Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 2 - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Александр Дмитриевич Григорьев (ЧАСТЬ III КУЛОЙСКИЕ БЫЛИНЫ (СТАРИНЫ) И ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ) #2

ЧАСТЬ III КУЛОЙСКИЕ БЫЛИНЫ (СТАРИНЫ) И ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Второй том собранных мною в 1899—1901 годах «Архангельских былин и исторических песен» выходит в свет с большим опозданием. Произошло это по многим причинам личного и общего характера. Сначала, по выходе в 1910 году в свет третьего тома их, я печатал свою диссертацию («Повесть об Акире Премудром. Исследования и тексты». Москва, 1913), а с конца 1912 года, переселившись из Москвы в Варшаву, был занят преподаванием в Варшавском университете и на Варшавских Высших Женских курсах. Затем, перенеся во время мировой войны 1914—1918 гг. две эвакуации Варшавы, я оказался с семьей осенью 1915 года в Ростове-на-Дону, где прожил два учебных года (1915—16 и 1916—17), преподавая в эвакуированном Варшавском университете, на Варшавских Высших Женских Курсах и на Одногодичных Педагогических Курсах и исполняя на последних двух Курсах обязанности декана. Осенью 1917 года я переехал из Ростова-на-Дону в Томск, где в течение пятилетнего пребывания в нем был профессором, деканом Историко-филологического факультета, проректором Томского университета и директором Музея Этнографии и Археологии и откуда в поисках семьи совершил летом 1918 года через фронты поездку в Ростов-на-Дону, а зимою 1918—19 уч. года поездку в Пермь и Нытву. Эти переезды и необходимость устраиваться на новых местах и (что самое главное) отрезанность во время гражданской войны от Петрограда и русской Академии Наук, издававшей мой сборник, не позволяли мне приняться за печатание второго тома его. Вследствие тяжелых условий жизни и трудности научной работы в Советской России я выехал осенью 1922 года из Томска в Польшу, где убедился, что все мое имущество и библиотека, оставшиеся на моей варшавской квартире, разграблены. Прослужив 10 месяцев в Брестской частной русской гимназии, я осенью 1923 года переехал в Чехословакию, где лучшие условия жизни в Ужгороде и Пряшеве (с осени 1925 г.) позволили мне вновь приняться за научную работу.

Потеряв сначала в Варшаве, а затем в Ростове-на-Дону имущество и библиотеку, я сохранил при себе все-таки переписанную начисто копию второго тома «Архангельских былин и исторических песен» и бо́льшую часть подлинной записи его. Это позволило мне предложить осенью 1925 года Чешской Академии Наук и Искусства в Праге издать этот второй том на ее средства. Мое предложение было принято, но к печатанию второго тома было приступлено только в 1938 году, уже после моего переселения из Пряшева в Прагу. Из-за нот и указателя собственных имен печатание несколько затянулось и продолжалось более года.

Во второй том «Архангельских былин и исторических песен» входят 92 старины, записанные мною по реке Кулою в мою третью этнографическую поездку летом 1901 года. Описание последней помещается в начале второго тома в статье «Кулойский и Мезенский края и былинная традиция в них». В числе приложений ко второму тому находятся: 1) ноты записанных посредством фонографа напевов почти половины кулойских старин, 2) алфавитный список кулойских старин, 3) алфавитный список кулойских старин, записанных с напевами, и 4) обзор 79 вариантов кулойских старин. Кроме того, ко второму тому приложены 5) алфавитный список всех старин моего сборника (поморских, пинежских, кулойских и мезенских) и 6) алфавитный список собственных имен, упоминающихся в 1, 2 и 3 томах моего сборника[1]. Последний список в течение нескольких месяцев составляла моя вторая жена Елена Сергеевна, урожденная Меньшикова. <...> Надеюсь на то, что этот список <...> принесет большую пользу исследователям русского эпоса. Составить предметный указатель так и не удалось.

Второй том «Архангельских былин и исторических песен» напечатан по старому правописанию, так как он был приготовлен к печати более 30 лет тому назад, задолго до введения в России нового правописания.

В заключение считаю своим непременным долгом выразить искреннюю признательность Чешской Академии Наук и Искусства в Праге, принявшей издание второго тома на свой счет, и членам ее, профессорам Карлова университета в Праге, О. Гуйеру и М. Гисеку, наблюдавшим от Академии за печатанием этого тома, проф. Я. Махалу, рецензировавшему этот том по просьбе Академии, а также Ф. С. Сушкову, помогавшему мне в чтении второй корректуры.

С особо теплою благодарностью я вспоминаю здесь трех самоотверженных, теперь, к великому моему сожалению, уже покойных, тружениц, которые своими непрестанными заботами дали мне возможность напечатать как этот второй том, так и остальные мои научные труды: 1) мою мать Анну Францевну Григорьеву, урожденную Риневич (†18.XI.1932 в г. Беле Подляшской), под благотворным влиянием которой образовались мой характер и трудолюбие; 2) мою первую жену Лидию Дмитриевну Григорьеву, урожденную Воронцову (†26.XII.1934 в Пряшеве), которая за 30 почти лет нашей совместной жизни не только вырастила шестерых наших детей, но и помогала мне в переписке и корректуре и составила алфавитный указатель собственных имен к «Историческому Обозрению Сибири» П. А. Словцова, а также дала описание наиболее интересных икон Пряшевской Руси в статье, ждущей своего напечатания в изданиях Славянского Устава в Праге; и 3) мою вторую жену Елену Сергеевну Григорьеву, урожденную Меньшикову, по первому браку Войтицкую (†12.VII.1939 в Праге), которая благодаря своему энергичному характеру в течение почти трех лет нашей совместной жизни поддерживала во мне бодрость духа и помогала мне перепиской начисто моих работ и чтением корректуры, а также составила вышеупомянутый алфавитный список собственных имен ко всем трем томам, законченный ею буквально за несколько дней до своей смерти.

Александр Григорьев.

1.IX.1939. Прага. Страшницы. Чернокостелецкая 1228.

КУЛОЙСКИЙ И МЕЗЕНСКИЙ КРАЯ И БЫЛИННАЯ ТРАДИЦИЯ В НИХ

Цель, время и маршрут поездки. — Природа и пути сообщения по р. Кулою и по р. Мезени — Климат. — Экономический быт населения: земледелие, скотоводство, рыболовство и бой тюленей, охота, лесной промысел, извоз и торговля. — Характер, степень культурности и грамотность жителей. — Медицина. — Религия и особенности религиозного быта. — Предания о старине и царская грамота 1695 года. — Посещенные мною места и результаты поездки по р. Пинеге и по pp. Кулою и Мезени. — Наблюдения над положением в этом крае старинной традиции (существующие здесь сюжеты, новые старины, рукописи и печатная книга со старинами) и выводы о положении здесь этой традиции. — Перечень мест, где существуют старины и исторические песни, и лиц, которые знают их.

Летом 1901-го года я совершил третью этнографическую поездку по Архангельской губернии, именно по ее Пинежскому и Мезенскому уездам[2]. Целью этой поездки было собирание старин (былин) и напевов, коими они поются.

Всего в этой поездке я провел два с половиной месяца: из Москвы я выехал 30-го мая, а вернулся в нее 12-го августа. Сначала я проехал по тем местам вдоль р. Пи́неги, где я был во время своей второй поездки по Архангельской губернии, т. е. в 1900-м году, для того, чтобы записать наиболее удобные для записи фонографом мотивы записанных мною тогда старин; а затем я отправился для собирания старин и их напевов на новые места и объехал р. Ку́лой и р. Мезе́нь (до деревни Больших Ни́согор). Вообще маршрут моей поездки был таков: из Москвы я проехал по железной дороге в Архангельск, а оттуда на пароходе в д. Усть-Пи́негу; отсюда вверх по р. Пи́неге на лошадях до д. Шо́тогорки; потом вниз по р. Пи́неге до г. Пи́неги; из г. Пинеги я отправился на север и проехал на лошадях до с. Ку́лоя, а отсюда я ехал исключительно на лодках вниз по р. Ку́лою и по его притокам — р. Не́мнюге и р. Со́яне; далее я поехал из с. Долгой Щели на морском ка́рбасе (особой лодке) по Ку́лою и Ледовитому океану в с. Ко́йду, но, не доехав 25 верст до нее, принужден был немного вернуться назад и укрываться от бури в течение двух суток в реке Абра́мовке, откуда я сходил пешком в д. Нижу; затем я вернулся обратно в с. Долгая Щель, а отсюда я переехал опять на карбасе по Кулою и Ледовитому океану в г. Мезе́нь; от г. Мезе́ни я поехал на юг, т. е. вверх по р. Мезе́ни, на лошадях; доехав до Больших Нисогор, я повернул в обратный путь по тракту через Верхнюю Та́йболу (сплошной лес на протяжении 100 верст между pp. Мезенью и Пинегой) на р. Пинегу; заехав в г. Пинегу, я приехал в д. Усть-Пинегу, откуда на буксирном пароходе добрался до г. Архангельска, а отсюда по железной дороге возвратился в Москву. Всего я проехал по железной дороге 2098 верст, на пароходе 180 верст, в лодках 540, на лошадях 820 и пешком 62 версты; следовательно всего я сделал по железной дороге, на пароходе, в лодках, на лошадях и пешком 3700 верст.

<...> на реке Пинеге я был за год до этой поездки (т. е. во время своей второй поездки) и <...> описание природы Пинежского края и быта его населения уже находится при пинежских старинах <...> теперь мне остается дать описание местности и быта жителей только по реке Кулою и реке Мезени. Так как почти все свое внимание я обратил на собирание старин и их напевов и только попутно делал наблюдения над природой посещаемых мною местностей и над бытом живущего в них населения, то вследствие этого мои наблюдения над природою и бытом носят несколько отрывочный характер.

Местность, орошаемая Кулоем и Мезенью, распадается на два бассейна: на бассе́йн р. Кулоя и на бассейн р. Мезени[3]. Я поговорю о каждом бассейне особо.

Река Кулой начинается немного севернее г. Пинеги. Приняв в себя с левой стороны приток Со́тку, он течет с небольшими уклонениями почти прямо на север. Начавшись на водораздельной возвышенности, он течет далее по неширокой долине, принимая в себя с обеих сторон довольно большое число притоков. Наиболее значительные из них — Не́мнюга с правой и Со́яна с левой стороны. Кулой до впадения в него р. Сояны представляет из себя неширокую реку; по впадении же в него р. Сояны он значительно расширяется, доходя при впадении в море до нескольких верст в ширину. Но зато на всем своем течении он отличается сравнительной глубиной, вследствие чего является не только сплавной, но и судоходной рекой: по нему ходят не только малые лодки, но и большие карбаса, а нижнее течение его доступно и для небольшого парохода, приходящего сюда из р. Мезени за лесом. Островов на р. Кулое сравнительно мало, но зато при расширении его, по впадении в него р. Со́яны, в нем много мелей, называемых здесь ко́шками и представляющих опасность для плывущих лодок во время отлива при северном ветре, когда от встречи течения с ветром образуется сильное волнение, скрывающее кошки от глаз плывущих. — Кулой, его притоки, а также и озера богаты разного рода рыбой (щуками, подъязками, ха́риусами и др.).

Оба берега р. Кулоя покрыты лесом, который иногда, отодвигаясь подальше вглубь, дает место низким и большею частью узким наволо́кам, покрытым хорошей травой. Лес — большею частию смешанный и состоит из сосны, ели, березы, ольхи, осины и лиственницы; изредка попадаются чисто сосновые боры; на пожнях (лугах) по самому берегу идут ивовые заросли. Вверху по Кулою лес крупный, а ниже по реке он мельче и реже, вследствие чего в 25-ти верстах от устья реки в д. Долгой Щели избы строятся из леса, сплавленного с верху реки. В лесу к концу августа появляются грибы и ягоды: земля́нка (земляника), черника, голубель, малина и морошка. В нем водятся белки и лисицы; довольно часто встречаются медведи и очень редко дикие олени; редко встречаются также волки.

Сравнительно немного на северо-запад от устья р. Кулоя, на мысе Абрамовке, находится уже настоящая тундра, с кочками и болотами, покрытыми мхом, без леса. На ней по углублениям растут ягоды (сци́ха, голубе́ль, моро́шка) и трава. Только в более глубоких впадинах, защищенных от ветра, находятся карликовые деревья в виде кустов, так теснящихся друг к другу, что среди них трудно пробраться; выше своего закрытия (горки) они не растут. По тундре изредка встречаются березки, но их трудно заметить, так как небольшой ствол их длиной до аршина и толщиной в палец скрыт в почве под мхом, а от земли отделяется немного только самая вершина ствола с несколькими листьями.

На некотором расстоянии от берега мне пришлось быть только в верховье Кулоя, когда я ехал еще на лошадях; далее я плыл по самому Кулою, высаживаясь только в деревнях и не заглядывая вглубь страны. В верховье Кулоя, по дороге от г. Пинеги до с. Кулоя, почву составляют песок или суглинок, лежащие на известняке[4]. Почвенной водой этот пласт размывается, и поэтому часто случаются провалы верхнего слоя почвы. По этой дороге с обеих сторон ее много ям, имеющих вид опрокинутых конусов. На дне ям находятся еще растущие или упавшие при провале деревья. То же явление я наблюдал на южном берегу р. Пинеги по дороге из г. Пинеги вверх по реке к станции Пильегорам. Может быть, оно имеет место и по течению р. Кулоя ниже с. Кулоя, но под с. Карьеполём оба берега реки заняты болотами; на правом берегу они уходят вглубь на 15 верст, а на левом на 8 верст.

Как было уже упомянуто, в Кулой впадает довольно много притоков в виде ручьев и рек. Наиболее значительны из последних — Со́тка, То́лда, По́лта, Ёжуга, Ла́ка и Со́яна с левой стороны, Ольма и Не́мнюга с правой. Человеческие поселения есть только на двух из этих рек — Немнюге и Со́яне: на Сояне деревня Сояна, а на Немнюге 5 деревень, объединенных в одном общем названии Немнюга. На самом Кулое, несмотря на его длину свыше 210 верст, только три поселения и притом на значительном расстоянии друг от друга: Кулой с Оре́ховской (в 35 верстах от г. Пинеги), Ка́рьеполё (в 90 верстах от с. Кулоя) и Долгая Щель или Щелья (в 60 верстах от с. Ка́рьеполя).

Путями сообщения р. Кулой похвалиться не может. По сухому пути можно проехать, куда нужно, только зимою; тогда проходит через с. Немнюгу и Кулой почтовый тракт из г. Мезени в г. Пинегу. Летом положение совсем другое. Только из г. Пинеги в с. Кулой на расстоянии 35 верст есть колесная дорога, которая идет по правому берегу р. Кулоя на некотором расстоянии от самой реки и изобилует массой подъемов и спусков, так как на ней есть много довольно высоких и крутых холмов (по тамошнему гор). Рядом с этой утомительной дорогой есть другая дорога, именно по реке; в случае отправления по второй дороге, 5 верст от города до реки едут на лошадях, а далее следуют в лодке. Начиная же с с. Кулоя, вниз по р. Кулою и его притокам летом можно ездить только на лодках: сухопутных дорог здесь летом нет вовсе[5]. При движении по реке с течением едут на веслах по середине реки; а против довольно быстрого течения едут под берегом, пехаясь шестами. С течением двигаются со скоростью около 7—10 верст в час (смотря по гребцам), а против течения со скоростью 4-х верст в час. С такою скоростью можно двигаться в хорошую погоду; в случае же сильного противного ветра приходится высаживаться на берег и выжидать здесь сутки-другие, а то и неделю, пока не установится опять хорошая погода. Зато при попутном легком ветре ставят паруса и едут без помощи весел. Кое-где по р. Кулою стоят маленькие курные избушки без окон, где едущие отдыхают, кипятят чай или варят горячую пищу; эти избушки дают также приют крестьянам, приезжающим сюда для рыбной ловли. В нижнем течении р. Кулоя, где река расширяется и где действует морской прилив, положение плывущих ухудшается, ибо они зависят не только от погоды, но и от приливов. Прилив здесь очень высок и силен[6]. Во время прилива вода поднимается у моря сажени на три и более и идет быстро вверх по реке на расстоянии 70 верст от устья, т. е. прилив действует на треть реки. Вода идет с такой силой, что на веслах нет возможности бороться с нею; на шестах подвигаются вперед с большим трудом и очень медленно. Поэтому здесь для движения между деревнями надо сообразоваться со временем прилива и отлива, а не со своею надобностью. Здесь следует также отметить, что поездка в д. Долгая Щель с верху р. Кулоя на соянских шитых длинных лодках или на долгощельских коротких, но высоких морских лодках и карбасах — еще сносна; плавание же на карьепольской однонабойной осиновке, в каковой довелось мне ехать, прямо подвергает едущих опасности.

Для того, чтобы из с. Долгой Щели попасть в одно из морских селений, лежащих на западном берегу (д. Ни́жа, с. Ко́йда) и на восточном берегу Мезенского залива, нужно ехать туда не только по р. Кулою, но и по морю. Эта дорога еще более неудобна, чем по Кулою. И в одном и в другом направлении есть довольно мелей (некоторые даже из камня). В тихую погоду крестьяне, изучившие фарватер, едут хорошо. Но в бурю приходится плохо, так как ветер гонит карбас к берегу на мель, где волны могут залить его. Стоять в открытом море карбасам также трудно. Поэтому им необходимо укрыться во время бури куда-нибудь в устье реки; а таких прибежищ мало, особенно по дороге в Койду, где их на 75 верстах морского берега всего два (р. Нижа и р. Абрамовка).

Ранее, когда пароходы не доставляли еще товаров из Архангельска в Мезень морским путем, река Кулой имела более значения в торговом отношении: товары из Архангельска в Мезень шли по pp. Северной Двине и Пинеге до р. Пинеги, а отсюда по р. Кулою и Мезенскому заливу в г. Мезень. Эта дорога короче, чем сухопутная из г. Пинеги в Мезень, но зато опасна во время бурь.

Для разъезда чиновников по р. Кулою и приморским деревням здесь есть земская почта, состоящая летом из лодок и карбасов, а зимою из лошадей[7].

Вторая главная река впервые объеханной мною теперь местности р. Мезень, текущая с юго-востока на северо-запад. Наиболее значительные притоки ее с правой стороны — Пижма и Пёза, а с левой — Ва́шка и Ки́мжа. Река Мезень, по сравнению с р. Кулоем, отличается большей шириной, но в то же время она изобилует массой мелей, перемещающихся с места на место[8]. Местность, по которой протекает описываемая мною часть р. Мезени, представляет из себя плоскость, на которой по местам встречаются гряды холмов. По обоим берегам р. Мезени и ее притоков идет смешанный лес, состав коего тот же, что и по р. Кулою. Этот лес, по крайней мере на 100 с лишком верст от г. Мезени вверх по р. Мезени, не уходит далеко от берега, а идет вдоль него полосой в несколько верст шириной; далее между реками находится тундра. По местам высокие берега р. Мезени, образующие много щелей расступаются и дают место низким наволо́кам, покрытым прекрасными лугами. В низких местах по наволокам растет ива и ольха.

По р. Мезени два пути сообщения, сухопутный и водный. В самом устье р. Мезени до г. Мезени ездят главным образом по реке. Вверх же от г. Мезени удобнее ехать на лошадях, так как на р. Мезени много мелей и извилистый фарватер, вследствие чего двигаться по ней приходится медленно. Но сухопутная дорога, идущая вдоль р. Мезени по ее правому берегу, несмотря на то, что на ней пролегают оба тракта, земский и почтовый, и на то, что по ней расположено довольно много деревень, находится в неисправности. На ней в песчаных местах в сухую погоду сыпучий песок, а в глинистых местах в слякоть глубокая грязь; на ней масса выбоин, так что в иных местах на каждом шагу встряхнет раз пять. На ней обычно нет канав для отвода воды; а существующие на ней в виде исключения канавы устроены как будто для отвода глаз, а не воды: они узки, с узкими же, а не отлогими краями, так что с дороги вода может попасть в них только с трудом, тем более, что середина полотна не повышена. В тех местах, где дорога проходит под горой, полотно ее мало сравнено, вследствие чего одна половина тарантаса идет выше другой, и тарантас легко может опрокинуться. Мосты, которые здесь все временные (разбирающиеся во время половодья), строятся очень небрежно, без наложения достаточных тяжестей на концы мостовин, вследствие чего они при проезде через мост прыгают[9].

Климат местности, лежащей по pp. Кулою и Мезени, отличается суровостью во время зимы и резкими переходами летом. Летом сегодня может быть 20° тепла по Реомюру, а завтра подует холодный северный ветер, и все должны надевать малицы. Эти резкие переходы от тепла к холоду очень заметны по р. Кулою и в особенности в с. Долгой Щели.

Ввиду плохой почвы и суровости климата, хлеб здесь родится плохой и редко успевает созревать. Здесь сеют главным образом ячмень и рожь и садят картофель. Своего хлеба для населения не хватает; поэтому приходится питаться привозным хлебом, чем объясняется то, что население питается здесь более ржаным (привозным), чем ячменным (своим) хлебом. Это особенно заметно по р. Кулою и нижнему течению р. Мезени. Чем южнее, тем более сеют хлеба, так как тем более шансов на то, что он созреет.

Вследствие малоуспешности земледелия, население принуждено зарабатывать деньги на хлеб другими занятиями. Занятия эти находятся в зависимости от естественных условий местности.

Хотя пахотной земли у здешних крестьян мало, но зато у них много лугов (по́жен) по берегам pp. Кулоя, Мезени и их притоков, особенно у крестьян по р. Кулою, где крестьяне имеют по сто и по несколько сот возов сена[10]. Поэтому скотоводство развито везде. Здесь держат главным образом коров и быков, затем лошадей, а также овец. Особенно много скота держат по р. Кулою. Здешние коровы дают много и притом хорошего молока. Свиней здесь вовсе нет; нет вовсе также домашних уток и гусей, а кур очень мало.

Важным подспорьем для здешних крестьян является рыболовство и бой тюленей. Рыболовством занимаются весной и осенью, а также летом в свободное от полевых работ и сенокосов время, а боем тюленей зимой. Рыболовство бывает здесь вблизи и вдали от дома. Крестьяне каждой деревни ловят рыбу там, где им удобнее и выгоднее. Так как у кулойских и мезенских крестьян есть свои особые рыбные места, то об их рыболовстве придется сказать отдельно.

По р. Кулою весной, после посева хлеба, мужское население обычно уезжает для ловли рыбы на лесные реки и озера: так, например, жители с. Немнюги ловят по р. Кулою и р. Немнюге, жители с. Карьеполя и д. Сояны ловят по р. Сояне и ее многочисленным притокам и озерам. На дальних реках и озерах сидят по нескольку недель. Пойманную рыбу кулойские крестьяне солят, часть ее оставляют себе, а остальную рыбу везут вверх по Кулою в город Пинегу и продают ее там, а на вырученные деньги покупают муку и возвращаются с ней домой.

Запасшись на лето мукой, крестьяне более или менее свободны в течение 2-х недель и делают в это время разную домашнюю работу, работают на чищанинах, готовят косы и грабли и промышляют рыбу поблизости от дома. В продолжение недели, двух перед Петровым днем со́янцы и щелья́не ловят семгу[11]. Из д. Долгой Щели в это время ходят по несколько человек в карбасах на Канин полуостров ловить камбал. Оставшиеся же щельяне, выждав южных (ру́ських) ветров, отправляются к западному берегу Канинского полуострова к реке Сёмже бить белуг[12].

Осенью, около Покрова, лишь только реки станут мерзнуть, долгоще́льяне и койдяне начинают промышлять на них навагу. Прилив несет ее в реку, а отлив из реки. На отливе ее и ловят в рю́жи (сети вроде бочки около 4-х сажен), к коим привязывают крылья, чтобы рыба не проходила мимо. Ловля наваги обогащает Долгую Щель или, как выразился один крестьянин, поднимает ее[13].

Жители р. Мезени и ее притоков отправляются весной ловить рыбу на притоки р. Мезени, в особенности на правый ее приток, р. Пёзу[14]. Так как место ловли рыбы по р. Пезе и ее притокам и озерам отстоит далеко от селений (верст на 300 и далее) и промышлять на них трудно, то сюда ходят только молодые. Старики же промышляют в это время рыбу вблизи селений по озерам, находящимся по обеим сторонам р. Мезени.

Весной и осенью и по р. Мезени занимаются ловлей семги. Особенно прибыльно ловить семгу в нижнем течении реки, так как к верху доходит ее мало, ибо ее перехватывают по дороге. Прибыльна ловля семги в д. Тимшелье и Заозерье. Кто не довольствуется своим местом, тот едет ловить семгу в устье р. Мезени.

Поздней осенью и зимой с р. Мезени ходят на Ко́нушин мыс ловить навагу; хозяевами здесь являются койдяне, а мезенцы нанимаются у них покрутчиками.

Сельди здесь не ловят; ее ловят у Соловецких островов, в Поное и Варгузе; русская сельдь, по словам крестьян, лучше норвежской: норвежская сельдь крупнее, но тверже русской.

Перехожу теперь ко второму важному в этой местности промыслу — бою тюленей.

Зимой жители селений по р. Кулою и р. Мезени ходят в пути, т. е. бить тюленей, или, как говорят здесь, ко́жу. Этих путей несколько. Они имеют свое прозвание от места промысла: Зи́мной, Ке́довской, Не́рнецькой и Ко́нушин.

Первый путь — Зи́мной, происходящий на Зимнем берегу Белого моря. К половине января (раньше Сретенья дня за полмесяца) молодые крестьяне деревень с р. Кулоя, а также приморских (Нижи, Койды и т. д. до Зимней Золотицы) собираются на Зимний берег. С р. Кулоя каждый идет врозь на ко́нях (раньше ходили на лыжах). Идут сюда с р. Кулоя через дд. Сояну, Щелью (Долгую Щель) и Койду, не заходя в Нижу. Поселившись в избах по Зимнему берегу, они промышляют ко́жу подле деревень Майды, Мегры, Ручьев, Еньцей и Золотицы. Самые благоприятные в этом пути для промысла ветры — запад и глубник (северо-западный), которые прижимают льды с тюленями к Зимнему берегу. Самый неблагоприятный ветер — полуночник (северо-восточный), который относит льды к Мурманскому берегу; в этом случае промысел бывает короток.

С Зимнего берега промышленники переходят на Кеды́[15]. Сюда переходят за неделю до Евдокеи, т. е. около 20-го февраля. Здесь промышляют неделю, а иногда дольше, даже до четырех. Благоприятны здесь те же ветры.

С Кедов переходят на весновку — Не́рнецькой путь, названный так от Нернецкого носа, находящегося между pp. Кулоем и Ни́жей (на запад от Кулоя). Для этого пути благоприятна смена всех ветров: севера, полуночника (северо-восточного), востока, обедника (юго-восточного), летного (иначе ру́ськаго, т. е. южного), шолонника (юго-западного), запада (который очень желателен) и глубника или побережника (северо-западного). Один постоянный какой-нибудь ветер не полезен на этом пути. На этом пути остаются неделю, но иногда живут и по 6 недель[16].

У мезенцев бывает еще Ко́нушин путь, названный так от Ко́нушина мыса, находящегося почти посередине западного берега Канинского полуострова. Этот путь бывает между Канинским носом и р. Несью. Это — зимний путь, во время Ке́довского пути.

Ходят промышлять также и на остров Моржовец, куда добираются частью по льдам, частью в лодках. Попасть сюда, по рассказам знающих жителей, трудно, так как надо знать не только, где можно пристать, но также и время, когда можно пристать, ибо вокруг Моржовца вода почти все время стремительно идет взад и вперед.

По тиманскому и печорскому берегам промышляют больше самоеды; русские здесь промышляют мало. Раньше сюда ходили крестьяне из д. Сёмжи, но они теперь приосели.

Промышляющие в этих путях зверя распадаются на хозяев и работников. Хозяин дает избу для житья, лодку, весла, багор, топор и ремень. С хозяином уговариваются на Микольской ярмарке или по обычаю ходят уже к одному и тому же. За избу и лодку с принадлежностями хозяин получает 1 пай с 7 человек работников. Из работников полный пай получает ужильщик, который есть свой хлеб и носит свою одежду. Неполный пай получает покрутчик, который получает хлеб и одежду от хозяина; за это он отдает хозяину из своего пая, смотря по условию, 5 или 6 рублей из десяти; бывает даже так, что хозяин получает ²/₃ пая, а покрутчик только ¹/₃, но это бывает только тогда, когда покрутчик — маломо́шный. С промысла на промысел работники переходят вместе со своими хозяевами.

В путях караулят прибытие зверя (тюленей). Завидев зверя, отправляются промышлять его. Промышляют (бьют палками) больше детей недельных или еще меньше, а не старых, ибо старые при приближении людей уходят в воду, а в воде стрелять их не стоит, так как они тонут. С убитых зверей снимают шкуру (ску́ру), сволакивают ее в кучу, навязывают на ремень и тянут на берег где по льду, а где по воде штук по 150—200 на одну лодку. Промысел продают на месте или своему хозяину или койденским приказчикам архангельских купцов. Деньги делят.

Раньше на промыслы ходило много народу и собиралось человек по 1000. Теперь стало ходить меньше. Одной из причин этого является кулачество койдян, которые согласились между собою платить за шкуры очень мало, а сами продают их дорого. По невыгодности промысла народ отлил на лесные заводы.

Благодаря этим промыслам, по отзывам крестьян, поднялась Койда, и в ней теперь много богачей. Раньше в ней было 8 дворов, а теперь более 30; ранее было 2 судна, а теперь около 20 шкун. Улов койдяне продают в Архангельске; кроме того, они ездят на судах в Норвегию, где покупают рыбу копеек по 15, а продают по 1 рублю и дороже (по-видимому, за пуд).

Поднимаются от промыслов также Ма́йда и Мегра́[17].

Осенью, месяца полтора после Воздвиженья (до Кузьмы и Дамиана, то есть до 1-го ноября), и зимою крестьяне также охотятся по лесам и бьют дичь.

Важным для крестьян промыслом является также рубка леса и сплав его с верхнего течения Кулоя и Мезени и их притоков к заводам. Этот промысел — недавний, как недавни и самые лесопильные заводы. С каждым годом он получает все большее и большее значение и отнимает рабочие руки у других промыслов. Лесопильных заводов здесь всего три: один в г. Пинеге (бр. Володиных) и два в устье р. Мезени (Руса́новский и Ру́жниковский). С реки Мезени лес сплавляют в устье ее. С реки же Кулоя лес доставляют и вверх и вниз. Одну часть леса доставляют в г. Пинегу братьям Володиным на их завод или Кыркалову для сплава в Архангельск. Тянут этот лес вверх по р. Кулою (как кулойский, так и немнюжский) по 15 коп. с бревна. Каждый человек тянет по 10 бревен, а так как тянуть приходится их дня полтора, то заработка на человека приходится около 1 р. в день, поэтому в с. Кулое во время моего там пребывания (11 и 12-го июня) почти все молодые мужчины и женщины тянули лес, а дома находились только малые, старые да отдыхающие. Другую часть леса с р. Кулоя сплавляют вниз по р. Кулою к его устью, а отсюда пароход уводит этот лес в плотах в устье р. Мезени на Русановский завод.

Над этой частью леса обыкновенно работают карьепо́ляне с немнюжа́нами и щелья́не. Карьеполяне с немнюжанами собирают сплавленный сверху лес в плоты в так называемых «Прямых водах» (именно в курье, т. е. в речном заливе)[18], в 70 верстах от устья р. Кулоя. Отсюда одни щельяне гонят его к Д. Щели, а другие сплавляют его к устью, откуда плоты забирает заводской пароход. Кроме того, по несколько сот рабочих работает на каждом из лесопильных заводов.

Некоторый доход доставляет крестьянам и извоз, который на р. Кулое очень незначителен, но на р. Мезени довольно силен, так как здесь на лодках к верху везут товары в довольно значительный центр Мезенского уезда, в с. Вашку, а на лошадях (земских, почтовых и вольных) возят проезжих по казенной и частной надобностям.

Теперь мне следует перейти к торговле, — но по этому вопросу мои сведения, к сожалению, очень скудны, в особенности по отпускной торговле.

В описываемом мною краю есть небольшие лавочки по р. Кулою во всякой деревне, а по р. Мезени почти во всякой. Эти лавочки тянут к двум здешним торговым центрам — г. Пинеге и г. Мезени. Именно, деревни, стоящие по р. Кулою, получают свои товары из г. Пинеги от торгового дома братьев Володиных, в руках которых находится пароходство по р. Пинеге и торговля по всему Пинежскому уезду; деревни же, стоящие по р. Мезени, а также иногда с. Долгая Щель и д. Сояна, близкие к устью р. Кулоя, получают свои товары из г. Мезени. В этих лавочках можно купить муку ржаную и пшеничную, крупу, чай, сахар, баранки (по-здешнему колачи), сухари, конфеты, мыло, свечи, пуговицы, нитки, посуду, бумагу, карандаши и другие мелкие предметы. Из этих же центров шла до наступления казенной продажи питей и водка.

Одни и те же товары стоят в г. Пинеге гораздо дешевле, чем в г. Мезени; сахар, например, в г. Пинеге стоит летом копек 18, а в г. Мезени 22 и 23 за фунт. Кроме того в г. Пинеге торговля ведется добросовестнее, и некоторые товары лучше по качеству, чем в г. Мезени. Это заметно, например, в устье р. Кулоя, где сталкиваются оба влияния; здесь, например, крестьяне в трезвом виде избегали пить мезенскую водку, плохо очищенную и причиняющую сильную головную боль: они сначала пили хорошую пинежскую водку и, только опьянев, принимались за мезенскую[19].

Здесь я кстати должен отметить то, что один долгощельский крестьянин П. Н. Широкой (один из моих сказителей) время от времени ездит в Архангельск по морю на собственной шхуне, закупает там товары и привозит их в Долгую Щель, обходясь таким образом без посредства пинежских и мезенских купцов.

Относительно вывозной торговли у меня мало сведений. Я могу только сказать, что семгу крестьяне продают на месте: по р. Кулою в Сояне и Долгой Щели ее скупает для какого-то вологодского купца упомянутый уже мною П. Н. Широкой; кроме того, ее в Долгой Щели скупает еще Андрей Ува́кин для мезенского купца, кажется, Ру́жникова; на р. Мезени семгу скупают приезжающие для этого приказчики архангельских или даже петербургских купцов, причем цена ей здесь выше, чем по р. Кулою в Сояне и Долгой Щели: здесь уже весной ее продают по 8 рублей, а осенью она доходит до 12 и более рублей за пуд. На месте зимних и весенних промыслов крестьяне продают и кожу тюленей. Своим же скупщикам они, вероятно, продают и результаты белужьего и наважьего промыслов. Лес отправляют за границу или прямо (с р. Мезени) или через Архангельск (из г. Пинеги). Битую дичь и скот продают, по-видимому, на ярмарках Никольской (в декабре) и Алексеевской (в марте) — в г. Пинеге и Крещенской (в январе) — в г. Мезени. Но по р. Мезени скот продают в г. Мезень и летом, так как мясо нужно в большом количестве для заводов и для самого города. Оленьи же зады, шкуры и еще кое-что некоторые крестьяне непосредственно возят зимою на лошадях через г. Пинегу, Сию, Каргополь и Вытегру в Петербург. Вообще следует отметить, что прежде эти местности тяготели в экономическом отношении к Петербургу, а не к Москве; здесь часто мне приходилось встречать крестьян, бывавших в Петербурге, но очень редко крестьян, бывавших в Москве. Теперь с проведением железной дороги из Москвы в Архангельск положение может измениться и, кажется, уже начало изменяться.

<...> Жители описанных местностей (не только мужчины, но и женщины) отличаются выносливостью: из с. Кулоя в с. Карьеполё, т. е. на расстояние 90 верст, взялись везти меня две жонки, которые часов за 10 перед тем привезли пассажира в Кулой из Карьеполя, т. е. проплыли 90 верст против течения, пихаясь шестами, и во время своего пребывания в Кулое не отдыхали, а помогали работать своим родственникам; в другой раз из Карьеполя в Долгую Щель на расстоянии 60 верст гребла одна девка в то время, когда отец ее правил; при этом при такой трудной работе бывали всего одна-две остановки; один долгощельский парень Захарко носит летом земскую почту из Долгой Щели в Койду через д. Нижу на расстояние 100 верст; сухопутной дороги летом здесь нет, и он ходит по берегу рек и моря во время отлива по трудно проходимым местам, переезжая на лодке через р. Кулой, терпя от дождей и ветров и отдыхая только во время ночевки в д. Ниже. Они не теряются ни в лесу ни на море: в лесу они умеют находить дорогу не только по компасу, но и по расположению древесных сучьев; на море они умеют пользоваться приливами и отливами, компасом и парусами, знают мели и убежища от бури. Они отличаются честностью, так что по р. Кулою, как и по р. Пинеге, вместо замков при дверях употребляются еще приставки, т. е. у дверей снаружи наискось ставятся палки, показывающие, что хозяев нет дома, но не запирающие дверей: по р. Мезени в этом отношении уже замечается поворот к худшему, и в употребление входят замки. В то же время они наивно грубы, вспыльчивы[20], недоверчиво относятся к тем явлениям, коих они не могут понять, и поэтому вместо предлагаемых объяснений стараются подыскать более, по их мнению, вероятные. Последнее объясняется узостью их кругозора и вообще малокультурностью. Еще и теперь не только по Кулою, но и по Мезени довольно часто встречаются по деревням курные избы[21]; самовары появились здесь уже на памяти теперешнего поколения: старики рассказывают, что лет 25 тому назад их было совсем мало, по одному, по два на всю деревню, да и то у тех, которые побывали в Петербурге. Не так давно было, по рассказам крестьян, время, когда употреблялись не обычные колеса, а гнутые из одного куска[22]. Видимо, здесь еще сильна вера в силу знахарства с его наговорами; по крайней мере, один из моих сказителей Е. Садков в с. Карьеполе ходил с таинственностью лечить одну старуху в бане, по приглашению ее мужа, другого моего сказителя В. Пупцева; а в д. Сояне тот же Е. Садков сам надоумливал при мне недомогавшую женщину, что ей не мешало бы поговорить[23]). Шествие молодых из церкви и прибытие их в свою деревню сопровождается летом усердными ружейными выстрелами, хотя смысл их, может быть, уже и утратился.

О степени грамотности крестьян я не имею достаточных данных и знаю только, что по течению р. Кулоя есть 3 училища (в Кулое и Карьеполе — церковноприходские, а в Долгой Щели — министерское), по течению Мезени от устья до Нисогор 5 училищ (в г. Мезени, сс. Лампожне, Дорогой Горе, Кузьмине Городке — теперь Печище, Юроме) и одно по р. Пезе (в с. Быченском).

Медицинская помощь здесь мало доступна населению: (Врачи находятся только в г. Пинеге, г. Мезени и с. Усть-Вашке). По некоторым волостям есть фельдшера, но так в их ведении большие округа, иногда на сотни верст, а денег на разъезды им дают очень мало (всего несколько рублей в год), то они могут приносить пользу, главным образом, только у себя в своей деревне, и при эпидемиях бессильны (например, тиф в д. Жерди). Вознаграждение фельдшеров очень малое по здешнему месту, всего 14—17 рублей в месяц, а между тем простые крестьяне могут здесь заработать по 1 рублю в день; поэтому фельдшера здесь не очень довольны своим положением.

Жители этих местностей православные. Старообрядцев здесь сравнительно мало: только в д. Кимже по р. Мезени они составляют до трети населения, а в других деревнях их почти вовсе нет. Но некоторая приверженность к старине есть и здесь: так в д. Сояне по р. Кулою крестьяне купили древние иконы, которые раньше были в Ручьевском старообрядческом скиту. Конечно, и здесь жители — христиане главным образом по внешности: они до того строго соблюдают посты, что даже больные не решаются пить молоко. Из особенностей религиозного быта этого края обращает на себя внимание обилие по р. Кулою часовен, а по р. Мезени крестов. По Кулою часовни стоят не только в селениях (Немнюга), но и между селениями (между Немнюгой и Карьеполем, Долгой Щелью и Нижней) и на морском берегу, где собираются промышленники (Абрамовка, Кеды). В этих часовнях, состоящих из избы с крестом вверху, находятся образа с подсвечниками перед ними; тут же ящики со свечами, которые останавливающиеся здесь зажигают и ставят перед образами, кладя за свечи деньги в находящуюся здесь кружку (теперь эти кружки иногда разбивают и берут из них деньги). По Мезени довольно много крестов, хотя их, кажется, не мало и по Кулою. Они обратили мое внимание на себя своими надписями и изображениями. В самом низу креста изображается голова на костях, по одну сторону коей буква Г (Глава), а по другую А (Адамова), затем по всему кресту по краям идут отдельные буквы, например, I, С, несколько Г, Б и т. д.[24].

В этой местности, как и по р. Пинеге, бывают по деревням престольные праздники. Они бывают как в тех деревнях, где есть церкви с причтом, так и в тех, где есть приписные церкви (в последние священник приезжает служить в престольный праздник). На этот праздник приезжают жители соседних деревень (также и по р. Кулою) и гостят у своих родственников. После обедни в церкви и крестного хода начинается угощение (пьют водку и пиво, чай, едят и закусывают), которое продолжается обыкновенно 3 дня[25]), Молодежь в это время устраивает разные игры. Место этих игр иногда имеет особое название, например, в Долгой Щели Петрошина, а в других мецище (от слова «мяч»).

Жители селений по р. Кулою и по р. Мезени помнят кое-что о своей старине и имеют о ней разные предания.

По рассказам кулойского крестьянина Степана, с. Кулой было раньше посадом старше Холмогор; жители его были мещанами и находились под ведомством г. Пинеги; Никола Семенов и Деревяшка были ратманами; 25-го мая к ним привозили на праздник из Красногорского монастыря икону с крестами.

Крестьяне Долгой Щели и Сояны помнят, что они раньше были крестьянами Сийского монастыря, стоящего на р. Сии, впадающей слева в Северную Двину[26]. Узнав от них, что у них в волостном правлении в Долгой Щели есть старая грамота, я зашел в правление. Оказалось, что у них действительно хранится в денежном ящике за печатью грамота 1695 г. или, скорее, копия с нее. Я переписал ее буква в букву, с сохранением титл и строк[27]. Вот она:

........ вєликихъ гдрє цр. .вєликихъ кнз̃є^г І̂о̀а́нна а̂лєѯѣєвича Пєтра алєѯѣєвича всєа̀ вєликїа и малыя и бѣлыя россіи самодєр^ѕжцєвъ в кєвролу и на мєзєнь сто^лнику нш̃єму і̂ воєво^дє кнз̃ь сємєну юрьєвичю со^лнцову засѣ́кину, в прошло^м во · рч̃д^м. году ма^рта въ · ѕі^дє[28] по нш̃єму вєликихъ гд^с̃рє^ѕ ука^зу а́ по чєлоби^тю а̂нто́нїєва сійс’каго мнт^с̃ря и̂гумєна Ѳєодо́сїа з бра^тєю послана̀ нш̃а вєликихъ гд̃рє^ѕ грамота в кєвролу и на мєзєнъ к сто^лнику и̂ воєво^дє к Ѳєдору я^.̃ковлєву, по пре^жни^м нашы^м вєлики^х гдр̃є^ѕ жалованны^м грамота^м во^тчинно^ѕ и^х а^нтонїєва мнт̃ря си́іскаго слобо^дки до^лгощє^лско^ѕ крт̃ья^н и соѧ^нски^х бобылє^ѕ во всѧки^х дѣла^х судо^м и управою вѣда^т и дєнє^жны^х никаки^х доходо^в с ни^х в кєвролѣ и на мєзєни збира^т ї̂ в кєвро^лскїє и̂ мєзєнскїє писцовые книги то^ѕ слобо^дки крт̃ья^н и соя^нски^х бобылє^ѕ з^ѕ ѕємлєю и со всѣми уго^ди писать єму Ѳєдору и мєжєва^т нє вєлєно, ѝ нн̃ѣ билъ чєломъ на^м вєликимъ гд̃рємъ з двины̀ живонача^лныя трц̃ы а̂нтонїєва сі́йскаго мнт̃ря архима^ндри^т никоди^м з бра^тєю, в кєвро^лскомъ^дє уѣ^здє мнт̃рская и^х до^лгая щєль и̂ со́яна а̂ посєлєны у ни^х на то^ѕ до^л гощєльє и на соя́нє крт̃ьяня и бобыли для ры^бны^х и^х промысло́въ, І̃ в прошломъ^дє во .рѯ̃и^м. году по грамотє о̂ца̃ нш̃єго вєликихъ гд̃ре^ѕ блж̃єнныє памяти вєликого Гд̃ря цр̃я ї вєликого кн̃зя А́лєѯѣя миха^ѕловича всєа вєликїя и̃ малыя и бѣлыя россіи самодє^ржца вєлєно с то^ѕ н^х мнт̃рско^ѕ во^тчины з до^лгоще^лско^ѕ слобо^дки с кр̃тья^н свои^х всякїє дєнє^жныє доходы сыными (такъ) и^х двинскими во^тчина^мѕ плати^т на москвѣ вмѣстє а судомъ^дє и росправою вєлєно тѣ^х и^х кр̃тья^н и бобылє^ѕ вѣдать на двинѣ а̃ в кєвролѣ и̃ на мєзєни воєвода^м і̂ всяки^м приказны^м людє^м ни в чємъ и^х вѣдать нє вєлєно, і̂ во рп̃ѕ^м. го^ду пєрєпй̃щи^к аѳанасє^ѕ Ѳанвиси^н с товарыщы тоє и^х долгощє^лскую слобо^дку и̂ соіански^х кр̃тьянъ и бобылє^ѕ написа^л в двински^х пєрєпй̃ны^х книга^х, а во рп̃и^м. году по грамотѣ^ж брата нш̃єго вєли̃ких(ъ) гдр̃є^ѕ блж̃єнныє памяти вєликого гдр̃я цр̃я і̂ вєликого кн̃зя Ѳєдора а̃лєѯѣєвича всєа вєликїя и малыя и̂ бѣлыя россіи самодє^ржца то^ѕ жє и^х до^лгощє^лско^ѕ слобо^дки кр̃тья^н и бобыле^ѕ во всѧкихъ дѣла^х вєлєно судо^м и росправою вѣда^т проти^в пре^жняго на двинѣ, а дворового числа дєнє^жные доходы вєлєно збира^т на двинѣ^ж а̃ плати^т сь и^х мит̃рскими платєжы̀ на москвѣ проти^в пре^жнєго (такъ), А во .рч̃д^м. го^ду по нш̃є^ѕ вєли̂кихъ гд̃рє^ѕ грамотє вєлєно проти^в вышєписанны^х о̃ца̃ нш̃єго вє̂ликихъ гд̃рє^ѕ блж̃єнныє памяти вє̂ликого гд̃ря, и брата нш̃его вєликихъ гд̃рє^ѕ блж̃єнныє^ж памяти вєликого гд̃ря у̂казовъ ѝ грамо^т быть во всє^м; и̃ о^т то^ѕ и^х мнт̃рско^ѕ во^тчины до^лгоще^лско^ѕ и̂ соянско^ѕ зємлѝ і̂ всяки^х уго́де^ѕ и на то^ѕ зємлѣ крт̃ья^н и бобыле^ѕ пн̃цо^м в кевро^л̃скїє и́ мєзєнскїє книги писать нє вєлєно для того что^де то^ѕ ихъ до^лгощє^лско^ѕ слобо^дки кр̃тья^н и̃ соянскихъ бобылє^ѕ дворы написаны в двински^х пєрєписныхъ книга^х. рп̃ѕ^г̃ го^ду зъ двинскими крт̃ьянскими и̂ бобы^лскими дворами вмѣстє а кєвро^лского уѣ^зду в пєрєписны^х книга^х рп̃ѕ^г̃ го^ду то^ѕ ихъ до^лгощє^лско^ѕ слобо^дки кр̃тьянски^х и̂ бобы^лскихъ дворовъ нє написанѡ, а ннѣ^де по нш̃єму вєли̃кихъ гдр̃е^ѕ ука^зу в^ѕ кєвролѣ и̂ на мєзєни вєлєно бы́ть писцо^м тєбѣ, писать дворы и̂ зємли і̂ всякїє уго^дя и̃ мн^с̃трскїє зємли мєжєва^т и мѣря^т, и ты^дє посылаєшъ с мєзєни ис^ѕ прика^зно^ѕ и^збы в тоє и^х вышєписанную во^тчину приставо^в і^ѕ кр̃тья^н и^х є̃млю^т и̃ убы^тча^т и̃ притягиваю^т в зємскоє тягло̂ по навѣту кєвро^лского у̂ѣ^зд(у) волостны^х крт̃ья^н, и̃ намъ вєли̃кимъ гдр̃ємъ пожаловати^б и^х нє вєлѣ^т ихъ напрасно убы^тчить и̂ то^ѕ и̂^х мн^с̃рско^ѕ во^тчины до^лгоще^лско^ѕ и соянско^ѕ зємли со всѣми уго^ди и̂ на то^ѕ ѕємлѣ кр̃тьянъ и бобылє^ѕ и^х которыє посєлєны для ры^бного и^х промыслу в кєвро^лскїє и мєзєнскїє книги писать, а̃ промышлєно^ѕ ихъ рыбы задє^ржива̃, и тѣ^м и^х вышєписанны^м кр̃тьяномъ и̂ бобыля^м о̃би^д чинить, а̃ вєлѣти^б проти^в прє^жни^х нашы^х вєли̃кихъ гд̃рє указо^в и грамо^т тоє и^х до^лгощє^лско^ѕ слобо^дки и́ соянскую зємлю с крт̃ьяны и̃ со всѣми приналєжащыми уго^ди быть в двинскомъ уѣ^здє по прє^жнєму что^{б дє} нш̃ымъ вєли̃кихъ гд̃рє у̃казо^м нарушєны^м нє быть и и^м вро^знь нє ро^збрєстй̃. И̃ о̃ то^м да^т имъ к тєбѣ нш̃у вєли̃кихъ гд̃рє^ѕ грамоту с прочєто^м. І какъ к тєбѣ ся нш̃a вєли̃кихъ гд̃рє^ѕ грамота при́дє^т, и ты^б по пре^жни^м и по сє^ѕ нш̃ымъ вєликихъ гд̃ре^ѕ грамота^м проти^в вышєписанного чєлоби^тя а̃нтонїєва сі́йскаго мнт̃ря а^рхимн^ндрита (такъ) никѡдима з бра^тєю во^тчинно^ѕ и^х слобо^дки до^лгощє^лско^ѕ крт̃ьѧнъ и̃ соянски^х бобылє^ѕ во всяки^х дѣла^х судо^м и̃ управою нє вѣда^л и дєнєжны^х дохо́довъ в кєвролѣ и на мєзєни збира^т нє вєлѣ^л ї в кєвро^лскїє и мєзєнскїє пи̃цовые книги то^ѕ и^х слобо^дки кр̃ть... и̃ соіански^х бобыле^ѕ зємлєю (такъ) и со всякими у̃го^ди нє писа^л и промышлєно^ѕ и^х рыбы задє^ржыв(а^т) нє вєлѣ^л. потому что та̀ до^лгощє^лская слобо^дка и соянскїє бобыли написаны в двински^х пєрєписны^х книга^х ї вѣдомы на двинѣ. а̃ прочє^т сю нш̃у вєли̃кихъ гдр̃є^ѕ грамоту вєлѣ^л с нєє списа^т списокъ да то^т списокъ за своєю рукою остави^л в кєвролѣ въ сьѣзже^ѕ избѣ а сю нш̃у вє̃ликихъ гд̃рє грамоту о^тда^л сійскаго мнт̃ря а^рхима^ндриту или ково о^н с сєю нш̃єю вєли̃кихъ гд̃pє^ѕ грамотою к тєбѣ пришлє^т, впрє^д для ѝны^х нш̃ы^х воєво^д и прика^зны^х людє^ѕ. Писа^н на москвѣ лѣта зс̃г̃ ма^рта въ е̃ днь.

у по^длинно^ѕ вєлики^х гд̃рє^ѕ, сє^ѕ грамотѣ на о̃боротѣ прип^с̃н дьака̃ василья посникова.

Справа по^дячєго (такъ) алеѯандра Ѳєѿѳанова̃.

на то^ѕжє грамотѣ по^дписанѡ,

зс̃г^г̃ го^ду іюнѧ в є^дє. пода^л грамоту вєли̃кихъ гдр̃є^ѕ а̃^нтонїєв(а) сіи́с́каго мн̃тря служєбникъ трошка кузнєцовъ.[29]

Далее я привожу три рассказа о разныхъ местах по р. Ме́зени, слышанные мною от долгощельского крестьянина Парафёныча во время моей неудачной поездки в с. Койду.

По словам Парфёныча, на р. Мезени, выше д. Чу́чепалы (стоящей немного ниже Ко́йнаса) есть место, называющееся по-зырянски Юрбитан, а по-русски Богомолье. Здесь пороги на версту и крутой (обрыв), вследствие чего здесь люди молились, чтобы их пропустили (пороги).

О самой Чу́чепале он рассказывал со слов стариков, что вблизи его был, ещё до прихода сюда русских, город. Здесь (выше Нисогор верст на 80) на реке находится возвышенный и холмистый нос, имеющий в объезд 12 верст, а поперек 3 версты. По преданию от предков, тут есть следы от города, борозды и межа, и на них лиственницы в два обхвата. Деревня Чучепала называется так потому, что здесь раньше была чудь[30].

Парфёныч же рассказывал следущее предание, слышанное им в селе Юроме (ниже Нисогор верст на 60): «Ехал из Северной Двины по pp. Вы́чегде и Вы́му, а затем перебрался волоком в р. Ирву (приток Мезени) и р. Мезень атаман со своей подругой. В д. Чухарях он остановился, выспросил дорогу на р. Печору и в награду за это указание оставил чухарям свои деньги. Он поплыл далее по р. Мезени к её притоку р. Пёзе. Когда он, не доехав до р. Пёзы, был у с. Юромы, там на берегу орал русский богатырь. Атаман закричал: «Кобыла, стой!» А тот: «Стой, лодка!» Стали стрелять стрелами, но никто никого не ранил. Атаман уехал и поплыл по р. Пёзе; здесь на волоке стали варить. Богатырю стало жаль, что он упустил атамана. Он пошел и убил его сонного. — Этот же самый богатырь построил в Юроме церковь; толстые бревна для её постройки он носил сам. На память о его силе осталась деревянная рука, изображающая его руку».

Эти ю́ромские предания я слыхал потом в самой Юроме с некоторыми отличиями от вышеприведенного рассказа, но так как я их тогда не успел записать, то сейчас уже позабыл их. Здесь говорили, что юромский богатырь погнался за разбойничьим атаманом не сам, а с другим богатырем, за которым он сходил в другую деревню. Во время боя атаману выпустили внутренности, которые намотались вокруг дерева, вокруг коего они ходили. На месте этого боя потом каждый проходящий бросал по ветви; накоплявшиеся кучи затем сжигали. Так как память об этом богатыре — деревянная копия с его руки — хранится при юромской церкви, то я попросил юромского священника показать мне ее, что тот с готовностью и сделал. Это — бревно, на одном конце коего вырезана кисть руки. Кулак такой величины можно найти и теперь, только в запястье толщина более обыкновенной[31].

Рассказы И. Е. Чупова о Кузьмине Городке, Базаровых холмах и Югрине ручье смотри при описании д. Кильцы.

В церкви Кузьмина Городка есть грамоты 17-го века и два иностранных колокола (один — английский, а другой — голландский) с надписями.

Перехожу теперь к своему путешествию по описанной местности и к его результатам.

В начале своей поездки я хотел записать напевы записанных мною в предыдущую поездку пинежских старин и исторических песен. С этой целью в начале своей поездки я и проехал вверх по р. Пи́неге, кончая д. Шо́тогоркой. При записи напевов по р. Пинеге, как потом по р. Кулою и р. Мезе́ни, я руководился следующими правилами: 1) я записывал напевы не у всех своих сказителей, а только у тех, у которых можно было и стоило записывать, и только в том случае, если сказитель был не из трусливых и пел достаточно громко, и 2) я старался иметь напев каждой старины, а если можно было, то и несколько напевов одной и той же старины, или несомненно разных или существующих в разных местах. Так как для этой цели я мог уделить немного времени, то я объехал только половину посещенных мною в 1900 году пинежских деревень, но и на этом пространстве записал напевы большинства записанных мною здесь сюжетов. По реке Пи́неге я записывал теперь напевы в следующих деревнях: У́гзеньге, Го́рке, Петро́вой Горе, Ма́летине, Першко́ве, Почезе́рье, Ма́твере, Городце́ (у Ча́колы) и Шо́тогорке. На этом пространстве я записал посредством фонографа до 65 номеров напевов старин, исторических песен и духовных стихов, а также записал один духовный стих («Встреча инока с Господом») и одну старину («Соловей Будемерович и Запава Путевисьня») у своих прежних сказительниц: первый у А. П. Сивковой, а второй у М. Д. Кривополеновой. Работать мне теперь по р. Пи́неге было сравнительно легко, так как население меня уже знало и не боялось.

Порасспрашивав о старинах кое-кого в г. Пи́неге, я затем поехал по новым для меня местам по рекам Кулою и Мезе́ни. Ехать здесь было гораздо труднее, чем по р. Пинеге: с одной стороны — незнакомое население, приглядывающееся к незнакомому человеку, едущему с такою непонятною целью; с другой стороны — неудобства со стороны погоды[32] и путей сообщения[33]. Действуя здесь так же, как и в предыдущих поездках (т. е., по возможности, без всякой официальности), я произвел исследования в следующих селах и деревнях: Ку́лое, Оре́ховской, Ка́рьеполе, Не́мнюге (в двух око́лках), Со́яне, До́лгой Ще́ли — по течению р. Кулоя и его притоков pp. Не́мнюги и Со́яны, в д. Ни́же — на р. Ниже, впадающей в Северный Ледовитый океан; потом в г. Мезе́ни и селах и деревнях Нико́ле (Николо-закурской), Ла́мпожне, Ти́мшелье (т. е. Тимщелье), Дорого́й Горе, Петро́вой Горе, Кузьмине́ Городке, Печи́ще, Ки́льце, Погоре́льце, Ме́лагоре, А́заполе, Па́луге, Ке́сломе, Юроме, Некра́сове, Тигля́евой, Заозе́рье (в Кельче́мгоре), За́ручьевской, Малых и Больших Ни́согорах — по теченью р. Мезе́ни, т. е. в 27 деревнях и селах и в одном городе. На этом пространстве я записал у 65 лиц 213 номеров: 212 старин и песню о сове; из них 92 старины записаны по р. Кулою в шести (с Нижей) селах и деревнях у 28 лиц, а остальные 120 старин и песня о сове по р. Мезени в 13 селах и деревнях у 37 лиц. Здесь же я записал 108 напевов старин и напев песни о сове: из них 52 напева старин приходится на долю деревень по р. Кулою, а остальные 56 напевов старин и один песенный на долю деревень по р. Мезени. Так как оказалось, что по pp. Кулою и Мезени старины иногда поют хором несколько человек, то я записал шесть напевов в исполнении двух лиц и один в исполнении трех лиц.

Таким образом в эту поездку я производил исследования всего в 36—37 деревнях и селах и в двух городах; записал 213 старин, 1 духовный стих и 1 песню, а также 174 напева на 52 валиках (из них 19 ½ заняты пинежскими напевами, 16 кулойскими и 16 ½ мезенскими)[34]. С лучших певцов я сделал фотографические снимки. Рукописей на этот раз я приобрел сравнительно мало[35]. В эту поездку я озаботился получением народных названий деревень и рек некоторых уездов Архангельской губернии, именно: 1) список таких названий, параллельно с официальными названиями, по 1-му стану Пинежского уезда и 2-му стану Ше́нкурского уезда, составил, по моей просьбе и по моим указаниям, теперешний пристав 1-го стана Пинежского и бывший пристав 2-го стана Шенкурского уезда А. А. Галактионов, 2) я сам записал, со слов мезенского исправника, народные названия деревень Мезенского уезда (названий рек он сам не знал); эти списки дадут специалистам материал для суждения о том, где и какое жило прежде финское племя по тем местам, где теперь живут русские. Из этой поездки я привез с собой: 1) костюм кулойских крестьян, который они надевают при отправлении в лес на охоту (именно: рубаху, портки, ка́бат, луза́н и комарник), и старинное кремневое ружье с принадлежностями и 2) штофник, гарнитурник и повязку народного костюма пинежских девушек. — Кроме записи старин, я делал при случае также записи диалектических черт разных деревень северного края[36].

Записанные мною по pp. Кулою и Мезени старины обнимают более 50 сюжетов (до 53). Деление старин по сюжетам можно видеть в алфавитном указателе к каждому тому. Поэтому перечислять их здесь излишне. Но, кроме этих сюжетов, по р. Кулою и р. Мезени известно еще до 10 сюжетов, которые певцы или слыхали и забыли теперь или помнят еще и теперь, а именно: 1) Орсёнко, который поит голей и пропивает сорок тысяч (Е. Садков), 2) Касьян, который рвал опутины шелковые, но его затем ослепили (здесь, кажется, есть что-то о Дунае и мече; эта старина находится в тетради П. Н. Широкого) — по р. Кулою; 3) Ставр Годинович (про него рассказывает Е. Табуев и про него слыхал В. Тяросов), 4) Поездка Алеши Поповича с Екимом Ивановичем в Киев (А. Потрухова), 5) Микула Селянинович (знают сыновья А. Макуриной), 6) Самсон (про него рассказывает Е. Разсолов и про Самсона Колыбанова знает Ф. Аникиев), 7) про встречу О́льга и Ратая рассказывает И. Е. Чупов, 8) про Волгу Вячеславича Назар Иван. Яшов (в Кильце) слыхал от верховского крестьянина из д. Пылемы, 9) Кострюка поет О. Н. Носарев в д. Шилявой и поют его у моря, по словам Е. Бешенкина, и 10) о Еруслане Лазаревиче будто бы пела А. Потрухова — по р. Мезени. Кроме того, по р. Кулою известны: 1) Грумаланка, песня о том, как русские бедовали на Грумаланте — Шпицбергене (Е. Садков), 2) Михаил Михайлович (не о 12-летнем ли богатыре — О. Сычов), 3) Святогор (И. Д. Нечаев), 4) Исцеление (словами) и первая поездка Ильи Муромца (В. Буторин), 5) Мамаево побоище пел Проня (Прокопий Шуваев, см. характеристику Ф. Шуваевой) и 6) Добрыня и Златыгорка (Ф. Шуваева); а по р. Мезени о Батые Батыевиче (= Батее Батеевиче) знает И. Е. Чупов[37]. По р. Пинеге кроме записанных уже мною по ней старине, известна еще старина: «Молодость Добрыни, бой его с Ильей Муромцем и с поленицей» (именно в г. Пинеге, слепая Харитонья).

Среди записанных мною старин являются новыми следующие восемь старин:

1. «Победа богатырей князя Олега Черниговского, со Святогором Романовичем во главе, над войсками князя Додона; купанье Святогора с Ильей Муромцем, Добрыней и Алешей Поповичем, смерть в гробу и погребение Святогора».

2. «Молодость Добрыни, жалоба на него князю, оправдание Добрыни» (300 с лишком стихов); «Добрыня и Маринка» (80 стихов);

3. «Женитьба князя Владимира на указанной и привезенной Добрынею греческой княжне; Илья Муромец и Удолище»;

4. «Мамаево побоище» (Добрыня, Окольник и Алеша Попович, по приказу княгини, освобождают Киев от Скурлавца);

5. «Женитьба молодца» (если только она не из «Дуная»);

6. «Васька-пьяница отвозит дани Ордянному королю»;

7. «Проделки Васьки Шишка»;

8. «Старина о льдине и бое женщин».

25 номеров принадлежит к редко встречающимся старинам.

По pp. Кулою и Мезени изредка встречаются также печатные книги и рукописные тетрадки со старинами. В с. Долгой Щели у одного из моих сказителей П. Широкого есть тетрадь, в которой находятся услышанные им у других и записанные им старины: 1) «Илья Муромец и Издолище», 2) «Васька-пьяница», 3) «Садко» и 4) «О слепом Касьяне» (см. выше). В этом же селе была у келейника и должна быть у его детей (Филиппа слепого, Якова Михайлова Широкого или у его сестры [дом их против дома Хабарова]) книга (какая?) со старинами. В д. Кильце на р. Мезени у младшего сына моего сказителя И. Е. Чупова есть печатная книга со старинами под заглавием «Илья Муромец набольший богатырь... Иван Ивин. Москва. 1898. Изд. кн. Е. А. Губанова».

На основании моих записей и наблюдений можно сделать следующие выводы о положении в здешней местности былинной традиции:

1) знание старин еще сильно по течению pp. Кулоя и Мезени, особенно среди занимающихся морскими промыслами и ходящих в так называемые пути, среди занимающихся рыболовством на дальних реках и среди промышляющих охотой;

2) здесь некоторые умеют петь каждую старину особым голосом (напевом) и одну старину иногда поет хором сразу несколько человек;

3) поют их главным образом во время путей, во время рыбной ловли по дальним рекам и во время охоты, когда благодаря разным обстоятельствам бывает много свободного времени; в путях, когда недели две нельзя выйти в море из-за противного ветра в море, хозяева и рабочие заставляют знатоков петь старины; другой важной причиной пения здесь старин, помимо свободного времени, является то обстоятельство, что большая часть времени путей приходится на Великий пост, когда петь песни нельзя и можно петь только старины;

4) против прежнего времени все-таки замечается упадок в знании старин, так как в путях начинают нарушать обычай воздержания от песен; но все-таки старины здесь продержатся еще довольно долгое время;

5) здесь нет лиц, которые специально занимались бы пением старин: их поют простые крестьяне и крестьянки;

6) лица, поющие старины на pp. Кулое и Мезени, называют себя стары́ньщиками (названия сказитель и других здесь нет); самые эпические песни называются ста́ринами и старина́ми;

7) учатся старинам тогда, когда другие поют их, т. е. мужчины главным образом во время путей, рыбной ловли на сторонних реках (источник А. и И. Тяросовых и А. Чуповой в «Реках») и охоты, а в нескольких случаях в старообрядческих скитах (см. характеристику М. Крычаковой и С. Емельянова); женщины выучивают их обыкновенно дома;

8) учатся старинам тем, что подтягивают за поющими их; изредка выучивали их, прослушав без подтягивания чужое пение;

9) благодаря пению старин во время путей, когда собирается много мужчин, у хороших знатоков старин оказывается много учеников, как, например, у Прокопия Шуваева (см. в биографиях сказителей), о котором еще и теперь живет слава по всему Кулою и Мезени;

10) большинство моих певцов пропело мне по несколько старин и только четверть по Кулою и треть по Мезени пропела по одной старине[38]; если же принять во внимание, что я записал у них по разным причинам не весь их репертуар, то оказывается, что почти все они знают по несколько старин; здесь не редкость встретить знающих полдесятка и десяток старин, а есть знающие их еще больше (десятка полтора, два), а один знает будто бы до 50;

11) некоторые из моих певцов, пропевших мне по много старин и между прочим по несколько старин об одном и том же богатыре, стараются пропеть старину. повествующую о более ранних, по их мнению, подвигах богатыря, раньше старины, повествующей о более поздних подвигах богатыря; таким образом они заботятся не только о том, чтобы упомнить их, но и стараются связать их в своем сознании, систематизировать их (см. характеристику Садкова и В. Буторина по Кулою и В. П. Аникиева по Мезени);

12) здесь хорошие певцы настолько хорошо владеют эпическим стихом, что готовы переложить в стихи переводную сказку об Еруслане (см. характеристику А. Потруховой);

13) мои певцы по большей части люди средних лет или старики;

14) записанные мною по pp. Кулою и Мезени старины я записал от 48 мужчин и 17 женщин, так что число моих певцов превышает число певиц почти в три раза;

15) среди мужчин попадалось бо́льшее число лиц, знающих много старин, чем среди женщин[39];

16) для некоторых старин певцы имеют свои особенные названия, например, «Туры» или «Васька-горька пьяница» для старины о Ваське-пьянице, «Женитьба Владимира» для старины о Дунае в обоих видах и старины о Даниле Игнатьевиче (Перемякине и т. п. = Ловчанине), «Моряночка» для старины «Братья-разбойники и их сестра»;

17) среди записанных мною старин есть, кроме серьезных, шутовые старины: «Проделки Васьки Шишки», «Усы», «Небылица» и «Старина о льдине и бое женщин» (в двух видах);

18) старины здесь поются не только спокойными эпическими напевами, но и песенными с повторениями каждого стиха и с перерывом посреди стиха (см. подробнее об этом в статьях о напевах);

19) отличительной чертой записанных здесь мною старин является их длина, особенно по сравнению с предыдущими моими записями в Приморье и по р. Пинеге; старины в несколько десятков стихов редки; обычно они имеют по сотне или по несколько сот стихов (наиболее длинная имеет 558 стихов);

20) некоторые старины, записанные в большом числе вариантов, представляют несколько редакций и типов в зависимости от места их происхождения и учителей их певцов (см. характеристики певцов; по ним можно бы восстановить репертуар некоторых прежних известных певцов, например. Прони, т. е. Прокопия Шуваева из Нижи; Мардария из Кузьмина Городка);

21) старин специально мужских и женских здесь, в противоположность пинежскому краю, указать нельзя;

22) кроме отмеченных мною в статьях «Поморье...» и «Пинежский край...» песенных терминов, я слыхал здесь следующие термины: голос — напев, изворотиться — составить стих («изворотицьсе на голосу-ту» старался В. Пупцев, когда стих выходил у него неуклюжим).

Я записал старины, по разным причинам, не у всех тех певцов, с которыми виделся[40]. Мне так же не пришлось видеть и записывать у некоторых из указанных мне певцов[41]. Поэтому я привожу здесь, в порядке поселений, список тех певцов, у которых мне ничего не удалось записать, с теми сведениями об их знании, которые мне удалось получить[42].

По реке Пинеге.

Великий Двор (под самым городом Пинегой): слепая Харитонья рассказывала по стихам, но, по старости, не могла пропеть старины:

«Молодость Добрыни, бой его с Ильей Муромцем и поленицей» — интересное соединение сюжетов: Илья и Добрыня, назвавшись по полю братьями (Илья младшим, а Добрыня старшим братом), попировали и переночевали в шатре; наутро Илья Муромец проснулся, увидел поленицу и отправил за ней Добрыню, но последний не мог ее одолеть; тогда Илья дал ему совет, как биться с женщиной — ударить по пелькам (грудям) и под гузно; Добрыня победил[43];

«Алеша Попович и сестра Петровичей» (они хотели копать ее в землю, Алеша указывает им на женин стыд);

«Мать князя Михайла губит его жену»;

«Михайло Казаренин» (у Петра Сизого, бабушка-ко́зленка; вариант близок к матверскому варианту).

По реке Кулою.

1. Кулой:

а) старик Иван Григорьевич Орехов (†) знал старины;

б) Илья Борисов знает про Добрыню, который сидит в лодке;

в) Вася Ведрин пел.

2. Немнюга:

а) живущий в верхнем конце, но как раз охрипший ко времени моего приезда Семен Рягин знает старины:

«Дунай сватает невесту князю Владимиру», «Илья Муромец и Издолище проклятое», «Исцеление и первая поездка Ильи Муромца», «Дюк Степанович», «Бой Ильи Муромца с Добрыней», «Васька, горькая пьяница»;

б) Ф. Садков знает про Илью Муромца, Дюка, Алешу Поповича;

в) Степан Коза́рин (†) знал старины;

г) слепой старик Гаврило, умеющий петь духовные стихи, рассказывает о богатырях, но петь не может.

3. Карьеполе:

а) Афанасий Старопопов знает, но не хотел петь старины:

«Дюк», «Бой Добрыни со змеем и Ильей Муромцем», «Васька, горька пьяница»;

б) Максим Иванович Старопопов знает старины, но петь их по болезни не мог.

4. Со́яна:

а) Настасья, дочь И. Сычова, знает старины, но стыдилась петь их;

б) Тимофей Васильевич Нечаев знает и хотел петь, но ввиду его пьянства я не записывал его старин:

«Первая поездка Ильи Муромца», «Васька-пьяница», «Бой Добрыни с Ильей Муромцем», «Сорок калик со каликою», «Бой Добрыни с Дунаем», «Потык», «Дюк»;

в) Семен Николаевич Нечаев;

г) Тимофей выучил у Евдокима Мелехова про Дуная;

д) крестьянин Митрей, у коего Я. Авдушев (в Азаполе по р. Мезени) выучил обе свои старины;

е) крестьянин Роман в верху деревни знает старины, но плохо; он научился у И. Д. Нечаева.

5. Долгая Щель или Щелья:

а) Иван Александрович Широкой (Михайло) знает старины:

«Женитьба Владимира», «Михаил Данилович», «Сорок калик»;

б) жена Федора Нечаева (я не мог застать ее дома, так как она ходила на свадьбу) знает старины:

«Михаил Игнатьевич», «Васька-пьяница»;

в) Петр Кириллович Буторин (Петюля) умеет рассказывать, но петь уже не мог старин:

«Самсон Колыванов», «Илья Муромец», «Садко»;

г) Егор Кириллович Буторин (Пу́па), склонный к старообрядчеству, знал, но не хотел петь;

д) Илья Попов знает согласно с певшим мне братом Яковом:

«Сорок калик»;

е) Афанасий Яковлевич Нечаев (по прозванию Маслов, пастух) знает, но вследствие пьянства не имел времени пропеть мне старины:

«Сорок калик со каликою», «Бой Добрыни с Ильей Муромцем», «Неудавшаяся женитьба Алеши Поповича», «Бой Добрыни с Дунаем», «Платов», «Женитьба Владимира», «Дюк»;

ж) Дмитрий Прелухин знает старины:

«Васька-пьяница», «Сокольник»;

з) Федор Афанасьевич Прелухин знает, по словам его сына, около 50 старин и во всяком случае не менее 30, но был на Канине полуострове, где ловил камбалу;

и) Иван Федорович Медведев, хилый и глуховатый старик, ранее знал, но теперь позабыл и помнит одни имена;

і) Кузьма и Тимофей Фомичи Увакины (по прозванию «Гогара») были на ловле камбалы;

к) Михаил Широкой, у которого С. Рычков выучил 40 калик;

л) Лобанов Максим Иванович;

м) Иван Ильич Широкой,

н) Афанасий Вишняков знает старины:

«Князь Михаил», «Добрыня Никитич»;

По морскому берегу на запад от р. Кулоя.

1. Нижа:

а) Федор Прокопьевич Шуваев;

б) Афанасий Николаевич Шуваев, по словам А. Петрова, должен знать старины:

«Бой Ильи Муромца с Сокольником», «Садко», «Бутыга».

2. Койда:

а) Андрей Иванович Малыгин (по прозванию Каптин Мамаевич) знает хорошо;

б) жена Александра Малыгина.

3. Майда:

Михаил Титов, старик, Коцёвых.

4. Мегра:

Еким Федорович Титов (?).

По реке Мезени:

1. выше Русановского завода, на левом берегу р. Мезени, живет 94-летний, глуховатый уже старик Чюрилко, который знает много, например, старины:

«Дюк», «Дунай».

2. г. Мезе́нь:

содержатель земской станции Микифор Олупкин знает о князе Владимире, но не решился петь, так как давно не пел и забыл.

3. Заозерье у Тимшелья:

Овдотья, хозяйка Василия Сирова, по словам ее дочери, поет хорошо.

4. Тимшелье:

а) был Логин Сергеевич бедовый (знаток), которого водили из избы в избу, чтобы он пел; у него остался сын Тимофей;

б) Яков или Григорий вблизи Рюмина знает старину:

«Неудавшаяся женитьба Алеши Поповича»;

в) брат А. и Ст. Рычковых знает те же старины, что и они;

г) старик Тимофей Феничев знает старину о 40 каликах, которую у него слыхал Е. Разсолов.

5. Дорогая Гора:

а) Иван Макурин выучил от отца В. Тяросова старины:

«Оника, храбрый воин», «Васька-пьяница», «Бой Добрыни с Дунаем», «Василий Буслаевич», «Дунай», «Первая поездка Ильи Муромца», «Илья и Подсокольник», «Чюрило»;

б) Семен Варзин пел про Дюка;

в) старший сын О. Макуриной знает старины:

«Микула Селянинович», «Первая поездка Ильи Муромца», «Вдова и 9 сыновей» («Братья-разбойники и их сестра»), «Василий Буслаевич»;

г) младший сын О. Макуриной знает старину: «Микула Селянинович»;

д) Петр Сахаров поет одинаково с И. и А. Тяросовыми;

е) Лушаков;

ж) Василий Иванович Потрухов, отец певшей мне А. В. Потруховой. ранее знал но теперь оглох и позабыл старину о Потыке;

з) Марья Ивановна Потруховоцька.

6. Кимжа на левом берегу р. Мезени, на 5 верст выше Дорогой Горы:

а) Андрей Петрович Окулов;

б) Михаил Ив. Федорков;

в) Грынюша Федорков, у которого Е. Разсолов выучил свою 9-ю старину (о Дунае).

7. Бычья на р. Пёзе, правом притоке р. Мезени:

а) Митрей Фролов;

б) Микифор Кубышкин.

8. Лобановская на р. Пёзе, выше Бычьей:

Ваня Лобаньский, у которого Е. Разсолов выучил свою 8-ю старину (о неудавшейся женитьбе Алеши Поповича).

9. Гришино на р. Вижасе:

крестный отец А. Тяросова.

10. Жердь:

а) Каюковы;

б) Иван Лазаревич Нечаев;

в) Иван Лазухин.

11. Петрова Гора:

Егор Хариха научился в Кильце у И. Е. Чупова, отговаривался забывчивостью, а я не настаивал, так как не хотел остановиться в этой деревне по случаю эпидемии в ней тифа:

12. Кузьмин Городок:

а) Варнава Фафулев;

б) Степан Иванович Кузьмин знает, но был пьян, когда я встретил его в Дорогой горе при остановке его в пути на Канин полуостров за камбалами;

в) Федор Оникиев знает, но отговаривался петь старины (потом я его не видел):

«Соломан», «Илья Муромец и разбойники», «Данило и его сын», «Илья и Сокольник», «Илья и Святогор», «Самсон Колыбанович»;

г) Иволя Оникиев;

д) Павел Оникиев (†) пел вместе с юромским Архипом Удиным старины на море.

13. Печище:

а) Исак, родом из Печища или Кильцы, служащий в г. Мезени у М. Олупкина, знал про Дуная, но петь не мог, так как у него была сильная хрипота и он еле говорил;

б) Василий Суннов Ерин (†), у которого Е. Разсолов выучил 3 старины.

14. Кильца:

а) Николай Чупов раньше знал и, по-видимому, знает еще теперь старины:

«Илья и Сокольник», «Дунай», «Василий Буслаевич», «Хотен», «Васька-горька пьяница»;

б) Назар Иванович Яшов знает, но не хотел петь под разными предлогами старины:

«Волга Вячеславович» (выучил у верховцев из д. Пылемы), «Батей Батеевич (иначе, чем здесь: выучил у устюжского старика», «Илья Муромец в погребе и Самсон», «Дюк», «Бой Добрыни с Ильей Муромцем», «Неудавшаяся женитьба Алеши Поповича», «Данило Игнатьевич» (здесь — Личярда), «Дунай».

15. Погорелец:

а) Левонтина Емельяновна Ружникова, родом из Жуковой Горы, знает про Дуная, но уклонилась от пения;

б) Иван Иванович Ружников, у которого Е. Разсолов выучил новую старину о Добрыне.

16. Черсова Гора:

старик Левонтий Корпугов знает стихи (не старины ли?).

17. Мелагора:

а) Александр Щапихин побоялся петь про Дуная;

б) был засыпной певец Александр Бурдуев.

18. Азаполе:

а) Василий Шмаков;

б) Лёва Шульгин побоялся петь;

в) Никола Подрухин;

г) Митрей Калинин;

д) Григорий Васильевич Максимов, у него Я. Авдушев выучил свою первую старину.

19. Ке́слома:

а) Асаф Мик. знает «Козарина»;

б) Василий Зиновьевич Литвиневский.

20. Юрома:

а) Кирило Удин;

б) Ипат Арх. Удин;

в) Н(?)увак Стёпанов знает «Дюка Степановича»;

г) Архипко П. (вероятно, Удин);

д) Клопов Петр.

21. Копылиха, немного ниже Тигляевой:

а) слепой Антипа Поташов знает более 10 старин, например:

«Дунай», «Садко», «Святогор», «Оника»;

б) его племянник Иван Васильевич Поташов также знает.

22. Тиглява (Тигляева):

а) Дарья Спиридоновна Титова знает старину: «Дунай»;

б) Филипп Михашын, брат моего певца Михаила Михашына, знает старины: «Горе», «Неудавшаяся женитьба Алеши Поповича»;

в) Дуняша Попова знает старину:

«Неудавшаяся женитьба Алеши Поповича».

23. Шиляева:

Ондрей Николаевич Носарев пел про Кострюка.

24. Заозерье:

Иван Клокотов (Петрило), по указанию других, должен знать, но его не было дома.

25. на перевозе через р. Мезень, между станциями Юромой и Нисогорами старик Иван Семенович Шубин из д. Заручьевской или Ивановской знает старины (обещал притти петь в Нисогоры. но обманул):

«Добрыня», «Дунай», «Неудавшаяся женитьба Алеши Поповича», «Бой Добрыни с Дунаем», «Святогор», «Первая поездка Ильи Муромца».

26. Б. Нисогоры:

а) Степан Никитич Сахаров знал старины:

«Дунай», «Неудавшаяся женитьба Алеши Поповича»;

б) девки поют старину о том, как князь губил жену, как песню; взрослые же позабывают ее и помнят из нее по несколько слов.

27. Березник против Нисогор:

солдат Евдоким Паранцов знает хорошо.

28. Смоленец:

а) Митрей Бородин сам хвалился утешить меня;

б) Василий Шылов, учитель А. Мартынова Большого, знает хорошо, например, старины:

«Святогор», «Дунай»;

в) Михаил Попов;

г) Василий Кирилихин.

29. Пылема:

а) Листов, у которого Е. Разсолов выучил «Первую поездку Ильи Муромца»;

б) Ивойло знает много;

в) Петр Листов.

30. Ценогоры Лешуконской волости:

Никифор Прокшин 90 лет, отец Флегонта Прокшина.

Вообще, по словам моего тимшельского певца Ф. Рюмина, вверху по р. Мезе́ни (за д. Усть-Вашкой) поют старины, но по р. Вашке их знают мало.

Александр Григорьев.

КРАТКИЙ ДНЕВНИК ТРЕТЬЕЙ ПОЕЗДКИ

Месяц и число 1901 г. — Места пребывания — Номера старин — Номера напевов

Май

30—31 — Дорога из Москвы в Архангельск — —

Июнь

1—2 — Архангельск — —

3 — Усть-Пи́нега, Нижняя и Верхняя Па́ленга, Угзеньга, 5) Горка, Ку́зомень, Ве́шконема, Юрала — — 5) 1 и 2.

4 — Юрала, 2) Петро́ва Гора, 3) Ма́летино, Юрала, 5) Першко́во, Юрала, Пи́льегоры — 3) дух. стих об иноке — 2) 12; 13 и 14; 3) 6—11 и к трем д. стихам; 5) 3—5.

5 — 1) Пи́льегоры, Прилу́цкая, 3) Почезерье, Тру́фона Гора — — 1) 15; 16 и 17; 3) 18—25; 26.

6 — Труфона Гора, Ма́твера Ча́кола, 4) Городе́ц, Шеймогоры, Че́шугора, Шо́тогорка: — — 4) 37—42.

7 — 1) Шо́тогорка, Че́шугора — 1) 124 Пинеж. — 1) 43—56 и пяти духовных стихов.

8 — Че́шугора, Ше́ймогоры, Городе́ц, 4) Ма́твера, Тру́фона Гора, 6) Почезе́рье, Прилук — — 4) 31—36 и один плохой; 6) 27—30

9 — Пи́льегоры, Пи́нега — —

10 — Пи́нега, Запо́лье, Великий Двор, Пинега — —

11 — Пи́нега, Ку́логоры, Ку́лой — —

12 — Ку́лой, 2) Оре́ховщина: — 2) 213. — 2) 1.

13 — Ка́рьеполе — —

14—17 — Карьеполе — 214—221 — 2[44] [к №№ 217 и 218][45] 4 <№ 220>, 5 < № 221>

18 — Не́мнюга: 1) Нижний конец, 2) Верхний конец — 1) 226; 2) 227. —

19 — Не́мнюга: 1) Верхний конец, Нижний конец — 1) 228 и 229. —

20 — Ка́рьеполе: — 222 и 223; 225; 224. — 6 и 7; 9; 8.

21 — Ка́рьеполе, выезд в Долгую Щель и возвращение в Карьеполе, Карьеполе — 230—232 — <10 к № 230>[46]

22 — Ка́рьеполе: — 233—237 — <11—13 к №№ 235—237>

23 — 1) Карьеполе, дорога в Долгую Щель: — 1) 238—243. — 14—18 <к № 230> (и к №№ 231—234).

24 — Долгая Щель, дорога в Со́яну, Со́яна — —

25 — Со́яна — 246—247; 244—245; 248—250. — 20 и 21; 19; 22—24

26 — Со́яна — 252—255; 256 —

27 — Со́яна — 257—259; 260—261; 251 —

28 — Со́яна — 262—266 — 25—29

29 — Со́яна — 267—271 и 273 — 30—33 и 35.

30 — Со́яна — 274; 272; 275—276; 278; 277 — 36 <к № 274>; 34 <к № 272>; 37 <к № 278>

Июль

1 — Долгая Щель: — 279—281 —

2 — Долгая Щель — 282 и грамота —

3 — Долгая Щель — 300—301; 283—285. — 38 <к № 283> 39 <к № 284>

4 — Долгая Щель — 286; 302; 287 —

5 — Дорога в Койду, укрывание по случаю бури на мысу Абрамовке. — —

6 — Дорога в Ни́жу, 2) Ни́жа: — 2) 303 и 304 —

7 — Ни́жа, Абра́мовка, возвращение в Долгую Щель. — —

8 — Долгая Щель: — 288—289. —

9 — До́лгая Щель: — 290; 291; 292. — 40—42 <к № 288—290>

10 — 1) Д. Щель, 2) дорога из Долгой Щели в Мезень (до Русановского завода), 3) Русановский завод: — 1) 293; 2) 294—297; 3) 349—351 мезен. — 43 <к № 292>

11 — 1) Дорога из Русановского завода в г. Ме́зень, 2) Мезе́нь — 1) 297 (вторая часть), 298 и 299. — 2) 44 <к № 294>; 45 <к № 295>

12, 13 — Мезень. — —

14 — Мезень, Николо-Закурская, 3) Ла́мпожня, Николо-Закурская — 3) 305. —

15 — Николо-Закурская, — 2) 306—308; 317; 318 и 319. — 1—3[47]; 12 <к № 318> — 2) Дорога́я Гора —

16 — Дорога́я Гора — 309—315; 324—325. — 4—10; 14 и 15

17 — Дорога́я Гора — 328—331 — 16 <к № 328>; 17 <к № 329>

18 — 1) Дорогая Гора, 2) Ти́мшелье — 1) 336; 2) 341; 342; 344 и 345 —

19 — 1) Тимшелье; — 1) 346; 348; 343; — 1) 25 <к № 342> и 26 <к № 343> (и к № 348); — 2) Дорогая Гора. — 2) 316; 332, 333. — 2) 11 <к № 316>

20 — Дорогая Гора — 337; 326; 320, 321 (первая полов.); 343 и 344; 338 и 339. — 22 <к № 336>; 23 <к № 337>; 18—21 <к № 330—333>.

21 — Дорогая Гора — 347; 327; 352 и 353; 334 и 335. — 27 <к № 352>

22 — 1) Дорогая Гора, (Жердь), Петрова Гора, (Жукова Гора), Кузьмин Городок — 1) 321 (втор. пол.), 322 и 323; 340 — 1) 13 <к № 323>; 24 <к № 340>

23 — Кузьмин Городок, 2) Печище, Кильца, Печище, Кузьмин Городок: — 2) 354—359. —

24 — Кузьмин Городок: — 360—365. —

25 — 1) Кузьмин Городок, — 1) 366; 2) 367, — 1) 28—34 <к № 354—360> 35, 36 <к № 365—366> 2) Кильца: — 368 (первая пол.); 378. — 45.

26 — Ки́льца: — 373—376. — 42—44. (44 к № 375, 376).

27 — Ки́льца: — 368 (втор. пол.), 369; 377; 370—372 — 37—41<к № 367—372>

28 — 1) Кильца, Кузьмин Городок, Погоре́лец: — 1) 379. —

29 — 1) Погоре́лец, Ме́лагора, 3) Азаполе: — 1) 380—383; 3) 384. —

30 — А́заполе: — 385; 386—388. — 46 <к № 386>

31 — 1) А́заполе, Ме́лагора: — 1) 389; 390—393. — 47—49 <к № 390—393>.

Август

1 — Па́луга, Ке́слома, 3) Юрома: — 3) 394 и 395. —

2 — Юрома: — 396 и 397; 399; 398. — 50—51 <к № 394—395> и песня о сове[48]; 52 <к № 399>.

3 — Юрома, 2) Тигля́ва: — 2) 401; 402—407; 408. —

4 — 1) Тигля́ва, 2) Юрома, Заозерье, Малые Нисогоры, Большие Нисогоры: — 1) 410 и 411; 412; 409; 2) 400. —

5 — Большие Нисогоры: — 413—416; 421. — 53 <к № 413> 54 <к № 415, 416> 55 <к № 421>.

6 — Большие Нисогоры — 422 и 423; 417—420; 424 —

7 — Большие Нисогоры, Зала́зная Изба, Чу́блажная Изба, Коло́дливая Изба, Коко́рная Изба. — —

8 — Усть-Ежуга (Труфона Гора), Почезерье, Прилу́цкая, Пи́льегоры, г. Пинега, Юрала, Вешконе́мская. — —

9 — Ку́зомен, Угзеньга, Нижняя Паленга, Усть-Пинега. — —

9—10 — Дорога из Усть-Пинеги в Архангельск (на буксирном пароходе). — —

10—11 — Дорога из Архангельска в Москву. — —

Пояснение. Если в «Местах пребывания» один ряд названий селений оканчивается названием какой-нибудь деревни, а следующий ряд названий селений начинается названием той же деревни, то это означает, что я ночевал в этой деревне. Если в каком-нибудь селении произведена запись старин или исторических песен, то при названии этого селения стоит число, показывающее место этого селения во всем ряду селений, посещенных в тот же день, а в следующем столбце под этим же числом указываются номера записанных старин и исторических песен, а в последнем — номера записанных напевов. Точка с запятой в предпоследнем и последнем столбцах разделяет номера различных певцов.

Ореховская

Деревня Оре́ховская находится в 1/2 версте от с. Ку́лоя, стоящего у самой реки; в с. Кулое[49] есть церковь; зимой через оба эти селения проходит зимний почтовый тракт с р. Мезени в г. Пинегу: до г. Пинеги 35 верст сухим путем и водным, до д. Не́мнюги 44 в. зимником и 90 в. до д. Карьеполя.

Орехов Иван Иванович

Иван Иванович Орехов — крестьянин дер. Ореховской, Со́впольской (Не́мнюжской) вол., 45 лет от роду, среднего роста, человек еще крепкий. Он женат и имеет детей. По ремеслу он — плотник (между прочим умеет делать лодки). Он пропел мне только одну старину; раньше он знал их больше, но теперь позабыл, т. к. редко поет (напр. на по́жнях, когда уедут туда косить). Поет он громко. Старины он выучил от немнюжского крестьянина Семена Рягина, когда вместе с ним был на озере. Раньше он знал про Дюка Степановича (ему было 17 лет, и мать его не спускала) и про смерть 12 богатырей (они ездили по приказанию князя на Окатову гору и бились с силой).

213. Молодость Добрыни, купанье, бой со змеей и Ильей Муромцем и приезд его в Киев; состязание Дюка с Чурилой сменными платьями

(См. напев № 1)

А-й жыл-был Микитушка, богат человек.

А-й не старилса Микитушка — представилса.

А-й осталась у Микиты да и любима́я семья,

Любимая семья — да молодая жона;

5. А-й осталось его да чадо тут веть малое,

Чадо малое было — чадо любимое;

По названьицу зовут чадышка Добрыней же,

По отечесьву велицают да свят Микитич же.

А ростет же тут веть чядышко посуточно,

10. Он посуточно ростёт да всё подёночно,

Он подёночно ростёт да всё по часикам.

А-й выру<о>с Добрыня да до шести годоф.

Он шести тут годоф да стал на улицу ходить,

Стал на улицу ходить да зацел шутки шутить,

15. Он вет(ь) шутки шутить, шутки не малыя,

Он не малые, а шутки — шутки великия:

А-и с малыма ребятамы играти стал;

Он как кого хватит за руку, — рука тут прочь,

А-и хватит веть за ногу, — нога тут прочь.

20. Прошла слава про Добрыню слава великая

А-й великая а-й прошла слава до Ляхова;

А-й от Ляхова прошла слава до Чернигова;

От Чернигова прошла слава до стольне Киева,

До стольне Киева-та града да до Ельи Муромца.

25. Юслыхал стару́й славу великую,

Ишше тут старому да не пондравилось,

Не стерпел тут старой да славы великое.

Выводил тут старой себе добра коня;

Надевал тут старой узду тасмяную;

30. Натегал тут старой да он двенатцеть потпруг,

А-й тринатцату потпругу да церес всю же степь[50],

Церес всю же он степь да лошадиную

Он не для-ради басы — да ради крепости.

А садилса тут старой да на добра коня;

35. А-й поехал старо́й, — да в поле курева стоит,

Курева же стоит да дым же столбом валит.

А приежджает старой да к его матушки,

А-й спрашиват старой: «Да где Добрыня у тя,

Где Добрыня у тибя — да чадо милое?»

40. Отвечаёт старому да е(я)го матушка:

«А-й уехал Добрыня да во синё морё,

Во синё морё уехал да он купатисе».

Унесло же Добрыню да по синю́ морю,

Ой прибило Добрынюшку ко серу<о>му камню́.

45. Прилетела ко Добрыни да змея огненна,

Увилась к Добрыни да крук<г> белой шеи.

А-й змолилса Добрынюшка да змеи огненной:

«Ты змея, змея да змея огненна!

Уш ты выниси, змея, миня да на сырую землю,

50. На сырую землю да ко добру́му коню!»

А-й вынесла змея е(я)го да на сырую землю,

Ой представила его да ко добру коню.

Вынимал Добрынюшка тут востёр нош,

Он востёр нош вынимает да ис кинжалища*,

55. А-й высекаёт змею да змею огненну,

Ой выкиныват веть ей да серым волкам:

«Ище на-те над змеей, серы волки, навойтеся,

Серы волки, навойтеся; черны <вороны>[51], награйтеся!»

И выводит Добрыня сибе добра коня,

60. И надеваёт Добрыня узду тасмянную,

И садитсе Добрыня да сам на добра коня.

А-й не видели Добрыни да тут пое́ски его,

Только видят: в полюцке курева стоит,

Курева же стоит да ды(а)м столбом валит.

65. Езждживат Добрыня да по чисту полю,

А-й выкиныват Добрыня палицю цяжолую,

А-й цежолую он веть палицю во тритцеть пут,

Он выкиныват веть ей единой рукой;

А-й приговарыват Добрынюшка палицы цежолое

70. (Вылетела тут палица цежолая

Выше лесу стоячаго, ниже облака ходячего):

«Ишше сколь же лекко да я тобой владаю же,

Ишше столь бы лекко дабы мне да старым владать,

Мне старым же владать да Ильей Муромьцём!»

75. Ишше тут же старому да за беду казалосе,

За беду же ему да за великое.

А-й первой-тот након они съехались,

А-й ударились они да па́лицьма цежо́лыма.

А-й второй же након оба съехали(сь)[52],

80. А-й ударэлись они мечами-кладенця́ми* же.

А-й и третей након они опять съехали(сь),

А-й ударились они да всё ручным боём,

Всё ручным же боём да рукопашкою.

А-й возились они, — соньцё ко закату,

85. А-й ко закату идёт солнышко ко западу.

По Добрынишкину было да по несча́сьицю,

По Добрынишки было да по его учести, —

Скользенула тут у его да права ру́ченька,

Подвернулась у его да лева ножечка.

90. А и пали тут они да на сыру землю:

А-й потресаласе от их да мать сыра земля,

Соплескалосе от них да на столах пи́тенья.

А и спрашивать веть стал да Илья Муроме(ць):

«Ище цьё ты дитя да цьей ты матушки?»

95. Отвечаёт Добрыня да Ильи Муромцю:

«Ище был веть я да на твоих грудях;

Ой не спрашывал у тибя не роду, не племени;

Вынимал бы я веть тут да всё востёр ножык,

Всё востёр ножык вынимал да ис кинжалища

100. А-й терзал бы я у тибя да всё белую грудь!»

И вынимает тут старой да всё востёр ножы(к),

Все востёр нош вынимает да ис кинжалища;

И розорвал тут у его да всё рубашечку;

И увидал у его да кресно зна́мьицё.

105. «Уш ты цядо, ты моё цядо любимое!

Ты годами молодешенек, умом-разумом глупешенё(к)!»

И бирёт тут старой его за праву́ю руку́

И подымает его да на резвы ноги.

И побратались они да покрестовались:

110. Старой же казак — да тот старшым братом же,

А Добрынюшка под им — да ме́ньшим братом же.

А-й поехали они да по чисту полю:

Ю старого-то доброй конь на весь ско(а)к бежы(т):

У Добрыни тут конь да всё на рысь бежы(т).

115. Поехали они да по чисту полю,

А-й простились они да друк<г> со друшкой же;

А-й старой же поехал да в стольней Киев-град,

А-й Добрынюшка поехал да к своей матушки.

А-й приежджаёт Добрыня да к своей матушки.

120. А-й стричаёт Добрыню да сво́я матушка:

«Уш ты, чадо моё, чадо любимое!»

А-й Добрынюшки тут да не пондравилось:

«Ты кака же мне мать? Да ты мне блятка же!»

И вынимает ис кинжалища да востёр ножык,

125. А-й ссекает он у ей буйну голову,

Ой выкиныват он у ей да на улицу

И на улицю выкиныват серым волкам.

Отлучаитьсе Добрынюшка в стольне Киев-гра(т),

В стольне Киев-грат да князю стольнекиефскому,

130. Стольнекиефскому князю да ко Ильи ко Муромьцю.

Он прывязыват добра коничка к злату кольцю;

Он заходит Добрынюшка в Божью церькву́,

Он в Божью церькву да в Богородици;

Он веть крест же кладёт да по-писаному,

135. Он поклон же ведёт да по-учёному,

На все стороны чотыре да поклоняицьсе,

А-и князю стольнекиеф(с)кому — особенно́й поклон.

А-й богатыри на его всё да поглядывают,

А-й поглядывают они да всё посматрываю(т).

140. А-й ни стерпел тут из них Олёша Попович же

И подбежал тут веть он да ко Добрыни же

А и спрашыват у Добрынюшки: «Ты цьего отьця,

Ты цьего же отьця да цьей ты матушки?»

Отвечает Добрыня Олёши Поповицю:

145. «Здесь не то веть поют да не то слушают!..»

Отбежал от его прочь Олёша Попович же,

Со стыдом он пошел — да как с деревеньским пирогом[53].

Отошла тут веть у их служба великая.

Выходили тут они да все на улицю.

150. Приглашает тут веть их да княсь стольнекиефской,

Приглашает он веть всех да на обет к сибе.

Во-первых тут веть стал да Илья Муромец,

По праву руку поставил да всё Добрыню же,

Водле Добрыни он поставил Дюка Степановича,

155. Водле Дюка он поставил да всё Чюрила же,

Водле Чюрила поставил Василья Перемякина,

Водле Васи́лья он поставил Олёшу Поповиця.

Вот зашли же они да в яго за́ло же,

А и сели они за столы дубовыя,

160. А и пили они да вина разныя.

А-й приросхвастались тут молоды́ бога́тыри.

А-й Цюрылушко росхвасталса с Дюком Степановичо(м),

А-й юдарылись да о велик же зало(к),

О велик же залок, — оп<б> своих буйных головах;

165. И заклюцили тут они промежду собой ходи(ть)

А-й три года ходить, кажный день — платьё сменное.

А-й Дюк Степанович веть ходит, — платьё сме́нное.

И Цюрылушко тут ходит, — платьё сме́нное.

А-й не стало у Це<ю>ры́ла платья сменнаго,

170. Обносил тут Цюрылушко всех прислуг своих.

Дюк Степановиць ходил, — кажной день веть платьё сменное;

А-й Цюрылушко он ходил да всё в цюжом платьице.

А-й скочил Дюк да Дюк Степанович,

Он скочил он веть тут да на резвы ноги;

175. Вынимал он веть да саблю вострую,

А-й ссекал у Цюрылушка буйну голову;

Он выкинывал его да всё на улицю,

178. Прыговарывал ему: «Ты не похваляйсе же!»

Карьеполё

Деревня Ка́рьеполё — Со́впольской вол, в 35 верстах от Не́мнюги, в 90 от с. Ку́лоя, в 60 от с. Долгой Щели, от Сояны по рекам в 60 вер., а по реке и волоку в 30 верстах; летом пути сообщения, кроме последнего, исключительно водные. Есть церковь.

Верусский Прокопий Григорьевич

Прокопий Григорьевич Ве́руськой — крестьянин д. Карьеполя, старик 72 лет, роста выше среднего. Он — вдов, имеет женатого сына, у которого трое малых детей. У него было еще две дочери, но обе (одна замужняя, другая незамужняя) умерли; от незамужней остался мальчик. В молодые годы он часто ходил на Кеды, также работать на фабрике в Костроме. В голодные годы он ездил собирать милостыню и пел стихи. Поехал было он с семьей на своей лошади в Нижний Новгород, но, немного не доехав до него, принужден был вернуться, так как нельзя было достать сена для лошади. Сначала он долго отговаривался, говорил, что не знает старин; и мне стоило много труда и времени уломать его петь: он стыдился петь, так как теперь живет лучше. Сын его взял подряд на доставку с р. Кулоя в г. Пинегу 9500 бревен. Он спел мне три старины: 1) «Васька-пьяница и Кудреванко-царь», 2) «Сорок калик со каликою» и 3) «Данило Игнатьевич». Кроме того, он знает стихи. Поет он громко.

214. Васька-пьяница и Кудреванко-царь

(См. напев № 2)

А-й поднималса где-то собака Кудреванко-царь;

Ище хочот он взять да стольно Киёв-град,

Ище хочот розорить да церквы Божия.

Ище пишот ерлоки да белописчаты,

5. Посылат ерлоки да со слугой верное:

Ты поди где, слуга, да не дорогою,

Заходи где, слуга, да не воротами,

Ты скоци церес стенушку городо́вую;

Заходи ты во грыдню княженецькую, —

10. Уш ты князю Вдадимеру целом не бей,

Ты кнегины Опраксеи не кланейсе,

А-й выкинай ерлыки на дубовой стол —

Не давай ему строку хош на три года...»[54] —

«А-й да проси у его строку на три месеца!..»

15. Ище дал ему строку на три месеца.

Наливал ему цароцьку мерную,

Да не малу, не велику — полтора ведра.

Убиралса слуга етот во своё место

Ко своему царю да Кудрева(н)ку жа.

20. Да у того у князя да у Владимера

Заводилось у Владимера пецесьён (так) пир.

Да про руських богатырей могуцие.

И про всех полениц да про удалые,

И про всех-де хресьян шщчо прожиточных,

25. И про тех де хресьян чернопахатных,

А-й про тех полениц да приудалыя.

Они все на пиру сидят навеселе.

Ище стал-де Владимер он похаживать,

Ище стал по грыдни погуливать,

30. Сапог о сапок да поколачивал,

Золотые кудёрышка да принатряхивал,

А-й злацёныма перснями принащалкивал,

Соболиной своей шубой прирозмахивал,

Ище сам говорыл да таковы реци:

35. «Вы послушайте, ребята, таково слово:

Ище пишот нам собака Кудреванко-царь,

Ище хочот он взеть стольне Киёф-град,

Ище хочот розорить да церквы Божия,

Ище хочот у князя голову сказнить!»

40. Ище большой хороницьсе за средняго,

Ище средней хороницьсе за меньшого,

И от меньшого Владимеру ответу нет.

Ис того столика околь(н)его,

И-за тех-де скамеецек белодубовых

45. Выставал-де Добрынюшка Микитиць млад,

Ище сам говорыл да таковы реци:

«Уш ты ой еси, Владимер стольнекиефской!

Бласлови ты ноне слово молвити, —

Ты за ето за слово не скоро сказни:

50. Не садить же миня во темны погребы,

Не закладывать же миня во крепости да маластырские[55],

Не сади жа на санки на разноежжия;

Дай-ко мне, Владимер, всё добра коня,

Уш я съежжу во далечо во чисто полё,

55. Попроведаю я силы да рать великою!» —

«Ты поди-ко, Микитиць, на конюшон двор,

Выбирай ты сибе да коня доброго!»

Да пошол-де Микитиць да на конюшон двор

Што по тем же стойлам лошадиным же:

60. А на лошадь взгле́нёт — лошать вся дрожит;

И рукою проведёт — лошать окараць* падёт.

Ище выбрал он коня да по своей руки;

Надевал-де он уздицю тасмянскую*;

Надевал веть где седелышко церкальноё*;

65. Он застегивал где пряжычок всех двенатцеть же,

Он тринадцату пряжечку — продольную:

Да не для-ради красы — да ради крепости,

Ище для-ради опору богатырьского.

И садилса Микитиць да на добра коня.

70. Тут не видели поезки богатырское,

Только видят: в цистом полюшки курева стоит,

Из ушей, из ноздрей да только дым валит.

Доежджал он до силы-рать великоей,

Ище такэй силушки ужахнулса,

75. Овернулса назать да в стольне Киеф-град.

Приежджал жа он да в стольне Киеф-град,

Говорыл же он князю да всё Владимеру:

«Ище столько ей поганоей умножилось,

Да серу́ волку́ ры́скать, — не обрыскати,

80. А и ясному соколу летать, — не облетати,

Добру молотцу ездить, — не объездити».

А-й говорил я, Микитиць, князю Владимеру:

«Бласлови-тко ты, Владимёр, да слово молвити,

Ты за ето за словушко не скоро сказни,

85. А-й ты за слово да не скоро сказни:

Не сади ты миня во темны погребы,

Не закатывай во крепости да маластырские,

Не сади на санки да разноежжия.

Уш я знаю те укрепушку великую,

90. Ище ту же защитушку великую:

И на тех-де на царевыех на кабаках,

И на тех же кружалах восударевых,

Ище пьёт, там гулят да добрый молодец,

Що по имени Василей сын Ивановиць,

95. По прозваныщю Цюваша-горька пьяниця;

Да пошли-де, Владимёр, вдоль по улоцьки,

По тому где по городу по Киеву

И пошли-де на царевы на кабаки,

Да на те жа кружала восударевы!»

100. Приходили они во те же кабаки,

Говорят цюмакам да цёловальникам:

«Ище нет ли у вас да такова молотца,

Що по имени Василей сын Ивановиць,

По прозваныщю Цюваша-горька пьяниця?» —

105. «Ише ес<т>ь он у нас; да всё на пецьке спит

И закрылса рогозонькой кулёвою».

Подходил ему Владимёр да поближёшенько,

Поклонялса где Владимер да понижошенько:

«Уш ты ой еси, Василей да сын Иванович!

110. Пособи-тко мне ноньце думу думати!»

Отвецял ему Василей да таково слово:

«Не могу я тобе-ле да думу думати:

Не болит, не болит у мне буйна голова,

Не шипит, не шипит да ретиво серьцё, —

115. Ища нецем мне-ка молотьцю оправицьсе,

Ища нецим удалому да опохмелицьсе!»

Говорыл де Владимёр да целовальникам:

«Наливайте, цюмаки, да цяру мерную,

Тут не малу, не велику — да полтора ведра!»

120. Наливали цюмаки да цяру мерную.

Да не малу, не велику — да полтора ведра;

Подавали где на пецьку да на кирписьную.

Принимал где Васильюшко единой рукой,

Выпивал где Василий да к едину духу,

125. Он закрылса рогозонькой кулевою.

Говорыл ему Владимёр да во второй након:

«Пособи-тко, Василей, да думы думати!» —

«Не могу я, Владимёр, да думы думати:

Не болит, не болит да буйна голова,

130. Не шипит, не шипит да ретиво серьцё, —

Ишша-ка нецим мне-ка молотьцю да оправицьсе,

Нецим удалому опохмелицьсе!..» —

«Наливайте ему цяроцьку всё мерную;

Подавайте на пецьку кирписьнюю!»

135. Наливали цюмаки мерную,

Подавали на пецьку да на кирписьнюю.

Принимал же Василей да единой рукой,

Выпивал-де Васильюшко да к едину духу

И закрылса рогозонкой кулевою.

140. Подходил ему Владимёр да в третей након,

Говорыл да Владимёр — да слёзно плацытсе:

«Поднимаицьсе собака Кудреванко-царь,

Он и хоцёт-де взять да стольне Киеф-град,

Ище хочот розорить да церквы Божия,

145. Ище хочот он у князя голову сказнить;

Уш ты ой еси, Василей сын Ивановиць!

Пособи-тко ты мне-ка думу думати!»

Отвецял ему Василей да сын Ивановиць:

«Не могу я тобе ноньце думу думати:

150. Не болит, не болит да буйна голова,

Не шипит, не шипит да ретиво серьцё, —

Ишша нецим мне-ка молотьцю оправицьсе,

Ишша нецим удалому да опохмелицьсе!»

Говорыл-де тут Владимёр да цоловалникам:

155. «Выставляйте вы веть боцьку да зелена вина

Да на ту жа стойку да на кабацькую, —

Ишша пусь он пьёт, да доброй молодець!»

На то же слово Василей, да как соко́л, слетел;

Ишша ставал он круг боцьки похаживать,

160. Ишша цяроцька за цяроцькой померывать.

Ишша сам говорыл да таковы реци:

«Уш ты ой еси, Владимёр да красно солнышко,

Ишше красно соньцё да ласково дитятко!

Не могу я тобе ноньце думы думати:

165. У мня пропит-промотан у мня да доброй конь

И не много, не мало — да в сорок тысицей;

Ишше пропита вся збруя богатырская

И не мало, не много — да сорок тысицей;

Ишше пропита у мня палоцька буёвая,

170. И не мала, не велика — да сорока пудоф,

А не мало, не много ей — сорок тысицей;

Ишше пропита шуба да соболиная:

И у шубы были пугофки все золоты

И того всё золота литофского;

175. И у шубы были петёльки шолковы

И того жа где шолку шомахинского*,

И не мало где не много — да сорок тысицей!..»

Говорыл где им цюмакам да цёловальникам

Ище тот Владимер да стольнекиефьской:

180. «Вы ведите-ко ему да добра коня,

Вы несите вы збрую да лошадиную,

Вы несите ему шубу да соболиную,

Вы несите ему шляпоцьку сорока пудоф,

Ташшите ему палицю буёвую,

185. Да не мала, не велика — да сорока пудоф!»

Привели где Васильюшку добра коня.

Надевал он уздицьку всё тасмянскую;

Надевал-де седёлышко церка́льское

И застегивал-де пряжицек-де двенатцеть всех,

190. А-й тринатцату пряжецьку — продольную:

Да не ради красы — да ради крепости,

Ище да ради опору да богатырского.

«Вы несите ему шубу да соболиную,

Вы несите ему шляпоцьку сорока пудоф!»

195. И надел ету шубу да соболиную,

И надел на сибя шляпу да сорока пудоф.

Повелись они со князём да со Владимёром

Ис тех жа ис царевых да кабака (так)

И во свой же они да в стольней Киёф-грат.

200. Привели коня да ко красну крыльцю,

Прывязали-де его да к золоту кольцю

И пошли-де с Влади́мером по красну крыльцю:

Да ступешка до ступешки догибаитьсе;

И пошли они с Владимером по новым сеням,

205. Заходили они да в нову светлицю.

Он крест-де кладёт да по-писаному,

Он поклон-де ведёт да по-уценому,

Он князю Владимеру целом и бьёт,

Ей же кнегины да всё Опра́ксеи,

210. Ишше той же он всей же постороньшины.

Говорыл ему Владимёр да таково слово:

«Ишше перво тибе место — всё веть на́ угол,

Ишше второ тибе место — да супротиф миня,

Ишше третиё место — да, куды хош, садись».

215. И садилса Василей он веть на угол.

Говорыл-де Владимёр своим пристольникам:

«Наливайте вы ему да цяру мерную,

Да не малу, не велику — да полтора ведра!»

Принимал-де Васильюшко единой рукой,

220. Выпивал-де Василей да к едину духу.

«Вы несите, вы пристольники, белу сахару

А-й закусить-де ему-ле да добру молотцу!»

Тому времени да продолжалосе.

А приехал же к им да Кудреванко-царь

225. Да идёт же во грыдню да княженецкую;

Он князю Владимеру целом не бьёт,

Он кнегины Опраксеи не кланеицьсе,

И крицит он ему да громким голосом:

«Уш ты дай нам всё, Владимёр, всё поединшика!»

230. Ишше етому Василью за беду пошло;

И ставал-де Васильюшка на резвы ноги,

Закрыцал на его да громким голосом:

«Ишше што же ты, Литва да кособрюхая,

Ты идёш во грыдню да княженецкую,

235. Уш ты князю Владимеру целом не бьёш,

Ты кнегины Опраксеи не кланеиссе,

И не то што-ли нам постороньшины?..»

У того же Василья руки росходилисе,

Ишше оци ясные да помутилисе,

240. Закрыцял он на его да громким голосом.

Убиралса Кудреванко да во своё место.

Говорят ети богатыри маластырския:

«Уш ты как же загрезил, да так отгрежывай;

Не надейсе ты на силу на маластырскую,

245. Не надейсе ты на золоту казну маластырскую!..»

Ишше то жа Василью да за беду пошло,

Ишше оценно ему да за великую.

И пошол же-де Василей вон из светлицы;

Отпирал-де Василей да с пяты на пяту,

250. Прыжымал те двери да крепко-накрепко, —

Ободверынки все тут вышибалисе,

Пецьки камянны да росыпалисе,

В стамика́х[56]-де окольници все поломалисе:

Тут богатыри за столом испугалисе.

255. И пошол-де Васильюшко ко добру коню,

Вынимал он свой тугой лук да розрывцятой

Он складывал всё стрелоцьку всё калёную,

Ишше сам ко стрелы прыговарывал:

«Полетай-де, стрела, да во цисто полё;

260. Ты не падай не на воду, не на землю, —

Ты повыше всё лесу да всё стоецего

И пониже где облака ходецего —

Прилети Кудреванку в ретиво серьцё!»

И садилса он сам-ли да на добра коня,

265. Да поехал-де Василей да во цисто полё.

Приежджал-де Василей да к рать великоей:

«Вы куда же нонце едите, куды путь держите?» —

«Уш мы едём нонь да в стольней Киев-град:

Што убили у нас да Кудреванка-царя». —

270. «Вы возмите ноньце миня во товарышши;

Вы не бейте всё князя Владимера,

Не розоре́йте вы ноньце церькве[57] Божия:

Мы прыбьём-прыкосим всех да кособрюхих же!»

И приехали они да в стольней Киеф-грат,

275. Они всех-де прибили да всех богатырей

Ишше о́брали всю да золоту казну.

Поежжают они назат во цисто полё,

И поехал же Василей да во товарышей (так).

Ишше стали в цистом поли да они дел делить,

280. Ишше тут-де Василью стали нет сулить.

Говорыл-де Василей да таковы реци:

«При бою-де-ли, при драки да Вася первой был,

При делу́ где, при деньгах да Васи нет сулят!»

И садилса Василей на добра коня;

285. Ишше стал-де Василей да он поежживать;

Ишше стал он по силушки помахивать:

И кото́ру ды махнёт, — улиця стоит,

И назать отмахнёт, — да с переулками.

Он всех прибил да до единого,

290. Ишше о́брал он сибе да золоту казну,

И повёз же веть он да золоту казну.

Приежжаёт Василей да в стольней Киеф-грат,

Он даёт-де Владимера золоту казну.

Говорыл ему Владимёр да таково слово:

295. «Ты бери-ко, Василей, да <с>колько надобно!»

Отвецял ему Василей да таково слово:

«Ишше дай мне-ка прикас<з> да от сибя такой:

Що ходить же мне-ка по царевым кабакам

И ходить де гулять да всё по кабакам,

300. Ишше пить-ко мне-ка да всё безде́нёжно;

301. Ишше дай мне-ка Микитиця Добры́нюшку!..»

215. Сорок калик со каликою

И-за морюшка, моря было си́ниго,

И-за синего морюшка Хвалынского

Ишше шли где-ка калики перехожия,

Перехожие калики, переежжие.

5. Да пришли они к озеру Маслееву,

Ко тому ко кресту ко Долматову.

Они копьиця в землю воспрытыкали;

Они сун<м>оцьки бархатны прирозвесили;

Они клали всё заповеть великую

10. Да великую заповеть цяжолую:

«Ишше хто из нас-де, братцы, заворуицьсе,

Ишше хто из нас-де, братцы, заплутуицьсе,

Ишше хто из нас-де, братцы, за блудом пойдёт,

Такового копа́ть в землю́ по поесу,

15. Тут речист язык да теменём тянуть,

Его ясны-то оци всё — косицями

И ретивоё серде́цюшко — промежду́ плецей!..»

Они брали тут-то копеица да долгомерныя,

Они брали свои сумоцьки всё ба́рхат(н)ы,

20. И пошли ети калики да по цисту́ полю́.

И попалса им настрецю да княсь Владимер-от;

Говорил же он им таково слово:

«Вы куды же, калики, едите? Куды Бох понёс?»

Отвецяли тут калики да перехожие:

25. «Мы идём же на ноць да во Чернигов-грат,

Во Ёрдане идём реки покупатися,

А-й на плакуне-травы там покататися!»

Говорыл им Владимёр да таково слово:

«Уш вы ой еси, калики да перехожие!

30. Вы запойте-ко мне-ка нонь да еле́ньской стих!»

Ише копьица в землю да воспрытыкали,

Они сумоцьки бархатны прирозвесили

И садилисе ребятушка во единой круг,

Во единой братцы круг они, за зелёной луг;

35. Закатали где они тут еленьской стих:

Только матушка земля всё потрясаласе,

Тут в озёрах вода всё да сколобаласе,

Тут темныя все лесы всё пошаталися.

Тут не можот княсь Владимёр да стоюци стоять;

40. Тут не можот княсь Владимёр да сижуци́ сидеть;

Говорит он каликам да перехожием:

«Перестаньте уш вы петь да мне еленьской стих!»

Роспростилисе со князём да со Владимёром.

«Приворацивайте, калики, да в стольней Киёф-грат

45. Ко моей-де кнегинушки Опраксеи».

Приходили где калики в стольней Киёф-грат.

Увидала тут кнегинушка Опраксея.

Заходили где-ка калики в светлу светлицю,

Они кре(ст)-де кладут да по-писаному

50. И поклон-де ведут да по-уце́ному,

Они кла́нятсе (так) кнегинушки Опраксеи.

Роставляла где столы да всё окольния,

Розослала где скатёроцьки берьцатные,

Она носила пите́нья-еденья мед<в>я́ные,

55. Роставляла где скамеецьки дубовые

И садила где калик да перехожия.

Ишша все они сидят наве́селе.

Ишша ка́титсе солнышко ко западу

И ко западу катитсе — ко закату.

60. «Ишша ноньце нам, калики, ноцевати здесь!»

Розослала где перинушки пуховыя

Что по тем же по ко́митам* особыям.

Повалила где калик да перехо́жыя,

И сама легла спать да всё на пецьку же.

65. Во первом было цесу да было ноценьки

Приходила где к Михаилу Михайло́вицю:

«Уш ты ой еси, Михаило Михайловиць же!

Влюби́сь-ко в кнеги́нушку Опра́ксею!»

Отвецял где Михайло Михайлович же:

70. «И великая (заповеть) промеж собой кладёна:[58]

Как рецис его язык теменём тянуть,

А ретивоё сердецюшко — промежду плецей,

Ишше ясные-те оци — всё косицеми!»

Во втором бы цесу да было ноценьки

75. Приходила тут кнегинушка Опраксея,

Говорыла-де Михайло Михайловицю:

«Ты наймись-ко ты нам но́ньце во слу́жники

И во служники наймись и всё во клюцьники,

Золота тибе казна будёт не заперта!»

80. Отвецял ею́ Михайло Михайловиц же:

«Уш велика заповеть промеж собой кла́дёна

И великая заповеть цяжолая:

Как рецись его язык теменём тенуть,

Ишше ясны-те оци — все косицеми,

85. А ретивоё сердецюшко — промежду плецей».

Отошла его кнегинушка Опраксея.

Во третьём-то было цясу ноценьки

И садила ему да во каша́лоцьку

Что свою братынюшку серебряну,

90. И котору княсь Владимёр да всё с приезду пьёт.

И приехал княсь Владимёр да ис циста поля,

Запросил у ей Владимёр да всё напитисе.

Поискала где братынюшки сере́бряной,

Да нигде той братыни не оказалосе.

95. Положили то да то на калик они,

Що покрали где братынюшку серебряну.

Говорыл где Владимёр стольнекиефской:

«Уш ты ой еси, Олёшенька Попович же!

Ты садись-ко, Олёша, да на добра коня,

100. Состыга́й ты калик етих перехожыих».

И садилса Олёша да на добра коня,

И поехал Олёшенька во цисто полё,

Увидал тих калик да перехожии;

Подъежджал же он к им да блиско-поблиско,

105. Закрицял где Олёша да громким голосом:

«Уш вы ой еси, калики да перехожия!

Ноцевали вы у князя да у Владимера,

Вы покрали братынюшку да серебряну!»

Тут схватили где Олёшеньку с добра коня,

110. Тут нахлопали Олёшеньки жопёноцько:

Тут не можот-де Олёшенька на кони сидеть.

Приежджал где Олёшенька в стольней Киеф-грат,

Отвецял где Владимеру таково слово:

«И нахлопали жопёнышку ему до садка́[59]».

115. Ай говорыл (г)де Владимёр он Добрынюшки:

Да нынь была тибе служопка наряжона,

И тобе была служопка надмецена;

Поежджай-ко ты, Микитиць, да во цисто полё,

Ишше ты цоловек обхожей[60] был!»

120. И садился Микитиць да на добра коня,

Поехал Микитиць да во цисто полё,

Ишше выехал на шоломень[61] высокую,

Поглядел он во трубоньку подзорную,

Увидал же он калик да перехожыих.

125. И поехал-де дороженькой где окольнею,

И поехал-де каликам да настрецю же,

Подъежджаёт-де каликам блиско-поблиско:

«Уш вы здрастуйте, калики перехожыя!

Нацевали вы у князя да у Владимера,

130. Не попала к вам братынюшка серебряна

Що во ваши кашалоцьки всё веть бархатны?..»

Они копьиця в землю да воспрытыкали,

Они суноцьки бархатны прирозвесили,

Они стали смотреть тут да во кашалоцьках

135. И нашли ету братынюшку серебряну

У того где Михаила Михайловиця.

После того <с>разу стали копать землю,

Ище стали копать да Михаила Михайловиця,

Ище стали копать землю по поесу,

140. И рецис его езык да теменём тянуть,

Що ясны-ти оци — да всё косицеми,

Що ретивоё сердецюшко — промежду плецей.

И пошли они калики да от Михаила проць

По тому жа они да по цисту полю,

145. Оглянулисе назать, — тут Михайло идёт.

Ище он где говорыт им да таково слово:

«Ище мои де ви́ны да веть не́ту жа,

Подходила где Опраксея во первом цесу,

Во второй рас подходила да в третей-от цяс,

150. Говорыла она да таковы реци:

“Согласись ты, Михайло Михайлович же,

Волюбись-ко ф кнегинушку Опраксею!“

Ище я етому делу не виноват буду!»

Ище стали калики ему прощатися,

155. И пошли ети калики во́местях все

И во тот же во горот во Чернигоф-от.

Прыходили во горот да во Чернигоф-град —

Во Ёрдан-реки они покупалися,

159. На плакуне-траве они покаталися.

216. Данило Игнатьевич

(См. напев № 3)

А-й у князя да было да у Владимера,

Заводилось у Владимера поцесьён пир

Що про руських могуцих сильних богатырей,

Що про всех полениц да приудалыя,

5. Що про первого богатыря Ильи Муромця,

Що про второго богатыря Микитиця,

Про всех-де хресьян де-прожитоцьных,

Про всех-де купцей-гостей торговые.

Они все на пиру сидят навеселе,

10. Они все на пиру да приросхва(с)тались:

Ин богатырь хвастат силой могуцею,

Полениця-де хвастат да саблей востроей,

Ин богатой хвастал золотой казной,

Ишше глупой-от хвастаёт молодой жоной,

15. Неразумной-де хвастал детьми малыма.

Ишше-де Владимёр да он (стал) похаживать,

Ишше стал он по грыднюшки погуливать,

Ишше сам таки реци да выговарыват:

«Ишше все у нас в городе поженёны,

20. У нас все красныя девици подаваны;

Ишше я же Владимёр холост хожу́

Да холост ноне хожу да не жонат слоу́ (так);

Ишше нет ли (у) вас, рибятушка, такова молотца,

И не знаете ли мне-ка нонь обруцницы,

25. И обруцницы не знаете красной девушки:

Щобы возрастом высока да всё умом статна,

Ишше было у ей лицё — да бутто белой снег,

Ишше ясны-ти оци — да как у сокола,

А церныя у ей брови — да как у соболя,

30. А ресници у ей — да у сиза́ бобра?..»

Тут-ле большой хороницьсе за среднего,

Ишше средней хороницьсе за меньшого,

Да от меньшого Владимеру ответу нет.

<Из>-за того где стола да из окольнёго,

35. Из-за тех-де скамеецёк да белодубовых,

Из-за того где стульцика ременного

Выставал тут Виця́ра да сын Лазурьевич;

Ишше сам он говорил да таковы реци:

«Уш я знаю те, Владимер, да всё обруцьницю

40. И обруцьницю я знаю да молоду жону

У такого Данила сына Игнатьёва.

Во том где городе во Чернигове

Ишше есь там Овдотья да лебедь белая;

Она возрастом высока да всё умом статна,

45. Ишше было у её ли́цё — да как белой-от снек,

Ишше ясны-ти оци — да как у сокола,

А черные у ней брови — да как у соболя!..»

Ети реци Владимёру всё пондравились:

«Поежджай ты, Вицяра, да во Чернигоф-грат,

50. Ты зови-ко Данила сына Игнатьева,

Ты зови-ко Данилушка на почесьён пир».

Тут поехал-де Вичяра во Чернигоф-грат,

Приежджал где к Данилу да на широкой двор:

«Добро жаловать, Данило, да на почесьён пир

55. Що ко нашому ко князю ко Владимеру!»

Поежджаёт Вицяра да ф стольней Киёф-грат.

«Приеду погодя-ли да ф стольней Киёф-грат».

Ишше стал тут Данилушко срежатися.

Говорыт ему Овдотья да свет Викульёвна:

60. «Приежджай ты, Данило, да к широку двору,

Не заежжай ты к ему-ле да на широкой двор;

Станови-тко коня да ко красну крыльцу,

Ты вяжи-ко коня да ко золоту кольцю;

Да не садись у его да в место бо́льшоё,

65. Ты садись все, Данило, в место нискоё,

Що во нискоё место да всё во задьней стол;

Ты не пей у его-ли да зелена вина,

Ты не ешь у его да хлеба досыта!»

И поехал-де Данило да сын Игнатьевиць

70. И поехал-де он-ли да на почесьён пир

Ко тому где ко князю ко Владимеру.

Привязал-де коня да к золоту кольцю

И пошол-де Данило ко красну крыльцю.

Заходил-де Владимеру в нову светлицю;

75. Он и крест-ле кладёт по-писаному,

Поклон-де ведёт да по-ученому;

Он кланилса Владимеру стольнекиефску,

Ишше кланилсе всей постороньшины*.

И садилса Данилушко в место нискоё,

80. И не пил-де Данилушко зелена вина,

И не ел у его да хлеба досыта[62].

Тут стал де Владимёр он похаживать

И сам таки реци выговаривать:

«Уш ты ой еси, Данило да сын Игнатьевиць!

85. Не тобе было служопка надмецёна;

Поежжай ты, Данило, да за синё морё

И на тот же на остров да на Буянов же,

Поймай там веть дикого епрёныша,

Прывези ты его да в стольней Киёф-грат!»

90. И пошёл-де Данило да вон ис светлици,

И пошёл-де Игнатьевиць ко свою коню,

И поехал-де он да во Чернигоф-грат.

Приежджаёт домой-ли да на широкой двор.

И стрецят его Овдотья да свет Викульёвна:

95. «Ишше ты, Данилушко, не весёл же;

И приедут с пиру — да пьяны-веселы!»

Отвецял Данилушко да всё Игнатьевиць:

«Накинул цярь службу цяжолую:

Ишша велит мне съездить да на Буян-остров,

100. Поймать там веть дикого епрёныша».

Ишша стал-де Данилушко срежатися,

Ишша стал-де Игнатьевиць нарежатися;

Говорыт ему жона да свет Викульёвна:

«Ты возьми-ко с собой да сибе суцушку —

105. Возми-ко суцушку-наслежонку*,

Возми ты с собой да всё веть ско́куна,

Во третей-де након возми тут веть рёвуна;

Ты приедёшь-де, Данило, да на Буян-остров,

Ты спускай-де су́цёнку-наслежонку,

110. Ты спускай-се[63] но́неце всё скокуна,

Во-третьих-то спускай всё рёвуна;

Ишша суцька епрёныша наследит же,

Тут веть скокун епрёныша наскацит же,

Ишша рёвун епрёныша обре́вёт же,

115. И прижмут они его ко сыру дубу;

Ты бери на опутины на шолковыя,

Прывяжи-ко его сибе ко стремянам,

Вези-ко-се его да в стольней Киёф-грат;

Тибе стретит Олёшенька Попович же,

120. Ишша будёт просить збруи богатырскоей;

Не давай ему збруюшки богатырскоей,

Тут скажы ему: “На поле да всё — не <с>суда ес<т>ь[64]”».

Що поехал Данилушко за епрёнышом,

Поимал он дикого епрёныша

125. И повёз-де его да в стольней Киёф-грат,

Ишше сретил Олёшеньку Поповича.

И просил он у его всё сбруи богатырскоей.

Не даёт ему збруи всё богатырскою:

«Ишша на поле збруюшка — не су́да ес<т>ь!»

130. Приежджал-де ко князю ко Владимеру,

Отдавал ему дикого епрёныша,

Приказали где-ка взять да тут Олёшеньки.

От Олёшеньки епрёныш оторвалса прочь.

«Поежджай ты, Вицяра да сын Лазурьевич,

135. Що во тот поежджай-ли во Чернигоф-грат;

Ты зови где Данилушка на поцесьён пир

Со своей-де Овдотьей да со Викульевной!»

Приежджал-де Данилушко на почесьён пир

Со своей-де Овдотьюшкой Викульёвной.

140. Говорыл-де Владимёр да стольнекиефской:

«Уш мы как жа отобьём жону у жыва мужа?..» —

Присудили ему да ету жоночку!

Присудили где Вицяру да сын Лазурьева

144. Посадити на ворота да рострелять его.

Крычаков Никита Прокопьевич

Никита Прокопьевич Крычако́в — крестьянин д. Ка́рьеполя, Со́впольской (Немнюжской) вол., 50 лет от роду, среднего роста, худощав, но еще бодр; понятлив, шутник, иногда слишком груб, мастер ругаться нецензурными словами. Он женат, имеет троих детей: одного сына и двух дочерей; сын женат и одна дочь замужем. Живет он средне; в молодости он ходил на Зимний берег и Кеды. Он знает много сказок, но старин только две: 1) «Дунай» и 2) «Иван Гординович». Голос у него слабый, и поэтому поет он тихо. Он долго не соглашался петь старины, а все рассказывал их, но, прослушав фонограф, согласился пропеть. Начало второй старины он пропел в фонограф очень тихо, а первой громче. Он возил меня в деревню Немнюгу и Долгую Щель. — Он часто употреблял частицу се для замещения недостающего слога в стихе.

217. Дунай

Што во стольнём городе, што во Киеве,

Во Киеве во городе у Владимера

А-й да заводилось пированьицо-почесьён пир

Про многих кнезей, гостей торговые,

5. А про тех же полениц да про удалые,

Про тех же хресьян што прожыточных,

Про тех жа наизницькоф.

Они все-де на пиру да пьяны-ве́сёлы,

Они все-де на пиру да приросхвастались;

10. И богатой-от хвастат да золотой казной,

А наизницёк хвастат да как добрым конём,

А могуцей-от хвастат да своей силой богаты(р)скою,

Ишша умной-от хвастат да родной матерью,

И неразумной-от хвастат да молодой жоной,

15. А ишша умной-от хвастат да как родной сестрой.

А Владимер-от княсь по своей грыдни похажыват,

Изо окошецька в окошецько сам поглядыват,

Ишше с ножецьки на ношку да переступыват

И такия реци да сам выговарыват:

20. «Ишше нонеце во Киеве што во городи

А удалы добры молотцы поженёны,

Ишше красны девици да взамуш выданы;

Да я единой-от княсь да я холо́ст хожу,

Я холост-де хожу да как слугой слою[65];

25. Да не знаете ле, ребятушка, мне обруцьници.

Да как обруцьници да молодой жоны,

Да молодой жоны да белой лебеди:

Ишше столь бы бела — да аки белой снек<г>,

Ишше черны-те брови — да как у соболя,

30. Ишше ясныи оци — да как у сокола,

А тиха реценька — да как лебединая,

И походоцька как у ей была — да как павиная?»

Тогда-то Владимеру на то слово как ответу нат,

Да большой-от кроитьсе да как за среднёго,

35. Ишше средней-от кроитьсе да как за меньшого,

А хоть от меньшого веть да как ответу нет.

Да и-за те(х) жа столоф да все дубовыя,

И-за тех жа скатертей да всё перцятыя,

И-за тех же ес<тв>-питей было сахарныя,

40. И-за тех жа скамеецек белодубовых

И ставал-то Добрынюшка сын Микитиць млад;

Говорыл-то он Владимеру князю же:

«Благослови-ка мне-ка слово молвити,

И за то слово головы не казнити,

45. И за то слово на виселицю мне не ве́сити;

Да я слыхал же от того брата крестового,

От того же от крестового от Дунаюшка.

От Дунаюшка да сын Дунаевича,

Да бутто есь во городи да што во Шахови,

50. Да во Шахови да во Ляхове

У того же короля да королевиця,

У того же королевиця да леховинского,

Ес<т>ь у его две доцери хорошия;

А перва-та доць Настасьюшка-королевисьня

55. Да приудала в цистом поле полени́ца жа;

Ишша та тобе веть — не молода жона,

Ишша та тибе веть — не обрусьница;

Ишша есь-то Опра́ксея да королевисьна,

Ишша тут жа статны́м статна,

60. Она статным-то-от, статны́м статна да как умо́м сверсна́*[66];

Да веть будёт тибе — да молода жона,

Ишше будёт тибе — да как обру́сница!» —

«Да вы подите-тко, клюцьницьки да все замоцьницьки,

А-й берите-тко с собой всё Добрынюшку!»

65. Пошли-то они да во цисто полё;

И приходили они да ко глубок погреп,

Пехали они золоты клюци,

Отмыкали они все де крепки замки

Да будили-то Дунаюшка от крепка веть сна.

70. А-й да пробужаицьсе Дунаюшко сын Дунаевиць:

«Ишша што вам нонеце скоро надобно?» —

«Ишша посылат ишше да всё Владимер-княсь,

Ишша звать Вас за тот жа за пир весёлою:

Ишша не пьетьсе, не ессе — без Вас пир нейдёть!»

75. Ишша он им да колпака не гнёт.

Выставал-то и-за их да как Добрынюшка,

Ишше тут же брателко да весь кресто́вою;

Ишше кланялса Дунаю сын Дунаевицю:

«Ишше нонеце посылать да нас Владимер-княсь,

80. Ишше просит Вас да за поцесьён пир

И про[67] многих кнезей, гостей торговыя

И про¹⁹ множесьво тех же да сильны(х) богатырей:

Ишша все-те бес тебя не пьют, не кушают».

И ставал-то Дунаюшко на резвы ноги,

85. Умывалса свежой да ключевой водой,

Да снаряжался Дунаюшко ф платьё цветноё;

Да снаредилса Дунаюшко во еди́н цветок,

Да говорил-то Дунаюшко да сын Дунаевиць:

«Вы спускайте-ко ремень да ремень до́лгою».

90. А спустили ему ремень да ремень долгую.

И праву-ту ножецьку да во ремень ступал,

А левой-то ножецькой да как на мать сыру землю.

«Уш вы здрастуйте, ребятушка все веть клюцьницьки,

Вы здрастуйте, рибятушка замоцьницьки!

95. Уш здрастуёш, брателко свет да крестовой же!»

А брались они с им да за правы руки,

Целовались они в уста сахарныя;

А пошли-те они рука да рука за руку,

Повелись они в те жа да во полатушки,

100. А во те жа полаты да белокаменны.

Доходили они до тех же полат белокаменных,

Доходили они веть да до красна крыльця;

И пошли веть они да на красно крыльцо:

И ступешек до ступешка да ду<о>гибаицьсе,

105. А белы веть сени потрехаюцьсе.

А зашли они в светлу да светлу светлицу:

С боку на бок веть да зашаталасе,

И все же ес<т>вы на столах да поплескалисе,

Ишше все же богатыри испугалисе.

110. Отвечал-то тогда Владимер-княсь:

«Прыходи-ко-се, пожалуйте, Дунаюшко,

Да прыходи-ко-се, Дунаюшко сын Дунаевиць;

Ишша милости прошу да за пуцесьён (так) пир

Ишша хлеба-соли кушати,

115. Хлеба-соли кушати да перевароф[68] пить,

Перевароф пить; да садись, куда хо́тицьсе,

Ты садись-ко, куда надобно,

А садись-ко, куда место ес<т>ь!»

Он садилса же во тот же стол задней же

120. Подле того жа подле брата подле крестового.

Да наливали ему цяру да зелена вина,

А не малу, не велику — да полтора ведра.

А вторую цяроцьку наливали жа,

А не малу, не велику — да ишше два ведра.

125. А ф третью-ту цяру наполняли да ровно три ведра.

Да веть тут у Дунаюшка в глазоньках помутилосе

И всё тут у Дунаюшка церны оци росходилисе.

Ишше стал-то Владимер да таково слово,

Таково слово молвити он да ласково:

130. «Да Вы бутто знаите да що во городе,

Да бутто во городе во Шахове,

Да во Шахове, во Ляхове короля да ляховинского,

Ишше есь у его веть две доцери хорошия;

А больша-та доць Настасья-королевисьня,

135. Приудала в цистом поле поленица же;

Ишша она мне-ка да не обруцница;

Ишша я слыхал, веть бутто ес<т>ь да Опракся жа,

Да как статным статна да как умом сверсна;

Та будёт мне-ка да обрусьница,

140. А обруцница да молода жона;

Да не мош ли ты мне-ка да как веть высватать,

Не мош ли мне-ка достати-се?..»

Ишше взялса Дунаюшко да всё высватать,

А-й достать-то Дунаюшко молоду-ту жону,

145. Молоду-ту жону да как Опраксею.

Гаварыл-то Владимер да стольнекиефьской:

«А бери-тко золотой казны, да <с>колько надобно;

А бери-тко силушки, да цисла-смету нет!» —

«Золотой мне казной да не отку́письсе,

150. Да рати-силой великой да мне не ра́титьсе:

Ишше дай мне того же да брателка крестового!» —

«Да бери-тко, тибе да хто те надобно!»

И ставали-то ребятушка ис <с>камеецёк дубо́выя.

И-за тех жа столов да белодубовых,

155. И-за тех жа скатертей, петье́й-есьве́й саха́рныя;

Да снаражалисе оне да ф светло платьё же

Да брали с собою оборонушку да палицу буеву же;

Да выходили они да на шырокой двор,

Выбирали они сибе да как добрых коней,

160. А добрых коней серых да все на я́блоках,

Ишше брали они уздици всё тасмянныя,

Седёлышка седлали да всё церкальцяты,

Ишше плётоцьки брали все[69] разношёлковы, —

Да понюгали они-се да как добрых коней,

165. От(п)равлялись они да как во цисто полё.

Они е́хали-пласта́ли да ше́стё(ро) сутоцёк

Да доехали до города що до Ляхова,

До того же короля да леховинского,

Роздергали свой шатер всё полотненой.

170. «Ты жыви-тко, Добрынюшка, у бела шатра,

Ты пой-ко, корми да как добрых коней;

А я пойду жа да во горот<д> да как во Шахоф жа

К тому же королю да ляховинскому

И за тем жа делом да все за сватосьвом;

175. Уш мне как добром не даююют, да я лихо́м возьму́;

Тогда выведу на красно крыльцо,

Заигра́ю в ро́жка да в звоньцяты-же-я[70],

Да не умешкай-се времецька да скоро бы́ть же тут!»

Да пошол он во горот да все во Шахоф же,

180. Да приходит к тому же к королю да леховинскому,

Он да помолилса господу Богу, поздоровалса.

Принимал его король да леховинской же:

«Ище милости прошу, Дунаюшко да сын Дунаевиць,

Да по старой дружбы да как по жы́ры[71] же

185. Да по-старому, по-прежному хлеба-соли кушати,

Хлеба-соли кушати да перевароф пить!» —

«Я приехал к тибе веть не хлеба е́сть,

Я приехал веть к тибе да не со́ли ес<т>ь,

Я веть к тибе заехал да не перевароф пить, —

190. Я приехал к тибе за добрым веть делом, за сва́тосьвом:

У мня ес<т>ь веть жених што да Владимер-княсь,

У тибя невеста да што Опракся-королевисьня».

Отвечал ему король да леховинскою:

«Я отдам ле за того ле за нишшого,

195. Я отдам ле за такуго веть убо́гого

Да за такую за калику за переежжого?..»

Тут веть Дунаюшку за беду пошло,

За беду пошло да за великую;

За великую досаду да показалосе.

200. Он веть запы́шел-замыцел* да сам веть вон пошол;

Да вышел он на белы-ти сени, вон зашол,

Оглави́л* он востру саблю, наголо́ понёс —

И да нацел он рубить да всех прыдве́рникоф,

Ишше нацел он рубить да всех клюцьникоф.

205. Он добралса до тех дверей до замоцьних жа;

Он сорвал же все замки крепки́;

Он зашёл светлую <...> да светлую светлицу,[72]

Где седит веть Опракся-короле́висьня,

Веть одна седит да красе́ньця* ткёт.

210. Помолилса он Богу да поздоровалса.

Выставала она да на резвы ноги,

Отвецяла веть Дунаюшку сын Дунаевицю,

Ишше милости про́сит жыть да всё по-старому,

Ишше милости про́сит жыть да всё по-прежному.

215. «Веть я к вам приехал жыть да не по-старому,

Веть я приехал к вам жыть да не по-прежному, —

Да приехал я к вам за добрым да за сва́тосьвом:

У мня ес<т>ь жених да как Владимер-княсь!»

У ей опали тут у ей белы руцушки,

220. У ей выпал целнок да ис белых веть рук,

У ей скатилисе резвы ножецьки с подножецёк,

Не забегали подножецьки по набилоцькам[73],

Не залетал у ей целнок во правой руки, —

Да как выпал на прошесь[74] да ис правой руки;

225. Да заплакала горюцима да слёзами жа,

Да засрежаласе да во дорожецьку,

Засобиралась да во котомочку.

Да собраласе-снаредиласе как во весь сибя[75]

Да склалась во котомку да отправилась во дорожецьку.

230. Да веть тут вывёл да на белы́ сени.

Увидала она: на белых сенях да все прибиты же,

Да все прибиты, все прирублены,

Ишше все сени кровью украшены.

Да заплакала-зарыдала плацью горю́цею,

235. Да запрыцытала да оцю с матушкой:

Уш ты ой еси, батюшко да красно солнышко!

Уш ты ой веть, моя матушка да зо́ря утренна!

Вы умели мня скормить веть вы́ру<о>стить,

Да не юмели миня взамуш да взамуш выдати

240. Без бою бы миня да всё без драки жа!..»

Да выводил он ей да на красно крыльцо,

Заиграл он в рошка да звонцяты-же-я (так).

Да доспешен же был Добрынюшка да на добрых конях.

Да обуздали-опседлали да как добрых коней;

245. И садил-то Дунаюшко всё Опраксею,

И садил-ли ей во седёлышко во церка́льцето.

Да отправлялись они как веть да во цисто полё,

Они выежджали на цисто полё на укра́инку[76].

Увидали они ископэть всё великую.

250. Окрыцял-то Дунаюшко всё Добрынюшку:

«Остановись-ко, Добрынюшка, на цистом поле!»

Остановилса Добрынюшка на цистом поле.

А сошёл-то Дунаюшко со добра коня,

Посмотрел же эту ископэть вели́кую

255. Да говорыл-то Добрынюшки таково слово:

«Ты бери-тко Опраксю да королевисьню

Да ко себе же во седло да на добра коня,

Да вези-ко ей да как во Киёф-грат,

Да винцяй-се их да со Владимером,

260. Не дожидайте миня за те сто́лы дубо́выя!»

Да поехал-то Дунаюшко во праву руку

Да за той жа ископэть великою.

Ишше ехал он времецька да всё немного же,

Ишше ехал времецька да одны сутоцьки;

265. Он наехал же веть шатёр полотняной.

Лёжит во шатре да все Настасьюшка

Да приюдала в цистом поле да поленица же,

Ишше спит сном глубоким да богатырским же,

Ишше спит она — да не пробудицьсе.

270. Да не будил ей Дунаюшко от сна да от глубокого,

Нашёл же место в шатре да и спокойно же

Да привалилса на то время да ненадолго же.

Пробудиласе Настасьюшка от глубока сна

Да гледи́т по шатру: лёжит во шатре мушшына же.

275. Да пробужалисе они да во единой цяс,

Да говорыли же да промеш собой,

Говорыли, поздоровались,

Да назвалисе они да как по-старому,

Назвалисе, как жыли как веть по-прежному.

280. Говорила же Настасьюшка всё Дунаюшку:

«Да поедём же ноне к нам да во Шахоф же

Ишше жыть ноне по-старому как по-прежному!» —

«Ишша я служу ноне как веть по Киеву,

Я стою же за тот грат за Киёф же;

285. Я веть был нонеце да как во Шахове.

Я был ноне во том городе во Ляхове;

Я увёс у вас Опраксю-королевисьню

За того же за Владимера за стольнекиефвско(го)!»

Показалосе слово да не по ндраву жа,

290. Да не (по) разуму пондравилась рець-гово́рюшка:

Омываласе клюцевой да свежей водоцькой,

Снаряжаласе в ето да цветно платьицо:

«Да поедём-ко, Дунаюшко, да во цисто полё,

Да розъедёмсе мы в тры прыска да лошадиных же

295. Да мы съездимсе блиско-поблиско,

Мы побьемсе палицей буёвой же,

А порубимсе вострой саблей,

А потыцимсе мы вострым копьём;

Тогда хто будёт да верно старшым жа».

300. Уш они съехались блиско-на́блиско,

Они билисе-дралисе да трои сутоцьки;

Все палици буёвы да поломали жа,

Востры сабельки все веть да исшшорбали же,

Востры копьиця все по насаткам поломалисе, —

305. Тогда не могли друг друшку из седла вы́шипци.

Да соходили они з добрых коней,

И бралисе они во охабоцьку,

И боролись они да трои сутоцьки, —

Они не могли друг друга бросить жа.

310. Стал же Дунаюшко, стал он ис сил выходить

Да змолилса господу Богу:

«Я стоял же, служыл веру православную,

Да стоял я веть за Киёф-грат!..»

Да предал ему Госпоть силу вдво́ё же.

315. Да подопнул он Настасьюшку под праву ногу,

Да повалил ей на матушку сыру землю,

Он садилса ей да на белы груди,

Ростегал у ей да латы богатырския,

Вынимал он свой нош да всё булатною

320. И хотел пороть, смотреть да ретиво серцё.

Захватила она у его ес<т>ь правую руку,

Одёржал(а) у его да как веть нош-булат:

«Да не пори-ко веть у мня да как белых грудей,

Да-й не смотри-ко, не смотри да ретива серца́;

325. А бери-ко ты миня да за белы руки,

А-й да станови-ко ты миня да на резвы ноги;

Я буду тибя звать ноньце обрусьником,

Уш я буду звать тибя до<а> молоды́м мужо́м;

А мы поедём как с тобой как во Киёф-грат.

330. Уш мы прымем с тобой да золоты веньцы,

Ишше будём мы с тобой жыть да по закону же;

Уш я буду повиновацься, как лист травы,

Уш я буду покоряцьсе да молодой жоной!»

Уш он брал ей за праву за ручушку,

335. Становил он ей да на резвы ноги,

Целовал-миловал в уста сахарныя.

Да уздали-седлали да как добрых коней

Да поехали навеселе.

Да брала она в руки да как каленой лук,

340. Ишше клала она в лук да стрелоцьку каленою

Да стреляла она ему да по пуховоей шапоцьки.

Овернувши(сь) он назат да говорил да всё Настасьюшки:

«Не шути-ко шуток много жа;

Я буду отшуцивать — да каково тибе будёт же?..» —

345. «Летели да белы лебеди,

Я стреляла как белых да белых лебедей,

Как обнизла стрелоцька да все каленая!..»

Ишше ехали времецька всё немного же;

Натегала лука каленою,

350. Ишша клала стрелоцьку да всё каленою

И стреляла-то Дунаюшку в могуци плеци.

Оглянялса[77] Дунаюшко назад сибя:

«Ишша полно те, Настасьюшка, шутки шутити-се, —

Я веть буду те отшуцивать!..» —

355. «Да летели серы гусеньки,

Я стреляла веть по серым гусям,

Обнизла стрелоцька да все каленая,

Ишша пала веть по могуць (так) плецям!..»

Ишша ехали поры-времецька немного же;

360. А-й да натегала она да лук каленой жа,

Да клала она стрелоцьку да всё каленою,

А спускала ему стрелоцьку во праву руку.

Обернулса веть Дунаюшко позаде сибя:

«Ишша полно те, Настасьюшка, шутоцьки шутить, —

365. Ишша я буду отшуцивать — каково тибе?..» —

«Да летели серы да серы утици́,

Я стреляла по серым да серым утицям!»

Да поехали они да как премы́м трахто́м,

Уш веть ехали-летели да как во Киёф-грат,

370. Они приехали во Киёф-грат да ко Владимеру.

А Владимер-от княсь да от виньця идёт,

А Дунаюшко веть ко виньцю пошёл.

Да кой порой Дунаюшко да совиньцялса жа,

Да тогда-то у Владимера пир-от шёл.

375. Отвиньцялса как Дунаюшко, от виньця пошол, —

Ишша в ту-ту пору да весь-от пир прошёл.

Да поспел-то Дунаюшко да за те столы же,

А за те веть столы да столы дубовыя

И за те же есвы-питья сахарны жа.

380. У их шёл-вёлса пир да всё навеселе.

Ишше всё веть Настасьюшка всё захвасталась:

«Уш я стрелю я стрелу — да перестрелю же,

Половинка половиноцьки не перевесить же!»

Ишше несколько бога́тырей перебила же.

385. А Дунаюшка тут веть занутрыло* же, —

Да ударылса он веть с молодой жоной:

«Уш я стрелю стрелоцьку да перестрелю же —

Половинка половиноцьку не перевесит же!»

Ишше стрелил-то Дунаюшко стрелоцьку калёною,

390. Ишше стрелил стрелоцьку — не дострелил же

Натегала-то Настасьюшка лук каленою

И стреляла стрелоцьку — да перестрелила:

Половинка половиноцьку не перетенёт же.

Да за беду да за велику показалосе,

395. За большую за досаду показалосе;

Оглавил он востру сабельку да во правой руки

Да срубить-то хоцёт у ей буйну голову:

«Ты не ес<т>ь мне-ка нонь да молода жона!»

Да говорила она ему да таково слово:

400. «Да не руби-ко у мня да как буйной главы;

Ес<т>ь у мня в утробы да два веть отрока:

Да веть один-от отрок да по колен в золоте,

А второй-от отрок по локоть веть в жемцюге!»

Да не поверыл ей словам да словам ласковым,

405. Ишше заплыло у его ретиво серьцё:

Да срубил у ей да как буйну главу.

А-й да роспорол у ей как да как белы груди,

Усмотрел у ей в утробы два веть отрока:

А-й один-от отрок — по колен веть в золоте,

410. А второй-от отрок — руки да по локоть в жемцюге.

Он веть становил востро копьё вострым коньцём,

Он навалилса он да как бело́й грудью́,

А-й да подколол он у сибе да ретиво серьцё,

Он принял всю жизнь да жись великую.

415. Да тут Дунаюшку да всё славы[78] поют.

218. Иван Гординович[79]

Во Римском во городе да у Владимера

Да зоводилса у его да пир весёлою;

Да собранье было — беседушка,

Да беседушка про всех-то про богатырей.

5. Да они все на пиру были сыты, пьяны, весёлы,

Ишша все на пиру да напивалисе.

Да един-то удалой да доброй молодець

Он не пьёт, не ест — да он не кушаёт,

А белой-то лебёдушки всё не рушаёт;

10. Он склонил-то буйну голову да внис[80] с могуцих плець,

Да потопил-то оци ясны во матушку сыру землю.

И ходил-то, гулял да как Владимер-княсь

Да увидял: в том же столике, столе окольнём жа,

Да один-то удалой да доброй молодець

15. Он не пьёт, не ес<т> — да он не кушаёт,

Черны брови да не знимаёт же,

Ишше ясных оци да не <в>зводит же.

Подходил-то Владимер-кнесь да ко удалу добру молотцу:

«Ишша што же ты, удалой да доброй молодець,

20. Ишша што же ты не пьёш, не еш, ноне не кушаёш,

А-й белой-то лебёдушки всё не рушаёш,

И каку ты знаш над собой незгодушку,

И каку ты цяш над собой неминушку*?..»

Да ставал же и-за тех столикоф окольних жа,

25. И-за тех жа скамеецёк дубовыя;

Он кланялса самому Владимеру:

«Я не знаю ноне над собой незгодушки,

Я не цяю над собой никакой неминушки;

Ишша только нонеце как во Киеве,

30. Да во Киеве во городе все удалы добры молотцы все поженёны,

Я един-то свет Иванушко холост хожу,

Я холост де хожу да как слугой слую́». —

«Що тибе, Гординовиць, ноне надобно?» —

«Ишша дайте мне благословленьицо мне жонитисе!» —

35. «Поежжай-ко, Гординович, где те надобно,

Поежжай-ко-се, Гординович, где хотицьсе!» —

«Я поеду жа во горот да во Чернигову (так):

Иша ес<т>ь Цернигову доць Овдотьюшка

Да Овдотьюшка бела лебедь жа,

40. Ес<т>ь она Овдотьюшка — аки белой снек!» —

«Да поежджай, Иванушко свет Гординович,

Да поежджайте-ко, Гординович, если Бог судит!»

Да собиралса как Иванушко со того же столика окольнёго,

Выходил же и-за тех скамеецёк дубовыя,

45. Да выходил жа он да на широкой двор,

Прыходил же он веть к главным конюхам:

«Отворейте же ко-се, конюхи, широкой двор,

Выпускайте-ко мне-ка да как добра коня,

Да как несите мне-ка узду тасмянную,

50. И несите мне седелышко церкальцето,

И несите-ко плётку да плётку шолкову,

И соберите мне орудию — да палицю буе́вую,

Да соберите мне-ка да как востру саблю,

Ах да прыготовьте-ко мне-ка да веть как востро копьё!»

55. Да снаредилса как Иванушко свет Гординович,

Да собралса он вокрух сибя,

Да ступал он правой ножецькой во стремена,

Да садилса в опоры* богатырския,

Понюгал-то, стегал да как добра коня,

60. И стегал он да шолковой плётоцькой.

Да бежал-прыскал да как доброй-от конь.

Да не видели Гординовиця да как поездоцьки.

Да увидели, как Гординовиця — да аки дым валит,

Аки дым валит да искры-плам идёт.

65. Уш он ехал не много, да всё не мало же;

Не мало время прокатилосе, — трои сутоцьки;

Да ф трои сутоцьки поспел во Цернигоф-грат

Ко тому же королю да ко Чернигофцю.

Приежджал он ко тому же да ко красну крыльцю,

70. А везал-то он добра коня золоту кольцю,

Он пошёл сам да на красно крыльцё;

Он зашол же в ту же светлицю в прыхожую,

Помолилса он Богу да самому Христу.

Его стрецял король да свет Церниговиць:

75. «Ишша милости просим, да свет Иванушко,

Приходи-ко-се, пожалуйте, свет Гординовиць,

Ишша хлеба-соли кушати,

Хлеба-соли кушати да перевароф пить!» —

«Уш я ноне приехал да не хлеба и́сь,

80. Я приехал к вам да не соли, не перевароф пить, —

Я приехал к вам нонеце да за добрым делом, за сватосьвом:

У вас ес<т>ь ноне Овдотьюшка бела лебедь жа,

Я нонеце — сам жених!»

Да отвецял-то ему как Церниговиць:

85. «Опоздал времецька* — да спал немного жа:

Ишша ноньце Овдотьюшка всё просватана!»

Да спустил он буйну голову с могуцих плець,

Да манил он времецька* да он немного жа,

Ишша стал он да второй након веть свататьсе:

90. «Ишша што же к вам ноньце да не гостить пришол, —

Я приехал к вам за добрым да за сватосьвом!»

Отвецял король да всё Церниговиць:

«У нас нонеце Овдотьюшка-бела лебедь же

Она ноньце просватана за Издолишша,

95. За того жа Издолишша за проклятого;

Золотыма-то перснями да их поменянось!..»

Да запышал-то, замыцял да свет Гординовиць,

Да манил тому времецька да всё немного же:

«Ишша я веть к вам приехал не полат[81] смотреть, —

100. Я приехал веть за Овдотьюшкой за лебедём,

Я хотел бы взеть Овдотьюшку з добра сибе,

Я хотел бы с Овдотьюшкой Богу молитьсе,

После той-то поры злаценыма перснями да поменицьсе!»

Уш отвецял король да свет-Церниговиць:

105. «Уш нельзя нам ноне просватать как Овдотьюшка,

Да веть у нас Богу помолено да с проклятым жа,

С тем же со проклятым со Издолишшом!..»

Да замыцял-запышал да тут Гординовиць

Да пошол он вон да ис светлой светлици,

110. Отворял-то двери <...> да двери на пету

Да прикладывал двери да крепко-накрепко.

Да пошол он по белым <...> по белым да сеням же;

Да не стали пропускать да как Иванушка:

«Не во времё, не в цесы идёшь-бредёш по белы́м сеням!»

115. Он не розговарывал реценьки со прыдверьниками,

Оглавил свою востру да востру сабельку,

Да срубил им да буйны <...> да буйны головы.

Уш вырубил до единого прыдверника,

Ишша вырубил всех да всех замоцьницькоф

120. Да дошол же до той да светлой светлици,

Где жывёт Овдотьюшка-бела лебедь жа.

Он срывал у ей да как крепкой замок,

Отворял у ей двери <...> да двери на пету,

Эй зашёл он светлу <...> да светлу светлицу,

125. Помолилса он Восподу Богу жа,

Поздоровалса с Овдотьюшкой белой лебедём.

«Приходи-ко-се, Иванушко свет Гординович;

Ишша милости прошу да по-старому

Да прошу нонеце жыть да как по-прежному». —

130. «Я приехал к вам жыть да не по-старому,

Я приехал к вам жыть да не по-прежному;

Я приехал к тобе за добрым делом, за сватосьвом!»

Да опали тут Овдотьюшки да как белы руки,

Да подрезало у Овдотьюшки резвы ноги;

135. Да засрежаласе Овдотьюшка во дорожецьку,

Засобираласе Овдотьюшка во котомоцьку.

Да собраласе-снаредиласе во дорожецьку;

Ишша брал-то Иванушко за праву руку

Да повёл он ей да на белы сени.

140. Тут Овдотьюшка увидела — труп лежит целовецеськой;

Тут заплакала-зарыдала как горюцёй слезой:

«Уш ты ой, мой батюшко да красно солнышко!

Уш ты ой, моя матушка, зо́ря утренна!

Вы умели миня вспоить-вскормить да выру<о>стить,

145. Умели миня во грамотку веть выуцить,

Не умели миня да взамуш выдати!»

Да тут зарыдала да крепким голосом;

Да немного время пришло плакати.

Веть скоро того время миновалосе.

150. Выходили они веть да как на красно крыльцо;

Да отвязывал Иванушко да как добра коня,

А садил-то Овдотьюшку во седёлышко,

Да заскакивал сам скорешенько,

Да стегал-то, понюгал да как добра коня.

155. Да в котору же пору срежал да как Данила, Данила Белого

Да отправлял со письмом да ко Издолишшу.

Да скорешенько снаредилса да Данила Белой же

Да поехал он Данила ко цюдовишшу.

Да приехал Данила к цюдовишшу середи нощи

160. Да колотицьсе под окошком под костисьцятым*.

Пробужаицьсе Издолишше ото сна да богатырского:

«Ишша кто ноне колотицьсе да середи ноци да темной жа?»

«Я приехал нонеце да как из города

Да из города из Цернигова;

165. Да приехал ноне к нам да как Иванушко

Да увёс нонеце у Вас Овдотьюшку!»

Тут Издолишшо замыцяло-запышало жа,

Закрыцял-то он да по-зверыному,

Зашипел-загремел да по-змеиному:

170. «Вы ставайте-ко, ведите да как добра коня

Да снарежайте-ко, уздайте да ворона коня!»

Да кой пору (так) снаряжалса-одевалса да всё проклятою,

Да приготовили конюхи да как добра коня,

Выходило се Идолишшо на красно крыльцё,

175. Да садилса он да на добра коня,

Да полетел во тот горот<д> во Чернигоф жа.

Прилетел к тому королю да к Цернигофцю —

Он гремел-стуцял да под окошецьком.

Да пробужалса король ото сна да глубокого,

180. Отворял то окошецько всё косцисьцето

Да валилса на окошецько белой грудью.

У его спрашывало Издолишшо да всё проклятоё:

«У вас ес<т>ь, нет нонеце да как Овдотьюшки?» —

«У нас нет ноне Овдотьюшки, не находицьсе:

185. А приежджал-то у нас да свет Гординович

Да увёс, уташшыл ноне Овдотьюшку!»

Да отвернуло веть Издолишшо от окошецька —

Полетело веть <в>суго́н да за Иванушком.

Ехал времецька да немного же,

190. Ишше той же ноцюшки да ноци темной жа

Он состыг-настыг их да на темной ноци;

Да приехал к тому же ко шатру белу

Да спустил своего добра коня в (к) белояровой пшеници жа:

«Ишша есь* конь коня перебьёт ишша,

195. То богатырь богатыря переможот жа!»

Да не испугалса тут доброй конь Иванушков:

Да не мог отшыпци от пшеници жа.

Да зашол Издолишшо проклятоё, в шатёр зашол:

«Ишша што же вы спите да не розбудитесь?»

200. Отвецял-то Иванушко да свет Гординовиць:

«Ишше што же ты по ноцям леташ нонеце;

Ишше што тибе нонице да как не спиться же?..» —

«Ты зацем ноньце увёс, украл Овдотьюшку?»

Отвецял-то Гординовиць:

205. «И што нон(е) веть долго спиш да обуваиссе!»

Да много время да спорылись,

Да взошло-то веть красно <...> да красно солнышко,

Да потухла зоря <...> да зоря утрянна.

Да собралисе они да на добрых коней,

210. Да розъехались они в тры прыска да лошадиных жа,

Да съежжались они друх с другом поблиско;

Ишше бились-то, рубились да как вострой саблей,

Ишше тыкались копьями — да копья долгима.

Все копьиця по насаткам да поломалисе,

215. Всё до рук-то ноне у их выбрало.

Да сходили они да как веть з добрых коней,

Да схватилисе они да во охабоцьку*,

Да возились они да едны сутоцьки.

Ишша стал-то слабеть да как Иванушко,

220. Да <в>змолилса он Богу — да самому Христу:

«Я служыл-то за ту веру за крещону жа,

Уш я ту же веру верыл да православную —

Выдават меня Господи да на цистом поле

Да такому жа проклятому да все Издолишшу!»

225. Да прыбыло ему силушки цють не вдвоё же;

Подопнул-то Издолишша под праву ногу,

Ишша пало<-> то Издолишшо на сыру землю.

А бросилса Иванушко за вострым ножом,

Да не оцюдилса при себе нож булатной жа;

230. И закрыцял-то Овдотьюшки-белой лебеди:

«Ты ташшы-ко-се, Овдотья же да бела лебедь же,

Позабыл же я в шатре да как нош булатной мой!»

Да вынесла Овдотьюшка да нош булатной,

Увидала, што сидит Иванушко да на Издолишше,

235. Да убросила нож булатной да во камыш-траву,

Да подходила блиско-поблиско

Да содергала его веть да за могуць плеци.

Он вывернулса — Издолишшо да из Иванушка,

Закрыцял-то он Овдотьюшки-белой лебеди:

240. «Ты неси-тко, Овдотьюшка, шолковых опутинок!»

Да прынесла Овдотьюшка как опутинок, —

Да оне свезали, обуздали да как резвы ноги,

Да свезали у его да как белы руки,

Да повели-то Иванушка ко сыру дубу,

245. Привезала его веть да ко сыру дубу.

Да стоял тут Иванушко да одны сутоцьки.

Они спали-отдыхали — да как Издолишшо.

Да привиделось Овдотьюшки, да бутто ес<т>ь такой —

Да прилетел-то бутто голуп<б> на сырой-от дуп<б>,

250. Да розбудила цюдовишша всё проклятого:

«Ты ставай-ко-се, цюдовишше всё проклятоё;

Я увидела во снях, да прилетел да на сырой-от дуп<б>

Да прилетел бутто голуп<б>, во́ркуёт;

Я да захотела в ту пору да голубетинки!

255. Натени-ко-се да лук каленою,

Да вложи-тко-се стрелоцьку да всё каленою,

Да пострелей-ко мне-ка да сиза голуба!..»

Да вышел-то Издолишшо да ис шатра жа вон,

Натенул лук да лук каленой жа,

260. Ишша вложыл он в лук стрелоцьку веть каленою,

Ишша стрелил голуба — да голуп<б> сизого.

Не попало в голуба — да в голуп<б> сизого:

Прилетела же стрела да во сырой-от дуп<б>,

Отлетела веть стрела да от сыра дуба,

265. Розлетелосе Издолишшу во белую груть

И зашибла-то, убила да всё проклятого.

Да тут заплакала Овдотьюшка горюцей слезой:

«Я от того веть берегу отстала — к другому не пристала жа!»

Услыхал-то Иванушко плаць Овдотьюшки:

270. «Ты не плаць-ко-се, Овдотья да бела лебедь же!

Ты найди-ко-се, пойки[82] да найди нош да весь булатною!»

Да нашла Овдотьюшка да нош булатною,

Да прыходила к тому дубу к сырому жа,

Да обрезывала у Иванушка опутинки:

275. Опросталисе у его да как белы руки.

Они повелисе веть от дуба да ко шатру веть проць.

Да брал-то Иванушко да в руки плётоцьку,

Ишша стал ею бить-стегать по-робецьи жа;

Да дотуль веть он бил-стегал да по-робецьи жа, —

280. Да змолиласе Овдотьюшка да свет Иванушку:

«Да не буду я такова веть впреть!»

Оступилса тут Иванушко уцить Овдотьюшку:

«Ишше как Овдотьюшка ноне будёт звать миня?» —

«Буду я те звать да поцитати-се,

285. Буду я звати да поцитать да родным брателком!»

Он хватал-то ей ис кармана да свою книжецьку.

Доциталса до того слова:

«Да не быват-то тому брату жыти всё с родной сестрой!»

Да срубил у ей да буйну голову,

290. Да розрубил он ей да на мелки куски,

Да розбросал он ею да по камыш-травы;

Да поехал он во горот да ко Владимеру.

Да заехал он в горот да как во Киёф жа.

Да стрецели-то Иванушку все кнезья-боя́рушка,

295. Проздравляли-то Иванушка с молодой жоной.

Не пондравилось ему ето слово веть порато жа:

«Да здорово же, Иванушко, да как женилса же?

Ишша скорешенько да ты нонеце женилосе:

Ишша нонеце тобе веть не с ким спать!»

300. Это слово ему показалосе за велик беду.

Он выходил ишше на широкой двор,

Он становил-то копьё — да копьё востроё,

Навалилса он на копьё да грудью белою

304. Да подколол-то у сибя да ретиво серьцё.

Красиков Иван Васильевич

Иво́н Васильевич Красико́в — крестьянин д. Карьеполя, 73 лет, еще бодрый старик. Он женат; имеет сына и внучек. Он в молодости каждый год ходил на Кеды, хорошо знает этот промысел и рассказывал мне про него. Он пропел мне старину «Васька-пьяница и Курган-царь». Поет он громко. Он употребляет частицу ли (ле) вместо частицы ка у других певцов для замещения недостающих слогов в стихе.

219. Васька-пьяница и Курган-царь

Во славном во городи во Киеве

А-й у ласкова князя да у Владимера

Заводилось пированьицо-почесьён стол

А-й про многих кнезей да руських богатырей,

5. А-й да што про всех полениц да приудалыех,

А-й да про тех же купцей-гостей торговыих.

И-за того же стола и-за окольнёго

Выставаёт Микитушка Добрыниць млад:

«Ты, батюшко Владимер, позволь слово вымолвить!..»

10. Говорит тут Владимер да стольнекиефьской:

«Говори-тко, Микитушка, што те надобно;

Говори-тко, Микитушка, што те требуицьсе!» —

«Не изволь ты веть, батюшко, за слово скоро сказнить,

Ишше веть скоро сказнить, скоро повесити!» —

15. «Говори-тко, Микитушка, што те надобно!» —

«Уш ты батюшко Владимер! Вси сидим мы пьяны-веселы,

Едного-то нет у нас ру́ського богатыря

А-й Васильюшка, горькой пьяници,

Моего веть брателка крестового».

20. Говорит тут Владимер да стольнекиефьской:

«Ты пойки-тко, Мекитушка, найди ёго,

«Найди-тко, Мекитушка, приведи ёго на почесьён пир!»

Тут-то Микитушка не ослышилсе,

Побежал-то Микитушка скоро-наскоро,

25. А нашол-то Микитушка на царе́ви да большом кабаке:

Тут-то веть Васенька лёжит, приокуталса

А-й своей-то кабацькой гуней* приокрылса тут.

Тут Микитушка да пробудить хочот ёго:

«Ты ставай-ко-ли, брателко крестовой мой!»

30. Тут веть Васенька отвецял ему:

«А-й не могу-то-ле стать да буйной головы поднять!..»

А-й тут-то веть Микитушка говорыл ёму:

«А-й на(ть) тибе, брателко, оправицьсе;

Я схожу ко князю ко Владимеру,

35. Скажу то-ли таково слово:

“А-й Васеньки-горькой пьяници нать приоправицьсе,

Дай-ко, батюшко, золотой казны,

Дай ты Васеньку оправити[83]!”» —

«Бери-тко, Микитушка, <с>колько надобно;

40. Бери-тко, Микитушка, <с>колько требуицьсе!»

Пришол-то Микитушка во царев большой кабак же,

И взял-то Микитушка зелена вина полтора ведра,

Подносил-то Микитушка брату крестовому,

Давал-то Микитушка единой рукой.

45. Выпивал-то Васенька к едину духу,

А-й говорыл-то веть Васенька таково слово:

«А этого мало мне да приоправицьсе!..»

И брал-то Микитушка полтора ведра.

Выпивал-то Васенька к едину духу,

50. Ишше говорыл-то Васенька таково слово:

«А-й мало того да приоправицьсе!..»

Ишше веть брал Микитушка полтора ведра.

И тут-то веть Васенька выпивал да к едину духу:

«А топере веть, брателко, я приоправилсэ!» —

55. «Ну пойдём-ко ныньце ко Владимеру,

Ну пойдём-ко ныньце на почесьён пир!»

Тут-то веть Васенька заходил да во светлу грыдню,

Хватил-то веть Васенька боярына,

Хватил-то боярына за праву руку, —

60. А-й снял его шубу да соболиную,

Надевал-то веть эту шубу да на свои плечи.

Говорыл тут Владимер стольнекиефьской:

«А-й садись-ко ты, Васенька, куцы хочош нынь;

А-й садись-ко ты, Васенька, куды требуицьсе!»

65. Сел-то веть Васенька во большо место.

Во большо место да во угол передьней тут.

Говорыл-то Владимер стольнекиефьской:

«А скажу слово тако печальнёё,

Уш ты ой есь, Васенька-горька пьяниця!

70. А-й находит на нас печаль не малая,

Подымаитьсе с ту сторону да с востосьнюю

Гроза-то велика на наш Киёф:

А-й хоцёт тут Курга́н-царь попленить нас

А с любимым-то сыном да со Коньшюным,

75. А-й с любимым-то зятилком со Коршыным;

А-й под Коршыным силы — да боле сорока ты́сич,

Под самим-то собакой — да числа-смету нет!»

Тут-то-ле Васенька не отслышелся,

Говорыл-то веть Васенька брату крестовому:

80. «Пойдём мы, братилко, ноньче в полё чистое,

Воротим мы силу великою!»

Ах тут-то Микитушка не отслышылса,

Говорыл-то Микитушка таково слово:

«Ош ты-ли брателко, ты крестовой же!

85. Я же готов да завсёгда с тобой,

Пойдём мы скоро да в полё чистоё!»

Ах тут-то у Васеньки ничего да не случилосе;

Хватил тут веть Васенька теле́жучка ордынскою,

Хватил-то веть Васенька, бросил да о сыру землю —

90. А-й россыпалась тележечка она нарозно;

И взял-то веть Васенька ось могучую,

И пошол-то веть Васенька по силы да могучей тут:

Едёт-то вперет — да берёт улицей,

Поворотицсе назат — да с переулками...

95. Прыбил-то ету силу да до единого,

Не оставил тут веть Васенька на семяна.

Тут-то Васеньки Владимер да стольнекиефьской

98. Поклон-то веть вёл да до сырой земли.

Пупцев Василий Афанасьевич

Василий Афанасьевич Пу́пцев (по тамошнему выговору — Пу́пьцёф) — крестьянин д. Карьеполя, около 70 лет, среднего роста. Он женат второй раз и имеет нескольких детей. В мою бытность в Карьеполе он был церковным старостой и хлопотал о ремонте церкви: принимал от своих односельчан опо́ку (известняк), которую они привозили из-под с. Ку́лоя по 2 пуда на мужскую душу; а также совещался со священником, откуда выписать мастеров: из г. Пинеги или из г. Мезени. Он пропел мне две старины: 1) «Дунай» и 2) «Сорок калик со каликою». Петь он долго не соглашался. Сначала отговаривался тем, что нездоров, лечился и обещал петь, но потом отказался петь, так как петь старины будто бы грех. Мои уговоры не подействовали; поэтому я прибег к помощи карьепольского священника о. Владимира Ив. Терентьева. Тогда после уговоров Василий, ободренный 3—4-мя рюмками настойки, согласился петь, хотя по его словам, он не пел перед тем 45 лет. При пении первой старины он иногда останавливался, чтобы припомнить содержание или «изворотиться» (составить стих); вторую же старину он пропел глаже. В фонограф он пел уже с удовольствием. Денег за пение он не взял, но просил пожертвовать что-нибудь на церковь. Кроме пропетых старин, он знал ранее еще старины: 1) «Илья освобождает город Киев от ...» 2) «Дюк Степанович» 3) «Встреча Ильи Муромца со Святогором» (отец Святогора — слепой, но здоровый; смерть отца и обр<етенная> сила), 4) «Исцеление Ильи Муромца» и 5) «Гибель богатырей». Он употреблял для заполнения слога в стихе изредка частицы «ле» и «се».

220. Дунай

(См. напев № 4)

А во стольнём во городи во Киеве

А у ласкова князя да у Владимера

Заводилось пировань(и)цо-почесьён пир

Да про многих князей да про боярушок,

5. Да про руських и сильних да про богатырей,

Да про тех же полениц да приудалыя,

Да про тех же купьцей-гостей торговыя,

Да про тех же хресьянушок прожытосьных.

Ишше все на пиру да напивалисе,

10. Ишше все на чесном да наедалисе,

Ишше все на пиру да пьяны-веселы,

Ишше все-ле на пиру да приросхвастались:

Ишше князя-те бояра хвастали свои́м чином,

А богатыри-ти хвастали силой могучею,

15. Поленици-ти хвастали чистым полём,

Да богаты-те хвастали золотой казной,

Неразумны-ти хвастали молодой женой,

А безумны-ти хвастали родной сестрой,

Ишше умны-ти хвастали старой матерью.

20. Да Владимер-княсь по грыницьки похаживаёт,

Да сапок о сапок да поколачиваёт,

А скопоцьку во скопоцьку[84] пошалкиваёт,

А куньее шубой да прирозмахиваёт,

А златыма де кудрями да принатряхиваёт,

25. Ишша белыма руками да прирозмахиваёт,

Да златыма де перснями принашалкиваёт,

Да тако дело Владимер-княсь выговарываёт,

И тогда же Владимер да всё выспрашываёт:

«Уш вы ой еси, гости да все были собраныя!

30. Ишша же я вам слово да таково скажу:

Ишша же у нас во городи во Киеве

Ишша все-ли добры-ти молотцы поженёны,

А красны-ти девушки замуш те повыданы,

Ишша я же веть княсь Владимер холостой хожу,

35. Я холостой-де хожу да не жонат слову;

Да не знаете ли-ка мне да обручницы:

Штобы русь[85] была да как высокая,

Штобы лицём была — да аки белой снек,

А штобы ясны-ти оци — да как у сокола,

40. Штобы цёрны-ти брови — да как у соболя;

Штобы такая была дефка-красавиця:

Штобы с-под платьиця было видно тельцё,

Сквось тельцё штобы видно у ей костоцьки,

А сквось косточки видно штобы мозгоцьки,

45. Да ис кости где кости моск переливаицьсе,

Да ишше кабы видно: жемьцюг перекатаицьсе?..»

И-за того-де стола и-за окольнёго,

Да со той-де скамейки да белодубовой

Да тут-де Добрынюшка Микитиць млад

50. Да тут кланитьсе князю да тут Владимеру:

«Уш ты ой еси, княсь да Владимер ты!

Хочу я да слово змолвити,

Да за то мне слово щобы голова не сказнить!..»

Да тут же Владимер да стольнёкиефьской:

55. «Да говоры и слово, що тибе надобно!» —

«Да я знаю тибе, Владимер стольнёкиефьской,

Да я знаю тибе да я обручницю:

Да во Шахове тут же веть — во Ляхове,

Да у того-де короля-де лехоменьского

60. Ишша есть же Настасья да королевисьня!»

Ишша тут княсь по грыдницьки запохажывал,

Ишша ясныма оцеми да запоглядывал,

Ишша тогды Владимер слово выговарывал:

«Да уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!

65. Да благосл(овл)яю тебя ехать да за опружницей*

Да за Настасьей да королевною;

Ишша тибе, Добрынюшка Микитиць млад,

Ишша дам тибе, Добрынюшка Микитиць млад,

Ишша волю тибе дам да всё прывольнюю —

70. Выбирай ты, Добрынюшка Микитиць млад,

Да выбирай ты богатырей, тибе кого надобно!»

Да тогды-де Добрынюшка Микитиць млад:

«Прыкажы мне-ка слово да мне-ка промолвити!» —

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!

75. Да говоры, тибе да што надобно!» —

«Да дай мне-ка брателка крестового

Да Дуная тут сына да Ивановиця,

Да дай мне-ка Олёшеньку Поповиця!»

Иже[86] тут Владимер да стольнёкиефьской

80. И слово Владимер да тут спромолвил жа:

«Да отправляйсе ты, Добрынюшка Микитиць млад!»

Да собиралисе тут братьиця крестовыя,

Да собирали всё збрую богатырскую,

Да снаряжали сибе ко́ней, — всё добрых коней.

85. Да прыказал тут Владимер да стольнекиефьской

Ишша тем же те(м) слугам тут ве́рныям

Да по первой-то чары по ведру подать,

Да прыказал де слугам да по второй чары,

Да прыказал тут де княсь Владимер по третей цяры.

90. Да поехали тут удалы да добры молотцы:

Да не видели поезки да богатырскою,

Только видели: в цистом поле тольки дым столбом.

Да доежджали тут все тут сильны да тут богатыри

Да до того же короля да всё до Шахова.

95. Да заежджали тут богатыри, удалы добры мо́лотцы,

И не спрашывали да караульшыкоф,

И прямо церес ту стену городовую,

Соходили тут веть да тут веть богатыри,

Соходили богатыри со добрых коней;

100. Да заходили богатыри во полатушки,

Заходили во ту же во полатушку.

Да Настасья-королевна да при постели спит.

До тогды тут богатыри слово промолвили:

«Ты ставай-ко-се, Настасья да королевисьня,

105. Да ставай ты, Настасья-королевисьня,

Да умывайсе ты, Настасьюшка, клюцевой водой,

Да срежайсе-ко с нами да во дорожецьку:

Мы возьмём тибе, Настасья да королевисьня,

Повезём тибе во горот-тот во Киёф-грат,

110. Да во Киёф те грат да в заму́жесьво,

Да в замужесьво за Владимера за киефьского;

Уш ты ой еси, Настасья-королевисьня!

Если, Настасьюшка ты да королевисьня,

Да добром не поедёш, да поедёш лихом же!»

115. Тут стала Настасьюшка-королевисьня,

Ишше стала Настасьюшка умывацьсе клюцевой водой;

Ишше стала Настасьюшка срежатьсе да во дорожецьку.

Да средиласе Настасьюшка-королевисьня.

И взел тут Добрынюшка Микитиць млад,

120. Взял-то Добрынюшка за белу руку;

Да повёл-то Добрынюшка ис полатушки.

Да садились на коней удалы добры молотцы

Да сильни богатыри всё руськия.

Да брал тут Добрынюшка Микитиць млад,

125. Ишша брал сибе Настасью-королевисьню

Да сибе он взял да на добра коня.

Да отправились тогда да те богатыри

Да во ту запутную дорожецьку;

И приежжают тут богатыри всё русьския,

130. Да приежжали они в стольне Киёф-грат.

Да увидел тут Владимер да стольнёкиефьской,

Выходил тут Владимер да стольнёкиефьской,

Да стрецял тут Владимер да стольнёкиефьской.

Да прыказал тут Владимер етим слугам верныям,

135. Прыказал он с приезду да тут по чаре подать

(Не велики, не малы, да полтора ведра);

По второй прыказал Владимер чары пода́ть.

Тогды выпили богатыри всё руськия —

И все стали богатыри да тут навеселе.

140. Тогды повелось у Владимера стольнёкиефьска

Да повёлса тут пир да навеселе;

И повелась у Владимера да стольнёкиефьского,

Повелась у Владимера всё сватьба весёлая.

Да заходил тут Владимер да в церкву Божьюю.

145. Прынимал Владимер да стольнекиефьской,

Прынимал Владимер да со обруцници,

Со обруцьници с Настасьи с королевною,

Да прынимал веть он тут закон Бо́жьею;

Да накладывали на главы да златы веньци,

150. Тогды принели Владимер да стольнёкиефьской

Со своей-то богосужоной Настасьюшкой,

Со Настасьей тут да с королевисьней.

Тогда они Богу да помолилисе

Да из Божьей-то церькви да вон воротилисе.

155. Да пошли тут княсь Владимер ис Божьей церквы вон

Со той же кнегиной да Настасьюшкой,

Да со той же Настасьюшкой королевисьны;

Заходили тут жа в белокаменны полатушки

Да лёжились с кнегиной да на посте́лю спать.

160. Да не мало тому времени миновалосе,

Да ровнёшенько тут прошло полгодика.

Да прыходил тут Дунаюшко сын Ивановиць

Да ко тому ко Владимеру князю да стольнекиефьскому:

«Уш ты ой еси, Владиме́р да стольнекиефьской!

165. Да позволь ты мне-ка да слово молвити!»

Проговорыл тут Владимер да стольнекиефьской:

«Да говоры-тко, Дунаюшко сын Ивановиць,

Да говоры ты, што тибе ныньце надобно!» —

«Да дай мне-ка, Владимер да стольнекиефьской,

170. Ишше дай мне бласловленьиця женитися!»

Отвецял тут Владимер да стольнекиефьской:

«Ишше дам тибе, Дунаюшко сын Ивановиць,

Ишше дам тибе бласловенье: женись, где тибе надобно!»

Ишше проговорыл-де Дунаюшко сын Ивановиць:

175. «Уш ты ой еси, Владимер-княсь стольнекиефьской!

Я хоцю-то взеть Марью-королевисьню!»

Проговорыл-то княсь де Владимер же:

«Поежжай ты благословесь, да сын Дунаюшко;

Только дай тибе Господь, штоб Бог помог тибе».

180. Да пошёл-де Дунай-де сын Ивановиць

Ко тому-де ко брату да ко крестовому.

Прыходит Дунаюшко сын Ивановиць

Да ко тому же к Добрынюшке к Микитицю

И тако-де слово тут промолвил же:

185. «Уш ты ой еси, брателко кресто́вою!

Да пособи-ко ты мне да горё смыкати,

Захотел же веть я да тут женитисе

На той же на Марьи на королевисьни;

Уш ты ой еси, брателко мой родимою

190. Да родимою брателко крестовою!

Да поедём ты со мной ты, братёлко крестовою,

Да во то-ле королесьво во Шахови, во Ля́хови

За той же за Марьей за королевисьней:

Да хоцю я веть Марью да королевисьню,

195. Да хоцю я веть ей веть тут в замужесьво взять!»

Тогды-де проговорыл Добрынюшка Микитиць млад:

«Уш ты ой еси, Дунаюшко сын Ивановиць!

Помогу я тибе, да што тибе надобно!»

Тогда ети два брателка крестовыя

200. Да собиралисе во дорожецьку;

Да собирали всё збруюшку богатырскую

Собирали они да сабли вострыя,

Собирали они копья долгомерныя,

Собирали они да палици буёвыя,

205. Собирали они да тут туги луки,

Да собирали они да стре́лоцьки калёныя;

Нарежали они да тут добрых коней;

Надевали на сибя латы кольцюжныя;

Отправлялисе тут сильни богатыри:

210. Да Дунаюшко сын да веть Ивановиць

Да Добрынюшка тут да млад Микитиць-от.

Да не видели тут они веть поески богаты́рскоё,

Только видели тут же во чистом поле

А-й видели: в чистом поле дым столбом стоит.

215. Да приежжали богатыри ко Шахову

Да ко Шахову, ко Ляхову, стены городофскою;

Да наставлена стража крепко-накрепко.

И поцяли ети два брателка крестовыя,

И взели ету силу да побивати-се,

220. И взели етой силой да всё помахивать;

И всю силу прыбили-прымотали веть,

И все тут жа богатырей убили жа;

Заходили в белокаменны полатушки.

Тут сидит веть Марьюшка-королевисьня,

225. А Дунаюшко сын веть Ивановиць

Да тако веть слово он промолвил же:

«Ты срежайсе-ко, Марьюшка-королевисьня,

Ты срежайсе-тко с нами да во дорожецьку,

Да тибя же повизём да в стольней Киёф-грат!»

230. Да у<о>петь веть Дунаюшко Ивановиць

Да тако он веть слово да он промолвил же:

«Я беру тибя, Марьюшка-королевисьня,

За сибя беру да я обрусьницей

Да обрусьницей беру — да как законной женой!»

235. Тут стала веть Марьюшка-королевисьна.

«Да сряжайтеся, Марьюшка, во дорожечку!»

Ишше Марьюшка тут королевисьна

Да тако-де слово промолвила:

«Да Дунаюшко веть сын да ты Иванович!

240. Да дай мне-ка сроку да на полцясика,

Да мне-ка нать собрать с собой, да мне-ка що надобно!»

Тогды же отвечал да тут Дунаюшко сын Иванов(и)ць:

«Я дам тибе, Марья, строку на полцясика;

Да собирай ты с собой, що тибе надобно!»

245. Да собралась туть(?) веть Марья-королевисьна.

Выходили тут вон из белокаменных полат

Ко своим-де добрым да ко коничкам,

Да садились на добрых своих коничкоф:

Да Добрынюшка Микитиць на своего коня,

250. Да Дунай веть сын веть Ивановиць

Да со Марьюшкой он да с королевисьней.

А Марья-королевисьна слово тут промолвила:

«Уш ты ой еси, Дунаюшко сын Ивановиць!

Да дозволь ты мне-ка да сесть на свойёго коня!»

255. Да проговорыл де Дунаюшко сын Ивановиць:

«Уш ты ой еси, Марья да королевисьня!

Не дозволю я Вам на своёго коня́,

Вы садитесь со мной да на моёго коня́»,

Тогды села веть Марья да королевисьня

260. Она со тем жа Дунаюшком сыном Ивановицём.

Отправлялись тут сильни да бога́тыри

Да во задню во ту да дорожецьку.

Заеж(ж)али они да в красно-Киеф-грат.

Заходили они да в церькоф Бо́жею,

265. Да накладывали на главы да златы́ венци

Да прынели они да закон Бо́жею.

Они тогды стали да Богу помолилисе

Да из Божьей-то церквы вон воротилисе.

Заходили они да во полатушку,

270. Да лёжылись они да на постелю спать.

Да не много, не мало тому времени миновалосе,

Да ровнешенько времени полгодика.

Да тогды где Добрынюшка Микитиць млад

Да со своей-то Марьей да королевисьней

275. Да со Марьей-королевисьней обоих захва́стались.

Тут Дунаюшко сын Ивановиць

Ишше тут де он росхвастал метоцькой польскою*,

Ишше тут приросхвасталась Марья-королевисьна

Ишше той же метоцькой веть по́льскою:

280. «Да поставим мы метоцьку во тры версты,

И тогды мы станём стрелеть в метоцьку;

Ишша хто из нас будёт да метне́* стрелеть

Ишша во ту жа во метоцьку во поль(с)кую?

Що́бы перелете́ла тут метоцьку калена стрела,

285. Щобы перелетела ета да калена стрела в ету метоцьку

И перелетела пополам щобы ета калена стрела;

Ишша мы будём весить да калену стрелу.

Щобы та-де половина, друга-то половиноцька

Да положым тогды да на две скалоцьки[87],

290. Щобы одна тут одну не перевесила!»

Выходили стрелеть тут во чисто полё,

Отнесли они метоцьку во тры версты.

Ишша стрелил Дунаюшко сын Ивановиць,

Ишша стрелил Дунаюшко, — перестрелил тут.

295. Ишша стрелила Марья да королевисьня, —

Перелетела тут стрелоцька пополам веть проць.

И тут веть Марьюшка-королевисьня:

«Уш ты ой еси, Дунаюшко сын Иванович!

Некогда веть ты да не захвастывайсе!» —

300. «Ишша баба тут, воронья голова, да прибешшестила!»

Ишша тут жа Дунаюшко сын Иванович

Вынимал он веть да саблю вострую

Да махнул он на сторону крепко-накрепко,

Да у той у Марьюшки-королевисьны

305. Да голова тут с плець да покатиласе.

Ишша тут Дунаюшко сын Ивановиць

Да выхватывал тут да нож булатною

Да порол он у Марьюшки ретиво серьцё;

Усмотрел он в утробы да у Марьюшки,

310. Усмотрел он в утробы да сына-отрока.

Ишша тут Дунаю да сыну Ивановицю —

Да за великую беду да за досадушку.

Ишша тут же Дунаюшко взял долгомерноё копьё,

Да вотыкал-де Дунаюшко тупым коньцём

315. Да во ту же матушку сыру землю,

Да выскакивал высоко-на́высоко

317. Да на востроё копьё да грудью белою.

Останавливаясь во время пения, Пупцев твердил, что Марья была «приудала полениця»; при конце старины, он по-видимому забывши ее немного, спрашивал меня, как дальше у Никиты Крычакова, но я уклонялся от всяких указаний.

221. Сорок калик со каликою

(См. напев № 5)

Да у того-де моря да у Латыньского

Да стоял тут веть крест кипарысною.

Да собиралосе сорок калик со каликою

Да ко тому-де ко морюшку Латыньскому,

5. Да ко тому-де кресту да кипарысному.

Они копьиця в землю да прыростыкали,

Ишше сун<м>очки на копьиця да исповесили,

Тут Богу-кресту да помолилисе

Да совет они божественной прыложыли все:

10. «Ишша хто из нас, братцы сорок калик да со каликою,

Ишша хто из нас, братцы, идёт на спасеньицё,

На полынь-травы да покататисе,

Во Ердане-реки да покупатисе?»

Отвечали веть сорок калик со каликою,

15. Отвечали они да все в един голос.

И тогды́-де калики слово тут промолвили:

«Ишша хто из нас, братцы, да заворуицьсе,

Ишша хто из нас, братцы, да заплутуицьсе,

Ишша хто из нас, братцы, да за блудом пойдёт;

20. Нам судить веть, братцы, да веть своим судом:

Да копать же, братцы, в землю тут по поесу,

Да тенуть ретиво серьцё промежду плецьми,

Ишша ясны-ти оци — да всё косицями,

Ишша ретив-от езык — да веть теменём!»

25. Ишша стали сорок калик со каликою,

Ишша Бо́гу-кресту кипарысну помолилисе,

Во дорожецьку калики да отправлялисе.

Тут шли-де калики да по чисту полю.

Да настрету-ту каликам да княсь Владимер тут:

30. «Уш вы здрасьте, рибята калики жа,

Вы калики тут веть да перехожия,

Перехожия калики да перебро́жыя!»

Да тут-де Владимер да слово молвил же:

Вы куды вы пошли, калики перехожыя,

35. Да вы куды же, калики, путь дёржыте́?

Да скажыте вы мне князю Владимеру!»

На то-де калики да в ответ дёржат:

«Уш Вы ой еси, Владимёр да стольнёкиефьской!

Мы идём тут далёко да далеченюшко

40. На платыне (так)-травы да покататисе,[88]

Во Ёрдане-реки да покупатисе!»

И тут-де Владимер да стольнекиефьской

Да тако-де словецюшко роспромолвил же:

«Я попрошу-ле вас, калики да перехожыя,

45. Вы спойте-тко мне-ка да еле́ньской стих!»

Да тут де калики да не ослышылись:

«Да споём те, Владимёр, еленьской стих».

Проговорыли тут калики да перехожыя:

«Уш ой еси, Владимёр да стольнекиефьской!

50. Ишша во весь тибе петь, Владимер, ли в полкрыка?»

И тогды же Владимер да слово молвил же:

«Уш вы ой еси, калики да перехожыя!

А пойте мне стих да во весь-от крык».

Да тогды калики де перехожыя

55. Ишша копьиця во землю да прыростыкали,

Ишша суноцьки на копьиця да исповесили,

Садилисе калики да во единой крук<г>.

Ишша тут же Владимер-княсь на коне сидит.

Тут запели калики да веть еленьской стих

60. Да запели калики да тут во весь-от крык —

Да земля тут матушка заколыбаласе;

У Владимера-князя да конь на коленьци упал;

Да Владимер-де княсь да со коня упал,

Со коня-де упал на матушку на сыру землю.

65. Ишша тут Владимер-княсь словушко промолвил веть:

«Уш вы ой еси, калики да перехожыя!

Остановитесе, калики, да тут (петь) еленьской стих!»

Остановилисе калики петь еленьской стих.

Ишша тут же княсь Владимер стал на резвы ноги,

70. Ишша-де княсь Владимер скиновал шляпу,

Тут кланилса Владимер да тут каликам же:

«Уш вой еси, калики да перехожыя!

Вы пойдите вы нонь мимо Киеф-грат,

Заходи́те ко мне да во полатушки

75. Ко Опраксеи[89] тут же королевисьны

Ишша хлеба где соли тут кушати,

Перевароф и пива да тут жа кушати!..»

Ишша сорок калик да со каликою

Ишша все они князю да поклонилисе,

80. Ишша тут-де веть князя Владимера поблагодарыли всё,

Ишша сорок калик да со каликою

Скиновали все они шапоцьки,

Кланелись Владимеру стольнёкиефьскому,

Прошшались с Владимером да стольнёкиефьсковым.

85. Тут пошли-де калики да перехожыя,

Доходили калики да тут до Киева.

Увидала Настасья да королевисьня,

Отворяла Настасьюшка окошецько,

Выговаривала Настасьюшка таково слово:

90. «Да заходите-тко ко мне да вы, калики же

Да калики тут же да перехожыя,

Да ко мне вы тут да во полатушки

Да хлеба где соли да тут покушати,

Да перевару-де пить да пива пьяного!»

95. Да заходили тут калики да перехожыя

Да во те жа во белокаменны во полатушки;

Ишша хлеба-соли где покушали,

Перевароф тут пива да попили.

Ишша тут же Опраксея-королевисьня

100. Ишша стала водить и по комнотам:

Ишша кажному калики да тут особая.

Ишша сорок калик да розводи́ла она́,

Розводила калик да тут во спальни спать;

Да оставила одного тут калику да тут Михайлушка,

105. Да оставила Михайла да Михайловиця,

Оставила Михайлушка во своей спальни спать.

Ишша все-де калики да улёжы́ли спать,

Ишша тот жа Михайлушко Михайловиць

И тот жа Михайлушко повалилса спать.

110. Да в шестом-то цесу да тёмной ноченьки

Прыходила Настасьюшка-королевисьня

Да будила Михайла Михайловиця:

«Ты ставай-ко, Михайло Михайловиць,

(Мы сотворим-ко с тобой...)[90] да тут любофь творить!»

115. На то-де Михайло опромолвил слово:

«Отойди ты, Настасья-королевисьня,

Отойди от миня, не досади мне-ка;

Не хоцю я с тобой да тут любофь творыть!»

Да в девятом цесу да было ноци темно́й

120. Прыходила Настасьюшка-королевисьня,

Ишша стала будить тут Михайлушка:

«Уш ты стань ты, Михайлушко Михайловиць,

Уш мы станём с тобой да тут любофь творыть!»

Тогды́-де отвецял Михайло Михаловиць:

125. «Отойди ты от миня, Настасья королевисьня,

Не хоцю я с тобой да тут любофь творыть!»

Да (в) двенадцатом цесу да темной ноценьки

Да прыходила тут Настасьюшка-королевисьня,

Да будила Михайла тут Михайловиця:

130. «Ты ставай-ко, Михайлушко Михайловиць,

Уш мы станём с тобой да тут любофь творыть!»

Тогды-де Михайлушко Михайловиць

Да со той же перынушки пуховою,

С того жа зголовицья коси́сцятого

135. Да ставал тут Михайлушко на резвы ноги:

«Уш ты ой еси, Настасья да королевисьня!

Не хоцю я с тобой да веть любофь творыть;

Послушай ты у мня, Настасья-королевисьня,

Роскажу я тибе да побывальшынку:

140. У нас промеш собой кладёна заповеть великая,

Ишша великая заповеть цяжолая:

Ишша хто из нас, братцы, да заворуицьсе,

Ишша хто из нас, братцы, да заплутуицьсе,

Ишша хто из нас, братцы, да за блудом пойдёт, —

145. Ишша судить веть нам да своим веть судом:

Ишше копать во мать сыру́ (так)[91] по поесу,

Ретиво-то сердецюшко тенуть промежду плецьми,

Ишша ясны-ти оци — да всё косицями,

Ишша язык-от тенуть да тут теменём!..»

150. Да тогды де Настасьюшка-королевисьня

Россердиласе она да роспылиласе

На того-де Михаила Михайловиця.

Ишша тут жа Михайло Михайловиць

Повалилса-де спать да на постелюшку.

155. Да пошла-де Настасья да корол(е)висьня

Да взела она цяроцьку золотую тут,

Да которая цяроцька Владимёра

(Да приежджаёт Владимёр да со дорожоцьки,

Ишша той-де цяроцькой выпиваицьсе,

160. Выпиваёт Владимёр да пива пьяного),

Ишша тут же калики да перехожыя

Да положыла Настасьшка да королевисьня,

Положыла она да во-о су́ноньку

Ишша тому-де Михайлушку Михайловицю.

165. Ишша тут-де калики да перехожыя

Ишша ноценьку они да просыпа́ли фсю;

Да на утро ставали да умывалисе,

Умывалисе они клюце́вою свежо́й водо́й;

Утиралисе полотеньцями белым-белы (так).

170. Они Восподу Богу да все помолилисе

Да Настасью королевисьню поблагодарыли все,

Ишша суноцьки на пле́ча да водевали (так) фсе;

Во дорожецьку калики — да во поход пошли.

Они шли-де калики да перехожыя

175. Да не много, не мало — да денёк один.

Приежжаёт тут Владимёр да стольнёкиефьской

Да во тот же Владимёр во стольне Киеф-грат,

Заходил во свои да во палатушки:

«Уш ты ой еси, Настасья да королевисьня!

180. Ишша были ле у тибя калики да перехожыя?

Ишша хлеба де соли они кушали ли?»

Отвечала Настасьюшка королевисьня:

«Ишша были у мня калики перехожыя,

Ишша хлеба где соли да тут покушали,

185. Ишша пива где пьяного веть попили». —

«Уш ты ой еси, Настасьюшка королевисьня!

Ишша дай мне-ка цяроцьку туг веть выпити!»

Да на то де Настасьюшка ответ дёржит:

«Уш ты ой еси, Владимёр да стольнекиефьской!

190. Ишша нету у тибя цяроцьки золотой веть тут,

Ишша эта у тибя цяроцька покрадена:

Ишша были у мня да веть каликия,

Нацевали у мня да тут каликия —

Да покрали у тибя да золоту цяру!»

195. Тут жа Владимер да стольнекиефьской

Да посылал-де слугу да за Олёшенькой,

Да за Олёшенькой слугой Поповицём.

И прыходит Олёшенька к Владимеру,

И прыходит Олексеюшко, ниско кланеицьсе.

200. «Уш ты ой еси, Олёшенька Поповиць млад!

Да поежжай, Олёшенька Поповиць-от,

Да за тема же каликами во сугон, настыгай:

Да покрали у мня цяроцьку златую тут,

Да ис которой я цяроцьки с приезду пью!»

205. Да тому де Олёшенька не ослышылса

И поехал Олёшенька за каликами вслед.

И наехал Олёша кали́кушок,

Закрыцел тут Олёшенька громким голосом:

«Уш вы ой еси, калики да перехожыя!

210. Вы украли веть цяроцьку у Владимера,

Ис которой де цяроцьки с приезду пьёт!»

На то-де калики да не ослышались:

Тогды́ де калики да стали во единой крук<г>,

Ишша копьиця в землю да приростыкали,

215. Ишша суноцьки на копьиця исповесили,

Проговорыли калики да едино слово:

«Ишша эдаку невежу да тут снеть с коня!»

Да пошёл-де ис кругу да тут еди́н калика́,

Да снял тут Олёшу да со́ со ко́ницька (так)

220. И стал тут Олёшу по жопы хлопати.

Тут де Олёшенька Поповиць млат<д>

Да едва-едва на добра коня заполс,

Ишша тут-де Олёшенька заплакал-жа,

Приежжаёт к Владимёру стольнекиефьскому:

225. «Насты́г я калик, Владимер стольнекиефьской!

Ишша тут калики да перехожия

Ишша все мне одногласно тут ответ дёржат,

Што не брали, не украли цяроцьки Владимеровой!»

Ишша тут-де княсь да княсь Владимер же

230. Посылаёт он слугу да слугу верную

Да за тем же за Добрынюшкой Микитицём.

Прыходил тут слуга тут веть верная

Да к тому-де к Добрынюшки к Микитицю:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!

235. Ишша Вас-де просил Владимер стольнекиефьской».

Да тому-де Добрынюшка не ослышылса,

Прыходил он к Владимеру ко киефьскому:

«Уш ты ой еси, Владимер да княсь веть киефьской!

Ишша што тибе, княсь, да тибе надобно?»

240. Ишша тут промолвил слово да княсь Владимер же:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!

Да накину я на тибя служопку цежолую,

Да цяжолая служопка великая;

Содружы ты мне служопку цежолую,

245. Цежолую служопку великую;

Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млат!

Поежжай-ко-се да во дорожецьку,

Да во ту-де дорожецьку во да́льнею;

Настыга́й тут калик да перехожыя:

250. Да покрали у мня цяроцьку, — с приезду пью!»

Да тому-де Добрынюшка не ослышылса,

Выходил Добрынюшка ис палатоф вон,

Да срядилса Добрынюшка во дорожецьку.

Да не видели поески да богатырскою;

255. Только видели: в цистом поли тольки дым столбом.

Наежжаёт Добрынюшка Микитиць млат<д>

Ишша сорок калик да со каликою.

Тут кланицьсе Добрынюшка каликам фсем:

«Уш вы ой еси, калики да перехожыя!

260. Вы постойте, калики да перехожыя,

Да позвольте-тко-сь мне-ка слово молвити!»

Да тогды калики да не ослышылись,

Остановилисе калики да во единой крук<г>,

Ишша копьиця во землю да все ростыкали,

265. Ишша суноцьки на копьиця повесили.

Ишша тогда же Добрынюшка Микитиць млат<д>

Да тако слово промолвил жа:

«Позвольте мне, калики да перехожыя,

Да тако вам слово промолвити:

270. Не попалась вам, калики перехожыя,

Да Владимера князя тут веть цяроцька,

С которой княсь Владимер с приезду пьёт?

Да не попала ли вам цяра в ошибоцьку[92]?»

Тогды-де калики да перехожыя,

275. Ишша стали они калики да перехожыя

Ишша эти веть суноцьки ростегивать,

Ишша стали они суноцьки обыскивать.

И доходит до Михайла Михайловиця, —

Да нашли-де цяру у Михаила:

280. Отдавали цяру да тут Добрынюшки,

Да отдали цяру Добрынюшки Микитицю.

Да Добрынюшка Микитиць ниско кланилсе:

«Вы прошшайте, калики да перехожыя!»

Уехал Добрынюшка Микитиць млат<д>.

285. Тут веть стали калики да перехожыя

Ишша Михайла в мать сыру землю копать,

Ретиво-то серьцё тенуть промежду плецьми́,

Ишша ясны-ти оци — да тут косицями,

Ишша езык-от тенуть да тут теменём.

290. Тут пошли-де калики да во дорожецьку;

Овернулисе калики да тут в обратный путь,

Да Михайло Михайло(виць) сзади за има идёт.

Остановилисе калики да во единой крук,

Ишша копьиця во землю потыкали,

295. Ишша суноцьки на копьиця исповесили;

Да упеть же Михайла стали во землю́ копать,

Во землю-де копать да тут по поесу;

Тут веть стали Михайла судить своим судом:

Ретиво всё серьцё тенуть промежду плецьми́,

300. Ишша ясны-ти оци — да всё косицями,

Ишша язык-от тенуть да тут веть теменём.

Да тогды-де калики упеть отправились,

Отправились калики да по дорожецьки;

Овернулисе калики да тут в обратный путь,

305. Ишша тут жа Михайлушко наза́де ес<т>ь.

Остановилисе калики да перехожыя,

Остановилисе калики да во единой крук;

Ишша стали у Михайлушка Михайловиця,

Ишша стали у Михайлушка выспрашывать,

310. Ишша у Михайловиця выведывать:

«Ишша как тибе цяроцька ф суноцьку попаласе,

Ишша та жа цяроцька князя Владимера?

Да скажы-тко-се, Михайлушко, ты поведай нам!»

Ишша тут-же Михайлушко стал росказывать:

315. «Прыходила Настасьюшка-королевисьна,

Прыходила ко мне да в шестом цесу ноци,

Да будила миня да со постелюшки,

Да говорила Настасья да таково слово:

“Уш ты ой еси, Михайлушко ты Михайловиць!

320. Сотворы́м же мы́ с тобо́й да ту́т любофь!”

Да на то-де слово да я отве́тил же:

“Уш ты ой еси, Настасья-королевисьна!

Отойди от миня да ты веть дальше проць!”

Во девятом-то цесу да темной н(о)ценьки

325. Прыходила Настасья-королевисьна

Да будила миня да со постелюшки:

“Уш ты ой еси, Михайлушко ты Михайловиць!

Сотворым мы с тобой-де нерозрече́нную[93] любофь!”

На то де я да слово молвил же:

330. “Уш ты ой еси, Настасьюшка-королевисьна!

Отойди от миня да ты веть дальше проць!”

Да в двенатцятом цесу да темной ноценьки

Прыходила ко мне Настасья-королевисьна

Да буди́ла миня да со постелюшки:

335. “Уш ты ой еси, Михайлушко Михайловиць!

Сотворым мы с тобой да мы таку любофь,

Штобы нехто про нас не знал да не ведаёт!”

Тогды я скоцыл да с постелюшки,

Да со тою перынушки пуховую,

340. Да с того же зголовьиця косицятого;

Я скоцыл да на резвы ноги

И стал Настасьюшке росказывать:

“Уш ты ой еси, Настасья да королевисьня!

У нас веть кладёна заповеть великая,

345. Ишша заповеть великая, цежолая:

Ишша хто из нас, братцы, да заворуицьсе,

Ишша хто из нас, братцы, да заплутуицьсе,

Ишша хто из нас, братцы, да за блудом пойдёт; —

Ишша судить у нас тем жа своим судом:

350. Да копать его в матушку сыру́ <землю> по поесу,

Да тенуть тут ретиво серьцё промежду плецьми,

Да ясны-ти оци да всё косицями,

Ишша язык тут тенуть да теменём!..”

Да тогда ж Настасьюшка да королевисьна

355. Отошла она от миня да далече́шенько,

Да тогда же я уснул да во спокое же».

Да тогда жа калики да перехожыя,

Да тогда калики да переброжыя

Ишша вси копьиця потыкали,

360. Ишша суноцьки на копьиця повесили,

Ишша все едногласно слово промолвили:

«Все же сорок калик да виноватыя,

Да прости нашы думы да топерь грешныя!»

Ишша тогды калики да перехожыя

365. Ишша стали прошшацьсе да тут Михайлу:

«Ты прости же нас веть да тут, Михайло,

Да прости же нас, да мы виноваты перет тобой!»

Ишша тут же Михайло Михайловиць:

«Тут не я прошшаю, — простит Всевышной Бог!»

370. Тут собиралисе калики да во дорожецьку

Да пошли-де калики да по дорожецьки.

Доходили калики да до палынь-травы,

Доходили калики до Ёрда́н-реки;

Тут копьяця все да все потыкали,

375. Ишша суноцьки на копьиця исповесили,

Ишша платьицё с плець да скиновали всё,

Да на копьиця платьё да оповесили;

Тогды пошли в полынь-траву да окататисе,

379. Да во Ердане-реки да во купатисе.

Старопопова Степанида Петровна

Степанида Петровна Старопо́пова — крестьянка д. Карьеполя Совпольской вол., сухая, больная старуха около 60 лет. Она пропела мне три старины: 1) «Васька-пьяница и Кудреванко-Ку́рган царь», 2) «Сорок калик со каликою» и 3) «Первая поездка Ильи Муровича». Старинам она научилась у своего покойного отца Петра Ве́руського, который ходил на Кеды и был мастером петь их. Ея больной муж Максим Ив. Старопопов также знает старины, но петь по болезни не может. Желая заработать на пении старин, Степанида была готова петь их, но так как она подзабыла их, то предварительно припоминала их сама в течении дня-двух. При пении она пропустила в нескольких местах по несколько стихов, но вставила их после того, как я указал ей на то, что здесь чего-то недостаёт. Поёт она явственно. Она употребляет для заполнения места в стихе частицу «се».

222. Васька-пьяница и Кудреванко-Курган-царь

(См. напев № 6)

«Уш вы туры, вы туры да златорогия,

Златорогия туры да едношорсныя!»

Що настрецю — туриця да златорогая,

Ишша ту туриця — да родна матушка:

5. «Ишша где вы, туры, были да где, церны, были?» —

«Уш мы ноцью-де шли да красён Киёв-град,

Во полноць-де прошли да церькви Бо́жьия;

Що на тех жа церьквах Божьих да золоты кресты;

Що ис церькви выходила да красна девиця,

10. Она возростам[94] не мала да наубел-бела,

Наубел она бела да науру́с-руса,

На буйной главы выносила книгу да фсё Евангельску,

Да не книгу она цтёт, сама слезно плацёт!..» —

«Уш вы глупыя туры да неразумныя!

15. Ишша то-де девиця да Присвята́ Мати,

Присвята Мати Божья да Богородиця;

Ишша знат она нат городом незгодушку,

Да на тем-же стольнё Киёвым великую,

Да великую незгоду да кроволитиё!..»

20. Що со ту жа со востосьнюю стороночку

Подымаицьсе собака да Кудреванко-царь,

Кудреванко-де царь да Кудревановиць

Он со своим со сыном да он со Курыжа́ном,

Со любимыим зятелком со Коньшицьком;

25. Що под сыном силы — сорок тысицей,

А под зятём-то силы — дватцать тысицей,

Под самим вором-собакою — да цисла-смету нет.

Становилса на луга, луга на зеле́ныя,

Що на те жа на травы на шелковыя,

30. Що на те жа на пашни да княженецькия.

Он от духу, от духу да от тотарьского,

Он от пару-ту, пару да лошадиного

Потеряласе луна* да светлого месеца,

А помёркло тут красноё со́лнышко.

35. Закрыцял тут Курган[95] (так) своим голосом тотарьскиим:

«Уш вы ой еси, пановы-улановы!

Уш мы как будём да стольнё Киёф-город брать?»

А большой-от хороницьсе за сре́днёго,

А средней-от хороницьсе за меньшого,

40. Що от самого от малого ответу нет.

Выходил тут Панишшо плехатоё[96],

Кланицьсе до матушки до сырой земли:

«Уш ты ой еси, Курган-царь да Самородовиць!

Ты позволь-ко мне да слово вымолвить,

45. Слово вымолвить да рець спроговорить, —

Миня за слово не казнить, не ве́шати,

Ишша теменём езык вон не выте́гивать!»

Ишша ети ёму реци прылюбилисе:

«Говори що ты, Панишшо, да що тибе надобно!» —

50. «Ты поди, сеть на ремесьён* стол,

Пиши-тко-се ерлык — да скорописемьця,

Ты пошли ко князю скоры́х посло́в!»

Он пошол же веть да на римесён* стол,

Написал он ерлык — да скорописемьця,

55. Он веть послал ко князю скорых послоф.

Ишша шол скоры́ послы́ да не доро́гою,

Заходил не две́реми и не воро́тами,

Он скакал церес стены да городовыя.

Он зашол-де ко князю да ко Владимеру,

60. Он кладёт ерлык да на золоцён стол.

Он скорешенько Владимер стал роспецятывать,

Поскоре того ерлык да стал росматрывать,

Таковыя реци да выговарывал:

«Уш ты ой еси, да ты скоры послы!

65. Уш ты дай жа нам строку да на три го́дика!» —

Не даваёт он строку да на три годика.

Он веть просит строку да на три месеця, —

Не даваёт он строку да на три месиця.

Он веть просит строку да на три деницька, —

70. Он даваёт строку только на тры цясика

Молодым людям во городи покаицьсе,

Нам, старым людям, да прыцести́тисе.

Да Владимер-от по горёнки да похажыват,

Он веть белыма руками да фсё розмахиват,

75. Он злаченыма перснями да прынашшалкиват,

Таковы реци Владимер да выговарыват:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!

Мы подумам-ко думу не малую!..»

Отвецат ему Добрынюшка Микитиць млад:

80. «Уш ты ой еси, Владимер да стольнёкиефьской!

Собирай-ко-се да фсё почесьён пир

Що про многих про руських да про богатырей,

Що про тех жа полениц да про удалыих,

Ишша всё про купьцей, людей торговыих,

85. Про всех же про хресьянушок прожытосьных!»

Собирал тут Владимёр-от почесьён пир.

Он про многих про руських да про богатырей,

Да про тех полениц да про удалыих,

А про тех жа хресьянушок прожытосьных,

90. А про ту жа про сиро́ту да про убо́гую.

Все садились круг стола да круг окольнёго

Да за те жа да за есвы за сахарныя,

Да за вси жа за напитки да разнолисьния.

Да Владимёр-от по горёнки похажыват,

95. Он веть с ношки на ношку да переступыват,

Он серебреныма скобоцьками побрякиват,

Таковыя он реци да выговарыват:

«Уш вы сильния могуция богатыри!

Уш вы вси жа поленици да приудалыя!

100. Уш вы ой еси, купьци, люди торговыя!

Уш вы все жа хресьянушка прожытосьны!

А не вы́бйрйцьсе[97] хто из вас в полё съе́здити,

Курженецькая сила да пересметити,

Да на лис<т>, на бумажецьку переписати?»

105. А большой-от хороницьсе за средьнёго,

А средьной-от хороницьсе за меньшого,

А от самого от малого ответу нет.

И-за того жа стола и-за окольнёго

Выходил тут удалой да доброй молодець,

110. А по имени Добрынюшка Микитиць млад:

«Уш ты ой еси, Владимёр да стольнёкиефьской!

Ты позволь-ко-се мне да слово вымолвить,

Слово вымолвить да рець проговорыть!» —

«Говоры-ко-се, Добрынюшка, що те надобно!» —

115. «Ишша ес<т>ь у нас Дунаюшко Ивановиць,

У нас ноньце Дунаюшко в забытье прошо́л:

Он сидит-де Дунаюшко ф тёмных погрёбах

За трёма же за замками за железныма!..» —

«Ты поди-ко-се, Добрынюшка Микити(ць) млад;

120. Ты зови-ко-се Дунаюшка на почесьён пир,

На почесьён пир да хлеба-соли и́сь,

Хлеба-соли ись да вина с мёдом пить!»

Вот пошол тут Добрынюшка Микитиць млад

Ко тому-же ко погрёбу ко глубокому,

125. Що ко трём же замкам да ко жылёзныим;

Отопнул он замки эти железныя:

«Уш ты здрастуёш, Дунаюшко-крыстовой брат!

[А Дунаюшко цитат книгу Евандельску,

А цитаёт книгу да сам он слёзы льёт].

130. «Добро жаловать, Дунаюшко, на почесьён пир

Ко тому же-де ко князю ко Владимеру!»

А сицас тут Дунаюшко срежаицьсе,

Он во цветное платьё да одеваицьсе.

Вот прыходят ко князю да Владимеру.

135. Ишша князь-от Владимёр да выговарыват:

«Добро жаловать, Дунаюшко Ивановиць!

Ты садись-ко ко мне да за окольней стол

Хлеба-соли-де ись да вина с мёдом пить!

Не съездишь ли ты да во цисто полё?

140. Не пересметиш ли силу да Куржынецькую?..» —

«Уш ты ой еси, Владимёр да стольнёкиефьской!

Уш ес<т>ь у нас Васильюшка-горька пьяниця,

Он лёжыт серед кабака церьне́ного[98] (так),

Он кабацькою гунею да приокуталса!..»

145. Как заходит Дунаюшко Ивановиць,

А заходит ему да во церьне́н кабак,

Он веть стал Васильюшка розбужывать,

Он веть стал горьку пьяницю роскликивать:

«Уш ты стань-ко-се, Василей, да стань, Ивановиць:

150. Как зовёт тибя Владимёр да на поцесьён пир,

На поцесьён де пир да хлеба-соли ись,

Хлеба-соли ись да вина с мёдом пить!»

Сицас тут Васильюшко подымаицьсе,

Да свежой водой клюцевой умываицьсе,

155. Надеваёт свою гунюшку кабацькую.

Вот пошли они ко князю да на поцесьён пир;

Вот прыходят ко грынюшки княженецкою;

А Васильюшко на лисёнку не лехко ступать,

Как ступешек до ступешка догибаицьсе,

160. А воротицька на пету отпиралисе,

Ободверинки во две́рях помитусились*[99].

Да заходил он на полы да на дубовыя,

Да во горьници столы да пошаталисе,

Ишша есва на столах да поплескалисе.

165. Да Владимер-от по горёнки похажыват,

Таковы реци Владимёр да выговарыват:

«Прыходи-ко-се, Василей да сын Ивановиць,

Ты садись-ко-се да за окольней стол,

Да садисе, тибе да куды надобно!..»

170. Он садилса подле большого боярына.

Ишша кня́зи-боя́ра да нацсмехалисе:

Да кабацькою гуни да удивлялисе.

Да Васильюшку тут за беду палось,

За великую досаду да показалосе, —

175. Он съимаёт с ёго да шубу соболиную.

А Владимер-от веть цяру подаваёт да зелёна вина,

А не велику, не малу — церес край до дна,

Що не малу, не велику — да полтора ведра.

Прынимаёт Васильюшко да на едну руку,

180. Выпиваёт Ивановиць к едному духу,

К едному он духу да бутто воду пьёт.

А Владимёр-от по горёнки похажыват,

Таковыя ему реци да выговарыват:

«Уш ты ой еси, Васильюшко Ивановиць!

185. Ты не съездишь ли ты да во цисто полё?

Не пересметишь ли силушки тотарскою?

Не перепишош ли на ве́рбоф* лист, на бумажецьку?»

Да на то-де Васильюшко соглашаицьсе.

Подаваёт ёму княсь Владимёр цяру да ро́вно два ведра.

190. Прынимат ету цяру да на едну руку,

Выпиваёт втору цяру да к едному духу:

«Не д’ робело бы у мня да ретиво серьцё!..»

Вот пошол-де Васильюшко на конюшын двор,

Выбирал сибе Ивановиць лошадь добрую

195. По своёму уму, сибе по разуму.

Вот садилса Васильюшко на добра коня;

Только видели: Васильюшка срежаицьсе, —

Не увидели поески да во цисто́м поле.

Он во полюшки едёт — да курёва стоит,

200. Курева-де стоит да столбом дым валит.

Он объехал фсю силушку тотарскую,

Он списал на бумажоцьку, на вербо́вой* лис<т>,

Закрыцял своим голосом высокиим:

«Уш ты вой еси, да Кудреванко-царь,

205. Кудреванко-де царь да Самородовиць!

Нет ли у вас да поединьшицька

Во цистом поле съехацьсе мне побратацьсе?..»

Ишша выехал ёго да всё любимой зять.

Они съехались, в цистом поле побратались.

210. Ишша брал-де Васильюшка да горька пьяниця,

Он веть брал сибе в руки да саблю вострую —

Он веть ссек у любимого зятя голову

По тем жа у его по могу́цим плецям;

Увидал на правой руки злацён перс(т)ень,

215. Он свернулса со своёго да коня доброго,

Он веть снял у его с руки злацян перстень,

Он спустил тут перстень во глубо́к корман.

А улановы-тотаровы наехали, —

Да накрыла вся силушка тотарьская;

220. Поимали-де Васильюшка середи поля,

Опутали в опутинки шолковыя

Да замкнули за замки за жалезныя.

Подходил к ему Панишшо плехатоё.

Говорыл тут Васильюшка таково слово:

225. «Уш ты ой еси, Панишшо да ты плехатоё!

Подкати ты мне зелена вина сороковоцьку

Да подай-ко мне-ка да в руки дудоцьку!»

Подкатил ему Пан(и)шшо да сороковоцьку,

Он веть подал ему да в руки дудоцьку.

230. А Васильюшко-де зелена вина напиваицьсе;

Он легнулса своима ногами резвыма —

Приобо́рвал вси опутинки шолковыя;

Он <в>змахнулса своима руками белыма —

Все слитали замоцьки железныя.

235. Да Васильюшку тут за беду палось,

За великую досаду да показалосе;

Он садилса на своёго коня доброго,

Он веть брал в руки палицю цежо́лую,

Он веть брал сибе в белы да саблю вострую;

240. А поехал-де Васильюшко да по цисту полю

Он по той жа по силушки по татарьскою.

Он вперёт-от е́дёт — улиця лёжы́т;

Он назат тут едёт — да с переулками.

Он прыбил-прыгуби́л силу фсю тотарьскую,

245. Он поехал-де ф кра́шён Киёф-грат,

Да Владимёр-от настрету вышел, ниско кланицьсе.

Ишша князи-бо́яра да не поверыли;

Он показыват ерлык да скорописемьцо.

Ишша князь-от Владимёр да роспицятывал,

250. Поскорэшенько Владимёр да сам росматрывал,

Росмотрел княсь Владимёр да ниско кланилса:

«Благодарствуёш, Василей да сын Ивановиць!

Сохранил-де у мня да крашён Киёф-грат

Да осталась тут сила да княженецькая!»

255. Он вымат из кормана да свой злацён перстень:

«Я достал похвальбу и цесь вели́кую,

Я прыбил-прыгуби́л силу тотарьскую,

Уш спас-сберёк<г> да силу княженецькую!..»

Повелосе пированьё — да столованьицё;

260. В стольнё Киёф прошла радость великая.

261. За тем тут стары́на да поконьцилась.

223. Сорок калик со каликою

(См. напев № 7)

Собиралисе да добры молотцы,

Собиралисе они да во единой крук<г>,

Во единой-от они крук<г> да на зеленой луг

Ко ту жа[100] ко кресту да ко Долматову.

5. Они клали-де заповедь не малую,

Да не малую заповедь цежолую:

«Ишша хто из нас, братцы, да заворуицьсе,

Ишша хто жа из нас, братцы, да заплутуицьсе,

Ишша хто жа из нас, братцы, да за блудом пойдёт;

10. Да судить бы таковаго да нам своим судом:

Не ходить бы к царю и не (к) царевицю,

Не к тому же к королю бы к королевицю».

Они встали калики да на резвы ноги,

Они Восподу Богу да помолилисе,

15. На все стороны цетыре да поклонилисе;

Да пошли ети калики да по цисту полю,

По тому жа по роздолью да по широкому.

Да настрецю им — Владимёр да стольнёкиефьской:

«Ишша здрастуйте, удалы да добры молотцы!

20. Вы куды по́шли да куды пра́вистесь?

Ишша вы веть, калики перехожыя,

Ишша спойте-ко, калики, да мне еле́ньской стих!»

Вот сицяс тут калики не ослышылись

Да запели-заваляли да тут еленьской стих,

25. Ишша мать сыра земля да потресаласе,

Темны лесы до земли да пошаталисе

Да до матушки сырой земли да клоня́лисе,

Да <о>зёра, болота да сколыбалисе,

Ишше руцьи, реки да помутилисе.

30. Говорыт-то тут Владимёр да стольнёкиефьской:

«Перестаньте, калики, да петь еленьской стих:

Не могу я Владимёр да на коне сидеть,

Сидици-де сидеть да стоюци стоять,

Стоюци-де стоять да лёжуци слёжать!..»

35. Перестали тут калики да петь еленьской стих.

Говорыл тут Владимёр да таковы реци:

«Добро жаловать, калики, да ф крашон Киёф-грат

Ко моей же ко кнегинушки ко Опраксеи

Хлеба-соли-де есть да вина с мёдом пить!»

40. Вот пошли-ти калики да по цисту полю,

Вот приходят перехожы да ф стольнё Киёф-грат.

Увидала тут кнегинушка Опраксея,

А отворыла окошецько косисьцето:

«Добро жаловать, калики, да ф крашон Киёф-грат

45. Що ко мне же ко кнегинушки к Опраксеи[101]!»

Собирала кнегинушка почесьён пир

Що про тех жа калик да перехожыих,

Вот садила калик да за окольней стол,

Обносила их цярой да зелена вина,

50. Обносила их братыной пива пьяного,

Как сносила она фсе есвы сахарныя,

Розоставила питья да рознолисьния:

«Вы покушайте, калики да перехожыя,

На моем пиру кнегинушки Опраксеи!»

55. Розвела етих калик да фсех по спалёнкам,

Повалила тут калик да по кроватоцькам,

А Михайла Михайловиця на свою кровать,

А сама ложылась на жарку пецьку муравлёну.

А не много того времецька миновалосе, —

60. Ишша было о первом цесу темной ноценьки! —

Подходила ко кроватоцьки ко тисовою

Да ко той жа ко перинушки ко пуховою,

Да кнегинушка Михайлушка розбужывать,

Да Опраксея Михайловиця роскликивать:

65. «Ты, Михайло Михайловиць, ты влюбись в миня!» —

«Мне нельзя, нельзя[102], кнегинушка Опраксея!..»

Вот пошла на жарку пецьку на муравлёну.

А не много того времецька минулосе, —

Ишша было во втором цесу темной ноценьки! —

70. Приходила тут кнегина да во фторой након:

«Ты, Михайло Михайловиць, да ты влюбись в миня! —

Я те дам же братынюшку серебряну,

Ис которой Владимёр с приезду пьёт!» —

«Нельзя, нельзя, кнегинушка Опраксея!»

75. Вот пошла она проць да от кроватоцьки

Она на ту жа жарку пецьку муравлёну.

Вот не много тому времени минулосе, —

Ишша было во третьём цесу темной ноценьки! —

Подходила тут кнегинушка во третей након:

80. «А, Михайло Михайловиць, влюбись в миня!» —

«Мне нельзя, нельзя, кнегинушка Опраксея:

У нас кладёна заповеть не малая,

Да не малая заповеть цежолая!..»

Понесла Опраксея тут гнеф большой,

85. А брала его веть суноцьку плиса-бархату,

Завирала[103] тут братынюшку серебряну.

По тому же-де по утру да утру ранному

До того же до восходе да солнышка красного

Да ставают-де калики фсе со кроватоцёк,

90. Да свежой водой клюцевою умываюцьсе,

Тонким белым полотёнышком утираюцьсе,

В дорогоём в цветном платьё снарежаюцьсе

Да со ласковой кнегиной роспрошшаюцьсе;

Да пошли они калики да по цисту полю.

95. Тут приехал Владимёр да стольнёкиефьской,

Он веть просит братынюшку сиребляну (так).

Отвецят ему кнегинушка Опраксея;

«Ноцёвали тут калики да перехожыя

Да покрали тут братынюшку силебляну!»

100. Как отправили Олёшеньку Поповица:

«Поежжай-ко-сь, Олёшенька, по цисту полю,

Настыги-ко-се калик да перехожыих!»

Вот садилса Олёшенька на добра коня,

Настыгаёт он калик да перехожыих:

105. «Уш вы стойте-ко, калики да перехожыя,

Ноцевали у кнегинушки у Опраксеи —

Вы покрали братынюшку силебляну!»

А сицяс-де калики да не ослышались:

У Олёшеньки порцёноцьки оттыкали —

110. У Поповиця жопёнышко нахлопали.

Да едва-едва Олёшенька на кони сидит,

По(д) им конь бредёт ступью бродовою.

Приежжаёт Олёшенька ф крашон Киёф-грат:

«У их нету братынюшки селебляной!» —

115. «Поежжай-ко-се, Добрынюшка Микитиць млад!»

Он веть выбрал коня — да лошадь добрую,

Да поехал тут Добрынюшка по цисту полю

Да на стрецю ко каликам да перехожыим:

«Уш вы здрастуйте, калики да перехожыя,

120. Уш вы были у кнегинушки у Опраксеи,

Не попались ле братынюшка к вам сиребляна?..»

Да сицяс те калики не ослышылись,

Долгомерны копья в землю приростыкали,

Они суноцьки на копьиця прирозвесили,

125. Они стали ети суноцьки пересматривать —

Как нашли у Михайла у Михайловиця...

Они отдали Добрынюшки Микитицю, —

А повёс тут Добрынюшка в крашон Киёф-грат.

Они нацели тут судить тут своим судом:

130. Ишша нацели копать е́му[104] глубокую,

Ишша нацели садить в землю по поесу,

Ишша ясны-ти оци вон — косицеми,

А ретиво ёго серьцё — да промежду́ плецей,

А рецист-от езык тенули теменём.

135. Вот пошли те калики да по цисту полю,

Оглянулисе, — Михайлушко позади идёт.

Вот копали такову е́му глубокую,

Закопали тут Михайлушка по белым грудям,

Ретиво ёго серьцё — да промежду́ плецей,

140. Ишша ясны-ти оци да вон — косицеми

Да язык-от тенули — да вон веть теменём.

Вот пошли ти калики да по цисту полю,

Огленулисе, — Михайло позади идёт.

Вот копали такову яму глубокую,

145. Посадили тут Михайла по могуцим плецям,

Да ретиво ёго́ серьцё — да промежду плецей,

Ишша ясны-те оци вон — косицеми

Да рецист-от езык тенули теменём.

Вот пошли те калики да по цисту полю,

150. Оглянулисе, — Михайло позади идёт.

Ишша тут жа Михайлушко прироскаялса:

«Подходила тут кнегинушка Опраксея

Що ко той жа ко кроватоцьки ко тисовою,

Що ко той жа ко перынушки ко пуховою,

155. Говорыла она да таковы реци:

“Ты, Михайло Михайло́виць, влюбись в миня!”

Подходила она и во фторой након:

“А, Михайло Михайловиць, влюбись в миня!” —

“Мне нельзя, нельзя, кнегинушка Опракея!”

160. Прыходила она ко мне да во третей након:

“Да, Михайло Михайло́виць, влюбись в меня,

Ты влюбись в меня ф кнегинушку Опраксею!”

Завирала тут братынюшку сере́блену,

Да с которой Владимер с приезду пьёт!..»

165. Вот пошли ти калики да по цисту полю

И доходят калики да до Дунай-реки,

Во грехах своих Михайлушку прошшалисе,

За его труды[105] велики да покорялисе,

Вот спустилисе в Дунай-реку, — покупалисе,

170. Ишша вышли на плакун-траву, — покаталисе.

171. Ишша тем старина наша поконьцилась.

224. Первая поездка Ильи Муровича

(См. напев № 8)

Що от славного от города от Мурова

Що до славного до города до Киёва

Заростала тут дорошка да прямоежжая,

Заростала тут дорошка равно трытцеть лет,

5. Що не конному на коницьках проезду нет,

Пешоходному да фсё проходу нет.

По тому жа що по утру да утру ранному,

Що по той жа по заутрени по воскрысеньскою

Отправлеицьсе старый казак Илья Муровиць,

10. Илья Муровиць да сын Ивановиць;

Выбирать сибе коня — да лошадь добрую,

Он берёт с собой да саблю вострую,

Во-фторых берёт палицу цежолую,

Он берёт с собой тугой лук розрывистой,

15. Он берёт калену стрелу муравлену,

Прыковал он ко стремени булатною:

«Не откаить от города от Мурова

До того жа до города до Киёва!..»

Он доехал до рецьки да до Смородофки; —

20. Он правой рукой да зацял дубьё рвать,

Зацел-де дубьё рвать да зацел мост мостить;

Он левой-то рукой да фсё коня ведёт.

Он доехал до грези да до дыбу́чею; —

Он правой-то рукой да зацел дубьё рвать,

25. Зацел дубьё рвать да зацел в гресь мётать;

Он левой-то рукой да фсё коня ведёт.

Вот поехал старый казак Илья Муровиць.

По тому поехал полю по широкому;

Он доехал до Соловья Рахма́ного.

30. Да сидит тут Соловеюшко на семи дубах,

Запишшал-то Соловейко да по-змеиному,

Засвистал Соловей по-соловьиному,

Закрыцял-де Соловей по-богатырьскому.

У Илеюшки конь да на коленьци пал.

35. Он веть бьёт де коня да по крутым бедрам:

«Уш ты ой еси, конь, да уш ты, волцья сыпь[106]!

Не слыхал ли ты писку да фсё змеиного,

Не слыхал ли ты свисту да соловьиного,

Не слыхал ли ты рёву да богатырьского?»

40. Ишша брал тут Илеюшка лук розрывистой,

Натегал тут Илья да лук розрывистой,

Он кладёт тут калену стрелу муравлену:

«Уш ты ой еси, калена стрела муравлёна!

Ты не падай-ко не на́ воду, не на́ землю,

45. Ты пади-ко Соловеюшку — ему ф правой глас,

Ты шыби Соловеюшка с семи дубоф!»

Полетела калена стрела муравлёна,

Она падала не на́ воду, не на́ землю, —

Она пала Соловеюшку — ему ф правой глас,

50. Она сшыбла Соловеюшка со семи дубоф.

Ишша пал Соловеюшка с дубу на землю;

Да подходит к ему да Илья Муровиць,

Он берёт-де его да за право́ крыло,

Прыколациват ко стремени булатною.

55. Вот поехали во горот да фсё во Ти́гофской,

Обнела его тут сила фсё тотарьская.

Вот поехал Илеюшка по цисту полю,

Он веть взял сибе палицю цежолую,

Ишша дал Соловейку да саблю вострую;

60. Да поехали с им да по цисту полю,

Да побили орду, силу великую:

Да вперёт они едут — да улиця лёжыт,

Да назать овернуцьсе — да с переулками.

Увидали бояра да его ти́гофьци:

65. «Добро жаловать, удалой да доброй молодець!

Мы не знам тибе не имени, не вотцины;

Добро жаловать к нам да на поцесьён пир,

На поцесьён пир да хлеба-соли ись,

Хлеба-соли ись да вина с мёдом пить!»

70. Да поехал Илеюшка вон из города,

Да поехал Илья Муровиць ись Ти́гова;

Да доехал до Соловьиного до теплого гнездышка.

Да броси́ласе в окно ёго бо́льша доцюшка:

«Вон батюшко е́дёт да мужыка везёт!»

75. Увидала тут ёго да ма́ла доцюшка:

«Вон мужык-от едёт, везёт батюшка!»

Побежали они да отыма́ть ёго;

А больша доць бежала да с коромысельцём,

Да меньша доць побежала да со помёлышком.

80. «Да уш ты, Соловеюшко да Рахмановиць!

Унимай-ко своих да малых детоцёк;

Попленю я тёпло, витно* да твоё гнездышко!»

Вот поехал Илья Муровиць ф стольнё Киёф-грат.

Собираицьсе у Владимера поцесьён пир

85. Що про многих про руських про богатырей,

Да про всех жа полениц да приудалыих,

Да про всех жа про купцэй, людей торговыих,

Да про тех жа про хресьянушок прожытосьных.

Они перву-ту е́сву да всё розрушали,

90. Да розрушали есву, да не прыкушали.

Говорыт тут старый казак Илья Муровиць:

«Мы поехали по утрыцьку по ранному

Да по той жа по заутрени воскрысеньскою,

Да приехали к Владимёру на поцесьён пир».

95. Говорят тут бояра да синебрю́хия:

«Не пустым ли ты, Илеюшка, ноньце хвастаёш?»

Он веть вынял тут Со́ловья Рахманого.

Говорят тут бояра да синебрюхия:

«Ты запой, Соловей, по-соловьиному».

100. Отвецяёт им да Соловеюшко:

«Я не вашо нонь пью да ишша кушаю,

Я не вас же веть ноньце да больше слушаю!»

Говорыл тут ему да Илья Муровиць:

«Ты запой-ко, Соловеюшко, с полу́свисту!»

105. А запел тут Соловьюшко во фсю си́льню моць.

Тут Илеюшки за беду палось:

Он хватил тут Соловьюшка за право́ крыло, —

Он спустил как Соловьюшка о дубовой пол.

109. Що за тем старына да поконьцяласе.

Крычакова Марфа Александровна

Марфа Александровна Крычако́ва — крестьянка д. Карьеполя Совпольской вол., вдова, 73 лет, родственница Никиты Крычакова. Родом она из д. Ру́чьев на Зимнем берегу (севернее Зимней Золотицы), но вышла замуж в Карьеполе, теперь она живет у сына — столяра. Она пропела мне старину: «Мать князя Михайла губит его жену». Кроме того, она раньше знала про Ивана Годиновича и Идолище поганое, но теперь позабыла. Свою старину она выучила, по ее словам, в кельях скита, бывшего подле д. Ручьев, в котором она жила некоторое время. Скит прекратил свое существование, так как старые примерли, а молодые не собирались. В скиту были мужчины и женщины. Во главе его были одна старица и старик, коего звали Петром. Они померли, а «ручевьяна не просили новых (руководителей) и ноне нет». Пропев мне старину без долгих уговоров, она затем поверила рассказам крестьян и стала бояться, кабы не было чего плохого за пение.

225. Мать князя Михайла губит его жену

(См. напев № 9)

Да поехал да кнесь Михайло

да во цисто полё широко,

да во раздольицо да далёко.

Да он наказ’ват кнесь да Михайло

5. да своей маменьки да родимой:

«Уш ты маменька да моя родима!

Да ты буди мою кнегину —

да свет кнегину Катерыну —

Да ты воскрёсной день к обедьни,

10. Да цясто рано в воскрисеньску!»

Да его маменька да родима

да цуть (с) дома[107] с двору съехать,

Истопила мати байну,

Да горець камень нажыгала, —

15. Да созвала мати кнегину,

да свет-кнегину Катерыну,

в парну баенку да помыцьсе.

Повалила мать кнегину

Она на дубово́й полоцик,

20. Да горець камень клала на утробу, —

Она выж(г)ла из утробы

Она малого да младеня.

Она клала мать кнегину

Она в дубову колоду,

25. Наколотила на колоду

Трои обруци да жалезны,

Да спустила мать кнегину

на синё морё да Хвалыньско.

Уш тут едёт кнесь да Михайло

30. да ис циста поля да широ́ка,

из роздоль(и)ца далёка:

У него конь-от подопнулса,

Да востра сабля подломилась,

Пухова шляпа да свалилась.

35. Он возговорит да княсь Михайло:

«Уш ты што же, конь да лошать добра,

Ты каку́ незгоду цюёш?

Или маменька да неможот,

ли супру́шная кнегина —

40. да свет-кнегина Катерина?..»

Да приехал княсь да Михайло

да ко красну крылецьку

Да ис циста поля да широка,

роздольица да далёка.

45. Да не стрецят его кнегина,

да стрецёт матушка да родима.

Да возговорыт кнесь Михайло:

«Уш ты маменька моя родима!

Уш где моя кнегина —

50. да свет кнегина Катерына?» —

«Твоя кнегина Катерына

Да она горда да спесива:

да спит во горьницах высоких,

да на цисовой на кровати,

55. на пуховой на перыны!..»

Да побежал как княсь Михайло

Да во горьницы высоки,

Да ко тисовой ко кровати,

Да ко пуховой ко перыны,

60. Уш как нет его кнегины

да свет-кнегины Катерины.

Тут-то кнесь-от перепалсэ[108]

да на булатён нош металсэ,

Да его на<я>нюшки да сдоржали:

65. «Ты постой-ка, княсь Михайло,

Да уш мы-то тебе скажом,

Уш мы-то роскажом:

Твоя маменька родима,

да цют с дома́, з двора́ съехать, —

70. да у<и>ступила мати байну,

Да горець камень нажыгала;

Да созвала мати кнегину —

Да свет кнегину Катерину —

да (в) парну баёнку помытьсэ;

75. да повалила мать кнегину

да на дубовой да полоцик,

Уш <о>на выжгла из утробы

Она малого младеня;

Да уш клала мат(ь) кнегину

80. Она в дубову колоду,

да она набила на колоду

да трои обруци да железны;

Да она спустила мать кнегину

на синё морё Хвалыньско.

85. Да ты поди-тко, княсь Михайло,

Да ты по лавицам торговым

К молодым да рыболовым;

Ты купи-тко, кнесь Михайло,

да три нёвода шолковых;

90. Замеци-тко, кнесь да Михайло,

да во синё морё Хвалыньско!»

Да пошёл-то кнесь да Михайло

да он по лавоцькам да торговым

да к молодым-то рыболовам;

95. Да он-то купил княсь Михайло

да три нёвода шолковых.

Заметал-то кнесь да Михайло

да во синё морё Хвалыньско.

Вытенул кнесь Михайло

100. Он-то дубову да колоду.

Да росколотил-то кнесь Михайло

да трои обруци жылезны; —

Да как ес<т>ь его кнегина —

да свет-кнегина Катерына —

105. Да она с маленьким да младеньцём.

Да тут-то кнесь да Михайло

Он испугалсэ, перепалсэ:

Он снимат да свои перстень

да со правой руки перстень,

110. Оставлят да кнесь Михайло

он своей да слуги верной;

Наколотил да трои обруци;

он дубову колоду

Он спустил да во синё морё, —

115. Сам да во синё морё бросилсэ.

Да его маменька да родима

да по берешку да ходила,

да тонким голосом она звонила:

«Да перву душу погубила,

120. Да перву душу — понапрасно,

Да фтору душу — малого младеньця,

121. Да третью душу — рожоного дитя своёго!..»

Немнюга (Немнега)

Село Не́мнюга стоит на правом берегу р. Не́мнюги, в 28—30 верстах от ее устья, при впадении в неё р. Со́бы; состоит из деревни Со́впольской, погоста (2 церкви и дом священника), деревень Хе́рполё, Чи́жгора, Кони́щелье и Верхний Конец; околодки растянулись на 5 верст; в ней есть волостное правление, фельдшерский пункт и урядник; зимой через с. Немнюгу проходит тракт с р. Мезени в г. Пинегу; до с. Кулоя 44 в., до с. Карьеполя 34 версты (30 верст водой и 4 сухим путем) или 40 верст (исключительно водою). Река Немнюга богата дикими утками.

Емельянов Семен Кирьянович

Семен Кирьянович Емельянов — крестьянин с. Не́мнюги Со́впольской вол., старик лет под 60. Он теперь почти совсем слеп: один глаз вовсе не видит, а другой видит плохо. Он имеет женатого сына и внучков; живет у сына, качая детей, плетя невода и исполняя другую легкую работу. В молодости он ходил в продолжении 37 лет для промысла на Зимний берег и на Кеды; жил также 8 лет в Онуфриевском раскольничьем скиту, который теперь не существует. Тогда в этом скиту был игумен, старцы и старицы; когда игумен умер, скит прекратил свое существование. Он пропел мне старину «Бой Добрыни с Дунаем». Он знает еще старину «Дунай сватает невесту князю Владимеру», но сходно с Локтевым и только половину, вследствие чего я и не записал ее. Раньше он знал больше старин, но теперь перезабыл. В своей старине он часто употребляет «дак».

Вот при каких обстоятельствах, по рассказам Емельянова, поют старины на Кедах в промысловых избушках. Иногда недели две нельзя выйти в море по случаю противного ветра. Хозяева и товарищи заставляют кого-нибудь спеть старину. Иных заставляют петь или рассказывать за прореху (провинность): не той ложкой хлебнет, выругается нецензурными словами, испортит воздух за столом и т. п. За эти же провинности существуют и другие наказания, например, полок плотя́т, то есть настукают задницей о полок (полок — нары в избушках по стенам вровень с лавками), или же ведут провинившегося с котлом со звоном по улице перед избушками.

226. Бой Добрыни с Дунаем

А доселе-то Резанюшка слободой слыла,

Ишше ноньце Резанюшка слывёт городом.

Во той же Резанюшки, славном городи,

Ишше жыл-то был Микитушка Романовиць.

5. Живуци-то веть Микитушка не старылса,

А не старылса Микитушка — преставилса.

Оставалась у Микитушки любима́ семья,

Любима его семья бы́ла молода жена,

Да по имени Омельфа Тимофеевна.

10. Оставалось у Микитушки цядо милоё,

Уш как милоё цядышко, любимой сын,

Да по имени Добрынюшка Микитиць млад.

Уш как стал-то тут Добрынюшка не мал става́л,

Он не мал-де ставать да стал конём владать,

15. А конём-де владать да стал копьём шурта́ть[109].

Он срежаицьсе Добрынюшка на конюшен двор,

Он накладывал уздицю всё тасмянную,

А накладывал седёлышко чыркальскоё,

Он подстегивал двенатцеть тугих потпругоф,

20. А тринатцату — церес степь да лошадиную

А не для-ради басы, дак ради крепости:

«Не оставил бы миня конь да во цистом поли,

Не заставил бы ходить миня да пешого!»

А не видели тут срядоф богатырскиих,

25. Только видели: Добрынюшка в с(т)ремена ступал;

Не видели поески богатырскоей,

Только видели: в чистом поле курева стоит,

Курева-де стоит — дак дым столбом валит.

Он веть выехал на шоломя ока́тисты,

30. А на те жа веть на горы Сороцынския;

Становил он коня дак не прыказана,

Не прыказана коня дак не прывязана.

Он увидел тут шатер белополотняной,

Приежджаёт ко шатру белополотняну;

35. Он увидел тут веть подрес<з>ь неудобную.

А написана-де подрес<з>ь неудобная:

«Ишша кто эт<т>а* выпьёт цяру зелена вина,

Не бывать этому дак жыво́му зде́се».

Он заходит-де Добрынюшка во бело́й шатер,

40. Наливаёт-де он цяру зелена вина

(А не мала, не велика — полтора ведра!)

Он берёт-де эту цяру единой рукой,

Выпиваёт-де цяру дак к едину духу.

Наливат он-де цяру во второй након,

45. Выпиваёт-де цяру к едину духу.

Налива́т-де он ця́ру во трете́й нако́н,

Выпиваёт-де цяру к едину духу.

Ишша первую выпил ради здравьица,

А втору́ выпил Добрынюшка для похме́льица,

50. Ишша третью-ту выпил ради шалости.

Во хмелю-то Добрынюшка не сурадён[110] был:

Он прырвал-прыдрал дак тут белой шатер,

Розметал он шатер дак по чисту полю;

Ростоптал он-де сороковоцьку* с зеленым вином,

55. А фтоптал-де он цяроцьку в сыру землю;

Розломал он веть кроватку слоновы́х костей,

Слоновых-де костей, дак зуба рыбьяго,

Розметал он кроватку по цисту полю.

И во ту жа пору было, во то времё,

60. Выежжываёт тут Дунай дак сын Игнатьевиць;

Он крыцит-то, зыцит дак громким голосом:

«А какая тут невежа тут наехала?»

Ишша спит-то Добрынюшка — не пробудицьсе.

А крыцял-то, зыцял Дунай во второй након,

65. И крыцял-то, зыцял он во трете́й након.

Ишше бьёт его конь дак пра́вою ногой.

Тут скакал Добрынюшка на добра коня,

И поехал тут Добрынюшка ко Дунаюшку.

А не две-де горы дак сокаталосе,

70. А два удалых добрых молотцов съежжалосе.

Они билисе-дралисе да трои сутоцьки:

Они саблеми рубилисе вострыма,

Они копьями кололисе булатныма;

У них сабли-то востры пошшорбалисе,

75. А булатныя копья по насадоцькам сломалисе:

А боёвыма-то палками-то билисе —

Они тем боём друг друшку не ранили.

А боролисе плотным боём, рукопашкою,

По колен-де фтопталисе в сыру землю —

80. До того же веть до камешка до серого.

Ишша пал-де Добрынюшка на сыру землю:

У его права ножэцька окатиласе,

Ишша права-то руцька дак оборваласе.

Он <в>змолилса тут Спасу всё Пречыстому,

85. Присвятой-де он Матери, Богородицы:

«Ты за што миня, Господи, нонь выдали?»

А садилса тут Дунай к ему на белы груди,

Он ростегивал кольцюжныя застёжоцьки,

А хотел-де вымат[111] дак ножышшо-цынжалищо,

90. А пороть у Добрынюшки груди белыя,

Досмотреть у Добрынюшки ретиво серьцо́.

Ишша спрашыват Дунай дак сын Игнатьевиць:

«Ты какой молодець, да коей земли, да коей матери?

Ишша как тибя молотца именём зовут?

95. Ты какой земли, молодець, какой матери?»

Отвечаёт тут Добрынюшка таковы реци́:

«Кабы был я на твоих дак на белых грудях,

А не спрашывал не имени, не вотцины,

А вымал бы я ножышшо всё цинжалишшо,

100. Досмотрел бы у тибя дак ретиво серцо!»

А скакали тут веть молотцы на резвы ноги,

Они братались крестами всё названыма.

А во ту жа пору было, во то́ времё,

Тут веть едёт Илья дак старой Муромец,

105. Ишша спрашыват Илья дак старой Муромец:

«Ишше руськи ли вы али неверныя?

Ишше руському я веть дак помошш дам,

А неверному я буду прыдакивать[112]».

Ишше стал-де Дунай тут веть жалицьсе:

110. «Прыломал он шатёр белополотняной;

Ростоптал он сорокофку с зеленым вином;

Ростоптал он кроватку слоновы́х косте́й,

Слоновых-де костей, дак зубья рыбьяго,

Розметал он кроватку по цисту полю!..»

115. Тут проговорыт Илья дак старой Муромец:

«Ты зацем же дурацыш, Добрынюшка?»

Отвечат ему Добрынюшка таковы реци:

«Я за то ему прырвал дак тут белой шатер,

Ростоптал сорокофку дак с зеленым вином;

120. А написана-де подресь неудобная,

Ишша та мне подресь не пондравилась;

Розметал я тут всё дак по цисту полю!» —

«А поедём мы, молотцы, в Киёф в самой грат

А к тому же-де ко князю ко Владимеру,

125. А к тому же-де ко князю де стольнёкиефску!»

Говорят, (князь) побранил обех.

Локтев Михаил Петрович

Михаил Петрович Ло́ктев — крестьянин д. Немнюги (именно из Верхняго конца), выше среднего роста, около 75 лет по его счету и 78 по счету его жены. Он женат на второй жене, имеет 4 сыновей; живет у женатого сына, который часто бьёт его, если он не работает. Раньше старик часто бывал на Кедах, но теперь по дряхлости делает только легкую домашнюю работу: шьет «бахилы» (тамошние сапоги) по 30—35 коп. за пару, «бота́ет рыбу»* и т. п. Он пропел мне три старины: 1) «Дунай сватает невесту князю Владимеру»; 2) «Купанье и бой Добрыни со змеей и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича» и 3) «Молодость Добрыни и бой его с Ильей Муромцем». Первую старину он «перенял в Мегры», когда был там на промыслах. Раньше он знал более старин, более пяти, но теперь, по его словам, у него мешается память, и он позабыл остальные. Следует отметить частое употребление у него «бы» не только при прошедшем (сложном), но и при других формах глаголов. Пел он довольно громко и с охотой.

227. Дунай сватает невесту князю Владимеру

А що во стольнем во городи во Киеве

Да у ласкова у князя да у Владимера

А-й заводилось пированьицо-почесьён пир,

Да для многих кнезей да для бо́яров

5. А-й да всех-то хресьянушок прожытосьных,

А-й для тех жа купцей-гостей торговыих.

Ишша все-де на пиру да напивалисе,

Уш все-де на честном да наедалисе,

Да уш все-де на пиру да пьяны-весёлы;

10. Да един-де доброй молодец не пьёт, не ест,

Он не пьет-де, не ест да не кушаёт,

Уш беленькой лебёдушки не рушаёт,

А-й как серыма-ти гусями не закусывать;

А-й он веть было повесил да буйну голову

15. Уже в матушку сыру землю,

Утупил он оци да свои ясные.

А-й да говорыть-де Владимер да таково слово:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!

А-й ты што же не пьёш, не еш, не кушаёш,

20. Уш ты беленнькой лебёдушки не рушаёшь,

А-й да серыми-ти гусеми не закусываш?

А-й тибе место разве не по вотцины?

А-й уж, видно, тибе не сидеть будёт;

А-й хош ты, дак пере́веду!..»

25. А-й говорит-де Добрыня да таково слово:

«Уш ты ой еси, да Владимёр да стольнекиефской!

Уш нет бы мне брателка крестового,

Уш на имя Здунаюшка Иванова!»

А-й бы говорыт Владимёр да таково слово:

30. «А-й да сидит бы Здунай да в глубоком погребе,

А-й да за той же задвижкой да за железною

(А-й да не маленька задвижоцька — сорока пудоф!),

А-й наложоны замоцьки сорока пудоф!..»

А-й говорыт бы Добрыня таково слово:

35. «Уш ты батюшко Владимёр стольнёкиефской!

Да скажу тибе слово да слово тайноё, —

Не моги ты бы миня за слово да ска́знити,

Ты моги миня бы за слово помиловать,

А-й не сылай ты миня да в сылки дальния,

40. Не копай ты миня в глубоки погребы».

А-й говорыт-де Владимёр да таково слово:

«Говоры ты, Добрынюшка, што те надобно,

А-й да Добрынюшка млат Микитиць веть[113]!» —

«Уш ты ой, Владимёр да стольнёкиефьской!

45. Я давно не видал бы да брата крестового,

Да крестового брателка названого;

А-й да не можно ле ноньце* выпустить?..»

Закрычал бы Владимер да стольнекиефьской:

«Уш вы, клюцьницьки-замоцьницьки, ступайте веть, —

50. Отмыкайте глубоки, больши вы погребы,

А-й выпускайте Здунаюшка Иванова!

А-й выпускайте-тко Здунаюшка на белой свет!»

А-й веть тут не ослышились бы клюцьницьки-замоцьницьки:

Отмыкали бы ноньце глубок погреп,

55. А-й выздвигали бы заслоноцьку железную.

А-й веть бы ноньце Здунаюшко выговарывал:

«Отчего я бы ноньце веть Владимеру?

А-й да не надобно бы был да равно тритцеть лет».

А-й говорыл-де Здунай да таково слово:

60. «Уш вы ой еси, клюцьницьки-замоцьницьки!

А-й вы спускайте-тко лисёнку сорока сажон!»

А-й говорыл-де Здунай: «Да мне не надобно,

А не надобно мне ли́сёнка сорок сажон!..»

А-й отделялса бы от матушки от сырой земли,

65. А-й как выскакивал из глубока да больша погреба

А-й да на матушку бы ноньце да на сыру землю.

А-й да пошёл он на лисёнку на косисцяту

Ко Владимёру бы ноньце да на красно крыльцё,

Он ступал-де на лисёнку бы ноньце

70. Да хваталса бы тетивоцьку бы залочону:

Как ступень до ступеня да догибаицьса.

Заходил бы Здунаюшко на новы сени:

А-й сколыбаласе бы грынюшка светлая,

А-й на тех бы столах питья разноличные

75. А-й розноличные бы питья росплескалисе,

А-й да стокашки бы с поднософ бы покатилисе.

Заходил он бы в грынюшку во светлую,

Он крест-от кладёт да по-писаному,

Поклон-от он ведёт да по-учоному,

80. На все стороны чотыре да поклоняицьсэ

А поклонялса Владимеру нонь ниско-на́ниско.

Говорыл-де Владимер(у) таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимер да стольнекиефьской!

Отчего я же не надобно был тритцеть лет?

85. Отчего ноньце, почто тибе понадобилса?»

Говорыл-де Владимёр да таково слово[114];

Наливал бы он чару да зелена вина,

Зелена-та вина да полтора ведра.

Он прымал бы ноньце бы цяроцьку

90. А единой бы нонь рукой да цяроцьку,

Выпивал бы он чару да к едину духу.

А-й да Владимер-от был да всё догадливой,

Наливал бы он цяру да во фторой након.

Выпивал бы Здунай да к едину духу.

95. А-й был бы[115] Здунаюшко бы ноньце(?):

«Уш перва-ты цяроцька — для похмельица,

А друга бы чара — для охотушки.

Уш третью бы чару да выпивал же веть!..»

Хмелина́ да в головушки поевиласе,

100. А горячая кровь да роскипеласе,

Могучие плечи да росходилисе.

Говорыл он Владимёру таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимер да стольнекиефьской!

Отчего я тибе был да ноньце ненадобно,

105. Я сидел бы равно да тритцеть лет?»

Подходил бы Владимёр да потихошенько,

А-й говорыл бы Владимёр да таково слово:

«А бывал ты, Здунаюшко, по всем городам,

А жывал ты, Здунаюшко, во ключниках,

110. Уж жыл ты, Здунай, да в полюбовничках*

А-й у того жа у короля у ляховинского;

А-й ты не знаёшь мне-ка да веть обручницы,

А-й как обруцьници ноньце да сопротивницы:

Щобы возрастом не мала да веть умо́м сверсна́,

115. А-й щобы ясныя оци — да как у сокола,

Уш чорныя брови — да как у соболя,

А-й бы того же соболя сибирского,

А-й щобы была — Владимёру слово молвила,

А-й уш знала со мной бы опхожденьицо,

120. Уш бы знала богатырей бы молвити,

А-й тому жа Илья Муромцю бы ответити?..»

Говорыл-то бы княсь да стольнекиефьской:

«А-й да не знаёш ле ты мне-ка веть достати ей?»

Говорыл-де Здунай да таково слово:

125. «Есь бы у короля тры дочери;

Уш перва бы Марья да свет королевисьня,

А ес<т>ь бы Настасья да веть королевисьня

И ес<т>ь бы ноньце поленица да приудалая,

Уш-ша той бы тибе, Владимёр, да не владать будёт;

130. Да владать бы тибе которой бы надобно,

Уш той жа Опраксией-королевисьней:

Она возрастом не мала, веть умом сверсна,

Уш ясныя оци — как у сокола,

Уш чорныя брови — да как у соболя,

135. У того жа у соболя у сибирского,

Уш знаёт веть она опхожденьицо,

Уш знаёт с Владимёром слово молвити,

Уш знаёт бы реченьку бы гово́рыти,

Уш знаёт с богатырьми веть опхожденьицо!»

140. Говорыт бы Владимёр да таково слово:

«Ты бери-тко казны да восударевой,

Тибе сколько бы Да(у)наюшку надобно;

А-й беры-тко силы, да сколько надобно;

Хош девиц бы бери да табуницеми!» —

145. «Да не надобно мне-ка ноне да золота казна:

Да твоей казной да мне-ка не откупатисе;

Уш силой твоей да не воеватисе;

А-й с девицями со твоими не беседовать, —

Уш ты дай мне-ка веть брата крестового,

150. Уш на́ имя Добрынюшку Мики́тица;

Да ишша дай мне-ка Олёшеньку Поповица!»

Говорыл бы Владимер: «Берыте, хто бы надобно!»

Выходил-де Добрынюш(к)а из-за дубова стола,

Да срежалисе богатыри да во но́нице

155. Уш ехать к королю да ляховинскому.

Да срежалисе богатыри скоро-наскоро,

Да они шли-де на ноне да на конюшон двор,

Да седлали-уздали коней добрыих.

А-й подождали: не видели поезки богатырскою.

160. А-й да скакали веть бы они да на добрых коней

Да поехали бы ноньче да во чисто полё.

Они сутоцьки ехали, веть други пошли, —

Приежжали ко городу ляховинскому

Да скакали веть они да со добрых коней.

165. Да ноньце бы Здунай говорыл[116].

А-й роздергивали бы они ноньце-ноницэ

Да белыя шатры веть роздергивали,

Да вязали бы ко шатрам да веть добрых коней,

Насыпали-то пшоницы белояровой,

170. Наливали-то воды всё медовою.

Говорыл бы Здунай да таково слово:

«Как пойду я ко ко́ролю как ноницэ,

Как пойду как ноньце на красно крыльцо».

А пошо́л бы Здунаюшко, роспростилса:

175. «А-й закрычу я сильним-могучим голосом,

А-й тогда вы пробужайтесь да от крепка бы сну;

Да облелеет-то* силушка королевская могучая,

Да тогда вы ставайте веть скорэшэнько,

А-й да воюйте бы скоро-на́скоро,

180. Уш ссе́кивайте силушку вы но́ницэ,

Да не ставляйте бы силу веть (на) се́мяна,

Как до старого бы ноньце веть до малого!»

Он пошол-де Здунай да к королю же веть.

Прыходил бы он ноньце да ко красну крыльцу.

185. Стоял(и) бы сторожы ноньце крепкия, —

Не пускают бы Здуная на красно крыльцо.

Говорыт-де Здунай да таково слово:

«Я иду же ко королю во клюцницки

Да во те жа я иду да ф полюбовнички!..»

190. Он бы ссек бы у слуг бы да ноницэ,

Он бы ссек бы у их да буйны го́ловы.

Заходил бы он скорэнько да на новы сени,

Уш шол бы ноньце да в грыдню светлую.

Он молилса тут Спасу да всё Пречистому,

195. Да поклон-от-де ведёт да по-учоному,

На все бы стороны бы ноньцэ да поклоняицьсе:

«Уш ты здраштуёш, король да ляховиньския!

Я пришол тибе во клюцьницьки, ф полюбовницьки,

Да служыть-то верой да ноньце правдою;

200. Я прышол бы ноньце тибе да сватом свататьце,

Уш сватом-то сватацьсе да на Опраксеи

Да на той жа на Опраксеи да королевисьны

А-й за князя веть ноньце за Владимера!»

Говорыл бы король да ляховинския:

205. «Не отдам я Опраксеи да за Владимера!»

А-й говорыл-де Здунай да таково слово:

«Уш с чести не отдаш, — я за боём возьму,

А за боём-то возьму да веть Опра́ксею!»

Выходил-де король да на высо́к балхон

210. Да крыцял-де, зыцял да громким голосом:

«Уш вы слуги, вы слуги верныя,

Уш верныя слуги да неизменныя!

А да ступайте бы ноньце да поежджайте веть

А во то жа бы ноньче да во чисто полё

215. Да гоните вы силу да королефскую:

Обстала бы ноньце силушка горот весь,

А кругом-де города ляховинского,

Облелеяла бы ноньце да города!..»[117]

А сидит бы ноньце Опраксея в белой светлици,

220. А-й веть замкнута замоцьками веть крепкима.

Да пошол-де Здунай ноньце да в нову светлицу,

Да где сидит да веть Опраксия.

Он не спрашывал бы слуг да слуг верныих, —

Он ломал-де замочки, замочки бы крепкия,

225. Он топтал бы ноньце да дверы стеклянныя.

Да сидела бы она да за дверьми же веть,

А не множесьво дверей — да всё двенатцеть бы.

Прытоптал бы он двери да фсе стеклянныя,

Заходил бы он в грыднюшку ноньце светлую,

230. Уш молицьсе Богу ноньце Дунай-от:

«Уш ты здрастуеш, Опраксия-королевисьна!

Я во клюцьницьки прышол к тибе, в полюбовницьки;

Я прышол-то от Владимёра сватом сватацьса!» —

«А бы мне-ка звать гостя, да не дозватисе,

235. Уш бы ждать бы гостя, да не дождатисе;

Нейду веть бы я за Владимера без батюшка,

Без того же короля да ляховинского!»

Он сказал-то Здунай да таково слово:

«Уш с чести-то не пойдёш, я за боём возьму!»

240. Как гленул во окошецько во косисцято,

Облелеела уш силоцька веть королефская,

Не сегут*[118] бы очи ясныя.

Он бы брал трубоцьку подзорную,

А смотрел бы ноне да во чисто полё;

245. Он крыцял-то, зыцял да громким голосом:

«Уш вы ой еси, богатыри вы ноньце руськия!

Вы ставайте вы ноньце да скоро-наскоро!»

Закрычал он бы ноньце да во фторой након;

Во третей же раз да он крычал-зычал,

250. Крычал-то, зычал-то громким голосом:

«Вы ставайте, богатыри, скоро-наскоро,

Умывайтесь вы скоро ноньце ключо́вою водо́ю веть,

Утирайтесь-ко белым полотеньцом скоро веть,

Уш молитесь-ко Спасу да всё Пречистому

255. Да молитесь-ко Присвятою Матери, Богородицы!..»

Да скакали-то богатыри на добрых коней

А поехали бы ноньче да во чисто полё;

Започиркивала бы сабелька вострая,

Забрякало колецюшко кольцюжноё.

260. А-й они били силу да ноньце сутоцьки,

А-й да на други-ти сутки они да бы ноньцэ

Да на третьи бы ноньце сутки, не пиваючи,

Не пиваючи богатыри, не едаючи,

Да прыбили бы силу да королефскую:

265. Не осталосе не старого, не малого;

Пришли бы приехали ко шатру да фсё ко белому.

А-й как бы Здунаюшко бы ноньцэ выговарывал:

«А-й да срежайсе-ко, Опраксея, бы скоро-наскоро!»

Он брал-то платьцо подвинесьнёё;

270. Брал он Опраксию ноньце за белы руки,

Уш вёл из грынюшки из светлою,

Он повёл бы нонче да ко белу шатру;

Прыходил бы нонче он да ко белу шатру.

А как уздали коней добрых веть;

275. Он садил Опраксею на добра коня,

На добра коня да позади сибя.

Да поехали богатыри да скоро-на́скоро,

Приежжали ноньце да ф красён Киёф-грат

Ко тому жа Владимеру стольнекиефьску,

280. Прывозили невесту да фсё ко Владимеру.

Уш знала она да опхожденьицо

А с тима бы богатырьми, да ноньце нижэ ве(ть)(?)[119], —

Да поклониласе она бы она ниско-наниско,

Особливою поклон да веть Владимеру.

285. Повелось пированьицо-почесьён пир,

Да почесьён пир да веть на радости.

Да фсе на пиру да напивалисе

И фсе бы на чесном да напивалисе,

Уш все бы на пиру да пьяны-ве́сёлы.

290. Да сражалса[120] Владимер да стольнекиефьской

Да во ту жа во церкофь да фсё во Бо́жьею

Прынимать-то бы он нонь да золоты венцы, —

Да налажывали корэты да фсё драгоценныя.

Как отправлялса бы Владимер да ф це́рквы Божьюю;

295. При(е)жжали бы ноньце да к церквам Божьиим;

Выходили бы ноньце да в церкофь Божьюю;

Да венцели-то бы ноньце да со Опраксией:

Они уш принели бы ноньце да золоты венцы,

Уш принели бы закон да ноньце Бо́жый,

300. Выходили нынь ноне да из Божьей церквы́.

Да садили во карэты да нонь во драгоценныя,

А-й приежжали они ноньце ко дворцу его, —

Выводили веть Владимера со Опраксией

Да во ту жа светлу да ноньце светлицу.

305. Повелось у Владимера фсё почесьён пир;

Да на тех бы радостях на великиех

Они пили бы, ели ныньцэ досыта,

Уш бы ноньцэ пьяненешьки да напивалисе.

А веласе бы свадёпка как ноницэ,

310. Уш ноньцэ велосе да трои суточки.

Уш тут же утошла да ноньце свадёпка.

Роз(ъ)ежжалисе фсе бы князи-бо́яра,

Уш руськи могучи да фсе богатыри,

Розъежжалисе они да по своим местам,

315. Ишша фсе же хресьянушка прожытосьны,

316. Уш фся бы чорная-чорная па́хота.

228. Купанье и бой Добрыни со змеей и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича

А-й как не белая берёзонька во поле шатаицьсе,

А-й не бумажно-то лисьё ростилаицьсе,

А-й уш просит Добрынюшка благословленьица

А-й у своей-то у родимой веть у матушки:

5. «Уш дай мне-ка, матушка, благословленьицо

Уш ехать мне-ка во чисто полё

А-й как с буйной мне главы до резвых ног!»

Говорыт ему матушка родимая:

«А-й ты не езди, Добрынюшка, во чисто полё,

10. А-й пропадёт твоя-де да буйна го́лова,

А-й не за денёшку пропадёт она, не за полушочку;

Я не дам тибе уш, чадо да моё милоё,

А я не дам, Добрынюшка, бласловленьица;

На кого же ты оставишь да молоду жону,

15. Уш на имя Настасью доцьку Ва(и)кулисьну?

На кого же ты оставишь да миня матёнку?..»

Говорыт де Добрыня да таково слово:

«Я оставлю на Спаса да на Пречистого!»

Уш плацёт его матёнка родимая,

20. Уш плачет его-де молода жона.

А как мати-та плачет, как река тичёт;

Молода-та жона, да как ручьи шумят.

Он бы падал матушки во второй након.

А-й говорыт его матушка родимая:

25. «Ты не езди, Добрыня, да во чисто полё,

А-й пропадёт твоя головушка не за денёшку,

Не за денёшку пропадёт она, не за полушочку!..»

Говорыт ему веть бы да таково слово:

«Уш ты ой еси, моё чадо да чадо милоё!

30. Ты не езди бы, чадо, да во чисто полё!..»

Говорыт ему ноньце да молода жона,

Уш на имя Настасья доцька Викулисьна:

«Уш вой[121] еси, Добрынюшка Микитиц млад!»

А-й говорыт ему матушка родимая:

35. «Я не дам тибе, Добрыня, да бласловленьица

Уш ехать-то тибе да во чисто полё,

Веть тут останицсе молода жона,

Пропадёт твоя головушка не за денёшку,

А твоя веть жона буде не вдова, да веть не мужняя!»

40. Говорыт-де Добрыня да таково слово:

«Как пройдёт тому тры года то времецько,

А тогда ты пойди хош за князя, хош за боярина,

Хош за руського могуцёго за богатыря,

А-й за купьця ли ноньце за богатого;

45. Не ходи ты веть за Олёшеньку за Поповица:

А-й веть мне-ка Олёшенька названой брат!»

А-й веть тут-то плачот молода жона,

А-й возрыдаёт его родима да веть матушка.

Да сряжалса Добрыня да во чисто полё;

50. Говорыла ему матушка родимая:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!

А-й как поедёш бы ты ноньце да во чисто полё,

А-й уш выедёш ты веть всё на шо́ломя

А-й на то жа на шоломя на окатисто;

55. Да пригреёт тибя соньцё да соньцё красноё,

Да веть захоцыцьсе Добрынюшки покупатисе;

Не купайсе ты ноньце, да чадо милоё, —

А-й как погибнёт твоя-де да буйна голова!»

Да пошол-де Добрыня да на конюшын двор,

60. А-й да седлал де уздал коня доброго,

А-й потстегивал двенатцать потпруг шолковых,

Да тринатцату тенул церес степь да лошадиную,

Он ступал-де во стремена булатныя.

А не видели поески да богатырскою;

65. Только видели бы: в поле курева стоит,

Курева-де стоит да дым столбом валит.

Он выежжал-де на шоломя на окатисто;

Да пригрело его ноньце да красно солнышко,

Прыпекла его луна да всё подсолнышна*;

70. Захотелосе Добрынюшки покупатисе.

Он скинывал-де платьице да богатырскоё,

Отпоясывал от сибя бы шолкоф пояс веть,

А-й скинывал бы он шолкову рубашоцьку,

Уш стал-де Добрынюшка купатисе;

75. Говорыл он коню да коню доброму:

«Уш ты вой еси, конь да лошать добрая!

А-й нажывай сибе добра хозяина!..»

А на первую струю бродил — да милёхонько[122].

Уш перва-та струя была заманьцива;

80. Втора-де та струя была отманьцива*;

Уш третья струя была зла, относлива —

Отнесла-де Добрыню да на синё морё.

А унесло бы его нонице да на синё морё,

Принесло его ко горы да Саворскою,

85. Он выходил-де да на при[с]красён веть,

На прикрасён крут бережок.

А-й вылетала змея-де да семиглавая,

Уш хочот-де Добрынюшку спалить, зглонуть.

А на то был Добрынюшка ухватцивой,

90. Он отсек у ей цетыре да равно хобота.

Опускаласе змея да на сыру землю,

Говорыла веть Добрыни да таково слово:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млат!

А-й есь у мня ноньце малы деточки,

95. Ишше свито у мня да вито гнездышко,

А не мало, не велико — да на девети дубах».

Уш тут бы Добрынюшка говарывал.

Говорыла-де змея да семиглавая:

Веть пройдёт бы у мня ноньце да веть три года —

100. Не зажывить мне будёт тры хобота!»

Отделялса веть Добрынюшка от сырой земли

А на ето же на вито, на гнездышко.

Он поил бы, кормил бы малых детоцёк,

Сохранял он от бури да всё от падёры[123],

105. Тут-то Добрынюшка поил-кормил.

Тому времецьку да проходило веть,

Да прошло-де времецьку да равно три года;

Уш пил бы, ел да фсё Добрынюшка,

Уш што бы ему было ноньце надобно.

110. Надлетала его змея да семиглавая;

Зажывила она веть скоро да тры хобота;

А хотела веть Добрыню жэгци́-спалить.

Говорыли бы уш ноньце да малы детоцьки:

«Ты маменька наша да фсё родимая!

115. Не ворош ты Добрынюшку Микитица:

Сохранял бы он нас да от ветра сильнёго,

От той жа погодушки синёморскою».

Говорыт-то Добрыня да таково слово:

«Уш ты вой еси, ты, змея-де да семиглавая!

120. Ты снеси-тко миня бы да на святую Русь,

Уш вынеси ты на матушку сыру землю!»

Говорила тут змея да семиглавая:

«А-й ты вяжись-ко в опутинки шолковыя

Да вяжись крепко-накрепко!»

125. Да вязалса Добрынюшка крепко-накрепко,

Понесла его змея-де да семиглавая.

Уш пал-то Добрыня ноньце в о́морок.

Да несла она его по воздуху

Выше лесу-ту, лесу дремучего,

130. Ниже оболока ноньче да фсё ходечего;

Выносила его на матушку сыру землю

Да на то жа на шоломя на окатисто.

А-й да Добрынюшка скорёхонько ставал же веть

Да ставал-де он змеи веть семиглавою.

135. А роспутывал опутинки шолковыя,

Он скорэнько веть скакал да на резвы ноги

Да простилса с змеёй да семиглавою.

Говорыл-де Добрыня да таково слово:

«А теперица погибла да буйна голова:

140. Я не исправил-то матушкина бласловленьица!..»

Он крыцял-то, зычал да крепким голосом:

«Уш ты конь, ты мой конь, да лошать добрая!

Уш ты ес<ть> ли да во чистом поле?»

А-й услышыл бы конь, да лошать добрая,

145. А бежыт-то бы конь да ис чиста поля.

Прыбегал-то бы конь, да лошадь добрая,

Веть падал веть коничок на коленочки:

«Я слуга-та, слуга да слуга верная,

Слуга верная бы я да неизменная:

150. Я ходил бы три годы да во чистом поле,

Да не мог я нажыть да добра хозяина».

А-й надевал-то Добрынюшка платьё цветноё

Ис того же сидёлышка чыркальского

Да уздал-де, седлал да коня доброго,

155. Надевал бы он латы да богаты(р)ския,

Надевал да бы на сибя да фсё кунью шубу,

На головушку бы надевал шапоцьку-курчавочку

(А не дорога, не до<ё>шова — во петьсот рублей;

А кунья-то шуба стоила бы тысицы!),

160. А скакал бы он скорэнько да на добра коня,

Он бил бы коня да по крутым ребрам:

«А неси бы, конь, да во свою землю,

А во ту же во Резанюшку во Великую;

Ко родимой к моей бы да матушки,

165. Уш на имя Омельфы да Тимофеёвны;

Да ко той же ноньце да к молодой жоны,

Да к Настасьи нонце Викулисьны!»

Приежжал он во Резанюшку во Великую,

Он не спрашывал бы башни да наугольния,

170. Уш прямо скакал бы его доброй конь.

Приежжал он скорэнько да к широку двору,

Он скакал бы скорэнько да со добра коня,

Заежжал бы он нонче да на широкой двор.

Да стрецели его слуги да слуги верныя,

175. Да слуги верныя бы, ноньце неизменныя;

Да стречала его матушка родимая,

Да зарада бы она, да всё радешенька!

А-й не стречает его-де да молода жона.

Он спрашыват у матёнки родимоё:

180. «Уш ты вой еси, матушка родимая!

Уш где моя бы ноньце да молода жона?»

Говорыла она бы да таково слово:

«Уш ты вой еси, Добрынюшка Микитиць млат!

Не исполнила твоя бы молода жона

185. А-й да того же наказу да богатырского:

Приежжал бы ноньце да всё стары́й казак,

Да приежжал бы он от Олёшеньки сватом сватацьсе;

Говорыл он старой казак Илья Муромец:

“Да прошло бы ету бы ноньце да времени,

190. Уш нету Добрыни да жывого веть, —

Да прошло бы ноньце да тры года!“ —

Да прыдумала итти твоя да молода жона

За того же за Олёшеньку за Поповича,

А того же Бобы́[124] да королевица!»

195. У Добрынюшки крофь бы да фсё горячая,

Не стерпело его серьцё да богатырскоё,

Он пошол бы скорэнько да на конюшын двор.

Уш конь бы лошать да бы ноньце

Не россёд(л)ан бы, не розуздан же.

200. Не стерпел(о) его серьцё да богатырскоё,

Да поехал бы он скоро да во чисто полё,

Да во то(т) жа ноньце да во красён Киёф-грат.

Уш ехал бы скоро да скоро-наскоро,

А как летела бутто птицюшка,

205. А-й бы та жа птиця — да птиця-пташица.

Приежжал он бы ко городу фсё ко Киеву.

Позади бы он города ноньце Киева;

А-й ст(р)етилась бы калика перехожая,

Перехожая калика да переброжая.

210. Говорыл бы он калики да таково слово:

«Уш ты вой еси, калика да перехожая,

Перехожая калика да переброжая!

А-й скинывай-ко-се с сибя платьицё бы калицькоё,

Надевай-ко-се мою бы да фсё кунью шубу,

215. Надевай-ко-се мою шапочку-ко<у>рчавочку,

Опоясывай опоясоцьку во петьсот рублей;

Не дорога, не дешёва моя шубоцька, —

Она стоит бы ноньце-де целой тысицы;

Храни-ко-се коня моёго бы доброго,

220. Да пой ты, корми пшоницей да белояровой,

Наливает[125] ему воды медовою!»

Да отправилса во грат, во двор пошол,

А-й он пошол-де ко Владимёру на шырокой двор.

Подходил ко крылецьку да фсё ко красному.

225. Да стоят бы у крыльца да сторожы бы крепкия,

Не пускают Добрынюшки на красно крыльцо.

Росходилосе у Добрыни да ретиво серьцо,

Он не спрашывал бы слуг да слуг бы верныих,

Он спехнул бы их со красна крыльца:

230. «Не розрожайте[126] моёго да серьця ретивого!»

Он бы шол скорэнько да на белы сени,

Заходил бы он бы ноньце да в нову светлицу

Ко тому же Владимеру стольнекиефьску.

А идёт-то бы ноньце почесьён пир;

235. Да стоит-то старык-казак да Илья Му́ромец,

Возл <е>го стоит Олёшенька Поповиц млат,

А стоит бы его Добрынина молода жена;

А хотят бы итти ноньце да во Божью церкофь

А-й принимать-то бы ноньце да золоты венци,

240. Прынимать-то бы ноньце закон Божеи.

А Добрынюшки ноньце нефтерпёш прышло,

Ретивоё-то серьце да нефтерпёш прышло,

Вымал бы Добрынюшка звоньцяты гусли

Ис тех жа пол да ис калицьих веть.

245. Он стоял у пеценьки у кирписьнею,

У кирписьнею у печки да у муравленой.

Заиграл-то бы в гусли да всё Добрынюшка —

А приудрогло бы у старого сердецюшко,

Лепета́ бы в лице да фсё смениласе,

250. А-й как горячая-та крофь да потеряласе.

А-й стала бы Настасья доцька Викулисьна

Обносить бы-то по чары зелена вина

Да по тем же бы по князям, да по боярам,

Да по руським бы могучим да по богатырям,

255. Да по тем жа купьцям-гостям торговыим,

Да по тем жа каликам да перехожиим.

Обнесла бы усех калик да перехожиих;

Дошло бы до той же до калики веть,

Уш той же калики да перехожою,

260. Перехожою калики да переброжою;

Да подносит бы ему чарочку зелена вина.

Он берёт бы он чарочку едной рукой,

Выпиват бы чарочку к едну духу,

Он спускает бы во чарочку злачон перстень.

265. Да заплакала Настасья доцька Викулисьна,

Захватила его за шею да фсё за белую,

Целовала его в уста сахарныя:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млат!

Да прости миня бы ноньце в первой вины:

270. Не исполнила бы я да слова тайного,

Да вышла бы, пошла я за Олёшеньку,

За того же бы я за Олёшеньку за Поповича,

За Поповича за Олёшеньку за Воровица[127]».

А-й говорыл-де Добрыня да таково слово:

275. «Уш Бох тибя простит, да веть Настасьюшка!

Омманил тибя старо(у)й казак Илья Муромец,

Илья Муромец омманил да сын Ивановиц^чь».

Испугалса веть старой казак Илья Муромец:

Одломилисе бы ноньце да резвы ножоцьки,

280. Приопали его бы да белы ручушки,

Говорыл-то Добрыня да таково слово,

Проздравлял бы Олёшеньку Поповича:

«Да жанилса, Олёша, — тибе бы не с ким спать!»

За беду стало Олёшеньки,

285. За великую досадушку показалосе;

Да хотел бы скочить да из-за дубова стола,

Поддоржал его старый казак да Илья Муромец.

Он повёл-то Настасью да Викулисьну

Да ис своей же из грынюшки из светлою.

290. Да пошол он скорэнько да ко добру коню;

Да прышол он ко калики да перехожою,

Да к той жа калики да переброжою;

Говорыл он калики да таково слово:

«Да спасибо тибе, калика да перехожая,

295. Перехожая калика да переброжая!

Уш на-тко[128] тибе да во питсот рублей;

Сохранил-то бы моёго да коня доброго,

Напоил ты, накормил ты его досыта!»

Уш[129] скинывал бы пла(ть)ицо калицкоё,

300. Надевал бы на сибя да фсё кунью шубу,

Опоясывал бы опоясоцьку во петьсот рублей,

Надевал-то бы шапоцьку-ко<у>рчавоцьку;

Роспростилса с каликой да перехожою.

Он садил бы-де Настасью да на добра коня

305. Да на те жа на стремена на булатныя

Да поехал-то скорэнько да во Резанюшку

Ко своей-то родимой да родной матушки.

Приежжал он во Резань да во Великую

Да ко тем жа ко башням да наугольниим,

310. Уш скоро приежжал да к широку двору.

Стречали его слуги да слуги верныя,

Слуги верныя с<т>рычали да неизменныя.

Он скакал-то со добра коня;

Он сымал-то с коня да молоду жону,

315. Молоду-то жону да фсё Настасьюшку,

А на (да) ту жа Настасью доцку Викулисьну;

Он вёл-то во свою да грыню светлую.

Повелосе веть пировань(и)цо, почесьён пир.

Да радешенёк бы Добрынюшка младешенёк,

320. Уш рада бы его да молода жена,

А его матушка родима да всё радешенька.

А-й пированьицо у их — да всё почесьён пир.

323. А-й осталисе они нонь жыть да быть.

229. Молодость Добрыни и бой его с Ильей Муромцем

А-й доселева Резанюшка слободой слыла,

Уш ноньце Резань да словёт городом.

А во той-де во Резани да во Великою

Уш жыл-то был да фсё торговой гос<т>ь,

5. Уш на имя Микитушка Романовичь.

А-й жывучи-де Микитушка престарилса,

Да престарилса да Микитушка — преставилса.

Оставалось у Микиты да любима семья,

Любима да семья да молода жона;

10. Оставалось у Микиты да чадо милоё,

Чадо милоё у Микитушки любимоё,

Уш на имя Добрынюшка млат Микитиць веть.

Да малешенёк оставалса да фсё глупешенёк.

Уш стал-де Добрынюшка равно трёх годоф.

15. Прошло времечку тут много да прокатилосе.

Уш стал-де Добрыня да равно семи годоф.

Уш стал-де Добрынюшка побегивать,

А-й он на улоцьку он стал да похажывать,

Да со малыма ребятами всё поигрывать.

20. Он стал-то веть робят-то приобижывать:

Да которого робёнка хватит за руку,

Да которо́го робёнка да хватит за ногу.

Да непомерная игра была уш вредная;

Уш много робятушок вредил-то веть.

25. Отцы-матери да они ноньче жа́лились

На того же бы на Добрынюшку на Микитица.

А-й он стал бы Добрынюшка лет двенатцети —

Захотелосе Добрыни да ф полё бы съездити,

Посмотреть бы ноньче широка́ поля,

30. Посмотреть-то роздольице шырокиих,

Испытать бы ноньце да коня доброго,

Посмотреть уш збруи да лошадиною,

Захотелосе посмотреть бы платьица да богатырского.

Надевал бы он ноньце латы богатырския:

35. «Посмотри-ко ты, мамушка родимая,

Нахожу ли я да на богатыря?»

Ой зговорыл он матушки родимою:

«Дай-ка мне-ка, матушка, бласловленьицо

Уш ехать бы мне-ка в чисто полё,

40. Посмотреть-то роздольица широкого,

Посмотреть-то шо́ломя окатисто!»

Говорыт ему матушка таково слово:

«Уш ты вой еси, дитя моё рожоноё!

Ты малешенёк, Добрынюшка, глупешенёк,

45. Да не полного бы ума да пути-разума!»

А-й говорыл-то бы Добрыня да во второй након,

Уш падал ей бы да во резвы ноги:

«Уш хочытсе бы, матёнка, ехать во чисто полё,

Посмотреть-то мне-ка роздолья широкого!»

50. Он бы падал бы ноньце во третей након:

«Уш бы дай, матушка, бласловленьица

Да с буйной-то главы мне-ка до резвых ног!»

Да заплакала бы Омельфа да Тимофеёвна:

«Не хотелось бы спустить тибя, мило чадо,

55. Ты не знаёшь ты не роду, ты не племени,

Не знаёш ты нонице ухватки богатырскою,

Ты не слыхал бы вестоцьки богатырскою,

Не спроведал бы силы богатырскою!..»

Ишша дала ему матушка бласловленьица

60. Да с буйной-то главы да фсё до резвых ног.

Роспростилса он бы с матушкой;

Он пошол-де на конюшын двор,

Да седлал-де, уздал да коня доброго,

Да потстегивал двенатцеть пот(п)руг[130] шолковых,

65. Да тринадцату потпругу — церес степь да лошадиную.

Он брал бы с собой бы палицу цежолую,

Да не малу, не велику — да сорока пудоф;

Он брал бы копьицо беструминскоё,

Беструминскоё* копьицо долгомерноё;

70. Уш брал бы сабельку бы вострую,

Уш вострую бы сабельку не кровавую;

Да скакал-де бы ноньче на добра коня.

Да поспела бы только сказать Омельфа Тимофеёвна:

«А-й как наедёш ты ноньце фсё богатыря,

75. Ты молись-ко Спасу всё Пречистому,

Присвятою Матери да Богородицы;

А-й не жалей ты ноньце да золотой казны,

Россылай ты по церквам да по церквам Божьиим

Да по тем жа по монастырям,

80. Щобы молили Богу да за Добрынюшку!..»

Да не видели поески да богатырскою.

Прошла славушка ноньце да фсё великая

Да по фсем-де землям, по фсем городам,

Да по той жа украинки сибирскою,

85. До того же до города до Мурома,

До стара-де казака-де да Илья Муромца,

Уш на имя — Илеюшка Иванова.

А седучи старой он не мох<г> сидеть,

Скочи́л-де старой да на резвы ноги,

90. Да умом бы своим да он бы ро́змышлял:

«Да доселева бы Резань да слободой слыла,

Отчего же ноньче словёт она городом?»

Да пошёл бы старой бы да одеватисе,

Надевать бы на сибя да платьё цветноё;

95. Надевал бы на сибя да фсё кунью шубу

(Да не дорога, не до<ё>шова-от бы — тысеца,

Уш вору-то розбойнику на за́видость,

Уш будут бы старого бить-то, грабити!),

Опоясывоцьку опоясывал во петьсот рублей,

100. Уш шапоцьку-ко<у>рьцявоцьку во петьсот рублей:

«Да пускай бы бью́т, граблят веть,

Как у старого бы ноньче силы да не по-прежному,

Как у старого догатки да не по-прежному,

Борода-де бела да голова седа!..»

105. Как седлал-де уздал да коня доброго,

Да потстегивал двенатцеть да пот(п)руг шолковых,

Да тринатцату тянул церес степь да лошадиную, —

Да не ради басы-де, да ради крепости,

Уш той-де прикрепы да богатырскою.

110. Он скакал старой-де да на добра коня;

А-й да он ступал фсё во стремена,

Да во те жа во с<т>ремена во булатныя;

Да садилса но́ниче на добра коня;

Да поехал бы ноньце да по чисту полю,

115. По тому жа по роздольицу по широкому:

Уш пыль-та бы ноньце да фсё столбом валит.

Выежжал он на шоломя на окатисто,

Да смотрел он во Резань да во Великую:

Хорошо-де Резянюшка да изукрашона,

120. Красным золотом Резанюшка да испосажона,

Скатным жемцюгом она бы да фсё искрашона.

Приежжаёт во Резанюшку во Великую, —

Грают бы маленьки рыбятушка.

Говорыл бы старой да таково слово:

125. «Ишша где то вдовиноё подворьицо?

Ишша где жывёт Омельфа да Тимофеёвна?»

А-й говорят бы уш маленьки рибятушка:

«Уш эвоно вдовиноё подворьицо,

И не мало, не велико — на семи вёрстах».

130. Приежжал он (к) Омельфы да Тимофеёвны;

Да не ехал бы к ей да (на) широкой двор,

Да крычял бы, зычял да громким голосом:

«Уш ты ой еси, Омельфа да Тимофеёвна!

Уш дай мне-ка ноньче да такова борца,

135. Уш на имя Добрынюшку Микитица!»

Испугаласе ноньце да молода вдова:

Приопали да руки белыя,

Подломилисе ноньце да резвы ножоцьки.

Говорыла Омельфа да Тимофеёвна:

140. «Уш милости просим в гости ко мне веть,

Да старый-де казак да Илья Муромец,

Ко мне бы да хлеба-соли да ломця[131] кушати,

Пить-то у мня да зелена вина,

Уш пить-то бы ноньце да пива слаткого!..»

145. А-й он крыцял во всю да ноньце голову:

Мать сыра земля да нонь потресаласе,

А как околёнки у вдовы да поломалисе,

Уш питья розноличны да поплёскалисе,

Да стокашки с поднософ да покатилисе.

150. А-й поворачивал коня бы да коня доброго.

Говорыла она веть да стару казаку да Илья Муромцу:

«Уш ждать мне-ка гостя, да не дождатисе,

Уш звать мне-ка гостя, да не дозватисе;

Ты найдёш веть моёго да чада милого,

155. Не моги ты его сказнить, моги помиловать,

Не ослези моёго да фсё подворьица!»

Не видела поески да богатырскою,

Только видяла: в поле да курёва стоит,

Курева-де стоит да дым столбом валит.

160. Да поехал бы ноньче старой по чис(т)у полю,

Да выежжал бы на шо́ломя на окатисто,

Да розъехалса ноньче да по чисту полю,

Утешалса утехами богатырскима:

А выкинывал палицу веть цежолую,

165. А высоко веть выкинывал по поднебесью;

Уш востро-то копьицо выкидывал,

Единой-то рукой фсё подхватывал;

Как выкинывал саблю вострую,

Да высоко веть выкинывал по поднебесью,

170. Да подхватывал единой рукой ноньце левою.

А-й да Добрынюшка выежжал бы да ис чиста поля,

А-й да выежжал бы на шо́ломя на окатисто:

Захотелосе Добрыни да посмотрети веть

Да во ту жа во трубочку во подзорную,

175. Во подзорную трубочку в одногля́дную.

А-й да утешалса веть бы да фсё Добрынюшка,

Забавлялса утехами богатырскима:

А выкинывал он палицу цяжолую

Да высоко бы ноньце по поднебесью:

180. «Уш так жа бы мне владеть да палицой,

Ижа такжа бы владать да Илья Муромцом!..»

А выкинывал он копьицо беструменьское:

«Ужа такжа мне владать да Илья Муромьцом».

Уш тут же бы ноньце да было сабелькой:

185. «А-й бы мне-ка сабелька окровавити, —

Захотелось бы мне-ка с Илья Муромцом поборотисе!»

А-й поежджал бы скорэнько во чисто полё,

Приежжал он кы старо́му блиско-наблиско.

Да не две жа бы тученьки скаталосе,

190. Да не две жа бы горы сдвигалосе:

А-й соежжалисе богатыри на коничках, —

А-й они друг-то друга да всё не ранили;

Да ударыли бы друг друга да па́лицьми,

Да цежолыма палицьми сорок пудоф, —

195. Они друг бы то друга да тем не ранили;

Да сотыкнулисе богатыри да веть копьеми, —

Уш копьица по насадочкам свернулисе;

А-й как осеклись бы саблеми, саблеми вострыма,

Только сабельки бы ноньче да пошшорбалисе, —

200. Они друг бы друга да фсё не ранили.

А-й как скакали всё богатыри со добрых коней

Да схватились плотным боём-рукопашкою.

Они день-де боролись да всё до ве́чора,

Уш красного солнышка до запада,

205. А до запада бы ноньце да всё до закату, —

По колен бы ноньце они фтопталисе...

По суду-ту было да всё по Божьёму,

А-й по Добрыниной-то было да всё по учести:

Как у старого скользёнула да права ножечка,

210. Да здала-де у старого да лева ручушка;

Уш мастёр был Добрынюшка был боротисе,

Он бросил старого да на сыру землю.

Мать сыра земля да потресаласе,

Да в озёрах вода-де да сколыбаласе,

215. Дубьё бы ноньце да прыгибалосе,

Как вершынка с вершыноцькой сплеталасе.

А Добрынюшка у Илья Муромьця на добрых грудях;

Уш спрашыват Добрыня у старого веть:

«Уш коёго ты города, коей земли?

220. Да чьего ты отца да родной матушки?»

Говорыт-де старой да таково слово:

«Кабы я у тибя был да на белых грудях,

Я порол бы у тибя да груди белыя,

Я смотрел бы у тибя да ретиво́ серцо́!»

225. А-й выспрашиват Добрыня во фторой након,

Уш выспрашиват Добрынюшка во третей након:

«Уш коёго ты города, коей земли?

Да которого бы отца да ноньце матушки?»

Говорыт-де старуй да таково слово:

230. «Кабы был я у тибя да на белых грудях,

Я порол бы твои бы да груди белыя,

Досмотрел бы у тибя да ретиво серцо!»

А сказалса он после да Илья Муромец:

«Я того же бы города ноньце Мурома,

235. Я старой казак бы да Илья Муромец».

А скакал-де Добрыня да на резвы ноги,

Подымал он его да за белы руки,

Говорыл-де старому да таково слово:

«Да прости бы, батюшко да старо́й казак,

240. Да прости миня бы ноньце да во первой вины,

Не ослези ты вдовиного подворьица!»

Уш тут-то старой бы выговарывал:

«Уш ты мастёр, Добрынюшка, боротисе;

А прошло бы старому ноньце времецько:

245. Да не стало ухватки да богатырскою,

Да не стало у мня да силы прежною;

Тибя Бох простит, да фсё Добрынюшка,

Во первой-то бы вины я прошшу тибя;

Уш мог бы я старой да ноньце делати:

250. Как у старого бы на поле смерть не писана,

Да не писана бы смёртоцька мне-ка на поле!»

Говорыл-де старой да таково слово:

«Уш вой еси, Добрынюшка Микитиц млад!

Ты малешенёк бы, Добрыня, да фсё глупешенёк —

255. Уш от роду тибе да фсё двенатцеть лет!..»

Тут-то богатыри побратались,

Да побратались они-де да покрестовались

Да чесныма крестами да Леванидовыма;

Они клали бы заповеть великую:

260. А щобы пры боях бы ноньче пры кампанюшках,

Пры великом бы ноньче да кроволитьицэ

Не находить-то друшку да веть бы на́ друга.

Уш скакали-то ноньче на добрых конях

Да поехали богатыри по чисту полю.

265. Захотелосе старому да позабавицьсе,

Говорыт-де Добрыни да таково слово:

«Поправдаимса мы ноньце да фсё добрым конём!»

Как Добрынюшка-та бил коня да по крутым ребрам,

Полетел бы у Добрыни бы коницёк,

270. А-й полетел бы Добрыня да аки сокол же веть.

Оглянулса Добрынюшка назат же веть,

Назади-то старого не видно веть;

Он крычал бы, зычал да громким голосом:

«Уш ты ой еси ноньце, да названой брат!

275. Уже где ты ноне да оставля́ишьсе?»

Как старой бы скрычал, бы зычал громким голосом:

«Уш ты вой еси, Добрынюшка Микитиць млат!

Не по-прежному у мня сивушко-бурушко!..»

Они съехались богатыри, вдрук поехали

280. Да во ту жа Резань да во Великую;

Приежжали в Резанюшку Великую

Да к тому жа да к широку двору.

А-й бы ноньце сречает его матушка

Да стричает его, всех — от радости,

285. От великого желанья веть она же веть.

Заежжали богатыри на шырокой двор,

Розъуздали коней да коней добрыих,

А-й скинывали бы збрую да лошадиную,

Да насыпали пшаницы да белояровой,

290. А-й наливали веть воды да всё мёдовоё.

А-й заходили веть богатыри ф светлу светлицу,

Скинывали бы платьица богатырскоё.

Веть ноньце богатыри пировать стали.

Они пили-то, мотали трои суточки;

295. А-й веть трои сутки а-й прошли же веть, —

Говорыт-де старой да таково слово:

«Уш ты вой еси, Добрынюшка, названой брат!

Пора мне-ка ехать да во горот<д> веть

Да во горот<д> мне-ка ехать да во Мурово!..»

300. Роспростилисе богатыри веть скоро-наскоро,

Провожали старого да веть ноницэ,

Благодарила его да нонце матушка:

«Да спасибо те, старой казак да Илья Муромец!

Ты оставил моего да фсё мила́ чада!»

305. А-й спровожали веть старого с широка двора,

306. Да поехал бы старой скоро-наскоро.

Садков Егор Дмитриевич

Егор Дмитриевич Садков — крестьянин д. Не́мнюги (именно Верхнего конца) Со́впольской волости, высокий и худощавый старик, около 60 лет, неграмотен. Он женат теперь на второй жене, от которой имеет одиннадцатилетнего сына Бориска. От первой жены у него есть несколько взрослых сыновей, на одного из них — Феодора — мне указывали, как на знатока старин (в бытность мою в Не́мнюге он работал на Ружниковском мезенском лесопильном заводе). Сам Егор теперь одряхлел, страдает грыжей, вследствие чего не может делать тяжелой работы; живет он бедно и рад всякой возможности заработать деньги легким трудом. Теперь он или ездит «бота́ть рыбу» (для чего он делает в лодке по несколько десятков верст в день: малый сынишка гребет, а он сам правит), или нанимается караульщикам на заводах. Но раньше это был отважный мореход, которого знали и знают еще теперь на Зимнем берегу, на Кулое и Мезени. На своем ка́рбасе он ходил даже в Архангельск. Бывало накупит он осенью провизии и других предметов в Архангельске и отправляется морем в р. Ку́лой. Стоят противные ветры. Люди боятся за него и советуют ему продать карбас и отправиться домой сухим путем, но он выжидает по неделям попутного ветра и все-таки приезжает на своем карбасе в свою деревню. Лет 12—13 тому назад с ним местная власть уговаривалась, чтобы он колонизовал Новую Землю, но в Архангельске нашли неудобным утвердить этот выбор. Он известен по всему Кулою как мастер петь старины, знает также наговоры и старается зарабатывать деньги лечением. Он любит выпить, очень скоро заговаривается с народом и забывает о деле. Я хотел было его за его знакомство с местностью и народом взять к себе на помощь для того, чтобы он впереди меня по деревням уведомлял население о собирании мною былин, рассеивал его страхи и узнавал, кто знает старины, но потом, ввиду его слабости к вину и лишним разговорам с населением с забыванием о деле, я раздумал. Он пропел мне 16 старин: 1) «Дюк Степанович», 2) «Данило Игнатьевич и его сын Михайло», 3) «Илья Муромец и станишники», 4) «Бой Добрыни с Дунаем», 5) «Данило Игнатьевич», 6) «Молодость Добрыни и бой его с Ильей Муромцем», 7) «Садко», 8) «Васька-пьяница и царь Баканище», 9) «Чюрило и неверная жена Перемяки», 10) «Сорок калик со каликою», 11) «Калика и голи кабацкие», 12) «Небылица», 13) «Усы», 14) «Проделки Васьки Шишка», 15) «Старина о льдине и бое женщин» и 16) «Дунай». Первые 14 старин он пропел в д. Карьеполе, а последние 2 в д. Сояне. Позднее, когда я уехал с р. Кулоя в р. Мезень, мне передавали, что Садков ждет меня зачем-то в Русановском заводе. Предполагая, что он хочет мне еще спеть что-либо, я старался увидать Садкова, но это мне не удалось: он ушел на Ружниковский завод, где будто бы нанялся в сторожа. Кроме пропетых старин, он знал еще раньше, но не мог мне тогда спеть 1) про «Камское побоище» и 2) «Орсёнко», который поит голей и пропивает сорок тысяч; он слышал или даже знал раньше старину 3) о «Голубиной книге». Содержанию старин он верит: удивляется подвигам богатырей, когда поет об изменении природы во время боя Добрыни с Дунаем, и плачет, когда поет о том, что 40 калик казнят оклеветанного Михаила. Поет он довольно громко. Интересно у него иногда при пении окончание стиха. Он еще знает пять духовных стихов: 1) «Алексей-человек Божий», 2) «Иуда Христа продаваёт», 3) «Микола-святитель», 4) «Вознесение Христово» и 5) «О старце, не владевшем ни руками, ни ногами», и еще 6) «Грумаланку» — песню о том, как бедовали русские на Грумаланте (Шпицбергене), которую теперь, по его словам, редко кто знает. Зная много старин, он старается связать их в своем сознании. Интересны его объяснения по поводу старины «Бой Добрыни с Дунаем». У русских богатырей были бело-полотняные шатры, а у неверных черные. Когда не бывало неприятельского нашествия, Владимир распускал богатырей. Дунай, бывший русским богатырем, во время такого отпуска служил королю лехоминскому. На пиру кн. Владимир разгневался на Дуная («Пощо цюжи королесьва обороняш?») и велел за это посадить его в погреб. Калики в «Старине о 40 каликах», по его объяснению, были богатыри.

230. Дюк Степанович

(См. напев № 10)

А-й на ярость да было — Олёшеньку Поповиця,

На ухватку было — Добрынюшку Микитиця,

А-й да на силу — да Самсона да Колыванова,

А-й да на сцясьё — да старого да Илью Муромьця,

5. А-й на казну-ту — Садка, купьця было богатого,

А-й на именьицё — Дюка было Степанова.

А-й испостроён был у Дюка широкой двор,

Да не мал, не велик был — на семи вёрстах.

Ишша кузьници, байны были в шыроко́м двори;

10. Ишша кузьници-ти, байны да были медныя.

А-й да у Дюка-та было в шыроком дворе,

Ишша триста столбов было да серебреных,

Да четыреста столбов было позолоценых,

Ишша медны(м), зелезны(м) да цисла-смету нет.

15. А-й да круг Дюкова была да широка двора

Оведёна ограда была да булатная

Тово синёго булату фсё заморского.

Ишше крыт-то был у Дюка шырокой двор,

Ишше крыт-то был медью да фсё коза́ркою*,

20. Да кото́ра медь дороже да красна золота.

Да не бела ли берёзонька к земле клоницьсе,

Да не сыр-от ли дуб да изгибаицьсе,

Не бумажно ли лисьё да ростилаицьсе:

Поклонялса Дюк Стёпаноф да родной матушки.

25. Веть он падал бы ей да во резвы ноги

Да просил бласловленьицё[132] да великоё

Ишша съездить ему бы да ф красен Киеф-грат

Да людей бы посмотреть да собя показать:

Посмотреть бы-то князя фсё Владимера,

30. Посмотреть бы кнегину фсё Опраксею,

Посмотреть-то фсех руськиих да бога́тырей,

Да послушать-то петья-цетья церковного

Да того же бы звону да колокольнёго.

Да дала ему матушка бласловленьицё

35. Со буйной головы да до сырой земли.

Снарежалса он во платьицо да во цветноё,

Ишша брал он уздицю да фсё тасмяную,

Ишша брал бы он седёлышко церка́льскоё,

Да пошёл Дюк Стёпанович на конюшын двор.

40. Ишша брал бы, уздал собе коня доброго;

Да накладывал седёлышко церка́льскоё;

Натенул бы двенатцеть тугих потпругоф;

Как тринатцату тянул церес хребётну степь —

Да не ради он басы, да ради крепости,

45. Ишша ради-то опору да молодецкого:

Не оставил бы доброй конь да во чистом поле,

Не заставил бы ходить в поле-то пешого.

Только видели веть Дюка, как коня седлал,

А-й коня бы он седлал да ф стремена ступал;

50. А не видели поступки да лошадиноей,

А-й да не видели поески да молодецькоей,

Только видят: во цистом поле курева стоит,

Курева-де стоит да дым столбом валит.

Да ис той бы ис Корелы да ис Богатою

55. До того же бы города до Киева

Тут не мало ростаянья: фсё петьсот тут вёрст.

А-й приежджал он ко городу ко Киеву,

Приежджал он ко князю да к широку двору,

К широку бы двору да ко красну крыльцю.

60. Соходил Дюк Стёпаноф со добра коня,

Становил он коня да у красна крыльця,

Не приказана поставил да не привязана.

Ишша сам бы он шол да на красно крыльцо,

У ворот он не спрашывал прыворотницькоф.

65. Со красно́го-то крыльця да на новы сени —

Да у дверей-то не спрашывал да прыдверникоф.

Он с новы́х-то сеней да во светлу́ грыню́;

Он веть Восподу Богу фсё помо́лилса,

На фси стороны цетыре жё покло́нилса.

70. А-й говорыла тут кнегинушка Опраксея:

«Уш ты здрастуёш, удалой доброй молодець!

Я не знаю веть, тибя как именём назвать,

Я не знаю величать да по отецесьву;

Уш ты коего ты города да кое́й земли,

75. А-й уш ты коей же сибирской же украинки?»

Говорыл бы ей Дюк да сын Степанович:

«Ишша в доме ли Владимер да стольнекиефьской?»

Отвецяла кнегинушка Опра́ксея:

«Да Владимера в доме не слуцилосе,

80. Да уехал Владимер ко Божьей церькви

Да ко той жа к обедьни да воскрисеньскоей».

Да пошол Дюк Степаноф ис светло́й грыдни,

Прыходил Дюк Степаноф ко добру коню,

Он лехко-скоро скакал да на добра коня,

85. Да поехал бы он да ко Божьей церькви.

Приежжал к ограде фсё церьковноей,

Соходил Дюк Степаноф да со добра коня,

Да вязал бы коня да к дубову столбу,

К дубову-де столбу да к золоту кольцю,

90. Да котороё колецюшко да повыше фсех.

Ишша сам он пошол да во Божью церько́фь.

Заходил Дюк Стёпаноф во Божью церько́фь;

Он веть крест-от кладёт да по-писаному,

Да поклон-от бы ведёт да по-уцёному;

95. Он веть Восподу Богу тут помо́лилса,

На фси стороны цетыре он покло́нился.

Становилса Дюк Стёпановиць на праву руку,

Да позаде-то князя да фсё Владимера,

Да попе́ред Илеюшки-то Муромца.

100. Да нехто его мо́лотца прызнать не мох.

Да во ту жа пору было, во то́ времё,

Подбегал тут Олёшенька да Попо́вицёк,

Ишша сам он говорыл да таково слово:

«Уш ты ой еси, дородён доброй молодець!

105. Уш ты коего ты города да кое́й земли,

Уш ты коей же сибирьской же укра́инки?

Ты како́го отьця да какой матушки?»

Говорыл ему Дюк да сын Стёпановиць:

«Ты поди проць, удалой доброй молодець!

110. Да не то-де веть поют да не то слушают,

Да поют бы обедьню да воскрисеньскую!»

Отошла тут обедьня воскрисеньская.

Да пошли православны да из Божьей церкви:

Впереди пошол Владимер стольнекиефьской,

115. Во-вторых пошол Дюк да сын Стёпанович,

Во-третьих-то старой казак Илья Муровиць.

Да прышли веть они да ко добрым коням,

Да сошлись они тут да поздоровались.

Да просил его князь да на почесьён пир:

120. «Ты поедем ко мне да на почесьён пир

Хлеба-соли бы исть да перевароф пить!»

Да садилисе они да на добрых коней;

Те едут ступью* фсё бродовою,

А-й Владимёр во фсю пору да лошадиною.

125. Приежджали веть они да к широку двору,

К широку бы двору да ко красну крыльцю.

Заходили они да во светлу грыдню;

Заводились у их да пированьицё,

Пированьицё у их — да столованьицо.

130. А-й садили бы Дюка да в место большоё,

Да во бо́льшоё место да богатырскоё.

Наливали ему цяру да зелена вина,

Да не малу, не велику — да полтора ведра:

«А-й выпей, выкушай веть, Дюк сын Степановиць!»

135. Прынимал бы он цяроцьку единой рукой,

Выпивал бы он цяроцьку к едному духу;

И на закуску голову да бела сахару,

На запифку турей рог бы да мёду слаткого.

Ишша фсё тут на пиру да напивалисе,

140. Ишша фсе бы на цесном да наедалисе,

Ишша фсё бы на пиру да были пьяны-ве́сёлы,

Ишша фсе бы на пиру да приросхвастались:

А иной-де хвастаёт добрым конём,

Да иной бы-де хвастаёт вострым копьём,

145. Да иной бы-де хвастаёт золотой казной,

Ишша глуп-от хвастаёт молодой жоной,

Ишша умной-от хвастаёт старой матерью.

А-й да сидит Дюк Степаноф за дубовым столом;

Как хмелинка в головы да поевиласе;

150. Да закусыват колацики круписцеты,

Он веть верхню короцьку на стол кладёт,

Да исподьнюю короцьку под стол гребёт;

Ишша сам говорыт да таково слово:

«Ишша пахнут колацики да на сосенку;

155. Да у мня бы во Корелушки в Богатоей,

У родимой-то у мня было у матушки

Пецьки у нас да фсё муравлёны,

Да во пецьках бы по́ды фсё серебрены,

Да помёлышка бы у нас да фсё шелко́выя,

160. Да купают-то помёлышки в мёдово́й воды,

Испекут тут колацики круписьцеты;

Колацик-от бы съес<т> — по другому-ту душа горыт,

Да другой-от бы съес<т> — третьёго пуще хоцицьсе!..»

А-й закрицели бы тут князья да думны бо́яра:

165. «Уш ты жа, детинушка-засельшина,

Уш ты бы, детина да деревеньшина!

Не пустым ли ты, Дюк, да похваляиссе?

Ишша взять его Дюка фсё Стёпанова,

Ишша съездить описать его именьицо!»

170. Говорыл бы им Дюк да сын Стёпановиць:

«Вы продайте-ко Киеф да со Церниговым,

Вы купите-ко бумаги да со цернилами

Да тогда моё именьицо опишите!»

Говорыл им веть Дюк да сын Степановиць:

175. «Вы поедите именьицё описывать —

Портомойницям моим да фсё накланеитесь!»

Выскакивал дородён доброй молодець,

Ишша на́ имё Цюрыло да мла́ды Плёнковиць;

Ишша билса он с Дюком о велик залок<г>,

180. Не о сто бы рублей да не о ты́сицы,

О своей-то бы буйной го́ловы:

Да носить-то бы им да платьё цветноё,

Да ходи́ть-то по праздникам во Божью церкофь.

Снарежались бы во платьицо да было во цветноё

185. Да ходили они да во Божью церкофь.

Да сходили они да веть уж много рас;

А-й да не стало у Чюрылы да платья цветного,

Веть он брал бы просил у товарышшоф

Да сходить да во Божью церко́фь.

190. Перещеголял его Дюк да сын Стёпановиць

Ишша тем же платьем цветныим;

Да в котором он сходит да во Божью церкофь,

Да отдаст он каликам перехожиим

Ишша ту жа свою да платью цветную.

195. А-й заходили во платьице во цветноём,

Ишша те бутто купьци да бутто наежжия.

Перешшоголял он Цюрылушка-та Плёнкова.

Ишша падат Чурылко да во резвы ноги:

«Уш ты ой еси, Дюк да сын Степановиць!

200. Ты прости-ко миня да виноватого,

Ты прости-ко-се да во первой вины:

Во хмелинушки-то я призахвасталса!»

Да отправили писать его именьицо

Да того жа Добрынюшку Микитица,

205. Ишша дали бы ему фсё помошьницька

Да того жа Переславья да Переславьёва.

Да приехали в Корелушку Богатую

А-й да ко Дюку Стёпанову на шырокой двор

Да писать-то веть именьицё великоё.

210. А-й выходили девици да ис светлых грынёк, —

Да они же веть им да ниско кланелись:

Ишше всё веть думали, що матушка родимая.

А-й они веть они ей всё признать не могли:

А носили они да всё платьё цве́тноё,

215. Да носили они да без розлисности.

Они жыли-были да равно круглой год —

А описывали збрую лошадиную...

Описали только збрую лошадиную, —

Да писали веть Владимеру веть обратной путь:

220. «Не пустым-де Дюк да похваляицсэ!»

А-й поехали они да фсё в обратной путь

Ишша в тот жа они да красён Киёф-грат

Ко тому жа ко князю да ко Владимеру

Да ко той жа кнегинушки Опраксею[133]

225. А-й да служить-то они верой-правдою,

226. Верой-правдою они да неизменною.

231. Данило Игнатьевич и его сын Михайло

А-й во стольнём во городе во Киеве

А-й у ласкова бы у князя у Владимера

Заводилось пированьицо-почесьён стол

Да для многих кнезей да многих бояроф,

5. Да для сильних, могучиих да богатырей,

Да для фсех де полениц да приудалыих,

Да про фсех де купьцей-гостей торговыих,

Да про тех бы казакоф да со тиха Ду<о>на,

Да про тех бы калик да перехожиих,

10. Перехожиих калик да переброжыих.

Ишша все бы на пиру бы да напивалисе,

Ишша все бы на цесном пиру наедалисе,

Ишша все бы на пиру да были пьяны-весёлы.

Да един на пиру сидит — не пьёт, не ест,

15. Он не пьёт бы, не ес<т> да он не кушаёт,

Ишша белой-то лебёдушки да фсё не рушаёт,

Ишша серыма гусями да не закусыват.

Да Владимер-кнесь по грынюшки да похажыват,

Он веть с ножоцьки на ношку да переступыват,

20. Он сапог бы о сапог сам поколациват,

Ишша белыма руками да прирозмахиват,

Да златныма-то перснями фсё нашшалкиват,

Да русыма-то кудрями принатрехиват,

Да ис<з> уст тако слово да выговарыват:

25. «Ишша все веть на пиру сидят пьяны-весёлы,

И все пьют-то, седят да фсе-то кушают,

А один на пиру сидит — да ни пьёт, ни ест,

Он не пьёт-де, не ест, сидит да не кушаёт,

Ишша белой-то лебёдушки да не рушаёт».

30. Да Владимер таку рець да выговарыват:

«Уш ты ой еси, Данило да сын Игнатьевиць!

Ты не пьёш, не еш, сидиш да не кушаёш,

Уш ты белой-то лебёдушки да не рушаёш,

Ишша серыма гусями да не закусываш;

35. На миня ли ты, на князя, да лихо думаёш?

На мою ли ты на кнегинушку да Опраксею?»

Говорыл-то Данило да таково слово:

«Уш ты батюшко Владимер стольнекиефской!

Ты позволь жа ты мне да слово молвити,

40. Слово молвити мне да рець гово́рити, —

Не изволь жа ты за слово скоро сказнить,

Не садить бы миня во темныя погребы,

Не сылать бы во сылоцьки во дальния;

Ты спусти-ко-се, Владимер, да ф три мана́стыря

45. Да во те жа манастыри душу спасти,

Да постригцись во платьё во церноё,

А-й да те жа во скимушки во спасёныя:

Как за молода у мня много было бито-граблено,

Занапрасно много крови было проливано».

50. Говорыл ему Владимер да таково слово:

«Уш ты ой еси, Данило да сын Игнатьевиць!

Я спущу как тибя да ф три манастырях —

Да не будёт у миня да думы крепкоей,

Да не будёт у миня да слуги ве́рноёй:

55. Да не будёт стены да бы городовоей!

Да пройдёт тут славушка великая

Да по всей бы земли, по фсей фселенною,

Да уйдёт эта слава ф проклету Орду,

Що розошлись эти богатыри по мана́стырям!..»

60. Говорыл-то Данило да сын Игнатьевиць:

«Уш ты батюшко Владимер стольнекиефьской!

Ишша есь у миня да цядо милоё,

Цядо милоё, цядышко любимоё,

Ишша на имё Михайло да сын Данилович;

65. Я отдам я его к тибе во слу́женьё;

Ишша будёт он тибе да дума крепкая,

Ишша будёт он тобе да слуга верная:

Ишша будёт стена да городовая!»

Да спустил его Владимер да ф три манастыря.

70. Да ушол-то Данилушко ф три манастыря

Да постригса во платьицо во церноё,

Да во те жа во скимушки спасёныя.

Розошласе тут славушка великая

Да по фсей бы земли да по фсей фселенную,

75. Да ушла ета славушка ф прокляту Орду.

Да во ту жа пору было да во то времё

Из-за моря бы, моря да моря синёго,

Из-за поля-та, поля да поля цистого

Поднималса вор-собака Кудреванко-царь

80. Да пот то жа[134] нонь да пот красен Киеф-грат

Со любимым своим зятелком да со Коньшиком,

Со любимым своим шурином со Коршуном.

Да пот Коньшиком силы — сорок тысицей,

Да пот Коршуном силы — да дватцать тысицей.

85. Под самим-то под собакой — да цисла-сметы нет.

Ишша ехали они бы да по цисту полю,

По тому жа роздольюцю[135] широкому —

Ишша выехали на шоломя окатисто,

На окатистовоё на шоломя на ува́листо:

90. Как неверная земля да потаиласе,

Веть как Руськая Земля возьремениласе*.

Прыближалисе на луга на княженецькия,

Становили шатры да чернобархатны.

А-й да садилса Кудреван да на ременьцят стул,

95. Да писал-то ерлыки да скорописьцеты,

Ишша строго веть он да написывал,

Построжае он того да запецятывал;

Он пецятал-набивал да красным золотом;

Ишша просит у Владимера да красён Киеф-грат:

100. «Ты добром ты веть нам дашь, дак мы добром возьмём,

Без бою веть, без драки да фсё без се́ченья,

Без того за кроволитьиця великого;

Ты добром нам не дашь, мы за боём возьмём,

Уш мы силой возьмём да богатырскоей

105. Да уш стра́сью возьмём да тотарскою».

Говорыл Кудреван да таково слово:

«Уш вы ой еси, пановья мои улановья!

Ишша фсе мои мурзы, тотаровья!

Ишша хто из вас ездит да ф красен Киеф-град

110. Да свезёт ерлыки да скорописьцеты?

Ишша съездил бы во горот да не дорошкою,

Да заехал бы во горот да не воротами —

Да заехал бы церес стену да городовую,

Мимо круглыя башни да наугольния?..»

115. Ишша большой-от хороницьсе за средьнёго,

Ишша средней-от хороницьсе за меньшого,

Да он меньшого Кудреванишшу ответу нет.

Говорыл-то Кудреван да по второй након:

«Уш вы ой еси, пановья мои улановья!

120. Ишша фсе вы мурзы, фсе тотаровья!

Ишша хто из вас ездил бы ф красен Киеф-грат

Да свезёт-то ерлыки да скорописьцеты

Ко тому жа ко кнезю да ко Владимеру?

Ишша съездил во горот да не дорошкою

125. Да заехал бы во горот да не воротами —

Церес ту жа церес стену да городовую,

Мимо круглыя башни да наугольния?..»

Ишша большой-от хороницьсе за средьнёго,

Ишша средьней-от хороницьсе за меньшого

130. Да от меньша Кудреванишшу ответу нет.

Говорыл Кудреванко по третей након:

«Уш ой еси, пановья мои улановья!

Ишша фсе вы мурзы, фсе тота́ровья!

Ишша хто бы из вас ездит да ф красен Киеф-грат?

135. Ишша съездил бы во горот да не дорошкою

Да заехал бы во горот да не воротами —

Церес ту же церес стену да городовую,

Мимо круглыя башни да наугольния?..»

А-й выставал-то Панишшо да маломошноё,

140. Ишша брал ерлыки да скорописьцеты;

Он уздал бы, седлал да коня доброго,

Он накладывал бы уздицю фсё тасмяную,

Он накладывал седёлышко церкальскоё,

Он застегивал двенатцеть тугих потпругоф,

145. Как тринатцату тенул церес хребётну степь —

Да не ради бы басы, да ради крепости:

Не оставил доброй конь бы да во цистом поле,

Не заставил бы ходить да ф поле пешого.

Только видели его, как коня седлал,

150. А-й коня бы седлал да ф стремена ступал;

Только видят: во цистом поле курёва стоит

Курева де стоит да дым столбом валит.

Не поехал веть он полём да не дорогою

Да заехал бы во город да не воротами:

155. Конь скакал бы церес стену да городовую,

Мимо круглыя башни да наугольния.

Становил он коня да у красна крыльця,

Не прыказана поставил да не привязана,

Не розъуздана оставил да не россёдлана.

160. Ишша сам бы он шол да на красно крыльцё,

Со красного-то крыльця да на новы сени.

У ворот он не спрашывал прыворотникоф

Да у дверей-то не спрашывал прыдверникоф, —

Отпирал бы он двери да с крю́коф на пету,

165. Запирал бы он двери да крепко-накрепко:

Во дверях бы ободверинки смитусились*,

Ишша пеценьки-муравлёнки посыпались.

Вынимал он ерлыки скорописьцеты,

Клал ерлыки на белодубоф стол;

170. Ишша сам говорыл да таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимёр стольнёкиефской!

Ты бери-ко ерлыки да фсё роспецятывай,

Роспецятывай ты и сам просматрывай!»

Да он цитал бы ерлыки да сам просматрывал,

175. Он цитал бы ерлыки да сам слезно плацёт:

Ишша строго были написаны,

Построжае того были запецатаны,

Ишша просит Кудреван да красен Киеф-грат

Без бою веть, без драки, фсё без сеценья,

180. Без того жа кроволитьица великого:

«Как добром ты нам дашь, дак мы добром возьмём;

Ты да добром нам не отдашь, да за боём возьмём:

Ишша Божьи-ти церькви да мы под дым спустим,

Ишша золото й се́ребро повыграбим,

185. Ишша красных-то девушок выгоним толпи́с<ц>еми,

Молодых-то молодиць да табуницями,

Ишша князю-ту Владимеру голову срублю,

А кнегину-ту Опраксею за собя возьму!»

Ишша (брал)-то он мису фсё сиребрену,

190. Насыпал он веть мису да красного золота,

Да дарыл бы Панишша да маломошного,

Да просил веть он строку фсё на круглой год.

Веть он дары-ти берёт — да целом не бьёт,

Да целом-то не бьёт, да головы не гнёт:

195. Не дават ему сроку фсё на круглой год.

Да просил его сроку фсё на полгода, —

Не даёт ему сроку фсё на полгода

Да во городе во Киеве покаецьсе

Да на ратноё дело прынаправицьсе.

200. Насыпал ему фтору мису цистого серебра:

«Ты возьми-ко-се, Панишшо маломошноё!»

Веть он дары-ти берёт — да фсё челом не бьёт.

Да просил у его строку на тры месиця, —

Ишша дал ему строку на один месець.

205. Отправлялса Панишшо да в обратной путь.

Собирал-то Владимер фсё почесьен пир

Для многих-то князей, для многих бояроф,

Да для сильных могуцих богатырей,

Да для тех де полениц да приудалыих,

210. Да про всех купьцей-гостей торговыих,

Да про многих бы казакоф со тиха Дона,

Да про всех-де бы калик да перехожыих,

Перехожыих калик бы да переброжыих,

Да про всех бы хресьян да чорнопа́шошных.

215. Ишша пир-от идёт да не навеселе,

Ишша тихая беседа — не на радостях...

Да Владимер-княсь по грынюшки похажыват,

Из ус<т> тако слово выговарыват:

«Уш вы ой еси, вы кня́зи да думны бо́ера

220. И фсе сильния могучия богатыри,

Ишша фсе жа поленици да приудалыя,

Ишша фсе вы купьци-гости мои торговыя,

Ишша многая казаки да со тиха Дона!

Пособите-ко мне-ка думу думати,

225. Думу думати мне да совет советовать;

Ишша хто бы из вас ездил да во цисто полё

Ко тому жа царишшу да Кудреванишшу?

Ишша хто бы его силу на сцёт возьмёт

Да на сцёт возьмёт да фсё на гра́мотку,

230. Пересметил бы ту силу да хто на сабельку

Да поставил бы ту смету перед моё лицё,

Перед моё-де лицё да кнеженецькоё?..»

Ишша большой-от хороницьсе за средьнёго,

Ишша средьней-от хороницьсе за меньшого,

235. Да от меньшого Владимеру да ответу нет.

Из-за того бы из-за стола из-за окольнёго,

Да со той жа скамеецьки да белодубовой,

Ис того бы из местицька из нижного,

Да из нижного места да богатырского

240. Выставал бы удалой да доброй молодець,

Ишша на́ имё Михайло да сын Даниловиць.

Да ставал-то бы он да на резвы ноги,

Говорыл бы веть он да таковы реци:

«Уш ты батюшко Владимер стольнекиефской!

245. Блослови-тко-ка мне съездить во цисто полё

Да поби́цьсе-подра́цьсе со тотарами!»

Говорыл ему Владимер таково слово:

«Уш ты ой еси, Михайло да сын Даниловиць!

Ишша ты бы веть ноньце да малёшенёк,

250. Умом-разумом, Михайлушко, глупёшенёк,

Ишша от роду Михайлушку семнаццэть лет,

Ишша хто-ли бы съездит да оприцьне́*[136] тобя».

Ишша большой-т<->ут[137] хороницьсе за средьного,

Ишша средьней-от хороницьсе да за меньшого,

255. Да от меньшого Владимеру ответу нет.

А-й да ставал-то Михайло да на резвы ноги,

Говорыл-то Михайло да таково слово:

«Уш ты батюшко Владимер стольнекиефской!

Уш ты дай мне-ка бласловленьицё великоё

260. Ишша съездить бы мне да во цисто полё

Побоицьсе-подрацьсе да со тотарами!»

Бласловил его Владимер стольнекиефьской.

Да пошол бы Михайлушко со цесна пиру;

Он веть брал бы уздицьку фсё тосмя́ную,

265. Ишша брал он седелышко да церка́льскоё

Да пошол бы Михайлушко да на конушын двор.

Он веть брал бы, уздал сибе коня доброго:

А накладывал уздицьку фсё тосмянную,

Да накладывал седелышко да церкальскоё,

270. Да застегивал двенаццэть тугих потпругоф,

Как тринаццата тенул да церес хребётну степь, —

Да не ради бы басы, да ради крепости,

Ишша ради опору да богатырского:

Не оставил доброй конь бы да во чистом поле,

275. Не заставил бы ходить да ф поле пешого.

Обуздал бы, опседлал бы да коня доброго,

Он лекко́-скоро скакал да на добра коня,

Да поехал наш Михайло да во чисто полё.

Ишша идёт-де Михайлушко по чисту полю,

280. По тому жа роздольицу да широкому;

Да не видят поески да богатырьскою,

Только видят: во цистом поле курева стоит,

Курева бы стоит да дым столбом валит.

А едуци-то Михайлушко прыроздумалса:

285. «Я поехал бы нонь да во цисто полё

Да поби́цьсе-подра́цьсе да со тотарами!..»

Оворациват своёго коня доброго

Да поехал бы он да тут в обратной путь

Да ко своёму тут батюшку, к родителю.

290. Да приехал он да ф тры мана́стыря

Да к тому жа к Данилушку к Игнатьеву;

Заходил он во келейку спасёную,

Ишша падал он Данилу да во резвы ноги:

«Уш ты батюшко Данило да сын Игнатьевиць!

295. Уш ты дай бласловленьицё великоё

Ишша съездить бы мне да во цисто полё

Да побицьсе-подрацьсе со тотарами!»

Ишша дал ему батюшко бласловленьицё

Со буйной-то головы да до сырой земьли;

300. Ишша сам он Михайлушку наказыват,

Да наказывал Михаилу да наговарыват:

«Уш ты ой еси, моё дя цядо милоё,

Цядо милоё, цядышко да любимоё!

Ты топерицэ поедёш да во цисто полё,

305. Ишша выедёш на шоломя окатисто[138],

На окатистоё шоломя, на увалистоё[139];

Соходи-тко-сь тогда да со добра коня,

Закрыци ты, зазыци да громким голосом:

“Прибежи ты с циста поля, мой доброй конь!” —

310. Ты бери-ко моёго да коня доброго,

Если мошь ты владеть, поежжай ты тогда да во цисто полё;

Обуздай-опседлай да коня доброго,

Ты тогда же веть садись да на добра коня,

Поежжай ты на ём да по цисту полю,

315. Ты не пра́фь, не збивай да ко́ня до́брого;

Да бежит-то мой конь да остановицьсе,

Соходи-то тогда да со добра коня,

А роскатывай ты камешки ты серыя,

Отварацивай ты плитоцьку жалезную:

320. Тут веть складена збруя фся богатырская:

Надевай сибе латы фсё кольцюжные,

Бери-ко-се палоцьку боёвую,

Ты бери-ко-се сабельку-ту вострую,

Ты бери-ко копьё да долгомерноё,

325. Надевай тогда латы фсё кольцюжныя;

Поежжай тогда Михайлушко во цисто полё

Ишша бицьсе-то, драцьсе да со тотарами;

Побивай ты полки да фсё окольния,

Фсё окольния полки да посторонныя;

330. Ты не езди, Михайло, да ф толшшу-матицю:

Тут накопаны пере́копи глубо́кия».

Да простилса со батюшком, с родителём,

Да поехал тут Михайлушко во цисто полё

Да во то жа роздольицо широкоё;

335. Ишша выехал на шоломя окатисто,

На окатистовоё шоломя на увалистоё;

Закрыцял-зазыцял да громким голосом, —

Прыбегал ис циста поля веть доброй конь.

Веть он брал бы, имал да коня доброго,

340. Да накладывал узди́цю фсё тосмянную,

Да накладывал седелышко церкальскоё;

Да садилса бы он да на добра коня,

Да поехал Михайло да по цисту полю.

Да бежал его конь да остано́вилса.

345. Соходил наш Михайло да со добра коня,

Да роскатывал бы камешки-ти серыя,

Отворачивал он плиту фсё залезную,

Открывал бы он тут да фсё глубо́к погреп.

Вынимал он фсё збрую богатырскую,

350. Надевал на сибя латы фсё кольцюжныя;

По грудя́м ему латы да худо сходецьсе.

Ишша брал бы он палоцьку боёвою,

Ишша брал бы он сабельку-ту вострую,

Ишша брал он копьё да долгомерноё;

355. Опседлал коня да крепко-накрепко:

Да застегивал он двенаццэть тугих потпругоф,

Как тринаццату тенул церес хребётну степь, —

Да (не) ради бы басы, да ради крепости,

Ишша ради опору да богатырского:

360. Не оставил доброй конь бы да во чистом поле,

Не заставил бы ходить ф поле-то пешого.

Да поехал наш Михайло во цисто полё

По тому бы он роздольицу шырокому.

Да поехал Михайло да ф проклету Орду

365. Да поби́цьсе-то, подрацьсе со тотарами.

Он веть бьёт коня да по тусьни́м де ребрам,

Ишша бьёт бы он палоцькой боёвою;

Ишша сам он коню да прыговарыват:

«Ишша вольця ты сыть да травеной мешок!

370. Послужы веть ты мне да верой-правдою,

Верой-правдой послужы да неизменною!»

Ишша тут его конь да осержаицьсе

Да от матушки сырой земли да отделяицьсе.

Да поехал он по силушки неверноей;

375. Побиват он полки́ да фсё окольния,

Фсё окольния полки да посторонныя:

На праву руку махнёт — да зделат у́лицей,

А-й на левую-от махнёт — дак с переулками,

Ишша вдвоё ли втроё да он конём топтал.

380. Воспроговорыл конь да ру́ським е́зыком:

«Уш ты ой еси, Михайло сын Даниловиць!

Побивай ты полки ноньце око́льния

Да окольния полки фсё посторонныя,

Ты не езди, Михайлушко, в то́лшу-матицю:

385. У их накопаны пере́копи глубокия;

Я перву-ту перекопь да конь пере́скоцю,

Я втору-ту конь перекопь перескоцю,

Ишша третью-ту перекопь не перескоцыт<ь>».

Он веть-де бьёт коня да по тусьним ребрам,

390. Ишша бьёт бы он палоцькой боёвоей,

Ишша бьёт бы его да крепко-накрепко;

Ишша сам ему да прыговарыват:

«Уш ты конь, ты мой конь — да травеной мешок!

Ты не хош мне послужыть да во первой након,

395. Верой-правдой послужыть да не изменою!»

Ишша тут его конь да осержаицьсе

Да от матушки сырой земли да отделяицьсе.

Побивал он полки да фсё окольния

Да окольния полки фсё посторонныя:

400. На правой рукой махнёт — да зделат улицей,

Он на леву-от махнёт — зделат с переулками.

Наворацивал Михайло да в толшу-матицю.

Да перву-ту перекопь конь перескоцил,

Да вторую перекопь конь перескоцил,

405. Ишша ф третью-ту перекопь конь да обрюшылса

Да тем жа веть ногами заднима:

Увалилса наш Михайло да со добра коня.

Наскакали тут веть па́новья-ула́новья,

Ишша фсе веть мурзы и фсе тота́ровья;

410. Ишша брали бы Михайла да за белы руки

Да опутали веть опутины шелковыя;

Повели его х царишшу к Кудреванишшу;

Привели его х царишшу к Кудреванишшу,

Привели веть ф шатёр да цёрнобархатной

415. Да садили Михайлушка на рыменьцят* стул.

Говорыл ему тут да Кудреванко-царь:

«Уш ты ой еси, Михайло да сын Даниловиць!

Пособи мне-ка взять да красен Киеф-грат;

Ишша место тибе — да напроти́ф миня,

420. Да друго тибе будёт — подле миня,

Ишша третьё бери — да где ти хоцицьсе;

Зла́то-серебро тибе будёт не заперто,

Фсе сокровишша тибе будут подданы!»

А-й говорыл ему Михайло да сын Даниловиць:

425. «Да была у миня да сабля вострая,

Да была у мня палоцька-та боёвая;

Послужыл бы топере да по твоей шеи,

Верой-правдой послужыл бы, не изменою!»

Говорыл бы Кудреванко да по фторой након:

430. «Послужы-тко-се, Михайло да сын Даниловиць!

Верой-правдой послужы мне, не изменою,

Пособи мне-ка взять да красен Киеф-грат!»

Говорыл бы Михайло да сын Даниловиць:

«Да была бы веть сабелька да вострая,

435. Да была бы у мня палоцька-та боёвая;

А послужыл бы топере по твоей шеи,

Верой-правдой послужыл, не изменою!»

Говорыл бы Кудреванко да по третей након:

«Уш ты ой еси, Михайло да сын Даниловиць!

440. Да бери, <с>колько надобно, золотой казны;

Ишша место тибе — подле меня,

А второё ты садись — хошь напроти́фь миня,

Ишша третьё те место — да где те хоцицьсе;

Фсе сокровишша тибе будут подданы!»

445. Говорыл-то Михайло да сын Даниловиць:

«Да была у мня сабелька-та во́страя,

Да была у мня палоцька боёвая;

Послужыл я топере да по твоей шеи,

Верой-правдой послужыл бы да не изменою!»

450. Говорыл царишшо Кудреванишшо:

«Уш вы ой еси, пановья мои улановья!

Ишша фсе бы мурзы да тотаровья!

Да бери-ко Михайла да за белы руки,

Да веди-ко Михайлушка да во чисто полё

455. Да ко той жа ко плашечки кровавою

Да рубите у Михайла да буйну голову!»

Ишша брали-то Михайлушка за белы руки;

Да пот праву-ту бы руку два́цать па́лацей,

Да под левою руку два́ццать па́лацей;

460. Повели жа Михайлушка ф цисто полё

Да ко той жа ко плашецьки кровавою

Да рубить бы у Михайла да буйну голову.

Ишша тут-то Михайло да возмо́лилса:

«Уш ты Спас бы Спас да Многомилослиф,

465. Пресвятая Мати Божья, Богородиця!

Ишша выдал миня, Господи, нонице

Да тотарым поганым на поруганьё,

На поруганьё тотарам на изги́леньё[140];

Я стоял за веру православную,

470. Я стоял бы я нонь за красен Киеф-грат,

Да за те жа я за церькви за Божия,

Да за те жа я манастыри спасе́ныя,

Да за те жа я стоял за блацестивых вдоф<в>».

Ишша тут-то Михайлушко возмолилса —

475. Ишша тут-то у Михайла да силы прыбыло

Ишша вдвоё, ли фтроё, ли фпетеро:

Ишша лопнули опутинки шелковыя.

Он правой рукой махнул да фсё Михайлушко —

Он отшып от сибя да дваццать палацей,

480. Он убил он веть их да до единого.

Он левой рукой махнул да наш Михайлушко —

А-й отшшып от сибя да дваццать па́лацей,

Он убил бы их веть до единого.

Он схватил бы тотарышша великого,

485. Он схватил бы тотарышша-та за ноги;

Ишша взял-то тотарыном помахивать;

Ишша сам к ему да прыговарывал:

«Да тотарысько-то жы́льё кре́пко — не со́рвицьсе!»

Он куда им махнёт — дак зделат улицей,

490. Да назат-от махнёт — да зделат с переулками.

Услыхал веть в цистом поле да доброй конь,

Прибегал он к ему да скоро-наскоро,

Да поспел он к Михайлу ноньце на́времё.

Он лекко-скоро скакали да на добра коня;

495. Ишше брал бы он тут да саблю вострую,

Ишше брал бы он палоцьку боёвую;

Ишше взял бы он по силы фсё поежжывать.

Он правой рукой махнёт — дак зделат улицей,

Он назат отмахнёт — зделат с переулками:

500. Да прыбил бы он силушку неверную.

Воспроговорыл конь да руським е́зыком:

«Уш ты ой еси, Михайло да сын Даниловиць!

Уш ты съезди-ко мне да ко быстрой реки,

Ты розмой у мня да оци ясныя:

505. Запецятало у мня кровью горяцею!»

Да поехал наш Михайло да ко быстрой реки,

Розъехалса ф калику перехожую:

Ишша ходит во платьице во церноём,

Да во церноём платьице в манашеськом;

510. Перерываёт он веть трупы целовецькия,

Перерываёт бы он да своим посохом.

Говорыл ему Михайло да таково слово:

«Да нельзя ходить веть ф платьице в манашеськом,

Да нельзя ходить топере во цистом поле,

515. Да во трупах да во целовецеских;

Тибе нать бы Богу фсё молитисе,

Да молитисе Богу фсё во келейки,

Да при старости-ле да фсё душу спасти!»

Говорыл ему Данило таково слово:

520. «Уш ты ой еси, мальцишко да молодой свистун!

Я хвацю я тибя да своим посохом, —

Перерву я тибя с конём да надвоё!»

Соходил тут Михайлушка со добра коня,

Ишша падал он Данилу да во резвы ноги,

525. Ишша сам говорыл да таковы реци:

«Ты прости-ко миня да виноватого

За те жа за реци фсё за глупыя!»

Ишша сели они да на добра коня,

Поехали они да ко быстрой реки,

530. Да розмыли они да оци ясныя.

Ишша свёс его Михайло да ф тры мана́стыря

Да во ту жа во келейку во спасёную.

Да поехал тут Михайло да на шырокой двор

Ко тому жа ко князю да ко Владимеру.

535. Да стрецяли тут Михайла да фсе на радости;

Говорыл-то Владимер таково слово:

«Уш ты ой еси, Михайло да сын Даниловиць!

Ты веть съездил бы нонь да во цисто полё,

Сослужил бы ту служопку великую,

540. Да великую служопку цежолую;

Да бери-ко ты, Михайло, да што те надобно,

Ты бери сибе нонь злато-серебро!»

Говорыл-то Михайло таково слово:

«Уш ты батюшко Владимер стольнекиефской!

545. Да нешто веть нонь да не надобно:

Я служыл бы за веру крешшоную,

За крешшоною за веру православною;

Я за тот бы стоял за красен Киеф-грат

Да за те жа за манастыри спасёныя!..»

550. Собирал-то Владимер фсё почесьен пир

Да для фсех бы купьцей-гостей торговыих,

Да для сильних для могуцих для богатырей,

Да для тех-де полениц да приудалыих,

Для фсех-де хресьянушок прожытосьных.

555. Ишша пир-от идёт ноньце навеселе,

Ишша тихая беседа да фся на радостях;

Ишша фсе бы на пиру да напивалисе,

558. Ишша фсе бы на цесном пиру наедалисе.

232. Илья Муромец и станишники

Наше золото и серебро, братцы, минуицьсе,

Молодецькая любофь да не забыдицьсе;

Хош забыдицьсе, братцы, воспомяницьсе.

Ишша хто ету дорошку да, братцы, уторыл?

5. Ишша хто эту широку, братцы, у́ездил?

Уторыл эту дорожецьку старой старык,

Голова бы-де бела да борода седа,

По белым-то грудям да россыпаласе.

В глубину эту дорожецька — по колен коню,

10. По колен бы коню да была доброму;

А в ширину эта дорожочка — коса сажэнь;

В долину этой дорошки — да ко́ньцю-кра́ю нет.

Ишша ехал бы старой да на добром коне,

Ишша ехал бы он да по дорожоцьки;

15. Да доехал бы старой да до ростанюшок.

На ростанюшках лежал да сер горюць камень;

Да на камешки пи́си* были написаны,

Да глубокима резя́ми было нарезано,

Золотыма литерами нарысовано:

20. «Да во перву дорожоцьку итти-ехати,

Да во первой дорожоцьки богату быть».

Да сидел бы старой да на добром коне,

Розмышлял бы своим да умом-разумом:

«Я пойду-ли, поеду ф ту дорожецьку,

25. Да ф которой-то дорожоцьки богату быть;

Да нащо же мне-ка старому богацесьво?

Ишша нету у старого молодой жоны,

Ишша нету у старого малых детоцёк;

Ишша не́кому тошшшить будёт золотой казны».

30. Да сидит бы старой да на добром коне,

Ишша смотрит бы старой на сер горюць камень.

Да на камешке-то пись была написана,

Да глубокима резями было нарезано,

Золотыма литерами нарысовано:

35. «Как во фто́рую дорошку идти-ехати,

Да во фторой-то дорожки — мне жонату быть».

Да сидел бы старой да на добром коне,

Розмышлял бы своим да умом-разумом:

«Я пойду-ли, поеду ф ту дорожецьку,

40. Да ф которой-ли дорожецьки жонату быть;

Да нащо же-ка старому жонитисе?

Уш как нонь бы у старого не по-старому,

Не по-старому у старого, не по-прежному;

Ф корешку бы у старого прыросхлябалось,

45. Прырос(х)лябалось у его да приро(сд)вигалось (так);

Ишша взеть-то бы мне да молоду жону,

Да женицьсе бы старому, — цюжа́ коры́сь».

А сидел бы старой да на добром коне,

Да смотрел бы он на сер горюць камень:

50. «Да во третью-ту дорошку итти-ехати,

Да во третьей дорожецьки — убиту быть».

Да сидел бы старой да на добром коне,

Розмышлял бы своим да умом-разумом:

«Я пойду-ли, поеду ф ту дорожечку,

55. Да ф которой-ли дорожецьки убиту быть;

Да плаку́ш у старого не оста́нуцьсе!» (так)

Да пошёл бы, поехал ф ту дорожецьку,

Да ф которой-то дорожецьки убиту быть.

Он веть е́дёт по пути да по дорожецьки,

60. Да доехал бы он да до станишникоф,

Да по-насёму, по-руському, до розбойникоф.

Опступили старого да кругом-на́круго,

Кругом-накруго старого да блиско-наблиско —

Да хотят-то старого убить-то, ограбити

65. Да с конём, з жывотом да розлучить хотят.

Да сидел бы старой да на добром коне,

Ишша сам бы говорыл да таково слово:

«Уш вы ой еси, по-тотарьски да семь станишникоф,

Да по-нашому, по-руському, семь розбойникоф!

70. Ишша бить вам старого будёт не́ за що,

Ишша взять у старого да будёт не́цёго,

Только ес<т>ь у старого один доброй конь,

Ишша стоит доброй конь равно́ петьсот рублёф,

Ишша збруя на коне стоит друга́ петсот!..»

75. Ишша тут-то веть их пушше прызарыло*:

Опступили старого кру́гом-на́круго,

Кругом-на́круго да блиско-на́блиско —

Да хотят бы старого убить, ограбити

Да с конём бы, з жывотом розлучить бы хотят.

80. Да сидит-то старой да на добром коне,

Ишша сам им говорыт да таково слово:

«Уш вы ой еси, по-тотарьски да семь станишникоф,

Да по-нашому, по-руському, семь розбойницькоф!

Ишша бить-то старого будёт не за што,

85. Ишша взеть у старо́го будёт не́цёго;

Ишша ес<т>ь у старого одна шубоцька,

Ишша та бы веть шуба да соболиная;

Ишша стоит эта шубоцька петсот рублёф;

Ишша пугофки, петёлки да сто́ит друга́ петьсот!..»

90. Ишша тут-то станишницькоф пушше прызарыло:

Опступили старого кругом-на́круго,

Кругом-накруго, блиско-наблиско —

Да хотят-то его убить, ограбити

Да с конём, з жывотом розлучить хотят.

95. Да сидит бы старой да на добром коне,

Ишша сам им говорыт да таково слово:

«Уш вы ой еси, по-тотарьски да семь станишникоф,

Да по-нашому, по-руському, семь розбойницькоф!

Ишша бить-то старого будёт не за што,

100. Ишша взеть-то у старого будёт не́чего;

Ишша есь у старого одна суноцька,

Ишша та бы сунка да ли́ту ба́рхату;

Да во той жа у мня было во суноцьки

Да накладены стрелоцьки калёныя;

105. Ишша первая стрелоцька стоит сто́ рублзф,

Ишша вторая стрелка да стоит тысицю,

Ишше третьей-то стрелки да здесь ей че́ны нет;

Да у третьей у мня было у стрелоцьки

Ишша перышка у ей бы фсё орлиные

110. Ис того бы жа ис крылышка ис правого,

Я куда стрелку направлю, да тут веть полетит,

Я кого веть велю, да того веть пострелит!»

Ишша тут станишницькоф пушшо прызарыло:

Опступили старого кругом-накруго,

115. Кругом-накруго старого, блиско-то-наблиско —

Да хотят бы его убить-то, ограбити

Да с конём, з жывотом розлучить хотят.

Вынимаёт веть старой свой яр тугой лук,

Ишша тугой-от лук да фсё из на́уцья*,

120. Калену́ю-ту стрелу да из наперника, —

Натегал он тетивоцьку шолковую

Да накладывал стрелоцьку да калёную;

Ишша сам бы ко стрелки да прыговарывал:

«Полетай, моя стрелка, во цисто полё;

125. Ты не падай не на воду, не на землю,

Ты пади-ко станишницькам во церны груди —

Ты убей-ко-се их да до единого,

Не остафь не единого да на семена!»

Да спустил он станишникам во церны груди —

130. Да убила она их до единого,

Не оставила не едного на семена.

Ишша падала на матушку на сыру землю —

Да рвала она землю да во косу сажэнь.

Ишша тут-то станишницькам да славы́ поют.

135. Да росцистил он дорошку прямоежжую.

233. Бой Добрыни с Дунаем

Ишша было у Добрынюшки погрежоно,

Ишша было у Добрынюшки покурежоно

Да на добрых-то коницьках да поежжоно,

Да цюжых-то бы жон было много люблено,

5. Красных девушок да было поцеловано.

Ишша тры годы Добрынюшка-та клюцьницал,

Ишша тры годы Добрынюшка-та стольницял,

Ишша тры годы Добрыня да прыворотницял.

Да минуло тому времени веть деветь лет, —

10. На десятоё он лето да он гулять пошол.

А-й ишша брал он уздицьку фсё тосмянную,

Ишша брал сибе седелышко церкальскоё,

Да пошол Добрынюшка на конюшын двор.

Ишша брал бы, бира́л собе коня доброго;

15. Да накладывал уздицю фсё тосмянную,

Да накладывал седелышко церкальскоё,

Обуздал он, опседлал да коня доброго,

Да застегивал двенаццать тугих потпругоф,

Да тринатцату тенул церес хребётну степь, —

20. Да не ради бы басы, да ради крепости,

Ишша ради бы опору да богатырьского.

Ишша брал сибе палоцьку боёвую,

Ишша брал сибе сабельку-ту вострую,

Ишша брал сибе копьё да брусоменьскоё.

25. А-й обуздал бы, опседлал да коня доброго.

Только видели Добрыню, да как коня седлал,

А-й коня бы седлал да ф стремена ступал.

Отправлялса наш Добрынюшка ф цисто полё

Да во то жа роздольицё широкоё.

30. Да не видели поступки да лошадиною —

Только видят поеску да богатырскою,

Только видят: во цистом поле курева стоит,

Курева бы стоит да дым столбом валит.

Ишша едёт Добрынюшка по цисту полю,

35. По тому по роздольицу широкому, —

Он веть выехал на шо́ломя окатисто,

На окатистоё шо́ломя на увалистоё:

Ишша Руськая Земля бы да потаиласе,

Как неверная земля возремениласе.

40. Ишша брал бы он трубоцьку подзорную,

Да подзорную трубоцьку дальнёвидьную;

Ишша зриль бы он — смотрел да во цисто полё,

Да на фсе жа на цетыре ра́зны стороны.

Да завидял Дубрынюшка во цистом поле,

45. Да стоит там шатёр да цёрнобархатной.

Да поехал тут Добрыня ко церну шатру,

Да поехал он Добрынюшка скоро-наскоро.

Приежжал он к шатру да блиско-наблиско.

Соходил тут Добрыня со добра коня;

50. Он спускал бы коня да во цисто полё;

Ишша сам бы он коню да наказыват,

Да наказыват коню да наговарыват:

«Уш ты конь мой, конь да лошать добрая!

Ты топерице поди, конь, во цисто полё,

55. Уш ты еш, мой конь, да фсё любу́ траву,

Уш ты пей, ты мой конь, да клюцеву воду;

Ты когда мой услыхаёшь да богатырской крык,

Ты тогда бежы да скоро-наскоро,

Поспевай да ко мне на́времё*».

60. Да спустил он коня да во цисто полё,

Ишша сам он пошол да ко церну шатру.

Прыходил бы Добрынюшка ко церну шатру;

На шатре таки пи́си да бы писаны,

Золотыма литерами да нарысовано:

65. «Ишша хто этта приедёт ко церну шатру

Да жывому-ту назать будёт не уехати,

Не бывать тому будёт да на Светой Руси,

Не топтать тому будёт да зеленой травы,

Да не слушивать цетья-петья церковного

70. Да того жа звону да колокольнёго».

Да там стояла сороковоцька з зеленым вином;

Да стояла тут братынюшка сиребрена,

Да не мала, не велика — да с полтора ведра.

Брал Добрынюшка, брал братынюшку серебрену,

75. Да цедил он из боцьки да зелена вино;

Нацедил он братыню фсё сиребрену,

Выпивал он братынюшку к едному духу.

Он первую выпивал да ради здравьица,

Он вторую выпивал ради похмельица,

80. Он веть третью выпивал да ради шалости.

Как хмелинка в головы да поевиласе,

Во хмелю ему пись не полюбиласе.

Он хватил ету боцьку да з зеленым вином,

Высоко бы он ей да фсё выбрасывал,

85. Ишша падала на матушку на сыру землю;

Да розбил бы ету боцьку да з зеленым вином,

Ростоптал он братынюшку сиребрену;

Ишша сам бы пошол да ко церну шатру.

Приходил бы Добрыня ко церну шатру,

90. А-й да сфатил бы шатёр да цернобархатной,

Ишша прырвал шатёр да цернобархатной,

Лемтюги*[141] он розбросал да по цисту полю.

Тут стояла бы кроватоцька тисовая,

Да стояла бы кроватоцька славновых (так) костей,

95. А-й словн<ов>ых бы костей, костей заморьскиих

Да заморскиих костей да зубья рыбьёго:

А-й да дарыл ему король да лехоминскоё.

На кроватоцьки перынушка лежыт пуховая

Да закрыта одеялом да соболиныим,

100. В зголовях-то подушецьки тижолые.

Повалилса наш Добрыня на кроватку спать,

На кроватоцьку-ту спать да опоцев держать.

Ишша заспал Добрынюшка тут крепким сном.

Да во ту жа пору было да во то времё

105. Из-за моря бы, моря — да моря синёго,

Из-за поля бы, поля — да поля цистого

Да не тёмна-ли туценька востуцилась,

А не грозна ли з дождём да поднималасе —

Ишша едёт-то удалой да доброй молодець,

110. Ишша тихия Дунай да сын Ивановиць.

Ишша едёт Дунаюшко по цисту полю,

По тому жа роздольицу да широкому;

Ишша смотрит во трубоцьку ф подзорную,

Да ф подзорную ф трубоцьку в дальнёвидною

115. Да на фсе же на цетыре да разны стороны:

Да не видит своёго да ша́тру церного,

Да не видит он боцьки з зеленым вином,

Только видит кроватоцьку одну тисовую.

Да поехал тут Дунай да скоро-наскоро

120. Да приехал ко шатру да блиско-наблиско:

Да стоит одна кроватоцька да тисовая,

На кроватоцьки лёжыт да доброй молодець,

Ишша заспал доброй молодець тут крепким сном.

Да хотел ему Дунаюшко голову срубить,

125. Ишша сам он сибе да прироздумалса:

«Да сонно́го-то убить — да бутто мёртвого:

Да не цесь мне хвала будёт молодецькая,

Да не вы́слуга будёт богатырская».

Закрыцял он, зазыцял да громким голосом:

130. «Тибе полно те спать да фсё пора ставать!»

Пробужалса наш Добрыня да от крепко́го сну,

Со великого похмельица просыпаицьсе;

Он лекко-скоро скакал да на резвы ноги;

Закрыцял он, зазыцял да громким голосом:

135. «Уш ты конь мой, конь да лошадь добрая!

Ты топерце бежи, конь, ис циста поля,

Ты бежи-тко, конь, да скоро-наскоро,

Поспевай же ты ко мне да навремё!»

Услыхал бы в цистом поле его доброй конь,

140. Он бежал к ему да скоро-наскоро,

Он лекко-скоро скакал тут на добра коня.

Да поехали богатыри на тры попрыща,

Да давали они попрышшы по тры версты.

Они съехались богатыри, поздоровались

145. (А здоровалисе они палоцьками боёвыма!), —

Да от рук от их палоцьки загорелисе:[142]

Они тем боём (друг) друга да не ранили,

Они не́ дали раноцьки да кровавоей,

Да кровавою раны да к ретиву серьцю.

150. Да рубилисе сабельками вострыма, —

У их вострыя сабли рошшорбалисе:

Ишша тем боём друг друга они не ранили,

Ишша не дали раноцьки да кровавоей,

Да кровавою раноцьки да к ретиву серцу.

155. Да кололисе они копьеми они булатныма, —

Они тем боём друг друшка да не ранили.

Да тенулисе они тягами они залезныма

Церес те жа церес грывы да лошадиныя, —

Да залезныя тяги да роспоялисе.

160. Соходили они да со добрых коней

Да на ту жа на матушку на сыру землю,

Да плотным боём да рукопашацькой

Да боролисе они да вёшной день до вецера.

Ишша день-от идёт, братцы, ко вецеру;

165. Красно солнышко катицьсе — ко западу,

Ко западу катицьсе да ко закату.

По колен-де фтоптались да в матушку сыру землю;

Мать сыра-та земля тут сколыбаласе,

Да в озёрах-то вода да заплескаласе,

170. Ишша сыроё дубьё да согибалосе

Да вершынка со вершыноцькой соплеталосе,

Ишша сухоё дубьё много ломалосе,

Во цистом поле трафку да залелеело.

Да во ту жа пору было да во то времё

175. Из-за моря бы, моря да моря синёго,

Из-за поля бы, поля да поля цистого

Да не тёмна ли туцинька, братцы, востуцилась,

Да не грозна ли з дожжом да поднимаицьсэ,

Тут веть едёт удалой доброй молодець,

180. Да старый-де казак да Илья Муровець,

Илья Муровець он да сын Ивановиць.

Ишша едёт бы Илеюшка по цисту полю,

По тому жа по роздольицу по широкому;

Он веть смотрит во трубоцьку ф подзорную,

185. Да ф подзорную трубоцьку дальнёвидную.

Да завидял Илеюшка во цистом поле:

Там веть бьюцьсе-деруцьсе да два богатыря.

А сидит-то Илеюшка на добром коне,

Ишша сам он сибе да думу думаёт:

190. «Я поеду я к им да блиско-наблиско;

Как неверной с руським бьецьсе, дак я веть помошшь дам;

Как д(в)а неверных-то бьюцьсе — буду прытакивать;

Веть как руськи-те бьюцьсе — да буду розговарывать».

Да поехал Илеюшка скоро-наскоро,

195. Да приехал Илеюшка блиско-наблиско:

Тут деруцьса два руських два богатыря.

Закрыцял он, зазыцял он громким голосом:

«Уш вы ой еси, два руськиих богатыря!

Вы оп цём вы де́ритесь да о́п цём бой идёт,

200. Оп цём у вас бой идёт, да што вы де́лите?»

Отвецял тут Дунай да сын Ивановиць:

«Иш (так) как перва-та нахо́доцька Добрынина:

Да розбил у мня сорокофку с зеленым вином;

Ростоптал у мня братынюшку серебрену;

205. Ишша прырвал у мня да весь церной шатёр,

Ишша церной бы шатёр да цернобархатной;

Лемтюги́ бы он розбросал да по цисту полю!»

Говорил тут Добрынюшка Микитицёк:

«Уш ты ой еси, старой казак Илья Муромець,

210. Илья Муромець ты да сын Ивановиць!

Ишша много мы ездим да по цисту полю,

По тому жа мы роздольицю широкому;

Оставлям мы шатры белополотнены;

Да таких мы глупостей да не написывам!»

215. Говорыл-то Илеюшка таково слово:

«Ты дурак-то, Дунай да сын Ивановиць!

Уш ты служыш королю да лехоминьскому,

Ты такима глупостя́ми да занимаишьсе!»

Да говорыл-то Добрынюшка таково слово:

220. «Я приехал ко шатру бы да ис циста поля;

На шатре таки писи были написаны;

Неподобны-ти таки писи написаны;

Тут стояла бы сорокофка да з зеленым вином;

Тут стояла бы братынюшка бы серебрена,

225. Да не мала, не велика — полтора ведра;

Веть я брал бы братынюшку да серебрену

Да цедил бы из боцьки да зелено вино,

Выпивал ету цяру да зелена вина,

Да не малу, не велику, полтора ведра,

230. Выпивал бы веть я да к едному духу;

Я перву-ту веть выпил ради здравьица,

Я вторую веть выпил ради похмельица,

Ишша третью я выпил ради шалости;

Как хмелинка в головы у мня поевиласе,

235. Да во хмелю-то мне-ка пись да не полюбиласе, —

Я хватил бы ту боцьку да с зеленым вином,

Высоко бы я ей да нонь выбрасывал,

Ишша падала на матушку да на сыру землю-ф,

Да розбил ету боцьку да з зеленым вином;

240. Ростоптал я братынюшку серебрену;

Уш я прырвал шатёр да цернобархатной,

Лемтюги я разбросал бы да по цисту полю;

Повалилса я тогда да на кроватку спать,

На кроватацьку спать да опоцев дёржать;

245. Ишша заспал я да веть крепким сном;

Да приехал тут Дунай да сын Ивановиць,

Да приехал Дунаюшко ис циста поля,

Розбудил миня уда́ла да добра молотца;

Тогда стали бы мы да с им боротисе,

250. А боротисе мы да воеватисе!..»

Говорил тут старой казак Илья Муровець:

«Перестаньте-ко вы да бицьсе-ратицьсе

Да садитесь подите да на добрых коней!»

Да садилисе они да на добрых коней

255. Да поехали по пути — по дорожецьки,

Да поехали они да в красён Киёф-грат.

Приежжали бы они да ф красен Киеф-грат;

Да стрецяли их князи да думны бояра,

Да стрецял их Владимер стольнекиефьской

260. Да со той жа кнегинушкой Опраксией:

«Уш вы здраво ездили во цисто полё?

Уш што вы там цюли, што вы видели?» —

«Уш мы здраво веть съездили во чисто полё!»

Собирал им Владимер фсё почесьен пир

265. Да для многих кнезей да многих бояроф,

Да для сильних могуциих богатырей,

Да для фсех-де полениц да приудалыих,

Да для фсех-де купьцей-гостей торговыих,

Да для фсех бы хресьянушок прожытосьныих,

270. Да про многих бы казакоф со тиха Дону,

Да про фсех бы калик да перехожыих,

Перехожиих калик да переброжыих.

Ишша фсе бы на пиру тут напивалисе,

Ишша фсе бы на цесном пиру наедалисе;

275. Ишша фсе бы на пиру да были пьяны-весёлы,

Ишша фсе на пиру тут приросхва(с)тались:

Да иной-от-де хвастаёт да добрым конём,

А иной-от-де хвастаёт да вострым копьём,

А иной да хвастаёт золотой да казной,

280. Да иной бы хвастаёт да родной сестрой,

Ишша глупой-от хвастаёт молодой жоной,

Ишша умной-от хвастает старой матерью.

Про то жа (так) Дунаюшка Иванова

Да сказали бы князи фсё Владимеру:

285. «Ишша ездил Дунай как во цисто полё

Да служыл он королю да лехоминьскому;

Да король его любил да фсё шатром дарыл,

Да дарыл ему шатёр да цёрнобархатной;

Да дарыл ему кроватоцьку тисовую,

290. Ишша ту жа кроватоцьку дорогих костей,

Дорогих бы костей, костей заморскиих,

Да заморскиих костей бы да зубья рыбьёго;

Выдавал бы король да ему порцею,

Выставлял ему боцьку да зелена вина...»

295. Ишша тут на его князь да роспрогневалса,

Говорыл-то Владимёр да таково слово:

«Уш вы ой еси, клюцьники-замоцьники!

Вы берите-ко мои да золоты клюци,

Вы берите Дуная да за белы руки,

300. Вы ведите-ко Дуная да во глубок погреп,

Запирайте Дунаюшка во глубок погрёп!..»

Ишша заперли Дунаюшка во глубок погрёп

За трои-ти двери фсё жалезныи,

Ишша выдали ему да полну порцею,

305. Ишша дали ему свешши да воску яровы,

Ишша дали бы книг, да сколько надобно.

307. Ишша тут-то тем дело да оконцялосе.

234. Данило Игнатьевич

Да во стольнём во городе во Киеве

А-й у ласкова у князя у Владимера

Заводилось пированьицо-почесьён пир

Да для многих-то кнезей да многих боероф,

5. Да для сильних могуциих да богатырей,

Да для фсех-де полениць да приудалыих,

Да для фсех бы купьцей-гостей тор(г)овыих,

Да для фсех бы хресьянушок да прожытосьных.

Ишша фсе бы на пиру да напивалисе,

10. Ишша фсе бы на цесном да наедалисе;

Ишша фсе бы на пиру да были пьяны-весёлы.

Да Владимёр-княсь по грынюшки похажыват,

Он веть с ношки на ножоцьку да переступыват,

Он сапок бы о сапок да поколациват,

15. Ишша белыма руками да прирозмахиват,

Да златыма-то перснями прынашшалкиват,

Да русыма кудрями прынатрехиват,

Да (из) ус<т> (так) тако слово выговарыват:

«Уш вы ой еси, удалы да добры молотцы!

20. Ишша фсе у нас во городе да поженёны,

Красны девушки да фсе взамуш да повыданы;

Да един бы я, княсь, да фсё холост хожу,

Я холост бы хожу да не жонат слову́:

Вы не знаете ли мне да фсё обруцьници,

25. Фсё обруцьници-ли мне да красной девици:

Станом-возростом была, умо́м сверсна,

По походоцьки-де девушка как павушка,

По го́вори-то была бутто лебёдушка,

Ишша ясны-ти оци да были как у сокола,

30. Ишша церныя брови да как у соболя,

Да ресници-ти были как у сиза бобра,

Ишша тело-то бело-то веть как белой снек?

Ишша шшоки у ей да как веть алой цвет?»

Ишша большой-от хороницьсе за средьнёго,

35. Ишша средьней-от хороницьсе бы за меньшого,

Да от меньшого Владимеру ответу нет.

Говорыл бы Владимер по фторой након:

«Уш вы ой еси, удалы добры молотцы,

Уш вы руськи сильни и фси бога́тыри,

40. Ишша фсе поленици да приудалыя,

Ишша фсе жа купьци-гости да торговыя,

Ишша многая казаки со тиха Дону,

Ишша фсе бы калики перехожые!

А ишша фсе у нас во городе, братцы, поженёны,

45. Красны девици фсе ныньце взаму́ш повыданы;

Да един я, княсь Владимер, фсё холост хожу,

Да холост бы хожу да не жонат слову;

Вы не знаете ли хто мне-ка обруцьници,

Да обруцьници мне бы да красной девици:

50. Станом-возростом ровна да умом сверсна,

Ишша тело-то было — как веть белой снег,

Ишша шшоки-ти у ней — как веть алой цвет,

По походоцьки девушка — как па́вушка,

По гово́ри-то было — бутто лебёдушка,

55. Ишша ясны-ти оци да были — как у сокола,

Ишша церныя брови — да как у соболя,

Да ресници-ти были — да как у сиза бобра?»

Ишша большой-от хороницьсе за средьнёго,

Ишша средьней-от хороницьсе да за меньшого,

60. Да от меньшого Владимеру ответу нет[143].

Из-за того же из-за стола из-за окольнёго

Да со той же скамеецки да белодубовой,

Белодубовой скамеецки попересьнею,

Ис того же бы местицька из нижного,

65. Да из нижного места богатырского

Выставал тут удалой доброй молодець,

Да по имени Личярьда сын Лазурьевич.

Да ставал-то Личярьда да на резвы ноги,

Говорыл-то Личярьда таковы рец(ч)и:

70. «Уш ты батюшко Владимер стольнекиефьской!

Ты позволь-ко-се мне слово молвити,

Слово молвити мне да рець гово́рити, —

Не изволь ты миня за́ слово скоро сказнить,

Не садить бы миня во темныя погребы,

75. Не сылать бы во сылоцьки да во дальнея!»

Говорыл-то Владимер таково слово:

«Уш ты ой еси, Личярда да сын Лазурьевиць!

Говоры ты, Личярдушка, што те надобно;

Говоры-ко рець да без опасности».

80. Говорыл тут Личярда таково слово:

«Уш ты батюшко Владимер стольнекиефьской!

Ишша ес<т>ь у Данилушка Игнатьёва,

Ишша ес<т>ь у его да молода жона,

Да по имени Катерына свет Вику́ловна;

85. Мы возьмём-ко ей да за тобя́ заму́ш!..»

Говорыл-то Владимёр таково слово:

«Ты — дурак, Лицярда да сын Лазурьевиць!

Ишша как это можно да нонь подумати

У живаго-то мужа да фсё жону отнять?!.»

90. Да на то-де Лицярдушка догадлив был:

«Созови-ко Данила да на почесьен пир

Да налош ему служопку великую,

Да великую служопку цежолую:

Ты пошли-ко Данила да на Буя́н-остроф:

95. Ишша много на Буян-остроф людей ездило,

Ишша мало бы назать да ворочялосе, —

Да тогда мы ей возьмём да за тобя́ взаму́ш!»

Говорыл-то Владимер таково слово:

«Уш ты ой еси, Лицярда да сын Лазурьевиць!

100. Отправляйсе Данилушку к Игнатьёву,

Ты зови-ко-се Данила да на почесьен пир

Хлеба-соли бы исть да перевароф пить,

Ишша сам говоры[л] да таково слово:

“Без тобя у нас, Данило, да ноньце пир нейдёт,

105. Ишша пир-от нейдёт — да не пируицьсе!”»

Да пошол-то Лицярда да ис светлой грыдни,

Пошол бы Лицярда на конюшын двор,

Он веть брал бы собе да коня доброго,

Обуздал он, опседлал да коня доброго,

110. Да отправилса Лицярда ф путь-дорожецьку

Ко тому же ко Данилушку Игнатьёву.

Приежжал он к Данилу да к шыроку двору.

У Данилушка было фсё у Игнатьёва,

Обведёна ограда была жалезная.

115. Да объехал тут Лицярда да кругом-накруго,

Да не мог Лицярдушка ворот найти;

Да поехал Лицярда да по фторой након;

Да объехал Лицярда да по третей након.

Увидал-то Данило да сын Игнатьевиць:

120. Ишша е́дит молодець крук широка́ двора;

Посылаёт он веть слугоф верныих:

«Отворите-ко воротицька оградныя,

Запускайте-ко дородна добра молотца!»

Утворили бы ворота фсё бы градныя

125. Да пустили бы удала да фсё молотца.

Заходил-то Лицярдушка во светлу грыню́,

Веть он Господу тут Богу помо́лилса,

На вси стороны цеты́ре он поклонилса:

«Уш ты здрастуёш, Данило да сын Игнатьевиць!

130. Ты поедём, Данило, да ф красен Киеф-грат

Ко тому жа ко князю ко Владимеру,

Ты поедём ты нонь да на поцесьён пир;

Без тобя веть, Данилушко, у нас пир нейдёт,

У нас пир нейдёт — да не пируицьсе!»

135. Засрежалса тут Данило да сын Игнатьевиць.

Да во ту жа пору было да во то времё

Да Данилушкова молода жона

Перекинула бы картоцьки волшебныя

И сама говорила да фсё Данилушку:

140. «Да зовут-то Данилушку да на почесьён пир —

Ишша будёт тибе служопка великая,

Да великая бы служопка цежолая!»

Снаредилса бы Данило да сын Игнатьевич,

Обуздал-опседлал да коня доброго.

145. Да садились бы они да на добрых коней,

Да поехали они да по цисту полю.

Ишша едут они скоро-наскоро;

Приежжали ко князю к широку двору,

Заходили бы они да во светлу грыдьню.

150. Да встречяли бы Данила кня́зи-бояра,

Ишша сами говорили таково слово:

«Уш ты ой еси, Данило да сын Игнатьевич!

Без тобя у нас ноньце пир нейдёт,

Ишша пир-от нейдёт — да не пируицьсе!»

155. Да са́дят бы Данилушка за белодубоф стол,

Да са́дят его Данила да в место в бо́льшоё,

Да во большоё во место богатырскоё.

Не садицсе наш Данило да во место большоё;

Да садилса наш Данило да в место средьнеё,

160. Да во средьнёё местецько богатырскоё.

Наливали ему цяроцьку зелена вина,

Да не малу, не велику — полтора ведра;

Подносили к Данилу Игнатьеву:

«Прыми, выкушай, Данило да сын Игнатьевич,

165. Да на то бы де здравьицё да молодецькоё!»

Принимаёт бы Данило да единой рукой,

Выпиваёт Данило да к едному духу.

На закуску ему — голову бела сахару,

На запифку — турей рок да мёду слаткого.

170. Ишша фсе тут на пиру да напивалисе,

Ишша фсе бы на чесном пиру да наедалисе;

Ишша фсе бы на пиру да пьяны-ти-весёлы.

Да Владимёр-княсь по грынюшки да похажыват,

Он веть с ножоцьки на ножоньку переступыват,

175. Ишша белыма руками прирозмахиват,

Да златныма-то перснями принашшалкиват,

Да русыма кудрями принатрехиват,

Да из ус<т> таки реци да выговарыват:

«Уш ты ой еси, Данилушко Игнатьевич!

180. Да кому же была служопка надьме́чона?..

Да топерьце Данилу да служба явлена:

Ишша съездить Данилу да на Буян-остроф

Да поймать-то <в>епрёныша-та дикого

Да бес той жа без раноцьки кровавоей!»

185. Говорыл тут Данило да таково слово:

«Ишша хто-небыть съездит да оприцьне́ миня!»

А-й говорыл бы Владимер по фторой након,

Говорыл бы Владимер по третей након:

«Уш ты ой еси, Данило да сын Игнатьевич!

190. Да кому была служопка надьмечёна?..

Да топерице Данилу да служба явлёна!»

Отошло бы у их да пированьицо,

Отошло бы у их столованьицо.

Да поехал Данило да со двора сдоло́й

195. Ко своей бы веть он да молодой жоны.

А стрецяла его да молода жона,

Ишша на имё Катерына да свет Викуловна;

Да сама бы говорила таково слово:

«Уш ты ой еси, Данило да сын Игнатьевич!

200. Да с пиру веть едут да пьяны-ве́сёлы;

Ишша ты веть ноньце да призадумалса,

Призадумалса, Данило, — да запечалилса:

Да наложона бы служопка, видно, великая,

А-й да великая служопка цежолая!..»[144]

205. Да брала она Данила да за праву руку;

Да вела она Данила да во светлу грыдьню,

Да во ту жа во спальню фсё во тёплую;

Да ложыла Данила на кроватку спать,

На кроватоцьку спать да опоцев дёржать.

210. Да по утру-то было фсё по ранному

Да будила Данилушка Игнатьёва:

«Уш ты полно те спать да те пора ставать,

Отправляцьсе веть времё да на Буян-остроф!..»

Да ставал-то Данило да сын Игнатьевич,

215. Омывалса Данило да ключевой водой,

Тонким белым полотёнышком утираицьсе.

Да пошол бы Данило да на конюшын двор,

Он веть брал бы, уздал да коня доброго;

Обуздал-опседлал да коня доброго,

220. Он засте́гивал двенаццать тугиф потпругоф,

Да тринатцату тенул церес хребётну степь, —

Да не ради басы, да ради крепости,

Ишша ради опору молодецького.

Спровожать-то его да молода жона,

225. Ишша та жа Катерына свет Викуловна.

<О>на дала ему утеху молодецькую:

Да дала ему с собой да веть ско́куна,

Да дала ему с собой да уш веть ревуна,

А дала ему с собой суцьку-насле́зьницю*;

230. И сама бы она ему наказыват,

Да наказыват Данилу — да наговарыват:

«Переедёш ты, Данило, да на Буян-остроф, —

Ты спускай-ко-се суцьку фсё наслезьницю,

Ты тогда с ей спускай да веть ско́куна,

235. Ишша жа ты спускай с има рёвуна!..»

А садилса Данило да на добра коня;

Да поехал Данило да по чисту полю,

По тому жа роздольицу по широкому.

Ишша едёт Данило подле синё морё,

240. Ишша бьёт он коня да по тусьним бы ребрам.

Ишша тут его конь да россержаицьсе

Да от матушки сырой земли да отделяицьсе.

Переехал Данило да на Буян-остроф» —

Да спустил он веть суцьку фсё наслезьницю,

245. Да тогды веть спускал с ей веть ско́куна,

Да тогда спускал веть рёвуна.

Ишша суцька <в>епрёныша-та насле́дила,

Ишша скокун-от <в>епрёныша-та наскакал,

Ишша рёвун-от <в>епрёныша-та о́бревел;

250. Ишша стал наш <в>епрёныш-от пот сырой дуп.

Уш тот жа Данилушко Игнатьевиць

Да намётывал петёлки ему шелковыя

Да поймал он <в>епрёнышка-та дикого.

Ишша зацел <в>епрёныш-от поскакивать;

255. Ишша зацял Данило его подергивать,

Прыковал он <в>епрёныша ко стремену,

Да поехал Данило да фсё в обратной путь.

А-й во ту жа пору было — во то времё,

Обжыдают Данила да ф красён Киеф-грат.

260. Выходил-то Лицярда да сын Лазурьевиць,

Выходил-то Лицярда да на высок волхон*[145];

Ишша брал бы он трубоцьку подзорную,

Да подзорьною трупку дальнёвидноё;

Ишша зрил бы, смотрел да во цисто полё, —

265. Да завидял бы Данилушко Игнатьёва:

Да ведёт-то <в>епрёнышка-та дикого

Да прико́вана у Данила фсё ко стремену.

Побежал-то Лицярда скоро-наскоро,

Побежал бы веть он да на конюшын двор,

270. Ишша брал бы своёго да коня доброго,

Да поехал он к Данилу да по чисту полю;

Ишша стретил Данила да на чистом поле,

Ишша сам говорыл да таково слово:

«Уш ты здрастуёш, Данило да сын Игнатьевич!

275. Уш ты здраво ты съездил на Буян остроф,

Да ведёш ты <в>епрёныша-та дикого;

Ишша я бы как поехал нонь ф цисто полё

Со того бы похмельиця великого,

Я забыл свою сабельку-ту вострую,

280. Я забыл бы палоцьку боёвую,

Я забыл бы копьё да брусоменьскоё;

Уш ты дай же, Данило, да мне попользовацьсе

Да своей-то орудей богатырское!»[146]

Говорыл ему Данило таково слово:

285. «Да́ не ссу́да тибе нонь во чистом поле!»

Ишша тут его дело да прыконьцялосе.

А поехали они да ф красен Киеф-грат

Да приехали ко городу ко Киеву.

Да стрецяли Данилушка Игнатьёва.

290. Да прывёл бы <в>епрёнышка-та дикого,

Да прывёл бы ко князю да к шыроку двору,

К шыроку бы двору да ко красну крыльцу

Ишша фсем бы им на посмотреньицё,

На посмотреньицё бы им — на удивленьицё.

295. Говорыл-то Данило таково слово:

«Убирайте с руки <в>епрёныша-та дикого».

Выскакивал Олёшенька Поповицёк,

Ишша брал бы <в>епрёнышка-та дикого

Да за ту жа за петелку шелковую.

300. Ишша зацел <в>епрёныш-от поскакивать,

Ишша зацел <в>епрёныш-от попрыгивать,

Ишша зацел он Олёшеньку подергивать,

Ишша сдёрнул Олёшеньку со резвых нох,

Ишша за́цял по улоцьки потаскивать, —

305. Да сфатил его Данилушко Игнатьевиць:

Да застали[147] <в>епрёныша-та дикого

Ишша ф то жа веть местицько удобноё.

«Ты здраво ты съездил да на Буян-остроф,

Да привёл ты <в>епрёныша ф красен Киеф-грат

310. Ишша фсем бы нам да на посмотреньицо,

Ишша фсем бы веть нам на удивленьицё!»

Пошло бы тут у их да пированьицо,

Пированьицо у их да столованьицо.

Да садили бы Данила да в место бо́льшоё

315. Да во бо́льшоё в место в богатырскоё;

Да поили бы Данилушка зеленым вином:

«Уш ты ой еси, Данило да сын Игнатьевиць!

Уш ты пей бы нонь да зелено вино,

Да дотуль его пей, <с>колько хоцицьсе!..»

320. Да прошли бы тут вести нехорошыя.

А-й говорыл бы Лицярда таково слово:

«Уш ты ой еси, Данило да сын Игнатьевиць!

Ты прости-ко-се миня да виноватого,

Ты прости-ко-се миня да во первой вины,

325. Да сказал бы я слово да в молодых летах,

Да сказал бы я слово фсё по глупости!..»

Ишша падал Данилу да во резвы ноги:

«Ты прости же миня да виноватого!»

Да простил его Данило да сын Игнатьевиць.

330. Ишша тем ихно дело да оконьцялосе.

235. Молодость Добрыни и бой его с Ильей Муромцем

(См. напев № 11)

А-й как доселева Резань бы слободой слыла,

А-й уш как ноньче Резань да словёт городом.

Да во той жа во Резани, славном городе,

Веть тут был жыл Микитушка да Романовиць;

5. Живуцись-то Микитушка да состарылса,

Да состарылса Микитушка, представилса.

Оставалась у Микитушки молода жона,

Молода-де жона — да любима семья.

10. Цядо милоё, цядышко да любимоё,

Ишша на́ имё Добрынюшка Микитиць млад.

Стал Добрынюшка на улоцьку похаживать

Да со малыма рибятками да поигрывать;

Науцилса наш Добрынюшка ноньце боротисе,

15. Ишше стал наш Добрынюшка со крутой бросать[148].

А-й со крутой-то бросат<ь>, да фсё побрасывать —

Да не стало Добрынюшки поединьшицька,

Да не стало бы Добрыни да супротивницька.

Ишша стал наш Добрынюшка на во́зросте,

20. Да как ясной-от сокол да на во́злете.

Да не стало Добрынюшки поединьшицька,

Да не стало Добрынюшки сопротивницька.

Да прошла бы тут славушка великая

Да по фсей бы земли, по фсей фселеною.

25. Говорыл-то Добрыня матушки родимою:

«Уш ты ой еси, матушка родимая!

Уш ты дай мне бласловленьицо да великоё

Ишше съездить бы мне да во цисто полё

Да на тихия заморьския вёшния за́води

30. Да стрелеть-то гусей, белых лебедей,

Ишша маленьких перистых серых утицей».

Да дала ему матушка бласловленьицё

Со буйной головы да до сырой земли

Ишша съездить ему да во чисто полё

35. Да на тихия заморьския вёшныя заводи

Да стрелеть бы гусей да белых бы ле́бедей,

Ишша маленьких перистых да серых утицей.

Ишша тут-то она ему наказыват,

Да наказыват ему матушка наговарыват:

40. «Уш ты ой еси, моё да цядо милоё,

Цядо милоё, цядышко любимоё!

Ты поедёшь бы нонь по цисту полю,

По тому жа бы роздольицу широкому,

Ты наедёшь как на поле-то старого;

45. Не доежжай до старого, да ты с коня слезай,

Ты с коня бы слезай да ниско кланейсе!»

Да пошол тут Добрынюшка на конюшын двор,

Ишша брал он сибе да коня доброго,

Ишша брал бы, уздал да коня доброго:

50. Да накладывал бы уздицьку фсё тосмянную,

Да накладывал седелышко церкальскоё,

Он застегивал двенаццеть тугих потпругоф,

Как тринаццату тенул церес хребётну степь, —

Да не ради бы басы, да ради крепости,

55. Ишша ради опору да молодецького:

Не оставил доброй конь бы да во чистом поле,

Не заставил бы ходить да ф поле пешого.

Только видели Добрыню, как коня седлал,

Как коня бы он седлал да ф стремена ступал;

60. А не видели поески молодецькоей,

Только видят: ф поле курева стоит,

Курева бы стоит да дым столбом валит.

Да уехал Добрыня да ко синю морю

Да на тихия заморьския вёшныя заводи

65. Да стрелеть-то гусей да белых лебедей,

Ишша маленьких перистых серых утицей.

Да прошла бы-де славушка тут великая

Да по фсей бы земли, по фсей бы фселенною.

Дошла славушка до города до Мурома

70. А-й до старого казацька до Ильи Муромьця.

А-й у старого казака у Ильи Муромца

Ишша плеци могуци росходилисе,

Ишша ясныя оци да помутилисе,

Да ретивоё се́рцё роскипелосе.

75. Да пошол бы Илеюшка да на конюшын двор;

Ишше брал бы уздал да коня доброго:

Да накладывал уздицю фсё тосмянную,

Да накладывал седёлышко церкальскоё,

Он застегивал двенаццеть тугих тут потпругоф,

80. Да тринаццату тенул церес хребётну степь, —

Да он не ради басы, да ради крепости,

Ишша ради опору богатырьского:

Не оставил доброй конь бы во чистом поле,

Не заставил бы ходить ф поле пешого.

85. Обуздал он, опседлал да коня доброго,

Он лёкко-скоро скакал да на добра коня,

Поежжал наш Илеюшка во чисто полё.

Только видели его, да как коня седлал,

Как коня бы он седлал да ф стремена ступал;

90. Да не видят поески молодецькоей,

Да не видят-ли поступки лошадиноей;

Только видят: во чистом поле курева стоит,

Курева бы стоит — да дым столбом валит.

Да поехал Илеюшка по чисту полю;

95. Приежжал во Резань горот Великою,

Приежжал он к Омельфы да к широку двору,

Приежжал бы веть он да фсё к окошоцькам;

Закрыцял-зазыцял он громким голосом.

Услыхала тут Омельфа да Тимофеёвна,

100. Услыхала она да богатырской крык.

Перепа́ласе Омельфа Тимофеёвна:

У ей резвыя ношки да подломилисе,

У ей белыя-те ручушки приопалисе,

Ретиво-то серьцё да приудро́гнуло,

105. Красота у ей в лице да измениласе

Подходила Омельфа под окошечко,

Отворяла окошецька немножечко.

Говорыл бы старой казак Илья Муромець:

«Уш ты ой еси, Омельфа Тимофеёвна!

110. Ты давай-ко-се мне да такова борьца,

Ишша на́ имё Добрынюшка Микитиця!»

Отвецяла тут Омельфа Тимофеёвна:

«Как Добрыни у мня в доме да не слуцылосе:

Да уехал Добрынюшка да во чисто полё

115. Да на тихия заморьския вёшны на заводи

Да стрелеть бы гусей да белых лебедей,

Ишша маленьких перистых серых утицей!»

Да ишша бы Омельфа да слово молвила:

«Уш ты ой еси, старой казак да Илья Муровець,

120. Илья Муровець ты да сын Ивановиць!

Ты наедешь моего чада да на чистом поле,

Не изволь ты его нонь скоро сказнить,

Ты моги ж его ноньце помиловать...

Не ослези моё вдовиноё подворьицо!»

125. Да не много тут Илеюшка розговарывал,

Поворачивал своёго коня доброго

Да поехал бы Илеюшка да во цисто полё.

Только видели Илеюшку — под окном стоял;

Да не видели поески богатырскою,

130. Только видят: ф цистом поле курева стоит,

Курева бы стоит да дым столбом валит.

Приежжал бы Илеюшка ко синю морю;

Выходил бы Илеюшка на круту гору,

На круту-ту он гору́ на высокую;

135. Ишше брал он трубоцьку да подзорную,

Да подзорную трубоцьку дальнёвидною;

Ишше зрил бы, смотрел да во чисто полё

Да на фсе же на цетыре разны стороны.

Да завидял Илеюшка во чистом поле,

140. Ишша ездит наезник да на добром коне,

Ишша ездит наезник, потешаицьсе,

Небылы́ма словесами похваляицьсе:

Он кинать бы веть палоцьку боёвою,

Высоко бы ей да фсё вы<о>збрасыват,

145. Высоко он бросат ей по поднебесью,

Он правой-то рукой да сам подхватыват

Да к боёвою палки сам да прыговарыват:

«Ишша как бы я, палоцька, нонь тобой владел,

Ишша так бы мне владеть Ильей Му́ромьцём!»

150. Да приехал Илейка да блиско-наблиско,

Закрыцял-зазыцял он громким голосом:

«Уш полно те ездить да потешатисе

Да пустыма словесами да похвалятисе!»

Да поехали богатыри на добрых конях,

155. Да розъехались они да на тры попрыща;

Да давали они попрышшы по тры версты.

Они съехались богатыри, поздоровались,

Поздоровалисе они палками боёвыма, —

Да от рук их палоцьки загорелисе:

160. Они тем боём друг друга они не ранили,

Ишше не дали раноцьки да кровавою

Да кровавой бы раноцьки к ретиву серьцю.

Да рубилисе сабельками вострыма, —

У их вост(р)ыя сабли фсё исшшорбалисе:

165. Они тем боём друг друга не ранили.

А-й кололисе они копьима булатныма, —

По насадоцькам копьиця свернулисе:

Они тем боём друг друга они не ранили,

Они не дали раноцьки кровавоей

170. Да кровавой бы раны да к ретиву серьцю.

Да тенулисе тягами они жалезныма

Церес те жа церес грывы лошадиныя, —

Да жалезныя тяги да роспоялисе.

Соходили на матушку да на сыру землю

175. Да плотным бы боём они рукопашкою,

Да боролисе они да вёшной день до вечора —

По колен-то фтоптали матушку-сыру землю.

Ишша день-от идёт, братцы, да ко вечеру;

Красно солнышко катилосе да ко западу,

180. Да ко западу катицьсе — да ко закату.

Да по Божьей-то было как по милости,

По Добрыниной-то было фсё по уцести,

У Илейки права ножецька подломиласе,

Ишша лева ручка да скользенуласе:

185. Ишша зброси́л его Добрыня да на сыру землю.

Да садилса Добрыня да на белы груди,

Да ростегивал пугофки вальянския[149],

Да хотел бы пороть да груди белыя,

Да хотел бы смотреть да ретиво́ серцо.

190. В завети́*-то[150] рука да застояласе,

Говорыл тут Добрыня таково слово:

«Уш ты ой еси, удалой да доброй молодець!

Уш ты коёго города да коей земли?

Уш ты коей бы сибирской да украины?

195. Ты какого отьця да какой матушки?»

Отвецял ему старой казак Илья Муромець:

«Кабы был, кабы жыл я на белых грудях,

Я не спрашивал бы не имени, бы не вотцины,

Я не спрашивал не роду бы, не племени,

200. Не отецесьва я бы, не молодецесьва —

Я порол бы твои да груди белыя,

Я смотрел твоё да ретиво серцо!..»

Вынимаёт Добрыня да свой булатной нош,

Да сидит у Илеюшки на белых грудях,

205. Ишша хоцёт пороть да груди белыя

Да смотреть у его бы да ретиво́ серьцё.

Да в локтю-ту бы рука да застояласе,

Говорыл тут Добрынюшка таково слово:

«Ты скажысь-ко-се, удалой да доброй молодець!

210. Уш ты коего ты города да коей земли?

Уш ты коей же сибирской украинки?

Ты какого отьця да какой матушки?»

Отвецял ему Илеюшка таково слово:

«Кабы был, кабы жыл я на белых грудях,

215. Я порол бы твои да груди белыя,

Я смотрел твоё бы да ретиво́ серцо,

Я не спрашывал бы не имени, не вотцины,

Я не спрашывал не роду бы, не племени,

Не отецесьва я, не молодецесьва —

220. Да порол бы твои да груди белыя,

Я смотрел твоё бы да ретиво серьцо!»

Да сидит бы Добрыня да на белых грудях,

Да хотел бы пороть да груди белыя,

Да хотел бы смотреть да ретиво серцо.

225. Да в плеце-то рука да застояласе,

Говорыл тут Добрынюшка таково слово:

«Ты скажысь-ко-се, удалой доброй молодець!

Уш ты коего ты города, коей земли?

Уш ты коей бы сибирскоей украинки?

230. Ты какого бы отьця да какой матушки?»

Отвецял тут старой казак да Илья Муровець:

«Я того же веть города фсё Мурома,

Да зовут-то меня да фсё Иле́йценком!»

А скакал тут Добрыня да на резвы ноги,

235. Ишша брал он Илеюшку за белы руки,

Поднимал он Илеюшку на резвы ноги,

Ишше сам он говорыл да таково слово:

«Уш ты ой еси, старой казак да Илья Муромец,

Илья Муровец ты да сын Ивановиц!

240. Ты прости-ко-се миня да во первой вины,

Ты прости-ко-се миня да виноватого!»

Ишша тут они крестами да фсё побратались,

Ишша братьеми они да поназва́нелись;

Да Добрынюшка-та стал да ноньце млатшой брат,

245. А Илеюшка-та стал да фсё за старшого.

236. Садко[151]

(См. напев № 12)

Ишша был-то Садко купец да богатыя,

Ишша пил-то Садко да зелено вино

Да на том же на царевом да большом кабаке.

А-й во хмелинушки Садко да призахвасталса

5. В нове-городе товары фсе повыкупить

Да на церны на карабли повыгрузить,

За синё морё товары фсе повывозить.

Ишша билса Сатко бы да о велик залок,

Не о сто бы он рублей да не о тысици,

10. О своей бы веть ноньце буйной го́ловы.

Ишша тут-то Сатко да просыпаицьсе,

Со великого похмельиця пробуждаицьсе,

Он свежой клюцевой водой омываицьсе,

Тонким белым полотеньцём утираицьсе.

15. Да пошол тут Сатко да по Нову-граду,

Да по тем жа по улочкам торговыим,

Да по тем жа по лавоцькам купецеським

Закупать он товары на церны ка́рабли.

Он веть день-от купил да он другой купил,

20. Он другой-от купил да фсё третей купил, —

Ишша в городе товару фсё не ме́ньшицьсе,

Фсё не меньшицьсе товару: да бо́ле старого,

Боле старого товару, боле прежного,

Боле прежного товару фсё досельнёго!..

25. Ишша тут-то наш Сатко купець запецялилса,

Запецялилса Сатко да закручинилса:

Да идёт-то Сатко да по Нову́-граду,

Да повесил буйну голову со могуцих плець,

Потупил оци ясны да в матушку сыру землю.

30. Да настрету ему да стар матер целовек,

Стар матер целовек да голова бела,

Голова бы бела да борода седа.

Говорыл бы ему да стар матер целовек:

«Уш ты ой еси, Сатко, купець да богатыя!

35. Уш ты што же идёшь нонь не по-старому,

Не по-старому идёшь да не по-прежному:

Ты повесил буйну голову со могуцих плець,

Потупил оци ясныя в матушку сыру землю?

О цём жа ты нонь да запецялилса,

40. Запецялилса, Сатко, да закруцинилса?»

Отвецял ему Сатко купець богатыя:

«Ишша был я на царе́вом да бо́льшом ка́баке,

Ишша пил-то бы я да зелено вино,

Во хмелинушки-то я да призахвасталса,

45. Хотел во городе товары да фсе повыкупить,

Да на це́рныя на ка́рабли да повыгрузить,

За синё море товары фсе повывозить;

Уш я день-от купил да я другой купил,

Я другой-от купил да третей купил, —

50. Во Нове-граде товару да фсё не меньшицьсе,

Да не меньшицьсе товару: боле старого,

Боле старого товару, боле прежного,

Боле прежного товару фсё досельнёго!..»

Говорыл бы ему да стар матер целовек:

55. «Уш ты ой еси, Сатко, купець богатыя!

Обешшайсе-ко ты Спасу да фсё Прецистому,

Обешшайсе Мико́лы да Светителю

Да поставить ты им церкофь-то веть Бо́жьюю;

Ты бери-ко своих да слуг верныих,

60. Ты поди-ко-се ты да фсё во кузници,

Уш ты куй-ко-се шшупы да фсё жалезныя,

Уш ты шшупай-ко клады подземельния!»

Наковал он веть шшупоф фсё жалезныих

Да вышшупывал клады да подземельния, —

65. А-й откупил бы он товары фсе во городе[152].

Погрузил он на церныя на ка́рабли,

Да о(т)правилса Сатко да за синё морё.

Веть он продал товары фсе заморьския

Да со той же он с пользей со великою.

70. Приежжал бы Садко да он в обратной путь,

Становил бы веть он да церкофь Божию,

Да во той же во церкви во Божией

Ишша сделал два престола соборныи:

Ишша первой-от Миколы Светителю,

75. Да второй-от бы Спасу фсё Пречистому.

237. Васька-пьяница и царь Баканище

(См. напев № 13)

А-й от Шахова было вплоть до Ляхова

Ишше шли бы, прошли да два гнеда тура,

А-й одногнёдые туры да златорогие,

Златорогия туры да одношорстныя.

5. Да настрецю бы им туриця да златорогая:

«Уш вы здрастуйте, туры да златорогая!

Уш вы где, туры, были, куды пошли?

Уш вы што вы, туры, цюли да што вы видели?»

Отвецяли тут туры да златорогия,

10. Златорогия туры да одношорсныя:

«Да уш мы шли-де, прошли полё Идо́льскоё,

Да уш мы цистоё полё да во полдён прошли,

А-й красён Киеф-от грат во полноць прошли;

Уш мы видели цюдышко прицюдноё,

15. Уш мы видели диво фсё предивноё:

Да ис той бы ис церкви да ис соборною

Выходила тут девиця-душа красная,

Наубе́л бы бела́ да науру́с-руса́;

Выносила бы она книгу на буйной главы,

20. А-й выносила бы книгу фсё Евангельё,

Забродила бы она да по коле́н в воду,

Ишша клала бы веть книгу на сер горюць камень,

Да цитала бы ту книгу да слезно плакала!..» —

«Уш вы глупыя туры да неразумныя!

25. Не девиця выходила — да Богородиця,

Да цитала-то веть книгу, слёзно плакала:

Слышит, видит нат Киевом незгодушку

Да такую-ту незгодушку великую...»[153]

Из-за моря бы, моря, моря синёго,

30. Из-за поля бы, поля, поля цистого

Подымаицьсе собака царь Бака́нишшо;

Ишша хоцёт бы взять да красен Киеф-грат.

Да под им было силы много множесьво:

Ишша от пару, пару лошадиного,

35. Ишша от духу, духу от поганого

Да поблёкла бы луна да красно солнышко,

Потеря́ласе бы краса да светлы месицым (так).

Ишша выехали на шоломя окатисто,

На окатистовоё шоломя — на увалисто:

40. Как неверная бы земля да потаиласе,

Как веть Руськая Земля возремениласе.

Подвигалисе ко городу ко Киеву

Да на те жа на луга на княженецкия,

Становили бы шатры да цернобархатны.

45. Да садилса Бака́нишшо на ременьцят стол,

Да писал ерлыки он скорописьцеты,

Ишша строго бы он да написывал,

Построже́ бы того да запицятывал.

Говорыл-то Бокан(и)шшо таково слово:

50. «Уш вы ой еси, пановья мои улановья,

Ишша фсё вы мурзы, фсё тота́ровья!

Ишша хто из вас едит ф красен Киеф-грат

Ко тому жа ко князю ко Владимеру

Да свезёт ерлыки да скорописьцеты?..

55. Ишша съездил бы во горот да не дорошкою,

Да заехал бы во горот да не воротами —

Церес ту же церес стену городовую,

Мимо круглые башни наугольния?»

Ишша большой-от хороницьсе за средьнёго,

60. Ишша средьней-от хороницьсе за меньшого,

Да от меньшого Бака́нишшу ответу нет.

Говорыт-то царишшо да по фторой након:

«Уш вы ой еси, пановья-улановья,

Ишше фсе вы мурзы, фсе тотаровья!

65. Ишше хто из вас едит ф красён Киеф-грат

Ко тому жа ко князю ко Владимеру

Да свезёт ерлыки да скорописьцеты

Да просить у его красён Киеф-грат

Без бою-то, без драки, фсё без се́ценья,

70. Без того де кроволитьиця великого?

Как добром-то нам отда(ст) (так), дак мы добром возьмём,

Как добром нам не отдаст, дак за боём возьмём!»

Ишша большой-от хороницьсе за средьнёго,

Ишша средьней-от хороницьсе за меньшого,

75. Да от меньшого царишшу тут ответу нет.

Говорыл бы веть он да по третей након:

«Уш вы ой еси, пановья мои улановья,

Ишше фсе мурзы, фсе тотаровья!

Ишше хто бы из вас съездил ф красён Киеф-грат,

80. Ишше свёс ерлыки да скорописьцеты

Ко тому же ко князю ко Владимеру,

Не отдаст ли он нам да красен Киеф-грат

Без бою бы, без драки, фсё без сеценья,

Без того бы кроволитьиця великого?

85. Как добром нам отдаст, дак мы добром возьмём;

Как добром нам не дас<т>, — да за боём возьмём!»

Выставал тут Панишшо большоро́слоё:

«Уш я съежжу топере ф красен Киеф-грат».

Ишша брал ерлыки он ко сибе в руки,

90. Он уздал бы де опседлал да коня доброго,

Да садилса бы он да на добра коня,

Поежжа(л) бы он тут да ф красён Киеф-грат.

Да поехал бы он да не дорошкою,

Да заехал бы во горот не воротами —

95. Церес ту жа церес стену городовую,

Мимо круглыя башни наугольния.

Приежжал он ко князю к широку двору,

К широку бы двору да ко красну крыльцю.

Соходил тут Панишшо со добра коня,

100. Становил он коня да у красна крыльця.

Ишша сам бы он шол да на красно крыльцё,

Со красного-то крыльця да на новы сени;

У ворот он не спрашывал прыворотникоф

Да у дверей-то не спрашивал прыдверьницькоф;

105. Да с новых-то бы сеней — да во светлу грыдню.

Отпираёт он двери с крюкоф на пету,

Запираёт он двери крепко-накрепко:

Ишша пецьки-муравници фсё посыпались,

Во дверях ободверинки смитусились.

110. Он не кстит веть своё да ли́цё цёрное,

Ишша Господу Богу фсё не молицьсе,

Да Владимеру князю он не кланеицьсе,

Да кнегины Опраксеи головы не гнёт.

Вынимал ерлыки да скорописьцеты,

115. Ишша клал он ерлыки на белодубоф стол,

Ишша сам он говорил бы да таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимёр стольнекиефьской!

Ты бери ерлыки да распецятывай,

Роспец(ят)ывай да сам просматривай!..»

120. Ишша брал ерлыки он, роспицятывал,

Роспицятывал бы да сам просматривал;

Ишше строго у собаки было написано,

Построжае того было запецятано:

Ишша просит у нас да красен Киеф-грат

125. Без бою бы, без драки, фсё без сеценья,

Без того бы кроволитьиця великого:

«Ты добром бы то нам даш, дак мы добром возьмём;

Ты добром нам не даш, дак за боём возьмём!»

Да говорыл-то Владимер да таково слово:

130. «Ишша дайте нам строку фсё на полгода

Да во городе во Киеве покаецьсе

Да на ратноё дело прынаправицьсе!..»

Не давал им Паниця строку на полгода.

Да просили они строку на тры месиця:

135. «Нам во городе во Киеве покаицьсэ

Да на ратноё дело прынаправицьсэ!..»

Не даёт им веть строку да на три месиця,

Только дал бы им строку веть на тры дня

Да во городе во Киеве покаицьсе.

140. Да пошол он тотаришшо из светлой грыдни,

Он лёкко-скоро скакал да на добра коня,

Поехал ко царишшу ко Баканишшу.

Собирал-то Владимер фсё почесьен пир

Да дле многиих кнезей да многих боероф,

145. Да для сильниих могучиих да богатырей,

Да для фсех де полениць да приудалыих,

Да для фсех де купьцей-гостей торговыих,

Да про фсех бы хрисьянушок прожытосьних,

Да про многих казакоф со тиха Дона,

150. Да про фсе(х) бы калик да перехожиих,

Перехожиих калик бы да переброжиих.

Ишша фсе на пиру да напивалисе,

Ишша фсе бы на пиру да пьяны-весёлы.

Ишша пир-от у их идёт не навеселе,

155. Ишша тихая беседа да не на радостях.

Владимер-княсь по грынюшки похажывать

Да ис уст таки речи да выговарыват:

«Уш вы ой еси, удалы да добры молотцы!

Пособите-ко мне да думу думати,

160. Думу думати мне, совет советовать:

Ишша просит царишшо красен Киеф-грат;

Как добром мы отдам[154], дак он добром возьмёт,

Как добром-то не дам, да за боём возьмёт.

Как богатырей во Киеве не слуцилосе —

165. Да розъехались богатыри во цисто полё;

Да кого же нам найти да послом послати?..»

Тут сидели они да думу думали,

Думу думали они, совет советали:

«Ишша есь у нас Васька — да горька пьяница,

170. Нать искать его по городу по Киеву

Да по тем жа по царевым по кабокам[155]».

Посылат-то Владимер своих верных слуг

Да искать-то Ваську — да горьку пьяницю

Да по тем жа по царевым по кабакам.

175. Да нашли веть Василья на царе́вом бо́льшом ка́баке:

Он лежит-то Василей на пеценьки,

Да на той жа на печки да фсё на муравленой.

Ему слуги говорят да таково слово:

«Уш ты ой еси, Василей — да горька пьяниця!

180. Ты пойдём-ко ко князю да на почесьен пир!»

Отвецял им Василей — да горька пьяниця:

«Со того же со перепою да со великого

Да шумит-то, болит у мня буйна голова,

Да шипит-то, шипит бы да ретиво серьцё;

185. Ишша нецим у Васеньки оправицьсе,

Ишша нецим у Васютки да опохмелицьсе:

Ишша пропит у мня доброй конь,

Ишша пропита збруя фся богатырская!..»

Наливали вони чару да зелена вина,

190. Да не малу, не велику — да полтора ведра;

Принесли ему на пецьку да на муравлену;

Подавают Василью да зелено вино:

«Выпей-выкушай, Василий — да горька пьяниця!»

Принимал бы Василей да единой рукой,

195. Выпивал бы Васильюшко к едному духу.

Говорыли ему да слуги верныя:

«Пособи-ко ты нам да думу думати,

Думу думати, нам совет советовать».

Отвецял-то Василий-горька пьяниця:

200. «Со того зе (так) с перепою да со великого

Што шумит-то, болит у мня буйна голова,

Што шипит-то, шипит да ретиво серьцё:

Не могу я топере да думы думати,

Думу думати я да совет советовать».

205. Наливали ему цяроцьку зелена вина,

Да не малу, не велику — полтора ведра:

«Выпей-выкушай, Василей — да горька пьяниця!»

Принимает Васильюшко единой рукой,

Выпивает Василей да к едному духу.

210. Наливали фтору цяроцьку зелена вина,

Да не малу, не велику — да с полтора ведра.

«Выпей-выкушай, Василей — да горька пьяниця!»

Принимаёт он цяру да единой рукой,

Выпивал бы он цяроцьку к едному духу.

215. Они просят веть Василья да на почесьён пир

Ишша им бы пособить да думу думати.

А лёжит Васька на пеци да на муравленой,

Ишша сам говорыт да таково слово:

«Не могу я итти да думу думати,

220. Думу думати я, совет советовать!..»

Да пошли ети слуги да с кабацька сдолой

Да прышли-то ко князю ко Владимеру:

«Да нашли-то Василья на царевом большом кабацьке;

А он не идёт веть со пецьки со муравленой,

225. Ишша сам им говорыл да таково слово:

“Со того зе перепою да со великого

Што шумит-то, болит да буйна голова,

Што шипит-то, шипит ретиво серцо;

Ишша нецим у Васеньки оправицьсе,

230. Ишша нецим у Васютки опохмелицьсе!”»

Побежал-то Владимер стольнекиефской,

Надевал бы он шубу да на одно плечо,

Да пошол на царевой да большой кабацёк,

Да зашол на царевой да большой кабацёк.

235. Да лёжыт-то Василей-горька пьяниця

Да на той жа на пецьки на муравленой.

Говорыл ему Владимер таково слово:

«Уш ты ой еси, Василей — да горька пьяниця!

Пособи-ко ты нам да думу думати,

240. Думу думати нам да совет советовать!»

Отвецял ему Василей-горька пьяниця:

«Уш ты батюшко Владимер стольнекиефской!

Не могу я топере да думу думати,

Думу думати я, совет советовать:

245. Со того зе перепою да со великого

Да шумит-то, болит у мня да буйна голова,

Да шипит-то, шипит да ретиво серьцё;

Ишша нецим у Васеньки оправицьсе,

Ишша нецим у Васютки опохмелицьсе!»

250. Говорыл ему Владимер таково слово:

«Уш ты ой еси, Василей да горька пьяниця!

Соходи-ко-се со пецьки да со муравленой,

Уш ты пей ты из боцьки да зелено вино,

Уш ты пей же виньцё, да сколько хоцицьсе!»

255. Соходил он со пецьки да со муравленой

Да идёт ко цареву да большу кабаку:

Поло́вицьки от ёго да согибаюцьсе,

Да идёт как Василей девеноста лет.

Ишша брал он веть мероцьку винную

260. Да цедил он из боцьки да зелено вино;

Перву цяру выпивал он ради здравьиця,

Да втору́ю выпивал ради похмельиця,

Он веть третью выпивал да ради радости.

Заходил по цареву да большу кабаку,

265. Как хмелинушка-та в ём да розогреласе,

Он веть сделалса молотцом ф семнаццэть лет.

Ишша сам он говорыл да таково слово:

«Ишша пропито у мня да платьё цветноё,

Ишша пропит у миня да верно-доброй конь,

270. Ишша фся бы-де да збруя богатырская!»

Говорыл-то Владимер таково слово:

«Уш вы ой есь, цюмаки да человальники!

Отдайте Василью да платьё цветноё,

Ишша фсю жа вы збрую да богатырскою;

275. Вы отдайте ему да фсё безденежно!..»

Полуцял он от их да фсё безденежно.

Да пошли они з Владимером на почесьен пир.

Да садили Василья за белодубоф стол

Да во первоё место да богатырьскоё;

280. Наливали ему цяру да зелена вина,

Да не малу, не велику — да полтора ведра.

Да прынимаёт-де Василий да единой рукой,

Выпиваёт Василий да к едному духу.

На закуску ему — голову бела сахара,

285. На запифку — турей рок<г> да меду слаткого.

Говорил ему Владимер да таково слово:

«Уш ты ой еси, Василей — да горька пьяниця!

Пособи-ко ты нам да думу думати,

Думу думати нам совет советовать:

290. Да пот тот жа бы нонь да красён Киев-грат

Подошол бы царишшо фсё Баканишшо,

Ишша просит у нас да красен Киеф-грат

Без бою-то, без драки, фсё без сеценья,

Без того де кроволитьиця великого;

295. Уш ты ой есь, Василей — да горька пьяниця!

Пособи-ко ты нам да думу думати,

Думу думати нам да совет советовать!»

Наливали ему цяру да зелена вина,

А не малу, не велику — да полтора ведра,

300. Подавают Василью да горько-пьяници.

Принимаёт цяроцьку единой рукой

Да выпиваёт эту цяроцьку да к едному духу.

Да пошол он Василий з-за стола-та вон;

Да выходил-то Васильюшко на новы сени;

305. Ишша брал бы Васильюшко свой яр тугой лук,

Ишша тугой лук вынимал фсё из налуцья,

Каленую-ту стрелу да из наперницька.

Выходил бы Василей да на красно крыльцё,

Натегал он тетивоцьку шолковую,

310. Да накладывал бы стрелку да он каленою;

Ишша сам он ко стрелоцьки прыговарывал:

«Уш ты ой еси, моя да калена стрела!

Полетай ты, стрела, да во цисто полё,

Ты не падай-ко не на воду да не на землю,

315. Ты пади-тко к царищу фсё к Баканишшу,

Ты пади-тко-се ему да во церной шатер,

Ты пади-ко-се к царишшу да фсё во правой глас!»

Улетела стрела тут во чисто полё

Ишша (пала) веть царишшу фсё во правой глас.

320. Ишша сам он веть шол да во светлу грыню;

Да садилса Василей за белодубоф стол;

Ишша пил бы тут Василей зелено вино,

Ишша пил бы виньцё, да <с>колько хоцицьсе.

Да во ту жа пору было, во то времё

325. Да наехали пановья-улановья,

Да приехали ко князю да к шыроку двору,

К шыроку бы двору да ко красну крыльцю,

Закрыцяли-зазыцяли да громким голосом:

«Да отдайте нам, подайте виноватого!»

330. Говорыли бы веть князьи да думны бо́ера:

Ишша хто ноньце эти шутоцьки зашуцивал,

Да тому будёт шутоцьки отшуцивать!..»

Говорыл-то Василей да таково слово:

«Уш вы ой еси, бояра да кособрюхии!

335. Да на вас бы веть мы не надеимсе!..»

Да пошол бы веть Василей со пира здолой,

Да пошол бы Василей да на конюшын двор.

Ишшо брал бы он Василей да коня доброго,

Обуздал бы, опседлал да коня доброго,

340. Да поехал бы Васильюшко ф цисто полё

Ко тому жа ко царишшу ко Баканишшу

Да во ту жа веть он силу неверною.

Да стрецяли веть пановья-улановья,

Ишша фсе бы веть мелки тотаровья

345. Да проси́ли Василья да ф сибе ф помошшь:

«Уш ты ой есь, Василей — да горька пьяниця!

Пособи нам веть взять да красен Киеф-грат!»

Говорыл-то Василей — да горька пьяниця:

«Вы поедёмте со мной да ф красен Киеф-грат;

350. Уш мы золо(то)й серебро повыграбим;

Ишша тут мы пойдём, да куды я велю,

Куды я веть велю да куды я веду!..»

Да поехали они да ф красён Киеф-град,

Ишша грабили бояр да кособрюхиих,

355. Ишша золото и серебро повыграбили.

Увезли веть золото ф цисто полё,

Ишше стали во чистом поле они дел делить.

Они дел-от делят, да Васьки нет сулят.

Да один у них Панишшо да рець проговорыл:

360. «При бою-ту-ле, при драки да Васька первой был,

Да топерице у нас Васька да после́дьней стал?..»

Говорили тут пановья-улановья:

«Да, топерице у нас Васька посьле́дьней стал!..»

Ишша сами говорили таково слово:

365. «Да, топерице у нас да Васька сам в руках,

Васька сам бы в руках да некуда́ уйдёт!»

Да во ту жа пору было, во то времё

У Василья оци ясны да сомутилисе,

Да могучия плечи да росходилисе,

370. Да горяцяя крофь да роскипеласе.

Он лекко-скоро скакал да на добра коня,

Да поехал по силушки неверноей,

Ишше стал бы он палоцькой да помахивать,

Ишше вострою сабелькой да почыркивать:

375. На праву руку махнёт — да зделат улицей,

На леву́ю отмахнёт[156] — сделат с переулками,

Он на крук<г> повороцицьсе — да сделат поляною.

Да прыбил он веть фсю силу неверною,

Отбирал бы тут золото и серебро,

380. Привозил он ко князю да ко Владимеру:

«Убирай ты, Владимер стольнекиефьской,

Убирай ты золото й серебро!»

Говорыл ему Владимер таково слово:

«Уш ты ой есь, Василей — да горькая пьяниця!

385. Ты бери сибе злата, да колько надобно!»

Говорыл ему Василей — да горька пьяниця:

«Да не нать мне-ка золото й серебро,

Ишша дай жа ты мне да нонь таку волю:

Ишша пить-то виньцё да мне безденежно

390. Да по фсем-де по царевым по кабакам!..»

Ишша дал ему Владимер таку волю

392. Ишше пить то виньцё да фсё безденежно.

238. Чурило и неверная жена Перемяки

А-й да выпадала порошиця снешку белого.

Да по той де порошици, по белу снегу

Да не заюшку бежал да не бел горносталь,

Ишша шол, прошол удалой доброй молодець,

5. Да по имени Чюрило да млады Плёнковиць.

Да ходил-то Чюрило да ко цюжой жоны,

Ко цюжой бы жоны да к Перемякиной.

Увидала-то его да тут служаноцька

Да того же веть Василья Перемякина,

10. Увидала его девушка-цернавушка,

Говорила веть Цюрылу-ту веть Плёнкову:

«Уш ты ой еси, Цюрыло млады Плёнковиць!

Уш ты полно те ходить да цюжых жон любить,

Я скажу я Василью да Перемя́кину:

15. Заневит[157] ты потеряш да буйну голову!» —

«Уш ты ой еси, девушка цернавушка!

Ты не сказывай Василью Перемя́кину,

Я куплю тибе шубу да соболиную!»[158]

Говорыла ему девушка-чернавушка:

20. «Уш ты ой еси, Чюрыло мла́ды Плёнковиць!

Да не надо мне-ка шуба соболиная,

Тебе полно ходить да цюжых жон любить:

Я скажу веть Василью Перемякину!..» —

«Уш ты ой еси, девушка-чернавушка!

25. Ты не сказывай Василью Перемякину:

Я куплю жа тибе да платьицё цветноё!»

Говорила тут девушка-чернавушка:

«Уш ты ой еси, Чюрило млады Плёнкович!

Да не надо бы мне да платьё цветноё,

30. Тибе полно ходить, цюжых жонок любить, —

Я скажу же веть Василью да Перемякину:

Потеряш ты свою да буйну голову!..»

Снаредиласе веть девушка-чернавушка

Да во то жа во платьицо во цветноё,

35. Да пошла бы она да ко Божьей церьквы.

Заходила она да во Божью́ церькофь,

Она Восподу Богу да помолиласе,

На фсе стороны цетыре поклониласе,

Да Василью Перемякину — особо́й поклон.

40. Подходила он(а) к ему близёшенько

Да сказала бы ему да потихошенько.

Да пошол бы Василей да из Божьей черьквы;

Приходил бы он да к шыроку двору,

К шыроку бы двору да к хорошу крыльцю, —

45. Ишша заперты ворота на красном крыльце.

Да стуцицьсе бы он да тут колоцицьсе

Да у той жа у спалёнки у тёплоей.

Да стрецяла его бы молода жона,

Запускала бы Василья да Перемякина

50. Да во едной бы рубашецьки, бес поеса,

Да во едных цюлоциках да бес чоботоф.

Ишша сам он говорыл бы ей таково слово:

«Уш ты ой еси, мая да молода жона!

Ты пошто же не прышла да ко Божьей церквы

55. Да ко той же к заутрени ко ранною?..»

Говорыла ему да молода жона:

«Да прышол ко мне веть ноне да небывалой гость,

Небывалой бы гость — брателко родиминькой,

Да ис той бы дорожецьки из дальнею,

60. Да из дальнею дорошки да незнакомою!..»

А-й ницему тут Василей не поваровал:

Он схватил-то бы нонь да саблю вострую,

63. Отрубил он у Чурылка да буйну голову.

239. Сорок калик со каликою

(См. напев № 14)

А-й собиралисе дружынушки хоробрыя,

Собиралисе дружынушки, соежжалисе.

Собралосе их да тут сорок калик

Да сорок бы калик да со каликою

5. От того же бы озера Маслеёва,

От того же бы от камешка да от серого,

От того же чюдна креста Леванидова.

Собиралось бы сорок калик со каликою;

Они клюцьки-ты, посошки испотыкали,

10. Они бархатны суноцьки исповесили;

Они Осподу Богу помолилисе,

Во тешки́х-то грехах они простилисе;

Они клали тут заповеть да великую,

Да великую заповеть да цежолую:

15. «Мы пойдём веть нонь да в Ерусалим веть град

Ишша Осподу Богу помолитисе,

Во тешких-то грехах да нам проститисе,

Во Ердане-то реки покупатисе,

На плакуне-травы да покататисе.

20. Мы пойдём нонь да путём-дорожецькой,

Мы пойдём бы веть нонь да верой-правдою,

Верой-правдой мы пойдём да неизменною;

Ишше хто из нас, братцы, заворуицьсэ,

Ишше хто из нас, братцы, заплутуицьсе,

25. Ишше хто из нас, братцы, що соврёт веть що,

Ишше хто из нас, братцы, за блудом пойдёт, —

Не ходить до царей да до царевицей,

Не ходить до королей, до королевицей,

Нам судить таковаго веть своим судом:

30. По локоть отсекать да руки белыя,

По колен отрубать да ноги резвыя,

Промежду плецей тенуть бы да ретиво́ серьцё,

Ишша ясны-ти оци — да косицеми,

Да речис(т)-от езык да тенуть теменём,

35. Ишше сто́я копать да во матушку сыру землю,

Да копать таковаго по белым грудям!»

Собирали они да сумки бархатны;

Да пошли они, пошли да по цисту полю,

По тому бы де роздольицу да широкому.

40. Да идут-то дружынушки да хоробрыя,

Да настрецю веть им едёт фсё Владимёр-княсь.

Им веть стретилса княсь да остано́вилса,

Ишша сам он говорыл да таково слово:

«Уш вы ой есь, калики перехожыя!

45. Уш вы где ноньце были, вы куды пошли?»

Отвецяли тут калики перехожыя:

«Мы пошли бы веть нонь в Ерусали́м-горот<д>

Ишше Осподу Богу да помолитисе,

Во тешки́х-то грехах да фсё проститисе,

50. Во Ердане-то реки, братцы, покупатисе,

На плакуне-травы да покататисе!»

Говорыл им Владимер таково слово:

«Уш вы ой еси, калики перехожыя,

Перехожыя калики переброжыя!

55. Уш вы спойте-ка мне фсё еле́ньской стих:

Не слыхал бы веть я стиху́ еле́ньского!»

Они клюцьки-ти, посошки испотыкали;

Они бархатны суноцьки исповесили;

Да садилисе дружынушки во единой круг,

60. Во единой бы круг да на зеленой луг;

Да запели они да тут еленьской стих,

Да запели бы они да тут фполголоса:

Мать сыра-та земля потресаласе,

Да в озёрах вода да заплескаласе,

65. Во цистом поле травоцьку залилеело[159],

А-й увалилса наш Добрыня со повозочки,

Да Олёшенька Поповиць со запяточок.

Да одва-то Владимер да слово вымолвил:

«Перестаньте-ко вы петь да еленьской стих...»

70. Ишше тут-то они калики да уништожылись.

Говорыл им Владими(е)р таково слово:

«Пойдите́ вы, калики, да ф красен Киеф-грат;

Прыворацивайте ко князю да на широкой двор,

Прыворацивайте да хлеба-соли исть,

75. Хлеба-соли бы исть да перевароф пить,

Перевароф бы пить да опоцев* дёржать!»

Роспростилисе фсё со князем со Владимерым,

Ишша брали-то они суноцьки-те бархатны,

Ишша брали они суноцьки дорожныя.

80. Да прышли веть они да ф красен Киеф-грат;

Да прышли они ко князю к шыроку двору,

К шыроку бы двору да ко красну крылцу.

Заходили они да во светлу грыдьню,

Они Господу Богу помолилисе,

85. На фсе стороны цетыре поклонилисе.

Выходила тут кнегинушка Опраксея:

«Уш вы здрастуйте, калики перехожыя!»

Да они ей говорыли таково слово:

«Ишша здрастуёш, кнегинушка Опраксея!»

90. Ишша стала она у их да веть выспрашывать,

Ишша стала она да фсё выведывать:

«Уш вы где жа нонь были, вы куды пошли?

Уш вы што же вы чюли, што вы видели?»

Отвецяли бы калики перехожыя:

95. «Уш мы шли бы, брели да по чисту полю,

Ишше стретили мы князя-та Владимера,

Да заставил веть нас петь да фсё еленьской стих;

Да садилисе мы во единой крук<г>

Во едино-от крук да на зеленой лук<г>,

100. Да запели ему да фсё еленьской стих,

Да запели веть стих да фсё фполголоса:

Увалилса тут Добрынюшка со повозоцьки

Да Олёшенька Поповицёк со запяточок, —

Перестали мы петь да тут еленьской стих,

105. Да прошшалисе мы со-с князём да со Владимером;

Ишша он нам говорил да таково слово:

Да велел прыговоротить да на шырокой двор,

Хлеба-соли бы исть да перевароф пить;

Мы нонице пошли да в Ерусалим-горот

110. Ишше господу Богу помолитисе,

Во тешких-то грехах да нам проститисе,

Во Ердане-то реки да покупатисе,

На плаку́не-то травы да покататисе!..»

Говорыла кнегина да таково слово;

115. «Уш вы те жа люди фсё дорожныя!

Вы садитесь-ко топере за дубовы столы

Хлеба-соли бы исть да перевароф пить!»

Ишше тут бы они да напивалисе,

Со дорожецьки они да наедалисе,

120. Ишше зделались калики да пьяны-весёлы;

Ишша надо бы им да опоцеф дёржать.

Розвели они их да по своим местам.

А один-то из их да фсё прикрасен был,

Ишша тот жа Миха́йло Михайловицёк.

125. Да влюбиласе в его кнегинушка Опраксея

Да дала бы ему особу спаленку.

Повалилисе спать да опоцеф дёржать.

Да лежал-то Михайла Михайловицёк

Да во тёплою во спаленки в особою.

130. Во темной-то ноци да во первом цесу

Посылала бы кнегинушка Опраксея

Да зовёт бы Миха́йла да Михайло́виця

Во свою-ту бы она во тёплу спалёнку.

Отвецял-то Михайло Михайловицёк:

135. «Мне нельзя итти к ей во тёплу спаленку:

У нас кладена заповедь да великая,

Да великая заповедь да цежолая:

Ишше хто из нас, братцы, заворуицьсе,

Ишша хто из нас, братцы, заплутуицьсэ,

140. Ишше хто из нас, братцы, за блудом пойдёт,

Не ходить нам до царей да до цяревицей,

Не ходить до королей, до королевицей,

Нам судить бы таковаго да фсё своим судом:

По локот-то отсекать да руцьки белыя,

145. По колен-то отрубать да ношки резвыя,

Промежу плеци тенуть да ретиво серьцё,

Да речист-от езык да тенуть теменём,

Ишша ясны-ти оци — фсё косицеми,

Да живаго бы копать по белым грудям!..»

150. Продолжаласе тут да ноцька темная.

Во темной-то ноци да во фтором цесу

Прыходила бы кнегинушка Опраксея,

Говорыла бы она да таковы реци:

«Уш ты ой еси, Михайла да Михайловицёк!

155. Ты пойдём-ко со мной да ф спальню тёплую,

Сотворим мы с тобой любофь сердесьнюю!»

Отвецял тут Михайла да Михайловицёк:

«Мне нельзя итти с тобой да в спальню тёплую:

Да положона у нас заповедь великая,

160. Да великая бы заповедь цежолая!»

Во темной-то ноци да во третьём цесу

Прыходила бы кнегинушка Опраксея:

«Уш ты ой еси, Михайла да Михайловицёк!

Ты пойдём бы со мной да во тёплу спаленку,

165. Сотворым мы с тобой любофь сердесьнюю!»

Отвецял ей Миха́йло да Михайло́вицёк:

«Мне нельзя итти с тобой да во тёплу спаленку:

Да положона заповедь-та великая,

Да великая заповедь де цежолая:

170. Ишше хто из нас, братцы, заворуицьсе,

Ишше хто-то из нас да заплутуицьсэ,

Ишше хто из нас, братцы, как соврёт веть што,

Ишше хто из нас, братцы, за блудом пойдёт,

Не ходить нам до царей да до царевицей,

175. Не ходить до королей, до королевицей,

Да судить нам таковаго да своим судом:

По локот отсекать да ручки белыя,

По колен отрубать да ножки резвыя,

Промежду плецей тенуть бы да ретиво́ серцо,

180. Ишша ясны-ти оци бы — фсё косицеми,

Да рецист-от езык да тенуть теменём,

Ишша сто́я копать да по белым грудям».

Да на то тут кнегинушка россердиласе;

Положила ему цяроцьку серебрену,

185. Положыла она цяроцьку в его суноцьку,

Ис которой бы цяроцьки княсь с приезду пьёт,

Он с приезду-ту пьёт и на отъезде пьёт.

Да проходила у их да ноцька темная.

Да пошли бы они да тут отправились

190. По пути бы они да дорожецьки,

По тому жа они да по цисту полю.

Да во ту бы пору было да во то времё

Да приехал бы Владимер да из чиста поля,

Ис того же роздольица было шырокого.

195. Захотелось бы ему да фсё напитисе

Да ис той бы цяроцьки серебреной.

А хватилисе цяроцьки серебреной,

Да у их-то она да не оказаласе.

Отвецяла тут кнегинушка Опраксея:

200. «Нацевали бы калики да перехожыя,

Не унесли ли они да цяру серебрену?..»

Да послали они да посла скорого.

Да наехали калик да на чистом поле,

Закричали веть тут да громким голосом:

205. «Уш вы ой еси, калики перехожыя!

Нацевали вы у князя у Владимера;

Не попалась ли к кому цяроцька сиребрена,

Ис которой бы кнесь да на приезде пьёт,

На приезде-то пьёт да на отъезде пьёт?..»

210. Ишша тут-то калики остановилисе;

Они клюцьки-посошки испотыкали,

Они бархатны суноцьки исположыли;

Ишше стали они кажно́й розвязывать,

Ишше стали они цяроцьку поискивать,

215. Да нашли они цяроцьку серебрену

Да у того́ де у Михайла да Михайло́виця.

Ишше отдали ця́роцьку серебрену;

Ишше стали судить его своим судом:

По локтям отсекать да руцьки белыя,

220. По колен отрубать да ношки резвыя,

Да рецис-тот езык да тенуть теменём,

Ишше ясны-ти оци — фсё коси́цеми,

Промежду́ плецей тенуть да ретиво серьцё,

Ишше сто́я закопали да по белым грудям.

225. Ишше тут бы Михайлушку славы поют.

Собиралисе дружынушки хоробрые

Да пошли они калики да по чисту полю,

По тому жа роздольицу шырокому.

Да идут по цисту полю, оглянуцьсе,

230. За има-то Михайла да назади идёт!..

Да казнили они да во фторой након:

Закопали его да во сыру землю,

Ишше сто́я закопали да по белым грудям.

Да пошли они калики да по цисту полю,

235. По тому же роздольицу широкому.

Ишше шли они калики да огленулисе:

Да Михайло Михайловиць да назади идёт!..

Говорили-то они промежду́ собой:

«Занапрасно мы нонице веть его казним,

240. Ишше цюдо-то цюди́т ноньце явноё!»

Дождалисе они да фсё товаришша,

242. Дождалисе его — да как с има пошол.

240. Калика и голи кабацкия

(См. напев № 15)

Що из далеця-дале́ця, из чиста поля,

Из того же бы роздольица было широкого

Выходила тут калика перехожая,

Перехожая калика переброжая.

5. Захотелось бы калике опохмелицьсе,

Прыворациват калика на цареф кабак,

Що на царскоё кружало восударёво:

«А-й уш вы здрастуйте, цюмаки-человальники!

Вы отмерийте мне вина на петьсот рублёф;

10. Я на петьсот рублёф куплю — дак я возьму на тысицю!»

Говорили тут цюмаки-человальники:

«Не отмерим те, калика, зелена вина,

Не отмерим мы вина не на копеецьку!..»

Ишша етой бы калике за беду стало,

15. За великую досадушку показалосе:

«Уш вы голи, голи да фсё кабацкия!

Вы возьмите заложите мой веть чудной кре(ст)

Вы во те жа во улоцьки торговыя,

Вы во те жа во лавоцьки купечеськи,

20. Вы возьмите за чюдной крест петьсот рублёф!..»

241. Небылица

(См. напев № 16)

Ишша [ш]то, братцы, не цюдо, — ес<т>ь цюдней того:

На синём-то море, братцы, овин горыт,

Да овин бы горыт сы соломою;

Да по цистому полю да фсё ка́раб[160] бежыт...

5. Ишша то, братцы, не цюдо, — ес<т>ь чюдней того:

Да карабль-от бежит да во́ фси парусы...

Ишша то, братцы, не цюдышко, — ес<т>ь цюдней того:

По поднебесью-то да как медведь летит,

Он шырокима лапоцьками да помахиват

10. Да коротеньким хвостиком да поправливать!..

Ишша то, братцы, не цюдышко, — ес<т>ь то цюдней того:

Да кобы́ла на ели бы да белку лаела!..

Ишша то, братцы, не цюдо, — ес<т>ь-то цюдней того:

Она ноги-ти рошширила, глаза выпуцила!..

15. Ишша то, братцы, не цюдышко, — ес<т>ь то чюдьней того:

Да свинья бы на дубу да гниздо свила,

Да гнездо-то свила, детей вывела!..

Ишша то, братцы, не чудо, — да ес<т>ь чудней того:

19. Да на кажном сучку — по поросёнышку!..

242. Усы

(См. напев № 17)

А-й вот Усы, вот — Усы! Да проевилисе Усы!

Проевилисе Усы да фсё у нас — на Руси!

Да Усы вежливыя, Усы оце́сливыя!..

Вот поехали Усы да за рецьку, за реку,

5. Вот за рецьку, за реку да х богато́му мужыцьку.

Переехали Усы да фсё за реценьку-реку,

X богатому мужыцьку... Да просили мужыцька,

Да просили мужыцька фсё попить, фсё поисть,

Фсё попить, фсё поисть да фсё покушати:

10. Забралисе бы Усы да ф кладовую горьницю[161]...

(Далее не помнит.)

243. Проделки Васьки Шишка

(См. напев № 18)

По реки было по Ваги[162], по фсем городам

Да по фсем городам да по фсем волостям,

Тут ехал торговой Самойлоф Лука;

Да доехал торговой до Це́льця-горы[163],

5. Да на Цельце-горы жывёт Васька Шышок[164],

Живёт Васенька Шышок да топорёнка куёт,

Топоро(ё)нышка куёт да прывора́иваёт*.

После этого Васенька на Вашки бывал,

Он на Вашки бывал да воново* воровал:

10. Он веть клёшши-ти украл да со молотами

Да под лодоцьку свезал, сам (на) нис уплывал.

Приплыл-то Васька ко Цельця-горы. Да на Цельце-горы

Ишша Куську да Треську ф кабак заманил,

Он ф кабак заманил, их вином напоил,

15. Как вином напоил да про деньги спросил,

Да про денешки спросил да про ба́тюшковы,

Он про батюшковы да про матушкины.

Куська да Треська розляпалисе

Да про деньги сказали про батюшковы,

20. И про батюшковы и про матушкины:

«У нас деньги в онбаре — в середьнём сусе́ке,

А-й заклады-ти на пя́трах[165] большой коробьи,

Ишше цюсоф[166] да серёк — равно сотной мешок,

Да петь вязков овцин, на цисло — педдесят!..»

25. Васька времени не медлил, поры не упушшал:

Скоро в кузьницю бежал да он клюцики ковал

Ко цюжым замкам да ко Микифоровым,

Заходил он в онбар, ишша фсё уносил.

Ваську пытом пытали — не выпытали;

30. Ваську стёгом стегали — не выстегали;

Да на их на всих Васька улики навёл:

С кого пять, с кого шесь, с кого десеть рублей,

А с Грышки, с шурына своёго, — пятнаццать рублёф

34. Да за ласковы слова да за приятливыя!..

244. Старины о льдине и бое женщин

(См. напев № 19)

А-й да во стольнём городе было во Туесе[167]

Да стояла лединушка кнегиною,

До Петрова дни стояла — да тут ростаяла.

Да не стало у нас в городе управителя,

5. Управителя во городе — да судителя...

Ишша билисе нивески да со золофками

Да боёвыма палками они — мутофками[168],

Ишше ярыма луками — да коромыслами,

Да каленыма стрелами — да фсё верётнами;

10. Ишше пироги, шаньги во полон взели;

Ишше кашицю-горюшицю да фсю повыхлебали.

12. Ишше тем их война да приконцяласе!..

245. Дунай

Да-й во стольнём во городе во Киеве

Да у ласкова князя да у Владимера

Заводилось пированьицо-почесьён стол

Да для многих кнезей да для многих бояроф,

5. Да для сильных могучи́их богатырей,

Да для тех-де полениц да приудалыих,

Да про тех-де купьцей-гостей торговыих,

Да про многих казакоф со тиха Дуна́,

Да про всех бы калик да перехожиих,

10. Перехожиих калик да переброжыих,

А про всех бы хресьянушок бы да прожытосьных.

Ишше все бы на пиру да напивалисе,

Ишше все бы на цесном да наедалисе,

Ишше все бы на пиру да пьяны-ве́сёлы.

15. Да Владимёр-княсь по грынюшки похажыват,

Ишше с ножецьки на ношку да переступыват

И сапок<г> бы о сапок<г> да поколациват,

Ишше белыма руками да прирозмахиват,

Да златныма перснями да он нашшалкиват,

20. Да русыма-то кудрями да принатрехиват,

Из ус<т> тако слово да выговарыват:

«Уш вы ой, фсе удалы да добры молотцы!

Вы не знаете-ли хто мне обручницы,

Да обрусьници мне бы да супротивницы,

25. Супротивници мне бы то-красной девици:

Станом-возрастом ровна была, умо́м сверна,

Ишше тело-то было веть — как белой снег,

Ишше шшоки бы у ей бы веть — как алой цвет,

По походоцьки девиця — как павушка,

30. По говоры-то была — бутто лебёдушка,

Ишше ясны-ти оци да были — как у сокола,

Ишше церныя брови — да как у соболя,

Да ресници-ти были — как у сиза бобра?»

Ишше большой-от хороницьсе за средьнёго,

35. Ишше средней-от хороницьсе да за меньшого,

Да от меньшого Владимеру да ответу нет.

Говорыл бы Владимер да по фторой након,

Говорыл бы Владимер по третей након:

«Уш вы ой еси, удалы добрыя молотцы,

40. Уш вы сильни могуция богатыри,

Уш вы фсе-же поленици приудалыя,

И все же купьци-гости торговыя,

Ишше многия казаки да со тиха Дуна,

Ишша все вы калики да перехожыя,

45. Перехожыя калики переброжыя!

Вы не знаете ли хто мне-ка обручницы,

А-й обруцьници мне бы да красной девици:

Станом-возростом была бы да умом сверсна,

Ишше тело-то было веть — как белой снек,

50. Ишше шшоки-ти у ей веть — как алой цвет,

По походоцьки девиця — как павушка,

По говори-то была — да бутто либёдушка,

Ишше ясныя оци да были — как у сокола,

Ишше церныя брови — да как у соболя,

55. Да ресници-ти были — да как у сиза бобра,

Ишша было бы вам, кого кнеги́ной звать,

Да кнегиной звать да кому цесть воздать!..»

Выставал бы тут удалой да доброй молодец,

А-й говорыл веть он таково слово:

60. «Уш ты батюшко Владимер стольнекиефской!

Ты позволь же ты мне слово молвити,

Слово молвити мне бы да рець говорыти, —

Не изволь миня за слово скоро сказнить,

Не садить бы миня во темныя погребы,

65. Не сылать бы во сылоцьки да во дальния».

Говорыл бы Владимер таково слово:

«Говори-ко-се, молодец, што тибе надобно,

Говори-ко ты рець да без опасности».

Говорыл молодець да таковы реци:

70. «Уш ты батюшко Владимер стольнекиефской!

Ишше есь у нас Дунай да сын Ивановиць:

Ишше много Дунай да по землям бывал,

Ишше много бы Дунай да королям служыл;

Да созвати бы его да на почесён пир, —

75. Да не знаёт ли веть он тибе обруцницы,

Да обруцьницы он да красной девици?..»

Говорыл-то Владимер таково слово:

«Уш вы ой еси, ключники-замочники!

Вы берите-ко мои да золоты клюци,

80. Вы подите-ко ко погребу да глубокому,

Роскатывайте камешки вы серыя,

Отпирайте вы доски фсё жалезныя,

Отпирайте мои да темны погребы,

Отпирайте мои да замки крепкия,

85. Да зовите-ко Дунаюшка на поцесьен пир

Да говорите веть вы сами да таково слово:

“Да зовёт тибя Владимер да на почесьен пир!

Без тобя веть, Дунай, пир нейдёт,

У нас пир бы нейдёт — да не пируицьсе!”»

90. Отпирали ему двери да фсё-то жалезныя:

Да сидел бы Дунай да ф тёмном погребе.

Ишше жог бы он свешши воску яровы

Да цитал веть он книгу фсё Псалтырьнею.

Говорыли ему клюцьники да замоцьники:

95. «Уш ты ой еси, Дунай да сын Ивановиць!

Ты поди-ко-се топере да вон ис погреба:

Да зовёт тибя Владимер да на почесьен пир!

Без тобя веть топере у нас пир нейдёт,

У нас пир-от нейдёт — да не пируицьсе!»

100. Он лекко-скоро ставал да на резвы ноги,

Он лекко веть выскакивал да ис погреба.

В глубину погреб был да сорок локот.

Да пошли они ко князю да во светлу грыню.

Заходил бы Дунаюшко во светлу грыню,

105. Веть он Господу Богу фсё помолилса,

На фси стороны цетыре да он поклонилса.

Да садили бы Дунаюшка в место большоё,

Да во большоё место в богатырскоё.

Да садилса Дунай да в место большоё,

110. Да во большоё место богатырскоё.

Наливали ему цяроцьку зелена вина,

Да не малу, не велику — да полтора ведра,

А подносили бы к Дунаюшку Иванову:

«Выпей-выкушай, удалой доброй молодець,

115. Да по имени Дунай да сын Ивановиць,

Да на то бы-де здравьицо молодецькоё!»

Принимаёт Дунаюшко единой рукой.

Выпивает Дунай да к едному духу.

На закуску ему — голову бела сахара,

120. На запивку — турей рог да мёду слаткого.

Наливали фтору цароцку зелена вина:

«Выпей-выкушай, Дунай, сын Дунаевиць!»

Принимал бы Дунай да единой рукой,

Выпивал бы он да к едному духу.

125. Тут Владимер-княсь по грынюшки да похажыват,

Он веть с ножечки на ножечку переступыват

И сапок бы о сапок да поколациват,

Ишша белыма руками да прирозмахиват,

Да златныма-то перснями сам нашшалкиват,

130. Да русыма бы кудрями принатрехиват,

Да из ус<т> таки реци да выговариват:

«Уш ты ой еси, Дунай да сын Ивановиць!

Ишша много ты, Дунай, да по землям бывал,

Ишша много бы, Дунай, ты королям служил;

135. Да не знаш ли ты мне да красной девици:

Станом-возрастом ровна было, умом сверсна,

Ишше тело-то бело веть — как белой снег,

Ишше шшоки-ти веть были веть — как алой цвет,

По походоцьки девушка — как павушка,

140. По говори-то была — да лебёдышка,

Ишше ясны-ти оци да были — как у сокола,

Ишше церныя брови — да как у соболя,

Да ресници-ти были — как у сиза бобра!»

Говорыл бы Дунай да таково слово:

145. «Ишше ес<т>ь бы во городе во Ляхове

У того же грозна короли лехоминского,

Ишше ес<т>ь у его фсё бы две дочери;

Да больша доць Настасья да королевисьня,

Зла лихая полениця да приудалая,

150. Ишша ездит она да по чисту полю,

Ишша ездит она бы да фсё полякуёт.

Ишша той жа Вам да не владеть будёт;

А втора доци Опраксея да королевисьня,

Ишша можно ту взеть да за тибя взамуш,

155. Ишша можно будёт ей да кнегиной звать

Да кнегиной звать — да ей цесть воздать!..»

Говорыл-то Владимер таково слово:

«Уш ты ой еси, Дунай да сын Иванович!

Поежжай-ко ты нонь да ф путь, в дорожечку

160. Ко тому же королю да лехоминскому,

Поежжай ты топере да сватом — сватайсе;

Ишша силы бери, да сколько те надобно,

Золотой казны бери, да сколько те надобно».

Говорыл-то Дунай да таково слово:

165. «Уш ты батюшко Владимер стольнекиефской!

Нам веть силою нонь бы не воеватисе,

Золотой-то казной да не откупатисе;

Уш ты дай мне дружинушку хоробрую,

Ишша на имё Добрынюшку да Микитиця!»

170. Говорил ему Владимёр таково слово:

«Уш ты есь, Дунай да сын Ивановиць!

Ты бери-ко-се, да хто те надобно!»

Ишша брал он Добрынюшку да Микитиця.

Походили они да на конюшын двор;

175. Ишша брали они да коней добрыих;

Ишша брали бы — уздали да коней добрыих;

Да накладывали уздицьки фсё тосмя́ныя;

Да накладывали седелышка церкальския;

Да застегивали двенаццэть тугих потпругоф,

180. Да тринаццату тенули церес хребётну степь,

Да не ради бы басы — да ради крепости,

Ишше ради опору да богатырского:

Не оставили бы кони да во чистом поле,

Не заставили ходить да по чисту полю,

185. По чисту полю ходить да ходить пешыма.

Только видели бы их да как коней седлали,

Как коней седлали да в стремена ступи́ли[169];

Да не видели поступки да лошадиноей,

Да не видели поески богатырскоей,

190. Только видят бы: в поле курева стоит,

Курева бы стоит да дым столбом валит.

Ишше едут они да по чисту полю,

По тому же роздольицю да шырокому.

Приежжали бы ко городу ко Ляхову

195. Ко тому жа грозну королю хоминскому[170].

Говорыт тут Дунай да таково слово:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитицёк!

Оставайсе ты здесь да середи двора[х][171];

Я пойду веть топере да сватом — сватацьсе

200. Ко грозну я королю бы да лехоминскому;

Как добром веть нам даст, дак мы добром возьмём,

Как добром нам не даст — да за боём возьмём;

Загремит как у мня палоцька буёвая,

Да зачиркаёт сабелька-та вострая,

205. Ты тогда секи силу, ей не ми́луей[172]».

Да пошол бы Дунай да сватом сватацьсе;

Приходил бы к королю да во светлу грыню,

Заходил и к королю да во светлу грыню,

Ишша бьёт бы челом да он о сыру землю:

210. «Уш ты здрастуёш, король да лехоминския!»

Говорыл ему король да лехоминския:

«Уш ты здрастуёш, Дунай да сын Ивановиць!

Уш ты што ко мне прибыл ли по-старому,

Ишша прыбыл ты ко мне во служеньицё

215. Да по-старому служить, фсё по-прежному?..»

Отвецял ему Дунай да сын Ивановиць:

«Не по-старому служить тибе, не по-прежному;

Я прышол к тебе нонь да сватом — сватацьсе

Да на той же Опраксеи да королевисьни

220. Да за того бы князя да за Владимера!»

Говорыл ему король да таково слово:

«Уш ты Дунай да сын Ивановиць!

Ты бы сваталса за калику да перехожую,

А не сваталса за князя да за Владимера!»

225. Говорыл бы Дунай да таково слово:

«Уш ты ой еси, король да ляхоминския!

Ты добром нам даш, дак мы добром возьмём;

Ты добром нам не даш — да за боём возьмём,

Уш мы силой возьмём да богатырскою!..»

230. Да пошол бы Дунай да ко светлой грыни

Да ко той Опраксеи да королевисьни.

Да сидела Опраксея-королевисьня

Да во той же во грынюшки во светлою

За двенаццати весуцима замоцьками,

235. За тринаццатью крепкима сторожоцьками.

Да во ту же пору было, во то времё

У Дуная оци ясны да сомутилисе,

Да могуция плеци да росходилисе,

Да горяцяя кроф да роскипеласе, —

240. Да пошол к Опраксеи во светлу́ грыню:

Он не спрашивал у дверей да крепких сторожоф,

Да прыбил у дверей да крепких сторожоф,

Ишша прырвал двенаццэть всех замоцикоф —

Заходил к Опраксеи во светлу грыню.

245. А ткала она красеньця фсё шолковыя —

Обронила целноцёк да фсё серебреной,

Говорыла она бы да таково слово:

«Уш ты ой еси, Дунай да сын Иванович!

Ишша к нам ты прышол служить по-старому,

250. Да по-старому служыть ли, по-прежному?»

Говорыл ей Дунай да сын Ивановиць:

«Уш ты ой есь, Опраксея да королевисьня!

Я приехал бы нонь да сватом сватацьсе,

Да хотим тибе взять да сибя взамуш —

255. За того же бы за князя за Владимера;

Ты добром как идёш, дак мы добром возьмём;

Ты добром ты нейдеш — да за боём возьмём!»

Ишше тут Опраксенюшка слезно заплакала:

«Как други-ти отьци да други матери

260. Да умеют детей воспои́ть-скорми́ть,

Да споить бы, скормить да вза́муш выдати

Без бою бы, без драки, фсё без се́ченья,

Без того бы кроволитьиця великого;

Миня-то бы батюшко умел вспоить-скормить,

265. Да не мог миня да взамуш выдати

Без бою бы, без драки, фсё без сеченья,

Без того бы кроволить(и)ця великого!»

Да сказал бы ей Дунай да сын Ивановиць:

«Уш ты ой еси, Опраксея да королевисьня!

270. Надевай бы на собя да платьцо цветное;

Ты срежайсе со мной да ф путь в дорожечку,

Ф путь-дорожечку срежайсе да ф чисто полё!»

Да немного тут Дунай да розговарывал.

Снаредилась бы во платьицо во цветноё.

275. Ишша брал бы ей Дунай да за белы руки,

Выводил бы Дунай да ис светлой грыни —

Выводил бы веть он да на широкой двор

Да садил бы на коня да позади сибя.

Снаредились тут удалы добры молотцы;

280. Ишше едут они да по чисту полю,

По тому бы-де роздольицу шырокому;

Да наехали на ископоть великою;

Ишше брали трубоцьку подзорную

Да подзорную трубоцьку дальнёвидною;

285. Ишше здрили бы, смотрели да во чисто полё,

Во то же роздольицо шырокоё.

Да завидели они да во чистом поле,

Там веть ездит поленица да приудалая,

Ишша та же веть Настасья да королевисьня.

290. Да поехал да Дунай да сын Ивановиць

Да ко той же бы Настасьи да королевисьни.

Ишше они съехались бы — они да поздоровались

Да тема же палками они боёвыма, —

Да от рук их палоцьки загорелисе:

295. Они тем боём друг друшку да не ранили.

А рубилисе сабельками вострыма, —

Они тем боём друг друга да не ранили.

А-й кололисе копьеми да булатныма, —

По насадоцькам копьиця свернулисе.

300. Да тенулисе они тягами жалезныма

Церес те жа церес грыва да лошадиныя, —

Да залезныя-ти тяги да роспоялисе.

Соходили на матушку они сыру землю,

Да плотным бы боём да рукопашечкой.

305. Да во ту жа пору было, во то времё

Закрыцял ему Добры(н)юшка Микитицёк:

«Уш ты ой еси, Дунай да сын Ивановиць!

Уш ты бей бабу по пе́лькам*, пинай под гузно:

Ишша те у их раноцьки кровавыя!..»

310. Да свалил он Настасьюшку на сыру землю,

Сотворил тут он с ей любофь сердесьнюю.

Приежжали они да ко белу шатру,

Да отправились они да ф путь, в дорожецьку,

Приежжали бы они да ф красен Киеф-грат.

315. Да стрецяли бы их да кнезья-бо́яра,

Да стрецяли-то бы их фсё навеселе.

Да пошло бы у их да пированьицё,

Да пошло бы тут у их да столованьицё.

А-й принимали они да фсё законной брак.

320. Да тогда у их пошло да пированьицо,

Пированьицё у их да столованьицё.

Ишша фсе бы на пиру тут да напивалисе,

Ишша фсе бы на цесном пиру наедалисе,

Ишша фсе бы на пиру да пьяны-ти, ве́сёлы,

325. Ишша фсе бы на пиру да приросхвастались:

Да иной бы-де хвастаёт добрым конём,

Да иной бы-де хвастаёт да вострым копьём,

Да иной бы-де хвастаёт своей силою,

Да иной бы-де хвастаёт золотой казной,

330. Да иной бы-де хвастаёт родной сестрой,

Ишше умной-от хвастаёт старой матерью,

Да безумной-от хвастаёт молодой жоной,

Да иной бы хвастаёт своей силоей.

Ишша та же Настасья да королевисьня

335. Да хвалиласе она ишша фсё стрилеть

Да стрелеть бы во метоцьки да во польския:

«Розострелю я за тры версты злаче́н персте́нь!»

Отошло-бы у их да пированьицё,

Пированьицё у их — да столованьицё;

340. Ишша фсе у их дела да приконьцялисе.

Ишша тут веть князья да думны бо́яра,

Ишша стали они да пофторять слово:

«Да стрелеть бы во метоцьки во польския!..»

Да пошол тут Дунай да сын Ивановиць,

345. Да за им пошла Настасья-королевисьня

Да стрелять во метоцьки да во польския:

Да Дунай стрелил во метоцьки во польския;

Да первой-от рас — да он не дострелил,

Да второй-от рас стрелил — да он перестрелил,

350. Как третей рас веть стрелил — улетела ф правой бок.

Стала стрелеть-то Настасья королевисьня.

Да поставили злачен перстень за тры версты.

Розострелила Настасьюшка злачен перстень,

Да злачен перстень розострелила она надвоё.

355. На весы-ти бы клала фсё злачен перстень:

Да некото́ра некото́ру да не перевесила.

Ишша тут-то Дунаюшку за беду стало,

За великую досаду да показалосе;

Направил бы он свой яр тугой лук,

360. Ишше метит Настасьи да по белым грудям.

Говорыла ему Настасья таково слово:

«Уш ты ой еси, Дунай да сын Ивановиць!

Не стреляй ты меня да по белым грудям,

Да засеено в утробы фсё два детища.

365. По локот-то у их руки в золоте,

По колен бы у их да ношки в се́ребре,

Ишша волосы у их фсё веть русыя,

Да на кажной волосинки по жемчужынки!»

Ишше ихны серьця были заплыфцивы:

370. Ишша тем разговорам да не поваровал;

Он спустил веть ей да по белым грудям,

Да спустил бы стрелоцьку каленую, —

Да застрелил он Настасью да королевисьню.

Тогда стал он пороть да груди белыя,

375. Ишша стал бы смотреть да ретиво серьцё;

Роспорол бы у ей да груди белыя,

Усмотрел он в утробы фсё два детища...

Ишша тут-то сам он восплакалса:

«А-й тошнёшонько было, стало тошней того!..»

380. Становил он своё копьё булатноё,

Ишше падал на копьё да грудью белою.

Да со тех же костей да со Дунаевых,

Да со тех же костей да со Настасьиных,

Да со той же бы крови со горяцею

385. Протекала бы тут да фсё Дунай-река.

Сояна

Со́яна — деревня Долгощельской волости Мезенского уезда, на правом возвышенном берегу р. Со́яны, в 15 верстах от ее устья; от нее 30 верст водным путем до д. Долгой Щели, 30 верст водным и отчасти сухопутным путем и 60 верст исключительно водным путем до д. Ка́рьеполя; школы и тракта нет, только теперь через нее хотят провести сухопутный тракт из г. Мезени в гор. Архангельск.

Нечаев Максим Иванович

Максим Иванович Нечаев — крестьянин д. Со́яны, 25 лет, среднего роста, худощав. Он понятлив, немного грамотен, женат. Он пропел мне две старины: «Бой Добрыни с Дунаем» и 2) «Охрана Добрыней Киева и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича». Он знает еще старину про Ваську-пьяницу (с турами), но не до конца. Старинам он научился у своего отца Ивана Давидовича Нечаева, у которого я позднее записал пять старин. Поет Максим громко; он очень старательно пел в фонограф, которым весьма заинтересовался.

246. Бой Добрыни с Дунаем

(См. напев № 20)

Тры года Добрынюшка-та стольничал,

А тры года Добрынюшка прыворотницял,

А столницял, ложницял он деветь лет.

На десятоё лето он гулять пошол,

5. Он гулять-то пошол да на конюшын двор.

Выбирал он сибе да коничка доброго,

Он уздал где седлал да коничка доброго,

Он две(на)дцать потпружынок потстегивал,

А тринаццату тенул церес хребетьню кость, —

10. Он не ради басы, да ради крепости:

Не оставил штобы доброй конь во чистом поле,

Не ходить бы пешу да по чисту полю.

А уехал Добрынюшка во чисто полё.

Выежжаёт он на горы да на высокия,

15. А на те-ли где на шоломя окатисты.

А смотрел он во трубочку подзорную,

А подзорную трубочку долговидную,

А на все-ли чотыре да дальни стороны.

А смотрел-де Добрынюшка ко синю морю,

20. А увидял Добрынюшка черно́й шатёр:

У шатра стоит бочка да з зелёны́м вином,

А на боцьки братынецька серебрена,

Ис которой Дунаюшко с приезду пьёт.

А поехал Добрынюшка ко черну шатру,

25. Наливаёт он веть чарочку зелёна́ вина,

Не малу, не велику — да полтара ведра.

Он перву наливал — да для здоровьиця,

А вторую наливал — да для похмельиця,

А третью наливал — да для весельиця.

30. Хмелина-ли в головы да поевиласе.

А на боцьки были подрези подрезаны,

Золотыма литерами да фсё потписано:

«Хто к шатру приедёт дак жывому не быть,

Жывому́ где не быть, прочь не уехати».

35. А ети ему подрези не понравились:

Ростоптал он веть боцьку да с зелёны́м вином,

А убросил братынечку во чисто полё,

А розорвал Добр(ы)нюшка весь черной шатёр,

Ласкутки розметал да по чисту полю.

40. А сам где Добрынюшка повалилса спать

А на ту-ли на кроватоцьку на тисовую,

А на ту-ли на перину да на пуховую

А пот то-ли одеялышко соболиноё

А черно́го соболя заморьского.

45. А не туця во полюшке востучилась,

Не велика з дожжом да накаталасе, —

А едёт Дунай да Иванович

А с тех-ли где тихих да вёшных заводей.

Выежжаёт он на горы да на высокия,

50. А на те где на шоломя на окатисты.

А смотрел он во трубочку подзорную,

Подзорную трубочку долговидную,

А смотрел где Дунай да ко синю морю.

А он не видит Дунаюшка черна шатра,

55. А не видит он боцьки да с зелёным вином,

А не видит братынечки серебреной, —

Только видит кроваточьку тисовую.

А поехал Дунаюшко к тому местицьку.

А приехал Дунаюшко ко кроваточки:

60. А спит где удалой да доброй молодець.

Он ростегивал погофки* тальянския,

Вынимаёт Дунаюшко цижалой нош,

А хочот пороть да груди белыя,

А хочот смотреть да ретиво серцё.

65. А сам сибе Дунай да прироздумалса:

«А сонного убить — да аки мёртвого:

А не честь будёт, хвала да молодецькая,

А не выхвалка будёт да богатырская...»

«А ой еси, удалой да доброй молодець!

70. А полно те спать да нонь пора ставать,

А пора где ставать да вре́мё братацьсе!..»

А скоро Добрынюшка пробужаицьсе,

Он свежой водой ключавой да умываицьсе,

Тонким белым полотеньцём да утираицьсе,

75. Заскочил тут Добрынюшка на добра коня.

Они билисе палками буёвыма

(А не малы ети палочки, не великия, —

А веть етим палоцькам сорока пудоф!), —

А по руковаткам палоцьки поломалисе:

80. А тем-ли буём друг друга не ранили.

А секлись они саблеми-ти вострыма, —

А вострыя сабёлки пошшорбатились:

А тем-ли буём друг друга не ранили.

А кололись они копьеми-ти вострыма, —

85. По насадоцькам копьиця свернулисе:

А тем ли буём друг друга не ранили.

А тенулись они тягами жалезныма

Черес те-ли через грывы да лошадиныя, —

А тяги жалезны да изорвалисе:

90. А тем-ли буём друг друга не ранили.

А сошли тут удалы да на сыру землю,

А крепки́м-ли буём да рукопашкою,

А водилисе вёшной день до вечора, —

Протоптали землю да до колен тропу.

95. А не туча во полюшке востучилась,

А не синёё облако[173] накаталосе, —

А едёт старой казак Илья Муромец,

А ездит Илеюшка, каза́куёт.

Посмотрел он во трубочку подзорную,

100. А увидял Илеюшка два молотца:

«А оп цём они деруцсе, да оп чом бой стоит?»

А сам где Илеюшка прироздумалса:

«Если руськой-от с руським, дак буду розговарывать;

А неверной с неверным, дак буду ста́кивать;

105. Если руськой с неверным, дак руському помощь дам!»

А приехал Илеюшка к добрым молотцам,

А сам говорыл да таково слово:

«А оп цём вы деритесь, у вас оп цём бой стоит?»

А стал где Дунаюшко росказывать:

110. «Ростоптал он у мня боцьку да з зелёным вином,

А убросил братынечку во чисто полё,

А розорвал он у мня весь черно́й шатёр».

Говорыл тут Добрынюшка таково слово:

«А ой еси, старой казак Илья Муромець!

115. А на боцьки у его подрези были подрезаны,

Золотыма литерами да всё написано:

“А хто к шатру приедёт, да жывому́ не быть,

Жывому где не быть, прочь не уехати”, —

Ростоптал у его боцьку да з зелёным вином,

120. Убросил братынечку во чисто полё,

А розорвал у его да весь черной шатёр,

Ласкутки розметал фсе по чисту полю!»

А говорыл тут Илеюшка таково слово:

«А ой еси, Добрынечка Микитиць млад!

125. А бери-ко Дунаюшка за русы кудри,

126. Повезём мы Дунаюшка в своё местицько!..»

247. Охрана Добрыней Киева и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича

(См. напев № 21)

А во стольнём во городе во Киеве

А у ласкова князя да у Владимёра

Заводилось пированьицо, стол-почесьён пир,

А про многих да руських бояроф,

5. А про тех полениц да приудалыих,

А про сильних могучиих богатырей.

А фсе-ли на пиру да напивалисе,

А фсе на чесном да наедалисе.

А Владимёр-княсь по грынюшки похажыват,

10. А с ношки на ношку да переступыват,

А сапок о сапок да поколачивать;

Он белыма руками да сам розмахиват,

А русыма кудрями да прынатряхивать,

А из уст таки речи да выговарыват:

15. «А ой еси, удалы да добры молотцы!

А хто из вас ездит да ф красен Киев-град,

Сберегёт-стерегёт да красен Киев-град,

Проживёт там [Добрынюшка][174] двенаццэть лет?»

Говорыл тут Владимёр таково слово:

20. «А ой еси, старой Илья Муромець!

А пойдём-ко с тобой да во нову́ комну́* (так);

Я скажу тибе словецюш(к)о-то тайноё,

Тайноё словецько да будёт явноё».

А пошли тут они да со чесна пира,

25. Говорыл где Илеюшка таково слово:

«Уш ты батюшко Владимер стольнекиефьской!

А кого ты посылать будёш во чисто полё?

Посылай-ко-сь Добрынюшку Микитиця;

А съездит Добрынюшка во чисто полё,

30. Прожывёт там Добрынюшка двенаццэть лет,

Сберегёт-стерегёт да красен Киеф-грат!»

А прыходят они да на почесьён пир;

Говорыл где Владимёр во второй након:

«А кому была служопка назначона?..»

35. А Добрынюшки служопка была я́влёна:

«Поежжай-ко-сь, Добрынюшка, во чисто полё,

Сбереги-стереги да красен Киеф-град,

Прожыви там, Добрынюшка, двенаццэть лет,

А письма мне-ка пиши на кажной год,

40. А журнал-от веди через двенаццэть лет!»*

Говорыл тут Добрынюшка таково слово:

«Уш ты батюшко Владимер стольнекиефской!

Неохвота бы мне ехать во чисто полё:

Я недавно жонилса — да только тры года!

45. Неохвота бы оставить мне молода жона,

А по имени Настасья да доць Викулисьня!»

А фсе со пиру стали росходитисе,

А фсе со чесного да розъежжатисе.

А пошол где Добрынюшка на шырокой двор;

50. А стречаёт его да молода жона,

А по имени Настасья да доць Викулисня:

«А ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!

А фсе со пиру едут пьяны-весёлы,

А ты один едёш — голову свесил!..» —

55. «А ой еси, Настасья доць Викулисьня!

А накинул мне Владимёр служопка тежолую:

А съездить Добрынюшки во чисто полё,

Сберекти-стеректи[175] да красен Киеф-грат,

Штобы письма писать ему на кажной год,

60. А журнал-от вести черес двенаццэть лет.

А ой еси, Настасья доць Викулисьна!

Двенаццэто летичко наступит мне,

А тринатцатой годик ф проход пойдёт, —

А тогда ты, Настасьюшка, хош вдовой сиди,

65. Хош вдовой ты сиди да хош взамуш поди.

Не ходи за Олёшеньку Поповича:

Я попофского роду да я на смерть не люблю!..»

А уехал Добрынюшка во чисто полё.

А осталасе у его да молода жона.

70. А во тех-ли во слёзах да во горячиих.

А уехал Добрынюшка ф красен Киеф-грат,

Розоставил шатёр да бел полотняной,

А сам во шатре да пожывати стал.

А прошло где Добрынюшки шесь годикоф —

75. На Добрынюшки платьицо повытлело.

А поехал Добрынюшка во темны леса

А стрелять где, имать да зверья льви́ного;

Настрелял-наимал да зверья льви́ного,

А сошыл сибе платьицо львиноё;

80. А сам во шатре да пожывати стал.

А задумал Олёшенька жонитисе,

А просит у Владимёра благословеньицё:

«Уш ты батюшко Владимёр стольнекиефской!

Благослови мне-ка, Владимёр, жонитисе!»

85. Говорыл тут Владимёр таково слово:

«А ой еси, Олёшенька Поповиць млад!

Хош у князя бери, хош у боярына,

У того ли у хрисьянина у торгового,

Ли у того у хрисьянина у подлого!..» —

90. «А мне не надо не у князя, не у боярына;

А надо бы мне тольки да молода вдова,

А по имени Настасья доць Викулисьна!»

Говорыл тут Владимёр таково слово:

«А ой еси, Олёшенька Попович млад!

95. А как жа цюжа жона́ можно́ взаму́ш отдать?

А, можот, Добрынюшка ишша жыв будёт?

Поежжай лучше, Олёшенька, попроведай-ко,

А жыв ли Добрынюшка ли мертф лёжыт?..»

А поехал Олёшенька во чисто полё.

100. А ездил Олёшенька несколько времени;

Приежжаёт Олёшенька ко Владимеру,

А сам говорит да таково слово:

«А ой еси, Владимёр стольнекиефьской!

У нас во поле несчасьицо случилосе,

105. А велико безвременьё накачалосе:

А убит где Добрынюшка Микитиць млад,

Он резвыма-ти ногами — ф част рокитоф кус<т>,

А в глазах проросла да зелёна трава!..»

А стал где Олёшенька тут сватацьсе

110. А на той-ли вдовы да на Настасьюшки.

А нейдёт она взамуш за Олёшыньку.

А говорыл тут Олёша таково слово:

«А добром не пойдёш, дак возьму силою!»

А пошла где Добрыньская-та матушка

115. Ко старому казаку Илейки Муромцю.

А заходит старушецька во светлу грыню,

Поклониласе старушецька до поеса:

«А ой еси, старой казак Илья Муромець!

А не съездиш ли, Илеюшка во чисто полё?

120. А съезди, Илеюшка, попроведай-ко,

А жыв ли Добынюшка ли мертв лёжыт? —

А походит у его да молода жона

За того за Олёшеньку за Поповича.

А добром она нейдёт, дак берёт силою!»

125. Нечего́ тут Илейка не розговарывал,

А уздал где седлал да коня доброго

Он двенаццэть потпружынок потстегивал,

А тринатцату тенул черес хребётну кость

Он не ради басы — да ради крепости.

130. А не видели поески да богатырскою;

Только видели: в поле курева стоит,

Курева-ли где стоит да дым столбом валит.

А уехал Илеюшка во чисто полё,

А увидял на чистом поле белой шатёр.

135. А приехал Илеюшка ко белу шатру:

А лёжыт человек, на ём платьё львиноё.

Тут где Илеюшка приужахнулса,

А стал где будить да добра молотца:

«А полно те спать да нонь пора ставать,

140. А пора-ли ставать да времё ехати:

А походит у тибя да молода жона

За того-ли за Олёшеньку Поповиця,

А добром она нейдёт, берёт тут ей силою!»

Заскоцил тут Добрынюшка на добра коня,

145. А оставил Добрынюшка белой шатёр;

А приехали с Илеюшкой ф своё местичко.

А заходит Добрынюшка к своей матушки,

Называёт сибя да Скамораховым[176]:

«А ой еси, старушецька порштенная*!

150. А што у вас во городе хорошынько?» —

«А походит у Добрынюшки молода жона

За того-ли за Олёшенку Поповича;

А добром она нейдёт — дак берут силою!» —

«Ой еси, старушецька почтенная!

155. Дай мне Добрыньского-то платьиця,

Дай мне Добрыньских ишше гусельцей.

(А замо́лода платьицё завожоно,

А под старость тут платьицё пригодилосе![177])

А съездить Скаморахову на свадёпку,

160. А звончатыма гусьлеми приутешить их!»

А пошол Скаморахоф на шырокой двор,

А заходит Скаморахоф на весёлой пир.

А тут где Олёшенька за столом стоял.

А заходит Скаморахоф на песьней столбок,

165. А сам говорыл да таково слово:

«А батюшко Владимёр стольнекиефской!

А можно ли мне сыграть на песьнём столбу,

Молодых мне за столом приутешыти?..»

Заиграл Скаморахоф на песьнём столбу

170. А в те-ли гусельци звончатыя.

А говорыт тут Настасья дочь Викулисьна:

«Уш ты батюшко Бладимер[178] стольнекиефской!

А налей-ко-се чарочку зелёна вина,

А не малу, не велику — да полтара ведра.

175. А подай Скаморахову на песьнём столбу!»

Выпивает Скаморахоф к едину духу.

«А вторую налей — да для весельиця,

А третью налей — да для похмельиця!»

Хмелина-ли в головы да поевиласе,

180. А резвыя ноги росходилисе,

А белыя руки розмахалисе:

Соскочил Скаморахоф со песьня столба,

А схватил где Олёшу за русы кудри,

Он бил-волочил да до полусмерти.

185. А три дни Олёшенька ходить не мог,

А на четвёртой день Олёшенька запображывал.

А малыя рибята его подразнивают:

188. «А здорово, Олёша, жанилса, — не с ким спать!..»

Сычов Андреян Яковлевич

Андреян Яковлевич Сычов — крестьянин д. Сояны, 40 лет, среднего роста, не грамотен. Он женат и имеет детей. Он пропел мне 4 старины: 1) «Первая поездка Ильи Муромца», 2) «Добрыня и Маринка», 3) «Васька-пьяница и Курган-царь» (часть) и 4) «Мать князя Михайла губит его жену». Он знает, что старины поются разными напевами («голоса́ми»). Сам он первые две старины пропел одним «го́лосом», а третью другим с повторением почти каждого стиха; таким же «го́лосом» будто бы поют и о Михайле Даниловиче. Старинам он научился от своего отца. Его отец знал много старин: он ходил по всем путям, но выучил старины, по словам Андреяна, вероятно, на Кедах. Старину про князя Михайла Андреян слыхал у отца, сестры и тетки; знает ее и его жена. Он слыхал еще старины о 1) Дунае Ивановиче (протяжным напевом), 2) Михайле Михайловиче (т. е., вероятно, о Сорока каликах, ср. ниже № 255), 3) Михаиле Ивановиче Потыке и 4) Михаиле Даниловиче.

248. Первая поездка Ильи Муромца

(См. напев № 22)

Залегала дорошка прямоежжая,

Прямоежжа дорошка пешоходная:

Как не конному, не пешому проходу нет,

А некакому богатырю проезду нет.

5. А прямоежжой дорошкой ехать три цеса,

А как околом-то ехать надо три года.

А напушшаицьсе тут ехать старой казак,

А ишшо старой казак — да Илья Муромець,

А он ростисцит дорошку прямоежжую

10. А прямоежжу дорошку пешеходную.

Как поехал удалой во чисто полё;

А тут не видели поески бога(ты)рьскою, —

А только видели: в поле курева стоить,

А курева где стоить, да дым столбом валит.

15. Ах он доехал до болот, грезей дыбучиих,

А он до тех лесоф, лесоф дремучиих.

А соходил тут Илейка со добра коня,

А ешшо правой рукой да он коня повёл,

А как левой-то рукой да дубьё де́рьгаёт.

20. А замостил он где мосты фсё дубовыя,

А ешшо выехал на далецё чисто полё,

А как увидял во поле-то сырой дуп<б>,

А ешшо сырой дуп бы да окреко́вастой[179];

А как сидит на дубу сидит Соловьюшко.

25. А засвистел Соловей по-соловьиному,

А закрыцял Соловейко по-зверыному:

А у Илеюшки конь да на коленки пал.

А ешшо бьёт он коня да по тучным ребрам:

«Ах ты сукин сын, конь мой, травеной мешок!

30. А не слыхал разве свиску соловьиного?

А не слыхал разве гра́ю ворони́ного?..»

А натегаёт Илеюшка-та тугой лук,

А ешшо тугой лук да он розрывцятой;

А как берёт ис калённици* да калену́ стрелу;

35. А он стреляёт Соло́вья на сыром дубу.

А как попало Соловьюшку во правой глас:

А покатилса Соловейко со сыра дуба,

А ешша падал Соловейко на сыру землю,

А побежал Соловейко по чисту полю.

40. А тут наехал удалой на добром коне;

А как схватил Соловья за черны́ кудри;

А он трепал-волоцил да по чисту полю,

А он трепал-волоцил да ко седлу свизал,

А ко тому-де седлышку к черкальскому,

45. А ко тому бы ко стремену к булатному.

А как поехал Илейка по чисту полю.

А увидали тут детоцьки Соловьёвы,

А побежали сказали они матушки:

«Ах ты матушка, матушка родимая!

50. А как веть батюшко едёт — мужыка везёт:

А он привезан у стремена, легаицьсе!»

А как она бы тут детям не поверыла;

А выходила она да на красно крыльцё,

А посмотрела во трубочку подзорную:

55. «Ах, ох вы детоцьки Соло́вьёвы!

А как мужык-от едёт, везёт батюшка;

А как привезан у стремена, лигаицьсе!..» —

«Ах ой вы матушка родимая!

А нас веть деветь сыноф, десятой — батюшко;

60. А мы ухватим, рибята, по тыниноцьки,

А побежым за удалым во чисто полё,

А мы ссекём у его да буйну голову!» —

«Ах ой еси, детоцьки Соло́вьёвы!

А вы не бегайте за удалым во чисто полё:

65. А потеряите свои да буйны головы;

А вы берите-ко мису циста серебра,

А вы фтору мису возьмите красна золота,

А вы третьюю возьмите ската жемчуга;

А не дошесь до удала, ниско клантисе,

70. А говорите ему да таково слово:

“А переежжой удалой да доброй молодець!

Ах мы не знам тобе не имени, не вотцины,

А ишша как молотца да именём зовут,

А мы перву тобе дарым да мису циста серебра,

75. А мы фторую дарым да красна золота,

А мы третюю дарым да ската (так) жемцюга;

А ты спусти наша (так) батюшка на волюшку!..”»

А как пошли тут они во цисто полё,

А не дошесь до удала, ниско кланились,

80. А говорили ему да таково слово:

«Ах ты переежжой удалой молодець!

А мы не знам тобе не имени, не вотцины,

А ишша как молотца да именём зовут?..

А мы перву мису дарым тибе да циста серебра,

85. А мы фторую дарым да красна золота,

А мы третю́ю дарым да ска́та же́мцюга, —

А ты спусти наша батюшка на волюшку!..»

А говорыл тут Илейка да таково слово:

«А мне не нать ваша казна да маластырская, —

90. А не спушшу ваша батюшка на волюшку!

А как за ветром в поле не угоняиссе,

А как за мной молотцом не убегать фсё!»

А как поехал тут Илейка по чисту полю,

А подъежжаёт ко городу к Чернигофцю:

95. А обостала Чернигоф тут сила неверная.

А говорыл тут Илейка таково слово:

«Ах ты ой есь, Соловейко вор-розбойницёк!

А пособи мне-ка прыбить силу неверную,

А-от тогда тибя спушшу ноньце на волюшку!»

100. А отвезал Соловейка он от стремена.

А побежал Соловей ф силу неверную,

А он увидел тотарына большущого,

А сфатил он татарына-та за ноги,

А ишше начел татарыном помахивать;

105. Как помахиват, тотарыну-ту прыговарывать:

«Да хош бы тонок на жылья — да не сорвиссе,

А хош бы сух на кос<т>ье́ — да не изломиссе!..»

А прибили тут фсю силу неверну».

А выходил тут Чернигоф-царь да на высок балхон,

110. А тут-де удалым да ниско кланицьсе,

А как зовёт он их да на почесьен пир.

А как зашол тут Илейка да на почесьен пир:

«Ах ой еси, князья и бояра,

А я прывёз Соловейка, вора-розбойника!..» —

115. «Ах ты й еси, старой казак да Илья Муромець!

А как нельзя ли нам тут да посмотретисе?..»

А как пошли они да ко добру коню.

А говорыл тут Илейка Соловеюшку:

«Ах ты ой еси, Соловейко вор-розбойницёк!

120. А не свисти ты, Соловьюшко, да во весь свист,

А не крици ты, Соловьюшко, да во весь крык!»

А засвистел-то Соловьюшко во весь свист,

А закрыцял Соловьюшко-то во весь крык, —

А ишше все тут где с ног да увалилисе...

125. А как срубил тут Илейка у Соло́вья буйну голову.

249. Добрыня и Маринка

(См. напев № 23)

«Ах ты ой еси, матушка родимая!

Ишше дай-ко-сь мне ты бласловеньицё

А ишше съездить бы мне во чисто полё,

А как стрелять бы гусей да белых лебедей,

5. А ишша серых перыстых малых уточок!..»

А как дала она тут да благословленьицё.

А пошол тут Добрынька во цисто полё,

А как увидял-то во поле сырой дуп<б>.

Да сидит на дубу, сидит два голуба,

10. А как они веть друг (на) друшку-то косо гледят,

А они ясныма оцями друг друшку съись хотят,

А как ретивыма серцями розорватисе.

А натегаёт Добрынюшка-то тугой лук,

А как стреляёт он голуба да со голубушкой.

15. А не хватила тут стрелочка не го́луба,

А как не голуба да не голубушки;

А как не падала стрелоцька не на гору,

А как не на гору стрелацька (так), не на воду, —

Улетела к Марынушки в окошецько...

20. А как ломала окошецько кошефцето:

А как попала Кошшеюшку во белу грудь,

А как во белу где грудь да в ретиво серьцё.

А как пошол тут Добрынька по чисту полю,

А он подходит к Марынушки — к лютой грозы,

25. А он крыцял тут Марыньки громким голосом:

«Ах ты ой еси, Марынушка-люта гроза!

Ах ты блять, еретиця ты безбожниця!

А ты отдай ты мою да калену стрелу,

А как калёную стрелоцьку мура́фцету[180]!..»

30. А говорила Марынка таково слово:

«Ах ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млат<д>!

А ты возьмёш ли, Добрынюшка, взаму́ш за сибя?

А я тибе тогда отдам калену стрелу!..»

Тут крыцял де Добрынька пуще старого:

35. «А не возьму тибя, Маринушка, взаму́ш за сибя, —

Ты отдай ты мою да калену стрелу!» —

«Ты возьмёш ли, Добрынюшка, взаму́ш за сибя?

А я тогда тибе отдам да калену стрелу,

А как калёную стрелоцьку мурафцету!..»

40. А отвечал тут Добрынька таково слово:

«А не возьму я тибя да взамуш за сибя!»

Как крыцял тут Добрынька пушше старого:

«Ах ты ой еси, Марынуша-люта гроза!

Ах ты блять, еретиця ты безбожниця!

45. Ах ты отдай-ко мою да калену стрелу,

Как калёную стрелоцьку мурафцету!» —

«А ты возьмёш ли, Добрынюшка, взамуш за сибя?

А я тибе тогда отдам да калену стрелу,

А как калёную стрелоцьку мурафцету!»

50. А отвецял тут Добрынька таково слово:

«А не возьму тибя, Марынушка, взамуш за собя!» —

«А не возьмёш как, Добрынюшка, взамуш за собя,

А я овёрну́ тобя, Добрынюшка, гнедым туром!..»

А овернула она его гнедым туром:

55. А как пошол тут Добрынюшка да во цисто полё,

А во цисто полё да и гнедым туром.

А было тут где у Добрынюшки две сёстры;

А как ходили они да в лес по ягоды,

А как веть видели ф поле деветь туроф,

60. А как десятой-от тур да хоробро́ ходит;

А высоко он носит буйну голову,

А ишше право тут копыто сиребрено,

А как левой-от рок<г> да позолочоной:

«А ишше ето наш веть ходит Добрынюшка!»

65. А как прышли они, скажут они матушки:

«Уш ты ой есь, матушка родимая!

А ишша мы веть видели ф поле деве́ть туро́ф,

Как десятой-от тут хоробро́ ходит:

Высоко он носит буйну голову,

70. Ишша право тут копытьцё сиребрено,

Ишша левой-от рок<г> да позолочёной, —

А как бутто наш ходит Добрынюшка!»

А тут пошла веть как матушка родимая

А ишша к той де Марынушки-лютой грозы:

75. «Ах ты ой еси, Марынушка-люта гроза!

Ах ты блеть, еретиця ты безбожниця!

А отверни наша Добрыньку из циста поля,

А ис циста поля Добрыньку добрым мо́лот<д>цом!» —

«А как возьмёт ли Добрынюшка взамуш за сибя?

80. А я тогда отверну Добрыньку из циста поля,

А отверну я его да добрым молотцом!»

А говорыла старуха таково слово:

«А не возьмёт тобя Добрынюшка взамуж за собя!»

А как крыцяла старуха пушше старого:

85. «Ах ты ой еси, Марынушка-люта гроза;

Ах ты блеть, еретиця ты безбожниця!

А отверни наша Добрыньку из циста поля,

А отверни его Добрыньку добрым молотцом!» —

«А как возьмёт ли Добрынюшка взамуш за собя,

90. А тогда я отверну его да добрым молотцом!..»

А говорыла старуха таково слово:

«А не возьмёт тобя, Марынушка, взамуш за собя,

А ты отверни его Добрынюшку да добрым молотцом!..» —

«Ах ты ой еси, старуха, ты и пры старости!

95. Оверну тибя кобылою водовозною!

Уш ты будёш воду возить по фсе(м) городам,

Как по фсем городам, по пригородочкам,

Как по мелким и цестым ты околодоцькам!»

А ишша тут старуха да испугаласе:

100. «Уш ты ой еси, Марынушка-люта гроза!

А отверни ты Добрыньку из циста поля,

А отверни его Добрыньку добрым молотцом:

А как возьмёт тобя Добрынюшка взамуш за собя!»

А отвернула тут Добрынюшку да добрым молотцом.

105. Как идёт тут Добрынька из циста поля,

А ис циста поля он идёт добрым молотцом,

А как крыцял тут Добрынька громким голосом:

«Ах ты ой еси, Марынушка-люта гроза!

Ах ты блять, еретиця ты безбожниця!

110. А отверни-ко ты ф поле деветь туроф,

А отверни их да добрыма молотцами;

Я тогда тобя возьму да и взамуш за собя!..»

А отвернула веть она тут ф поле деветь туроф,

А овернула она да добрыма молоццами.

115. А как идут молоццы из циста поля,

А как Добрынюшки они да ниско клане(ю)цьсе.

А как веть взял он Марынушку взамуш за собя,

А как увёс<з> Добрынюшка домой ею,

А посадил тут Марынку на ворота он,

120. А рострелял он Добрынюшка до смерти ей.

250. Васька-пьяница и Курган-царь

(См. напев № 24)

А ис Шахова а из города из Ляхова

А да шло бы прошло да два гнедых тура[181] —

А шло бы прошло да два гнедых тура,

А два гнедыя тура а да златорогия —

5. А два гнедых тура да златорогия,

А златорогия туры да одношорсныя,

Златорогия туры да одношорсныя.

А они шли подле моря подле синёё —

А шли подле моря подле синёё,

10. А да плыли они за морё за синёё —

А плыли за морё за синёё,

А они выплыли туры да на Буян-остроф.

А выплыли туры да на Буян-остроф,

Да шли да по Буяну-славному острову —

15. А шли по Буяну-славному острову,

А во полдён прошли полё Подо́льскоё —

Во полночь прошли полё Подольскоё,

Да по утру рано шли да крашен Киев-град[182]

Ис того же из собору Божьей Матери

20. Того же из собору Божьей Матери,

Да ис тех же ворот, ворот Пречистенских,

Ис тех же из ворот, ворот Пречистенских

Выходила девиця наубел-бела

Выходила девиця наубел-бела,

25. Ах наубел она бела да наурус-руса

Наубел она бела да наурус-руса,

А во руках-то дёржыт-то книгу Евангельё

Во правой руки дёржыт книгу Евангельё,

А во левой руки дёржала воскову свещу —

30. Во левой руки дёржала воскову свещу,

А да клала она книгу на сер-рючь камень —

А клала книгу на рючь камень,

Да сцёт[183] она книгу, сама слезно плацёт —

А сцёт она книгу, сама слезно плачот.

35. Там настрету им турица златорогая —

А настрецю турица им златорогая,

А златорога турица одношорсная —

Златорогая турица одношорсная, —

Да по роду матушка родимая —

40. А по роду матушка родимая:

«Уш вы здрастуйте, мои два гнедых тура!

А вы здрастуйте, мои два гнедых тура!» —

«А здрастуём, матушка родимая!..

А здрастуй, матушка родимая!» —

45. «Да где вы, туры, были, вы куда пошли —

А где вы были, куда пошли?

Да што вы, туры, цюли, цего видели —

Што вы, туры, цюли, цего видели?» —

«Да то мы цюли, ето видели,

50. А то мы цюли, ето видели:

Да шли как подле морё да подле синёё —

А шли мы подле морюшко подле синёё,

Да плыли мы за морё за синёё —

А плыли мы за морё за синёё,

55. Да выплыли мы на Буян-остроф —

А выплыли мы на Буян-остроф,

А шли по Буяну славному острову —

А шли по Буяну славному острову,

А во полноць мы прошли мы полё Подольскоё —

60. Во полноць мы прошли полё Подольскоё,

А по утру рано мы шли мимо красён Киёф-грат

Поутру рано шли да крашен Киёф-грат:

Ис того же ис собору Божьей Матери,

65. Да ис тех ворот, ворот Пречистенских —

А ис тех ворот, ворот Пречистенских

Выходила девиця наубел-бела

Выходила девиця наубел-бела,

Ах наубел она бела, наурус-руса

70. Наубел-то бела и наурус руса,

А во руках она несёт книгу Евангельё —

Во руках дёржыт книгу Евангельё —

А во правой руки дёржыт книгу Евангельё —

Во правой руки дёржыт Евангельё,

75. Во левой руки дёржала воскову свещу —

Во левой руки дёржала воскову свещу,

Да клала она книгу на серу́ч[184] камень —

Клала книгу на серу́ч камень,

Да сцёт она книгу, сама слезно плацёт —

80. А сцёт она книгу, сама слезно плачет». —

«Не девиця выходила тут, — Богородиця —

Не девиця выходила тут, — Богородиця:

Цюет, ведат незгоду над Новым градом!»

А цюет, ведат незгодушку над Новым градом:

85. А подымаитсе собака злодей Курган-царь —

Подымаитсе собака злодей Курган-царь —

А ш любимым он зетёлком* со Коньшаком,

А с любимым зетёлком со Коньшаком,

А со своим со сыном со Коршуном —

90. Со своим-то со сыном со Коршуном;

Да под Коньшаком силы — дваццэть тысицэй,

А под Коньшаком силы — дваццэть тысицэй;

Да под Коршуном силы — сорок тысицэй,

А под Коршуном силы — сорок тысицэй;

95. Под самим под Курганом — цисла-смёту нет,

Под самим-то под Курганом — цислу-смёту нет:

Да ёсному соколу силы не облетати —

Да ясному соколу силы не облетати, —

Да удалу добру молотцу будёт не объехати,

100. Удалу добру молотцу не объехати,

Да серому волку силы не обрыскати —

А серому волку не обрыскати.

Да от пару, от пару лошадиного —

А от пару, пару лошадиного,

105. От того было от духу от тотарьского, —

От того было духа от тотарьского

Потераласе луна бы светлого месеця,*

Потераласе луна бы светлого месеця,

А поблёкло бы солнышко красноё,

110. А поблёкло солнышко красноё,

А потемнел тут весь да уже белой свет,

А потемнел тут весь уже белой свет.

Да на те бы луга, луга зелёныя, —

А на те бы луга, луга зелёныя, —

115. Становилса бы Курган царь Самородовиць —

Да становилса Курган царь Самородовиць,

Да крычал где-ка Курган громким голосом,

А крычал бы Курган громким голосом:

«Уш вы ой еси, вы упановья —

120. А ой еси, мои[185] вы упановья —

Вы упа́новья мои, вы урвановья,

А упановья мои да вы урвановья,

Да злы мои тотаровя поганыя —

А злы тотаровя поганыя!

125. Ишше хто из вас <съ>ездит ко Владимёру —

А хто из вас <съ>ездит ко Владимёру,

Отвезёт ерлыки скорописьцеты —

Отвезёт ерлыки скорописьцеты?»

У их большой хороницьсе за среднёго —

130. А большой хороницьсе за среднёго,

А да средней хороницьсе у их за меньшого —

А средней хороницьсе за меньшого,

Да от меньшого до большого ответу нет —

А от меньшого до большого ответу нет.

135. Выставаёт Панишшо плещатоё*,

Выставаёт Панишшо плещатоё:

«Уш ты ой еси, Курган царь Самородо(в)иць —

Уш ты ой еси, Курган царь Самородо(в)иць!

Благослови-ко ты мне слово молвити,

140. Благослови-ко ты мне-ка слово молвити, —

Да за то бы миня слово да не скоро сказнить,

А за то слово не скоро сказнить,

Да не тянуть бы язык у мня теменём —

А не тянуть бы езык у мня теменём,

145. Да ретиво бы сердецько не прому* плецей —

А ретиво бы серцё не прому плецей,

Да ясны бы оци да не косицеми —

А ясны бы оци не косицеми!»

Да те бы реци Кургану прылюбилисе,

150. А те бы реци прылюбилисе,

Да крычал бы Курган да громким голосом —

А крычал тут Курган громким голосом:

«Говорыте вы, тотара, що вам надобно, —

Говорыте, тотара, що вам надобно!»

155. Говорыл тут Панишша таково слово —

Говорыл тут Панишшо таково слово:

«Уш ты батюшка Курган-царь Самородовиць,

Уш ты батюшка Курган-царь Самородовиць!

Уш я съежжу да ф крашён Киёф-грат<д> —

160. Я съежжу я ф крашен Киеф-грат<д>,

Отвезу я ерлыки ко Владимёру —

Утвезу ерлыки ко Владимёру!»

Да те бы реци Кургану прылюбилисе —

А реци Кургану прылюбилисе:

Отдават ерлыки он скорописцеты —

Отдавал ерлыки скорописцеты.

Повезли ерлыки скорописцеты —

Повезли ерлыки скорописцеты.

Не путём они едут, не дорогою,

170. Не путём они едут, не дорогою —

Прямо скацют церес стену городовую,

Церес те жа башни наугольния,

Церес те жа башонки наугольния, —

175. Да прямо идут ко Владимёру,

А прямо идут во светлу грыню,

А во светлу они грыдню ко Владимёру.

Они нашым богам не моляцьсе,

А нашим богам они не моляцьсе,

180. Да Владимёру кнезю не покло́няцьсе —

А Владимёру кнезю не покло́няцьсе,

Да Опраксеи-лебеди целом не бьёт —

А Опраксеи-белой лебеди целом не бьёт,

Да выбрасы(в)а(л)и ерлыки они на золот стол —

185. А бросали ерлыки они на золот стол.

Да брал тут Владимёр ерлыки скорописьцеты,

А брал ерлыки он скорописьцеты, —

Да стал он питать скорописьцеты,

А стал цитать ерлыки он скорописьцеты,

190. Во слезах он не можот слова молвити,

А во слёзах слово не может молвити:

«Уш вы ой еси, да скоры послы —

Уш вы ой еси, да вы скоры послы!

Да дайте мне строку хош на три месеця, —

195. А дайте мне строку хош на три месеця, —

Да старым бы в городе покаецьсе —

А старым во городе покаецьсе,

Молодым бы во городе прычасьё взеть —

Молодым бы во городе прычасьё взеть!»

200. Не давают они строку на тры месеця —

Не давают они строку на три месеця,

202. А давают они строку тольки на три дня...

251. Мать князя Михайла губит его жену

Да как поехал княсь Михайло

Да во чисто полё, роздольё, —

Да тут несцясьицё случилось:

Да доброй коничок поднялса,

5. Да пухова шляпа свалилась,

Да востра сабля изломилась.

Да княсь Михайло догадалса:

«Да што-небудь дома неладно».

Да воротилса княсь Михайло,

10. Да поехал-то во своё-то царство.

Да приежджаёт ко крылечку, —

Да што нехто его не стречает.

Да его матушка родима

Да на крылецько выходила:

15. «Да здрастуй, здрастуй, княсь да Михайло!» —

«Да здрастуй, матушка родима!

Да ишша где моя кнегина,

Да как кнегина Катерина?» —

«Да как твоя-то веть кнегина

20. Да што горда была, спесива:

А жывёт во лавоцьках торговых,

А да во повалышшах*[186] шыроких!»

А да побежал тут княсь Михайло

Он как во лавоцьки торговы,

25. Да во повалышша шыроки:

Да некого тут де-ка нету.

Да княсь Михайло догадалса —

Да на булатён нош да металса.

Да его няньки удёржали,

30. Да его няньки подёржали:

«Да стой, постой-ко, княсь да Михайло,

Да ишша мы-ка тибе скажом,

Да ишша мы тибе роскажом:

Да не успел ты с двора съехать,

35. Да не успел ты роспроехать (так), —

Да твоя матушка родима

Да парну байну затопила,

Да серой камень нажыгала, —

Да созвала она кнегину,

40. Да как кнегину Катерину,

Да ф парну баёнку помыцьсэ:

Да завезала оци ясны

Да <в> белохрусцяту да камоцьку,

Да навалила на утробу

45. Да сер-горуц камень цежолой, —

Да выжыгала из утробы

Да ишша маленького да младеньця...

А да заколацивала она да кнегину

А да <в> белодубову да колоду

50. А как со маленьким младеньцём,

А да набивала на колоду

А да трои обруци да жылезны, —

А да спустила как колоду

А да во синё морё да Хвалыньско!..

55. А да ты поди-тко, княсь да Михайло,

А да ты во лавоцьки торговы,

А да ты купи-тко трои нёводы да шолковы!»

А да побежал тут княсь да Михайло,

А да купил нёводы да шолковы.

60. А да перву тонюшку да закинул,

А да некого ему не попало.

А да фтору тонюшку да закинул, —

А да нецего ему не попало.

А да третью тонюшку да закинул, —

65. А да што-небудь ему да попало:

А да белодубова да колода.

А да соколацивал со колоды

А да трои обруци да жылезны,

А да посмотрел тут княсь да Михайло

70. А свою обручную да кнегину,

А как кнегину Катерину

А да он со маленьким младеньцём...

А да княсь Михайло тут да заплакал;

А да княсь Михайло огрубилса[187],

75. А да он на матерь прогневилса —

А да на булатён нош да металса.

А да его матушка родима

А да вдоль по берешку да ходила,

А да громким голосом да водила:

80. «А да тры душы я погубила:

А да перву душецьку да безгрешну,

А да фтору душу бесповинну,

83. А да третью душу понапрасно!..»

Нечаев Петр Александрович

Петр Александрович Нечаев — крестьянин д. Сояны, 70 лет, понятливый и бывалый человек. Он женат, имеет сына и замужнюю дочь, а также внуков и внучек. Он долго ходил на Кеды; перестал ходить только 5 лет тому назад и теперь занимается как будто сапожничеством. В путях он ходил вместе с покойным крестьянином д. Нижи Николаем Шуваевым. Последний, по словам П. А. Нечаева, знал много старин, и притом хорошо. Однажды он с этим Николаем был на ярмарке в г. Пинеге. Приехали купцы Серебрениковы, но слишком рано, так что делать им было нечего. Петр привел к ним Николая петь старины. Серебрениковы давали ему за ночь по 20 копеек, и он пел в ночь по нескольку старин (до 5—6); всего он ходил неделю и каждую ночь пел всё новые старины. Бывало также лежат они в избушках недель по 7; Микола все время поет старины и рассказывает сказки и всё вново, а он не берет на ум. У Миколы и Прони, о котором будет не раз упоминаться далее, был брат малый Ванька, который знал лучше Миколы и Прони. У Ваньки был сын, коего звали Киткой; он знал хорошо старины, но помер. Петр пел старины вместе с Николаем Шуваевым, а сам отдельно их не певал; теперь он поет, но редко, так как нет охоты петь одному. Поэтому он упомнил и пропел мне только четыре старины: 1) «Данило Игнатьевич», 2) «Бой Добрыни с Дунаем», 3) «Бой Добрыни с Ильей Муромцем» и 4) «Сорок калик со каликою», но слышал их гораздо больше. Между прочим он слышал 1) про Добрыню и Маринку, 2) «Первую поездку Ильи Муромца», 3) «Дюка», 4) «Потыка», 5) «Отвоз Добрыней даней Батею Батеевичу», 6) «Купанье Добрыни», 7) «Сына Данилы Игнатьевича», 8) «Ваську-пьяницу» и 9) «Камское побоище». На последнее, по его словам, Николай собрал более 40 богатырей, всякого из коих умел назвать по имени и отчеству. Пел Петр громко и хорошо; перед пением он снял с себя малицу, положил ее на пол и сел на нее; сидя на полу, он и пел свои старины. Раньше он был памятлив, но память его ослабела после того, как он разбил себе голову деревом.

252. Данило Игнатьевич

А-й кабы во стольноем городе во Киеве

Как у ласкова князя да у Владимера

Заводилось пированьё, стол-почесьён пир,

Да про многих кнезей дак многих бояроф,

5. Да про тех полениц да приудалыя,

Да про тех про хресьянушок прожытосьных.

Кабы все на пиру дак напивалисе.

Да Владимер-от по грэднёнки[188] похажыват,

Он белыма руками да он розмахиват,

10. Злачоныма перснями да он пошшолкиват,

Да из ус<т> таки речи выговарыват:

«Уш вы ой еси, дружыночка хоробрая!

Уш вы ой еси, кня́зя да вы бояра!

Руски могуци да вы богатыри!

15. Не знаете ли мне-ка сопружници,

Сопружници мне-ка да красной девици,

Кото́ра станом статна, умом свёршна,

Бело-то лицё — да кабы белой снег,

Оци-ти ясны — да быть у сокола,

20. Да брови-ти церны — да быть у соболя?..»

А-й кабы меньшой хороницьсе за большого,

А-й кабы большой хороницьсе за меньшого;

От меньшого Владимеру ответу нет.

И-за того и-за стола и-за окольнёго,

25. И-за той жа скамейки белодубовой

Выставаёт удалой доброй молодець,

На имё Вичя да сын Лазурьевиць;

Поклоняецсе Владимеру до сырой земли:

«Бласлови-тко-се, Бладимер, да слово молвити, —

30. За ето ты слово да не скоро казни,

Не изволь-ко миня да ты повесити!»

Говорыл тут Владимёр таково слово:

«Говоры-тко, Вичя, да што те надобно!» —

«Я знаю тибе дак сопружницю;

35. Станом она статна дак, умом свёршна,

Бело-то лицё — да бутто белой снек<г>,

Оци-ти ясны — да как у сокола,

Брови-ти цёрны — да быть у соболя:

У Данила Игнатьиця молода жена!» —

40. Говорыл тут Владимёр таково слово:

«Как-де можно у жива мужа жона отнеть?»

Говорыл тут Вичя таково слово:

«Мы пошлём-де Данила на Буя́н-остро́ф

Поимать и зверища-кабанишша,

45. Привести ето зверищо-кабанишшо

Без той-де раноцьки бес кровавое:

А много на Буян да там веть ездило,

Да назат-де с Буяна не отъежживали!..»

Говорыл тут Владимёр таково слово:

50. «Уж-а ой еси, мои да слуги верныя!

Да подите за Данилом за Игнатьевицём,

Да зовите-де ёго да на почесьён пир:

Без его веть ноньце у нас пир нейдёт!»

Да пошли-де его слуги верныя,

55. Прыходили к Данилу во светлу грыдню,

Говорыли Данилу таково слово:

«Уш ты ой еси, Данило Игнатьевиць!

Да зовёт тибя Владимёр на поцесьён пир!»

Ишша нацял Данилушко срежатисе;

60. Средилса Данило сын Игнатьевич.

У Данила ёго дак молода жона, —

Данилу Настасья да нонь наказыват,

Данилу Настасья да наговарыват:

«Да поедёш, Данило, да на поцесьён пир,

65. Не садись-ко, Данило, во большо́ место, —

Да садись-ко на скамейку попересьнюю:

Накинёт на тибя княсь службу цижолую!»

Отправадила[189] Данила молода жона.

Спускалса Данило со красна крыльця,

70. Да садилса Данило на добра коня,

Ехал Данило на шырокой двор.

Соходил-де Данило со добра коня,

Шол-де Данило на красно крыльцё,

Заходил-де Данило во светлу гредню́;

75. Садилса Данило на поцесьён пир,

На ту на скамейку попересьнюю.

Подносили цяру зелена вина —

Не пьёт етой цяры зелена вина;

Подносили да мёду слаткого —

80. Не прымаёт Данило мёду слаткого.

Владимёр по грэ́днёнки похажыват

Да из ус<т> таки реци выговарыват:

«Да кому эта служопка назначона?..

Да Данилу была служопка явлёна:

85. Съездить Данилу на Буян-остроф,

Поймать и зверища кабанища

Да бес той-де без раноцьки кровавое,

Привести етого зверишща[190]-кабанища

Ко мне-де Владимёру на шырокой двор».

90. Да ставал-де Данило на резвы ноги.

Поклонялса Владимёру до сырой земли,

Поклонялса Данило во фторой након

Фсей этой своей дружыночки хороброей,

Да пошол-де Данилушко из гредьни вон.

95. Спускалса Данило со красна крыльця

Да садилса Данило на добра коня, —

Да поехал Данило сын Игнатьевиць,

Он поехал Данило к молодой жены,

А к душечки Настасьи да доць Викулисьны.

100. Не доехафши Данило до красна крыльця,

Да стрецяёт ёго да молода жона,

Снимаёт ёго дак со добра коня.

Брала она ёго за руцьку за правую,

Вела его Данила во светлу гредьню,

105. Садила Данила за дубовой стол.

Подносила Данилу зелена вина.

Принимал-де Данило единой рукой,

Выпивал-де Данило к едину духу.

А тут ёму Настасьюшка росказыват,

110. А тут ёму Викулисьна наговарыват:

«Ты поедёш, Данило, на Буян-остроф, —

Возми-тко, Данилушко, ты веть ско́куна,

Возми-тко, Данилушко, ты веть рёвуна,

Ты возьми-тко арканы волосяныя!..

115. Ты заедёш, Данило, на Буян-остроф,

Да ты спусти-тко, Данилушко, ско́куна —

Наскацёт он, зверища-кабанища;

Спусти-тко, Данилушко, ты рёвуна —

Обревёт тут зверыща-кабанища,

120. Ста́нёт зверищо пот сырой дуп<б>;

Подъеть ты, Данило, з-за сыра дуба, —

Накинывай арканы волосяныя,

Приудерькай* ты зверища-кабанища

На том на Буяном славном острове!

125. Ты поедёш, Данилушко, здраф домой, —

Стретит Виця да сын Лазурьевиць,

Станет просить палку буёвую,

Станет просить копьё брусоми́ньскоё,

Станет просить сабёлку вострую, —

130. Не давай-ко Вичи сыну Лазурьевицю:

Он придаст-де тибе да тут скору смерть!»

Отправ(и)лса Данило сын Игнатьевич;

Ехал Данило по цисту полю,

По тому роздолью по шырокому.

135. Приежжал-де Данило ко синю морю;

Скакал ёво конь да за синё морё, —

Перескоцил етот конь да на Буян-остроф.

Ехал по Буяну, славну острову,

Спустил-де Данило веть он ско́куна, —

140. Наскакал он зверища-кабанища.

Спустил-де Данилушко рёвуна, —

Обревел он зверища-кабанища,

Стаёт тот зверищо пот сырой дуп.

Подъежжа́л-де Данило из-за сыра дуба,

145. Накинывал орканы волосяныя —

Приудергал зверища-кабанища.

Поехал Данило во свое место.

А-й кабы ехал Данило по цисту полю, —

Настрецю Вича́ да сын Лазурьевиць.

150. Сохо́дит Вича́ да со добра коня,

Поклоняицсе Данилу до сырой земли:

«Уш ты ой еси, Данило сын Игнатьевиць!

Да поехал-де я на место ратноё,

Да поехал на побоищо на смёртноё, —

155. Забыл-де фсе доспехи богатырския:

Дай-ко-се мне-ка палки буёвоей,

Дай-ко мне копья да брусоминьскоё,

Дай-ко мне-ка сабёлки востроей!..»

Закрыцял-де Данило громким голосом:

160. «Уш ты сукин сын, Вича да сын Лазурьевиць!..»

Да поехал Данило по чисту полю

Ко тому-де ко городу ко Киеву,

Ко тому-де ко князю ко Бладимёру.

Приежжал-де Данило на шырокой двор, —

165. Выходил-де Владимер стольнекиефьской,

Выходили и многи кня́зи-бо́яра.

Говорыл тут веть княсь да стольнекиефской:

«Уш ты ой еси, Олёшенька Поповиць млат<д>!

Ты бери-тко-сь зверишша-кабанишша,

170. Уведи ты зверишша во своё место!»

Кабы взял-де Олёшка зверища-кабанища, —

Поскоцило зверишшо-кабанишшо,

Здёрнуло Олёшу со резвых ё(го) нок<г>,

И вырвалса зверишшо-кабанишшо,

175. Убежало зверишшо во цисто полё.

Данило говорыл да таково слово:

«Уш ты батюшко Бладимёр стольнекиефьской!

Ишша это веть ноньце — не моя вина!»

Да поехал Данило к молодой жены,

180. К душечки Настасьи к доць Викулисьны;

Приехал Данило к шыроку двору, —

Да стрецяёт его да молода жена,

Душецька Настасья доць Викулисьна:

Подходила к ёму да поблизёшенько,

185. Покланялась ему да понизошенько,

Снимала ёво да со добра коня.

Брала-де ёво да за праву руку,

Да вела-де ёво да во светлу грэдьню,

Да садила ёво да за дубовой стол,

190. Наливала ему цяру зелёна вина,

Не велику, не малу — полтора ведра,

Подносила Данилу сыну Игнатьевицю.

Прымал ефту цяру единой рукой,

Выпивал ефту чару к едину духу.

195. Наливала Настасья во фторой након

И подносила ету цяру во фторой након.

Брал Данило единой рукой,

Выпивал-де Данилушко к едину духу,

Да стал тут Данилушко навеселе.

200. Говорила тут Настасья доць Викулисьня

Тому-де Данилу сыну Игнатьевицю:

«Приедут от Бладимёра скоры послы

И будут тибя звать дак на почесьён пир,

Ты не езди, Данило, без молодой жоны!»

205. Приежжали к Данилушку скоры послы,

Зовут де Данилушка на поцесьён пир.

Да стал тут Данилушко срежатисе

С душенькой с Настасьей доць Викулисьней;

Выходили они да на шырокой двор,

210. Да садились они дак на добрых коней,

Да поехали ко князю ко Бладимёру.

Заежжали они да на шырокой двор,

Соходили они да со добрых коней.

Стрецяли его слуги-ти верныя,

215. Провожали Данила во светлу гредьню.

Заходил-де Данило во светлу гредьню,

Садилса за столы да за дубовыя,

Садилса Данило во своё место.

Да пошол тут пир веть у князя навеселе.

220. Был тут старый казак Илья Муромець,

Был тут Добрынюшка Микитиць млад,

Был тут Олёшенька Поповиць млад.

Они сидели — рибята — во своих местах,

Говорили Владимёру таково слово:

225. «Отвести етого Вицю да во цисто полё, —

226. Придать ему ноньце да скору смерть!»

253. Бой Добрыни с Дунаем

А-й кабы три года Добрынюшка-та стольницял,

Кабы три года Добрыня прыворотницял,

Кабы цяшницял, ложницял-де двенаццэть лет,

На тринаццэто летико гулять пошол.

5. Он шол-де Добрыня на конюшын двор

Да уздал-де седлал да коня доброго,

Накладывал седёлышко церкальскоё

Да поттегивал двенаццэть тугих потпругоф,

Тринаццату тенул церес хрибетьню кость

10. Он не для-ради басы, дак ради крепости —

Ради того-де опору да богатырьского.

Лёкко-скоро с(ка)кал он на добра коня.

Да поехал Добрыня во цисто полё.

Да не видели поески богатырьское(й);

15. Тольки видели: ф поле курева стоит,

Курева-де стоит, дак дым столбом валит.

Он ехал, Добрыня, по цисту полю, —

Настре́цю ёму ницего не слуцилосе.

Он выехал на горы на высокия,

20. Да на те-де на шоломя окатисты;

Соходил-де Добрыня со добра коня,

Вынимал-де он труп<б>ку подзорную

Да смотрел на фсе стороны цётыре вдаль;

Да смотрел-де Добрыня ко синю морю:

25. У синя-де моря да у Хвалынсково

Там стоит-де во полюшки церён шатёр.

Лёкко-скоро скакал он на добра коня,

Поехал Добрынюшка ко церну шатру.

Приежжал-де Добрыня ко церну шатру,

30. Соходил-де Добрыня со добра коня:

Стоит веть боцька з зелёным вином,

На боцьки братынецька сиребрена.

Брал ету братынецьку сиребрену,

Нацедил-де Добрыня зелена вина, —

35. Выпивал-де Добрыня к едину духу;

Нацедил-де Добрыня во фторой након —

Выпил за здравьё богатырьскоё;

Нацедил-де Добрыня во третей након —

Выпил за смелос<т>ь богатырьскую.

40. А стал тут Добрынюшка навеселе.

Заходил тут Добрынюшка во церён шатёр, —

Стоит тут кроватка слоновых костей,

Слоновых-де костей, дак зубья рыбьёго;

На кроватки перыноцька пуховая;

45. На перыны одеяло церна соболя,

Того соболя было заморьского;

Лёжат ти подушецьки тижолые,

Выходил-де Добрыня ис церна шатра,

Да гледел тут Добрынюшка на церён шатёр, —

50. На шатре была подрези подрезаны,

Глубокия потписи потписаны:

«Да хто-де приедёт к моему шатру,

Жывому-де назат дак не уехати».

Тут-де Добрынюшки за беду стало,

55. За великую досаду показалосе.

Ростоптал ету боцьку з зелёным вином,

Ростоптал он братынецьку сиребрену,

Розодрал-де Добрынюшка церён шатёр,

Розметал он Добрынюшка по цисту полю;

60. На крова́тку лёжы́лса опочеф дёржать.

Призакуталса одеялом церна соболя.

Да во ту-де пору дак во то́ времё

Не тёмная туценька востуцилась,

Да не церноё облако накаталосе, —

65. Да приехал Здунайло сын Ивановиць.

Приехал-де он да ко церну шатру,

Да приехал-де он да к зелену вину, —

Нету ёво дак и церна шатра,

Нету у ёво дак зелёна вина,

70. Не́цим Здунайлу опохмелицьсе.

Подходил тут Здунайло поблизошенько,

Ишша сам говорил да таково слово:

«Уш ты Добрынюшка Микитиць млат!

Ты пощо розодрал дак мой церён шатёр?

75. Ты пощо ростоптал боцьку з зелёным вином?»

Говорыт тут Добрыня таково слово:

«Уш мы ездим де по цисту полю,

Оставляём шатры дак на чистом поле,

На шатре мы веть потписи не потписывам

80. Да глубокия подрези не подрезывам!»

Тут-то Здунайлушку за беду стало,

За великую досаду показалосе:

«Я ссеку у тибя дак буйну голову!»

Да скакал тут Добрыня на резвы ноги,

85. Да бежал тут Добрыня к своёму коню,

Лёкко-скоро скакал он на добра коня.

Съежжались они дак на цистом поле,

Буёвыма палоцьками билисе, —

Во руках у их палки загорелисе:

90. Они тем боём друг друга не ранили.

Кололисе копьицеми вострыма, —

По насадоцькам у их копьиця извертелисе:

Они тем боём друг друга не ранили.

Они се́клисе сабёлками вострыма, —

95. У их сабёлки фсе да шшорбалисе...

Да сходили они дак со добрых коней,

Они тенулисе тягами железныма

Церес те церес грывы лошадиныя:

Они тем боём друг друга не ранили.

100. Сфатились плотны́м боём, — рукопашкою,

Да водились они вёшной день до запада,

До запада они водилисе до заката.

Да во ту-де пору да и во то времё

Из да́леця-дале́ця из циста́ поля

105. Едёт стары́ казак Илья Муромець.

Не доехафши до их дак за три попрышша,

Ишша сам-де сибе дак он роздумыват:

«Ишша руськой-де с руським де ноньце борицьсе, —

Надо мне-ка ноньце розговарывать;

110. Дак неверной с неверным ноне борицьсе, —

Надо и мне да придакивать;

Как неверной-от с руським ноньце борицьсе, —

Мне-ка руському надо по́мошшь дать».

Да подъехал стары казак поблизёшенько,

115. Закрыцял-зазыцял да громким голосом, —

Дак они ницёму етому не варуют.

Закрыцял-де стары казак во фторой након, —

Да уцюли подглаз<с>дцю* богатырьскую

На имё* ста́ры казака Ильи Муромьця.

120. Тут-де рибята рос<с>коцилисе*,

Подхо́дят старому поблизёшенько, —

Говорил тут Здунайло таково слово:

«Ой еси, Илейка ты веть Муромець!

Остафлён у мня в поле был церён шатёр;

125. Приехал Добрынюшка Микитиць млад,

Розодрал-де он да мой церён шатёр,

Ростоптал он веть боцьку з зеленым вином,

Роскина́л-де он да по цисту полю!..»

Говорыл тут Добрынюшка Микитиць млад:

130. «Уш ты ой еси, стары казак Илья Муромець!

Оставляём мы ф цистом поле белы шатры,

А глубокия подрези не подрезывам,

Небылыя словеса* дак не потписывам:

“Ишша хто-де приедёт к моёму шатру,

135. Да назат жывому дак не уехати”».

Говорыл стары казак Илья Муромець:

«Опутай ёго в опутинки шолковыя,

Замкни-тко во замки дак во нимецькия,

Привяжи-тко ты ёго да ко стременам:

140. Повезём-ко ёго да ф стольне Киеф-град

Ко тому ко князю ко Владимёру!»

А брал ёго Добрынюшка за белы руки,

Опутал в опутинки шолковыя,

Замкнул во замки дак во немецькия,

145. Привезал его, Здунайлушка, ко стременам,

Лёкко-скоро скакал он на добра коня.

Да поехали они дак по цисту полю,

Приежжали они дак ф красён Киёф-грат

Ко тому ко Владимёру на шырокой двор,

150. Соходили они дак со добрых коней.

Отвезал-де Добрынюшка от стре́меноф

Того-де Здунайла сына Ивановиця,

Повели его к Владимёру на красно крыльцё,

Заводили ёго дак во светлу грэдню.

155. Бладимёр-де ноньце стольнекиефской

Ишша начел редить нонь дак почесьён пир.

Собирались-де многи князи-бояра,

158. А садились они за столы за дубовыя.

Далее сказитель сказал словами:

«На пиру его присудили в погреб, в чисто полё и посадили. Он прежде служил князю Владимеру, но за вину сидел в погребе, как-то уехал к королю Лях(овинскому) и ездил от него и встретился с Добрыней. Его посадили в погреб. Когда выбирали супружницу, послали его». — Миколай [Н. Шуваев. — Ред.] пел (эту старину) до конца.

254. Бой Добрыни с Ильей Муромцем

Прежде Резань дак слободой слыла,

А кабы ноньце Резань — дак славным городом.

Да во той во Резани, славном городе,

Ишша был-жыл Микитушка Романовиць.

5. Да Микитушка дак он ноне не старылса,

Не старылса Микитушка — представилса.

Осталась у Микиты любима семья,

Любимая семейка — молода жена,

Да молодая жена дак цядо милоё,

10. Кабы на имё Добрынюшка Микитиць млад.

Ишша стал тут Добрынюшка на возросте,

Да есён сокол бутто на возлете;

Да дошло-де Добрынюшки до двенаццэть лет.

Прыходил-де Добрынюшка ф светлу грэдню

15. Да ко той-де ко маменьки родимоей:

«Уш ты ой еси, маменька родимая,

Ты цёсна вдова Омельфа Тимофеёвна!

Бласлови-тко-се меня да добра молотца

Кабы съездить мне-ка да во цисто полё

20. И сибя показать дак и людей посмотрять!»

Говорыла ёму маменька родимая:

«Уш ты ой еси, цядышко моё милоё!

Ишша ты веть, цядышко, молодёшенько,

Умом-разумом ты нонь, цядышко, глупёшенько;

25. Ты поедёш ноньце во цисто полё —

Потеряш ты свою дак буйну голову!»

Отвечал-де Добрынюшка Микитиць млат:

«Уш ты ой еси, маменька родимая!

Я поеду нонце во цисто полё!»

30. Да бежал тут Добрынюшка из грэдьни он вон,

И бежал-де Добрыня на конюшын двор,

И уздал-де, седлал да коня доброго:

Накладывал седёлышко циркальскоё,

Да поттегивал двенаццэть тугих потпругоф,

35. Да тринаццату тенул церес хребетьню кость, —

Он не для-ради басы, дак ради крепости,

Ради того-де опору богатырьского;

Надевал на сибя латы кольцюжныя,

Он брал-де доспехи богатырьския;

40. Лёкко-скрро скакал он на добра коня.

Выходила ёго маменька родимая,

Та цёсна вдова Омельфа Тимофеёвна;

Говорыла сама дак таково слово:

«Уш ты ой еси, цядо моё милоё!

45. Ты поедёш, цядышко, во цисто полё,

Да увидиш ты: ф поле бел шатёр стоит,

Во шатре лёжыт Илейка тут Муромець

Да на той-де на заставы на великое, —

Не доедь до шатра, дак со добра ко́ня сходи́:

50. Да выйдёт Илеюшка тут Муромець,

Да ты веть Илейки ниско кланейсе!..»

Роспрашшалса-де он с маменькой родимоей,

Он поехал во далецё цисто полё —

И выехал на далецё на цисто полё.

55. Соходил-де Добрынюшка со добра коня,

Он брал веть палоцьку буёвую,

Метал ету палоцьку под вы́шину,

Головой ету палоцьку потхватывал,

Из ус<т> таки реци выговарывал:

60. «Ишша как веть владаю палка буёвая,

Ишша так бы владать Илейкой Муромьцём!..»

Ишша брал-де копьё дак брусоменьскоё,

Метал-де копьё дак он под вы́шину,

Головой ето копьё дак он потхватывал,

65. Ис ус<т> таки реци выговарывал:

«Ишша как я владаю копьё брусоменьскоё,

Ишша так бы мне владать Илейкой Муромьцём!..»

Метал-де он сабёлку вострую

Да пот то-де под облако пот церноё,

70. Головой ету сабёлку потхватывал,

Из ус<т> таки реци выговарывал:

«Да как-де владаю сабля вострая,

А так бы владать Илейкой Муромьцём!»

Лёкко-скоро скакал он на добра коня

75. Да поехал на заставу на великую

Ко тому ко Илейки он веть к Муромьцю.

Не доехафши до его дак за три попрышша,

Натегивал тугой лук розрыфцятой,

А клал-де Добрынюшка калену стрелу;

80. Да стрелял-де Добрынюшка во бел шатёр,

Ишша сам этой стрелки прыговарывал:

«Полетай, моя стрелоцька, во бел шатёр

И падай не на гору, не на воду, —

Ишша падай Илеюшки во белую груть,

85. Во белую грудь дак во ретиво серьцё!..»

Прилетела эта стрелоцька во бел шатёр,

Падала Илейки во белую груть,

Во белу́ю ему груть, во цюдён ему крест.

Ото сну-де Илейка пробужаицьсе,

90. Скакал-де Илейка на резвы ноги,

Бежал-де Илейка из бела шатра,

Посмотрел-де Илейка по цисту пою,

Да увидял-де Илейка в цистом поле удала добра молотца.

Да лекко-скоро скакал он на добра коня,

95. Да ехал Илейка во цисто полё

Да ко удалу добру молотцу;

Он крыцял-де зыцял да громким голосом:

«Уш ты ой еси, удалой доброй молодець!

Ты которого города, коей земли?

100. Ты которого отьця, которой маменьки?

Да как-де тибя да именём зовут,

Да как звеличают по отечесьву?

Ис сибя ты, молодець, молодёшенёк,

Умом-разумом, удалой, ты глупёшенёк:

105. Направляёш ты ноньце калену стрелу,

Ты стреляш мне-ка во белую грут<д>ь!..»

Ницёму этому удалой он не варуёт.

Сражалисе они дак на цистом поле.

Они палоцьками бились буёвыма, —

110. Они тем боём друг друга не ранили.

Они вострыма копьеми кололисе, —

Да во ту-де пору дак во то времё

У Добрыни права руцушка приослабила:

Полетел-де Добрынюшка с коня здолой.

115. Прижал-де стары казак ко сырой земли,

Потом соходил дак со добра коня.

Вымал он цижалой нош булатён-бы,

А хоцёт колоть да груди белыя,

И сам говорил да таково слово:

120. «Уш ты ой еси, удалой доброй молодець!

Ты которого города, коей земли?

Ты которого отьця, которой маменьки?

И как-де тибя да именём зовут?

Ишша как звелицяют по отецесьву?»

125. Да во ту-де пору — дак он во то времё

Ухватилса удалой он за ножыцёк,

Схватилса-де он да как правой рукой, —

Восиял на руки у ёго злацён перстень,

А тот-де перстень Илейки Муромьця.

130. Соходил-де Илейка со белых грудей,

Брал-де ёго дак за белы руки,

Подымал-де ёго дак на резвы ноги,

Цёловал во уста-де во сахарныя:

«А-й говоры[191] ты, Добрынюшка Микитиць млад,

135. Ты не так езди по цисту полю!..»

Да садились они дак на добрых коней,

Поехали ко городу ко Киеву

138. Ко тому-де ко князю ко Владимёру.

255. Сорок калик со каликою

От того же от озёра от Маслеёва

Ко тому-де манастырю поцесному,

Ко тому ко кресту да Ливанидову

Собиралосе их дак соежжалосе

5. Да <о>не сорок калик дак со каликою.

Да една-де калика — да как бела лебедь,

Да снаряжона калика — да буди макоф цвет,

На имё Михайло да Михайловиць млад.

Они фсе в землю копья испотыкали,

10. Да на копьиця сун<м>ки исповешали

(Да сунки-ти были рыта бархата,

Да подсуноцька были хрусьцятой камки!);

Они клали-де заповедь великую,

Да великую заповедь цежолую:

15. «Да пойдём ноньце, браццы, в Ёрусалим-грат;

Ишша хто из нас, браццы, дак заворуицьсе,

Ишша хто из нас, браццы, заплутуицьсе,

Ишша хто из нас, браццы, за блудом пойдёт, —

Такова-де судить дак нам своим судом:

20. В сыру землю ёго копать до пояса,

Речист езык тенуть у ёго теменём,

Ретивоё серьцё — скрось хрибетьню кость,

Скрозь хрибётьнюю кость, дак промежу плеча, —

Оставлять нам казнёна на цистом поле!»

25. Да поло́жыли заповеть великую,

Брали-де копьиця вострыя,

Повесили суноцьки цижолыя.

Пошли они браццы по цисту полю.

Да не ясныя соколы в перелет летят,

30. Да не белыя крецеты в перепу́с(к) пустя́т, —

Едут-де калики по цисту полю,

Во ту-де пору да и во то времё

Бладимёр стольнекиефской срежалса во цисто полё:

Извощицьком Добрынюшка Микитиць млад,

35. На запятоцьках Олёшенька Поповиць млад.

И едут они дак по цисту полю,

Стрецяют калик дак перехожыих,

Поклоняецьсе Бладимёр стольнекиефской:

«Уш вы здрастуйте, калики перехожыя!

40. Куды едите́ да куды правитесь?»

Отвечали калики перехожые:

«Мы пошли ноньце браццы в Ёрусалим-град

Господу Богу помолитисе,

Во Ёрдане реке дак окупатисе,

45. На плакуне-травы дак окататисе».

Говорыл тут Владимёр таково слово:

«Уш вы ой есь, калики перехожыя!

Спойте-тко-сь мне-ка нонь еленьской стих!»

Тут-де калики не ослышылись:

50. Фсе копьиця в землю испотыкали,

А на копьиця сунки исповешали

(Сунки их были рыта бархата,

Да подсуноцька были хрусьцятой камки!).

Говорыли калики перехожыя:

55. «Да как ноньце петь еленьской стих?

Ф полкрыка петь, али во весь нам крык?»

Отвечал тут Владимёр стольнекиефской:

«Хотя спойте-ко мне-ка ноньце ф полкрыка».

Да запели калики еленьской стих:

60. Только мати-земля дак пошаталасе,

В озёрах вода дак сколыбаласе,

На поле трафку заилеяло*;

Увалилса Добрыня со сижоноцьки,

Падал Олёша со запятоцёк.

65. Не мог тут Бладимёр сижуци сидеть,

Да не мог тут Бладимёр лёжуци лёжать,

Только мог тут Владимёр слово молвити:

«Уш вы полно-ко петь да нонь еленьской стих!..»

Остановились калики да перехожыя;

70. Фсе копьиця в руки они по́брали,

На плеци-де суноцьки исповешали,

Распрошшалисе со князём со Владимёром.

Говорыл тут Владимёр таково слово:

«Приворацивайте ко мне дак хлеба-соли исть,

75. Хлеба-соли-де исть да пива с мёдом пить, —

Хоть миня дома ноньце не луцилосе,

Отправит там кнегинушка Опраксия!»

Пошли-де калики перехожыя.

Состыгаёт их ноценька темная;

80. Приворацивали они да ф стольней Киеф-грат,

Заходили ко князю на шырокой двор,

Подходили под окошецько под косисцято,

Попросили они милостиню Христа ради.

Услышила кнегинушка Опраксия,

85. Отворяла окошецько косисьцято,

Сама говорила таково слово:

«Уш вы ой еси, калики перехожыя!

Добро жаловать ко мне да хлеба-соли исть

И прикрыцьсе от ноценьки от тёмное!»

90. Тут-де калики не ослышились:

Заходили на крылецико на красноё,

Заходили они дак во светлу грэдню,

Цю́дну де образу помолилисе, —

Крест-от кладут да по-писаному,

95. Поклон-от ведут да по-ученому;

Поздоровались с кнегинушкой Опраксией.

Садила кнегинушка за поцесьён стол;

Отпоила она дак откормила их,

Прикрываёт от ноценьки от темноей.

100. Заводила Михайла Михайловиця

Да во ту-де во спальню княженеськую.

Повалились ребята опоцеф дёржать.

Во ту-де во ноценьку во темную

Подходила кнегинушка Опраксия

105. Ко тому жа Михайлу Михайловицю,

Сама говорыла таково слово:

«Уш ты ой еси, Михайло Михайловиць млат!

Здайсе на прелести на женския,

Влюбисе во кнегинушку в Опраксею!..»

110. Отвечаёт Михайло Михайловиць млад:

«Уш ты ой еси, кнегинушка Опраксия!

Не здамсе я на прелести на женския:

Да кладёна у нас заповедь великая!»

Отходила кнегинушка Опраксия.

115. Прыходила кнегинушка во фторой након,

Говорыла сама да таково слово:

«Уш ты ой еси, Михайло Михайловиць млад!

Здайсе на прелести на женския,

Влюбисе ф кнегинушку в Опраксею!..»

120. Говорыл тут Михайло Михайловиць млад:

«Я скажу-де дружыноцьки хороброе,

Ты полуцишь, кнегинушка, великой стыд!..»

Отходила кнегинушка Опраксия,

Она брала братынецьку сиребрену,

125. Клала-де ф суноцьку хрусьцятой камки

Тому-де Михайлу Михайловицю.

Проходила тут ноценька темная.

По тому-де утру, утру ранному

Становились калики перехожыя,

130. Омылисе свежой водой ключе́вою,

Помолилисе они да чудным образам,

Фсе копьяця в руки-де побрали,

На плеци как сунки исповешали,

Поблагодарыли кнегинушку Опраксию,

135. Выходили калики на шырокой двор

Да пошли они из города из Киева.

Идуцись*-де калики по цисту полю[192],

Да из да́леця-дале́ця да ис циста поля

Прыежжаёт Владимер стольнекиефской,

140. Прыежжаёт да он да на шырокой двор,

Заходил-де да во светлу грэдьню.

Стрецяёт его кнегинушка Опраксия,

Хватилась братынецьки серебреной,

Сама говорила таково слово:

145. «Уш ты батюшко Владимер стольнекиефской!

Нацевали у мня калики перехожыя,

Не унесли ли они братынецьки серебреной?..»

Говорыл тут веть княсь да таково слово:

«Поежжай-ко, Олёшенька Поповиць млат,

150. Ты спроси-тко калик да ты перехожыих!»

Тут-де Олёшенька не ослышылса:

Побежал-де Олёшенька на конюшын двор

Да уздал-де, седлал да коня доброго;

Лёкко-скоро скакал он на добра коня.

155. Да поехал Олёшенька во цисто полё

Настыгати калик да перехожыих.

Настыг он калик да перехожыих,

Сам говорыл он да таково слово:

«Уш вы ой еси, калики перехожыя!

160. Нацевали у князя у Владимёра, —

Увезли вы братынецьку сиребрену!..»

Тут-де калики не ослышылись;

Остановились они да на цистом поле,

Хватали Олёшеньку Поповиця,

165. Штаны у его Олёши приоттыкали,

Долонями по жопы принахлопали,

Спровадили Олёшеньку в воз<в>ратной путь.

Поехал Олёшенька в воз<в>ратной путь

Ко тому-де ко городу ко Киеву,

170. Ко ласкову князю ко Владимеру:

«Ишше я говорыл им таково слово:

“Не унесли ли братынецьки сиребреной?..” —

Тому они калики не варуют,

Идут-де калики по цисту полю».

175. Говорыл тут Владимёр таково слово:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!

Поежжай-ко-се ты да во чисто полё,

Настыги-тко калик да перехожиих,

Подъедь-ко-се к им да потихошенько,

180. Спроси-ткось ты их дак ты ладнёшенько!..»

А тут-то Добрыня не ослышылса:

Да бежал тут Добрыня на конюшын двор,

Он уздал-де седлал да коня доброго,

Выводил-де коня да на шырокой двор,

185. Лёкко-скоро скакал да на добра коня,

Поехал Добрынюшка во цисто полё.

Да завидял Добрынюшка во цистом поле

Тех-де калик да перехожыих;

Подъехал он к им да потихошенько;

190. Соходил-де Добрынюшка со добра коня,

Кланелса-де им да до сырой земли:

«Уш вы здраствуйте, калики да перехожые!»

Отвечали калики перехожые:

«Ты здрастуй, Добрынюшка Микитиць млад!»

195. Говорил тут Добрыня таково слово:

«Уш вы ой есь, калики перехожые!

Нацевали вы во городе во Киеве,

Не попала ли братьшецька княженецькая?..»

Тут-де калики не ослышылись;

200. Фсе копьиця в землю испотыкали,

На копьиця сунки исповешали,

Ишша нацели друг друга обыскивать;

Нашли ету братынецьку серебрену

У того это у Михайла Михайловиця,

205. Отдавали Добрынюшки Микитицю.

Добрынюшка Микитиць ниско кланилса,

Лёкко-скоро скакал он на добра коня,

Поехал ко городу ко Киеву.

А тут-де калики перехожые

210. Нацели судить ёго своим судом:

Копа́ли ф сыру землю по поясу,

Рецист езык ёго тенули теменём,

Ритивоё серьцё — сквось хрибетьню кось,

Сквось хребетную кось да промежу́ плеча,

215. А оци-ти, оци ясныя — косицеми;

Оставляли казнёна на цистом поле.

Фсе копьиця в руки они побрали,

На копьиця сунки исповешали,

Пошли-де калики по цисту полю.

220. Идуци-де калики по цисту полю,

Овернулисе калики они воз<в>рат-назат:

А ззади идёт Михайла Михайловиць млад.

Тут-де калики становилисе,

Брали Михайла Михайловиця,

225. Они опять стали казнить по-старому,

Оставили казнёна на цистом поле.

Пошли-де калики по цисту полю;

Овернулись калики воз<в>ратной путь:

Да идёт тут Михайла Михайловиць млад.

230. Становились они да на цистом поле,

Фсе копьиця в землю испотыкали,

Сунки на копья исповешали,

Они нацели падать ёму да во резвы ноги:

234. «Прости нас, Михайло Михайловиць млад!»

Нечаева Иринья Ивановна

Иринья Ивановна Неча́ева — крестьянка д. Сояны, родом из д. Немнюги, 64 лет, вдова. Муж ее умер год тому назад. Четырех дочерей он выдал замуж при своей жизни, и теперь при старухе матери только сын 18 лет, являющийся главным работником. От мужа Иринье досталось 4 чи́щенины* на 100 промёжков. Теперь ей трудно все их косить и убирать с них сено, поэтому одну чищенину она сдает убирать из части, а остальные убирает сама с сыном. Иринья пропела мне четыре старины: 1) «Данило Перемякин (Игнатьевич)», 2) «Дюк Степанович», 3) «Михайло (Данило Игнатьевич) и его сын Михайло» и 4) «Сорок калик со каликою». Она слыхала еще между прочим старины про Потыка и Илью Муромца и знает еще духовные стихи о Егории Храбром, Алексее человеке Божием и Сион-горе (т. е. о страшном суде). Старинам она научилась от своего мужа, который знал их, по-видимому, много и пел хорошо, но она усвоила себе только один остов старин.

256. Данило Перемякин (Игнатьевич)

Задумал Владимер-княсь жонитисе.

Он собрал веть пир — да пир навеселе,

Он весёлу беседушку на радостях.

Собирал он кнезей, гостей-купьцей торговыих,

5. Фсех полениць да приудалыих.

Ишша сам он по грыдни похаживал,

Он сапок<г> о сапок<г> поколацивал,

Он веть русыма кудреми да принатрехивал,

Он златыма персьнеми да прынаигрывал,

10. Он з уст таки реци да выговаривал,

Он веть спрашивал сибе да богосужону:

«Не знаете ле мне-ка да богосужоной:

Наубел щобы бела да наурус-руса,

Наурус щобы руса да ростом высока,

15. Ишша ясны-ти оци — да как у сокола,

Ишша церны-ти брови — да как у соболя,

И походоцька у ей щобы была — павлиная (так),

И тихая рець у ей щобы — лебединая?..»

И нехто ему не можот ответу дать.

20. Говорыл ему Вичя да таково слово:

«И за его миня слово да не скоро сказнить,

Не скоро бы сказнить да не скоротати, —

Ишше ес<т>ь у Данилушка молода жона,

Молода-та жона у его Опраксея;

25. Наубел она бела да наурус-руса,

Наурус она руса да ростом высока,

И походоцька у ей да веть павлиная,

Тиха у ей рець да лебединая!»

Говорыт тут Владимер таково слово:

30. «Ишша как жа можно у жыва мужа жона отнеть?»

Говорыт тут Вича да сын Лазурьевиць:

«Созовём мы Данила да на поцесьён пир!»

И поехал Вича да за Данилушком, —

Не можот тут у Данилушка ворот натти.

35. Увидали тут малы робята-ти

Со того-де балхону да со высокого... —

Он прышол тут к Данилу да Перемякину,

Он веть бьёт целом да ниско кланицьсе:

«Тибя звал веть Владимер на поцесьён пир

40. Хлеба-соли-де исть да пива с мёдом пить!»

Говорыт тут Данилушку молода жона:

«Ты приедёш, Данило, на поцесьён пир,

Не садись ты, Данилушко, во большо место,

Да садись ты, Данилушко, во задьней стол;

45. Принесут тибе цяру да зелена вина, —

И не пей ты веть цяры да фсей веть досуха;

Принесут тибе бел пирок<г> круписьцетой, —

Не съедай пирога да фсего нацисто!..

И накинёт княсь службу великую,

50. И великую служопку цежолую:

И пошлют тибя, Данилушко, на Буян-остроф

И за тем жа за зверём да за кабанищом:

Ишша много там молотцоф уехало,

И нихто и назат не отъехали!»

55. Вот приехал ко князю да ко Владимеру.

Его стали садить да во большо место;

Не садицьсе Данило да во большо место, —

Садицьсе Данилушко во задьней стол.

Принесли ему цяру да зелена вина, —

60. Не выпил он цяры да фсей веть доциста.

Принесли ему бел пирок<г> круписьцетой, —

И не съел он пирога да фсего доциста.

Наложил на его князь службу великую,

Да великую служопку цижолую:

65. «Уш ты съезди-ко, Данилушко, на Буян-остроф

Да за тем ты зверём да за кабанишшом,

Ты поймай етого зверя да вор-кабанишша,

Ты без той-де без раны да бес кровавою».

И поехал Данило к молодой жоны.

70. Едёт Данило к молодой жоны,

Он повесил свою да буйну голову,

Потопил свои оци да во сыру землю.

И стрецят тут Данила да молода жона,

Молода <е>го жона да веть Опраксея.

75. «Накинул на миня княсь служопку великую,

Да великую служопку цижолую:

Ишша съездить мне, Данилу, да во цисто полё

И за тем мне за зверём, за вор-кабанишшом,

И поймать щобы без раны без кровавою!»

80. Говорит тут Данилу молода жона:

«Ты возьми-ко аркашик да волосяною,

Ты возьми-ко-се зверя да зверя-рёвуна,

Ты возьми-ко-се зверя да зверя-ска́куна,

Ты возьми-ко-се суцьку-наследьницю*!

85. Ты приедёш, Данилушко, на Буян-остроф,

Ты спусти-ко-се суцьку-наследьницю,

Наследит она зверя да вор-кабанишша;

Ты спусти-тко-се зверя да зверя-скакуна, —

И опскацёт он зверя да зверя-кабанишша;

90. И спусти-ко-се зверя да зверя-рёвуна, —

Обревёт он зверишша да вор-кабанишша,

Ишша седёт зверишшо-то пот сырой дуп<б>.

И накинь ты аркан да волосяною, —

Не вежи ты аркашык коню за стремена,

95. Удёржы́ ты зверишша да во белых руках!»

Он поехал Данило да на Буян-остроф.

Он спустил веть Данило суцьку-наследьницю, —

Наследила его суцька да на цистом поле.

Он спустил веть Данило да зверя-рёвуна, —

100. Обревел он зверишша да вор-кабанишша,

Ишша сел зверишшо-то пот сырой дуп.

А накинул аркан да волосяною, —

Удёржал он аркан да во белых руках.

Ишша сел тут Данило да на добра коня,

105. И повёл он веть зверя да зверя-кабанишша

И к тому он ко князю да к Владимеру.

Ишша стретил Данила Вича да сын Лазурьевиць,

Ишша стретил Данилушка на цистом поле;

Ишша просит у его сабёлку вострую,

110. Ишша просит у его палки буёвою,

Ишша просит у его копья бурзоменьского.

Закрыцял тут Данило да громким голосом:

«Я не дам веть тибе да сабли вострою,

Я не дам веть тибе палки буёвою,

115. Я не дам веть тибе копья бурзуменьского!..»

Он привёл того зверишща ко князю ко Владимеру

Он бес той да без раны да без кровавои.

Прыказал тут Владимер взять Олёшеньку Поповицю.

Взял тут Олёшенька во белы руки, —

120. У его прыгнул етот зверищо да во цисто полё.

Ишша собрал тут Владимёр-княсь поцесьён пир.

Ишша созвали кнегинушку[193] на поцесьён пир.

И приехала кнегина на поцесьён пир;

Посадил тут Данила во большо место,

125. Во большо-де он место да во передьней стол

Ишша с той-де с кнегинушкой с Опраксией.

Ишша налил ему цяру да зелена вина, —

Ишша выпил он цяру зелена вина.

Тут кнегина Опраксея приросплакалась,

130. Она князю Владимеру прирозжалилась:

«Его стретил Вича да на цистом поле,

И просил у его сабёлки вострою»

И просил у его палоцьки боёвою,

И просил у его копья да бурзоменьского, —

135. Да хотел у его отсекци да буйну голову!»

Осердилса на Вичу да княсь Владимер-от.

Ани отсекли у Вичи да буйну голову,

138. Розметали Вичу да по цисту полю.

257. Дюк Степанович

Было у Дюка да у Стёпанова,

Его дом веть был да на семи вёрстах,

И ограда была у его на трёх вёрстах,

У его триста столбоф да было точёных,

5. Полтораста столбоф да позолочоных,

У его медных, жалезных цисла-смёту нет,

У его крыша была камня драгоченного.

Поежжал его сын ко князю ко Владимеру,

Говорит он своёму сыну таково слово:

10. «Ты приедёш ко князю ко Владимеру,

Ты не хвастай своим да веть именьицём!..»

Он поехал ко князю ко Владимеру.

Он приехал ко князю ко Владимеру,

Он пришол веть к обедьни да воскрисеньскою:

15. Не поют тут попы, сколько на его гледят.

И зовёт его княсь да на поцесьен пир.

Пьёт веть он, кушат, корки пот стол спускат:

«Как у нас веть, у Дюка Стёпанова,

Ишша дом-от у нас да на семи вёрстах

20. И ограда у нас да на пети вёрстах,

Ишша триста столбоф да у нас точёных,

Полтораста столбоф да позолоцёных,

Крыши той — обценки нет,

У нас цяшки и миски фсё золоцёноё,

25. Помёлышка-ти моцят в мёдовой воды,

Не пахла щобы корочка на сосонку!..»

Поехали от Владимера смотреть именьицё

И смотреть тут Дюково именьицё.

«И везите бумаги да вы на трёх возах, —

30. Не описать вам веть нашого именьиця!»

Приехали к Дюку ко Стёпанову

Описывать Дюково имень(и)цё,

Описали у Дюка на тры тысици, —

Нецёму не могли они опценки дать...

35. И нало́жыли на Дюка дань платить великую.

258. Михайло (Данило Игнатьевич) и его сын Михайло

Был тут Михайло Михайловиць,

Да родилса у Михайла-та сын родной.

Он стал веть тут Михайло лет семнатцети.

Он веть просит у батюшка благословленьицё

5. Со буйной головы да и до резвых ног

Ехать добру молотцу во цисто полё.

Не дават ему батюшко благословленьиця:

«Уш ты ой еси, дитятко, малешенько!

Умом-разумом, дитетко, глупешенько!»

10. Ишша просит он у батюшка во фторой након.

Ишша дал ему батюшко благословленьицё.

Выбирал он коня да лошадь добрую;

И ему веть батюшко наказывал,

И ему веть батюшко наговаривал:

15. «Ты приедёш на шоломя окатисты,

Ты приедёш на поля на кнеженеськия, —

Побивай-ко-се ты да полки реткия!»

Он поехал Михайло Михайловиць

Он на те жа на шоломя окатисты,

20. Он на те жа на поля на кнеженеськия, —

Побивать веть он стал да полки реткия:

Он вперёд-от едёт — да тут и улица,

Он назат оверьнецьсе — их цисла-смету нет.

Навалилосе их народу много множесьво,

25. Подкопали они поткопи глубокия.

Ишша перву-ту копь* у его конь перескоцил,

Ишша втору-ту копь да конь перескоцил,

Ишша третью-ту копь — да конь обрюшылса:

Он упал веть на копьиця на вострыя.

30. Тут схватили Михайла Михайловиця,

Увезли они Михайла во свою землю,

Привезали к телёженьки к жалезнаю

(Не велика телешка — да сорока пудоф!),

Ишша стали они тут да сами пир редить.

35. Отрывалса Михайло Михайловиць

Що от той телешки да от жалезною,

Он веть бросил телёшку да о сыру землю:

Прыломалась телёшка да мелко-намелко.

Он веть взял тут о[со]сишшо тут жалезноё,

40. Ишша сам он о[со]сишшом помахиват;

Ишша сам он жалезными помахиват;

И пошол тут Михайло да во цисто полё,

Закрыцял тут Михайло громким голосом:

«Прибежи-ко ко мне, конь да лошадь добрая,

45. Прениси-ко ко мне пришпехты* да богатырския!»

Прибежал к ему конь да лошадь добрая

И несёт ему пришпехты да богатырския.

Ишша сел на коня на лошадь добрую,

Вперёд-от он едёт — да тут и улиця,

50. И назад овернецьсе — да переулками.

И прыбил, прих<в>остал (так) народу множесьво,

Ишша тех он поганых да злых тотарыноф,

Он убил их тритцать[194] да три богатыря.

Ему настрету, Михайлу, — батюшко Михайло:

55. Идёт тут Михайло со своей клюкой,

Переворациват трупья-ти богатырския, —

Он веть ишшот тут да своёго сына,

Своёго-то сына да он Михайла.

Ему стретилса Михайло на добром коне:

60. «Уш ты здрастуй-ко, батюшко Михайло!» —

«Що ты, малцишко, да не смеешсе ли?

У мня нету Михайла-та да три года!..»

Он сошол тут Михайло со добра коня,

Поздоровалса Михайло во фторой након:

65. «Ишша я тибе, батюшко, сын родной!»

Посадил своёго батюшка на добра коня,

67. И поехали они да ко своей матушки.

259. Сорок калик со каликою

Ишша шли тут сорок калик да со каликою,

Да пошли тут калики по цисту полю,

Во Дунае реки да окупалисе,

Во плакуне травы да окаталисе.

5. Они клали тут заповедь великую,

Да великую заповедь цежолую:

«Ишша хто из нас, браццы, да заворуицьсэ,

Ишша хто из нас, браццы, да заплутуицьсе,

Ишша хто из нас, браццы, да за гульбой пойдёт, —

10. Нам судить такового да нам своим судом:

И копать его в землю до поеса,

Ишша вытенуть рецист да езык теменём,

Ишша ясны-ти оци — косицеми,

Да ретивоё серьцё — да промежу плеця».

15. Пошли тут удалы да по цисту полю;

И настрету каликам идёт Владимер-княсь,

И Владимер-от княсь да стольнекиефьской

Ишша с тем-де Олёшенькой с Поповицём.

Говорыт тут каликам да веть Владимер-княсь:

20. «Уш вы спойте-ко, калики, да мне еленьской стих;

Не во весь вы крык пойте — да только ф полкрыка!»

И запели калики да тут еленьской стих;

Не во весь крык запели — да тольки ф полкрыка:

Как земля-та мати да потресаласе,

25. И в озёрах[195] вода да сколыбаласе,

Во цистом поле трафка да поилеела*;

Да не можот Олёшенька сижуци сидеть,

Сижуци он сидеть да лёжуци лёжать.

Говорыт тут Владимер да таково слово:

30. «Перестаньте вы, калики, да петь еленьцкой стих!»

Перестали тут калики да петь еленьцкой стих.

Говорыт тут Владимер да таково слово:

«Уш вы милости просим да хлеба-соли исть,

Хлеба-соли ко мне исть да пива с мёдом пить!»

35. И пошли они удалы да добры молоццы

И к тому-де ко князю да ко Владимеру

Да ко той-де кнегинушки Опраксеи.

Их стрецяла кнегинушка Опраксея:

«Уш вы милости просим, да добры молотцы,

40. К нам веть хлеба-соли исть да пива с мёдом пить!»

Напоила-накормила да их кнегинушка,

Повалила она их спать ф тёплу спальницю.

Приходила кнегинушка Опраксея

И к тому-де Михайлу да Михайловицю,

45. И звала она Михайла в тёплу спальницю,

Говорыт тут Опраксея таково слово:

«Ты пойдём-ко, Михайло, ф тёплу спальницю,

Ф тёплу спальницю со мной да светлу светлицю!»

Говорыт тут Михайло таково слово:

50. «Я нейду с тобой, кнегинушка, ф тёплу спальницю,

Ф тёплу спальницю нейду и ф светлу светлицю;

Уш мы клали тут заповедь великую,

Мы великую заповедь цежолую:

“Ишша хто из нас, браццы, да заворуицьсе,

55. Ишша хто из нас, браццы, да заплутуицьсе,

Ишша хто из нас, браццы, да за гульбой пойдёт, —

Нам судить такового да нам своим судом:

Ишша вытенуть рецист да езык да теменём,

Ишша ясны-ти оци — косицеми,

60. Да ретивоё серьцё — да промежу плеця!”»

Ишша осердилась кнегинушка на Михайла,

Осердилась кнегинушка, прогневиласе.

Приходила кнегинушка во фторой након,

И звала его кнегинушка во фторой након:

65. «Ты пойдем со мной, Михайло, да ф тёплу спальницю,

Ф тёплу спальницю пойдём да светлу светлицю!» —

«Я нейду с тобой, кнегинушка, во фторой након!»

Осердиласе кнегинушка на Михайла

Да положила братынецьку серебрену

70. Ишша тому-де Михайлу Михайловицю.

Пошли тут удалы да добры молоццы,

И сошли они от того-де от князя да от Владимера

И от той де кнегинушки Опраксеи.

И пошли они, удалы, да во цисто полё;

75. И настыг их Олёшенька Поповиць-от,

И настыг их, удалых, да на цистом поле:

«Уш вы що у нас, калики, да заворовалисе?

Уш вы що у нас, удалы, заплутовалисе?

Вы украли братыньку да золоцёную,

80. Ис которой Владимер-княсь пьёт и ест!..»

Они копьиця калики да испотыкали,

Они суноцьки калики да свои свешали

(У их суноцьки-ти были да лита бархата*,

И подсуноцька были да хрусьцятой камки!)

85. И стали они искать братыньку золоцёную,

И нашли они братынецьку у Михайла.

Они отдали Олёшеньки Поповицю.

И поехал Олёша да на добром коне.

Они стали судить Михайла своим судом:

90. Закопали они в землю его до поеса,

Они вытенули рецист да езык теменём,

Они ясны-ти оци — косицеми,

Да ретиво-то серьцё — да промежу плеци.

Овернулись: Михайло назади идёт,

95. Назаде Михайло идёт, весь он и́сцелён!..

Они стали судить его во фторой након:

Закопали его в землю да до белых грудей,

Они вытенули рецист да езык теменём,

Они ясны-ти оци — косицеми,

100. Да ретивоё серьцё — да промежу плеця.

Овернулись: Михайло назади идёт!..

Остановилисе удалы да на цистом поле;

Они стали Михайлу прошшацьсе тут:

«Ты прости нас, Михайло, во таких грехах,

105. Безповинно веть тибя муцили!»

Простилса с има да тут Михайло.

106. Пошли они, удалы, да по цисту полю.

Кропивина, Степанида Евграфовна

Степанида Евграфовна Кропи́вина — крестьянка деревни Сояны, малая, плотная старуха, 60 лет. Она родом из деревни Нижи и племянница известных, теперь покойных, знатоков старин, Прокопия и Николая Шуваевых. Она — вдова, детей не имеет и живет теперь в работницах у одного крестьянина. Она пропела мне две старины: 1) «Голубиная книга» и 2) «Мать князя Михайла губит его жену». Старинам она выучилась у своей старшей сестры. Кроме того, она знает еще несколько духовных стихов (об Алексее, человеке Божием; «Вознесение Христово»; «Иуда Христа продаваёт» и др.). Она долго не соглашалась петь, но польстилась на деньги.

260. Голубиная книга

Да со ту-де со востосьнюю сторону

Подымаицьсе да туця грозная,

Туця грозная да немилослива;

И на ту-де на гору да на Фаорскую

5. Выпадала книга Голубиная.

В долину ета книга сорока локот,

В ширину ета книга тритцати локот,

В вышину ета книга дватцати локоть.

Собиралосе да соежжалосе

10. Ишша сорок-де царей, сорок царевицей,

Ишша сорок королей, сорок королевицей.

Приежжаёт тут да Волотоман-царь,

Волотоман-царь да Волотоновиць;

Тут примудрой царь-от Евсеевиць.

15. Говорит ему да Волотоман царь,

Волотоман царь да Волотоновиць:

«Ты бери ету книгу на белы руки,

Ты цитай ету книгу з доски на доску».

Отвецят ему — да Волотоману:

20. «Ишша етой мне книги не процитать будёт,

А-й на белых руках книги не продёржать будёт,

На резвых ногах у книги не простоять будёт:

И цитал эту книгу-ту Исак-пророк,

Да стоял он у книги ровно три года, —

25. Процитал он у книги тольки три листа!..

Ишша що жа в этой книги-то написано,

Ишша що же в этой Божьей напецятано, —

И сказать вам, сказать будёт по памети,

Вам по памети сказать, аки по грамоты.

30. Ишша как-де зацялса наш белой свет,

Вот наш белой свет да от лиця Ево,

От лиця Ево — да от Восподнево;

Ишша как зацялось солнышко красноё

От оцей Его — да Господнего;

35. Ишша как зацелисе ветры буйныя

От духа Его — да от Восподнево;

Ишша как-де зацялса млад светёл месець

От затыла Ево — да от Восподнего;

Ишша как зацелисе зори ясныя

40. От косиць Его — да от Восподнего:

Пра́ва утренная, лева вецерьняя;

Ишша как зацелисе звезды цястые

От власов Его — да от Восподнего;

И киян-де морё — да фсем морям мати;

45. И Фаор-гора — да фсем горам мати;

Бело-озёро — фсем озёрам мати;

И Ёрдан-река — фсем рекам мати;

Кипарис-древо — да фсем древам мати;

Ишше тит[196]-рыба — да фсем рыбам мати;

50. И плакун-трава — да фсем травам мати;

Воскрыпун-птиця* — да фсем птицям мати:

И сидит она да середи моря,

Середи моря седит она на камене,

Вот на камене седит она на Латыре,

55. Она пьёт-ест да ис синя моря,

Вострепёщот крыльём воскрыльниим —

Запоют куры да поднибёсныя,

И забьют клюци да подзимельния:

Потому морё — да фсем морям мати:

60. Выставала черкофь соборная

И Кузьмы-де Демьяну, яко Климанту;

Потому гора — да фсем горам мати:

И родилса тут сам Исус Христос.

Потому озёро — фсем озёрам мати:

65. Протёкала тут Ёрдан-река;

Потому река — да фсем рекам мати:

И окстилса тут сам Исус Христос.

Потому древо — да фсем древам мати:

И роскован был тут Исус Христос;

70. Потому рыба — да фсем рыбам мати:

Восно́вана фся мати-сыра земля;

Потому трава да фсем травам мати:

И ходила Присвятая Богородиця,

И ходила она по матери-сырой земли

75. И ронила она слёзы на сыру землю —

76. Выростала тут и плакун-трава...»

261. Мать князя Михайла губит его жену

Що поехал княсь Михайло

А да во цисто полё, роздольё.

Ёго матушка родима

А да парну байну затопила;

5. Ах да горець камень нажыгала,

А да горець камешок да калёной;

Созвала ету кнегину

Да в парну баёнку помыцьсе[197]

Да завезала ясны оци

10. да белохрусцятой камоцькой;

Да накатила на утробу

да горець камешок да калёной;

Да выжыгала из утробы

да она маленького младеньця...

15. Да она клала кнегину

да в белодубову колоду

она со маленьким да младеньцём;

Да наколацивала на колоду

да трои обруци железны;

20. Она спушшала колоду

да во синё морё Хвалыньско.

Да тут поехал княсь Михайло

да по цисту полю, роздолью, —

Да под им доброй конь поднялса,

25. Да пухова шляпа свалилась,

Да востра сабля переломилась.

Да догадалса княсь Михайло:

«Да у мня в доме нездоровьё:

Да лебо матушка неможот,

30. Да му<о>лода жона хвараёт».

Да тут поехал княсь Михайло

Да ис циста поля, роздолья.

Да ёго матушка родима

Да на крылецько выходила,

35. Она словецько говорыла:

«Да уж ты здрастуй, княсь Михайло!»

«Да здрастуй, матушка родима!

Да ишша где моя кнегина?» —

«Да как тву<о>я-та кнегина

40. Она горда и спесива;

Да лёжыт в горници на кровати,

Да на пуховой на перины!»

Да тут пошол-то княсь Михайло

Да он по горьницям высоким,

45. Да по повалышшам шыроким;

Да не нашол своей кнегины.

Да догадалса княсь Михайло;

Да тут киналса княсь Михайло

Да на востры ножы булатны.

50. Да ёго нянюшки здёржали:

«Да ты постой-ко, княсь Михайло!

Да уш мы фсё тибе скажом,

Да уш мы фсё тебе роскажом:

Да ты уехал, княсь Михайло,

55. Да во цисто полё, роздольё;

Да твоя матушка родима

Да парну байну затопила;

Да горюць камень нажыгала,

Да горець камешок калёной;

60. Да созвала твою кнегину

Да ф парну баёнку помыцьсе;

Да завезала ясны оци

Да белохрусцятой камоцькой;

Да накатила на утробу

65. Да горець камешок калёной;

Да выжыгала из утробы

да она маленького младеньця!..

Да она клала кнегину

Да в белодубову колоду

70. Она со маленьким да младеньцём;

Да наколацивала на колоду

Да трои обруци жыле́зны;

Она спущала колоду

Да во синё морё Хвалыньско!

75. Да ты пойки-тко, княсь Михайло,

Да ты по улицям шыроким,

Да ты по лавицям торговым;

Да ты купи-тко, княсь Михайло,

Да трои нёводы шолковы;

80. Да нёводи-тко, княсь Михайло,

Да белодубову колоду».

Да тут пошол-то княсь Михайло

Да он по улицям шыроким,

Да он по лавицям торговым;

85. Да тут купил-то княсь Михайло

Да трои нёводы шелковы.

Да нёводил-то княсь Михайло

Да белодубову колоду:

Да он веть перву тоню кинул, —

90. Да нецего же он не добыл;

Ишша фтору тоню кинул, —

Да нецего же не попало;

Да он веть третю тоню кинул, —

Да тут попала колода.

95. Да он сколацивал с колоды

Да трои обруци жылезны;

Да тут смотрел свою кнегину

Да он со маленьким младеньцём.

Да наколацивал на колоду

100. Да трои обруци жылезны;

Да он спушшал он колоду

Да во синё морё Хвалыньско...

Да он скоро жа средилса,

Да он скоре того снаредилса:

105. Да з белодубо(во)й колодой

Да во синё морё спустилса.

Да ёго матушка родима

Да вдоль по берешку ходила,

Да тонким голосом водила:

110. «Да уш я тяшко согрешыла,

Да тры души я погубила:

Да перву душу занапрасно,

да фтору душу безгрешну,

114. Да третью душу я сердесьню!..»

Нечаев Иван Давидович

Иван Давидович Неча́ев, по прозванию Пи́ка, — крестьянин деревни Сояны, 57 лет. Он женат и имеет взрослых детей, среди коих есть и Максим, пропевший мне две старины. Он пропел мне пять старин: 1) «Потык», 2) «Дюк Степанович», 3) «Первая поездка Ильи Муромца», 4) «Адрик» и 5) «Бой Добрыни с Ильей Муромцем». Про Адрика он настойчиво утверждал, что это — старина и что ее поют на промыслах. Старину про Дюка Степановича, которую он сам пропел, и про Алёшу Поповича, которую еще раньше пропел его сын Максим, он выучил от Прони (Прокопия) Шуваева из Нижи, слушая, как тот пел за стенкой у его двоюродного брата. Остальные старины он выучил на Кедах. Кроме двух пропетых сыном и этих пяти, он знает еще старины 1) про Ваську-пьяницу (с турами), 2) «Сорок калик», 3) «Святогора», 4) «Женитьбу кн. Владимира», 5) «Бой Добрыни с Дунаем» и 6) «Неудавшуюся женитьбу Алеши Поповича», но петь их он мне не хотел или потому, что был праздник, или потому, что забыл напев или содержание старины про Ваську-пьяницу, с которой я просил его начать. Так как я потом записал этот особый напев старины и самую старину о Ваське-пьянице от Ивана Дмитриевича Сычова, то, ввиду трудности убедить Ивана Нечаева, я более не настаивал на своей просьбе. Хотя он является одним из лучших сказителей деревни Сояны, я не мог начать записывание с него, так как он был на сёмужьей ловле в верху реки Сояны, в 15 верстах от деревни.

262. Потык

(См. напев № 25)

А во стольнём во городе во Киеве

А у ласкова князя у Владимера

Заводилось пированьё, стол-поцесьён пир,

Да про многих кнезей да многих боероф,

5. Да про тех полениць да приудалыих,

Да про сильних могуцих бога́тырей.

Ишше фсе на пиру да напивалисе,

Ишша фсе на цесном да наедалисе;

А един на пиру сидит — не пьёт, не ест.

10. А да Владимёр по грыднюшки похажыват,

Он с ношки на ношку сам переступыват,

А скобоцька о скобоцьку пошшалкиват,

Он веть белыма руками сам розмахиват,

Он веть русыма кудрями сам натряхиват,

15. А из уст таки реци сам выговарыват:

«Ишше ой еси, Потык сын Ивановиць!

А што-ш ты на пиру седиш, не пьёш, не еш,

А не пьёш ты, не еш, сидиш, не кушаёш,

Кабы белой лебёдушки не рушаёш?

20. Разе место тибе-ка да не (по) разуму?

Разе пивна братыня не доходила?

Разе винной цяроцькой обно́сили?..»

Говорыт тут веть Потык сын Ивановиць:

«Уш ты батюшко Владимёр стольнекиефьской!

25. Ишша фсе у тя ф пиру испоженёны,

Ишша красны-ти дефки да замуш выданы;

Ишша я на пиру един холост сижу,

Да холост-де сижу да не жонат сло<в>у;

Благослови-тко-се, Владимёр-княсь, жонитисе!»

30. Говорил тут Владимёр-княсь таково слово:

«Ишша ой еси, Потык сын Ивановиць!

Хош у князя бери, хош у боярына,

У того где хрисьянина торгового!..» —

«Мне не надо не у князя, не у боярына;

35. А есь-де у Данила Марфушка-бела лебедь!»

Говорыл тут Владимёр-княсь таково слово:

«Ишша ой еси, Потык сын Ивановиць!

Ишша тут тибе, Потык, не жона будёт,

Не жона-ли будёт, — да как люта змея!»

40. Нецего веть тут Потык не розговарывал,

Он уздал бы, седлал да коня доброго:

Он двенаццэть потпружынок потстегивал,

Он тринаццэту тенул церес хребетьнюю кость, —

А не ради басы, да ради крепости:

45. Не оставил штобы доброй конь во цистом поле,

Не ходить бы удалому по цисту полю.

Он веть брал фсе успехи* да богатырьския,

А уехал тут Потык во цисто полё.

А горит бы, горыт да мать-добровушка,

50. А во добровушки горит да цяс<т> рокитоф куст,

А во кустышке горит да именно гнездо.

Окол куста змея лютая извиваицьсе:

«Ишша ой еси, Потык сын Ивановиць!

Ты залей-ко, залей да мать-добровушку,

55. Во добровушки залей да цяс<т> рокитоф кус<т>,

А во кустышке залей да змеино гнездо,

Ишша выведи ты маленьких змеёнышкоф!»

Он схватил-де с правой ноги сахьян сапок<г>,

Зацерпнул он свежой воды ключевою,

60. Он залил тут, залил да мать-добровушку,

Во добровушки залил да цяс<т> рокитоф кус<т>,

А во кустышки залил да змеино гнездо,

Он веть вывел тут маленьких змеёнышкоф.

Он наехал на цистом силу великую,

65. Он веть поленил (так)[198] силу неверную

Да сибя доставал Марфу в замужесьво.

А Марфушка нейдёт ноне в замужесьво, —

Она клала тут заповедь великую,

Да великую заповедь цежолую:

70. А которой у нас ноне наперёт помрёт,

А другому ложытьсе жывому вместях!»

И поехали они да по цисту полю:

Ишша черкви-ти Божьи оказуицьсе,

Красён Киеф-от грат да знаменуицьсе.

75. А приехали они да ко Бладимеру.

Захотела у его жона гусетинки,

А белой-де она да лебедетинки.

А пошол где-ка Потык за охвотами

А на тихи на вёшны и на заводи.

80. Настрелял он гусей да белых утицей,

И йдёт он ноньце да ко Бладимеру.

Не стрецяёт его да молода жона;

А стрецяёт его да тут Бладимёр-княсь,

И сам говорит он таково слово:

85. «Ишша ой еси, Потык сын Ивановиць!

А не состарилась жона у тя — придставилась!..»

Нецего он тут Потык не розговарывал;

Приказал он тут гроб да велик делать,

Щобы можно обем да сидуци сидеть,

90. Седуци-де сидеть да лёжаци лёжать.

Понесли тут веть их да во глубок погреп<б>,

Как зарыли песком-хрещом сыпучиим.

А Опраксия-кнегина кажной день ходит,

Кажной день она ходит, нонь спроведаёт;

95. Услыхала нонь во земли да два голоса;

А пошла-де сказала тут Бладимеру.

А выкопали Потыка на цистом поле;

Ишша вышол Потык на святую Русь.

Захотела опеть она гусетинки,

100. А белой-де она лебедетинки.

А пошол он веть Потык сам за охотами

А на тихи на вёшны и на заводи.

Он настрелял-де гусей да серых утицей,

А идёт он прямо ко Владимеру,

105. Не стрецяёт его тут молода жона;

А стрецяёт его тут нонь Опраксея:

«Ишша ой еси, Потык сын Ивановиць!

А прилетел-де Ковшей, Ковшей Ковшеевиць

Да увёз у тибя нонице молоду жону».

110. Нецего тут веть Потык не розговарывал;

Он поехал тут Потык по цисту полю,

Он наехал на цистом-то тут белой шатёр:

Во шатре-то лёжыт-то Ковшей Ковшеевиць,

Обумаицьсе тут с Потыковой хозяюшкой.

115. Говорыт ему ноне молода жона:

«Ишша ой еси, Потык сын Ивановиць!

На тибе, Потык, рука правая,

А Издолишшу Поганому рука левая!..»

Повалилса тут Потык во бел шатёр,

120. А заснул-де он сном да богатырьскиим...

А опутали во опутинки шолковыя,

А замкнули в замки они во нимецькия,

А оставили Потыка на цистом поле.

Да не знаёт, откуль змея люта извиваицьсе, —

125. Розомкнула замки она немецькия,

А роспутала опутинки шолковыя:

Ишша стал веть Потык нонь на волюшки.

Говорыт тут змея да таково слово:

«Ишша ой еси, Потык сын Ивановиць!

130. Не здавайсе ты, Потык, на бабьи прелести:

Потеряш у сибя да буйную голову!»

Нецего веть Потык не розговарывал;

Он поехал тут Потык по цисту полю,

Он наехал на цистом-то тут бел шатёр:

135. Во шатре-то лёжыт да тут Издолишшо,

Обумаёцьсе с жоной да тут веть с Потыковой.

Говорыла она да таково слово:

«Ишша ой еси, Потык сын Ивановиць!

На тибе, Потык, рука правая,

140. А Издолишшу Поганому рука левая!..»

Нецего ноне Потык не розговарывал:

«Мне не надо тибе-ка да рука правая, —

Обумала Издолишша Поганого;

Мне не надо мне-ка да нога левая, —

145. Оплетала Издолишша Поганого!..»

И оторвал у ей да руку правую,

И оторвал у ей да ногу левую;

У Ковшея отсек фсе ноне головы,

Розметал тут кос<т>ьё по цисту полю.

150. А садилса тут Потык на добра коня,

Он поехал тут Потык ко Бладимеру,

А сам он сибе да прироздумалса;

А заткнул он копьё да врусоминьскоё*

А тупым-то коньцём во сыру землю;

155. А спустилса тут Потык со добра коня,

Со добра-та коня да на востро копьё.

157. Ишша тут-де-ка Потыку славы поют.

263. Дюк Степанович

(См. напев № 26)

Ишша было у Дюка у Стёпанова,

Ишша фсё было у Дюка исподелано,

Ишша фсё было у Дюка испостроёно.

Ишша дом-от у Дюка на семи верстах;

5. А оградоцька у Дюка была кругом двора:

Кабы трыста столбов было серебреных,

А цётыреста столбов было позолоцёно,

Ишша медных, железных цисла-смёту нет;

А во той же во оградоцьки во великою

10. А стена-та была да городовая;

А стена-та была да стали синею,

Ишша синею стали-то заморьскою;

А завешона стена да рытом бархатом,

А приспехт-от выслан сукнами жолтыма...

15. Ишша было у Дюка у Стёпанова

Во той во оградоцьки во великою

Ишша три было черкви-то соборныих:

Ишша перва-та черкофь Воскрисеньская,

А друга-та черкофь тут Спасителю,

20. Ишша третья черькофь да тут Николы же;

А ишша было у Дюка у Стёпанова

А дом-от веть крыт ноне тут мрамаром;

Насожоно каменьицом драгоченныим,

А дороже камень ч<ц>еницьсе красна золота;

25. А ишша было у Дюка у Стёпанова

А крылецько у Дюка было хрустальнёё;

А тетивоцьки у Дюка были серебрены;

Ишша пецьки у Дюка были муравлёны;

А помёлышка у Дюка были шолковыя;

30. А купали помёлышка в мёдовой воды,

А пекли тут колацики круписьцеты,

А не пахла штобы короцька на сосонку:

А калацик ноне съеш — другого хоцицьсе,

Ишша третей колацик — ноне сам возьмёш.

35. Ишша просит тут Дюк благословеньицё

Со буйной головы да фплоть до резвых нок<г>

Ишша съездить бы Дюку в красен Киеф-град:

«Захотелось посмотреть мне-ка Владимера,

Во других бы посмотреть мне-ка Илеюшку,

40. Во-третих бы посмотреть мне-ка Добрынюшку!»

Говорыт ему мати да таково слово:

«А наешсе на пиру да хлеба досыта,

А напьешсе на пиру зелена вина допьяна, —

Ишша сам веть тут, Дюк, приросхвастаишьсе!..»

45. А пошол он тут Дюк да на конушын двор;

Выбирал сибе коницька-та доброго;

Он уздал бы, седлал да коня доброго;

Он двенаццэть пот(п)ружынок потстегивал,

Он тринаццэту тенул церес хребетьню кось, —

50. Он не ради басы, да ради крепости:

Не оставил штобы доброй конь во чистом поле,

Не ходить бы пешу щобы по цисту полю.

Он веть бил тут ёго коня по цестым бедрам;

А конь-от у его отделяцьсе стал:

55. Он веть реки, озёрышка перескакивал,

Ишша мелкой-от лес да промеш ноги брал.

А не путём он веть едёт, не дорогою —

Церес ту церес стену городовую,

Церес те церес башни наугольния.

60. Он веть прямо тут едёт ко Бладимеру,

Ко Владимеру едёт на шырокой двор,

А во ту во оградоцьку во великою.

Он веть вяжот коня да ко сыру дубу

А за то за колецюшко за серебрено,

65. А которо колецюшко-то выше фсех.

Он веть идёт да ко Бладимеру,

Ко Владимеру идёт да во светлу грыдьню;

Он веть крест-от кладёт сам по-писаному,

А поклон-от ведёт он по-уцёному:

70. «Уш здрастуёш, кнегинушка Опраксея!»

(А пекёт наливницыси[199] круписьцеты;

А оступиласе пекци ноне наливницькоф,

Ишша фсё на его ноне посматрыват!).

Говорыл тут удалой во фторой након:

75. «Ишша где у тя ноньце да тут Владимёр-княсь?»

«У мня дома Владимера не слуцилосе,

Да уехал Владимер во Божью церькофь

А ко той-де обедьни да воскрисеньскою!»

Нецего тут удалой не розговарывал,

80. Он садилса, удалой, на добра коня,

Он поехал к обедьни да воскрисеньскою,

Он приехал удалой ко Божьей черквы.

Он веть вяжот коня да ко сыру дубу

За то за колецюшко за серебрено,

85. А которо колецюшко повыше фсех.

Он сам он пошол да во Божью черкофь,

И ставаёт удалой да на праву руку,

Он веть крест-от кладёт он по-писаному,

А поклон-от ведёт он по-уцёному.

90. А тут-де удалого нехто узнать не могли:

Оступилисе цитать книги церковныя

И фсе на его боле посматривают.

А Владимеру-князю да нефтерпёш прышло,

Посылаёт Олёшеньку Поповича:

95. «А пойки-тко, спроси удалого добра молотца:

“А которого города, коей земли?

А которого отьця, которой матери?

Ишша как те удалого да именём зовут?”»[200] —

«Да не то ноне поют да не то слушают,

100. А поют-де обедьню да воскрисеньскою!»

На отходе-то службы воскрисеньскою

А приходит тут нонице Владимёр-княсь:

«Вы пожалуйте, удалой доброй молодець,

Вы пожалуйте ко мне-ка на поцесьён пир

105. Ишша хлеба-де исть да пива с мёдом пить

Ко моей-то кнегинушки Опраксеи!»

И выходят они да из Божьей церьквы,

И садились они да на добрых коней,

И поехали они да ко Владимеру.

110. Ко Владимеру едут на шырокой двор;

Говорыт тут удалой таково слово:

«А що у вас в оградоцьки во великою

А наставлёны столбы ноне сосновыя,

А сосновыя столбы да фсё я<е>ловыя?..»,

115. А да заходят они тут во светлу грыню.

И садят удалого да во большо место —

А повыше Добрынюшки Микитиця,

А пониже стара казака Ильи Муромьця.

Ишша фсе на пиру они напивалисе,

120. Ишша фсе на цесном они наедалисе,

Ишша фсе на пиру да пьяны-весёлы.

Он верхню-ту короцьку пошшыпыват,

А исподьню-ту короцьку пот стол гребёт:

«Ишша пахнёт веть короцька на сосонку:

125. А кладут у вас помёлышка я<е>ловыя,

А я<е>ловыя помёлышка, сосновыя,

Ишша пахнёт тут короцька на сосонку!

А у нас как, у Дюка у Стёпанова,

А у нас как помёлышка — шолковыя,

130. А купают помёлышка (в) медовой воды,

И не пахнёт тут короцька на сосонку!» —

«Не пустым ли тут, Дюк, ноне ты хвастаёш?»

Говорыл тут Дюк да таково слово:

«Ишша ой еси, Владимёр стольнекиефьской!

135. А продай Цернигоф город-от на цернило же,

А вези-тко цернила сорокофками,

А бумаг-то вези тут возами жа,

А того моё именьицё тогда опишите!»

А поехали к Дюку описывать именьицё;

140. А описывали они да ноне тры года —

Не могли у его тут обценить у его:

Обценили только збрую богатырскою.

А носили они ф ту пору платьё сменноё:

А которой день проносит платьё, сиротам отдас<т>;

145. У Владимера платьиця не хватило жа,

146. Ишша стал занимать да у бояриноф.

264. Первая поездка Ильи Муромца

(См. напев № 27)

Залегала дорошка прямоежжая,

Прямоежжая дорога, пешоходная;

Залегала дорошка равно триццэть лет:

А не конному, не пешому проходу нет,

5. Некакому богатырю проезду нет.

Да околом дорога ехать — тры года,

Прямоежжой-то дорогой ехать — три цеса.

А прошла-де славушка по фсей земли

И по фсей-де земли и по фсей вотцины,

10. И дошла-де-ка славушка до Мурова

До старого казака Илейки Муромьця.

И скоре того, того Илейка снарежаицьсе[201],

И скоре того, того Илейка сподобляицьсе:

Он уздал бы, седлал да коня доброго,

15. Он двенаццэть потпружынок потстегивал,

Он тринаццэту тенул церес хрибетьню кость, —

А не ради басы, да ради крепости:

Не оставил штобы доброй конь во чистом поле,

Не ходить бы удалому по цисту полю.

20. А не видели поески да богатырскою;

Только видели: Илеюшка ф стремена ступил,

Ф стремена-де ступил да дым столбом валил.

А уехал Илеюшка во цисто полё.

Он доехал до болот-озёр седуциих,

25. А до тех лесоф, лесоф дремуциих.

Ишша тут-де Илеюшка с коня сошол,

Он правой рукой да он коня ведёт,

А левой-то рукой да дубьё дерьгаёт, —

Замостил он веть мостики дубовыя.

30. Выежжаёт Илеюшка на цисто полё,

Он увидел на цистом-то поле сы́рой дуп<б>,

Ишша сырой-от дуп<б> да окренацистой:

На дубу-ту сидит да млад Соловьюшко.

Засвистел Соловей по-соловьиному,

35. Запишшал Соловей он по-зверыному, —

У Илеюшки доброй конь на коленьци пал.

Он веть бил тут Илейка да ворона коня.

Он веть бил тут его да (по) цестым бедрам:

«Уш ты сукин сын, конь, да травеной мешок!

40. Не слыхал ли ты писку соловьиного?

Не слыхал ли ты грая ворониного?..»

Натегаёт Илеюшка-та тугой лук,

Ишша тугой-от лук да лук розрыфцятой;

Он берёт с каленици калену стрелу;

45. Он стреляёт Соловьюшка на сыром дубу.

А попало Соловьюшку во правой глас:

Покатилса Соловьюшка со сыра дуба,

Пал Соловеюшко на сыру землю,

Побежал Соловеюшко по цисту полю.

50. А наехал Илеюшка на добром коне, —

Он накинывал аркан да волосяною,

Он бил-волоцил его, ко седлу свезал,

Ко тому-де ко стремену булатному,

Ко булатному стремену укладному.

55. Увидали Соловьёвы-ти детоцьки,

Побежали сказали родной матушки:

«Уш ой еси, матушка родимая!

Эвон батюшко едёт, мужыка везёт,

А привязан у стремяна, легаицьсе!»

60. А выходит она на красно крыльцё;

А посмотрела во трубоцьку ф подзорную,

А ф подзорную труп<б>ку, ф долговидною:

Ишша ой еси, детоцьки Соловьёвы!

А мужык-от веть едёт, везёт батюшка,

65. А привязан у стремена, легаицьсе!» —

«Ишша ой еси, маменька родимая!

Нас восемь сыноф, девята — матушка:

Мы схватим возьмём да по тыниноцьки,

А убьём удалого да на цистом поле!..» —

70. Говорыт им веть матушка Соло́вьёва:

«А не бегайте, дети, во цисто полё:

Потереите у сибя да буйны головы.

Вы подите возьмите золотой казны,

Вы дарите удалого золотой казной, —

75. Ишша перву мизу* дарыте красна золота,

А фтору мизу дарыте скатна жемцюга,

А третью мизу вы дарыте циста серебра, —

А не спустит ли батюшка на волюшку?

Не дойдите, не дохо́дя да ниско кланейтесь:

80. Мы не знайем те не имени, не вотцины,

Ты которого города, кое́й земли,

А которого оцьця, которой матери;

А мы тибе дарым золотой казной:

А перву мизу прыми да красна золота,

85. А фтору мизу прыми да скатна жемцюга,

А третью мизу дарым да циста серебра, —

А не спустишь ли батюшка на волюшку?..»

А пошли они тут да по цисту полю,

Не дошли, не доехали, ниско кланеюцьсе:

90. «Уш здрастуёш, удалой доброй молодець!

Мы не знаём те не имени, не вотцины,

Мы не знаём удалого именём назвать;

Мы тибе дарым золотой казны:

А перву мизу мы дарым красна золота,

95. А фтору мизу дарым да скатна жемцюга,

А третью мизу дарым да цистого серебра;

А не спустишь ли батюшка на волюшку?..» —

«Мне не надо ноньце ваша золота казна,

Золота ваша казна да маластырская,

100. Маластырская казна да ваша граблёна, —

Не спушшу вашого батюшку на волюшку!

А за мной молодцом вам не уходити,

По цисту по полю вам не убегати!»

А уехал тут Илейка по цисту полю,

105. А остались они тут на цистом поле.

Он наехал на рать-силу великую:

«Пособи, Соловеюшко, побить силу,

И тогда тибя спушшу на волюшку!»

Они ф ту руку махнут — да тут улиця;

110. На другу руку махнут — дак переулками.

Ишша просят Илеюшку на поцесьён пир, —

Не берёт тут Илеюшка Соловьюшка.

Прывезал он Соловьюшка ко стремену,

Сам он пошол да на поцесьён пир,

115. А сам на пиру стал розговарывать:

«А ес<т>ь у мня Соловьюшко у стремена!»

А нехто ему ноне тут не поверили:

«А пойдём-ко-се, сходим посмотримте!»

А привязан у стремена, легаицьсе.

120. Приказал он, Илеюшка, во свиск свистеть:

«А свисти-тко, Соловьюшка, не во весь свиск;

А свисти-тко, Соловьюшка, ты ф полсвиска!»

Засвистел Соловьюшка во весь тут свиск:

Увалилисе боярышка на сыру землю.

125. Тут-де Илеюшки за беду стало,

За велику досаду показалосе:

Отрубил у Соловьюшка буйну голову;

Росвистал Соловеюшка по цисту полю

Он серым-то волкам да на съеданьицё,

130. А цёрным воронам тут на граеньё.

131. Ишша тут Соловеюшку славы поют.

265. А́дрик

(См. напев № 28)

А жыл-был Адрик благоцесливой,

А-й да он задумал в цисто полё церкофь строить —

А-й да он веть на имё светители Николы.

А-й да испостроил Адрик во цисто полё церькофь

5. А-й да он веть на имё светители Николы

А-й да за тры попрыска лошадиных;

А-й да освещать посылаёт он возлюбленного сына.

А-й да как возлюбленной сын был Василей.

А-й да как много множесьво народу да собиралось,

10. А-й да того боле да народу соежжалось.

А-й да собралось много народу, —

А-й да заслужыли тут поче́сныя молебны,

А-й да заслужыли литоргею и обедню.

А-й да как не знаёт, откуль нонь сила обостала,

15. А-й да обостало силы много:

А-й да увезли возлюблен(н)ого сына Василья,

А-й да увезли его с собою

А-й да тут со цяшой золотою.

А-эй да на то Адрик на Николу осердилса,

20. А-эй да он не стал ту во черкофь ходити,

А-эй да о́н не стал Богу молицьсэ.

А-эй да вдруг Тугарин на дворе-то прытугают[202]:

А-эй да тут веть Адрику спать-то не давают.

А-эй да посылаёт слуг он на дворечь-от, —

25. А-эй да слуги некуго на дворе нонь не видают.

А-эй да как Тугарин на дворе-то прытугают:

А-эй да тут веть Адрику спать-то не давают.

Он выходит на дворечь-от спальнё во (со) свещою,

А-эй да увидал он тут возлюбленного сына на повети

30. А-эй да он со цяшой золотою!..

А-эй да на то Адрик тут здрадовалса:

А-эй да он веть стал он тут во черкофь-то ходити,

33. А-эй да он веть стал Богу молицьсэ.

266. Бой Добрыни с Ильей Муромцем

(См. напев № 29)

Ишша прежде Резань да слободой слыла,

Ишша ноньце Резань да словёт городом.

А во той во Резани, славном городе,

Жыл-был Микитушка Романовиць.

5. Не состарылса Микитушка — сам придставилса.

И осталась у Микиты любима семья,

А любима семейка — молода ёво жона,

Люба ёго жона да чадо милоё,

Милоё цядышко, любимоё,

10. А по имени Добрынюшка Микитиць млад.

А не можот Добрынюшка платьём владать,

А не можот Добрынюшка збруей владать,

А не можот Добрынюшка конём владать.

А замок<г> бы Добрынюшка платьём владать,

15. А замок<г> бы Добрынюшка конём владать,

Он замок<г> бы Добрынюшка збруей владать, —

Он уздал бы, седлал да коня доброго.

Он две(на)ццэть потпружынок потстегивал,

Он тринаццату тенул церес хребетьню кость, —

20. А не ради басы, да ради крепости:

Не оставил штобы доброй конь во цистом поле,

Не ходить пешу штобы по цисту полю.

Он веть просит у матушки благословленьицё

Кабы съездить Добрынюшки во цисто полё:

25. «Самому сибя мне-ка показатисе,

А добрых людей, мне-ка посмотряти-се!»

Говорыт ему матушка таково слово:

«Уш ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!

Умом-разумом, Добрынюшка, глупешенёк,

30. Ростом-возростом, Добрынюшка, сам нижешенёк:

Ты уедёш, Добрынюшка, во цисто полё —

Потеряш у сибя да буйну голову!»

А уехал Добрынюшка во цисто полё,

А розоставил он бел шатёр поло́тненой.

35. Он ф поле-то тут да потешаицьсе,

Палку буёву да он побрасыват,

Головой палку подхватыват: забрякаёт.

А нету Добрыни да поединыницька.

А прошла-де-ка слава по фсей земли,

40. А по фсей-де земли, по всей во́цины;

А дошла-де славушка <д>о Мурова,

До стара казака да Илья Муромьця.

А скоро того Илеюшка сподобляицьсе,

А скоре того Илейка да снарежаицьсе:

45. Он уздал бы, седлал да коницька доброго,

Он двенаццать потпружынок потстегивал,

Он тринаццату тенул церес хрибетьню кость, —

Он не ради бы басы, да ради крепости:

Не оставил штобы доброй конь ф цистом поле,

50. Не ходить бы старому по цисту полю.

А не видели поески богатырскою, —

Они видели поеску: да в стремена ступил,

Ф стремена-де ступил, да дым столбом валил.

А уехал Илеюшка по цисту полю

55. А ко той-де Резани да славну городу

Да ко той-де ко матери ко Добрынюшкиной.

Сам он у матушки выспрашиват,

А сам у родимой выведыват:

«Где у тибя цядышко то милоё,

60. А милоё цядышко-то любимоё?» —

«У мня в доме-то цяда не слуцилосе:

А уехал Добрынюшка во цисто полё».

Говорыт тут Илеюшка таково слово:

«Прицесна вдова Омельфа Тимофеёвна!

65. А пеки-тко коровашецьки поми́нальни,

Поминай-ко Добрынюшку хлебо́м-солью!»

А уехал Илеюшка по цисту полю,

Он увидял на цистом-то тут веть бел шатёр.

А во поле тут богатырь да потишаицьсе:

70. Он веть палку буёву да он побрасыват,

Головой он палку нонице подхватыват,

А на землю палка падёт: забрякаёт.

Не гора-де з горой да соходиласе,

А не туця со туцей сокаталасе, —

75. А сильни могуции багатыри съежжалисе.

Они билисе палками буёвыма, —

А по руковатьям палоцьки сломалисе:

Ишше тем бы боём друг друга не ранили.

Они секлисе саблеми-тц вострыма, —

80. У их сабли-ти востры фсе пошшорбалисе:

Они тем бы боём друг друга не ранили.

А кололисе копьеми-ти вострыма, —

По насадоцькам копьиця у их свернулисе:

А тем бы боём друг друга не ранили.

85. Соходили они да со добрых коней,

А крепким бы боём — да рукопашкою

А водились вёшной день до вецёра, —

Протоптали они тропу по колен в земли.

У Илеюшки права нога окатицьсе,

90. У Илеюшки лева нога одряхницьсе,

Ишша пал-де Илеюшка на сыру землю.

А заскакивал Добрынюшка на белы[203] груди,

Он ростегиват тут пугофки вальяньския,

Он веть хоцот пороть да груди белыя,

95. Хоцёт смотреть да ретиво серьцё.

Тут-де Илеюшка возмоляицьсэ:

«Ишша ой еси, Мати Божья, Богородиця!

Я стоял-де за веру да провославную,

Провославную-ту веру крещоную;

100. Я стоял тут за церкви-ти за Божьия;

Ишша ты миня нонице тут выдала!..»

Тут-де Добрынюшку как ветром снесло.

Заскоцил тут Илеюшка на белы груди,

А сам у доброго он выспрашиват:

105. «Ты которого города, кое́й земли?

А которого оцьця, которой матери?» —

«А я у тя был да на белых грудях,

А не спрашивал (не имени), не вотцины,

А прямо роспорол бы у тя груди белыя;

110. Ишша ты у мня нонице стал выспрашывать!..»

Он увидял на руки да тут злоцян перстень,

Цёловал ёго в уста ноне сахарныя,

Подымал его нонеце за белы руки,

114. Называл он тут он — да тут своим сыном.

Сычов Иван Дмитриевич

Иван Дмитриевич Сычо́в — крестьянин деревни Сояны, 50 лет, неграмотен, но довольно умен. Он двоюродный брат Андреяна Яковлевича Сычева, с которым живет в одном доме, но в другой половине. Он женат теперь на второй жене. От первой жены у него осталась дочь Настасья, лет 17, которая также знает старины и, как говорят люди, чуть ли не лучше отца (она не пела мне, так как она в возрасте невесты и боялась, чтобы люди не смеялись над ней, что она выпевает деньги пением). От второй жены у него также есть несколько детей. Он мне пропел 6 старин: 1) «Заключение оклеветанного Ильи Муромца в погреб и спасение им Киева от Чернигова-царя», 2) «Чурило и неверная жена Перемяки», 3) «Купанье Добрыни», 4) «Васька-пьяница и Ку́рган-царь», 5) «Добрыня и Маринка», и 6) «Потык», и рассказал словами седьмую старину о Святогоре («Встреча с Ильей Муромцем и смерть Святогора»). Он еще знал: 1) «Первую поездку Ильи Муромца» (согласно с Иваном Давидовичем Нечаевым), 2) «Женитьбу кн. Владимира (Дунай)», выученную им недоростком в с. Койде и у отца, 3) «Сорок калик со каликою» и 4) «Голубиную книгу», выученную у Евграфа. Он знает разные напевы старин и старается в точности держаться их. «Потыка» он не пел мне до тех пор, пока после долгих и многочисленных проб ему не удалось припомнить напева этой старины, который я постарался поскорее записать фонографом, так как он раз при мне, заговорившись, уже забыл его. «Потыка» он знал в той редакции, где он добывает себе жену, как на реке Мезени: так он мне припоминал вечером 29 июня, но спутал его, по-видимому, с соянским после того, как на следующий день утром, до моего еще прихода, просил дочь напомнить ему содержание и напев этой старины. По его словам, старины поют и хором несколько человек; например, на подлёдной ловле пело человек 10 вместе про «Ваську-пьяницу». Про первые две старины и про «Потыка» у меня отмечено, что он выучил их у отца, про «Ваську-пьяницу» — от долгощельского крестьянина Петюли (который мне не пел, когда я был в Долгой Щели и просил его об этом), рассказ о Святогоре и Илье он слыхал на Кедах от стариков, но также рассказом.

267. Заключение оклеветанного Ильи Муромца в погреб и спасение им Киева от Чернигова-царя

(См. напев № 30)

Да на том-де-ка было да на цёсном пиру

Роспотешилса удалой да доброй молодець,

А да по имени старой да Илья Муромець:

Да волоцит бы шубоцьку соболиную,

5. Соболиную шубу да подарёную;

Поливаёт он бы шубоцьку зеленым вином:

«И так бы волоцить тотар поганыих,

И так бы проливать у их крофь горечая!»

Ишша злы были бояра да кособрюхия,

10. Насказали где Владимеру стольнекиефску:

«Уш ты батюшко Владимер да стольнекиефской!

Да на твоём где-ка было да на чосном пиру

Роспотешилса удалой да доброй молодечь,

Да по имени старой казак да Илья Муромець;

15. Он волоцит твою шубу да соболиную,

Соболиную шубоцьку, подарёною:

“Уш мне так бы волоцить князя Владимера!”

Поливаёт он бы шубу да зеленым вином:

“Ишша бы так бы мне проливать крофь горецяя!”»

20. Ишша ф те поры ноньце да е-ф-то[204] времецько

А повезли бы-де Илеюшку во цисто полё

Да садили бы Илейку да во темной погрёп<б>.

А выходила там кнегинушка Опраксея

Да на тот-де на свой да на высок балкон;

25. Да смотрела трубоцьку подзор(н)ую;

Да копала она поткопи глубокия,

Да глубоки она поткопи шырокия...

Ишша пьёт-де кушаёт со Владимером —

Ишша то несёт Илейки да Ильи Муромцу.

30. Да прошла бы эта славушка до фсей земли

Да по васударевой по вотцины:

«Да ины у их богатыри — прирозъехались,

Да ины у их богатыри — посажоныя!»

Подымалса веть тут да как Цернигоф-царь, —

35. Ишша хоцёт он красён Киеф-грат да щитом взети

Да кнегину-ту Опраксею за сибя взети.

Ишша ф те поры было да ето времецько

Собирал-де Владимер-княсь как почесьён пир:

«Ишша хто бы-де из нас, братцы, съездит во цисто полё?»

40. У их большой-от хороницьсе за средьняго,

И средней-от хороницьсе за меньшого;

Да от большому да меньшему ответу нет.

Говорыла тут кнегинушка Опраксея:

«Уш ты батюшко Владимер-княсь стольнекиефской!

45. Ишша ноцесе мне-ка и мало спалось

Да и мало спалось да во снях много видялось,

Бутто жыв сидит Илейка да Илья Муромець!..»

Ишша те бы ему реци да прылюбилисе;

Да поехал он Владимер да во чисто полё

50. Со тема-те кнезьями да со боярами

Ко тому де он ко погребу ко глубокому.

Розрывали где хрящи-пески сыпучия

Да роскрыли где плитьё-то жылезноё:

У их жыв сидит старой казак Илья Муромець.

55. На кнежей-то, бояр да он косо гледит

Да на князя-та Владимера да аки зверь смотрит:

А ишшо фсе бы они да с нох упадали,

Да уехали они да ф красён Киёф-грат.

Собираласе кнегинушка Опраксея

60. Со тима она со нянками со мамками,

Да ехала по далецю по цисту полю,

Да приехала ко глубоку да тёмну погребу:

Ишша жыв сидит старой да Илья Муромець.

Говорила-де кнегинушка Опраксея:

65. «Уш ты ой еси, старой казак Илья Муромечь!

Уш ты выйди-ко на матушку сыру землю!»

Да послушал он Илейка да Илья Муромець,

Ишша правой-то ноженькой на приступок стал,

Да левой-то нош<ж>кой на мать сыру землю:

70. Потресаласе бы мать сыра земля.

Ишша падала кнегина да тут Опраксея,

Она падала Илеюшки во резвы ноги:

«Уш ты ой еси, старой казак Илья Муромець!

Ты отбей ты фсю силу неверную!»

75. Они плакали с утра да день до вечора.

Подымал он кнег(ин)ушку Опраксею:

«Поежжай-ко ты, кнегинушка Опраксея!»

Да о ту бы пору да о то времё

Натегаёт он тугой лук розрыфцятой,

80. Он веть клал где стрелоцьку калёную,

Ишша сам он на стрелоцьки потписывал:

«Полетай, моя стрелоцька калёная;

Уш ты падай не на воду, не на гору, —

Ишша падай, моя стрелоцька, за морё за синёё

85. Ко тому где Добрынюшки во бел шатёр,

Да во бел-де шатёр да во белу грудь,

Да во белую грудь да во чюдён крес<т>».

Полетела его стрелоцька калёная

Да не падала не на воду, не на гору, —

90. Да летела она за морё за синёё

Да тому-де Добрынюшки во бел шатёр,

Да во бел-де шатёр, да во белу грудь,

Да во белую грудь да во чюдён крес<т>.

Ишша тут-де Добрынька стрелу потхватывал.

95. Да на той бы стрелы было потписано:

«Ишша жыв сидит старой казак да Илья Муромець;

Пособите мне отбить силу неверную —

Да не ради бы князя да Владимёра,

Ишша ради кнегинушки Опраксеи!»

100. Да сказал пошол Олёшеньки Поповицю.

Да скоре того рибятушка снарежалисе,

Да скоре того рибятушка сподоблялисе.

Они ехали по далецю по числу полю,

Да приехали рибята да ф красён Киеф-грат:

105. А-й ишша бьёт он Илья силу неверную.

Они нацели по силоцьки поежжывать:

Да куда они махнут — дак возьмут улицей;

А поворотяцьсе — берут переулками:

Они выбили фсех да до единого

110. Да пошли к Владимеру на поцесьён пир.

Они фсе бы на пиру да бы напивалисе,

Они фсе бы на цёсном было да наедалисе,

Ишша фсе бы на пиру да пьяны-весёлы.

Росходилисе удалы да добры молоццы:

115. Ишша рыл* бы Илеюшка их из грыдни вон, —

Ишша рыл бы бояр да он из грыдни вон,

А ишша рыл бы-де Добрьшюшка на красно крыльцё, —

Да метал бы как Олёшенька во чисто полё.

Ишша княсь-от Владимёр — да едва жыв стоит.

120. Да наставили бояр на то место новы́х судье́й.

268. Чурило и неверная жена Перемяки

(См. напев № 31)

Що по той по порохи — по белу снегу

Там не заюшко скакал да не бел горносталь, —

Да бежал-скакал Тюрилко[205] млады Плёнковиць

Ко тому он ко городу ко Киеву,

5. Ко тому бы крылечику ко крутому.

Он колоц<т>ицьсе Тюрылушко ф колецико.

Выходила там девочка-чернавочка,

Да по имени Настасья доць Калу́мисьня.

«Ты отворь, отфорь, девочка-чернавочка;

10. Я куплю тибе шубу соболиною,

Соболиную шубу подарюную;

Как не дорога, не дёшува — петьсот рублей!..»

Говорыт веть тут девочка-чернавочка:

«Мне не нать, не нать твоя шуба соболиная, —

15. Я пойду скажу Василию Перемякину!» —

«Уш ты ой еси, девушка-чернавочка,

Ишша та же Настасья доць Калу́мисьня!

Ты не сказывай Василию Перемякину;

Я куплю тибе на грудь да нонь веть цюдён крест,

20. Он не дорог, не дёшоф — петьдесят рублей!..»

Говорила там девушка-чернавочка:

«Мне не нать-де, не нать да ноньце чюдён крес<т>, —

Я пойду скажу Василью Перемякину!» —

«Не ходи-тко-се, девушка-чернавочка,

25. Я куплю тибе на рученьку злачон перстень;

Он не доруг, не дёшуф — ровно сто рублей!..» —

«Мне не нать-де, не нать да твой злачон перстень;

Я пойду скажу Василию Перемякину

И пойду-схожу к Василью Перемякину;

30. Уш ты ой еси, Тюрылко млады Плёнковиць!

Уш ты полно ходить да цюжых жон любить,

Потеряёш сваю да буйну голову!»

Там пошла тут девушка-чернавочка,

Да по имени Настасья доць Калумисьня,

35. Да ко той же обедьни к воскрисеньскою.

У(ш) как прышла она, девушка, во Божью церкофь,

Она крест-от кладёт да по-учоному,

Как поклон-от ведёт да по-учоному:

«Уш ты ой еси, Василей Перемякин сын!

40. Как хвараёт у тибя да малада жона!..»

Тут пошол бы Василей тут ис церквы вон

Що от той жа обедни воскрысеньскою.

Он прышол бы ко крылецику ко крутому —

Колотилса Васильюшко ф колечико.

45. Колотилса Васильюшко ф первой након, —

Не пущаёт его да молода жона.

Колотилса Василей ва втарой након, —

Не пущаёт его да молода жона.

Колотилса Василей во третей након, —

50. Отпираёт его да молода жона

В едной тоненькой рубашецьки, без пояса,

В одных тоненьких цюлоциках, без щобучей[206].

«Уш ты ой, моя да мо(а)ло(а)да жона!

Ишша що ты не шла да во Бо(а)жью́ церко́фь

55. Да ко той-де к обедьни да воскрисеньскою?» —

«Уш ты ой еси, Василей Перемякин сын!

Я средиласе к обедни воскрисеньскою,

Ишша фстрету идёт да родной братёлко,

Родной братёлко идёт да горька пьяниця!..»

60. Как пошол-де Василей ф теплу спальницю, —

Там лёжит бы Тюрыло млады Плёнковиць.

Он веть брал-де свою да саблю вострую,

Ужа ссек его да буйну голову.

Да отсек у жоны да руку правую,

65. Да отсек у жо(а)ны да ногу левую,

Да отсек-де у ей да губы с носом проць...

Он женилса на девушке на чернавочке,

68. Да на той-де Настасьи доць Коломисьны.

269. Купанье Добрыни

Ишша три годы Добрынька стольницял,

Ишша три годы Добрынька приво(а)ротницял,

Ишша цяшницял бы, ложницял деветь лет,

На десятой-от годицёк гулять пошол.

5. Он веть просит у мать бла(го)словленьиця

Де с буйной главы да и до резвых ног.

«Ишша Бог бласловит, да цядо милоё,

Ужо милоё цядышко любимоё!

Ты поедёшь на тихи вёшны заводи,

10. Те захоцицьсе, Добрынюшка, поплавати,

Де во синём-то море покупатисе;

Попловёшь ты, Добрынька, за перву струю, —

Упловёшь ты, Добрынька, за фтору струю:

Ты не плавай, Добрынька за третю́ струю!..»

15. Он поехал на тихи вёшны заводи

Он гусей-де стрелеть да белых лебедей,

Ишша малых перыстых серых утицей.

Захотелосе Добрынюшки поплавати,

Как во синём-то море покупатисе.

20. Он веть поплыл Добрынька за перву струю,

Он веть уплыл Добрынька за фтору струю,

Он веть уплыл Добрынька за третью струю.

Как третя-та струя да зла, относлива,

Отнесла-де его да добра молоцца

25. Да во те жа во горы пешшарымския

Ко тому жа Змеишшу тут Горынишшу.

Увидало Змеишшо тут Горынишшо,

Надлетаёт над Добрынюшку Микитицю,

Он схватил бы Добрыньку за русы кудри,

30. Он бы вынёс бы Добрыньку на сыру землю.

Как пошол тут Добрыня по цисту полю,

Он увидял-де кости целовецие,

Говорыт бы Добрыня таково слово:

«Ужа съес Змеишшо фсё Горынишшо!»

35. Он пошол возле морё, морё синёё,

Он увидал на синём море цернил* карап<бл>ь,

Ужя нацял махать да тут Добрынюшка, —

Наворацивал да тут да нонь цернил карап<бл>ь:

Он веть взял Добрынюшку Микитиця,

40. Он повёз бы Добрыньку во своё место.

И спушшали Добрыньку во своё место.

42. Он пошол бы Добрынька по чисту полю.

270. Васька-пьяница и Курган-царь

(См. напев № 32)

Що из Шахова было, из Ляхова

А ишша шло бы, прошло да два гнедых тура —

Ишша шло, прошло да два гнедых тура,

А да два гнеды турышша да златорогия,

5. Да два гнеды турышша да златорогия,

А златорогия туры были одношорстныя.

Они шли бы подле морё да морё синёё,

Они плыли где за морё за синёё —

Они плыли где за морё за синёё,

10. Они выплыли туры да на Буян-остроф

Они выплыли туры да на Буян-остроф.

Они пошли-де по Буяну да славному острову

А пошли по Буяну да славному острову.

Там настрецю — турыця да златорогая

15. А настрецю — турыця златорогая,

А хо́ша по роду матушка родимая —

Она по роду матушка родимая:

«Уш вы здрастуйте, туры мои златорогия!

Уш вы здрастуйте, туры были златорогия,

20. Златорогия туры были одношорстныя!» —

«Уш ты здрастуёш, матушка родимая!» —

«Уш вы где, туры, были и куда пошли?

Уш вы где, туры, были и куда пошли?

Уш що, туры, цюли да и що видели?

25. Уш що, туры, цюли да и що видели?» —

«Уш мы-то, мы туры цюли да и то видели:

В полдён прошли полё Подонскоё,

В полноць бы прошли да красён Киеф-грат<д>

Во полноць прошли да красён Киеф-грат<д>.

30. Що ис тех жа ворот да ис Прицистенских

Що ис тех ворот да ис Прицистенских,

Ис того ис собора да черквы Божьею,

Ис того ис собору-черквы Божьею

Выходила там девиця да наубел-бела, —

35. А выходила девиця да наюбел-бела,

А наубел она бела да наурус-руса

Наубел-бела да наурус-руса.

А во правой руки несёт книгу Ивангельё,

Во правой руки несёт книгу Ивангельё,

40. Во левой руки несёт да воскову свешшу.

Она клала ету книгу на сер-горюць камень, —

Да сама бы книгу сцёт* и слезно плацёт».

«Не девиця выходила — да Богородиця!

Не девиця выходила — да Богородиця:

45. А цюёт-ведаёт незгодушку над Новым (так) градом,

Цюёт-ведаёт незгодушку над Новым градом!..»

И со той со востосьну да было сторону —

А со ту бы со востосьнюю бы сторону

Уш що не темная туценька востуцила —

50. А не темная туценька востуцила,

А що не цёрное облако накаталосе

И не цёрно бы облако накаталосе, —

Подымалса собака да злодей Курган-царь

Подымалса собака-злодей Курган-царь

55. Со любимым-то со зетёлком со Коньшаком —

Со любимым со зетёлком со Коньшаком,

Он со своим бы со сыном и со Куршуном —

Со своим со сыном и со Куршуном.

Да под Коньшуком силоцьки — дваццэть тысици (так) —

60. Под Коньшуком силоцьки — дваццэть тысици,

И да под Коршуном силы — да сорок тысици,

Да и под Коршуном силы — сорок тысици,

Под самим-то под Курганом — цисла-смёту нет,

Под самим под Курганом — цисла-смёту нет:

65. Ах, ишша ясному соколу не облетати —

Ишша ясному соколу не облетати,

Хоша серому волку да не обрыскати —

Ишша серому волку не обрыскати,

Как удалу добру молоццу не объехати,

70. Да удалу добру молоццу не объехати,

Ишша ясному соколу не облетати —

Ишша ясному соколу не облетати.

Становились на луга и луга зеленыя —

Становились на лушка было на зелёныя,

75. Що на те жа на травоньки на шолковыя —

А на те на травоньки на шолковыя.

Де крыцит-зыцит Курган да громким голосом —

Да крыцит-зыцит Курган громким голосом:

«Що упа́новья, упановья, улановья!

80. Що упа́новья было и юлановья,

Уж а злы мои тотара да фсё поганыя —

Уш вы злы мои тотаровья поганыя!

Уш вы как будете [будете] брать да красён Киеф-град?

Уш вы думайте думушку за едино фсе,

85. Уш вы наскоре думушку скажыте мне!»

У их большой-от хороницьсе за средьнег(о),

А у их средней-от хороницьсе за меньшого —

У их средней хороницьсе за меньшаго,

Да от большому до меньшому ответу нет.

90. Выставаёт бы удалой да доброй молодець

Выставаёт как удалой да доброй молодець,

Да по имени Панишшо да маломошноё —

Уж а по имени Панишшо маломошноё:

«Уш ты батюшко Курган да Самородовиць —

95. Уш ты батюшко Курган Самородовиць!

Бласлови-тко-се миня да слово вымолвить —

Бласлови-тко-се миня да слово вымолвить,

Да за то миня слово да не скоро сказнить,

А за то миня слово да не скоро сказнить,

100. Да рецист-де язык не тенуть теменём,

А рецист язык не тянуть теменём,

Мне промеж бы плеця — да ретиво серьцё!» —

«Говорите вы, бояра, да што вам надобно!» —

«Уш ты ой еси, Курган Самородовиць!

105. Ты садись-ко-се, Курган, да на рыменьцят стул —

Ты садись-ко-се, Курган, бы на рыменьцят стул;

Ты пиши-тко ерлоки да скорописьцяты —

Ты пиши-тко ярлыки да скорописьцяты:

Да дают бы, не дают нам красен Киеф-грат —

110. Да дают бы, не дают да красен Киеф-грат

Без бою бы, без драки и без сеценья —

Без бою, без драки и без сеценья,

Без того-де без злого да кроволития?..»

Ишша те ему реци да прылюбилисе:

115. Да садилса-де Курган да на рыменьцят стул —

А садилса Курган на ременьцят стул,

Да писал он ёрлоки да скорописьцяты,

Отсылал бы ёрлоки да ф красён Киеф-град.

Да идут-де послы да ф красён Киеф-град —

120. Да идут-де послы да ф красён Киеф-град.

Не путём они идут да не дорогою —

Не путём-де идут они, не дорогою:

Они прямо-де башни да двоугольния —

Они те бы[207] башни да двоугольния.

125. Они прямо ко Владимёру на светлу грыню,

Ишша церного лиця они не кстят его,

Ишша с князём со Владимером целом не бьют —

Уш а с князём с Владимером целом не бьют,

Да Опраксеи кнегины не поклоняецьсе,

130. Да кладут бы о<я>рлоки они на золот стол.

Да скоре того Владимёр-княсь роспецятывал —

Да скоре того Владимёр-княсь роспецятывал,

Да скоре того Владимёр да княсь росматрывал —

Да скоре того Владимёр росматрывал,

135. Во слёзах он бы слово вымолвить не можот-ли,

Во слёзах слова вымолвить не можот-ли:

«Уш вы ой еси, мои да скоры послы,

Уш вы ой еси, мои да вы скоры послы!

Уш вы дайте мне строку да на три месеця —

140. Уш вы дайте строку на три месеця

А-й молодым во городе покаецьсе —

Молодым во городе покаецьсе,

Уж а старым во городе прицясьё взеть!..»

Не давают ему строку да на тры месеця,

145. А давают ему строку да только на три дня —

Да давают ему строку да только на три дня.

А провожал княсь Владимёр да он скорых послоф<в> —

Провожал он Владимёр-княсь скорых послоф<в>.

Ишша ф то де пору да его времецько

150. Собирал бы Владимёр-княсь поцесьён пир.

У их пир-от идёт да не навеселе —

У их пир-от идёт да не навеселе,

Да смирёная беседа да не на радостях,

А смирёная беседушка не на радостях.

155. Как Владимёр-княсь по грыгни* да сам похажыват,

Да Владимёр-княсь по грыгёнки* похажывал,

Он веть ношку о ношку пошшалкивал,

Он сапок о сапок да поколацивал,

Он скобоцька о скобоцьку пошшалкивал —

160. Он веть он скобоцька о скобоцьку пошшалкивал,

Он веть он белыма руками да сам розмахивал —

Он веть он белыма руками сам розмахивал,

Он злацёныма перснями да сам побрякивал —

Он злацёныма перснями да он побрякивал,

165. Он русыма кудрями да сам притряхивал —

Он русыма кудрями да он притряхивал,

Да сахарныма устами да выговаривал —

Он сахарныма устами да выговаривал:

«Уш вы кня́зя мои да и богатыри —

170. Уш вы князи мои да вы богатыри,

Уш вы те бы поленици да приудалые —

Уш вы те жа поленици приюдалыя!

Ишша хто из нас ездит да во цисто полё —

Ишша хто из нас ездит да во цисто полё

175. Пересметить бы фсю силу неверную —

Пересметить фсю силу неверную?

Ишша выпишот бы силочку на бумажной лис —

Ишша выпишот бы силу да на бумажной лис<т>?»

У их большой-от хороницьсе за меньшого —

180. У их большой-от хороницьсе за меньшого,

У их меньшой хороницьсе за средьнёго,

У их средьней хороницьсе за меньшого,

Да от большому до меньшому ответу нет —

Да от большому до меньшому ответу нет.

185. Выставаёт боярын да маломожонной —

Выставаёт там боярын да маломожною,

Покланяецьсе бы Владимёру до сырой земли —

Покланяецьсе Владимёру до сырой земли:

«Уш ты батюшко Владимёр, княсь стольнекиефьской,

190. Уш ты батюшко Владимёр, княсь стольнекиефьской,

Ой бласлови-тко-се миня да слово молвити —

Бласлови-тко-се миня да слово молвити,

И да за то миня слово да не скоро сказнить

За то миня слово да не скоро сказнить:

195. Да рецист-де язык да не тенуть теменём —

А рецист язык да не тенуть теменём,

Да не ясны бы оци — да не косицею,

Ишша не ясны оци — не косицею,

Да ретиво было серьцё — не промежу плеци!» —

200. «Говорите вы, бояра, да що вам надобно!» —

«Уш ты батюшко Владимёр да стольнекиефьской —

Уш ты батюшка Владимёр да стольнекиефьской!

Ишша ес<т>ь на цареве да большом кабаке,

Ишша ес<т>ь на цареве да большом кабаке —

205. Ишша пьёт бы Вася да зелено вино,

Ишша пьёт-де Васька зелено вино.

Бы позвать его да на почесьён пир —

Да позвать бы его да на почесьён пир,

Да не съездит бы он да во чисто полё —

210. Да не съездит бы он да во чисто полё,

Да не выпишот бы силочки на бумажной лис<т> —

Да не выпишот бы силы да на бумажной лис<т>?..»

Ишша те бы ему реци да поглянулисе —

Ишша те бы ему реци да поглянулисе:

215. Посылали послоф да на цареф кабак —

Посылали послоф да на цареф кабак.

Да идут де послы да бы на цареф кабак,

Да идут они да потихошенько,

Ишша будят Васильюшка помалёшенько —

220. Ишша будят Василья да помалёшенько:

«Ой уш ты <в>стань, <в>стань, Василей да сын Ивановиць

Ишша <в>стань, <в>стань, Васильюшко сын Ивановиць!

Ишша звал, звал Владимёр-княсь на почесьён пир, —

Ишша звал, звал Владимёр да на почесьён пир!»

225. Да ставаёт Василей да сын Ивановиць —

Да ставаёт он Василей да сын Ивановиць,

Надеваёт на сибя гуню кабачькую —

Надеваёт на сибя гуню кабачькую,

Да пошол-де Василей да на почесьён пир —

230. Да пошол Василей да на поцесьён пир.

Да стрецяёт-де Владимёр да стольнекиефьской —

Да стрецяёт-де Владимёр да стольнекиефьской

Да садили-де Василья да во большо место —

Да садили где Васильюшка во большо место,

235. Наливали тут бы цяроцьку зелена вина —

Наливали они цяру да зелена вина,

Що великую, не малу — да полтора ведра, —

Не великую, не малу — да полтора ведра.

Выпиваёт Василей да к едину духу —

240. Выпивал бы Василей к едному духу.

Наливали Васильюшку цярушку фторую —

Наливали Василью да цяру фторую,

Наливали где Васильюшку третью-ли.

Ишша стал бы Васильюшко навеселе,

245. Да буйная его головушка на радостях —

А буйная его головушка на радостях,

Заходили бы его да могуци плеця —

Заходили бы его да могуци плеци.

Ишша те бояра да отдвигаюцьсе —

250. Ишша те бы бояра да отдвигаюцьсе.

Ишша то бы Василью не прылюбилосе —

Ишша то бы Василью не прылюбилосе.

Он веть выхватил боярина на светлу гры́гню —

Он веть выхватил боярина на светлу грыгню,

255. Отпоясал опояску да семишолкову —

Отпоясывал опоясоцьку семишолкову,

Скинывал с его шубу да соболиную —

Скинывал его шубу соболиную,

Надевал на сибя шубу соболиною —

260. Надевал бы на сибя шубу соболиною,

Да давал ему гуню кабачькую —

Да давал ему гуню и кабачькую:

«Ты носи, береги да над ей цесь* дёржи —

Ты носи, береги да над ей цесь дёржи!

265. Уш ты батюшко Владимер да стольнекиефьской —

Уш ты батюшко Владимёр да стольнекиефьской!

Ты налей-ко мне цяроцьку зелена вина —

Да налей бы цяру зелена вина,

Ишша выпить бы цяроцьку зелена вина,

270. Ишша съехацьсе на поле не с приятелём (так) —

Ишша съехацьсе на поле не с приятелём:

Да не столь бы мне смерть была пристрашная —

Да не столь бы смерть была пристрашная,

Не пылало бы моё да лицё белоё —

275. Не пылало моё да личё белоё,

Не шипело бы моё да ретиво серьчё —

Да не шипело бы моё да ретиво серьчё!»

Да поехал удалой да доброй молодечь —

Да поехал удалой да доброй молодець,

280. Да по имени Василей да сын Ивановичь.

Он веть ехал по далецю по чисту полю,

Да наехал он (в) поле да неприятеля —

Не приехал (так) бы (в) поле неприятеля[208],

Да схватил бы у его да буйну голову —

285. Да схватил бы у его да буйну голову,

Да увидял на руки злацён перстень —

Да увидял на руки у его злацён перстень,

Отхватил у его да нонь с перстом проць,

Да засунул-де перьстень да во глубок корман, —

290. Он засунул-де перьстень да во глубок корман.

Да поехал во далецё во цисто полё —

Да поехал во далецё во цисто полё,

Он выписал бы силу да на бумажной лис<т> —

Он веть выписал бы силоцьку на бумажной лис<т>,

295. Да поехал ко князю да ко Владимёру —

Да поехал ко князю да ко Владимёру,

Да отдал бы веть да нонь бумажной лист —

Да отдал он веть им да лист, бумажной лист.

Сам пошол бы Василей на цареф кабак —

300. Он пошол Василей на цареф кабак,

Он веть пил-де вино да фсё на денёшки.

Ишша где-де пору да его времецько,

Да идут-де опеть да и скоры послы —

Да идут-де опеть да и скоры послы:

305. «Да не малы вы шутоцьки зашучивайте —

Да не малы где шутоцьки зашутили!

Уш вы как будите шутоцьки отшучивать —

Уш вы как будите шутоцьки отшучивать?»

Говорыл тут Владимер да стольнекиефьской —

310. Говорыл тут Владимер да стольнекиефьской:

«Уш он где-ка шутоцьки зашуцивал —

Ишша как он шутоцьки зашуцивал,

Ишша так пушшай шутоцьки отшуциват —

Ишша так пушшай шутоцьки отшуциват!»

315. Да идут как послы да ко Васильюшку,

Да идут-де послы да ко Васильюшку,

Да ревут-де они да громким голосом —

Да ревут-де Василью да громким голосом:

«Уш ты ой еси, Василей да сын Ивановичь, —

320. Уш ты ой еси, Васильюшко сын Ивановичь!

Юш как ты ездил, шутоцьки зашуцивал —

Уш как ты ездил, шутоцьки зашуцивал,

Ишша так поежжай, шутки отшучивай —

Ишша так поежжай, шутки отшучивай!»

325. Ишша то-де Василью не полюбилосе —

Ишша то-де Василью не прилюбилосе,

Да скоцил-де Василей да сын Ивановиць —

Да скочил-де Василей да сын Ивановиць,

Побежал-де Васильюшко во чисто полё —

330. Побежал бы Василей да во чисто полё:

«Уш ты батюшко Курган да Самородовичь —

Уш ты батюшка Курган Самородовичь!

Уш дай мне-ка силы да только малу цясть

Уж а дай мне-ка силоцьки только малу цясть,

335. Уш я выгоню Владимёра на цисто полё —

Уш я выгоню Владимёра на цисто полё!» —

«Ты бери-тко, Василей, да сколько надобно —

Ты бери-тко, Василий, да сколько надобно». —

Он веть взял-де силы да только малу цясь —

340. Он веть взял-де силоцьки только малу цясь,

Он веть выгонил Владимёра на чисто полё —

Он веть выгонил Владимёра на цисто полё

Да ко тому-де да фсё ко Кургану —

Ишша выгонил их да ко Кургану.

345. Ишша стал бы Курган ноньце пир редить —

Он стал бы про силоцьку ноньце пир редить.

Напоили Васильюшка, сколько надобно —

Напоили-де Василья, да сколько надобно,

Да опутали во путинки шолковыя —

350. Да опутали во путинки шолковыя,

Оковали фсё замки да нонь немечькия —

Оковали его в замки немечькия.

Пробудилса Василей да сын Ивановичь.

Ишша ходит Панишшо да фсё плешатоё —

355. Ишша ходит тут Панишшо да и плешатоё.

Говорыт тут Васильюшко таково слово —

Говорыт тут Василий да таково слово:

«Уш ты ой еси, Панишшо да фсё плешатоё —

Уш ты ой еси, Панишшо фсё плешатоё!

360. Ишша щобы не зовёт Курган на почесьён пир —

Ишша щобы не зовёт Курган на почесьён пир?»

«Уш ты ой еси, Василей да сын Ивановичь —

Уш ты ой еси, Василей да сын Ивановичь!

Потому те не зовёт Курган на поцесьён пир —

365. Потому те не зовёт Курган на поцесьён пир:

Ишша хочот пожаловать саблей вострою —

Ишша хочот пожаловать саблей вострою!..»

«Уш ты ой еси, Панишшо да ты плешатоё —

Уш ты ой еси, Панишшо фсё плешатоё!

370. Уш ты быть[209] ты отечь да мне-ка фторыим —

Уш ты быть ты отечь да мне-ка фторыим

И прыкати вина боцьку — да сороковоцьку

Прыкати вина бочьку — да сороковочку!»

Прикатил ему бочку — да сороковочку —

375. Прыкатил бы где бы боцьку — да сороковоцьку,

Ишша дал ему дудоцьку там маленьку —

Ишша дал ему дудоцьку там (маленьку).

Да напилса Васильюшко, сколько надобно —

Да напилса Василей, да сколько надобно,

380. Да во путанках Васильюшко потеницьсе —

Да во путинках Васильюшко потеницьсе,

Ишша тенецьсе ф путинках, он погницьсе —

А потенецьсе Васильюшко, он погницьсе:

Ишша стал тут Василей весь напросте —

385. Ишша стал бы Василей да веть он напросте,

Закрыцял-де Василей да громким голосом,

Закрыцял-де Василей да громким голосом:

«Отворацивай, руська сила, направо —

Отворацивай, руська сила, направо!»

390. Да руськая сила — да как домой пошол, —[210]

Он веть нацял по силы да он поежживать,

Он веть нацял по силоцьки поежживать:

Исприбил он бы фсех их до единого —

Исприбил он бы фсех да до единого.

395. Тут сказал-де Владимер да стольнекиефьской

Он сказал тут Владимер стольнекиефьской:

«Тибе будёт, Василей, вино безденёжно —

Ишша будёт вино тибе безденёжно,

399. Да безденёжно где будёт и не запёрто!»

271. Добрыня и Маринка

(См. напев № 33)

Да пошол-де Добрынька во чисту полё,

Стрелял Добрынька калену стрелу.

Полетела его да калёна стрела

К той Марынки, Марынушки в окно,

5. К тому-де Кошшею во белу грудь —

Заколола царишша Кошшевишша.

И ф ту пору Маринка не в досугах была:

Умывалась Маринка белёшенько,

Бросалась Маринка до плець в окно,

10. Увидала ф поле Добрынюшку.

Крыцит Добрынька громким голосом:

«Уш та ой есь, Маринка-люта гроза,

Еретиця, блеть, безбожниця!

Ты отдай мне калену стрелу!» —

15. «Возьмёш ли, Добрынька, за замужесьво?..» —

«Не возьму тибя, Марынка, за замужесьво;

Ты отдай мне, Маринка, калену стрелу!..» —

«Уш ты хош ли, Добрынька Микитиць млад,

Оверну тибя да я гнедым туром?» —

20. Овернула Добрынюшку гнедым туром.

Пошол Добрынька во чисто полё:

Ишша право копыцьцо серебрено,

Ишша левоё-то позолоцёно.

Эй ходили родимы его сестрыценьки,

25. Увидали в поле гнедых туроф<в>,

Насказали, пришли да своей матери:

«Уш ты ой есь, матушка родимая!

Уш мы видели ф поле деветь туроф<в>;

Десятой-от тур хоробро ходил:

30. Как десятой-от тур хоробро ходил:

И право копыцьцё серебрено,

И левой рок<г> позолоцёной;

Как быть по пошшапки[211] наш Добрынюшка!»

Скоре того старуха срежаласе,

35. Скоре того старуха снарежаласе,

Идёт к Марины-лютой грозы:

«Уш ты ой есь, Марина-люта гроза,

Еретиця, блеть, безбожниця!

Ты выверни ис циста поля Добрынюшку!» —

40. «Возьмёт ли Добрынька миня в замужесво?» —

«Не возьмёт тибя Добрынька в замужесво!» —

«Дак ли хош ты, староматёра,

Оверьну тибя кобылой водовозною,

И будут по городам, по селам воду возить?..» —

45. И тут бы старуха да испугаласе:

«Да возьмёт тибя Добрынька тут в замужество!»

Отвернула Добрыньку из циста поля.

Он идёт, Добрынька, добрым молотцом:

«Уш ты ой, Маринка-люта гроза,

50. Еретиця, блеть, безбожниця!

Отдай мою да калёну стрелу!» —

«Ты возьмёш ли, Добрынька, в замужесво?» —

«Возьму Марынку в замужесво, —

Отверьни ты с циста поля гнедых туроф<в>!..»

55. Отьвернула она деветь туроф<в>.

Идут удалы добры молоццы:

«Мы не знам тибе не имени, не отцины,

Не отецесьва не знам, не молодечества!» —

«Вы молите Богу за Добрынюшку!..» —

60. Он веть взял Марынку в замужесво,

61. Рострелял Марынку на воротах-ли.

272. Потык

(См. напев № 34)

Да на том-де было да цёсном пиру

Да сидит бы Потык — не пьёт, не ест;

Да не пьёт, не ес<т>, он не кушаёт,

Да нечем бы Потык он не хвастаёт.

5. От говорят-де тут боярина:

«Уш ты батюшко Владимёр стольнекиефьской!

На твоём-де было да на цёсном пиру

Там сидит бы Потык Михайло сын Ивановиць;

Он сидит на пиру ноньце — не пьёт, не ест;

10. Он не пьёт, не ест, ницем не хвастаёт, —

Да не зло ли ноньце да на тибя думаёт?..»

Тут говорыл Владимёр-княсь стольнекиефьской:

«Уш ты ой еси, Михайло Потык сын Ивановиць!

А-й уш ты што на пиру сидиш — не пьёш, не еш;

15. Да не пьёш, не еш — ты не кушаёш?» —

«А-й уш ты батюшко Владимёр стольнекиефской!

Ишша фсе у тя на пиру испрыженёны;

Ишша я на пиру сижу — не жонат сижу!..» —

«Уш ты ой еси, Потык сын Ивановиць!

20. Э-й хош у князя бери, хош у боярина,

Хош у той вельможи у богатою!» —

«Э-й мне не нать, не нать у князя, у боярина,

Мне не нать, не нать у вельможи у богатою:

Э-й как бы ес<т>ь во той-де Земли Леденецькою

25. И у того короля было леденецкого

А там веть ес<т>ь»де Марья-лебедь белая, —

Ах, не проти́в бы кнегинушки Опраксеи!..» —

А-й как поехал Михайло Потык сын Ивановиць

Как во ту во Землю Лединецькою.

30. О-й он веть бил, бил силу леденецькою,

Побивал-де фсю силу заморьскую,

Доставал бы Марью да лебедь белую.

А-й он достал бы Марью да лебедь белую,

Как повёз бы Марью-лебедь белую.

35. Ён поехал по далецю по цисту полю,

По тому по шырокому роздольицю.

А-й там горит, горит зелёная добровушка:

Ах, в добровушки горит цяс<т> рокитоф куст, —

Ах, цяст рокитоф куст — горит змеино гнездо.

40. Около кустышка змея люта извиваласе;

А-й говорит-де тут да веть люта змея:

«Уш ты ой еси, Потык сын Ивановиць!

Ты залей, залей мать ты дубровушку,

А-й ишше выведи ис пожару малых детоцёк!»

45. Говорыт его да Марья да лебедь белая:

«А-й уш ты ой еси, Михайло Потык сын Ивановиць!

Да како будё тибе добро от змеи?..»

Не послушал Потык сын Ивановиць;

А-й он соскакивал со добра коня,

50. А скинывал со правой ноги нонице сафьян сапог,

Он бы залил, залил мать-добровушку,

О-й во добровушке залил цяс рокитоф кус,

Ишша вывел ис пожара малых детоцёк.

А-й как поехал городу ко Киёву,

55. Там оставил Марью-лебедь белую.

О-й ишша стал Владимёр ноньце бы пир редить.

Они фсе бы на пиру ноньце напивалисе,

Они фсе бы на цёсном да наедалисе,

Они фсе бы на пиру пьяны-весёлы.

60. А-й що един бы на пиру он не пьёт, не ест,

Он не пьёт, не ест — он не хвастаёт.

Насказали ему тут боярына:

«А-й уш ты батюшко Владимёр стольнекиефской!

Там сидит бы Потык — не пьёт, не ес<т>,

65. А-й он не пьёт, не ес<т>, нонице не кушаёт, —

Да не зло ли на тибя ноньце он думаёт?..» —

«А-й уш ты ой еси, Потык сын Ивановиц!

Уш ты што сидиш, не пьёш, не еш,

Да не пьёш, не еш, ноньче не кушаёш,

70. Да нецем — на пиру сидиш — не хвастаёш?» —

«Уш ты батюшко Владимёр стольнекиефской!

Уш фсе на пиру у тя исприженёны;

Ишша я на пиру сижу — не жонат сижу!» —

«А уш ты ой еси, Потык сын Ивановиць!

75. Хош у князя бери у боярына,

Хош у той вельможи у богатою». —

«О-й мне не нать, не нать у князя у боярына,

Мне не нать, не нать у вельможи у богатою:

Ишша ес<т>ь у мня Марья — да лебедь белая!»

80. А-й он поехал Потык за Марьей-лебедь белою

Да привёз бы Марью-лебедь белою.

А-й веселы́м пирком бы ре<я>дёт свадепку.

Когда будёт Потык на потклете-ле,

Они клали заповеть великую,

85. Они великую заповеть тяжолую

(А-й да промеж има — свидетели да Владимёр-княсь):

«Ишша хто умрёт из нас, другому жывому лекци!»

Как жывёт со Марьей-лебедь белою.

Его Марья ноньце — да лебедь белая

90. Она стала нонеце беременна;

А-й захотелось гусей, лебедей да серых утоцёк.

Да поехал Потык Михайло сын Ивановиць;

А-й в стремена кладёт да ноги резвыя,

А подаёт в руки она шелкоф повод-ли.

95. А-й он поехал, удалой, во цисто полё

Да стрелял гусей, лебедей да серых утицей.

Он веть выехал на далецё на цисто полё,

О-й он увидял следы лесиц дак лешых заецей;

Розоставливал пеняточка[212] белошолковы,

100. А-й он гонял, гонял лесиц дак лешых заецей.

Он поехал ко городу ко Киёву, —

О-й не стрецят его да молода жона,

А-й молода жона да Марья-лебедь белая.

Да стрецят Владимёр-княсь стольнекиефьской:

105. «Уш ты Потык Михайло сын Ивановиць!

А-й уш ты ездиш, ницего ноньце не знаёш-ли;

Подымалса царь Кошшей Кошшеевиць;

Он веть просит со города копейшыну*,

Ишша ту ба Марью да лебедь белую;

110. А-й говорят бояра маломожныя:

“Как не всем погибнуть нам во городе

Хоша бы ради ноньце гузна женьского!”»

О-й отдаёт гусей, лебедей да серых утицей,

Сам поехал за Марьей-лебедь белою.

115. Он наехал на далецё на чистом поле,

Да зашол бы в бел шатёр полотянной.

О-й говорит его бы Марья-лебедь белая:

«Уш ты ой есь, Михайло Потык сын Ивановиць!

Тут бы тибе будёт — рука правая,

120. А-й как Кошшею будёт — рука левая!..»

Да упатциф Потык да на бабьи прелести:

Повалилса Михайло Потык сын Ив(ановиць),

Он веть заспал — как бы ноньце гром гремит.

А-й как его бы Марья да лебедь белая:

125. «А-й що ты спиш, царь Кошшей Кошшеевиць?

У тя спит бы, спит у тя да Потык сын Ивановиць!»

И да опутали они его <в> опутинки шолковыя,

Оковали фсе <в> замки немечькия

Да повесили бы Потыка на сырой бы дуп<б>.

130. А-й да не знаёт, откуль змея люта бы извиваласе —

Розжыгала опутинки шолковыя,

О-й розмыкала его замки немецькия:

Ишша стал бы он Потык веть напросте.

Да поехал Потык Михайло сын Ивановиць.

135. Он наехал на далеце на чистом поле:

Ишша спит Кошшей с Марьей-лебедь белою;

Заходит Потык (в) бел шатёр полотняной.

А-й говорит его да Марья бы лебедь белая:

«Уш ты ой еси, Потык сын Ивановиць!

140. Да ложись-ко ты со мною спати тут;

А-й да тибе будёт бы — рука правая,

Да царю Кошшею бы — рука левая!..»

А-й он упатциф на бабьи нонь на прелести

И повалилса спать ко Марьи да лебедь белою;

145. О-й как заспал бы Потык — как веть гром гремит.

А-й говорыт бы Марья да лебедь белая:

«Уш ты ой еси, царь Кошшей Кошшеевиць!

Уш ты спиш, ницёго ноньце не знаёш-ли, —

Ишша спит у тя в шатре супостат-ли!..»

150. О-й да опутали его в опутинки шолковыя,

Оковали его в замки немецкия,

Привезали его да ко сыру дубу.

Она бегат, змея, да по цисту полю

(Да не знаёт, откуль бы змея люта извиваласе!),

155. Ах розжыгала опутёнки шолковыя,

Розмыкала фсе замки немечькия.

А-й ишша стал бы Потык весь он напросте;

Да поехал во далецё во чисто полё

Да за той за Марьей-лебедь белою.

160. О-й наехал на далеце на цисто(м) поле:

Как спит тут царь Кошшей Кошшеевиць.

Да зашёл бы Потык в бел шатёр полотняной.

О-й говорыт бы его Марья да лебедь белая:

«Уш ты ой есь, Михайло Потык сын Ивановиць!

165. Как тибе бы, Потык, — рука правая,

О-й да тибе бы, Кошшею, — рука левая!»

Ой, он упатцив был на бабьи прелести

Да ложилса с ею спати тут;

А-й он веть заспал Потык богатырским сном.

170. Говорыт тут Марья-лебедь белая:

«Уш ты ой ес<т>ь, царь Кошшей Кошшеевиць!

А-й ишша спит и Потык (у) тя во белом шатру,

Да куда бы Потыка девать будём?..»

Да нашли они сер бы там горюць камень,

175. Запецятали Потыка в сер-горюць камень,

О-й да тянули камень они в озяро.

А тут веть бегала змея по ц(исту) полю,

Да нашла, нашла она ету у́толоку[213].

Овернула(сь) змея да она шшукою,

180. Да пошла она бы ноньце в озяро,

Да нашла, нашла да сер-горю́ць камень,

Да влепила она бы зубы шшучьи-ли,

Да малешенько камень стала отслабивать.

Она выплавила камень на верхь воду весь,

185. О-й она вытянула камень на мать сыру землю,

Роспецятала сер-горюць камень.

Ишша стал бы Потык ноньце напросте.

Эй говорыт ему ноньце люта гроза:

«Ты поедёш, Потык, за молодой жоны;

190. Ой ты дай, дай да грозы лютыи,

Как добры мужовья своих жо́н учат!»

Да поехал Потык сын Ивановиць,

А ой он-ы наехал, наехал Марью да лебедь белую:

Ишша спит-де-ка Марьюшка во белом шатру.

195. Он махнул шатёр палкой воинскою.

Подымал бы, подымал Кошшей да буйну голову, —

Ишша ссек бы его Потык буйну голову.

О-й как отсек у Марьюшки руку правую:

«Мне не нать, не нать бы рука правая, —

200. А-й обумалась с царём она с Кошшеишшом!»

Он отсек, отсек да ногу левую:

«А-й оплеталась она с царём Кошшевишшом!»

А-й как отсек, отсек губы нонь с носом проць:

«Да не нать, не нать губы с носом мне!»

205. О-й он россек бы Марью-лебедь белую;

Розметал бы тело по сырой земли

А-й как серым волкам да на съеданьицё,

Да церным воронам он как на зграеньё;

А-й сам поехал по далецю по цисту полю.

210. О-й седуцись бы Потык сам роздумалса:

«Што здорово бы женилса, нонице не с ким спать».

О-й как спустилса Потык со добра коня

213. Да на то бы на своё копьё.

Певец не знал, где поставить умирание (обмиранье), но помнил, что змея три раза спасала Потыка. Он думал, что обмирание — в Дунае.

273. Святогор (Встреча с Ильей Муромцем и смерть Святогора) (Рассказ)

Поехал Илейка, старой казак, по далецю и по цисту полю и увидел: ф поле ездит богатырь. И они съехались на поле. Светогор взял его с конём и седлом, запёхнул в корман и забыл (ездит), що есь богатырь в кормане. Ехали они по далецю по чисту полю. Провещилса конь руським езыком: «Не могу, — говорит, — возит(ь) двух богатырей да коня». Тогда Святогор спомнил, що у мня есь богатырь, и вынял его тогда. И ехали они по далецю по чисту полю и наехали ф поле гробницю вот. И соскоцил Святогор со своёго с доброго коня и повалилса он в гробницю. «Ну, Илейка, как мне делана!» — говорит. «Ну-ка, закрой, Илейка, — говорит, — кровлю». «Ну, — говорит, — Илейка, как бутто мне и ес<т>ь делана! Ну, открой-ка, Илейка, возьми?» Илейка рвал, рвал — ницего не мог пособить. Ну, он по своей храбрости и говорит: «Возьми, Илейка, саблей тесни́ ей», — говорит. Илейка тёснул саблей — железной обруць наскоцил; другой раз — и другой. Третей рас теснул — и третей. «Ну, — говорит, — Илейка, видно, смерть мне будёт!» — «Ну, Илейка, — говорит, — топерь я скажу», — говорит. «Вот как я буду помирать: перво-т пар как пойдёт из меня, не тени; и второ-т не тени, — говорит. — А третий, — говорит, — возьми, тени тогда!» Ну, он и стал помирать тут. Вот первой пар у его и пошол; ну, и фторой пошол. Ну, вот и третий пошол. Ну, вот он и стал, потянул. Тогда побежал, его палку измымать стал. Тогда и порядосьно стал ей змымать. Ну, он ишша поттянул после того. Вот он стал и лёкко владать ей. Илеюшки смерть на поле боле не писана. Ну, вот он тогда и поехал.

Мелехов Ефим Кириллович

Ефим Кириллович Мелехов — крестьянин дер. Сояны, здоров, несколько неуклюж, среднего роста, 30 лет, понятлив и нетруслив, хотя несколько конфузится. Он женат и имеет детей. Живет он не богато, в низкой избушке с одной комнатой и малыми окнами. При нем живет еще дряхлый старик-отец. Ефим пропел мне 4 старины: 1) «Сухматин Етихматович», 2) «Данило Перемякин (Игнатьевич)», 3) «Камское побоище. (Конец богатырей)» и 4) «Потык». Кроме того, он еще знает а)» Дюка», б) «Первую поездку Ильи Муромца», в) «Дуная» и г) «Илью Муромца в погребе», но я не мог этого записать у него, потому что, когда я был в деревне, у него были гости и отрывали его от дела, а после праздника я не мог остаться в деревне, так как позднее было бы трудно выехать из Сояны в Щелью, ибо все после праздника собирались сейчас отправиться в лодках вверх по реке для ловли семги. Старины Ефим знает твердо и поет их хорошо. Старину о Даниле Перемякине (Игнатьевиче) он перенял, по его словам, от мезенского мужика, а про Сухматина — в путях.

274. Сухма́тин Етихматович

(См. напев № 36)

А во стольнем во городе во Киеве

Да у ласкова князя да у Владимёра

Заводилось пированьё — да стол, почесьён пир,

Да про многих князей да руських боероф,

5. Да про тех могучих да сильних богатырей,

Да про тех про могучих да про богатырей,

Да про тех полениць да приудаленьких.

Ишше фсе у его на пиру да напивалисе,

Они фсе на чесном да наедалисе.

10. А Владимёр-княсь по грынёнки похаживал:

«Уш хто из вас, браццы, хто съездил на тихи —

Да на тихия на вёшны и заводи,

Привёл мне-ка лебёдушок нестреленых

И нестреленых лебёдушок, нераненых?..»

15. А выхвалялса Сухматин да Етихматовичь,

Говорил-де Владимёру таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимер да стольнекиефьской!

Привезу я тибе лебёдушок нестреленых —

И нестреленых лебёдушок, нераненых!»

20. Отправлялса Сухматин Етихматович

Да на те жа на вёшны и тихи заводи.

Как к первою заводи приехал жа, —

Некаких нет-л(е) лебёдушок не беленьких,

Да не тех жа не тех не уточок не сереньки(х),

25. Да не тех жа не маленьких утешницей*.

Отправлялса Сухматин Етихматовиць

На вторую тиху да вёшну заводь.

Приежжаёт Сухматин Етихматовичь,

Приежжаёт он ко тихой и вёшной заводи, —

30. Некого тут на заводи не плаваёт:

Не тех-ле лебёдушок веть беленьких

И не тех жа и не серых етих утицей,

А не тех-де перистых етих о<у>тешницей.

Отправлялса где Сухматин Етихматовиць

35. Он ко той же ко матушки Непры-реки.

Приежжаёт Сухматин Етихматовиць

Ко той жа ко матушки Непры-реки.

А Непра-река тецёт она не по-старому,

Не по-старому Непра-река, не по-прежному:

40. Смутиласе вода с песком же веть.

Роспроговорыла матушка Непра-река,

Роспроговорыла она да руським езыком:

«Навалиласе Орда, сила неверная;

Они днём мосты фсё мосты мостят, —

45. Ишша я где-ка ночью тут повырою!..»

Направлял тут Сухматин Етихматовичь,

Направлял он церес матушку он Непру-реку.

Да перескоцил тут да его доброй конь.

Да выхватывал Сухматин Етихматович

50. Он выхватывал нониче где сырой дуб,

Он поехал в Орду, силу неверную,

Ишша фсю бил-ломил до единого —

Не оставил он во полюшки на семена.

Оворацивал добра коня к Непры-реки

55. Да подъехал Сухматин ко матушки Непры-реки.

Затаилосе тут ноне два тотарына, —

Направляли они стрелоцьки калёныя,

Направляли Сухматину во правой бок:

Они стрелили Сухматина во правой бок.

60. А выхватывал Сухматин стрелоцьки калёныя,

Он клал-де Сухматин во карман сибе,

Да проехал он матушку Непру-реку,

Да поехал тут ко князю ко Владимёру.

А отоставил-де он да фсё добра коня,

65. Да заходит он ко князю ко Владимёру:

«Уш ты ой еси, Владимёр да стольнекиефьской!

Не привёз я тибе либёдушок нестреленых,

Ноне не привёз я либёдушок нестреленых,

А нестреленых либёдушок, неранёных;

70. Ишше тут жа мне-ка было некогда:

Я приехал ко матушки ко Непры-реки;

А Непра-рецька текёт она не по-старому,

Не по-старому она текёт да не п(о)-прежному»;

Роспроговорыла Непра-рецька руським езыком:

75. “Навалиласе Орда, сила неверная,

Да за той жа за матушкой Непрой-рекой

Да за той жа за матушкой Непрой-рекой!..” —

Переехал я где матушку Непру-реку,

И выхватывал я нони веть сырой дуп<б>,

80. А поехал со етой палоцькой ф цисто полё,

Ишша бил нонь фсех тотар до единого,

Не оставил тотар да фсе(х) на семена,

Отправлялса я ф путь да во дорожечку

Ко тибе-ка, Владимёр да стольнекиефской».

85. Тут богатыри над им надсмехалисе,

Тут жа богатыри надсмехалисе:

«Уш ты ой еси, Сухматин, сколь едрёной стал?..»

Ишша тут Владимёру реци не полюбилисе,

Ишша тут жа ети реци не полюбилисе, —

90. Говорыл-де-ка клюцьницькам замоцьницькам:

«Уш вы ой еси, клюцьницьки и замоцьницьки!

Вы сведите-ко Сухматина во глубок погреп<б>

Сорока-де сажон да сорока локот!»

Ишша тут жа где клюцницьки не ослышилис(ь);

95. Повели где Сухматина Етихматовича,

Повели где его да во глубок погреп;

Тут заводили Сухматина во глубок погреп<б>

Да замкнули во замоцик да сорокпудною,

Отправились ко князю ко Владимёру.

100. Говорыл-де Владимёр да стольнекиефьской:

«Уш ты ой еси, Никитушка-Добрынюшка!

Ты как съезди за матушку Непру-реку,

Попроведай-ко Сухматина фсё веть нонь!»

Нонь не видели поески да богатырскою,

105. Только видели: во поле курёва стоит,

Курёва где стоит да дым столбом валит.

Да приехал-де тут Добрынюшка да Никитиць млад

Да ко той жа ко матушки Непры-реки,

Ишше ту жа веть матушку Непру-реку

110. Переехал он матушку Непру-реку,

Да увидал-де Сухматина фсё побоишшо,

Увидал он тотар да фсё поганых же,

Увидал его палоцьку боёвую.

Ишша взял он ету палоцьку боёвую,

115. Повёз где ко князю ко Владимёру.

Да приехал жа ко князю фсё в оградоцьку;

Оставил тут Добрынюшка Никитиць млат,

Оставил он добра коня в оградоцьки;

Да пошол он ко князю ко Владимёру.

120. Да зашол он во гырёнку[214]* во светлую,

Он сам где-ка рець да он говорыл жа,

Ишша он где слово роспромолвил жа,

«Уш ты ой еси, Владимёр да стольнекиефской!

И его Сухматина фсё быль была;

125. Я привёз его палоцьку буёвую:

Ишша ф той жа в оград(о)цьки во каменной!»

Отправлялса-де Владимёр его Сухматина палоцьку,

Отправлялса посмотреть да фсё ету палоцьку;

Да увидел где Сухматина где палоцьку:

130. Она не маленька палоцька — те́нёт сто пудоф.

«Уш вы ой еси, ключнички-замочнички!

Вы подите-тко к тому веть погребу,

Отмыкайте вы замоцик сорокпудною,

Выпускайте Сухматина Етихматовичя

135. Ис того жа ис погреба глубокого!»

Ишша тут жа веть клюцьницьки не ослышылись:

Они пошли тут да фсё ко погребу

И отомкнули замоцик сорокпудною,

Выпускали где Сухматина Етихматовица.

140. Выходил где Сухматин тут ис погреба.

Пошели где ко князю ко Владимёру;

Да потходит-де Сухматин ко Владимёру;

Говорыл-де Владимёр стольнекиефьской:

«Уш ты ой еси, Сухматин Етихматовичь!

145. Уш я цем буду тибя ноне дарыти же?

Ты веть бери у мня, да цего надобно,

Да цего надобно тибе-ка, да чего следует!»

Роспроговорил Сухматин Етихматович:

«На приезде миня нониче не учостовал,

150. А на отъезде тепериче — не учостовать!»

А выхватывал Сухматин стрелоцьки калёныя

Ис того же ис правого бок(у),

Ис тех жа ноне ран из горецих же!..

154. Ишша тут же Сухматину славы поют.

275. Данило Перемякин (Игнатьевич)

А во стольнём а во городе во Киеве

Да у ласкова князя у Владимёра

Заводилось пированьё, стол-поцесьён пир,

Да про многих кнезей да руських боероф,

5. Да про тех поленичей да приудаленьких,

Да про тех про крисьянушок прожытосьних.

Ишша фсе на пиру да напивалисе,

Они фсе на чесном да наедалисе.

А Владимёр-княсь по гырёнки похажывал,

10. А сапок о сапок<г> да поколачивал,

Ишша скобоцька о скобоцьку побрякивал,

Да златыма-ти персьнями принабрякивал,

А русыма-ти кудрями принатряхивал,

А ис уст таки речи да выговарывал:

15. «Уш вы ой еси, могучия богатыри!

Уш вы ой есь, поленици приудалые!

Уш вы ой еси, хрисьянушки прожытосьни!

Вы не знаете ли мне-ка богосужоной,

Богосужоной мне-ка богоряжоной:

20. Наубел бы бела да наурус-руса,

Наурус бы руса, возростом высока,

Походоцька у ей была — павлинская,

Тиха рець-то у ей — да лебединская,

Глаза бы у ей — да как у сокола,

25. Ресници у ей — да как у соболя,

А черны-ти брови бы — как у черна бобра,

А как черны бы брови бы как у черна бобра?..»

А ишша большой хороницьсе за средьнего,

А средней хороницьсе за меньшыго;

30. От меньшого Владимёру ответу нет.

Выставал-де Иванушко Годенович,

А говорыл-де Валадимёру таково слово:

«Уш ты батюшко Валадимёр да стольнекиефской,

Уш ты ой еси, веть батюшко стольнекиефской!

35. Ты позволь-ко веть мне слово молвити,

Ишша слово мне молвити, рець говорити!»

Говорыл-де Владимёр да стольнекиефьской:

«Говори-ко, тибе-ка да чего надобно».

Говорыл-де Иванушко Годенович:

40. «Ишша ес<т>ь-де у Данила да Перемякина

Ишша та где Настасьюшка доць Девулисьня;

Да наурус она руса да наубел-бела,

Глаза-ти у ей — да как у сокола,

Ресници у ей — да как у соболя,

45. А брови у ей — да как у чорна бобра!»

Говорил-де Владимёр да таково слово:

«Уш ты ой еси, Иванушко Годеновиць!

Уш как веть можно у живого мужа жена отнеть?»

Говорыл-де Иванушко Годенович:

50. «Уш ты ой еси, Владимёр да стольнекиефской!

Мы пошлём-ко ко кольцю да брузоменьскому*,

Да ко тому ко столбу да ко немецькому!»

Ишша очень ети Владимёру реци полюбилис(е),

Ишша ети реци да фсе пондравились.

55. Говорыл-де старой казак Илья Муровиць:

«Погубит ты такого да фсё сокольчика, —

Не поимать тибе будёт белой лебеди!»

Ах ишша оцень ети реци Владимёру не пондравились,

Ишша ети реци ему не прилюбилисе:

60. «Уш вы ой еси, клюцьницьки-замоцьни(цьки)!

Вы подите-ко, возьмите старого казака Илью Муровца;

Да сведите его да во темной погреб,

Да не маленькой погреб — сорока сажон,

Сорока-де сажон да сорока локот;

65. Да замкните во замочик сорокпудною!»

Ишша тут веть клюцьницьки не ослышылись,

Ишша брали где Илеюшку во глубок погреп,

Повели где Илеюшку во глубок погреп,

А спустили Илеюшку во глубок погреп,

70. Замкнули в замоцик в сорокпудною.

Посылат-де Владимёр да стольнекиефской:

«Уш ты ой еси, Иванушко Годинович!

Ты съезди ко Данилушку Перемякину,

А зови-ко-се Данилушка на поцесьен пир

75. Хлеба-соли-де кушать да пива с мёдом пить».

Отправлялса тут Иванушко Годинович

Ко тому к Данилушку Перемякину,

Ко тому же ко Данилушку Перемякину.

Доежжаёт тут Иванушко Годенович,

80. Оставлял у Данилушка добра коня

Да во той-де в оградоцьки[215] во каменой.

Заходил тут Иванушко во белу грыню.

Тут-де говорыла-де Настасья да доць Девулисьня:

«Уш ты ой еси, невежа да ты невежишшо!

85. Пошто же ты, невежа, нынь приехала?..»

Говорыл-де Иванушко Годенович:

«Уш ты ой еси, Данилушко Перемякин сын!

Ах тибя звал-де Владимёр да хлеба-соли исть,

Хлеба-де соли исть да пива с мёдом пить!»

90. Уходил-де Иванушко Годеновиц.

Собиралса тут Данилушко Перемякин сын;

Говорыла-де Настасья доць Девулисьня:

«Уш ты ой еси, Данилушко Перемякин сын!

Пойдём-ко с тобой мы по цисту полю,

95. Ишша тут мы с тобой да прогуляимсе!»

Да поехали они да коня о коня,

Коня о коня поехали да седло о седло;

А просил-де Данилушко Перемякин сын,

Просил у Настасьюшки три стрелоцьки.

100. Да даваёт ему Настасьюшка деветь стрелоцёк.

«Ах уш ты ой еси, невежа да ты невежишшо!

Да нащо ты да що ты даваеш естолько стрелоцёк?..» —

«Уш ты ой еси, Данилушко Перемякин сын!

Ишша ети тибе стрелоцьки приго́дяцьсе!»

105. И тут они с ей да роспростилисе.

Поехал-де Данилушко на поцесьен пир.

Приежжаёт Данилушко на поцесьен пир,

Становил-де коня да фсё в оградоцьку,

Пошол-де Данилушко ко Владимёру.

110. Да стрецяёт его Владимёр да стольнекиефской.

Да садили-де Данилушка за передьней стол,

Подавали ему цяроцьку зелена вина,

Не маленьку чару — полтора ведра.

Не выпивал-де Данилушко фсей нонь цяроцьки.

115. Говорыл-де Владимёр да стольнекиефской:

«Да кому была служопка назначона,

А тобе-ка Данилушку служопка явлёна:

Где-ка съездить тибе где-ка во чисто полё

Ко тому-де кольцю да брузоменскому,

120. Ко тому же столбу да ко немецькому

Да за тем же зверишшом вор-кабанишшом!»

Пошол-де да он да со чесна пира

Ишша тот жа Данилушко Перемякин сын;

Он тут же Данилушко нев(е)селой:

125. Буйную свою голову повесил же.

А отправилса-де он да ф путь-дорожечку

Ко тому-де кольчю да ко немечькому,

Ко тому-де столбу да ко немецькому

За тем за зверишшом да вор-кабанишшом.

130. Он доехал до кольця да брузоменского,

До того до столба да до немецкого

А за тем за зверишшом да вор-кабанишшом.

А смотрит-де ф чисто полё во трубочку,

Смотрит-де Данилушко во трубоцьку;

135. Увидал он силушки веть множество, —

Ах на его-то п<о>лон* уш ка<к>, — немалая.

Он бил их, рубил фсе до единого —

Не оставил одного фсё на се́мена;

Поехал ко тому ко кольчю да немецкому,

140. Ко тому ко столбу да брузоменскому.

Ах ишша смотрил он да ф подзорну трубочку, —

Увидал он Василья да Перемякина,

Увидал-де Никитушку Добрынюшку.

Ишша тут становил да в матушку-сыру землю

145. Ишша то-де копьё да брузоменьскоё,

Скоцил он на то жа на востро копьё,

Закололса он тут да на востром копье.

Тут же Данилушку славы поют[216].

Приехали его братёлко родимой жа.

150. Да приехали Добрынюшка Микитиць млад;

Да заплакали они да громким голосом,

Ах поехали ко князю ко Валадимёру:

«Уш ты ой еси, Владимёр да стольнекиефьской!

Ишша тут жа Данилушку славы поют...»

155. А срежалса де Владимёр да тут стольнекиефско(й)

А ко той же Настасьюшки Девулисьни,

Да приехал он ко Настасьюшки ко Девулисьни,

Говорыл-де Владимёр да таково слово:

«Уш ты ой еси, Настасья доць Девулисьня!

160. Ты нейдёш ли за миня да замужество?..» —

«Уш ты ой еси, Владимёр да стольнекиефской!

Ты спусти миня, Владимёр, на столько времецька

Ишша съездить к Данилушку Перемякину

А роспростицьсе мне с Данилушком Перемякином!..»

165. Говорыл-де Владимёр да стольнекиефской:

«А поежжац-ко-се, Настасья доць Девулисьня,

Со тем жа с Никитушкой с Добрынюшкой,

А со тем жа Васильём да Перемякином».

Ат не видели поески богатырскою,

170. Только видели: во полюшки курёва стоит,

Курёва где стоит да дым столбом валит.

А да доехали они да до Данилушка —

Да заплакала Настасьюшка громким голосом.

Ишша тут жа Настасьюшка рець говорыла,

175. И тут жа Настасьюшка слово молвила:

«Уш ты ой еси, Василей да Пере(мя)кин сын!

Вы скажыте-тко-се Владимёру таково слово:

«Ишша не дал бы нам ноньче валятисе,

А придал бы нас к матушки к сырой земли!»

180. Ставила Настасья копьё да брузомень(с)коё

Во ту жа во матушку ф сыру землю,

А скоцила-де на востро копьё.

Тут жа Настасьюшки славы поют.

А отправились тут Васильюшко Перемякин сын,

185. Ишша тот же Добрьшюшка Некитиць млад —

Ишша тут они ко князю да ко Владимёру.

Да приехали ко князю да ко Владимёру,

Говорыли-де нонь Владимёру таково слово:

«Да наказывала тибе Настасья доць Девулисьня

190. Ишша тут слова очень нерадосьни,

Нерадосьны слова тут невесёлы:

А велела прыбрать да тут Владимёру —

Придать-де ко матушки к сырой земли;

Тут же Настасьюшки славы поют».

195. Говорыл-де Владимер таково слово:

«Уш вы ой еси, клюцьницьки-замоцьницьки!

Вы подите-тко ко погребу глубокому,

Выпускайте-ко старого казака да Илью Муровьця,

Отомкните-ко замочик да сорокпудною!..»

200. Ишша тут жа веть клюцьницьки не осльшылись,

Ишша тут жа где клюцьницьки не ослышылись;

Пошли где-ка клюцьницьки-замоцьницьки

Ко тому же веть погребу глубокому,

Ишша тут отомкнули замочик сорокпудною:

205. «Уш ты ой еси, старой казак Илья Муровиць!

Ишша звал тибя Владимёр да стольнекиефьской!..»

Ишша тут жа Илеюшка на столу сидит,

У его во руках да тут свеча горит,

Тут же где книгу сам читат.

210. «Уш вы ой еси, клюцьницьки-замоцьницьки!

Ах, що хочот Владимёр надо мной делати?..» —

«Мы не знам етого про его дело жа!»

А ставал тут старой казак

На тот же стул на дубовинькой,

215. А выскакивал тут веть с погреба,

Пошол-де ко князю ко Владимёру.

А прыходит он ко князю да ко Владимёру;

Говорыл ему Владимёр да таково слово:

«По-твоему тут, Илеюшка, фсё исполнилось!»

220. А засадил где Иванушка Годинова

221. Во ту жа где тёмну во темницю же.

276. Камское побоище. (Конец богатырей)

Подымаицьса тут царь да злодей Курган-царь

Со родимым со зетёлком со Коньшаком,

Со любимым сыном тут со Курганьцём;

Подымаицьсе тут царь да на красен Киёф-грат.

5. От пару, пару-де лошадиного,

А от доху где доху да фсё звериного

Потеряласе луна да светла месеця,

А поблёкло праведимо да красно солнышко.

А говорыл-де тут ноньце злодей Курган-царь:

10. «Уш хто из вас, браццы, поедёт ко Владимёру, —

Отвезёт ерлоки да скорописьцеты,

Скорописьцеты ерлоки да скороходцяты?»

А большой хороницьсе за средьного,

Средней хороницьсе за меньшего;

15. А от меньшего нониче ответу нет.

Выставаёт Панишшо фсё плешатоё,

Плешатоё Панишшо фсё горбатоё;

Говорыл-де тот жа таково слово:

«Уш ты ой еси, ноне Курган-царь!

20. Отвезу я ерлыки да скорописьцеты,

Скорописьцеты ерлыки да скороходцеты

Ко тому же ко князю ко Владимеру!»

Не видели поески да богатырскою;

Только видели: ф поле курёва стоит,

25. Курёва где стоит да дым столбом валит.

Ах ишша он едёт да не дорошкою, —

Церес ту жа (так), церес башни да наугольния,

Церес ту жа церес стеноцьку городовою.

Он не спрашивал у ворот прыво(ро)тников,

30. Да не спрашивал у дверей да фсё прыдверникоф,

А заходит прямо ко князю во белу грыню.

Владимёру он фсё да челом не бьёт,

Тут жа Опраксеи не кланеицьсе —

Да кладёт ерлаки да на дубовой стол.

35. Говорыл-де Владимёр таково слово:

«Уш вы ой еси, пановы-уланове!

Уш вы дайте мне строку на три годика

Тут бы во городе покаецьсе,

А младым из города повыбрацьсе!»

40. Не давает ему строку на тры годика,

Да даваёт ему строку да на тры деничка.

Говорыл-де Владимёр да стольнекиефьской:

«Уш ты ой еси, Олёшенька Поповиць сын!

Ты садись-ко-се, Олёшенька, на ременьцят стул;

45. Пиши-ко ерлаки да скорописьцеты

Скорописьцеты ерлаки да скороходьцяты

Да по фсей-де земли по фсей-де вотцины,

Щобы съехались удаленьки добры молоццы:

Подымаицьсе собака-злодей Курган-царь

50. Со родимым зетёлком со Коньшаком,

Со любимым со сыном да фсё Курганьцём;

Пот Курганьцём-то силушки — сорок тысицей,

А под зятёлком-то — тожа сорок тысицей,

Под самим-то пот царём — да числа-смёту нет!»

55. Ах отвозил где Олёшенька Поповиць сын;

Да розослали ерлаки да фсё по фсей земли,

А по фсей-де земли да по фсей вотьцины.

Со фсех-де четырех сторон соежжалисе,

Со фсех сторон да сотекалисе

60. Ишша те где удалы да добры молоццы.

Ах ишша тут жа Илеюшка, старой казак,

Он волочил-толочил шубу соболёвую:

«Волочить бы так, толочить да фсё тотариноф!»

Ишша тут жа Панишшо да фсё намутилосе,

65. Говорыло-де Владимёру таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимёр да стольнекиефской!

А у тя тут богатыри пьют-веселеюцьсе,

Да о вои(н)ском-то деле не печалуюцьсе!

Ишша тут жа Илеюшка прыговаривал,

70. Говорыл-де Илеюшка таково слово:

Он волочит где-ка шубочку соболёвою,

Он сам-от где к шубы прыговарывал:

“Волоцить бы, толоцить князя Владимёра!”»

Ишша оцень ети Владимёру реци не полюбилисе,

75. Ишша те реци да не пондравились;

Ах призывал старого казака да Илья Муровца,

Говорыл где-ка Владимёр да таково слово:

«Уш ты ой еси, старой казак Илья Муровец!

Вы пьете веть ноне да веселитисе[217],

80. А об войском-то деле да не печалуетесь;

Ишша сам где-ка волочишь шубу соболиную,

Ишша сам где-ка к шубоцьки приговариваш:

“Волоцить бы, толоцить князя Владимера!..”» —

«Уш ты ой еси, Владимёр да стольне(киефской)!

85. Ты с кем же его да наслушалса?

С Опраксеей ты — да со шельмою?..»

Ишша тут это Илеюшки не прылюбилосе:

Они выкатили тут да сороковочку —

И тут сороковочку зелена вина,

90. Пьют они тут — да веселяюцьсе,

А о войском-то деле да не печалуюцьсе.

Они пили тут да трои суточки,

На четвёрты-ти сутоцьки просыпалисе;

А они тут они думушку фсё думали,

95. Тут же они совет советовали:

«Да кому из нас, браццы, ехать в толшу-матицю*?»

А говорили тут удалы добры молоццы:

«Ишша ехать тут ноньце стару казаку да Ильи Мурофцю!»

Но не видели поески богатырьскою;

100. Только видели: во полюшке курёва стоит,

Курёва где стоит, да дым столбом валит.

Да приехал Илеюшка ко черну шатру,

Да зашол тут Илеюшка во черной шатёр.

Спрашивал Издолишшо поганоё:

105. «У вас много ли Илеюшка хлеба-соли ес<т>?

Ишша много ли у вас Илеюшка пьёт зелена вина?»

Говорыл-де Илеюшка старой казак:

«А не много у нас Илеюшка хлеба-соли ес<т>,

Только Илеюшка ес<т> три мяконьких*;

110. Ишша пьёт зелена вина полтора ведра». —

«А ишша ето у вас да не богатырь жа:

Ишша его у вас ноньче простой мужык!

А у нас, — говорит, — богатырь по три пеци пецёного

И по три быка да он кормлёных же,

115. А зелена вина пьёт одну сороковоцьку!»

Говорыл-де Илейка да фсё старой казак:

«Да у нас у Владимёра коровишшо валялосе,

По поварням коровишшо волоцилосе,

По захлевьям коровишшо приходилосе,

120. Да ржаной-то жлодьмины[218] оглотилосе:

Ишша то жа, тотарин, — то тибе будёт,

Ишша то жа, тотарин, — не минуть того!..»

Очень ети речи тотарину не прилюбилисе:

Всадил где-ка Илеюшку булатным ножом.

125. Ишша тут жа Илеюшка да на то увёртной был, —

Увернулса за ободверинку муравлёну;

А выхватывал Илеюшка булатной нош:

«Ишша ето где-ка будёт подароцьки,

Да не малы подароцьки — стоит сто рублей!»

130. Ишша тут снимал Илейка шапоньку с сибя же веть,

А всадил-де издолишша поганого:

Улетело Издолишшо фсё с простеноцьком,

Задавило-де тем триццать три богатыря.

Закрычал-де Илеюшка старой казак,

135. Закрычал-де он громким да фсё-де голосом:

«Приступите-тко, удаленьки добры молоццы,

На ту жа нонице на силушку!»

Они едут фперёт — да берут улицей;

А назат-то поехали — переулицей;

140. Ишша фсех сприбили до единого —

Не оставили их да фсё на семена.

А отправились они да ко Владимёру,

Да приехали веть они да ко Владимёру.

Ишша тут приехала<о> два братёлка два Суздальця, —

145. Ишша тут жа они да приросхва(с)тались.

Говорили бы они удалы добры молоццы:

«Кабы был (и)шше тут бы во земли-то столп,

Мы бы фсю землю-матушку перерыли же!

Было бы нонь на небо лисниця,

150. Мы фсю бы небесну силу попленили же!..»

Выходил тут Илеюшка на балахонной столп,

Смотрел-де во чисто полё,

Увидал он много множество силушки.

Да поехали они да во чисто полё:

155. Которого рубят они да фсё где надвоё,

Ишша делаицьсе из их, — да фсё жывы же веть!..

Устрашилисе они да этой силушки,

А уехали они да на уес* от ей

А во ту жа веть гору — да во шорлопину*.

160. А они же веть тут фсе закаменели

161. Да на тех-де коничках на добрых же...

277. Потык

А жыл-де-ка Потык сын Ивановиць

Он жыл во землях да во немецьких же,

А во тех-де землях во турецьких же.

Он жыл-де с Марьюш(к)ой-лебедь белою:

5. А сквось рубашецьку тельцё да всё видати-се,

Сквось тельцё где косточки видати,

А сквось костоцьки мозги переливаюцьсе.

А да захотелосе Потыку повеньчятисе,

Захотелосе Потыку обручатисе.

10. А поехали они да ф путь-дорожецьку.

А-й ехали они блиско ли-далёшенько:

Где-ка ти Божии-ти черквы знаменуюцьсе,

Красен Киёф-от грат<д> да показуицьсе.

Да увидел-де: горит да цест рокитоф кус<т>.

15. А увидала змея фсё-де лютая,

А лютая змеишшо семеглавая, —

Роспроговорыла она да руським езыком,

Говорыл(а)-де Потыку сыну Ивановичю:

«Уш ты ой еси, Потык сын Ивановичь!

20. Ты залей-ко, залей да цяс<т> рокитоф кус<т>,

Ишше выведи змеиных да малых деточок!..»

Ишше тут его Марьюшка уговариват:

«Да како тебе будёт от змеи добро,

Да како тебе будёт от лютой добро?»

25. Ишша тут же да Потык да не послушал жа,

Соходил он Потык со добра коня,

Скинывал он с правой ноги сафьян сапок<г>,

Забродил-де в озёро в глубокоё,

Почерпнул тут Потык свежой воды,

30. Ишша залил где-ка он да чяс<т> рокитоф кус<т>,

Ишше вывел змеиных да малых детоцёк.

И отправились они опеть в дорожечку.

Не доехавши до князя до Владимера,

Да оставил где Потык сын Ивановиць,

35. А оставил где Марьюшку лебедь белую

Во том же где он да во белом шатре,

Во́ белом где шатре да во чистом поле, —

Да поехал он ко князю да ко Владимеру.

Приежжаёт он ко князю ко Владимеру.

40. Ах у Владимёра нонь тут пированьичё,

Пированьичё у его — да столованьичё.

У его фсе на пиру да напивалисе,

Они фсе на чесном да наедалисе.

А один тут веть Потык сидит — не пьёт, не ест,

45. Он не пьёт, не ест — да он не кушаёт,

Он белой лебёдушки не рушаёт.

Говорил где-ка Владимёр стольнекиефской:

«Уш ты ой еси, Потык сын Ивановиць!

Уш ты що же сидиш, да не пьёш, не кушаёш,

50. Ты уж белой лебёдушки не рушаёш?..

Разе пивная чярочка не доходила,

Али винная братынечка опходила?»

Говорыл где-ка Потык да сын Ивановиць:

«У тя фсе на пиру да испоженёны,

55. А красны-ти девушки исподаваны, —

Ишше я топериче холост хожу,

Но холост-де хожу да не жонат служу!..»

Говорыл-де Владимёр стольнекиефской:

«Уш ты Бог благословит тибя, Потык, женитисе.

60. Хош у князя бери, хош у боярына,

Хоть у того купьця-мельёньшшыка,

Хоть у тех хрисьянушок прожытосьних,

Хош-де у тех у королей да у донских[219] же!»

Говорыл где Потык сын Иванович:

65. «Мне не надо у князя, не надо у боярына,

И у того у купьця да милионьшшика,

Хоть у того короля да у до<...>до́нского;

Ишша ес<т>ь у мня оставлена Марья-лебедь белая,

Оставлена у мня да во чистом поле,

70. Во чистом-де поле да во белом шатре!..»

Они срежалисе-сподоблялисе фсе да князьним поездом

Да за той жа за Марьюшкой-лебедь белою,

Отправились они да ф путь-дорожечку.

Да приежжают они да ко белу шатру, —

75. Ишша тут Марьюшка спит ишше.

Заходил где-ка Потык да сын Ивановиць,

Заходил он да во белой шатёр,

Брал где-ка Марьюшку за праву руку,

Садил он веть Марьюшку на добра коня.

80. А поехали они да ф красён Киёф-грат,

Они златыма-ти перснями обруцелисе,

Золотыма-ти веньцеми повиньцелисе.

Отпировали они да отстоловали же,

Пошли они да ф теплу спальницю.

85. А не мало тому времецько фсё миновалосе;

Стала-де Марьюшка беременна,

Захотелосе Марьюшки гусетинки,

Да белою-то Марьюшки лебедетинки.

А отправлялса где Потык сын Ивановичь,

90. Отправлялса он во путь да он в дорожечку

За тема где он да за лебедушкой;

Прогонял он заеця всё ве<дь> цёрного

И того где заюшка где белого, —

Да не мог же он да тут некого добыть,

95. И приежжаёт он да воз<в>рат домой.

Да стрецяёт матушка не со радосью,

Не со радосью матушка не со весёлу:

«Ах у тя маленька семейка збавилась!

Приежжал де Коршей да фсё Коршеевич

100. Да увёз-де-ка Марью-лебедь белую!..»

Ишша тут же где Потык не ослышылса:

А не евшы где Потык, сам не пившы же,

Поехал за Марьей-лебедь белою.

Но настыг где-ка тут Коршея Коршеевиця:

105. Тут стоит ф чистом поле белой шатёр,

Да стоит-де тут да фсё белой шатёр.

Заходил где-ка Потык во белой шатер.

Ишше тут же где Марьюшка уговарыват:

«Ишша на-тко те ношка да нонче правая,

110. Ишша на-тко тибе да ручька правая!..»

Ишша тут же где Потык сын Ивановиць

Ишша здалса на бабьи ноньче прелести,

Засыпал-де Потык сын Ивановиць

И спит, аки да бутто гром гремит.

115. Ишша тут жа Марьюшка где лебедь белая

Говорыла она да Коршею Коршеевицю:

«Уш ты ой еси, Коршей да фсё Коршеевиць!

Ты ставай-ко, Коршей да фсё Коршеевиць,

Да наехал нас невежа да фсё невежышшо!»

120. Пробудилса Коршей да фсё Коршеевиць, —

Да запутали во путинки шолковыя,

Да замкнули во замочики немечькия,

Отправились да ф путь-дорожечку.

Пробудилса где Потык сын Ивановиць:

125. Ишша весь он опутан ф путинка(х) шелковых же.

Да не знаёт, откуль змея люта извиваласе, —

Да роспутала путеньки шолковыя,

Розомкнула замочки немецькия:

Стал весь веть Потык да ноньче напросте.

130. А говорыла-то тут нонице змея слово:

«Ты не езди-ко, Потык сын Ивановиць, —

Потеряш ты свою да буйну голову!»

Ишша тут же веть Потык не послушал ей,

А отправилса веть он да во сугон за ей;

135. Да наехал же Потык на чистом поле,

На чистом-де поле да во белом шатре.

Заходил-де-ка Потык сын Ивановиць,

Заходил-де-ка он да во белой шатёр,

Ишша тут стала Марьюшка улешшать его:

140. «Ты ложись-ко-се, Потык сын Ивановиць,

Обойму я тибя нониче за шеецьку,

Ишша тут я Коршея фсё насмерть не люблю!»

Ишша тут же где Потык сын Ивановиць

Да на бабьи-ти прелести упатциф был,

145. Повалилса где с Марьюшкой-лебедь белою,

Ишша заспал где Потык да крепким сном.

Говорит же тут Марьюшка-лебедь белая,

Говорила тут она да фсё Коршеюшку,

Говорила Коршею да фсё Коршеевичу:

150. «Ты ставай-ко-сь, Коршей да фсё Коршеевиць,

Да наехал на нас тут невежа да фсё невежишшо!»

А пробудилса Коршей да фсё Коршеевичь.

Заклали его в камешок во серый же

Да спустили его да во синё морё, —

155. Ишша тут же они да сами уехали,

Уехали они да ф путь-дорожецьку.

Да не знаёт, откуль змея люта извиваласе.

Она трои-де сутоцьки добывала же,

Она трои же сутоцьки выжыгала жа:

160. Весь тут Потык стал тут напросте.

Тут змея да наговарыват:

«Ты не езди-ко, Потык сын Ивановиць, —

Потеряш ты свою да буйну голову!»

Не послушал где-ка Потык сын Ивановиць, —

165. Да приехал-де-ка он да ко белу шатру,

Да заходит он нонице во белой шатёр...

Отрубил у Коршея да буйну голову,

Отрубил-де у Марьи да праву ножечку:

«Ишша ты с Коршеём да оплеталасе!..»

170. Ах отрубил он у Марьи да праву ручушку:

«Ишша тут же ты с Коршеём да обумаласе*!..»

Отрубил он да у ей белы губы:

«Ишша тут с Коршеём да человаласе!..»

Отрубил он нониче у Марьи буйну голов(у), —

175. Розметал он кос<т>ьё по чисту полю;

А отправилса сам ф путь-дорожечку.

Ишша сам где-ка да фсё роздумалса:

«Ишша що же я поехал да во... домой же веть?..

Ишша будут миня дразнить: “Здорово жонилса жа!..

180. И здорово женилса, да фсё-де не с ким спать!..”»

Ах ишша становил он копьё во матушк(у) сыру землю,

Да скоцил он тут Потык на востро копьё.

183. Тут же где Потыку славы поют.

Попов Василий Ефимович

Василий Ефимович Попов — крестьянин дер. Сояны, молодой парень 22 лет, среднего роста, выглядывает бойко. Явился ко мне он петь сам. Он пропел мне старину «Илья Муромец и станичники». Пел он очень громко, но я, при записи его мотива фонографом, посадил его подальше от фонографа, чтобы в фонографе не было дребезжания при исполнении; поэтому мотив вышел слишком тихим сравнительно с его пением. Выучил свою старину он в г. Мезени.

278. Илья Муромец и станичники

(См. напев № 37)

А-й ишша старой старицишшо фсё было седатишшо,

А-й седатишшо-бородатишшо;

Ишша ехал бы старой да на добром коне,

Ишша ехал бы старой и по цисту полю;

5. А доехал бы старой и до ростанюшок:

«Ишше ф леву дорошку ехать — да тут мне-ка убиту быть;

Ишше ф праву мне дорошку ехать — да тут мне-ка жонату быть;

А нащо мне-ка старому фсё будёт жонитисе?..

Молода жона как взять, то лекко будёт цюжа корысть:

10. Ишше фсё у старого не по-старому,

Ишше фсё у старого да корень не по-прежному.

А поеду же я ф ту дорожечку, где-ка мне убиту быть:

А у мня у старого плакушик не останицьсе!»

А ишша ехал бы старой и на добром коне,

15. Ишша ехал бы старой и по цисту полю;

Увидал тут-де старой: и семь идёт станисьницькоф,

А по-нашому, по-роськи, да семеро розбойницькоф.

Ишше вдруг старого фси обостали фкрук<г>.

Говорыл тут бы старой и таково слово:

20. «Ишша ой еси, станисьницьки удалыя!

Ишша бить-то старого вам будёт не за що,

Ишша взеть-то у старого вам будёт нецего:

Ишша ес<т>ь у старого да един доброй конь;

А немало он стоит — только петьсот рублей!..»

25. Того пуще станисьницьки обостали фкрук<г>.

Говорыл тут да старой таково слово:

«Ишша ой еси, станисьницики удалыя!

Ишша бить-то старого вам будёт не за що,

Ишша взеть-то у старого вам будёт нечего:

30. Ишша ес<т>ь у старого только една шуба,

А една-де да шуба да соболиная;

А немало она стоит только — петьсот рублей;

Ишша пугвици-петли стоят — друга петьсот!..»

Того пуще станисьники обостали фкрук<г>.

35. Говорыл тут старо́й таково слово:

«Ишша ой еси, станисьницьки удалыя!

Ишша бить-то старого вам будёт не за що,

Ишша взеть-то у старого вам будёт нецего:

Ишша есь у старого да една сун<м>оцька,

40. А во етой было сун<м>ки три стрелы калёныя;

Ишша перва стрела стоит петьсот рублей,

Ишша фтора-та стрела да-ка стоит да ф тысицу,

Ишша третьей-то стрелы да здеся цен нету:

А куда стрелу направлю, тут полетит она,

45. А кого велю бить-поранить, того убьёт она!»

Вынимал бы тут старой стре́лоцьку калёною,

Ишша сам он тут стрелоцьки наказывал,

Ишша сам он калёной наговаривал:

«Ишша ой еси, стрела моя калёная!

50. Полетай-ко-се ты да попади-ко-се,

Попади-ко-се фсех им по ретиву серьцю,

А убей их семь фсех етих станисьницькоф,

А по-нашому, по-руськи, да семь розбойницькоф!»

Ишша вдрук тут станисьницьки с ног пали фсе:

55. Ишша пала стрела дак на сыру землю,

56. На сыру на землю, на мураву-траву.

Долгая Щель

Долгая Щель, иначе Ще́лья, — село Долгощельской волости Мезенского уезда, в нижнем течении р. Кулоя, в 25—30 верстах от ее устья, на правом высоком берегу реки. Она имеет в длину до двух верст и делится на три части: верхнюю (за ручьем), среднюю (называется, кажется, Мостком) и нижнюю (называется Буты́рками, т. к. там много крестьян с фамилией Бу́торин). В средней части дома идут несколькими «порядками» (рядами). До д. Со́яны 30 верст, до д. Нижи 50 в., до с. Ко́йды 100 в. и до г. Мезе́ни 100 верст. В Долгой Щели есть церковь, министерское училище и волостное правление.

Буторин Василий

Василий Яковлевич Бу́торин, по прозванию Лагуно́в, — крестьянин Долгой Щели, 28 лет, среднего роста, неграмотен, совестлив. Он женат и имеет одну маленькую дочь, живет еще вместе со старыми отцом и матерью, у коих есть меньшие дети (один малый сын грамотен). Занимается В. Буторин земледелием и рыболовством. Он памятлив и передо мной хвалился тем, что он в состоянии за один раз перенять старину и содержание книги. Голос его средней громкости. Пел он хорошо обычным протяжным напевом. Сначала, не зная меня, он говорил, что не знает старин; потом, поговорив со мною, сказал, что поет за другими людьми; наконец, он сознался, что умеет петь их сам, и спел мне четыре старины: 1) «Женитьба Добрыни» (= Иван Годинович), 2) «Бой с богатыршей, женитьба на ней и отъезд Добрыни за данью и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича», 3) «Дунай» и 4) «Бой Добрыни с Дунаем». Последние две старины он спел в таком порядке, но так как, по его собственным словам, сначала надо пропеть о Бое Добрыни с Дунаем, а потом о Дунае, так как в первой Дуная за неуместные подрези сажают в погреб, а во второй Добрыня освобождает его из этого погреба, — то здесь поставлен сначала «Бой Добрыни с Дунаем, а потом «Дунай». Кроме того, так как он ушел на ловлю белуг, то я не записал еще двух старин, которые он хорошо знает: 1) «Сорок калик со каликою» и 2) «Исцеление и первая поездка Ильи Муромца». Первую старину он называет «еле́ньской стих»; ее, по его убеждению, «бацько должен слушать»; он выучил ее у своего соседа Якова Попова (Якуньки Порхаля), от коего мне удалось ее потом записать. Во второй старине он умеет петь только о первой поездке; об исцелении же Ильи странниками он рассказывает словами. В путях он поет, а другие ему подтягивают. Он часто употребляет для заполнения места в стихе частицу «ли».

279. Женитьба Добрыни (Иван Годинович)

А во стольноём городе во Киеве

А у ласкова князя да ю Владимера

Заводилось пированьицё, стол-почесьён пир,

Да про многих царей и сильных богатырей,

5. Да про тех же про купьцей, бояр прожытосьних.

Да и все-ли на пиру да напивалисе,

Да и фсе-ли на чесном да наедалисе,

Да и фсе-ли на пиру да приросхвастались:

Да как юмной-от хвастат да старой матерью,

10. Да как глупой-от хвастат да молодо́й жоной,

Неразумной-от хвастат да фсё родной сестрой,

Да как сильней-от хвастат да своей силою,

Да наезник-от хвастаёт фсё добрым конем.

Говорыл тут Добрынюшка таково слово:

15. «Уш ты ой еси, Владимер да стольнекиефской!

Ты не знаёш ли мне-ка да богосужоной?»

Говорыл тут Владимер да таково слово:

«Ишша есь тут во городе-ли да во Муроме,

Ишша есь тут Овдотья да лебедь белая;

20. Не жона тибе веть будёт — да фсё люта змея?..»

Ишша тут-то Добрынюшка много не розговарывал;

Да скакал тут Добрынюшка на добра коня,

Да поехал тут Добрынюшка во чисто полё;

Да приехал тут ко городу-ли да ко Мурому,

25. Ко тому же королю да леховинскому.

А заходит тут Добрынюшка на красно крыльцё;

Да ступешек до ступешка да догибаицьсе.

Отпирал тут Добрынюшка ворота да с петы на пету,

Отпирал тут ети двери да с петы на пету;

30. Запирал тут ворота да скрепка-накрепко,

Запирал тут эти двери да скрепка-накрепко.

Говорыл тут король да таково слово:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка-ли да Микитичь млад!

Ты зачем ко мне приехал? Да хлеба-соли исть?..» —

35. «Я не хлеба тибе соли исть, — к тибе сватацьсе

За сибя-ли я Добрынюшку да Микитица!»

Говорыл тут король да таково слово:

«Да просватана Овдотья да лебедь белая

За того жа Идолишша-ли да проклятого;

40. Да златыма-то перснями у нас поменяны!»

Ишша тут-то Добрынюшка много не розговарывал:

Он прибил-прырубил двенаццать сторожоф,

Он оборвал двенаццеть замкоф-ли да немецькия —

Он заходит к Овдотьи да лебедь белая.

45. Говорыт тут Овдотья да лебедь белая:

«Ты пощо ко мне, Добрынюшка-ли, да приехал-то?..»

«Я приехал к тибе за добрым за делом фсё,

Я за добрым за делом — да фсё-ли за сватосьвом

За сибя-ли я Добрынюшку-ли да Никитица:

50. Да срежайсе-ко во шолково да фсё во платьицо!»

Да средилась тут Овдотья да бутто макоф цвет.

Да схватил тут Добрынюшка за белы руки,

Да повёл тут Добрынюшка на шырокой двор;

Говорыла тут Овдотья да лебедь белая:

55. «Да юмел миня батюшко да вспоить-скорми(ть), —

Не юмел миня-ли батюшко-ли да взаму́ш отдать

Да без драки, без бою да без кроволитьица».

Унимал тут король да ляховинской фсё:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка-ли да Никитиць млад!

60. Уш ты милости просим да хлеба-соли исть,

Хлеба-соли где исть да пивушка с мёдом пить!»

Говорил тут Добрынюшка таково слово:

«На приезде ты гостя не учостовал, —

На отъезде ты гостя да не учостовать!»

65. Да скакал тут Добрынюшка на добра коня:

Да не видели поездоцьки богатырьскоё,

Только видели: в чистом поле курева стоит,

Курева где стоит, да дым столбом валит.

Да приехал Идолишшо-ли да проклятоё:

70. Да и нету Овдотьи да лебедь белая,

Да ювёз тут Добрынюшка-ли да Никитиць млад.

Да погналса тут Идолишшо-ли да проклятоё

Да нагнал тут Добрынюшку во чистом поле.

Да и съехались они палоцьками да буёвыма, —

75. Да и тем боём друг друга-ли да не ранили.

Да и секлисе они сабельками вострыма, —

Да и тем боём друг друга-ли да не ранили.

Да кололисе копьицями вострыма;

У их копьиця востры да извернулисе, —

80. Они тем боём друг друга-ли да не ранили.

Волоцилисе они тягами-ли да жалезныма

Церес те жа грывы да лошадиныя,

У их тяги-ти жалезны да изорвалисе, —

Они тем боём друг друга-ли да не ранили.

85. Да схватилисе плотным боём, рукопашкою, —

Да юпал тут Идолишшо на сыру землю,

Да изъехал тут Добрынюшка на черны груди.

Да забыл тут Добрынюшка-ли да цинжалой[220] нош;

Говорыл тут Добрынюшка таково слово:

90. «Уш ты ой еси, Овдотья да лебедь белая!

Ты подай-ко мне, Овдотья, да фсё цинжалой нош!»

Говорыл тут Идолишшо-ли да проклятоё:

«Не подавай ты, Овдотья да лебедь белая!

А ты ташшы-ко-се Добрынюшку за русы кудри!»

95. Да схватила тут Овдотья да за русы кудри,

Да Добрынюшка-ли Никитица да сташшыла она.

Да и выскоцил Идолишшо-ли да проклятоё, —

Да припутали Добрынюшку ко сыру дубу.

Да пошол тут Идолишшо во белой шатёр,

100. Повалилса Идолишшо во белой шатёр

Да и с той где Овдотья да лебедь белая.

Да и сел на шатёр да голубя́тина.

Говорыла тут Овдотья да лебедь белая:

«Ты пострель-ко-се мне-ка да голубя́тину!»

105. Натегал он тут титивоцьку-ли да шелково^ую,

И фкладывал он калёную тут стрелоцьку,

Да и стрелил он веть тут да в голубятину.

Не попала тут стрелоцька в голубятину, —

Отлетела тут стрелоцька в гнилы груди,

110. Умертвила тут Идолишша да до смерти фсё.

Да осталась тут Овдотья да лебедь белая.

Говорыл тут Добрынюшка таково слово:

«Уш ты ой еси, Йёвдотья да лебедь белая!

Ты ётпутай ёт опутинок да шелковыя!..»

115. Ишша тут-то Йёвдотья не розговарывала,

Да брал(а) тут она да саблю-ли вострую,

Да махнула Добрынюшки-ли по головы.

Не хватило Добрынюшки по головы,

Да россекла ёпутинки да шелковыя, —

120. Да и зделалса Добрынюшка[221] на своей воли,

На своей где воли да на плотной земли.

Говорыл тут Овдотьюшки таково слово:

«Почерпни-ко-се мне-ка да фсё ключевою воды,

Принеси-ко-се ты мне-ка да фсё напитися!»

125. Говорыла тут Овдотьюшка таково слово:

«Ты не воду будёш пить — да фсё миня губить!»

Да скакал тут Добрынюшка на добра коня,

Да поехал тут Добрынюшка на добром коне, —

Да присек тут Овдотью да лебедь белая.

130. Да приехал тут Добрынюшка ко белу шатру.

Да оставил тут шатёр да во чистом поле,

Да уехал он ко князю да ко Владимеру.

Да и малы-те робятишка насмехаюцьсе:

«Да здорово ты, Добрынюшка-ли, да женилса как,

135. Только не с кем те, Добрынюшка, веть будёт спать!»

280. Бой с богатыршей, женитьба на ней и отъезд Добрыни за данью и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича

Да во стольноём городе-ли да во Киеве

Да у ласкова князя да ю Владимера

Заводилось пированьицо, стол-почесьён пир.

Да и фсе-ли на пиру да напивалисе,

5. Да и фсе-ли на чесном да наедалисе.

Говорыл тут Владимер да таково слово:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка-ли Некитиць млад!

Поежжай-ко ты, Добрынюшка, во чисто полё».

Да поехал тут Добрынюшка во чисто полё

10. Да и выехал Добрынюшка на чисто полё,

Да и нагнал тут Добрынюшка-ли да богатыря.

Да ударыл он палоцькой да боёвоё

(Не велика веть палоцька — сорока пудоф!) —

Да и тут-то богатырь не шатнулса фсё.

15. Не шатнулса веть фсё и не ёгленулса фсё.

Ишша тут-то Добрынюшка призадумалса.

Да приехал Добрынюшка ко сыру дубу,

Да и мякнул Добрынюшка-ли да сырой фсё дуп, —

Да розлетелса на мелко да на череньицо:

20. «Да и сил-то ю мня да фсё-ли по-прежному,

Да и смелости-той у мня да ф половину нет».

Да поехал Добрынюшка фсё к богатырю,

Да и хлопнул Добрынюшка фсё богатыря.

Да богатырь-от фсё да не шатнулса как.

25. Да поехал Добрынюшка ко сыру дубу,

Охватил тут Добрынюшка-ли да сырой-от дуп

(Не велик он, не мал — да два охвата фсё!)

Да юдарыл Добрынюшка фсё сырой-от дуп:

Розлетелса сырой дуп на череньицо:

30. «Да и сил-то у мня да фсё-ли да по старому,

Да как смелости у миня да ф половину нет!..»

Да поехал Добрынюшка фсё к боггатырю,

Да ударыл богатыря во фсю силушку, —

Да богатырь у его да не шатнулса фсё,

35. Не шатнулса веть фсё и не ёглянулса ён.

Да поехал Добрынюшка ко сыру дубу,

Охватил тут Добрынюшка-ли да сырой-от дуп

(Он не малой веть дуб — да три охватика!)

Да юдарыл Добрынюшка-ли да сырой-от дуп:

40. Розлетелса веть дуп на мелко на череньицо:

«Да как силы-той у мня да фсё-ли по-старому,

Да и смелости ю мня да ф половину нет!..»

Да поехал Добрынюшка ко богатырю,

Да юдарыл богатыря во фсю силоцьку.

45. Да богатырь-от веть тут ёглянулса фсё:

«Ишша ты ой еси, руська муха, окусила фсё».

И говорил тут богатырь да таково слово:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка-ли да Никитиць млад!»

Говорыл тут Добрынюшка таково слово:

50. «Уш ты ой еси, ты сильней могучей богатырь фсё!

Говорыл тут богатырь да таково слово:

«Не богатырь-то веть я, — Настасья Никулисьня;

Ты возьми миня, Добрынюшка-ли, да в замужесьво!»

Ухватила Добрынюшку да ф корман веть фсё.

55. Говорыл тут Добрынюшка таково слово:

«Я возьму тибя, Настасья да фсё-ли да Никулисьня!»

Да поехали с Настасьё да фсё-ли с Никулисьней

Ко тому же ко князю да ко Владимеру

Да приехали ко князю да ко Владимеру

60. Да и стали веселым пирком да-ли свадепкой.

Да не пиво где варить да не вино курыть —

Да и фсё было у царя да фсё-ли готовою:

Да повёлса у царя да фсё как пир у его,

Да велась у его сватьба три неделецьки.

65. Повиньцялса тут Добрынюшка-ли Никитиц млад.

Да не прожыл с Настасьей да фсё с Никулисьней

Да не прожыл одной да фсё-ли неделецьки,

Да истре́бовал Владимер да во служеньицё

Да послал его во город, где-ка дань получать.

70. Да поехал Добрынюшка-ли да во горот фсё

Ко тому же королю да Вахрамеёву,

Да и распростилса он да с родной матерью,

Роспростилса где Настасьей[222] да фсё Никулисьней:

«Уш вы ждите-ко миня да церес шес<т>ь годоф;

75. Я не буду как Добрынюшка церес шес<т>ь годоф,

Выходи-ко-се, Настасья да фсё-ли Никулисьня,

Хош вдовой-де жыви да хош взамуш поди,

Хош за князя поди да за боярына,

Не ходи только за Олёшеньку-ли за Поповица!»

80. Да ётправилса Добрынюшка во чисто полё.

Да не видели поески да богатырскою, —

Только видели: ф чистом поле курева стоит,

Курева где стоит да дым столбом валит.

Да ёсталась тут Настасья да фсё-ли да Некулисьня.

85. Да прошло тому времецьку-ли шесть годоф, —

Да и нету Добрынюшки со чиста поля.

Да п(р)ошло тому времецьку да двенаццэть лет, —

Да и нету Добрынюшки со чиста поля.

Да Настасья Никулисьня запечалилась.

90. Да приехал Олёшенька со чиста поля,

Да сказал тут Олёшенька таково слово:

«Да лёжыт тут Добрынюшка на чистом поле,

В головы его трафка-ли повыросла...»

Да и стал тут Владимёр да фсё как сватацьсе

95. За того же Олёшеньку-ли за Поповица

Да на той же Настасьи да фсё Неку́лисьней.

Да сосваталса Владимёр да стольнекиефской

Да на той же Настасьи да Некулисьней

За того же Олёшеньку-ли Поповица...

100. Да и спит-то Добрынюшка во чистом поле,

Да и спит-то Добрынюшка богатырьским сном.

Прыбежал тут Добрынюшки как доброй конь,

Да ударыл как веть доброй конь белой шатёр, —

Пробудилса Добрынюшка ёто сна своёго.

105. Говорыл тут веть конь да таково слово:

«Уш ты полно, те Добрынюшка, спать, пора ставать,

Те пора где ставать да во сфо[223] царсво попадать:

Да выходит Настасья да фсё Некулисьня

Да за того же Ёлёшеньку Поповица!»

110. Да скакал тут Добрынюшка на добра коня,

Приежжал тут Добрынюшка-ли ко матере,

Соходил тут Добрынюшка со добра коня,

Заходил он к родимой да своей матери:

«Ты здорово, родимая моя матушка!

115. Говорыла родима да своя матушка:

«Ты не сын веть мне-ка, да фсё цюжой мне-ка;

Да сапошки на тибе да истрепалисе.

Да и платьицё на те да изорвалосе».

Говорыл тут Добрынюшка таково слово:

120. «Да поезди-ко ты, маменька-ли, да двенаццэть лет,

Да и платьицё-то фсё да приростреплицьсэ!»

Говорыла тут маменька таково слово:

«Уш ты ой еси, дитятко-ли да рожоноё!

Если мой ты веть сын, да фсё розденьсе-го,

125. Уш ты скинь своё платьё да фсё как до́ нога».

Да розделса Добрынюшка, как следуёт.

Да ювидела мати да родимо петно,

Да прызнала своёго она сына фсё;

Говорыла тут мати да таково слово:

130. «Да выходит Настасья да фсё Некулисьня

За того жа Олёшеньку-ли да Поповица».

Говорыл тут Добрынюшка таково слово:

«Ты еси-ко-се платьё да скоморошыно.

Наредилса он во платьицё скоморошыно.

135. «Ты неси-ко мне гусли — да самогуды фсё».

Да ётправилса Добрынюшка на почесьён пир

Ко тому же князю да ко Владимеру.

Да прышол тут Добрынюшка ко Владимеру,

Говорыл тут Добрынюшка таково слово:

140. «Уш ты ой еси, Владимер да стольнекиефской!

Ишша где тут веть местицько скоморошыны?..» —

«Ишша местицько скоморошыны да на пецьки фсё!»

Да и села скоморошына да и на пецьку фсё,

Да запела скоморошынка как песенку,

145. Заиграла скоморошына как гуслеми.

Говорыл тут Владимёр да таково слово:

«Ты поди, скоморошынка, да во местицко,

Ты поди-ко-се во местицько да во бо́льшоё,

Да повыше Дуная-ли сына Дунаевица,

150. Да пониже Иле́йки старого казака!»

Говорыла скоморошына таково слово:

«Я нейду как во большоё то местицько,

Только седу при Настасьи фсё Некулисьней?»

Говорыл тут Владимер да таково слово:

155. «Ты садись, скоморошына, куды надобно».

Ишша села скоморошына супротиф Настасьюшки,

Ишша той жа Настасьи да фсё Некулисьней.

Подавал тут Владимер веть как чарочку

Не велику, не малу — да полтора ведра,

160. Ишша той жа скоморошыны подаёт веть он.

Ишша хлопнула скоморошына как досуха,

Приказала скоморошына опе́ть налить.

Ишша на́лил Владимер да полтора ведра;

Подавала скоморошына-ли да Настасьюшки,

165. Ишша той же Настасьюшки фсё Некулисьней:

«Уш ты пей, ты Настасьюшка, веть фсё до дна —

Да ювидиш ты, Настасьюшка, фсё добра!»

Да и хлопнула Настасьюшка фсё досуха,

Да и выняла Настасьюшка да-ли злацён перстень.

170. Говорила тут Настасьюшка таково слово:

«Да и подле-то миня стоит веть то не муш,

Да насупротив миня сидит как мой муш!»

Чёловала тут в уста да фсё-ли сахарныя

Да упала Добрынюшки-ли да во ножечки:

175. «Ой ты делай ты, Добрынюшка, що те надобно!»

Говорыл тут Добрынюшка таково слово:

«Не дивлю я женьскому фсё полку, тибе;

Я дивлюсь как веть князю да фсё Владимеру,

У живо́го-то мужа да фсё жону отбирать;

180. Да дивлюсь я Олёшеньки-ли да Поповицу,

Да и как ёму охвота веть фсё-то врать,

Да и фсё-то где врать, миня-ли да юбитым сцитать!..»

Да хватал тут Олёшеньку за русы кудри,

Да выкинывал из-за столика-ли да дубового.

185. Захватил где-ка Илеюшка да старой казак:

«Не убивай-ко, Добрынюшка-ли, да Олёшеньку!»

Да послушалса Добрынюшка-ли да Некитиц млад,

Да спустил-де Олёшеньку-ли да Поповица.

Да не кажному жонит(ь)ба да издаваицьсе:

190. <Не> издаласе[224] Ёлёшеньки-ли да Поповицу.

Да пошол тут Добрынюшка со Настасьюшкой,

192. Да пошол тут к родимою да ко матушке.

281. Бой Добрыни с Дунаем

Ишше прежде Резань да слободой слыла,

Да и нонице Резань — да славным городом.

Да во той-де Резанюшки, славном городе,

Да и жыл-был Микитушка, состарылса,

5. Да состарылса Мекитушка — преставилса.

Да ёсталась у Мекитушки любима семья,

Да любимая семейка да молода жона,

Да по имени Ёмельфа да Тимофеёвна.

Да ёсталось ю его да чадышко милоё,

10. Да и милоё чадышко-ли да любимоё,

Да по имени Добрынюшка-ли да Мекитиц млад.

Он пошол тут ко князю да ко Владимеру,

Он пошол тут к ему да во служеньицо.

Он тры года Добрынюшка веть стольничял,

15. Он тры года Добрынюшка чоловальничял,

Он тры года Добрынюшка веть ключьничял,

На десятоё летицько-ли да гулять пошол

Он по тем де по конушынам, по сто́елам;

Выбирал он сибе да коницка доброго,

20. Он седлал, он уздал да коницка доброго,

Да двенаццать тонких потпружок потстегивал,

Да тринаццату потпруженьку пот хребетьню кось, —

Да не для-ради басы, да ради крепости:

Не оставил щобы доброй конь ф чистом поле;

25. Да и брал тут доспехи да богатырския.

Да не видели поески да богатырскоё,

Только видели: в чистом поле курева стоит,

Курева где стоит, да дым столбом валит.

Он выехал на горы да на высокия, —

30. Он гледел, он смотрел ф подзорную трубочку

Да на дальни чотыре да на свои стороны.

Увидал он в едной дальней стороноцьки,

Да стоит тут в чистом поле-ли да черной шатёр.

Да приехал Добрынюшка ко черну шатру.

35. Да подрезаны-ли подрези-ли да глубокия:

«Ишша хто к шатру приедёт, дак жывому не быть,

Жывому где не быть да проць не уехати»;

Да стоит веть тут боцька да з зелены́м вином;

Да стоит тут бра(ты)нецька-ли да серебрена,

40. Не велика, не мала — да полтора ведра.

Он и перву наливал — да для здоровьица,

Он и перву выпивал — да дле здоровьица;[225]

<Он и фто́ру наливал — да для весельица,>

Он и фтору выпивал — да для весельица;

45. Он и третью наливал — да дле похме́лица,

Он и третью выпивал — да дле похме́лица.

Хмелина ли в головы да проевиласе:

Он розорвал, ростоптал весь черной шатёр,

А ласку́тки розмета́л да по чисту́ полю́;

50. Ростоптал он тут бочьку да з зеленым вином;

Хош убросил братынечьку во чисто полё, —

Повалилса на кроваточьку-ли да кисовою,

Да на ту жа на перину да поховою,

Да на ту жа на подушецьку да цижолоё,

55. Да пот то же оде(я)лышко соболиноё.

Он заспал-захрапел да богатырским сном:

Только мать сыра земля потрисаласэ.

Не велика тут тученька да востучилась.

Не велика со дожжом да поднималасэ, —

60. Ишша едёт Дунай да сын Ивановиц.

Он выехал на горы да на высокия;

Он гледел, он смотрел ф подзорную трубочку.

Увидал он в едной дальней стороночьки:

Да не видит Дунаюшко-ли да черна шатра,

65. Только видит кроваточьку-ли да кисовою,

Только видит, у кроватки да стоит добрый конь,

Да на кроватки лёжит удалой доброй молодец.

Он сам сибе едёт да прироздумалса:

«Мне сонного юбить — да яки мёртвого,

70. Да не честь моя хвала будёт богатырская,

«Да не похвала моя будёт молодецкая:

Не узнаю я, какого роду-ли да какой зем(л)и».

Да приехал Дунаюшко ко кроваточьки;

Говорыл тут Дунаюшко таково слово:

75. Уш ты ой еси, бродяга да фсё простой мужик!

«Уш те полно, те спать, да фсё пора ставать,

Те пора де ставать да ехать братацсэ!..»

Да ставал тут Добрынюшка на резвы ноги,

Да ключево́ю водой да юмываецсэ,

80. Тонкой белою шоринкой да ютираицсэ;

Да скакал тут Добрынюшка на добра коня,

Да поехал тут Добрынюшка во чисто полё, —

Да выехал Добрынюшка на чисто полё.

Да и съехалис (с) Дунаём сын Ивановиц»,

85. Да и съехалисе палоцьками-ли да буёвыма, —

Они тем боём друг друга-ли да не ранили.

Да и секлисе сабельками вострыма, —

Они тем боём друг друга-ли да не ранили.

Да кололисе копьицями вострыма:

90. У их копьиця востры да извернулисе,

По насадоцькам копьица-ли да сломалисе, —

Они тем боём друг друга-ли да не ранили.

Волоцилисе тягами-ли да железныма

Церес те жа веть грывы да лошадиныя:

95. У их тяги-ти железны да изорвалисе, —

Они тем боём друг друга-ли да не ранили.

Да схватилисе плотным боём да рукопашкою,

Да водились они вёшной день с утра до вечора.

Да и солнышко фсё больше-ли до запада,

100. Да до запада солнышко — да до заката:

Вотоптались во сыру землю по колен в землю...

Не велика тут туценька-ли да востуцилась,

Не велика со дожжом да поднималасе, —

Да и едёт старой казак Илья Муромец.

105. Он выехал на горы да на высокия;

Он смотрел, он гледел ф подзорную трубочьку

Да на дальни чотыре да свои стороны.

Увидал он в едной дальней сто(ро)ноцки,

Увидал он на чистом поле два как молоцца.

110. «Да оп цём они деруцце, да ёп цём бой стоит?»

Он сам сибе едёт да прироздумалса:

«Если неверной с неверным — да буду стакивать;

Если руськой с неверным — да надо помошшь дать;

Если руськой-от с руським — да буду розговарывать».

115. Да приехал Илеюшка к добрым молоццам, —

Говорыл тут Илеюшка таково слово:

«Уш ты ой еси, Дунай сын Ивановиц!

Вы ёп цём бьитесь, да ёп цём бой стоит?»

Говорыл тут Дунаюшко таково слово:

120. «Уш ты ой еси, Илеюшка-ли да старой казак!

Он приехал, Добрынюшка, ко черну шатру,

Он розорвал, ростоптал да весь черной шатёр,

А ласкутки розметал да по чисту полю,

Ростоптал тут веть бочьку да з зеленым вином,

125. Хош убросил братынечьку во чисто полё,

Ишша нецим мне Дунаюшку ёпохмелицсэ:

Да ёп том мы дере́мсе, да ёп том бой стоит».

Говорыл тут Добрынюшка таково слово:

«Уш ты ой еси, Илеюшка да старой казак!

130. А подрезаны подрези-ли да глубокия:

“Ишша хто к шатру приедёт, дак жывому не быть,

Жывому где не быть да проць не уехати”.

Да стоит тут веть боцька да з зеленым вином;

Да стоит тут братынецька-ли да серебрена,

135. Не велика, не мала — да полтора ведра;

Наливал тут я перву — да дле здоровица,

Выпивал тут я перву — да дле <здоров>ьица[226];

Наливал тут я втору — да дле весельица,

Выпивал тут я фтору — да дле весельица;

140. Наливал тут я третью — да дле похмельица,

Выпивал тут я третью — да дле похмельица.

Хмелина-ли в головы да поевиласе:

Я розорвал, ростоптал да весь черной шатёр.

Ишша ети мне как подрези не пондравились,

145. Да глубокия потписи не поверились:

“Ишша хто х шатру приедёт, дак жывому не быть,

Жывому где не быть да проць не уехати”.

Ростоптал я тут боцьку да з зеленым вином,

Хош убросил бра(ты)нечку во чисто полё...

150. Да ёп том мы деремсе, да ёп том бой стоит.

Уш мы ездим богатыри по чисту полю,

Не подрезываем подрези-ли да глубокия:

“Ишша хто к шатру приедёт, дак жывому не быть,

Жывому где не быть да проць не уехати”».

155. Говорыл тут Илеюшка таково слово:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка-ли да Мекитиц млад!

Ты бери-ко-се Дунаюшка за русы кудри,

Ты веди-ко-се ко князю да ко Владимеру,

Ты веди-ко-се его да во глубок погреп,

160. Не велик он, не мал — да сорока сажон!»

Да и бросили Дунаюшка во глубок погреп;

Да и дали Дунаюшку как книжечку,

Ишша тут же веть книжечку-ли да <П>салтырнею;

Да задвинули задвижечки-ли да жылезныя,

165. Не велики, не малы — да сорока пудоф;

Замыкали замоцьки да фсё немецкия,

Не велики, не малы, да сорока пудоф;

Да оставили Дунаюшка во глубоком погребу.

Да ётправилса Илеюшка-ли да старой казак,

170. Да ётправилса Добрынюшка-ли да Некитиц млад

Ко тому же ко князю да ко Владимеру;

172. Да и сели тут Илеюшка на почесьён пир.

282. Дунай

Да во стольноём городе во Киеве

Да у ласкова князя да ю Владимера

Заводилось пированьицо, стол-почесьён пир,

Да про многих царей, сильних богатырей,

5. Да про тех жа бояр, купцей прожытосьних,

Да про тех жа полениць да приюдалыя.

Да и фсе-ли на пиру да напивалисе,

Да и фсе-ли на чесном да наедалисе,

Да и фсе-ли на пиру да пьяны-веселы,

10. Да и фсе-ли на пиру да приросхвастались.

Да Владимер-от по грыненки да похаживаёт,

Он скобоцька о скобоцьку принашшалкиват,

Он белыма-то руками да прирозмахиват,

Он златыма-то перснями да принабрякиват,

15. Он куньей-то веть шубой да принатрехиват,

Он из ус<т> таки реци да выговариват:

«Вы не знаите ли мне-ка да богосужоной,

Богосужоной мне-ка да богоряженой:

Щобы ростиком не мала да фсё юмом ровна,

20. Ишша очи-ти ясны — да как у сокола,

Ишша брови-ти чорны — да как у соболя,

А ресници-ти у ей — да как сиза бобра,

Не простого бобра у ей — да заморского,

Как шшоцики-ти ялы — да как бутто ялой цвет,

25. А как лицько-то у ей — да бутто белой снек<г>,

А как руцьки-ти у ей — да бутто белой снек<г>,

А походоцька павлина да тиха-смирна рець лебеди?»

А как старшой-от хороницьсе-ли за млатшого,

А как млатшей-от хороницьсе-ли да за меньшого,

30. А ёт меньшого фсё как ответу нет.

Выставаёт тут Добрынюшка-ли да Микитиць млад

Из-за того же из-за стола из-за дубового.

Да не беленька берёзонька выгибаицьсэ, —

Да Добрынюшка Никитич да ниско кланиицьсе

35. Да из ус<т> таки реци да выговариваёт:

«Уш ты ой еси, Владимёр да стольнекиефской!

Ты позволь мне-ка слово сказать — не скоро казнить,

Не позволь миня за слово казнить, скоро повесити!..»

Говорыл тут Владимер да таково слово:

40. «Говоры, Добрынюшка, що те надобно!..»

Говорыл тут Добрынюшка таково слово:

«Ишша ес<т>ь тут во городе-ли да во Шахове,

Да во Шахове во городе-ли да во Ляхове

У того же короля да ляховинского,

45. Ишша ес<т>ь тут у его да две как доцери:

Ишша перва-та доць Настасья-королевисьня,

Ишша злая полениця да приудалая;

Ишша фтора-та доць княгинушка Опраксия,

Она ростиком не мала да фсё юмом ровна,

50. Ишша оци-ти ясны — да как у сокола,

Ишша брови-ти чорны — да как у соболя,

Да ресници-ти у ей — да фсё сиза бобра,

Ишша шшоцьки у ей — да бутто ялой цвет,

Да как лицько-то у ей — да бутто белой снек,

55. А как руцьки-ти у ей — да бутто белой снек,

А походоцька павина — да тиха-смирна рець лебеди...

Я не сам где видал — да ёт людей слыхал,

От того же где Дуная сына-ли Ивановица!»

Говорыл тут Владимер да таково слово:

60. «Уш вы ой еси-ли, клюцьницьки-ли да замоцьницьки,

Ишша те жа погребныя да чёловальницьки!

Вы подите-тко, клюцьницки, во чисто полё;

Отмыкайте-тко замоцьки да фсё немецкия,

Не великия, не малы — да сорока пудоф;

65. Оддвигайте-ко заслоноцьки-ли да жалезныя,

Не велики, не малы — да сорока пудоф;

Вы просите-ко Дунаюшка на почесьён пир

Ко тому же-ли ко князю да ко Владимеру:

“И бес тибя-ли, Дунаюшко, и пир не пируицьсэ,

70. Бес тибя-ле стол да не столуицсэ!”»

Да пошли тут веть клюцьницьки-ли да замоцьницьки

Да и те жа погребныя да чоловальнички, —

Отмыкали замоцьки да фсё немецкия,

Не велики, не малы — да сорока пудоф;

75. Оддвигали задвижечки да жалезныя,

Не велики, не малы — да сорока пудоф;

Да просили Дунаюшка на почесьён пир

Ко тому же ко князю да ко Владимеру:

«Без тибя-ли, Дунай, да пир не пируицсэ,

80. Без тибя-ли, Дунай, стол не столуицсэ!..»

Ишша тут-то Дунаюшко-ли да челом не бьёт,

Он челом де не бьёт да головы не гнёт.

Да пошли тут веть клюцьницьки-ли да замоцьницьки

Да и те жа погребныя да чоловальнички, —

85. Да пришли тут ко князю да ко Владимеру:

«Уш ты ой еси, Владимер да стольнекиефской!

А Дунаюшко у тибя да фсё челом не бьёт,

Он челом-де не бьёт да головы не гнёт!..»

Говорыл тут Владимер да на фторой након:

90. «Вы подите-тко, клюцьницьки-ли да замоцьницьки,

Ишша те жа погребныя да чоловальнички;

Вы зовите-ко Дунаюшка на почесьён пир!»

Да пошли тут веть клюцьницьки-ли да замочьницьки

Да и те-ли погребныя да чоловальничьки

95. Да и стали Дунаюшка звать на почесьён пир:

«Да пойдём-ко, Дунаюшко, на почесьён пир

Ко тому же ко князю да ко Владимеру, —

Бес тибя-ли, Дунай, да пир не пируецсэ,

Бес тибя-ле, Дунай, да стол не столуицсэ!..»

100. Ишша тут-то Дунаюшко-ли да челом не бьёт,

Ишша тут-то Дунаюшко розговарыват,

Да читат только книжечку да <П>салтырнею,

Ишша тут-то Дунаюшко-ли да челом не бьёт.

Да пошли тут веть ключнички-ли да замочнички

105. Да и те жа погребныя да чоловальничьки;

Да прышли тут они да ко Владимеру:

«Уш ты ой еси, Владимер да стольнекиефской!

Да Дунаюшко-ли то нам да фсё чолом не бьёт.

Фсё челом где не бьёт да головы не гнёт!..»

110. Говорыл тут Владимер да стольнекиефской:

«Уш вы ой еси, ключьничьки-ли да замочьничьки,

Ишша те жа погребныя да человальничьки!

Вы зовите-ко Дуная на почесьён пир!»

Да пошли веть тут ключьничьки-ли да замочьничьки

115. Да и те жа погребныя да чоловальничьки.

Да пошол тут Владимёр да стольнекиефской

Ко тому же Дунаю сыну-ли да Ивановичю

Да и стал тут веть звать да на почесьён пир:

«Уш ты ой еси, Дунай да сын Ивановичь!

120. Ты поди-ко-се ко князю да на почесьён пир,

Ко тому же где князю да ко Владимеру:

Бес тибя то-ли пир да не пируецсэ,

Бес тибя то-ли стол да не столуецсэ!..»

Ишша тут-то Дунаюшко много не розговарывал,

125. Да ступал едной ногой да на ременьчят стул,

Да вымахивал другой ногой вон ис погреба

(Не велик он, не малой — да сорока сажон!)

Да пошол тут Дунаюшко на почесьён пир

Ко тому же где князю да ко Владимеру.

130. Да пришол он ко князю да ко Владимеру;

Да посадили за столы да за дубовыя

Да повыше Добрынюшки-ли да Микитица,

Да пониже Ильи-казака Муромца.

Наливат тут Владимер чару не малоё,

135. Не велику, не малу — да полтора ведра;

Подавал он Дунаюшку сыну Ивановичю.

Выпивал тут Дунаюшко веть досуха.

Наливал он тут фтору чару-ли да не малою,

Не велика, не мала — да полтора ведра;

140. Подавал он Дунаю сыну-ли Дунаевичю.

Принимал тут Дунаюшко единой рукой,

Выпивал тут Дунаюшко на единой дух.

Наливал тут чарочьку да не малою,

Наливал тут Владимер да столь(не)киефьской,

145. Не велика, не мала — да полтора ведра;

Подавал он Дунаю сыну-ли Ивановичю,

Не велика, не мала — да полтора ведра.

Принимал тут Дунаюшко единой рукой,

Выпивал тут Дунаюшко на единой дух.

150. Говорил тут Владимёр да стольнекиефьской:

«Уш ты ой еси, Дунай да сын Ивановиц!

Ты не знаёш ли мне-ка да богосужоной,

Богосужоной мне-ка да богоряжоной,

Богоряжоной мне-ка да красной девушки:

155. Щобы ростиком не мала да фсё юмом ровна,

Как оци-ти ясны — да как у сокола,

Ишша брови-ти чорны — да как у соболя,

А ресницы-ти у ей — да как сиза бобра,

А как лицько у ей — да как белой снек<г>,

160. А как руцьки-ти у ей — да как белой снек<г>,

Да походоцька павлина да тиха-смирна рець лебеди?..»

Говорыл тут Дунай да сын Ивановиц:

«Уш ты ой еси, Владимер да стольнекиефьской!

Ишша тут во городе-ли да во Шахове,

165. Да во Шахове во городе-ли да во Ляхове

У того же короля да леховинского,

Ишша есь у его как две-ли доцери;

Да и перва-та доць Настасья-королевисна,

Да и злая поленица да приюдалая;

170. Да и фтора-та доць княгина-королевисьна:

Она ростиком не мала да фсё юмом ровна,

А как оци-ти ясны — да как у сокола,

Да как брови-ти чорны — да как у соболя,

А ресници-ти у ей — да как сиза бобра,

175. Не простого бобра у ей — заморского,

А как лицько-то у ей — да как бутто белой снек<г>,

А как руцьки-ти у ей — как бутто белой снек<г>,

А походоцька павлина да тиха-смирна рець лебеди».

Говорыл тут Владимер да таково слово:

180. «Ты бери-тко-се, Дунаюшко, силы-армие,

Ты бери-ко-се, Дунаюшко, золотой казны,

Ты бери-ко-се, Дунаюшко, полк как девушок!..»

Говорыл тут Дунаюшко таково слово:

«Ишша мне-ка с твоим полком не ратицсе,

185. Золотой твоей казной не откупатися,

Да и с красныма-ли девушками не заба́вицса, —

Только дай мне Добрынюшку-ли Микитица!»

Да срежались в одежду да богатырскою,

Да и брали доспехи да богатырския,

190. Да седлали-юздали да фсё добрых коней.

Да не видели поездоцьки богатырское;

Только видели: ф чистом поле курева стоит,

Курева где стоит, да дым столбом валит.

Да приехали к королю да леховинскому,

195. Да подъехали они да ко красну крыльцу.

Да и тут Дунаюшко розговарыват:

«Ты останьсе-ко, Добрынюшка, ю добрых коней;

Я пойду же к королю да ляховинскому,

Да пойду же за Владимера как сватацьсе!..»

200. Да пришол тут Дунаюшко на красно крыльчё:

Да ступешек до ступешка да догибаецсе;

Отпирал он тут вороцца да с петы на пету,

Запирал он тут ворочча да скрепка-накрепко;

Отпирал он тут двери да с петы на пету,

205. Запирал он тут двери да скрепка-накрепко.

Он крест-от кладёт да по-писаному,

Да поклон-от ведёт да по-ючоному.

«Уш ты здрастуй, король да леховинской фсё!»

Говорыл тут король да таково слово:

210. «Уш ты ой еси, Дунай да сын Ивановичь!

Уш ты ф ключьничьки приехал, ли замоцьнички,

Ишша ф те ли погребныя да чоловальничьки?..»

Говорыл тут Дунаюшко таково слово:

«Я не ф клюцьницьки да не замоцьницьки

215. Да не ф те жа погребныя да чоловальничьки, —

Я за добрым за делом да фсё за сватосьвом

За того жа князя да за Владимера!»

Говорыл тут король да таково слово:

«Не отдам я княгинушки-ли да Опраксеи,

220. Не оддам я е́ю да за Владимера;

А оддам лучче за нишшою сиротою!»

Ишша тут-то Дунаюшку не пондравилось,

Ишша плечя у его зашевелилисе;

Да пошол тут Дунаюшко вон ис комнаты,

225. Отпирал он тут двери да с петы на петы,

Запирал он тут двери да скрепка-ли накрепко:

Що и пецьки-ти муравлёны помитусились[227],

А хрустальни-то ёкошечька-ли да посыпались.

А пошол он княгинушки-ли да Опраксеи,

230. Да прыбил-прирубил да шесь солдатикоф, —

Да заходит он княгинушки-королевисьны,

Да заходит он княгинушки-ли да Опраксее:

Отпират он тут дверьчи да с петы на петы,

Запират он тут дверьцы да скрепка-ли накрепко.

235. Говорыт тут княгинушка-ли да Опраксея:

«Ты зацем сюда, Дунаюшко-ли, да приехал фсё?

Али ф ключьничьки приехал да фсё в замочьничьки,

Али ф те-ли погребны чоловальничьки?..»

Говорыл тут Дунаюшко таково слово:

240. «Я не ф клюцьницьки приехал да не в замоцьничьки, —

Я за добрым за делом да фсё за сватосьвом

За того же за князя да за Владимера:

Ты срежай-ко-се, кнегина да королевисна,

Ты срежай-ко-се во платьё да во шолковоё!»

245. Да средиласе кнегинушка-ли королевисьна

Да во то жа во плать(и)цо да шелковоё,

Да средиласе ёна — да бутто макоф цвет.

Да хватал тут княгинушку за белы руки,

Да повёл тут Дунаюшко на шырокой двор.

250. Говорила тут кнегинушка-ли да Опраксея:

«Да юмел миня-ли батюшко да споить-скормить, —

Не умел миня батюшко-ли да взамуш оддать

Без бою где, без драки, без кроволить(и)ца!»

Ишше выскоцил король да леховинской фсё:

255. «Ишша Дунай да сын Ивановиц!

Уш ты милости просим да хлеба-соли исть,

Хлеба-соли где исть да пивушка с мёдом пить!»

Говорыл тут Дунай да таково слово:

«На приезде ты тут госья не учостовал, —

260. На отъезде тибе госья да не угостовать!»[228]

Да скакал тут Дунаюшка на добра коня,

Да и выехали богатыри вон из города.

Да и оддал Дунаюшко-ли да княгинушку,

Ишша ту же княгинушку-ли да Ёпраксею,

265. Ишша оддал Добрынюшки-ли да Некитицю:

«Ты вези-ко-се, Добрынюшка, да Владимеру

Ко тому же ко князю да ко Владимеру;

Ишша я-то Дунаюшко приёстанусе!..»

Затрубил тут король да ляховинской фсё,

270. Он вышол король да на высок балхон:

«Уш вы ой еси, панове да буланове (так),

Уш вы сильни мугучи да фсё бога́тыре!

Поймайте Дуная сына-ли да Ивановица, —

Он увёз веть кнегинушку да Ёпраксею!

275. Вы окуйте-ко в оковоцьки-ли да во мяккия;

Уш вы бросьте его да во глубок погреп!»

Да поехали панове-ли да буланове,

Да настыгли Дуная сына-ли Ивановица,

Да схватили Дуная сына-ли да Ивановица,

280. Воковали в оковоцьки да во мяккия,

Повели тут Дунаюшка во глубок погреп,

Привели тут Дунаюшка ко глубоку погребу.

Ишша тут-то у его да правы плечки да пошевелилисе,

Ишша белы-ти руцьки да розмахнулисе,

285. Он розорвал оковоцьки как мяккия;

Он схватит тут тотарына тут за ноги,

Ишша начал тотарыном помахивать:

Да куда где махнёт — веть тут и улица,

Поворотицсе Дунаюшко — переюлками;

290. Он сам-то тотарину приговарыват:

«Да тотаричка-та кос<т>ь гнецце — не ломицце,

Да тотаричка-та жыла теницце — не сорвицсэ!»

Да прибил-прырубил да до единого.

Да поехала Настасья да королевисьня,

295. Да и злая поленица да приюдалая[229].

Да и съехались тут они палоцьками буёвыма, —

Ишша тем боём друг друга-ли да не ранили;

Ишша секлисе они да сабелками вострыма, —

Ишша тем боём друг друга-ли да не ранили;

300. Да кололисе копьицами вострыма, —

Ишша тем боём друг друга-ли да не ранили;

Волоцилисе тягами-ли да жалезныма

Церес те жа тут грывы да лошадиныя,

У их тяги-ти железны да изорвалисе, —

305. Они тем боём друг друга-ли да не ранили.

Да схватилисе плотным боём, рукопашкою, —

Да водилисе они вёшной день с утра до вечера.

Да упала Настасьюшка на сыру землю,

Да изъехал Дунаюшко на белы груди,

310. Да изъехал Дунаюшко тут да здоровалса.

«Уш ты ой еси, Дунай да сын Ивановиц!

Ты не бей-ко, Дунай да сын Ивановиц;

Ишша я-то веть Настасья да королевисьна,

Уш я злая поленица да приюдалая;

315. Согласимсе мы с тобой да фсё любовью здесь!..»

Ишша тут-то Дунаюшко не розговарывал,

Отсадил[230] тут Дунаюшко-ли да Настасьюшку.

Ишша стала тут Настасыошка на резвы ноги.

Говорыл тут Дунаюшко таково слово:

320. «Ты прие́дёш, Настасьюшка, на почесьён пир,

Ты приедёш — ты больше да фсё не хвастай неце́м!»

Да скоцили тут Дунаюшко на добрых коней,

Да поехал Дунаюшко впереде-то ей.

Натегала Настасьюшка-ли да тетивоцьку,

325. Ишша ту жа титивоцьку-ли да шелковою;

Ишша фкладывала Настасьюшка веть стрелоцьку,

Ишша тут же веть стрелоцьку-ли да калёною, —

Да спушшала Дунаюшку да во голову.

Не хватило Дунаюшка-ли да (по) головушки:

330. Пролетела стрела да мимо уха-то.

Говорыл тут Дунаюшко таково слово:

«Уш те полно-де, Настасьюшка, фсё зашучивать,

Не пора ли те, Настасьюшка, фсё отшуцивать?..»

Говорыла тут Настасьюшка таково слово:

335. «Я стреляла по утоцькам пернястым фсё!»

Да приехали Владимеру на почесьён пир.

Посадили их во местицько-ли да во большоё.

Да и фсе-ли на пиру да напивалисе,

Да и фсе-ли на весёлом да наедалисе,

340. Да и фсе-ли на пиру да пьяны-ве́селы.

Ишша тут-то веть Настасьюшка-ли да захвасталась:

«Я стреляла во меточьки да во польския,

Я метне тибя, Дунаюшка, да стреляла фсё;

Уш мы билисе-рубилисе фсё палоцьками,

345. Ишша тут-то я Дунаюшка цють не ссадила фсё!..»

Ишша тут-то Дунаюшку не пондравилось:

«Да поедём, Настасьюшка, во чисто поле́!»

Да скакали тут они да на добрых коней,

Да и съехалась Настасьюшка-ли да с Дунаюшком.

350. Да хватил тут Дунаюшко-ли да Настасьюшку,

Да схватил тут Дунаюшко со добра коня,

Да и бросил Дунаюшко ё сыру землю —

Да убил тут Настасьюшку веть до смерти.

Да ростегивал он латы да фсё кольчюжныя,

355. Да порол он у Настасьюшки ретиво серцо,

Да и вынял у Настасьюшки два ётрока.

Ишша тут-то Дунаюшку за беду пало,

Да и сам он скоцил да на цинжалой нош —

Да скоцил тут Дунаюшко ретивым серцом.

360. Ишша тут-то Дунаюшку-ли да славы поют.

Широкой Трофим Ильич

Трофим Ильич Широ́кой, по прозванию Тро́ха, — крестьянин с. Долгой Щели, а именно средней ее части; 55-ти лет, среднего роста. Он женат, имеет двух взрослых сыновей (одного 15, а другого 20 лет) и дочь 18 лет. Он занимается земледелием и рыболовством; во время моего пребывания в Долгой Щели он строил себе избу, поэтому не ходил с остальными на белуг и согласился мне петь старины, несмотря на то, что для него самого время было очень дорого. Он пропел мне четыре старины (первые три вечером 3 июля, а четвертую утром 4-го июля): 1) «Голубиная книга», 2) «Дунай», 3) «Первая поездка Ильи Муромца» и 4) «Бой Добрыни с Дунаем». Третью старину он выучил от Прокопия Шуваева из д. Нижи (т. е. от Про́ни), а последнюю от Якова Буторина (см. следующего сказителя). Эти старины он знал твердо и пел их уверенно и громко. Кроме них, как он потом заявлял мне, он знает еще кое-что, но не стал петь, так как знает нетвердо. — Он также часто вставляет в стих частицу «ли»; он употребляет «быв(ф)» вместо «будто».

283. Голубиная книга

(См. напев № 38)

Со востосьнюю со стороночку

Подымалась тученька грозная,

Се грозная тученька — темная.

Що ис той ис тученьки грозное,

5. Що из той ис тученьки темное

Що на то[231] на гору на Фаворскую

Выпадала книга Голубиная.

В вышину эта книга дваццати локот,

А в ширину эта книга триццати локот,

10. В долину эта книга сорока локот.

Собиралисе, соежжалисе

Сорок царей, сорок царевицэй,

Сорок королей, сорок королевицэй;

Прияжжал тут Волотоман-царь.

15. Говорил веть тут Волотоман-царь:

«Уш ты ой еси, веть Исак-пророк!

Прочитай ету книгу с доски на доску;

А-й што во етой книги ес<т>ь написано,

Што во етой Божьей напечятано?..»

20. А-й отвечал ему веть Исак-пророк:

«Мне-ка етой книги не прочитать будёт,

На ногах о книги не остоять будёт,

А-й на руках етой книги не содержать будёт;

Я скажу разве теперь по памети,

25. А-й по памети, аки по грамоты,

Що во этой книги есь написано,

Що во этой Божьей напечатано». —

«А-й от чаво зачалса наш белой свет?..

От чего зачалось со́ньцё красноё?..

30. От чего зачалса млат<д> светёл месец?..

От чего зачелись зори ясныя?..

От чего зачелись звезды частыя?..» —

«А-й зачалосе солнышко красноё

Ото лба Его, от Господнего.

35. А-й как зачалса тот млат светёл месец

От тыла Его и Господьнего.

А-й зачелисе зорюшки ясныя

От косиць Его и от Господь(н)его.

А-й зачелись звезды-то частыя

40. От очей Его, от Господнее.

А-й Фоор-гора — всем горам мати.

А-й кипарис-древо — фсем древам мати.

А-й плакун-трава — всем травам мати.

А-й потому она всем травам мати:

45. А-й веть плакала Присветая Мать,

А ронила слёзы горячия, —

Потому она всем травам мати.

А-й Бельно озёро — всем озёрам мати.

Потому оно фсем озёрам мати:

50. А-й крестилса на ём веть сам Исус Христос,

Потому оно фсё всем озёрам мати!

А-й окиян-морё — всем морям мати.

Потому оно фсем морям мати:

Выставала черкофь соборная

55. А-й Козьмы-Демьяну и Климанту, —

Потому оно фсем морям мати.

А-й как веть тит-рыба — фсем рыбам мати;

А-й потому оно фсем рыбам мати:

А-й основана на их веть фся земля, —

60. Потому она фсем рыбам мати.

А-й воскрыл-птиця* — фсем птицам мати.

Потому она фсем птицям мати:

А-й сидит она среди моря на камене,

А-й как на камене сидит на Латыре;

65. Она пьёт и ест ис синя моря...

Востропещот крыльём воскрыльния, —

Запоют куры поднебэсныя,

Зашипят ключи подземельния, —

69. Потому она фсем птицям мати!..»

284. Дунай

(См. напев № 39)

Во стольнём во городе во Киеве

А-й у ласкова князя да ю Владимера

Заводилось пированьицё, стол-почесьён пир,

А-й про многих князей, про руських бояроф,

5. А про сильних могучих фсех богатырей,

А про тех же казачинёк да со тиха Дону,

А-й про тех же купчей и гостей торговыя,

Що про тих же кресьянушок прожытосьних.

Ешше фсе-ли па пиру да напивалисе,

10. Ешше фсе-ли на чесном пиру наедалисе,

Ешше все на пиру да пьяны-ли весёлы.

А-й ешше молод княсь по грыдёнки похажываёт,

А-й веть с ношки на ношку да переступыват,

Он сапок о сапок да поколачиват,

15. Он куньей-то шубочкой розмахиват,

Он русыма кудрями да принятряхиват,

Сам з уст таки речи да выговарыват:

«А-й у нас веть во городе во Киеве

Ешше фсе-ли добры молоццы поженёны,

20. Ешше красны девушки-ли взамуш выданы;

А один я теперицэ холос<т> хожу,

А холост-де хожу да не жонат жыву;

А-й вы не знаете ле мне да совопружьници(е)[232],

Совопружьници(е) мне да красной девиц(ч)ы[233]:

25. А-й штобы возростом высока да и умом ровна,

У ей бело-то лицо — да ровно белой снек,

Ишше шшоки-ти у ей — да бы как алой цвет,

Ишше ясныя очи — да как у сокола,

Ишше черныя брови — да черна соболя,

30. А ресничи-ти у ей — да как черна бобра,

А походочка у ей была — павлиная,

Тиха-смирная речь — да лебединая, —

Ишше лутше и краше нет по фсей земли?..»

А-й тут веть большой хороничьсе за среднего,

35. Ишше средьней хороничьсе за меньшого,

А от меньшого боярына и ётвету нет.

А и-за того и-за стола и-за окольнёго

Как ставал-де удалой да доброй молодечь,

А по имени Добрынюшка Мекитичь млад:

40. «А-й бла(го)слови-ко-се ты да слово молвити,

Слово молвить мне да речь говорити!»

Отвечал-то тут Владимер стольнекиефской:

«И говори-ко-се ты, да што те надобно!» —

«А-й што во том же во городе во Ляхове

45. У того же короля да ё[234] лехофского

Ишша ес<т>ь у короля да две дочери;

А больша-та доць Настасья да королевисьня —

Ёна зла-ли поленичя да преудалая,

Она ездит по городу — полякуёт[235];

50. А меньша́-та дочь Опраксей[236] да королевисьна —

Она возростом высока да юмом ровна,

У ей бело-то личё — да ровно белой снек,

Ишша шшоки-ти у ей — да быв как алой цвет,

Ой ишше ясны-ти очи — да как у сокола,

55. Ишше черныя брови — да черна соболя,

А ресничи-ти у ей — да как черна бобра,

А походочка у ей была — павлиная,

Тиха-смирная речь была — лебединая...

А-й не сам-де видал, да й-ёт людей слыхал:

60. Я слыхал-де от Дуная сына Ивановича!»

А говорыл тут Владимер да таково слово:

«Уш вы ой еси, ключьничьки-замочьничьки!

Вы подите-ко-сь в далечё ф чисто полё,

Що во то же роздольицо фсё шырокоё;

65. Ой роскатайте каменьё да серодикоё;

Й ётмыкайте замочик да сорока пудоф;

Й ётпирайте заслоночку жалезную;

Выпущайте Дунаюшка ис погреба,

Из глубокого погреба сорока сажон».

70. Ой ишша тут его ключьники не й ёслышылись,

А-й пошли во далечё ф чисто полё,

А во то жа во роздольицё фсё шырокоё,

И роскатали каменьё да серодикоё;

Отмыкали замочик да сорока пудоф

75. И отпирали заслоночку жалезную, —

Там смотрели на Дуная сына Ивановича.

А-й сидит там Дунай да ф тёмном погребе,

Он жгёт веть свечю да воску ярого,

Он читаёт веть книгу-ту фсё Псалтырьнёю.

80. Там они смотрели на Дуная сына Ивановичя:

«Уш ты ой еси, Дунай да сын Иванович!

Ты поди-ко-се ко Владимеру на шырокой двор,

Ишша звал тибя Владимер на почесьён пир!»

А-й отвечал тут Дунай да сын Иванович:

85. «Вы сослать миня хотите́-ли да куда вешати —

Що во ти же во орелюшки высокия,

Що во ти жа во петёлки шелковыя?..»

И-й ётвечали ему ключьники-замочьники:

«Не сослать мы хотим тибя, не вешати, —

90. Ишша звал тибя Владимер да на почесьён пир!»

А-й тут ставал-де Дунай да на резвы ноги:

Он левой ногой да на ременьчат стул,

Правой ногой выскакивал ис погреба,

Из глубокого погреба — сорока сажон.

95. А-й пошли они по далечу чисту полю

Що к тому же ко Владимеру к шыроку двору.

Ой как выходит тут Владимер да на красно крыльцо,

Ой как стречаёт он Дуная сына Ивановичя,

Ишша брал тут Дуная да за праву руку,

100. А-й йён повёл-де Дуная да на красно крыльцо,

А-й со красна-де крыльца да по новым сеням,

А-й со новых-то сеней да во светлу грыдьню,

И посадил-де Дунаюшка во большо место,

А-й как пониже тут стары казака Ильи Муромца,

105. А повыше Добрынюшки Микитица.

И наливал он йёму чарочку зелена вина,

Не великую, не малу — да полтора ведра.

Принимал он ету чарочку единой рукой,

А-й выпивал ету чарочку на единой дух.

110. А-й говорыл тут Владимер стольнекиефской:

«Уш ты ой еси, Дунай да сын Ивановичь!

Ты не знаёш ли мне да совопружничи,

Совопружничи мине да красной девичи:

Щобы возростом высока да юмом ровна,

115. У ей бело-то лицо — да ровно белой снек,

Ишше шшоки-ти у ей — да быв как алой цвет,

Ише ясны-ти очи — да как у сокола,

Ишше черныя брови — да черна соболя,

А ресничи-ти у ей — да как черна бобра,

120. А походочька у ей была — павлиная,

Тиха-смирная речь была — лебединая, —

Щобы лутше и краше да нет по фсей земли?..»

Отвечал тут Дунай да сын Ивановичь:

«Ишше дай-ко Дунаюшку подумати,

125. А-й подумати Дунаюшку только полчеса:

И засиделса Дунай да ф тёмном погребе».

А-й подумал тут Дунай да только полчеса:

«Ой що во том же во городе во Ляхове

У того же короля фсё у ляхофского

130. Ишша есь у короля да веть две дочери;

А больша-та дочь Настасья да королевисьня —

Она зла-ле поленичя да преудалая,

Она ездит по городу-полякуёт;

А-й меньша-та Опраксея да королевисьня —

135. Она возростом высока да и умом ровна,

У ей бело-то лицё — да й-аки белой снек,

Ишша шшоки-ти у ей — да быф как алой цвет,

Ишша ясны-ти йёчи — да как у сокола,

Ишша черны-ти брови — да черна соболя,

140. А ресничи-ти у ей — да как черна бобра,

А походочка у ей была — павлиная,

Тиха смирная речь — да лебединая, —

Що и лутше и краше да нет по фсей земли!..»

А-й как весьма ети речи да возлюбилисе:

145. «Ой уш ты ой еси, Дунай да сын Ивановичь!

Поежжай-ко-се ты да сватом-сватацьсе;

А-й ты бери-ко по́лок да добрых молоццоф,

Ой, а фторой ты бери да красных девушок,

Ты бери-ко золотой казны, сколько надобно!»

150. А-й отвечял тут Дунай да сын Ивановичь:

«Мне-ка силой-то твоей мне-ка не ратицьсэ,

Ишша красныма девичеми не забавиццэ,

И золотой-то мне казной не й ёткупатисе, —

А-й только дай мне-ка Добрынюшка Микитица!»

155. А-й только видели: срежалисе добры молоццы,

А не видели поески да богатырьское;

Только видели: ф чистом поле курева стоит,

И курева де стоит, да дым столбом валит.

И ехали мало ли много да поры-времени —

160. Они доехали до города до Ляхова.

Заежжают они в город-от не дорогою:

Они скакали черес стены-ти городовыя,

Черес круглыя башни да най-гольния.

Ой соходил тут Дунаюшко со добра коня,

165. А-й говорил тут Дунай да таково слово:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Мекитиц млад!

И не ровно я закричу да громким голосом, —

Ой ты секи-руби старого и малого,

Не оставлей ты не единого на семена!..»

170. А-й сам пошол-то Дунай да на шырокой двор

Що ко тому же он веть-ли да ко красну крыльцу,

Со красна де крыльца — да по новым сеням,

Со новых-то сеней — да во светлу грыдьню:

«Уш ты здрастуй, король да фсё ляхофския!» —

175. «Уш ты здрастуй, Дунай да сын Ивановичь!

Уш ты в ключьники ко мне приехал, в замочьники,

Що во ти жа во слуги ко мне во верныя?..»

А-й отвечял тут Дунай да сын Ивановичь:

«Я не ф ключьники приехал к тибе, не в замочьники,

180. Що не ф ти же не во слуги к тибе не в верныя:

Я приехал к тибе да сватом — сватацьсе

За того же за князя да за Владимера

Що на той же Опраксеи да королевисьны!»

А-й отвечал де король да фсё ляхофския:

185. «Я не дам же за князя да за Владимера;

Лутше сватайсе за калику перехожую,

Що за ту же сиротину да за убогую, —

Я не дам-де за князя да за Владимера!»

Ишше много Дунай не розговарывал:

190. Он пошол-де Дунай да ис светлой грыдьни,

Он прыбил-прырубил фсех тут сторожоф,

Он веть сорвал замочик сорока пудоф —

Он зашёл веть Дунай да во светлу грыдьню:

«Уш ты здрастуй, Опраксея да королевисьня!» —

195. «Уш ты здрастуй, Дунай да сын Ивановичь!» —

Ишше брал тут Дунай да за праву руку,

Ён повёл-де Дунай да ис светлой грыдьни.

Ешше ох-те мне, х-те мне да ох-те мнечушко[237]!

А умел меня батюшко споить-скормить,

200. А не умел миня батюшко взамуш отдать

Без того же кроволития без великого!..»

А-й сошол де Дунай да со красна крыльца.

А-й выходит тут король да фсё ляхофския:

«Уш ты ой еси, Дунай да сын Ивановичь!

205. Ты поди-ко-се ко мне-ка хлеба-соли ись,

И хлеба-соли де ись да пива с мёдом пить!» —

«На приезде ты гостя да не й-учостовал —

На отъезде типерь гостя да не учостовать!»

А-й закрычял тут король да фсё ляхофския:

210. «Уш вы ой еси, панове-уланове»

Уш вы ой еси, пога́ное тотарове!

Вы схватайте-ко Дунаюшка во белы руки!»

А-й ишша тут его панове не ослышылись,

А схватали тут Дуная сына Ивановичя,

215. И повели они Дунаюшка во теплу ли кузничю,

И оковали в оковочьки[238] во мяккия,

И повели-ле тут Дунаюшка во глубок погреп.

А-й у Дуная ясны очи да сомутилисе,

Фсе могучия плечя да шевелилисе,

220. Ишша белыя руки да розмахнулисе:

Он веть прырвал фси оковочьки-ти мяккия.

Ишша нечим тут Дунаю боронитисе, —

Он хватил веть тотарина-та за ноги,

Ишша сам закрычял да громким голосом:

225. «Уш ты ой еси, Добрынюшка Мекитичь млад!

Ты секи-руби старого и малого,

Не оставлей ты не единого на семена!»

А-й зачел он тотарыном помахивать:

А-й куды он махнёт — дак тут веть улица,

230. Повороцицьсе он — дак переюлками;

Ишше сам он к тотарину прыговарыват:

«Тонок ты на желье — да тут не сорвиссе,

Ишше толст на кос<т>ье, — да не изломиссе!»

Фсю прыбили-прырубили силу неверную,

235. Фсю неверную силу да проклету Орду,

Не оста́вили не единого на се́мена.

Тут садилисе они да на добрых коней,

А-й поехали они да скоро-наскоро.

Ехали мало ли много да поры-времени,

240. И говорыл тут Дунай да сын Ивановичь:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Мекитиц млад!

Ты соди́-ко-се ты да со добра коня,

Припади-ко-се ты ко матушки к сырой земли;

Ишша нет ли за нами да фсё погонюшки?»

245. И сошол-де Добрынюшка со добра коня.

Он прыпал-де ко матушки сырой земли:

«Ишша есь веть за нами да фсё погонюшка!»

И говорыл тут Дунай да сын Ивановичь:

«Уш ты садись-ко, Добрынюшка, на добра коня,

250. И поежжай-ко-се, Добрынюшка, скоро-наскоро, —

Я останусе эт<т>а[239] да опочеф дёржать».

Он роздёрнул тут шатёр белополотненой,

И повалилса веть он да й-ёпочеф дёржать.

А-й тут наехала Настасья да королевисьня,

255. И йёна зла полениця да приюдалая:

«Тибе полно-де спать, топере пора ставать,

А-й пора-де ставать да времё ехати!»

И ёто сну молодечь да пробужаицсэ,

Он свежой водой ключе́вой да юмываицьсе

260. И тонким белым полотеньцём да ютираицьсе,

А во сафьяныя сапошки да и ёдеваицсе;

Как садилса веть он на добра коня.

Они розъехалисе на тры попрышша лошадиныя,

Они билисе веть палками буёвыма, —

265. Во руках у их палочьки загорелисе:

Они тем боём друг друга не ранили.

И они секлисе саблеми-ти вострыма, —

И во руках у их сабелки ишшорбалисе:

Они тем боём друг друга не ранили.

270. Они кололисе копьеми-ти вострыма, —

По насадочьках копьиця испомялисе:

Они тем боём друг друга не ранили.

А-й тенулись они тягами жалезныма, —

У их мяккия тяги фсе иззорвалисе.

275. Соходили-де плотным боём — да рукопашкою, —

А-й водились они вёшной день до вечора.

А-й солнышко катицсе ко западу,

А ко западу катицсе — ко закату;

Ю Настасьи права ношка да окатиласе,

280. А и лева-та ножечка подломиласе,

Ишше падала Настасья да на сыру землю.

А-й ишше падал тут Дунай да на белы груди[240].

А-й тут ставали тут они на резвы ноги,

Поехали они по тихим да мелким заводям

285. И стрелеть веть гусей да белых лебедей,

Ишша маленьких пернастых да мелких утицей.

А-й натегала тут Настасья тугой лук розрыфцивой,

Ой она фкладывала стрелоцьку калёною, —

А годила тут Дунаюшку во пухоф колпак.

290. И говорыл тут Дунай да сын Ивановичь:

«Ишше рано ты шуточьки зашучиваш,

Не пора ли тибе шуточьки отшучивать?..» —

«Я годила веть пернастых да мелких утицей,

А попало-то тибе во пухоф колпак!» —

295. «Ты приедёш ко Владимеру на шырокой двор,

Ты напьессе тут зелена вина ты веть допьяна, —

Ты захвастайшее всякима небылицеми!..» —

«Я не буду я тепере я веть хвастати!»

Приехали они ко Владимеру на шырокой двор.

300. И напились они веть тут зелёна вина,

Напилисе они зелёна вина тут веть допьяна.

Тут захвастала Настасья да королевисьня:

«Уш ты жыл веть у батюшка-родителя;

Уш мы ездили во далечо ф чисто полё,

305. Становили мы колечико серебрено;

Ишше я-ли тибе веть метней была!»

Ой за беду тут Дунаю да показалосе.

А-й как поехали они во далечо ф чисто полё,

Ой розъехались они на тры попрышша лошадиныя.

310. Они билисе палками боёвыма, —

Во руках у их палочки загорелисе:

Они тем боём друг друга не ранили.

А-й они сеющее сабельками вострыма, —

У их востры-ти сабельки ишшорбалисе.

315. А-й кололись они копьеми-ти вострыма, —

У их востры-ти копьиця испомялисе.

Они тенулисе тягами жалезныма, —

У их мяккия тяги фси изорвалисе.

Соходили: плотным боём-рукопашкою

320. А-й а водились вёшной день до вечора.

Ишше солнышко катицсэ ко закату,

А ко закату катицсэ — ко западу;

У Настасьи права ножечка окатиласе,

А-й левая ножечка подломиласе.

325. Ишше падал тут Дунай да на белы груди,

А-й он ростегивал фсё латы-ти кольчюжныя,

А-й он веть хочот пороть да груди белыя.

А-й говорыт тут Настасья да королевисьня:

«Уш ты ой еси, Дунай да сын Ивановичь!

330. Не пори-ко-се ты да грудей белыя,

И не смотри-ко-се ты да ретиво серцо:

Ишша есь у мня в утробы да фсё два отрока!..»

Нечому-ли тут Дунай да не поваровал;

И роспорол он у ей да груди белыя,

335. Он смотрел-де у ей да ретиво серцо:

Ишша ес<т>ь в утробы у ей два отрока.

Ишша тут-де Дунаюшку за беду стало,

За великую досаду фсё показалосе...

И становил он своё да копьё доброё

340. А тупым-то коньцём да во сыру землю,

А вострым-то коньцём — да к ретиву серцу.

342. Ишша тут-де Дунаюшку славы поют.

285. Первая поездка Ильи Муромца

Ишше перва-та поеска Ильи Муромца.

Он ставал-де по утру да фсё по ранному,

Чесну ранному утру да воскрисеньскою.

Зазвонили тут заутреню воскрисеньскою.

5. Только видели: срежалса добрый молодечь,

А не видели поески богатырское.

А-й приковал он своё збрую да богатырскоё,

Прыковал он во городе во Муроме:

“И не откаивать до города до Киёва”!

10. Только видели: срежалса доброй молодець,

А не видели поески богатырское;

Только видели: ф чистом поле курева стоит,

Курева-де стоит, да дым столбом валит.

И ехал мало ли много да поры-времени,

15. А-й ён доехал до города Чернигова.

Кругом города Чернигова йёбошла кругом —

И обошла ли, опступила — сила неверная,

А неверная сила, проклета Орда:

И нет не выходу им, нету не выезду.

20. А-й говорил тут Илейка таково слово:

«Ты прости-тко миня, Господи, во первой вины;

Уш я клал же таку заповеть великую,

А великую заповеть тяжолую;

Прыковал я свою сбрую да богатырскою,

25. Прыковал я во городе во Муроме:

“И не откаивать до города до Киева,

И отковать мне будёт да во Чернигове!”»

И отковал он сибе сабельку-то вострою,

Ишше зачел он сабелькой помахивать:

30. А-й вострая сабелька зачиркала,

А-й серебрено колечико забрякало.

Он сек мало ли много да поры-времени, —

И ён присек-прирубил фсё силу неверную,

А неверную силу — да проклету Орду,

35. И не оставил не единого на семена.

А-й увидали мужики да фсё чернигофци

«Ишше Бох ли нам послал топере нам посланника,

С небеси ли нам спустил господь веть ангела?

Или ездит какой удаленькой доброй молодець?»

40. Он веть в город-от едёт да фсё дорогою,

А стречяют мужыки да фсё чернигофцы.

«Уш вы здрастуйте, мужыки да фсё чернигофцы!» —

«Уш ты здрастуй, удаленькой доброй молодець!

Мы не знам тибе не имени, не вотчины;

45. Хотя ты у нас топериче царём цари.

Хотя ты у нас топериче королём служы,

Хотя ты у нас топериче и так жыви,

И ты бери-ко золотой казны, сколько надобно!..»

А-й отвечял тут удалой доброй молодець:

50. «Не хочю у вас топерице царём царыть,

Не хочю у вас да королём служыть,

И не хочю у вас топере так-то жыть,

И мне не надобно-ли ваша да золота казна;

А-й вы скажите мне дорожечку премоежжую,

55. А котора веть дорожечка ф красён Киёф-грат!..»

И отвечали мужыки и фсё чернигофци:

А-й окольня-та дорожечка ехать три года,

А премоежжа-та дорожечка — три месеца;

А премоежжа-та дорожечка не так чиста:

60. И застала лесами да фсё дремучима,

А-й заплывала фсё грезями-ти фсё топучыма;[241]

А не бывано по дорожечки ровно триццэть лет:

Эй там сидит Соловей на девети дубах,

А не ясному соколу пролету нет,

65. А не белому кречету пропорху нет,

А не серому волку-ли тут прорыску нет,

А не удалому молоццу проезду нет!..»

А-й нечому тут Илейка не поваровал,

Он поехал по дорожечки премоежжоей.

70. Ехал мало ле много да поры-времени,

Он доехал до лесу-ту да фсё дремучего.

И соходил-де веть он да со добра коня,

Он веть левой-то рукой да сам коня ведёт,

Ишша правой-то рукой да сам веть дубьё рвёт,

75. А он дубьё рвёт, а сам веть мос<т> мостит;

А-й приростистил он лесы-ти фсё дремучи(я),

Он призаслал фсе грези фсё топучия.

Он доехал до речки да до Смородинки,

Там завидял Соловья на девети дубах,

80. А-й подъехал он к Соловью да поблизёшенько.

И засвистел Соловей по-соловьиному,

И зашипел Соловей да по-змеиному,

И заревел Соловей да по-зверыному,

И закрычял Соловей по-богатырския.

85. И у Илеюшки коничок на коленки пал.

Ишша бил он коня да по крутым ребрам:

«Ах ты вол(ч)ья-де сыть да травеной мешок!

И не слыхал ли ты свисту да соловьиного?

И не слыхал ли ты шыпу да фсё змеиного?

90. И не слыхал ли ты рёву да фсё звериного?

И не слыхал ли ты крыку да богатырского?»

У Илеюшки коничок осержаицсэ,

А-й от матушки сырой земли отделяиццэ.

А-й он подъехал Соловеюшку поблизёшенько,

95. А-й вынимал он свой тугой лук розрыфцивой,

А-й натегал он тетивочку шолковую,

А-й он фкладывал веть стрелочку калёную,

Ишша сам он ко стрелочки прыговарывал:

«И полети-ко-се ты, стрела калёная,

100. А повыше ты лесу да фсё стоячого,

А понижы ты облака ходечего;

А поди-ка Соловеюшку во правой глас!»

Ишше тут его стрела да не ослышылась, —

А-й полетела его стрела калёная

105. А повыше тут лесу да фсё стоячого,

А понижы-ты облака ходечего:

Она пала Соловеюшку во правой глас.

Улетел Соловей со девети дубоф:

Только матушка земля фсё потресаласе,

110. А в озёрах вода да сколыбаласе,

А ф чистом поле травоньку полилеяло.

Он подъехал к Соловью да поблизёшенько,

Ишше брал он Соловьёвышка за махалышка*,

И привязал он Соловья да фсё ко стременам,

115. А-й он поехал ко жилишшу фсё Соловьиному.

А-й увидали его дочери любимыя.

А больша-та говорила да таково слово:

«Эвон батюшко-то едёт да мужыка везёт».

А меньша-та говорыла таково слово:

120. «А мужык-от едёт да везёт батюшка».

А одна веть хватила да коромысельцо,

А другая хватила да фсё помёлышко, —

А бежат они к удалу да добру молоццу,

А хотят убить да добра молоцца,

125. Укоротать хотят да веку долгого.

А говорыл тут Соловеюшко таково слово:

«Уш вы ой еси, дочери любимыя!

Насыпайте-тко мису красна золота,

А фтору насыпайте да чиста серебра,

130. А третью насыпайте да скатна жемьцюга, —

А вы дарите-ко удала да добра молоцца:

А-й он не спустит ли миня да на свою волю?..»

Ишша тут его дочери не ослышылись;

Насыпали они мису да красна золота,

135. А фторую насыпали да чиста серебра,

А третью насыпали скатна жемчюга, —

А дарыли тут удала да добра молоцца.

А-й ён да́ры-ти берёт да им челом не бьёт,

А-й ён повёз-де Соловья ко Владимеру на шырокой двор.

140. Он приехал ко Владимеру на шырокой двор;

Ой становил он своёго да коня доброго —

Не приказано становил ёго, не привязано.

Ой ишше сам он пошол да во светлу грыдню:

Ой отпираёт он двери да с петы на пету

145. И запираёт двери да скрепка-накрепко;

Он крест-от кладёт да по-писаному,

Он поклон-от ведёт да по-учоному

И на фсе стороны чотыре да поклоняицсэ.

Ишша тут-ли у Владимера тут почесьён пир.

150. А-й посадил тут Владимер его за дубовой стол.

А-й ишша фси-ли на пиру да напивалисе,

Ишша фси-ли на чесном пиру наедалисе,

А-й ишша фси на пиру да пьяны-весёлы,

А-й ишша фси-ли на пиру да приросхвастались.

155. А-й как сидит един молодець — не пьёт, не ест,

А-й он не пьёт-де не ест — да сам не кушаёт,

А-й ишша белой-то лебёдушки не рушаёт,

Ишша он сидит, нечем не хвастаёт.

А-й говорыл тут Владимер таково слово:

160. «А уш ты ой еси, удаленькой доброй молодець!

Що же ты сидиш да веть не пьёш, не еш,

А не пьёш де не еш, сидиш, не кушаёш,

Ишша беленькой лебёдушки не рушаёш;

Ишша що же ты сидиш, нечем не хвастаёш?»

165. И отвечял тут удалой да доброй молодець:

«Уш ты ой еси, Владимер стольнекиефской!

Ишша чем же я буду да топерь хвастати?

А що в том во городе во Муроме

А зазвонили заутреню-то ранною,

170. А чосну ранну заутреню воскрисеньскую;

Я поехал из города из Мурома;

Ехал мало ли много до поры-времени,

А доехал до города Чернигова;

Кругом города Чернигова обошла кругом,

175. А-й обошла-де, опступила сила неверная,

А неверная сила да проклета Орда;

Я присек-прырубил фсю силу неверною

И не оставил не единого на семена;

Я поехал по дорожечки прямоежжое,

180. А-й по которой веть не бывано равно триццать лет:

Заросла она лесами-ти фсё дремучыма,

Заплывала фсё грезями-ти топучима;

Прирост<ч>истил я лесы-ти дремучия,

Призас<т>лал фсе грязи-ти топучия;

185. Я сострелил там Соловья на девети дубах:

Там не ясному соколу пролету нет,

А-й не белому кречету пропорху нет,

А не серому волку-ту прорыску нет,

И не удалому молоццу проезду нет;

190. Я сострелил Соловья со девети дубоф,

Я привёз Соловья да на шырокой двор!..» —

«А-й пустым-то детинишко-то захвасталось!..»

А-й ишша брал он Владимера за праву руку,

А-й он повёл-де Владимера на шырокой двор

195. А-й смотреть Соловья да он у стременоф.

А-й говорыл тут Владимер таково слово:

«Уш ты ой еси, Соловеюшко Рахмановичь!

Засви(с)ти-ко, Соловей, по-соловьиному,

Зашипи-ко, Соловей, фсё по-змеиному,

200. Зареви-ко, Соловей, да по-зверыному,

И зареви-ко, Соловей, по-богатырския».

А-й отвечал Соловеюшко Рахманович:

«Я не твой-ли веть хлеб пью веть, кушаю —

И не тибя я, Владимера, и слушаю!»

205. А-й говорыл тут Илейка да таково слово:

«Уш ты ой, Соловеюш(к)о Рахмановичь!

Засвисти-ко, Соловей, по-соловьиному,

А-й зашипи-ко, Соловей, да по-змеиному,

И зареви-ко, Соловей, да по-звериному,

210. И закрычи, Соловей, по-богатырьския, —

И засвисти-ко-се ты да только ф полсвиста!..»

А-й засвистел Соловей по-соловьиному,

И зашипел Соловей да по-змеиному,

И заревел Соловей да по-зверыному,

215. И закрычял Соловей по-богатырьския.

А-й молот-<т>о княсь Владимер да тут веть с нок<г> упал,

А-й ишша светлая грыдьня да пошаталасе,

А-й фси муравлёны пецыси прироссыпались,

И на столах фсе напитоцьки приломалисе.

220. А-й ишша тут-де Илеюшки за беду пало,

За великую досаду фсё показалосе:

А ишша вывёз он Соловья на чисто полё,

Ишша прырвал его да он веть намелко,

И розметал веть он да по чисту полю

225. А-й чорным воронам да он на граеньё,

А-й серым волкам фсё на ростарзаньё,

227. А-й добрым молоццам да на послышаньё.

286. Бой Добрыни с Дунаем

А-й жыл-был Микитушка — состарылса,

А состарылса Микитушка — представилса.

А осталось у Микитушки любима семья,

А любимая семейка да пожыла вдова,

5. Пожыла вдова Омельфа да Тимофеёвна.

Как осталось у его да чадо милоё,

Ишше милоё чадышко любимоё,

А по имени Добрынюшка Микитиц млат;

Ишше от роду Добрынюшки тут веть пять годоф.

10. А-й ишша жыл тут Добрыня он тры года веть в дворничках,

Ишша жыл тут Добрыня три года в прыворотничках,

Ишша жыл-де он три года он веть в стольничках,

А-й на двенаццатоё лето он да гулять пошол.

Он просил-де тут у матушки бласловленьица.

15. Ой ёму матушка не давала бласловленьица:

«Ишша ты веть, Добрынюшка, топере малёшенёк,

Умом-разумом, Добрынюка, глупёшенёк!» —

«Ну, ты даш мне (поеду!) бласловленьичё?..»

Ну, дала ему матушка бласловленьицо

20. Ой[242] съездить во далечё ф чисто полё,

Ой людей посмотреть да самому сибе показать.

А-й только видели: срежалсе да доброй молодець,

А не видели поески да богатырское.

И выводил он сибе да коня доброго,

25. Он седлал веть, уздал да коня доброго,

Он поттеги(в)ал двенаццать да тугих потпругоф,

А тринаццату тянул черес хребетьню кос<т>ь, —

А не ради басы, да ради крепости:

«Щобы не оставил миня доброй конь на чистом поле!»

30. Он веть выехал на шоломя окатисто,

Он смотрел с трубочки подзорное

А-й как на фсе-де на чотыре да дальни стороны.

А-й там видел: во чистом поле шатёр стоит,

А-й как шатёр-де стоит чернополотненой.

35. Он поехал ко шатру да поблизёшенько.

А-й он приехал ко шатру фсё поблизёшенько.

И у того шатра да веть написано,

А глубокия подрези подрезаны:

«Ишше хто к шатру приедёт, тому живу не быть,

40. А-й как жыву-де не быть, прочь не уехати».

А-й он зашол веть тут да во черной шатёр, —

А-й как стоит во шатре бочька да з зелёным вином,

А на бочьки стокашычок сиребреной.

А-й он выпил тут стокашык дле здоровьица

45. А-й как фторой выпивал дле весельичя,

А-й он третей выпивал да дле похмельича;

А-й ростоптал он тут бочьку да з зелёным вином,

А-й он убросит стокашычок серебреной,

А-й он веть прырвал шатёр чернополотненой,

50. А-й розметал он тут шатёр по чисту полю;

Повалилса што на ту-ли на кроватку да на тисовою,

Що пот <т>о же[243] одеялышко соболиноё.

Он спал мало ли много да поры времени, —

Тут приехал веть Дунай да сын Иванович:

55. У ёго прырван шатёр чорнополотненой,

А ростоптана бочька да з зелёным вином,

А-й й-уброшон стокашычок серебреной.

«Ой тибе полно-де спать да нынь пора ставать,

А-й пора-де ставать да времё ехати!»

60. А-й ото сну-ли молодець да пробужаицсэ,

Как от горькой хмелинушки просыпаицсэ,

А-й он свежой водой ключевой да юмываицсэ,

Тонким белым полотеньцём ютираицсе

И во сафьяныя сапошки да ёдеваицьсе,

65. И надеваёт на себя да латы-те кольцюжныя.

Тут розъехались удалы да добры молоццы,

Розъехались они на тры-де попрышша лошадиныя.

Бились они палками буёвыма, —

Во руках у их палочьки загорелисе:

70. Они тем боём друг друга не ранили.

А-й и секлись они сабельками вострыма, —

И во руках у их сабельки ишшорбалисе.

А кололись они копьеми-ти вострыма, —

И по насадочькам копьиця испоме<я>лисе.

75. А тенулись они тягами жалезныма, —

У их мяккия тяги фсё изорвалисе.

А-й соходили тут они да со добрых коней,

А плотным-де боём, фсё рукопашкою:

А-й водились они вёшной день до вечора.

80. А-й солнышко катицсе ко закату,

А ко закату катицсе — ко западу;

Ишша день-от идёт топер ко вечору.

А-й у Дуная права ношка да окатиласе,

А-й и левая ношка да подломиласе,

85. Ишша пал тут Дунай да на сыру землю.

Ишша падал тут Добрынюшка на белы груди,

А-й он ростегивал фсё латы-ти колчужныя,

Он хочот веть пороть да груди белыя,

Он хочот смотреть да ретиво серцо.

90. Ой говорыл тут Дунай да таково слово:

«Не пори-ко-се ты да грудей белыя,

Не смотри-ко-се ты да ретиво серцо, —

Назовемсе мы братьеми крестовыма!»

Ставал тут Добрынюшка со белых грудей, —

95. Ой назвались веть братьеми крестовыма:

96. А-й Добрынюшка-та веть тут-ли веть старшой брат.

Буторин Яков Ильич

Яков (Ильич) Буторин, по прозванью Кудрева́нко, — крестьянин с. Долгой Щели, а именно средней ее части (здесь он живет в заднем порядке), среднего роста, коренастый мужчина, более 40 лет, с длинными волосами. Он женат и имеет двух взрослых братьев, из коих один также женат. Между прочим они умеют строить карбаса́. Он стал мне петь старину «Сорок калик со каликою», но не мог кончить ее сразу, так как позабыл ее вследствие того, что давно не пел, а потом я не имел времени зайти к нему, да я и не очень старался, так как в таком виде эта старина потом у меня уже была и в то же время я был занят другой работой. Раньше он знал несколько старин, но теперь позабыл, так как давно не пел. Этому можно поверить, <...> одну старину у него выучил Трофим Широкий (см. последнюю старину предыдущего сказителя).

287. Сорок калик со каликою (Начало)

А у моря было да у синя моря,

А у етого озёра Маслеёва,

А у того де у камешка у Латыря,

А у етого креста да Леванидова,

5. А не ясны-де соколы слеталисе,

А не серы-де волки собегалисе, —

И собиралось тут сорок калик да со каликою.

Да отправились калики в Ерусалим-град

А Восподу Богу помолитися,

10. Ко светым-то мошшам да приложытися,

А в Ёрдане-реки да покупатися,

На плакуне-травы да покататися.

Эй клали тут заповеть великую.

А велику они заповеть тежолую:

15. «Э хто из нас, браццы, заворуицсе,

Э хто из нас, браццы, заплу(ту)ицьсе,

Э хто из нас, браццы, за блудом пойдёт, —

А судить нам таковаго своим судом,

Не ходить нам не к царям да не к царевичам,

20. Не ходить нам ко князю ко Владимеру,

А коцать нам таковаго в землю по поесу,

Да речист-де язык да тенуть теменём,

А-й оци-ти ясны — фсё косицями,

А ретивоё сердецюшко — промежду плецьми».

25. А отправились калики в Ерусалим-град.

А день они идут да и другой бредут.

Да настрету к им Владимер стольней киефьской:

Он поехал на тихия вёшны заводи

А стрелеть он гусей да белых лебедей,

30. А маленьких пернастых серых уточок;

А Добрынюшка у его сидит извошшичком,

А Олёшенька стоял на запяточках.

Говорыл тут Владимер таково слово:

«Уш вы здрастуйте, калики перехожия,

35. Перехожия калики, переброжыя!

А куда ли вы пошли да куда Бох понёс?» —

«А пошли мы калики в Ерусалим-град». —

«А не знаете ли, калики, спеть еленьской стих?

Захотелосе мне стиха послушати!..»

40. А на то-де калики не ёслышылись;

А-й да заходили калики во единой круг,

Во единой-де круг да на зеленой луг,

А копьиця в землю испотыкали,

А на копьиця суночки повесили;

45. А суноцьки у их да были бархатны,

А подсуноцья-ти были крущатой камки.

Да запели тут калики фсё еленьской стих:

А-й матушка земля да потресаласе,

А в-озёрышках вода да сколыбаласе,

50. А на поле-то травонька заилеела*,

На горах темны лесы зашаталисе;

Да не можот князь Владимер стоючи стоять,

А не можот князь Владимер сижучи сидеть,

А не можот князь Владимер лёжучи лёжать;

55. А упал-де Добрынюшка с коня сдолой;

А увалилса Олёшенька з запяточок.

Говорыл тут Владимер таково слово:

«Уш вы ой еси, калики перехожия!

Перестаньте вы, калики, петь еленьской стих!»

60. А на то-де калики не ёслышылись,

А ставали калики на резвы ноги.

Говорыл княсь Владимер таково слово:

«Пойдите вы, калики, ф кра(с)ен Киеф-грат;

Приворацивайте, калики, хлеба-соли исть,

65. Хлеба-соли-де исть да пива с мёдом пить».

Да отправились калики ф красен Киеф-град.

Приходили калики ф красён Киёф-грат.

Выходила кнегинушка Опраксия,

Говорила каликам таково слово:

70. «Уш вы милости просим хлеба-соли исть,

Хлеба-соли-де исть да пива с мёдом пить!..»

А на то-де калики не ёслышились,

73. Заходили калики на великой двор...

Попов Яков Федорович

Яков Федорович Попов, по прозванию Яку́нька По́рхаль, а также Токаре́вич, — крестьянин села Долгой Щели, <...> нижней его части, худощав, 50 лет, неграмотен. Он женат и имеет двух сыновей и двух дочерей. У него есть два женатых брата, живущих отдельно: Илья и Василий. Отец его не умел работать и был каликой, то есть собирал милостыню. Раньше он сильно пил и жил бедно. Когда подросли парни, он стал жить лучше. Лет 8 тому назад он взялся за гонку лесу в плотах из «Прямых вод» (выше с. Д. Щели по р. Кулою на 45 верст) до с. Д. Щели, откуда берет их пароход. Сам он уговаривается за доставку целых плотов, а доставляет их при помощи поденных рабочих. Но и теперь он пьет водку довольно сильно. Его трудно застать летом дома, так как он почти все время на гонке леса. Он пропел мне довольно большие старины: 1) «Молодость Сокольника, добывание им коня и доспехов и бой его с Ильей Муромцем»; 2) «Данило Игнатьевич и его сын Михайло» и 3) «Сорок калик со каликою». Первые две старины он спел мне 8 июля (в Проко́пьев день, престольный праздник в с. Д. Щели), а третью утром 9-го. Первую старину он спел, пока был трезв и поэтому пел хорошо. Во время пения ее пришел его брат и другие, работавшие у него по гонке леса. Ко времени пения второй старины его сын раздобыл водки, и Яков, угощая себя и рабочих, опьянел и поэтому пел вторую старину, несколько путаясь. Во время пения первой старины ему стал подтягивать его брат Илья, но так как это мешало записи (некоторые слова он произносил иначе) и потом могло выйти недоразумение при расплате, то я попросил Илью не подтягивать во время пения второй старины. Третью старину Яков пропел мне 9-го июля, хотя собирался поехать в первый раз на пожню косить, так как рассчитал, что ему выгоднее петь, чем косить. 9-го июля он пропел мне эти старины и в фонограф по дороге на пожню. Кроме этих старин, он знает еще четыре: 1) «Первая поездка Ильи Муромца» — согласно с Трофимом Широким, 2) «Дунай» (по тамошнему обыкновенному названию «Женитьба Владимира») — согласно с Василием Буториным, 3) «Бой Добрыни с Дунаем» — согласно также с Василием Буториным и 4) «Дюк»; про Дюка он нетвердо помнил, поэтому не решался петь, а я не настаивал. Голос у него очень грубый. Он также употребляет «было» (в «Даниле Игнатьевиче») и «ли» для заполнения места в стихе; интересны также случаи употребления «но» вместо «нонь» и употребления «ну», вероятно, вместо «нунь».

288. Молодость Сокольника, добывание им коня и доспехов и бой его с Ильей Муромцем

(См. напев № 40)

Уш как от моря, моря синего,

От того же от камешка от Латыря,

А от той же бабушки Златыгорки;

Уш как было у ей цядышко милоё,

5. Уш как милоё у ей цядышко любимоё,

А-й любимоё цядышко — Сокольницёк:

Он Сокольницёк-цядышко двенаццать лет.

А-й да ходил он гулял да на боярской двор,

А играл он с робятами по-робечески:

10. А которого схватит за руку — рука-та проць,

А которого схватит за ногу — нога-та прочь.

А-й да которого посерёдки — живота ле<и>шит.

А-й да доходят ети жалобы до матушки,

А пришли тут бояра ко матушки:

15. «Уш ты ой еси, бабушка Златыгорка!

А-й ишша ходит твоё да цядышко милоё,

Ишша ходит он гулять на боярьской двор,

А не маленьки только шутоцьки он зашуциват,

А-й играт он с детями не робечески,

20. И много наших детей да изуродовал:

А-й да которого схватит за ногу — нога-та прочь,

А-й которого схватит за руку — рука-та прочь,

А которого посерёдочки, — жывота леши́т;

А-й нельзя-ли его выслать вон из города?..»

25. А-й да приходит ейно цядышко милоё,

Уш как милоё цядышко любимоё,

А любимоё цядышко Сокольницёк.

И говорыла она ему таково слово:

«Уш ты ой еси, цядышко моё милоё!

30. Уш ты ходиш-гуляёш на боярьской двор,

А не маленьки шутоцьки зашуциваш,

А играш ты с робятами не робечески:

А которого схватиш за руку — рука-та прочь,

А которого схватиш за ногу — нога-та прочь,

35. А которого посёродочки — жывота лишиш;

А-й да приносят мне бояра жалобу,

И хотят они выслать да вон из города».

Говорыл е́ё-то цядышко милоё,

Уш как милоё цядышко ейно любимоё:

40. А-й уш ты ой еси, матушка моя родимая!

Ишша хто у мня есь да родной батюшко?

А-й ругают они меня да ноньце выблятком,

И выблятком ругают да всё сколотышом*,

А-й да сколотышом ругают зауголышом;

45. А-й ещо хто-ле у мня ес<т>ь да родной батюшко?

Говорыла его матушка да родимая:

«Уш как ес<т>ь у тебя да родной батюшко,

Во чистом поле старой казак Илья Муромец».

А хош тут веть Сокольницьку за беду стало,

50. За великую досаду показалосе.

А пошол нунь Сокольницёк ис светлой грыдьни,

Отворял он двери да с петы на пету,

Запирал он двери скрепка-накрепко,

А-й да пошол по улоцькам шырокиим,

55. А по тем-ле дорожечкам сторонныем.

А-й <и>шшо стретилась ему старушка престарелая:

«Уш ты ой еси, Сокольницёк-Наезницёк!

А идёш, Сокольницёк, не навеселе,

А повесил буйну голову со могуцих плец,

60. Потупил оци ясны в матушку сыру землю».

А-й говорыл тут Сокольницёк-Наезницёк:

«А-й ты поди проць, ты старушо́нышко;

А-й уш я пну я правой, — мокро пойдёт!..»

А-й говорыла ему старая старушецька:

65. «А-й хош как новы-ти кони ноньце се́дла бьют,

Тут стары-ти люди фсё поце[ни]вают».

А-й скоро прихватилса Сокольницёк-Наезницёк:

«Уш ты ой еси, бабушка-старушечка!

Ужа що же сказала не таково слово?..»

70. Говорыла ему старая старушецька:

«Ишша знаю я, у тибе що на уме, на разуме;

Ах нать тибе, Сокольницьку, веть доброй конь!» —

«Уш ты ой еси, бабушка-старушечка!

Ты не знаёш ли мне-ка коницька доброго?» —

75. «Уш ты ой еси, Сокольницёк-Наезницёк!

Ты поди-ли к своей да к родной матушки,

Приросплацьсе, прырожжальсе: да голова болит,

Голова-ли болит, да фсё серьцё шипит;

И захватит она тибя да фсё в охапоцьку,

80. Повалицце с тобой да на кроватоцку,

А заспит тут она да богатырским сном;

Отвяжи-ко у ей да фсё шелкоф пояс,

Ишша ес<т>ь у ей тут да золоты клюцы;

Ты поди-ко, Сокольницёк, да во чисто полё;

85. Ишша ес<т>ь у родителя старого батюшка,

Ишша ес<т>ь в чистом поле глубок погреп,

И на том погребу да сер горюць камень:

Не велик он, не мал — да бо́тто люта пець;

И отвали ты, прыди, да етот камешок,

90. Отмыкай-ко замоцики немецкия,

А от(д)вигай задвижечки железныя,

Отворяй заслоночку чигунную:

А стоит-ли коницёк на шести цепях,

На шести-ли цепях да на шести замках.

95. Услыхаёт тут конь да лошать добрая,

Оборвёт тут веть конь цепи железныя,

Ишша выскоцыт конь да на сыру землю;

Ухвати-ко, Сокольницёк, правой рукой

За ту жа за уздицу за тасмяную, —

100. А скаци-тко, Сокольницёк, на добра коня!..»

А-й как пошол тут Сокольник к родной матушки.

Приросплакалса Сокольник да прирожжалилса:

«Уш ты ой еси, родима моя матушка!

Голова у мня болит да как серцо шипит!..»

105. Ой как схватила она его в охапоцьку,

Повалиласе с им да на кроватоцьку,

Заспала тут веть матушка богатырским сном.

А отвязывал Сокольницёк шелкоф поес;

А на том поесу да золоты клюцы.

110. А пошол нунь Сокольницёк во чисто полё,

А увидал нунь на поле сер горюць камень,

Не велик нонь, не мал — да бутто люта пець.

А потходит Сокольницёк к этому камешку,

А пнул этот камешок правой ногой:

115. Отлетел нунь камешок как щепиночка.

А-й отмыкал замоцьки да фсё немецькия,

А оддвигивал задвижечки железныя,

Отворял он заслоноцьку чигунную.

Ой услыхал нунь конь — да лошадь добрая,

120. А оборвал он ноньце веть шесть цепей,

Уш как шесть-ли цепей, уш как шесть-ли замкоф,

Ишша выскоцил конь да вон из погрёба.

Ухватил ну(нь) Сокольницёк правой рукой

А за ту-ли за уздицу да за тасмянную;

125. А скоцил нунь Сокольник да на добра коня —

Ишша горы-ти, долы промеж ног веть брал,

Ишша быстры-ти рецьки перескакивал;

Да приехал Сокольник да к новой кузнице.

Заходил нунь Сокольницёк в нову кузницу:

130. «Уш вы ой еси, да молодые кузнецы!

Уш вы скуйте мне-ка палоцьку буёвую,

Не велику, не малу — да сорока пудоф;

Уш вы скуйте-ко сабельку мне-ка вострую,

Не велику, не малу — да сорока пудоф;

135. Уш скуйте мне тугой лук розрыфцивой;

Ущ скуйте-тко стрелоцьки калёныя;

Уш скуйте-ко копейцо брузоменьскоё;

Уш скуйте вы тяги мне железныя;

Уш вы скуйте да латоцки кольчюжные;

140. И скуйте вы збруюшку ровно ф тры чиса,

Не скуете́ ли мне-ка збруюшки, голову сказню!»

И поехал Сокольницёк (к) родной матушки.

И приехал Сокольник к родной матушки.

Его матушка родима не пробудиласе.

145. А зашол нунь Сокольник да в светлу грыдьню,

А тогда его родимая пробудиласе.

Ишша дал ну Сокольник да во резвы ноги:

«Уш ты ой еси, родимая моя матушка!

Бласлови-тко мне да ф полюшко съездити,

150. Самого мне-ка показать да и людей посмотреть,

В могуцих плецах силы попробовать!»

Благословила его да родна матушка,

Благословила его да ф полё ехати;

И напекла-ли ему да подорожницькоф;

155. И надела ему да на праву руку

А надела ему она злаче́н перстень

А с такой с дорогой фсё со <в>ставочкой.

Говорыла она ему да таково слово:

«Уш ты ой еси, чадышко моё милоё!

160. Увидиш ты старого седатого,

А по имени старой казак Илья Муромец,

Ты скажы-ко целомбитьицо, ниской поклон!»

Уш как тут веть Сокольнику за беду стало

И за велику досаду да показалосе;

165. Не простилса со своей да родной матушкой,

А пошол ну(нь) Сокольник да ис светлой грыдьни,

А скакал тут Сокольницёк на добра коня.

А поехал Сокольник да к новой кузницы.

Кузнеца-ле ф кузницы не случилосе,

170. А припал ну(нь) Сокольник правым плецом,

Ишша вызнял Сокольник да ново(у)кузницу.

И заходил он Сокольницёк да в нову(у) кузницу:

И приготовлена збрую[244] да богатырская;

И надевал на сибя латоцки кольцюжныя,

175. И брал он фсю збруюшку богатырскую,

И за роботу оставил, да сколько(а) надобно.

И скакал тут Сокольник на добра коня,

А поехал Сокольницёк во чисто полё —

Уш как горы-ти, долы да промеш ног он брал,

180. Ишша быстры-ти рецьки да перескакивал,

Ишша выехал на шоломя ока́тисто.

Он гледел де смотрел ф трупку подзорную

А на фсе-ле на четыре а дальния стороны,

А увидел на чистом поле равно тры шатра.

185. А не маленьки таки шутоцки стал зашуцивать:

А выкиныват палоцьку под облако,

Ишша сам-от веть палки прыговарыват:

«Уш как я владаю палицей буёвою,

И так мне владать старым казаком да Ильей Муромцом!»

190. А буйной головой палку потхватывал;

Ишша палоцька о голову побрякиват.

Увидал тут старой казак Илья Мромец:

«Уш ты ой еси, Олёшенька Поповиц млад!

Поежжай-ко, Олёша, во чисто полё

195. И стань-ко ты в местицко в укромноё

И посмотри на удала да добра молоцца,

И какима забавами забавляиццэ,

Какима потехами потешаиццэ».

А скоцил тут Олёша на добра коня,

200. А поехал Олёшенька во чисто полё,

И стал он в местицко в укромноё.

А выкиныват Сокольницёк палоцьку под облако

И сам-от палки да прыговарыват:

«И как я владаю палоцькой буёвоей,

205. Ишша так мне владать да Илье́й Муромцом!»

А поехал Олёшенька ко белу шатру;

А приехал Олёша да ко белу шатру

И росказывал старому седатому,

А старому казаку да Ильи Муромцу:

210. «Уш как ес<т>ь у нас удалой доброй молодец, —

А не малыма потехами потешаиццэ:

Выкиныват палоцку под облако,

А буйной головой да он потхватыват,

И сам-от веть палки да прыговарыват:

215. «Уш как я владаю палоцькой буёвоей,

Уш так мне владать да Ильей Муромцом!»

А-й ишша Илеюшка не поваровал:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиц млад!

Поежжай-ко-се, Добрыня, да во чисто полё;

200. Посмотри-ко на удала да добра молоцца,

Веть какима забавами забавляиццэ,

А какима потехами потешаиццэ, —

И стань веть в местицко в укромноё!..»

Как седлал он, уздал да коницка доброго,

225. А потстегивал двенаццать тугих потпругоф,

А тринаццату тенул церес хребетну кость, —

А не для-ради басы, да ради крепости;

А скоцил нунь Добрыня на добра коня,

А поехал Добрыня во чисто полё,

230. Ой стал он веть в местицко в укромноё,

Как и смотрит на удала да добра молоцца.

Выкинывал палоцку под облако,

Ишша он веть палки да прыговарывал:

«Уш как я владаю палицэй буёвоей,

235. И так мне владать старым казаком Ильей Муромцом!»

Ой как подъехал Добрынюшка Мекитиц млад;

А приехал тут Добрынюшка ко белу шатру,

Ишша сказывал ну(нь) старому седатому,

А по имени старо́му казаку́ И́льи Му́ромцу:

240. «Уш как ес<т>ь у нас удалой да доброй молодец,

Ишша ездит-ле он ну(нь) по чисту полю,

А не малыма забавами забавляиццэ,

А не малыма потехами потешаиццэ:

Выкиныват палоцьку под облако

245. (И невелика-ли палоцька — сорока пудоф!),

И сам он к палоцьки прыговарывал:

“Уш как я владаю палицэй буёвоей,

Уш так мне владать старым казаком Ильей Муромцом!”»

Ах ишша ясныя-ли его оци помутилисе,

250. А белыя-ти руцьки да розмахнулисе,

И могуция плечя его шевелилисе...

А седлал он, уздал да коницька доброго

Да потстегивал двенаццать тугих потпругоф,

А тринаццату тенул церес хребётну кость, —

255. А не для-ради басы, да ради крепости:

Не оставил бы доброй конь ф чистом поле.

Уш мало старой да розговарывал,

А-й да скакал он, Илеюшка, на добра коня,

А поехал Илеюшка во чисто полё,

260. А-й ишша приехал к удалу да добру молоццу.

Ишша съехалисе они да поздоровались,

И розъехались они да на тры попрышша.

Ишша съехались удалы да добры молоццы.

А ударылись палицами буёвыма, —

265. Во руках у их палицы загорелисе:

Ишша тем боём друг друшка не ранили.

А рубились они сабельками вострыма, —

Ишша сабли-ти востры да ишшорбалисе

А о те жа о латы да о кольцюжныя.

270. А-й да кололись они да копьями вострыма, —

Ишша копья по насадочкам свернулисе:

Ишша тем боём друг друга не ранили.

А тянулисе тягами железныма

Церес те-ли грывы лошадиныя:

275. Ишша тем боём друг друшку не ранили.

А скоцили, плотным боём-рукопашкою:

А водились они с утра до вечора.

У Илейки права ножецька подломиласе,

Лева ношка у Илеюшки подвёрнуласе, —

280. Улетел нунь Илеюшка на сыру землю.

А скакал тут Сокольник да на белы груди,

А выхватывал Сокольницёк цинжалой нош,

Да ростегивал латоцьки кольцюжныя,

А хотел-ли пороть да груди белыя,

285. А хотел ну(нь) смотреть да ретиво серцо.

Тут же Илеюшка Богу змолилсэ:

«Уш ты Спас-ли, Спас Многомилослиф!

Присвята ты Божья Мати, Богородица!

Я стоял-ли за церкви я за Божия,

290. Я стоял за манастыря почес<т>ныя;

Ишша вот-де Илеюшки-ли смерть прышла:

Как Илейки на чистом поле смерть не писана?..»

Вдвоё, втроё у Илеюшки силы прыбыло;

Он схватил[245] Сокольницка с белых грудей,

295. А бросил Сокольника о сыру землю,

Скоцил ну Сокольнику на белы груди,

А ростегивал латоцьки кольцюжныя,

А выхватывал Илеюшка цынжалой нож,

А хотел ну(нь) пороть да груди белыя,

300. И хотел он смотреть да ретиво серцо,

И сам говорыл да таково слово:

«Уш ты ой еси, удалой да доброй молодец!

Ты какой ли земли да какого города?

Ты какого оцца да какой матери?»

305. Говорыл ну Сокольницок-Наезницок:

«Уш я был бы у тибя да на белых грудях,

Я не спрашывал у тибя не роду, я не племени,

Я не спрашывал не отечесва, не молодечесва, —

Я порол бы у тибя да груди белыя,

310. Я смотрел бы у тибя да ретиво серцо!»

Ай мало Илейка стал розговарывать,

А хотел ну пороть да груди белыя.

Ухватил ну Сокольницок правой рукой,

А правой ну рукой да за цинжалой нош.

315. А скоцил тут Илейка да на резвы ноги,

Подымал ну Илеюшка Сокольницка:

Увидал на руки да он злачен перстень

С такой дорогой да со <в>ставочкой:

«Уш ты ой еси, чадо да моё милоё!

320. Уш как тибя, цядышко, именём зовут?

Умом-разумом, цядышко, глупёшенько,

Ты годами, моё цядышко, молодёшенько!» —

«Именём меня зовут да фсё Сокольницком,

Звеличают-то меня да фсё Наезницком!» —

325. «Поежжай-ко, цадышко, к родной матушки

И скажы родной матушки ниской поклон,

Ниско́й-ли поклон да целомбитьицо!..»

И мало Сокольник розговарывал,

А скоцил ну Сокольник на добра коня.

330. А поехал Сокольник да к родной матушки.

А приехал Сокольник к родной матушки,

Становил ну(нь) коня да не прывязана.

Не прывязана коня да не прыказана.

Заскоцыл ну(нь) Сокольник во светлу грыню —

335. А срубил он у матушки буйну голову

И вывёз он-ли да на чисто полё,

Россек во куски е́йну говядину,

Розбросал ну(нь) Сокольник по чисту полю

Ишша серым волкам да как на тарзаньё,

340. Ишша черным воронам да как на граеньё.

А поехал Сокольник да во чисто полё,

А приехал ну(нь) Сокольницёк ко белу шатру,

А выхватывал копейцо да брузоменскоё;

Забегал ну(нь) Сокольник во белой шатёр,

345. А спустил он копьём во белую грудь

А тому-ли старому да Ильи Муромцу.

А был на груди да крест серебряной:

Не могло-ли пробить да крес серебряной...

Пробудилса веть Илейка от крепка он сна,

350. А хватал ну(нь) Сокольника-Наезницка,

А выбрасывал Сокольника под облако,

А поставил он тут да как востро копьё.

Угодил ну(нь) Сокольник на востро копьё.

354. Уш как тут как Сокольницку славы поют.

289. Данило Игнатьевич и его сын Михайло

(См. напев № 41)

А-й у ласкова князя было у Владимера

Заводилось пированьицо, почесьён стол,

А про многих князьей да руських боероф,

А про сильних могуциих богатырей,

5. А про тех полениц да преудалыих.

А фсе-ли на пиру они напивалисе,

А фсе на чесном наедалисе.

А один молодец сидит — не пьёт, не ест,

А не пьёт и не ест — хлеба-та не кушаёт,

10. Уш как беленькой лебёдушки нунь не рушаёт.

А-й да Владимер по грыни ну(нь) похажывал,

Уш как белыма руками прырозмахивал,

А злаченыма перснями, было, прынабракивал,

Уш как скобоцька, было, о скобоцьку пошшалкивал,

15. Могучима плечами, было, шевеливал,

А-й куньей-то веть шубой, было, прынатряхивал,

Сам з уст таки реци, было, выговаривал:

«Уш ты ой еси, ты Данило сын да Игнатьевиц!

Уш ой еси, ты сидиш у нас, не пьёш, не еш,

20. А не пьёш ты, не еш, хлеба не кушаёш,

Моей беленькой лебёдушки не рушаёш;

Али место тибе да не по вотцины?

Али винная цяроцка не доходила?

Али пивна братынецка не доношона?..»

25. А-й говорил тут Данило сын Игнатьевиц:

«Уш ты батюшко Владимер стольнекиефской!

У мня винная чарочка доношона,

А пивна братынецка доходила,

А место-то мне-ка фсё по воццины;

30. А-й бласлови-ко, Владимер, мне слово сказать,

Ишша за слово меня не скоро сказнить,

Не скоро-ле сказнить, скоро повесити!..» —

«И говоры ты, Данилушко, што тебе надобно». —

«Уш ты батюшко Владимер да, было, стольнекиефской!

35. Благослови-ко-се, Владимер, мне слово сказать,

Уш как за слово мня-ли не скоро казнить,

Не скоро-ле казнить, не скоро-ле ну повесити!» —

«Говоры-ко, Данило, што тибе надобно». —

«Бласлови-ко-се, Владимер, мне пострыкчисе,

40. А подст(р)игчисе мне, фсё посхимицсе —

А идти мне ф тры манастыря почесныя!»

Говорыл ему Владимер да таково слово:

«Уш ты ой еси, Данило да сын Егнатьевич!

У мня хто же будёт слуга-та верная?

45. Ишша хто ли у мня будёт — слово тайноё?

Ишша хто у мня будёт — стена-та городовая?..

А узнают меня панове-уланове

И то же проклятоё Издолишшо!..»

Ой говорыл тут Данило сын да Егнатьевиц:

50. «Уш ты батюшко Владимер да стольнекиефской!

Как есь у мня цядышко-ли милоё,

И мило у мня цядышко любимоё,

А любимо у мня цядышко Михайлушко;

Ишша от роду Михайлу двенаццать лет,

55. Ишша тот тибе будёт да слуга верная,

Ишша тот тибе будёт — да слово тайноё,

Ишша тот тибе будёт — стена-та городовая!»

Благословил его Владимер с буйной главы до резвых ног.

А как узнал вор-собака да злодей Курган-царь

60. Со любимым со сыном фсё со Коньшаком,

Со любимым со зятём было фсё со Коршаком.

А-й у Коньшака было силы сорок тысицей,

А-й у Коршака силы сорок тысицей,

У само́го у собаки цисла-смету нет.

65. А не вёшная вода ле облелеяла, —

Опступила Орда-сила да неверная

Уш как тот-ле ну город красён Киёф-град.

А-й он ступил нунь собака-злодей Курган-царь,

А садилась собака на добра коня,

70. Ишша нацела по силушки она поежжывать,

А искал он Иванушка Годенова.

А нашол ну Иванушка было Годенова:

«Ты садись-ко, Иванушко, на ременьцят стул,

А пиши-ко ёрлоцьки скорописьцяты;

74. Не пером ты пиши мне-ка, не цернилами,

А пецятай-наливай красным золотом;

Не давай-ли ну с<т>року на три годика,

Не давай-ли ну сроку на три месеца,

Не давай-ли ты сроку на три деницька, —

80. А только дай же сроку на три деницька

Со старыма людеми роспроститисе!..»

А-й да садилса Иванушко на ременьцят стул,

А писал ёрлоки да скорописьцеты;

Не пером ну писал да не чернилами,

85. А печатал-наливал да красным золотом.

Написал ёрлоки да скорописьцяты.

[А садилса Иванушка на д(обра коня)[246]].

«Поежжай ты веть в Киёф не дорогою,

Заежжай-ко-сь в Киёф не воротами, —

90. А скаци церес стеноцьку городовую,

Церес круглыя башонки наугольния!»

А-й как поехал Иванушко не дорогою,

Заежжаёт нунь не воротами, —

А скакал церес стеноцьку городовую,

95. Церес круглые башонки наугольния;

Приежжал но(нь) в оградоцку кнеженецкую.

Становил он коня-ле не привязана,

Не привязана коня-ле, не приказана.

Заходил он, Иванушко, на красно крыльцо:

100. А ступешек до ступешка догибаиццэ.

Заходил он, Иван, да на новы сени:

Уш как новеньки-ли сени, было, подгибаюццэ.

А-й отворял он веть двери с петы на пету,

Запирал он веть двери да воскрепка-накрепко;

105. И князю Владимеру целом не бьёт,

А Опраксии-кнегинушки головы не гнёт;

А клал ёрлоки-ли на дубовой стол,

Приходил нунь Владимер стольнекиефской,

Ишша брал ёрлоки скорописьцяты,

110. Роспецятывал ёрлоки, он слезно плакал:

«Уш ты ой еси, Иванушко Годеновиц!

Уш как дай мне-ка с<т>року на тры годика!» —

«Я не дам я те сроку да на тры я годицка!» —

«Уш дай мне-ка сроку на тры месеца!» —

115. «Я не дам те сроку да на тры месеца!» —

«Уш ты дай мне-ка с<т>року на три деницка

А со старыми люде́ми роспроститисе!» —

«Уш я дам тибе с<т>року да на тры деницка

А со старыми людеми да роспроститися!»

120. Заводилось пированьицо — почесьён стол,

А про многих князей да руських бояроф

У того же у князя было у Владимера.

Все ли на пиру они напивалисе,

Али все ли на чесном да наедалисе.

125. А Владимер по грынюшки похажывал,

Уш как белыма руками да прирозмахивал,

А злаченыма перснями принабрякивал,

Ишша скобоцька о скобоцьку пошшалкивал,

Сам з уст таки реци выговаривал:

130. «Уш вы ой еси, робятушка, добрые молоццы!

У мня хто из вас с(ъ)ездит во чисто полё,

Пересметит орду, силу неверную,

Привезёт пересметоцку* в красён Киеф-град?»

Уш как большой-от хороницьсе за средьнёго,

135. Ишша средьней-от хороницьсе бы за меньшого,

А от меньшого Владимеру ответу нет.

А-й не беленька берёзонька выгибаласе, —

А Михайло Даниловиц ниско кланялса:

«Уш ты батюшко Владимер, было, стольнекиефской!

140. Благослови-то, Владимер, мне слово сказать;

Уш как за слово миня-ли не скоро казнить,

Не скоро-ли сказни, скоре повешати!..» —

«Говоры, Михайлушко, што тобе надобно!» —

«Уш ты батюшко, Владимер стольнекиефской!

145. Благослови-ко-се, Владимер, ф полё съездити,

Самого-ль показать да мне людей посмотреть,

В могучих-ли плецях силы отведати!»

Говорыл ну Владимер да таково слово:

«Уш ты ой еси Михайлушко сын Даниловиц!

150. Умом-разумом, Михайлушко, глупёшенек,

А годами, Михайлушко, молодёшенёк:

Ишша от роду, Михайлу, тибе двенаццать лет!»

Уш как тут-то Михайлушку за беду стало,

За велику досаду показалосе:

155. А пошол ну Михайлушко ис светлой грыни,

Отворял он веть двери с петы на петы,

Запирал он веть двери скрепка-накрепко, —

Белокаменны полаты потрясалисе,

А муравлёны пецюшки помитусились[247].

160. А пошол тут Михайлушко на конюшын двор;

А которо (так) коня зглянёт — тот и с нок<г> падёт,

А которого затянёт — того кожа с плеч;

Выбирал сибе конишечка немудрого.

А садилса Михайло на добра коня,

165. А поехал нонь Михайлушко во чисто полё

И выехал на шоломя было окатисто,

А гледел-посмотрел ф трубочку подзорную

На фсе на чотыре дальния стороны:

А не вёшная вода-ли облелеяла, —

170. Опступила Орда-силушка неверная.

Тот-ли Михайлушко прироздумалса:

«Я поехал на рать-силу великую,

А я не взял благословленица у родителя!»

Воротил он своёго коницка доброго

175. И поехал ф тры мана́стыря почесныя,

А приехал ф тры мана́стыря почесныя.

Ста́ро ста́ришшо по кельи да запобегивал

И думаёт, што наехало Издолишшо, —

Выбегаёт нунь-ли старишшо на красно крыльцо.

180. Уш как падаёт Михайлушко во резвы ноги:

«Благослови-тко ты, батюшко, ф полё съездити

Самого мне показать да фсё людей посмотреть!»

Благословил Данило да сын Егнатьевиц:

«Уш ты ой еси, цядышко моё милоё,

185. Уш как мило моё цядышко моё любимоё,

А любимо моё цядышко-ли Михайлушко!

Поежжай-ко, Михайло, да во чисто полё;

Ишша выедёш на шоломя окатисто,

А гледи ты, смотри ф праву во рученьку:

190. И стоит ну веть камешок, сер горюць камень,

А пот тем ну веть камешком глубок погреп,

А во том-ли во погребу складёна збруя богатырская,

Ишша ес<т>ь у мня латоцьки кольцюжныя,

Уш как ес<т>ь у мня копейцо да брузоменьскоё,

195. Уш как ес<т>ь у мня сабелька-та вострая,

Уш как ес<т>ь у миня тяги ну железныя.

Ты приедёш-ли, Михайлушко сын Даниловиц,

Закрыци-зазыци да коницку доброму —

А прибежит нонь конь да лошадь добрая!»

200. А-й да поехал Михайлушко свет Даниловиц,

А приехал Михайлушко во чисто полё;

А-й он увидёл он камешок, сер горюць камень,

А во этой во правой ну ручушки.

Приежжал он Михайло да к этому камешку,

205. Уш как пнул веть камешок правой ногой:

Отлетел нонь-ле камешок как шепиноцка.

А-й отворял он заслоноцьку чигунную,

А-й скакал тут Михайло да во глубок погреп;

Надевал на сибя латоцьки кольцюжныя. —

210. Уш как латоцьки маленько да о(у)сковатыя;

А хватил он веть палоцьку буёвую, —

Ишша палоцька малёнько да лекковатая;

А хватил он сабельку веть вострую, —

Ишша сабелька востра да лёкковатая;

215. Закрыцял-зазыцял да коницку доброму.

А-й бежыт нунь-ли конь, да мать земля дрожит.

Прибежал нунь-ли конь да лошадь добрая;

А садилса Михайлушко сын Даниловиц,

А поехал Михайло во чисто полё.

220. Да наехал Михайлушко во чистом поле

И наехал тры перекопи глубокия.

Уш и конь тут веть лошадь ну провешшилась:

«Уш ты ой еси, Михайлушко сын Данильевиц!

А не езди ты в самую толшую-матицю,

225. Уш ты бей-побивай полки посторонныя!»

Ишша он-ле коню не поваровал:

«Уш ты волцья сыпь (так) да травеной мешок!

А не хош послужыть новому хозяину!» —

«Уш ты гой еси, Михайло ты Даниловиц!

230. Не езди-ли ты ф толшую-матицю,

Уш ты бей-побивай полки посторонние!»

И тут-ли Михайло не поваровал,

И бил коня али по тусьни(м) бедрам

И заехал ну в толшу-матицю.

235. И перву-то перекопь конь перескочил,

А фторую-ту перекопь конь перескочил,

Уш третьей-то коницёк не перескочил,

Ишша тут-ле коницёк обрюшылса.

Улетел тут Михайло да со добра коня,

240. Упал тут на копьица на вострыя.

А опутали в опутинки шелковыя,

А замкнули в замоцки в немецкия

И повесили Михайлушка за сырой дуп.

И стал ну собака-злодей Курган-царь,

245. Ишша стал он просить да поединьшшицка.

А ве́снёт Михайлушко за сырой дуп:

И тут же Михайло да Богу змолилса:

«Уш ты Спас, ты ли Спас да Многомилослиф!

Присвята ты Мати Божья да Богородица!

250. Я стоял но[248]-ле за церкви нонь за Божия,

Я стоял за манастыря почесныя!..»

Вдвоё, втроё силушки ему ноньце прыбыло:

Ростенулса Михайлушко сын Даниловиц,

А розорвал опутинки он веть шолковыя,

255. Розомкнулись замоцьки да фсё, были, немецкия.

Иш как выскоцил Михайло на сыру землю, —

Уш как нецего Михайлушку ухватить стало.

Ухватил он тележечьку тотарскую

И нацял тележецкой помахивать:

260. А куда он махнёт — да и тут улоцька,

А назат отмахнёт — да переулками.

Приломал он тележецьку тотарскую

Фсё во ножово было во цереньицо.

Уш как нецего Михайлу ухватить стало,

265. Ухватил он тотарына-та за ноги:

А куда он веть махнёт — да тут и улица,

Он назат отмахнёт — да переулками;

И сам ну тотарину приговаривал:

«А тотарьская кость гнецце — не сломицце,

270. А тотарьская жила тянецсе — не порвицсе!..»

И вышол Михайлушко на чисто полё,

Зазыцял-закрычял да коницку доброму.

А прыбежал ну-ли конь да лошадь добрая,

А скоцил тут Михайлушко на добра коня.

275. А-й как серебряна кольцюжынка забрякала,

Уш как вострая сабелька затилькала, —

А нацел он по силушки поежживать,

Ишша нацел ну бить полки сторонныя...

И прибил-прирубил силушку равно ф три часа —

280. Не оставил единого на семена.

А поехал Михайло да во чисто полё,

А приехал к собаки да злодею Кургану,

А зашол ну к собаки во черной шатёр.

Говорыла собака-злодей Курган-царь:

285. «Уш вы ой еси, руськия богатыри!

Вы по многи ли пьите, по многи ли кушаите?»

Говорыл тут Михайлушко сын Данильевиц:

«Мы пьём, мы едим по круписцетому колацику!»

Говорыла собака да злодей Курган-царь:

290. «И що вы-то есь да за богатыри?

Как мы-ли ну сильния богатыри:

По семи-ли ну пецей хлеба печоного,

По сорокофки выпиваём зелена вина,

По волу-ли съедам быка варёного!..»

295. Говорыл-то Михайлушко сын Даниловиц:

«Как была у нас, у князя у Владимера,

Обжорцива собака, да она треснула».

И потом-ли собака-злодей Курган-царь

А хватила собака как цинжалой нож,

300. Ишша бросила Михайлушка Даниловица.

Тут-де Михайлушко ухватциф был,

А хватил веть ножицёк за церенок.

Тут-ле Михайлу да за беду стало,

За велику досаду показалосе;

305. Уш как выхватил Михайлушко востру саблю —

Отхватил у собаки буйную голову

И посадил-ли голову на востро копьё.

А повёс он пересмету да ф красён Киёф-град.

А едёт ну Михайлушко ф красён Киёф-град,

310. Уш как стретилса староё седатоё:

Старо старишшо клюкой да подорожною

Перерываёт трупья он фсё поганыя,

А ищот своё да он родно дитя.

И говорыл ему Михайлушко Данильевиц,

315. Соскоцил ну Михайлушко со добра коня

И пал ему, татеньки, во резвы ноги:

«Уш ты ой еси, татенька родимое!

Бох пособил мне-ка силушку око́нчати!»

И сели ну они на добра коня,

320. А свёз ф три манасты́ря его почесныя.

И поехал он Михайло ф красён Киёф-град

И перевёс пересметоцьку супротиф Владимера.

И заводилось пированьицо-почесьён пир

А про многих князьей да руських бояроф,

325. А про сильних могуциих богатырей.

А про тех полениц да приудалыих.

Ишша фсе на пиру они напивалисе,

Али фсе на чисном да наедалисе.

А Владимер-от по грынюшки похажывал,

330. Иш как белыма руками прырозмахивал,

А злаченыма перснями прынабрякивал.

Глупой-от хвастат да молодой женой,

Неразумной-от хвастат хорашой сестрой,

334. А разумной-от хвастат да старой матерью.

290. Сорок калик со каликою[249]

(См. напев № 42)

Уш как от моря, морюшка, моря синего,

А от синего морюшка Студёного,

От того от озера Маслеёва

Собиралисе калики, соежжалисе,

5. Ишше сорок калик да со каликою

Ко тому-ле кресту да к Леванидову.

Они клали нонь веть заповедь великую,

А великую заповеть цежолую:

«Ишше хто из нас, браццы, заворуицьсе,

10. Ишше хто-ле из нас, браццы, заплутуиццэ,

Ишше хто из нас, браццы, за блудом пойдёт,

И нам судить таковаго щобы своим судом,

Не ходить не к царям да не к царевицам,

Не ходить не к королям не к королевицам:

15. Нам копать во сыру землю по поясу,

А речист де езык да тянуть теменём,

Ишше оци-ти ясны — фсё косицэми,

Ретиво-ле сердецушко — промежду́ плеча,

А оставить нам казне́наго на чистом поли».

20. Да пошли-ли калики в Ерусалим-град

Уш как Господу Богу помолитисе,

На плакуне-травы да покататисе,

Во Ёрдане во реке да окупатисе.

Уш как они день-от они идут, они фторой бредут.

25. А настрету каликам ехал Владимер-княсь;

Не доехал до калик — да он с коня сошол,

А с коня он сошол да ниско кланялса:

«Уш вы здрастуйте, удалыя добрыя молотцы,

Уш как все-ли калики перехожыя,

30. Перехожыя калики, переброжыя!

Уш ты здрастуй-ко, Михайлушко сын Михайлович!

Уш ты здрастуй-ко, Дунай да сын Ивановиц!

Уш ты здрастуй-ко, Касьян да сын Ивановиц!

Уш как тех-ли калик да лутше-краше нет:

35. Ишша платьицо на их да бутьто макоф цвет,

И как суноцьки были рыта бархата,

А подсуноцья были хрусцятой камки.

А-й говорил тут Владимер стольнекиефской:

«Уш вы ой еси, удаленьки добрыя молоццы!

40. Уш как вы спойте вы мне-ка но еленьской стих:

Захотелось мне от вас послушати!»

Уш как тут-ли калики не ослышылись:

Во сыру-ли землю копьица испотыкали;

А на копьиця суноцки исподвешали

45. (Уш как суноцьки были да рыта бархата,

А подсуноцья были да хрусцятой камки!).

А садилисе калики да во единой крук<г>,

Во единой-ли круг да на зеленой луг;

А запели калики да нонь еленьской стих,

50. А запели, закатали да только ф полкрыка:

А земля-та веть мати да потресаласе,

А в озёрах вода да сколыбаласе,

Уш как темныя ле́сы да пошаталисе,

Во чистом поле трафка да залелеёла*.

55. Говорыл тут Владимер таково слово:

«Уш вы ой еси, удалыя добрыя молоццы!

Уш как полно вам петь да фсё еленьской стих, —

Не могу я Владимер да стоючи стоять,

И не могу-ле я Владимер да сижуци сидеть,

60. И не могу-ли я Владимер да лежуци лёжат;

Овалилса Олёша з запяточок,

Овалилса Добрынюшка у мня извощичок...»[250]

Перестали они петь да как еленьской стих.

И говорыл тут Владимер да стольнекиефской:

65. «Уш вы ой еси, удалыя да добрыя молоццы!

Уш как поойдите да мимо да красен Киеф-град,

А милости просим да хлеба-соли исть,

Хлеба-соли-де исть да пива с мёдом пить

А к молодой кнегины да ко Опраксеи;

70. Я поехал на вёшны тихия заводи

Я стрелеть-ли гусей да белых лебедей,

Уш как маленьких пернастых да серых уточок!..»

А пошли тут калики да ф путь-дорожечку.

Уш как день они идут, они два бредут,

75. А доходят до полатушок кнеженецкиих,

Заходили нунь в оградочку кнеженецкую;

И заходили калики да ко красну крыльцу,

Ко тому же к окошечку стеклянному;

И запросили они милостину Христа ради.

80. Уш как для-ради Христа, царя небесного,

Запросили калики да только ф полкрыка,

А земля-та веть мати потресаласе,

А в озёрах вода да сколыбаласе,

Уш как темныя ле́сы да пошаталисе.

85. А муравлёны пецки помитусились,

На столах-то веть кушанья сплёскалисе.

Услыхала кнегинушка Опраксея

Ой да со той же со пецки да со муравленой

И прыходила к окошецку стеклянному,

90. А отворяла окошецко стеклянное:

«Уш вы ой еси, удалыя добры молоццы,

Ишша фсе-ли калики да перехожыя,

Перехожыя калики, переброжыя!

Уш как милости просим да хлеба-соли исть,

95. Хлеба-соли-де исть да пива с мёдом пить

А к молодой кнегины да ко Опраксеи!»

Уж как тут-ли калики да не ослышылись,

А пошли-ли калики да на красно крыльцо.

Фпереде идёт Дунай да сын Ивановиц,

100. Во-фторых, идёт Михайлушко сын Михайловиц,

Bo-третьих идёт Касьян да сын Ивановиц, —

Ишша тех-ли калик да лутше-краше нет.

А ступешек до ступешка да догибаицсэ.

Заходили калики на красно крыльцо.

105. Со укра́шона крылецюшка на новы сени:

Уш как новы-ти сени да выгибалисе.

Заходили калики да во светлу грыню,

Ишша крест-от они кладут по-писаному,

А поклон-от ведут да по-уче́ному:

110. «Уш ты здрастуёш, кнегинушка Опраксия!»

Заходили за столы да за дубовыя,

А за те жа за скатерти берьчатыя.

А за те питья да разноличныя.

Ишша попили-поели да фсё покушали,

115. Уш как беленькой лебёдушки порушали;

Выходили з-за столоф из-за дубовыя,

А крест-от кладут о́ни по-писаному,

А поклон-от ведут они по-ученому:

«Благодарствуём, кнегинушка Опраксия!»

120. А-й говорили калики да перехожия:

«Уш вы ой еси, удалы да добрыя молоццы!

У нас деницёк идёт у нас ко вечору;

Уш как солнышко катицсе ко западу,

А ко западу катицсе — ко закату;

125. Не пора-ли нам, ребятушка, опочеф дёржать?..»

Говорыла им кнегинушка Опраксея:

«Розвожу-ли я вас фсех по единому!»

Розводила кнегинушка по единому,

А к сибе брала Михайлушка сына Михайловица:

130. А к сибе она взяла да во свою грыню;

Повалила на кроваточку кисовую,

А на маленьки подушецки цижолыя,

А пот то-ли одеялышко соболиноё, —

Не простого соболя было заморского;

135. А сама повалилась на печку на муравлену.

А случилось ночи во-ф перво́м часу —

Соходила тут кнегинушка Опраксея

А со той же со печки да со муравленой

А на ту-ли на кроваточку на кисовою,

140. А на ту-ли на перину да на пуховою,

А на маленьки подушецьки цижолые,

А пот то ли одеялышко черна соболя

Не простого соболя было заморского;

А накинула на Михайлушка ручку правую,

145. А накинула на Михайлушка ношку правою,

Прыжала она Михайлушка к ретиву серцу:

«Уш ты ой еси, Михайлушко сын Михайлович!

Ты влюбись в миня ф кнегинушку в Опраксию,

Ты останьсе от калик да перехожыех,

150. А наймись ко Владимеру во служеньицо:

Уш мы станём-ли с тобой да заедино жыть,

А казна-ли те будёт не закрытая!..»

Говорыл тут Михайлушко сын Михайловиц:

«Ты поди-ко проц, кнегинушка Опраксия;

155. У нас кладёна заповедь великая,

А великая заповедь цежолая:

“Ишша хто из нас, браццы, да заворуиццэ,

Ишша хто из нас, браццы, да заплутуиццэ,

Ишша хто из нас, браццы, да за блудом пойдёт, —

160. Нам судить таковаго щобы своим судом,

Не ходить не к царям да не к царевицам,

Не ходить не к королям, не к королевицам:

Нам копать во сыру землю по поясу,

А речист-де язык да тенуть теменём,

165. Ишша оци-ти ясны — да фсё косицами,

Ретиво-ли сердецюшко — промежду плеча

И оставить казнёного на чистом поле!”»

Осердиласе кнегинушка Опраксея,

А ушла она на пецьку да на муравлёну.

170. А случилосе ноченьки во фтором часу —

Соходила тут кнегинушка Опраксия

А со той же со пецки со муравленой

А на ту же на кроваточку на кисовую,

А на ту же на перину да на пуховою,

175. А пот то одеяло да черна соболя,

А на маленьки подушецки цижолыя;

А накю́ла[251] на Михайлушка ручку правую,

А накю́ла на Михайлушка ношку правую,

И прижала она Михайлушка к ретиву серцу:

180. «Уш ты ой еси, Михайлушко сын Михайловиц!

Ты влюбись в меня в кнегинушку в Опраксею,

Ты останьсе от калик да перехожыих,

А наймись ко Владимеру во служеньицо:

Уш как станём-ли с тобой да заедино жыть,

185. Заедино станём жыть, станём любофь творить, —

Золота тибе казна будёт не закрытая!..»

Говорыл тут Михайлушко сын Михайлович:

«Ты поди-ко проч, кнегинушка Опраксия;

У нас кладёна заповедь великая,

190. А великая заповедь цежолая:

“Ишша хто-ли из нас, браццы, заворуиццэ,

Ишша хто из нас, браццы, да заплутуицсэ,

Ишша хто из нас, браццы, да за блудом пойдёт, —

Нам судить таковаго щобы своим судом,

195. Не ходить не к царям да не к царевицам,

И не ходить не к королям, не к королевицам:

Нам копать во сыру землю по поясу.

А речист-де езык да тенуть теменём,

Уш как очи-ти ясны — да фсё косицеми,

200. Ретиво сердецюшко — промежду плецьми,

А оставить казнёного на чистом поле!..”»

А-й осердиласе кнегинушка Опраксия,

А ушла она на печку да на муравлену.

А случилосе ночи да во третём часу —

205. Соходила со печки да со муравленой

(А-й ишша заспал Михайло да богатырским сном)

И брала она братынецку серебряну,

Ис которой братыни да княсь с приезду пьёт,

И брала его да фсё веть суночку,

210. А рошшила-ростёгала дак фсё по-старому,

И клала ему братынецку серебрену

И зашыла-застёгала да фсё по-старому.

И наутро калики да пробуждаюцса,

А свежой водой ключевой умываюцса,

215. Тонкой длинной шериночкой утираюцса

И во своё платьё доро́жноё снаряжаюцса.

Поблагодарили тут кнегинушку Опраксею

И пошли они калики да во чисто полё.

А во ту-ли ну(нь) по́роцьку, во то время

220. Приежжаёт ис чиста поля Владимер-княсь,

Заежжаёт Владимер да на шырокой двор

И спрашиваёт кнегинушку Опраксию:

«Уш ты ой, ой еси, кнегина моя Опраксия!

Уш как где моя братынецка серебряна,

225. Ис которой братыни я с приезду пью?..»

Говорила ему кнегинушка Опраксия:

«Уш тн ой еси, Владимер стольнекиефской!

Нацёвали у нас калики перехожыя;

А украли братынецьку сиребрену,

230. Ис которой братынецьки с приезду пьёш!»

А кому-ли была служопка надмечона,

А Олёшеньки служопка била явлёна:

«Поежжай-ко-се, Олёша, во чисто полё,

Настыги-ко калик да на чистом поле,

235. Отбери у их братынецку серебрену!»

А пошол ну Олёша на конюшын двор,

Выбирал он сибе да коницка добраго,

А седлал он, уздал да коня добраго,

А потстегивал двенаццать тугих потпругоф,

240. А тринаццату тенул церес хребётну кость, —

А не для-ради баси, да ради крепости:

Не оставил бы доброй конь ф чистом поле.

А не видели поески богатырское;

Только видели: ф чистом поле курева стоит,

245. Курева-ли стоит, да дым столбом валит,

Из ушей, из ноздрей да пламя о́гняно.

Уш как выехал на шоломя окатисто,

А гледел-де смотрел ф трубочку подзорную

А на фсе на четыре да дальния стороны,

250. И увидел калик да на чистом поле

И зазычял-закрычял да громким голосом:

«Уш вы ой еси, калики перехожыя,

Перехожыя калики, переброжыя!

Нацёвали вы во городи во Киёве

255. А у ласкова у князя у Владимера;

А украли вы братынецку серебрену,

Ис которой братыни княсь с приезду пьёт!»

Уш как тут-ли каликам за беду стало,

За великую досаду показалосе:

260. Подождали Олёшу да блиско-поблиску,

А схватили Олёшу со добра коня,

И Олёшеньки штанишечка приоптыкали,

И нахлопали жопёнко, сколько надобно,

И посадили Олёшу на добра коня

265. И прывязали Олёшеньку ко стременам.

Как едва-едва Олёша на коне сидит,

А идёт-ли нунь конь ступью бродовою.

Выходил ну Владимер на высок балхон,

А смотрел он, глядел ф трупку подзорную,

270. Увидал-ли Олёшу на чистом поле:

Уш как едёт Олёшенька не по-старому,

Не по-старому едёт, было не по-прэжнему,

А едва-едва Олёша на коне сидит,

А идёт нунь коницёк ступью бродовою.

275. Подъежжаёт к полатам кнеженецкиим,

Ко тому-ли Олёша да ко красну крыльцу.

Выходил ну Владимер на красно крыльцо:

«Уш ты ой еси, Олёшенька Поповиц млад!

Уш как цсо же ты едёш не по-старому,

280. Не по-старому едёш да не по-прежнему;

А идёт-ли ну коницёк ступью бродовою?» —

«Уш ты батюшко Владимер стольнекиефской!

Уш я выехал Олёша на чисто полё,

Увидал я калик да на чистом поле,

285. Зазычял-закрычял я громким голосом:

“Уш вы ой еси, калики да перехожыя!»

И нацёвали вы во городи во Киёве

А у ласкова князя у Владимера;

Вы украли братынецку серебрену,

290. Ис которой братыни княсь с приезду пьёт!”

Подождали они да блиско-поблиску,

А схватали миня, Олёшу, со добра коня,

И Олёшеньки штанишка приоптыкали,

И нахлопали жопёнко, сколько надобно,

295. Посадили миня, Олёшу, на добра коня,

Привязали Олёшеньку ко стременам;

Я едва-едва Олёша на коне сижу,

А идёт но-ли конь ступью бродовою..»

Как кому-ли была служопка надмечона,

300. А Добрыни была служба-та явлёна:

«Поежжай-ко-се, Добрынюшка Мекитиц млад;

Уш ты знаёш-ле, Добрынюшка, как съе́хацсэ,

Уш ты знаёш-ле, Добрыня, поздоровацсэ!»

А пошол нунь Добрыня да ф конюшын двор,

305. Ишша брал он сибе да коницка добраго,

А седлал-ли, уздал да коня добраго,

А потстегивал двенаццать тугих потпругоф,

А тринаццату тенул церес хребётну кость, —

А не для-ради басы, да ради крепости:

310. Не оставил бы доброй конь ф чистом поле.

А-й не видели поездочки богатырскоё;

Только видели: ф чистом поле курёва стоит,

Курёва-ле стоит, да дым столбом валит,

Из ушей, из ноздрей да пламя огняно.

315. Уш как выехал на шоломя окатисто,

А гледел ну смотрел ф трубочку подзорную

А на фсе на четыре дальния стороны,

А увидел калик да на чистом поле;

А объехал ну дорошками посторонныма,

320. Ишша едёт каликам им настрету веть;

Не доехал до калик, да он с коня сошол,

А с коня-ли сошол — да ниско кланялса:

«Уш вы здрастуйте, удалы добры молоццы,

Уш как фсе-ли калики перехожыя!

325. Нацёвали вы во городе во Киёве

А у ласкова князя да у Владимера;

И не попалась ли братынецька сиребрена,

Ис которой братыни княсь с приезду пьёт?»

Уш как тут-ли калики не ослышались:

330. Во сыру землю копьица испотыкали,

А на копьица суноцьки повешали;

Ишша нацели по суноцькам похаживать,

Ишша нацели сунки перебрасывать.

А доходят они суноцьки до Михайлушко(во)й,

335. Рошшили его суноцьку, Михайлушка,

И вынели братынецку сиребрену

И о́ддали Добрынюшки Микитицу.

И стали казнить да фсё Михайлушка:

А копали во сыру землю по поясу,

340. А речист-де язык тенули теменём,

И оци-ти ясны — да фсё косицами,

Ретиво-ли сердецюшко — промежду́ плеча́;

И оставили казнёного на чистом поле.

А пошли ну калики да ф путь-дорожецку;

345. Огленулисе калики ну в обратный путь:

А идёт ну Михайлушко здоровёхонёк,

И некако́ его местицко не врежоноё!..

А казнили калики да во фторой након:

А копали во сыру землю по поясу,

350. А речист-де езык тенули теменём,

Ишша очи-ти ясны — да фсё косицами,

Ретиво-ли сердецюшко — промежду плеча;

А оставили казнёного на чистом поле.

А пошли ну калики да ф путь-дорожечку;

355. Воротилисе калики да фсё в обратной путь:

А идёт тут Михайлушко фсё по-старому —

Некако́ его местицько не врежоноё!..

А подо́ждали калики да блиско-поблиску,

А казнили калики да во третей након:

360. Копали во сыру землю по поясу,

А речист-де язык тянули теменём,

Ишша очи-ти ясны — да фсё косицами,

Ретиво́-ли сердецюшко — промежду плеча;

А оставили казнёного во чистом поле.

365. И пошли ну калики в Еруса́лим-грат<д>,

Воротилисе калики да как в обратной путь:

А идёт как Михайлушко фсё по-старому —

Некако́ его место не врежоноё!..

А подо́ждали калики да блиско-поблиску,

370. Ишша тут-ли калики да испугалисе,

А стали у Михайлушка фсё выспрашивать

И стали у Михайловица выведывать:

«Уш ты ой еси, Михайлушко сын Михайловиц!

Уш как тибе попаласе братынецка?..»

375. Говорыл тут Михайлушко сын Михайловиц:

«Я не знаю, как попаласе братынецка;

Нацёвали мы во городе во Киёве

А у ла́скова князя у Владимера:

Ой как случилосе ноченьки во первом часу,

380. Соходила тут кнегинушка Опраксия

А со той ну со печки со муравленой

А на ту же на кроваточку на кисовую,

А на маленьки подушецьки цижолыя,

А пот то-ли одеялышко соболиноё

385. Не простого соболя было заморскаго,

А накинула на миня руцьку правую,

А накинула на миня да ношку правую,

Прижала она миня да к ретиву серцу:

“Уш ты ой еси, Михайлушко, сын Михайловиц!

390. Ты влюбись в миня кнегину во Опраксию,

А останьсе от калик да перехожыих,

А наймись ко Владимеру во служеньицо:

Ишша станём мы с тобой да заедино жыть,

Заедино станём жыть, станём любофь творыть,

395. Золота тибе казна будёт не закрытая!..”

Не согласилса с кнегинушкой Опраксией,

Осердиласе кнегинушка Опраксия,

А ушла она на печку да на муравлену.

А случилосе ночи да во фтором часу,

400. Соходила тут кнегинушка Опраксея

А со той же со печки да со муравленой

А на ту-ли на кроватоцку кисовую,

А на те же на подушецьку цижолыя

А пот то-ли одеялышко соболиноё,

405. Не простого соболя было — заморскаго,

А накинула на миня руцьку правую,

А накинула на миня да ношку правую,

Прижала она миня да к ретиву серцу:

“Уш ты ой еси, Михайлушко сын Михайловиц!

410. Ты влюбись в миня в кнегинушку Опраксию,

Останьсе от калик да перехожиих,

А наймись ко Владимеру во служеньицо:

Уш как станём мы с тобой да заедино жыть,

Заедино станём жыть, станём любофь творыть,

415. Золота тибе казна будёт не закрытая!..”

Говорыл я кнегинушки Опраксеи:

“Ты поди-ко проць, кнегинушка Опраксея,

У нас кладёна заповедь великая,

А велика заповедь цяжолая:

420. Ишша хто из нас, браццы, да заворуицсэ,

Ишша хто из нас, браццы, да заплутуицсэ,

Ишша хто из нас, браццы, за блудом пойдёт, —

Нам судить таковаго щобы своим судом,

Не ходить не к царям да не к царевицам,

425. Не ходить не к королям, не к королевицам:

Нам копать во сыру землю по поясу,

А речист-де язык да тянуть теменём,

Ишша оци-ти ясны — да фсё косицами,

Ретиво сердецюшко — промежду плеча́, —

430. И оставить казненого на чистом поле!..”

Осердиласе кнегинушка Опраксея,

А ушла она на пецку на муравлену;

А случилосе ночи да во третьём часу,

Как заспал я Михайлушко крепким сном,

435. И положыла, должно быть, она по насердки».

И падали калики да перехожыя

А тому же Михайлушку Михайловичу,

И падали ему да во резвы ноги:

«А прости нас, Михайлушко, во-ф первой вины,

440. А прости нас, Михайлушко, во фторой вины,

А прости нас, Михайлушко, во третьей вины!»

А пошли тут калики да во чисто поле.

А прышли они калики в Ерусалим-град;

Уш как Осподу Богу они помолилисе,

445. На плакуне-травы они окаталисе,

Во Ёрдане в реке да окупалисе:

447. Ишша тут-ли калики фсе представились.

Попова Надежда

Надежда Попова — крестьянка с. Долгой Щели, лет под 50—60. Она пропела мне одну короткую старину: «Женитьба молодца». Когда я записывал, она была больна, и поэтому с ней было трудно столковаться; одну часть она поёт, другую рассказывает, а если заставлять пропеть эту рассказанную часть, то она иногда забывает об этом и поет дальше. Эта старина или — испорченный вариант старины о Дунае («Женитьба князя Владимира»), или — скомканный вариант новой старины. Кроме этой старины, она рассказывала еще какую-то скомканную старину, но так как петь ее она не могла, то я ее не записал.

291. Женитьба молодца

Да во стольнём во городе во Киеве

У ласкова князя да у Владимера

Заводилось пированьицо-почесьён стол,

Да про многих тут купцей да многих бояроф.

5. Они фси на пиру да приросхвастались:

А бугатой-от хвастат да златом-серебром,

Ишша сильнёй-от хвастат да своей силой,

Ишша глупой-от хвастат да как родной сестрой,

А мудрой-от хвастат да как добрым конём.

10. Ишша един-от молодець не пьёт, не ест,

Он не пьёт, не ест — да он не кушаёт,

Белой-то лебёдушки не кушаёт.

Един молодець по грыдёнки похажыват,

Золотыма-ти кудрями да он натряхиват,

15. Он злаченыма перснями да он набрякиват:

«Я у вас прошу да я веть вам скажу,

Уш знаете ле мне такой опружници,

А опружници мне-ка обрушници:

Да уш черны-ти брови — да как у соболя,

20. Ишша черны-ти глазики — как у сокола

И походоцька была у ей — павиная,

Тиха рець у ей была — да лебединая?»[252]

Ишша девушка ум(ыв)аласе, утёрласе,

А в дорогоё цветно платьицо уредиласе,

25. Пошла в Божью церкофь она красна девушка Богу молитися.

Уш ты крестьяна: «Да где ты сыскал ей?» —

«Я пошол-то да на цюжу сторону,

На цюжую стороночку незнакомую:

Господи мне-ка навёл веть ей,

30. А навёл-то мне да красну девушку!..»

Вишняков Афанасий Васильевич

Афанасий Васильевич Вишняков — крестьянин с. Долгой Щели, 38 лет. Он вдов уже два года, имеет троих детей: двух дочерей и сына. Пропел он мне две старины: 1) «Мекитушка (Данило) Егнатьевич» и 2) «Данило Егнатьевич и его сын Михайло». Первую он выучил от долгощельского крестьянина Микифора Шингарёва, а вторую также от долгощельского крестьянина Михаила Левонтьева. Кроме того, Вишняков слыхал про женитьбу князя Владимира (Дуная) от Федора Шингарёва (этого я не записывал у него). Во время пения своих старин он часто делал перерыв в середине стиха (такие перерывы у меня отмечены вертикальной чертой в месте перерыва) после короткого слова или первой части длинного слова. Приступая к пению второй части стиха, он повторял эти короткие слова и оторванные первые части слов, при пении коих в первый раз он присоединял к ним иногда j (й); напр., в стихе 115-м первой старины он пропел сначала: «А седлал-то, уздал да кой», а потом: «коня доброго». Но когда я заставил его пропеть начало первой старины в фонограф, то он не употребил этого перерыва (такой перерыв можно видеть также у сказителя из д. Дорогой горы на Мезени Василия Тяросова). Он часто употребляет частицы: ли, се, ко, ко-се, и (особенно перед собственными именами).

292. Мекитушка (Данило) Егнатьевич

(См. напев № 43)

Во славном во городе во Киеве

А у ласкова князя да у Владимера

Заводилось пированьицо-ли да почесьён пир

А про многих кнезей да руських бояроф,

5. А про сильних могуцих богатырей,

А про тех палениц да приудалыих.

А ешше фсе-ле на пиру да собиралисе,

Ешше фсе на цесной да соежжалисе,

Ешше фсе-ле на пиру по местам россажалисе;

10. А-й ешше фсе-ле на пиру да напивалисе,

Ешше фсе на чесном да наедалисе.

Ешше попили и поели да фсё они покушали,

Ешше белыя лебёдушки и порушали,

Ешше фсе-ле на пиру да приросхвастались:

15. А наездницёк хвастат да добрым коницьком,

А веть сильней-от хвастат своей силушкой,

А богатой-от хвастат да золотой казной,

А веть умной-от хвастат да своей матушкой,

А безумной-от хвастат да родной сестрой,

20. А веть глупой-от хвастат да молодой жоной.

А Владимер-княсь по грынюшки-ли да похажывал,

Он с ношки и на ножечку переступывал,

Он веть скобочка о скобочку да пошшалкивал,

Он белыма руками да прирозмахивал,

25. Да злач(е)ныма перснями да принашшалкивал,

А русыма-ти кудрями да принатряхивал,

Да из ус<т> таки реци да выговаривал:

«Уш вы ой еси, удалы да добрыя молоццы!

Уш вы ходите-ездите по цюжым странам;

30. А не знаите ли мне-ка где-ка богосужоной,

А богосужоной невесты да обручееною:

Белым лициком равно — да аки белой снек,

Ишше шшоки у ей — да буди алой цвет,

А походоцька у ей была щобы — павлиная,

35. Тиха рець-то у ей — да лебединая,

Ишше очи-ти ясны — да как у сокола,

Ишше черныя брови — да как у соболя,

Ишше русы-ти кудри — да у сиза бобра?..»

И говорыл-то Владимер да во первой након,

40. Говорыл-то Владимер да во фторой након,

И говорыл-то Владимер да во третей након.

Ишше большой хороницьсе-ли да за средьнёго,

Ишше средней хороницьсе-ли да за меньшого,

А от меньшого Владимеру-ли да ответу нет.

45. А за тем за столом да за окольниим

А на той же на скамеечки попересьнею*

А сидел-то Лиця́ да сын Лазурьевиць.

И говорил-то Лиця́ да таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимер да стольнекиефьской!

50. Благослови-ко-се мне да слово молвити,

Слово молвити, и Владимер, да рець гово́рыти».

Отвечал-то Владимер да й таково слово:

«Говоры-ко-се, Лиця, да що те надобно!» —

«Уш ты ой еси, и Владимер да стольнекиефской!

55. Уш я знаю тибе да богосужону,

Богосужону невесту да обрученую:

Белым лициком равно да аки белой снек,

Ишше шшоки у ей да буди алой цвет,

А походоцька у ей фсё павлиная,

60. Тиха рець-то у ей да лебединая,

Ишше очи-ти ясны — да как у сокола,

Ишше черныя брови — да как у соболя,

Ишше русыя кудри — да у сиза бобра;

У того же у Мекиты да у Игнатьёва,

65. У того же у Мекитушки молода жона,

А по имени Настасья да Лиходеёвна». —

Ишше етие ему реци да не влюбилисе:

«Ишше как можно у жива мужа да жона отнять?»

Говорыл-то Лиця да й таково слово:

70. «Уш ты ой еси, и Владимер стольнекиефской!

Мы пошлём-ко-се Мекитушку на Буян-остроф

А за тем же за диким да за епрёнышком:

Ишше много на остро́ф уехало,

Ишше мало-то с острова да приехало!

75. А убьёт-то Мекитушку дикой-то епрёнышок, —

А останицьсе Настасья да Лиходеёвна!»

Ишше етие ему реци да прылюбилисе:

«Уш ты ой еси, Личя да сын Лазурьевиць!

Поежжай-ко-се за Мекитушкой за Егнатьевицём,

80. Ты зови-ко-се его да на почесьён пир,

А зови-ко-се его да ниско кланейсе:

“Уш ты ой еси, и Мекитушка сын Егнатьевиць!

Без тибя у нас да не пиру(и)цьсе,

Не пируицьсе пир да не навеселе!”»

85. А скакал-то Лиця на резвы ноги,

Выходил-то Лиця да на шырокой двор,

А скакал-то Лиця да на добра коня,

А поехал-то по славному-ли да по городу,

По тому-ли-се по славному по Киёву.

90. Приежжаёт-то к оградочки-ли да серебреной;

А оставил он коня да не привязана,

Не привязана веть коницька, не приказана;

И заходил-то Лиця да й на красно крыльцё,

А с красного крыльця да на новы сени,

95. А с новых-то сеней да во светлу грыдьню,

А зовёт-то Мекитушку на почесьён пир,

А зовёт-то его да ниско кланялсэ:

«Уш ты ой еси, и Мекитушка сын Егнатьевич!

А поедём ко князю да ко Владимеру,

100. А поедём ко ему да на и почесьён пир:

И бес тибя у нас пир да не пируицьсе,

Не пируицьсе пир да не навеселе!..»

А уехал-то Лиця да сын Лазурьевиць.

А срежалса-то Мекитушка на почесьён пир;

105. Говорыла-то ему да й молода жона,

А по имени и Настасья да Лиходеёвна;

И говорыт-то ему, крепко наказыват,

А наказыват ему да й наговарыват:

«И поежжай-ко-се, Мекитушка, на почесьён пир,

110. Не нарежай-ко-се во платьицо во цветноё;

А приедёш-ко, Мекитушка, на почесьён пир,

Ишше станут садить тибя в место большоё,

Не садись-ко-се во местицько во большоё,

А не еш-ко-се хлеба-соли да ты веть досыта,

115. Да не пей-ко зелена вина, пива допьена!..»

Не нарежалса-то Мекитушка ф платьё цветноё;

А побежал-то Мекитушка на й конушын двор

А седлал-то, уздал да ко... й коня доброго,[253]

А седлал он коня да по... й подорожного;[254]

120. Он застегивал двенаццать да крепких потпругоф,

А тринаццата потпруга черес хребётну кость,

А не для-ради басы, да й да ради крепости,

Не оставил доброй конь що бы во чистом поле.

А поехал он по городу по Киёву,

125. По тому же по Киёву-ли да по славному;

Приежжаёт-то ко князю да ко Владимеру.

Соходил-то Мекитушка со добра коня,

Заходил-то Мекитушка во светлу́ грыню.

А садили-то Мекитушку в место большоё,

130. А за те же за столы да за дубовыя,

А за те жа за напитоцьки рознолисьния,

Не простыя напитоцьки-ли — да заморьския,

Не садилса-то Мекитушка в место бо́льшоё,

Ишше сел он на скамеецьку попересьнею;

135. Ишше не пил, не ел да хлеба досыта,

Ишше не пил зелена вина, пива допьена.

А Владимер по грынюшки да похаживал.

Он с ношки и на ножечку да переступывал,

Он белыма руками да прирозмахивал,

140. А злачныма он перснями он да прынашшалкивал,

А из ус<т> таки реци да выговарывал:

«А кому была служопка надмечёна,

А Мекитушки служопка-ли да назначона:

Уш ты ой еси, и Мекитушка сын Игнатьевиць!

145. Сослужи мне-ка служопку да великую, —

Уш съезди-ко, Мекитушка, на Буян-остроф,

Поимай-ко-се, Мекитушка дикого епрёнышка,

Прывези-ко-се ко мне-ка да на шырокой двор!»

А Мекитушки реци да не влюбилисе,

150. Не влюбилисе Мекитушки, не пондравились.

Да скакал-то Мекитушка на резвы ноги,

Князю Владимеру-ли да целом не бьёт,

Выходил из-за стола из-за окольнёго,

Отпирал он-то двери да с пе́ты на пету,

155. И запирал то он двери да скрепка-накрепко:

И на столах у их напитоцьки поплёскалисе.

Выходил-то Мекитушка на шырокой двор,

А садилсэ-то Мекитушка на добра коня,

А поехал-то по городу по Киёву.

160. Ишше едёт-то Мекитушка не навеселе,

А повесил буйну голову со могуцих плець.

Приежжаёт он к сибе да на шырокой двор,

Соходил-то Мекитушка со добра коня.

Заходил-то Мекитушка во светлу грыню.

165. Говорыла-то ему да молода жона,

А по имени-ли Настасья да Лиходеёвна;

Приежжают-то с пиру да пьяны-весёлы;

Уш ты що же ты, Мекитушка, закручинилсэ

И закручинилсэ Микитушка, запечалилсэ,

170. А повесил буйну голову со могуцих плець?..» —

«Уш ты ой еси, Настасья да Лиходеёвна!

А накинута на миня служба-ли да цежолая,

А цежолая служопка-ли да великая;

Ишше етой служопки не сослужыть будёт:

175. Посылают-то миня да на Буян-остроф

А за тем же за диким да за епрёнышком,

Поимать-привести ко князю ко Владимеру».

Говорыла ему да молода жона.

А по имени и Настасья да Лиходеёвна:

180. «Помолись-ко ты Богу да фсе[255] ложысь-ко спать,

А ставай поутру рано-ранешынько;

А срежай-ко-се в дорожечку да во дальнюю,

А во дальнюю дорожечку, во печальнюю!..»

А ложылса-то Мекитушка на тёмну ноценьку.

185. А ставал он поутру-ли да ранешынько,

А пошол-то Мекитушка на конушын двор;

А седлал он, уздал да коня доброго,

А седлал он коня да подорожного;

А застегивал дванаццать да крепких потпругоф,

190. А тренаццата потпруженька — черес хребётну кость;

А роспрошшалса он с Настасьей да Лиходеёвной.

Говорыла-то ему да молода жона,

А по имени и Настасья да Лиходеёвна:

«Ты возьми-ко-се, Мекитушка, с собой ско́куна,

195. А за скокуном возьми ты веть рёвуна,

А за рёвуном возьми суцьку-ли — да наслежьницю,

А возьми-ко-се с собой арканьцик шолковой!»

А веть взял-то Мекитушка с собой ско́куна,

Ишше взял-то с собой Мекитушка рёвуна,

200. А за рёвуно(м) взял суцьку-наслежницю,

Ишше взял он с собой арканьцик шолковой,

И роспрошшалсэ он с Настасьей да Лиходеёвной.

Говорыла тут ему да молода жона,

А по имени и Настасья да Лиходеёвна;

205. И говорыт-то ему, крепко наказыват,

А наказыват она ему, наговарыват:

«Уш ты ой еси, и Мекитушка сын Егнатьевиц!

И заедёш ты, Мекшушка, на Буян-остроф;

А спусти-ко-се фперёт да ты веть ско́куна, —

210. А наскацёт-то веть дикого да епрёнышка;

А за скокуном ты спусти веть рёвуна,

А за рёвуном спусти, спусти суцьку-наслежницю;

Ишше сам-де з-за суцькой да подвигайсе-тко,

Ишше сам-де из-за дубику-ли да подкрадывайсе,

215. А накинывай на его арканицик шолковой!..»

А поехал-то Мекитушка на Буян-остроф.

А не видели поески да богатырьскою;

Только видели: и ф чистом поле курева стоит,

Курева где стоит, да дым столбом валит.

220. А заехал-то Мекитушка на Буян-остроф;

Да спустил он, Мекитушка, веть скокуна,

А за скокуном спустил он веть рёвуна,

А за рёвуном спустил суцьку-наслежьницю;

Ишше сам из-за дубику-ли да поткрадываицьсе,

225. А накинывал арканьцик он веть шолковой

На того же фсе на дикого на епрёнышка.

Ишше зацял тут епрёнышок поскакивать,

Ишше зацял тут епрёнышок подерьгивать, —

Ускакалса тут веть дикой епрёнышок,

230. А везал-то Мекитушка ко стременам.

А поехал-то Мекитушка ко князю ко Владимеру,

Он ехал-то дорожецьку-ли да фсё дальнюю.

Ишше в это-то времё да фсё веть в те чесы

А срежалсэ Личя да сын Лазурьевиць

235. А настрету-то и Мекитушки да Егнатьевичу.

Ишше сам он на (так) сибе да прыроздумывал,

Прыроздумывал Лиця да прырозгадывал:

«Ишше стрецицьсе Мекитушка во чистом поле,

Попрошу у ево збруи богатырьскою

240. И того же копья да брусоминьского,

Ишше той веть палоцьки-ли да буёвою,

А той веть сабельки и веть вострою;

А скажу-то Мекитушки таково слово:

“Уш ты ой еси, Мекитушка сын Игнатьевиц!

245. Уш дай-ко мне збруюшки богатырьскою:

И наступила во цистом поле Орда, сила неверная!”

Ишше дас он мне-ка збруюшки богатырьскою;

А убью-то Мекитушку во чистом поле —

Отберу я у его дикого-ли да епрёнышка!..»

250. Ишше выехал Лиця да на высок балхон,

А смотрел он, гледел ф трубочку-ли подзорную,

А гледел он, смотрел на фсе цетыре дальния стороны, —

А увидял-то Мекитушку во чистом поле.

А поехал-то настрету да он к Мекитушки,

255. Ишше стретилсэ Мекитушки, поздоровалсэ:

«Уш ты здрастуй-ко, Мекитушка сын Игнатьевиць!»

Говорыл-то Лиця да таково слово:

«Уш ты ой еси, и Мекитушка сын Егнатьевиць!

Уш дай-ко мне-ка збруюшки богатырьскою».

260. Отвецял-то Мекитушка таково слово:

«И во цистом поле збруюшка-ли — да не ссу́душка!»

А поехал-то Мекитушка на шырокой двор

Ко тому же ко князю да ко Владимеру.

Приежжаёт-то ко князю да ко Владимеру

265. И заежжаёт-то к ему да на шырокой двор;

Да соходил-то Мекитушка со добра коня,

А привязывал коня да коня доброго;

А пошол-то ко князю да ко Владимеру,

А пошол он ко князю да во светлу́ грыню.

270. И выходил-то Владимер да на шырокой двор

А смотреть-то дикого-ли да епрёнышка;

Приказал-то Олёшеньки-ли да Поповичю,

Приказал отвезать да он от стременоф.

А отвязывал Олёшенька дикого епрёнышка,

275. Отвезал-то Олёшенька дикого епрёнышка.

Ишше зацел тут епрёнышок поскакивать,

Ишше зацел тут епрёнышок подерьгивать, —

А урвалса у Олёшеньки дикой-от епрёнышок:

Убежал-то веть он да во чисто полё.

280. А скакал-то Мекитушка на добра коня,

А поехал-то Мекитушка по городу,

По тому-де по славному ли да по Киёву;

Приежжаёт-то Мекитушка на шырокой двор

Ишше к той-де Настасьи да Лиходеёвны.

285. А стрецяла-то Настасья да Лиходеёвна

А того де-се Мекитушка да Егнатьевица.

Заводилсэ у Владимера-ли да почесьен пир

А про многих кнезей да руських бояроф,

А про сильниех и могуцих богатырей,

290. А про тех палениць да преудалыих;

А зовут-то Мекитушку на поцесьён пир.

Говорыла-то ему да молода жона,

А по имени и Настасья да Лиходеёвна;

Говорыт она ему да фсё-ли да наказыват,

295. А наказыват ему да наговарыват:

«А поедём-ко, Мекитушка, на почесьён пир, —

Нарежай-ко-се во платьицо да во цветноё!

А приедёш ты, Мекитушка, на почесьён пир,

Ишше станут садить тибя в место большоё —

300. А садись-ко-се во местицько во большоё,

Ишше еш-ко-се хлеба да соли досыта,

Ишше пей зелена вина, пива допьена!»

А средилисе Мекитушка на почесьён пир,

А пошли-то они да на шырокой двор,

305. А садилисе Мекитушка на добрых коней,

А поехали и по городу-ли да по Киёву.

Приежжают-то ко князю да ко Владимеру,

Приежжают они да на шырокой двор,

Соходили-то они со добра коня,

310. А заходили-то они да во светлу грыню.

А садили-то Мекитушку в место большоё,

А садилсэ-то Мекитушка в место большоё.

Ишше стали они пить да фсё-ли да веть кушати,

Ишше белы-ти лебёдушки стали рушати.

315. Ише попили и поели да тут покушали,

А Владимер-княсь по грынюшки-ли да похажывал,

Он с ношки и на ножечку переступывал,

Он скобоцька о скобоцьку пошшалкивал,

А он белыма руками да прирозмахивал,

320. Он злачныма-ти персьнями да принатряхивал,

Да русыма-ти кудрями да принатряхивал,

А из ус<т> таки реци да выговаривал:

«А прости-ко-се, Мекитушка, во первой вины:

А не сам веть здумал — да фсё-ли да цюжым умом,

325. И надумалсэ Лиця да сын Лазурьевиць:

“Ишше ес<т>ь-то у его да молода жона,

А по имени и Настасья да Лиходеёвна

(И за миня-се за князя да во замужество!), —

Мы пошлём-ко-се Мекитушку на Буян-остроф,

330. А убьёт-то его дикой епрёнышок,

А останицьсе Настасья да Лиходеёвна!”»

И присудили тут Личю да фсе-ли да Лазурьевичя

И рострелеть-то его да на воротечках —

334. А того же Личю фсё сына Лазурьевичя.

293. Данило Егнатьевич и его сын Михайло

Да во славном во городе во Киеве

А у ласкова князя да у Владимера

Заводилось пированьицо, почесьён пир,

А про многих кнезей да руських бояроф,

5. А про сильцих могуцих богатырей,

А про тех палениць да преудалыих.

Ишше фсе-ле на пиру да пьяны-весёлы;

Ишше попили и поели да фсё покушали,

Ишше белы-ти лебёдушки порушали;

10. Ишше фсе-ле на пиру да приросхвастались:

А наезницёк хвастат да добрым коницьком,

А веть сильней-от хвастат да своей силушкой,

А богатой-от хвастат да золотой казной.

А веть умной-от хвастат да своей матушкой,

15. А безумной-от хвастает родной сестрой.

А веть глуп-от хвастает молодой жоной.

А Владимер-княсь по грынюшки-ли похажывал,

Он с ножецьки и на ножечку переступывал,

Он белыма руками да прирозмахивал,

20. Он злачны́ма-ти перснями да принашшалкивал,

А русыма-ти кудрями да принатряхивал,

А из ус<т> таки реци да выговарывал:

«Ешше фсе-ли на пиру да напивалисе,

Ешше фсе-ли на цесном да наедалисе,

25. Ешше фсе-ли на пиру да пьяны-весёлы, —

А един-де у нас да фсё-ли не пьёт, не ест,

А не пьёт-де, не ест да он не кушаёт,

Он белой-то лебёдушки не рушаёт

И на миня-ли на царя да лихо думаёт

30. И на царицю-ли Опраксию гнев дёржыт?»

И говорыл-то Данило да сын Егнатьевиць,

Говорыл-то Данило да таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимер да стольнекиефской!

И на тибя-ли на царя лиха не думаю,

35. И на царицю-де Епраксию не гневаюсь!..»

Говорыл-то Владимер да таково слово:

«Уш ты ой еси, Данило да сын Егнатьевиць!

Али младой нат тобой да надсмехаицьсэ?

Али старой нат тобой ноньце ругаицьсэ?»

40. И говорыл-то Данило да таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимер да стольнекиефской!

Ишше младой надо мной не надсмехаецсэ,

Ишше старой надо мной да не ругаицьсе;

А благослови-ко-се, Владимер, да слово молвити,

45. И слово молвити, Владимер, да рець говорити, —

Ишше за слово миня скоро не казнити,

И не сылать миня во сылоцьки во дальния,

И не ковать миня в оковоцьки-ли да жалезныя;

Благослови-ко-се, Владимер, да слово молвити,

50. И слово молвити, и Владимер, да рець говорити!» —

«Говоры-ко-се, Данило, да що те надобно!» —

И говорыл-то Данило да таково слово:

«Благослови-ко, Владимер, да мне подстригчисе

А во те же во старицишша, во манашишша,

55. А во ту же во рызу да во спасёную,

А во ту же де во келейку во отдельнюю!..»

И говорыл Владимер да таково слово:

«Уш ты ой еси, Данило да сын Егнатьевич!

Ишше хто же у мня будёт да дума крепкая,

60. Ишше хто же у мня будёт да слово тайноё,

Слово тайноё у мня, — стена городовая?..»[256]

А пошла-де тут славушка по фсей земли,

А по фсей-де земли да по фсей воцины;

А дошла-де тут славушка до царишша да Великанишша.

65. Подымалса тут царишшо да Великанишшо

А со многою силушкой, цисла-сметы нет,

Становилса на луга на кнеженецкия.

А закрыло-то солнышко красноё,

А закрыло-то месець да месець светлое

70. От того было от пару да лошадиного,

От того-де веть от духу да от змеиного.

И навалилось силушки, числа-сметы нет:

Ишше черному ворону — не облетати,

Ишше серому волку — да не обрыскати,

75. Ишше доброму молоццу — не объехати,

Не пересметить, не переписать силы на бумажной лист.

И заводилса у Владимера веть скорой пир

А про многих кнезей да руських бояроф,

А про сильних могуцих богатырей,

80. А про тех палениць да приудалыих.

Ишше фсе-ле на пиру да собиралисе,

Ишше фсе-ле на цесной да соежжалисе;

Ишше фсе-ле по местам да россажалисе

А за те жа за столы за дубовыя,

85. А за те же за скатерти-ли да перстя́тныя,

А за те же за кушанья-ли да сахарныя,

А за те же за напиточьки рознолисьния,

Не простыя фсе напиточьки-ли — заморьския.

Ишше попили и поели да фсё покушали,

90. Ишше белых-то лебёдушок порушали.

А Владимер-от по грынюшки похажывал,

А из уст таки реци да выговарывал:

«Уш вы ой еси, удалыя добры молоццы!

Ишше хто же у мня съездит да во чисто полё,

95. Пересметить-перепишот силу-ли на бумажной лист?..»

И говорыл-то Владимер да во первой након,

И говорыл-то Владимер да во фторой након,

Говорыл-то Владимер да во третей након.

Ишше большой хороницьсе за средьнёго,

100. Ишше средьней хороницьсе за меньшого,

А от меньшого Владимеру ответу нет.

А за тем же за столом за окольниим

А на той же на скаме(е)цьки попересьнею

А сидел-то Михайлушко сын Даниловиць;

105. И говорыт-то Михайлушко таково слово:

Уш ты ой еси, Владимер да стольнекиефьской!

Благослови-ко-се, Владимер, да слово молвити,

Слово молвити, Владимер, — да речь говорыти!»

Отвецял-то княсь да таково слово:

110. «Говоры-ко-се, Михайлушко, що те надобно». —

«Уш ты ой еси, Владимер да стольнекиефьской!

Ишше за слово миня скоро не казнити,

И не сылать миня во сылоцьки во дальния,

Не ковать миня в заклёпочьки да жалезныя;

115. Благослови-ко-се мне-ка съездить да во чисто полё

Пересметить-переписать силу на бумажной лист!»

Говорыл-то Владимер да таково слово:

«Уш ты ой еси, Михайлушко-ли да малёшынёк,

Умом-разумом, Михайлушко, глупёшынёк:

120. Ишше о(т) роду Михайлушку двенаццэть лет!»

Ишше ети ему реци да не в люби пришли,

Не в любе они пришли — да не понравились.

А скакал-то Михайлушко на резвы ноги,

Отпирал-то он двери да с петы на пету,

125. Запирал он-то двери да скрепка-накрепко —

И во дверях убодверинки помитусились,

А на столах-де напитоцыси поплёскалисе,

Да муравлены пецьки да пошаталисе.

Побежал-то Михайлушко на конюшын двор

130. Выбирать-то сибе да коницька доброго.

А седлал он коня да подорожного,

А застегивал двенаццать да крепких потпругоф,

А тринаццата потпруженька — цере(с) хребётну кость, —

А не для-ради басы — да ради крепости:

135. И не оставил доброй конь щобы во чистом поле.

А не видели Михайлушка, как с двора съежжал,

Только видели Михайлушка-ли, да коня седлал.

А поехал он из города не воротами, —

А скакал он церес стены да городовыя,

140. Церес те же церес башонки наугольныя.

А не видели поески да богатырьскою;

Только видели: ф чистом поле курева стоит,

Курева где стоит, да дым столбом валит.

Ишше ехал по цисту полю, прироздумалса,

145. Ишше сам он сибе да прироздумалсэ:

«Не приворотил я к оцьцю да своей матушки,

Ишше не взял у их благословленьиця;

А не знают про удала да доброго молоцца;

Я уеду-то удалой доброй молодець

150. Ишше ф ту же орду, силу-ли да неверную,

А убьют-то миня прокля́тыя тотарышша;

А не знают про миня да отець-матушка!..»

Воротилсэ Михайлушко со чиста поля;

А приехал он ко келейки ко спасеною,

155. А ко той же келейки — к оцьцю, к матушки.

Соходил-то Михайлушко со добра коня;

Заходил-то Михайлушко во келейку во спасёную;

И зашол-то Михайлушко, ниско кланялсэ,

Ниско кланялсэ, Михайлушко поздоровалсэ:

160. «Уш вы здрастуйте, татушка, родна матушка!

Ишше дайте вы-ка мне благословленьицё

Ишше съездить мне, удалу да доброму молоццу,

Ишше съездить-то мне да во чисто полё,

Пересметить-переписать силу на бумажной лист!..»

165. Ишше дали отець-матушка благословленьицё

Ишше съездить Михайлушку во чисто полё,

Пересметить-переписать силу на бумажной лист.

Отправилсэ тут Михайлушко во чисто полё,

И говорыл-то ему отець таково слово:

170. «Уш ты ой еси, Михайлушко сын Егнатьевиць!

Ты возьми-ко моего да коня доброго,

Ишше ходит-то, бегат до чисту полю;

Ты возьми-ко его да во чистом поле!»

Уш он взял-поимал коня во чистом поле,

175. Надевал он уздицюшку да тасмянную,

Ишше то де седёлышко-ли да черкальскоё;

А садилсэ Михайлушко на добра коня;

А застегивал двенаццэть да крепких потпругоф,

А тринаццата потпруженка — черес хребётну кость, —

180. А не для-ради басы да ради крепости:

Не оставил бы доброй конь да во чистом поле.

А поехал тут Михайлушко во чисто полё,

Ишше ф ту же Орду, силу-ли да неверную,

А поехал он дорожецькой премоежжою.

185. Говорыл-то ему да тут веть доброй конь,

Говорыл-то ему крепко-ли да наказывал,

А наказывал ему да наговарывал:

«Уш ты ой еси, Михайлушко сын Егнатьевиц!

А не езди ты дорожецькой премоежжою!

190. Поежжай-ко-се кругом да ты подальше фсех

Ишше тех-де тотарышшоф да поганыих —

Окружы-ко-се тотар да фсё-ли да неверныих

А по ту-де по правую по сторону.

Не заежжай-ко-се ф серёдочку да великую,

195. Ишше ф ту-де Орду, силу-ли да неверную!

А накопаны у их перекопи глубокия:

Ишше перву-ту копь да я перескочю,

Ишше фтору-ту копь да я перескочю,

Уш третьей-то копи не перескоцить будёт, —

200. Упадёш ты, Михайлушко, со добра коня,

А возьмут тибя тотарышша да проклятыя!..»

Ишше тут-де Михайлушко не поваровал,

Ишше бил-то коня да по крутым ребрам,

Ишше сам где тому да прыговарывал:

205. «Уш ты конь, ты мой конь да травеной мешок!

А не хош ты веть мне-ка да послужыти-се!»

Нецего-ли тут Михайлушко не поваровал:

(А заехал он в Орду ли силу да неверную)[257]

А поехал он дороженькой премоежжою,

210. А заехал он ф срединушку во самую —

Ишше стал он рубить силу-ли да неверную.

Ишше бил он, рубил тотар неверныих.

А накопаны у их перекопи да глубокия.

Ишше перву-ту перекопь перескоцил;

215. Ишше фтору-ту копь да он перескоцил;

А веть третьей-то кони не перескоцил,

А упал-то Михайлушко со добра коня.

А хватали тотарышша-ли да поганыя,

А опутали во путинки-ли да шолковыя

220. И оставили Михайлушка вь чистом поле.

А змолилса тут Михайлушко Божьей Матери:

«Я стою-де за веру да православную,

Православную за веру да християньскую!..»

Ишше стало тут Михайлушку силы прибывати-ся,

225. Ишше стал тут Михайлушко ростегатися* —

Ишше стали опутинки порыватися.

А скакал-то Михайлушко на резвы ноги;

А хватал-то Михайлушко тут тотарына,

А хватил-то его да не по-не́люцьки —

230. А хватил он его да прямо за ноги;

Ишше сам тотарыну да прыговарывал:

«Ишше тонок на кос<т>ье — не переломисьсе,

Ишше жидок на жылье — да ты не сорвисьсе!..»

После тотарына хватил ось он тележную —

235. Ишше задел он тотариноф помахивать.

Подбежал тут Михайлушку его доброй конь.

А скакал-то Михайлушко на добра коня;

А застегивал двенаццэть да крепких потпругоф,

А тринаццату подопруженьку черес хребётну кость, —

240. А не для-ради басы, да рада крепости;

Не оставил <бы> доброй конь да во чистом поле.

Ишше брал он ф праву руку сабельку вострую.

А зачиркала сабелька-та вострая,

Засвиркало тут копьё брусоменьскоё,

245. А западала палоцька-ли да буёвая.

Ишше едёт Михайлушко веть фсё — улицей,

Поворотицьсе Михайлушко, — переулками;

Да прыбил-прырубил тотар до единого,

Не оставил он тотарыноф на семена.

250. А узнал-то его да родной батюшко

Про великую Михайлушкову-ли да незгодушку:

А лёжал-то Михайлушко дак (в) неволюшки.

А пошол-то Данило да во чисто полё,

А ходил-то Данило да по мертвым трупам,

255. А ворочял трупы да фсё-ли да неверныя,

А искал он Михайлушка фсе-ли да Даниловичя.

А не грозная тученька-ли да востучилась, —

Ишше едёт-то Михайлушко во чистом поле.

Приежжаёт к оцьцю да блиско-наблиско

260. И соходил-то Михайлушко со добра коня,

Подходил-то Михайлушко ко родну оцьцю,

Подходил он к ему да блиско-наблиско,

И подходил он к ему да поздоровалсэ:

«Уш ты здрастуй, ты родной да мой ты батюшко!»

265. Огрубилса тут Данило да сын Егнатьевиц,

Огрубилсэ тут Данилу да роспрогневалсэ,

И не узнал он своёго фсё веть цядышка:

«И поди ты проць от миня, тотарышшо да проклятоё!»

А снимал с головы шляпу сорокопудовую,

270. А хотел он веть шлёпнуть да фсё-ли да Михайлушка.

Ишше брал-то Михайлушко за праву руку,

А металса он на уста к ему на сахарныя:

«Уш ты здрастуй-ко, родной да мой ты батюшко!»

Да сошлись тут с им да поздоровались,

275. Ишше сели тут они да на добра коня —

А поехали Михайлушко по чисту полю.

Приежжают-то во келейку-то во спасёную,

Соходили тут они да со добрых коней.

Заходил-то Михайлушко во светлу грыню,

280. А во ту же во келейку во спасёную, —

Поздоровалсэ Михайлушко с родной матушкой,

Поздоровалсэ Михайлушко, ниско кланялсэ.

Выходил-то Михайлушко ис светлой грыни,

Да садилса тут Михайлушко на добра коня,

285. А поехал тут Михайлушко ф красён Киёв-грат

Ко тому же ко князю да ко Владимеру.

Да приехал тут Михайлушко ф красён Киёф-грат,

А заехал тут Михайлушко на шырокой двор

Ко тому же ко князю да ко Владимеру,

290. Соходил-то Михайлушко со добра коня,

А пошол тут Михайлушко во светлу грыню

Да к тому же ко князю да к Владимеру,

Ишше оддал ему своё рукописаньицё,

Ишше сам где к тому да прыговарывал:

295. «Пересметил-переписал силу на бумажной лис<т>!»

И заводилса у Владимера-ли да почесьён пир

А про многих кнезей да руських бояроф,

А про сильних могуцих богатырей,

А про тех палениць да преудалыих.

300. Ишше фсе-ле на пир скоро собиралисе,

Ишше фсе на цесной скоро соежжалисе,

Ишше фсе-ле на пиру по местам россажалисе, —

Пошол у их пир да фсё-ли да на радостях,

304. А на радостях пир да фсё навеселе.

Широкой Павел Никифорович

Павел Никифорович Широкой, по прозванию Пашка Шингарёв, — крестьянин села Долгой Щели, среднего роста, около 50 лет, грамотный и бывалый человек; одевается по-европейски. Он женат и имеет детей. Занимается он торговлей и старается расширить район своей деятельности. Широкой имеет теперь свое небольшое морское судно, вроде яхты, на котором он «ходил» в это лето в Архангельск, откуда привез много товару. Раньше, когда у него не было своего судна, он ходил в Архангельск на наемном судне. Теперь он закупил для одного вологодского купца у крестьян д. Со́яны весь улов семги за несколько лет вперед по цене 6 рублей весной и 8 руб. осенью за пуд. О том, что он знает старины, я узнал совершенно случайно, во время переезда на ка́рбасе из Долгой Щели в г. Мезень, куда ехал и он. Он скоро согласился петь и, так как море было спокойно, то я стал сейчас же записывать, устроившись на бочонке. Он пропел мне 10-го и утром 11-го июля шесть старин: 1) «Добрыня на заставе и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича», 2) «Дюк Степанович», 3) «Мекитушка (Данило) Егнатьевич», 4) «Первая поездка Ильи Муромца» (ср. у Трофима Широкого), 5) «Дунай» и 6) «Молодость Сокольника, добывание им коня и бой его с Ильей Муромцем». Хотя он 10-го июля успел выпить порядочно водки, но старался не спутаться и, если не помнил чего-нибудь, то останавливался и припоминал. Кроме пропетого, он еще знал, но не успел мне пропеть старину «Сорок калик со каликою» и говорил, что слышал старину «Камское побоище». Свои старины П. Широкой, по его словам, выучил от Прони и Миколая Шуваевых из Нижи, которые, по его словам, пели в Нернецком пути иногда всю ночь, пели много старин и разными «голосами» (напевами), так что слушатели засыпали под пение[258]; но, кажется, он кое-что перенял и у своего отца: по крайней мере, А. В. Вишняков, пропевший мне также старину «Мекитушка (Данило) Егнатьевич», которую пропел и Павел, говорил, что выучил ее у Микифора Шингарева (т. е. у отца Павла). Кроме того, по словам П. Широкого, у него есть тетрадь, где записано им несколько старин, которые он слышал у других. Здесь есть старины: 1) «Илья и Издолище», 2) «Васька-пьяница», 3) «Садко» и 4) о Касьяне, который рвал опутины шелковыя, но его затем ослепили (кажется, здесь есть что-то о Дунае и мече). У него я записал также мотивы двух старин: 1) «Дюк» и 2) «Добрыня на заставе и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича». Остальные старины он пел голосом этой второй старины. Он согласился петь старины не за деньги, а за свою фотографическую карточку, которую ему хотелось иметь, чтобы послать своему сыну в Кронштадт. П. Широкой обещал мне прислать и тетрадь, но до сих пор своего обещания не исполнил, хотя я оставил ему на высылку марки и свой адрес.

294. Добрыня на заставе и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича

(См. напев № 44)

А-й да во стольнём было городе во Киеве

А у ласкова князя у Владимера

Заводилось пированьицё, почесьён пир,

А-й да про многих кнезей да руських бояроф,

5. А-й да про сильных могучиих богатырей,

А про тех же купцей-гостей торговыих,

Да про руських хрисьянушок прожытосьных.

А фсе на пиру да пьяны-весёлы;

А фсе на пиру да приросхвастались:

10. А богатой-от хвастат золотой казной,

А наезницёк хвастает добрым конём,

А ишше сильнёй-от хвастает своей силою,

А безумной-от хвастат молодой женой,

Неразумной-от хвастает родной сестрой.

15. А умной-от сидит, хвастат да родной матерью.

А Владимер-княсь по горёнки похажыват,

А ишше скобоцька о скобоцьку побрякиват,

Златыма перснями да принашшалкиват,

Сам з уст таки реци выговарыват:

20. «Уш вы ой еси, князи, руськи бояра!

А позволь-ко мне-ка слово молвити;

Накатиласе на нас да туця грозная, —

Наступаит на нас да Кудрёванко-царь;

А ишша нать веть нам ехать на заставу

25. А на ту на великую — к сыру дубу!»

А кому была служопка назначона,

А Илеюшки была служопка явлёна.

А на то-де Илеюшка ухватчиф был,

Отвёл он Владимера стольнекиефского,

30. Говорил он Владимеру таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимер стольнекиефской!

Мы назнацим Добрынюшку Мекитица,

Отправим мы его да на двенаццэть лет».

Говорыл тут Владимер стольнекиефской:

35. «Кому была служопка сказана,

А Добрынюшки служба была явлёна:

Поежжай-ко-се, Добрыня, ко сыру дубу,

Пожыви-ко-се, Добрынюшка, двенаццать лет!»

А тут же Добрыня не ослышылсэ,

40. Князю Владимеру челом побил,

Он челом-де побил да фсё покланялса.

Приходил-то Добрыня к родной матушки,

Говорыл тут Добрыня молодой жоны:

«Уш ты ой еси, Настасья Лиходеёвна!

45. Когда не буду я чирез двенаццать лет,

Уш ты можош поступить да фсё в законной брак.

Поди ты за князя и за бояра,

Поди ты за руського кресьянина, —

Не ходи ты за Олёшеньку Поповица:

50. Я попоф(с)кой-то преродушки на смерть не люблю!»

Только видели Добрынюшку, срежаецьсе,

А не видели поездочки богатырскою;

Только видят: ф чистом полюшки курёва стоит,

Курёва-де стоит да дым стобом валит.

55. Да доехал Добрыня до сыра дуба,

А жыл у дуба да он двенаццэть лет.

А що во ту пору было, во то время,

А случилосе во городе во Киеве.

Приходил тут Олёшенька Поповиц млад,

60. Говорыл он Владимеру стольнекиефскому:

«Уш ты ой еси, Владимер стольнекиефской!

А фсе у нас во городе поженёны,

А я веть Олёшенька холост хожу;

А позволь-ко мне-ка поженитися,

65. А взять-то взамуш Настасью-то Лиходеёвну,

А ту же Добрынину молоду жону!..»

А позволил Владимер стольнекиефьской

А взять ту Настасью Лиходеёвну.

А тут у их веселым пирком,

70. Весёлым-де пирком да скоро свадёпка.

А росплакалась его да родна мамушка,

А пошла-де она да к Ильи Муромьчю:

«Уш ты ой еси, старой казак Илья Муромеч,

Ты накинул на его службу тяжолую,

75. А отправил ты его да ко сыру дубу;

А попроведай-ко, старой казак Илья Муромец,

Найди от его да едну косточку,

А каку-ли ты маленьку прыметочку!..»

А тут же Илеюшка не ослышылсэ:

80. Скакал тут Илейка на добра коня,

А поехал Илеюшка во чисто полё,

А во то же роздольицо широкоё.

А он веть выехал на шоломя окатисто,

Смотрел он веть ф трубочку подзорную;

85. Увидел во чистом поле добра коня,

А на коничке увидял он чудовишшо,

Да такое чудовишшо, в роде льва-зверя.

Да обносилса Добрыня платьём цветныим;

А прому<ы>шлял-то Добрынюшка львов-то зверей,

90. Нашыл он сибе да платья львиного.

А съехались с Добрынюшкой, розъехались.

А узнал тут Добрынюшка стара казака,

А старого казака да Илью Муромца:

«А накинул на миня службу тяжолую».

95. А-й говорыт ему старой казак Илья Муромец:

«Уш ты ой еси, Добынюшка Микитиц млад!

Я бью тибе челом да ниско кланеюсь,

Говорю я тибе да таковы слова:

А фсё у нас во городе не по-старому

100. И не по-старому фсё да не по-прежному:

А-й женицсе Олёшенька Поповиц млад,

А берёт он замуш твою молоду жену,

А ту же Настасьюшку Лиходеёвну».

А тут же Добрынюшка не ослышылсэ:

105. А бил он коня да по крутым рёбрам,

А-й доежжал он до города до Киёва,

А доехал до своей да родной мамушки.

Да говорыт ему да родна мамушка:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Мекитиц млад!

110. А отобрали у миня твою молоду жону,

Молоду жену Настасью Лиходеёвну;

Поступает она да нынь в законной брак,

А поступает с Олёшенькой Поповицом!»

А тут же Добрынюшка не задумалса,

115. А пошол тут Добрыня на почесьён пир

Ко тому же ко князю ко Владимеру.

А у князя у Владимера гости почётныя;

А увидели они да чюдо чюдноё,

А чюдо чюдноё увидели диво дивноё,

120. А увидели человека: платьё львиноё,

А львиноё платьё, волос(ы) длинныя,

А не стрыжоны волосы двенаццэть лет.

Опходила чарочка последьняя.

Да досталсэ Добрынюшки последней бакал.

125. Принимал тут Добрынюшка правой рукой;

Проздравлял тут Добрынюшка с чесным пиром,

А с чесным-де пиром да фсё со свадепкой.

Выпивал тут Добрынюшка на один он дух,

А снимал со правой руки злачон перстень

130. (А тот же перстенёчек обрученной был!)

Да кладёт-де Добрынюшка в хрустальней стокан.

Увидала Настасья Лиходеёвна,

Получила она да свой злачён перстень;

А розбила столы да фсе дубовыя,

135. Рострёпала фсе скатерти перчятыя*,

Розлила фсе напитоцьки заграничныя,

А скоцила ко Добрыни на белу шею:

А узнала она да мужа верного,

А верного-то мужа обрученого.

140. «Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиц млад!

А прости ты миня да во первой вины:

А принудил миня Владимир стольнекиефской,

А отобрал от твоей да родной матушки!»

А тут-то Добрынюшка войну открыл:

145. А он выхватил Олёшеньку Поповица,

Зацел Олёшеньку похватывать,

А зацел Олёшеньку подерьгивать, —

Порцёнышка у Олёши приоттыкались.

Проздравлял он Олёшеньку со свадёпкой:

150. «А здорово, Олёшенька, поженилса здесь,

151. А женилса ты, Олёшенька, да не с ким спать!»

295. Дюк Степанович

(См. напев № 45)

Было во городе во Галичи,

Жил был тут Дюк да фсё Стёпанович.

А было у Дюка приустроено,

А было у Дюка приуделано:

5. Широкой был двор да на семи вёрстах;

Было у Дюка ф широком дворе

Триста-то столбикоф серебреных,

Четыреста было позолоченых,

А медным, железным числа-смету нет;

10. Домики были белокаменны,

Во домиках пецьки фсё муравлёны;

Крыты-то домы фсё красной медью,

Котора ровняицьсэ со золотом.

Кузьници, бани были медныя;

15. Оградоцька была кругом железная,

Подворотёнки были фсё литой стали,

А литой-то стали фсё заморскою.

А стал тут веть Дюк да ф полном возросте,

Говорыл он да родной матушки:

20. «Уш ты ой еси, моя да родна маменька!

Дай-ко-се мне да благословленьицо

А съездить-то мне ф красён Киеф-грат,

А людей посмотреть да сибя показать!»

А дала ему мать бла(го)словленьицо

25. Ехать ему да ф красён Киеф-грат,

«А родимо моё да родно дитятко!

Будёш во городе во Киеве,

Своим ты именьём не похвастывай!..»

А пошол тут веть Дюк да на конюшын двор,

30. Выбирал он коня да сибе доброго,

Брал он веть збрую богатырскую,

Садилса во стремена военныя.

Поехал тут Дюк да по чисту полю,

А доехал до города до Киёва.

35. Князя-та в доме не случилосе:

Уехал во церкофь-то во Божею,

Во ту же во церкофь ко синю морю,

Ко синёму морю во Никольскую.

Не много тут Дюк да розговарывал,

40. Не много Опраксии росказывал;

А садилсэ веть Дюк на добра коня,

А-й поехал веть Дюк да вдоль по городу,

По тому же по славному по Киеву.

Доехал до церкви Никольскоё,

45. Оставлял он коня да не прывязана,

Не прывязана коничка — не приказана.

Заходит тут Дюк да во Божью церкофь,

Во ту же во церкофь во Никольскую.

Крес<т> онь веть клал да по-писаному,

50. Поклон он веть вёл по-учоному;

Платьицо на нём да бутьто макоф цвет.

Здивовались тут князи, фси веть бояра:

«Кто молоцца да воспоил-скормил?

Кто наредил да в цветноё платьицо?»

55. Стоял тут Владимер стольнекиефской,

Говорыл он Олёшеньки Поповичю:

«Уш ты ой еси, Олёшенька Поповичь млад!

Ты спроси про удала добра молоцца,

Какой он земли да какой вотчины?

60. «Которого оцца, какой он маменьки?»

Тут же Олёша не ослышылса,

Спрашивал удала добра молоцца:

«Какой ты земли да какой вотчины?

Которого оцца да какой матушки?»

65. Говорыл ему Дюк да всё Стёпанович:

«Ты поди проць, удалой доброй молодец:

А не то теперь поют да не то слушают;

Ты не слушаш веть звону колокольнёго,

А не слушаш чепья[259] — петья церковного».

70. Отошол проць Олёшенька Поповиц млад.

Отошла тут веть служба-та церковная.

Вышли удалы добры молоццы,

Княз-от Владимир-от челом им бьёт,

Говорыт старыку да Ильи Муромчю:

75. «Милости просим хлеба-соли исть,

Хлеба-соли-де исть да пива с мёдом пить

Ко князю Владимеру на почесьён пир

Да ко молодой кнегины да ко Опраксеи!»

Приглашат он веть Дюка фсё Стёпанова.

80. А скакали они да на добрых коней,

Поехали по городу по Киеву

Ко тому же ко князю на широкой двор.

А заехал веть Дюк на широ(ко)й двор,

Говорыл он Владимеру стольнекиефскому

85. (Забыл приказаньё родной маменьки):

«У вас во дворе да не по-нашему:

Наставлёны столбики сосновыя,

А сосновыя столбики еловыя;

А у нас как во городе во Галичи

90. Поставлёны столбики серебрёны,

А серебряны столбики позолочёны!»

Заходили во полаты княженецкия;

Садились за столы да за дубовыя

За те же за скатерти перчатыя,

95. За разны напитки разноличныя.

Они попили-поели, фсе покушали,

Беленьку лебёдушку да порушали.

Он веть верхню-ту корочку на стол кладёт,

А исподьню-ту корочку под стол гребёт,

100. Сам он веть корки прыговарыват:

«Пахнёт у вас корочка на сосонку, —

Пашут* помёлами сосновыма,

Купают помёла во пусту воду;

А у нас как во городе во Галичи

105. Пашут помёлами шолковыма,

Купают помёла ф сыродуп-воду;

А пекут у нас колачики круписьчаты, —

А колацик-от съеш — да другой хочичьсе,

А о третьём колачике душа бажит».

110. Говорыт тут Владимер стольнекиефской:

«Не пустым-ле, детинушка, захвасталсэ?

Нать нам узнать да добра молоцца,

Нать нам проверить город Галичю,

Проверить его да всё именьицо;

115. Отправляйсе, Добрынюшка Мекитиц млад».

Говорыт тут Дюк да всё Стёпанович:

«Продайте вы Киёв со Черниговым,

Купите бумаги со чернилами,

Прожывите во городе тры годика —

120. Опишите збрую лошадиную!..»

Тут же Добрыня не ослышылсэ,

Поехал во город он во Галичю.

Прожыл Добрынюшка тры годика, —

Не мог описать збруи кониною,

125. Накланялса он да портомойницам

Вместо Дюковой-то мамушки. —

А сидел как веть Дюк на чесном пире,

Билса веть Дюк о велик заклад:

«Проходить в обновочках нам круглой год!»

130. Откупил он красны лафки торговыя,

Откупил-де веть он да фсё на круглой год;

Забрал он портных да чоботарникоф.

Заходили фсе в городе во Киёве

Наредне* фсе князя-та Владимера.

135. Узнала его да родна матушка:

Захвасталса Дюк да фсё Стёпанович;

Послала за им послоф-посланникоф.

Говорыли-то Дюку фсё Стёпанову:

«Послала за тобой да родна маменька;

140. Не пустым ле, детинушка, захвасталса,

А не зря ле, детина, роспромолвилса?

А не пора ле детинушки женитисе,

А женитьсе на Овдотьюшки Григорьёвны,

На той паленици приудалоей?!.»

145. (А котора побеждала Илью Муромца:

Была она паленица преудалая!)

Эти слова да во любе прышли:

148. Веселым тут пирком — да фсё веть свадёпкой.

296. Мекитушка (Данило) Егнатьевич

А во славном было городе во Киеве

А у ласкова князя у Владимера

И заводилось пированьицо, почесьён пир,

Да про многих князей да руських бояроф

5. Да про руських хрисьянушок прожитосьних.

А фсе на пиру да пьяны-весёлы.

А Владимер-княсь по горёнки похаживал,

Сам з ус<т> таки речи выговаривал:

«Фсе у нас во городе поженёны;

10. Только я один, Владимер-княсь, холост хожу,

А холост-де хожу да не жонат слыву;

А не знаете ле мне-ка богосужоной,

Богосужоной-ряж(е)ной красной девицы:

Щобы ростом не мала и умом сверсна,

15. Очи-ти ясны — как у сокола,

Черны-ти брови — как у соболя,

У того же у сокола сибирского,

У того было у соболя заморского?»

А со той же скамейки попересьнею

20. Выходил тут Вичя да сын Лазурьевиць:

«Позвольте-ко мне-ка слово молвити,

А за то же словечко не скоро казнить, —

Ес<т>ь у нас во городе во Киёве

А старой купець[260] Мекитушка Егнатьевиць;

25. Ес<т>ь у его да молода жона,

Сестра Настасьи Лиходеёвны, —

Та будёт князю богосужона!»

А эти слова да не в любе прышли:

“Как можно у жыва мужа жона отнять!..»

30. Говорыл тут Вичя да сын Лазурьевичь:

«Накинём-ко служопку тяжолую,

Которую службу не сослужить будёт;

Пошлём мы его да на Буян-остроф

За тем же за диким за <в>епрёнышком:

35. Сколько там на остроф уехало,

С острова назад да не приехало!..»

Эти слова князю во любе прышли;

Посылал он Вицю да фсё Лазурьёва,

Посылал он к Мекитушки Егнатьеву:

40. «Без Мекитушки пир да не пируицсэ!»

Приежжал тут Вичя да сын Лазурьевичь:

«Уш ты ой еси, Мекитушка Егнатьевиць!

Бес тибя у князя пир да не пиру(и)цсэ, —

Прыглашаёт тибя да на почесьён пир!»

45. Тут же Мекита не ослышылсэ,

Собиралса Мекита на почесьён пир.

Говорыла ему да молода жона:

«Уш ты ой еси, Мекитушка Егнатьевиц!

Не садись ты во местицко во большоё;

50. Не пей зелена-та вина допьяна,

Не еш-ко-се хлеба веть досыта;

Садись-ко-се во местицко во нижноё!..»

А приехал Мекитушка Егнатьевиц;

Не садилса во местицко во большоё.

55. А садилсэ на скамейку поперечною.

А говорыл тут Владимер стольнекиефской:

«А кому была служопка назначона,

А Мекитушки служба была сказана;

Поежжай-ко, Мекита, на Буян-остроф,

60. Поимай-ко-се дикого <в>епрёныша!»

Тут же Мекита не ослышылсэ,

Ставал тут Мекита на резвы ноги,

Ишше князю Владимеру челом не бьёт,

Челом он не бьёт да фсё не кланялса.

65. Скакал тут Мекита на добра коня;

Поехал Мекита вдоль по городу,

По тому же по славному по Киеву.

Заежжал он ф полаты ф купечески;

Стречат тут его да молода жона,

70. А по имени Овдотья Лиходеёвна,

А сама говорит да таковы слова:

«Здрастуй, Мекитушка Егнатьевиц!

С пиру приежжают пьяны-весёлы,

А ты же, Мекита, призадумалсэ?..»

75. Говорыт тут Мекита молодой жены:

«Накинули на миня службу тяжолую,

Которую мне не сослужыть будёт:

Посылают миня да на Буян-остроф

Поимать-то веть дикого <в>епрёныша!..»

80. Говорыт тут ему да молода жона:

«Утро бывает мудреней вечера,

Молись-ко-се Спасу, ты ложысь-ко спать!»

А было по утрычку по ранному.

Ставал тут Мекитушка Егнатьевич,

85. Оммывалса свежой водой ключевою,

Утиралсэ платочками да браныма,

Роспрошшалса с Овдотьюшкой Лиходеёвной.

«Почему ты забыл да мое имечко?

Была тибе Настасья Лиходеёвна;

90. А собирайсе, Мекитушка Егнатьевичь,

А возьми-ко-се суцьку-ту наслежницю,

Возьми ты с собой ноньче скокуна,

Не забыть да взеть с собой рёвуна,

Возми-ко орканчик веть шолковой!..»

95. Исполнил прыказ да молодой жены,

Поехал Мекита на Буян-остроф.

Спустил он суцьку веть наслежницю,

Наследила она дикого <в>епрёныша.

Опскакал кругом скокун <в>епрёныша,

100. Опкрычял он веть дикого <в>епрёныша.

Приехал Мекита на добром коне;

Накинул орканчик веть шолковой;

Привезал он веть дикого <в>епрёныша,

Привезал он его да ко добру коню;

105. Поехал Некита ф красен Киев-град.

А попалса Вичя да сын Лазурьевичь:

«Уш ты ой еси, Мекитушка Егнатьевичь!

Дай ты мне суцьку-ту наслежницю,

Дай-ко-се мне да ты веть скокуна,

110. Дай-ко-се мне да ты веть рёвуна,

Дай ты мне збрую богатырскую!..»

Говорыт тут Мекитушка Игнатьевич:

«А на чистом-то полюшке казаковать,

Я не дам тибе збруи богатырскою!..»

115. А поехал Мекита ф красён Киеф-град

А ко тому же ко князю на шырокой двор.

Привёз веть он дикого <в>епрёныша,

Предоставил он князю-ту Владимеру.

Посмотрели они дикого <в>епрёныша, —

120. Приказали отвести да на конюшын двор:

Прыказали Олёшеньки Поповичю.

Брал тут Олёшенька Поповичь млад,

А повёл он веть дикого <в>епрёныша, —

А урвалса у Олёши ис крепких веть рук:

125. Убежал тут <в>епрёныш во чисто полё.

А был тут Мекита во своём доме.

Посылат тут Владимер фсё посланникоф:

«Созвать бы нам Мекиту на почесьён пир».

Тут же Мекита не ослышылсэ,

130. Приехал Мекита на почесьён пир

Со своей жоной Настасьей Лиходеёвной.

Садили во местицько во большоё,

Садили его да с молодой женой,

Подавали ему чару зелена вина.

135. Принимал он веть чару зелена вина,

Принимал-де Мекитушка правой рукой,

Выпивал-де Мекита на один он дух.

Говорыл тут Владимер стольнекиефской:

«Не я же накинул службу тяжолую,

140. А накинул Виця да сын Лазурьевичь;

«То прости-ко, Микитушка Егнатьевичь,

Ты прости-ко миня да во первой вины!»

Опсудили Вичю да фсё Лазурьёва

144. А рострелеть-де Вичю да при фсих людях.

297. Первая поездка Ильи Муромца

А-й перва поеска богатырская

А стара казака да Ильи Муромьчя.

Поежжал он из города из Мурома

А во ту же заутреню воскрысенскую;

5. Он прикаивал збруюшку ко стременам

(А не для-ради басы, да ради крепости:

Не оставил бы доброй конь в чистом поле!) —

И не откаивать до города до Киёва.

Только видели Илеюшку: срыжаицсэ,

10. А не видели поески богатырскою;

Только видят: в чистом поле курёва стоит,

Курёва-де стоит, да дым столбом валит.

Он доехал до города Чернигова.

А-й тут не вёшна вода да возлелеела*,

15. Опступила Орда, сила неверная;

Не было чернигофцам-то выходу,

Не выходу не было, не выезду.

А говорыл тут Илейка таковы слова:

«Ты прости миня, Господи, во первой вины,

20. Откую я свою збруюшку от стременоф!»

Отковал он свою збрую богатырскую,

Он веть зачел кругом города поежжывать,

А добрым-то конём да стал потаптывать, —

А прибил он, прырубил фсех до единого,

25. Не оставил единого на семена.

А увидали мужики да фсё чернигофцы:

«Бох ли нам послал да веть посланника?

С небеси ли Бог нам дал веть ангела?..»

Увидали мужыки да фсё чернигофцы,

30. А говорили ёму да таковы слова:

«Хош ты, у нас да нонь царём служи,

Если хош ты, у нас да королём жыви, —

Золота тибе казна да не затворена!»

Говорыл тут Иле[л]юшка-та Муромец:

35. «Не хочю я у вас да нонь царём царыть,

Не хочю я у вас да королём служыть;

Вы скажите мне дорошку ф красен Киёф-грат».

Говорят мужыки да фсё чернигофцы:

«А-й есь у нас да тры дорожечки:

40. А кругом-то веть ехать на три годика,

Прямо-то ехать на три месеца;

А ес<т>ь тут дорошка не совсем чиста,

А ес<т>ь на дорожечки три заставы:

Первая застава дыбучая,

45. А фторая-та застава дремучая,

А третья-та застава великая:

А сидит Соловей на девети дубах,

А шипит-то он шипом змеиныим,

А крычит-де он крыком богатырскиим».

50. А тому же Илейка не поваровал;

А скакал-де Илейка на добра коня,

А поехал Илейка во чисто полё,

А во то во роздольицо шырокоё.

А доехал до первой-то до заставы,

55. Да до той же до заставы дремучею;

Ишше правой-то рукой да он веть дубьё рвёт,

А он дубьицо рвёт да сам веть мост мостит;

А левой-то рукой да он коня ведёт.

А проехал Илейка обе заставы,

60. Доежжает до третьей бо́льшой заставы,

А увидел Соловья на девети дубах.

Зашыпел он веть шыпом-то змеиныим,

Закричял он-де крыком богатырьскиим,

Засвистел-де он свиском соловьиныим:

65. У Илеюшки конь да на коленки пал.

Бил он коня да по крутым рёбрам:

«Уш ты конь-ле, конь да лошадь добрая,

Волчья веть сыть да травеной мешок!

Не слыхал, верно, шыпу-то змеиного?

70. И не слыхал, верно, крыку богатырского?

И не слыхал, верно, свиску соловьиного?..»

У Илеюшки конь да ободряицьсэ,

На резвы ноги конь да поднимаицьсэ.

Подъежжаёт Илеюшка к сыру дубу,

75. А натегал-де Илеюшка-та тугой лук,

А фкладывал Илейка калену стрелу,

Сам он ко стрелки прыговарывал:

«Уш ты ой еси, стрелочька калёная!

Полетай-ко-се, стрелочька калёная,

80. А выше-то лесу-ту стоячего,

Пониже ты облака ходячего;

А пади Соловеюшку во правой глас».

Полетела его стрелочка калёная

А выше-то лесу-ту стоячево,

85. Пониже-то облака ходячево;

А пала Соловеюшку во правой глас.

Увалилса Соловейко з девети дубоф.

Подъежжаёт Илейка на добром коне,

Брал Соловеюшка правой рукой,

90. А бросал Соловейка на добра коня.

А поехал Илейка во чисто полё,

Доежжает до дому Соловьиного.

А ишше было у его дома две дочери.

А больша-та дочка слово молвила:

95. «Батюшко едёт — мужыка везёт!»

Мала-та дочка речь промолвила:

«А мужык-от едёт — везёт батюшка!»

А больша-та веть дочька с коромыслицом,

А мала-та дочька фсё с помёлышком

100. А хотят-то с Илеюшкой войну открыть.

А-й успокойтесь, мои да родны дочери!

Не своя теперь у мня воля прывольная:

Залетела ко мне стрела калёная,

Выбила у миня она правой глаз!..»

105. А немного тут Илейка розговарывал,

А поехал Илеюшка ф красён Киёв-град[261]

А ко князю Владимеру на почесьён пир.

Говорыт тут Владимер стольнекиефской:

«А какой ты земли да какой вотчины?

110. А которого оцца да какой матушки?»

Говорыт тут старой казак Илья Муромец:

«Я поехал из города из Мурома,

Прикаивал збруюшку ко стременам

Не откаивать до города до Киева;

115. Отковал свою збрую богатырскую,

Отковал я у города Чернигова;

А простил миня Господи во первой вины;

А ехал дорошкой прямоежжою».

Тому-де Владимер не поваровал:

120. «А-й сидит Соловей на девети дубах, —

Не было птичкам тут веть пролету,

А добрым-то людям не было проезду!..»

Тут они Илеюшки не поверыли.

А тому старику да за беду прышло,

125. За велику досаду показалосе.

А пошол де Илейка на конюшын двор,

А привёл Соловеюшка Рахманова,

Прыказал закрычять да только ф полкрыка.

А тут же Рахманов не послушалса,

130. Закрычял Соловеюшко во весь он крык:

Увалилисе столы у их дубовые,

Розлились у их напитки разноличныя.

А тут же Илеюшки за беду стало,

За великую досадушку показалосе.

135. Выходил тут Илейка на конюшын двор,

Прыступал-де Илеюшка правой ногой,

Похватил-де Илеюшка правой рукой,

А розорвал Соловеюшка Рахманова,

Роскинал он его да по чисту полю

140. За перво его непослушаньицо.

А осталса Илейка при чесном пире

У того у князя у Владимера

143. Да у молодой кнегинушки Опраксии.

298. Дунай

А-й да во столкнём было в городе да во Киеве

А у ласкова князя да у Владимера

Заводилось пированьицо-почесьён пир,

Да про многих князей да руских бояроф,

5. А про руських крисьянушок прожытосьних,

А про тех же купцей-гостей торговыих.

Они фсе на пиру да напивалисе,

Они фсе на пиру да угощалисе,

Они фсе на пиру да пьяны-весёлы,

10. Они фсе на пиру да приросхвастались.

А Владимер-княсь по горёнки похажыват,

Сам <и>з уст таки реци выговарыват:

«Уш вы ой еси, князи, руски бояра!

А фсе вы на пиру да пьяны-весёлы,

15. А фсе вы на пиру да приросхвастались;

Уш фсе у нас во городе поженёны,

А красны-ти девушки взамуш выданы;

Только я типерь князь Владимер холост хожу;

А не знаете ли мне-ка богосужоной,

20. Богосужоной-ряжоной красной девицы:

Чтобы ростом не мала и умом свёрсна,

Очи-ти ясны — как у сокола,

А черны-ти брови — да как у соболя?»

А говорыл тут Добрынюшка Мекитич млад:

25. «Уш ты ой еси, Владимер стольнекиефской!

А позволь-ко-се мне-ка слово молвити,

А за то миня словечко не скоро сказнить:

Ишше ес<т>ь у нас Дунай да сын Иванович,

А сидит он у нас да ф тёмном погребе

30. За шестима замками да со задвишками,

Знат он тибе-ка богосужону!»

А прыказыват Владимер стольнекиефской:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Мекитич млад!

Созови-ко-се Дунайка сына Иванова!»

35. Он пошол звать Дунайка сына да Иванова,

Говорыл он-де ему да таковы слова:

«Уш ты ой еси, Дунайко да сын Ивановичь!

Бес тибя у нас пир да не пируиццэ!»

Отвечал тут Дунай да сын Иванович:

40. «Зовите́ вы миня да как не пир пировать —

Хотите́ вы у миня да голову сорвать!..»

А тут же Дунай да не ослышылса,

А идёт он Дунай да на почесьён пир.

Как садят его во местичко во большоё;

45. Подавают ему чарочку зелена вина,

А-й подавают ему чарочку да во фторой након

И подавают ему чарочку во третей након.

Ишше тут-де Дунай запоговарывал,

Могучима плечами запошевеливал.

50. А Владимер княсь по горёнки похаживал:

«Уш ты ой еси, Дунай да сын Ивановичь!

А не знаш ли ты мне-ка богосужоной,

А богосужоной-ряженой красной девицы:

А чтобы ростом не мала и умом свёрсна,

55. А очи-ти ясны — как у согола[262],

А черни-ти брови — да как у соболя,

А у того же у соболя сибирского,

А у того было у сокола заморского?..»

Отвечял ему Дунай да сын Ивановичь:

60. «А-й да жывал я во городе во Шахове,

Да во Шахове во городе во Ляхове,

У того же короля да леховинского;

А было(а) у его при мне две дочери:

А старша-та Настасья — паленица преудалая,

65. А меньша-та кнегинушка — Опраксия;

А вот будёт тибе-ка да богосужона;

А добром не оддают, дак мы силком возьмём!»

Они отправились з Добрынюшкой Микитичом

Да доехали до города до Шахова,

70. Да до Шахова города до Ляхова.

Увидала кнегинушка Опраксия:

«А приехал к нам Дунайко да сын Ивановичь;

Он веть ф ключьники приехал да фсё в замочьники,

А ишше ф те же погребны да человальники!»

75. А говорыл им Дунайко да сын Ивановичь:

«Я не ф ключьники приехал да не в замочьники,

Я не ф те погребны да человальники;

А я приехал за добрым за делом — сватосвом,

И за того-де за князя за Владимера!»

80. Ишше ети слова да во любе прышли;

А королю-то леховинскому — не в любе прышли:

«Уш ты ой еси, Дунайко да сын Ивановичь!

Уежжай-ко ты от миня да з двора здолой,

Не оддам своей кнегинушки Опраксию!»

85. А ишше тут Дунаю за беду стало,

За великую досадушку показалосе.

Он зацел кругом города поежжывать,

А добрым-то конём да стал потаптывать.

Говорыла тут кнегинушка Опраксея:

90. «Уш ты ой еси, мой да родной батюшко!

А сумел ты меня воспоить-скормить —

Не сумел ты меня да взамуш выдати

А без бою-де, без драки, без кровопролитьица!»

Подхватил он кнегинушку Опраксию,

95. Посадил он кнегину на добра коня,

И повёл он кнегину да ф красён Киёф-грат.

А Настасьюшки как в доме не случилосе,

А той же паленицы да приудалою.

А поехали они да по чисту полю,

100. А отъехали они да на чисто полё;

Говорыт тут Дунай да сын Ивановичь:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Мекитичь млад!

Ты вези-ко-се Опраксию ф красён Киёф-грат,

Передай ему кнегинушку Опраксию;

105. Я останусь Дунай да во чистом поле:

А велика сугона за нами гониццэ!..»

А дождалсэ Настасью паленицу преудалою.

Они съехались да фсё розхехались, —

А первым-то боём друг друга не ранили.

110. А сражалисе копьицами вострыма, —

А-й по насадочкам копьица свернулисе:

Ишше тем боём друг друга не ранили.

Они билисе палками буёвыма, —

А ишша тем боём друг друга не ранили.

115. А схватилисе плотным боём-рукопашкою,

А ходили они день до вецера.

А подвернулась у Дуная ношка правая,

Скользёнулась у Дуная ношка левая,

А пал тут Дунайко да на сыру землю.

120. А говорыла паленица преудалая:

«Не жыл бы ф ключьниках у нас, в замочьниках,

А ф тех же погребных да человальниках, —

Я порола бы твои ноньце белы груди,

Да смотрела бы я ретиво серцо!»

125. А свернулса Дунай да сын Ивановичь,

А повернул он Настасью-паленину преудалую,

А скакал-де Дунай на белы груди,

Ростегивал он пугофки тальянския,

А смотрел, он гледел у ей белы груди.

130. А тут они с Дунайком познакомились,

Познакомились они да фсё полакомились.

А отправилса Дунайко ф красён Киёф-грат

А со той паленицэй преудалою.

Говорыл тут Дунай да таковы слова:

135. «Уш ты ой еси, Настасьюшка приудалая!

Будём мы во городе во Киеве

А у ласкова князя да на чесном пиру,

А будут подавать нам чару зелена вина, —

А не пей-ко-се чарочки зелена вина:

140. А во хмелю ты была не софсем ладна!..»

А приехали ко князю да ко Владимеру,

А приехали они да на почесьён пир.

А садят их во местицко во большоё,

Подавают тут им чарочку зелена вина.

144. А стала тут Настасья да пьяна-весёла,

Говорыт тут Дунаю сыну Ивановичю:

«А уш ты ой еси, Дунайко сын Ивановичь!

А жыл ты у нас ф ключьниках, в замочьниках,

А ф тех погребных да человальниках;

150. А стрелели мы во меточьку во польскую, —

Ишша я-то тибя да фсё метней была!»

А тут же Дунаю за беду стало

И за великую досадушку показалосе.

А пошли они стрелеть во мёточьку во польскую, —

155. Опстрелял ей Дунай да сын Ивановичь.

Роскипелось, розболелось серцо богатырскоё:

А схватил он палиницу преудалую,

А бросил он ей да на сыру землю;

А вынимал-де Дунаюшко булатной нош,

160. А порол-де у ей да груди белыя

А за то же за ейно он невежество, —

А увидял во утробы он два отрока.

Со великого удару сам с ума сошол:

164. А скоцил-де Дунай на булатной нош.

299. Молодость Сокольника, добывание им коня и бой его с Ильей Муромцем

А-й ишше от моря, моря, морюшка синего,

А-й да от синего морюшка Студёного;

А от того было от камешка от Латыря;

А от той было от бабушки Злато́й горки...

5. А ишше было у ей да чадо милоё,

А-й милоё чядышко любимоё,

А-й да любимоё чядышко, Сокольницёк.

А-й ишше ходит Сокольницёк на боярьской двор,

Зашуцивать таки шуточьки немалыя,

10. Он грает с робятами не по-робечески:

Он которого схватит за руку — рука-та прочь,

А которого за ногу — нога-та прочь,

А которого по серёдочки — жывота лишыт.

А доходят ети вестоцки до бабушки:

15. «Уш ты ой еси, бабушка Златынь-горка!

А ишше ходит твоё да чадо милоё,

А-й милоё чадышко, Сокольничок;

Он зашуциват таки шутоцки немалыя,

Он играет с робятами не по-робечески:

20. А схватит кого за руку — рука-то прочь,

А схватит кого за ногу — нога-та прочь,

А схватит посерёдки — жывота лишыт!..»

Говорыт тут ему да родна бабушка:

«Уш ты ой еси, Сокольницёк-Наезницёк!

25. А ходиш, Сокольник, на боярской двор,

А ты зашуциваш таки шутоцки немалыя,

А играш с робятами не по-робечески!..»

Побранила, поругала родна бабушка.

Отвечает Сокольницёк-Наезницёк:

30. «А ругают миня да фсё сколотышом,

А сколотышом ругают — зауголышом».

А-й говорыт ей Сокольницёк-Наезницёк:

«А уш ты ой еси, моя да родна бабушка!

А скажы-ко-се, где родной мой батюшко?..»

35. Говорыла ему да родна бабушка:

«А-й есь у тибя батюшко ф чистом поле,

А во чистом полюшке казакуёт,

А старой де казак да Илья Муромец!..»

А-й зашыпело у Сокольника ретиво серцо,

40. Закипела у Сокольника гореця крофь;

Говорыт-де Сокольник родной мамушки:

«А дай-ко-се мне благословленьицо

А ишше ехать-то мне во чисто полё

А людей посмотреть да сибя показать!»

45. Не дала ему мать благословленьица.

А тут же Сокольнику за беду стало,

А за великую досаду показалосе;

А пошол-де Сокольник во чисто полё.

А сретилась в поле стара бабушка,

50. А некорысная стара старушонышко.

А горецицьсе Сокольницёк-Наезницёк:

«А ты поди-ко проць, стара старушонышко;

Я веть пну тибя, стару старушонышко,

А пну я тибя — только мокро пойдёт!..»

55. Отвечят ему стара старушонышко:

«А у новых-то хозяв да коняв седла бьют,

А стары-ти люди да фсё починивают!»

Говорыл тут Сокольницёк-Наезницёк:

«А разъесни-ко-се мне, старая старушецька,

60. А какой же ты, старушка, мне вопрос дала?..»

А говорыт ему старая старушечка:

«Рос<с>тонись ты, розболись да на чистом поле,

А прыходи со слёзами к родной мамушки,

А говори-ко-се ей да таковы слова:

65. “Уш ты ой еси, мамушка родимая!

А ходил я Сокольник по чисту полю,

А заболело у меня да буйна голова!” —

А прыжмёт-де она да к ретиву серцу,

А заспит-де она да богатырским сном, —

70. Отвяжи-ко ты у ей да золоты ключи,

Ты поди со ключами во чисто полё;

А ес<т>ь у ей во полюшке глубок погреп,

А-й ишше ес<т>ь у ей да там веть доброй конь;

А бери-ко тогда да ты добра коня,

75. Поежжай-ко, Сокольничок-Наезничок!..»

А тут же Сокольник не ослышылсэ,

А пошол-де Сокольник к родной мамушки:

«Уш ты ой еси, маменька родимая!

А ходил я, Сокольник, по чисту полю,

80. Заболела у меня да буйна голова,

Зашипело у меня да ретиво серцо!..»

А росплака(ла)сь его да родна мамушка,

Прыжала-де его да к ретиву серцу,

А-й заспала-де она да богатырским сном.

85. А на то-де Сокольницёк ухватциф был,

Отвезал у ей да золоты ключи,

А сходил-де Сокольник во чисто полё,

А ишше вывёл Сокольничок добра коня,

А скакал-де Сокольник на добра коня.

90. Приежжал тут Сокольник к своему дому,

А оставил он коничка не прывязана,

Не привязана коня да не приказана.

А приходит ешшо Сокольник да к родной матушки:

А спит-де она да богатырским сном.

95. А привезал тут Сокольник золоты ключи.

Пробудилась его да родна матушка;

Увидала тут она да фсё добра коня,

А стоючи-де коня да не прывязана;

Говорыт-де Сокольнику-Наезнику:

100. «Уш ты ой еси, Сокольницёк-Наезницёк!

Верно, хочош ты ехать во чисто полё;

А увидиш старыка да Илью Муромчя,

А увидиш его да во чистом поле, —

А скажы-ко-се да фсё ниской поклон,

105. А ишше ниской поклон да челомбитьицо!..»

А-й закипело-зашыпело ретиво серцо,

Розозлилса Сокольничок-Наезничок;

А собиралсэ он ехать во чисто полё.

Ишше брал он сибе палочку буёвую,

110. А брал он веть лук, калену стрелу,

А ишше брал он сибе да как востро копьё.

А только видели Сокольника: срыжаицсэ,

А не видели поездочки богатырскою.

А ишше видят: в чистом поле курева стоит.

115. Он веть выехал Сокольник во чисто полё, —

Ишше зачел он по полюшку поежжывать,

А на добром-то коне да стал порыскивать.

А выкинывал веть сабельку под облако, —

А потхватывал он сабельку буйной головой,

120. А не велику, не малу — сорока пудоф;

Ишше сам он ко сабли прыговарывал:

«А как я владею саблей вострою,

Ишше так совладеть да Ильей Муромчём!»

А-й увидал тут старой казак Илья Муромец:

125. «Уш ты ой еси, Олёшенька Попович млад!

А ты узнай-ко про удала добра молоцца,

А какой он земли да какой вотчины?

Он которого оцца да какой матушки?..»

А-й подъежжает Олёшенька Попович млад,

130. А ишше спрашиват удала добра молоцца:

«А какой ты земли да какой вотчины?

А которого оцца да какой матушки?»

Отвечает Сокольничок-Наезничок:

«Ты послушай, удалой доброй молодец!

135. А ежжу я Сокольник по чисту полю,

А выкинываю сабельку под облако,

А потхватываю сабельку буйной головой,

А ишше сам говорыл да таково слово:

“Ишше как я владею саблей вострою,

140. А так бы мне владеть да Ильей Муромчём!”»

Отошол проць Олёшенька Поповиц млад,

Росказал он старыку да Илью Муромцу.

Ишше тут-де Илейки за беду стало,

А за великую досадушку показалосе:

145. А скакал-де Илейка на добра коня,

А поехал Илейка во чисто полё

А на того же Сокольника-Наезника.

А ишше съехались они да фсё розъехались, —

А ишше тем боем друг друга не ранили.

150. А рубилисе сабельками вострыма, —

А сабельки у их да ишшорбалисе.

А да кололисе копьицами вострыма, —

По насадоцькам копья-та свернулисе:

Они тем боём друг друга не ранили.

155. Соскоцили они да со добрых коней;

Да схватилисе они да фсё плотным боём,

А плотным-де боём — да рукопашкою,

А ходили они с утра день до вечора.

А подвернулась у Илеюшки ношка правая,

160. Скользёнула у Илейки нога левая, —

Ишше пал тут Илейка на сыру землю.

А скакал тут Сокольник на белы груди,

А вынимал-де Сокольницёк булатной нош,

А хотел он пороть да груди белыя,

165. А хотел он смотреть да ретиво серцо.

Тут взмолилса старой казак Илья Муромец:

«Стоял я за церкви-ти за Божыя,

Я стоял за манастыри почетныя;

А на чистом поле Илейки смерть не писана!»

170. А вдвоё-фтроё у Илейки силы прыбыло:

А свернул он Сокольника-Наезника,

А скоцил он ему да на белы груди,

Ишше сам говорыл да таковы слова:

«Уш ты ой еси, удалой доброй молодечь!

175. Ты какой же земли да какой вотцины?

А которого оцца да какой матушки?»

А говорыл тут Сокольницёк-Наезницёк:

«А был бы я на белых грудях, —

Я не спрашывал бы отечесва, молодечесва, —

180. Я порол бы у тибя да груди белыя,

Я смотрел бы у тибя да ретиво серцо!»

А тут же Илейки за беду стало;

А выхватывал Илеюшка булатной нош,

А хотел он пороть да груди белыя.

185. А на то-де Сокольницёк ухватциф был,

Он схватил правой рукой да он булатной нош.

А на том было пёрстышке мезёнышке

А был у его да фсё злачон перстень,

А злачон перстенёчык с именным клеймом.

190. Ишше тот перстенёк был Ильи Муромца:

Подарён был перстенёк да родной мамушки.

А увидял старой казак Илья Муромец,

А увидял-де он да свой злачон перстень, —

А признал он Сокольника родным сыном,

195. А поднял Сокольника на резвы ноги,

Почёловал-де в уста его сахарныя,

Говорыл-де Сокольнику таковы слова:

«Уш ты ой еси, Сокольницёк-Наезницёк!

А я типерице узнал, што мне родной веть сын!»

200. Отправлял он Сокольника-Наезника:

«Поежжай-ко, Сокольницёк-Наезницёк,

Поежжай-ко, Сокольник, да к родной матушки, —

А скажы-ко-се от миня да ей ниской поклон,

А ниской поклон, благословленьицо,

205. Что ты видял казака да Ильи Муромца!»

А тут же Сокольнику за беду стало,

За великую досадушку показалосе:

А скакал-де Сокольник на добра коня.

А поехал-де Сокольник да к родной матушки.

210. А стречает его да родна матушка:

«А здрастуй, Сокольницёк-Наезницёк!»

А Сокольник-от матери целом не бьёт,

А челом-де не бьёт да фсё не кланялса:

«А зачем ты попустила миня на белой свет? —

215. А фсе миня признают да за сколотыша!»

А выхватил Сокольницёк булатной нош, —

Заколол Сокольник да родну матушку,

218. И сам он бросилса да на булатной нош.

Нижа

Ни́жа — небольшая деревня Долгощельской волости на берегу Мезенского залива, в 25-ти верстах на запад от устья реки Кулоя; она расположена на высоком левом берегу реки Нижи в нескольких верстах от моря (по реке около 7 верст, а по топкому болоту, которым я шел, 3 версты); летом Нижа — вдали от тракта, но зимой через нее проходит земский тракт в Койду (на лошадях). Деревня основалась сравнительно недавно. Теперь в ней 15 дворов и 3 фамилии: Шува́евы (выходцы из села Ла́мпожни с реки Мезени), Безбородовы (из Му́дьюги — севернее г. Архангельска) и Карасевы (с реки северной Двины, с Востокурья). 60 лет тому назад здесь было всего 2 двора; кругом тундра с маленькими кучками деревьев; жители деревни ничего не сеют, а живут исключительно ловлей рыбы и битьем зверя (тюленя). От Долгой Щели до Нижи 50 верст, и от Нижи до Койды тоже 50 верст (летом по морю).

Шуваева Фёкла Константиновна

Фёкла Константиновна Шуваева — крестьянка деревни Нижи, 48 лет, среднего роста. Она — вторая жена крестьянина деревни Нижи Прокопия Шуваева, славившегося сказителя, известного под именем просто Прони из Нижи. Его помнят еще и теперь; некоторые из моих сказителей являются его учениками и рассказывали мне о том, что он знал много старин (о чем я указывал в характеристиках этих сказителей). Фёкла родом из деревни Ру́чьев, на запад от деревни Нижи, между Койдой и З<имней> Золотицей. Замужем она была около 8 лет, а теперь уже 6 лет вдовеет, имеет маленького сына. По смерти мужа она поселилась с сыном в селе Долгой Щели, где нанимается на легкую работу. Старинам она научилась от своего мужа. Но она слыхала много, а поет мало, да и то не совсем хорошо. Она пропела мне три старины: 1) «Иван Годинович», 2) «Купанье, бой со змеей, женитьба на избавленной девице и стояние Добрыни на заставе и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича» и 3) «Дюк Степанович». Она готова была пропеть еще какую-то из пропетых мне уже старин, но я попросил ее сначала рассказать и отказался более записывать, так как она путала, смешивая разные старины. Пела она мне с позволения хозяйки, которая сама хотела послушать пение старин. Фекла еще знала старины: 1) «Илья в погребе», 2) «Добрыня и Златыгорка», 3) «Садко», 4) «Васька-пьяница» и 5) «Сорок калик со каликою»; у своего мужа она слыхала еще старину «Мамаево побоище». Следует отметить в ее старинах частое употреблеение члена «от» в виде «о» и отпадание «го» в род. ед. муж. прилагательного «стольнякиефской».

300. Иван Годинович

Во стольнём во городе во Киеви

И повёлса у Владимера почесьен пир.

Вси на пиру да напивалисе,

Вси на цесном да наедалисе,

5. Вси на пиру да пьяны-веселы,

Вси на пиру да призахвастались:

А иной из их хвастат золотой казной,

А иной из их хвастат силой богатырьской,

Умной-от хвастат старой матерью,

10. Неразумной-от хвастат молодой жоной.

Говорыт тут Иванушко Годиновиц:

«Вси у нас во городе поженёны,

Красны-ти девушки вза́муш выданы;

И один я доброй молодец холост хожу;

15. Благослови мне, Владимер, уж веть женицьсе!»

Говорыл тут Владимер таково слово:

«Ты бери-возьми у хрисьянина богатого,

Ты бери у хресьянина у подлого,

Ты бери у купьця-гостя торгового!» —

20. «Мне не надоть у купьця-гостя торгового,

Мне не надоть у хресьянина у подлого:

Я поеду к королю-де лех(о)винскому,

И на душецьки Овдотьи-белой лебеди!»

Говорыл тут Владимер таково слово:

25. «Не жона тибе будёт — змея лютая, —

Изведёт тибя да понапрасному:

Ты оставиш свою-ту буйну голову,

Ты оставиш свою буйну голову на цистом поли.

Уш ты бери коницькоф табунами,

30. Ты бери красных девушок толпицеми,

Ты бери удалых добрыф[263] молоццоф станицеми,

Ты бери добрых конецькоф табунами». —

«Мне не надоть твои добры коницьки табунами,

Мне не надоть веть твои красны девушки толпицями,

35. Мне не надоть добры молоццы станицями;

Мне-ка надобно брателко названой-от,

По имени Дунай-от сын Ивановиць,

Которой сидит у тибя да ф тёмной темници!..»

Говорыл уш Владимер стольнекиефьской,

40. Говорыл уш Владимер таково слово:

«Ты бери золоты клюци,

Отмыкай ты замоцик сорока пудоф,

Отодвигай ты задвижоцьку жалезную,

Отпирай ты заслоноцьку жалезную,

45. Выпускай ты Дунаюшка его ко мне да на почесьен пир!»

И пошол тут Иванушко — не ослышылсы,

Выпускал уш Дунаюшка ис тёмной темници.

Прышли ко Бладимеру[264] на почесьен пир,

И садились за столы-то дубовыя,

50. И садились за напитки розналичныя.

Повёлса у Владимера почесьен пир.

Много ли, мало ли поры-времени, —

Отошол у Владимера поцесьен пир.

И пошол уш Иванушко Годиновиц,

55. И пошли добры молоццы на конюшын двор,

Выбирали собе коней добрыя,

И потстегивали двенаццать тонких по́тпружей,

А трина́ццатой тену́ли церес хребетьню кость, —

И не ради басы, да ради крепости:

60. Не оставил и[265] щобы доброй конь во цистом поли.

Не видали, добры молоццы как срежаюцсэ;

Только видели: в цистом поли курёва стоит.

И приехали к королю-ту на шырокой двор,

Вяжут тут своих добрых коницькоф за колецика сиребрены,

65. Которо колецюшко повыше фсех.

И оставил Иванушко Дуная-та Ивановиця,

И оставил он у своих-то у добрых коней.

Уш пошол он во грыдню королеськую,

Крес<т>-от кладёт да по-писаному,

70. А поклон-о ведёт да по-уцёному:

«Уш ты здрастуй, король да лехоминьскоё!» —

«Уш ты здрастуй, Иванушко Годиновиц!

Ты во клюцьники ли к нам приехал, ты во стольники?» —

«Я приехал к вам да не во клюцьники,

75. Не во клюцьники к вам, не в замоцьники;

Я приехал к вам да сватом — сватацьсе

На душочки Овдотьи-белой лебеди!» —

«У мня, право, то дитятко просватано,

Белы ейны руцьки запоруцёны,

80. И злацёныма персьнями споменяно

За того жа Идолишша поганого

И во ту же во землю во неверную,

И во ту во Орду да во проклятую!»

Говорыл тут Иванушко другой након,

85. Говорыл тут Иванушко трете́й након:

«Ты добром не оддаш, я за бою́ возьму!»

И пошол тут Иванушко ис светло́й грыдьни.

И сидела Овдотья за двенаццати замоцьками,

И сидела Овдотья за тринаццать (так) сторожоцьками.

90. И прыбил он, прырубил он сторожоцикоф,

Приломал он двенаццеть тут замоцикоф, —

И зашол уш к Овдотьи ф светлу светлицю.

И сидит Овдотья в светлой светлици,

И сидит она за красеньцями*

95. Во единой рубашоцьки, бес цёботу[266];

И по плеця у ей — да белы кре́цета,

По прошостоцьки[267] у ей — да сизы голубы.

Крес<т>-о кладёт да по-писаному,

Он поклон-о ведёт да по-уцёному:

100. «Уш ты здрастуй, Овдотья-лебедь белая!» —

«Уш ты здрастуй, Иванушко Годиновиц!» —

И выходит она и-за красёнышкоф*,

Берёт она ёго за праву руку,

Обнимат ёго да белу шею

105. И целу́ёт она в уста сахарны:

«Во клюцьники к нам приехал ли во стольники?..» —

«Я приехал к вам да сватом — сватацьсе;

Ты срежайсе во платьё подорожноё!»

И средилась уш Овдотья во платьё подорожноё.

110. И берёт уш Овдотью за праву руку,

И повёл уш Овдотью ис светлой светлици.

И увидела Овдотья на белых сенях,

И увидела убитых сторожоцикоф;

Тут уш Овдотья призаплакала:

115. «Умел меня батюшко споить-скормить, —

Не умел миня батюшко взамуш оддать

Без бою, меня, без драки, без кроволития!..»

И привёл уш Овдотью ко добрым коням,

И садил уш Овдотью позади сибя.

120. И поехали они с двора с королефь(с)кого.

И вышол король уш на высок балхон:

«Уш воротись ты, Иванушко Годиновиць;

Я тибе Овдотью-ту добром оддам!» —

«На приезде ты гостя-то не уцёстовал, —

125. На отъезди тибе гостя не уцёстовать!»

И поехали они до рецьки до бродовою,

Розоставили уш Иванушко шатёр белополотненой.

Тут повалились с Овдотьёй в опоциф дёржать,

Они клали промежу собе саблю вострую

130. И на место третьёго-то всё товарышша.

Перепадывала веска скоро-наскоро,

Перепадывала ко тому ко Идолишшу поганому.

И наехал Идолишшо поганоё,

Закрыцял у короля под окошком громким голосом:

135. «Дома ли Овдотья-лебеть белая?»

Отвецяёт король-от лехоминьскоё:

«У мня не дома Овдотья-лебедь белая:

Приежжал уш Иванушко Годинович;

Я добром не давал, — он за бою увёс!»

140. И поехал Идолишшо по цисту полю;

Не доехал до рецьки до бродовою, —

Увидел Идолишшо шатёр белополотненой;

Закрыцял уш Идолишшо ишша пушше громким голосом.

Пробужалса Иванушко от крепкого сна,

145. И выскакивал Иванушко из бела шатра,

И пошол уш к Идолишшу поганому.

<О>не водились с ним не мало, не много поры-времени:

С утру[268] вёшной день до вецера.

По Иванушковой-то было по милости,

150. По Иванушковой было уш по уцести, —

У Идолишша права нога-та окатиласе,

Лева нога-та подломиласе:

Падало Идолишшо на сыру землю.

И забыл уш Иванушко ножыцёк во белом шатри,

155. Сидит у Идолишша на церных грудях,

Закрыцял уш Овдотьи своим зысьним голосом:

«Ты неси уш мне, Овдотья, ножыцёк булатной-от,

Я спорю у Идолишша церны груди!»

Говорыл тут Идолишшо поганоё:

160. «Ты Овдотья, ты лебедь белая!

Ты укинь ты ножыцёк в цисто полё,

Ты схвати ты Иванушка за русы кудри:

И за им станёш жыть ты портомойницёй,

Ты за мной станёш жыть-то ты царевицёй (так)».

165. И послушала Овдотья-лебедь белая,

И послушала Идолишша поганого;

И укинула ножыцёк в цисто полё,

И схватила Иванушка за русы кудри.

И припутали они Иванушка ко сыру дубу,

170. И припутали они во опутинки шолковыя;

И пошли тут с Идолишшом в опоциф дёржать,

И не клали промежу собе саблю вострою.

Много ли, мало ли поры-времени,

Пробужалась Овдотья от крепкого сна;

175. Выходила Овдотья-та из бела шатра.

Прилетело к Иванушку тры веть голуба,

Прилетело к Иванушку тры уш голуба.

Будит Овдотья-лебедь белая:

«Ты ставай уш, Идолишшо поганоё!

180. Так я захотела голубетинки,

Пострель ты у Иванушка сиза голуба!..»

Выставал уш Идолишшо поганоё,

Выходил он уш из бела шатра;

Брал он тугой лук розрыфцятой,

185. И фкладывал он стрелоцьки калёныя,

И спускал уш он во сиза голуба.

И во сиза-та голуба не попало-то;

Попала стрелоцька во сырой дуп,

И отскакивала стрелоцька к Идолишшу от сыра дуба,

190. Ко Идолишшу во церны груди.

Падало Идолишшо на сыру землю,

Тут уш Идолишшу славы поют.

Тут уш Овдотья прызаплакала:

«От одно́го я берешку отъехала,

195. До другого я берешку не доехала;

Я куды стану теперице деватисе?»

Закрыцял уш Иванушко зысьним голосом:

«Ты поди уш, Овдотья-лебедь белая,

Отвяжи ты миня-то от сыра дуба, —

200. Я долго стоял да у сыра дуба,

Так мне-ка пить-то захотелосе

Той уш свежой воды клюцёвою!»

Пошла тут Овдотья, взела саблю вострую,

Хотела она секци у Иванушка буйну голову.

205. По Иванушковой было уш милости,

По Иванушковой было уш по уцести, —

Падала сабля вострая по опутинкам шолковыя,

И отскакивал Иванушко от сыра дуба:

«Ты сходи уш, Овдотья, на быстру реку;

210. Поцерпни-ка водицьки-то, свежой воды!»

И пошла уш Овдотья, призаплакала;

И несёт она уш свежу́ воду.

И сек он буйну голову:

«Мне не надоть ета твоя-та буйна голова, —

215. Цёловала ты Идолишша поганого!

Мне не надоть ета рука правая, —

Обнимала Идолишша поганого!

Мне не надоть ета нога правая!..»

Присек он на мелки рецеки[269],

220. Розметал он фсю Овдотью по цисту полю:

«Жанил я свою саблю вострую;

222. Я здорово жанилса, мне-ка не с кем спать!»

301. Купанье, бой со змеей, женитьба на избавленной девице и стояние Добрыни на заставе и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича

Прежджа (так) Резань да слободой слыла,

Ныньце Резань да словёт городом.

И во той во Резани, славном городи,

Жыл был Микитушка — состарилса

5. (Много побивал полкоф силы неверною).

При старости Мекитушка наказывал

И своей он молодой жоны:

«Будёт как Добрынюшка на возрости,

Будёт бутто есён сокол на возлети, —

10. Станёт просить у тя благословленьиця

Съездить во тихи вёшны заводи

И стрелеть уш гусей-то, белых лебедей

И пернастых-то малых утицей;

Не пострелит он не гуся и не лебедя,

15. И не малой пернастой серой утици;

И пригрет ёго да соньцё красноё,

Припекёт ёго упецэнки*[270] петрофския, —

И захоцёт Добрыня покупатисе;

На перву-ту струецьку пусть отплавыват,

20. На другу-ту струёцьку пусть отплавыват,

А на третью-ту струёцьку некак нельзя!»

Тут уш Мекитушка преставилса.

Стал Добрынюшка уш на возрости,

Бутто есён сокол на возлети;

25. Падал родной маменьки во резвы ноги;

«Благослови мне, родна маменька,

Съездить во тихи вёшны заводи,

Мне пострелить гуся, мне-ка лебедя,

Маленьку пернасту серу утицю!»

30. Говорыла ёму родна маменька,

Говорыла ёму тут таково слово:

«Не пострелиш ты не гуся и не лебедя,

И не маленькой пернастой серой утици;

И пригрет тибя соньцё красноё,

35. Препекут тибя упецинки петровския, —

Ты захош, ты Добрыня, покупатисе,

Ты на перву-ту струёцьку отплавывай,

Ты на другу-ту струёцьку отплавывай,

На третью-ту струёцьку некак нельзя!..»

40. Поехал Добрыня от родной маменьки,

Поехал на тихи вёшны заводи.

Он веть ездил много ли, мало поры-времени,

Не видал не гуся и не лебедя,

И не маленькой пернастой серой утици;

45. И пригрело ёго на упецынки петровския,

И пригрело ёго да соньцё красноё, —

Захотел уш Добрыня покупатисе.

Скинул Добрынюшка с сибя платьё цветноё,

И оставил он платьё цветноё,

50. И спускалса Добрынюшка во синё морё;

На перву-ту струёцьку отплавывал,

На другу-ту струёцьку отплавывал:

«На третью я хотел бы струёцьку отплавывать:

Не благословляла мне родна матушка!

55. Поплову я назат на крутой берек

К тому же ко плать(и)цю ко цветному!..»

Доплыват он до крутого-то берешку, —

Летит змея-та фсё пешшарская*,

По поднебесью хоботы замётыват:

60. «Я тибя, Добрынюшку, жывком зглону!» —

«Не гложи ты миня уш понапрасному;

Дай мне-ка выплыть на крутой берек,

Мне одецце во платьицо во цветноё!»

Выплыл Добрыня на крутой берек,

65. И оделса он во платьицё во цветноё.

Сидела змея на девети дубах, —

Нецим Добрыни боронитисе:

Он наклал уш во свой колпак пуховой-от,

И наклал он песку-хрешшу сыпуцёго,

70. Бросил змеи-то во церны груди.

Падала змея-та на сыру землю.

«Я ссеку у тя вси три головы,

Розлуцю я тибя уш с белом светом-то!» —

«Ты спусти, ты Добрынюшка, на Светую Русь!

75. (И спустил уж Добрынюшка ей на Светую Русь):

Принесу тибе сапожоцьки козловыя,

Принесу тибе рукавочьки борановы,

Принесу тибе рубашоцьку полотнену,

Принесу тибе колпак я Земли Грецеськой».

80. Ездил Добрыня во тихи вёшны заводи

Много-ли, мало поры-времени

И увидел змею-ту всё пешшарскую:

Летит змея-та со Светой Руси,

К ему она, к Добрынюшки, не прыворациват,

85. Несёт она красну девицю,

А улетела в горы-пешшоры белокаменны.

Добрынюшка приехал ко тихим вёшным заводям;

Говорыл он сам-то таково слово,

Говорыл он своёму-то добру коню:

90. «Поспевай ты, конь, да ко мне на времё,

Поплову я уш (как перву) на струёцьку,

На другу я струёцьку стану я отплавывать,

На треть-ту струёцьку отплову я;

Миня-то понесёт в пешшоры белокаменны, —

95. Уш я выйду как на крутой берек».

Понесло ёго в горы-ти, в горы-ти, пешшоры белокаменны,

Выходил тут Добрынюшка на крутой берек».

Прибежал к ему веть доброй конь на времё;

Он оделса во платьицё во цветноё

100. И поехал к дыры-то ко змеиною,

У дыры-то сидит она красна девиця,

И сама она говорит да слезно плакала:

«Вецёр я была у родителя у батюшка,

Я цёсала свою да буйну голову,

105. Заплетала свою-ту русу косу,

И сама я к косы да прыговарывала:

“И кому ета коса, коса достаницьсе?

И достаницьсе ли она князю ли она боеру

И тому жа хресьянину богатому?”»

110. Говорыл уш Добрыня красной девици:

«Выходи́, красна девиця, из дыры-то ис пешшарьскою!»

Не выходит она из дыры ис пешшарьскою.

Говорыл он во третей након:

«Выходи; я тибя вывезу на Святую Русь,

115. На Светую Русь вывезу; примём закон Божию!»

Вышла красна девиця,

Вышла-то из дыры-то ис пешшарскоё.

И зашёл во дыру-то во змеиную

И срубил он фси уш буйны головы.

120. И поехали они тут на Светую Русь.

И приехал Добрынюшка к родной матушки,

Говорыл уш родной маменьки во другой након:

«Благослови меня, родна маменька, веть женицьсе,

Приму я с ей закон Божей-от

125. С той же с Настасьёй доць Викулисьней!»

Дала ему родна маменька благословленьицё.

Пошли они тут во Божью церкофь,

И прымали они закон Божей-от.

И прышли они тут из Божьей церквы,

130. И прышли они к родной маменьки.

И повёлса тут поцесьён пир.

Много-ли, мало поры-времени,

Отошол у их поцесьен пир;

И зовут уш Добрынюшку ко Владимеру на поцесьен пир

135. И со тою с Настасьёй с молодой жоной.

И пошли они с Настасьёй на почесьен пир.

И пошол у Владимера почесьен пир.

Отошол у Владимера поцесьен пир, —

Стали тут служопки намётывать.

140. Говорыла Настасья доць Викулись(н)я,

Говорыла она тут таково слово:

«Не Владимер служопки намётыват —

Намётыват старой казак Илья Муромец!»

Добрынюшки служопку намётывали

145. И намётывали уш ёму на двенаццэть лет.

И пошол уш Добрыня со цесна пиру,

И пошол, повесил свою буйну голову,

И повесил со своих он со мугуцих плець.

Прышли уш со цесна пиру.

150. Много-ли, мало поры-времени —

Прызывают уш Владимёр стольнокиефской,

Во-други́х призываёт старой казак Илья Муромець:

«Постоять щобы на заставы двенаццать лет,

Писать щобы нам уш на кажной год,

155. Не подошла щобы под нас сила неверная!.»

Нецего тут Добрынюшка не вымолвил;

И пошол он от их с светлой грыдни,

И пошол он из светлой грыдни уш ко своей он молодой жоны.

Стал уш Добрынюшка срежатисе;

160. Провожаёт ёго веть молода жона,

Молода жона, родна матушка.

«Уш ты, пройдёт двенаццеть лет

И настанёт на лето на тринаццето,

Тогда хоть ты взамуш поди,

165. Хоть взамуш ты поди, хоть вдовой сиди, —

Не ходи за Олёшу за Поповиця:

Не люблю я духу-то попофьского!»

Уехал Добрынюшка на заставу великую,

И приехал на заставу великую,

170. И объездил он по цисту полю,

О ту же о заставу великую

Розоставил шатёр белополотненой.

Жыл он тут двенаццеть лет,

Не писал он им на кажной год[271];

175. Настало на лето на тринаццато.

И пришол уш Олёша сватом сватацьсе,

И приходит Олёша к Омельфы Тимофеёвны,

И приходит он сватом сватацьсе

На той на Добрыниной молодой жоны:

180. «Ты оддай ты за миня замуш!»

Говорыла Омельфа Тимофеёвна таково слово:

«А, быват, ешшо приедёт он с великой заставы?..»

Ушол уш Олёшенька Поповиць-от,

И ушол с Омельфина шырока двора;

185. И посылаёт он у<о>петь сватом сватацьсе

И старого Илью Муромьця

И к той уш ко Омельфы Тимофеёвны

На Добрыниной на молодой жоны.

И пришол старой казак Илья Муромець,

190. И пришол он к Омельфы Тимофеёвны.

Говорыли они уш таково слово:

«Нам послать уш на заставу великую, —

И живой ли Добрынюшка Микитиц млад?..»

И послали они на заставу великую,

195. Послали они Олёшеньку Поповиця.

Не доежжал он до заставы великою,

И воротилса Олёшенька Поповиц млад,

И приехал он ко Владимеру стольнекиефску,

Приехал он на шырокой двор,

200. И пришол он во светлу грыдню.

Стали у Олёшеньки выспрашывать:

«Уш жывой ли Добрынюшка за заставы великою?»

«Давно уш Добрынюшки живого нет:

Резвыма ногами — во ракитоф кус<т>,

205. Буйной головой — во цисто полё,

Глазами, ушами трафка про́росла!..»

И пошли они уж сватом сватацьсе

К той к Омельфы Тимофеёвны

На Добрыниной на молодой жоны

210. И сказали ей таково слово:

«И давно уш Добрынюшки на заставы живого нет».

И пошла она тут, призаплакала,

И заходили они тут за столы-ти за дубовыя;

И садились за напитки розналичныя;

215. И повелась у Олёшеньки-то свадёпка.

Сидели они много ли, мало поры-времени;

И приехал Добрынюшка з заставы великою,

И приехал он к родной маменьки,

Не узнала ёго родна маменька

220. И во том во платьици во львином-то.

Стал он уш просить цветна платьиця

Того скомороху-то весёлого:

«И пойду я к Олёши-то на свадёпку,

Дай мне ишша гусельци!»

225. Принесла ёму родна маменька и гусельци,

Средилса он во платьицё во цветноё,

И пошол он к Олёшеньки на свадёпку,

Фси места были призанеты,

На одной пецьки местецько не зането.

230. Заиграл он гусельци весёлыя;

Говорыла Настасья таково слово:

«Наливайте вы цяроцьку зелена вина,

Я подам скомороху-ту весёлому

И за ту за игру я за прекрасную!»

235. И увидела она злацён перстень-от:

Понесла уш цяроцьку зелена вина,

Понесла скомороху-ту весёлому

За ту за игру за прекрасную.

Принел у ей цяроцьку зелена вина.

240. «Нейду я, Олёша, за столы к тибе боле за дубовые:

Приехал Добрынюшка Микитиц млад!..»

Соскоцил уш Добрынюшка с пецьки со кирьписьнёю:

«Що ты Олёшенька Поповиц млад!

Как жа можно у жива мужа жона отнять?..»

245. Нахлопал он ёму жопу докрасна,

246. И пошол он с молодой жоной.

302. Дюк Степанович

На силу не было Самсона Колыбанова,

А на сметку — Ильи Муроцьця,

На богасьво-то Дюка сына Стёпанова.

А у Дюка было ф шыроком двори:

5. Двести столбов было серебреных,

Медных, жалезных цисла-смету нет,

Триста столбоф было позолоцёно;

Крыто было медью фсё козаркою,

Которой меди-то дороже нет;

10. В шыроком двори было три церьквы три соборныя.

А не бела берёска исгибаицьсе, —

Дюк-от сын родной маменьки поклоня(и)цьсе,

Падат он ей во резвы ноги,

Просит у родной маменьки благословленьиця:

15. «Мне-ка съездить во Киёф-грат,

Мне людей посмотреть, самому собя показать:

Во первых, мне Владимера стольнякиефско,

Во других, мне-ка уш стараго казака Илью Муромьця,

Во третьих, мне Добрынюшку Мекитица!..»

20. Не давала ёму родна маменька благословленьиця.

Говорыл он тут во третей након,

Падал он уш тут во резвы ноги.

И дала ёму родна маменька благословленьицё:

«Уш ты поедёш, нецим своим именьцём не хвастай-ко,

25. Не напивайсе ты да вина допьена,

Не наедайсе ты да хлеба досыта!..»

И средилса доброй молодец бутто макоф цвет,

И поехал доброй молодець во Киёф-грат;

И приехал; они у цесной ранной заутрени,

30. У цесной ранной заутрени воскрисеньскою.

И приехал ко Владимеру на шырокой двор,

Пошол он во светлу грыдьню,

Он крес-от кладёт да по-писаному,

Поклон-о ведёт да по-уцёному

35. И здороваицьсе со кнегиной со Опраксеёй.

Говорыла она да таково слово:

«Уш ты здрастуй, удалой доброй молодець!

Я не знаю тибе не отецесьва,

Не отецесьва тибе, не моло(де)цесьва;

40. А у мня Владимера в доме не слуцилосе, —

И уехал он к цесной ранной заутрени,

К цесной ранной он-то воскрисеньскою!»

И пошол уш Дюк Стёпановичь ис светлой грыдьни,

И пришол ко своему ко добру коню,

45. И садилса на своёго коня доброго,

И поехал он к цесной ранной обедьни воскрисеньскою.

Приехал он уш ко Божьёй-то ко церьквы;

Соходит со своёго коня доброго;

Вяжёт коня за колецюшко серебрено,

50. И которо колецюшко повыше фсех.

И зашол он во Божью церкфу;

Он веть крес<т>-от кладёт по-писаному,

Он поклон-о ведёт да по-уцёному,

Кланеицьсе на фси цетыре стороны.

55. Уш не моляцьсе, сколько на его гледят.

И послал уш Владимер Олёшеньку к ему поблиско,

Говорыл тут Владимер таково слово:

«Ты сходи уш, Олёша, ко удалу добру молоццу;

Ты спроси у удала добра молоцца,

60. Ты спроси у ёго, коей земли, коей украины,

Коей — ближной (так), сибирской <л>и украины,

Коёго отца, коёй матушки!»

Приходит Олёшенька к ему поблиску

И здороваицсэ с удалым добрым молоццом:

65. «Здрастуй, удалой доброй молодець!

Ты коей земли да коей матушки?

Коей — ближней, сибирской ты украины?» —

«Отойди проць, удалой доброй молодець!

Веть не то поют типере, не то слушают:

70. Слушают петьё-цетьё церковно-то!..»

Отошол от ёго Олёшенька, от удала добра молоцца.

Скоро ли мало поры-времени —

Отошла у их цесна у их обедьня воскрисеньска-та.

И пошли тут они из Божьёй церьквы:

75. Во-первых, он пошол со старым казаком Ильёй Муромьцём,

Bo-других, он пошол со Добрынюшкой Микитицём;

И садились они на своих коней добрыя;

Они едут-то ступью фсё бродовою,

А Владимер во фсю рысь лошадиную —

80. И (не) мог их настыкце во фсю рысь-то лошадиную.

Приехали к Владимеру на шырокой двор;

Вяжут они своих добрых коней,

Вяжут за колецюшка серебрены;

Дождались Владимера стольнякиефско.

85. «Пойдёмте ко мне да на поцесьен пир!»

И пошли да во светлу грыдьню,

И зашли они тут во светлу грыдьню.

И повёлса у Владимера поцесьен пир.

Напились они да уш допьена.

90. Он исподьню-ту короцьку пот стол спускат:

«У тя пахнёт, Владимер, хлеб-о уш на сосонку!»

Говорил уш Дюк да таково слово:

«У тя всё, Владимер, не по-нашому:

У тя пашут помёлышками сосновыма,

95. И купают уш они во пусту воду,

Купают помёлышко во пусту воду;

А у нас що пашут помёлышками шолковыма!..»

Говорыл тут Олёшенька Поповиц млад:

«Ты нецим уш, детинишко, захвасталось!»

100. Говорыл уш Дюк да сын Стёпановиц:

«У тибя, Владимер, ф шыроком двори

Ины тут столбышки еловыя,

Еловыи столбышки, сосновыя;

Вы берите уш бумаги вы уш тры воза

105. И везите ко мне, описывайте моё именьицё!

Не узнать уш вам моих уш портомойноцэй[272],

А не то вам узнать мою родну матушку!..»

А пошол он и-за стола из окольнёго.

А-й выспрашывал Владимер стольнекиефьской,

110. Подошол к ему веть поблиску:

«Коей земли, коей украины,

Коей — ближной ли, сибирской ты украины?

Коёго́ оцьця, коей матушки?

Как молоцца тибя именём зовут,

115. Как звелицеют по отецесьву?..» —

«А зовут миня молоцца Дюк-от Стёпановиц!»

Стали добры молоццы тут срежатисе,

И старой казак Илья Муромец.

И пошли они со старым казаком Ильёй Муромьцём;

120. Крес<т>-о кладёт он по-писаному,

Он поклон-о ведёт да по-уцёному.

Они пошли тут ис светлой грыдьни:

«Милости просим хлеба-соли исть,

Хлеба-соли исть да вина с мёдом пить,

125. На закуску — голову да бела сахару!..»

И пошли они тут да ис светлой грыдьни,

Ис той грыдьни княжовеньскою;

И прышли они к своим коницькам добрыя,

И поехали со старым казаком Ильёй Муромцом.

130. Владимер послал бумаги, наклали веть уш тры воза

И послали к Дюку сыну Стёпанову.

И поехали именьицё описывать,

И приехали к Дюку на шырокой двор;

Не узнали они ёго портомойницей,

135. А не то они родной матушки.

И сказал им старой казак Илья Муромец:

«Это ёго веть уш матушка!..»

И писали не много, не мало поры-времени —

Писали-то равно они три года:

140. Описали они тольки збрую лошадиную!..

Шуваев Степан Григорьевич

Степан Григорьевич Шува́ев, по прозванию Голови́н, — крестьянин деревни Нижи, Долгощельской волости, 62 лет. Он женат (жена еще жива) и имеет 2-х сыновей и 4-х замужних дочерей. Он долго не соглашался петь, так как стыдился присутствующих. Чтобы записать у него, пришлось пойти на полусветлый чердак и записывать там, положив на колени доску, а на нее тетрадь, и одевшись предварительно от холода в малицу. Он пропел мне две старины: 1) «Камское побоище» и 2) «Три поездки Ильи Муромца». Знал он их твердо. Кроме пропетых, он знал еще хорошо старины: а) «Иван Годинович», б) «Бой Добрыни с Дунаем» и в) «Первую поездку Ильи Муромца»; а также г) «Садко». Последнюю старину он знал сходно со сказителем Садковым из деревни Немнюги (см. выше), с концом, но уже не помнил, как Садко останавливался на море. Первых старин я не стал записывать, так как они у меня были уже в той же редакции (так как шли от того же источника — старика Прони), а «Садко» я не имел времени записать, так как надо было отправляться на оставленный в устье реки Абрамовки ка́рбас. Кроме того, он знал плохо или слышал только старины: а) «Дюк Степанович», б) «Потык», в) «Неудавшаяся женитьба Алёши Поповича», и г) «Илья в погребе». Старинам он научился от нижских (по тамошнему: «ни́ських») же сказителей Прони (Прокопия) и Миколая (Николая) Шуваевых, которые были родными братьями, его отцу Григорию приходились двоюродными братьями, а ему самому двоюродными дядями. У Прони остался сын Федор, а у Миколая сын Офанасей, которые, по уверению его, также хорошо знают старины (может быть, и не по одному десятку); но во время моего пребывания в деревне Ниже я не застал их там, так как они были в селе Койде: Федор строил винную лавку, а Офанасей был занят какой-то другой работой; в Койду же я не мог попасть из-за многодневного противного бурного ветра.

303. Камское побоище

А-й из-за Дону-Дону — Дунай-Дунай! —

Поднималса вор-собака Кудрёванко-царь

И пот тот же стольний красён Киёф-грат.

В ёго сорок царей, сорок цяревицей,

5. И сорок королей, сорок королевицей;

И со тем же со сыном он со Коршуном,

И со тем же со зятём он со Коршаком.

И пот каждым царём силы — по сороку тысицей,

И пот каждым королём — по сорок тысицей;

10. Под любимым-то сыном — триста тысицей,

Под любимым-то зятём — двести тысицей;

Под самим Кудрёванком — цисла-смету нет.

И потходили они пот красён Киёф-грат

И розоставили шатры чернополотнены:

15. И приумолкла (так)луна да светла месечя,

И закрыло-де свет да соньця красного

И от того-де от пару лошадиного

И от того-де от духу от тотарьского.

А-й говорыл-де-ка тут да Кудрёванко-царь:

20. «Уш вы ой еси, мои да слуги верныя!

Ишша хто из вас бывал да на Светой Руси?

Хто умеёт по-руськи рець гово́рити?

А хто можот же ныньце послом по́словать?»

Говорыл-де-ка Вася-королевиць млад:

25. «Я бывал-де-ка, Вася, на Светой Руси,

Я умею по-руськи рець гово́рити.

Я могу-де-ка, Вася, послом пословать!»

И говорил же веть тут да Кудрёванко-царь:

«Ты садись-ко-се, Вася, на рыменьцят стул;

30. Ты пиши-ко ёрлоки да скорописьцяты,

Ты пиши-набивай да красным золотом;

Ты садись-ко-се, Васька, на добра коня,

Ты вези ёрлоки да ф красён Киёф-грат».

И тут где-ка Васька не ослышылса;

35. Он садилса-де-ка Васька на ременьчят стул;

Он писал ёрлоки да скорописьчяты*,

Он писал-набивал да красным золотом;

Он скоре же того да запецятывал.

И садилса тут Васька на добра коня,

40. Он поехал-де Вася ф красён Киёф-грат.

Он полём-то едёт, не дорогами;

И в город заежжаёт не воротами, —

Мимо те он мимо стены городовые,

Мимо круглы-ти башни наугольния,

45. Он прямо ко Владимеру на шырокой двор.

Он поставил коня да середи двора

И не приказана коня да не привязана,

Он сам-де пошол да светлу светлицю.

Он двери отпират да с пяты на пяту,

50. Запираёт он двери скрепка-накрепко,

Он не кстит-де своёго лиця черного,

Он с князём Владимером не здоровалса,

А кнегины Опраксеи целом не бьёт,

Он князям-боярам головы не гнёт;

55. Он клал ёрлоки да на дубовой стол,

И стал-де во место во посыльнёё

Да ко той он к ободверинки дубовое.

И говорил-де-ка тут да фсё Владимёр-княсь:

«Уш ты ой ес<т>ь, стар казак Илья Муромечь!

60. Ты бери-ко ерлыки да скорописьчеты,

Ты бери ерлыки да роспецятывай

И роспецятывай ерлыки да фслы<у>х процитывай!»

И тут-де Илейка не ослышылсэ;

Он брал ёрлоки да скорописьцеты,

65. Он цитаёт ёрлоки да скорописьцеты,

Он цитал ёрлоки да головой качят:

«А-й ишша грозно нынь у вора написано

Да и страшно у собаки напечятано:

“Уш я Киёф-от грат да я ф полон возьму,

70. Уш князя Владимера под мець склоню,

Я кнегину Опраксию за сибя возьму,

Уш я Божьи-ти церькви фсе под дым спушшу,

Я цесны-ти манастыри фсе ро́зорю,

Я над че́сныма вдовами да надругаюсе”».

75. И говорыл тут-де Владимёр таково слово:

«Уш ты ой еси, Васька-королевиць млад!

Уш ты дай-ко-сь нам строку хош на тры года!»

Не даваёт Васька строку-ту на тры года.

«Уш ты дай-ко-сь нам строку хош на тры месеця!»

80. И не даваёт Васька строку на тры месеця.

«Уш ты дай-ко-сь нам строку хош на двенаццэть дён.

Да бесрочьних на земли веть прежде не было!

Мы пойдём нынь на дело-то на ратноё

Да на то побоишшо на смертноё,

85. Да веть надобно же веть тут нам покаецьсе

И покаецьсе нам да причеститисе!..»

Даёт им Васька строку на двенаццать дён.

И пошол-де-ка Васька ис светлой грыдьни,

Он садилса-де-ка Васька на добра коня,

90. И уехал он во силу да во неверную.

И говорыл где-ка Владимёр таково слово:

«Уш ты ой еси, стар ка́зак Илья Муромець!

Ты бери-ко-се трубочку подзорную;

Мы пойдём-ко с тобой да на высок балхон,

95. Мы посмотрим-ко силу-ту неверную».

И брал тут Илейка трупку подзорную.

И выходят они да на высок балхон,

И смотрели да по чисту полю

И во фсе во чотыре во стороночки:

100. И во чистом поле силы только синь синет.

«Пойдём-ко, Илейка, ф светлу светлицю!»

И заходят они да (ф) светлу светлицю;

И говорыл тут Владимёр таково слово:

«Уш ты ой есь, стар казак Илья Муромець!

105. Ты садись-ко-сь, Илейка, на рыменьчят стул,

Ты выписывай руських фсех богатырей».

Тут-де Илейка не ослышылса, —

Он садилса Илейка на ременьчят стул.

А говорит тут Владимёр таково слово:

110. «Во первых пиши Самсона Колыбанова,

Во вторых пиши Добрынюшку Микитичя,

Во третьих пиши Олёшыньку Поповичя,

И во четвёртых Гаврыла Долгополого,

Во пятых Луку Толстоременника,

115. Ты Луку де Матфея, детей боярьскиих,

Ишша пиши Рошшу-Рошшиби колпак,

Рошшыби колпак-Рошшу со племянником;

И промеш тем ты, Илейка, кого сам ты знаш!..»

И тут-де Илейка не ослышылса:

120. Он выписал триццать без единого,

А триццатой-от сам да Илья Муромець.

И говорил тут Илейка таково слово,

Он прызвал Олёшеньку Поповичя:

«Уш ты ой еси, Олёшенька Поповичь млад!

125. Поежжай-ко, Олёша, по светой Руси,

Собирай ты, Олёша, фсех богатырей;

У тибя хоша коницёк-от маленькой,

И маленькой коницёк — удаленькой».

И тут-де Олёша не ослышылса;

130. Он поехал Олёша по Светой Руси:

Он полём-то едёт — как сокол летит,

Он горы-ти, долы промеж ног берёт,

Он мелки-ти реки перескакиват...

Он объехал Олёша по Светой Руси,

135. Он собрал-де руських фсех богатырей.

Приежжали они да ф красён Киёф-грат,

И повёлса у Владимера поцесьён пир.

И фсе они на пиру да напивалисе,

Они фсе на чесном да наедалисе,

140. Они фсе же веть тут да пьяны-весёлы.

И пошли-де они тут по городу

И по тем же по царевым бо́льшим кабакам,

Они пьют зелено вино, вино (так) безденёжно.

И говорят жа тут князя-ти веть боера:

145. «Уш ты батюшко Владимёр стольнекиефьской!

Уже пьют у нас богатыри зелено вино,

Они пьют зелено вино безденёжно;

И об ратнём-то деле не печаляцьсе.

И хотят они уехать вон ис Киёва!»

150. И тут же Владимёр стольнекиефьской,

И посылаёт же он да слугу верную:

«Ты поди-ко-се, моя да слуга верная;

Созови ты старого Илья Муромьчя!»

И тут-де слуга да не ослышылась,

155. Пошла по царевым большим кабакам

И пришла ко старому Ильи Муромьцю:

«Уш ты ой есь, стар казак Илья Муромець!

Тибя звал-де-ка нынице Владимёр-княсь!»

И тут-де Илейка не ослышылса

160. И приходит ко Владимёру во грыдёнку:

«Уш ты батюшко Владимёр стольнекиефьской!

Дле цего же ты миня да ныньце требуёш?»

Говорыл тут Владимёр таково слово:

«И вы пьите́, вы ныньце проклаждаитесь,

165. Вы об ратьнём-то деле не печалитесь:

Хотите́ вы уехать вон ис Киёва!»

Говорыл тут Илейка таково слово:

«Уш ты батюшко Владимёр стольнекиефьской!

Ты гледиш на бояр на кособрюхиих!»

170. И сам пошол-де-ка да ис светлой грыдьни,

И собрал-де он фсе(х) това́рышшоф.

И брали сорокофку зелёна вина,

И выходили из города ис Киёва.

Они пили-де там да зелёно вино,

175. Они пили-де там да трои сутоцьки,

И на третьи-ти сутки просыпаюцьсе.

И говорыл тут Илейка таково слово:

«А уш вы ой еси, мои да слуги верныя,

Уш вы руськи могучии богатыри!

180. Уш нам полно же пить да зелёно вино:

Да выходить же нам да времё срочноё,

Надо ехать на дело-то ратноё

И на то же на побоишшо на смертноё!»

Средились удалы добры молоццы,

185. И садились они да на добрых коней,

И поехали они да во цисто полё;

И выехали да во чисто полё,

И розоставили шатры белополотнены.

И говорыл тут Илейка таково слово:

190. «Уш вы ой еси, дружынушки хоробрыя!

Ишша хто из нас поедёт во чисто полё

И к тому же царишшу-ту Баканишшу?

Тибе ехать, Олёшенька По(по)виц млад? —

Уш ты силой не силён, да напу́ском смел:

195. Потеряш ты свою да буйну голову.

Тибе ехать, Добрынюшка Микитиц млад? —

Ты не знаш оботтись да как за Баканишшом:

Потеряш ты свою да буйну голову.

Мне само́му, видно, ехать во чисто полё».

200. Садилса тут Илейка на добра коня,

Он поехал Илейка во цисто полё.

Он приехал к царышшу-ту Баканишшу,

Он заходит Илейка во черён шатёр:

«Уш ты здрастуй, ты царишшо ты Баканишшо!» —

205. «Уш ты здрастуй, удалой доброй молодечь!

А у вас-де-ка ныньце на светой Руси

И какой-то есь стар казак Илья Муромець,

Да лёжыт про ёго славушка великая?

И сколь он велик да ф толшыну сколь толст?..»

210. И говорит тут Илейка таково слово:

«Не велик он, не мал — да только в мой-от рост!» —

«И много ле он да хлеба-соли ест?» —

«Он ест по три колацика круписьцетых,

По тры цяры-де он да зелена вина». —

215. «И некако́й тут у вас сильней бо́гатырь:

И на долонь посажу и другой пры́тяпну, —

И останицсе тут только мокро́ одно!»

И говорыл тут Илейка таково слово:

«А уш ты ой есь, царышшо ты Баканишшо!

219. А ты много ле к выти хлеба-соли еш,

Хлеба-соли-де еш да пива с мёдом пьёш?..» —

«Ем я по тры пеци хлеба-та пецёного,

По тры туши мяса-та я варёного

И по тры боцьки де я да зелёна вина!»

225. Говорыл тут Илейка таково слово:

«А у нас-де-ка нынь да на светой Руси

А была така собака-та обжорцива:

Она крови-олови́ны[273] да охваталасе, —

Со то же собацишшу и смерть прышла!»

230. Царишшу ети речи не в любе́ пали,

За велику досаду показалисе:

Он хватил же свою да саблю вострую,

Он хотел срубить у Илейки буйну голову.

И на то-де Илеюшка ухватциф был:

235. Увёрнулса пот пазуху пот правую,

И махнул он своей да саблей вострое —

И срубил у царишша буйну голову.

И улетело ёго тулово проклятоё,

Убило ихных двенаццэть тут богатырей.

240. Тут и выскоцил Илейка из церна шатра,

Закрычял-де-ка он да громким голосом:

«Уш вы ой еси, дружинушки хоробрыя,

А фсе руськия, могучия богатыри!

Поежжайте вы скоре да во чисто полё,

245. Вы рубите фсю силу-ту неверную!»

И тут-де они да не ослышились,

Садились на своих да на добрых коней

И сами говорят да таково слово:

«Мы кого же нынь оставим у белых шатроф?

250. Мы оставим Луку-де, Матфея — детей боярьскиих;

Мы приедём с дела-та фсё с ратного,

Мы с того же с побоишша со смертного, —

Щобы нас кому веть да проздравити».

И поехали они да во цисто полё,

255. И рубили они силу-ту неверную:

И на праву руку махнут — и тут улиця,

На леву руку махнут — да переулками;

А которо они рубят, вдвоё конём топьчют.

Да зачиркала сабелька-та вострая,

260. Забренчяла кольцюжина серебрена, —

Застонали поганый тотаровья...

И прыбили они фсю силу неверную.

А увидели тут-де из белых шатроф

И Лука-де, Матфей-дети боярьския,

265. И сами говорят да таково слово:

«Ужа што же нам сила-та неверная?

Была бы у нас на нёбо-то ли́сниця,

Прырубили бы мы фсю силу небесную!..»

И тут-де-ка нонь сила неверная, —

270. А которого рубили веть как надвоё —

Ис того-де стаёт да два тотарына;

А которого рубили они на́троё —

Ис того-де стаёт да тры тотарына.

Они снова напускались рубить силу неверную.

275. Они сколько же рубят — нету убыли.

И говорыл тут стар казак Илья Муромець:

«Уш вы ой еси, дружынушки хоро́брыя,

Уш вы сильни могучий богатыри!

Нам жывыма с мертвыма не ратицсе,

280. И отступите вы от дела-то от ратного!..»

И повалиласе фся сила неверная.

И поехали они да ко белым шатрам,

И стрецяют два брата-та Суздальця,

А Лука-де, Матфей-дети боярьския:

285. «И вам Бох помошш, удалы добры молоццы,

И проздравляём-то мы вас с Камским-то побоишшом!..»

И тут садились они да на добрых коней,

И поехали они да ф красён Киёф-грат.

А стрецяёт тут княсь да наш Владимер-от

290. И со той он кнегиной со Опраксеей:

«Уш вы ой есь, удалы добры молоццы,

Уш вы сильни могуции богатыри!

И праздравляём вас с Камским-то побоишшом;

Проходите ко мне во светлу светлицю,

295. И добро жаловать ко мне да на почесьён пир!»

И проходили они во светлу светлицю,

И садилисе они за дубовы́ столы.

И повёлса у Владимёра почесьён пир.

Они фсе же на пиру да напивалисе,

300. Они фсе на чесном да наедалисе.

Идёт у их пир нонь да навеселе,

И проздравляёт их князь-от Владимёр-от

И со той их победой со тотарьское,

Говорыл тут Илейка таково слово:

305. «Благодарю тибя покорно веть, Владимёр-княсь,

И со той вас кнегиной со Опраксеей,

307. Со фсема веть с вашыма слугами верныма!»

304. Три поездки Ильи Муромца

А-й как по утру было, утру ранному,

А на восходе-то было соньця красного

Да срежалса Илейка во чисто полё.

Он садилса на своёго коня доброго,

5. И он поехал Илейка во чисто полё.

И ехал много-ли, мало поры-времени —

И он выехал на горы да на высокия

И увидел на горы да фсё дубовой столп.

Он подъехал к столбу да блиско-поблиску.

10. И пошло тут от столба тры дорожечки.

И на столбе-то была потпись-та потписана:

«И по правой-то ехать — там убиту быть;

По середьней-то ехать — там богату быть;

А по левой-то ехать — там жонату быть».

15. Говорыл тут Илейка таково слово:

«Я поеду же Илейка, где убиту быть».

И ехал много-ли, мало поры-времени,

И увидел станисьникоф-пленисьникоф

И по-нашому, по-руському, розбойникоф.

20. Увидали они Илейку, Илья Муромця,

И потходят к ёму да блиско-поблиску, —

И хотят они лишить да свету белого

И укоротать хотят да веку долгого.

И говорил тут Илейка таково слово:

25. «Уш вы ой еси, станисьники-пленисьники,

Да по-нашому, по-руському, розбойники!

Уж а бить вам меня да ноньце да не за що,

Ишша взеть вам ныньце не́цего!

И золотой у мня казны да мало можыцьсе:

30. Только взято на цяроцьку на винную,

А не много, не мало — сорок тысицей!..»

Ишша тут-де розбойникоф обзадорыло:

И подходят к ёму да ближе старого, —

И хотят они лишить да свету белого,

35. Укоротать хотят да веку долгого.

Говорыл тут Илейка таково слово:

«Уш вы ой еси, станисьники-пленисьники,

Да по-нашому, по-руському, розбойники!

Да уже бить вам миня да ноньче не за що

40. И взеть у мня вам ныньце нецёго!

Только ес<т>ь у мня шуба собо́льяя,

Да подароцьки князя-та Владимера;

И во подарках эта шуба — во петьсот рублей,

Во продажу эта шуба — во петь тысицей!..»

45. И тут же станисьники-пленисьники

И потходят к ёму да ближе старого, —

А хотят они лишить да свету белого,

Укоротать хотят да веку долгого.

И говорыл тут Илейка таково слово:

50. «Уш вы ой еси, станисьники-пленисьники,

Да по-нашому, по-руському, розбойники!

Уж а бить-то вам меня ныньце не за що

И взеть у мня вам ныньце не́цёго!

Только ес<т>ь у мня триццэть веть тры стрелоцьки.

55. Они фсе ети стрелоцьки калёныя.

Я днём-то стреляю, ноцью соби́раю:

Где стрела-та стоит — бутто свеця горыт!»

Да и тут-де станисьники обзадорылись:

А хотят они лишить ёму свету белого

60. И укоротать хотят да веку долгого.

И тут-де стар ка́зак Илья Муромець

Он взял тут свой тугой лук розрыфцивой,

Натенул он тетивочку шелковую

Он фкладывал стрелочку калёную,

65. И сам-де ко стрелки прыговарывал:

«Полетай-ко-сь ты, моя да калёна стрела,

Да повыше ты лесу нынь стояцёго,

Пониже-то облака ходячого, —

Да пади ты, стрела, ныньце во сырой дуп,

70. Рошшиби ты веть нынице весь сырой дуп

Да на мелко на цереньё на ножовоё, —

Убей фсех станисьникоф-пленисьникоф!»

И полетел(а) тут ёго да калёна стрела

Повыше-то лесу-ту стоячого,

75. Пониже-то облака ходячого.

И прилетела она да фсё во сы́рой дуп,

И розбила она да весь веть сырой дуп

И на мелко цереньё на ножовоё —

И убила фсех станисьникоф-пленисьникоф,

80. Да по-нашому, по-руському, розбойникоф.

И поехал тут Илейка во чисто полё

На ту на дорожечку середьнюю.

Он поехал Илейка, да где богату быть.

Ехал он много-ли, мало поры-времени —

85. Он доехал до двора да до широкого.

И на то на крылецько на украшоно

Выходила тут девиця-душа красная,

Сама говорила таково слово:

«Уш ты ой еси, удалой доброй молодечь!

90. Добро жаловать ко мне да_хлеба-соли исть.

Мы не знам тибе не имени, не вотцины,

Не отецесьва твоёго, не молодецесьва!»

Заходил-де Илейка на красно крыльчё.

Заводила ёго да (ф) светлу светлицю.

95. И садила она да за дубовой стол.

Нанесла она есвы-та сахарныя.

И тут-де Илейка-та не пьёт, не ест,

Он не пьёт, сидит не ест да фсё не кушает.

И говорыла тут девиця-душа красная:

100. «Мы пойдём-ко с тобой да опочеф дёржать!»

И пошли они со старым да Ильей Муромьчём.

И говорила девица-душа красная:

«Уш ты ой есь, удалой доброй молодечь!

Ты ложысь на кровать да на тисовую

105. И на ту же на перину на пуховую!»

И на то-де Илеюшка ухватциф был:

И хватил-де девицю-душу красную,

Он бросил на кровать да на тисовую, —

И улетела девиця во глубок погреп<б>.

110. Закрычала она да громким голосом:

«Уш ты ой еси, удалой доброй молодець!

Уш ты выпусти меня из глубока погреба:

Уш я дам те золотой казны, сколько надобно!..»

И наклала она мису красна золота,

115. И другу наклала циста серебра,

И третью наклала скатна жемцюга, —

И дарыла удала добра молоцца.

И он дары-ти берёт, да ей целом не бьёт:

Завалил ей каменьём серым дикиим

120. Да во том глубоком темном погребе.

И сам поехал Илейка, где жанату быть,

И на ту же дорошку фсё на тре́тьюю.

Ехал много-ле он, мало поры-времени,

Он доехал до терема шырокого.

125. Подъежжаёт он к терёму блиско-поблиску.

И на то жа на крылецько на украшоно

Выходила тут девиця-душа красная

В единых тоненьких цюлоцьках фсё бес щобутоф,

В едной тоненькой рубашечки без поеса.

130. Сама говорит да таково слово:

«Уш ты ой еси, удалой доброй молодечь!

Добро жаловать ко мне да хлеба-соли исть,

Хлеба-соли-де исть да пива с мёдом пить!»

Заходил тут Илейка на красно крыльцё.

135. Брала она ёго да за праву руку,

И вела она во грыдьню княженеськую

И садила ёго да за дубовой стол

И нанёсла ёму кушанья сахарныя.

И тут-де стар ка́зак Илья Муромець

140. Он не пьёт, сидит не ест — да фсё не кушаёт,

Он беленькой лебеди не рушаёт.

Выходил-де-ка он из-за дубова стола.

И брала она тут ёго за праву руку,

И вела она во грыдьню княженеськую

145. И ко той ко кровати ко тисовое.

Говорила она да таково слово:

«Уш ты ой еси, удалой доброй молодець!

И ты ложись-ко-се ноньце опочеф дёржать!»

А на то же Илейка-та ухватциф был:

150. Хватил он девицю-душу красную

И бросил на кровать да на тисовую.

И улетела там девиця во глубок погряп<б>.

И во том во глубоком темном погребе

И сидит два удала добра молоцца:

155. Во первых-то Добрынюшка Микитиц млад,

И во вторых же Олёшенька Поповиц млад.

И закры(ч)яли они да громким голосом:

«Уш ты ой еси, дружинушка хоробрый же,

Уш ты на́ имё стар казак Илья Муромець!

160. Ты избавь же нас у смерти-то скорое,

Ой ты выпусти из глубока да темна погреба!..»

И тут-де Илейка не ослышылса:

Он отфо́рил у погреба двери железныя,

И спускал он им лисёнку дубовую,

165. Выпускал он удалых добрых молоццоф.

Выходили тут удалы добры молоццы.

Говорил тут Илейка таково слово:

«Уш вы глупы удалы добры молоццы!

Вы не знаете ухватоцьки-то женьское:

170. Да хватай бабу за пя́лки, пина́й бабу под гузно:

Да веть тут у ей раны-ти кровавыя

И кровавыя раны к ретиву серьцю!..»

И пошли тут они да со шырока двора,

И садились да на добрых коней,

175. И поехали по далечю чисту по(л)ю,

И поехали на дорошку на середьнюю

Ко тому ко глубоку тёмному погребу.

И приехали они да к темному погребу,

И роскатали они каменьё серодикоё,

180. И отфорили заслоночьку жалезную,

И спускали они лисёнку дубовую.

И спускалса тут Добрынюшка Микитиц млад.

Он хватил-де свою да саблю вострую,

Он срубил у девици буйну голову.

185. И взели они да золоту казну.

Розделили они по сорок тысицей.

И поехали они да ф красён Киеф-грат

К тому же ко князю ко Владимеру.

И у того же веть у князя у Владимера

190. Заводилса жа тут веть ка(к) почесьён пир.

И говорил тут стар казак Илья Муромець:

«Уш вы ой еси, дружинушки хоробрыя!

Уш я буду жа нынь да на чесном пиру,

Уш я выпью нонь да зелена вина,

195. И во хмелю-ту я стар казак Илья Муромець

И я скажу про вас, удалы добры молоццы:

Вы сидели во глубоком темном погребе!»

И говорыли тут удалы добры молоццы:

«Ты не сказывай, стар казак Илья Муромець:

200. Оддаим мы тибе да золоту казну!» —

«Мне не надобно ваша золота казна.

Я нейду нынь Илейка на почесьён пир,

Я поеду Илейка во чисто полё!»

И роспростились тут удалы добры молоццы:

205. И поехал Илейка во чисто полё,

А Добрынюш(к)а поехал ф красён Киёф-грат,

207. А Олёшенька поехал во Чернигоф-грат.

< Назад Далее >

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги