами, сатирами, нимфами в руках пирующих. Было чем похвалиться перед уважаемыми гостями, посланцами самого кесаря: центурионом, главным маголом и армянским князем.

-- Не задевают ли дорогих гостей песни о моих победах над греками и римлянами? - любезно осведомился царь, усмехаясь в усы.

-- Мы знали, к кому едем. Император и не послал бы меня сюда, не будь он уверен, что Таргва, царь сванов - самый сильный и отважный среди горских вождей. А силу и отвагу доказывают в бою, - со спокойным достоинством ответил Максим и поднял чеканный кубок. - За Таргву, славнейшего из воителей Кавказа!

Все выпили. Довольны были не только сваны, но и центурион. В этой глуши ему подали его любимое критское. Он не знал, что амфору этого чудесного вина нарочно для него раздобыл Исаак, старейшина Лахмульда. Это селение недавно основали бежавшие из Палестины иудеи. Одни из них вернулись в Сванетии к привычному крестьянскому труду, другие же шныряли в поисках барышей по обе стороны Кавказа и все обо всем знали. Через Исаака Валент и устроил эту встречу.

-- Не хочет ли кесарь, чтобы я повел сванов к Вратам Аланов против сарматов? Или в Армению? Мы можем выставить двести тысяч воинов. Если сами того пожелаем, - сказал царь, поигрывая кубком с веселым Дионисом, разящим гигантов.

-- О, да, вы, сваны, отважны и вольны, как вишапы! - кивнул Аграм. - Вы свершили много славных дел, и можете свершить еще больше. Но все это могут и другие племена, и их ополчения уже идут к Вратам Аланов... Есть, однако, подвиг, доступный лишь тебе, царь Таргва Палиани, и твоей дружине. Освободить Скованного Амирани!

Все - седобородые старцы, юноши, зрелые, опытные воины - застыли, словно скованные чарами каджей. А речь князя уже подхватил маг:

-- Да, освободить Амирана Солнцелобого, сына Дали, владычицы зверей, и кузнеца-охотника Дареджана. Амирани, победителя вишапов, каджей и дэвов. Амирани, соперника самого Гмерти.

Пораженный, медленно заговорил Таргва:

-- Но ведь никто не знает, где прикован Амирани. Одни говорят - на горе Сакорниа в Иверии, другие - на Казбеке, третьи - на Эльбрусе. Спорят, томится ли он на склоне горы или в глубокой пещере. Говорят еще, какие-то абасги нашли ту пещеру, но, чем глубже они спускались, тем дальше слышался голос Амирани.

-- Все это - басни невежд и хвастунов. Величайший герой прикован на величайшей горе Кавказа - у западной вершины Эльбруса. Это открыло мне магическое зеркало. Моя магия и твоя сила, царь, - только вместе они могут вернуть свободу Амирани, - некромант испытующе взглянул на Таргву, незаметно выставив вперед железный перстень с рубином.

-- Освободить скованного богами? Для этого нужно самому быть богом, - покачал седой головой Мабла Палиани.

Но красный свет камня Марса уже разжег огонь в сердце Таргвы.

-- Я не бог и не сын бога. Я - лучший воин сванов и за это избран царем. Клянусь волками - псами Белого Всадника, я освобожу Амирани, или погибну, или сам буду прикован рядом с ним! - и царь в знак клятвы выплеснул кубок вина на север, туда, где выше всех гор поднималась двуглавая, закованная в лед вершина.

-- Таргва Палиани! Слова твои безумны и достойны дерзкого юнца, а не царя. Да, Амирани свершил величайшие подвиги, но возгордился и стал творить насилие и беззаконие. За это его и покарали боги. Или ты решил сравняться с ним в плохом?

Царь почтительно, но твердо ответил старейшине:

-- Мабла-батоно! Я почитаю твою мудрость и праведность, но ты - мудрец, а не воин. Если мы, сваны, откажемся от такого подвига, его совершат другие. Наши гости пойдут к двалам, хевсурам или пшавам, и какому-то из этих племен достанется слава, а сванам - позор. Видят боги, не на то меня избрали царем!

Дружинники Таргвы и молодые воины одобрительно зашумели. Максим небрежно заявил:

-- Да, мой император не хотел бы обращаться ко всяким хевсурам, у которых даже царей нет. Но мир велик, и в Риме это хорошо знают...

Неожиданно встал бородатый, могучего сложения мужчина с натруженными руками и горячо заговорил:

-- Таргва Палиани! Я, Важа-кузнец, всегда ковал оружие и доспехи для тебя и твоей дружины. Никого из вас не предал и в бою ни мой меч, ни моя кольчуга. Клянусь огнем своего горна: не желал я и не желаю вам зла или бесчестья. Но знайте: в день главного весеннего праздника мы, кузнецы, трижды бьем по наковальне - чтобы упрочились цепи Амирани. Этот обычай передаем мы друг другу вместе с тайнами ремесла. Ибо в день, когда вырвется на свободу Скованный, настанет конец света. Не губи мира, храбрейший из сванов!

-- Да, вам, кузнецам, больше всех и достанется, когда Скованный раскуется, - усмехнулся какой-то молодой дружинник.

-- Не шути над судьбой мира, бичо! - оборвал его Мабла. - Слишком велика и своевольна стала сила Амирани, а потому зла и опасна. Не его одного держат боги в оковах: трехглавого Аждахака, ведьму Рокапи, Александра, покорителя полумира...

-- Для богов много кто опасен: вишапы, исполины, герои... Все, кто силен, свободен и горд. Не опасны лишь рабы и трусы, - саркастически ухмыльнулся Аграм.

-- Мир погибнет! - тоном величайшего презрения произнес Валент. - А если он обречен? Разве мало в нем зла, подлости, распутства? Когда мера зла преисполнится, мир сгорит в огне. Так было и будет много раз. Об этом пишут мудрецы от Греции до Индии, но ты, почтенный Мабла, не читаешь книг.

-- И твои мудрецы предлагают покориться судьбе и ждать гибели, будто раб побоев? - спросил старейшина.

-- Да, покориться судьбе. Но не как раб, а как воин, исполняющий долг до конца! - отчеканил центурион.

Взгляды всех устремились к царю. Таргва поднялся, расправил плечи, окинул взором вековые дубы и платаны, осененные ими боевые башни над домами сванов, склоны гор, одетые густыми лесами, увенчанные сияющими в лучах солнца белыми шлемами ледников. Прислушался к шуму быстрой Ингури. Потом взял из рук молодого дружинника полный вина рог горного тура и громко, уверенно произнес:

-- Видит Гмерти Мориге: слишком хорош этот мир. Не так он испорчен, чтобы скоро погибнуть. Озаряет его добрая Мзе-кали, богиня Солнца. Ее свет - на челе Амирани, в золотых волосах его матери Дали. Разве может этот свет быть злым? За Солнцелобого Амирани! Да будет он снова свободен!

От вина и речей царя загорелись глаза у воинов. Даже старики оживились, вспоминая былые подвиги. Аграм поднял окованный серебром рог зубра:

-- Только свободные мужи могут вернуть свободу Солнцелобому. За вас, вольные сваны!

Воспламененные его словами, воины разом поднялись. Царь смело обратился к старейшине:

-- Мабла-батоно! Если ты с нами - вынеси из врат Белого Всадника знамя Льва. Под ним мы пойдем к Эльбрусу.

Седой жрец тяжело поднялся, опираясь на резной посох.

-- Вижу я, ваша дерзость сравнялась с дерзостью самого Амирани. Значит, не мне остановить вас, а богам. Идемте же в святилище, и да постигнет вас то, чего вы заслужите у богов!

Ни на кого не глядя, вышел он из ворот царской усадьбы. Следом гурьбой вывалили сваны. Кто-то затянул боевую песню, ее подхватили. В этом стройном и суровом хоре звучала грозная готовность схватиться с кем угодно и все преодолеть на пути к победе. Молчаливо приветствовали воинов высокие башни, поднимавшиеся над каждым домом и превращавшие селение в неприступную крепость - если только оставались в нем воины.

Женщины, дети, рабы молча взирали на своих повелителей и защитников - кто с тревогой, кто с восторгом. Трое пришельцев довольно переглядывались между собой и с Исааком из Лахмульда. Поистине, гои и варвары - всего лишь большие дети!

Воины вышли на площадь, посреди которой возвышалась каменная стена с нишей, сделанной наподобие двери. В глубине ее были вмурованы в стену серебряные фигуры конного бога с копьем и двух волков. Внезапно одинокий всадник вылетел навстречу сванам, спрыгнул с коня и встал, раскинув руки, перед самым святилищем. Пришелец был молод, скромно одет. Длинными темными волосами и пронзительным взглядом больших черных глаз он напоминал Валента.

-- Стойте, храбрейшие из сванов! Вы идете к вратам светлого бога, а ведет вас воля Самаэля!

Пение разом смолкло. Именем иудейского архангела тьмы здесь называли злого брата Гмерти, вместе с ним творившего мир. Подлинное же имя создателя зла произносили лишь худшие из колдунов в самых мерзких заклятиях. А молодой пришелец продолжал:

-- Вино или чары одурманили вас? Кому вы поверили? Посланцу Лысого Нерона и злейшему колдуну из Братства Тьмы! Что доброго они могут желать вам? И что здесь делает Аграм Вишап?

Чернобородый князь выступил вперед. Голос его был подобен шипению разозленной змеи.

-- Аграм Мурацани здесь, как всюду и всегда, готовит месть вашему Братству Солнца. Вы научили Артавазда истребить наш род, разбить головы детям, отсечь руки и ноги женщинам. Мы для вас, чистых и праведных, не люди, а гады. Что ж, я благодарен вам: вы заставили меня вспомнить кровь моих предков - вольных вишапов!

-- Да, мы разоблачили перед Арташесом ваши козни. Но мы не учили зверствам его сына. Пока он изуверствовал и корчил из себя Вахагна, мы сражались с настоящими вишапами, вызванными Аргаваном. А уцелевшие Мурацани укрылись во дворце Арташеса, и ты среди них.

-- Ложь, все ложь! Ваша цель - всюду истреблять лучших, благороднейших, мудрейших. Рабы, неверные, подлые рабы! - раненым зверем вскричал Аграм.

-- Лучшие - это предатели и лазутчики вроде тебя? Или чернокнижники вроде вот этого? Не клевещите на род человеческий! - Отвернувшись от князя, пришелец обратился к предводителям сванов. - Таргва Палиани! Мабла-батоно! Разве не Братство Солнца помогло вам овладеть Диоскурией и Питиунтом? Вот его знак - монета отважного Савмака.

И он протянул царю монету с головой Гелиоса-Солнца. Сваны одобрительно закивали. А пришелец воскликнул, указав рукой на Валента:

-- Глядите, кто стоит рядом с ним!

Демон Мовшаэль, чувствуя, как пропадает его невидимость заодно с духовностью, готов был провалиться в преисподнюю - если бы не знал, что хозяин его и там достанет. Как хорошо было незримо кружить головы пирующим, еще и прикладываться к духовной сущности отличных кавказских вин! А теперь его телесным бокам могло достаться от смертных больше, чем духовным. Демона выручил хозяин, небрежно бросив:

-- Этот дух служит мне, а не я ему. Только рабы плоти подписывают всякие договоры о продаже души. Мовшаэль, слетай-ка в долину Ткварчели и принеси во двор кузнеца Важи хорошего каменного угля.

Обрадованный демон понесся прочь на нетопырьих крыльях, а Валент обратился к молодому магу:

-- Иосиф, сын мой! Тебе скоро тридцать. Не пора ли расстаться со всякими вздорными мечтателями и беглыми рабами? Я с радостью помог бы тебе...

-- Так, как Лии с Архелаем? Я теперь не только сын лиходея, но и брат шлюхи и мошенника!

-- Твои брат с сестрой почти лишены духовности. Я дал им то, что соответствует их низменной натуре. Но ты, с твоей редкой духовной силой! Ее следует развивать, а не тратить на помощь всяким "ближним" с вечно голодными брюхами и поротыми спинами.

-- Лучше быть с рабами и нищими, чем с богатыми мерзавцами, что содержат вашу колдовскую шайку! Сваны! Этот негодяй болтает вам о подвигах, а сам хочет залить Кавказ кровью ради барышей тех, кто вас считает глупыми варварами и презренными гоями.

Черные брови царя грозно нахмурились. Но тут перед ним выскочил юркий Исаак из Лахмульдда и быстро заговорил:

-- О, царь, этот отступник и бродяга хуже гоя, клянусь руинами Соломонова храма! Иосиф бар Ноэми, незаконный и неблагодарный сын нашего гостя и какой-то рыбачки с Боспора... Он презирает обычаи иудеев, ест свинину с варварами, насмехается над священными книгами, ни во что не ставит раввинов и старейшин! Смутьяны из Братства Солнца - вот его племя!

Сурово взглянув на Иосифа, Мабла произнес:

-- Как мы можем верить тебе, поносящему своего отца и отступившемуся от своего племени? И как смеешь ты преграждать нам путь в наше святилище?

-- Клянусь Солнцем, вы не войдете туда для злого дела!

Иосиф взмахнул рукой, и стена огня встала между ним и сванами. Валент тут же выставил вперед руки со всеми семью перстнями. Дивное семицветное пламя вспыхнуло и двинулось на молодого мага, изгибаясь полумесяцем и постепенно смыкаясь кольцом. Жар раскаленного железа, ядовитые пары ртути и свинца, мертвенный холод Луны попеременно терзали Иосифа, прорываясь сквозь тонкую золотистую преграду. Его одежда и волосы тлели, кашель сотрясал легкие. Шаг за шагом он отступал от святилища, пока не оказался в реке. Только тут радужное пламя погасло. Вконец измученный, молодой чародей под насмешки и брань сванов побрел прочь из селения, ведя коня в поводу.

Мабла зашел в каменное строение позади святилища и вынес оттуда знамя желтого шелка в виде шкуры зверя, с отлитыми из серебра зубастыми челюстями. Протянув его царю, жрец торжественно произнес:

-- Таргва Палиани! Я вручаю тебе самое священное знамя сванов. В нем - сила Льва и Волка, Солнца и Луны. Волк, пес Белого Всадника, так же силен и лют, как лев. Веди же, вожак, воинов-волков! Если поход ваш будет праведен, этот стяг принесет тебе победу, если нет - гибель. Ты сам выбрал этот путь, храбрейший из сванов. Не кляни же богов, если они остановят тебя, как Амирани.

Твердой рукой принял царь знамя. Под внезапно налетевшим ветром шелковый зверь взметнулся, затрепетал, блестя серебряными клыками.

-- Не пришлось бы мне бить по наковальне на праздник, чтобы скрепить и твои оковы, - пробормотал кузнец. Валент положил ему руку на плечо и вкрадчиво сказал:

-- Чтобы этого не случилось, Важа-батоно, сделай для меня один предмет из черной меди. Я мог бы поручить это Мовшаэлю, работавшему в адских кузницах, но разве сравнится глупый демон с тобой, лучшим кузнецом Сванетии?

Там, где быстрая Арагви впадает в широкую Куру, среди садов и виноградников раскинулась Мцхета - столица Иверии, богатая и славная. На ее базарах встречаются сармат с армянином, грек с парфянином, а вездесущие иудеи заняли в городе целый квартал. Две могучие крепости на двух высоких горах прикрывают город: на севере - Задени, на юге, за Курой - Армази. Вершину Задени венчает легкий круглый храм Митры-Задена, вершину Армази - тяжелый, массивный храм Ормазда-Армази. Обоих богов иверы переняли от арьев, обоим служат маги, знающие Авесту. Однако иверы, народ воинов, не только Непобедимого Митру, но и Мудрого Владыку Ормазда почитают как воителя. Бронзовый Армази в храме облачен в золотые доспехи с самоцветами, а в руке держит меч-молнию.

Оба бога, сын и отец, дружны на небе. Но нет мира между их почитателями на земле Иверии. Два царя правят ею: в Мцхете - великий царь Картам, в Армази - царь-военачальник Бартом. Каждый из них хотел бы царствовать один, но одолеть соперника не может, а разрывать Иверию надвое не хочет. Два царства в одном, зато не терзают, как Армению, цари-соперники, поставленные Римом и Парфией.

Не воюя между собой, цари соперничают в гостеприимстве. Пришел во Мцхету Молниеносный легион, а в Армази уже готова для его командиров царская баня. Баня отлично устроена: горячий воздух под полом согревает помещение и воду в бассейнах. На стене мозаика: беззаботный Дионис в обнимку с Ариадной. Гости только что смыли дорожную пыль в теплой бане, и теперь парятся в бане горячей. Мышцы их разминают опытные руки рабынь, чьи соблазнительные тела едва прикрыты тонкой тканью. Потом можно будет "размять" самих красавиц - прямо в бане, на пробу перед ночью. На столиках - виноград, инжир, гранаты, холодное вино в расписных чашах.

Валерию Рубрию не приходится стесняться своего стройного, сильного тела воина. Уже и волосы на груди поседели, но под кожей - крепкие мускулы, а не жир. Не то что у грузного, упитанного Бартома, расположившегося рядом. Впрочем, и он еще не превратился, наподобие римских богачей, в мешок сала и дряблого мяса: постоянно охотится и ездит верхом. Пухлое, румяное лицо царя, обрамленное курчавой бородой - сама изысканность и любезность.

-- Здесь, конечно, не римские термы, но попадалось ли вам что-либо подобное отсюда до Каспия?

-- Да, мы словно оказались если не в Риме, то в Греции, - кивнул Рубрий.

-- О, если есть в Иверии эллинство, то здесь, к югу от Куры. Наше царство ведь основал Язон, полководец понтийского царя, вскоре после смерти Александра. С ним пришло много эллинов. Увы, даже с ними он был слишком жесток, и его сверг мой предок Фарнаваз, сын мцхетского старейшины... А наш Армази разве не подобен вашему Юпитеру Капитолийскому?

-- Скорее Марсу.

Легат не смог сдержать улыбки. Куда там бронзовому вояке в золотых доспехах до величественного мужа на троне, с телом из слоновой кости! А царь уже говорил тихим, невероятно искренним тоном раба-доносчика:

-- А если есть у нас варварство, так это за Курой. Чуть поднимешься в горы, а там всякие хевсуры, тушинцы, пшавы... Грязные пастухи и разбойники, те же скифы! Я их не то что в тронный зал, в эту баню не впущу. А Картам якшается не только с ними, но и с дикими вайнахами, и с сарматами из-за хребта. Орет вместе с ними степные песни. И на Михрган, по арийскому обычаю, отплясывает пьяный и с оружием перед своим варварским Михром.

-- Да, когда я вижу все эти пышные шаровары и скачки за мячом, мне начинает казаться, что я по ошибке завел легион в Парфию.

-- Увы, мы слишком долго соседствуем с этими арийскими варварами. Но зато и конница наша не уступает парфянской... А знаешь ли, где сейчас этот гордец Картам? Через стену от нас, в холодной бане. Плещется в бассейне, будто сармат в Алонте или Гипанисе. Еще и притащил с собой Каллиника коммагенского, опаснейшего врага Империи, лазутчика армян и Братства Солнца. Эта свора безумцев почитает равными все народы - эллинов и варваров, грубых горцев и образованных жителей равнин. Если пожелаешь, я прикажу схватить его прямо в бане.

-- Нет, не стоит ссориться с Картамом, то есть, с половиной вашего царства, перед походом. Достаточно того, что я знаю: Каллиник здесь. Он был достойным юношей, но после гибели брата связался со смутьянами. Если бы не это, Господин и Бог вернул бы ему Коммагену, - сказал Рубрий. А сам подумал: "Погодите, отсюда еще будут отсылать в оковах в Рим не только лазутчиков, но и повинных в оскорблении величества. А сейчас главное - втянуть всех вас, варваров и полуварваров, в великий поход на Восток".

В это время рядом, в холодной бане, царь Картам - худощавый, крепкий, со строгим лицом и узкой черной бородой - говорил Каллинику:

-- Я чту Солнце-Михра так же, как и ты. Но мой царский долг - сохранить царство. И от римского ига, и от парфянского, и от усобицы. Мы, иверы, всегда дружили с Римом, чтобы защититься от армян и парфян.

-- Мы, коммагенцы, тоже так делали. Теперь нашего царства нет. А Лысый Нерон хочет вымостить нашими и вашими костями дорогу в Индию. Наш с тобой долг - не допустить этого.

-- Если я не поведу иверов к Вратам Аланов, этот проклятый легион обрушится вместе с войском Бартома на северную Иверию. Я позову на помощь горцев, но что они натворят на равнине? А сарматы и подавно... Нет, пускай легион заберется подальше в горы. А тогда... мы поможем ему не вернуться оттуда.

-- Знай же: в коммагенской вспомогательной когорте многие преданы мне и в нужный час восстанут.

-- Да спасет Солнце наши царства! - Картам протянул царевичу чашу легкого иверского вина.

"Когда же ты научишься думать обо всех, кому светит Солнце?" - подумал Каллиник.

Дружественная мысль Иосифа достигла сознания Мгера, когда тот стоял перед храмом Михра. Выслушав молодого мага, князь мысленно сказал ему: "Не горюй! Выстоять против силы семи светил легче, чем удержать горцев от набега. Лучше бы ты сказал мне все еще из Диоскурии, а не ехал к ним в одиночку. А теперь времени осталось совсем мало. Ничего! Жди меня. К Эльбрусу отправимся вместе".

Мгер поднялся по ступенькам храма. Добродушные львиные морды привычно улыбались с архитрава над стройными ионическими колоннами. В храме было прохладно, но светло. У дальней стены белела мраморная статуя Михра. Молодой бог, вскочив на спину могучему быку, поражал его акинаком в шею. Раскрашивать статуи давно уже было не принято, и бык был столь же бел, как и его противник, но посвященные знали: это - Черный Бык, древний зверобог, владыка земли и преисподней. А убийца его - Огненный Лев, солнечный зверь. Да вот снизу в тело быка вцепились помощники Михра - лев, собака, скорпион и ворон. Слева и справа стоят с факелами еще два помощника - юноши Каут и Каутопат, утренняя и вечерняя заря.

Из бычьего хвоста вырастают колосья. Убей темного зверобога - и родит земля, и будешь сыт ты и твое племя. Не убьешь - пресмыкайся перед ним, как голодный раб. Островерхая шапка бога, озаренная золотыми лучами, напоминает не то фригийский колпак вольноотпущенника, не то сарматский башлык. Такая шапка служила знаменем Спартаку. Солнце - бог людей свободных и смелых. Тех, кто свободен духом даже в кандалах, в темнице, в рудниках, в корабельном трюме. Такой раб для хозяина опаснее вора и наемного убийцы: того можно купить, а воина Солнца - нет.

Рельефы на стенах изображали земную жизнь Михра. Вот он рождается из камня. Вот выбивает стрелой источник из скалы. Верхом на коне охотится за солнечными зверями - огнегривым львом, златошерстным вепрем и златорогим оленем. Тащит Черного Быка за ноги, взвалив себе на спину. Ужинает в последний раз со своими друзьями. И, наконец, возносится в небо на солнечной колеснице.

Пол покрыт мозаикой. Искусно выложены символы семи небесных врат, семи светил. Князь сделал условный знак, и жрецы немедля вышли наружу, зная: будет вершиться обряд, дозволенный лишь прошедшему все семь степеней посвящения. А таких сейчас в Гарни лишь двое: царь и Мгер Арцруни. Даже главный жрец достиг лишь шестой степени.

Привычно сосредоточившись, Мгер ступал по разноцветному мозаичному ковру. Семь врат на пути к небесному царству. Одни проходят их, чтобы очистить душу и обогатить ее силами светил для борьбы за правду. Другие - чтобы бежать из мерзкого, неправедного мира. Третьи - чтобы разжиться магическими силами ради власти над этим самым миром, презренным и проклятым. Что ж, в конце концов каждый расстанется навсегда с земным телом и попадет на Белый остров, в рай или преисподнюю. Смотря по тому, на что похожим делал он этот мир, в котором родился.

Вот и каменный алтарь с неугасающим огнем. Рядом - мраморная чаша-купель и небольшой столик с хлебом и вином. Мгер прочитал молитву, откусил половину хлебца, другую бросил в пламя алтаря. Отпил вина из серебряной чаши, остальное плеснул туда же. Михру этого достаточно, чтобы узнать своего верного воина. Потом князь налил в чашу воды, простер над ней руки. В воде проступило обрамленное седыми волосами лицо мудреца из Тианы. Сквозь окружавший его полумрак едва проступала стена серого камня, освещенная глиняным светильником.

-- Да светит тебе Солнце, учитель Аполлоний! Не в темнице ли ты?

-- Да светит оно всем людям! Я пока еще там, куда не доберутся ищейки кесаря. В пещере возле Эфеса. Говорят, здесь можно заснуть и проснуться лет через сто-двести, когда уже не будет Лысого Нерона.

-- Если все мы так сделаем, то проснемся при Нероне Пятом, в Империи Ахримана, - усмехнулся Мгер. - Вай, какую только мерзость затеяли рабы Тьмы!

И маг рассказал Аполлонию услышанное от Иосифа. Лицо главы Братства помрачнело.

-- Это еще большая мерзость, чем вы думаете. Ведь Эльбрус - древний вулкан, а этот Скованный - его дух и хозяин. Вместе с ним освободятся страшные силы. Сам Тартар ринется на землю! А там этих скованных... - Аполлоний стиснул виски. - Безумцы! Мнят себя мудрейшими, а поступают, будто воры, поджигающие город, чтобы пограбить под шумок. Им мало того, чем они разжились из преисподней, когда пробудился Везувий. Теперь тремя городами может не обойтись. А если они раскуют еще и Трехглавого...

-- На вершине Эльбруса - обитель богов и гнездо Симурга. Они смогут защитить гору, - заметил Мгер.

-- Да, если будут там. А на гору придут, похоже, не только одураченный сваны. Не зря же этот демон Валента появился в Каджети. Боюсь, вы с Иосифом можете не справиться.

-- К Вратам Аланов ведет сарматское войско Ардагаст. Может быть, он еще успеет к Эльбрусу с дружиной и волхвами. Мы полетим к нему на грифоне. К тому же он хорошо умеет ладить с другими племенами.

-- Да, важно, чтобы между сванами и сарматами не появилась новая кровь. Ее на Кавказе и так слишком много. Лети, Мгер, и да поможет вам Солнце!

Лицо Аполлония исчезло. Князь вылил воду, наполнил чашу вином и, порезав себе руку, добавил туда собственной крови. Потом, выплеснув вино в огонь, воздел руки и заговорил:

-- Мгер Младший, избранник Михра! Услышь меня, Мгера Арцруни, твоего родича и воина Солнца!

Пламя взметнулось над алтарем, разрослось, скрывая статую бога. Вместо нее в огне показался берег обширного озера. Угрюмые, бесплодные скалы обрывались к воде. На одной из них вздымались каменные башни Тушпы - древней столицы урартов. Недалеко от крепости в скале была высечена ниша, похожая на дверь. Внутри ее покрывали письмена-клинья. Большой старый ворон восседал в нише и недоверчиво пощелкивал клювом.

-- Отворитесь, врата Халди, владыки неба, построенные царем Ишпуини! Откройся, Скала Ворона! Услышь меня, Мгер!

Задняя стена ниши отодвинулась вовнутрь, открывая пещеру с высоким сводом, под которым медленно вращалось светящееся колесо. Привалившись спиной к стене пещеры, под колесом сидел воин могучего сложения, в островерхом ассирийском шлеме и бронзовом панцире. На коленях его лежал меч со знаками Молнии на клинке. Рядом стоял, опустив голову. громадный, но стройный, под стать хозяину, красный конь. Спал воин или был погребен в пещере многие века назад? Но вот глаза его медленно открылись, зашевелилась широкая борода, и раздался глуховатый голос:

-- Здравствуй, Мгер-оружейник, единственный из моих родичей, с кем я рад поговорить. Как только они не покончили с тобой, князем, не имеющим рабов. Ты все еще один такой?

-- Я - первый такой. А тронуть меня им не дает народ. Он меня уважает как раз за то, что я - оружейник и сын крестьянки.

-- Народ - это те, кто охотно терпит свое рабство, а еще охотнее - чужое. Кто пресмыкается перед всяким ублюдком, дорвавшимся до трона, плачется на судьбу и все ждет бога или хоть божьего избранника, который принесет им свободу. Да и того они легко предадут при первой неудаче или опозорят после смерти.

В голосе воина не было презрения - лишь горечь. Глаза его блеснули гневом, рука сжала меч, но не сдвинулась.

-- Я испепелил бы всех господ, всех трусливых и подлых рабов, но много ли тогда останется людей в этом мире?

-- Вот поэтому боги и заточили тебя сюда. Когда ты мстил за смерть отца, то обезлюдил целый город. Не пожалел и последней старухи.

-- Да, ведьмы, похвалявшейся тем, что она уцелела... Ты скажешь, я еще должен благодарить богов: не сковали, не прокляли, не запретили славить меня. Просто сделали так, что земля перестала носить моего коня. И мне осталась одна дорога - сюда. Меня даже выпускают дважды в году - весной и на Вардавар, поездить по свету. Ночью, не днем. Тогда я не так силен.

-- Не только поездить. Ты ведь сражался в ночь падения Ниневии.

-- Вай, что за ночь была! Ночь святой мести, ночь огня и крови! - Глаза древнего Мгера загорелись, но лишь на миг. - А стоило ли трудов? Появились новые великие царства: Вавилон, Мидия, Персия, теперь вот Рим... Как пузыри на болоте. А вы все мечтаете о Царстве Солнца?

-- Мы приближаем его.

-- Конечно. Поменять одного царя на другого, создать какое-нибудь рабское царствишко - надолго ли? Или принять в своем имении беглых рабов... Измельчали люди! Даже ты, родич, нынешний Мгер.

-- Народ не готов умирать за Царство Солнца. Даже бежать ко мне решается не всякий. И магия здесь не поможет. Ею можно поработить волю человека, и то на время, но не убедить его. Но сражаться, чтобы не стать подданными Лысого Нерона, народ готов. Так что Сасунские храбрецы себя еще покажут!

-- Мало, как же этого мало! - почти простонал древний Мгер. - Боги правы: мне нет дела на этом свете. Когда же рабы возьмутся за мечи, чтобы истребить все зло в мире, чтобы не было ни рабов, ни царей, никаких пожирателей чужого? Но это будет. Будет! И тогда я выйду. И если только мировой пожар очистит землю от зла, - зажжет его мой меч.

Могучий воин поднялся, разминая затекшие члены, несколько раз взмахнул мечом - быстро, уверенно. Молнии на клинке ожили, и вот уже весь он запылал ослепительным пламенем. Встрепенулся и заржал громадный конь. Громом гремел, бился заточенным зверем о каменные стены его голос:

-- Я верю в это! Верю! А если бы не верил, - давно разбил бы голову об эти камни, испепелил себя этим мечом!

-- И я верю! Иначе не пытался бы изменить мир. Пусть я не Мгер Старший, Львораздиратель, и даже не Мгер Младший, пусть люди слабы и мелки. Я подниму их на то, к чему они уже готовы, не дам им стать еще мельче и подлее.

В голосах обоих Мгеров была глубокая печаль, но не отчаяние. Успокоившись, Мгер-герой спросил Мгера-князя:

-- А что твои сыновья? Похожи хоть на сасунцев?

-- Трусами их еще никто не называл. Но этого мало, ох, как мало... Из Вардана выйдет добрый князь. Держать рабов, переобременять крестьян он не станет. И только. Ашот - гуляка, но зла в его сердце нет. Только младшего, Вагана, я смог посвятить в Братство Солнца. А оружейное мастерство передаю зятю Паруйру. Вот шуму-то было, когда князь Арцруни отдал дочь за ремесленника!

-- А я вот остался бездетным, - вздохнул герой. - И бессмертным. Сбылось проклятие отца. Я с ним не ладил. Это потом придумали, будто мы схватились в бою, не узнав друг друга. Впрочем, я не ладил и с самим Армаздом. Даже с Михром и его небесными воинами.

-- Слушай, родич, - заговорщически подмигнул князь. - Чтобы ты совсем не заскучал, я нашел тебе врага по силе. Скованный на Эльбрусе. Валент с Аграмом Вишапом затеяли его освободить.

-- Аграм Вишап! Видишь, зря ты тогда не извел весь этот гадючий род.

-- Не стоит сражаться с вишапами, если сам станешь таким, как они... Думаю, на Эльбрусе все решится в ночь Вардавара. Поверни туда своего коня, хорошо?

-- Непременно поверну, родич! Пусть знают разницу между Мгером Сасунским и всякими Скованными!

Облик заточенного в скале исчез, и пламя почти погасло. Обнажив рунный меч, князь-чародей вприпляску двинулся вокруг алтаря, напевая древнее заклятие арьев. Вскоре набожные жители Гарни увидели, как на крышу храма опускается с небес озаренный золотым сиянием грифон. Благоговейно опустив глаза, немногие из них успели увидеть, как на спину дивному зверю Михра взобрался человек в простой дорожной одежде, с мечом в бронзовых ножнах.

Грифон легко взмыл в голубое небо и понесся на северо-запад. В долине Ингури он опустился и полетел уже с двумя седоками дальше - над закованными в лед вершинами, бурными реками, лесами. Там, где буйный Алонт, выйдя из ущелий на степной простор, поворачивает на восток, крылатый зверь сел неподалеку от стана сарматской рати.

Над берегом Алонта по недавно убранному полю шла веселая толпа. Росы и роксоланы, равнинные и горные аланы, вайнахи из неприступных ущелий - все отплясывали и распевали песни. Гремели бубны, звенели гусли. Что собрало вместе воинов стольких племен, не раз встречавшихся и в бою, и на пиру? Только ли совместный поход за Кавказ?

Над толпой плыла, стоя во весь рост на подставленных руках мужчин, прекрасная, стройная женщина в белом платье. Ее распущенные золотые волосы сдерживал лишь роскошный венок из пшеничных колосьев. В воздетых руках она держала золотую чашу, полную вина, и пышную кисть винограда. В поклонении ей здесь были едины все. Для всех она была Матерью Мира, Ладой, Апи - всеобщей кормилицей. Ее славили за щедрый урожай, за полные закрома и глиняные бочки с вином, пивом и медом, за сегодняшнее веселье, за то, что в поход идут не от голода и нужды.

Богиню изображала Ардагунда. На этом настояли сарматы, еще помнившие общину амазонок, жриц Артимпасы. Во славу ее воительницы дарили любовью воинов многих племен, предсказывали им удачу в походах, шли вместе с ними в бой. Двух десятков лет не прошло с тех пор, как они, побежденные Ардагастом, переселились с Кавказа на Днепр. И пусть их владычица была не самой Матерью Мира, а ее дочерью-воительницей. Ведь Артимпаса-Морана несла не только войну и смерть, но и любовь, а значит, - жизнь и изобилие. А началось все с того, что оседлые аланы прослышали: росы как раз в это время справляют праздник урожая, и есть с ними волхвы и волхвини, хорошо умеющие вымолить урожай. Решили отпраздновать вместе с гостями с Днепра. Тут же присоединились кочевники: им тоже трудно придется без хлеба, пива, вина, если не уродит земля у соседей.

Богиню-Ардагунду сопровождали с мечами наголо ее муж и брат. Перед ней плясали, звеня клинками, Еммечько с Радой. А впереди всех чего только не выделывал уже изрядно хлебнувший пива Шишок. Леший решился на долгий путь через степь, чтобы еще раз увидеть полюбившиеся ему кавказские леса. А возле деревянного, увенчанного оленьими рогами святилища Вышата с Лютицей и Миланой уже приносили в жертву баранов и быков. Горели костры, дымили печи в селении, и вместе с дымом разносился манящий запах шашлыков, жирной мясной похлебки и горячих пирогов. Словно домой, на Днепр-Славутич попали, а то ведь в походе обжинки и не праздновали!

Праздновавшие как-то не очень и удивились, когда в небе появился солнечный диво-зверь и опустился на поле прямо перед ними. Значит, благочестивы и праведны люди степей и гор, если на праздник к ним прилетают боги или хоть божьи звери. А уж двоих сошедших с неба магов встретили как самых дорогих гостей. Поднесли им по турьему рогу: князю - вина, молодому Иосифу - пива. Мгер, однако, отпил немного, почтив перед тем Михра возлиянием, и заговорил, обращаясь к Зореславичу:

- Ардагаст, царь росов! Прости, но не время тебе сейчас праздновать. Великого подвига ждут от тебя боги. Если немедля выступишь - успеешь.

И маг рассказал о замысле Валента. Баксаг, царь горных аланов сразу вспыхнул:

-- Что затеяли эти сваны! Я поведу свое войско и опустошу всю Сванетию!

-- Нет, - возразил Мгер. - Если огонь преисподней вырвется из недр Эльбруса, Сванетия и так станет пустыней. А заодно и твоя земля.

-- Если не весь мир, - тихо добавил Иосиф.

-- Здесь не нужно целое войско. Пусть лучше ваши рати идут к Вратам Аланов. Ты же, Ардагаст, возьми с собой лишь тех, кого вел тогда к Бычьей скале. Если сегодня же выступите, через три дня будете у Эльбруса - как раз накануне Вардавара.

Зореславич окинул взглядом верных соратников. Иные вздыхали с сожалением: не удалось погулять. Но у всех на лицах была веселая, лихая готовность снова увидеть невиданное, совершить невозможное. И не из пустого молодечества, а чтобы мир земной спасти. Никто, однако, не набивался в поход. Знали: Солнце-Царь лучше ведает, кого взять в избранную дружину. Лишь Ардафарн вопросительно взглянул на отца.

-- На этот раз, наследник, пойдешь со мной, - понимающе улыбнулся тот. - Видишь, не миновал тебя твой подвиг... А войско на юг вместо меня поведет..., - он замолчал, взглянул на предводителей рати. - Хор-алдар. Он опытный воин и знает, как биться с римлянами. А во Вратах нас ждет легион.

-- Главное же - всей казны кесаря не хватит, чтобы заставить бывшего раба с Лаврионских рудников отказаться от мести Риму, - разгладил пшеничные усы Хор-алдар.

Никто не решился возразить. Ни царевич роксоланов Сагдев, давний соратник Ардагаста, ни молодой царь горных аланов, ни еще более юный царевич аланов Аспар. Им легче было подчиниться превосходившему их опытом и славой росу с далекого Днепра, чем друг другу. Промолчали и предводители вайнахов. Их разрозненные тейпы не имели ни царей, ни князей, а вождей выбирали на один поход.

- Ты, Андак, со своей дружиной тоже пойдешь на юг, - сказал Ардагаст. Князь не возразил. Аланские теснины сулили ему не только славу, но и добычу, а снега Эльбруса, скорее всего, славную гибель. Призрак жены и так упрекал его: "Все трешься возле Ардагаста. Если не можешь отобрать у венедского ублюдка царство, то хоть не умножай его славу". Не возразил и царевич Доброслав, когда отец и его послал на юг. Понятно: поход опасный, не стоит царю рисковать обоими наследниками сразу.

Только теперь оба гостя опорожнили турьи рога. Шишок взглянул на далекие седоглавые вершины и небрежно произнес:

-- Чего там! Ходили уже к святым снежным горам на полуночный край света, а тут всего три дня пути. Дойдем, вернемся и вас, ратники, нагонем! А то и обгонем.

Серячок бодро взлаял. "Песик" лешего пережил уже многих из своих детей и внуков, но был по-прежнему силен и неутомим. Говорили, что сам Ярила пожаловал ему за что-то то ли двойной волчий век, то ли и вовсе человечий. Да и впрямь, какой еще волк во всех днепровских лесах заслужил у светлых богов больше, чем он?

Толпа пришла к святилищу. Волхвы закончили обряд. Ардагунда сняла наряд богини, под которым оказалась ее обычная одежда воительницы. А Еммечько уже подавал матери кольчугу и оружие. Выпили лучшие из росов на дорожку, закусили. Потом оседлали коней и двинулись на юго-запад, туда, где выше всех белоснежных вершин вздымалась в голубое небо одна - двуглавая, будто рассеченная мечом. А с берега Алонта неслись им вслед песни и веселая музыка.

Отряд Ардагаста ехал вверх по долине Баксана. С обеих сторон зеленели по склонам густые леса. А среди них желтели сжатые нивы и стояли неказистые, но крепкие дома. Стены снизу из камней, сверху - из обмазанных глиной плетней. А то и, будто в нурских лесах, рубленые деревянные избы. Строить дома и сеять хлеб сарматы выучились здесь от горцев. Те храбро бились с пришельцами, вытесненными из степи более сильными ордами, покуда не сообразили, что лучше всего защитить от степняков могут степняки же. Вскоре два племени слились в одно, лихостью не уступавшее сарматам, а домовитостью и трудолюбием - жителям гор. Только делили еще свои рода на сарматские и коренные горские, дразнили друг друга: "Ты не черт и не сармат, откуда же ты взялся?"

Долина сужалась, превращаясь в ущелье, все более мелким, но бурным становился Баксан. Редели леса. Не было уже ни берез, ни осин, - одни пихты и сосны. И все выше вздымалась впереди седая двуглавая вершина.

Вел отряд Сарагас - опытный охотник из аула Терскол в самых истоках Баксана. Этого проводника росам дал сам царь горных аланов. Поджарый, немолодой уже, но быстрый и ловкий, охотник хорошо знал все ущелья, ледники и тропы Эльбруса. В поисках добычи и просто, чтобы испытать свою отвагу, поднимался до седловины между двумя вершинами. Росы, особенно молодые, жадно слушали его рассказы о тайнах великой горы.

-- "Эльбрус", Высокая гора - это по-сарматски. Горцы зовут ее Ошхамахо, Гора Счастья. Потому что на восточной вершине живет Бог Великий, Бог Богов, и другие светлые боги.

-- Так это ваш Олимп? И ты видел, хоть издали, дворцы богов? - с любопытством спросил Гермий, сын Хилиарха.

-- Туда не подберешься. Боги живут в долине, окруженной скалами, и стережет ее Симург. Вот его я не раз видел. Громадный, крыльями ветер поднимает. Туры, зубры для него, как мыши для совы. Схватиться с ним посмеет разве что дракон, вайюг или дэв. Одного дракона при мне разорвал и по леднику разбросал. И - разный. То он вроде орла, то - крылатый пес о двух лапах. А людей зря не обижает.

-- А Скованного видел? - спросил Еммечько.

-- Видел как-то. Страшный он: огромный, зарос весь, глаза горят. При нем два черных пса - крылатые, величиной с медведей. Лижут его цепь огненными языками. Она бы распалась, если бы кузнецы не били лишний раз на весенний праздник... Заметил он меня и говорит: "Эй, охотник! Вон в снегу мой меч. Не дотянуться мне. Возьмись за рукоять, а я возьму тебя за ноги". Думаю: ага, рванешь, а от меня две половинки останутся. На барса, на медведя в одиночку ходил, а тут на бурку - и покатился по леднику. Нет, кого сами боги сковали, с тем лучше не водиться!

-- Но кто же он, Скованный? - спросил Гермий.

-- Никто толком не знает. Одни говорят - дэв, другие - дух горы, третьи - Насрен-Борода, старейшина Сынов Солнца. Или нет, Насрена освободил их Грозный вождь, которого потом боги громом поразили, а племя это оборотили в камни за буйство и непокорность... Бывает, гора дрожит, лавины катятся, дым из трещин идет. Это Скованный бесится. А то еще приложишь ухо к скале или ко льду и слышишь: стон, гул, рев. То рвутся на волю дэвы, заточенные в горе.

-- Титаны в Тартаре! - воскликнул сын Хилиарха. - Неужели преисподняя так близко?

-- Здесь, на Эльбрусе, все вместе: и рай, и земля, и преисподняя. А с виду гора как гора, только повыше других. И тихо на ней, спокойно...

-- Эта гора - подобие всего мира, - вмешался в разговор Мгер. - И разрушение мира может начаться с нее. Если не схватить за руку того, кто вздумает буйствовать в таком месте.

-- Вот Валента бы и сковать там вместе с его глупыми сванами и Аграмом Вишапом! - воскликнул Валамир.

-- Нет, такого, если сковать, то на самом дне преисподней. Чтобы никто сдуру не освободил, - возразил Мгер.

Слева показалась поляна. Из рыжеватых скал с шипением били источники.

-- Нарт-сано - Вино Сынов Солнца, - с почтением произнес Сарагас. - То был храбрый и могучий народ. Это они очистили наши горы от вайюгов. Кто пьет нарт-сано, приобщится к силе Сынов Солнца. Хоть сравняться с ними боги не дают никому.

Спешившись, росы стали пробовать чудесную воду. Кисловатая на вкус, она бодрила и приятно щекотала горло. Посмеиваясь, старшие амазонки вспоминали, как бились с Ардагастом и его друзьями из-за сокровищ вождя Сынов Солнца. Сокровища достались карликам-испам, зато амазонки обрели новую родину, а их царица - брата и мужа. К молодым росам подошел Вышата и с улыбкой сказал:

-- Глядите, ребята, не перепейте этого вина. А то станете больно сильными, как Святогор-великан, что мог за Мировой Дуб ухватиться и землю перевернуть.

-- Разве силы может быть слишком много? - с удивлением пожал могучими плечами Валамир.

-- Может. Если ума мало, - насмешливо отозвалась Рада.

-- Слишком могуч был Святогор. Потому и перестала его Мать Сыра Земля носить. А потом Перун заманил его в гроб. Не знали боги, куда употребит силу неумный и своевольный великан, - сказал Вышата.

-- Выходит, боги трусливы и завистливы? - с невинным видом полюбопытствовал Гермий.

-- Типун тебе на язык, Ерема! Обитель богов рядом. Все из-за тебя со святой горы полетим! - напустилась на него Рада.

-- Я что? Так философы говорят. В Ольвии на агоре.

-- Я тоже так думал. Когда был мошенником и судил обо всех по себе. Есть мера всему в мире, особенно силе. И кому, как не светлым богам, за этим следить? Иначе мир может погибнуть, - сказал Хилиарх.

-- Ну, а если боги здесь вовсе не живут? - не унимался любознательный Гермий-Ерема.

-- Как это не живут? "Эльбрус" - это же Хара Березаити, Высокая Хара. Так звали гору богов еще арьи, - с видом знатока сказал Вышко.

-- Так ведь есть еще один Эльбрус... или Альбурс, к югу от Каспия. И главная гора не меньше этой - вот отец рассказывал. А еще есть Олимп. И Золотая Гора на Урале. Не могут же боги жить всюду сразу? - возразил сын Хилиарха.

-- Самые высокие горы на свете - Гималаи. И самые святые. Так мой отец говорит. А он там вырос, - уверенно заявила Рада.

-- Бывает же у царя несколько дворцов. И даже несколько столиц. А главное жилище богов - на небе, в Ирии, на верхушке Мирового Дуба. Оттуда все видно, - ответил юный волхв.

-- Им-то видно. И спокойно. А нам, может быть, придется сражаться за пустую вершину, как нашим родителям на Золотой Горе, - вздохнул Гермий.

-- Вай, ребята, вы что, на шашлыки к богам собрались? Или на горячий лаваш? - вмешался в разговор Мгер. - Богам лучше знать, где жить. А светлые горы нужны нам, людям. И даже больше, чем богам. У злых ведунов тоже есть свои святые места. Вроде ваших Лысых гор. Зачем они туда летят?

-- Чтобы набраться злой силы, - ответил Вышко.

-- И стать еще хуже, чем были. А на святую гору поднимаются, чтобы душа стала выше, чище. Без таких гор земля станет болотом, а люди - жабами и змеями, - сказал князь-маг.

-- И верно, - кивнул Сарагас. - Я не чародей, не мудрец - простой охотник. На Эльбрус хожу за сернами и турами. Но когда не гонишься за ними, а просто стоишь и видишь сверху наши долины, Сванетию, степь, море... весь мир... Тогда все злые и мелкие мысли - а у кого их нет? - убегают прочь. Хочется самому быть большим, сильным. Не таким, как вайюг. А добрым и мудрым, как светлые боги. И думать не только о своем доме, даже не о племени - обо всем мире.

-- А Валент с Аграмом Вишапом и центурионом идут сюда, чтобы выпустить в мир новое зло. Еще и саму святую гору осквернить, из обители богов сделать входом в преисподнюю, - сказал Мгер.

-- Да их нельзя близко подпускать к ней! А если проберутся туда - не дать уйти живыми. Росы! Поклянемся Хорсом-Солнцем истребить всю их шайку! - горячо воскликнул Ардафарн.

-- Погоди клясться, - остановил его отец. - С ними идут обманутые сваны.

-- Мы и их перебьем до последнего! Пусть их родичи думают, кому доверять.

-- Их родичи станут кровными врагами всем сарматам. И долгие годы по обе стороны хребта будет литься кровь - на радость римлянам. Разве для этого мы, росы, сюда пришли? - сказал Ардагаст.

Царевич отвел взгляд. Плохо он, видно, усвоил уроки отца, который всю жизнь воевал, однако всегда старался избегнуть ненужных войн и смертей. А тот, даже не упрекнув сына, продолжал:

-- Но ты прав, сынок: этим лиходеям не место не только на святой горе, но и в земном мире. Пора их остановить, пока не сделали такого, чего и боги не исправят. - Взяв из рук Вышаты Огненную Чашу, Ардагаст наполнил ее нарт-сано и, оборотившись к сиявшим белизной южным вершинам, произнес: - Клянемся Хорсом-Солнцем: не выпустить живыми с Эльбруса Валента и Аграма, беса и змея в человеческих обличьях!

Плеснув шипящей водой на юг, он пригубил чашу и пустил ее по кругу. Из нее отпили все, и среди них - Иосиф бар Ноэми.

-- Не много ли ты взял на себя? Ноша отцеубийцы тяжка, - тихо сказал ему Мгер.

-- Я и не рвусь к ней. Но если что - не старайтесь избавить меня от нее. Разве легче мне от того, что всякое злодеяние Валента ложится и на меня? Я ведь знаю: многие в Братстве не доверяют мне.

-- Они не умнее тех князей, что попрекают меня матерью-крестьянкой.

-- Если бы только это! Элеазару с Андромахой уже по три года, а я вижусь с ними и их матерью лишь тайком. У них большие способности к магии, сам учитель Аполлоний сказал. Вот Ширин и боится, чтобы Валент не узнал о наших детях и не сделал с ними то, что ему не удалось со мной.

-- Мало ему было создать Братство Тьмы, так нужно еще и род свой превратить в бесовский! Видно, и впрямь нет такому места среди людей.

Долина стала такой глубокой, что даже Эльбрус скрылся из вида. Лишь у самого аула Терскол снова встал белой громадой, закрывая собой весь просвет ущелья. Жители аула радушно встретили росов, звали погостить. Ардагаст уже думал отдохнуть здесь с отрядом до утра. Тем более, что сваны, как заверяли в ауле, ни в долине, ни в горах в последние дни не появлялись. Вдруг Мгер воскликнул, указывая плетью на двуглавую вершину:

-- Вай, не успели, видно! Над Эльбрусом кто-то бьется с Симургом!

Даже обычному зрению было заметно, как металось над вершиной что-то ослепительно сияющее, будто маленькое солнце, и как налетали на это солнце какие-то черные твари.

Дружина Таргвы шла пешком по перемычке, соединявшей Эльбрус с главным хребтом. Коней оставили внизу, в безлюдной лесистой долине реки Ненскры. Можно было добраться гораздо быстрее, пройдя обычным путем из Местии в долину Баксана, а затем вверх по нему. Но Валент настоял: идти в обход, чтобы не попадаться на глаза аланам. Лучшие воины сванов бодро шагали по горным лугам и каменистым осыпям, и желтое знамя в виде льва трепетало на ветру, словно само Солнце - небесный лев - летело над своими воинами. Разве не идут они освобождать из ледяного плена солнечного героя Амирани?

Под знаменем, гордо подняв голову в островерхом сарматском шлеме, шагал царь сванов. Поверх красной чохи на нем был добротный чешуйчатый панцирь, а поверх него - черная бурка, скрепленная золотыми с бирюзой застежками в виде тигра, борющегося с рогатым волком. И шлем, и панцирь, и застежки Таргва снял с побежденного им сарматского князя. Как никогда, был царь уверен в своей силе и отваге, в верности дружины и помощи Белого Всадника, которому он принес перед походом щедрую жертву.

Пугливые серны и круторогие туры разбегались, завидев вооруженных людей. Даже барс предпочел скрыться среди скал. Вдруг из-за большого камня легкой походкой вышла молодая женщина в зеленом платье. Роскошные золотые волосы дождем падали на ее плечи и грудь.

-- Таргва Палиани! Куда ты идешь? На этой охоте тебе не будет удачи.

Зеленые глаза женщины встретились с черными глазами царя, и тот, сразу оробев, остановился. Остановились и воины. "Дали! Хозяйка зверей!" - прокатилось вполголоса.

Дали, своенравные лесные и горные красавицы, могли послать охотнику богатую добычу. А могли - неудачу, а то и гибель. И была среди них главная Дали - мать Амирани, самая прекрасная и могущественная. Но отличить ее от остальных мало кто умел даже из самых старых и опытных охотников. Дружинники почтительно молчали, но голос их вождя зазвучал гордо и непреклонно:

-- Не на охоту вышел я. И не у тебя, женщина, просить мне позволения и помощи в моем деле. Я молился Белому Всаднику, богу мужчин.

-- Ты стал нелюбезен и заносчив, Таргва. Не таким ты был, когда клялся мне в любви и добывал по девять туров в день. С моей помощью. Впрочем, тогда ты не был царем.

-- Царем сделала меня не ты. И никто из богов. Сваны сами выбирают себе царей, и не за знатность. А за твою любовь и за туров я расплатился сполна. Тем, что полдня провисел на утесе над пропастью. Под конец я держался одной ногой и одной рукой. Скала крошилась под пальцами. Ветер грозил сдуть меня, словно листок. Люди видели все снизу и не могли помочь: я разбился бы о выступы прежде, чем долетел до растянутой бурки. Тщетно молил я тебя. Тогда я воззвал к Белому Всаднику, и вдруг обрел снова силу и ловкость, и спустился по самым неприметным выступам. Я стал ходить в походы и набеги - подальше от твоей любви и мести. Да, я уже не лучший охотник племени. Я --царь Таргва!

-- Ты знаешь, за что угодил на утес. На кого ты променял меня? Что, твоя Нино прекраснее нас, богинь? Тогда ей место на небе, а не в твоем доме.

Зеленые глаза метали молнии, но молнии эти гасли в спокойной глубине черных глаз.

-- С тобой, дали, не сравнится красотой не только Нино - ни одна из женщин, каких я знал. Но она мне не любовница, а жена. Я иду к ней после охоты или похода в свой дом, а не тайком в лесную пещеру. Мне не нужно отшучиваться от соседей, когда тем любопытно, почему мне везет на охоте. Она не сбросит меня с утеса, не осиротит наших детей, даже из-за моей неверности. И если я, царь, не держу наложниц, то для того, чтобы не огорчать ее.

-- Да, у вас в доме парфянские ковры. И ты не жалеешь о нашей пещере с ковром из еловых лап? - голос богини дрогнул. - Там сейчас устроилась самка барса с выводком.

-- Я уже не тот молодой беззаботный охотник.

-- И я теперь знаю, что такое свой дом и дети. Они далеко отсюда, на севере... А ты по-прежнему охотник. Не за дичью, за славой. За подвигами, за уважением кесаря. Не охоться на Эльбрусе, Таргва! Не славу здесь найдешь, а проклятие. Нет тут никакого Амирани, а есть страшный враг богов и людей. Огонь и пепел обрушатся с неба на твою Сванетию!

Таргва тряхнул головой, словно отгоняя наваждение.

-- Ты непостоянна и коварна, дали. Я помню, как ты заманила меня тогда на утес.

-- Но ведь ты жив! Проучить я хотела тебя, не убить...

Аграм Вишап шагнул вперед, произнес с угрозой:

-- Не становись между мужчиной и его подвигом, женщина! - он обернулся к воинам. - Не верьте ей! Это не главная Дали: разве та помешала бы нам освободить ее сына?

Валент выбросил вперед руку с перстнями.

-- Прочь с дороги, жалкая лесная демоница! Изгоняю тебя силой змееногой Астарты, демоницы Венеры!

Зеленое пламя вспыхнуло перед самым лицом богини. Она легко вскочила на высокий камень. Пламя бросилось следом и вдруг, повинуясь движениям руки дали, завертелось вокруг нее, потом затрепетало наподобие плаща за плечами.

-- Меня моей же силой? - звонко рассмеялась красавица.

-- Сейчас ты испробуешь силу Набама, демона Сатурна, силу тьмы!

Черный туман заклубился вокруг камня, поднимаясь все выше. Дали брезгливо отдернула босую ногу и вдруг все так же легко прыгнула с камня, перелетела над туманом и опустилась наземь уже серной с золотистой шерстью. Черный туман устремился следом, но наткнулся на отлетевший прочь зеленый огненный плащ и заклубился, тщетно пытаясь погасить дивный огонь.

Юлий Максим, опытный охотник, схватил лук, наложил стрелу на тетиву. Но тут его запястье перехватила рука Таргвы.

-- Не ссорь нас с нашими богинями, римлянин! А ты, колдун, не вздумай послать за ней своего свинорожего демона!

Валент пожал плечами. Незримый Мовшаэль с сожалением вздохнул. Как бы он потешился, догнав беглянку и заставив принять человеческий облик! А мог бы и сам оборотиться таким могучим козлом...

Золотистая серна уносилась вдаль, к сияющей белой глади ледника. Царь глядел ей вслед, борясь с желанием забыть обо всем и помчаться за ней, за невиданной добычей, мечтой всякого охотника... Потом махнул рукой и двинулся вперед. Желтый лев с серебряными челюстями реял над ним. Следом шла верная дружина. И ни на шаг не отставали трое пришельцев, что заманили сюда их всех.

Вскоре они достигли подножия ледника. Тут Валент вышел вперед и властно сказал:

-- Дальше поведу вас я. Или кто-то знает путь к Скованному?

И лучшие воины сванов безмолвно подчинились чужому колдуну.

То снег, то лед скрипели под плетеными подошвами с деревянными шипами. Гордо и величаво ступал впереди чародей, закутанный в черную с серебром хламиду поверх теплого кафтана на медвежьем меху. Черные скалы выглядывали из-подо льда, словно зубчатые хребты затаившихся вишапов. Где-то под снегом прятались коварные трещины, но духовный взор мага легко находил их. Из снежных воронок, из расселин в скалах вырывались клубы пара и дыма. Пахло серой.

Вдруг на белую ледяную скалу впереди опустилась большая птица с лицом женщины. Роскошные золотые волосы, поднятые ветром, сияли нимбом вокруг ее головы. Голосом дали, звонким и чуть насмешливым, птица сказала:

-- Таргва Палиани! Не ты один здесь охотишься. Сюда идет с дружиной Ардагаст, царь росов. Не побеждали его ни люди, ни бесы, ни темные боги, а со светлыми богами он не борется. И соблазнить его не могу даже я. В руке его - солнечная чаша. Не хотела бы я, чтобы вы схватились. - Голос ее теперь был полон тревоги. - Поверни назад, Таргва, не иди за черным колдуном на черное дело! И прости меня за тот утес!

-- Поздно вышел рос на охоту! Я глядел в зеркало: его дружина еще в долине Баксана. Видишь, царь: там мы столкнулись бы с ним, а так обогнали его. Дичь теперь наша! - самодовольно улыбнулся Валент.

-- Не так уж он храбр и силен, если боится светлых богов. Этот путь - для тех, кто идет до конца и не знает преград! - хищно осклабился Аграм Вишап.

-- Отступите перед ним. А он придет следом собирать с вас дань для царя роксоланов. Будете целовать его сарматские сапоги! - Небрежно произнес центурион.

-- "Твои-то калиги чем лучше?" - подумал Таргва. Но промолчал. Цепи гордости и любви к славе сковали его язык и волю. Горевший злым огнем рубин в железном перстне мага лишь укрепил эти цепи. Не оглядываясь, не удостаивая больше никого хоть словом, некромант двинулся дальше. И воины, будто связанные незримой веревкой, поднимались за ним все выше, не оборачиваясь на печальный крик златоволосой птицы. Надежнее кнута подгонял их безжалостно-спокойный голос римлянина:

-- Кто боится не устоять перед этой сиреной, может взять у меня воска - заткнуть уши.

Достигнув седловины, они повернули к западной вершине. У ее южного подножия Валент внезапно остановился и указал рукой на высокую скалу - одну из тех, что составляли стену давно разрушившегося и погребенного подо льдом кратера. Середину скалы скрывал белый ледяной язык. И лишь заметив на его белизне черные кольца железной цепи, люди поняли: то не лед, а тело человека, заросшее седыми волосами. Человек был громаден, - самый высокий дэв показался бы рядом с ним пятилетним ребенком. Белые густые космы островерхой шапкой поднимались надо лбом от самых бровей, ледопадом стекали на плечи, сливаясь с длинной, почти до колен бородой. Такие же густые волосы покрывали могучие руки. Длинные ногти изгибались орлиными когтями. Волосатые ноги ниже колен вмерзли в лед.

И все это колоссальное, пугающее своей мощью тело несколько раз опутывала столь же могучая, совсем не заржавевшая цепь. Человек-гора, человек-ледник. Неподвижный, с закрытыми глазами - был он жив или замерз несчетные века назад? Недалеко от его руки из снега торчала рукоять огромного меча, сделанного целиком из дерева. Лишь вдоль обоих лезвий были вставлены острые, как бритва, куски обсидиана. На ледниках порой находили оттаявшие трупы людей, одетых в шкуры, со странным каменным оружием, но им было далеко до этого исполина.

Из двух пещер, черневших справа и слева от великана, выбрались две жуткие твари: черные псы величиной с медведя, с широкими нетопырьими крыльями. Их глаза пылали огнем, пламя вырывалось из пастей, огненные языки дрожали между белых клыков. Уверенные в своей силе, они лишь глухо ворчали.

Валент воздел руки.

-- Мы приветствуем тебя, Скованный богами, глупыми и завистливыми!

Темные морщинистые веки медленно поднялись. Красным огнем вспыхнули два глаза. Гулкий, скрипучий голос медленно проговорил:

-- Растет ли еще тростник, и родятся ли ягнята?

-- Конечно же, растет, и родятся, - ответил Таргва.

Великан рванулся, взревел, загремел цепью. Затряслась земля, так что воины едва устояли на ногах. Обломки камня и льда вперемежку покатились вниз. Желтый дым вырвался из трещин в скалах.

-- Значит, далек еще конец этого проклятого мира! Только его гибель вернет мне волю!

-- Конца света еще нет. Но есть мужи, не боящиеся ни его, ни богов. Они освободят тебя! - сказал Валент.

-- Облик твой страшен. Ты ли Солнцелобый Амирани? - с сомнением спросил Таргва.

Великан помолчал, потом заговорил, медленно перекатывая слова:

- Вы, люди, называли меня многими именами... Даже богом - Богом Птиц Пернатых. А сковавшего меня - Богом Великим. Я - хозяин, дух этой горы, я - сам Эльбрус. Я старше людей, старше многих богов. Было время, - внизу бродили громадные, забытые вами звери. Тогда огонь вырывался из этих вершин, вниз сползал не лед, а раскаленная лава. Не было мне ни владыки, ни соперника. Меча моего страшились дэвы, драконы, каджи. Хозяин Казбека рассек мне голову, но бежал от меня, хотя был моложе и сильнее. Хозяина Пяти Гор я разрубил на пять частей - за то, что с ним изменяла мне хозяйка Машука. Вы еще не знаете всех моих подвигов... Потом пришли боги. Поставили себе дворец на восточной вершине, не спросясь меня. Закрыли там выход лаве. Сами стали посылать оттуда грозы, снегопады, лавины. Теперь люди молились им, не мне. И я поднял меч на богов, вывел на бой огненных дэвов. Ночь обратилась в день от непрестанно сверкавших молний, днем ярче солнца пылал надо льдами подземный огонь. Тучи пепла засыпали долины. Наконец богам удалось разрушить кратер и завалить жерло. Я обессилел и выронил меч. Тогда меня и приковали этой цепью из нержавеющего небесного железа. Огненных дэвов загнали в недра горы. Только мои собаки остались со мной.

Крылатые чудовища разом взлаяли. Великан, тяжело и шумно вздохнув, проговорил:

-- Тут был еще один скованный великан. Тот, что принес людям огонь. Он хитрый, помирился в конце концов с богами. Еще здесь приковали человека, старейшину Сынов Солнца. Этого свои отбили. Уже много веков я один.

-- Что они сделали с тобой, Солнцелобый Амирани! - с пылом юноши воскликнул Таргва и, обернувшись к восточной вершине, погрозил кулаком. - Боги! Вы несправедливы! Что злого он сделал?

-- Я не хотел иметь над собой господ. Никаких. Даже светлых и добрых. Да, в этом мире... в их мире мне нет места. Значит, я разрушу его. Когда придет час. Даже если сам погибну.

В его голосе не было ни ярости, ни отчаяния - лишь страшное спокойствие дремлющего вулкана. Он протянул когтистую руку к мечу, но бессильно опустил ее.

-- Люди порой приходят сюда. Их оружие становится все крепче. Медь, бронза, теперь сталь... Но разрубить эту цепь может разве что огненный клинок Громовника или меч-молния Мгера. Или мой верный меч. Высвободите его, дайте его мне! Проклятые кузнецы, им я первым отплачу!

Гора снова задрожала, желтый сернистый дым повалил из трещин. "Что за силу мы будим, самоуверенные смертные? Под Этной в Сицилии, говорят, тоже томится побежденный богами Тифон, страшнейшее из чудовищ", - подумал Максим. Валент невозмутимо произнес:

-- Твой меч не только вмерз в лед, но и скован в нем чарами. Как и твои ноги. Но ты зря ругаешь кузнецов. Один из них сделал из черной меди подобие Черного Солнца. Мы поставим его на западной вершине, и его сила разрушит цепь, растопит заклятый лед. Уже этой ночью ты будешь свободен.

-- Свободен! И тогда..., - исполин не договорил, лишь сверкнул огненными глазами в сторону восточной вершины.

Поклонившись великану, воины снова двинулись вверх. Заметив тревожное раздумье на лице Максима, чародей негромко сказал ему:

-- Выше голову, центурион! Моя магия скует этого тупого гиганта лучше всяких цепей.

Вскоре они оказались на пологом снежном плато. Оно лежало несколько выше восточной вершины, и отсюда было заметно сияние внутри ее кратера. Вдруг оттуда, из-за каменной стены, закованной снаружи в лед, взмыла в небо громадная птица. Впрочем, птицей она казалась лишь издали. Озаренное серебряным блеском, на сванов летело невиданное существо. Голова и грудь пса; две мощные собачьи лапы; крылья орла; а сзади, на отлете - толстый пушистый хвост. Яростный лай раскатился над ледяными вершинами.

Воины выставили копья, наложили стрелы на тетивы. По правде сказать, никто из них не решился бы в одиночку схватиться с таким чудовищем. Но вместе, да еще с непобедимым царем Таргвой и могущественным римским магом... Маг не обманул их надежд. Взмахом руки он описал полукруг над головами сванов. В его золотом перстне ярко сиял гелиотроп, а с запястья на цепочке свисал золотой амулет-пантакль[56]. В один миг наконечники стрел и копий запылали ослепительным золотым огнем. Но вокруг этого огня собиралась, перемешиваясь со светом, черная тень.

Стая черно-золотых лучей разом вонзилась в тело небесного пса. Серебристая шерсть задымилась, на ней заалела кровь. Птице-зверь оглушительно взвизгнул от боли, взлетел повыше. Довольная улыбка тронула губы Валента. Разве птице Луны и Земли устоять против силы Солнца, да еще Черного Солнца? Вот он, крест с загнутыми концами, инкрустирован черной медью на золотом диске пантакля. Многомудрые иудейские, сирийские, халдейские маги пренебрегали этим знаком северных варваров, к стати, весьма сильных в солнечной магии. Глупое чванство! Волшебную силу и знание ее стоит черпать отовсюду. А чужое своему не помеха. Вот она, добрая старая звезда Соломона, на обороте амулета: вверх ногами, внутри --козлиная морда Самаэля, в пяти лучах - рога, уши и борода.

Тем временем серебряное тело Симурга приобрело цвет и сияние расправленного золота. Песья голова стала остроухой, с мощным орлиным клювом, головой грифона. Хвост покрылся золотой чешуей, стал раздвоенным, рыбьим. С грозным ревом и клекотом небесный зверь устремился на пришельцев. Валент невозмутимо выставил вперед оловянный с топазом перстень Юпитера. С пантакля по-прежнему ухмылялся козломордый Самаэль. Снова полетели стрелы и копья, но уже не бесшумными лучами, а грохочущими молниями. Оглушительный крик боли разнесся в голубом небе над белыми вершинами.

Охваченный яростью раненого льва, диво-зверь разметал бы дерзких людишек. Но навстречу ему уже взмыли два черных крылатых пса. Аграм Вишап выхватил меч, раскинул руки и в следующий миг взлетел черным рыбоголовым драконом. За ним поспешил на нетопырьих крыльях, дико завывая и размахивая мечом, Мовшаэль. Черный меч, скованный в кузнице Вельзевула, свинорожий демон украл. В когтистой же лапе князя-дракона был родовой клинок потомков царя-змея.

Подбадривая друг друга лаем, шипением, бранью, четверо набросились на Симурга. Даже вместе они уступали ему силой. Дракон был не больше псов, те - всего-то с медведей, демон - не намного превосходил человека и к тому же трусил, норовя не так биться, как шуметь, нападать же только сзади. Но боль от ожогов терзала могучего птице-зверя, а сила его вытекала вместе с кровью из многочисленных ран. Словно гиены на израненного льва, бросались четверо на него, настойчиво отгоняя к восточной вершине, пока вконец обессиленный Симург не скрылся за ее каменно-ледяной оградой. Не рискнув последовать за ним, они покружили с торжествующими воплями, и полетели назад под приветственные крики сванов.

Повинуясь Валенту, сваны доставали из заплечных мешков таинственные массивные предметы из черной меди. Это их отливал и выковывал на пару с Мовшаэлем Важа-кузнец. Теперь демон, используя вместо наковальни обломок скалы, а вместо молота собственный кулак, пылавший огнем, скреплял эти детали. И вот уже на льду лежало огромное черное кольцо с длинным заостренным стержнем внизу. В кольцо был вставлен крест с загнутыми против солнца концами. Общими усилиями, с помощью веревок кольцо подняли. Мовшаэль, сопя от натуги, надавил на нижний край, и стержень, вдруг необычайно раскалившись, прожег лед, вошел в скалу и засел в ней.

Простирая руки к своему творению, Валент начал читать заклинание. И колдовской знак вдруг стал раскаляться, наливаться неведомой силой. Вокруг черного металла разлилось красное сияние. Оно заполняло все промежутки внутри кольца, окружало само кольцо. Вскоре сооружение стало казаться огромным красным диском, на котором был прочерчен зловещий черный знак. Внизу, в долинах, тысячи людей - горные аланы, сваны, абасги, колхи, степные сарматы - замерли, с изумлением и тревогой глядя на знакомую вершину. Над Эльбрусом взошло Черное Солнце!

В безмолвном смятении, почти в ужасе глядели Таргва и его дружина на дело своих рук. Но души троих, что привели их сюда, переполняло торжество. Отсюда было видно все: закованные в лед вершины, глубокие долины, леса - от синей глади моря до зеленого моря Великой Степи. Никакой географ не мог бы составить столь совершенную карту - разве что бог мудрости, взирающий с неба. И трое казались себе даже не богами - титанами, соперниками богов. Разреженный горный воздух пьянил сильнее вина, будил самые дерзкие мысли.

Центурион Юлий Максим был как никогда полон веры в свои силы, в величие и непобедимость Империи. Вскоре весь этот край станет римскими провинциями. Иверия, Алания, Роксолания... И это лишь начало великого деяния, доступного одним только римлянам - покорения мира! А он, Максим, если не погибнет во славу Рима и божественного Нерона-Домициана, то непременно станет легатом, наместником провинции, консулом - как будет угодно благой и мудрой Судьбе, то есть, Богу, чьи дары надлежит принимать с мужественным спокойствием и верой в совершенство мира, который станет еще совершеннее под властью лучшего из императоров - воскресшего Нерона.

Аграм уже принял человеческий облик, но глядел на раскинувшийся внизу мир глазами вишапа - вольного, могучего и безжалостного. Теперь он отплатит всем губителям рода Мурацани! Ни в каком ущелье не укроются все эти воины Солнца... Мы для вас, спасителей человечества, гады? Так будем мстить всему роду человеческому! Не спасения и свободы он заслужил, а огня, меча и оков.

Превыше всего и вся вознесся духом Клавдий Валент. Что мудрому эта земля внизу и небо вверху? Презренная материя, способная порождать лишь грязь и мерзость. Что ему погрязшие в ней людишки? Иудейские, сирийские, вавилонские денежные мешки; тупые римские вояки; самодовольный и тщеславный Нерон в очередном теле. А под ними - муравейник рабов, еще более тупых и трусливых. Философы болтают о совершенстве мира, благе человечества! Все совершенное и благое - там, над небом, в сфере чистого духа. А здесь - лишь в душах немногих избранных, достойных Высшего Света. Прочее и прочие - только средство для их возвышения.

Но откуда эта неясная тревога в сердце великого мага? Какие-то всадники выезжают из долины Баксана. Муравьи, мыши! Валент напряг духовное зрение и ясно увидел: к подножию ледника движется маленькое солнце - Огненная Чаша Колаксая.

-- Внизу росы! Спустимся к Скованному. Его цепь распадется только ночью, - сказал чародей.

-- Пусть посмеют тронуть нашего Амирани! Ни один степняк не уйдет живым с Эльбруса! - воинственно зашумели сваны.

Вскоре на вершине, у черно-красного знака остались только двое крылатых псов.

За ледниками и каменной стеной восточной вершины скрывалась чудесная долина. Тут было тепло, почти как на колхидском берегу. Все, чем богаты кавказские леса, росло здесь: тис и самшит рядом с пихтами и дубами. Среди деревьев бродили олени и зубры. Лакомился виноградом медведь. Из небольшого зеленого озера к единственному проходу в стене устремлялся поток, чтобы ледопадом застыть на восточном склоне. У озера стоял большой, просто сложенный каменный дом с высокой башней, похожий на дома горцев. Мягкий белый свет озарял его, наполняя сиянием всю долину.

На лужайке возле дома лежал, раскинув крылья, Симург. Снова приняв облик небесной собаки, он тихо поскуливал. Прекрасная златоволосая женщина средних лет водила руками над его многочисленными ранами, и те понемногу затягивались.

-- Что они с тобой сделали, песик! Рвали зубами, рубили... Отец, прогони ты их с горы! Громом, молниями... Ты же можешь! Это я разве что дождь или снег пошлю, - обратилась женщина к величавому старику, одетому во все белое. Грива седых волос падала на его белую, как облако, бурку, белоснежная борода укрывала грудь.

-- Могу, мать. Но не стану. Не все, что можешь, стоит делать. Особенно, когда можешь много.

"Отец", "мать" - так они звали друг друга, хотя старик был женщине не только мужем, но и сыном. От него она родила могучего небесного кузнеца, а от того - младших богов, беспокойных и отважных воителей. У всего этого рода едва хватало сил, чтобы защитить мир от подземного владыки, брата-близнеца старика. Северные горцы звали старика Тха Великим, южные - Гмерти Мориге, сарматы - Богом Богов, а венеды - Родом-Белбогом.

-- Почему же не стоит, сынок? - спросил его сидевший под дубом старичок с бородкой и сиявшими по бокам островерхой шапки серебряными рогами. - Ты же у нас самый могучий, справедливый, всевидящий... Так смертные говорят.

-- А еще говорят: самовластный, несправедливый, завистливый... И спорят: всемогущий я или всеблагой? А эти скованные, значит, узники мои, страдальцы безвинные. Смертные-то не помнят, что те страдальцы на воле творили. И не знают, что они могут натворить... Ну, смету я этих наглецов молниями. И будут их люди звать героями, а меня - мучителем. Нет, пусть сваны сами поймут, что неправы.

-- Так явись им, убеди! - сказала женщина.

-- Я - бог, да еще наивысший. Меня или чтят и во всем верят мне, или ненавидят и ни в чем не верят. Убедить смертных может только смертный. Да он уже спешит сюда. Избранник наш, Ардагаст, царь росов.

-- Он ли убедит, а вот если Скованный и впрямь с цепи сорвется... Вместо этой долины будут здесь ворота в пекло. Мы-то улетим, а на эти горы, на леса, на селения как хлынет огонь да нечисть всякая! Всему погибель настанет - лесам, зверям, людям, - вздохнул старичок.

-- А вот до этого я не допущу. Вырвется Скованный - выйду на битву. А ты, мать, крепи гору, чтобы не прорвалось снизу пекло, - решительно произнес владыка неба.

-- Ты, Ладушка, лучше песика полечи. А недрами земными займусь я. Я-то не воин, зато чарами много чего могу... И зачем было этих скованных на земле оставлять смертным на соблазн? Отправили бы всех в преисподнюю, - сказал старичок.

-- Такие все пекло взбунтуют. И пойдет братец Чернобог снова на небо приступом, - возразил старик. - Ну, оставайтесь тут, а я пойду на башню. Сюда уже нечисть и идет, и летит со всего Кавказа. Да еще младшие боги нам на помощь скачут. Не наделали бы чего сгоряча.

Отряд Ардагаста шел в гору по леднику. Кони остались внизу, на обширной поляне. Сапоги почти не скользили: все подвязали к ним плетеные кожаные подошвы с деревянными шипами. И все же приходилось помогать себе мечами, секирами, копьями. Шли лучшие из росов: русальцы, амазонки. Волх и его нуры уже успели соколами слетать к вершине и теперь волками взбирались по снегу. Молодежь шла за Ардафарном. Зореславич с удовлетворением поглядывал на сына: умеет собирать и вести людей - значит, сможет быть царем. То ли дело Доброслав, тихий, застенчивый, держащийся не матери, так брата. Правда, рассудить людей умеет так, что и старики остаются довольны им, молодым. А ведь еще недавно кто бы у венедов стал слушать юнца, даже сына старейшины? Не было тогда ни царей, ни царевичей.

Обе волхвини, Ардагунда и многие из амазонок закутали лица платками по самые глаза после того, как Сарагас предупредил:

-- Эй, красавицы! Здесь, на ледниках, воздух холодный, зато солнце жаркое. Вы храбрые, как самки горного барса - станете пятнистыми, как они: лица совсем обгорят.

Ларишка, смуглая кожа которой еще больше загорела под степным солнцем, лица не прикрывала. Еще и посмеивалась над золовкой:

-- Ардагунда, ты что, на разбой собралась, соседских коней красть? Тогда спрячь заодно и волосы, а то больно приметные.

Многим подъем давался трудно. Разреженный воздух одних пьянил не хуже вина, другие, наоборот, утомлялись, делались вялыми, невнимательными к опасностям. От бескрайней сверкающей белизны вокруг болели глаза. Еще и мучила досада: опоздали! Горит-чернеет проклятый знак выше всех гор Кавказа. И все же, как могли, подбадривали друг друга. Мгер рассказывал:

-- Сегодня хороший день. Вардавар, день Аманора и Ванатура. Веселые боги, щедрые, вроде Ярилы или Диониса. Армяне сегодня обливают друг друга, рассыпают розы, выпускают голубей. Разве в такой день может случиться что плохое с хорошими людьми?

Шагавший впереди Сарагас беззлобно поругивал соседей:

-- На Кавказе самые отчаянные люди и самые большие попрошайки - сваны. Осенью, когда перевалы уже закрыты, берет сван мешок сухих груш и пробирается к нам. Хорошо, если голова и кости целы останутся. За груши много не наторгует, зато не один день будет наедаться бараниной и написаться медом и пивом: гость ведь! А иудей из Лахмульда тебе не то что груши - все на свете продаст, все у тебя купит, и так обманет, что заметишь, когда он уже за хребтом.

Вишвамитра, поглядывая кругом, важно говорил:

-- Да, это настоящие горы. Но Гималаи все равно раза в два выше.

Одним из последних в цепочке шел Шишок. Лешему приходилось труднее всех. Тут ведь не то что дерева - кустика, травинки нет. Хуже, чем в тундре или полуночных льдах. Там он хоть ехал верхом и не в гору. Однако лешак крепился: назвался груздем - полезай в кузов. Верный Серячок шел рядом, не давая усталому хозяину сбиться и упасть в трещину. Только сииртя Хаторо из рода Моржа веселила душу ледяная пустыня.

Но и усталость, и досада, и тревога отступали при взгляде на раскинувшуюся вокруг страну. Вершины, будто великаны в белоснежных шлемах и панцирях. Глубокие пропасти, лесистые ущелья, быстрые реки... Где жить великанам, как не тут? Вот уходят в степь Гипанис и Алонт, вот синеет море Ахшайна. И все это - горы, степь, море - кажется своим, таким же родным, как днепровские кручи и сосновые боры. Ведь всюду там живут люди, добрые и приветливые. Всюду хоть кто-нибудь понимает родную для росов сарматскую речь. Приди только к этим людям с добром, а не с грабежом и обманом. А войну и добычу и так найдешь - лиходеев всюду хватает.

Очарованный красотой и величием гор, шел, забыв об усталости, Пересвет. Вознестись над миром, к самой обители богов, словно птица или волхв - есть ли большее счастье для певца? И сама собой слагалась песня о том, как поднимались на священную гору не боги, не великаны - росы с Днепра. Поднимались, чтобы Гора Счастья не стала вратами пекла и престолом Чернобога.

Тем временем сваны, посмеиваясь над карабкавшимися внизу росами, сидели вокруг Скованного и расспрашивали его о славных делах минувших веков. Исполин говорил медленно, часто умолкал. Рассказы его напоминали уже слышанное сванами в песнях об Амирани. (Их пересказал великану пронырливый Мовшаэль, побывавший здесь раньше доверчивых горцев). Или же он описывал подвиги, свои и других хозяев гор, скорее похожие на бесчинства дэвов. Его из вежливости не прерывали. Вдруг чернокнижник сказал:

-- Славные воины и ты, о Скованный! Сейчас вы потешитесь: увидите, как эти степные бродяги покатятся с Эльбруса. Посмотрим, хватит ли у них смелости подняться снова?

Он простер руки вперед и вниз и зашептал заклятие. Волна холодного воздуха с нарастающей скоростью понеслась навстречу росам, взметая тучей снежную пыль. Ревущим зверем обрушился ветер на днепровских пришельцев. Обломки льда и мелкие камешки больно ударяли в лицо. Забивало дыхание, едва можно было услышать друг друга.

-- Быстро к тем скалам! Пересидим непогоду. Скорее, вот-вот лавина! - прокричал Сарагас.

Все поспешили под защиту каменного закутка. Только Шишок вдруг рявкнул:

-- Еще чего! Мы тут до ночи отсиживайся, а они сверху зубы скалить будут? А вот вам, песьи дети! - и засвистел, захохотал во все лешачье горло.

Валя в снег не успевших отойти к скалам, поднялся вдруг новый ветер, еще сильнее первого, и понесся навстречу ему. Оба ветра столкнулись, образовав чудовищный белый смерч. Он завертелся на месте, вырывая воронку, потом двинулся обратно к западной вершине - сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Еще немного - и сванам пришлось бы бросаться врассыпную, чтобы не быть унесенными, словно пыль. С большим трудом Валенту удалось направить смерч в пропасть на западном склоне.

Поединок с магом тяжело дался лешаку. С ног бы свалился, не поддерживай его Хаторо. Зато теперь Шишок стоял, подбоченившись, и довольно ухмылялся:

-- Что, чернокнижник, слаба твоя наука против лешачьего свиста?

Маги, волхвы и волхвини с улыбками переглядывались. Щадя самолюбие лешего, они не стали говорить, что вшестером помогали ему.

И снова отряд шел вверх по белой реке, застывшей в ложбине древнего ущелья, по которому некогда стекали огненные потоки. Не хлынут ли они снова? Вот уже и Хорс-Солнце клонится к закату. И все ярче горит сотворенное недобрыми руками Черное Солнце.

У подножия восточной вершины росы остановились передохнуть среди скал. Вдруг Ардафарн, поговорив с друзьями, подошел к царю и сказал:

-- Отец! Позволь мне с ребятами пойти в обход этой вершины на западную и сбросить оттуда этого Чернобожьего паука. Наша дружина здесь у Валента как на ладони. Но он знает и ждет вас, старших, а что нас с вами нет, верно, и не заметит. К тому же Вышко хорошо умеет отводить глаза.

Помолчав, Ардагаст положил руки на плечи сыну и сказал:

-- Нелегкое дело вы берете на себя. Но я бы сам в твои годы от такого не отказался, и твоя мама тоже. Я дал бы вам чашу, но подчинится ли она тебе, хоть ты и мой сын? А главное - за ней-то Валент больше всего духовным взором следит. Так что сами придумайте, как свалить этот проклятый знак. Идите, и пусть поможет вам Даждьбог! Сарагас, проведи их, а мы и сами дойдем.

Молодые росы мигом собрались вокруг царевича. С тревогой глядели на них родители, но никто и не подумал не пускать или отговаривать детей, да еще при всех. Только Вишвамитра сурово произнес:

-- Вы сами вызвались на подвиг, так не опозорьте имени росов. Мы создали росское царство, вы в нем выросли. По вам о нем и будут судить. Идите и помните: даже с Черным Солнцем сражаться можно лишь во имя Солнца, Даждьбога-Кришны. А Черному Солнцу место под миром, а не над ним.

-- Знак на вершине стерегут два крылатых пса. Сумейте справиться с ними прежде, чем они поднимут лай на весь Эльбрус, - сказала Лютица.

-- Собакам нюх отводить и пасти замыкать? Этому нашего Вышко учить не надо! - рассмеялась Милана и, вздохнув, добавила. - Глядите, дети, здесь вам не сад дяди Ардабура, хворостиной не отделаетесь.

-- Солнце-Царь, разреши мне идти с ними! Меня Валент тоже не знает. Кто такой Хаторо из рода Моржа? А я во льдах вырос, - сказал сииртя.

Ардагаст согласно кивнул.

Валент пристально следил за приближением росов, и все же не заметил, как от большого отряда отделился маленький и скрылся за восточной вершиной. Юные росы шли, обходя трещины, пробираясь между причудливых ледяных скал. Сердца замирали в восторге: на земле они или на небе? Обитель богов - вот она, слева, за этой белой стеной. Вскоре показался проход в стене с вытекавшим из него ледопадом.

-- Заглянуть бы туда хоть одним глазком, - вздохнул Гермий.

-- Сказано тебе, Ерема: нас туда не звали. И за какие это заслуги нас должны в рай пустить? Вон, на Белом острове только отец с Вышатой и побывали, - возразил ему Ардафарн.

Идти было все труднее. Холодный ветер крепчал, в нем явственно слышался то вой, то недобрый хохот. Кто может прятаться среди нагромождений камня и льда? Волки, люди, бесы? Сарагас вдруг побледнел, отер пот со лба.

-- Беда! Горные каджи, бесы-колдуны. Могут с пути сбить, ума лишить, бурю наслать, ночь в день обратить, а день в ночь.

-- А месяц с неба украсть и выдоить его вместо коровы? У нас про ведьм такое болтают, - усмехнулась Рада.

-- Зря смеешься, девочка. Я это все не от баб слышал - от тех, кто сам с каджами встретился и живым вернулся. Слышал и от мертвых. Бывает, являются их духи в горах и говорят: не ходи, там каджи, погибнешь, как я.

Внезапно шедший позади Гермий дико захохотал, потом в голос зарыдал. Побежал куда-то в сторону, споткнулся и заскользил вниз головой прямо в расселину. Еммечько сорвал с пояса аркан, один конец сунул Валамиру и, держась за другой, заскользил следом за Гермием. Тот корчился в припадке над самым краем обрыва, и только выступ скалы удерживал сына Хилиарха от падения. Недолго думая, Еммечько оглушил его, подхватил под мышки, закрепил аркан у себя на поясе и крикнул: "Тащите наверх!"

Не без труда приведя Гермия в чувство, Вышко зашептал над ним заговор. Вскоре юноша опомнился и растерянно проговорил:

-- Бесы, а такие красивые. Женщины особенно... Там, внизу, ручей, а вокруг трава, цветы...

-- Пропасть там и камни на дне! Ну, Ерема: собрался в рай, а чуть не попал к чертям в гости! Ха-ха-ха! - захохотал во все горло Валамир.

Хохот этот был уж слишком громким даже для его могучей глотки. Ардафарн с тревогой окинул взглядом лица друзей, замечая у кого нелепую улыбку, у кого обильно текущие слезы. Он быстро шагнул к Валамиру, встряхнул его за края плаща.

-- А ну, кончай! Не хватало еще тебя из пропасти тащить. Ребята, пошлем-ка эту нечисть, как на Днепре заведено!

И понеслись над ледниками такие слова, что у Рады покраснело не только лицо под повязкой, но и уши, а Сарагас лишь головой покачивал. Парни ругались по-венедски и по-сарматски, посылали каджей во все негожие места к Яге, всех чертей матери, кляли Чернобога и всю родню его. Вскоре незримые пакостники притихли, и маленький отряд двинулся дальше. Они уже вышли к седловине, когда стало внезапно темнеть. Вскоре кругом воцарился полный мрак. Лишь впереди и вверху горел знак Черного Солнца, потом и он померк. Ни звука не доносилось из тьмы, и от этого было еще страшнее.

-- Попались..., - обреченно вздохнул Гермий. - И факелы не из чего сделать - кругом лед да камни. А может, это мы ослепли? Вышко, скажи, ты же волхв!

-- Не слепоту они наслали... Тьму. Верно, даже не на всю гору. А колдуют целой сворой - одолеть трудно. Еще и собаки эти рядом. Нужно чаровать, чтобы хоть не залаяли, - ответил Вышко.

-- Рада, ты ведь умеешь руками светить, как мама, - сказал Еммечько.

-- У меня только дома выходит, а в лесу уже нет, - виновато вздохнула девочка. - Мама говорит, у нее тоже плохо получалось, пока совсем не выросла.

-- А ты попробуй, Радушка. Ведь у тебя даже в погребе выходило. Разве тут темнее? Давай, а я помогу, - юный волхв обнял ее за плечи.

-- А кто из темноты полезет, - на наши мечи напорется, - сказал, обнажая оружие, Еммечько.

Рада решительно вытянула руки вперед. Она чувствовала, как вливается в ее тело добрая, теплая сила от руки Вышко, растекается с плеч до самых ладоней. И вот уже загорелись мягким белым светом кисти рук, сначала слабо, неровно, потом все увереннее и ярче. Вскоре этот свет уже рассеивал мрак локтя на три впереди.

-- Спасибо, Вышко. Убери-ка руку. Ну вот, я и сама могу. И что бы вы, парни, без меня делали? - торжествующе улыбнулась девочка.

Связавшись арканами, молодые росы двинулись вперед. Сарагас, ведя их, вроде бы узнавал дорогу. Но почему-то на пути возникали завалы, другие незнакомые преграды. Чтобы их обойти, приходилось спускаться все ниже. К тому же все усиливался ветер, больно хлеща ледяной пылью лица, обжигая холодом. Наконец охотник, скомкав в руке шапку и пряча глаза, с трудом проговорил:

-- Эх, ребята, видно, не поможет вам здесь старый Сарагас. Я ведь не герой, как вы, я охотник. Ну кто станет подниматься на Эльбрус в темноте, в непогоду?

-- Неужели нашим отцам тоже сейчас так приходится? - сказал Валамир.

-- Вряд ли. На шестерых сильных волхвов нечисть, поди, так не набросится, - ответил Вышко.

-- Они там, может, со сванами бьются, с Валентом, а мы тут в трех соснах... в трех сугробах, будто пьяные, заблудились! - горячо воскликнул Еммечько.

-- Будем лезть наверх. Все время наверх, до самой вершины. Твоей секирой, Рада, будем ступени во льду рубить. А твоим гарпуном, Хаторо, за скалы цепляться и подтягиваться потом по веревке. Пошли, ребята! Позор нам будет, если опоздаем, - сказал Ардафарн.

-- Успеем. С тобой успеем. На Дунае труднее бывало. Куда этим каджам трусливым до римлян! - бодро отозвался Валамир.

-- Успеете. Если пойдете за мной, - раздался вдруг звонкий, чуть насмешливый женский голос.

Прямо перед молодыми росами, выше по склону стояла, непринужденно опираясь руками о две ледяные скалы, женщина дивной красоты, златоволосая, в легком зеленом платье. Ни холода, ни ветра она, видно, совсем не замечала.

-- Ага. Куда заведешь - в пропасть или к каджам, родичам своим, в пещеру? Ребята, хватай ее! - крикнул Гермий.

-- Погонитесь за мной, - тогда уж точно заведу! - рассмеялась она. - Ардафарн, заступись хоть ты за меня! Ой, до чего ты похож на своего отца - в тот день, когда я его увидела впервые! На перевале Чамар в Гиндукуше.

-- Пери Зарина... то есть, вила Злата! - удивленно воскликнул царевич. - Откуда ты здесь? Разве ты уже не царица аргиппеев на Урале? Что с твоим мужем, царем Санагом, и детьми?

-- Мой муж здоров и царство наше благополучно. А дети уже не маленькие. И почему бы царице иногда не вспомнить, что у нее есть крылья, и не полететь в знакомые места? Тем более, что у меня тут, на Кавказе, взрослый сын. Пасет овец на нагорье Лаго-Наки.

-- Шертоко, сын пастуха Шортана? Он славный воин и лучший наездник среди зихов. Жаль, что у нас, у царской семьи, с ним кровная вражда. Его отец ведь убил моего дядю, Тлифа-пирата. А дружинники отца потом убили Шортана, - сказал Еммечько.

-- Дядя твой, редкий негодяй, всем сумел досадить. Убил его не Шортан, а мезиль, лесной человек. Хорошо, что ты удался в другого своего дядю... Да и все вы - молодые, сильные, красивые! Люблю таких! - Она призывно улыбнулась, махнула рукой. - Идите же за мной, дети росов! Свети, Рада!

И они двинулись за прекрасной проводницей в гору, через лабиринт ледяных башен. А земля дрожала под ногами, падали и разбивались вдребезги куски льда, холодный ветер доносил запах серы. И вот уже во тьме проступил пылающий знак Черного Солнца. Внезапно вила крикнула:

-- Берегитесь! Псы летят!

Рада вскинула руки. В их мягком белом свете на росов устремились сверху два черных чудовища на нетопырьих крыльях, с разинутыми клыкастыми пастями и горящими глазами. Словно жуткие призраки, они нападали, не издавая ни звука. Еммечько прикрыл собой сестру, но не успел размахнуться мечом и был повален наземь. Девочка обеими руками всадила в загривок крылатой твари секиру, но вытащить ее не смогла. Подоспевший Ардафарн крикнул:

-- Ты лучше свети, а я его добью!

Рада простерла руки туда, где барахтались, сползая вниз по склону, Валамир и второй пес. Блеснул напоенный драконьим ядом клинок Хаторо, и тварь неподвижно застыла. Тем временем меч Ардафарна и акинак Сарагаса покончили с первой собакой. Еммечько и Валамир не без труда выбрались из-под лохматых туш.

-- Что же ты, волхв! Говорил: нюх отведу, пасти замкну..., - напустился на Вышко сын Сигвульфа.

-- Да у меня под конец сил хватило только голос у них отнять и дыхание огненное. Все каджи треклятые! А то бы эти дворняги летучие Раде сапожки лизали.

А Злата уже снова звала их за собой - все выше, к горящему красно-черному знаку. Росы с детства привыкли видеть "завивистый крест" на сорочках, полотенцах, оберегах. То был добрый солнечный знак, унаследованный еще от арьев, и вышивали его красными нитками. Но изобразить его черным, при том на красном, соединив два цвета смерти, еще и развернуть концы против хода солнца... Такое мог только самый нечестивый ведун, предавшийся Смерти и Тьме, готовый кости родной матери выкопать для злой волшбы. Не должно быть такой мерзости на святой горе! И потому самый вид зловещего знака придавал сил молодым росам.

Становилось все светлее, и вот уже отряд взобрался на плато западной вершины. Колдовская тьма, окутавшая северный склон и часть западного, осталась внизу.

-- Видите? Вы на западный склон забрели, а там, над истоком Гипаниса, - обрыв в сотни локтей. Вот куда вас каджи заводили, - сказала Злата.

-- Дошли, ребята! Дошли..., - с волнением в голосе проговорил Ардафарн.

-- Спасибо тебе, тетя Злата! - воскликнула Рада и бросилась, всхлипывая, на шею виле.

-- Словно на небо попали. Видите: весь мир под нами, большой и добрый, - очарованно произнес Вышко.

-- А вот и она - обитель богов. Доволен, Ерема? - Еммечько указал рукой на озаренную сиянием восточную вершину. Была даже заметна верхушка каменной башни.

Величие раскинувшихся внизу гор, степей, моря захватывало дух. Но солнце, красное Солнце уже скрылось на западе, и лишь алый костер зари догорал над ледниками. Сумерки опускались на мир. И только Черное Солнце торжествующе пламенело над ним, купаясь в облаках сернистого дыма. А снизу, с южного склона, доносились возбужденные голоса и видны были разноцветные вспышки.

-- Там, видно, бьются, и не мечами - чарами. А ну, хватит глазеть! За дело! Свалим эту нечисть! - приказал Ардафарн.

Сказать, однако, было легче, чем сделать. Рукотворное злое светило источало такой жар, что трудно было даже подступиться, несмотря на холодный ветер. Доспехи сразу раскалялись. К тому же, как заметил Вышко, от знака исходили еще какие-то злые чары. Выдерживать их сколько-нибудь долго и не погибнуть, можно было только с очень сильным амулетом. А ведь все казалось просто: черную медь, тем более разогретую, легко разрубить сталью. И тут Хаторо вытащил из-за спины гарпун и сказал:

-- Зацепим гарпуном. Тянуть будем все, рубить - по очереди. Пока не сломаем проклятую медь.

Ардафарн кивнул. Просвистел гарпун, зацепился за нижнюю перекладину креста. Воины разом натянули линь и принялись по одному подбегать к знаку и рубить мечами раскаленный металл. Рубили без доспехов, нанося один-два удара, еще и посмеивались: "Хороша баня!" Выплавленная с заклятиями и чародейскими примесями, медь поддавалась плохо. Но постепенно гнулась, покуда, наконец, не треснула. Стержень остался в скале, а огромное кольцо с крестом вместо того, чтобы просто упасть, вдруг словно обрело собственную волю. Взлетело в воздух, задергалось, норовя избавиться от гарпуна, но железо уже сплавилось с медью. Потом кольцо стало рваться в высь, так что воины вшестером едва удерживали его.

-- Вышко! Давай его лучше чарами, пока это чертово колесо нас не унесло! - крикнул Ардафарн.

Сын Вышаты, отпустив линь, поднял руки. Златоволосой женщиной-птицей взлетела вила. В два голоса напевали они песни, с которыми на Ярилу и Купалу скатывалось с горы огненное колесо - знак уходящего в нижний мир Солнца. Остальные подтягивали сильными молодыми голосами. В них слышалась твердая вера: Солнце, даже подземное - доброе, вернется оно к людям с добром, светом, теплом. Ни ночь, ни зима, ни смерть, ни зло не вечны.

Колесом, колесом

Солнышко под гору шло.

Заиграет Солнышко

На Купалу!

Черное Солнце металось, словно необъезженный буйный конь на аркане. Но, покоряясь силе добрых чар, постепенно опускалось и, наконец, покатилось колесом вниз по леднику, оставляя за собой след - чистый журчащий ручей. Только теперь росы отпустили линь.

-- Хаторо из рода Моржа Солнце загарпунил... Жаль, никто в земле сииртя не узнает. А узнает - не поверит. Разве что Абарис, великий солнечный шаман, - покачал головой низенький гиперборей.

Отряд Ардагаста вышел к подножию западной вершины, когда юные росы еще бродили во тьме по северному склону. Глазам дружинников предстал опутанный цепью человек-гора, а у его ног - настороженные, с оружием наготове воины в бурках и войлочных шапочках. Их предводитель - красивый, стройный, в черной бурке и красной чохе - гордо произнес:

-- Я - Таргва Палиани, царь сванов, избранный своим племенем. Я - враг всем недругам Солнцелобого Амирани. Кто ты, пришелец?

В руке царя блестел меч, а за спиной его торжествующе ухмылялись чернокнижник, князь-вишап и центурион. Зореславич поднял руку в степном приветствии и спокойно, с достоинством проговорил:

-- Я - Ардагаст, царь росов и венедов, избранный двумя племенами. Я враг всем, кто свою душу продает темным богам, а свое племя - Лысому Нерону, их рабу. Если ты не таков, царь Таргва, что ты делаешь на этой горе? И зачем здесь эти трое?

-- Я пришел сюда освободить Солнцелобого Амирани. Слышал ли ты о нем в своих степях?

-- Мы, росы, зовем его Даждьбогом, а еще Колаксаем, Солнце-Царем. Он рожден в пещере Ладой-Апи, Хозяйкой Зверей и Матерью Мира, от кузнеца Сварога. Он - младший из трех братьев, защитник людей и победитель чудовищ.

-- Верно, сармат. Но ты, видно, не знаешь: несправедливые боги приковали Амирани к этой вершине. Вот он!

Зореславич покачал головой:

-- Даждьбог был прикован к Мировому Дубу в преисподней Чернобогом-Самаэлем. А освободил его Перун-громовник. Вот где теперь Амирани! - Ардагаст указал рукой на красный диск солнца, уже скрывавшийся за западными вершинами. - А это - какой-то буйный великан. И если он скован богами, то здесь ему и место!

-- По-твоему, боги всегда правы? Ты, говорят, их избранник. То есть, раб и верный пес.

С тем же спокойным достоинством Зореславич ответил:

-- Рабом и псом я не был и не стану никому. Есть сила, что превыше богов - Огненная Правда. Лишь те боги добры, светлы и достойны поклонения, что следуют ей. Я не зря зовусь Ардагастом - Гостем Огненной Правды. Она - в трех дарах из небесного золота, обретенных Даждьбогом: плуге с ярмом, секире и чаше. Ни бог, ни царь, ни великий воин не может овладеть ими, если он неправеден. Слышал ли ты о них?

-- Я слышал о плуге, что упал с неба и достался нашему предку - может быть, и самому Амирани, - ответил Таргва и опустил меч. Его все больше привлекал к себе этот рос, совсем не похожий на дерзких и хищных сарматских находников.

Юлий Максим с интересом прислушивался к философствующим варварам. Ему знакомы были споры о Судьбе, что превыше богов, об огненной основе мира. Но больше всего он желал, чтобы эти царьки не поладили и скрестили мечи. Желал ради того, чтобы его просвещенные соотечественники и дальше могли спорить о Судьбе и мировом огне, не опасаясь сгинуть в огне варварского нашествия.

-- Небесный плуг и секиру я видел в пещере у порогов Днепра. А чаша - вот. Если ты уверен, что сам праведен, а дело твое - святое и правое, попробуй взять ее. Я был избран богами после того, как она далась мне, - сказал Ардагаст.

Златоогненным цветком распустилась в его руке Колаксаева Чаша. Как зачарованные, глядели на нее сваны, и сам Таргва вложил меч в ножны, и был готов уже шагнуть навстречу росу и протянуть руку, чтобы испытать себя небесным огнем. Но тут вперед выступил Аграм Вишап. Глаза его горели бешеной ненавистью, изо рта, утонувшего в черной бороде, вырывались полные ярости слова:

-- Кого ты слушаешь, царь Таргва? Это же раб, подручный царь Роксага роксоланского. А хозяин их обоих - вот! - он указал на Мгера. - Самозванный князь Арцруни и все его Братство Солнца. Братство подлых разбойников, убийцы женщин и детей, губители лучшего из родов Армении! Эту золотую плошку они сковали из обломков, украденных у мертвецов. Слушай их, царь сванов, и ты станешь одним из их рабов, и назовешься росом, как все эти бродяги, которых Ардагаст привел сюда со всего света. Каждый из них готов бросить свое племя к ногам Братства Солнца!

-- Не суди обо всех по себе и своему Братству Тьмы, Аграм Вишап. И не лги. Чаша Колаксая сама возродилась в руках Ардагаста, - мы этого не смогли бы. Мы не призывали истреблять ваш род. Наоборот, укрыли бежавших в царском дворце, и ты это знаешь, - спокойно возразил Мгер.

Аграм не лгал. За долгие годы он уверил себя, что причина всех его несчастий - Братство Солнца.

-- Вы спасали нас, князей Мурацани? Вы, учащие, что все должны быть равны и свободны и что князь ничем не лучше раба? Кто из вас не желал нам смерти? Ты, ублюдок князя и распутной мужички?!

Тень гнева легла на лицо Мгера.

-- Я презираю твою брань и твою ложь, Аграм Вишап. Но оскорблять мою мать, вырастившую меня честным человеком, ты не посмеешь. Ты, лазутчик римлян, пришел сюда, чтобы столкнуть в битве народы гор и степи. Но сначала ты будешь биться сам, со мной одним. Защищайся!

Рунный меч молнией выскочил из бронзовых ножен. Навстречу ему змеей выскользнул другой меч - вороненой стали. По клинку его вился зубастый рыбоголовый змей. Такой же змей, отчеканенный из серебра, вытянулся вдоль черных ножен меча. Следом блеснули два акинака. И вот уже четыре клинка замелькали молниями, высекая искры.

Немолодой уже Мгер опытной рукой уверенно отражал бешеные наскоки Аграма. Ни молодость, ни ярость, ни боевое мастерство не помогали князю - вишапу. Но по мере того, как слепая, нечеловеческая злоба охватывала Аграма, его тело менялось. Он не превращался в змея умышленно, как только что в бою с Симургом. Змеиная натура его предков-драконов сама собой рвалась наружу, подчиняя себе тело и дух князя. Его руки покрылись чешуей, ногти стали когтями. Потом чешуей оборотились одежда и доспехи. Лицо превратилось в зубастую рыбью морду. Сзади вытянулся хвост, а над плечами взметнулись перепончатые крылья.

На клинке Мгера золотым огнем вспыхнули руны. На черном мече Аграма ожил, запылал серебром вишап. Чудовищу не удавалось сломить защиту князя-мага. Но по мере того, как росло драконье тело Аграма, все длиннее и шире становился родовой меч потомков Аждахака. И вот уже уставшая рука Мгера, не выдержав очередного мощного удара, выпустила оружие. Черный клинок-вишап рассек ему висок, и князь упал с залитым кровью лицом.

С торжествующим шипением Аграм обрушил на упавшего последний удар. И тут вдруг черный клинок вонзился в снег, столкнувшись с кхандой Вишвамитры. Рыбья морда оскалилась в ехидной ухмылке:

-- Кто это посмел вмешаться в поединок? Ты, благороднейший воин Солнца?

-- Твой поединок не был честным, Аграм Вишап! - гневно загремел голос кшатрия. - Мгер - маг, и умеет оборачиваться, но он сражался в своем облике, а ты - в драконьем, и неравным оружием.

-- Я бился в своем облике. Ведь я - Вишап, потомок Аждахака!

-- А я - человек, потомок Ману, сына Солнца, и я одолею тебя, не теряя людского обличья! Я беру у тебя лишь этот, последний удар. Если победишь меня - он снова твой.

-- Я убью вас обоих. Ненавижу вас всех, ваше Солнце! Черное Солнце со мной! - прошипело чудовище.

-- А со мной - Солнце-Кришна! Он - все доброе в этом мире, - ответил кшатрий.

-- "Кришна" значит "черный", не так ли, индиец? Тебя плохо учили ваши брахманы. Черное Солнце над тобой, поклонись ему! - глумливый тон Валента сменился повелительным. Некромант был уверен в своем превосходстве над тупым рубакой-варваром. Но тот ответил гордо и рассудительно:

-- Сейчас Кали-юга, Черный Век, и потому Господь Кришна черен. Но он снова станет белым, когда вернется Крита-юга, Золотой Век. А для этого он придет в облике Калкина, Красного Всадника, и огнем очистит мир от таких негодяев, как вы.

Ардагунда сжала плечо брата:

-- Останови их! Вишвамитра слишком благороден. Сожги эту тварь огнем чаши!

-- Твой муж обидится на меня. А сваны сочтут нас бесчестными трусами.

-- Да, пусть они сразятся! Посмотрим, на что способны вы, росы! - сказал Таргва, словно отвечал им обоим.

-- Харе Кришна! - прогремел голос кшатрия.

Князь-дракон был величиной с медведя, вставшего на задние лапы, но рядом с великаном-индийцем он не казался таким уж громадным. И меч его ненамного превосходил двуручную кханду, которую кшатрий уверенно держал одной рукой. Если Мгер лишь не отступал перед бешеным напором Аграма, то новый противник неуклонно теснил его с площадки на склон ледника, кончавшийся колоссальным обрывом. В черных глазах индийца Вишап увидел свою смерть. В отчаянии он взмыл в воздух и ринулся на противника сверху. Удар меча Вишвамитра отбил, но поскользнулся на льду. В следующий миг на него обрушилась чешуйчатая туша, сбила с ног, прижала к земле. Отбросив длинные мечи, ставшие бесполезными в такой схватке, соперники пытались достать друг друга акинаками.

Клинок Аграма сломался о чешую индийского панциря. Но у человека-дракона оставались еще мощные когти и острые зубы. Эти зубы то щелкали перед самым лицом Вишвамитры, то подбирались к горлу. Когти рвали его плотный шерстяной плащ, срывали пластины панциря, впиваясь в тело. Индиец сумел нанести врагу несколько ран, но чешуя была слишком прочна, а сама тварь - очень живуча. Противники неудержимо скользили по льду, пока, наконец, не свалились вместе с обрыва.

Отчаянно взмахивая крыльями, Вишап задерживал свое падение, но тяжелое тело индийца тянуло дракона вниз. Он пытался избавиться от врага, но тот вцепился в него мертвой хваткой, при этом по-прежнему не давая добраться зубами до горла и полосуя драконье тело акинаком. В глазах кшатрия не было ни страха, ни растерянности - лишь непреклонная решимость покончить с утратившим человеческий облик врагом, даже ценой своей жизни. Смерть не страшна кришнаиту, заслужившему себе лучшее рождение. У Аграма мелькнула отчаянная мысль: сложить крылья и разбиться вместе с ненавистным воином Солнца. Но... Холодная чешуйчатая тварь хотела жить. А человек-отщепенец из погибшего рода, давно предавший свою страну и не любивший никакой другой - ради чего он мог пожертвовать собой? Он погибнет, и некому будет мстить Мгеру, Артавазду, Арташесу, всей Армении, всему роду людскому!

Они не замечали, как летел к ним с занесенным адским мечом свинорожий демон. Но его увидели, несмотря на воздвигнутую Валентом защиту, Лютица с Миланой. Двумя орлицами взлетели они и набросились на Мовшаэля. Толстобрюхий бес неуклюже отмахивался мечом.

-- Валент! Убери своего демона. Пусть не лезет в бой! - громко сказал Вышата.

-- При чем здесь я? Мир полон демонов, - философски заметил некромант.

-- Какой демон? Пузатый и рожа, как у кабана? Убери его, или будешь иметь дело со мной! - грозно произнес Таргва.

Валент пожал плечами, взглянул на царя сванов, словно на задиристого мальчишку и послал мысленный приказ. Мовшаэль с облегчением улетел прочь и спрятался среди скал.

Барахтаясь в воздухе, противники неудержимо приближались ко дну пропасти, где торчала острая, похожая на огромный клык, скала. В самый последний миг вишап оказался снизу. Каменный клык пронзил насквозь его тело и больно ударил в грудь Вишвамитру. Панцирь индийской стали выдержал удар, но кшатрий потерял сознание. А дракон, издыхая, все еще рвал когтями его залитые кровью руки и плечи.

Юлий Максим прятал довольную улыбку, уверенный в гибели Вишвамитры. Сейчас днепровские варвары бросятся мстить кавказским за одного из лучших своих воинов. Первыми ринутся в бой амазонки - ведь погиб их священный царь. Но росы с достойной римлян выдержкой стояли на месте. И с ненавистью глядели не на сванов - на Максима с Валентом. С каменным лицом застыла Ардагунда. Жив ли муж? А дети, посланные на опасное дело? Не знать было страшнее, чем стоять над родными телами.

-- И с такими друзьями ты собрался спасать Солнцелобого Амирани? - с укором взглянул в глаза Таргве Ардагаст.

Тем временем орлица-Лютица поднялась из пропасти, обернулась женщиной и сказала:

-- Не печальтесь, девоньки! Жив ваш царь, только сильно изранен. Милана им занялась. А тот гад напоролся на скалу, как упырь на кол.

-- Лошадка! Остаешься за меня! - бросила Меланиппе Ардагунда. - А вы поможете мне спуститься, - сделала она знак двум амазонкам и отправилась туда, где обрыв был пониже.

Спустившись с головокружительной высоты на связанных арканах, царица амазонок поспешила к мужу. Тот уже пришел в себя, хотя потерял много крови. Всхлипывая, Ардагунда припала к его могучей груди.

-- Зачем ты так? Из-за какой-то гадины? Да разве он достоин честного боя?

-- Я хотел, чтобы все увидели: можно победить этих ползучих тварей без того, чтобы уподобиться им. И тут Кришна меня не оставил.

Когда женщины окончили перевязывать раны кшатрия и заговаривать ему кровь, Ардагунда оглянулась вокруг, и сердце ее снова наполнилось тревогой. Прямо под громадным обрывом опять начинался ледник, сползавший к подножию горы, где из него вытекал Гипанис. Гора дрожала все чаще, и с отвесных черных скал срывались глыбы льда и снега, разбиваясь внизу сотнями мелких осколков, игравших алмазами в лучах солнца. Не так ли появился весь нижний ледник?

-- Милана! Нужно перебраться подальше от обрыва. Если наверху начнется бой, да еще с чарами, нас тут завалит.

И две женщины потащили огромного мужчину вниз, к истокам Гипаниса. Это на его берегу стояла запустевшая крепость амазонок, где семнадцать лет назад Вишвамитра доказал свое право стать их священным царем. Тогда он ехал во тьме по узкому мосту, и лишь руки Ардагунды освещали ему путь...

Тем временем наверху Мгер, уже пришедший в себя, покачивал перевязанной головой:

-- Вай, сваны, до чего же вы просты! Какие негодяи вас сюда привели - видите сами. А что они вам готовят - спросите иудеев из Лахмульда, если не верите мне. Узнаете, каково жить под римлянами и их мытарями.

-- Мы пришли освободить Амирани.., - сказал Таргва, но в голосе его уже не было твердости.

-- Глядите, кого вы собрались освобождать! - громко сказал Иосиф бар Ноэми, выступая вперед.

Молодой маг простер руки к великану, все это время стоявшему безмолвно, словно статуя. Внезапно густые седые волосы исполина сделались прозрачными, как стекло. Люди ясно увидели остроконечную голову, изуродованную посредине глубоким шрамом, низкий лоб, мощные надбровные дуги, тяжелую челюсть. Только теперь сваны заметили: длинные кривые ногти исполина - на самом деле звериные когти.

-- Дэв! Огромный дэв, и ничего больше! - воскликнул кто-то из сванов. - Вай, Таргва Палиани, где был твой разум?

-- Там же, где и ваш! - огрызнулся царь.

-- А теперь глядите, кто идет ему на помощь! - воскликнул Иосиф.

Словно обретя зоркость орлов, люди увидели, как с юга, по безлюдным дебрям долины Ненскры, шли к Эльбрусу волосатые и рогатые дэвы с дубинами в руках. А с севера, по долине Малки, спешили их могучие одноглазые сородичи - вайюги. Издалека, с Гегамских гор и вольного Масиса летели, сбиваясь в стаю, вишапы.

-- Не верьте ему, он морочит вас! - вскричал Валент.

-- Это ты нас морочил, подлец и римский холуй! - гневно воскликнул Таргва.

Скрестив руки на груди, некромант высокомерно взглянул на сванов и росов.

-- Если морочил, то для вашего же блага. А оно, как и у всех варваров, в том, чтобы поубивать и пограбить. Хотя бы и вместе с дэвами. А вы, росы, опоздали. Ваше Солнце уже скрылось. Видите: там, в долинах, уже стемнело. А здесь светит только Черное Солнце, сотворенное мною! Настала ночь Вардавара. Скоро распадется цепь Скованного, а вы станете его воинами... или первыми жертвами. Судьбу мира, если ему дано погибнуть, ваш выбор уже не изменит.

-- Да! - загрохотал голос исполина. - Пришел наш час! Освободятся скованные богами - на Казбеке, на Демавенде, повсюду. Мы изгоним богов с земли и с неба. Мы, древние, могучие, вольные, будем снова владеть миром.

-- Ты опоздал, Бог Птиц Пернатых, - усмехнулся Иосиф. - Что теперь ваша тупая сила против магии людей? Я таких, как ты, еще мальчишкой умел зачаровывать. Этот вот колдун заставит тебя и твоих косматых вояк делать все, что ему нужно. Сначала пойдете на Алон бить сарматов. Потом - дальше на Восток, куда велит Лысый Нерон.

-- А если снова пойдете туда, - Ардагаст указал на восточную вершину, - будете биться с нами. И попробуете на себе Огненную Чашу. Боги для нас не так плохи, чтобы менять их на вас, знающих только свою силу.

-- Были и тогда среди вас наглецы, что лезли на нас. С дубинами и каменными топорами. Но становиться между нами и богами..., - великан угрюмо замолчал.

Валент заговорил, роняя слова холодно и безжалостно:

-- Когда я зачинал тебя, Иосиф, то думал лишь о своем удовольствии. Когда я дал тебе с твоим даром вырасти среди голодранцев, это была уже ошибка. С моими внуками я ее не повторю. Я знаю, где они.

-- Тебе нет места среди людей, Левий бен Гиркан. И наследников у тебя не будет, - побелевшими губами произнес Иосиф.

Лицо великого иерофанта дрогнуло. Старым иудейским именем его смели называть, и то наедине, лишь богатейшие из сынов Израиля.

-- Воины! Хватайте обоих - колдуна и центуриона! - раздался голос Таргвы.

Сваны шагнули вперед, но вдруг наткнулись на незримую преграду. Некромант вскинул вперед руки. Во всех семи его перстнях недобрым огнем горели самоцветы.

-- Жалкие рабы материи! Сейчас вы узнаете на себе силу семи светил.

Семицветное пламя встало стеной, ограждая черного мага, римлянина и великана, и двинулось на воинов, словно степной пожар.

-- Воины - назад, волхвы - вперед! - приказал Ардагаст. Ему подчинились все - росы и сваны. Вышата, Мгер, Иосиф, Лютица и Волх стали полукругом, преграждая путь колдовскому пламени. Посередине стоял Зореславич с Колаксаевой Чашей. Ее золотой огонь ударил в семицветную стену, разлился вдоль нее. Две огненные стены, - радужная и золотистая, сошлись в смертельном бою. Таял снег, кипела и поднималась паром вода. Все сильнее дрожала земля под ногами, клубами валил из трещин ядовитый дым, все громче ревели огненные дэвы в недрах горы.

Золотистая преграда колебалась, рвалась под натиском злого огня. И тогда волхвы оборотились зверями: Волх - седым волком, Мгер - львом, зверем Михра, Вышата с Лютицей - парой Великих Львов. Четыре могучих хищника сидели на задних лапах, воздев передние, и заклятия вырывались из их пастей, усиленные древней звериной мощью. Лишь Иосиф продолжал волхвовать в человеческом обличье.

Валент с Максимом презрительно захохотали. Варвары, полузвери, невежественные лесные колдуны! И они еще думают одолеть тысячелетнюю мудрость каменных храмов и папирусных свитков, одолеть Империю? Их удел - гибнуть, как звери, от рук охотников.

Семь разноцветных языков взметнулось над радужной стеной, и семь могучих демонов выступили из пламени. Ардагаст в детстве видел, как Валент со своим учителем Захарией вызывали демонов из войск светил с помощью сложного обряда, ублаготворяли их жертвами, усмиряли чарами, запугивали. С тех пор ученик Захарии так развил свою магическую силу с помощью Перстней Зла, что демоны являлись по первому же его зову.

Воинство Луны представлял Мовшаэль, бледный, плешивый и клыкастый. Демонический воин Марса, с красноватой кожей, оленьими рогами и когтями грифа, ревел бешеным быком и потрясал мечом-молнией. Холодно-прекрасен был воин Меркурия с серебристым полупрозрачным телом. Полыхал царственным гневом надменный демон Юпитера, чье тело было словно из стали, а рука сжимала меч с горящими письменами. Демоница Венеры, нагая и бесстыдно-красивая, поигрывала волшебным жезлом, сводящим с ума. Наиболее жутко выглядел воин Сатурна: темнокожий, со вторым лицом на затылке и еще двумя - на коленях, вооруженный косой. Сильнее же и опаснее всех был демон Солнца. Его огромное могучее тело цвета золота с кровью испускало невыносимый жар.

А позади этого, казалось, неодолимого отряда стоял человек в черной с серебром хламиде. Ветер развевал его длинные волосы, образуя черный ореол вокруг лица. Семью огнями пылали перстни на простертых вперед руках. Гордый и властный, он казался темным богом - повелителем всех светил, всех мировых сил. "Не Самаэль ли это?" - думали сваны, хватаясь за амулеты. А при виде солнечного демона сомнение закрадывалось в души воинов: с кем же здесь Солнце? "Кто хозяин в Риме - кесарь или этот всемогущий колдун?" - в смятении думал Максим. Его, воина, унижало бессилие его меча среди этой схватки магов и демонов.

Пышущий жаром кроваво-золотой великан надвигался на Ардагаста. Надменная, самоуверенная улыбка играла на губах демона, венец сиял на пышных золотых волосах. Пламя Чаши лишь на время сдерживало его поступь. Раскалялись доспехи, дымились подшлемник и одежда, пот заливал лицо. Хлюпала и кипела под ногами вода. Шаг за шагом Зореславич отступал.

-- Это я - Солнце-Царь! А ты - враг Солнца, царек, возомнивший о себе! - надменно вещали уста демона. Но твердым оставался дух царя росов. Воспитанник Вышаты помнил: перед ним - не воин Даждьбога, а один из сонмища духов Черного Солнца, способного слать лишь засуху, мор, смерть, возбуждать в душах высокомерие и тщеславие.

-- Все, преграда не выдержит! - крикнул Иосиф.

-- Не таких чертей били! А эти в духе не прорвутся, только в теле! - проревел лев-Вышата.

-- Русальцы, волхвы и оборотни - к бою, остальные - назад! - приказал Ардагаст.

Лев-Мгер поднял передней лапой рунный меч. Теперь он был подобен тому льву, на котором скачет в бой Михр. Волколаки собрались вокруг своего седого вожака. Обнажили мечи и акинаки русальцы. Сейчас у них не было жезлов, имевших силу лишь на Святки, Ярилу и Купалу. Но оставалось непревзойденное воинское искусство, из-за которого многие почитали их бессмертными и неуязвимыми. Их и послал вперед, сберегая простых воинов, Ардагаст. Известно ведь: с сильным бойцом легче справиться троим, чем тридцати, только мешающим друг другу.

Треснула и распалась золотистая преграда, и демоны ринулись на людей. Но уже не огненными духами, уязвимыми лишь для чар, а телесными существами. Их могучие тела с трудом, но можно было поразить сталью и даже зубами.

Амазонки, отступив, пускали в демонов стрелы, не так раня, как отвлекая врагов. Били из луков и сваны, с трудом сдерживая желание броситься в ближний бой. Но приказ златоволосого царя с далекого Днепра стал вдруг для них свят, как воля самого Белого Всадника.

Огромные, на голову-две выше людей, демоны при этом были весьма подвижны. Оружие так и мелькало у них в руках. Каждый мог бы сотню воинов скосить, как траву, но от нескольких отборных бойцов лишь с трудом оборонялся. Оленерогий демон Марса тщетно пытался достать мечом-молнией проворных волколаков. Мовшаэль пыхтел, отбиваясь от рунного меча Мгера. Этот меч, когда-то снесший на глазах лунного демона голову его собрату из воинства Марса, вселял в Мовшаэля ужас. Могучий демон Юпитера бился со львами - Вышатой и Лютицей, и даже его казавшаяся стальной кожа не выдерживала ударов могучих лап с острыми когтями, сами же оборотни с кошачьей ловкостью уходили из-под ударов адского меча.

Сигвульф рубился с серебристым демоном Меркурия. Временами готу казалось, что перед ним - высокий одноглазый старик. Среда - день Одина-Меркурия... Морочил его демон или сам Один явился сразить воина, отвергшего Валгаллу? Но даже Отцу Битв не мог уступить в таком бою германец, ставший росом. Рядом с готом бился Хилиарх, которому демон казался остробородым хитрецом в дорожной шляпе и с обвитым змеями жезлом. Змеи извивались, коварными ядовитыми стрелами рвались к эллину, но всякий раз натыкались на его быстрый клинок.

Сагсар с сыном Нежданом умело отражали взмахи страшной косы демона Сатурна. А Всеслав-дрегович с кушаном Хоршедом наседали на демоницу Венеры. Бесстыжая ведьма дразнила, отводила глаза, напускала мороки, являясь то красавицей, то чудищем, то матерью родной. Могла бы заставить друг друга зарубить, если бы Иосиф не разрушал упорно ее чары.

Тяжелее всего приходилось Ардагасту с Ларишкой. Тело солнечного демона еще сильнее полыхало жаром, слепило глаза блеском. Мечи, касаясь его огненной плоти, мгновенно раскалялись, обжигали руки. И даже пламя Колаксаевой Чаши лишь замедляло его мерную, уверенную поступь. Но царь с царицей, превозмогая боль и усталость, снова и снова рубили и кололи врага, и пылающее золотое тело его все чаще окрашивалось кровью из ран.

Захваченные боем, росы не замечали, что свет Черного Солнца стал вдруг неровным, колеблющимся. Валент чувствовал: на вершине что-то неладно. Но все его силы уходили на то, чтобы гнать в бой демонов, отнюдь не жаждавших умереть за своего повелителя. Да чего еще было ожидать от всей этой мрази человеческой - убийц, воров, распутниц, еще при жизни своими пороками уподобившихся бесам?

Споткнувшись о выступивший из-под талого снега камень, Ардагаст упал. С торжествующей самоуверенной улыбкой демон придавил ногой его меч и протянул руку к Огненной Чаше, стараясь взять ее снизу. От руки Зореславича, сжимавшей Чашу, остались бы одни обгорелые кости, если бы Ларишка, отчаянно вскрикнув, не снесла одним взмахом махайры все пальцы на руке у демона.

И в этот миг, словно на Купалу, покатилось с горы пылающее колесо. "Держи-и-тесь!" - раздались сверху молодые голоса. Дружным радостным криком отозвались снизу росы и сваны. Низвергнутое Черное Солнце неслось, пропахивая борозду во льду и камнях, прямо на золотого демона. Растерявшись, он утратил равновесие, упал и тут же был разрезан пополам. Направляя колесо, летела над ним птицедева, и золотые волосы ее реяли по ветру. Послушное ей и молодому волхву, зловещее творение Валента развернулось и покатилось вверх, на своего творца. С большим трудом сумел некромант отклонить его. Колесо завертелось, подскочило и свалилось в пропасть. На миг озарив ее до самого подножия горы, оно погасло, лишенное связи с питавшим его пекельным огнем.

На вершину Эльбруса опустилась ночная тьма. По небу рассыпались звезды, и серебряные рога месяца выглянули из-за туч. Демоны, обычно распоясывавшиеся с приходом ночи, теперь вдруг растеряли свою силу и дерзость. Даже Перстни Зла не удержали от бегства Мовшаэля и демоницу Венеры. Он ринулся в небо, она - в преисподнюю. Челюсти Седого Волка сомкнулись на запястье демона Марса, меч-молния выпал из его руки, и оленерогий бес был растерзан волколаками. Вышата с Лютицей повалили в снег и разорвали демона Юпитера. Меч Сигвульфа разрубил до пояса серебристое тело демона Меркурия. Неждан Сарматич подрубил колени демону Сатура, а Сагсар отсек упавшему бесу его двуликую голову.

Даже отчаяние не могло заставить Клавдия Валента пожертвовать своей бесценной жизнью в смертельном бою. Искренне презирая мир, он отнюдь не торопился его покинуть - возможно потому, что сам в нем отнюдь не страдал, не изведал ни бедности, ни рабства, ни темницы. Намереваясь бежать, маг позвал назад удиравшего Мовшаэля.

Но тут великан, до сих пор безмолвно взиравший своими огненными глазами на бой, словно пробудился. Схватки человечишек лишь развлекали хозяина горы. До их борьбы ему дела не было. Эти недомерки хотят его использовать? Пусть, лишь бы распалась проклятая цепь, а тогда уж он всем покажет... Он с радостью ощущал, как льется, ослабляя его оковы, сила Черного Солнца. И когда этот поток иссяк, а победа склонилась на сторону росов, Скованный решил не ждать, пока оковы снова кто-то укрепит. Изо всех сил рванулся он, сотрясая гору. Густые клубы сернистого дыма повалили из расщелин. Заточенные дэвы взревели так, что их услышали люди у Пяти Гор и в теснинах Алонта. Огромная лавина сорвалась, обнажая черные клыки скал, с западной вершины и ринулась вниз, угрожая похоронить под собой всех людей. Исполину же она была все равно, что снег, свалившийся с крыши.

Великан зло захохотал, ожидая, что людишки разбегутся, покатятся вниз, тщетно пытаясь спастись. Валент отбежал в сторону, уходя с пути лавины. Максим ринулся вперед с обнаженным мечом, камнем из балисты пронесся сквозь ряды сванов и исчез во тьме. Но росы и сваны остались на месте, послушные приказу Ардагаста: "Не бежать! Волхвы - вперед!" И волхвы, - кто в человеческом обличье, кто в зверином, - встали на пути громадной, переливавшейся в лунном свете белой стены. Ударившись в незримую преграду, стена повернула влево, к обрыву, и, не дойдя до него, наткнулась на другую преграду, воздвигнутую владельцем семи перстней.

Огромная масса снега, льда и камней заколебалась в тисках двух магических сил, затем подалась к краю пропасти и с грохотом обрушилась туда, сметя фигурку в черной с серебром хламиде. Вернувшийся Мовшаэль ринулся было вниз, но подхватить хозяина не успел. Вернее, побоялся сунуться под лавину. Тело некроманта упало на дно пропасти, а душа - еще глубже, вместо Высшего Света узрев адскую бездну. А лавина поползла дальше вниз, погребая под собой и труп чернокнижника, и бессильное уже колесо из черной меди, и скалу с насаженным на нее уродливым телом человека-змея. Она завалила бы и раненого кшатрия с двумя женщинами, но у Миланы хватило волшебной силы остановить белый вал, растерявший прежний напор, в двух шагах от них.

Хлюпая носом, улетал на восток толстобрюхий демон Мовшаэль. Его не радовало даже то, что порабощавший его перстень - серебряный, с сапфиром - остался под лавиной вместе с телом хозяина. Долететь бы до храма Тамар, утопить там печаль в сладком иверском вине... Кляня всех магов, пробирался вниз Юлий Максим. Его не преследовали: спускаться с Эльбруса среди ночи одному - почти верная гибель. А над обрывом стоял молодой черноволосый маг. Его губы чуть слышно шептали:

-- Скажи, отец, зачем тебе делать столько зла?

Много лет назад в Пантикапее мальчик Иоселе задал этот вопрос магу, тайком приходившему в их дом. Маг ответил: "Чтобы понимать добро и зло лучше, чем эта чернь, тебе, сынок, нужно еще узнать многое, чего она не знает, и знать не должна". Мальчик стал взрослым и научился многому. Кроме одного: презирать людей, среди которых родился и вырос.

Мгер положил руку на плечо Иосифа и тихо сказал:

-- Мы не освободили тебя от этого груза, Иоселе, да ты и сам не хотел. Но мы хотя бы разделили его с тобой.

Юные росы радостно обнимались с родителями. Словно братья, обнимались с пришельцами сваны, кое-как объясняясь с ними по-сарматски. Злата, обхватив за плечи Таргву с Ардагастом, говорила обоим:

-- Живы, мальчики, родные! А я больше всего боялась, чтобы вы друг друга не убили.

-- А ведь я мог победить тебя, рос. И меня, дурака, хвалили бы за это певцы, - сказал царь сванов.

-- И я мог сразить тебя. Только меня такая победа не обрадовала бы, - ответил Зореславич.

-- Вратами Гмерти Мориле клянусь, огнем твоей чаши клянусь: никогда сваны не поднимут оружия против росов. И никому, назовись он хоть самим Амирани, не дадут поставить на Эльбрусе этот проклятый знак! - взволнованно произнес Таргва.

Вверху, на башне над восточной вершиной, старик в белой бурке с довольной улыбкой сказал женщине:

-- Видишь, мать, я не ошибся в смертных. Кажется, они поняли: этот мир не такой прочный, чтобы каждый мог творить в нем, что вздумается. Приходится кой-кого и сковывать.

-- А кто его, мир, таким создал, как не вы с братцем? - ехидно заметил луннорогий старичок.

А огненноглазый великан молчал, набираясь сил для нового рывка. И тут все увидели летящего с юга могучего всадника на красном коне, в старинных доспехах, с мечом-молнией в руке.

- Здравствуй, Мгер! Ты уже свободен? Погоди, сейчас я разорву проклятую цепь, возьму свой меч, и мы с тобой перевернем вверх дном этот мир!

-- И не вздумай! А разорвешь, так я с тобой первый биться буду, хоть сюда и скачут двое из младших богов! - отрезал всадник.

-- Ты, Мгер, единственный, с кем я не хотел бы сразиться, - вздохнул великан и умолк, словно окаменел.

Древний Мгер опустился на гору, почтительно приветствуемый воинами. А по небу уже летели еще два всадника. Один - на белом коне, с копьем, в белой бурке, с молодым веселым лицом. Другой - суровый, бородатый, на темном, как туча, коне, в черной бурке. В руке его сияло грозовым огнем необычное оружие: многохвостая железная плеть. Увидев их, воины разразились приветственными криками на нескольких языках.

-- Ярила! Аорсбараг! Белый Всадник!

-- Перун! Ортагн! Иахсар, гроза дэвов!

Два бога опустились вслед за древним героем. Таргва поклонился и сказал:

-- Слава тебе, Белый Всадник! Что же ты не удержал нас от этого похода? Ведь мы приносили тебе жертву перед ним.

-- Жертву? Что-то не помню, - пожал плечами младший всадник.

-- Скажи лучше, загулял, - усмехнулся бородач.

-- Да нет. Разве не знаете: жертва, принесенная ради злого дела, уходит к темному богу? Особенно, если ее направит к нему злой колдун. Он ведь с вами был? - спросил Белый Всадник.

-- Был. Теперь он там, в пропасти, - опустив голову ответил Таргва.

-- Вот и хорошо. А то я уже думал вас вот этим поучить, чтобы не путали Солнце с черной медяшкой, - помахал своей огненной плетью Громовник. - Мы с братом поскачем на северный склон - бить вайюгов. Наш младший брат сюда не прилетит: здесь и так два его избранника. - Он указал на Ардагаста и древнего Мгера. - Вот и идите с ними на дэвов. А вишапов проучит Симург.

Оба всадника взмыли в ночное небо и полетели за седловину. А люди двинулись вниз. Впереди, оставляя глубокие следы в снегу, ехал Мгер-герой. Только снега и камни святой горы и могли вынести тяжесть его коня. А в небе летел, блестя серебристой шерстью, огромный крылатый пес. Два знамени развевалось над отрядом: красное с золотой тамгой и желтое знамя - лев с серебряными челюстями. Россыпью самоцветов играли в лунном свете льды Эльбруса, и легко было на душе у воинов, знавших твердо: их дело свято. Звенели гусли Пересвета, и радовала слух дружинников сама собой слагавшаяся песня. А Меланиппа заботливо следила: не покатился бы муж-певец с ледника вместе с гуслями.

Отряд достиг подножия ледника, когда скопище дэвов и каджей уже шло по перемычке между горой и хребтом. Росы успели вскочить на своих коней, а сванам, чьи кони остались в долине Ненскры, пришлось биться пешими. И закипел на перемычке яростный бой. Стрелы амазонок разили косматых великанов издали, копья и мечи сванов и росов - вблизи. На упавших дэвов тут же набрасывались серые бойцы Волха. Ослепительно блестя, сеяли смерть грозовой меч древнего Мгера и рунный клинок Мгера-князя. нещадно жгло врагов пламя Колаксаевой Чаши. Перед силой волхвов не устояло темное чародейство каджей. А в небе Симург бился со стаей вишапов, и изуродованные драконьи тела падали прямо в гущу сражавшихся. На земле же низенький, но сильный Шишок усердно орудовал дубиной, жалея лишь о том, что поблизости не было ни одного дерева, чтобы встать рядом с ним в полный лешачий рост.

Еще до рассвета дэвы обратились в бегство. Тут-то и показал, наконец, себя леший, в таком же великанском обличье гоняя их по лесу увесистой сосной. Тщетно рвал на вершине цепь их громадный сородич. В эту ночь предупрежденные князем Мгером и жрецами Солнца кузнецы били по наковальням, чтобы скрепить ее. К утру бой стих. Ускакал в свою пещеру древний Мгер. Улетел на вершину Симург. Неся с собой тела павших, победители спустились в Терскол. Здесь, на пиру, Ардагаст с Таргвой решили: идти с войском к Вратам Аланов, в тыл римлянам. Царь сванов, малость хвастая, обещал выставить двести тысяч войска, но Зореславич предложил быстроты ради собирать только конные дружины.

Они шли из долины в долину, через высокие перевалы, а слава победителей дэвов летела перед ними. И поднималось племя за племенем, спеша послать лучших своих бойцов под красный стяг Солнце-Царя, под желтое львиное знамя. Но раньше всех на восток, в теснину Алонта принесла эту славу орлица-Лютица.

На дне глубокого ущелья бешеным драконом ревет, перекатывая валуны, Алонт, такой широкий и спокойный на равнине, где пасутся стада аланов, чьим именем названа эта теснина. Над ущельем в вышине белеют снега Казбека. Говорят, там тоже томится скованный исполин, а перед ним застыл окаменевший вишап, которому боги не дали сожрать беззащитного гиганта. Ущелье перегораживает стена из массивных дубовых бревен, окованных железом. Ни огнем, ни тараном не взять ее, да и не умеют степняки делать стенобитные машины. А над правым берегом, на неприступной скале стоит каменная крепость Кумания - обитель Тамар Всеисцеляющей, чей храм ни один воин не посмеет осквернить, из страха лишиться храбрости и мужской силы.

Когда сарматы подошли сюда с севера (в тот самый день, когда сваны и росы взбирались на Эльбрус), над заостренными бревнами стены они увидели гребенчатые шлемы римлян и островерхие, восточные - их иверских и албанских союзников. Степняки двинулись на приступ. Пока одни с коней засыпали стрелами защитников, другие лезли на стену с помощью арканов и наскоро сколоченных лестниц. И тут из крепости в орду полетели тяжелые камни, сосуды с горящей нефтью и большие, пробивавшие насквозь воина в панцире или коня, стрелы. Там, в Кумании, римляне поставили несколько катапульт и балист. Устлав трупами дно ущелья, сарматы отступили.

Проходил день за днем, но степняки не возобновляли штурма. Только перестреливались с защитниками из луков да вызывали их на поединок. На вызовы охотно откликались иверы, албаны и горцы, хотя побеждали чаще сарматы. Римляне же отвечали, что в одиночку будут сражаться лишь с тем, кто сумеет разгромить весь легион. Рубрий недоумевал: чего ждут варвары? Куда делся их предводитель, царек росов, оставив вместо себя какого-то беглого раба? Обещанный некромантом "сильный союзник" не появлялся, зато среди союзников-кавказцев бродили слухи о сражении богов с демонами на Эльбрусе, об участии в нем Ардагаста и возвращении его с могучим войском.

Тем временем в храме Тамар ночи напролет царило веселье. Горным потоком лилось вино, звуки музыки сливались со сладострастными выкриками. Бойкие, красивые и искусные в любви жрицы услаждали римских командиров, иверских и албанских князей, немногим уступая храмовым блудницам Астарты и Кибелы из южных городов. Никто, однако, не заходил ночью в само святилище, где всегда были наготове накрытый стол и роскошное ложе. Легат предупредил: если кто-то из его людей станет "избранником" и жертвой Всеисцеляющей, жрицы быстро убедятся, что Рома, богиня Вечного Города, сильнее их владычицы.

А по другую сторону стены было неспокойно. О том, что произошло на Эльбрусе, Хор-алдар узнал от орлицы-Лютицы. Предводители войска решили ждать, пока Ардагаст с горцами не выйдет в тыл римлянам. Однако степные и горные удальцы томились от бездействия. Да не обморочила ли князя залетная ведьма-птица? Стали затевать поединки не только с противниками, но и между собой. Особенно тут отличались вайнахи. Не знавшие над собой в своих глухих ущельях ни царей, ни князей, они шли в поход за выборными вождями, молодыми и отчаянными, как и их дружинники. Эти молодцы рады были оказаться подальше от строгих родовых старейшин и старались не уступать степнякам ни в чем - в том числе и в дерзости и драчливости.

Вайнахи быстро сошлись с Андаком и его приятелями. Ловкий, красивый, наглый, доходивший до края света в набегах - всякому хотелось походить на него. Князь со своими старыми и новыми друзьями бесчинствовали в стане и соседних селениях так, что Хор-алдар уже думал проучить кого-нибудь из них плетьми. И тут к нему заявился сам Андак с вайнахскими вождями и взялся пройти горными дорогами через земли хевсуров в тыл врагу. Главный вождь был только рад удалить безобразников из стана. Однако предупредил:

-- Хевсурские селения не жечь и не грабить. Пусть воины-хевсуры знают: мы враги не их племени, а римлянам... И еще: пусть с тобой пойдет царевич Доброслав с двумя десятками царских дружинников.

Андак кивнул с невозмутимым видом:

-- Все сделаю, Хор-алдар. И царевичу поход будет на пользу. Мы ему поможем стать настоящим мужчиной. Правда, кунаки?

Чернобородые горцы осклабились. По правде сказать, князь был вовсе не рад такому спутнику. Мало того, что Борислав, младший сын Андака от венедки, души не чаял в этом мягкотелом царевиче. Так теперь Доброслава поставили чуть ли не в надзиратели - ему, более знатному, чем сам Ардагаст! А случись что с царским сынком - все решат, что он, Андак, подло отомстил за тестя, Сауаспа Черноконного.

Отряд двинулся вверх по Джерахскому ущелью, потом перевалил в долину реки Ассы и пошел по ней вверх, мимо редких аланских и вайнахских аулов. Князь не обижал своего троюродного племянника. Зато старшие Андаковичи и вайнахи всячески поддевали Доброслава. Чтобы доказать им свою отвагу, юноше приходилось взбираться на крутые скалы, в одиночку идти на горного барса или стаю волков. Было страшно и трудно, но царевич не подавал виду. По нему, Ардагастовичу, горцы судили: так ли храбр его прославленный отец? Мало ли что споют степные певцы о щедром царе... И что это вообще за венеды, с которыми так охотно нынче роднятся росы? Говорят, трусливое лесное племя...

А по утрам болела голова: его, не любившего хмельного, усердно старались напоить. Но вот песни его нравились всем. И рассказы о далеких невиданных землях, где не бывал даже Андак, об их богах и могущественных чародеях. Все то, что Доброслав с детства жадно перенимал у волхвов. И с каждым днем все одобрительнее смотрели на царевича росов вольные, ни во что не ставившие царский род сыны ущелий.

Тем временем в стане сарматов творились дела темные и недобрые. По утрам вдруг Алонт стал приносить изуродованные трупы самых знатных князей. Сильные, красивые, отважные мужчины, лучшие в войске... На телах их не было ран от оружия, а на лицах застыла у кого ярость, у кого странная блаженная улыбка. Некоторые видели, как ночами бродил по стану призрак: черноволосая женщина дивной красоты, в платье тончайшей красной ткани. Одни из увидевших ее цепенели, не в силах даже подать голос. Другие поднимались и молча шли за ней. Наутро их находили в Алонте.

Одни из родичей погибших с гордостью говорили, что те стали избранниками богини любви и смерти - не самой ли Артимпасы? Другие, наоборот, твердили, что Тамар Всеисцеляющая прогневалась на сарматов и вот-вот нашлет на орду мор. Третьи, вспоминая старые кровные счета, обвиняли не богиню, а своих соратников. Пошли перебранки, посыпались оскорбления, зазвенела сталь. Когда же в реке нашли труп царевича аланов Аспара, рать оказалась на грани усобицы. Больше всего подозревали Сагдева. Своему отцу, "любимцу Артимпасы", он не уступал красотой и удалью, почему же за царевичем роксоланов не явилась богиня? И куда подевался его дружок Ардагаст, уже сгубивший царство аорсов? Не нападет ли он среди ночи не на римлян, а на аланов - прямо на царскую ставку?

С большим трудом Хор-алдар настоял на том, чтобы вместо народного собрания созвать тайный совет вождей. Воины напряженно прислушивались к доносившимся из шатра росского князя крикам и ругани. Наконец вожди вышли и объявили каждый своим воинам: князей губит богиня демоница, и одолеть ее можно только чарами. Какими - о том никто знать не должен. Воинам же надо быть готовыми к новому приступу в любое время дня или ночи.

Вражда в стане на время притихла, сменившись напряженным ожиданием. День прошел как обычно: поединки у стены, скачки, вечером - песни у костра. Но темнело, и даже к тем, кто вернулся, одолев какого-нибудь иверского князя в богатых доспехах, в души закрадывался страх и стыд. Враг, которого нельзя поразить самой лучшей сталью, от которого не защитит самый прочный панцирь. И кто - женщина? Не степнячка-воительница в кольчуге и с луком, а безоружная, почти голая ведьма...

Многие не могли заснуть этой ночью, теплой и безветренной. Тишину нарушал только неумолчный шум Алонта. Луна и звезды лишь изредка выглядывали из-за туч. Не спавшие видели, как вошла с юга в стан черноволосая женщина в красном. Беззвучно ступала она среди шатров. Сквозь тонкую ткань просвечивало стройное, здоровое тело, а сквозь него светило пламя костров. Смуглое горбоносое лицо было прекрасно и безжалостно. Смертью веяло от него, но оно манило, сулило неведомые наслаждения. Взгляд больших черных глаз, в глубине которых поблескивали две белых звезды, лишал воли, отнимал речь. Она проходила, а воины, большие, сильные мужчины, оставались неподвижными, со взглядами, прикованными к ней. Ее любили и ненавидели сразу, а она шла, с царственным видом принимая ненависть и любовь, и лишь губы шептали ей вслед: "Тамар... Артимпаса...".

Только один воин стоял у костра, гордо выпрямившись, со сложенными на груди руками. Светловолосый, гладко выбритый, он напоминал римлянина, хотя одет был в короткий сарматский плащ и темную иверскую чоху, из-под которой выглядывала кольчуга.

-- Я сама зову, кого пожелаю, и только лучших из мужчин. И никто не смеет противиться моему зову. Кто ты, что сам вызвал меня?

-- Я Каллиник, царевич Коммагены, воин и маг.

-- Знаешь ли ты, кого позвал? Я многолика и многоименна. Для вас я Артимпаса и Морана, для иверов - Тамар. Любовь и смерть, исцеление и мор, война и мир в моей власти. Меня радуют стоны влюбленных и крики умирающих. За ночь любви со мной платят не золотом, а жизнью.

-- Не все. Иные выходили от тебя живыми.

-- Да, боги или демоны. Или те, кто умеет сравняться с ними.

-- Я не бог и не демон. Я человек и хочу испытать тебя и себя.

-- Иди же за мной, царевич без царства.

Не говоря больше ни слова, шли они через стан, а следом за ними бесшумно кралась серой тенью молодая светловолосая женщина, одетая по-сарматски, с горитом и секирой у пояса. Чуть позже из стана, так же крадучись, вышли три десятка воинов и направились, таясь в тени скал, туда же - на юг, где над скалой чернели башни крепости.

От стана, разбитого у селения Ларс, где ущелье расширялось, до крепости был целый час ходьбы. Наконец богиня и царевич остановились у подножия отвесной скалы. Из окна башни свисала веревочная лестница. Вслед за женщиной-призраком, легко поднимавшейся по веревочным ступеням, Каллиник взобрался наверх и оказался в святилище, занимавшем нижний этаж башни. Всего два окна было здесь, и второе выходило на бесновавшийся внизу Алонт. Стены были увешаны коврами с вытканными на них обнаженными женщинами среди цветов и змей. Огонь на покрытом резьбой каменном жертвеннике освещал снизу статую богини. Нагая и крылатая, она прижимала к своим пышным грудям две чаши: одну из золота, усыпанную самоцветами, другую - из человеческого черепа. У стены стояло широкое, роскошно убранное ложе под балдахином, а рядом - обильно накрытый стол. Дымящийся шашлык соседствовал с золотистым инжиром, темно-красными гранатами и крупными гроздьями винограда. В чашах из цветного финикийского стекла таинственно переливалось вино.

Богиня легонько взмахнула рукой, и веревочная лестница исчезла за окном. Прислушавшись, Тамар недовольно скривилась и сказала:

- Я думала, эта ревнивая дурочка, что увязалась за нами, полезет следом и разобьется. Видно, решила подстеречь тебя внизу. Не дождется! Мужчины отсюда выходят вон туда,... а изредка туда, - со смехом указала она сначала на окно над Алонтом, потом на резные двери красного тиса. Из-за дверей доносились звуки флейты и тимпана, женский визг и мужской хохот.

Она снова чуть взмахнула рукой. Лестница летучей змеей впорхнула в окно и свернулась в дальнем углу. Богиня с царственной небрежностью уселась на ложе, будто на трон, слегка откинулась назад, опираясь на руки. Ее тело под полупрозрачной тканью на глазах превращалось из призрачного видения в живую, манящую плоть. Это тело властно звало к себе, кружило голову сильнее самого крепкого вина, дурманило больше ядовитого восточного зелья.

-- Правда, у меня здесь хорошо? Угощайся, воин. Тебе понадобится много сил. Вон в той чаше - возбуждающее, но ты ведь обойдешься без него? Ты очень веришь в свою силу. А еще в добро, в Солнце, в ваше Братство, в свою Коммагену... Вы, мужчины, во многое верите. Но все забываете, когда встретите Женщину. Я жду тебя! Я - твоя Артимпаса, твоя Мать-Коммагена. Со мной ты познаешь такое, что смерть перестанет тебя страшить - о, совсем не так, как в бою! И ты сам шагнешь туда, куда я укажу...

Она глядела на Каллиника, полная уверенности в своей безграничной власти. Две колдовские белые звезды таились теперь на самом дне ее черных глаз-колодцев. В таких колодцах порой обитают богини, а порой - чудовища. Это знал царевич-маг. Непринужденно усмехнувшись, он сказал:

-- Ты сильна, Тамар. И жилище твое роскошно. Но оно не сравнится с лесной поляной над рекой Стырью в земле венедов. Там, в святую ночь, полюбил я молодую лесовичку, что стала амазонкой. До меня она знала всего одного мужчину, а после меня - ни одного. За ее любовь не нужно платить смертью. Но мы готовы отдать жизнь друг за друга. Она не пошлет меня на злодеяние, и не заставит забыть о нашем святом деле. Так кто же из вас могущественнее?

-- Твой царь Ардагаст так же нагл и нечестив как ты, царевич без царства? Тогда он не выйдет живым отсюда,. если посмеет войти. Хоть он и избранник богов.

-- Ардагаст войдет в твой вертеп, только очистив его солнечным пламенем.

Две белые звезды вспыхнули злым огнем. Богиня встала. Красное одеяние ее исчезло. За плечами выросли крылья, ступни ног обратились в когтистые птичьи лапы. Черные волосы взметнулись ореолом вокруг лица, яростного, но по-прежнему прекрасного. С пальцев руки сорвались зеленые молнии, но у самой груди коммагенца бессильно погасли. В следующий миг короткое боевое заклятие отбросило хозяйку храма к стене.

Царевич принялся быстро взмахивать рукой крест-накрест. Косые солнечные кресты огнем вспыхивали в воздухе и приковывали к ковру руки, ноги, крылья Тамар. Демоница рвалась, извивалась, выкрикивала брань:

-- Мерзавец! Любовник Сета и змея Апопа! Навоз бегемота!

-- Ты не всегда была богиней, Тамар! Так ругаются в александрийских корчмах. Старухи там еще помнят Фамарь-Стервятницу.

-- Много знаешь, маг! Мовшаэль, кончай его!

Преграждая царевичу путь к лежавшей в углу лестнице, выступила из воздуха дородная фигура клыкастого демона с адским мечом в руке.

-- Так вот кто вышибала в этом притоне! Знаю, не все бросались в Алонт добровольно! - в руке Каллиника блеснул посеребренный клинок.

-- На меня, демона из воинства Луны - с лунным металлом? Да я тебя на шашлык изрублю и на алтаре поджарю! - взревел Мовшаэль и бросился на коммагенца.

Опрокидывая и ломая все, демон и человек метались по храму. Черный и серебряный клинки скрещивались, порождая яркие вспышки. Сдерживая натиск сильного, но неповоротливого беса, царевич ухитрился вынуть из-под плаща аркан, захлестнуть петлей точеную ножку перевернутого ложа и бросить другой конец в окно. Теперь все силы Каллиника шли на то, чтобы не подпустить противника к аркану. Демоница подбадривала своего защитника, ругаясь пуще прежнего. За дверями уже не веселились, а громко спорили: войти ли к богине без зова?

Мовшаэль уже оттеснил Каллиника к окну. Клинки мелькали над туго натянувшимся арканом. И тут на подоконник с легкостью рыси взобралась Виряна. Острая секира амазонки врубилась в бычью шею демона. Обливаясь кровью, бес рухнул. Следом упала в комнату сама воительница, едва державшаяся другой рукой за край окна. Упала и... провалилась сквозь бледную тушу беса. Нелегко убить простым оружием того, чье тело может становиться то плотью, то духом. Мгновенно обретя духовность, Мовшаэль только этим спасся от смерти. Нанеси ему удар тяжелая мужская рука, обезглавленный демон погиб бы окончательно.

-- Кто верует в меня - на помощь! - истошно завопила Тамар.

В святилище ворвались, потрясая оружием, четверо римлян, двое пышноусых иверов и чернобородый албанский князь. Кавказцы были в одних шароварах, римляне - в туниках, а один и вовсе голый, зато в шлеме и с мечом, будто герой, изваянный скульптором. Сзади почитателей богини подбадривали криками жрицы.

Загудела тетива, и нагой воитель первым упал со стрелой в груди. Следующая стрела настигла албана. Это, однако, не остановило прочих, разом бросившихся на коммагенца. Длинной спатой и акинаком он отбивался от их коротких мечей. А в окне уже появился с мечом в руке Сагдев, Олень-Черт. Рассмеялся, глянув на прикованную к стене богиню, крикнул: "Артимпаса с нами!", и бросился в самую гущу боя. В храм вбежали поднятые кем-то по тревоге легионеры. А навстречу им из окна прыгали сарматы, один за другим взбиравшиеся по аркану и сброшенной Виряной лестнице.

Незримый и бестелесный Мовшаэль стонал на полу. Когда же сарматы вытеснили римлян из храма во двор крепости, демон встал и принялся адским мечом рубить оковы Тамар. Огненные путы плохо поддавались черной стали из кузниц Вельзевула, и все же, когда сарматы вернулись, богине-пленнице почти удалось освободиться. Крылья ее трепетали, вздымая ветер, глаза пылали двумя раскаленными углями, с воздетых рук срывались зеленые молнии.

-- Святотатцы! Ублюдки осла и змеи! Всех вас лишу мужской силы!

-- Разве ты ее нам давала? Видел я Артимпасу у Золотой Горы. На тебя, куролапую, она не похожа! - рассмеялся в лицо демонице Сагдев.

Каллиник выступил вперед, готовый снова усмирить хозяйку храма. И тут прямо из стены в святилище шагнула молодая женщина с бледным лицом и распущенными черными волосами, в красном плаще, с мечом у пояса и плетью на руке.

-- Слава тебе, Морана-Артимпаса! - разом выдохнули, воздев руки, воины.

Воительница, намотав на руку длинные волосы Тамар, стала охаживать ее плетью, приговаривая:

-- Посмела выдавать себя за меня, мерзавка? Уж лучше бы за мою тетушку!

-- О-ой! Я же помогала людям! Исцеляла...

-- Только за большие жертвы. И от того, что сама и насылала. Совсем, как тетушка! Ступай в пекло, на самое дно! И ты, свинорожий пьянчуга, туда же! Да меч отнеси туда, где украл - я проверю!

Демоническая парочка мигом провалилась сквозь пол. Богиня одобрительно улыбнулась воинам.

-- Я рада за вас, сарматы. Вы одолели не эту жалкую бесовку, а то, что она будила в ваших душах: страх, раздор, недоверие. Идите же утром смело на римлян! А это блудилище разрушьте!

"Свято место не бывает пусто", - вспомнилась Каллинику венедская поговорка.

* * *

Росы и вайнахи ехали долиной Ассы. Впереди показались боевые башни селения Амга. Выпивший с утра Андак принялся наставлять Доброслава: что следует делать настоящему мужчине с пленными хевсурскими красавицами.

-- Хор-алдар велел хевсуров не обижать, - возразил царевич.

-- Так это, если они за оружие не возьмутся. Гляди!

Перед входом в селение ущелье перегораживала засека из срубленных деревьев и колючих кустов. На ней стояли хмурые молчаливые горцы в кольчугах и шлемах, с мечами, акинаками и круглыми щитами в руках. Ветер колыхал седые бороды испытанных бойцов.

- Видишь? Здесь одни старики и безусые юнцы. Лучшие воины все у Врат Аланов. Этих мы побьем без труда, селение сожжем, погуляем хорошенько...

-- Нет, дядя Андак. За них будет мстить все племя. Договорись со старейшинами о мире. Так сделал бы мой отец.

-- А я поступлю так, как сделал бы мой тесть, Сауасп Черноконный. Кто мне помешает, а?

-- Тогда я, дядя, буду защищать селение вместе с хевсурами, - тихо, но твердо сказал Доброслав.

Робкий, мирный, почтительный к старшим Доброслав! Такого Андак не ожидал. Еще и царские дружинники глядели на князя с явным неодобрением. Один из них сказал:

-- Делай, князь, как велел Хор-алдар, как у Солнце-Царя заведено.

-- Над нами, сынами гор, нет ни князей, ни царей! - крикнул кто-то из вайнахов.

-- А Солнце над вами есть? Или мы уже в преисподнюю заехали? - возвысил голос царевич.

С засеки раздался зычный голос:

-- Вайнахи, волчье племя, кого вы привели в горы? А вы, степные волки, знайте: здесь с вами будет воевать каждое дерево, каждая скала, пока вся ваша волчья стая не сгинет!

Могучий старик с седой бородой во всю грудь стоял, положив руки на рукояти меча и акинака и гордо, но спокойно смотрел на пришельцев. Хевсуры тоже не имели ни царей, ни князей. Старейшина здесь был и главным жрецом, и воеводой. В молодые годы старейшина Амги побывал в сарматской дружине и знал: долго воевать в горах степняки не любят.

Воины трех племен стояли, сжимая оружие, и все зависело от того, кто и на кого поднимет его первым. И тут вдруг с небес слетела большая орлица. Опустилась между росами и хевсурами и обернулась Лютицей. Волхвиня бросила наземь платок и обратилась к росам по-венедски:

-- Что еще, мужики, между вами бросить? Гребень, чтобы лес вырос? Или полотенце, чтобы река поперек ущелья потекла?

-- Будет еще всякая птица становиться между воинами... Кыш! - рявкнул хмельной Андак.

-- Птицы тебе мало? Я могу и львицей встать. Лютицей! - в голосе волхвини слышалась затаенная ярость грозой хищницы.

-- Платок женщины может остановить мужчин, даже начавших бой. Таков наш обычай, - сказал один из вайнахов.

Лютица громко заговорила по-сарматски:

-- Воины гор и степи! Вам что, не с кем сражаться? Ваш враг - римляне. Это их колдун хотел освободить и привести с Эльбруса Скованного, а с ним - целую орду дэвов, вайюгов и вишапов. Тех, кому враги - мы все, люди! Но Ардагаст, царь росов, разбил эту свору. Теперь он идет к верховьям Алонта, и ни одно племя не отказалось идти за ним. В руке его - чаша Солнца, а в ней - Огненная Правда. С ним вы или с теми, кто ссорит вас, чтобы потом всех сделать рабами?

Среди хевсуров не один старейшина понимал по-сарматски. На засеке зашумели, заспорили. Наконец глава селения произнес рассудительно и миролюбиво:

-- Эй, соседи! Зачем вы пришли? За нашими баранами? Пойдем лучше вместе на римлян. У них полно золотых и серебряных монет. А не хватит на нас всех - заставим расщедриться Картама с Бартомом. Я-то их знаю!

-- А как остальные хевсуры? - спросил Андак.

-- Мое слово среди них не последнее! Идите же в селение. Если вы нам не враги, значит - гости!

Вайнахи переглянулись и дружно закивали головами. С хевсурами они испокон веков то воевали, то пировали, то похищали скот и женщин друг у друга - все, как водится между соседями. И если рядом есть общий враг и богатая добыча, зачем же ссориться? Облегченно вздохнул и Андак. Князь был не так воинственен, как его покойная супруга, и всегда рад вместо битвы попасть на пир. Вскоре гости и хозяева уже дружно растаскивали засеку.

Валерий Рубрий проснулся еще до рассвета. Снаружи было тихо. Даже в крепости не шумели: видно, почитатели богини за ночь утомились. Тихо... и тревожно. Там, на севере, стояла не просто сарматская орда, нанятая армянами. Легат словно чувствовал, как беззвучно, но грозно бьется в стену из окованных железом бревен могучий, загадочный океан по имени Великая Скифия. Не выдержит стена, дрогнут щиты легионеров - и хлынет потоп, сметая великие империи. Этих скифов не смогли покорить ни Дарий, ни Александр. Вздор! Варвары не могут быть непобедимы. Еще пара дней, и они перегрызутся, и сами уйдут назад в степи. Ардагаст наверняка погиб на Эльбрусе, и теперь про него слагают мифы: мол, еще вернется и всех победит. А если и впрямь вернется? Индийцы и персы верят в приход с севера красного всадника, солнечного владыки страны справедливости...

Тревожные размышления прервал голос часового-преторианца:

-- Легат, к тебе центурион Юлий Максим со срочным донесением.

Рубрий едва узнал центуриона, заросшего и оборванного, со свежими шрамами на лице.

-- Наконец-то! Что с Валентом? С росами? - спросил легат.

-- Некромант не выстоял против скифских колдунов и своего же ублюдка. Теперь лежит на дне пропасти под лавиной. А царек росов идет, поднимая племя за племенем. Сваны, рачинцы, двалы, мохевцы... Он уже в Трусовском ущелье, в верховьях Алонта, и не сегодня - завтра выйдет к нам в тыл.

-- Нужно будет послать на него этих бездельников-иверов и горных варваров... Что это?

Снаружи раздался грохот, треск, крики. Рубрий выскочил из палатки. Из крепости прямо в лагерь летели тяжелые камни, стрелы, горшки с пылающей нефтью. Палатки рушились, вспыхивали, как стога сена. Над башней развевалось красное знамя с тамгой. А из-за стены доносился, нарастая морским шквалом, стук копыт и грозный клич: "Мара!" Центурионы срывали глотки, наводя порядок. Легионеры поспешили к стене, но камни и стрелы настигали их и тут. А сарматы уже набрасывали арканы на бревна, приставляли лестницы. В довершение всего взбунтовалась и ударила в тыл коммагенская когорта. Кавказские же союзники и не думали идти на помощь.

Оставив легион на трибуна Гая Лициния, Рубрий поскакал в лагерь иверов. Оба царя стояли у шатра Картама и преспокойно следили за боем.

-- Что творится, почтенный Рубрий? Неужели богиня отступилась от вас? - с искренним удивлением спросил Бартом.

-- При чем тут ваша богиня? Измена! Какой-то негодяй впустил сарматов в крепость и нацелил машины на нас. Не коммагенский ли пройдоха, что шнырял по вашему лагерю? За неделю выучились бояться сарматов?

-- Против вас не только сарматы, но и горцы. Хевсуры не хотят ради Рима отдавать свои дома на разорение вайнахам. А западные горцы, от сванов до мохевцев, уже в Трусовском ущелье, и ведет их Ардагаст. Скоро мы окажемся здесь в мышеловке, - сказал Картам.

Только теперь Рубрий заметил недоброжелательно глядевших на него хевсурских старейшин. Рядом с ними стояли вайнахи в лохматых шапках и двое сарматов: нагловатый красавец средних лет и светловолосый юноша. У обоих на плащах была вышита тамга росов.

-- Друзья и союзники римского народа! Страна предателей! - с горечью и презрением бросил Рубрий.

-- Не оскорбляй землю, в которую, может быть, скоро ляжешь! Мы уважаем римский народ и кесаря, но не настолько, чтобы погубить здесь наше войско и дать степнякам и горцам разорить нашу страну, - с достоинством ответил Картам.

Бартом поспешно заговорил, прижимая руку к груди и любезно улыбаясь:

-- И... мы ведь люди благочестивые. Разве можно овладеть крепостью Тамар без ее воли? А подвиги Ардагаста таковы, что говорят: Амирани снова явился на землю с солнечной чашей в руке! Не лучше ли нам всем не гневить богов и выбраться из этой теснины? Мы с Картамом могли бы договориться с сарматами. Пусть твой легион уходит первым, а наши войска - следом. Потом вы сможете мирно пройти через Иверию, и степняки тоже.

-- Мой легион не получал от кесаря приказа отступать. Никуда, - отчеканил Рубрий. Резко повернувшись, он сел на коня и бросил царям:

-- Вы еще вспомните о нас, когда северные варвары заполонят вашу страну.

Когда легат вернулся в свой лагерь, стена уже пала. Но на пути сарматов встала другая стена - из крепких четырехугольных щитов. Отбиваясь копьями и мечами, валя уцелевшие палатки, легионеры медленно отступали. Проклятых коммагенцев удалось оттеснить к скале, но они успели захватить квесторскую палатку и всю казну легиона. Солдаты остановили бы врага, если бы не камни и стрелы, летевшие из крепости.

Взяв с собой лучшую центурию, Рубрий сам повел ее отбивать крепость. Перейдя Алонт по навесному мосту, солдаты выстроились "черепахой". Прикрытые щитами со всех сторон, они двинулись узкой тропой к воротам твердыни. В мозгу легата отчаянно билась мысль: это - начало конца великого похода на Восток. А значит - начало конца Рима. И ему, стоику и римскому всаднику, спокойно принимавшему все победы и поражения, захотелось вдруг погибнуть в этом бою, если не будет суждено его выиграть.

"Черепаха" не дошла еще до ворот, когда в нее полетели тяжелые камни, убивая и калеча солдат. Толкая друг друга, легионеры падали в пропасть. Туда же свалилось и принесенное ими бревно-таран. Легат с двумя солдатами, оторвавшись от остальных, оказался у самых ворот. Подняв меч, он крикнул:

-- Каллиник, гнусный предатель! Выходи на поединок, если стал скифом!

-- Лучше стать скифом, чем рабом Тьмы. А Матери-Коммагены я не предавал. И с тобой буду драться, когда уничтожу твой легион, - отозвался со стены царевич.

Легат громко выругался, но брань застряла в его горле. Сброшенный сверху аркан охватил шею, потащил, ломая позвонки. Несколько мгновений спустя обезглавленное тело Рубрия полетело в Алонт. Его коротко стриженую голову с торжествующим видом поднимал одной рукой, будто чашу, Сагдев. Да, вскоре окованному золотом черепу верного соратника Нерона предстояло стать пиршественной чашей царевича роксоланов. Хвастливый Андак, впрочем, пил из черепа префекта преторианцев Корнелия Фуска.

После еще одной неудачной атаки Юлий Максим велел отступать. Тем временем сарматы открыли ворота в стене и атаковали римлян в конном строю. Со стены лучники засыпали легионеров стрелами. От разгрома легион спасала лишь теснота ущелья. Ударь ему иверы в тыл - и этот бой стал бы для Двенадцатого Молниеносного последним. Но оба царя Иверии предпочли явиться с белым флагом для переговоров. Трибун Лициний, отнюдь не рвавшийся в герои, узнав о гибели легата, быстро согласился на условия, предложенные ранее Рубрию. Согласился, пусть неохотно, и Хор-алдар. Потеряв казну, не похоронив даже убитых, легион покинул Врата Аланов. Валерию Рубрию не пришлось лежать в иверской земле: тело его вместе с телами его солдат досталось волкам и орлам.

Войско Ардагаста вышло к устью Трусовского ущелья, когда легион уже прошел на юг, к Крестовому перевалу, а по дороге двигались иверы. За ними шли хевсуры, пшавы и прочие, рассчитывавшие хорошенько погулять во Мцхете за счет царей, как и ехавшие следом сарматы. Рассудив, что он-то ни о чем с римлянами не договаривался, Зореславич обходной дорогой вышел к селению Пасанаури, южнее перевала, и там изрядно потрепал легион. Потом прошел в долину Куры и снова напал на отступавших римлян. Не давая легиону уйти в Армению, на помощь кесарю, росы и горцы гнали его на запад. Заодно били дружины верных Риму колхских царьков и грабили их владения, в чем пришельцам охотно помогали многие простые колхи. Лишь когда вконец обескровленный легион ушел к Трапезунту, Ардагаст повернул свое войско на юг.

Там, в Басенской долине много дней шли бои. Закованные в сталь армянские конники раз за разом обрушивались клиньями на безукоризненный железный строй легионов. Под мечами и копьями легионеров устилали долину своими телами пешие крестьяне-ополченцы. Но ряды пришельцев редели, а армян становилось все больше. Подошли с войсками Артавазд и Зарех. Царевичи двинулись на помощь брату, как только узнали, что Двенадцатый Молниеносный отступает, а иверы не станут вторгаться в Армению. Об этом договорились с царями Мгер и Каллиник, и тут же сообщили в Гарни через жрецов храма Михра, владевших искусством мысленного разговора.

С юга подошел Сумбат с отборной конницей и бесстрашными сасунскими горцами. Они рвались в битву, узнав о подвигах обоих Мгеров на Эльбрусе. Но Домициан снова и снова бросал легионы в бой. Перемолоть, смести с дороги этих презренных армян - и вперед, до самой Индии! И тут в лагерь прискакал Юлий Максим. С горечью и досадой узнал кесарь о судьбе Рубрия и его легиона, об идущих с севера ратях Ардагаста и Хор-алдара. Но в ужас и отчаяние повергла Господина и Бога весть о поражении и гибели Валента от рук скифских магов. Потеряв своего лучшего чародея, воскресший Нерон чувствовал себя бессильным и беззащитным, как в тот день, когда, брошенный всеми, бежал из Рима. Но тогда враги были знакомы и привычны. Теперь же над ним нависла, дыша горячим степным ветром, Скифия - громадная, таинственная, могучая. Боги, что еще вырвется из-за Понта и Кавказа, какие непобедимые орды, неодолимые чары?

Дрожа от страха, скрежеща зубами от унижения, император велел отступать. Армяне и подоспевшие сарматы преследовали римлян почти до Кесарии Каппадокийской. Великий восточный поход кончился, едва начавшись. Иудеи с сирийцами сокрушались об упущенной выгоде, кляли упрямых армян и злословили насчет беспутного чернокнижника, побежденного скифскими колдунами и не оправдавшего денег, вложенных в его затеи почтенными людьми.

Арташат (у совр. Еревана) - столица Армении во II в. до н.э. - II в. н.э.

Иверы - восточные грузины.

Албаны - древнее население нынешнего Азербайджана.

Човган - конная игра с мячом.

Вольный Масис - г. Арарат.

Серы и сины - китайцы. Золотой Херсонес - п-ов Малакка.

Питиунт - Пицунда. Себастополис (Диоскурия) - Сухуми.

Пандури - струнный инструмент (бандура).

Чоха - верхняя одежда (черкеска).

Абасги - абхазы.

Михрган - праздник Митры (в день осеннего равноденствия).

Гипанис - Кубань, Алонт - Терек.

Вардавар - летний праздник армян (позднее слился с Преображением).

Калиги - солдатские сапоги (рим.).

Племена горной Грузии: рачинцы - обитатели верхней Риони, двалы - совр. Юго-Осетии, мохевцы - верхнего Терека