Арена мрака

Глава 25

Комнату заполнили предвечерние тени. Он принял аспирин и лег в постель. Странно, его охватила усталость. Он закрыл глаза, кажется, только на мгновение, но, когда услышал стук в дверь и встал, за окнами было уже совсем темно. Он включил лампу на тумбочке и посмотрел на часы. Еще только шесть. В дверь опять постучали, и вошел Эдди Кэссин. Он был в свежевыглаженном костюме, чисто выбрит и источал аромат душистого талька.

– Черт, что ты не запираешь дверь, когда спишь?! – воскликнул он. И добавил обычным тоном:

– Как самочувствие? Я тебя разбудил?

Моска стряхнул с глаз остатки сна и ответил:

– Все о'кей. – Головная боль прошла, но лицо горело, и губы пересохли.

Эдди бросил на стол несколько писем.

– Твоя почта. Может, дерябнем?

Моска пошел к шкафу и достал бутылку джина и два стакана.

– Сегодня большая гулянка внизу, – сказал Эдди. – Приходи.

Моска отрицательно покачал головой и дал ему стакан. Они выпили.

– На той неделе тебе придет предписание на выезд, – сказал Эдди. – Адъютант пытался замять это дело, даже признал свою вину, но полковник был непреклонен. – Он зашептал Моске на ухо:

– Если хочешь, я могу затерять какие-нибудь бумаги, и у тебя будет еще пара недель.

– Теперь это уже не имеет значения, – сказал Моска. Он встал с кровати и выглянул в окно. Ночь еще не наступила, и в густых сумерках он увидел толпу ребятишек с фонариками: они ждали наступления полной темноты. Он вспомнил, что в предыдущие вечера слышал, как они поют, – их песни не нарушали тонкой паутинки сна, опутавшей его мозг, не будили его, а только тихо звенели в ушах.

– А что будет с ребенком? – спросил Эдди.

– Он останется с фрау Заундерс, – ответил Моска. – Она позаботится о нем.

Эдди сказал едва слышно:

– Я буду ее навещать. Не беспокойся. – Он помолчал. – Да, тяжко, Уолтер. Такие, как мы с тобой, вечно попадают в переплет. Постарайся не раскисать.

Дети внизу образовали две колонны и, двинувшись по Метцерштрассе с незажженными фонариками, быстро скрылись из виду.

– Это письма от твоей матери, – продолжал Эдди. – Я послал ей телеграмму – решил, что тебе сейчас не захочется ей писать об этом.

– Ты настоящий друг, Эдди, – сказал Моска, отвернувшись от окна. – Ты можешь оказать мне последнюю услугу?

– Конечно, – ответил Эдди.

– Ты не сказал мне, что Йерген вернулся в Бремен. Я хочу его видеть. Ты можешь привести его сюда?

Эдди выпил еще стакан джина и смотрел, как Моска беспокойно мечется по комнате. «Что-то тут не то», – подумал он. Моска старался говорить сдержанно, но его глаза теперь стали похожи на два черных зеркала, а лицо то и дело искажала страшная гримаса ярости и ненависти.

– Я надеюсь, ты не замышляешь какой-нибудь глупости, Уолтер, – сказал Эдди. – Он просто ошибся. Он не виноват. Черт, ты же знаешь, Йерген ради Геллы готов был шею сломать.

Моска улыбнулся:

– Слушай, я просто хочу получить обратно свои сигареты и деньги, которые я заплатил ему за эти лекарства. Какого хрена я должен на этом терять?

Эдди издал возглас радостного удивления:

– Слава тебе, господи, наконец-то ты опять нормальный. Действительно, какого хрена ты должен на этом терять?

Про себя он подумал: «Ну вот, это в духе Моски – ни в коем случае не дать себя обдурить, помнить о своих кровных даже в минуту горя». Но радость его была неподдельной: хорошо, что Моска все-таки не раскис, не свихнулся, а опять такой же, как всегда.

Тут ему в голову пришла идея. Он схватил Моску за руку:

– Слушай, вот какое дело. Я уезжаю на недельку с фрау Майер в горы под Марбург. Поехали с нами. Я найду тебе девочку, миленькую симпатяшечку. Отлично проведем время: крестьянская здоровая еда, море выпивки. Ну давай, соглашайся!

– Ну конечно, что за разговор! – улыбнувшись, ответил Моска.

Эдди весело расхохотался.

– Вот это по-нашему, Уолтер. Отлично! – Он хлопнул Моску по плечу. – Отправляемся завтра вечером. Погоди-погоди, вот увидишь горы! Красота! – Он помолчал и добавил участливо, почти по-отечески:

– Может быть, мы еще придумаем, как нам перевезти твоего ребенка в Штаты. Ты же знаешь, Уолтер, она этого очень хотела. Больше всего на свете. – И он смущенно улыбнулся. – Ну, приходи. Пропустим по маленькой.

– Так приведешь ко мне Йергена? – спросил Моска.

Эдди с сомнением посмотрел на него. Моска пояснил:

– Если честно, Эдди, то я совсем на мели.

Надо оставить деньги фрау Заундерс для ребенка.

Да и мне нужны бабки, чтобы поехать с тобой в Марбург. Если, конечно, ты не собираешься платить за меня всю неделю. – Он постарался говорить искренне. – Ну и, сам понимаешь, мне позарез нужны деньги, чтобы вернуться в Штаты. Вот и все. А я заплатил этому шаромыжнику хрен знает сколько!

Эдди сдался.

– Ладно, я его приведу, – сказал он. – Прямо сейчас и пойду. А потом сразу спускайся к нам.

Договорились?

– Заметано, – ответил Моска.

Выпроводив Эдди, Моска оглядел пустую комнату. Его взгляд упал на письма. Он взял одно, сел на кровать и начал читать. Дойдя до конца, он понял, что не видел ни строчки. Пришлось читать заново. Он пытался соединять слова, чтобы они выстроились в осмысленные предложения. Но они просеивались сквозь сознание и растворялись в гомоне голосов и топоте ног, сотрясавших общежитие.

"Пожалуйста, приезжай, – писала мать, – ни о чем не думай, просто приезжай домой. Я позабочусь о ребенке. Ты можешь закончить колледж, тебе же только двадцать три, я всегда забываю, как ты еще молод, – ведь ты отсутствовал шесть лет.

Если тебе сейчас плохо, помолись господу, он единственный, кто поможет тебе. Твоя жизнь только начинается…"

Он бросил письмо на пол и растянулся на кровати. Внизу уже началась вечеринка, звучала приятная музыка, кто-то смеялся. Головная боль вернулась. Он выключил свет. Крошечные желтые глазки часов сообщили ему, что сейчас половина седьмого. Еще полно времени. Он закрыл глаза.

Он стал думать о своем возвращении домой – как он будет каждодневно видеть мать, ребенка, как встретит другую девчонку, женится. Но ему суждено носить похороненную глубоко в душе эту другую жизнь – свою ненависть ко всему, во что верят они. Его жизнь станет надгробной плитой, под которой будет покоиться все, что он видел, чувствовал и пережил. Он с удивлением вспомнил, что он кричал фрау Заундерс. Эти слова сами собой сорвались с языка. Он ведь никогда так не думал. Но теперь он осознал все свои ошибки и усилием воли заставил себя думать о чем-нибудь другом.

В его сонном сознании рождался образ Геллы: вот она с ребенком сходит с теплохода, встречается с его матерью. Вот они сидят в гостиной и каждое утро, каждый вечер видят друг друга. Он уснул.

Ему снилось, что он приезжает домой и на двери висит табличка с надписью: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, УОЛТЕР!», что Гелла жива и осталась в Германии; во сне он вернулся на год назад; он не поехал искать Геллу, она не держала в руках буханку серого хлеба, не выронила ее на пол, он открыл другую дверь, и за дверью его ждали мать. Альф, Глория; он вернулся к ним из какого-то кошмара, и они купались в сиянии света.

Но потом мать держала в руке кипу фотографий, и он заметил в углу комнаты люльку, а в ней спящего ребенка и очень испугался, а они сели и стали передавать друг другу фотографии, и мать сказала:

«О, а это что такое?» – он посмотрел и увидел себя в куртке и юбке из одеяла, он стоял над разверстой могилой – и ответил, смеясь: «А, это моя третья жертва» – и захохотал без удержу, а Альф рассердился и, стоя на деревянной ноге, заорал:

«Это заходит слишком далеко, Уолтер, это заходит слишком далеко!» Все встали, а мать ломала руки, и он увидел самого себя, его губы шептали: «До свидания, до свидания» – и все погрузилось во мрак. Но тут вошел Вольф со свечой – они с Вольфом были в погребе. Вольф поднял свечу высоко над головой и сказал: «Ее здесь нет, Уолтер, ее здесь нет», – и он почувствовал, как мягкий пол, засыпанный битым кирпичом, уходит из-под ног, уносит его куда-то вниз от пламени свечи, и он закричал…

Он проснулся и понял, что кричал только во сне. Комната была полностью погружена во мрак, ночь закрасила окна черным. Здание общежития сотрясалось от раскатов смеха. Стены вибрировали от громких мужских голосов, грохота музыки, топота ног на лестнице. В соседней комнате занимались любовью – все было слышно. Девушка сказала: «А теперь пошли повеселимся. Я хочу танцевать». Мужчина недовольно пробурчал что-то в ответ. И снова голос девушки: «Ну, пожалуйста, пожалуйста, я хочу танцевать». Кровать скрипнула – они встали, потом девушка засмеялась в коридоре, и его снова окутали тишина и мрак.

Эдди Кэссин не мог отказать себе в удовольствии зайти сначала на вечеринку, а уж потом отправиться к Йергену. Он был слегка навеселе, когда приметил двух совсем молоденьких девиц.

Было им на вид не больше шестнадцати. В совершенно одинаковых платьях, голубых шляпках, коротеньких голубых жакетах и снежно-белых блузках – ну просто загляденье! Кожа и волосы приятно контрастировали с их одеждой: мелочно-белые с розовым щечки и локоны, словно золотые монетки, разбросаны по лобикам. Они танцевали, но пить отказывались и, когда танец заканчивался, бежали навстречу, словно находили друг в друге источник энергии.

Эдди долго смотрел на них и обмозговывал свою атаку. Потом подошел к самой симпатичной и пригласил ее на танец. Кто-то из офицеров запротестовал:

– Эй, Эдди, это я их сюда привел!

– Не боись, я понял, – миролюбиво отпарировал Эдди.

– А это твоя сестричка? – спросил он у девушки во время танца.

Девушка кивнула. У нее было остренькое маленькое личико с хорошо ему известным выражением испуганной заносчивости.

– Она всегда ходит за тобой по пятам? – спросил Эдди, и его вопрос прозвучал как комплимент, как вежливое предложение избавиться от сестры.

– О, моя сестра такая робкая! – с глуповато-наивной улыбкой сказала девушка, и Эдди отметил про себя, что она просто прелесть.

Пластинка закончилась, и он спросил:

– Не хотите ли с сестрой перекусить у меня в комнате?

Она тотчас перепугалась и затрясла головой.

Эдди одарил ее нежной понимающей улыбкой и воззрился на нее, как строгий папа.

– О, я понимаю, о чем ты подумала. – Он отвел ее к фрау Майер, которая пила в обществе двух офицеров.

– Майер, – сказал он, – эта малютка меня боится. Она отвергла мое приглашение отужинать у меня. Но, если ты согласишься их сопровождать, я уверен, она скажет мне «да».

Фрау Майер обвила рукой девушку за талию.

– О, не бойся его. Это единственный приличный мужчина во всем доме. Я пойду с тобой. У него такие деликатесы! Вы уж, наверное, девочки, забыли вкус таких вещей.

Девушка зарделась и отправилась за сестрой.

Эдди подошел к офицеру, который привел сюда этих девушек.

– Все в порядке. Иди с Майер ко мне в комнату. Передай им, что я приду чуть позже. – Эдди двинулся к двери. – Оставь и мне что-нибудь! – крикнул он, смеясь. – Я буду через час.

Моска смотрел из окна на город. Далеко позади равнины руин, в самом центре города он увидел длинную вереницу зеленых и желтых огоньков – она была похожа на стрелу, летящую прямо в освещенные окна дома на Метцерштрассе. Это маршировали дети с фонариками. Но взрывы смеха, грохот музыки, топот танцующих, игривый визг пьяных женщин – все заглушало далекую детскую песенку, которую он тщетно пытался услышать.

Он оставил окно открытым, взял бритвенные принадлежности, полотенце и пошел в ванную.

Он не закрыл дверь в ванную, чтобы слышать шаги в коридоре.

Он тщательно вымылся, ополоснув горящее лицо холодной водой. Потом побрился и стал изучать в зеркале свое худое лицо, длинный тонкий нос, глубоко запавшие черные глаза, смуглую бронзовую кожу, посеревшую от усталости и всю усеянную красными болезненными пятнами.

Он отер остатки мыльной пены со щек и не мог оторвать взгляда от зеркала. Он удивился странности этого лица, точно никогда до сих пор его хорошенько не рассматривал. Он поворачивал голову, глядя на себя в профиль, смотрел на впадины под глазами и тени над верхней губой. Из зеркала на него взирал лик зла. Он видел черные искры в темных глазах, грубый, жесткий подбородок. Он отступил на шаг, захотел ладонью прикрыть это лицо в зеркале, но в последнюю секунду уронил руку и улыбнулся.

В комнате было холодно. В воздухе стояло странное гудение. Он подошел к окну и закрыл его. Гудение затихло. Зеленые и желтые огоньки, движущиеся по руинам, приближались. Он посмотрел на часы. Почти восемь. Он внезапно почувствовал слабость, озноб и тошноту и сел на кровать. Боль, подавленная аспирином, пробудилась и запульсировала с прежней силой, и в полном отчаянии, словно утратив последнюю надежду на спасение, он подумал, что Йерген не придет.

Ему стало очень холодно, он пошел к шкафу и достал свою старую куртку защитного цвета. Из пустой коробки из-под сигарет он вытащил венгерский пистолет и сунул его в карман. Он сложил все оставшиеся сигареты в чемоданчик, сверху бросил бритвенные принадлежности и початую бутылку джина. Потом сел на кровать и стал ждать.

Припарковав джип у церкви, Эдди Кэссин подошел к боковому входу, поднялся по ступенькам к двери и постучал, но никто не ответил. Он подождал и постучал снова. Из-за двери послышался неожиданно громкий голос Йергена:

– Кто здесь?

– Это мистер Кэссин, – сказал Эдди.

Голос Йергена спросил:

– Что вы хотите?

– Фрау Майер просила меня кое-что вам передать, – ответил Эдди Кэссин.

Лязгнул засов, и дверь отворилась. Йерген отошел, пропуская Эдди внутрь.

Комната была погружена во мрак, только в углу тускло горела настольная лампа, под которой на диване сидела дочка Йергена с книжкой сказок.

Девочка прислонилась к горке больших подушек.

– Да, я слушаю… – сказал Йерген. Он выглядел постаревшим: его худощавая фигура совсем ссохлась, но лицо было по-прежнему самоуверенно-надменным.

Эдди протянул руку. Йерген пожал ее, и Эдди сказал с улыбкой:

– Перестань! Мы знакомы сто лет, сколько раз мы пили вместе. Что это ты со мной так официально?

Йерген нехотя выдавил улыбку:

– Ах, мистер Кэссин, когда я работал в общежитии на Метцерштрассе, я был совсем другой человек. Теперь же…

– Ты же знаешь меня, – прервал его Эдди. – Я тебя за нос водить не стану. Я пришел ради твоей же пользы. Мой друг Моска хочет получить обратно сигареты и деньги. То, что он заплатил за негодные лекарства.

Йерген внимательно смотрел на него. После паузы он сказал:

– Конечно, я верну. Но скажите ему, что не сейчас. Я не могу.

– Он хочет видеть тебя сегодня.

– Нет-нет, – сказал Йерген. – Я не пойду.

Эдди взглянул на дочку Йергена. Она смотрела на него неподвижным бессмысленным взглядом.

Ему стало не по себе.

– Йерген, – сказал Эдди, – мы с Моской завтра уезжаем в Марбург. После нашего возвращения он сразу уедет в Штаты. Если ты не придешь сегодня, он сам придет. И, если разозлится и устроит тут сцену, он напугает твою девочку.

Как он и предполагал, этот аргумент возымел действие. Йерген пожал плечами и отправился за пальто. Потом подошел к дочке.

Эдди смотрел на них. Йерген в тяжелом пальто с меховым воротником, аккуратно причесанный, с выражением спокойного достоинства, встал на колени и что-то зашептал дочке на ушко. Эдди знал, что он предупреждает ее о своем условном стуке, чтобы дочка открыла ему дверь, когда он вернется. Большие глаза девочки смотрели на Эдди в упор поверх отцовского плеча, и он подумал: а что, если она забудет этот стук и вообще никогда не откроет отцу дверь?

Йерген встал с колен, взял портфель, и они вышли на улицу. Йерген задержался на пороге, слушая, как дочка задвигает железный засов и отгораживается от внешнего мира.

Они сели в джип. Лишь один раз за время их поездки по темным улицам Йерген нарушил молчание:

– Вы будете присутствовать при нашей встрече?

– Конечно, не беспокойся, – ответил Эдди.

И только теперь в душе Эдди Кэссина зародилось смутное подозрение. Они выехали на Метцерштрассе и подкатили к общежитию. Эдди поставил джип под деревьями и посмотрел наверх.

В комнате Моски свет не горел.

– Может, он пьет на третьем этаже? – предположил Эдди.

Они вошли в общежитие. На третьем этаже Эдди попросил Йергена подождать в коридоре и отправился искать Моску, но не нашел. Йерген ждал его в коридоре, и Эдди заметил, что он сильно побледнел, и тут же сам ощутил прилив страха, почуяв опасность. В его памяти пронеслись все сказанные Моской слова, и он понял, что Моска наврал. Он сказал Йергену:

– Пошли, я отвезу тебя обратно. Тут его нет.

Пошли.

– Нет, давайте уж закончим это дело, – ответил Йерген. – Я не боюсь. Больше…

Но Эдди Кэссин уже поволок Йергена вниз.

Теперь он не сомневался – и вдруг, услышал сверху голос Моски:

– Эдди, мать твою, отпусти его! – произнес тот с холодной яростью.

Йерген и Эдди задрали головы вверх.

Моска стоял на лестничной площадке этажом выше, и при слабом свете коридорной лампы его лицо казалось мертвенно-желтым. Вокруг тонкогубого рта пылали два красных пятна. Он стоял не шевелясь. В армейской полевой куртке он казался куда мощнее, чем на самом деле.

– Поднимайся, Йерген, – сказал Моска. Одну руку он держал за спиной.

– Нет, – сказал Йерген дрогнувшим голосом. – Я ухожу с мистером Кэссином.

– Эдди, отойди! Поднимайся.

Йерген схватил Эдди за руку.

– Не уходите, – сказал он. – Останьтесь.

Эдди поднял руку:

– Ради всего святого, Уолтер, не делай этого.

Моска спустился на две ступеньки. Эдди попытался освободиться от Йергена, но Йерген вцепился в него и заорал:

– Не оставляйте меня одного! Не оставляйте!

Моска спустился еще на одну ступеньку. Его глаза были черны, взгляд мутный, красные пятна лихорадки вокруг губ горели. Внезапно в его руке появился пистолет. Эдди метнулся прочь от Йергена, и тот, оставшись совсем один, с отчаянным воплем повернулся, намереваясь бежать вниз по лестнице. Моска выстрелил. Йерген рухнул на колени. Он поднял лицо, голубые глаза потухли.

Моска выстрелил еще раз. Эдди Кэссин бросился мимо Моски на чердак.

Моска положил пистолет в карман. Тело Йергена безжизненно распласталось на лестничной площадке, голова свесилась со ступеньки.

Из комнаты снизу донесся взрыв хохота, громко зазвучал вальс, затопали ноги и раздались пронзительные крики. Моска быстро взбежал по ступенькам и бросился к себе в комнату. Из окон в комнату падали мрачные тени. Он подошел к окну и прислушался.

Все было спокойно, лишь по городским развалинам меж огромных куч мусора и щебня ползли яркие гусеницы качающихся фонариков, которые освещали зимнюю ночь зелеными огнями. Пот градом катил по его лицу. Его затрясло, навалилась тяжелая тьма. Он распахнул окно и замер.

Он услышал, как где-то внизу на улице поют дети. Невидимые фонарики бешено раскачивались у него в мозгу и в душе. Песня замирала вдали, и он вдруг ощутил чудесное освобождение от всех страхов и волнения. Холодный воздух овеял его, и тьма и слабость пропали.

Он взял уложенный чемодан и сбежал вниз по лестнице, перемахнув через тело Йергена. Ничто не изменилось: играла музыка, звенел смех. Выйдя из общежития, он зашагал прямо по мрачному морю руин и, обернувшись, бросил назад последний взгляд.

Четыре ряда освещенных окон казались сияющим щитом, воздвигнутым перед мраком города и ночи, и с каждого этажа неслись волны музыки и смеха. Он стоял далеко от этого светоносного щита, не чувствуя раскаяния, и думал лишь о том, что никогда уже не увидит ни своего ребенка, ни Эдди Кэссина, ни свою страну, ни своих близких.

И никогда не увидит горы в окрестностях Марбурга. Вот он сам стал своим врагом.

Далеко за руинами он видел поднимающиеся к черному зимнему небу зеленые и красные фонарики, но пения детей уже не слышал. Он пошел но рельсам к остановке трамвая, который довезет его до вокзала.

Это ему было очень хорошо знакомо – прощание с временем и местом, с воспоминаниями. Он не испытывал ни сожаления, ни чувства одиночества, ни уныния оттого, что у него теперь никого больше не осталось, ни единой близкой души, ради которой стоило жить. В лицо ему дул ветер, вольно гуляющий по этому разоренному континенту, который ему, видно, не суждено покинуть.

Прямо перед собой он увидел большой круг света – фару трамвая – и услышал холодный хрустальный перелив его звонка. По привычке он пустился бежать, чтобы успеть на него. Чемодан больно бил по ноге. Он пробежал несколько шагов и остановился, когда подумал, что нет никакой разницы, успеет ли он на этот трамвай или будет ждать следующего.