Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 3

Добрынюшка да он Микитиць млад

А пришол-де Добрынюшка к своей матушки:

«Ах, ты матушка моя Офимья Олександровна!

А нащо миня, матушка, ты спородила?

5. Спородила бы меня, матушка, дак серым камешком,

Отнёсла бы меня да во синё море, —

Я лёжал бы там веки да все превечныя».

А и стал прощшацьсе с молодой женой:

«Да прости-тко ты меня, Настасья Викулисьня!

10. А дожыдай-ко меня церес двенаццэть лет,

А подожди ишше лето да ты трынадцыто, —

Хош замуш тогда поди да хоть вдовой сиди.

Не ходи только за Олёшу да за Поповиця,

За просмешника не ходи да ёго бабьёго!»

15. Но прошло-де веть времечько двенаццэть лет,

Да тринаццатой год да он прошол веть тут.

(А Добрынюшка Микитиць млад

Да не видели, как стремена ступил.

Уехал Добрыня во чисто полё!..)

20. А-й ездил во чисто(м) поли Олёшенька Поповиць млад,

А пропустил таку славушку нехорошую,

Що Добрыню видел: под кустиком убит лёжыт.

И прышла ета вестоцъка нерадосьня,

И прышла она к Офимьи да Олёксандровны,

25. К Добрыниной да родной матушки.

А ис Киева женихи да вот приехали,

А Владимер стольнекиефский он веть сватовщиком.

Розговарили Офимью да Олександровну:

«А тепере Добрыни вот жывого нет, —

30. А спусти-ко Настасьюшку: взамуш пойдет

За того же за Олёшу за Поповиця!»

Она здумала Настасьюшка Викулисьня:

«Просидела я типеря да вот тринаццать лет, —

А тяжоло мне коротать будёт веки долгия».

35. И приехала калика перехожая,

А к Добрыниной приехала родной матушки:

«Я веть видел, Добрынина родна матушка,

Я стоял долго с Добрынюшкой Микитицём:

Он жывой веть — да он жывёхонёк!»

40. А говорыт тут Добрынина родная матушка:

«А не ври-тко ты, калика перехожая!

А тепере веть Добрынюжка уже жывого нет!»

Говорыт ей калика перехожая:

«Уш ты дай-ко, Добрынина родная матушка,

45. Уш ты дай мне-ка да-й звоньцяты гусли, —

Я пойду же к Олёшеньки на свадёпку,

Посмотрю у Олёшеньки дак молоду жену.

Если весела сидит, запечалю ей;

А печальняя сидит, я розве́селю!»

50. А Добрынина веть матушка не отказывала,

А дала тут калики да звоньцяты гусли.

Говорыт ишше калика да перехожая:

«Уш ты ой еси, Добрынина родная матушка!

Ишше дай ты мне-ка платья цветного, —

55. А не слишком хорошого, а по средьнему».

Добрынина тут матушка не отказывала,

Говорыла калики только таково слово:

«Не попасть тибе, калика, тебе на свадёпку,

Не видать у Олёши дак молоду жену:

60. У ворот ёво стоит да дваццэть сторожов —

Не пропустят тибя калику да перехожую;

А у дверей его стоит десеть прьщверьников —

Не попасть тебе, калика, к ему на свадепку!»

А взяла-де калика да скрипку пот полу

65. Да ф правое взяла ее пот пазуху.

Ну прыходит калика да перехожая,

Где стояло у ворот дак дваццать сторожов,

Говорыла калика таково слово:

«Уш вы здрастуйте, молоццы да добры молоццы!

70. Я принёс вам тепере золотых я вам

А на винную, на винную на цяроц(ь)ку, —

Пропустите меня на свадёпку!»

Да прыходит калика где ко дверецькам,

Где стояло у дверей да десеть сторожов,

75. Говорыт-де калика перехожая:

«Уш вы здрастуйте, молоццы да добры молоццы!

Пропустите меня, скомороха, на свадёпку, —

Вам досталась да золотая вам

Да на винную вам да всё на цяроцьку!»

80. А заходит калика да во светлу грыню,

Она крест-от[1] кладёт да по-писаному,

Да молицце калика да по-учоному,

А Владимеру князю он поклоняиццэ:

«Уш ты батюшко Владимер стольнекиефской!

85. А позволь мне скомороху поиграть на скрыпоцьку

И розве́селить у вас пир бы навесели!»

Говорыт-де Владимер стольнекиефськой:

«А-й зайграй-ко, с(ко)морох да утешливой,

Зайграй-ко, скоморох, ты во скрыпоцьку, —

90. Ты утешь-ко нас тепере на пиру же всех!»

А стал скоро-ли дак розбиратисе:

А натегает веть он струноцьку от Киева,

А от Киева он натягает да до Цернигова;

А другую натягает ету струночьку,

95. Да другую послал как в Ерусалим-град.

Зацял-де играть да он на скрыпоцьку

Да стал-де по струноцькам похажывать.

А говорыт только Праксия-королевисьня:

«Ах батюшко Владимер стольнекиефской!

100. А не видали вы игры такой тринаццать лет;

Когда был у нас Добрынюшка Микитиць млад,

От та же была игра на звоньцятых играх[2]!»

А игру он сыграл да переставатъ-де стал;

А тепере веть Добрынюшка, — играл как он, —

105. На остадоцьках калика да выговариват:

«Ты женилса здорово, да тебе не с кем спать!»

Догадался стар казак Илья Муромец,

Ишше што ета скрыпоцька выговар(ив)ат:

«А женилса здорово, да тебе не с кем спать!»

110. Видно сам тут Добрынюшка Микитиц млад!

Говорыл тут Владимер стольнекиефской,

Говорыл-де Владимер таково слово:

«Молодая ты Настасьюшка Викулисьня!

Ты налей-ко ты цяру зелена вина,

115. И не малу, не велику — да полтора ведра,

Да подай-ко калики да перехожое:

А далеко калика да переход дёржыт[3]».

А принимает калика цяру единой рукой,

Выпивает веть он цяру да к едину духу;

120. Да в эту во цяроцьку серебрену

А кладёт-де калика свой злачон перстень:

«Не узнала ты, Настасьюшка Векулисьня,

А пошла ты, Настасьюшка, за другого взамуш!

Я живёхонёк — да приехал я!»

125. А тут выскоцил Олёша из застолья вон

Да хотел бы над каликой да росходитисе.

Как Добрынюшка схватил его за русы кудри,

А стал его по грынёнки поважывать.

А говорыт тут калика да перехожая:

130. «Я за ето тебя да я тебя прошшу,

Што ты взял мою да молоду жену;

А за другое дело да тибя нельзя проститъ:

Уш ты ездил, Олёша, во чистом поли,

А увидел меня “видно да видно” мёртвого,

135. А привёс ты славушку вот нехорошую

Ко моей ты родимой да родной матушки —

Оскорбил* ты матушку мою несчасную!»

А скоцил тут стар казак да Илья Муромец:

«А остафьте вы Олёшеньку Поповиця!»

140. Да повёл-де из грыдьни да княженецкое

Да привёл-де Добрынюшка молоду жену

А ко т(ой) привёл де он к матушки родимое:

«Ах ты матушка моя да ты родимая!

144. А-й я сходил теперь — нашол свою молод(у) жену!»

Во стольнём во городи во Киеви

А у ласкова князя у Владимера

А ишше было пированьицо-бал-почесьён стол

А про тех же про князей, про бояроф,

5. А про рускиих могучиех богатырей,

А про тех поленицей приудалыех,

А про тех же казаков со тиха Дону,

А про тех же калик было перехожые,

А про тех же хресьянушок прожытосьних

10. А на етом на пиру дак было две вдовы:

А перва вдова Овдотья Блудова жена,

А как фтора вдова Офимья Цюсова жена.

Наливала Овдотья чару зелена вина,

Подносила Офимьи да Чусовой жены,

15. А сама говорыла таково слово:

«Уш ты ой еси, Офимья Чюсова жена!

А ишше есть у мня Хотенушко сын Блудовиць,

Ишше есть у тя Чайна прекрасная;

А не даш ле ты ей дак за его взамуш?»

20. Ишша это Офимьи-то за беду стало,

За великую досадушку показалосе;

Она вылила чяру к ей на белы груди

И облила у ей портищшо да в петьсот рублей,

И сама говорыла да таковы слова:

25. «А отець-от у тя дак было Блудишшо,

А и сын-то родилосе уродишшо —

А уродишшо родилось куря потслепоё!

А на коей же день веть зерьня грянёт же,

А на тот же веть день да куря сыт жывёт;

30. А на коей же день зерьня не грянет же,

А на тот же день дак куря голоден!»

А ишше это Овдотьи-то за беду стало,

За великую досадушку показалосе;

А пошла-де Овдотья-та со чесна пиру,

35. Со чеснаго-де пиру она княжевского.

Да идёт она Овдотья дак по юлици.

Как завидял Хотенушко сын Блудович,

Он стрецяёт свою маменьку родимую:

«Уш ты ой еси, маменька моя родимая!

40. Уш ты що же идёш ты со чесна пира,

Со чесна пира идеш ты невесёла:

Ты спустила свою буйну главу дак со могучих плець,

Потопя свои оци дак в матушку сыру в землю?

А ишше пьяниця над тобой ли посмеяласе?

45. А безумниця над тобой ли поругаласе?

Ишше пивным кофшом тибя ли обносили?

Али чярой зеленой* тебе не в доход дошли?»

Говорит ему маменька родимая:

«Уш ты ой еси, Хотенушко сын Блудовиць!

50. И не пьяниця надо мной и не смеяласе,

Не безумниця надо мной да не ругаласе,

А и пивным кофшом меня не обносили,

А и цярой зеленой меня не опходили.

Да была на пиру да молода вдова,

55. Кабы на имя Офимья Чюсова жена;

А наливала я чяру зелена вина,

Подносила Офимьи Чюсовой жены,

А сама я говорыла да таковы слова:

“Ишше есь у мня Хотенушко сын Блудовиць,

60. Ишше есь у тя Чайна прекрасная;

А не даш ли ты ей дак за его взамуш?” —

А-й ишше ето Офимьи за беду стало,

А за великую досадушку показалосе:

Она вылила чару-ту ко мне на белы груди,

65. Облила у мня портишшо во петьсот рублей,

А сама говорила да таковы слова:

“А отечь у его веть было Блудишшо,

А и сын-от родилсэ фсё уродишшо!

А на ко́ей же день дак зерьня грянет же,

70. А на тот же день дак куре сы́т жыве́ть;

А на которой же день зерьня не грянет же,

А на тот же день веть дак куря голодён!”»

Ишша это Хотенушку за беду стало,

За великую досадушку ему показалосе:

75. Розгорело (так) у Хотенушка ретиво серцо,

Закипела у Хотенушки крофь горючая,

Росходилисе его дак могучии плеча.

А пошол-де Хотенушко на конюшын двор;

Он и брал-де коня дак себе доброго,

80. Он брал-де седлал да он седёлышком.

Он скоцил-де Хотенушко на добра коня,

Он поехал по городу по Киеву,

Он доехал до дому да-й до Чюсового,

А он ткнул-де копьём дак в шыроки ворота,

85. Он унёс-де ворота да середи двора.

Тут выглядывала Чайна прекрасная,

А сама говорыла дак таковы слова:

«Уш ты ой еси, Хотенушко сын Блудовиць!

А отець у тебя веть было Блудишшо;

90. А и ты-то родилосе уродишшо,

А уродишшо родилось куря потслепою!

А на коей же день веть зерьня грянет же,

А на тот же веть день да куре сыт жывет;

А на коей же день зерьня не грянет же,

95. А на тот же веть день да куря голоден!»

А ишше это же Хотенушку за беду стало,

За великую досадушку ему показалосе:

Он шып* де-ка палицей свуей буёвою,

Он шып де-ка нонице во высок терем, —

100. Он <ш>шып[4] де-ка терем-от по окошечькам.

Тут едва-де веть Чайна за лафку да увалиласе.

А как идёт-де Офимья-та со чесна пиру,

Со чеснаго пиру идёт княжевсково;

А сама говорыт да таковы слова:

105. «Кажысь, не было не бури и не па́деры[5], —

Фсё-то моё домишшечко розвоёвано!»

А как стречает ей Чайна прекрасная

И сама говорит дак таковы слова:

«Уш ты ой еси, маменька родимая!

110. Приежжал-та Хотенушко сын Блудовиць;

Он ткнул-де копьём дак в шыроки ворота —

Он унёс-де ворота да середи двора.

А выглядывала я Чайна за окошечко,

Я сама говорыла ему таковы слова:

115. “А ой еси, Хотенышко ты сын Блудовиць!

А отец-от у тебя веть было Блудишшо,

А ты-то родилосе уродишшо —

А уродишшо родилось куря потслепоё!”

Он шып-де палицей во высок терем —

120. Он шшып где-ка терем по окошечкам;

Я едва же веть Чайна за лафку увалиласе!»

А ишша это Офимьи-то за беду стало,

За великую досадушку показалосе.

Тут пошла де Офимья ко князю ко Владимеру,

125. А сама говорыла таковы слова:

«Уш ты солнышко Владимер стольнекиефской!

Уш ты дай-ко мне право* на Хотенушка!»

Говорыт ей Владимер стольнекиефской:

«Уш ты ой еси, Офимья Чюсова жена!

130. Ты найми-ко-се силы да хоша тысецю!

(А у етой вдовы да было деветь сыноф!),

А уш ты трёх сыновей — да-й /[6] воёводами,

А посылай-ко-се их да / во чисто полё!»

А тут пошла-де вдова наняла силу тысящу,

135. Она трёх сыноф дак во/еводами.

А поежжают-де дети, сами плачют же:

«Уш ты ой еси, маменька наша родимая!

Не побить нам Хотенушка на чистом поли!»

Как пошла-де фсё силушка Чюсовая.

140. Как завидял Хотенушко силу на чистом поли, —

Он приехал-де ко силушку ко Чюсовое,

Он сам говорыл да таковы слова:

«Вы охвоця ле сила или невольняя?»

Отвечаёт тут силушка великая:

145. «Мы охвоця же силушка наёмная!»

Тут зацял Хотенушка по силушки поежживать:

Он куда не приедёт, дак улицей валит,

Он назат отмахнёт, дак тут — плошшадью;

Он прыбил-де фсю силушку до единого.

150. Он трех сыновей дак фсё жыфком схватил,

Он жыфком их схватил дак волосами связал,

Волосами связал, церес коня бросил, —

Он прывёл-де братей ко белу шатру.

Как ждала Офимья силушку ис чиста поля —

155. Не могла она дождацьсе силы из циста поля:

Наняла сходила силушки две тысеци,

Он(а) трех сыновьей — дак воеводами.

Поежжают же дети, сами плачют же:

«Не побить нам Хотенушка на чистом поли!»

160. А пошла-де веть силушка во чисто полё.

И завидял Хотенушко силу во чистом поли. —

Он поехал-де ко силушки ко великоей.

Он приехал-де ко силушки великоей,

Он сам говорыл да таковы слова:

165. «А охвоця ли силушка или невольняя?» —

«Мы охвоця же силушка наёмная!»

Тут зачал Хотенушко по силушки поежжывать:

Он куда не приедёт, дак улицей валит,

Он назать отмахнет, дак тут — плошшадью;

170. Он прыбил-де веть силушку до единаго;

Он трёх-де братьей жыфком схватил,

Он жыфком их схватил, волосами связал,

Волосами связал, церес коня бросил, —

А привёс-де братей ко белу шатру.

175. Тут ждала Офимья силушку ис циста поля —

Не могла она дождацьсе силы ис чиста поля:

Наняла сходила силушки тры тысици,

Она трёх сыновей — дак воеводами.

А пошли-де веть дети, сами плацют же:

180. «Не побить нам Хотенушка во чистом поли!»

Как завидял Хотенушко силу на чистом поли, —

Он поехал-де ко силушки ко великое,

Он спрашывал у силушки великое:

«Вы охвоця ли сила или невольняя?»

185. Отвечаёт-де силушка великая:

«Мы охвоця веть силушка наёмная!»

А-й зацял Хотенушко по силушки поежжывать:

Он куды не приедёт, дак улицей валит,

Он назат отмахнёт, дак тут — и плошшадью;

190. Он прыбил-де веть силушку до единаго.

Он и трёх сыновьей фсё жыфком схватил,

Он жыфком их схватил, волосами связал,

Волосами их связал, церес коня бросил, —

А привёз где-ка братей да ко белу шатру.

195. Тут ждала Офимья силушку из чиста поля,

Не могла она дождацьсе силы из чиста поля.

Как сра<я>жалсэ Хотенушко ф красен Киеф-грат

А вести-де деветь сыноф на выкуп фсех.

Поехал Хотенушко ф красен Киев-град,

200. А повёз-де деветь сыноф на выкуп фсех.

А приежжает к Офимьи да к Цюсовой жены,

Он и сам говорыл дак таковы слова:

«Уш ты ой еси, Офимья Чюсова жена!

Выкупай-ко-се да фсё деветь сыноф!»

205. Он и ткнул де копьё дак во сыру землю,

Долгомерное ратовишше семь сажон:

«А ты опсыпь моё копьё дак красным золотом,

Красным золотом опсыпь да чистыем серебром, —

Дак отдам я тебе ноньце деветь сыноф!»

210. Да на это Офимья-та согласиласе:

Покатили тут золото телегами,

А опсыпали копьё его долгомерное;

Не хватило опсыпать одной четверти.

Говорыт тут Офимья Чюсова жена:

215. «Уш ты ой еси, Хотенушко сын Блудовиць!

Ты возьми-ко у мня Чайну прекрасную,

Ты возьми-ко-се ей за четверть за себя взамуш!»

Согласилсэ Хотенушко сын Блудовиць:

Он взял-де Чайну прекрасную,

220. Он оддал деветь сыноф на выкуп фсех.

Ишше прежде Резань слободой слыла,

И ноньце Резань-та словёт городом.

А во той-де Резани славном городи

Ишше жыл-то был Буславьюшко, состарылсэ,

5. Он состарылсэ-то Буславьюшко, представилсэ.

Оставалась у Буславьюшка любима семья

А люба-де семейка, молода жена —

А чесны вдова Омельфа Тимофеевна.

А оставалось у Буславьюшка чадо милоё,

10. Ишше милоё чядышко любимоё.

Он не мал, не велик, осталсэ трёх годоф;

Он ходит играть с ребятами на улицу,

А играёт-де Васенька не по-доброму,

Не по-доброму играет, не по-хорошому:

15. А которого Васька хватит за руку —

А у того робёнка да руку оторвёт;

А которого Васька хватит за ногу —

Он у того робёнка дак ногу выдернёт;

Он фперёт попехнёт — дак жывота лишыт.

20. Как приходят мужики новогоро́дяна,

А приходят ко чесной вдовы со жалобой:

«Ты чесна вдова Омельфа Тимофеевна!

Ты уйми-тко, уйми своё чядышко милоё,

Укроти-ко-се его серцо ретивоё!

25. Ишша ты не уймёш, дак мы сами уймём:

Ишша купим мы зельица на петьсот рублей,

Придаим мы веть Васьки смёртку скорую,

Укоротам у Василья веку долгого,

Да полишым мы у Васьки да свету белого!»

30. Ишша это Василью-то за беду стало,

За великую досадушку показалосе, —

Говорыт он своей маменьки родимое:

«Уш ты ой еси, маменька родимая!

Ты оддай-ко меня ноне за учителя

35. Как учицьсе мне грамотку тарханьскую[7]

Когда выуцюсь я грамоту тарханьскую,

Я тогда с мужыками при/управлюсе!»

А оддает его матушка за учителя

А уцицсе ему грамотку тарханьскую.

40. А и Васьки-то грамотка скоро далась,

А скоре того в ум ему поняласе же.

Он выуцилсе же в грамотку тарханьскую;

Он брал-де казны себе бещотное,

Он пошол-де Василей на цареф кабак,

45. Откупил он вина три сороковоцки.

Он перву сороковоцьку на плецё здынул,

Он фторую сороковоцьку взял пот пазуху,

Он третью сороковоцьку ногой катит, —

А прикатил-де он бочьку да до шырокого двора.

50. Он поддёрнул-де чан дак середи двора;

Наливал-де он чан дак зелена вина;

Он спускал-де веть цяроцьку серебрену,

Он серебряную цяроцьку позолочену,

Он не малу, не велику — полтора ведра.

55. Он на цяроцьки-то потписи всё потписывал:

«Да хто выздынёт эту цяроцьку единой рукой,

Да хто выпьёт эту цярочьку к едину духу,

Состоит у Василья пот черляны́м вязом, —

Тот и будёт-де Васеньки названой брат!»

60. Он писал-де ерлыки, за/печатывал,

Запечатывал, по улицям розбрасывал.

Тут идёт-де Фома Толстокожевникоф;

Он берёт-де ёрлык да роспечатывал,

А роспечатывал ёрлык дак сам просматрывал:

65. «Мне итти было к Васьки на почесьён пир —

Хлеба-соли-де исть да вина с мёдом пить!»

Как подходил Фома дак ко красну крыльцу,

И заходил Фома на красно крыльцо,

А ступаёт к Василью-то на шырокой двор.

70. Он примался за чарочьку единой рукой,

Выпивал-де он цяру к едину духу,

Становилсе к Василью-ту пот черленой вяс.

А ишше бьёт-де-ка Васька черляным вязом, —

А у Фомы-то веть кудерьцы не тряхнуцьсе,

75. Да и сам-де Фома-то не ворохницьсэ.

А и стал-де Фома Васьки названой брат.

А идёт-де Костя Новоторжанин;

Он берёт-де ерлык дак роспечятывал,

Роспечятывал ерлык, сам просматрывал:

80. «Доитти было к Васеньки на почесьён пир —

Хлеба-соли где-ка исть да вина с мёдом пить!»

А как подходит-де Костя ко красну крыльцу,

А заходит-де веть Костя на красно крыльцо,

Он ступаёт к Василью на шырокой двор.

85. Он прымалсэ за чярочьку единой рукой,

Выпивал-де он чярочьку к едину духу,

Становилсэ к Василью пот черленой вяс.

Ишше бьёт-де Василей черляным вязом, —

А как у Кости-то кудерьци не тряхнуцьсе,

90. А и сам-де веть Костя не ворохницсэ.

Тут и стал-де веть Костя Васьки названой брат.

А идёт-де Потанюшка Хроменькой,

О клюку-де Потанюшка потпираицсэ.

Да ко Васильёву двору сам прыближаицсэ.

95. Он берёт-де ёрлык да роспечятывал,

А роспечятывал ёрлык, сам просматривал:

«Мне идти было к Васьки на почесьён пир

Хлеба-соли-де исть дак пива с мёдом пить!»

Он заходил к Василью на красно крыльцо,

100. Он ступаёт к Василью на высокой двор,

Он прымаицсэ веть за цяроцьку единой рукой,

Выпиваёт он цяроцьку к едину духу,

Становицсэ к Василью пот черленой вяс.

Ишше бьёт-де Василей черляным вязом, —

105. Да у Потаньки русы кудерьци не тряхнуцьсе,

А и сам-де Потанюшка не ворохницсэ.

Да и стал-де Потанюшка Васьки названой брат.

Тут идут мужыки новогородена,

А берут они ерлык дак роспечатывают,

110. Роспечатывают ерлык, сами просматривают:

«Нам идти было к Васеньки на почесьён пир

Хлеба-соли-де исть да вина с мёдом пить!»

Заходили-де к Васеньки на красно крыльцо,

А ступали к Василью на шырокой двор,

115. А прымалисе за чярочку семёрыма же,

И выпивали эту чяру десетёрыма же.

Ишше это-де Васеньки за беду стало,

За великую досадушку показалосе.

Тут начял-де Васенька по двору похажывать,

120. Он черленым своим вязиком дак стал помахивать,

Он стал мужыкоф дак поколацивать.

А поползли мужыки больше о́карать[8]

А которы ушли, да кои тут слегли:

«Кабы не пито у Васеньки, не уедёно, —

125. Вековесьноё безвечьецё залезёно!»

Собраласе тут дружинушка у Васеньки хоробрая.

А говорыл он своей маменьки родимое:

«Уш ты ой еси, маменька моя родимая!

Ишше дай мне благословеньё идти дак за синё морё

130. А ко тому-де ко граду да Еруса́лиму,

Во святой нам святыни да помолитисе,

Ко гробницы Христовой прыложытисе,

Во Ердани-реки нам приоммытисе,

На плакуне-травы нам покататисе».

135. Говорыт его маменька родимая:

«Уш ты ой еси, Василей сын Буславьевиць!

А не ходи ты, Василей, за синё морё —

Потеряш ты, Василей, свою буйну голову!»

Ишше этому Василей не поваровал.

140. А снастили-соружали они черле́н кара́пь,

Собралась их дружинушка хоробрая,

Отвалили ребятушка за / синё морё.

Они шли-де по морюшку по синему,

Доходили до града Ерусалима,

145. Становили свой карабель черленой же,

Выходили на прыстань на карабельнюю

А пошли-де во святую святыну молитисе.

Во святой-де святыни помолилисе,

Ко гробници Христовой прыложылисе,

150. Во Ердани-реки они приоммылисе,

На плакуне-травы они покаталисе,

А пошли-де ребятушка на черлен карапь.

Отвалили ребятушка за синё морё.

А пот<д> те жа веть горы Сарацынския;

155. Потходили пот<д> горы Сарацынские.

Говорыт-де Василей сын Буславьевиць:

«Уш ты ой еси, Фама Толстокожевникоф!

Ты прымахивай-ко парусом о круту гору;

Уш ты ой еси, Костя Но/воторженин!

160. Приво(ра)чивай карапь да ко крутой горы!

Уш ты ой еси, Потанюшка Хроменькой!

Ты выскакивай-ко-се на крут берек<г>!»

Тут выс(ка)кивал Потанюшка на крут берек<г>.

Выходили дружья́-братья на крут берек<г>,

165. И пошли-де на гору Сарацынскую

Ишше к чюдному кресту они помолитисе.

А идут они на гору-ту Сарацынс(к)ую:

И лежыт голова богатырьская.

А идёт-де веть Васька, голову попиныват.

170. Говорыт тут голова дак богатырьская:

«Уш ты ой еси, Василей и сын ты Буславьевиць!

Не пинай голову ты; не ругайсе же:

Ишше был я богатырь-от — не твоя чета,

Не твоя был чета я, не твоя верста, —

175. Я умею лежать на горы на Сарачинское,

А тебе же, Василей, нонь то же́ буде́т!

Я тягалса с саратиной* долгополою,

Я тягалсэ-боролсэ да ровно три года;

А и тут же саратинушка* она перехитрила,

180. А и тут же саратинушка она перемудрила:

Накопала перекопоф глубокиех;

Ишше перв-от перекоп конь перескоцил,

Да и фторой-от перекоп конь у мня перескоцил,

А и ф третьём-то перекопи конь обрюшылсэ;

185. Тут сняла саратина у мня буйну голову!»

Ишше етому Василей-от не поваровал:

Он идёт, голову пушше попи́ныват.

Как сходили ко кресту они, помолилисе,

Помолилисе, назать они обратилисе.

190. А ф полу-то горы Сарацынское

И очу́дилса ноне сер-горюч камень:

А не обойдёш камня, не объедёш же.

А в вышину-ту-де камень да три сажени же.

Говорыт тут Василей да сын Буславьевиць:

195. «Ты скаци-ка, Фома Толстокожевникоф!»

А скоцил-де Фома, дак он да перескоцил.

Да скакал-де веть Костя Новоторженин[9].

Говорыт-то Василей сын Буславьевич:

«Мне-ка жалко Потанюшки Хроменького,

200. У Потанюшки ножецьки коротеньки!»

Как скоцил-де Потанюшка, перескоцил.

Как скоцил-де Василей-от сын Буславьевичь, —

Высоко камень от земли дак прызнимаицсэ:

Ишше падал Василей на сер горюць камень —

205. Он скипел-де, сгорел на сер-горюцём камне.

И ишше тут по Васильи славы поют,

А славы-де поют — да старину скажут.

Тут заплакала дружынушка его хоробрая.

И пошли-де они и на черлен карапь —

210. Отвалили-де за морё за синеё...

И пришли они к матушки родимое,

Говорили они да таковы слова:

«Ты чесна вдова Омельфа Тимофеёвна!

Що осталось твоё чадышко любимоё

215. А на той же на горы на Сарачынское —

А скипело-згорело на сером камне!..»

Тут заплакала Омельфа Тимофеёвна:

«Говорыла своему чядышку любимому:

”Не ходи-ко-се, Василей, за синё море́ —

220. Потеряш ты, Василей, и буйну голову!..”»

На горах, горах дак было на высокиих,

Не на шоломя было окатистых

Там стоял-де ноне да тонкой бел шатёр.

Во шатри-то удаленьки добры молоццы:

5. Во-первых-то стары казак Илья Муромец,

Во-фторых Добрынюшка Микитиць млад,

Во-третьих-то Олёшенька Поповиць-от.

Эх стояли на заставы они на крепкое,

Стерегли-берегли они красен Киев-грат,

10. Стояли за веру християнскую,

Стояли за церкви фсё за Божии,

Как стояли за чесныя манастыри.

К(ак) по утрыцьку было по ранному,

А на заре-то было на ранноютренной

15. А-й как выходит стары казак из бела шатра.

Он смотрел-де во трубочьку подзорную

На фсе же на четыре кругом стороны.

Он завидял-де́: во поли не дым стоит, —

Кабы едёт удалой да доброй молодець.

20. Он прямо-де едёт ф красен Киеф-грат,

А не приворяциват на заставу на крепкую.

Он едёт молодець дак потешаецьсе:

Он востро копьё мецёть да по поднебесьё (так),

Он одной рукой мецёт, другой схватыват.

25. А впереди его бежыт да два серы волка,

Два серых бежит волка да серы выжлока;

А на правом плеци сидел да млад есён сокол,

На левом плеци сидел да млад бел кречет.

А заходил стары казак во бел шатёр,

30. Говорыт-то стары казак таковы слова:

«Уш вы ой еси, удалы вы добрыя молоццы!

Уш що же вы спите́ да що вы думаите́?

Да наехал на нас супостат велик,

Супостат-де велик да доброй молодець.

35. Он прямо-де едёт ф красен Киеф-грат.

А не приво(ра)циват на заставу на крепкую!»

Ото сну-де рибятушка пробужалисе,

Ключавою водою они умывалисе,

Они белым полотенцом да ю/тиралисе,

40. Они господу Богу помолилисе,

А посылали Олёшеньку Поповиця.

Как выходит Олёшенька и/з бела шатра,

Засвистел он коня да ис чиста поля:

А бежыт его конь, дак мать земля дрожыт.

45. Как крутешенько Олёшенька седлал коня,

Он седлал-де, уздал да коня доброго:

Он накладывал уздиценьку тесмянную;

Он накладывал седёлышко черкальскоё;

Он двенаццэть пот(п)руг дак шолку белого,

50. Ишше белого шолку ша/махиньского;

Он тринаццату потпругу — це/рез хребетну кось, —

А не ради басы, дак ради крепости,

Ишше ради окрепы дак богатырское,

Ишше ради поески дак молодецкое:

55. А не оставил бы конь дак на чистом поле

Ишше черным-то воронам на пограеньё,

Ишше серыем волкам на потарзаньи,

Только видели, молодець на коня скоцил,

А не видели поески да богатырьское, —

60. Только видели: ф поли курева стоит.

А выежжал-то Олёшенька на чисто полё,

Он завидял молочьчя-то во чистом поли.

А ревел-то Олёшенька по-звериному,

Засвистел-то Олёша по-соловьиному,

65. Зашыпел-то Олёша по-змеиному:

А кабы едёт от-молодец, не огляницсе.

Как подумал Олёшенька Попович-от:

«А кабы едёт молодец-от — не / моя чета,

Не моя едет чета да не моя верста!»

70. Повернул он коня да ко белу шатру,

Приежжает Олёшенька ко белу шатру, —

А стречает стары казак Илья Муромец.

Говорит тут Олёшенька / Поповиць-от:

«Уш ты ой еси, стары казак, Илья Муромец!

75. Кабы едёт богатырь — дак не моя чета,

Не моя едет чета да не моя верста!»

Посылали тут Добрынюшку Микитица:

Ах, кабы вежливой Добрынюшка, очесливой, —

Он спросил бы о роди и о племени,

80. Он спросил бы отечесво-молодечесво,

Он спросил, куда едёт да куды путь держыт.

А как выходит Добрынюшка из бела шатра,

Засвистел он коня да / ис циста поля:

А бежыт его конь — дак / мать-сыра земля дрожыт.

85. А крутешенько Добрынюшка седлал коня,

Он седлал-уздал себе коня доброго:

Он накладывал уздициньку тесмянную;

Он накладывал седёлышко черкальскоё;

А он вязал-де потпруги шолку белого,

90. Ишше белого шолку шамахиньского;

Он застегивал пряжецьки серебрены,

Он серебряны пряжецьки позолочены;

Он двенаццать потпруг — шолку белого,

А тринаццату потпругу — церес хребетну кость:

95. «А нам не ради басы — ра/ди крепости,

А ишше ради окрепы да богатырское,

Ишше ради поески да молодецкое:

А нам придёцсе де съехацьсе на поле с неприятелём».

А как крутешенько Добрынюш(к)а на коня скоцил,

100. А не видели поески богатырьское, —

Только видели: во поли курева стоит,

Курева-де стоит, дак дым столбом валит.

А выежжал-де Добрынюшка на чисто полё,

Он на то жо на роздольицо на шырокоё.

105. Он завидял молоцца-та во чистом поли, —

Заехал он к молоццу спереди-де, з глаз.

А ишше слез-де Добрыня со добра коня,

Он снял-де шляпу дак земли Греческой,

Он не малу, не велику — дак во сорок пудоф;

110. Он ниско молоццу да поклоняицсэ:

«Уш ты здрастуй, удаленькой доброй молодець!

Уш ты коёго города, коей земли?

Ишше коёго оцца-матери?

А куда же ты едёш да куда путь держыш?»

115. А отвечаёт удалой да доброй молодець

(Не сказал он роду своёго племени,

Не сказал он отечесва-мо/лодечества!),

А он сказал: «Куда еду да куды путь держу?

Ишша прямо я еду ф красен Киеф-грат,

120. А ишша стольнё-т (так) грат да во полон возьму,

А ишша князя-та Владимера жыфком схвачю,

Я кнегинушку Опраксию за сибя взамуш возьму!»

А надевал-то Добрыня да шляпу Земли Греческой,

Он не малу, не велику — да во сорок пудоф,

125. Он и быстро скоцил на / добра коня, —

Он прямо поехал ко белу шатру.

Ах стрецяёт стары казак Илья Муромец.

Говорыт тут Добрынюшка Микитиц млад:

«Уш ты ой еси, стары казак Илья Муромец!

130. Абы едёт богатырь — не моя чета,

Не моя едет чета и не моя верста!

А не сказал он роду своёго племени,

Не сказал он отечесво-молоде(че)сво;

А он сказал: “Куда еду да куды путь держу?..”

135. А он прямо-де едёт да ф красен Киеф-грат,

А он стольне-от грат да во полон хочет взять,

А он князя-та Владимера жыфком схватить,

А он княгинушку Опраксию за сибя взамуш взять!»

А загорело у стары казака ретиво серцо,

140. Закипела во старо́м да крофь горючяя,

Расходилисе его да могуци плеця.

Засвистел он коня да ис чиста поля:

А бежыт его конь, дак мать земля дрожыт.

Ф теменя́х-то стары казак седлал коня,

145. Он седлал-уздал себе коня доброго:

Он накладывал уздиценьку тесмянную;

Он накладывал седёлышко черкальскоё;

Он вязал-де потпруги шолку белаго,

Ишша белаго шолку шамахиньского;

150. Он двенаццать потпруг — да фсё шелковыя,

Он тринаццату потпругу — церес хребетну кость;

Он застегивал пряжецьки серебрены,

И серебрены пряжецьки позолочены, —

А не ради басы, а ради крепости:

155. Не оставил бы конь дак на цистом поли.

«А мне придэтцэ де схеъхацьсэ на поле с неприятелём!»

А ф теменях-то стары казак на коня скакал.

И не видели поески богатырское, —

Только видели: во поли курева стоит,

160. Курева-де стоит, дак дым столбом валит.

Выежжат стары казак на полё на чистоё,

Он на то жа на раздольицо на шырокоё, —

Он завидял молочьчя во чистом поли.

Заревел-то стары казак по-зверинному,

165. Засвистел-то стары казак по-соловьинному,

А зашипел-то стары казак по-змеинному.

Кабы едёт молодец-от, не огляницсэ.

А говорыт молодец-от таковы слова:

«А уш вы ой еси, мои вы два серы волка,

170. Два серы мои волки да серы выжлоки!

Побежите вы-ко тепере во темны леса, —

А тепере мне-ка не до вас стало:

Как наехал на меня су/постат велик,

Супостат-де велик дак доброй молодец.

175. А уш ты ой еси, мой да млад есён сокол!

Уш ты ой еси, мой да млады бел кречя́т!

Полетите-ко теперь во / темны леса, —

А тепере мне-ка не до вас стало!»

А как не две горы вместо (так) сотолкалосе,

180. Не две туци вместо да сокаталосе, —

А как съежжаюцьсе стары казак с По/тсокольником.

А они билисе палочьками буёвыма —

А руковьятоцьки у палоцёк отвернулисе:

Они тем боём друг друшку не ранили.

185. А съежжаюцьсе ребятушка по фторой након,

Они секлисе сабельками вострыми —

И у их востры-ти сабельки ишшербалисе:

А они тем боём друг друшку не ранили.

А съежжаюцьсе ребятушка по третьей рас,

190. А кололисе копьеми де вострыма

(Долгомерныя ратовишша по семь сажон!) —

По насадоцькам копьиця свернулисе:

Они тем боём друг друшку не ранили.

А соскоцили ребятушка со добрых коней,

195. А схватилисе плотным боём, рукопашкою.

А кабы борюцце удалы, да добрые молоццы:

А Потсокольницёк крычит — дак мать-земля дрожит;

А стары казак скрычит — дак лесы ломяцсэ.

А как по сцасьицу было дак Потсокольника,

200. По злочасьицу было Ильи Муромца:

А к(ак) не правая рука да приоко́мбала[10],

А к(ак) не левая нога его приокользела* —

А к(ак) падал стары казак на сыру землю.

Ишше сплыл-то Потсокольницёк на белы груди:

205. Он не спрашывал не роду и не племени,

Он не спрашывал отечесва-молоде(че)ства;

Он ростегивал латы его кольцюжные,

Он вымал из нагалишша цинжалой нош;

Он хоцёт порот его белы груди,

210. Он и хоцёт смотреть дак ретиво серцо.

И ишше тут-то стары казак возмолиццэ:

«Уш ты Спас, Спас Многомилостиф,

Пресвята ты Мати Божия, Богородица!

Как стоял я за веру хрестианскую,

215. И стоял я за церкви за Божии,

И стоял я за чесныя манастыри!..»

У стары казака силы вдвоё прибыло.

Он смахнул Потсокольника со белых грудей, —

А он сплыл Потсокольнику на белы груди:

220. А он ростегивал латы его кольцюжные,

Он вымал из нагалишша цинжалой нош;

Он и хоцёт пороть его белы груди,

Он и хоцёт смотреть и ретиво серцо.

А ишша сам ста́рой що-то прироздумалсэ:

225. «А не спросил я не роду и не племени,

Не спросил я отечесва-молодечества».

А говорыт-то стары казак таковы слова:

«А уш ты ой еси, удалой доброй молодець!

Ешше коёго города, ты коей земли?

230. И ешше коёго ты о/тца-матери?

И ешше как, молодець, тибя именём зовут?»

А отвечаёт удаленькой доброй молодець:

«А когда я у тебя был на белых грудях, —

А я не спрашивал не роду и не племени,

235. Я не спрашивал отечества-молодечества:

Уш я прямо порол бы я белы груди,

И смотрел бы я да ретиво серцо!»

А спросил же старой да по фторой након.

Отвечаёт удаленькой доброй молодець:

240. «Я от моря-моря, я от синего,

От того же от камешка от латыря,

А я от той же от бабы да от Салыгорки[11];

Уш я ездил удалой да доброй молодець;

Ишша есь я ей сын да Потсокольницёк,

245. По фсему я свету есь наезницок!»

А ставаёт стары казак на резвы ноги,

Становит Потсокольника на резвы ноги

А целуёт в уста его сахарные;

А называт Потсокольника своим сыном,

250. Называт-то своим сыном любимыим.

(Говорыла Потсокольнику матушка родимая:

«Не дошедши до старого, слезывай с коня,

Слезывай-де с коня да ниско кланяйсе!..»)

А и побраталса стары казак со своим сын(ом).

255. А поехал стары казак во чисто полё

Он во тонко́й шатёр да бел полотняной.

А и спит-де стары казак он веть сутоцьки,

А спит-де стары казак он двои сутоцьки.

Ишше ето Потсокольнику за беду стало,

260. За великую досадушку показалосе:

«Я стары казаку так унижалса же!..»

Поехал Потсокольницёк ко белу шатру:

«А старого казака а Ильи Муромца

Ишше прямо его я копьём сколю!»

265. А и приехал Потсокольницёк ко белу шатру,

Он и ткнул-де стары казака дак во белы груди.

У стары казака было на белых грудях

Ишше чюден крест был Госпо́ден,

Не мал, не велик — дак полтора пуда:

270. А скользёнуло копьё Потсокольника.

Ото сну тут старой казак пробужаицьсэ, —

А он схватил Потсокольника во белы руки:

Вышибал он выше лесу стояцего,

Ниже облака он ходячего.

275. Иш(ш)а падал Потсокольницёк на сыру землю,

И розбилсэ Потсокольницёк во / (так) крошецьки.

Ишше тут Потсокольницьку славы поют,

278. А славы-де поют да старину́ скажу́т.

А во стольнём во городи во Киеви

А-й ю ласкова князя у Владимера

Заводилось пированьицо-бал-почесьён стол

А про тех же про князей, про бояроф,

5. А про рускиих могучиех богатырей,

А про поленицей приюдалыех,

И про тех же казаков со тиха Дону,

А про тех же калик перехожиех,

Перехожиех калик переброжиех,

10. И про те(х) же кресьянушок прожытосьних.

Ишша солнышко катицьсе ко западу,

А ко западу катитьсе — ко закату;

А и день-то идёт, браццы, ко вечеру,

А почесьён-от пир идёт навесели.

15. А и фсе на пиру приросхвастались:

А иной-де хвастат красным золотом,

А наез<д>ник-от хвастат добрым конём,

А и сильней-от хвастат своей силою,

А и глупой-от хвастат молодой женой,

20. А неразумной-от хвастат родной сестрой,

А кабы умной-от хвастат старой матерью.

А Владимер-княсь по грыдини похажывал,

Он и белыма руками помахивал,

Он собольей шубоцькой натряхивал,

25. Он и русыма кудрями принатряхивал,

Он злаче́ныма персня́ми пошша́лкивал,

А он сам говорил таковы слова:

“Уш вы ой еси, князи вы бояра,

Уш вы руськие могучие богатыри,

30. Ишше фсе же поленици приюдалыи,

Ишше фсе вы казаки со тиха Дону,

Ишше фсе-де калики перехожые,

Перехожые калики переброжые,

Ишше фсе же хресьянушка прожытосьни!

35. Кабы фсе у нас во городи поженёны,

А и красны-ти девушки взамуш повыданы —

А един-то Владимер я холост живу,

Я холост-де жыву, нежонат слыву.

А не знает ле из вас хто мне супружницы,

40. А не знает ле из вас хто мне полюбовницы:

А статным-де статна была, умом сверсна,

А умом-де сверсна была, полна возроста,

А лицём-де бела — быф как белой снек,

А у ей ясны-ти очи — как у сокола,

45. А у ей черны-ти брови — как два соболя,

А ресницьки у ей — у сиза бобра,

А походоцька была штобы по<а>ви́нная*,

Тиха-смирная рець была лебеди́нная —

А ишше можно бы назвать кого кнегиною,

50. Ишше можно кому бы покорятисе,

Ишше было бы кому поклонятисе?..»

Ой большой-от хороницьсе за средьнего,

А средьней-эт хороницьсе за меньшего,

А от меншого, браццы, там ответу нет.

55. А говорыл княсь Владимер по фторой након.

И-за того из-за стола было за окольнёго,

И-за той за скамеецьки белодубовой

Выставал-де удаленькой доброй молодець,

А кабы на имя Добрынюшка Микитиць млад.

60. Как ставаёт Добрыня на резвы ноги,

Говорыт-то Добрыня таковы слова:

«Уш ты солнышко Владимер стольнекиефской!

А-й Вы позвольте-ко мне-ка слово сказать, —

Не позвольте меня за слово сказнить,

65. За слово меня сказнить, скоро повесити!»

Говорыт-то Владимер таковы слова:

«Говоры-ко ты, Добрынюшка, тибе що надобно».

А говорыт-то Добрыня таковы слова:

«Уш ты солнышко Владимер стольнекиефской!

70. Как не в да́лечем, дале́чем во чисто́м поли,

А во той во сторонушки во западной

Ишше есь у тибя там посидельщицёк,

Ишше есь у тибя там потюремшшицёк, —

А сидит во глубоком темном подгребе

75. За тема за дверями за железныма

И за тема же за замками за задвижныма;

А кабы на имя Дунай сын Ивановиць.

А и скажут, Дунай много земель прошол,

А и скажут, Дунай во многих городах бывал,

80. А и скажут, Дунай ю многих королей жывал,

А и скажут, Дунай много людей видал:

А не знаёт ле он тебе супружницы,

А не знаёт ле он тебе полюбовницы?»

А ешше ети речи Владимеру при/любилисе;

85. А говорыт-то Владимер таковы слова:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиц млад!

Ты бери-ко-се золоты ключи,

Ты поди-ко-се на конюшын двор,

Ты бери-выбирай сибе коня доброго,

90. Поежжай-ко-се ты во чисто полё

И во ту во сторонушку во западну,

Отпирай-отмыкай ты глубок подгрёп,

Ты зови-ко-се Дунаюшка на почесьён пир —

Хлеба-соли-де исть, вина с мёдом пить!»

95. А ишша тут-то Добрынюшка не ослышылсэ.

Ишша брал-де Добрыня златы ключи,

Пошол-де Добрыня на конюшын двор,

Он брал-де коня себе доброго,

Он поехал Добрыня во чисто полё,

100. Он во ту во сторонушку во западну.

Доежжал тут Добрыня до темного подгреба,

Отмыкал-отпирал двери железныя:

«А ус<ж> ты здрастуй, Дунаюшко сын Ивановичь!

Ишше Бог тибя, Дунаюшко, помиловал,

105. Государь тибя, Дунаюшко, пожаловал:

А зовёт князь Владимер на почесьён пир!»

А выходил тут Дунай ис темного подгреба,

Выходил тут Дунаюшко на белой свет.

А садилисе ребятушка на одного коня,

110. А приехали ребятушка ф стольне-Киеф-град,

Заежжали ко князю на шырокой двор,

Заходили ко князю на красно́ крыльцо.

А идёт тут Дунаюшко на красно крыльцо

А заходил во грыдню княженевскую;

115. Он ступаёт во грыдьню ногой правою,

Он и крест-от кладёт по-писаному,

А он поклон-от ведёт по-учоному

А он на фсе на четыре кругом стороны —

Он князю Владимеру челом-де бьёт,

120. Он челом-де бьёт, ниско кланеецьсэ.

Говорит-то Владимер таковы слова:

«Приходи-ко-се, Дунаюшко, на почесьён пир;

Ишше Бог тибя, Дунаюшко, помиловал,

Государь тибя, Дунаюшко, пожаловал:

125. Ишше перво те местицько подли кнезя,

А и фтороё место супротиф кнезя,

А и третьё местицько — куды сам седёш!»

А садилсэ Дунаюшко подли кнезя.

Подносили Дунаюшку чару зелена вина,

130. Не малу, не велику — полтора ведра.

А прымаицьсэ за чяру Дунайко единой рукой,

Выпиваёт он чярочку к едину духу.

А подносили Дунаюшку чяру по фторой-де рас<з>.

А он прималса за чярочку единой рукой,

135. Выпивал-де он чяру к едину духу.

Подносили-де чярочьку по третей рас<з>.

Выпивал Дунай чярочьку к едину духу,

А да и стал тут Дунаюшко поговарывать:

«А ишше первой-то цярой я окатил серьцё,

140. Ишше фторой-то цярой я звеселил серцо,

Ишше третьей-то чярой я опохмелилсэ!»

Говорыт княсь Владимер таковы слова:

«Уш ты тихие Дунай сын Ивановиць!

Да и скажут, Дунай, ты много земель прошол,

145. Да и скажут, Дунай, ты во многих городах бывал,

А да и скажут, Дунай, ю многих королей жывал,

Да и скажут, Дунай, ты много людей видал.

А не знаеш ле ты где мне супружницы,

А не знаеш ле ты мне-ка полюбовницы:

150. А статным-де статна была, умом сверсна,

А умом-де сверсна была, полного возроста,

А лицём-де бела — быф как белой снег,

У ей ясны-ти очи — как у сокола,

У ей черны-ти брови — как два соболя,

155. А ресницьки у ей были — у сиза бобра,

А походоцька была штобы по<а>винная,

Тиха-смирная рець была лебеди́нная, —

Ишше можно бы назвать кого кнегиною,

Ишше можно бы кому было покорятисе,

160. А ишше было бы кому поклонятисе?..»

Говорыт тут Дунай сын Ивановичь:

«А ишше есь у короля ляховинского,

Ишше есь дочь Опраксия королевисьня;

А лицём она бела — быф как белой снег,

165. А умом-де сверсна, полного возроста,

А у ей ясны очи — как у сокола,

Ишше черные брови — как два соболя,

И ресницьки у ей — у сиза бобра».

А ишше эти же речи Владимеру прилюбилисе;

170. Говорыт-то Владимер таковы слова:

«Уш ты тихие Дунай сын Ивановиць!

Силы-армие бери, тибе сколько надобно,

Золотой казны бери, тибе сколько надобно, —

Поежжай-ко-сь ко городу ко Ляхову

175. Ко тому королю ко ляховинскому,

Доставай-ко кнегинушку Опраксию!»

А говорыт тут Дунай сын Ивановиць:

«Уш ты солнышко Владимер стольнекиефской!

А не надобно твоя мне-ка золота казна,

180. И не надо твоя сила-армея!

Только дай мне два брателка названыех:

Мне стары казака Илью Муромца,

Во-фторых-де Добрынюшку Мекитица!»

А тут седлали-уздали коней добрыех:

185. И накладывали уздиценьки тесмянныя,

И накладывали седёлышка черкальские,

А вязали потпруги шолку белого,

Ишше белого шолку шамахинского,

А тринаццату потпругу церес хребетну кость:

190. «Нам не ради басы — ради крепости,

А нам ради опору богатырьского,

А ради поески молодецкое!»

Только видели молоццэй, — на коня ско́чили́,

А не видели поески богатырьское.

195. Только видели: ф поли курева стоит.

Они здраво-де едут реки быстрыя —

А доехали до города до Ляхова.

А говорыт тут Дунай сын Ивановичь:

200. «Уш вы ой еси, два брателка названые!

Оставайтесь-ко здесь вы по-за́ городу,

Я поеду к королю ко ляховинскому:

Он добром-де дас<т>, дак я добром возьму,

А добром-де не даст, дак мы лихом возьмём!

205. Уш я свисну свисток вам погро́мьце же, —

Вы секите тотаровей поганыех,

Вы со старого секите до малого, —

Не оставлейте тотарину на семена!»

А поехал Дунаюшко к королю ляховинскому.

210. А он доехал до грыдьни королефское —

А оставляёт коня не приказана,

Не приказана коня, не привязана.

А пошол-де Дунаюшко на красно крыльцо

И заходил во грыдьню королефскую.

215. Он ступаёт во грыдьню ногой правою,

Он крест-от кладёт по-писаному,

Он поклон-от ведёт по-учоному:

«Уш ты здрастуй, король ляховинское!»

Говорыт тут король таковы слова:

220. «Уш ты здрастуй, Дунай сын Ивановиць!

Ишше жить ты пришол ко мне по-старому,

А и служыть ты пришол ко мне по-старому?»

Говорит-то Дунаюшко сын Ивановичь:

«А не жить к тебе пришол, не служыть пришол;

225. А приехал за Праксе́ей-королевисьней —

А за нашого князя за Владимера!

Ты добром-де даш, — дак мы добром возьмём;

А добром ты не даш, — дак мы лихом возьмём,

Ишше силой возьмём мы богатырьское,

230. А грозою увезём мы княжоневское».

Говорыт тут король ляховинское:

«Я не дам вам дочери Апраксеи

И за вашего князя за Владимера,

За того же за конюха последнего!»

235. Тут выходит Дунаюшко на красно крыльцо —

А ишше свиснул Дунаюшко покрепьце же.

А услыхали два братилка названые

А заежжали во город во Ляхоф же:

Они секли-рубили тотаровей,

240. И со старого секли до малого.

А стало жалко королю ляховинскому,

А он пошол-де-ка к дочери Апраксеи:

«А уш ты скоро срежайсе, скоре того[12]

Умывайсе водой свежо́ ключа́вое!»

245. Тут заплакала Апраксея-каралевисьна;

Она скоро сряжалась, скоре того

Умывалась водой свежо ключа́вое,

Утиралась полотенцом полотненым.

А садил-де Дунаюшко он к себе на коня.

250. Они тут с королём роспростилисе

А поехали из города из Ляхова.

Они здраво-де едут поля чистыя

А наехали на ископыть лошадинную.

А на ископыти потпись была потписана,

255. А потписано было со югрозою:[13]

«А хто ззади поедёт, — дак жывому не быть!»

А загорело у Дунаюшка ретиво серцо,

А закипела во Дунае кровь горячая,

Росходилисе его могучи плечя.

260. А говорыт он своим брателкам названыем:

«Вы везите-ко Опраксею-королевисьню,

Ишше здайте-ко князю Владимеру!»

Посадили к Добрынюшку Микитицу,

А поехали братья они ф красен Киев-град.

265. А поехал Дунаюшко по ископыти —

Он завидял во поле поленицю.

А увидала полениця Дуная, —

А натегивала она тугой лук,

А-й клала-де стрелочьку каленую:

270. Она стрелила в Дуная сына Ивановичя —

А попала Дунаюшку во правой глас.

Тут стреляёт Дунаюшко Ивановиць —

Он вышып поленицу ис седёлышка.

А подъежжал он к поленицы приудалое,

275. Слезывал-де Дунаюшко со добра коня,

А он признал Настасию-королевисьню.

Он брал ей за белые руки,

Становил он на резвые ноги,

Он и сам говорил таковы слова:

280. «Уш мы были во городи у вас во Ляхови,

Уш были у короля у твое́го батюшка —

Увезли сёстру-королевисьню

А за нашего князя за Владимера!»

А говорыт Настаси́я-королевисьня:

285. «А была бы я дома у батюшка —

А не дала бы сёстры вам королевисьны!»

А говорыт тут Дунаюшко сын Ивановиць:

«Уш ты ой еси, Настасья-королевисьна!

Мы поедём с тобой ф красен Киев-град

290. А и ко нашему князю ко Владимеру!»

А-й на это Настасья согласиласе,

А садились они на добрых коней,

А поехали они ф красен Киев-грат.

Приежжали они ф красен Киев-грат, —

295. А у князя Владимера почесьён пир,

А почесьён пир-де нонь свадебной.

А захо́дил Дунаюшко на почесьён пир.

Он с той же Настасьей-королевисьней.

Да и тут-то Дунаюшко он подвыпил же

300. Он с той же Настасьей-королевисьней.

Говорыт та Настасья таковы слова:

«А я не много жыла — я много видяла:

А стары-то казак тибе сильне́ будёт,

А стрелять-то тебя́ я гора́зне буду́!»

305. Ишше это Дунаюшку не пондравилось:

А говорыл тут Дунаюшко таковы слова:

«Уш ты ой еси, Настасья-королевисьня! —

А и поедём-ко мы с тобой во чисто полё,

А поправдаимсе мы с тобой по меточькам!»

310. Как садилисе с Настасьей на добрых коней,

И поехали они во чисто полё.

И кладёт же Дунаюшко он злаче́н перстень,

Кладёт же Дунаюшко на буйну главу.

А как стрелила Настасья-королевисьня, —

315. А разлетелса злачен перстень он надвоё.

Как кладёт же Настасья перстень к себе на главу.

Тут стреляет Дунаюшко сьш Ивановиць:

А он первой рас стре́лил — перестрелил;

А он фторой рас стрелил — не дострелил;

320. А он третий рас — прямо метит во белы груди.

Тут змолиласе Настасья-королевисьня:

«Уш ты тихие Дунай сын Ивановиць!

Ты прости меня бабу глупую:

Ишше женьски-ти волосы долги же,

325. А и ум-то у женьшшины короткой же,

Ишше есь у мня в утробы младень же

И засеян тобой же!»

Ишше этому Дунаюшко не поваровал:

Он стрелил прямо во белы груди

330. И застрелил Настасию-королевисьню.

Тут и падала Настасья на сыру землю.

Вынимал же Дунаюшко цинжалой нош,

Он порол-де у Настасьи белы груди,

Он вынял из утроба младеня.

335. На лобу-то у младеня потпись потписана:

«Ишше сильней могучей был богатырь».

А ишше это Дунаюшку веть жалко стало;

Оворацивал копьё он вострым коньцём,

А и сам на копьё закололса же.

340. Говорыл-де Дунай таковы слова:

«Протеки от меня тихие Дунай-река,

342. От жоны от моей — кры(у)ты́е берега́!..»

Ишше ездил Добрынюшка по фсей земли,

Ишше ездил Добрынюшка по фсей страны —

А искал собе Добрынюшка наезьника,

А искал собе Добрыня супротивника:

5. Он не мог же натти сибе наез<д>ницька,

Он не мог же натти собе сопротивницька.

Он поехал во далечо во чисто полё —

Он завидял где, во поли шатёр стоит.

А шатёр-де стоял рытого бархата,

10. На шатри-то-де потпись была подписана,

А потписано было со югрозою;

«А ишше хто к шатру приедёт, — дак жывому не быть,

А жывому тому не быть, проць не уехати!»

А стояла ф шатри боцька з зеленым вином,

15. А на боцьки-то — цяроцька серебрена,

А серебрена цяроцька позолочена,

А не мала, не велика — полтора ведра.

Да стоит в шатри кроваточька тисовая;

На кроватоцьки — перинушка пуховая.

20. А слезывал-де Добрынюшка со добра коня,

Наливал-де он чяру зелена вина.

Он перву-то выпил чяру для здоровьица,

Он фтору-то выпил для весельица,

А он третью-то выпил чяру для безумьица:

25. Сомутились у Добрынюшки очи ясные,

Росходились у Добрынюшки могучи плечя.

Он розорвал шатёр дак рытого бархату,

Роскинал он-де по полю по чистому

По тому же по роздольицу шырокому;

30. Роспина́л-де он боцьку з зеленым вином;

Ростоптал же он цяроцьку сиребряну;

Оставил кроватоцьку только тесовую —

А и сам он на крова(то)цьку спать-де лёг

Да и спит-то Добрынюшка ноньце суточьки,

35. А и спит-де Добрыня двои сутоцьки,

Да и спит-де Добрынюшка трои сутоцьки.

Кабы едёт Дунай, сын Ивановичь,

Он и сам говорыт дак таковы слова:

«Кажысь, не было не буры<и> и не падеры*, —

40. А фсё моё шатрышко розвоёвано,

А роспинана боцька з зеленым вином,

И ростоптана цяроцька серебряна

А серебрена цяроцька позолочена,

А оставлёна кроватоцька только тесовая —

45. На кро(ва)тоцьки спит удалой доброй молодець».

Сомутились у Дунаюшка очи ясные,

Розгорело у Дуная да ретиво серцо,

Закипела во Дунаи крофь горючая,

Росходилисе его дак могучи плечя.

50. Он берёт же свою дак сабельку вострую,

Замахнулсэ на молоцца удалого...

А и сам же Дунаюшко що-то прироздумалсэ:

«А мне сонно́го-то убить на место мертваго —

А не честь моя хвала будёт богатырьская,

55. А не выслуга бы<у>дёт молодецкая!»

Закрычал-то Дунаюшко громким голосом.

Ото сну-де Добрынюшка пробужаицсэ,

Со великого похмельиця просыпаицсэ.

А говорыт тут Дунаюшко сын Ивановиць:

60. «Уш ты ой еси, удаленькой доброй молодець!

Ты зацем же розорвал шатёр дак рыта бархата;

Роспинал ты мою боценьку з зелены(м) вином;

Ростоптал же ты цяроцьку мою серебряну

А серебряну цяроцьку позолочену,

65. Подаре́нья была короля ляховиньского?..»

Говорыт тут Добрынюшка Микитиць млад:

«Уш ты ой еси, Дунаюшко, сын Ивановиць!

А вы зачем же пишите со югрозами,

Со югрозами пишите со великима?

70. Нам боецьсе угроз дак богатырьскиех —

Нам нецёго ездить во полё поляковать!»

Ишше тут молоццы они прирас<с>порыли,

А скоцили молоццы они на добрых коней,

Как съежжаюцсэ удаленьки добры молоццы, —

75. А они билисе веть палоцьками буёвыма.

Руковятоцьки у палоцёк отвернулисе —

Они тем боём друг друшку не ранили.

Как съежжаюцьсэ ребятушка по фторой-де рас, —

Они секлисе сабельками вострыми.

80. У них вострые сабельки ишшербалисе —

Они тем боём друг друшку не ранили.

А съежжаюцьсэ ребятушка по третьей рас, —

А кололисе копьеми-де вострыма

(Долгомерные ратовишша по семь сажон!),

85. По насадоцькам копьиця свернулисе —

Они тем боём друг друшку не ранили.

А тянулисе тягами железными

Церес те же церес грывы лошадинные,

А железные тяги да изорвалисе —

90. Они тем боём друг друшку не ранили.

Соскоцили ребятушка со добрых коней

А схватилисе плотным боём, рукопашкою.

А ишше борюцце удаленьки добрые молоццы,

А и борюцце ребятушка они суточьки,

95. А ишше борюцце ребятушка двои суточьки,

А и борюцце ребятушка трои суточьки...

По колен они в землю да утопталисе —

Некоторой один дру́га (так) не пере́борёт.

Там ездил стары казак по чисту полю;

100. А и был с им Олёшенька Поповиць-от,

Да и был с им Потык Михайло Долгополовиць.

Говорыт тут стары казак Илья Муровець:

«Мать сыра-де земля дак потряхаиццэ, —

Где-то борюццэ удалы есь добры молоццы!»

105. Говорыт тут стары казак Илья Муромець:

«Нам Олёшеньку послать, — дак тот силой лёгок;

А Михайла послать, — дак непово́ротливой,

А во полах-де Михайло заплетецьсе же;

А и ехать будёт мне самому старому;

110. Как два руських-де борицьсе — надо розговаривать,

А и руськой с неверным — дак надо помошш (так) дать,

А два же неруських — дак надо прочь ехать!»

А поехал стары казак Илья Муромець;

Он завидял-де, на поли на чистоем —

115. Ишше борюццэ удалы-те добры молоццы.

А подъежжаёт стары казак Илья Муромець.

Говорыт тут Дунаюшко сын Ивановиць:

«Во́но едёт стары казак Илья Муромець;

А стары-то казак мне-ка приятель-друк<г> —

120. А он пособит убить ф поле неприятеля!..»

А говорыт-то Добрынюшка Микитиць млад:

«А евоно едёт стары казак Илья Муромець;

А стары-то казак мне как крестовой брат —

А мне пособит убить ф поли тотарина!..»

125. А приежжает стары казак Илья Муромець,

Говорыт-то стары казак таковы слова:

«Уш вы ой еси, удаленьки добрые молоццы!

Вы оп цём же бьитесь, да оп цём вы борытесь?»

Говорит-то Дунаюшко сын Ивановиць:

130. «Уш ты ой еси, стары казак Илья Муромець!

Как стоял у мня шатёр ф поли рытого бархату;

А стояла в шатри бочька з зеленым вином;

А на боцьки-то цяроцька серебрена

И серебрена цяроцька позолочена,

135. И не мала, не велика — полтора ведра,

Подареньиця короля было ля/ховиньского.

Он розорвал шатёр мой рытого бархату

А роскинал-де по полю по чистому

По тому же по роздольицу шырокому;

140. Роспинал он-де боцьку з зеленым вином;

Ростоптал он же чяроцьку серебряну

А серебреную чяроцьку позолочену!..»

А говорит-то стары казак Илья Муромець:

«Ты за ето, Добрынюшка непраф будёш!»

145. Говорит-то Добрынюшка таковы слова:

«Уш ты ой еси, стары казак Илья Муромец!

Как стоял у его шатёр ф поле рытого бархата,

А на шатри-то-де потпись была потписана,

И потписана подрезь была — подрезана,

150. И подрезано было со югрозою:

“Ишше хто к шатру приедёт, — жывому тому не быть, —

Жывому-де не быть, прочь не уехати!”

Нам боецьсэ югроз дак богатырскиех —

Нам нечего ездить делать во полё поляковать!»

155. А говорыт тут стары казак Илья Муромец:

«Ты за это, Дунаюшко, непраф будёш;

А ты зацем же веть пишош со югрозами?

А мы поедём-ко теперице ф красен Киев-град,

А мы поедём ко князю ко Владимеру,

160. А поедём мы тепере на великой сут<д>!»

Скоцили ребятушка на добрых коней,

И поехали ребята ф красен Киеф-грат

А ко тому они ко князю ко Владимеру.

Приежжали ребятушка ф красен Киев-град,

165. Заходили ко князю ко Владимеру.

Говорыл тут Дунаюшко сын Ивановичь:

«Уш ты солнышко Владимер стольнекиефской!

Как стоял у мня шатёр ф поли рыта бархату;

Во шатри была боценька з зеленым вином;

170. А на боцьки и была цяроцька серебряна

И серебряная цяроцька позолочена,

Подаренья короля было ляховиньского.

Он розорвал шатёр мой рытого бархату,

Роспинал он-де боценьку з зеленым вином,

175. Ростоптал же он цяроцьку серебрянну

А серебряну цяроцьку позолочену!..»

Говорит тут Владимер стольнекиевской:

«И за ето, Добрынюшка, ты непраф будёш!»

А говорыт тут Добрынюшка таковы слова:

180. «Уш ты солнышко Владимер стольнекиевской!

И стоял у его ф поле черле́н шатёр;

А на шатри-то-де потпись была потписана,

И потписано-то было со югрозою:

“А ишше хто к шатру приедёт, — дак жывому не быть,

185. А жывому тому не бьггь, проць не уехати!”

А нам бояццэ угроз дак богатырские —

Нам нецего ездить во полё поляковать!»

А говорыт тут Владимер таковы слова:

«И за ето, Дунаюшко, ты непраф будёш;

190. И зацем же ты пишош со югрозами?»

А посадили Дуная во темной подгреб же

А за те жа за двери за железные,

193. А за те же замочики задвижные.

А выпала пу<о>роха снегу белаго;

А по той пу<о>рохи, по белу снегу

А не заюшко скакал ноньце, не бел горносталь,

А не серая куниця прорыскивала, —

5. А ишше шол-прошол Цюрило младу Пленкоф сын.

А он шол ко кнегины Перемятиной.

А Перемятина в доми не слуцилосе:

А ушол Перемятин ко Божьей церкви,

К чесной ранной заутрени воскрисеньское.

10. «Тыки-стук, тыки-стук!» — на кры(ле)цико;

А он: «Бряк, тыки-бряк!» — да за колечико,

А он за то же за витоё за серебряно,

За серебряно колечюшко позолочено.

А услыхала тут девушка-чернавушка

15. А отворяла Цюрылку воротечка,

А сама говорыла таковы слова:

«А тебе полно, Чюрилко, ходить к чюжой жены;

Тебе полно, Цюрилко, любить чюжа жена:

Потеряш ты, Чюрилко, буйную голову!»

20. А говорыт тут Чюрилко таковы слова:

«Уш ты ой еси, девушка-чернавушка!

Ты не сказывай князю Перемятину —

Я куплю тебе мух<ф>ту соболиную!»

А говорыт же девушка-чернавушка:

25. «Я пойду скажу князю Перемятину!»

А ишше этому Цюрилко не поваровал;

А как прошол-то Цюрилко ф теплу спальню же

Он ко той ко кнегины Перемятиной.

30. Побежала тут девушка-чернавушка,

Побежала она ко Божьей церкьви.

А заходила она во Божью церкофь,

А доходила до князя Перемятина,

А сказала-де князю Перемятину.

35. А говорыт Перемятин таковы слова:

«Уш ты глупая девушка-чернавушка!

Здесь не то-де поют, не то слушают,

А цитают-де святое Евангелье!»

А побежала тут девушка-чернавушка,

40. Заходила ф полаты Перемятина

Отошла-де тут служба воскрисеньская.

А пошол Перемятин из Божьей церкьви,

А идёт Перемятин ко своёму дому.

Он заходит Перемятин на красно крыльцо,

45. Он захо́дил Перемятин ф теплу спальню же:

А тут лежит Чюрилко на кроваточьки

А он со той со кнегиной со молоденькой.

Тут схватил Перемятин сабельку вострую —

Он отсек у Чюрилка буйную голову,

50. Он отсек у кнегины своей дак буйну голову.

Он взял де-ка девушку-чернавушку,

Пошол Перемятин ко Божьей церькви,

Ишше знял Перемятин он златы веньцы,

Ишше принял Перемятин закон Божьей,

55. Ишше стал Перемятин по закону жыть.

Ис<з> Киева ехать до Чернигова

Кабы три девеноста было мерных верст,

А кругом-то дорожечка ровно деветь сот.

А залёгала дорошка прямохожая,

5. Прямохожая дорошка прямоежжая:

А не конному, не пешому проходу нет,

А и доброму молоццу проезду нет,

А и серому волку прорыску нет,

А и черному ворону пролету нет:

10. А сидит Соловеюшко розбойницёк.

А там срежалса удаленькой доброй молодець

А стары-де казак Илья Муромець;

Он клал-де веть заповеть великую

А проехать и дорогу прямохожую

15. Мез<ж> заутреной-обедьней воскрисеньскою

А привести Соловья ф красен Киев-грат,

А не вымать из налучишша туга луку,

Не вымать ис кольцюжын каленой стрелы.

А он седлал-де, уздал себе коня доброго:

20. Он накладывал уздеценьку тесмянную;

Он накладывал седёлышко черкальскоё;

Он вязал-де потпруги да шолку белого

А ишше белого шолку шамахиньского,

А двенаццать потпруг да фсё шелковыя,

25. Он тринаццату потпругу церес хребетну кость:

«А нам не ради басы, а ради крепости —

А не оставил бы конь миня на чистом поли

А и серыем волкам меня на потарзанье,

А и черным-то вранам на погра́енье!»

30. А только видели: молодець на коня скоцил —

А не видели поески молодецкое.

Только видели: ф поли курева стоит,

Курева-де стоит, дак дым столбом валит.

Выежжает-де старой на чисто полё,

35. А он на то же на роздольицо шырокоё.

А пот старым-то конь наубел весь бел,

Грыва-хвос<т> у его дак научерн-черна;

А сидит-де старой на добром кони:

А голова-де седа, да борода бела;

40. А бутто скацет жемцюг да россыпаицсэ, —

А у старого волосинки переменяюцсэ.

А ишше едёт-де старой-от чистым полём.

А не туця во поли подымаласе,

А не облако ис поля накаталосе, —

45. Накрывало станисьницькоф числа-сметы нет:

А хотят старика они бить и грабити,

А хотят старика они испоха́бити[14].

Говорыт же им старой-от седатое-т:

«Уш вы ой еси, станисьницьки фсё мелкие!

50. А ишше бить-то вам старого ноньце не по што,

Да и взеть-то у старого вам нецего:

Золотой казны с собою у мня не слуцылосе,

И серебра у мня с собою не погодилосе, —

Только взято на чяроцьку на винную,

55. А на винну на цяроцьку а подорожную

А не мношко, не мало — петьсот рублей».

Они стали приступать к ему пуще старого:

А хотят старика они бить и грабити,

А хотят старика они испоха́бити.

60. Говорыт же им старой-от, седатой-от:

«Уш вы ой еси, станисьницьки фсё мелкия!

Ишша ес<т>ь у мня шубоцька собо́лья

Ишша черные соболей сибирьскиех;

А потянута шупка хрусьцятой камкой;

65. А у шубочьки пугофки вольячьние:

Кабы ли́ты во льяк[15] были красного золота

А выли́ваны соловьи, птицы садовыя;

А у шубоцьки петёлки шелковыя

Ишше белого шолку шамахиньского;

70. А ишше стоит эта шубочька петьсот рублей:

Подаренья Владимера стольняго киефского».

А они стали приступать к ему пушше ста́рого.

А хотят старика они бить и грабити,

А хотят старика они испохабити.

75. Говорить же им старой-от, седатой-от:

«Уш вы ой еси, станисьницьки фсё мелкия!

А ишше бить-то вам ноньче не по што,

А и взеть-то у старого вам нецего:

Ишше ес<т>ь у мня кольцюжына* каленыех стрел;

80. Ишше кажная стрела стоит по пети рублей;

А ишше трём я стрелам дак и цены́ не знаю́:

А было врезано каменьё самоцветное, —

А мне слуцицьсе-де ехать ноцью ф по́темьи,

А кидают они лучи подзорные!..»

85. Они стали приступать к старому пушше старого:

А хотят же старика они бить и грабити,

А хотят же старика они испохабити.

А и первую заповеть старой розрушивал:

Он вымал из налуцишша тугой лук,

90. А он тугой-де лук да фсё розрыфцивой;

Он вымал ис кольцюжын калену стрелу.

Ишше стрелил-де старой-от во сырой дуп<б>:

А розлетелсэ сырой дуп<б> во череньё же,

Тут прибило станисьницькоф — цисла-сметы нет,

95. Цисла-сметушки нет, пересметушки.

Кабы едёт-де старой-от цистым полём,

А доежжал же до лесоф он до брянские;

А заросла тут дорожецька прямохожая.

А слезывал-де старой он со добра коня;

100. Он одной-то рукой коня ведёт,

А другой-то рукой он и лес и рвёт,

Он лес веть рвёт и мосты мостит.

А садилса старой он на добра коня,

Доежжал до Соловья он вёрст как за дваццэть.

105. А услыхал Соловеюшко-розбойницёк

А он сильню поеску богатырьскую;

А засвистел Соловей по-соловьиному,

Зашыпел Соловейко по-змеинному,

Заревел Соловеюшко по-зверинному:

110. А пот старым конь пал веть о́караць.

А ишше бьёт-де старой коня по крутым бедрам:

«Уш ты конь же мой, конь, да лошадь добрая!

Не слыхал ле ты свисту соловьиного?

Не слыхал ле ты рёву зверинаго?

115. Не слыхал ле ты шыпу змеинаго?..»

А пот старым-то конь веть стал на ноги.

А подъежжает стары казак Илью(я) Муромець

Ко тому же гнезду ко Соловьиному:

А на двенаццати дубах было на столетниех

120. Да сидил Соловеюшко-розбойницёк.

А вымал-де старой из налучишша тугой лук,

А он тугой-де лук свой розрыфцивой;

А он вымал ис кольцюжын калену стрелу —

Он стрелил в Соловья-ле да розбойника.

125. Он попал Соловью он во правой глас<з>.

Тут слетел Соловеюшко-разбойницёк,

Он слетел Соловеюшко, как офсяной сноп.

Тут берёт стары казак Соловеюшка,

А согибает его он в бора́ньей рок<г>;

130. А привешиват Соловья он ко стремяну —

А повёс Соловья он ф красен Киев-град.

Он едёт дорогой прямохожою —

А доехал до дому до Соловьяго;

А говорыт Соловья его старшая доць:

135. «А евон едет батюшко, молоцца везёт».

А посмотрела да его меньшая доць:

«А не батюшко молоцца везёт, молодець — батюшка!»

Тут скоцила жена Соловья-розбойника:

«Уш вы ой еси, детоцьки мои родимые!

140. А вы подите отмыкайте глубок подгреп,

Вы берите казны фсё бещотное —

А выкупайте у молоцца своего батюшка,

А вы упрашивайте его и уговаривайте!»

А приежжаёт стары казак к его дому;

145. А тут стрецяют Соловья дети родимые,

Неучтиво со старым поговарывают.

Ишше это-де старому не понравилось:

Он выхватывал сабельку вострую —

А пересек-перерубил Соловья породушку,

150. А не оставил Соловью он на семяна.

А поехал стары казак в стольне-Киёв-грат

Ко тому он ко князю ко Владимеру.

Заежжаёт стары казак на шырокой двор,

А становит коня ко красну крыльцу —

155. А заходит стары казак на красно крыльцо:

А ступешек до ступешка да изгибаицсэ.

А у князя-та Владимера идёт почесьён пир.

А заходил стары казак в грыдню княженевскую —

Он ступаёт во грыдьню ногой правою,

160. Он крест-от кладёт по-писаному,

Он поклон-от ведёт по-учоному,

Он на фсе на четыре кругом стороны,

Он князю Владимеру ниско кланеицсэ,

Он кнегинушки Опраксеи целом де бьёт,

165. Он целом-де бьёт, да ниско кланеицсэ.

А говорит тут Владимер стольнекиевской:

«Уш ты здрастуй, удаленькой доброй молодець!

Ишше коёго города, ты коей земли?

Ишше коего отца-матери?

170. Ишше как, молодец, тебя именём зовут?»

Отвечаёт стары казак Илья Муромець:

«Я из города-города из Мурома,

Ис того я села Карачарова;

Я кресьянской сын деревень(с)кой же;

175. А Ильей и меня зовут да и Ивановицем!»

А говорыт княсь стольней киевской:

«А наливайте-ко чярочьку зелена вина,

Подавайте Ильи сыну Ивановичю».

Тут примаицсэ старой за чару единой рукой,

180. А выпиваёт он чарочьку к едину духу.

А наливали-де чарочьку по фторой-де рас<з>,

Подносили Ильи сыну Ивановицю —

А выпивал-де Илья цяру к едину духу.

А наливали-де цяроцьку по третьей рас<з>,

185. А подавали Ильи сыну Ивановичю —

А выпивал Илья чярочьку к едину духу.

Ишше стал-де Илья ноньце навесели,

Ишше стал же Илья поговаривать.

А говорит княсь Владимер таковы слова:

190. «Уш ты ой еси, удаленькой доброй молодець!

Ты которою дорогой ехал в красен Киев-грат?»

Отвечяёт Илья сын Ивановиць:

«Уш я ехал дорожецькой прямохожою,

Прямохожою дорошкой ехал прямоежжое!»

195. А говорыт ему Владимер стольнекиефской:

«Уш ты ой еси, Илья ты сын Ивановиць!

А ишша как же проехал Соловья-розбойника?»

Говорыт тут Илья сын Ивановиць:

«Уш ты ой еси, Владимер стольнекиевской!

200. Я привёс Соловья к тебе в стольне-Киеф-грат!»

А говорыт тут Добрынюшка Микитичь же,

Говорыт же Олёшенька Поповиць-от:

«А в оцях же детинушка завираицсэ —

А напилсэ детина зелена вина!

205. Ишше где ёму проехать дорога прямохожая,

Прямохожая дорошка прямоежжая?

Залёгла эта дороженька ровно триццать лет!»

А говорит тут Владимер стольнекиевской:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!

210. Ишше ой еси, Олёшенька Поповиць-от!

Вы подите посмотрите у добра коня,

Ишше ес<т>ь ле Соловеюшко-разбойницёк?..»

А ставаёт Добрынюшка на резвы ноги.

А пошли-де с Олёшенькой Поповичем

215. А проверить молоцца деревеньскаго,

Доходили до коня Ильи Муромца:

А стоит его конь Ильи Муромца,

А привязан Соловеюшко ко стремяну.

А пошли они во грыдьню княжоневскую

220. А сказали князю Владимеру:

«Уш ты солнышко Владимер стольней киевской!

А ишше правда-де, верно, доброго молоцца:

И ве<и>сит Соловеюшко-розбойницёк!»

А говорыт-то Владимер стольнекиевской:

225. «Уш ты ой еси, Илья сын Ивановиць!

Ты застафь Соловья петь по-соловьему,

А зашыпеть ёму по-змеиному

Да заревети ёму по-туриному!»

Тут пошли-де со князём на шырокой двор;

230. А подходил стары казак ко добру коню,

А отвязал-отстёгнул он от стремена:

А ишше ну-ко, Соловеюшко-розбойницёк!

А засвисти, Соловеюшко, ты <в>полсвиста,

Зашыпи, Соловеюшко, ты <в>полшыпа,

235. Зареви, Соловеюшко, ты <в>по́лрева;

А ты потешь-ко-сь князя со боя́рами,

Со могучима его со богатыреми».

А засвистел Соловеюшко во весь свист,

А зашыпел Соловеюшко во весь шып,

240. А заревел Соловеюшко во весь рёф:

А фсе кнезья-бояра с ног попадали,

Ишше сильние могучие богатыри

А на карацьках по двору они заползали,

А едва княсь Владимер он жыв стоит

245. Он со той душой кнегиной он Опраксией.

Он едва княсь Владимер слово вымолвил:

«А уш ты ой еси, стары казак Илья Муромець!

Ты уйми Соловеюшка-розбойника!»

Ишша стал старой унимать Соловеюшка;

250. А ишша этому Соловеюшко не веруёт,

И поёт Соловеюшко громче прежняго.

А на это же старой осержаицсэ;

Он выхватывал в саду он столетьней дуп<б>,

Он брякнул Соловеюшка-розбойника.

255. Ишше тут по Соловью славы поют,

256. А славы-де поют да старину́ скажут.

Из-за того из-за озёра Маслеёва,

Из-за той же пустынюшки Хвалынское

А от того же креста от Леванидова

А шло сорок де калик, дак со каликою.

5. А и ишше фсе эти калики наубел-белы,

А един был калика ровно бел кречет.

А выходили они на полё на чистоё

А но(а) то же на роздольицо шырокоё:

Наперёт идёт Касьян да сын Ивановичь,

10. А позади идёт Михайло сын Михайловиць.

А-й выходили они на полё на чистоё,

А и на то же на роздольицо шырокоё,

А клюки-посохи в землю испотыкали;

Они суноцьки свои дак исповешали.

15. (А и ишше суноцьки у их были рыта бархата,

А подсуноцья у их да хрусьцятой камки!).

И садилисе ребята во единой круг,

А они клали-де заповедь великую

А великую заповедь тяжолую:

20. «А ишше хто, браццы, из нас дак заворуиццэ,

Ишше хто, браццы, из нас дак заблядуиццэ,

А хто соврёт, ли солгёт, или укра́дет што,

А или цюжюю жену дак изуродуёт, —

Нам судити того, браццы, своим судом

25. А своим-де судом судить по-польскому:

А нам копать по белым грудям в сыру землю,

А язык-от тянуть дак ему те́менем,

Ишше ясны-ти очи — фсё косицеми,

А ретивоё серцо — промежду плецьми».

30. А как пошли эти калики по дорошки вдоль:

А наперёт идёт Касьян дак сын Ивановиць,

А позади идёт Михайло сын Михайловичь.

А им настречю Владимер стольнекиевской;

А как на козёлках Олёшенька Поповиць-от,

35. На запятоцьках Добрынюшка Микитиць млад.

А говорыт-то Владимер стольнекиевской:

«Уш вы здрастуйте, калики перехожыя,

Перехожые калики — переброжия,

Ой ишше вы-де калики, ясны соколы!

40. А вы куда идите да куды правитесь?»

Отвечают калики перехожыя:

«А мы пошли-де ко граду Еруса́лиму

А во святой-де святыни помолитисе,

Ко гробници Христовой приложитисе,

45. Во Ердани-реки нам приоммытисе,

На плакуне-травы дак покататисе».

Говорит им Владимер таковы слова:

«А уш вы ой еси, калики перехожыя!

А ишше спойте вы, калики, мне еленьской стих!»

50. Как запели калики-ти еленьской стих:

Мать сыра-де земля да потрясаласе,

И кабы реки-озёра сколыбалисе,

Ищще во поли трафку залелеяло;

А увалилсэ Олёшенька со козёлкоф,

55. А увалилсэ Добрынюшка з запятоцькоф,

А едва княсь Владимер сидучи сидит,

А едва княсь Владимер лежучи́с лежы́т.

А едва княсь Владимер слово вымолвил:

«Перестаньте петь, калики, вы еленьской стих!»

60. А перестали петь калики-ти еленьской стих.

А говорыт им Владимер стольнекиевской:

«Уш вы ой еси, калики, перехожыя,

Перехожые калики переброжыя!

А вам слуцицьсе идти мимо стольне Киеф-грат, —

65. А заворацивайте в город пообедати».

А как пошли эти калики по дорошки вдоль:

А-й наперёт идёт Касьян дак сын Ивановичь,

Позади идёт Михайло сын Михайловиць.

А им слуцилосе идти мимо стольне Киев-град;

70. А заворацивали в город пообедати,

А подходили ко грыдьни княжоневское;

А закрычали милостыню Христа ради:

А со краю на край грыдьня пошаталасе,

Разнолисьние напитки поплескалисе.

75. А услыхала кнегинушка Опраксея,

И выскакивала она да на красно крыльцо,

А она ниско каликам поклоняласе:

«Уш вы здрастуйте, калики перыхожыя,

А перехожыя калики, переброжые,

80. Ишше вы-де калики, ясны соколы!

Заходите во грыдьню пообедати!»

Ишше тут же калики не ослышылись,

А пошли-де калики на красно крыльцо,

Заходили во грыдьню княжоневскую.

85. Тут сажаёт кнегинуш(к)а Опраксея

За те же за столы да за дубовыя

И за те же за скатерти берча́тныя,

А за те пе́тенья-е́денья дак разнолисьния.

А ишше тут же калики пообедали.

90. Тут смотрела кнегинушка Опраксея,

И смотрела на калик она перехожыех:

Прилюбилса Михайло сын Михайловиць.

А и взяла она цяшу фсё серебрянну,

Ис которой ис цяши княсь с приезду пьет;

95. Она клала Михайлу фсё Михайловицю,

А и положыла в его сунку тайно же.

А ишше тут же калики пообедали,

Ишше хлеба де, соли поотведали,

Благодарили кнегинушку Опраксею —

100. А пошли вон из грыдьни княжоневское,

А со того же крылецика со красного.

Провожаёт кнегинушка Опраксея.

Как пошли ети калики по дорошки вдоль:

А наперёт идёт Касьян дак сын Ивановиць;

105. А позади идёт Михайло сын Михайловиць.

А приежжаёт Владимер стольнекиевской;

А он заходит во грыдню княжоневскую;

А он и спрашыват кнегинушку Опраксею,

А он и спрашыват цяшу фсё серебрянну,

110. Ис которой же цяши княсь с приезду пьет (так).

Заискали тут цяшу фсё серебряну.

А говорит тут кнегинуш(к)а Опраксея:

«А ишше были калики перехожыя,

Унесли, видно, цяшу фсё серебрянну!»

115. Посылали Олёшеньку Поповиця

А ишше тут же Олёши наговаривали:

«Ты найдёш если чяшу фсё серебрянну,

А виноватого веди да ф столне Киев-грат».

Тут поехал Олёшенька Поповиць-от,

120. Наежжал-то Олёшенька сорок калик,

Закричал он своим да громким голосом:

«Уш вы ой еси, калики перехожыя,

Перехожые калики, переброжыя!

Ой вы, где пили-ели, тут и настрали;

125. Вы зацем унесли цяшу серебряну,

А ис которой ис цяши княсь с приезду пьет?»

А ишше это каликам не понравилось;

А воротили Олёшеньку Поповиця:

«Не бирали мы чяши фсё серебряной!»

130. Воротился Олёша ф стольне Киев-грат:

«Наежжал я калик веть перехожыех,

Ишще спрашывал про чяшу про серебрянну!»

Отвечали калики перехожыя:

«Не бирали мы цяши фсё серебренной».

135. А говорыт тут кнегинушка Апраксея,

Посылала Добрынюшку Микитица:

«Кабы вежливой Добрынюшка, очесливой;

Он спросил бы у калик дак перехожыех,

Не попалась ли цяша к им серебрянна?..»

140. Как поехал Добрынюшка Мекитиць мла(д),

Он настыг же калик дак перехожыех,

Он заехал Добрыня спереди он, з глаз,

Он слез-де Добрыня со добра коня,

Он и ниско-де каликам поклоняиццэ:

145. «Уш вы здрастуйте, калики перехожые!

А ишше были вы у князя у Владимера —

Потеряласе цяша фсё серебрянна.

А не попалась ле в суноцьки, в омецьку[16] же?»

Остановились калики перехожыя,

150. Они стали искать во своих суноцьках

И нашли у Михайла Михайловиця.

А говорыт тут Добрыня таковы слова:

«А виноватого вести да ф красен Киев-град!»

А говорят тут калики таково слово:

155. «Ишше кладёна у нас заповедь великая:

А судити того веть нам своим судом,

А своим-де судом судитъ по-польскому».

А закопали Михайла в землю по белым грудям;

А язык-от тенули ему теменём,

160. А ишше ясны-ти оци — фсё косицеми,

А ретивоё серцо — промежду плецьми.

Как поехал Добрыня ф красен Киев-град,

А он привёс де-ка цяшу-ту серебрянну.

Говорит тут кнегинушка Опраксия,

165. А-й говорыла она да таковы слова:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!

А и(шше) где же у тя дак виноват-от же?»

А говорыт-то Добрыня таковы слова:

«А у их кладёна заповедь великая

170. А-й великая заповедь тяжолая;

А судят они браццы своим судом,

А своим-де судом судят по-польскому:

А закопали Михайла по белым грудям,

А язык-от тенули ему теменём,

175. Да ясны-ти оци — фсё косицеми,

А ретивоё серцо — промежду плецьми».

А тут змолиласе кнегинушка Апраксея:

«А я положыла чяру фсё серебрянну!» —

А и змолиласе молитвою великою.

180. Ишше тут же Михайло сын Михайловиць

И он выскакивал нонь ис сырой земли, —

Настыгал он свою братью-дружынушку

183. Он за те за дела да за напрасныя.

А ишше шли-де туры подле синё морё —

А переплыли туры дак за синё морё,

А переплыли туры-ти на Буян-остроф,

А идут по Буяну, славному острову.

5. А им настрету турица златорогая,

Златорогая туриця однорогая,

А и(шше) им-то туриця родная матушка.

Говорыт тут-то туриця златорогая:

«Уш вы здрастуйте, вы туры вы златорогие!

10. Ишше где же были, где вы хо́дили?»

Отвечают туры ей златорогие:

«Ишше были мы, матушка, во Шахови,

Государыня наша, мы были во Ляхови;

Нам слуцилосе идти мимо стольней Киев-град,

15. Мимо Божию-ту церкофь воскрисеньскую;

Выходила девица из Божьей церкви,

Выносила она книгу на буйной главы.

А забродила в Неву-реку по поесу,

Она клала где книгу на сер-горюць камень,

20. Она клала, цитала, сама слезно плакала».

А говорыт им турица златорогая,

Златорогая турица однорогая:

«Уш вы глупые туры, вы неразумные!

Не девиця выходила из Божьей церкви,

25. А выходила Мати Божья, Богородица!

Выносила она книгу Евангелье,

Выносила Евангелье на буйной главы,

Забродила в Неву-реку по поясу,

Она клала Евангелье на сер-горюць камень,

30. А цитала-де книгу — слезно плакала:

«Она цюёт нат Киевом незгодушку,

Она цюёт-де нат Киевом великую!..»

Подымаицьсе собака Кудреванко-царь

Со любимым со зятилком со Артаком,

35. А со любимым со сыном он со Коньшыком.

А у Коньшыка силушки было сорок тысицей;

А у Артака силы-то было сорок тысецей;

А у самого собаки дак цисла-сметы нет,

Цисла-сметы-де нету, пересметушки.

40. Как стоял-то сузёмоцёк ле/су темнаго;

Потходило царишшо Демьянишшо

А становило шатры чернополотняны.

Тут покрыло луну в поли красного солнышка

От того же от пару лошадиннаго

45. А от того же от духу от тотарьскаго.

А как садилосе царишшо на ременьцят стул —

Он писал-де ёрлыки скорописьцяты.

Не пером он писал, не чернилом же, —

Вышывал-де он золотом по бархату;

50. А писал он ерлыки, запечятывал.

А выходил царишшо да ис черна шатра,

А скрычял он своим да громкием голосом:

«Уш вы ой еси, пановье-улановье,

Ишше фсе мои поганые тотаровье!

55. А ишше хто из вас съездит да ф красен Киев-грат

А свезёт ерлык да скорописьцятой?»

Выбиралосе Издолишшо проклятоё:

Он брал-де ерлыки во белы руки,

А скорёшенько скакал на добра коня.

60. Он и в город-от поехал не дорогою,

Он и в Киев-от заехал не воротами, —

Он скакал церес стенушки городовые,

Церес те же он башонки наугольние.

А он прямо-де едёт ко грыдьни княжоневское;

65. Соскоцило Издолишшо со добра коня —

Оставляёт коня он не приказана,

Не приказана коня он, не привязана.

А скорёшенько бежало на красно крыльцо —

Отворяёт ворота, двери на пяту.

70. Он господу Богу не молиццэ,

Он князю Владимеру челом не бьёт,

Он кнегинушки Опраксеи не кланеицсэ.

А бросало Издолишшо ёрлык дак на дубовой стол,

А бросал он, кинал — да сам вон пошол.

75. А берёт княсь Владимер ерлык в руки,

А берёт княсь Владимер, роспечятыват,

А читаёт ерлык дак сам слезно плачет.

А собирал княсь Владимер бал, почесьён пир,

А он про тех же про князей, про бояроф,

80. А он про руськиих могуциих богатырей,

А он про тех поленицей приюдалыех,

А он про тех же казаков со тиха Дону,

Он про тех же калик перехожые

Перехожые калик было переброжые,

85. А про тех же хресьянушок прожытосьних.

А ишше фсе-де на пиру дак напивалисе,

Ишше фсе же на чесном дак наедалисе,

Ишше фсе же на пиру сидят пьяны-весёлы;

А весёлая беседушка не на радошшах.

90. А говорит князь Владимер таковы слова:

«Уш вы ой еси, князи мои, фсе бояра,

Уш вы руськие могучие мои богатыри,

Ишше фсе же поленицы вы приюдалые

А ишше фсе же хресьянушка прожитосьни!

95. Ишше хто из вас съездит да во чисто полё

А пересметит-де силушку у Скурлака,

Привезёт пересмету ф красен Киев-град?»

Ишше большой-от хороницьсе за средьнего,

Ишше средьней-эт хороницьсе за меньшего;

100. А от меньшего там, браццы, ответу нет.

А говорыл княсь Владимер по фторой након:

«Уш вы ой еси, князи, вы все бояра,

Уш вы руськие могуцие мои богатыри,

Уш вы фсе же поленицы приюдалыи,

105. Уш фсе же казаки со тиха Дону,

Уш вы фсе же калики перехожые,

Уш вы фсе же хресьянушка прожытосьни!

А ишше хто из вас съездит да во чисто полё,

А пересметит фсю силушку Скурлака,

110. А привезёт пересмету ф красен Киев-грат?»

Ишше большой-от хороницьсе за средьнего,

А средьней-от хороницьсе за меньшого;

А от меньшого там, браццы, ответу нет.

Говорыл княсь Владимер по третьей након.

115. И-за того же з-за стола было з-за окольнёго,

Из-за той з-за скамеецьки было белодубовой

А выстават-де удаленькой доброй молодец,

А кабы на имя Добрынюшка Микитиць млад.

А ставаёт Добрынюшка на резвы ноги,

120. А говорыт тут Добрынюшка таковы слова:

«Уш ты солнышко Владимер стольнекиевской!

А Вы позвольте-ко мне-ка слово сказать, —

Не позвольте меня за слово сказнить,

За слово меня сказнить, скоро повесити!»

125. А говорыт-то Владимер стольнекиевской:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!

Говоры-ко, Добрыня, тебе що надобно».

А говорит тут Добрынюшка таковы слова:

«Уш ты солнышко Владимер наш стольнекиевской!

130. А на твоём на кружале есь государевом,

А на твоём на царевом большоём кабаки

А ишше есь где-ка Васька, горька пьяница;

Он можот-де съездить да во чисто полё

А пересметити силушку Скурлака,

135. Привести пересмету в красен Киев-грат!»

А надевал княсь Владимер шупку собо́лью;

А побежал по кружалу государеву

А ко тому же ко цареву большему кабаку;

А заходил тут Владимер во цареф кабак.

140. Тут и спит где-ка Васька, горькая пьяница, —

Он спит-де на пеценьки на муравленой;

Он спит-де, храпит, да как порок шумит.

А говорыт княсь Владимер таковы слова:

«Уш ты ста́нь-ко, Васи́лей, пробужа́йсе,

145. Со велиикого похме́льиця направля́йсе!»

Говорыт ему Васька, горькая пьяница:

«Уш ты солнышко Владимер стольнекиевской!

А не могу-де я стать да головы поднять:

И болит у меня веть буйна голова,

150. И шипит у меня да ретиво серцо!»

А говорит княсь Владимер таковы слова,

Говорит он цюмаку-человальнику:

«Наливай-ко-се чярочьку зелена вина,

Ты не малу, не велику — полтора ведра!»

155. А наливал цюмак чяроцьку зелена вина, —

Подавали где Васьки, горькой пьяницы.

А он сел-де на пеценьки Васька на муравленой,

Он бутто старык дак девеноста лет;

Он прималсэ за чярочьку единой рукой —

160. А выпивал-де он чярочьку к едину духу;

А он слез-де со пеценьки со муравленой.

А говорит княсь Владимер таковы слова,

Говорит он цюмаку-человальнику:

«Наливай-ко-се чярочьку по фторой же рас!»

165. А наливал цюмак чярочьку по фторой де рас, —

Подавали тут Васеньки, горькой пьяницы.

Как примаицсэ Василей за чярочьку единой рукой —

А выпиваёт он цяру к едину духу.

Говорыт княсь Владимер цюмаку да человальнику:

170. «Наливай-ко-се цяроцьку по третьей рас!»

А наливал цюмак цяроцьку по третьей рас, —

А подавали где Васеньки, горькой пьяницы.

Как прымалсэ Василей за чяру единой рукой —

Выпивал-де он цяроцьку к едину духу.

175. А он нацял по кабаку похажывать,

А и белыма руками стал / помахивать,

А он русыма кудрями стал натряхивать, —

А он и стал молодець да дваццати годоф.

Говорыт-то Василей таковы слова:

180. «Ус<ж> ты солнышко Владимер стольнекиевской!

А послужыл бы я тибе я верой-правдою,

Неизменушкой я тибе великою, —

А заложона у мня збруюшка богатырьская,

А заложон у мня нонеце доброй конь,

185. А заложон у мня ноньце тугой лук,

А заложона вся збруюшка богатырская;

А не во сти рублях и не ф пети же стах,

А заложоно у мня веть ф пети тысецях!»

А говорыт княсь Владимер таковы слова,

190. Говорыт он цюмаку-человальнику:

«Ты оддай-ко-се коня Васеньки доброго,

Ты оддай-ко-се ему сабельку вострую,

Ты оддай-ко-се ёму копьё долгомерное,

Ты оддай-ко-се ему палицу боёвую,

194. Ты оддай-ко-се ему нонеце тугой лук,

Ты оддай же кольцюжыну каленыех стрел,

Ты оддай же фсю збруюшку богатырскую!»

А оддает человальник фсю збрую богатырскую.

А пошол-де Василей да со царева кабака

200. Он со тем же со князём со Владимером

А по тому по кружалу государеву

А ко тому ко шырокому г<к> дому княжоневскому.

А говорит-то Василей таковы слова:

«А уш ты солнышко Владимер стольнекиевской!

205. А ишше сходим мы с тобой на высок балхон,

А посмотрим-ко ис трубочьки подзорною,

А посмотрим на рать-силу великую!»

А побежали со князём на высок балхон;

А смотрели ис трубочьки подзорное,

210. А смотрели на рать-силу великую —

А завидели шатры чернополотняны,

А завидели царишша Демьянишша.

Тут натегивал Васенька свой тугой лук,

Он тугой свой лук нонь розрыфцивой.

215. Он клал-де-ка стрелоцьку каленую:

«Полети-ко, моя стрелоцька каленая!

А не на землю падай, не на воду —

Ишше прямо ты к царишшу во черны груди;

Роспори-ко у царишша черны груди,

220. Росколи-ко у царишша ретиво серцо!»

А полетела тут стрелоцька калёная,

А не на землю падала, не на воду —

А она прямо ко царишшу во черны груди;

А роспорола у царишша черны груди;

225. Росколола у царишша ретиво серцо.

А ишше тут-то царишшу славы поют,

А славы-де поют и старину скажут.

А тут пошли они со князём со высока балхону.

А говорит это Василей, горька пьяница;

230. Он седлал-де, уздал себе конецька доброго,

А накладывал уздиценьку тесмянную,

Он накладывал седёлышко черкальскоё,

Он вязал-де потпруги фсё шелковыя,

Он двенаццать пот(п)руг да шолку белаго,

235. Он тринаццату пот(п)ругу — церес хребетну кость:

«А мне не ради басы было — ради крепости,

А ишше ради окрепы богатырское,

Ишше ради поески молодецкоей».

А только видели: молодець на коня скоцил,

240. А не видели поезки богатырьскоей.

А он доехал до силушки до великое,

Он начял по силушки поежжывать,

А он вострой-то сабелькой стал помахивать:

Он куда не приедёт — улицэй валит,

245. А назать отмахнёт — дак тут плошшадью.

Он бил-де, рубил силу трои сутоцьки;

А перебил он всю силушку поганую —

А не оставил тотаровям на семена.

Тут поехал Василей ф красен Киев-грат;

250. А стречаёт Владимер стольнекиевской.

Говорыл-де тут Васенька, горькая пьяница:

«Уш ты солнышко Владимер стольнекиевской!

А послужил я тибе верой-правдою,

254. Неизменушкой я тебе великою!»

А ишше жыл был на свети /[17] Святогор-от богатырь;

А ишше жыл был на свети / Самсон-от богатырь;

Да и жыл был на свети / Оника, храбрые воин.

Как срежаицса Оника / а ехать во Ерусалим он град;

5. Да и хоцёт Оника / Божии-ты церкви / и под дым спустить,

А злато и серебро окатити и телегою,

Ишше красное золото — ордымскоё[18].

А он седлал-уздал / себе коня / а доброго:

А накладывал / уздиценьку / тесьмянную,

10. Он накладывал / седёлышко / церкальскоё,

А он вязал-де / потпруги и фсё / шелковыя,

А он двенаццать пот(п)руг / дак шолку белого,

А он тринаццату пот(п)ругу / — церес хребетну кость;

А он берёт же с собой / три копейця,

15. Он берёт же с собой / три булатные;

А он берёт же с собой / фсе свои доспехи / и богатырьские.

Тут скоцил-де Оника / он на добра коня.

А поехал Оника / а в Ерусалим он град.

А выежжаёт Оника / на чистоё полё

20. А на шырокоё / а роздольё.

А ишше едёт Оника / а по чистому полю

А по шырокому / роздолью.

А ишше стретилось Оники / и Чюдо страшноё

А страшно и грозно, / вельми Чюдо непомерноё:

25. А тулово / зверино,

А ноги / лошадины,

А голова у Чюда / и человечеська,

А власы / — до пояса.

А и тут-то Оника / он приужакнулса;

30. А говорыт тут Оника, / храбрые воин:

«А ишше хош ле ты, Чюдо, / я конём стопчю,

А ишше хош ле ты, Чюдо, / я копьём сколю,

А и хош ле ты, Чюдо, / я и голову срублю?..»

Отвечяёт Оники / и Чюдо страшноё

35. А страшно и грозно, / вельми Чюдо непомерное:

А тулово / зверино,

А ноги ло / шадины,

А голова у Чюда / а человечеська,

А власы / до пояса:

40. «А я сильних-то но / нь не боюсе[19],

А богатых-то я / и не стыжусе;

А беру я / при пути, при дороги,

А беру я / при пиру, при канпа́ньюши (так)».

А-й тут-то Оника / он приужакнулсэ.

45. Замахнулсэ Оника / а саблей вострою —

Во плечи его / рука и застояласе;

Замахнулса Оника / по фторой након —

Во локтю его рука / и застояласе;

Замахнулса Оника / а он по третьей рас —

50. А в завете его рука / и застояласе.

А ишше тут-то Оника / а он приужакнулса:

А невидимо Чюдо / у Оники

И подрезало жильё / пот<д>пятноё.

А говорыт тут Оника, / храбрые воин:

55. «А хто ес<т>ь ты, Чюдо:

А царь ли ты / и церевиць,

А король ли ты / и королевиць,

А или сильней могучей / и богатырь,

А-й ли полениця / и приюдалая?»

60. А отвечаёт Оники / и Чюдо страшноё

А страшно и грозно, / вельми чюдо / а непомерноё:

А тулово / зверинно,

А ноги / и лошадинны,

А голова у Чюда / а человечеська:

65. «А не царь я / а-й не царевиц,

А не король я, / не королевиц,

А я не сильней / могуцей / не богатырь,

А не полениця я и / приюдалая, —

А уш я Смерть есь, / от Бога / посланая,

70. А на землю / попушшеная;

А ишша я кого / и завижу,

А ишша я кого / и заслышу, —

А и тут я того / и во́зьму!»

А ишше тут-то Оника / а он приужакнулса;

75. А едва же Оника / а он на кони сидит,

А булатно копейцо / о-й во руках держыт.

А невидимо Чюдо / у Оники / и подрезыват

И жильё / пот<д>пятное.

А говорыт-то Оника, / а храбрые воин:

80. «Уш ты ой еси, / Чюдо страшноё!

А ишше дай мне-ка строку / хош на три года

А ишше съездить мне-ка во свой-от град

А с оццём, с матерью / мне проститисе,

А мне роздати жывот / по своей души.

85. У меня жывота / а есь тры подгреба:

А ишше первой-от подгрёп / цистого серебра,

Ишше второй-от подгрёп / а красного и золота,

А и третьей-от подгрёп / скатного же/мчюгу!»

А говорыт тут Оники / и Чюдо страшноё,

90. А страшно и грозно, / вельми Чюдо и непомерноё:

«А не дам я те строку / на три годы

А ишше съездитъ тебе / во свой-от град

А с оццом, с матерью / тибе проститисе,

А роздати живо/т по твоей души.

95. А у тебя веть живо/т-от неправедной,

А неправедной живот, / у тя жывот грабленой:

А не пойдёт же живот / -от по твоей души!»

А тут едва же Оника / он на кони сидит,

А он булатно копейцо / во руках держыт.

100. А говорыт тут Оника, / а храбрые во/ин:

«Уш ты ой есь, Чюдо, / Чюдо страшноё!

А ишше дай мне-ка строку / на три месеця

А ишше съездить мне-ка / во свой-от град

А с оццом, с матерью / мне проститисе,

105. А мне роздати / живот / по своей души!»

А говорыт-то Оники / и Чюдо страшноё:

«А не дам я те строку / на три месеця

А-й съездить тебе-ка / во свой-от град

А с оццом, с матерью/ проститисе

110. И роздати жывот / по твоей души:

А у тибя веть жывот / неправедной,

А неправедной жывот / у тя / и грабленой!»

А говорит тут Оника, / храбрые воин:

«А уш ты ой есь, Чюдо, / Чюдо страшноё!

115. А ишше дай мне-ка строку / на три недели

Ишше съездить и мне, / мне во свой-от град

А с оццом, с матерью / мне проститисе,

Мне роздати жывот / по своей души!»

А говорыт Оники / и Чюдо страшноё:

120. «А не дам я те строку / на три недели!»

А тут невидимо Чюдо / у Оники / и подрезыват

А жыльё / пот<д>пятноё.

А тут едва же Оника / на кони сидит,

А он булатно копейцо / во руках держыт;

125. А он едва же Оника / слово вымолвил:

«А уш ты ой есь, Чюдо, / Чюдо страшноё!

А ишше дай мне строку / хоша на три дни!»

А отвечаёт Оники / и Чюдо страшноё

«А не дам я те строку / и на три дня!»

130. А говорыт-то Оника, / храбрые воин:

«А уш ты ой есь, Чюдо, / Чюдо страшноё!

А ишше дай мне-ка строку / хоша на т(р)и цяса!»

А отвечаёт Оники / и Чюдо страшноё

А страшно и грозно, / вельми Чюдо непомерноё:

135. «А не дам я те сроку / и на три цяса!»

А говорыт тут Оника, / а храбрые воин:

«Уш ты ой есь, Чюдо, / а Чюдо страшноё!

Ишше дай мне-ка строку / хоша на три минуты!»

Отвечаёт Оники / и Чюдо страшноё

140. А страшно и грозно, / вельми Чюдо непомерноё:

А тулово зверино, / ноги ло/шадины,

голова у Чюда / человечеська.

А невидимо Чюдо / у Оники / и подрезыват

А жильё / пот<д>пятноё.

145. Тут свалилса Оника / со добра коня...

А ишше тут по <О>ники / и славы поют,

147. А славы-де поют / и старину скажу́т.

А как не в да́лечем, дале́чем во Черни́-городе

А у прекрасного царя у Василья Окуловичя

А заводилось пированьё-бал-почесьён стол

А да про тех же про пановей, про улановей,

5. Да про тех же поганыех тотаровей.

А ишше фсе-де на пиру да напивалисе,

А ишше фсе-де на чесном дак наедалисе;

А ишше фсе-де на пиру да приросхвастались:

А ишше сильней-от хвастат своей силою,

10. А богатой-от хвастат золотой казной.

А наезницёк хвастат добрым конём,

А ишше глупой-от хвастат молодой женой,

А [ишше] неразумной-от хвастат родной сёстрой,

А кабы умной-разумной — старой матерью.

15. А прекрасной царь Василей Окуловичь

А он по светлое грыдыни похажывал,

Он и белыма руками помахивал,

А он скобоцька о скобоцьку пошшалкивал,

А он русыма кудрями сам натряхивал,

20. А злаче́ныма персня́ми пошшалкивал;

А он сам говорил, царь, таковы слова:

«А уш вы ой еси, панове-уланове,

Ишше фсе мои поганые тотарове!

А не знает ле из вас хто мне супружницы,

25. А не знает ле из вас хто полюбовници:

А статным-де статна была умом сверсна,

А умом была сверсна, полна возроста,

А лицём она бела — быф как белой снек,

А у ей ясны-ти очи — как у сокола,

30. А у ей черны-ти брови — как два соболя,

А ресницики у ей — да у сиза бобра,

А ишше можно бы назвать кого царицэю,

А ишше можно кому бы покорятисе,

А ишше было бы кому поклонятисе?..»

35. А ишше большой-от хороницьсе за средьнего,

А ишше средней-от хороницьсе за меньшого,

А от меньшого, браццы, там ответу нет.

А говорил-то веть царь-от по фторой након:

«А уш вы ой еси, панове-уланове,

40. Ишше фсе мои поганые тотарове!

А не знает ле из вас хто мне супружницу,

А не знает ле из вас хто полюбовьницю?..»

А и-за той скамейки из-за белодубовой,

А з-за того-де стола из-за окольнёго

45. А выставал-де удалой доброй молодец,

Кабы на имё детинушка Поваренин,

А по прозванью детина Торокашко-вор.

А как ставаёт детина на резвы ноги,

А он ниско царю поклоняицсэ:

50. «А ты прекрасной царь Василей Окуловичь!

А Вы позвольте мне-ка слово сказать;

А не позвольте миня за слово сказнить

А сказнити, убить, скоро повесити!»

А говорит-то прекрасной царь Василей Окуловиць:

55. «А говори-ко ты, детина, тебе що надобно».

А говорыт тут детина таковы слова:

«А как не в далечом, далечем во Царе-граде

А у пре(кра)сного царя есь у Соломана,

А ишше есь-де царица Соломанида;

60. А умом она сверсна, полна возроста,

А лицем она бела — быф как белой снек,

А у ей ясны-ти очи — как у сокола,

А у ей черные брови — как два соболя,

А ресниченьки у ей — как у сиза бобра:

65. А ишше можно назвать кого царицэю,

А ишше можно кому бы покорятисе,

А ишше можно кому бы поклонятисе!»

А говорыт-то прекрасной царь Василей Окуловичь:

«А уш ты глупой же, детинушка Поваренин,

70. А по прозванью ты детина Торокашко-вор!

А ишше как же у жива мужа жону отоймеш?»

А говорыт-то детинушка Поваренин:

«А ишше по́ло[20] у жива мужа жена отнять.

А построй-ко-се мне-ка три карабля,

75. А на карабли клади по три дерева,

А на дерева сади птици райския,

А щобы пели они песни царьския,

А звеличали прекрасного царя / и Василия Окуловичя;

А на карабли грузи товар фсё заморския!»

80. А построили ноне три карабля,

А на карабли-те клали по три дерёва,

А на дерева садили птици райския;

А поют же они песни царьския,

А звеличают пре(кра)сного царя / Василья Окуловичя.

85. А ступал тут Торокашко на черлены корабли —

А отвалил тут Торокашко за синё морё.

А потходил Торокашко ко Царю-граду,

А становилсэ на пристань карабельнюю.

Он пошол-де к царю да ко Соломану.

90. А Соломана-та в доме не случилосе,

А уехал Соломан во чисто полё.

А говорыл он царицы Соломаниды:

«А уш ты ой еси, царица Соломанида!

А ишше жалую тибя я на черлен карапь

95. А опченить* товары фсё заморьския!»

А тут средиласе царица Соломанида,

А пошла-де она на черлен карапь.

А заходила она на черлен корапь,

А осмотрела товары фсё заморския;

100. А ишше где она сидела, тут и заспала.

А отвалил тут Торокашко в-за синё морё —

А идёт Торокашко по синю морю.

А пробудиласе царица середи моря,

А говорыт же она таковы слова:

105. «А уш ты ой еси, детинушка Поваренин!»

А говорыт же детинушка Поваренин:

«А уш ты ой еси, царица Соломанида!

А я повёс тебя царицу за синё морё

А за нашего царя за Василья Окуловичя!»

110. А говорит-то царица таковы слова:

«А уш ты ой еси, детинушка Поваренин!» —

«А ты не бойсе, царица Солома́нида!»

А подходили ко граду ко Чернигову

А на ту же на пристань на карабельнюю.

115. А как стречают детинушка Поваренина:

А он привёс-де царицу Соломаниду.

А весёлым-де пирком да и свадепкой.

А приежжаёт Соломан из чиста поля, —

А увезёна царица ёго да Соломанида.

120. А собиралсэ Соломан на черлен корапь,

А он брал он себе силушки-армеи —

А переходил Соломан за синё морё.

А становил он черлен корапь не на пристань же,

А выпускал-де он силушку по-за городу,

125. А он сам-де веть силы наговарывал:

«А ишше бытьте вы, силушка, готовая[21]

И вы услышите рожок да вы туриной же!»

А пошол-де Соломан во Чернигов город,

Он дошол до полат фсё до царскиех,

130. А он заходил ф полаты фсё во царские.

А царя-та веть в доме не случилосе,

А уехал де царь-от во чисто полё.

А стречаёт царица Соломанида,

А говорыт-то царица таковы слова:

135. «А уж ты ой еси, царь же Соломан же!

Как приедёт веть прекрасной царь Василей Окуловичь,

А снимёт у тибя веть буйну голову!»

А говорит же веть царь-от Соломан-от:

«А уш ты ой еси, царица Соломанида!

140. А ишше спрятай-ко меня хоша пот перынушку!»

А ишше тут-то цариця не ослышылась,

А навалила на него перынушку пуховую.

А приежжаёт де царь ис чиста поля,

А он заходит ф полаты в царьския,

145. А он садицсэ за столы за дубовыя.

А говорит ему царица Соломанида:

«А уш ты ой еси, Василей Окуловиць!

А кабы был эта царь Соломан же,

А ишше що же ты с им дак стал делать же?»

150. А говорыт-то прекрасной царь Василей Окуловиць:

«Ой я отсек бы у его буйну голову!»

Говорыт тут царица Соломанида —

А открывала перинушку пуховую,

А выпускала царя она Соломана.

155. А тут скочил прекрасной царь Василей Окуловичь,

А он схватил-де веть сабельку вострую,

А замахнулсэ прекрасной царь Василей Окуловиць.

А говорит-то Соломан таковы слова:

«Ах, ты прекрасной царь Василей Окуловичь!

160. А не цесть же твоя будёт цярьская,

А що убил же царя ты Соломана!

А ты поди-ко-се ноне да во чисто пу<о>лё,

А станови-ко два столбышка дубовые

И перекладинку клади ноньче кленовую,

165. А вяжи-ко-се три петёлки шелковые

А ишше белого шолку шамахиньского,

А ты повесь-ко царя нонь Соломана, —

А ишше цесть твоя хвала будёт царьская!»

А тут пошли-де веть нонь во чисто полё,

170. А закопали два столбышки дубовыя,

А перекладинку клали кленовую,

А три петёлки вязали шелковыя

А ишше белого шолку шамахиньского.

А выводили Соломана на улицу

175. А на ту же на улицю шырокую,

А посадили на телегу на дубовую,

А повезли-то Соломана во чисто полё.

А говорыт-то Соломан таковые слова:

«А передьни-то колёса веть конь тенёт,

180. А и задьни-ти колёса пошто идут?»

А говорыт тут прекрасной царь Василей Окуловиць:

«А говорят, що Соломан-от хитёр-мудёр!»

А довезли тут Соломана до столбышкоф.

А соходил тут Соломан со телеги же,

184. А ступал-то Соломан он на первой ступень,

А говорыл же Соломан таковы слова:

«А уш ты ой еси, прекрасной царь Окуловиць![22]

А Вы позвольте-ко мне-ка ф турей рок зыграть».

А говорыт-то прекрасной царь Василей Окуловичь:

190. «А ты играй же, царь нонь Соломан же!» —

А заиграл-то царь веть Соломан-от.

А услыхала его силушка великая,

А зволновалась, зашумела — во поход пошла.

А говорыт-то прекрасной царь / Василей Окуловичь:

195. «А ишше що это за шум да що за гам же?»

А говорыт-то царь-от Соломан-от:

«А що на тихиех на вешныех на заводях

А <в>зволновалисе гуси и лебеди!»

А как ступаёт Соломан на фторой ступень,

200. А-й говорит-то Соломан таковы слова:

«А уш ты ой еси, прекрасной царь Василей Окуловичь!

А-й Вы позвольте-ко мне-ка ф турей рох<г> зыграть!»

А говорит тут прекрасной царь Василей Окуловичь:

«А играй-ко-се ты, царь Соломан же!» —

205. А заиграл-то Соломан во турей же рох<г>.

А как ступал-де Соломан на третьей ступень,

А он сам-де говорыл да таковы слова:

«А ты прекрасной царь Василей Окуловичь!

А ишше дай-ко мине да во турей рог взыграть!»

210. А заиграл тут Соломан во турей же рох<г> —

А накрывала его силушка великая;

Тут схватили пре(кра)сного царя / и Василия Окуловичя,

А и схватили царицю Соломаниду,

А и схватили детинушка Поваренина,

215. А по прозванью-ту детина Торокашко-вор.

А тут повесили прекрасного царя и Василия Окуловиця,

А и повесили царицю Соломаниду,

А и повесили детинушку Поваренина,

По прозванью-ту детина Торокашко-вор.

220. А ишше тут по царю нонь славы поют,

221. А славы-де поют, старину скажут.

А-й выпадала-де пороха да снешку белого.

А-й да по той по пу<о>роши да по белу снешку

А-й не бел заюшко скакал да горносталь свистал, —

А-й проежжат тут Чюрилко да млады Пленкоф сын

5. Да ён ко той ко кнегины да Перемякиной.

Перемякина-та в доми да не случилосе:

Да юшол Перемякин да во Божью церкофь,

Ой он ко той-де к обедни да воскрисеньское.

А-й — «Тики-стук, тики-хлоп!» — да Чюрилко на красно крыльцо,

10. А-й — «Тики-хлоп, тики-бряк!» — да за колецюшко

Ой да (за) то же за вито было за серебрянно,

За серебрено колецько да позолочоно.

А-й тут выскакивала девушка-чернавушка

А-й в одной тоненькой беленькой рубашечки;

15. Говорыла-де чернафка да таково слово:

«Ах тибя[23] полно, Чюрилко, ходить к чюжой жоны,

Тибе полно, Чюрило, да нонь любить цюжа жона;

А-й по́йду скажу я ко князю да Перемякину, —

Ах, ты лишиссе из-за етого свету-то бе́лого

20. А-й укороташ у сибя да веку долгого!» —

«Уш ты ой еси, девушка-чернавушка!

Ах, ты не сказывай-ко князю да Перемякину, —

Ой я те куплю нонь мух<ф>ту да соболиную

А-й соболиную мух<ф>ту да во петьсот рублёф!»

25. Отвечала-де чернафка да таково слово:

«Да не нать мне твоя-та мух<ф>та да соболинная!»

Уш как на пяту воротецька размахивал,

Пробиралса Чюрилко да в ложню-спалёнку.

Усмотрела-ле тут девушка-чернавушка:

30. Ишше лофко Чюрилко да обнимаицсэ,

Хорошо-де Чюрилко да оплётаицьсе;

И побежала де чернафка да во Божью церкофь:

«Уш ты ой еси, князь да Перемякин же!

Ишше що же у нас дома-то ноньче случилосе —

35. Безреме́ньицё большо да состоялосе!

Ты поди-тко домой да скоро-наскоро!» —

«Уш ты ой еси, девушка-чернавушка!

Да не то теперь поют, дак не то слушают:

Уш как служат-де обедьню да воскрисеньскую

40. Да цитают тут книгу да нонь Евангельё».

Прибежала-де чернафка да во фторой након, —

Да пошол Перемякин да из Божьей церкви.

И взяла-де Перемякина за праву руку,

Повёла Перемякина в ложню-спалёнку.

45. Да звилась-то веть сабля да могуче́й рукой —

Укатилась глава да Чюрила Пленковича;

Да во фторой-де након — да у своей жоны

Да у той же кнегины да Перемякиной.

И взял-де чернафку да за праву руку,

50. Да повёл-де чернафку да во Божью церкофь:

«Уш ты ой еси, девушка-чернавушка!

52. Уш мы примём с тобой да закон Божией!»

Жыл-был на свети да Самсон-от богатырь;

Жыл-был на свети Святогор-от богатырь;

Жыл-был на свети Оника, храбрые воин.

Как задумал Оника он ехать в Ерусалим-грат<д>;

5. А хочет Оника Ерусалим-город взять,

Божьи-ти церкви и под дым спустить,

Святые иконы да копьём выколоть,

Попоф-патриархоф под мець склонить,

Христианскую веру да облатынити,

10. Злато-серебро телегами повыкатить.

Да срежаицсе Оника, он храбрые воин.

Да пошол же Оника да на конюшен двор,

Выбирал же коня да со шести цепей;

А он седлал, он уздал да коня доброго,

15. А вязал он подпружецьки шолковыя,

(Ишше шесть-то подпружек да едного шолку,

А седьмая по(д)пруга да ис семи шолков,

Та же потпруга — церес хребётну кость):

А не для-ради басы, а ради крепости,

20. Ради опору да богатырского —

А не оставил бы конь да во чистом поли,

Не прышлось бы молоццу пешком итти!

Он и брал фсе доспехи да богатырские:

Он и брал три булатны копейца,

25. А он взял фсе три вострые сабли,

Подвязал же Оника да себе острой меч,

Надевал же налучишшо, калены стрелы,

Он и брал же как тугой лук розрыфцивой.

Ой только видели Онику — да на коня скоцил,

30. Да как видели Онику — да ф стремяна ступил,

А не видели поески да богатырьскоей.

А увидели: на поли курева стоит,

Курёва где стоит, да дым столбом валит.

Ишше выехал на полё на чистоё

35. Да на то же на роздольице на шырокое;

А супроти́вника Они́ка да вы́зыва́ет,

Как наезника Оника да выкликает.

Как завидял Оника он на поли Цюдо,

Цюдо страшно и грозно, вельми Цюдышко непомерноё:

40. Тулово его зверино, ноги у Цюда лошадины,

Голова-то его человеческа, власы его — всё по поясу.

А подъежжает Оника / к Цюду страшному и грозному,

К вельми Цюдышку непомерному.

А замахнулса Оника вострым копьём,

45. Хочет сколоть Чюда страшного, —

Во локтю у его рука остояласе.

Замахнулса Оника вострой саблей, —

В завитьи́ рука́ застояласе.

Понюгнул Оника добра коня,

50. Ишше хочет стоптать да Цюда страшного,

Вельми и Цюдышка непомерного, —

У его доброй-от конь да на колени пал.

Ишше тут-то Оника и приужакнулса;

Говорыт тут Оника да таково слово:

55. «Уш ты ой еси, Цюдышко страшноё,

Цюдо страшноё и грозно,

Вельми и Цюдышко непомерно!

Уш ты хто же: ты царь але царевиць?

Уш ты хто же: король или королевичь

60. Или руський могучий богатырь?»

И говорит ему Цюдо,

Цюдо страшно и грозноё,

Ой вельми Цюдышко непомерно:

«Не царь веть я и не царевиць,

65. Не король-от веть я и не королевиць,

И не руський могуций богатырь,

И не полениця я приудалая;

А ишше сельнёго я веть нонь не боюсе,

А богатого я не стыжусе!

70. Где кого я завижю,

Где кого я ноньце заслышу, —

Тут того я и во́зьму,

При путях, при дорогах,

При пирах, при беседах,

75. При весёлых канпаньях, —

Ах я послана от господа Бога

Смерть-то тебе престрашная!»

А тут говорыт тут-то Оника да таково слово:

«Уш ты ой еси, Смерть ты престрашная!

80. Уш ты дай-ка мне строку / на три мне года

А съездить мне в Ерусалим-град:

Хочицьсе мне Ерусалим взять,

Божьи-ти церкви под дым спустить,

А святые иконы да копьём выколоть,

85. Попов-патриархов под мець склонить,

Христианскую веру да облатынити,

Злато и серебро телегами повыкатить!»

Говорыт ему Цюдо, / Цюдо страшно и грозно,

Вельми и Цюдышко непомерно:

90. «Я не дам тебе строку на три года

Съездить тебе в Ерусалим-град».

А-й ишше тут-то Оника и приужакнулса,

А тут едва же Оника да на кони сидит,

Три булатных да копейця во руках держыт.

95. Тут едва же Оника да слово вымолвил:

«Уш ты ой еси, Смерть ты пристрашная!

Уш ты дай мне-ка строку / на три мне месеця

Съездить мне к оццу, к матери,

К той же мне-ка да к молодой жены.

100. («Есь у мня злата и серебра,

Злата-серебра есь фсё три погреба!) —

Роздать мне по нишшое братьи

Да по той же убогой сироты!»

А-й говорыт ему Смерть его престрашная:

105. «А не дам тебе строку на три тебе месеця!»

Тут едва же Оника да на кони сидит,

И он три острыя сабельки во руках держыт.

Тут едва же Оника да слово вымолвил:

«Уш ты ой еси, Смерть моя престрашная!

110. Уш ты дай мне-ка строку / на три недели

Съездити мне к оццу, к матери

И с молодою женою да роспростицьсэ,

Отца-матери мне благословицсэ!»

Говорыт ему Смерть его престрашная:

115. «Я не дам тебе строку на три недели

Ишше съездить тебе к молодой жены,

С молодой же женой роспростицсэ,

С отцом, с матерью тебе благословицсэ!»

Тут-то Оника и приужакнулсэ,

120. Тут едва же Оника да на кони сидит,

И он тугой-от лук да во руках держыт.

Тут едва же Оника да слово вымолвил:

«Уш ты ой еси, Смерть моя престрашная!

Уш ты дай мне-ка строку / на три мне-ка денечка

125. Съездити мне к молодой жены,

Малых детоцёк мне благословити!»

Говорыт ему Смерть его престрашная:

«Я не дам тебе строку / на три минуты!»

Увалилсэ Оника да со добра коня,

130. Да на то же, Оника, да на сыру землю, —

Да и придал же дух он к сырой земли.

132. Ишше тут-то Оники славы поют.

А-й ишше шли где туры подле синё морё,

Да и поплыли туры за синё морё,

Ишше выплыли туры да на Буян-остроф,

Да идут по Бояну да славну острову.

5. А-й как настрецю — туриця златорогая,

Златорогая туриця да однорогая,

А им же туриця родна матушка:

«Уш вы здрастуйте, туры да златорогие,

Златорогия туры да однорогие!

10. Уш вы где были, туры, да чего видели?» —

«Уш мы были где, матушка, во Шахове

Да во славном-то городе во Ляхове;

А слуцилосе идти нам мимо красен Киев-град,

А мимо Божьею-то церкофь да воскрисенскою;

15. Уж мы видели цюдышко прецюдною:

А-й выходила девиця да ис Божьей церкви,

Выносила она книгу да на буйной главы,

Забродила в Неву-реку по поясу

Да и клала тут книгу на сер-горюць камень,

20. Она клала, читала да слезно плакала!..»

А говорыт-то им матушка родимая:

«Уш вы глупыя туры да неразумныя!

А не девиця выходила да из Божьей церкви, —

Выходила Божья мати да Богородица,

25. Выносила она книгу да фсё Евангельё,

Забродила в Неву-реку по поясу,

Она клала тут книгу на сер-горюць камень,

Она клала, читала да слезно плакала:

Она слышыт нат Киевом незгодушку!»

30. Подымаицсэ на Киев да Кудреванко царь

А да с любимым-то зятелком со Артаком,

Он с любимым-то сыном да фсё со Коньшыком.

Да у Артака силушки сорок тысицей;

Да у Коньшыка силы да сорок тысицей;

35. У самого Кудреванка да цисла-смету нет,

Цисла-смётушку нет да пересметины.

А закрыло луну да солнышко красного,

А не видно веть злата светла месеця

А от того же от духу да от тотарьского,

40. От того же от пару да лошадиного.

Как наехала ф цисто полё силушка великая:

Да натыкали копейця да фсё булатныя —

А как буди сузёмок да лесу темного;

А роздёрнули шатры да чернобархатны.

45. Заходил Кудреванко да во черён шатёр,

Да садилсэ Кудреванко да за дубовой стол,

Да садилсэ Кудреванко да на ременьчат стул

А писал ёрлоки-ти да скорописьмяны.

А не пером он писал дак не цернилами, —

50. Вышивал он как золотом по бархату;

А-й написал ёрлыки дак запецятывал.

Выходил Кудреванко да ис черна шатра,

А кричял Кудреванко да громким голосом:

«Уш вы ой еси, пановья-улановья,

55. Уш вы сильние могуцие богатыри,

Уш вы фсе поленици да преудалыи!

Ишше хто из вас съездит да ф красен Киеф-град

Да к тому же ко князю да ко Владимеру,

Отвезёт ёрлыки да скорописьмяны?..»

60. И да на то же Кудреванку да фсё ответу нет.

Говорыл Кудреванко да во фторой након,

Говорыл Кудреванко да во третей након:

«Уш вы ой еси, пановья мои улановья,

Уш вы скверные поганые тотаровья!

65. Ишше хто же из вас съездит да ф красен Киев-град

А ко тому же ко князю да ко Владимеру,

Отвезёт ёрлыки да скорописьмяны?..»

Ис того же ис полцишша да ис проклятого,

Ис того ис полка да из великого

70. Тут выскакивало длинноё Издолишшо,

А берёт ёрлоки-ти да во белы руки.

Да крутешенько Издолишшо коня седлал,

Да ишше того скоре да на коня скакал.

А-й да поехал тотарин-от не дорогою,

75. Он в город-от заехал да не воротами, —

А скакал он церес стену да городовую,

Церес те церес башонки наугольные.

Он прямо веть едёт да ко красну крыльцу

Да ко той же ко грыни ко княженецкое;

80. Становил он коня дак не привя(за)на,

Не привязана коня да не приказана.

Тут крутешенько Издолишшо на крыльцо бежал, —

Он не спрашывал дверей и не придверьникоф,

Он не спрашывал ворот и не приво(ро)тникоф:

85. Он прямо бежит да светлу грынёнку.

Он Богу тотарын да фсё не молицсэ,

Он и князю Владимеру целом не бьёт

Да Опраксеи королевисьни цёху[25] не здрастуёт.

Он бросал ёрлыки-ти на дубовой стол;

90. Сам крутешенько Издолишшо вон бежал,

А ишше того круче да на коня скочил.

Да поехал тотарин да не дорогою,

Он з города поехал да не воротами, —

А скакал он церес стену да городовую,

95. Церес те же церес башонки наугольние

Да во те же во полки да во проклятые.

Тут и брал князь Владимер ерлыки-ти во белы руки,

Он брал ёрлоки-ти да роспецятывал,

Он читал ёрлоки-ти да головой качал,

100. Головой он качал, сам слезно плакал же.

Говорыл князь Владимер да таково слово:

«Уш ты ой еси, Опраксия королевисьня!

А-й наступает на нас силушка великая;

Наступаёт на нас да Кудрёванко царь

105. А да с любимым он зятёлком со Артаком,

Да с любимым со сыном да он со Коньшиком.

Да у Артака силушки сорок тысецей;

А у Коньшика силы да сорок тысецей;

У самого Кудрёванка да цисла-смету нет,

110. Цисла-смётушку нету да пересметины!»

Говорыл князь Владимер да таково слово:

«Соберём-ко-се мы да нонь почесьён пир

Да про тех же про князей, про бояроф,

Да про тех же купьцей-гостей торговые,

115. Да про руськиих могуциих богатырей,

Да про тех полениц да приудалые,

Да про тех же хресьянушок прожытосьних

Да прожытосьних хресьян да хлебопахотных».

А собирал князь Владимер да тут почесьён пир.

120. Ишше много собиралось да князей-бояроф,

Да и много собиралось купьцей-гостей торговые,

Ишша много собиралось хрисьянушок прожытосьних

А прожытосьних хресьян да хлебопахотных,

И да и много собиралось руськиех богатырей

125. Да и фсех полениц да приудалые.

Да и фсе на пиру да напивалисе,

Ишше фсе на чесном да наедалисе —

Ишше фсе на пиру да пьяны-весёлы.

Тут Владимер-княсь по грынёнки похаживат,

130. Он повесил буйну голову со могуцих плець,

Потопил он оци ясны в мать-сыру землю,

Ишше сам из рецей дак выговарыват:

«Уш вы ой еси, пановья-улановья[26],

Уш вы руськи могуци и богатыри,

135. Уш вы фсе же купци-гости торговые,

Уш вы фсе же хресьянушка прожытосьни

А прожитосьни хресьяна да хлебопахотны,

Уш вы фсе поленицы да приудалые!

Ишше хто из вас съездит да во цисто полё,

140. Приусметит бы силушку у тотарина?..»

А-й больш-от хороницьсе за средьнёго,

Ишше средней хороницьсе за меньшого,

А от меньшого до большого ответу нет.

Говорыл князь Владимер да во фторой након,

145. Говорыл князь Владимер да во третей након.

А и-за той же брусьцятой да белой лавоцьки,

И-за той же скамейки белодубовой.

3-за того из-за стола из-за дубового

Выстават тут удалой да доброй молодець,

150. Кабы на имя Добрынюшка Микитиць млад.

(А-й да во ту же пору да фсё во то время

Да старого Ильи Муромца да не слуцилосе:

Как уехал старой-от да во цисто полё.)

Да и блиско Добрынюшка подвигаицсе,

155. Да и ниско Добрынюшка поклоняицсэ:

«Уш ты солнышко Владимер, княсь стольнекиевской!

А ты позволь, князь Владимер, да мне слово сказать, —

Не позволь, князь Владимер, да за слово казнить,

За слово меня не бить, скоро не весити!..» —

160. «И говори-тко, Добрынюшка, що те надобно!» —

«Да во том во кружави* у нас восударёвом,

А-й да на том же царевом да большом кабаки

Ишше есь у нас Вася, горька пьяница;

Да и коницёк у Васеньки весь пропитой,

165. Да и збруюшка у Васеньки призаложона

Да не в многи, не в мале — да в сорок тысецях!»

Ишша тут княсь Владимер да не ёслушалса,

А нахватил он веть кунью шубочку собольюю,

Обувал же колоши да на босу ногу

170. А побежал по кружалу да восудареву

Да на тот же веть он да на цареф кабак.

Прибегал тут Владимер да на цареф кабак:

Да и спит Васька на пецьки да на муравленой,

Да рогозкой Васильюшко приокуталсэ, —

175. Да и Васенька спит, да как порок<г> шумит.

И побудил он Васильюшка, горьку пьяницю:

«Уш стань-ко, Василей — да горька пьяниця,

Да пойдём-ко, Василей, да на почесьён пир!»

Ото сну-то Васильюшко пробужаицсэ,

180. Со великого похмелья да просыпаицсэ.

Говорыт тут Василей да таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимер, князь стольнекиевской!

А не могу я веть стать да головы подьнять:

Ишше нецим мне молоццу оправицсэ,

185. Ишше нецим Васютки да опохмелицсэ:

Да и коницёк у меня да весь как пропитой,

Да и збруюшка у мня фся призаложона!»

А говорыл князь Владимер да таково слово:

«Уш ты ой еси, цюмак да цоловальницок!

190. Ты налей-ко-се цяру да зелена вина,

Не велику и не малу — да полтора ведра!»

А наливал ему цяру да зелена вина,

А не велику, не малу — да полтора ведра.

Тут и брал княсь Владимер да цяру зелена вина,

195. Подавал же Васильюшку, горькой пьяници.

А-й да прымал же Васильюшко единой рукой —

Выпивал же Васильюшко к едину духу.

Слезывал тут Василей со пеценьки муравленой.

Говорыл князь Владимер да таково слово:

200. «Уш ты ой еси, цюмак да цёловальницёк!

Ты налей-ко-се цяру да зелена вина,

Не велику, не малу — да полтора ведра!»

Наливали тут цяру да во фторой након,

Подавали и Василью да горькой пьяници.

205. Да прымал же Васильюшко единой рукой —

Выпивал же Василей да к едину духу.

Тут Василей стал по кабацьку похажывать,

Он могуцима плеце́ми да пошевеливать,

Он белыма руками да прирозмахивать,

210. Ишше сам из рецей стал выговарывать:

«А ишше был я старык да девеноста лет,

Ишше стал молодець я дваццати годоф!»

Повели же Васильюшка на почесьён пир,

Да садили и Василья да за дубовой стол;

215. Наливали тут цяроцьку Васьки зелена вина,

Не велику, не малу — да полтора ведра.

Как прымаёт Василей-от единой рукой —

Выпиваёт Василей да к едину духу.

Наливали тут цяроцьку зелена вина,

220. Не велику, не малу — да полтора ведра,

А подавали Василью да горькой пьяници.

Да прымал же Василей да единой рукой —

Выпивал же Василей да к едину духу.

Тут Василей стал по грынёнки похажывать,

225. Он могуцима плецеми да пошевеливать,

Он белыма руками да прирозмахивать,

Ишше сам из рецей стал выговарывать:

«Уш ты ой еси, Владимер, княсь стольнекиефской!

Да и коницёк у мня как весь веть пропитой,

230. Да и збруя богатырьска да призаложена;

Ишше нецим мне съездить да во цисто полё,

Приусметитъ мне силушку у тотарина».

Говорыл князь Владимер да таково слово:

«У кого у тя збруюшка призаложена?» —

235. «Да збруя у цюмака у цёловальника!»

А говорыл князь Владимер Добрынюшки Микитицю:

«Уш ты ой еси, Добрынюшк(к)а Микитиць млад!

Ты пойки́-сходи да на цареф кабак

Да к тому же к цюмаку да к цёловальнику,

240. Да пушшай он оддас нам збрую богатырскую!»

Ишше тут же Добрынюшка не ёслушалса,

Да пошол же Добрыня да на цареф кабак

Да за той же за збруей богатырское.

Да приходит Добрыня да на цареф кабак,

245. Говорит тут Добрыня да таково слово:

«Уш ты ой еси, цюмак да цёловальницёк!

Уш дай-ко, оддай да збрую богатырскую

Да того же Васильюшка, горька пьяницы».

Ишше тут цёловальницёк не ёслушалсэ.

250. Да и брал целовальник да золоты клюци,

Отмыкал он амбары да окова́ные;

Выдавал он фсю збрую да богатырскую:

Оддавал он три вострых да ему сабельки,

Оддавал три копейця да фсе булатные

255. (А не малы, не велики, да копья по семи сажен),

Оддавал веть он тугой лук розрифцивой,

Оддавал он налуцишшо каленыех стрел.

Да пошол цельвальник да на конюшен двор,

Выводил он коня да богатырского

260. И того же Василья да горькой пьяници,

Оддават же Добрынюшки Микитицю.

Как брал же Добрынюшка добра коня,

Да повёл же коня да ко Владимеру;

Да идёт же Добрынюшка (на) почесьён пир

265. Да со той же со збруей да богатырское.

Говорыт тут Василей да горькая пьяниця:

«Уш ты ой еси, Владимер да стольнекиефской!

Уш ты дай мне-ка нонь да два подрусьницька*:

Во-первых-де Добрынюшку Микитиця,

270. Во-фторых-де Олёшеньку Поповиця;

Да пойдём-ко-сь мы, выйдём на высок балхон

Да посмотрим на силу да на тотарскую!»

Говорыт князь Владимер да такового слово:

«От поди-тко, Василей, да на высок балхон».

275. Тут пошол же Василей да на высок балхон;

Он и брал сибе тугой лук розрыфцивой,

Он брал же трубочьку подзорную.

Да пошли же они да на высок балхон.

Он тут гледел тут Василей ф трубочьку подзорную, —

280. Да не мог он увидеть конца силы великое:

Ишше тут-то Василей да приюжакнулсэ.

Усмотрел же Василей да он черной шатёр, —

Натягал он как тугой да лук розрифцивой,

Натягал он тетивоцьку шолковую

285. Да и клал как стрелоцьку каленую,

Ишша сам он веть стрелоцькам прыговарыват*:

«Уш ты ой еси, стрелоцька каленая!

Полети ты ко-сь, стрела моя, по поднебесью;

А не падай не на воду, не на землю, —

290. А пади Кудреванку да во белы груди

Да розреш у Кудреванка да ретиво серьцё!»

Полетела его стрелоцька каленая

Да не пала не на воду, не на землю —

Да прямо она пала Кудреванку на белы груди,

295. Росколола Кудреванка да ретиво серьцё.

А ишша тут же фся силушка присмешаласе:

Упал Кудреванко да со ременьчят стол.

Собиралисе три удалы да добрых молоцца:

Во-первых-де Василей — да горька пьяниця,

300. Во-фторых-де Добрынюш(к)а Микитиць млад,

Во-третьих-де Олешенька Поповиць млад, —

И брали и доспехи да они богатырские,

Да поехали они да во цисто полё

Да на ту же напали на силу на тотарскую.

305. Да куль да они едут, — да тут и улици,

Да куда они вернут, — дак переулоцьки.

Приусметили фсю силу да у тотарина,

Привезли пересметку да ф красен Киев-град

Ко тому же ко князю да ко Владимеру.

310. Да и даве шол пир дак не навесели,

Ишше фсе же сидели головушки повесили;

А тепере пошол-от пир да навесели.

Тут Владимер княсь по грынёнки похажыват,

Он сапок о сапог да поколачивал,

315. А он куньею шубоцькой прирозмахивал,

Он русыма кудреми да принатрехивал,

Он злаченыма перснями да принашшалкивал,

Ишша сам из рецей да-й выговарывал:

«Уш ты ой еси, Васильюшко, горькая пьяница!

320. Уш ты поди-ко возьми да золоты клюци,

Отмыкай-ко сондуки да окованныя,

Ты бери-ко казны, да сколько тебе надобно!»

Говорыт тут Василей да таково слово:

«Уш ты солнышко Владимер, княсь стольнекиефской!

325. Мне не надобно твоя да золота казна;

А только дай мне вина веть пить безденежно,

А покуда мне-ка веть ноньце смерти нет!»

Говорыт князь Владимер да таково слово:

«Уш ты ой еси, Василей да горькая пьяниця!

330. Ты жыви-тко-сь у мня да во служеньици, —

331. Уш ты пей-ко, съеш, да сколько надобно!»

И-ай на горах-то, на горах да на высокиих,

На шоломи было окатистом,

Эй, там стоял-постоял да тонкой бел шатёр,

Эй, тонкой бел шатёр стоял да бел полотняной.

5. И-эй во том во шатри белом полотняном

И-эй тут сидит три удалых да добрых молоцца:

И-эй, во-первых-де старой казак Илья Муромец,

И-эй, во-фторых-де Добрынюшка Никитиц млад,

Во-третьих-де Олёшенька Поповиц был.

10. Они стояли на заставы на крепкое

И-эй стерегли-берегли да красен Киев-град,

Они стояли за веру за христианскую,

Що за те же за церквы фсё за Божьии.

И поютру-ле добры молоццы пробужаюцсэ,

15. Э, они свежой водой ключавой умываютцэ,

Тонким белым полотенцом ютираюцсэ.

Выходил-де старой казак из бела шатра,

Он смотрел же ф подзорную во трубочку

Он на фсе же на четыре да кругом стороны:

20. Во первой-то стороны — да горы лютыи,

И во фторой-то стороны — да лесы темныи,

Во третей-то стороны — да синё морюшко,

Во четвёртой-то стороны — да цисто полюшко.

Он смотрел же, гледел да вдоль он по полю,

25. По тому же роздольицю шырокому

Ко тому же ко морюшку ко синему.

От того же от морюшка от синего

Не погода-ле там да поднималасе,

Що не пыль-ли во поле роспылаласе, —

30. Ишше идёт удалой да доброй молодець

И не приворациват на заставу на крепкую,

Он и прямо-то едёт да ф красен Киев-град.

Тут заходил старой казак ф тонкой бел шатер[27],

Говорыл же он братьям своим крестовыим:

35. «Уш вы ой еси, братьица мои крестовые,

Во-первых ты Добрынюшка Микитиц млад,

Во-третьих же Олёшенька Поповиц был!

Уш вы що же седите да цего знаите?

Как наехал на нас и супостат велик,

40. Супостат-то велик, удалой доброй молодець;

Как и едёт молодець-от в красен Киев-град,

А не приворациват на заставу на крепкую,

Он и прямо веть едёт в красен Киев-град!»

А-й посылают Олёшеньку Поповица:

45. «Поежжай-ко, Олёшенька, попроведай-ко!»

Выходил же Олёшенька из бела шатра,

Засвистел-де Олёшенька добра коня.

Как бежит его конь да ис циста поля,

Его доброй конь бежит — только земля дрожит.

50. Тут крутешенько Олёшенька коня седлал,

Он седлал, он обуздал коня доброго,

Он вязал же пат<п>ружечьки шелковые

(Ишше семь-то пот<п>ружок да едного шолку;

А восьмая пот<п>руга ис семи шолкоф,

55. Ише та же пот<п>руга — черес хребётну кость!) —

А не ради басы, а ради крепости

Да ради опору богатырского:

Не оставил бы конь да во цистом поли,

Не пришлось бы молоццу пешком итти.

60. Он седлал, он обуздал коня доброго,

Он взял же доспехи богатырские.

Только видели Олёшеньку, в стремена ступил, —

А не видели поески богатырское;

А увидели: на поли курева стоит,

65. Курева где стоит, да пыль столбом валит.

Наежжал он удалого добра молоцца —

Засвистел-де Олёша по-соловьиному,

Заревел-де Олёшенька по-звериному,

Зарычал же Олёшенька по-туриному,

70. Зашипел он Олёшенька по-змеиному.

Ишше едёт молодечь, он не огляницсэ.

Ишше тут же Олёшенька прироздумалсэ,

Поворацивал Олёшенька добра коня,

Поскакал же Олёшенька ко белу шатру.

75. Приежжал же Олёшенька ко белу шатру,

Тут крутешенько Олёшенька во шатёр бежал,

Говорил же он братьям своим крестовыим:

«Уш вы ой еси, братьица мои крестовыи,

Во-первых ты старой казак Илья Муромец,

80. Во-фторых-де Добрынюшка Никитиц млад!

Ишше едёт молодець — да не моя чета,

Не моя-де чета да не моя верста;

Ишше едёт молодець да по чисту полю,

Он своима доспехами потешаицсэ:

85. Он востро копьё мецёт по поднебесью,

Он правой рукой мецёт да левой схватыват:

На правом его плеци сидит да млат сизой орёл;

На левом плеци сидит да млат белой кречат;

Фпереди его бежит да два серых волка,

90. Два серых же волка да два как выжлога;

Назади его бежит да две медведици!..»

Посылают Добрынюшку Микитиця.

Выходил-де Добрынюшка из бела шатра,

Засвистел-де Добрынюшка добра коня.

95. Как бежит его конь да ис циста поля.

Его доброй конь бежит — только земля дрожит.

Как крутешенько Добрынюшка коня седлал,

Он седлал и уздал да коня доброго,

Он вязал же пот<п>ружецьки шелковые

100. (Ише деветь-то пот<п>руг да едного шолку;

Как десятая пот<п>руга да ис семи шолкоф,

Ишше та же пот<п>руга — церес хребётну кость!) —

Не для-ради басы, а ради крепости,

А для-ради опору богатырского:

105. «Не оставил бы конь миня во чистом поли,

Не пришлось-де молоццу пешком итти!»

Он накладывал седёлышко церкальсцето,

Надевал он уздицьку да фсё тесмянную,

Он и брал себе пл(ё)тку да фсё ремянную;

110. Он и брал фсе доспехи да богатырскии:

Он и взял фсе три вострыя веть сабельки,

Он и брал фсе три булатны копьица,

А подвязал он себе веть острой мець,

Он и брал же тугой лук розрыфцивой,

115. А он надевал же налуцишо каленых стрел,

Надевал на главу да шляпу греческу.

Он и з братьеми крестовыма прошшаицсэ:

«Вы простите-ко, братьица крестовыи,

Во-первых-де старой казак Илья Муромец,

120. Во-фторых-де Олёшенька Поповиц был!

Уш есьле мне на поли как смерть будёт,

Увезите меня да ф красен Киев-град

Да предайте меня да ко сырой земли!»

Тут крутешенько Добрынюшка на коня скочил,

125. Он ише того скоре да в стремяна ступил.

Только видели: Добрынюшка в стремяна ступил, —

А не видели поески да богатырскои.

А увидели: на поли курева стоит,

Курева где стоит, да пыль столбом валит.

130. Наежжал он удала да добра молоцца;

Объеж(ж)ал он удалого да добра молоцца:

Ишше едёт, молоццю да фсё фстречаицсе.

(Кабы че́с<т>лиф* был Добрынюшка, оче<с>тливой:

Он и знал же спросити, про себя сказать!)

135. Тут соскакивал Добрынюшка со добра коня,

Он снимал же свою да шляпу греческу,

Как ниско молоцьцику поклоняицсе:

«Уш ты здрастуёш, удалой да доброй молодець!

Ты куда же едёш да куда путь держыш?»

140. Говорит тут удалой да доброй молодечь,

И говорит-то он да выхваляецьсе,

Он своима доспехами потешаицьсэ:

Он востру саблю мецёт по поднебесью,

Он правой рукой мецёт, левой схватыват;

145. Ише сам из рецей выговарыват:

«Уш я еду прямо ф красен Киев-град;

Уш я хо́чу веть: Киев-от ф полон возьму,

Я князя Владимера под мець склоню,

А Опрак(с)ею-кнегину да за себя возьму,

150. Уш я Божьи-ти церкви да фсе под дым спушшу,

Я святыя иконы да копьём выколю,

Злато-серебро телегами повыкачю,

Я попоф-потриархоф фсех под мечь склоню,

Християньскую веру да облатыню фсю,

155. Ваши головы богатырей повырублю

А на копьиця головушки повысажу!»

Ишше тут же Добрынюшка не ёслушалсэ:

Как заскакивал Добрыня да на добра коня,

Поскакал-де Добрынюшка ко белу шатру.

160. Приежжал же Добрыня да ко белу шатру —

Тут крутешенько Добрынюшка со коня скоцил,

Тут ише того круце да во шатёр бежал,

Говорыл же он братьям своим крестовыим:

«Уш вы ой еси, братьиця крестовыи!

165. Как наехал на нас да супостат велик,

Супостат-то велик, удалой доброй молодець;

Ише едёт молодець — он да потешаицьсе:

Он востро копьё мецёт по поднебесью.

Он и сам из рецей да выхваляицсэ:

170. “Ише еду я прямо в красен Киев-грат;

Уш я хоцю: Киев-от ф полон возьму,

Уш я князя Владимера под мець склоню,

Я Опраксею-кнегину да за себя возьму,

Уш я Божии-ти церкви фсе под дым спушшу,

175. Я святыя иконы да копьём выколю,

Я попов-потриархоф фсех под мечь склоню,

Злато-серебро телегами повыкачю,

Ваши головы богатырей повырублю,

Как на копьиця головушки повысажу!”»

180. Ишше тут же старому да за беду стало,

За великую досаду да показалосе:

Сомутились у старого да оци ясные,

Росходились у старого да руки белые.

Выходил-де старой да из бела шатра,

185. А засвистел-де старой казак добра коня.

Как бежит его конь да ис циста поля,

Его доброй конь бежит — только земля дрожит.

Ф теменях-то старой казак коня седлал:

А он вязал же потпружечьки шелковые

190. (Как двенаццать-то пот<п>ружок да едного шолку;

А тринаццата пот<п>руга да ис семи шелкоф,

Ишше цистых шелкоф да шамахиньскиех;

Ишше та же пот<п>руга — церес хребётну кость:

Она не для-ради басы, а ради крепости;

195. Как для-ради опору богатырского

Ишше та же пот<п>руга церес хребётну кость!),

Он накладывал седельцё да фсё черкальцето,

Надевал он уздицьку да фсё тесьмянную.

Он и взял свои доспехи да богатырскии:

200. Он и взял фсе три вострыя-то сабельки,

Он и брал три булатные фсе копьица,

Подвязал же старой он да себе он вострой мець,

Он и брал веть тугой лук розрыфцивой,

Надевал же он латы да фсё кольцюжные,

205. Как на те жа на латы на кольцюжныи

Надевал же налуцишшо каленыех стрел,

Он и брал же цинжалишше булатноё.

Тут скорешенько старой он на коня скочил,

Как ишше того круце да в стремяна ступил.

210. Только видели старого: да в стремяна ступил, —

А не видели поески да богатырьское;

А увидели: на поли курева стоит,

Курева-де стоит, да пыль столбом валит.

Наежжал он удала да добра молоцца.

215. Объежжал он удала да добра молоцца.

А не две-ле горы да сокаталосе,

Как не два-ле сокола да солеталосе,

Как не два богатыря да соежжалосе, —

Соежжалисе да тут отец с сыном.

220. Во-первых они съехались вострыми копьеми:

По насадоцькам копьиця изломалисе,

А от рук руковятоцьки загорелисе —

Они тем боём друг друга не ранили.

Во-фторых они съехались вострыма саблеми:

225. По насадоцькам сабельки поломалисе,

А от рук руковятоцьки загорелисе —

Они тем боём друг друшку не ранили.

Да тянулись на тягах да на железныих

Церес те же церес грывы да лошадиные:

230. Ишше тяги железны да изломалисе —

Они тем же боём друг друшку не ранили.

Соскоцили они да со добрых коней,

Как схватилисе они да в рукопашный бой.

Они бьютсэ-деруцсэ да трои суточьки,

235. По колен они в землю да утопталисе.

Окользнула у старого да ношка правая,

А преуслабла у старого да руцька левая:

Как упал же старой он на сыру землю.

Тут наскакивал Сокольник да на белы груди;

240. А он ростегивал латы его кольцюжные,

Он вымал же цинжалишшо булатноё;

Он и хочот у старого пороть белы груди,

Он и хочот смотреть да ретиво серьцё.

Ишще тут же старой да казак возмолилсэ:

245. «Уш ты Спас, ты Спас да Многомилослиф,

Пресвятая Мати Божья, Богородиця!

Я стоял веть за веру да провославную,

Я стоял же за церкви да фсё за Божие,

Я стоял же за чесныя манастыри,

250. Я стерёг-берёг да красен Киев-град, —

А лёжу я тепере да на сырой земли

Пот<д> тема же руками да барсуманина,

А глежу я тепере да во сыру землю!»

Ишше тут же старой казак почюствовал:

255. Ишше тут же у старого вдвоё силы прыбыло.

А он брал же Сокольника во белы руки,

Как вымётывал Сокольника по поднебесью

Выше лесу его да он стоячего,

Ниже облака его да фсё ходячего.

260. Как вымётывал его, фсё потхватывал,

Тут скакал же ему да на белы груди,

Как ростегивал латы его кольцюжные,

Как увидял на ём да крест серебряной

Имянной его да Ильи Муромца.

265. Говорыл тут старой-от да таково слово:

«Уш ты ой еси, удалой да доброй молодець!

Ты коей же земли да коего городу?

Ты какого оцца да коей матери?»

И говорит же Сокольницёк таково слово:

270. «Когда был я у тя да на белых грудях,

Я не спрашывал не имени, не вотцины,

Не отечества я, не молодечества!»

Тут и брал его старой-от да за белы руки,

Поднимал тут его да на резвы ноги,

275. Цёловал его во уста да во сахарные,

Называл его сыном да фсё любимыем.

Тут садилисе они да на добрых коней,

Тут поехали молоцьцики ко белу шатру.

Тут стречяют-то братья-то его крестовые:

280. А во-первых-де Добрынюш(к)а Микитиць млад,

Во-фторых-де Олёшенька Поповиць млад,

Тут соходят-то молоццы со добрых коней,

Становили они коней к одному корму,

Ишше сами входили да ф тонкой бел шатер.

285. Говорит тут старой казак таково слово:

«Уш ты ой еси, удалой да доброй молодець!

Ишше как же те имя, да как те вотцина?»

И говорит тут удалой да доброй молодець,

Ишше стал же молодьцик да фсё росказывать:

290. «От того я от морюшка от синего,

От того я от камешка от Латыря,

Я от той же от бабы да от Златыгорки;

Ишше имя мне, вотчина — Сокольницёк,

А по чистому полю я наезницёк;

295. А лет мне от роду да фсё двенаццатой!»

Говорит тут старой-он да таково слово:

«Уш ты ой еси, удалой да доброй молодечь!

Поежжай-ко ко морюшку ко синему,

Ко тому же ко камешку ко Латырю,

300. Да ко той же ко бабы да ко Златыгорки,

Да ко той же ко маменьки родимое;

Подрости-ко-се лет ишше двенаццэть ты,

Тогда и будёш по полю поляковать!»

Ишше тут же молочьчику не пондравилось;

305. Выходил же Сокольницёк из бела шатра,

Да скакал-де Сокольницёк на добра коня.

Поскакал-де Сокольницёк ко синю морю,

Как поехал он к маменьки родимое.

Приежжаёт тут к маменьки родимое.

310. Да стречает его маменька родимая.

Он и слова со матерью не молвил же,

Он взял же копейцё да фсё булатноё,

Он сколол же маменьку родимую.

(Ише тут же Златыгорки славы поют!..)

315. Тут скакал же Сокольницёк на добра коня,

Как поехал Сокольницёк ко белу шатру,

Ишше хочот сколоть да Илью Муромца.

Подъежжаёт Сокольницёк ко белу шатру.

Ише в ету веть пору да и во то время

320. После же той же веть битвы да фсё великоей

Приюснули тут да добры молоццы

Как крепким он(и) сном да богатырскиим,

Как не слышали потопу лошадиного.

Как соскакивал Сокольницёк со добра коня —

325. Сомутились у Сокольника оци ясныя,

Росходились у Сокольника руки белые:

Ише брал же Сокольницёк востро копье(ё),

Ише хочот сколоть да Илью Муромца,

Ише прямо направил да в ретиво серьцё.

330. На груди у Ильи да был имянной крес<т>,

И ис чистого он был как золота,

Не велик и не мал — да ровно три пуда.

А как попало копейцё да в имянной-от крес<т> —

Скользён(ул)о оно да во сыру землю,

335. Как ушло оно в землю да фсё во пять сажон.

Ото сну-ле тут старой-он да пробужаицьсе,

Как с великой передряги да просыпаицсэ,

Как увидял Сокольника оци ясныя.

Как не мог же Сокольницёк-то справицсэ.

340. Как схватил же Сокольника в руки белые

А как вымётывал Сокольника по поднебесью

Выше лесу его ноньце стояцего,

Ниже облака его да фсё ходяцего;

А как вымётывал его — да не потхватывал.

345. И упал же Сокольницёк на сыру землю,

Как едва же Сокольницёк едва дыхат.

Тут скакал-де старой казак на белы груди;

Как ростегивал латы его кольцюжные,

Ишше взял же цинжалишшо булатноё —

350. Роспорол же Сокольницьку белы груди,

Росколол у Сокольника ретиво серьцё.

352. Ишше тут же Сокольницьку славы поют.

А-й как ездил Добрынюшка по фсей земли,

А-й как ездил Добрынюшка по фсей Руси,

А-й как ездил Добрынюшка по фсем землям,

Как гулял-то Добрынюшко по цюжим странам.

5. А-й как искал как Добрынюшка супротивницька,

Супротивницька искал, к сибе наезницька;

А он не мог же натти себе супротивника,

Супро(ти)вника натти себе наезника.

Он выехал на полё на чистоё

10. Да на то же роздольицё на шырокоё;

А он смотрел где, гледел в подзорну трубочьку

А-й да он на фсе же на четыре кругом стороны:

Во-первой-то стороны да горы лютые,

Во фторой-то стороны да лесы тёмные,

15. Во третьей-то стороны да синё морюшко,

Во четвёртой стороны да цисто полюшко.

Он смотрел и гледел да вдоль он по полю,

По тому по роздольицю по шырокому;

Он завидял, как на поли шатёр стоит,

20. А шатёр-то стоит да бел полотняной.

А поехал Добрынюшка ко белу шатру.

Приежжает Добрынюшка ко белу шатру;

А на шатри, видит, потписом потписано

А-й со велики(м)а югрозами подрезано:

25. “А ишше хто к шатру приедёт — дак жывому не быть,

А жывому-то не быть, проць не уехати”.

И сомутились у Добрынюш(к)и оци ясныя,

А росходились у Добрынюш(к)и руцьки белыя.

А соскакивал Добрынюшка со добра коня,

30. Заходил де Добрыня ф тонкой бел шатёр.

А-й во шатри стоит кроватоцька тисовая,

На кроватоцьки лежит перинушка пуховая,

На перины одеялышко черного соболя,

А пот кроваткой стоит боцька да з зеленым вином,

35. А-й да на боцьки-то цяроцька серебряна,

Не велика, не мала — полтара ведра.

Тут и брал тут Добрыня цяру во белы руки,

Как отвёртывал краны боцьки з зеленым вином

А-й как нацыжывал цяру зелена вина,

40. Не велику и не малу — да полтара ведра;

А ишше брал-то Добрынюшка единой рукой —

Выпивал-то Добрынюшка к едину духу.

А как отвёртывал краны Добрынюшка Никитиць млад

А отвёртывал кран да во фторой након,

45. Как нацыжывал цяру да зелена вина,

Не велику и не малу — да полтара ведра;

А как брал-то Добрынюшка единой рукой —

Выпивал-то Добрыня да к едину духу.

Да отвёртывал краны Добрыня да во третей након,

50. Он нацижывал цярочьку зелена вина.

Не велику и не малу — полтара ведра;

Ишше брал-то Добрынюшка единой рукой —

Выпивал-то Добрыня к едину духу:

«А уш я перву чару выпил для весельичя,

55. А фтору чяру выпил для похмельичя,

Ишше третью я выпил для безумьица!..»

А сомутились у Добрынюшки оци ясныя,

Росходились у Добрынюшки руцьки белые,

Загорело у Добрынюшки ретиво серьцё,

60. Закипела вот у Добрынюшки горяця крофь:

Как змахнул-то Добрынюшка рукми́ белыми,

А-й как розорвал Добрынюшка тонкой бел шатёр,

Ростоптал он веть бочьку з зеленым вином,

А ростоптал он как чяроцьку серебряну,

65. Не велику и не малу — да полтара ведра.

Ишше сам повалилсэ да на кроватку спать.

Уш спит он, лежит да трои сутоцьки;

На четвёртыя сутоцьки Дуна́й едёт.

Подъежжаёт Дунаюшко ко белу шатру;

70. Как не видит Дунаюшко бела шатра,

Только видит Дунаюшко добра коня.

Сомутились у Дунаюшка оци ясныя,

Росходились у Дунаюшка руки белые,

А загорело у Дуная да ретиво серьцё,

75. Да закипела у Дунаюшка горяця крофь.

Да соскакивал Дунаюшко со добра коня;

Ун[28] хочот-то секци да буйную голову, —

Во локтю его рука да остояласе.

А да и тут-то Дунаюшко прироздумалсэ:

80. «Ишше що же сонного мне бить бутто мёртвого:

Да не цесь моя, хвала да молодецькая,

А не выслуга будёт да богатырская;

Побужу я удалого доброго молоцца:

“Уш ты стань-востань, невежа да ты немилой друк!”»

85. А ото сну-ле доброй молодець пробужаицсэ,

Со великого похмелья да просыпаиццэ.

Говорит-то Дунаюшко таково слово:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Никитиць млад!

Ты нащо у мня розорвал де тонкой бел шатёр?

90. А ты нащо ростоптал боцьку з зеленым вином?

А ты нащо ростоптал-то веть цяроцьку серебряну,

А не велику, не малу, да полтара ведра,

А и ко́я чара стоит да во петьсот рублей?»

А говорыт тут Добрынюшка таково слово:

95. «Уш ты ой еси, Дунай да сын Ивановиць!

Нащо было страсте́ми потписывать,

Со великима угрозами подрезывать?

Ишше этих страстей дак нам боетисе, —

Нам не надобно по полю поляковать!»

100. Ишше тут же Дунаюшку за беду стало,

За великую досаду да показалосе.

Ишше тут-то молоццы они прироспорили,

Прироспорили молоццики, прироздорили, —

А да скочили они да на добрых коней.

105. И как не две горы да сокаталосе,

Да не два-ле сокола да солеталосе, —

А два руських могуцих богатыр(я) съежжалисе.

Во-первых они съехались вострыма копьеми:

И по насадоцькам копьиця поломалисе,

110. А от рук руковятоцьки загорелисе, —

Они тем боём друг друга не ранили.

Во-фторых они съехались вострыма саблеми:

По насадоцькам сабельки изломалисе,

Да от рук руковятоцьки загорелисе.

115. Да натегивали луки да фсё дубовые

Да и те же тетивоцьки шолковые,

Да накладывали они да калены стрелы —

Они спускали веть стрелоцьки в друг друга;

А улетели как стрелоцьки ноньче по поднебесью.

120. (Почему они летели по поднебесью?

Кабы руской с барсуманином-то бы и ссорылись —

Да попали они бы да друг в друшку;

А как руськой-от с руським, Бог дас<т> помошши) —

Они тем боём друг друга не ранили.

125. А тянулись на тягах на железныех,

Да и тяги железны да изломалисе —

Они тем боём друг друшку не ранили.

И скоцили они да со добрых коней;

Да плотным они боём да рукопашечкой

130. Они бьюцсэ-деруцьсэ ноньче трои суточьки —

По коленам они в землю да утопталисе.

Да и в эту-то пору да и во то время

Ише ездил старой казак по чисту полю

Они со тем же с Олёшенькой Поповицём;

135. Да соскакивал старой-от да со добра коня,

Да припадывал старой-от да ко сырой земли

И говорыл тут Олёшеньки Поповицу:

«Уш ты ой еси, братёлко крестовое!

Ише есь у нас битва да на цистом поли,

140. Поежжай-ко, Олёшенька, попроведай-ко;

Если руськой с барсуманином, то дай помошши;

Если руськой-от с руським, дак розговарывай!»

Тут поехал Олёшка на битву да на великую.

Приежжаёт Олёшенька к битвы великое;

145. Ише тут же Олёшенька приочюствовал,

А ишше видит-де два руськия богатыря:

Во-первых-де Добрынюшка Никитиць млад,

А во-фторых Дунай да сын Ивановиць.

Ишше стал-то Олёшенька их да розговарывать;

150. Розговору молоццы да не внимают же.

Да подходит Олёшенька г<к> добрым молоццам

Да и хочот рознять их добрых молоццоф.

Да и пнул ёго Добрынюшка Никитиць млад,

Да и пнул-то его да как правой ногой, —

155. А улетел-то Олёшенька за сорок сажон,

Да лежит-то Олёшенька на чистом поли,

Да стоит его конь у доброх молоццоф.

А тут-то молоццы да всё-тыки борюццэ,

Да и тут молоццы-ти да фсё стараюццэ.

160. Ише тут-то Олёшенька очюствовал,

Подкрыпил свою силу-от богатырьскии,

Да приходит Олёшенька он г добру коню,

Да заскакивал Олёшенька на добра коня,

Да и слова-та Олёшенька не молвил же,

165. Поскакал же к старому да Ильи Муромцу;

Приежжал же к старому да Ильи Муромцу,

Говорит же Олёшенька таково слово:

«А уш ты ой еси, старой казак Илья Муромец!

Да деруцсе Добрынюш(к)а з Дунаюшком

170. А-й да гово́ри моей да не внимают же!»

Да скочил же старой-от да на добра коня.

Он поехал на битву да на великую.

Приежжаёт старой на битву на великую:

Они слышат-то потоп да лошадиное,

175. Они слышат и крык-от богатырское, —

Ише тут-то молоццы они приужакнулись,

Ише тут молоццы да роступилисе,

Отступились они драцьсе-воеватисе.

Тут приехал старой казак на битву на великую.

180. Тут стречают удалы да добры молоццы,

Да которому успетъ да г старому бежать:

Да Добрынюш(к)а бежит да подпинаицсэ,

А Дунаюшко бежит да подтыкаицсэ.

Прибежал-то Добрьшюш(к)а Никитичь млад

185. На покорность г старому да Ильи Муромцу,

Да и блиско Добрынюшка подвигаицсэ

Да и низко старому да поклоняицсэ:

«Уш ты ой еси, старой казак Илья Муромец!

Уш ездил веть я ноньце по фсей земли,

190. Уш ездил-то я ноньце по фсей Руси, —

А не мог же натти себе супротивника,

Супротивника натти себе наезника;

Уш я выехал на полё на чистоё

Да на то же роздольё да на шырокоё;

195. А да смотрел я, гледел в подзорну трубочьку

Я на фсе же на четыре да кругом стороны:

Во первой стороны да горы лютыи,

Во фторой стороны да лесы темные,

Во третей стороны да синее морюшко,

200. Во четвёртой стороны да цистоё полюшко.

Я смотрел-то, гледел да вдоль я по полю,

По тому я роздоль(и)цю шырокому —

Как завидял-то: на поли шатёр стоит;

А поехал веть я да ко белу шатру,

205. А приехал веть я да ко белу шатру —

На шатре было потписом потписано,

А со великима угрозами подрезано:

“Ишше хто к шатру приедёт — да жывому не быть,

Жывому ему не быть, проць не уехати”.

210. Ишше тех же страстей веть нам боетисе,

Нам не надобно по полю ездить поляковать

Да по чистому полюшку казаковать!

Ише тут-то веть мне-ка да не пондравилось;

Заходил же веть я да в тонкой бел шатёр, —

215. Во шатри стоит кроваточька тисовая,

На кроватоцьки лежала периночька пуховая,

На перины одеялышко черного соболя,

Пот кроваткой стоит боцька да з зеленым вином,

А на боцьки стоит цяроцька серебреная.

220. Не велика, не мала — да полтара ведра;

А на цяроцьки ст(р)асте́ми было потписано,

Со великима угрозами подрезано:

“Ише хто же это чярочьку примет единой рукой,

Ише хто цяру выпьёт да к едину духу —

225. Да тому человеку да жывому не быть,

Жывому-то не быть, проць не уехати”.

Ише это веть мне-ка да не пондравилось;

Наливал веть я цярочьку зелена вина

Не велику, не малу — да полтара ведра,

230. Выпивал же я цяру да к едину духу;

Наливал же я цяроцьку во фторой након,

Выпивал же я цяру да к едину духу;

Наливал веть я цяру да во фторой[29] након,

Выпивал веть я цяру да к едину духу;

235. Сомутились у меня да очи ясныя,

Росходились у меня да ручьки белые:

Я розорвал у его да тонкой бел шатёр,

Ростоптал веть я боцьку да з зеленым вином,

Ростоптал веть я цяроцьку серебряну,

240. Ише фсё розмётал я по чисту полю».

Ише тут же старой-от да воспроговорыл:

«Как поэтому, Добрынюшка, ты неправ будёш!»

Да подходит Дунай да сын Ивановиць;

Ише блиско Дунаюшко подвигаицсэ,

245. Да и ниско Дунаюшко поклоняицсэ:

«Уш ты ой еси, старой казак Илья Муромець!

Как стоял у мня шатёр да на цистом поли;

На шатри-то у мня было потписано,

Со великима угрозами подрезано:

250. “Ишше хто к шатру приедёт — да жывому не быть,

Жывому-то не быть и проць не уехати”.

Во шатри стояла кроватоцька у мня тисовая,

На кроватоцьки лежала перина пуховая,

Пот кроваткой стояла боцька да з зеленым вином.

255. А на боцьки у мня цяроцька была серебряна,

Не велика а не мала — да полтара ведра;

Ише та же цяра стоит во петьсот рублей,

Ис которой ноньчи чары да с приезду пью;

А на цяроцьки страстеми было потписано,

260. Со великима угрозами подрезано!»

Ише тут-то старой-от да воспроговорил:

«Дак поэтому, Дунаюшко, ты неправ будёш!»

Уш сели фсе они да на добрых коней;

Собралась их дружинушка хоробрая,

265. Да четыре молоцца как четыре ясных сокола;

Да поехали они да в стольне Киев-град

Да к тому же ко князю да ко Владимеру;

Приежжают ко грыдьни ко княжонецкое,

Приежжают-то прямо да ко красну крыльцу.

270. Ишше в ету веть пору да и во то время

А как Владимер-от княсь да сел на княжей стол.

Как грыдьни фсе княжески ростворилисе,

А и фсе светлыя светлици запустили их.

Да выходит Владимер-княсь на красно крыльцо,

275. Уш ниско старому да поклоняицсэ:

«Уш ты ой еси, старой казак Илья Муромец!

Да пощо же тебя в доми да не случилосе,

Не Добрынюшки у мня да не Никитица,

Не Дунаюшка у мня сына Ивановичя,

280. Не Олёшеньки у мня да не Поповиця?» —

«Уш ты ой еси, Владимер, княсь стольнекиевской!

Уш ездил я с Оле(ё)шенькой по чисту полю,

Я нашол же веть битву да на чистом поли:

Как Добрынюшка з Дунаюшком деруццэ же;

285. Россуди у их да фсё розведай-ко,

Ише сеть-ко-се, князь, да ты на руськой стол,

Ты придумай-ко думу да нам веть крепкую,

Ишше дай-ко-се нам да слово тайное,

Слово тайное дай да не объявноё;

290. Я привёс как удалых их добрых молоццоф:

Во-первых-де Добрынюшку Микитица,

Во-фторых-де Дунаюшка Ивановичя,

Во-третих-де Олёшеньку Поповичя!»

Говорит князь Владимер да таково слово:

295. «Уш ты ой еси, старой казак Илья Муромец!

Заходи-ко-се веть к нам во грыдьню княжонеськую,

Россужу веть я вас и прирозведаю;

А как по господу судить — да нать жывому быть,

Как по кривды судить — да быть убитому —

300. А ишше фсе пожывём мы да на белом свети!»

Тут заходят молоццы-ти да в светлу грыницю.

Тут подходит Добрынюш(к)а ко Владимеру.

И говорит тут солнышко Владимер-княсь:

«Уш ты ой еси, старой казак Илья Муромець!

305. Уш ты где ты их нашол — да где их выкопал?»

А-й говорит тут старой-от да таково слово:

«Уш ты солнышко Владимер, княсь стольнокиевской!

Уш я ездил-то ноньце по полю поляковать

А по цистому полюшку казакова(тъ)

310. Да и с тем же с Олёшенькой Поповицом;

Да нашол же веть я но поли битву великую.

Посылал я Олёшеньку Поповиця

Как на ту же на битву на великую[30];

Я сказал же ему да наказал ему:

315. “Если руськой с неверным, да то дай помошши;

Если руськой-от с руським, да розговаривай”.

Как поехал Олёша на битву на великую.

Приежжаёт Олёшка на битву на великую,

Да и бьюцца два молоцца фсё руськие.

320. Да и стал он веть их да розговаривать:

“Уш ты ой еси, Дунай да сын Ивановиц!

Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиц млад!

Вы оп цём деритесь да чого делите?”

В теменях-то молоццы (так) ему ответу нет!»

325. Говорит тут Олёшенька Попович млад:

«Да соскакивал я Олёшенька со добра коня,

И хотел я рознять их удалых добрых молоццоф,

Потходил я к удалым им добрым молоццам

Да хотел захватить их белой руцькой правою;

330. Не успел захватить я руцькой правою, —

Как топнул меня Добрынюшка Микитиць млад

Да топнул-то миня да фсё правой ногой:

Улетел-то веть я да во чисто полё

Как в далечем дале́чо да за сорок сажон.

335. Ишше тут же веть я приёчювствовал,

Поткрепил свои силушки молодецкии,

Молодецкия силушки богатырскии;

Тут прихожу веть я да ко добру коню,

Да скочил веть нонь я да на добра коня

340. Да поехал г старому да Ильи Муромцу.

Приежжаю г старому Ильи Муромцу,

Говорю я старому да таково слово:

“Уш ты ой еси, старой казак Илья Муромець!

Ишше бьюцьсе-деруцьсе да там Дунаюшко,

345. Там Дунаюшко дереццэ да фсё з Добрынюшкой!”

Да [на] ето старому да не понравилось:

Да скочил тогда старой веть на добра коня,

А полетел он на битву да на великую, —

Как приехал там на битву на великую.

350. Как едёт старой да по чисту полю;

Как уцули веть потоп ребята лошадиное,

Как услышыли крыг да богатырьское, —

Ише фсе они ребятушка ноньце роступилисе,

Перестали они бицсэ и дратисе.

355. А-й на покорность идёт Добрынюшка Микитиц млад

А (к) тому же г старому да Ильи Муромцу,

Ише ниско Добрыня да поклоняицсэ».

А на ето-то Добрынюшка догадлив был:

«Уш ты ой еси, Олёшенька Поповиц млад!

360. Ты позволь-ко-се молчать, мне-ка слово сказать!»

Ой ишше блиско Добрыню(ш)ка подвигаицсэ,

Ишше ниско Добрыня да поклоняицсэ:

«Уш ты солнышко Владимер-княсь стольнокиевской!

Ты позволь, князь Владимер, да мне слово сказать, —

365. Не позволь, князь Владимер, да за слово казнить,

За слово меня не бить, скоро не весити!» —

«А-й говори-тко, Добрыня, да що тебе надобно». —

«Уш ты солнышко Владимер-княсь стольнекиевской!

Уш как ездил веть ноне да я по фсей земли,

370. Я по фсей-то земли да я по фсей Руси, —

А я не мог же натти себе супротивника,

Супро(ти)вника натти себе наезника.

Как я выехал на полё на чистоё

Да на то же на роздольицё шырокоё,

375. Да увидял я — на поли шатёр стоит.

А смотрел я, гледел в подзорну трубочьку

Да на фсе же на четыре да кругом стороны:

И во первой-то стороны да горы лютыи,

Во фторой-то стороны да лесы тёмныя,

380. И во третей-то стороны синее морюшко,

По четвёртой стороны да цисто полюшко.

Я смотрел же, гледел да вдоль я по полю,

По тому я роздольицю шырокому, —

А я увидял-то, на поли шатёр стоит.

385. Приежжаю веть я да ко белу шатру, —

На шатри было потписом потписано,

Со великима угрозами подрезано:

“Ише хто к шатру приедёт — да жывому не быть,

Ой жывому не быть, проць не уехати”.

390. Я зашол же к ёму да ф тонкой бел шатёр, —

Во шатри стоит кроваточька тисовая,

На кроватоцьки лежит перинушка пуховая,

На перины одеялышко черного соболя,

Пот кроваткой стоит боцька да з зеленым вином,

395. Да на боцьки стоит цяроцька серебряна,

Не велика, не мала — да полтара ведра;

А на цяроцьки страстеми было потписано,

Со великима югрозами подрезано:

“Ише хто же эту цяроцьку примёт единой рукой,

400. Ише хто эту цяроцьку выпьёт к едину духу —

Да тому человеку да жывому не быть,

Жывому-то не быть и проць не уехати”.

Ише это веть мне-ка да не пондравилось;

Наливал веть я чяру да зелена вина,

405. Не велику, не малу — да полтара ведра,

Выпивал ету цяру я к едину духу;

Наливал веть я цяру да во фторой након —

Выпивал эту цяру да к едину духу.

Наливал я веть цяру да во третей након —

410. Выпивал эту цяру да к едину духу.

Сомутились у меня да оци ясные,

Росходились у меня да руцьки белые;

А розорвал у его да тонкой бел шатёр,

Ростоптал я веть боцьку да з зеленым вином,

415. Ростоптал я веть цяроцьку серебрянну.

Не велику, не малу — да полтара ведра».

Говорит князь Владимер да таково слово:

«Как поетому, Добрынюшка, ты непраф будёш!»

Как и блиско Дунаюшко подвигаицсэ,

420. Ише ниско Дунай да поклоняицсэ,

Говорит-то Дунаюшко таково слово:

«Уш ты солнышко Владимер-князь стольнекиевской!

Ты позволь, князь Владимер, да мне слово сказать, —

За слово меня не бить, скоро не весити!»

425. Говорит князь Владимер да таково слово:

«Говори-тко, Дунаюшко, що те где надобно». —

«Как стоял у мня на поли тонкой бел шатёр;

На шатри у мня страстеми было подписано,

Со великима угрозами подрезано:

430. “Ише хто к шатру приедёт — дак жывому не быть,

Жывому-де не быть и проць не уехати”.

Во шатри-то стояла кроваточька тисовая,

На кроватоцьки лежала перинушка пуховая,

На перины одиялышко черного соболя,

435. Пот кроваткой стоит боцька да з зеленым вином,

А на боцьки-то цяроцька была серебрянна,

Не велика, не мала — да полтара ведра,

Ис которой я чярочьки я с приезду пил,

Не велика и не мала — да полт<а>ра ведра,

440. А котора она стоила во петьсот рублей.

А на цяроцьки страстеми потписано,

Со великима угрозами подрезано».

Говорит князь Владимер да таково слово:

«Да поэтому, Дунаюшко, ты неправ будёш!»

445. Говорит тут Владимер-князь таково слово:

«Уш вы слуги, вы слуги да мои верные,

Мои верныя слуги да неизменные!

Вы возьмите Дуная да за белы руки,

Поведите Дуная да во цисто полё,

450. Вы копайте Дунаюшку глубок погрёп;

Вы возьмите-тко двери да фсе железные,

Вы возьмите-тко замки да фсе три крепкие, —

Вы замкните Дуная да крепко-накрепко!»

Ише тут его слуги да не ослушались;

455. Они брали и Дуная за белы руки,

Повели же Дуная да во цисто полё

А копали Дунаюшку глубок погрёп,

Затворили-то двери да трои фсе железные

Да замкнули замками да крепко-накрепко,

460. Ише сами тому да приговаривали:

«Не бывать тут Дунаю да на белом свети,

Не видать тут Дунаю да свету белого!»

Тут пошли фсё ко князю да ко Владимеру,

Да приходят ко князю да ко Владимеру,

465. Говорят-то веть слуги да таково слово:

«Уш ты солнышко Владимер да стольнекиевской!

Ишше службу твою да фсё исполнили:

Как свели же Дунаюшка во цисто полё,

А как копали Дунаюшку глубок погрёп,

470. Да копали Дунаюшка во глубок погрёп,

Как затворили мы двери да трои фсе железные,

472. Как замкнули замки да фсё три крепкие!..»

А дак прежде Резань да слободой слыла,

А и нониче Резань да словёт городом.

А во той во Резанюшки-славном городе

Там жыл-был Буславьюшко, состарилсэ,

5. А состарилсэ Буславьюшко — представилсэ.

Оставалась у Буславьюшка любима семья,

А любимая семейка — да молода жена,

Причесна вдова Омельфа да Тимофеёвна;

Оставалось у Буславьюшка цядышко милоё,

10. Ише милоё цядышко любимоё —

Оставалсэ Василей да сын Буславьевич.

Оставалсэ от Буславьюшка Васенька трёх годоф;

Да и ходит играть Васька на улицю,

Да и ходит играть Васька с робятами.

15. Не по-доброму играт он, не по-хорошему:

Кого за руку хватит — да руку выдернёт,

Кого за ногу хватит — да ногу выхватит,

А фперёт кого пехнёт — дак жывота лишит.

Тут узнали мужыки-ти новогородяна;

20. Тут приходят мужыки-ти новогородяны

К причесной вдовы к Омельфы да Тимофеёвны,

Как приносят они на Ваську жалобу:

«Причесна вдова Омельфа да Тимофеёвна!

Ты уйми-тко, уйми своё цядо милоё,

25. Укроти у Василья серцо ретивоё.

Ишше ты не уймёш, дак мы сами уймём:

Уш мы купим как зелья на петьсот рублей,

Улешим мы у Васеньки свету белого,

Укоротам у Васьки да веку долгого —

30. Придаём мы Васильюшку смёртку скорую!»

Ише тут-то Василью да за беду стало,

За великую досаду да показалосе;

Говорил тут Василей да таково слово:

«Уш ты ой еси, маменька моя родимая,

35. Причесна вдова Омельфа да Тимофеевна!

Ты оддай меня, матушка, во училищо,

Во училищо оддай меня за учителя

Да учицьце мне грамотку тарханьскую

А тарханьскую грамотку богатырскую!

40. Уш я выучюсь грамотку тарханьскую,

Я тарханьскую грамотку богатырскую, —

Я тогда с мужыками да приуправлюсе!»

Ише тут его маменька не ёслушалась,

Оддала его маменька за учителя

45. Как уцицьсе ему грамотку тарханьскую.

Ишше скоро Васьки та грамотка в ум далась,

А скоре того Васильюшку в разум понялась, —

Изуцилса Васька грамотку тарханьскую.

Тут выходит Василей да из уцилища,

50. Тут приходит Василей да ко красну крыльцю,

Тут Василей на крылецюш(к)о да знимаицьсе —

Как ступешек до ступешка догибаицьсе;

По новым сеням идёт — сени выгибаюцьсе.

Заходил же Василей да светлую светлицю,

55. Уш брал же Василей да золоты клюци —

Отмыкал же Василей да сондуки-ти фсе,

Ише три сондука да окованые:

Как первой-от сондук да с красным золотом,

Как второй сондук с окатным жемцюгом,

60. А третьей сондук да с цистым серебром.

Поцерпнул он цяшу да красного золота,

А фтору поцерпнул да скатного жемцюга,

Ише третью почерпнул да чистого серебра.

Да пошол же Васильюшко вдоль по уличи,

65. Приворацивал Васенька на цареф кабак.

Забирал же Васильюшко зелена вина,

Он не много и не мало — три сороковоцьки.

Он и перву соро(ко)фку да на плецё здынул,

Он фтору соро(ко)фку да взял пот пазуху,

70. Он и третью соро(ко)фку ногой катил.

Да приходит Васильюшко к своему двору,

Да приходит Васильюшко ко красну крыльчю,

На красно крыльчё Васильюшко зазнимаицьсэ —

Как ступешек до ступешка до(а) догибаицсэ;

75. По новым сеням идёт — сени выгибаюцьсе.

Заходил же Василей да на шырокой двор —

Как поддёрнул он чан да середи двора,

Выливал в этот чан фсе сороковочьки.

Как спустил в этот чан чярочьку серебряну,

80. Не велику, не малу — да полтара ведра.

А на цяроцьки фсё было потписано:

«А-й ишше хто же эту цярочьку примет единой рукой,

Ишше хто же эту цярочьку выпьёт к едину духу, —

Ишше тот же Василью будёт крестовой брат».

85. Написал он ёрлоки-ти да скорописьмянны,

Розмётал он ерлоки-ти по Новому граду.

Находил-де ёрлык Потанька Хроменькой,

Находил-де ёрлык Ерёмка Храбрынькой,

Находил же ёрлык Олёшенька Поповиц млад,

90. Находили ерлыки мужыки новогородяна.

Тут приходит Потанюшка на почесьён пир;

Тут Потанька на крылецюшко зазнимаицьсе —

А ступешек до ступешка догибаицсэ;

По новым сеням идёт, — сени выгибаюцьсе.

95. Тут приходит Ерёмка да на почесьён пир;

Тут Ерёмка на крылецюшко зазнимаицьсе —

А ступешек до ступешка догибаицсэ;

По новым сеням идёт — сени выгибаюцьсе.

Тут приходит Олёшенька на почесьён пир;

100. Олексей-от на крылецько зазнимаицьсе —

Как ступешек до ступешка догибаицсэ.

Тут приходят мужыки-ти на почесьён пир;

Мужыки-ти на крыльцо-то да поднимаюцьсе —

Да ступень-от до ступеня не догибаицсэ;

105. По новым сеням идут — сени не дрыгают.

Наливал же Васильюшко цяру зелена вина,

Подавал он Потанюшки-то Хромому.

Как примаёт Потанюшка единой рукой —

Выпиваёт Потанюшка к едину духу.

110. Наливал же Василей да цяру во фторой након.

Подавал он Ерёмки да фсё веть Храброму.

Как примаёт Ерёмка да единой рукой —

Выпиваёт Ерёмка да к едину духу.

Наливал же Василей да цяру во третей након,

115. Подавал он Олёшеньки Поповичю.

Да прымает Олёшенька единой рукой —

Выпивает Олёшенька к едину духу.

Наливал же Васильюшко чяру во четвёртой рас,

Подавал мужыкам новогородянам.

120. Как прымали мужыки-ти да они фпе́тером,

Выпивали мужыки-ти да фсё десе́тером —

Ишше тут фсе мужыки-ти да присвалилисе.

Тут Василей-от по двору похажыват,

Ише сам из рецей да выговарыват:

125. «Я тепере с мужыками да приуправлюсе!»

Ише брал же Васильюшко востру саблю —

Ише сек он мужыкоф да буйны головы.

Ише тут мужыкам ноньче славы поют.

Выходили фси молочьчики на улицу,

130. Да и стали молочьчики боротисе,

Они пробовать силушку у друг друга:

Во-первых-де Потанюшка с Васильюшком,

Во-фторых-де Ерёмочька с Олёшенькой.

Они билисе-дралисе да трои суточьки —

135. Они сами-то друг друшку не ранили.

Отступились они бицьсе да больше дратисе,

Назвались они братьеми крестовыма,

Ишше стали срежацьсе да ф путь-дорожечьку.

Да пошли же ребята да вдоль по улици:

140. Фпереди идёт Василей да сын Буславьевиць,

Назади идёт Олёшенька Поповиць млад.

Да идут-то рыбята путём-дорогою,

Да приходят рыбятушка к огнянной горы.

Говорит тут Василей да таково слово:

145. «Уш мы фсе же веть, браццы, да фсё перескоцим,

Только жаль нам Потанюшки-то Хромого».

Как Ерёмушка скочил фперёт — да перескочил;

Как Олёшенька скочил — да фсе(ё) перескочил;

А Потанюшка скочил — да он полекце фсех.

150. Да Васильюшко скоцил — не мог перескоцить:

Да скоцил-то Василей на огнянну гору —

Да згорел тут Васильюшко в огнянной горы.

153. Ише тут же Васильюшку славы поют!..

А подошло же Издолишшо проклятоё:

Да и длиноё Издолишшо — семисажонно,

Голова у Издолишша как фсё пивной котёл.

Да заходит Издолишшо светлую грыдьницю, —

5. Он не спрашывал не дверей да не придверникоф,

Он не спрашывал ворот и не приворотникоф.

Да заходит Издолишшо светлую светлицю, —

Да и Богу Издолишшо не молиццэ,

Да и князю Владимеру целом не бьёт.

10. Говорит тут Издолишшо таково слово,

Говорит-то веть он да со югрозами:

«Уш ты ой еси, Владимер да княсь ты стольнекиевской!

Запрети-ко просить милостину Христа ради

Да и тем же каликам да перехожыем,

15. Перехожыем каликам да переброжыем!

Ище ты не уймёш, дак я и сам уйму:

Я тебя же то князя да под мець склоню,

А Апраксею-кнегину да за себя возьму,

Християнскую веру да облатыню фсю,

20. Уш я Божьи-ти церкви да фсе под дым спушшу,

Я попоф-патриархоф да фсех под мечь склоню,

Как богатырей головушки повырублю

Да на копьиця головушки повысажу!»

Ише в эту веть пору да во то время

25. Как старого-то в Киеви не случилосе:

Как уехал старой-от да во цисто полё,

Да уехал он по полю поляковать.

Ише в ету веть пору да и во то время

Да пришло как Издолишшо проклятоё

30. Ко тому же ко князю да ко Владимеру

Да и к той же Апраксеи-королевисьни.

Да и село Издолишшо за дубовой стол,

Да и сел же Издолишшо на дубовой стул —

Посадил же Апраксею подле себя

35. Да держи́т у Апраксеи руки в пазухи.

Запретил он просить милостину Христа ради.

Ише в эту веть пору да и во то время

Да и князь-от Владимер да фсё догадлив был —

Да пошол же по городу по Киеву.

40. Да настрецю идёт ему калика перехожая,

Перехожая калика да переброжая.

Говорит тут Владимер, княсь стольнекиевской:

«Уш ты ой еси, калика да перехожая,

Перехожая калика да переброжая!

45. Ты пойди-ко, сходи да во чисто полё, —

Не увидиш ле где старого Илью Муромца?

Как пушшай он приедёт да в красен Киев-грат,

Как зашитит у нас да красен Киев-грат!»

Ише тут-то калика да не ёслушалась,

50. Да пошла же калика да во чисто полё.

Да идёт-то калика да по цисту полю, —

Да настрецю калики-то старой едёт.

Как блиско калика да подвигаицсэ

А и ниско старому да поклоняицьсе:

55. «Уш ты ой еси, старой казак Илья Муромец!

Как во городи во Киеви зло несчасьё есь;

Подошло как Издолишшо проклятоё:

А и длинноё Издолишшо, семисажонно, —

Запретило просить милостину Христа ради!

60. Да сидит оно во грыни во княжонецкоей

Да держит у Апраксеи руки ф пазухи!»

Ише тут-то старому да за беду стало,

За великую досаду да показалосе,

Говорит тут старой-от да таково слово:

65. «Уш ты ой еси, калика да перехожая,

Перехожая калика да переброжая!

Ты роздень мне-ка плать(и)цё калицькоё,

Ты возьми у мня платьё да бога(ты)рскоё!»

Ишше тут-то калика да не ёслушалась, —

70. Как роздела тут платьицё калицкоё,

Как одела тут платьё да богатырскоё.

Тут пошол же старой казак в стольне Киев-грат.

Тут приходит ко городу ко Киеву,

Да и прямо идёт он к светлой светлици,

75. Да и прямо идёт он под окошечько.

Запросил он милостину Христа ради:

Со краю на край грыня да пошатиласе,

Фсе разныя напитки да росплескалисе,

Ише тут-то Издолишшо приужакнулось —

80. Тут спустило Апраксею-королевисьню.

Тут выскакиват Апраксея на красно крыльцо

Да идёт-то к калики да перехожоей,

Ише ниско Апраксея поклоняицьсе:

«Уш ты здрастуёш, калика да перехожая,

85. Перехожая калика да переброжая!

Заходи-ко, калика, да пообедати,

Хлеба-соли у нас да поотведати.

Как и князя-та в доми да не слуцилосе:

Да ушол княсь Владимер по городу по Киеву

90. Запрещать-то просить милостыню Христа ради.

Как во городи у нас да непорятки есь;

А и фсё у нас во городи не по-старому,

А и фсё-то во городи не по-прежному:

Ишше есь у нас Издолишшо проклятоё,

95. Да сидит у нас во грыни во княжонецкоей,

Запрещаёт просить милостину Христа ради,

Ише князя Владимера хоцёт под мець склонить,

А меня Апраксею да за себя замуш взять,

А и Божьи-ти церкви хочот под дым спустить,

100. Християнскую веру да облатынити,

А попоф-патриярхоф да фсех под мечь склонить,

Ише вас же, богатырей, головы повырубить

Да на копьиця головушки повысадить!»

Ишше тут-то калики да за беду стало,

105. За великую досаду да показалосе:

Заходил тут калика да <в> светлую светлицю,

Запросил он милостину Христа ради.

Ише тут-то Издолишшу не пондравилось:

А он брал же цинжалишшо булатноё —

110. Он и хоцёт шарнуть калику перехожую,

Перехожую калику да переброжую.

Как попало цинжалишшо во белую грудь,

Как попало цинжалишшо в имянной-от крест —

Скользёнуло цинжалишшо да с имянна креста,

115. Как ушло оно ф пецьку да фсё муравлену,

Как ушло оно ф пецьку да фсё до черёна.

А как на это калика да фсё догадлив был:

Да снимал он свою да шляпу греческу,

Не велику, не малу — да во сорок пудоф, —

120. Направлял он в Издолишша проклятого.

Увалилосе Издолишшо проклятоё

Да и прямо увалилосе простенком вон.

123. И тут же Издолишшу славы поют.

И подошол где Бутыга пот<д> стольне Киев-грат<д>

Он на тех же на больших черных караблях.

Выходит тут Ботыга на матушку-сыру земл(ю́),

И он роздергивал шатры чернополотняны.

5. И веть покрыло луну-то солнышка красного

От того-де от духу от тотарского

От того-де от пару-то лошадиного.

И да заходит тут Бутыга во чернён шатёр;

Он садилса-то Бутыга на ременьчят стул;

10. Он писал веть ёрлыки скорописьчаты;

Не пером он писал, не чернилами —

И вышывали тут золотом по бархату;

И написали ерлыки да запечатали.

И как выходит-то Бутыга нонь на белой свет;

15. И он скрычал-де, звопе́л да громким голосом:

«Уш вы слуги, мои слуги, слуги верныи!

Ишше хто из вас съездит ф красен Киев-грат?»

И выбиралосе Издолишшо проклятоё,

Оно долго Издолишшо, семисажонно;

20. И веть седлало-уздало да фсё добра коня —

И да крутёшенько скакало на добра коня;

А берёт ёрлыки-ти во белы руки,

И как поехало Издолишшо ф красен Киев-грат.

Оно ехало в горот-от не дорогою,

25. А в город-от заехало не воротами —

И да скакало церес стенушку городовую,

Церес те же оно башонки наугольнии;

А прямо приехало ко красну крыльцу.

И становило коня оно не привязана;

30. Да бежало Издолишшо на красно крыльцо

И отворяло воротецька, двери на пяту.

Оно господу-то Богу не кланялось,

А князю Владимеру челом не бьёт

И да княгинушки Опраксеи чёху не здрастуёт[31];

35. И да кинало ёрлыки-ти на дубовой стол;

А кинало-бросало, да само вон пошло.

И да крутёшенько скочило-то на добра коня;

А поехало из города не дорогою, —

И да скакало церес стенушку городовую.

40. И да берёт княсь нонь ёрлыки-ти во белы руки;

А роспецятывал ёрлыки он ноне по́части:

Ишше тот-де Владимер запечалилса.

Собирал княсь Владимер-от почесьён пир.

И ише фсе на пиру сидят невесёлы.

45. Говорыт-то Владимер таково слово:

«И уш вы слуги, мои слуги. да фсе вы верныи,

Уш сильни мои ноньце богатыри!

Ишше хто из вас съездит во чисто полё?»

Ишше большой-от хороницьсе фсё за средьнего,

50. А средьней-от хороницьсе за меньшого;

И да от меньшого-то, братцы, да нам ответу нет.

Говорыт Владимер по фторой након.

И-за того из-за стола из-за дубового,

И-за той скамеечьки белодубовой

55. И выставаёт удаленькой доброй молодець,

Кабы на имя Добрыня Микитиц млад;

И кабы блиско ко Владимеру подвигаицсэ:

«Уш ты солнышко Владимер наш стольнекиефской!

Ты позволь-ко-се мне ноньче слово сказать;

60. За слово ты мош сказнить меня, повесити!» —

«И говори-ко ты, Добрынюшка, що тебе надобно!» —

«Веть у нас-то во кружале восударевом

И да на том на цареви да большом кабаки

И у нас ес<т>ь-де Василей да горька пъяница,

65. А он можот веть съездить во чисто полё».

И тут надевает княсь шубоцьку-ту собольюю,

Он те жа фсё чо́бы[32] на босу ногу;

И побежал по кружалу-ту восудареву

А на тот на царев на большой кабак-от.

70. И да заходит да на царев да большой кабак-от.

Ишше спит-то Василей на печки на муравленой,

Он спит-де, храпит, да как порок<г> шумит.

А стал будить Владимер Васю, горька пьяницу:

«Уш ты стань-ко, Васильюшко, горька пьяница;

75. Ты не можешь у мня съездить во чисто полё?

И подошла-то под нас орда-сила неверная

И веть покрыла-то лону[33] солнышка-то красного

И от того-де от духу от тотарьского!»

Говорыт тот Василей-от, горькая пьяниця:

80. «Уш ты солнышко Владимер стольнекиевской!

А не могу веть стать да головы поднять:

А болит-то моя веть буйна голова,

А шипит у меня-та ретиво серцо, —

И веть нецим молоццу мне-ка роспохмелиццэ!»

85. И прыказал-то Владимер чару зелена вина,

И не вели́ку, не малу — да ф полтора ведра.

Как подносят Владимеру цяру зелена вина

А на то же[34] на печеньку на муравлену.

И да прымаёт Василей да чару единой рукой,

90. Выпиваёт эту чарочку к едину духу.

Он слез-де со печеньки со муравленой —

И как бу́ди старык он девеноста лет.

И говорыт-то Василей ко Владимеру:

«Уш ты солнышко Владимер наш столнекиефской!

95. Мне веть некак веть ехать во чисто полё:

И веть заложона у мня збруюш(к)а богатырская,

Веть заложон у мня конь-лошадь добрая;

А не во сти рублях, не во тысечи,

А пропита у мня да ф пети тысечях!»

100. И ише приказыват Владимер чару зелена вина:

«Ты налей-ко, чюмак, чару зелена вина,

И не велику, не малу цяру — ф полтора ведра».

Как подносят Васильюшку цяру зелена вина.

А берецсе Василей за чярочьку единой рукой

105. И выпиваёт эту чярочьку к едину духу.

И кабы стал-де Василей по кабаку похажывать,

Да маленько-то Васильюшко пошатывать

И приказыват Владимер цяру во третей након.

И наливаёт чюмак чяру по третей након.

110. И да прымаецьсе Васи(ль)юшко (за) чяру во третей након,

Уш выпил веть чарочьку к едину духу,

Ишше говорыт да таковы слова:

«Уш я был старык да девеноста лет,

А теперь молод-де стал дваццати годоф.

115. Ну тепере, Владимер уш ты солнышко,

Выкупай-ко у мня ты веть добра коня,

Ишше ту веть збруюшку богатырьскую

У того у чюмака у чоловальника!»

А прыказыват Владимер чюмаку итти

120. И на тот веть нонце на конюшын двор.

Как пошли-то топерице на конюшын двор.

Выводил тут веть чюмак да фсё добра коня,

Оддав(а)ёт фсю збруюшку богат(ыр)ьскую:

Во-первых-то копьё было долгомерноё,

125. Во-фторых-то был нонь да ярой тугой лук,

В-третих веть кольчюга* каленыех стрел,

А ф-четвертых-то нонь да сабля вострая,

И ф-пятых-то палочька боёвая,

А не мала, не велика где — во сто пудоф.

130. Ишше тут же Васильюшко обмундерилсэ

А во ту же во збруюшку богатырьскую.

И пошли они ко князю-ту на почесьён пир

И да заходят ко князю-ту ко Владимеру.

И да челом он идёт да ниско кланеицсэ;

135. Ишше фсе-де на пиру да очунь рады фсе.

И побеседовал Васильюшко на чесном пиру

И хлеба-соли поел да пива с мёдом пил.

Да как выходят со князём-то на высок балхон

А смотрели во трубочьку подзорную

140. А на ту же на рать-силу великую:

Обостала-опседлала веть красен Киев-грат, —

И кабы буди сузёмё(о)к-от* лесу тёмного;

И усмотрели царишша во чистом поли.

И тут натегивал Васильюшко ярой тугой лук,

145. Ярой тугой-от лук крепко розрыфчивой;

А вымаёт он стрелочьку свою калёную,

А кладёт он ею да во налучишшо;

Ишше сам ко стрелы да прыговарыват:

«Ты пади-ко, моя стрелочька, не на воду,

150. Ты не на воду пади да фсё не на землю, —

И ты пади ко Ботуги-то[35] во белы груди!»

И как спустил-то Василей тетивочьку шолковую, —

И полетела ёго стрелочька калёная,

Как змея ровно да подколодная.

155. Да розлетелась эта стрелочька прямо во белы груди,

И роспорола она да фсё белы груди,

Росколола у Бутыги-то ретиво серцо, —

И увалилса Бутыга на матушку сыру землю.

После этого Васильюш(к)о веть сохажывал

160. И он на ту же на матушку сыру землю,

И он седлал-де, уздал своёго добра коня,

И он вязал-де подпружечьки шолковыи

(И да двенаццэть пот(п)руг было шолку белого,

И да тринаццата пот(п)руга — черес хребетьню кость!).

165. И да крутёшенько скочил Василей на добра коня,

И он быстро поехал во чисто полё.

И он приехал же к той рати-силуш(к)и великое,

И он нацял поежживать со краечьку,

И он начял порубливать по-прежному;

170. И он куда не приедёт, дак улицэй валит,

А назать отмахнёт — да переулочьки...

И он рубил это силу да челы суточьки —

Изрубил эту силу да веть до семени.

И которых убил, а кои и так ушли:

175. Он очистил-де нонь да красен Киеф-грат.

Да от этой же силоцьки отъехал он,

И становил он шатёр да рыта бархату.

И он заходит во шатёр во свой белополотняной,

И становил он тут кроваточьку тесовую,

180. Ишше сам повалилса да на кроватку спать.

А спит-то Васильюшко челы суточьки.

А Владимеру-ту князю да нефтерпёш стало;

И посылаёт он Добрынюшка Микитица:

«Поежжай-ко ты, Добрынюшка, попроведай уш,

185. Ишше жыв ли у нас да доброй молодец.

Ежели жыв-то веть нонь, да ты вернись скоро́!»

А крутёшенько Добрынюшка седлал коня,

А круче того Добрынюшка веть скочил на коня,

А поехал Добрыня во чисто полё

190. Ише к той же веть к рати-силы великое.

Да росматривал Добрынюшка эту рать-силу:

А положона эта силушка на сырой земли

Ишше тем, видно, удаленьким добрым молоццом.

Он стал-де смотреть ф трубочьку подзорную,

195. Недалечко увидял ноньче бел шатёр.

Подъежжаёт Добрыня ко белу шатру,

И он соскакивал Добрынюшка со добра коня,

А заходит Добрынюшка во бел шатёр:

А спит-то удаленькой доброй молодечь

200. А крепким-де он сном да богатырскиим.

Ишше стал он будить да доброго молоцца:

«Я приехал, Васильюшко, тя проведывать, —

И ты стань-пробудись, да доброй молодечь:

Мы поедём мы с тобой ноньче на радость фсё!»

205. Да ставаёт Васильюшк(к)о на резвы ноги.

И да садилисе они да на добрых коней;

А поехали они ко князю ко Владимеру,

И со большой они поехали со ра́досью;

И уш едут как два удалых добрых молоцца,

210. Они едут по Киеву-ту по городу,

Уш буди как нонь да два ясныя сокола;

А прямо-то едут на конюшын двор.

А стречяют их слуги тут как верныи,

Убирают у их да фсё добрых коней.

215. А пошли они ко князю да ко Владимеру

А во те жа во ёго да светлы светличи.

И стречаёт Владимер-от со радосью:

И садит-де он их да за дубовой стол,

А подносит им чярочьки зелена вина,

220. А даёт же им место подле нонь себя.

Ишше пили где, ели да добры молоццы

222. Ишше ноньце они до глубокой ночи.

Подымаласе да туча грозная

Да на ту на матушку на Сион-гору.

Ис той ис тучи из грозноей

Выпадала тут книга Голубиная

5. Ко тому кресту г<к> жывотворяшшему,

Што на ту на славушку да на великую

Собиралосе-соежжалосе

Веть сорок царей, сорок царевицэй,

И сорок королей, сорок королевицэй.

10. Во-первых выбиралса из их хитрой-мудрой царь,

Хитрой-мудрой царь Вытусей-от царь,

Витусей-от царь Витусеевичь;

И во-фторых выбиралса из их хитрой-мудрой царь,

Хитрой-мудрой царь Волонтоман-царь,

15. Волонтоман-царь-от Волонтоманович.

«Воспрогов(ор)и-ко ты, хитрой-мудрой царь,

Хитрой-мудрой царь Вытысей же царь,

Вытысей же царь ты Вытусеевичь!

Ты бери-ко книгу на белы руки,

20. Ты читай-ко книгу з доски на доску!»

Как воспроговорыл хитрой-мудрой царь,

Хитрой-мудрой царь Вытусей-от царь,

Вытусей-от царь Вытысеевичь:

«Мне-ка чять книга — не прочять будёт,

25. На руках мне держать — не здержать будёт:

Ф толшыну-ту была книга двацати локот,

И ф шырыну-ту книга сорока локот!»

Воспрогово(ор)ыл тут хитрой-мудрой царь,

Хитрой-мудрой царь Вытусей-от царь:

30. «Я про то спрошу тя, поведаю:

От чого же у нас зачалса, сударь, белой свет?

От чего зачалось сонцо красноё?

От чего же зачалсэ млад светёл месечь?

От чего же зачались звезды частые?

35. От чего же зачались ветры буйные?»

Тут роспро(го)ворыл хитрой-мудрой царь,

Хитрой-мудрой царь Волонтоман-царь,

Волонтоман-царь Волонтоманович:

«Уже я, сударь, подумаю,

40. Я подумаю, сударь, по памети,

Я по памети, которо по грамоты.

И как зачалса наш да, сударь, белой свет

От самого Христа да лица Божьёго;

Солнышко красноё — да от оцэй ёго;

45. Млад светёл месец — дак от грудей его;

А звезды частые — от серца его;

А ветры буйные — от воздыханьичя». —

«И ишше я у тя нонь да про то спрошу,

Да я про то спрошу, сударь, поведаю:

50. И веть которой царь над царями царь?

И которой град над градами град?

И да которо морё над морями морё?

И которой зверь над зверями зверь?

И котора рыба над рыбами рыба?» —

55. «Вот уже да ты дай падумати:

Уже я уже, сударь, подумаю

Вот я по памети, сударь, по грамоты.

Ишше белой царь да над царями царь!» —

«Почему-то царь веть над царями царь?» —

60. «Потому-то царь над царями царь —

Веть он той крови как Адамовой!

Ишше Ерусалим-град над градами грат». —

«Почему тот град веть над градами грат?» —

«А потому тот град над градами грат, —

65. Ишше есь ф том граде как гроп<б> Христоф!

Акиан-морё — всем морям морё». —

«Почему то морё — всем морям морё?» —

«Потому то морё — всем морям морё:

Ишше есь ф том мори пучина бескончинная!

70. Ише лев-от над зверями зверь». —

«Почему тот зверь над зверями зверь?» —

«Потому тот зверь над зверями зверь:

У ёго рыло человеческо!

Ише тит-рыба да фсем рыбам рыба». —

75. «Почему та рыба фсем рыбам рыба?» —

«Потому та рыба фсем рыбам рыба, —

Как жывёт во Святом мори,

78. Во святом мори во глубокоём!..»

И да сидела-то лединушка што кнегиною,

До Петрова дни сидела ды ростояла.

А не стало у нас в городи как управителя.

А невески-ти з золовушками в роздор пошли;

5. И они билисе-дралисе орудею женьскою,

И орудия у их была очунь слабая.

А дралисе: у их копья были — лопаточьки,

А туги-ти луки — коромысла фсё,

А калёныя стрелоцьки — веретёшечька.

10. И они кашу-ту-горюху обневолили,

И у их кислы-ти шти да по зарецью шли!..

Ишше это, браццы, цюдышк(о) как не дивноё,

И ишше это, браццы, цюдышко-то не как дивноё!

А я видел вечор чюдышко чюдней того:

15. И веть под елью корова-та белку лаяла,

Она ноги-ти рошширила, глаза выпуча!..

Ише это, браццы, цюдышко-то не как дивноё!

А я видел веть чюдышко чюдней того:

А веть сын-от на матери дрова везёт

20. И молоду-ту жонушку на пристяш<жь> запряк<г>, —

А он родну-ту маменьку настегиват,

А-й молоду-ту жонушку приодярживат!..

Ишше это, браццы, цюдышко-то не как дивноё!

Уш я видел как чюдышко чюдне того:

25. А по синёму-ту веть морюшку жорнова несёт!..

А это, браццы, цюдышко-то не как дивноё;

А я видел веть чюдышко чюдне того:

Веть по синёму-ту морю, браццы, овин несёт!..

Ише это, браццы, цюдышко-то не как дивноё:

30. И церес синё-то морюшко медведь пловёт!..

И даг<к> не в далечом, далечом во Черни-городи

У прекрасного царя да у Василия Окуловичя

Заводилось пированьё да бал-почесьен стол

Про многих купцей-гостей торговыех,

5. Про руських могуцих богатырей,

Про тех же про пановей-улановей

И про тех же кресьянушок прожытосьних.

И уже фсе-де на пиру да напивалисе,

А фсе на чесном да наедалисе;

10. И фсе на пиру да сидят-хвастают:

Иной-от хвастат золотой казной,

А могучей-от хвастат своей силою,

А наезник-от хвастат добрым конём,

А глупой-от похвастал молодой жоной,

15. Неразумной-от хвастаёт родной сёстрой,

Когда умной-от похвастал старой матерью.

А прекрасной царь Василей-от Окуловичь

Он по светлой-то грыдьни похажыват,

А белыма руками приру<о>змахиват

20. И да злаченыма перснями принашшалкиват,

А сам из речей да выговарыват:

«Уш вы ой еси, пановья-улановья,

Уш вы те мои кресьянушка прожытосьни,

А сильни могуцыи богатыри,

25. А вы те поленицы преудалые!

И уже фсе у нас во городе поженёны,

А красные дефки взамуш выданы;

Я един-то где царь да холост хожу,

Я холост-де хожу да не жонат слыву;

30. Да не знаёт ле мне хто да супружничи,

Молодой-то жоны да полюбовничи:

Щобы статным она статна и умом свёрсна,

А умом она свёрсна да полна возроста,

А личём она бела — да быф как белой снек<г>,

35. И у ей ясны-то очи — как у сокола,

Щобы черны-ти брови — как два соболя,

А ресницьки у ей — да у сиза бобра,

А походочька у ей была пови́нная,

И кабы тихая рець да лебединая...

40. Щобы можно назвать кого царыцэю,

Щобы можно кому да покорятисе,

Щобы можно кому да поклонятисе?..

Из-за того из-за стола из-за дубового,

Из-за той же скамейки белодубовой

45. Выставал-то удалой доброй молодечь,

Уш на имя детинушка Поваренин,

По прозванью детина Торокашко-вор.

Он блиско к царю да подвигаицсэ,

А блиско царю поклоняицсэ:

50. «Ты прекрасной царь Василей Окуловичь!

Ты позволь-ко-се мне нонь слово сказать,

И за слово ты мош меня сказнить-повесити!» —

«И говори-ко ты, детина, що те надобно!» —

«И как не в далечом, далечом в Соломи-городи

55. И у того же царя у Соломана

А-й ес<т>ь же цариця Соломанида;

А статным она статна и умом свёрсна,

А умом-то свёрсна да полна возроста,

А личём она бела — да быф как белой снек<г>,

60. У ей ясны-то очи — как у сокола,

А черни-ти брови — как два соболя,

А ресницьки у ей — да у сиза бобра,

А походочька у ей была по<а>винная,

А тихая речь да лебединая...

65. Веть можно будёт назвать-то царицэю,

Тут можно тому да поклонятисе,

Будёт можно кому да покорятисе!»

Говорит-то тут Василей-от Окуловичь:

«Уш ты глупой ты детинушка Поваренин,

70. По прозванью детина Торокашко-вор!

Ишше как это можно у жива мужа жона отнеть?

И как это можно?.. Не позволяицсэ!»

Говорит-то тут детинушка Поваренин:

«Ише по́ло у жива мужа жона отнеть!

75. И ты сострой-ко-се мне-ка ноньче три карабля;

Ты на карабли сади да по три дерева;

А на дерева ты сади птиц райскиих,

Щобы пели они да песни царскии,

Звеличали царя да Василия Окуловича!»

80. Ишше тут-то Василей прироздумалсэ.

Он состроил-де нонь да веть три карабля

И да на карабли садил да по три дерева,

А на дерева садил птиц как райскиих:

А поют они нонь да песни царскии,

85. Звеличают прекрасного царя да Василия Окуловица.

А на корабли грузил товары-ти заморскии

И фсяки напитки-ти разныи.

И отобраласе их дружинушка хоробрая,

Становиласе дружинушка на карабли,

90. Отправилась дружинушка за морё

А ф то царсво к Со́ломану[36].

Повалила-то дружинушка хоробрая,

Становиласе дружинушка хоробрая

Що на тех же на черных бо́льших караблях, —

95. Он даёт где-ка весть по фсёму городу.

И да дошла эта весть до царицы до Соломаниды:

«Уже есь товары-ти заморскии,

Хорошо-то Поваренин торгуёт нонь!»

Как приходит-то цариця Соломанида.

100. Как примаёт Торокашко царицю-ту:

Во-первых он заводит в светлы светличи

Да на те же на больших черных караблях,

Он доступно к царици подвигаицсэ,

Он садит-то ею́ да за дубовой стол

105. А за те же напитки-ти крепкии,

Уш крепкии напитки заморскии.

И как подвыпила царица Соломанида,

И стала царица-та похажывать

А заморски товары-ти просматривать.

110. А на ту пору детинушка догадлив был:

Отвалил-то детина за синё морё.

И ходила царица-та по караблю,

Осмотрела она фсе товары заморскии.

Как вышла она да на палубу,

115. А скричела она да громким голосом:

«Уш што же, купечь, да это делаёшь?» —

«Ты не бойсе, царица Соломанида[37];

Я везу-то тебя да во замужество

За прекрасного царя да за Василья Окуловичя!»

120. А на это царица не соглашаицсэ,

Прямо в воду она да спускаицсэ.

Ишше начял детина уговаривать:

«И ты не бойсе-тко, царица: это фсё пройдёт!»

И тут-де царица согласиласе.

125. Привалило где нонь да три карабля.

А дают они знать да прекрасному царю

И как выводят царицю на сыру землю

И как понравилась цариця Василью-ту:

А да статным она статна была, умом свёрсна,

130. А умом ле она сверсна да полна возроста,

И личём она бела — да быф как белой снек<г>,

У ей ясны-то очи — как у сокола,

А черны-ти брови — как два соболя.

И да пошли где они да во Божью церкофь,

135. Уже принели да закон Бо́жьей.

Пошло пированьё да бал-почесьён стол.

А тепере Торокашко-вор во славушки:

Он достал веть царичю из-за моря.

Хватилсэ тут царь Соломан-от,

140. Он собралсэ-де да своей силою

Он на те же на своих черных караблях

И отправилса где нонь да за молодой женой.

А он становицсэ где не поблис<з>ку;

Выходила ёго веть силушка на землю,

145. Становила шатры белополотняны.

Уш хитрой-от, мудрой Соломан был,

И он крепко-де своей силы наговариват:

«В первой как я сыграю ф турей рок<г>, —

Уш вы бытьте у мня да во снаряде* фсе.

150. И спешите вы да скоро-наскоро!

Во фторой я рас сыграю как ф турей рок, —

Уш вы бытьте у мня да блиско-наблиско!

Я ф третей рас сыграю как в турей рок, —

Уш вы бытьте у мня да при моих глазах!»

155. А пошол-де Соломан во Чернин-горот:

Он по городу идёт да фсё каликою

А (к) прекрасному царю да на высокой дом.

А дома царя не случилосе,

А уехал он ф полё за охотами.

160. А заходит-то калика на высокой дом

А во те же во светлы-ти во светлицы:

А лежит-то царица при постелюшки.

Да скрычала тут калика громким голосом

Ишше ту милостину Христа ради.

165. Ото сну тут царица пробужаицсе

В одной тоненькой беленькой рубашецьки —

Опознала-то царица лицо знакомоё:

«И ты прости-ко меня, царь, да в первой вины.

Увезли веть меня да на караблях,

170. Я хотела спустицьсе во синё морё, —

Не спустили меня да во синё морё

И вывезли меня да на сыру землю;

И приняла веть я да закон Божии.

Голову у мня руби, хоть саму казни!»

175. В эту пору, в это времецько царь приежжат.

Да тут не́куда Соломану деватисе:

Тут не выскочыш и не выпренёш, —

Тут замкнула царица во крепкой ящик.

А прекрасной царь Василей-от Окуловичь

180. Он заходит-де нонь да светлы светличи,

Со любой-то жоной он розговарывал.

Уш и фсё они про фсё протолковали где, —

Говорит-то цариця Соломанида

(А сама она сидит да на ящики!):

185. «Ты прекрасной царь Василей Окуловичь!

Ише што бы тепере стал как делать ты,

Кабы привёлса ноньче у мня Соломан-царь?»

Отвечаёт прекрасной царь Василей-от Окулович:

«Я бы взял-де ёго да за белы руки,

190. Чёловал бы ёго в уста сахарные

И садил бы ёго да за дубовой стол!»

Да на то-де царица да догадлива:

Отмыкаёт она да сундук крепкие,

Выпускаёт она царя Соломана.

195. Говорит-де царь Василей-от Окуловичь:

«А сказали, ты, царь, да хитёр-мудёр, —

А сидиш где ты да у молодой жоны?

У молодой-то жоны да пот<д> подолом ты!»

И тут прекрасной царь Василей Окуловичь

200. Да скрычал он, звопел да громким голосом:

«Уш вы слуги, мои слуги вы верныи!

Вы подите-тко, слуги, во чисто полё,

Уш вы делайте виселицу высокую,

Вы свяжите-тко нонь две петёлки,

205. Вы ведите-тко Соломана в чисто полё,

Вы повесьте ёго как во петёлку!»

И как пошли ети слуги во чисто полё,

Они зделали виселичю высокую,

А повесили они как две петёлки.

210. А прекрасной царь Василей на кореты едёт;

А Соломан-от царь как пешком идёт,

А сам из речей да выговарыват:

«Уш передьни-ти колёса веть конь тенёт,

А задьни-ти колёса к чому идут[38]?»

215. А да приехали они как до виселицы;

И да приказыват прекрасной царь Василей Окуловичь

А повесить царя как во петёлку

И да во ту же веть петлю да во шелковую.

Воспроговорил царь-от Соломан-от:

220. «Ты прекрасной царь Василей Окуловичь!

Ты позволь-ко мне ноньче в рог зыграть,

Во тот же рок как во турей рок!»

А взыграл-то Соломан в турей рок:

У Соломана сила шшевелиласе,

225. А блиско-то сила подвигаицсэ.

А ступил как Соломан на второй ступень,

Ише тут-то Соломан воспроговорил:

«Ты прекрасной царь Василей Окуловичь!

Ишше дай мне зыграть да во турей рок»

230. Говорит-то цариця Соломанида:

«Ты прекрасной царь Василей Окуловичь!

Не давай-ко играть ты во турей рок!»

Говорит-то Василей-от Окуловичь:

«Ничего, ты играй да во турей рок!»

235. Как взыграл-то Соломан в(о) фторой након, —

Зашумела-то дубравушка, темны леса:

Подвигаицсэ сила блиско-наблиско.

А ступил-то Соломан на третей ступень,

Спроговорил царь Соломан-от:

240. «Ты прекрасной царь Василей Окуловичь!

Ты дозволь-ко-се мне да сыграть-де во турей рок

Мне те(пе)рече да при кончинушки,

При кончинушки да веку долгого!»

Говорит-то царица Соломанида:

245. «Ты прекрасной царь Василей Окуловичь!

Не давай-ко играть да во турей рок!»

Веть дозволил взыграть да Василей-от:

«Ты взыграй-ко тепере последней рас<з>!»

Как взыграл царь-от Соломан-от,

250. А взыграл и где как во турей рок, —

Как накрыла-то силушка великая:

Обостала-опседлала веть досуха.

Тут повесили царичю во петёлку;

Потхва(ти)ли пре(кра)сного царя да Василия Окуловица;

255. Добралисе они до вора где,

И ко(то)рой мок<г> укрась и царичю где,

Тут и делали петёлку шелковую

И повесили да Торокашка где.

После этого-то времени славы поют,

260. А славы-ти поют да в старинах скажут.

А со вецора-та было со тихого:

От оцця, от матушки было от хитрого,

А-й было ю<у> Петра, гостя торгового, —

Да рожалосе цадышко малешенько,

5. Що малешенько цадышко синешенько,

Молодыя Козарин-от Петрович же.

Ишше стал же Козарин как веть трёх годоф,

Ишше стал он ходить да фсё на юлицю;

Он играт-то, фсё ходит да не по-доброму:

10. Он какого же робёнка да хватит за руку, —

У того же робёнка да руку ёторвёт;

Он како(го) же робёноцька хватит за ногу, —

У того же робёнка ногу оторвёт;

Он какого же робёноцька вперёт пехнёт, —

15. Он того же робёнка да жывота лишит.

Ишше тут-то мужыкам да за беду стало,

За великую досадушку показалосе;

Да приходят ко Петру, гостю торговому,

Приходят они да фсё веть з жалобой.

20. Отец-мати ёт Козарина ётпиралисе:

«Да у нас не было не вора да не розбойницька,

Не такого же шыша* да подорожного!»

Уш тут стал же Козарин да лет семнаццати;

Ишше стал же Козарин да фсё на возрости, —

25. Да есён сокол как бутто на возлети.

Ише стал он просить да благословленьиця:

«Уш вы ой еси, батюшко дак матушка!

Ишше дайте-тко мне да благословленьицё

Ишше съездить-то мне-ка да во цисто полё!»

30. Отець-мати Козарина розговарывали:

«Ишше ты-ко-се, наше цядышко, малёшенько;

Ты годами, нашо, да молодёшенько!» —

«Даите́ же — поеду; не даите́ — поеду!» —

Отец-мать благословлели да сами плакали:

35. «Не видать-то нам рожоного больше дитятка,

Да по имени Козарина Петровица!»

Да не видели поески да молодецькое,

Только видели: во цистом поле курева стоит,

Курева та же стоит, да дым столбом валит.

40. Да после Козаринова было да бываньица

Да родиласе Козарину да родна сестрица,

Отец-мати Козарина поминают же;

Она стала у их да фсё выспрашывать:

«Уш вы ой еси, батюшко да матушка!

45. Ишше были ле дети да впереди меня?..» —

«Ишше был у нас Козарин-от Петровичь же,

Да уехал Козарин да во цисто полё!» —

«Уш вы ой еси, батюшко да матушка!

Ише дайте-тко мне да благословленьицо:

50. Я пойду искать родимого-то братёлка,

Да по имени Козарина Петровица!»

Да затопила тут мамушка-та баёнку;

Да <о>на мыла красну девицу веть в баёнки,

Уцёсала у ей да буйну-ту голову

55. Дорогим гребешком да рыбьей костоцьки,

Уплёла же у ей да трупцяту косу;

Она золотом косу да перевивала,

Она жемьцюгом косу да изнасадила;

Да сама она косы да приговаривала:

60. «На позор ты, руса коса, достаниссе,

Уш ты злым-ле тотарам да на потарзаньё,

Ише злым-ле поганым да на поруганьё!»

Да пошла же красна девица по цисту полю,

Розошла́се она да во черне́н шатёр:

65. Да сидит во шатру да три тотарина.

Уш тут-то красна девушка заплакала:

«Да вецор мамушка да посли баёнки

Да уцосала у мня да буйну-ту голову

Дорогим гребешком да рыбьей костоцьки,

70. Уплётала у мня да трупьцяту косу;

Она золотом косу да переви́вала,

Она жемьцюгом косу да изнасадила;

А сама мати косы да приговарывала:

“На позор ты, руса коса, достаниссе,

75. Уш ты злым-ле тотарам да на потарзаньё,

Ише злым-ле поганым да на поруганьё!”»

Да тотарин девицю да розговарыват:

«Ты не плаць, не плаць, красна руська девиця / да полуняноцька;

Ишше зафтро ю нас да веть уш дел будёт;

80. На первой пай насыплём да красного золота,

На другой пай насыплём да скатного жемцюга,

Да на третей пай поставим тя красную девицю;

Да в жеребью-ту-ле мне-ка, дефка, выпадёш,

Ты в балажненно мне-ка да ты достаниссе, —

85. Я возьму тибя взамуш за брата за большого:

Будёш ключьниця да коробейниця,

Ты во фсей же семьи будёш розряцциця*,

Ты розряцциця во фсей семьи укатцица*!»

Пушше старого красна девиця заплакала:

90. «Как у вас у Ёрды-земли неверное

Как не требуют не середы, не пятьници

Да не светла Христова да воскрисеньиця, —

Да едят-то мясо да кобылятину,

Кобылятину мясо да жеребятину!»

95. Да другой тотарин девицю розговарыват:

«Ты не плаць, не плаць, девиця да полуняноцька;

Да и зафтро у нас да юш дел будёт;

Да на первой пай насыплём циста серебра,

Да на фторой пай насыплём да красного золота,

100. Да на трете́й пай поставим да красную девицю;

Да в жеребью ту-ле мне-ка, дефка, выпадёш,

Ты балажмянно мне-ка да ты достаниссе, —

Я возьму замуж за брата за большого:

Будёш клюцьниця да коробейниця,

105. Да во фсей же семьи да будёш розряццица,

Да розрядциця будёш укацциця,

Будёш ключьниця да коробейниця!»

А-й пушше старого красна девиця заплакала:

«Да ю вас у Ёрды-земли неверное

110. Да не требуют не середы, не пятьницы

Да не светла Христова да воскрысеньиця, —

Да едят-то фсё мясо да кобылятину

Да кобылятину мясо да жеребятину!»

Да третьей тотарин девицу розговарыват:

115. «Да не плаць, не плаць, девиця да полуняноцька;

Ишше завтро у нас да юш дел будёт;

Да на первой пай насыплём да красного золота,

Да на фторой пай насыплём да скатного жемчуга,

Да на третей пай поставим да красную девицю;

120. Да в жеребью ту-ле мне-ка да, дефка, выпадёш,

Ты балажмянно мне-ка фсё достаниссе, —

Да вцерасе у мня сабелька не южынала,

Да сёгодни-то сабля не ёбедала,

Да и за́втро-то са́бёлки пои́сть даю́,

125. Я поисть даю сабёлки, позафтрокать!..»

Да не туця туцицьсе, не гром гремит,

Да не гусей, не лебедей стадо нале́тывало, —

Да приехал Козарин да ис циста поля.

Да розмахнул-то Козарин да как чернен шатёр;

130. Он первого тотарина хватил за руку, —

Да у того же тотарина руку ёторвал;

Он другого тотарина хватил за ногу, —

Да у того же тотарина ногу ёторвал;

Да он третьёго тотарина фперёт пехнул, —

135. Да он того же тотарына жывота лешыл.

«Уш ты ой еси, девиця да веть красная!

Ты бери-тко, тибе да цёго надобно!» —

«Нецого мне-ка не надобно тотарьскоё,

Мне тотарскоё не надобно — жидофскоё:

140. Да и как бы попасть да во свою землю,

Да во свою-ту землю да к оццю, к матушки!» —

«Ты садись-ко, девиця, да на добра коня, —

Я свезу-то тебя да во свою землю!»

Да садилась девиця да на добра коня,

145. Да поехали они да во свою землю.

Да стал он у девици да фсё выспрашывать:

«Ты какого же города, какой земли?

Ты цьёго же оцца да цьей же матери?» —

«Ис того же я города Чернигова;

150. Я того же Петра, гостя торгового;

Я пошла искать родимого-то братёлка,

Я по имени Козарина Петровиця!

Ты какого же города, какой земли?

Ты какого же оцця да какой матушки?» —

155. «Я того же веть города и той земли,

Я того же оцця да той же матушки!»

Он привёс-то сестрицю ко красну крыльцю.

Колотилисе они у шыроких ворот;

Не услышили ихны батюшко да матушка.

160. Он оставил сестрицю да на красном крыльци:

«Не ходи ты веть больше да не ишши миня!»

Уш вышли как батюшко да матушка

Да отворили воротецька шырокия:

«Ты откуль, цядо, взялось, откуль еви́лосе?» —

165. «Да привёс-то родимой да меня братёлко,

Да по имени Козарин-от Петровичь же!» —

167. Пушше старого они да фсе тут плакали.

А-й жыла-пожыла да пожыла вдова;

А у ей-то у вдовушки было деветь сыноф,

А десята была да красная девиця.

А ишше фсе братья сестрицю да фсё возлюбили,

5. Возлюбили сестрицю да возна(л)еели*:

Да ёдин-от брат — с рук, да другой — на руки.

Ишше фсе же эти братьица в(о) розбой пошли.

Да жыла-пожыла — да доцерь зростила,

Она доць в(о)зростила да замуш выдала

10. За того же купца да за морянина.

Да увёс-то морянин моряноцьку за морё.

Они год-от веть жили да фсё другой жывут;

Они прижили себе да мала детишша,

Ишше малого детишша, млада юныша.

15. Да задумала морянка да в гости ехати:

«Ты поди-тко, морянин, да на конюшын двор,

Выбирай-ко коня да лошадь добрую!»

Вот пошол же морянин да на конюшын двор,

Он брал же коня да лошадь добрую.

20. Ишше взял он шатёр да бел полотняной.

Он садилса морянин да на добра коня,

А моряноцьку садил да позади сибя

Да и малого детишша ф серёдоцьки.

Да и день-от они ехали и другой едут, —

25. Да забрала-то их тут да тёмна ноценька.

Да роскинули они да бел тонко́й шатёр,

Да и попили-поели да они спать легли.

Да не туця же туцицьсе, не гром громит,

Да не гусей, не лебедей стадо налетывало, —

30. Да набежало ис циста поля деветь розбойницькоф.

Они любимого-то зетёлка на копьи скололи,

Они любимого племянницька ф котли сварили,

Да родиму сестриценьку ф полон взели.

Они попили-поели да уже спать легли.

35. Да восемь тут розбойницькоф фсё спят-храпят;

Да девятой-от розбойницёк не спит, живёт

Да и фсё-то у моряноцьки выспрашываёт:

«Уш ты коёго города, коей земли?

Ты какого же оцца да какой матушки?» —

40. «Ис того же я ис города ис Киева.

Там жыла-пожыла да пожыла вдова,

Да у этой у вдовушки было деветь сыноф,

Да десята я была да красная девиця;

Да и фси братья сестрицю да как возлюбили,

45. Возлюбили сестрицю да возналеели:

Да один-от — с рук, да другой — на руки.

Да и фси же эти братьиця во розбой пошли;

Да жыла-пожыла вдовушка — миня зростила,

Она зростила да взамуш выдала

50. Да за того же купца да за морянина;

Да увёс-то морянин меня за морё.

Да уш мы год-от жыли да фсё другой жывём, —

Уш мы прыжили сибе да мала детишша,

Мала детишша да младого юныша.

55. Я задумала веть ехать да в гости к матушки:

“Ты поди-тко, морянин, да на конюшын двор,

Ты бери-тко коня да лошадь добрую!”

Тут пошол же морянин да на конюшын двор,

Ишше брал-то коня да лошадь добрую;

60. Да садилса морянин да на добра коня,

Да меня-то садил да позади сибя

Да и малого детишша ф серёдоцьки.

Да мы день-от ехали, друго́й едём, —

Да забрала-то веть нас да тёмна ноцэнька;

65. Да роскинули же мы да бел тонкой шатёр,

Уш мы попили-поели да уш как спать легли;

Да не туця же туцыцьсе, да не гром громит, —

Да набежало вас ис циста поля деветь розбойницкоф...»

Тут скакал розбойницок на резвы ноги:

70. «Вы ставайте-тко, братьица родимыя!

Мы не ма́лу-ту шу́тоцку нашу́тили,

Мы не малу-ту гре́зоцьку нагрезили;

Мы любимого-то зетёлка на копьи́ ско́лоли́,

Мы любимого племенницька в котли сварили,

75. Мы родиму-то сестрыцэньку во полон взели!»

76. Тут скакали фсе розбойницки на резвы ноги...

Поехал Михайло-молод княс<з>ь

Во цисто полё гулять;

Уехал — у матушки / не бласловилсэ;

Он женилсэ — не спросилсэ;

5. Привёс молоду кнегину

своей матушки родимой:

«Уш ты матушка родима!

Возьми молоду кнегину,

Веди в горници высоки,

10. Во повалышши широки;

Уш ты пой-корми кнегину

Трёма слаткими мёдами,

Россыпныма сахарами!»

Ёму — матушка родима:

15. «Ты поехал — не бласловилсэ;

Ты женилсэ — не спросилсэ!»

Тут задумал Михайло-молод княсь

Во цисто полё гулять.

Он у матушки бласловилсэ:

20. «Уш ты матушка родима!

Возьми молоду кнегину;

Уш ты пой-корми мёдами,

Россыпныма сахарами!»

Тут уехал Михайло-молод княсь,

25. Тут уехал во цисто полё гулять.

Ёго молода кнегина

Во горницях высоких,

Во повалышшах шыроких

Уливаласе слезами.

30. Ёго матушка родима

Не успе́ла спро́води́ти, —

Парну баёнку топила;

Серой камень нажыгала,

Серой камень со огнями,

35. Со сыпуцыми искрами —

Звала молоду кнегину

В парну баёнку помыцсэ.

Пошла молода кнегина

В парну баёнку помыцсэ —

40. Заливаласе слезами:

Его матушка родима

Его молоду кнегину

Повалила на брусцяту белу лафку

Ко кошесцяту окошку;

45. Серой камень нажыгала —

На белы́е груди клала...

Выжыгала из утробы

Она малого младеня;

Пелёнала она младеня

50. Как во пелёны персцяты,

Как во поясы шолковы.

Молоду кнегину / она валила

В белодубову колоду

Она со малым со младенём,

55. Наводила на колоду / трои обруци железны;

<О>на спустила как колоду

Во синё морё Алы́ньско.

У Михайла ёго конь-от подопнулсэ:

Ёго ноги подломились.

60. Он зацюл, що дома неладно...

Он домой назать приехал,

Бежал в горници высоки,

Во повалышши шыроки:

«Уш ты матушка родима!

65. Где же молода кнегина?» —

«Твоя молода кнегина

Она го́рда и спешли́ва:

Она пойдет-то — не ска́жыцьсэ,

Прыдёт-то — не спро́сицьсе;

70. Твоя молода кнегина

У суседа на беседы!»

Он киналсэ и бросалсэ

Фсё к суседу на беседу, —

Нету молодой кнегины

75. У суседа на беседы.

Он киналсэ и бросалсэ

К своей матушки родимой:

«Уш ты матушка родима!

Где же молода кнегина?» —

80. «Твоя молода кнегина

Придёт она — не спро́сицсэ;

Пойдёт она — не скажыцьсе, —

Во горьницях высоких,

Во повалышшах шыроких!»

85. Он киналсэ и бросалсэ

Фсё во горници высоки,

Во повалышши шыроки —

Не нашол свою кнегину.

Он киналсэ и бросалсэ

90. Ко своим же слугам верным:

«Уш вы ой еси, слуги верны!

Где же молода кнегина?»

Отвечали слуги верны:

«Твоя матушка родима

95. Не успела тя спроводити, —

Парну баёнку топила;

Серой камень нажыгала

Со огнями, со сыпуцима искрами;

Звала молоду кнегину

100. В парну баёнку помыцсэ.

Пошла молода кнегина

В парну баёнку-то мыцьсе —

Заливаласе слезами:

Твоя матушка родима

105. Твою молоду кнегину

Повалила на бл(р)усцяту белу лафку

Ко ко[с]шесцяту окошку, —

А на белы-ти на груди

Уш как клала серой камень

110. Со огня́ми, со сыпуцима искрами...

Выжыгала из утробы

Она малого младеня;

Пелёнала она младеня

Она во пелёны персцяты,

115. Що во поясы шелковы.

Она клала молоду кнегину

В белодубову колоду

Она со малым со младенём,

Наколацивала на колоду

120. Трои обруци железны;

<О>на спускала как колоду

На синё морё Алыньско!»

Тут Михайло молод княсь

Он киналсэ и бросалсэ,

125. Ишше брал же шелкоф невод,

Ишше брал свои слуги верны.

Он перву тоню закинул, —

Не попала тут колода;

Он другу тоню закинул, —

130. Ишше мимо перебросил;

Он третю́ тоню закинул, —

Тут попала ёму колода.

Он сколацивал с колоды

Трои обруцы железны;

135. Он смотрел же во колоды

Свою молоду кнегину,

Сво́я ма́лого младе́ня...

Наколацивал на колоду

Трои обруци железны;

140. Он спускал эту колоду

Во синё морё Алыньско, —

Он киналсэ и бросалсэ

Ишше ззади за колодой,

Он бросалсэ за колодой

145. Во синё морё Алыньско.

Тут остались слуги верны...

Его матушка родима

по колен в грези бродила:

«Грех я тяшкой согрешыла,

150. Тры душы я погубила:

Перву душеньку безгрешну,

Другу душеньку безвинну,

153. Третью душу понапрасно!»

А з-за моря, моря было Дунайского

Выбегало из-за носу да триццать караблей,

Ишше триццать караблей да без одного карабля.

Да один-от карапь да изукрашон хорошо:

5. Ишше нос-то, корма да по-звериному,

Ишше хоботы-ти мецёт да по-змеиному,

Ишше вместо оцей врезано по камню да самоцветному,

Вместо бровей прибивано по соболю-ту черному.

<О>не прибегали ко городу ко Киёву,

10. Становились они ко пристани корабельнии.

Выходил-то тут Соловей Блудимирович;

Он на князеве(ы)х слух да́рыл золотой грывной,

Он на князя-та Владимера черныма соболями

И матушку кнегину да крупьцятой камкой.

15. Ишше князю-то подароцьки приглянулисе,

Ишше матушки подароцьки прилюбилисе.

Говорыт-то тут Соловей Блудимировичь:

«Уш ты ой еси, батюшко Владимер да стольнёкиевской!

Мне позволь-ко во улицю во Колачникову

20. Прям того прям терема Запавина

Поставить-то мне-ка да высок терем!»

Соловей же матушки понравилса;

Говорит-то она князю Владимеру:

«Пушшай живёт Соловей Блудимировичь

25. Да во тех полатах да белокамянных

Да и пьёт-то, веть ест с нами с одного блюда!»

Говорит-то Владимер да стольнёкиевской:

«Уш ты ой еси, Соловей Блудимировичь!

Ты живи-тко-се во наших полатах белокамянных».

30. Говорит-то тут Соловей Блудимировичь:

«Да у мня-то семья да несурядлива!»

Он позволил ёму ставить во улици Колачьников(ой)

Прям того же прям терема Запавина.

Одной ноци поставил да Соловей Блудимирович три терема;

35. Они по верьху-ту да ишше вместях свились.

Пробудиласе Запава-та Путятисьня,

Проходила она по терему высокому

Да смотрела в-окошецьк(о) кошисьцято:

Да що жа во улици Коласьниковой

40. Ишшо що жа за свецька горит,

Що за свецька горит, да за цветок цветёт?»

Да сряжалась она в платьё-то цветноё,

Да брала-то она слуги свои верныя,

Да пошла она во улицу Коло(а)сьникову.

45. Заходила вона да по новым сеням,

По новым-то сеням да ко первым дверям;

Припадала она ко терему высокому:

Ишше ф том же терему да ишше громко говорят.

Говорит-то Забава да доць Путятисьня:

50. «Ишше быть-то Соловьёвой-то семьи несуря́дливой!»

Проходила она да по новым сеням,

По новым-то сеням да ко фторым дверям;

Припадала она к терему высокому:

Ишше ф том терему да шопотком говорят.

55. «Ишше быть-то веть тут Соловьёвой матушки!»

Проходила она да по новым сеням,

По новым-то сеням да ко трет(ь)им дверям:

Ишше тут-то веть уш да соловьи поют,

«Ишше быть-то тут Соловью Блудимировицю!»

60. Брала-то ёна да двери за скобу,

Розмахнула ёна да двери на пяту —

Да садилась на порог да она жопою.

Говорит-то тут Соловей Блудимировичь:

«Да сказали, Забава-та хитра-мудра,

65. Нам сказали, Забава да оцунь хоробра;

А за́право Забавы да глупей не нашол!»

Говорит Забава да доць Путятисьня:

«Уш ты ой еси, Соловей Блудимировичь!

Мне казалось, у тебя да фсё по-небесному!»

70. Ишше брал-то он ей да за белы руки,

71. Он садил за столы-ти за дубовыя.

Во стольнём было городи во Киеви

Да у ласкова князя да у Владимера

Заводилось жырованьицё-почесьён пир.

Ишше были на пиру фси веть князья-бояра,

5. Ишше были сильни могуцыи богатыри.

Ишше фсе на пиру да напивалисе,

Ишше фсе же на цесном да наедалисе;

Ишше фсе на пиру да приросхвастались:

Ишше сильний-от хвастат да сильней силушкой,

10. Да богатой-от хвастат да золотой казной,

Да и глупой-от хвастат да молодой жоной,

Неру(а)зумной-от хвастат да родной сестрицэй,

А и умной-от хвастат да старой матерью.

Ишше князь-от Владимер-от ходит по грынюшки,

15. Он серебряныма скобками принашшалкиват,

Он злаченыма перснями да принабрякиват

Да и русыма кудрями да принатряхиват.

Уш фсе же на пиру да пьяны-весёлы,

Да и фсе же на пиру да приросхвастались.

20. Говорыт-то княсь Владимер да стольнекиевской:

«Уш ты што-же, Сухмантей да Одихмантьевич,

Ты не пьёш же, не еш, сидиш, не кушаеш,

Уш ты белой-то лебёдушки не рушаёш,

Да нецем ты, Сухмантьюшко, не хвастаёш?» —

25. «Да у мня нецим у молоцца похвастати:

Да и нету у мня да золотой казны,

Да и нету ю мня да молодой жоны,

Ишше нету у мня да родной сестрицы, —

Только есь у мня да сильня силушка!»

30. Говорыт-то княсь Владимер да стольнекиевской:

«Уш ты ой еси, Сухмантей да Одихма(н)тьевичь!

Уш ты съезди, Сухмантьюшко, ко Непры-реки,

Привези ты мне, Сухмантьюшко, птицю-гарлицю!»

Срежалса Сухмантьюшко ф путь-дорожечьку,

35. Он отправилса Сухмантьюшко ко Непры-реки.

Приежжал-то Сухмантьюшко ко Непры-реки.

Как Непра-река тецёт да не по-старому,

Не по-старому тецёт да не по-прежному:

Как вода-та с песком да сомутиласе:

40. За ей стоят-то тотаровья поганыя.

Они днём-то мостят мосты калиновы, —

Ишше ноцью Непра-река повыроёт.

Уш тут-то Сухмантей да Одихман(т)ьевиц

Вырывал-то он дубинушку цяжолую,

45. Он поехал на тотаровей поганых же:

Вперёд-от махнёт — да улицэй валит,

Он назат-от махнёт — да валит плошшадью.

Он перебил-то он тотаровьей поганых же,

Он не мало, не много — да сорок тысиц же.

50. Приежжал-то он ко князю да ко Владимеру.

Да стрецят князь Владимер да стольнекиефьской

Да он со сильнима с могучима богатырьми:

«Уш ты ой еси, Сухмантей да Одихмантьевичь!

Ты привёс ле то мне-ка да птицю-гарлицю?»

55. Говорит ёму Сухмантей да Одихмантьевичь:

«Уш ты ой еси, батюшко Владимер, княсь стольнекиевской!

Ишше мне-то же молоццю не до того было.

Да Непра-та тецёт не по-старому,

Не по-старому тецёт да не по-прежному:

60. Да вода-та с песком да сомутиласе:

Там стоели тотаровья поганыя.

Они днём-то мостили мостики калиновы,

А ноцью Непра-река повыроёт.

Уш я вырывал-то дубинушку цяжолую;

65. Перебил-то я тотаровьей поганых же,

Да их не мало, не много — да сорок тысицэй!»

Да богатыри на (так) Сухмантьюшком посмеелисе.

Да говорит-то князь Владимер да стольнекиевьской:

«Да не пустым ле ты, Сухмантьюшко, фсё хвастаёш?

70. Да не пустым ли, Сухмантьюшко, похвалеиссе?»

Посадил-то Сухмантья да ф тёмны подгребы;

Сам посылал-то Добрынюшку Мекитица,

Посылал-то Добрыню да ко Непры-реки

Да ко Непры-то реки да попроведати.

75. Поежжал-то тут Добрынюшка Никитичь же.

Приежжал-то Добрыня да ко Непры-реки, —

Он увидял дубинушку цежолую...

Лёжат-то тотаровья поганыя,

Их не мало, не много — да сорок тысицэй.

80. Он приехал ко князю да ко Владимеру:

«Уш ты батюшко Владимер да стольнекиевской!

Не пустым-то Сухмантьюшко веть хвастаёт,

Не пустым-то Сухмантей да похвалеицсэ;

Как у матушки да у Непры-реки

85. Да лёжит-то дубинушка цежолая,

Да лёжат-то тотаровья поганыя,

Да не мало, не много, да сорок тысицэй!»

Выпускал-то он Сухмантя да Одихмантьевичя,

Он дарыл-то ёму много да злата-серебра.

90. Да говорыл ёму Сухмантей да Одихмантьевичь:

«Мне не надобно твоё злато-серебро, —

Уш на приезди-то гостя не уцёстовали,

На поезди-то гостя да не уцёстовать!»

Он фтыкнул копьё да в мать сыру-землю,

95. Он порол у сибя да груди белыя,

Ишше сам проговорыл да таковы слова:

97. «Протеки от моей крови горюцэй да фсё Сухмант-река!»

Поежжал-то Потык Михайлушко да сын Ивановиц

Да во Орду, в землю да он неверную.

Да садилса Михайлушко дак на добра коня.

Да не видели поески да богатырьское;

5. Только видели: в цистом поли курева стоит,

Курева-то стоит, да дым столбом валит.

Не путём-то он ехал да не дорогою, —

Да церес те же он стены да городовыя,

Да церес те же он веть башонки наюгольния;

10. Да приехал в Орду-землю неверную.

Да он бил-топтал Орду-землю неверную;

Он красно-то золото катил телегами,

Он красных-то девушок табунами;

Он выбрал сибе в замужесьво Марью-королевисьню.

15. Он привёс-то ко князю да ко Владимеру,

Да весёлым они пирком да они свадёпкой.

Да и матушка кнегина да была сватьей же.

Они клали-то заповедь великую:

«Да которой умрёт, другому жыфком лекци!»

20. Уш тут выслушала Опраксия-королевисьня.

Поежжат-то Потык Михайлушко да сын Ивановиц

Он на вёшны на тихи да он на заводи

Он стрелет-то гусей-лебедей да перелетных серых утоцёк.

Да уехал тут Потык Михайлушко сын Ивановиц

25. Он на вёшны на тихи да он на заводи.

Тут егова Марья-королевисьня приставилась.

Настрелял он гусей-лебедей да перелетных серых утицэй,

Да приежжал он с вёшной со тихой да он со заводи.

Да стрецят ёго Опраксея-королевисьня:

30. «Уш ты ой Потык Михайлушко да сын Ивановиц!

Да приставилась Марья твоя да королевисьня;

Уш я цюла же у вас, да клали вы заповедь великую:

“Да который помрёт, другому жыфком лекцы”».

Ходил-то Михайлушко во кузницю;

35. Он ковал-то веть прутьё железно же:

Да и три-то он прута да ишше железных же,

Да и три-то ишше прута да оловянных же,

Да и три-то ишше прута да он веть медных же.

Да выкапывали Михайлушку тёмной подгрёп

40. Да и сорок-то сажон да в шырыну же веть,

Ише сорок-то сажон да в долину же веть.

Звали попа-та, оцця духовного;

Зарывали тут Потыка Михайлушка сына Ивановица

Со своей же со Марьей да королевисьней

45. Да песком-то хрящом ёго засыпали,

Завалили каменьём да ишше серым же

Да заклали-то плитьём ёго железным же.

Да и тут-то Михайлушку славы поют:

«Не бывать-то Михайлушку да на белом свету,

50. Не видать-то Михайлушку да свету белого!»

Потухла зоря-та да как вецерьня же, —

Да соскакивали з гробници обруци железны же,

Выставала тут Марья-королевисьня.

Да на ту пору Михайлушко ухватциф был;

55. Он светил-то свещи да воскуяровы,

О(н) брал шемьци-ти[39] да фсё калёны же,

Ей захватывал в шемьци-ти да фсё калёны же,

Он сек-то ей прутьём-то железным же,

Он сек-то, обломал фсё до рук прутьё.

60. Уш стала зоря-та веть как утрянна, —

Ишше пала тут Марья да во гробницу же,

Тут наскакивали обруци железны же.

Ишше стала потухать да зоря вецерьня же, —

Да соскакивали ёбруци железны же,

65. Выставала тут Марья да из гробницы же.

Да на ту пору Михайлушко ухватциф был;

Да светил-то он свещи да воскуяровы,

Да и брал-то шемьци-ти да он калёны же,

Он захватывал Марью да королевисьню,

70. Да и сек-то он прутьём да оловянным же,

Он до рук-то фсё прутьё да обломал же веть.

Ише стала зоря-та да уш как утрянна, —

Уш тут пала Марья да во гробницу тут,

Да наскакивали обруци железны же.

75. Потухала зоря-та да как вецерьня же, —

Выставала тут Марья да из гробницы-то,

Да соскакивали обруци железны же.

Да на ту пору Михайлушко ухватциф был;

Да светил он тут свешши да воскуяровы,

80. Да и брал-то шемьци-ти да он калёны же,

Да захватывал свою Марью да королевисьню

Да и сек-то ей веть прутьём медным же,

Да обломал-то он да до рук же фсё.

Да и тут-то да ёму Марья да змолиласе:

85. «Некогда больше не буду да так веть делать же!»

Заревел-то тут Михайлушко да по-звериному,

Зашипел-то Михайлушко да по-змеиному,

Засвисте(л)-то Михайлушко по-соловьиному.

Да уцюли тут малы-ти ребята же,

90. Що ревёт-то тут Потык Михайлушко да сын Ивановиц.

Побежали они ко князю да ко Владимеру:

«Там ревёт-то ф тёмном подгребы Потык Михайлушко да сын Ивановиц!..»

Пошол же княсь Владимер к попу, оццю духовному.

Выпускали Михайлушка ис тёмна подгреба;

95. Ише прозвали «Марья Безсмёртна же!»

Тут задумал Михайлушко ехать на тихи на вёшны да он на заводи

Он стрелеть-то гусей-лебедей да перелетных серых утоцёк.

Он уехал на вёшны на тихи да он на заводи.

Тут приехал Вахрамей да Вахрамеевиць

100. Да взял силою у князя у Владимера,

Увёс силою Марью-ту Безсмёртну же.

Да приежжаёт-то Потык Михайлушко да сын Ивановиць

Он со вёшной со тихой да он со заводи.

Да стрецят-то ёго матушка кнегина Опраксея-королевисьня:

105. «Уш ты ой еси, Потык Михайлушко да сын Ивановиць!

Приежжал-то Вахрамей да Вахрамеевиць

Да увёс у тя Марью да Безсмёртну же!»

Да скорёхонько Михайлушко сра<я>жаицсэ,

Да круце того Михайлушко снарежаицсэ.

110. Говорит ему матушка кнегина Опраксея-королевисьня,

Да говорит-то ёму батюшко Владимер да стольнекиевской:

«Уш ты ой еси, Потык Михайлушко да сын Ивановиц!

Ты не езди ззади за Вахрамеём да Вахрамеевицом:

Потеряш ты свою да буйну голову!» —

115. «И две смерти не будёт, и без одной не миновать.

Ишше малы-ти рибята миня дразнить будут:

“Ишше здорово жинилсэ, да тибе не с ким спать!..”»

Да и брал-то Михайлушко добра коня,

Да и брал-то копьё да долгомерноё,

120. Да и брал ише сабёлку он вострую,

Ишше взял-то он палоцьку буёвую;

Да скорёхонько скакал он да на добра коня.

Да не видели поески да молодецькоей;

Да только видели: ф цистом поле курева стоит,

125. Курева-та стоит, да дым столбом валит.

Не путём он пуехал да не дорогою, —

Да церес те же он стены да городовыя,

Да церес те же новы башонки наюгольния.

Ехал он по полю-то цистому,

130. Да наехал-то он да на сырой же дуп, —

Да у сыра-та дуба да и лютая змея да и тут привязана.

Он хотел ссекци у змеи-то да буйны головы;

Да и тут-то змея-то да ёму змолиласе:

«Уш ты ой еси, Потык Михайлушко да сын Ивановиц!

135. Не секи ты у меня да буйны головы,

Отвяжи ты меня да от сыра дуба;

Да велико добро да я и зделаю!»

Да отвязывал Михайлушко змею-то да от сыра дуба.

Да поехал он по полю-то цистому,

140. Да наехал Михайлушко на бел тонкой шатёр.

Да заревел-то Михайлушко да по-звериному,

Да зашыпел-то Михайлушко да по-змеиному,

Да засвистел-то Михайлушко по-соловьиному.

Да услышила Марья да тут Бесмёртна же

145. Да срежаласе в платьё да Вахрамеёво,

Выходила ёна да из бела шатра

Да садиласе да на добра коня,

Да брала она копьё да долгомерноё

Да съежжаласе с Потыком Михайлушком сыном Ивановицом.

150. Да кони у их да розбежалисе;

Да и копьеми ёни да столконулисе, —

Да она вышыбла Михайлушка да из седла-та вон.

Да соскакивала да со добра коня,

Тут брала Михайлушка да за русы кудри,

155. Привязала Михайлушка да ко сыру дубу,

Да взяла-то у Михайлушка добра коня,

Да садилась с Вахрамеём Вахрамеевицом на добрых коней.

Да поехали ёни по полю-ту цистому.

Да ползёт-то змея-та да как веть лютая —

160. Перелизала опутинки шелковыя.

Да отскакивал Михайлушко да от сыра дуба,

Да фперёт-то веть он да ище отправилсэ.

Ишше шол веть он да по чисту полю, —

Да стоит-то же тут да бел тонкой шатёр.

165. Заревел-то Михайлушко да по-звериному,

Зашипел-то Михайлушко да по-змеиному,

Засвистел-то Михайлушко (да) по-соловьиному.

Да услыхала тут Марья Бесмёртна же;

Выходила тут Марья да из бела шатра —

170. Овёрнула Михайлушка да серым камешком.

Ишше тут-то Михайлушку славы поют:

«Не бывать-то Михайлушку да на белом свету,

Не видать-то Михайлушку да свету белого!»

Да отправились во царьсво да Вахрамеёво.

175. Да идёт-то тут Михайлушку крестовой брат, —

Да на камешки потпись была потписана:

«Тут лёжит-то фсё Потык Михайлушко да сын Ивановиц».

Выздымал-то он камешок выше лесу-то стоячево

Да пониже ён облацька ходяцёво, —

180. Он бросал-то на матушку сыру землю:

Да и надвоё камешок роскололса же.

Говорыт-то тут Потык Михайлушко да сын Ивановиц:

«Ише долго я спал, да уш веть скоро стал!»

Говорыт-то ёму тут как да крестовой брат:

185. «Ты дородно бы спал да вечно проспал бы тут!»

Говорит-то тут Михайлушку крестовой брат:

«Не ходи-ты-ко ты, Потык Михайлушко да сын Ивановиц,

Да во то же во царьсво да Вахрамеёво:

У тя ссекёт же Вахрамей да буйну голову!»

190. Не послушал крестового названа брателка,

Он пошол же во цярьсво да Вахрамеёво.

Он приходит во цярьсво да Вахрамеёво

Да заходит в полаты да белокамянны.

Да стрецят ёго Марья-та Бесмёртна же:

195. «Уш ты ой еси, Потык Михайлушко да сын Ивановиц!

Да куды же веть я да тя девать буду?

Да приедёт Вахрамей да Вахрамеевиц —

Да ссекёт у тебя да буйну голову!»

Да закинула пот перинушку пуховую.

200. Да приехал Вахрамей да Вахрамеевиц.

Говорит-то тут Марья-та Бесмёртна же:

«Уш ты ой еси, Вахрамей да Вахрамеевиць!

Кабы был эт<т>а Потык Михайлушко да сын Ивановиц,

Ише що над им да стал делать-то?»

205. Говорыт-то Вахрамей да Вахрамеевиц:

«Я отсек бы у ёго да буйну голову!»

Схватывала перинушку пуховую, —

Тут увидял Вахрамей да Вахрамеевиц

Ише Потыка Михайлушка сына Ивановиця.

210. Он хватал-то веть сабелку-ту вострую,

Он хотел секци у Михайлушка да буйну голову.

Говорит-то ёму Потык Михайлушко да сын Ивановиц:

«Уш ты ой еси, Вахрамей да Вахрамеевиц!

Это не цесть-то, хвала твоя молодецькая;

215. Ты роскуй меня на стенушку городовую,

Тода пойдёт-то твоя цесть-хвала молодецькая».

Росковал он на стенушку городовую

Ише Потыка Михайлушка сына Ивановица.

Да поехали гулеть да с Марьей Бесмёртной же

220. Да гулеть по Михайлушковой смерти-то,

Да уехали уни да ф цисто полё-то.

Да была у Вахрамея да Вахрамеевиця,

Была доци-та Марфа да Вахрамеёвна.

Говорыт-то ей Потык Михайлушко да сын Ивановиц:

225. «Уш ты ой еси, Марфа да Вахрамеёвна!

Ты сойми меня со стены да городовоей,

Я возьму-то тебя да фсё в замужесьво».

Да сымала со стены ёго городовое, —

Уш брал тут Михайлушко д(о)бра коня,

230. Да и взял-то сабёлку ту вострую,

Да поехал в сугон да во цисто полё.

Да наехал Михайлушко их во белом шатри —

Да ссек-то он у их да буйны головы;

Да отсек-то у ей нос веть з губами:

235. «Человала ты тотарына поганого!»

Да отсек-то у ей да руку правую:

«Обнимала ты тотарына поганого!»

Да россек-то он их на мелки ре́чики[40]

Да россеял-розвеял да по цисту полю

240. На потарзаньё их да птицькам-пташицям,

На пограеньё их да черным воронам.

Да приехал Михайлушко в Вахрамеёво царство же,

243. Да он взял-то в замужесьво Марфу Вахрамеёвну.

Да и едёт Тугарин-от да Змеёвиць же,

Да и едёт Тугарин да забавляицсэ;

Впереди-то бежат да два серых волка,

Два серых-то волка да два как выжлока;

5. Позади-то летят да два черных ворона.

Да и едёт Тугарин да похваляиццэ:

«Уш я город-от Киев да во полон возьму,

Уш я Божьи-ти церкви да фсе под дым с(п)ушшу,

Уш я руських богатырей повышыблю,

10. Да и князя-та Владимера в полон возьму,

Да кнегину Ёпраксею с собой возьму!»

Приежжал-то Тугарин да в стольней Киев-град,

Приежжал-то ко князю да ко Владимеру.

Да стрецят-то ёго батюшко Владимер да стольнекиевской

15. Да со матушкой кнегиной Опраксией-королевисьней.

Заводилось пированьё да тут поцесьён стол.

Да собиралисе фси князя и фсе бояра.

Тут несли как Тугарина за дубовой стол, —

Да несло двенаццэть слуг да веть уш князёвых

20. Да на той же доски да роззолоцёной.

Да садилса Тугарин да за дубовой стол,

Да садиласе матуш(к)а кнегина Ёпраксея-королевисьня.

Да принесли-то веть как да лебедь белую.

Она рушала матушка Ёпраксея лебедь белую

25. Да юрезала да руку правую;

Тот же Тугарин-от Змеевиць же

Да целком-то зглонул да лебедь белую.

Да сидел-то Олёшенька Поповичь же

Он сидел-то на пецьки да на мурафцятой*,

30. Он играл-то во гусли да ярофцятыя*,

Да и сам-то Олёшенька-то надсмехаицсэ

Да нат<д> тем нат<д> Тугарином Змеёвицём:

«Ише ю нас-то у дядюшки была корова старая;

Да и охоця корова да по поварням ходить,

35. Да и охоця корова ёловину[41] исть;

Да оловины корова да обжораласе.

Да тебе-то, Тугарин, будёт така же смерть!»

Да уш тут-то Тугарину за беду пришло,

За великую досаду да показалосе, —

40. Олёшу стрелил он вилоцькой серебряной.

Да на ту пору Олёшенька ухватциф был,

Да ухватил-то ён вилоцьку серебряну.

Да и говорит-то Тугарин-от Зм(е)ёвич же:

«Ише хош ле, Ёлёшенька, я жыфком схвацю;

45. Ишше хош ли, Ёлёшенька, я конём стопцю,

Я конём-то стопцю да я копьём сколю?..» —

Да по целой-то ковриги да кладёт на щоку.

Да сидит-то Ёлёшенька Поповичь же,

Да сидит-то на пецьки да на муравляной

50. Да играт-то во гусельци в ярофцятыя,

Да сидит, нат Тугарином насмехаицсе:

«У нас у дядюшки была собака старая,

Да охоця собака да по пирам ходить,

Да и косью собака да задавиласе;

55. Да тибе-то, Тугарин, будет така же смерть!»

Да и тут-то Тугарину за беду пришло,

Да за великую досаду да показалосе;

Да ухватил-то ён ножицёк булатной же.

Да ён стрелил Ёлёшеньку Поповица.

60. Да на ту пору Ёлёшенька ухватциф был,

Да ухватил-то ён ножыцёк булатной же.

Да говорит ёму Тугарин-от да Змеёвиц же:

«Ишша хош-то, Ёлёшенька, жыфком схвацю;

А хош-то, Ёлёшенька, конём стопцю,

65. Да конём-то стопцю да я копьём сколю?..»

Да сидит-то Олёшенька Попович же

Да сидит-то на пецьки да на муравляной,

Он играт-то во гусли да ярофцятыя,

Да сидит-то, нат Тугарином насмехаицсэ.

70. Да тут-то Тугарину за беду пр(и)шлось,

За великую досаду да показалосе.

Да бежал тут Тугарин да веть вихрём вон

<Из>-за тех же столов да он дубовых же,

Из-за тех же напиток да розналицьные,

75. Из-за тех же есфов сахарных же:

Ишше звал-то Ёлёшу да ехать во цисто полё.

Ишше тут Олёшенька не трусливой был:

Да и брал-то коня да лошадь добрую,

Да взял-то он сабёлку-ту вострую,

80. Ишше взял-то он палицю буёвую,

Да брал он копьё да долгомерноё.

Выежжали с Тугарином на цисто полё.

У Тугаринова коня да крыльё огнянно,

Да летаёт-то конь да по поднебесью.

85. Говорит тут Олёшенька Попович же:

«Нанеси, Бох, бурсацька*[42] — да цяста дожжицька!»

Нанесло тут бурсацька — да цяста дожжицька.

Тут спускалса у Тугарина конь да ис поднебесья

Да на матушку да на сыру землю.

90. Говорит-то Ёлёшенька Поповиць млад:

«Уш ты ой еси, Тугарин да Змеёвич же!

Огленись-ко назат: там стоит полк богатырей!»

Оглянулса Тугарин Змеёвич же.

Да на ту пору Ёлёшенька ухватциф был:

95. Ухватил-то он сабёлку-ту вострую

Да и сек у Тугарина буйну голову.

Да тут-то Тугарину славы поют.

Он россек-то ёго на мелки речеки,

Он россеял-розвеял да по цисту полю

100. Да черным воронам да на пограеньё,

Да птицькам-пташицям да на потарзаньё;

Да Тугаринову голову да на копьё садил

Да повёс-то ей да ф стольней Киёв-грат

А-й князю Владимеру ф подароцьки.

105. Да привёл(с) он ко князю да ко Владимеру,

Да говорит тут Олёшенька Поповиц млад:

«Да уш ты ой еси, Владимёр, княсь стольнекиевьской!

Ты возьми-тко Тугаринову голову да и ф подароцьки;

Да хош, рубахи буць[43] да и пиво вари!»

110. Уш тут-то князь Владимер да возрадовалса, —

Дарыл-то Ёлёшеньку подароцьками,

Да подарками дарыл его великима;

113. Ишше взял-то Ёлёшеньку во служеньицё.

А-й было во городи во Туеси:

Да стояла лединушка кнегиною.

Да стояла-то лединушка с Христова дни,

А с Христова дни ледина да до Петрова дни;

5. Да о Петрове дни лединушка ростаяла.

Да не стало во городи управителя:

Да невески да деруцсэ да з золофками

Да буёвыма палками — мутофками,

Да тугима луками да самострелами.

10. Ише это же цюдышко не цюдноё, —

Ише видял я цюдышко цюдней того:

Да и сын-от на матери дрова везёт,

Да и родну-ту матушку принастегиват,

Да молоду-ту жону да приодярживат:

15. Ишше ну же, пону, да родна матуш(к)а!

Ишше трпру же, трпру, да молода жена!..»

Ишше ето же цюдышко не цюдноё, —

Ише видял я цюдышко цюдне того:

Ише белка собаку да в леси лаяла!

20. Ише это же цюдышко не цюдноё, —

Да и видял я цюдышко цюдне того:

Да по цистому полю да фсё карапь бежыт,

Ишше темны-ти лесы да вицевой[44] идут!

Да это же цюдышко не цюдноё, —

25. Да и видял-то цюдышко цюдне того:

Да под поднебесью да как недветь* (так) летит,

Он и ношками да принамахиват

Да коротким хвостом да принаправливат!

Ише это же цюдышко не цюдноё;

30. Ише видял я цюдышко цюдне того:

По синёму морю да жернова несёт,

Да и в жапки[45] собака муку жабала*!

Это же цюдышко не цюдное, —

Ише я видял же цюдышко цюдне того:

35. Ише видял я, да как ёвин горит,

Безголосой-ёт да на пожар крыцит,

37. Да безрукой-безногой да заливать бежит!..

А-й на горах, на горах было на окатистых,

На окатистых горах было на шоломистых

Там стоял-ли, постоял да тонкой бел шатёр.

Во шатри где лежат тут добры молоццы:

5. Во-первых старый казак да Илья Муромец,

Во-фторых-то Добрынюшка Микитиц млад,

Как во-третих Олёшенька Поповиц млад.

А-й що на утрянной было да ранной зорюшки,

На восходи-то было красного солнышка

10. Выходил-де старой да из бела шатра;

Он смотрел где, гледел ф подзорну трубочку

Как на фсе же четыре кругом стороны.

Он завидял-ли на поли наезницька:

Уш как едёт наезник по чисту полю,

15. Уш как едёт наезник, потешаицсэ:

Он правой рукой мечот копьё по поднебесью,

А левой-ле рукой да фсё потхватыват;

А ён на заставу на крепку не приворачиват, —

А юш как едёт-ле прямо да ф крашен Киев-град.

20. А-й заходил-де старой да в тонкой бел шатёр,

А-й говорил-де старой да таково слово:

«Уш вы ой еси, братьица мои крестовыя!

Уш вы що же вы спите да чево думаете?

Уш наехал на нас да супостат велик,

25. Супостат-де велик да доброй молодец;

Не путём-ле он едёт, не дорогою,

Не дорогою едёт, не воротами!..»

Говорил-де старой да таково слово:

«Уш ты ой еси, Олёшенъка Поповичь млад!

30. Поежжай-ко, Олёша, попроведай-ко!»

Ой скорешенько Олёшенька срежаицсэ:

Со постелюшки Олёша поднимаицсэ,

Он свежой водой ключавою умываицсэ,

Тонким белым полотенцом утираицсэ.

35. И надевал-ле он латы фсё кольцюжныя,

Уш брал-ле доспехи молодецкия,

Выходил-де Олёша из бела шатра,

Он свистел-де коня да из чиста поля.

Уш как конь его бежит — да мать земля дрожит.

40. Он уздал-ле, седлал да коня доброго,

Он накладывал седёлышко черкальскоё,

Он застегивал двенаццэть потпруг шолковых,

А тринаццату потпругу — черес хребётну кость.

Столько видели: Олёша ф стремяна ступил,

45. А не видели: Олёша как на коня скоцил.

А-й не видели: Олёша как ф стремяна ступил,

Только видели: ф поли курева стоит,

Курева где стоит, да дым столбом валит.

Наежжал он удала да добра молоцца;

50. Закричал-де Олёша по-звериному,

Зарычал-де Олёша по-туриному,

Засвистел-де Олёша по-соловьиному, —

Уш как едёт молодец да не огляницсэ;

А-й юш как едёт молодец да потешаицсэ:

55. Он правой рукой мечот копьё по поднебесью,

А левой-ле рукой да фсё потхватыват;

Уш как сам-ле из речей да выговариват:

«Уш-ле еду молодец да ф крашен Киев-град;

Уш я Божьи-ти церк(в)и да фсе под дым спушшу,

60. А святы Божьи́ иконы да копьём выколю;

Уш как князя Владимера жыфком зглону,

А Опраксею-кнегину да за себя взамуш;

У богатырей головушки повырублю,

А головушки на копьица повысажу!»

65. А-й на правом плечи его сидел млад есён сокол;

На левом плечи сидел да тут белой креча́т;

Фпереди его бежит да два серых волка,

Два серых-де волка да два как выжлога*.

Уш как тут же Олёша приужакнулсэ:

70. Повёрнул-де коня да фсё <в> обратной путь

Да поехал Олёшенька г белу шатру.

Подъежжаёт Олёшенька близёшенько,

Да соскакивал с коня да он скорешенько,

Да идёт-де Олёша да ф тонкой бел шатёр.

75. Говорил-де Олёша таково слово:

«Уш вы ой еси, братья фсё крестовыя!

Уш едёт молодець — да не моя чета,

Не моя где чета да не моя верста!

Наежжал я удала да доброго молоцца;

80. Уш как едёт молодец да розговарыват:

“А юш-ле еду молодец да ф крашен Киев-град;

Юш я Божьи-ти церкви да фсе под дым спушшу,

А святы Божьи иконы да копьём выколю;

Уш я князя Владимера жыфком зглону,

85. А Опраксею-кнегину да за себя взамуш;

У богатырей головушки повырублю,

А головушки на копьица повысажу!”»

Сомутились у старого оци ясныя,

Росходилисьу старого ручьки белыя,

90. Загорела во старом да тут горяча крофь,

Зашипело во старом да ретиво серцо.

Как скорешенько старой да тут срежаицсэ:

И надевал-ле он латы фсе кольцюжныя,

Уш брал-ле доспехи молодецкия,

95. Удевал-ле он шляпу фсё-ле греческу;

Выходил-де старой из бела шатра,

Он свистел-де коня да ис чиста поля.

Уш как конь его бежыт, — да мать земля дрожыт,

Уш как лесы-ти тёмны пригибаюцсэ,

100. Как в озёрах вода да колыбаицсэ.

Он уздал-ле, седлал да коня доброго.

Он накладывал седёлышко черкальскоё,

Он застегивал двенаццать потпруг шолковых

А того же нынь шолку полубелого,

105. А тринаццату потпругу — черес хребётну кос<т>ь.

Уш как сам седёлышку приговарывал:

«Уш не для-ради басы, а ради крепости,

Уш как ради опору молодецкого, —

Не оставил бы конь да во чистом поли,

110. Не пришлось бы молоццу да мне пешком брести!»

Столько видели, старой как ф стремяна ступил,

А не видели, старой как на коня скочил;

А не видели поески молодечькое,

Только видели: во поли курева стоит,

115. Курева где стоит, да дым столбом валит.

Да поехал старой да по чисту полю,

Наежжал-ле удала доброго молоца;

Закричал-де старой да по-звериному,

Зарычал-де старой да по-туриному,

120. Засвистел-де старой да по-соловьиному.

Уш как тут же молодец да приужакнулсэ,

Повернул-де коня да фсё обратной путь.

Говорил-де молодечь да таково слово:

«Ты лети-тко от меня, да млад есён сокол;

125. Вы лети-тко[46] от меня, да фсё белой кречат;

Вы бежите от меня, да два серых волка,

Два серых вас волка да два как выжлога!»

А уш как съехались они да на чистом поли,

На чистом где поли да добры молоццы.

130. Уш как первой рас<з> съехались саблеми вострыма, —

А от рук их руковятки загорелисе,

По насадоцькам сабельки свёрнулисе.

Во фторой они рас съехались копьеми вострыма, —

И от рук руковятки да загорелисе,

135. По насадоцькам копьиця свернулисе.

Соскочили удалы да со добрых коней,

Уш как бьюцсе-деруцсэ да трои суточки,

По колен они в землю ю<у>топталисе.

По Сокольничкову нонь было по счасьицу,

140. Уш по старому было да по злочесьицу

Окользила у старого ручька правая,

Окатилась у старого ношка левая,

Уш как пал-де старой на сыру землю.

Да скочил-де Сокольник на белы груди;

145. Он ростегивал латы фсе кольцюжныя,

Вынимал он цинжалишшо, булатной нош:

Уш как хочот пороть да груди белыя,

Уш он хочот смотреть да ретиво серцо.

А уш как тут же старой да фсё возмолилсэ:

150. «Уш ты Спас, ты Спас да Многомилос(ти)в,

Присвятая Мати Божья, Богородица!

А-й как сказали-ле: старому смертъ не писана,

Как не писана смерть на чистом поли!»

Уш как тут у старого да силы прибыло;

155. Да скоцил-де старой да на резвы ноги,

Он кинал-ле Сокольничка на сыру землю,

Он ростегивал латы фсё кольцюжныя;

Он и хочот пороть да груди белыя,

Он и хочот смотреть да ретиво серцо.

160. Уш увидял-де на груди ноне чуден крест,

Ой как чюден-ле крест да его собственной,

Уш как стал-ле молоцца да фсё выспрашивать:

«Ты откуда, молодець, да куда едёш?

А-й ты коей же земли да коего царя?

165. Да которого оцца, которой матери?»

Уш как тут же молодець да отвечат ему:

«Уш я был же у тя да на белых грудях, —

Я не спрашивал не имени, не вотчины,

Я не спрашивал отечества-молодечества:

170. Я порол бы у тя да фсё белы груди,

Я смотрел бы у тя да ретиво серцо!»

Уш как спрашивал старой да во фторой након.

Уш как спрашивал старой да во третей након.

А-й говорил-де удалой да таково слово:

175. «От т(о)го же я моря да моря синёго,

От того же от камешка от Ла́т(ы)ря,

А я от той же от дефки от Златыгорки;

А-й м<н>е по имени зовут да фсё Сокольницёк;

Уш мне же Сокольницьку двенаццать лет!..»

180. Поднимал-де старой да за белы руки,

Целовал-де его в уста сахарныя

А-й называл-ле его да фсё — «любимой сын»:

«Уш ты ой еси, Сокольницёк-наезницёк!

Поежжай-ко, Сокольницёк, в обратной путь;

185. Уш-ле ты же, Сокольник, малой юныша;

Пожыви-тко, Сокольницёк, у маменьки,

Ты поеш-ко кашы фсё пшенисьние!»

Уш-ле тут-ле удалы прирозъехались.

Да поехал Сокольницёк в обратной путь,

190. Уш ехал Сокольник во свою землю

Уш как к той же нонь маменьки родимое.

Подъежжат-ле Сокольницёк пот<д> свой город,

Подъежжат-де Сокольник ко свою крыльцу.

Увидала-ле маменька родимая,

195. Выходила стречать да тут Сокольничка.

Подават он копьё да не тупым коньцём —

Подават-ле копьё да фсё веть матери,

Подават он коньцём да фсё вострым концом.

Уш-ле тут же нонь матери славы поют...

200. А-й повернул-де коня да фсё в обратной путь,

А-й поехал Сокольник по чисту полю.

Приежжал-де Сокольник ко белу шатру

Да на ту же нонь на заставу на крепкую, —

Уш спят-ле удалы да добры молоццы.

205. Заходил-де Сокольник в тонкой бел шатёр,

Уш как шарнул Сокольницёк вострым копьём

Уш как старому прямо да ноньче в белу грудь.

Уш попало-ле старому прямо ф чюден крест;

Соскочило копьё да со чюдна креста.

210. Уш как тут же старой да пробужаицсэ,

От великого похмелья просыпаицсэ;

Да скочил-де старой да на резвы ноги,

Уш как брал-ле Сокольницька за русы кудри,

Он бросал-де Сокольничка по поднебесью,

215. Поднимал-де Сокольницька — не потхватывал...

216. Уш как тут же Сокольничку славы поют.

А-й дак шли где туры подле синё морё,

А-й дак поплыли туры да за синё морё,

Выплывали туры да на Буян-остроф

И да пошли по Буяну да славну острову.

5. А-й да настречю туричя им златорогая

А златорогая туричя да однорогая,

И дак та же турица им родна матушка:

«Уш вы здрастуйте, туры да златорогия

А златорогия туры да ёднорогия!

10. Уш вы где же были да цёго слышили?» —

«Уш ты здрастуй, маменька наша родимая!

А-й уш мы были во городи во Шахови,

А, восударына, мы были во Ляхови;

А-й дак ночью мы шли да чистым полём,

15. А уш мы днём же веть шли подле синё морё.

И да случилосе идти да мимо крашен Киев-град

А-й мимо ту же нонь церковь воскрисеньскую, —

А выходила тут девиця да из Божьей церкви,

А-й выносила-ле книгу да на буйной главы,

20. Забродила в Неву-реку по поясу,

Она клала-ле книгу на сер горючь камень,

А ёна клала, читала да слезно плакала,

Слезно плакала девица, да сама вон пошла». —

«А-й юш вы глупыя туры мои, неразумныя!

25. А-й не девица выходила — как Богородица;

Она книгу выносила да на буйной главы,

Она книгу выносила да фсё Евангельё,

А забродила в Неву-реку по поясу.

Она клала, читала да слезно плакала:

30. Она чюёт нат<д> Киевом незгодушку

А великую незгодушку, не малую!..»

Поднимаицсэ на Киев да Кудреванко-царь

Да с любимым-то зятёлком со Артаком

И да с постыглыем*[47] сыном да фсё с Коньшыком.

35. Да у Артака силушки сорок тысичей,

И да у Коньшичка силушки сорок тысецей,

У самого Кудреванка — да числа-смету нет.

Обошли-обостали да крашен Киев-град —

А уш как буди сузёмочек лесу тёмного;

40. И да покрыло луну да соньця красного

От того же йёт пару да лошадиного,

От того же йёт духу да от тотарского.

А да на утрянной было да ранной зорюшки

И на восходи-то было да красного солнышка

45. А-й выходил Кудреванко да из бела шатра,

Да крычал Кудреванко да своим голосом:

«Уш вы ой еси, пановья мои, улановья,

Уш вы сильния-могучие богатыри,

Уш вы фсе же поленицы да приюдалые!

50. Ишше хто же из вас ездит да ф крашен Киев-град,

Отвезёт ёрлоки да скорописцаты

А-й ко тому же ко князю да ко Владимеру?»

А выходило Издолишшо проклятоё,

Уш как брало ёрлоки да во белы руки

55. Да уздало-седлало да коня доброго.

Только видели: Издолишшо ф стремяна ступил;

А не видели: Издолишшо на коня скочил,

А не видели поески да молодечькое.

Да поехало Издолишшо прямо ф Киев-грат.

60. А не путём оно ехало, не дорогою,

И не дорогою ехало, не воротами, —

Да скакало черес стены да городовыя

А черес те же нонь башонки трехугольния.

А-й да приехало Издолишшо ко красну крыльцу;

65. Да соскакивал Издолишшо со добра коня

А-й да оставило коня да не привя(за)на

А-й не привязана коня да не приказана:

Да скорешенько Издолишшо на крыльцо бежыт;

А-й да не спрашиват у ворот он приворотничкоф,

70. А-й да не спрашиват у дверей ён не придверничкоф.

А-й тут бежит тут Издолишшо прямо в грынюшку

А ко тому же к князю да ко Владимеру

Да бросало ёрлоки да на дубовой стол;

Да бросал он ёрлоки, да сам-ле вон пошол.

75. А дак брал ёрлоки да во белы руки

Дак брал тут Владимёр да роспечатывал,

А роспечатывал-ле он да головой качал.

А собирал тут Владимёр-ле да почесьён пир

А-й да про тех же кнезьей, многих богатырей,

80. А-й да про тех же полениць да приюдалые,

Да про тех же купцей многих торговые.

Дак фсе на пиру да напивалисе,

А-й дак фсе на чесном да наедалисе;

А-й дак фсе же сидят да пьяны-весёлы,

85. А-й дак фсе же сидят да ёни хвастают:

Уш как сильнёй-от хвастат да своей силою,

Да богатой-от хвастат да золотой казной,

Уш как умной-от хвастат да родной матерью,

А безумной-от хвастат да молодой жоной.

90. Дак стал княсь по грынюшки похажывать

А-й дак стал из речей да выговарывать:

«Уш вы ой еси, пановья мои улановья,

Уш вы сильния-могучие богатыри,

Уш вы фсе же поленици да приюдалые,

95. Уш вы фсе же купцы многоторговые!

Ишше хто же из вас ездит да во чисто полё?

Поднимаицсэ на нас да Кудреванко-царь

Да с любимым-то зятёлком со Артаком

И да с постыглыем сыном да фсё со Коньшыком;

100. Да у Артака силушки сорок тысичей,

Да у Коньшычька силушки сорок тысецэй,

У самого Кудреванка — да числа-смету нет;

Обошли-обостали да крашен Киев-грат.

Да не можот ле хто съездить да во чисто полё

105. А пересметить-де силушку неверную

А привести пересмету да в крашен Киев-град?»

Уш меньшей хороницьсе за средьнёго,

Уш как средьней хороницьсе за меньшого,

А от меньшого до большого ответу нет.

110. Дак спрашывал Владимер да во фторой након.

Дак спрашывал Владимер да во третей након.

Из-за тех же ис столов да белодубовых,

Из-за тех же из-за скатертей берьчятые,

Из-за тех же из-за есв да и сахарные

115. Выставал тут удалой да на резвы ноги,

Уш как на имя Добрынюшка Никитичь млад.

Говорил тут Добрыня да таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимёр да красно солнышко!

Ты позволь-ко, княсь Владимёр, да мне слово сказать;

120. А не дозволь-ко, княсь Владимёр, да скоро сказнить

Да сказнить-то меня да бити, вешати!»

А-й говорил тут Владимер да таково слово:

«А-й говори-тко-се, Добрынюшка, що надобно».

Говорыл тут Добрыня да таковы реци:

125. «Уш ты ой еси, Владимер да стольнекиевской!

Уш ес<ть>-ли-ле[48] у нас да Васька-пьяница;

А-й да не можот ле он съездитъ да на чисто полё

А пересметить-де силушку неверную

А привести пересмету да в крашен Киев-град?»

130. А скорэшенько Владимер да тут сражаиццсэ,

А скоре того Владимер да одеваицсэ;

Уш взял он Добрынюшку Никитица,

Да пошли-де з Добрынюшкой вдоль по городу

Да к тому же к чумаку да ко кабаччику.

135. Да приходят они да на цареф кабак,

Да заходят они да на цареф кабак;

А говорыл тут Владимер да таково слово:

«Уш ты ой еси, чумак да ты сидельшичок!

Уш нет ле у тя Васьки да горькой пьяничи?» —

140. «А да лёжит на печьки Васька на муравленой!»

А потходил от ко печьки да ко муравленой,

А-й говорыл тут Владимер да таково слово:

«Уш ты стань, востань, Василей да горька пьяница!»

Говорил тут Васильюшко таково слово:

145. «Не могу где стать да головы поднять:

Да болит-то у мня да буйна голова,

Да шипит-то у меня да ретиво серцо,

И дак нецим Василью мне оправицсэ,

Дак нечим Василью мне опохмелицсэ!»

150. А приказал тут налить да чару зелена вина,

А не велику, не малу — да полтара ведра;

А подавал он на печьку на муравлену.

А принимал тут Василей да единой рукой,

А выпивал тут Василей да к едину духу

155. Да повалилсэ на печьку да на муравлену:

«А-й не могу где я стать да головы поднять,

Да не несут-то меня да ношки резвыя!»

Наливал тут Владимёр да во фторой након,

Подавал он на печьку да на муравлену.

160. Принимал тут Василей да единой рукой,

Выпивал тут Василей да к едину духу.

А-й наливал тут Владимёр да во третей након.

Выпивал тут Василей да к едину духу

А соскакивал со печьки да со муравленой:

165. «Уш я был же старик да девеноста лет,

Я тепере молодечь да дваццати годоф!»

Говорыл тут Владимер да таково слово:

«Уш ты ой еси, Василей да горька пьяница!

Ты не можош ле съездить да во чисто полё?

170. Поднимаицсэ на нас да Кудреванко царь

Да с любимые зятёлком со Артаком

Да с постыглые сыном да фсё со Коньшыком;

И да у Артака силушки сорок тысичей,

И да у Коньшычька силушки сорок тысичей,

175. У самого Кудреванка — да числа-смету нет.

Да не можош ле ты съездить да во чисто полё

А-й пересметить-де силушку неверную

А-й привести пересмету да во крашен Киев-град?..»

А-й говорыл тут Василей да таково слово:

180. «Уш нечим-ле ехать да во чисто полё:

Уш фся же у мня збруюшка-та пропита,

Уш как фсе же доспехи да призаложоны

Дак с тем же удалым да добрым конечьком

Да не в многи, не в мали — да в сорок тысецах!»

185. А приказал-ле оддать да фсё безденёжно

Да тому же чюмаку да фсё седельшычьку.

Да пошли-то с Васильём да вдоль по горуду,

А заходили с Васильём да на высок балхон

Да смотрели с Васильём да во чисто полё

190. Да на ту же на силушку неверную:

Обошли-обостали да крашен Киев-грат,

Да роздёрнуты шатры да черна бархата;

А да замечали шатёр да Кудреванкоф-ле.

Уш брал-ле Василей да фсё-ле тугой лук

195. Да натегивал тетивоцьку шолковую,

Уш клал он стрелочьку калёную,

Уш клал-ле он стрелочьку, приговарывал:

«Ты пади-тко-се, стрелочька, не на воду

Да не на воду, стрелочька, не на землю,

200. Да лети-тко ты, стрелочька, по поднебесью —

Да пади-тко ты, стрелочька, во белы груди

Да к тому же царю да Кудреванку-ле!»

Полетела тут стрелочька по поднебесью,

Дак пала-ле стрелочька во белы груди

205. Ко тому же царю да Кудреванку-ле

А да застрелила царя да Кудреванка-ле.

Дак фся же тут силушка присмешаласе:

Да не стало-ле у их да управителя.

Дак брал он Добрынюшку Никитица,

210. Дак брал он ф помошничьки Поповичя.

Да поехали удалы да по че<и>сту полю

Да во ту же нонь силушку прямо неверную

И да заехали во силушку неверную.

Дак фперёт они едут — дак валят улицэй;

215. Уш как о́ни повернут — валят переулками:

Да прибили-притоптали да фсю веть силушку.

А дак тут фся же силушка розмешаласе,

По чисту-ле нонь полю да розбежаласе.

Да на конях богатыри да прирозъехались

220. Да поехали удалы да в обратной путь —

Повезли пересмету да в крашен Киев-град

А-й ко тому же ко князю да ко Владимеру.

Говорил тут Владимер да таково слово:

«Уш ты ой еси, Василей да горька пьяничя!

225. Да теперице, Василей да горька пьяница,

Да не запёрта тибе да золота казна,

Да бери-тко, тибе да што-ле надобно!»

Говорил тут Василей да таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимёр да красно солнышко!

230. Да не надо-ле мне да золота казна,

А лучше дай же мне пить вина безденёжно».

Говорил тут Владимер да таково слово:

«Уш пей-ко, Василей, да сколько надобно, —

234. Да не запёрт-ле тибе будёт цареф кабак!..»

Как у ласкова князя да ю Владимёра

Заводилось пированьицо, стол, почесьён пир.

Поежжаёт же Дюк да на почесьён пир;

Поежжаёт, молода жона ёму наказыват:

5. Вдвоё, втроё она Дюку да наговарыват:

«Уш ты ой еси, Дюк да свет Стёпановиць!

Ты поедёш же, Дюк, да на почесьён пир,

Ты поедёш — молодой жоной не захвастывайсе!»

Как поехал же Дюк дак на почесьён пир,

10. Как садили же Дюка да по задьней стол

Как на ту же скамейку на саму задьнею.

Говорил тут Владимер, княсь стольнекиевской:

«Уш ты ой еси, удалой да доброй молодечь!

Мы не имени не знам, не вотцины,

15. Не отечесьва не знам, не молодецесьва;

Ишше що же, доброй молодець, сидиш — не пьёш, не еш,

Ты не пьёш, не еш, молодечь, не кушаёш,

Уш ты белой-то лебёдушки не рушаёш,

Ты нецем, сидиш, молодечь, не хвастаёш?..» —

20. «Ишше нецим же у мня да будёт хвастати.

Да помёлышка у вас да фсё сосновыя,

Да лебёдушка-та у вас пахнёт на сосонку,

А у миня-то помёлышка серебрянны,

Я помёлышка-ти мо́чю да в мёдовой воды;

25. А у миня-то-ле дом даг<к> на семи вёрстах

На семи вёрстах дом стоит с половиною,

Да круг дому-ту оградоцька хрустальняя,

Подворотёнка у Дюка да чистого серебра,

Да воротичька у Дюка да красного золота!»

30. Да говорыл-то Владимёр, княсь стольнекиевьской:

«Не пустым ле, доброй молодечь, сидиш, хвастаёш?

Не можно ле добра молоцца ф тюрьму посадить?..

Поежжайте вы, слуги же, осмотрите!..» —

«Поежжайте, берите бумаг вы три воза:

35. Вы описывать будете ровно (т)ри года —

Вы опишете ёдну збрую лошадинную!» —

Тут и брали же Дюка да за белы руки,

Засадили же Дюка да ф тёмны погребы.

Поежжали описывать збрую лошадинную,

40. Они брали бумаг-то веть фсё три воза.

Как описывали они дак ровно три года —

Описали одну збруюшку лошадинную,

Да и сами тогды в домой отправлелисе.

Да молодая жона ёго догадаласе:

45. «Видно захвасталса Дюк да сын Стёпановичь!»

Нарежаласе она в платьи в муськом же фсё;

Отправля(ла)се она ко князю ко Владимёру:

«Уш ты ой еси, Владимер, княсь стольнеки(е)фьской!

У вас нет ле такого да доброго молоцьця?

50. Не даите́ ле вы мне-ка ёго подрусьником?»

Пошли-то же слуги да ф тёмны погрёбы,

Ишше брали ёго да за белы руки

Да оддавали ёму да фсё подрусьником.

54. Увёзла она Дюка во своё местишшо.

Поежжаёт Добрынюшка во чисто полё,

Поежжаёт, молодой веть жоны наказыват,

Вдвоё, втрой-ле он маменьки наговарыват:

«Уш ты ой еси, Омельфа да Тимофеёвна!

5. Как пройдёт-ле тому времецьку перва шесть лет,

Да пройдёт-ле тому времени фтора шестъ лет,

Да минуицсэ времецьку двенаццэть лет,

Как тринаццатоё да летицько те(ё)плоё, —

После эфтого бываньиця хош вдовой сиди,

10. Хош вдовой ты сиди, хош взамуш поди!

Хош за князя поди, хош за боярина,

За детинушку поди да ту<о>роватина*, —

Не ходи-ко за Олёшеньку Поповиця:

Мне Олёшенька Поповиць же крестовой брат!»

15. Как поехал Добрынюшка во чисто полё

Он веть бить-то змею да злу пешшорскую.

Назлетела змея ёго на синём мори,

Ишше хочот Добрыню побить же на синём мори.

Говорыл тут Добрынюшка таковы реци:

20. «Уш ты ой еси, змея да зла пешшорская!

Уш ты хош же побить меня на синём мори;

И ты побьёш же меня дак на синём мори —

Да не будёт твоя цесть-хвала молодецькая;

Ты побьёш же миня дак на плотной земли —

25. Ишше будёт твоя цесть-хвала молодецькая!»

Назлетела змея ёго во фторой након;

Назлетела змея ёго во третьей након.

Как сидит-то Добрынюшка на плотной земли,

На плотной же земли да на крутом бережку,

30. На крутом берешку, на сером камешку;

Ише хватил-то Добрынюш(к)а сер горюць камень,

Да бросал он ею да в буйны головы.

Да злетело у змеи да ровно восемь голоф,

И зделалосе з голов дрогоченно каменьё.

35. Ишше стала змея покорна и посло́вная[49]:

«Ты пойдём-ко-се, Добрынюшка, ко теплу гнезду».

Да пошли-то Добрынюшкой ко тёплу гнезду;

У тёпла-та гнезда шивело́м шивелицьсе.

Как вымал-то Добрынюшка сабельку-ту вострую,

40. Да отсек-то Добрынюшка веть те две главы

Да зажог у змеи дак тёпло гнездышко,

Он россеял попёлоцек да по чисту полю...

Как во стольнём во городи во Киеви

Как у ласкова князя да ю Владимёра

45. Заводилось пированьицо, стол, почесьён пир.

Ише фсе-то на пир да собиралисе,

Ише фсе-ли на почесьён да соежжалисе

Фси пресильни-могучии богатыри;

Ише фси на пиру да пьяны-весёлы,

50. Ише фси на чесном пиру приросхвастались.

Как один-ле сидит молодец, не пьёт, не ест,

Да не пьёт, не ест, молодец не хвастаёт.

Говорыл-то Владимер, княсь стольнекиевской:

«Уш ты ой еси, удалой да доброй молодець!

55. Ишше що же ты сидиш, ницего не пьёш, не еш,

Ты не пьёш-ле, не еш, молодец, не кушаёш,

Ты нецем, седиш, Олёшенька, не хвастаёш?» —

«Уш ты батюшко Владимёр, князь стольнекиевьской!

Ишше нецим у миня дак будёт хвастати.

60. Ишше фсе у нас во городе поженёны,

Ишше красны-ти девушки взамуш выданы;

Как один-ле Олёшенька, побе́т[50] хожу,

Я побе́т хожу, Олёшенька, нежонат слову!»

Говорыл-то Владимёр, княсь стольнекиевьской:

65. «Да кого же, Олёшенька, тибе надобно?

Душа красна девиця ле тебе надобно,

Але вдова благочестивая тебе надобно?» —

«Мне-ка надобно вдова благочестивая,

Причесна вдова Ёмельфа да Тимофеёвна».

70. Говорыл-то Владимёр, княсь стольнекиефской:

«Уш вы слушайте, князи да многи бояра,

Фсе пресильни-могуции богатыри!

Как не зря ле Олёшенька седит-древит[51]?

Не с огня ле Олёшенька рець говорит?

75. Он веть хоцёт у живого мужа жону отнеть!»

Говорыл-то Олёшенька таковы реци:

«Уш ты батюшко Владимёр да стольнекиевьской!

Уш я был-то вецёр да во чистом поли;

Я погрёп-то у Добрынюшки тело белоё,

80. Щобы черны-ти вороны не граели,

Щобы серы-ти волки косто́к не та́скали!»

Говорил-то Владимёр, княсь стольнекиефской:

«Поежжайте за Ёмельфой да Тимофеёвной!»

Вдруг не туця туцицьсе, не гром громит, —

85. Как нашли-то, наехали удалы добры молоцци

Ко причесной вдовы Ёмельфы да Тимофеёвны.

Говорил тут Олёшенька таковы реци:

«Причесна вдова Ёмельфа да Тимофеёвна!

Ты идёш ли — нейдёш да за меня взамуш?» —

90. «Уш ты ой еси, Олёшенька Поповиц сын!

Поежжал-то Добрынюшка во чисто полё,

Поежжал, веть мне-ка он наказывал,

Вдвоё, фтроё-ле он маменьки наговарывал:

“Как пройдёт-ле тому времецьку перва шесть лет,

95. Как пройдёт тому времени фтора шесть лет,

Как минуицсэ времецьку двенаццэть лет,

Как тринаццатоё да летицько тёплоё, —

После этого бываньиця хош вдовой сиди,

Хош вдовой ты сиди, хош и взамуш поди;

100. Хош за князя поди, хош за бояра,

За детинушку пу<о>ди да ту<о>роватого, —

Не ходи-ко за Олёшеньку Поповичя:

Как Олёшенька Поповичь да мне крестовой брат!”»

Да говорил тут Олёшенька таковы реци:

105. «Ты добром же идёш, дак мы добром возьмём;

А ты добром не идёш, дак возьмём силою,

Уш мы силушкой возьмём дак богатырьцьскою,

А мы поеской повезём да княжеиньскою!»

Тогды шевелилсэ у Добрьши на вороту же крес<т>:

110. «Да берут, видно, Омельфу да Тимофеёвну,

Ише тот же Олёшенька Поповиць же!»

Да поехал Добрынюш(к)а на добром кони,

Да поехал Добрынюш(к)а по цисту полю.

Приежжаёт Добрьшю(ш)ка ко красну крыльчю,

115. Да заходит Добрыню(ш)ка на красно крыльчё:

Как стоит-то Олёшенька Поповичь млад

Ишше с той же Омельфой да Тимофеёвной.

Говорыл-то Добрынюш(к)а таковы речи:

«Уш ты здрастуй, Олёшенька крестовой брат;

120. Те, здорово жанилсэ, да будёт не с ким спать!»

Выходила Омельфа да Тимофеёвна:

«Уш ты здрастуй, Добрынюшка Мик(ки)тиц сын!»

Чёловала ёго-ле уста сахарныя.

124. Он поеской повёс ей да княжоиньцьскою.

Що во стольнём было во городи да во Киеви

Да у ласкова князя у Владимёра

Заводилось пированьицё, почесьён пир,

Да про тех же богатырей могуцих-е,

5. Да про тех полениц да приудалых-е,

А про тех же купцей-гостей торговых же,

Да про фсех-то хресьянушок прожытосьних.

Да и фсе на пиру да напиваюцьсэ,

Да и фсе на цесном да наедалисе;

10. А и фсе на пиру да приросхвастались:

А и глупой-от хвастаёт родной сёстрой,

Неразумной-от хвастат да молодой жоной,

Да и умной похвастал старой матушкой.

Княсь Владимёр по горёнки похажыват,

15. А козловы сапоги да принаскрыпывают,

А серебряными латами да принабрякиват,

Да злаченыма перснеми да принашшалкиват,

Ишше сам таки реци да выговариват:

«Уш вы сильни-могуци да фсе богатыри,

20. Уш вы те же купци-гости торговые,

Уш вы фсе же хресьянушки прожытосьни!

Уш вы фсе у нас в городи нонь поженёны,

И красны девушки фсе взамуш повыданы, —

Один я князь Владимер как холост хожу,

25. Я холост-от хожу да нежонат слову.

Вы не знаете ле мне да хто обручьници:

Щобы ростом велика да как лицём бела,

У ей черны-ти брови — да два как соболя,

У ей ясны-ти оци — два как ясны сокола,

30. Да походоцька у ей была павиная,

Тиха рець у ей была бы да лебединая,

Да статным бы она статнёшенька?..»

И-за той же скамейки да белодубовой

Выставал тут Добрынюшка Микитиц-свет.

35. Он и сам говорыл да таково слово:

«Уш ты ой княсь Владимёр да стольнекиевской!

Ты позволь мне тако да слово молвити,

Не моги миня за слово скоро казнить,

Ты скоро миня казнить, скоро повесити!»

40. Говорит княсь Владимёр да стольнекиевской:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиц-свет!

Говори-тко, Добрыня, що тебе надобно!» —

«Що и ес<т>ь во цистом поле глубок подгрёп,

Засажон тут Дунаюшко Ивановичь.

45. Он и ездил Дунаюшко по фсей земли, —

Не можно ли ёго выпустить на белой свет?

Да не знат ле он тебе супротивници?»

Говорит тут князь Владимер да стольнекиевской:

«Поежжай-ко, Добрынюш(к)а Микитиц-свет,

50. Ты вези-тко Дунаюшка Ивановица!»

Тут поехал Добрынюшка Микитиц-свет

А за тем же за Дунаём за Ивановицём,

Он привёс ёго ко князю да ко Владимёру.

Он садил его да за обраной стол,

55. Подавал ему цару да зелена вина,

Он и сам у Дунаюшка выспрашывал:

«Ты не знаш-ле мне да как обручницы:

Щобы ростом велику да мне лицём белу,

И черны-ти брови у ей да два как соболя,

60. А ясны-ти оци да как два сокола,

А походоцька у ей была бы павиная,

Тиха рець бы у ей была лебединая,

А статным бы статна она, статнёшенька?..»

Воспроговорит Дунай да сын Иванович:

65. «Уш ты ой князь Владимёр да стольнекиевской!

Ты позволь мне тако же да слово молвити,

Не моги меня за слово скоро казнить

И скоро меня казнить, скоро повесити.

Ес<т>ь во далечём, далечём да во цистом поли

70. Там стоял же шатёр да бел полоттянной,

Там жывёт во шатри Михайло Ильиц-от-свет,

У ёго ес<т>ь молода жона да Василиста Викулисьня;

Она ростом велика да и лицём бела,

У ей черны-ти брови — два как соболя,

75. У ей ясны-ти оци — два как сокола,

Да походоцька у ей была павиная,

Тиха рець же у ей да лебединая!..»

Тут проговорит князь Владимёр да стольнекиевской:

«Уш ты ой есь, Дунай да свет Ивановиць!

80. Уш ты как же у жива мужа хош жону отнеть?»

Воспроговорит Дунай да сын Ивановиць:

«Уш ты ой князь Владимёр да стольнекиевской

Созовём мы ёго да на поцесьён пир,

Напоим мы вином ёго допьяна;

85. И он же жоной да приросхвастаицсе;

Мы тогда на ёго накинём службу цяжолую:

Мы отправим ёго да во цисто полё

За лютым-то зверышшом — да за Буянишшом».

Согласилсэ Владимер да стольнекиевской

90. А на те же на реци да Дунаёвы;

Отправлял тут Дунаюшка Ивановица,

Отправлял же ёго да во цисто полё

А за тем же Михайлом Ильицём же свет.

Тут приехал Дунаюшко ко белу шатру,

95. Заходил тут Дунаюшко во белой шатёр,

Тут кланялса Дунаюшко низёхонько:

«Ты по имени Михаило Ильич же свет!

Тибя звал-поцитал княсь Владимёр на поцесьён пир».

Тут и стал же Михайло срежацьсе на поцесьён пир:

100. Омываицьсе свежой водой ключа́вою,

Оптираицьсе тонким белым полотеньцём же.

Отправлят ёго Михайла молода жона

И сама же ёму да наговарыват:

«Ты поедёш, Михайло, на поцесьён пир,

105. Ты не пей зелена вина допьяна,

Ты не хвастай же, Михайло, мной веть там:

Если ты будёш хвастать, жывому не быть!»

Тут поехал Михайло на поцесьён пир

И к тому же ко князю да ко Владимёру.

110. Тут приехали ко князю да ко Владимёру.

Тут выходит веть князь да на белы сени,

Он берёт же ёго за руку за́ праву,

Он садит же ёго да за дубовой стол,

Оддават же ёму да три веть местицька:

115. «Ишше перво-то местицько по<д>ле́-т[52] князя,

А ишше фторо-то местицько — супротиф князя,

А ишше третьё-то местицько — куды сам похош!»

Тут садилса Михайло супротиф князя.

Наливал ёму княсь Владимёр цяру зелена вина,

120. Подносил тут Михайлу Ильицю же свет

И сам говорил ёму таковы слова:

«Уш ты пей-ко, Михайло, цару фсю до дна!»

Уш выпил Михайло цару фсю до дна,

Тут стал же Михайло весь пьян ставать

125. И тут же жоной да приросхвасталсе:

«Есь у мня веть дома да молода жона,

Що негде такой красавицы не обышшыцьсэ!»

Говорыл князь Владимёр таковы слова:

«Уш ты ой еси, Михайло Ильиц ты свет!

130. Я накину на тебя службу не малую,

А не малую служопку, не великую:

Тебе съездить Михайлу во цисто полё

За тем же за лютым зверём-кабанишшом

И вести тебе люта зверя-кабанишша ко мне;

135. Мы тогда веть уш съездим да за твоёй молодой жоной,

И тогда у нас поведецце пированьё-столованьё немало же!»

Ишше тут же Михайло закручинилсэ,

Он пове(си)л свою буйну головоцьку:

«Говорила мне веть молода жона,

140. Що по имени Василиста да доць Викулисьня —

Не велела мне-ка пить да зелена вина.

Не послушал я свою молоду жону!..»

Тут поехал Михайло во цисто полё.

Тут выходит Василиста да на красно крыльцё

145. И видит: Михайло едёт не по-старому,

Не по-старому едёт да не по-прежному:

Он повесил свою буйну головоцьку,

Потопя же оци ясны да в мать сыру землю.

Говорила Василиста да доць Викулисьня:

150. «Уш ты що же, Михайло, запечалилсэ,

Запечалилсэ, Михайло, закручинилсэ?»

Отвецял тут Михайло молодой жоны:

«Уш ты ой еси, моя да молода жона,

Ты по имени Василиста да доць Викулисьня!

155. Приказал мне князь съездить да во цисто полё

А за тем же лютым зверём кабанишшом;

Я слыхом не слыхал про ёго и видом не видал;

Уш я где буду брать люта зверя-кабанишша,

Уш я как буду имать ёго во белы руки?»

160. Говорила ёму своя молода жона:

«Я даю тибе скакунка; спусти — и он о́пскацёт;

Я даю ревунка — да он вет<д>ь обревёт;

Я даю тибе товда да как шолкоф арг<к>ан:

Ты тогда потходи да посмеле к ёму,

165. Ты вяжи-ко-се ёго да на шолкоф арг<к>ан, —

Ты веди ёго ко князю да ко Владимёру!

Ты тогда не вались с им некуды же спать,

Если ты повалиссе, тибе жывому не быть!»

Тут поехал Михайло во цисто полё

170. За тем же лютым зверём-кабанишшом

И завидял люта зверя во цистом поли.

Он и тут же весьма да приужакнулса.

Он спускал скакунка — да скакун опскоцил;

Он спустил ревунка — да ревун обревел.

175. И тогда люто зверишшо ослушалось[53].

Соходил тут Михайло со добра коня,

Подходил же к люту зверю-кабанишшу,

Он вязал же ёго да на шелкоф арг<к>ан, —

Он отправилса ко князю да ко Владимёру.

180. Накатилась на ёго да сон-дрёмотоцка;

Повалилсэ он да оддохнуть на цяс.

Тут наехал Дунай да сын Ивановиц

И срубил у Михайла буйну голову;

Он и брал же люта зверя-кабанишша,

185. Он поехал ко князю да ко Владимёру

Он с тем же лютым зверём-кабанишшом.

Тут стрецял же княсь Владимёр да стольнекиевской

И того же Дуная да со лютым зверём.

Говорил тут Дунай да таковы слова:

190. «Уш ты ой княсь Владимёр да стольнокиевской!

Теперь смело поежжай да во цисто полё

И за той же за Вас(си)листой да за Викулисьней:

И теперь у ей мужа да как жывого нет,

И пойдёт же она да за тебя взамуш!»

195. Отправлял тут Дуная да во цисто полё

И за той же за Ва(си)листой за Викулисьней.

Ей омманывал Дунай да сын Ивановиць:

«Ты поедём, Василиста, да ко Владимёру,

Приежжал тут Михайло ис циста поля

200. И с тем же лютым зверём-кабанишшом!»

Засрежалась тут Василиста да на поцесьён пир

И к тому же ко князю да ко Владимёру;

Снарежаицсэ она да потихошенько,

Отправлялась з Дунаём да ко Владимёру,

205. Приежжала ко князю да к шыроку двору.

Выходил тут веть князь да на красно крыльцё,

Он стрецял Василисту да доць Викулисьну,

Он и брал веть ей да под белы руки,

Он и вёл веть ею да в грыню светлую.

210. И весьма же ёму да тут пондравилась.

Он садил же веть ей да за дубовой стол,

Угошшал ей напитками розналисьныма,

А кормил ей веть есвами сахарныма

И сам ей говорыл да таковы слова:

215. «Уш ты ой еси, Василиста да доць Викулисьня!

И я — княсь Владимёр — как холост жыву,

Я холост же жыву да нежонат слову;

Ты нонь Васи(ли)ста — да молода вдова,

Ты нейдёш ле ноньце да за меня взамуш?

220. И нету у тя Михайла живого же:

И зашып ёго люто зверишшо-кабанишшо!»

Воспроговорит Василиста тут таковы реци:

«Не поверю я словам да етим вашим же;

Вы свозите-ко меня да во цисто полё

225. А к тому же вы к телу Михайлову;

Я увижу сама да как своим глазом,

Как ёго-то жывого-то нет, я узнаю сама, —

Я тогда же иду да за тебя взамуш!»

Повезли Василисту да во цисто полё

230. И к тому же веть к телу Михайлову.

Приежжала Василиста да во цисто полё

Да увидяла тело своёго мужа.

Она фтыкала тут ножыцёк в мать сыру землю,

Она тот же веть ножыцёк булатной же,

235. И булатной веть ножыцёк — укладной же,

И сама говорила да таковы реци:

«<Г>де потухла зоря да ноньце утрянна, —

И потухай тут, зорюшка, нонь, вецерьняя!..»

Она падала белой грудью на булатной нош —

240. Придала себе Василиста да смёртку скорую.

А-й ездил Добрынюшка по фсем землям

Да по фсем же землям, по фсем странам, —

А искал-де Добрынюшка поединьшыка,

Поединьшыка искал себе супротивника:

5. Не нашол он Добрынюшка поединьшыцька,

Поединьшичька сибе он супротивника.

А ехал Добрынюшка по чисту полю,

И завидял он ф полюшки черной шатёр

А черной-от шатёр да рытнобархатной.

10. А у шатра-та стоял веть дубовой столб,

В столбе-то колечюшко серебрянно,

И у шатра лежит бочька да з зеленым вином,

А на бочки лежит чарочька позолочона;

А на чары веть потписи потписаны,

15. На серебрянной подрези подрезаны:

«Хто не возьмёт этой чары единой рукой,

И хто не выпьёт этой чары к едину духу, —

А тому веть молоццу да жывому не быть,

От того же шатра прочь не отъехати!»

20. А не малая та веть чарочька — ф полтора ведра.

А соскакивал тут Добрынюшка со добра коня,

Привязал он добра коня к золоту кольцу.

И брал он веть чарочьку позолочону,

Наливал он эту чарочьку дополна,

25. Принимал он эту чару единой рукой,

Выпивал он эту чарочьку к едину духу.

И наливал-то Добрынюшка и фтору чару,

Принимал веть Добрынюшка единой рукой,

Выпивал он эту чару да к едину духу.

30. Наливал Добрынюшка третью чару,

Принимал он Добрынюшка единой рукой,

Выпивал он эту чарочьку к едину духу.

Уш он перву выпил чару — для здравьица,

А фторую чару выпил веть — для похмельица,

35. Ишше третью чару выпил — для безумьица.

Очи ясны у Добрынюшки смутилисе,

Могучи веть его плеча да росходилисе;

И за беду пало Добрынюшку за великую:

«Бутто нам уш молоццам и ф поли выезду нет?!.» —

40. Ростоптал взял он бочьку з зеленым вином;

И ростоптал он веть чярочьку позолочону;

И весь прирвал Добрынюшка черной шатёр,

Он черной-то шатёр да рытнобархатной;

Фсё розвеял-розмётал он по чисту полю.

45. А где бил он, буянил, тут и улёкса спать...

А как из далеча, далеча ис чиста поля

Ехал веть Дунаюшко сын Ивановичь.

Подъежжал как Дунаюшко ко черну шатру,

И видит он чюдышко не малоё:

50. И стоял только у столба веть тут доброй конь —

И лежит тут веть тулово не малоё;

А нету у ево веть черна шатра,

И нету веть бочьки з зеленым вином,

И нету тут веть чярочьки позолочоной:

55. А фсё прибито и по полю розмётано.

У Добрынюшки конь был очунь ласковой;

И бил он копытом лошадиныем,

И будил он своего добра хозяина.

Спит-то Добрыня — не пробужаицсэ.

60. Как подъехал Дунаюшко сын Ивановичь,

А розмышлял тут Дунаюшко своим умом:

«И сонново мне убить — фсё равно как мёртвово:

Веть не честь-хвала мне будёт молодецкая,

И не выслуга веть будёт богатырская»

65. Закрычял тут Дунайко да громким голосом:

«Ты ставай-ко-се, ставай веть, невежа мой!»

Как скочил-то Добрынюш(к)а на резвы ноги,

И заскакивал Добрынюш(к)а на добра коня.

Тут розъехались рибятушка по чисту полю,

70. Они съехались копьями веть долгомерныма:

По насадочкам копья да извернулисе —

Некоторой некоторово не ранили,

К ретиву-ту серцу раны не придали.

И съежжались они саблеми вострыма:

75. Ишше востры-ти сабли ишшорбалисе —

Некоторой некоторого не ранили,

К ретиву-ту серцу раны не придали.

Соежжалисе веть палками буявыма:

А палки-ти буёвы да изломалисе —

80. Некоторой некоторово не ранили,

К ретиву-ту серцу раны не прыдали.

И тянулись церес грывы да лошадиные —

И некоторой некоторого не вытянул.

Соскочили как рибятушка со добрых коней;

85. Ухватилисе рибятушка плотным боём

А плотным-то боём, веть рукопашкою.

И возилисе ребятушка цельныя суточьки,

И возились ребятушка и други сутки.

Как на третьи-то было на суточьки

90. Как ехал во далечом чистом поли

И ехал старый казак да Илья Муромець,

И ехал Илья веть со товарышшами.

И заслышыл он ф полюшки веть сильней потоп*;

И соскакивал Илеюшка со добра коня,

95. Припадал веть Илеюшка ко сырой земли,

И говорил веть Илейка таковы слова:

«Уш ой еси, ребятушки товарышши!

А есь веть в чистом поли велик веть топот;

Лебы две силушки вмести веть сходицсэ,

100. Лебо два там богатыря съежжаюцсэ;

Ишше кто у нас поедёт во чисто полё?

Нам послать как двух братьей долгополыех, —

Тут ф полах-то веть братья заплетуцца они

И потеряют занапрасно веть буйныя головы.

105. А послать как веть Олёшеньку Поповича, —

Тот веть силой не силён, очунь напуском смел, —

Потеряет занапрасно да буйную голову.

Мы поедем-те, ребятушка, уш фсема лучше!»

Как поехали ребятушка во чисто полё.

110. И завидял тут Дунаюшко сын Иванович,

Говорыл-то Дунайко да таковы слова:

«Воно едёт веть мой тут названой брат,

Как по имени стар казак да Илья Муромец, —

Он пособит мне убить веть неприятеля!»

115. И увидел тут Добрынюшка Микитиц млад;

Говорыл-то Добрынюшка таковы слова:

«Во́но едёт веть мой тот крестовой брат,

А по имени стар казак да Илья Муромец, —

И пособит он убитъ мне тотарина!»

120. Подъежжает стар казак да Илья Муромец:

«Уш вам Бох помошшь, ребятушка; оп чём бьите́сь,

Вы оп чём же бьитесь да оп чём ратитесь?..»

Ишше тут-то Дунаюшко росплакалсэ,

И стару он казаку да розжалилса:

125. «Уш ты ой есь, веть мой ты названой брат,

Ты названой брат, стар казак да Илья Муромец!

Я служил у короля веть ляховинского,

Я служил у короля равно двенаццэть лет:

Ишше три года служил веть я ф предверниках,

130. Ишше три года служил я ф предворотниках,

Ишше три года служил я ф портомойниках,

Ишше три года служил я ф приключьниках;

И подарил мне король веть черной шатёр,

И подарил мне король бочьку з зелёным вином,

135. И подарил мне король чярочьку позолочону,

Подарил он мне ишше дубовой столб

И ф столбу колечушко позолочоно.

Как приехал вот Добрынюшка Микитиць млад —

Ростоптал у мня бочьку с зеленым вином,

140. Ростоптал у мня чярочьку позолочёну,

И прирвал он у мня весь черной шатёр

А черной шатёр рытнобархатной,

И фсё розвеял-розмётал он по чисту полю!»

Говорыл тут стар казак веть Илья Муромец:

145. «Виноват ты, Добрынюш(к)а; голову срублю!»

И тут-то Добрынюшка розжалилсэ:

«Уш ты ой еси, веть мой ты крестовой брат,

Крестовой брат, стар казак да Илья Муромец!

Уш я ездил Добрынюшка я по фсем землям,

150. Я по фсем землям и ездил по фсем странам;

Искал я сибе поединьшшыка,

Поединьшыка искал сибе супротивника, —

Я не мог веть натти сибе поединьшычька,

Поединьшычка натти сибе супротивника.

155. И ехал я Добры(н)юшка по чисту полю —

Я завидял веть ф полюшки черной щатёр

А черной веть да рытнобархатной.

И подъехал я Добрынюшка ко черну шатру;

У шатра лежыт веть бочька з зеленым вином,

160. А на бочьки-то чарочька позолочена,

И на чарочьки потписи потписаны,

И на чарочьки подрези подрезаны:

“Хто не возьмёт этой чары единой рукой,

Хто не выпьёт этой чары и к едину духу, —

165. Тому молоццу веть жывому не быть

И от того же шатра прочь не отъехати!” —

За беду мне-ка пало за великую

И за великую досаду показалосе;

Я соскакивал Добрынюшка со добра коня,

170. Привя(за)л я коня-де г<к> золоту кольцу,

Наливал я эту чярочьку позолочону,

Наливал эту чяру я дополна,

Принимал эту чяру я единой рукой

И выпивал я эту чяру к едину духу

175. (А не мала эта чяра — веть ф полтара ведра!);

Наливал я Добрынюшка и фтору чару,

Принимал я эту чяру единой рукой,

Выпивал я эту чярочьку к едину духу;

Наливал я Добрынюш(к)а и третью чару,

180. Принимал веть чярочьку единой рукой,

Выпивал эту чяру к едину духу.

Очи ясныя у мня тогда смутилисе,

Могучи мои плечя да росходилисе, —

Ростоптал я взял бочьку з зеленым вином,

185. И ростоптал я взял чярочьку позолочону,

И прирвал я весь черной шатёр

И фсё розвеял-розмётал по чисту полю!»

Говорыл-то стар казак веть Илья Муромец:

«Виноват ты, Дунаюшко; голову срублю:

190. Бутто нам молоццам ф поли выезду нет?!.»

Говорыл-то стар казак им таково слово:

«Вы типерице, рибятушка, побратайтесь,

Золотыми крестами вы покрестовайтесь;

И поедём мы фсе, ребятушка, ф стольне-Киев-грат!»

195. Ишше тут-то Дунайко и покрестовалсэ

И с тем же Добрынюшкой Микитичом.

И скакали рибятушка на добрых коней,

Фсе поехали ребята ф стольне Киев-град

Ко тому же ко князю да ко Владимеру.

200. Тут-то княсь — и для их он — пир доспел.

И фсе тут на пиру тут напивалисе,

Ише фсе же на пиру да наедалисе, —

И фсе на пиру стали пьяны-весёлы.

И тут-то Дунаюшко сын Ивановичь

205. И тут-то Дунаюшко росплакалсэ,

Он князю-то Владимеру розжалилсэ:

«Уш ты солнышко, веть княсь да стольнекиевской!

Ты позволь-ко-се мне да слово вымолвить

И не позволь-ко-се меня за слово сказнить!»

210. Говорыл ему княсь веть таковы слова:

«Говоры-ко-се, Дунаюшко, що тибе надобно».

Говорыл тут Дунайко таковы слова:

«Я служил как королю веть ляховинскому,

Я служил веть королю равно двенаццэть лет:

215. Ишше три года служил я веть ф придверьниках,

И три года служил я ф предворотниках,

И три года служил я ф портомойниках,

Ише три года служил я ф приключьниках;

И подарил мне за это король черной шатёр

220. А черной-от шатёр веть рытнобархатной,

И подарил он мне бочьку з зеленым вином,

И подарил он мне чярочьку позолочену,

Подарил он мне ишше дубовой столб

И ф столбу-то колечюшко золочёноё.

225. Как уехал веть я во чисто полё;

И во ту же веть пору и во то время

Как приехал Добрынюшк(а) Микитиц млад:

Ростоптал у мня бочьку з зеленым вином,

Ростоптал у мня чярочьку позолочену,

230. И прырвал он весь веть черной шатёр,

И розмётал он фсё ето по чисту полю!»

Говорил-то веть княсь тут таково слово:

«Виноват ты, Добрынюшка; голову срублю!»

Тут ставал как Добрынюш(к)а на резвы ноги,

235. И говорыл-то Добрынюш(к)а таковы слова:

«Уш ты солнышко, княсь веть стольнекиевской!

Ты позволь-ко-се мне-ка слово вымолвить, —

Не позволь ты миня да за слово сказнить!»

Говорыл-то ему княсь таковы слова:

240. «Говоры-ко-се, Добрынюшка, що тибе надобно»

Говорыл тут Добрынюшка Микитичь млад:

«Уш я ездил Добрынюшка по фсем землям,

Я по фсем землям и ездил я по фсем странам:

Я искал веть сибе фсё поединьшычька,

245. Поединьшычька искал я супротивничька, —

Я не мог веть натти себе поединьшыка,

Поедини(ь)шыка натти себе супротивника.

И ехал я Добрынюш(к)а по чисту полю,

И завидял я ф полюшки черной шатёр

250. А черной я шатёр да рытнобархатной,

И подъехал я Добрынюшка ко черну шатру.

У шатра веть лежит бочька з зеленым вином.

И на бочьки лежит чярочька позолочена,

И на чярочьки потписи потписаны,

255. Ну на чярочьки подрези подрезаны:

“Хто не возьмёт этой чяры единой рукой,

Хто не выпьёт этой чяры к едину духу, —

Тому веть молоццу да жывому не быть,

От того шатра прочь не отъехати!”

260. И за беду мне-ка пало и за великую,

За великую досаду мне показалосе:

Я соскакивал Добрынюш(к)а со добра коня,

Привязал я коня веть к золоту кольцу,

Ишше брал эту чярочьку позолочену,

265. Наливал эту чяру я зелена вина,

Принимал я эту чяру единой рукой, —

Выпивал я эту чярочьку к едину духу;

Наливал я да и фтору чару,

Принимал я веть чяру единой рукой, —

270. Выпивал я эту чяру к едину духу;

Наливал я веть и третью чяру,

Принимал я веть чяру единой рукой, —

Выпивал эту чяру к едину духу

(А не мала веть эта чара — ф полтара ведра!);

275. А я перву чяру выпил — для здравьица,

А фторую чяру выпил я — для похмельица,

Ишше третью чяру выпил — я для безумьица;

Очи ясныя у меня тогда смутилиса,

Могучи мои плечя росходилиса:

280. Ростоптал я взял бочьку з зеленым вином,

Ростоптал веть я чярочьку позолочену,

И прирвал я взял весь черной шатёр,

Черной веть шатёр да рытобархатной, —

Фсё розвеял-розмётал я по чисту полю;

285. И где бил я, буянил, тут и улёкса спать!»

Говорил-то княсь Владимер таково слово:

«Виноват ты, Дунаюшко; голову срублю!»

Закричял-то Владимер громким голосом:

«Уш вы ой еси, ключьники-замочьники!

290. Вы берите-тко, ключьники, золоты ключи;

Вы ведите-тко Дунаюшка во чисто полё;

Посадите вы Дунаюшка в глубок погрёп,

Веть которой у нас погрёп сорока локот!»

И тут брали веть ключьники веть золоты ключи —

295. Повели они Дунаюшка во чисто полё,

Посадили Дунаюшка ф тот глубок погрёп,

297. Которой веть погрёп сорока локот.

А ишше прежде Резань да слободой слыла,

А да и ноньче Резань да словет городом.

А да во той во Резане да было славном городе

А да был-жыл Микитушка — состарылса,

5. Да состарилса Микитушка — представилса.

А-й оставалась у Микиты да любима семья

А-й любимая семья его, молода жена,

А да на имё Омельфа да Тимофеевна.

А да ишше-ле оставалось да чадо милоё

10. А-й да и милоё чадышко любимое,

А да на имя Добрынюшка Микитич млад.

А да ходил-де Добрынюшка на красно крыльцо,

И да смотрел-де Добрынюшка во чисто полё,

А да <в>здумал он ехать да во чисто полё.

15. А да пошол-де Добрынюшка во светлу грыдьню

А ко своей он маменьки родимоей:

«А уш ты ой еси, маменька родимая!

А уш дай ты мне бласловленьицо великоё

А со буйной головы да до резвыех ног;

20. А да и здумал я ехать во чисто полё

А посмотреть мне людей да ноньче добрыех

А показать мне Добрынюшки самому сибя!» —

«А уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиц млад!

А поежжай-ко, Добрынюшка, куда хочицсэ,

25. А куда хочыцсэ Добрынюшки, куда надобно.

А да приедеш, Добрынюшка, к синю морю,

А да и здумаш, Добрынюшка, купатисе, —

Э там одна струя тиха, заманьцивая,

А да фторая струя быстра и относливая —

30. А отнесёт тебя Добрынюшку на синё морё».

А пошол-де Добрынюшка на конюшын двор,

Э выводил коня да себе доброго,

А-й седлал-де, уздал да скоро-наскоро

А-й скоро-наскоро уздал да крепко-накрепко

35. А-й двенаццати потпрыжычок[54] он шолковыех,

А-й да тринаццату потпругу — черес хребе́тную ко́сть;

А-й да седлал-де, уздал да приговаривал:

«А-й да не ради он басы, дак ради крепости

Да и ради окрепы да богатырское —

40. А не оставил бы меня конь да на чистом поле

А-й на чистом-де поле да на сырой земле

Да серым-де волкам да на ростарзанье,

Роспроклятыем вороньям да на поруганье!..»

А-й да садилса тут Добрынюшка на добра коня.

45. А-й молода жена ноги ф стремена кладет,

А-й да кладет она — да слезно плачицсэ.

А-й говорыл-де Добрынюшка таково слово:

«А уш ты ой еси, моя да молода жена,

А да по имени Апраксея-королевисьня!

50. А уш ты жди меня домой дак ровно восем лет,

А ише жди меня домой дак ровно в десеть лет,

А ише жди меня домой ровно в двенаццать лет;

А как выступит на лето как на тринаццато, —

А ты домой меня не жди, ты тогда живым не чити́,

55. А хош замуш ты поди, а хош вдовой сиди;

Хош за князя ты поди да за боярына,

А хош за купца ты поди да за богатово,

А хош за кресьянина поди да за прожыточново,

Хош за сильнево могучево богатыря, —

60. А не ходи ты за Олёшеньку Поповича:

А не люблю я веть роду фсё попофского,

А да Олёшенька Поповиц да мне — крестовой брат!»

Ишше видели поеску да богатырскою —

Да увидели: во поле да курева стоит,

65. Курева-де стоит, да дым столбом валит.

Да уехал-де Добрынюш(к)а во чисто полё;

А доехал-де Добрынюшка до синя моря,

А да и здумал-де Добрынюшка купатисе.

А да соскочил-де Добрынюшка со добра коня,

70. А да роздел-де Добрынюшка платьё цветноё,

А привязал-де Добрынюшка к стремянам коню,

А говорыл-де Добрынюшка такуво слово:

«А уш ты ой еси, конь мой, лошадь добрая!

А да бежи-тко ты, конь, да во чисто полё,

75. А да и еш траву да ноньче шелковую,

А да пей-ко воду да фсё ключе́вою!»

А да пошол-де Добрынюшка к синю морю,

А да и поплыл Добрынюшка на синё морё.

А да и перва-та струя была заманьцивая —

80. А заманила тут Добрынюшку на синё морё.

А-й втора-де струя быстра была относливая —

А отнёсла-де Добрынюшку на синё морё,

А заносила тут Добрынюшку по морским волнам.

А надлетела тут змея да востролютая,

85. И говорила тут змея да таково слово:

«А да сказали, мне от Добрынюшки смерть прыдет, —

А тепере я с Добрынюш(к)ой, што хочу, зделаю:

А-й да хочу, Добрынюшку — жыфком зглону;

А я хочу-де, Добрынюшку — нонь зарас<з> убью!»

90. А проговорил-де Добрыня да таково слово:

«А уш ты ой еси, змея да востролютая!

А да не честь тебе будёт да не похвала нонь, —

А на синём-де мори ты меня жыфком зглонеш,

А на синём-де мори меня до смерти убьёш;

95. А да вынеси меня да на сыру землю;

А да тепере, веть видиш, и нак<г> плову,

Да и нету у меня да коня доброго,

Да и нету у меня да сабли востроей;

А тогда, што хочеш, змея, со мной ты делаеш!»

100. А подлетела змея ноньче к Добрынюшки,

А схватила-де Добрынюшку в востры когти,

А понёсла-де Добрынюшку на сыру землю,

А да и вынёсла Добрынюшку на сыру землю, —

А да и бросила Добрыню да на сыру землю.

105. А розлетелась-де змея да востролютая

А да хотела-де Добрынюшку ударити,

<О>на махнула крыло да своё правоё.

Да на то Добрынюшка успешен был,

А да схватил-де змею да за право крыло,

110. А да ударил-де змею да о сыру землю.

А зговорила змея да востролютая:

«А уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиц млад!

А не убивай меня, Добрынюшка, до смерти нонь!»

А говорыл-де Добрыня да таково слово:

115. «А ты скажи мне, змея да востролютая,

И да скажи мне, змея, да всю веть правду нонь.

А да где у тя стоит жива вода, мертвая?

А-й где у тя стоит ковёр самоле́тные?

А ишша как же ковру да прыговаривати?» —

120. «А уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!

А вон, видиш ты, дом мой белокамянной?

А как зайдёш на крылецюшко на правоё, —

А да на правой стороны да стоит горенка;

А да во той же во горёнки ковёр весит,

125. Да во той же во горёнки вода жыва, мертвая;

А да садись ты, Добрынюшка, на самолет-ковер,

А подними ты угол ноньче всточьние:

“А подымайсе, ковёр, выше лесу темново,

А выше лесу нонь темного, ниже облака нонь ходечего —

130. А опустись ты, ковёр, куда мне надобно!”»

А замахнулса Добрынюш(к)а покрепче нонь,

А ударил-де змею да во сыру землю, —

Да и столько тут змея да и пышала нонь.

Да пошол-де Добрыня да во полаты к ней;

135. А да зашол-де Добрынюшка на право крыльцо,

А да зашол-де Добрыня да во праву горьницю;

А да увидел тут Добрыня да самолет-ковёр,

А да увидел тут Добрынюшка воду жыву, мертвую.

А да взял-де Добрынюшка с собой нонь фсе,

140. А выходил-де Добрынюшка на белой нонь свет,

А становилсэ Добрынюшка на самолет-ковер,

А подымал он угол да ноньче фсточные,

А говорыл-де Добрынюшка таково слово:

«А уш ты ой еси, ковёр да самолетные!

145. А подымайсе выше лесу да ноньче темново

А-й выше темново лесу да фсё стоячево

А-й ниже облака нонече ходечево,

А-й опустись ты веть, ковёр, да ко добру коню!»

А-й да поднялса ковёр да полетел веть нонь.

150. А-й перенесса Добрынюшка цере<з> синё морё,

А-й да завидял Добрынюшка добра коня,

А-й да закрычал-де Добрынюшка громким голосом:

«А-й уш ты ой еси, конь дак лошадь добрая!

А-й ты неси-тко скоре мне платье цветноё!»

155. А-й опустилса ковёр дак на сыру землю

А-й на сыру-де землю да ко добру коню.

А одевалса Добрынюшка ф платьё цветноё,

А поежжал-де Добрынюшка во чисто полё.

А да минулось тому времецьки ноньче восемь лет,

160. А да минулось тому времечьки веть десеть лет,

А да минулось тому времечьки двенаццэть лет;

А да и выступило на лето да на тринаццато.

А выходила-де Омельфа да Тимофеевна,

А выходила Омельфа да на красно крыльцё,

165. А да смотрела-де она да во чисто полё, —

А и нету Добрынюшки ис чиста поля.

А да видела Омельфа да во чистом поле:

А што не пыль-то ф поле да роспылаицса,

А не туман с синя моря да поднимаицсэ, —

170. А там сильней богатыръ да потешаицсэ,

А да и путь свое держит да на Светую Русь,

А да копьё своё клонит да на Резань-горот<д>.

А да приехал тут удалый да добрый молодец

А да стары-де казак да Илья Муромец.

175. А говорила тут Омельфа да таково слово:

«А уш ты ой еси, стары казак Илья Муромец!

А не видал ле Добрынюшки там Микитица?»

А отвечал-де стары казак Илья Муромець:

«А да и видел я Добрынюшку вчерашной день;

180. А да лежит твой Добрынюшка на сырой земли,

А да и ротом у Добрынюшки вода бежит,

А на глазах у Добрынюшки цветы цветут»[55].

А да пошла-де Омельфа да во светлу грэдьню

А к молодой-де Апраксеи-королевисьни;

185. А говорыла она ей да таково слово:

«А уш ты ой еси, Апраксия-королевисьня!

А да приехал тут удалой да доброй молодец

Да стары-де казак да Илья Муромец;

Да принёс нам он весточку нера́дочную

190. А да нерадочну весточку невесёлую:

А да нету тут Добрынюшки жывого нонь,

А да лёжит-то Добрынюшка на сырой земли,

Да и ротом у Добрынюшки вода бежит,

А-й на глазах у Добрынюшки цветы цветут».

195. Да уехал тут стары казак да Илья Муромец,

Да уехал-де казак да в стольне Киев-град.

А да прошла тут весточька по фсем странам

А-й да по фсем-де странам, по разныем городам.

А да узнал тут Олёшенька Поповичь млад;

200. А да садилсэ Олёшенька на добра коня,

А да поехал тут Олёшенька в стольне Киев-грат

А ко тому же ко князю да стольнекиевскому:

«А уш ты ой еси, Владимер, княсь столнекиефской!

Ах, не изволь меня за слово скоро сказнить

205. И да скоро меня сказнить да круто вешати,

А-й не сади меня в погребы глубокие;

Да позволь мне, Владимер, да слово молвити!»

А-й говорыл-де Владимер да таково слово:

«А уш ты ой еси, Олёшенька Поповичь млад!

210. А-й говори-тко, Олёша: да что те надобно,

А што те надобно, Олёшенька, чево хочицсэ?» —

«А уш ты ой еси, Владимер, княсь стольнекиевской!

А у нас фсе ныньче во городе поженены,

Да фсе красныя девушки взамуш выданы;

215. А да один я удалой да доброй молодец

А да холост я живу да неженат слыву, —

А да позволь мне, Владимёр княсь, женитисе!

А да и знаю я сибе да богосужону

А богосужону сибе да причесну вдову,

220. А да по имени Апраксию-королевисьню;

А да не стало ноне Добрынюшки в жывых веть нонь!»

А да ставал-де Владимер да на резвы ноги,

А да кричал Владимер да громким голосом:

«А уш вы ой еси, слуги да мои верные!

225. А да ведите скоре да коня добраго!»

А да поехал тут Владимёр да во Резань-город

А да со тем же с Олёшенькой Поповичом.

А да приехали они да во Резань-город

А да ко той же Омельфы да Тимофеевны,

230. И заходили тут они во светлу грэдьню.

А-й говорыл-де Владимер да таково слово:

«А уш ты здрастуеш, Омельфа да Тимофеевна!

А я привёс к тибе весточьку весёлую

А да весёлую весточьку харошую:

235. А ты оддай-де Апраксию в замужество

А за того же за Олёшеньку Поповича!»

А да ставала тут Омельфа да на резвы ноги,

А говорила-де Омельфа таково слово:

«А уш ты ой еси, Владимер, княсь стольнекиевской!

240. А ты иди-тко, Владимер, да во светлу грэдьню

А ко самой-де Опраксеи-королевисьни!»

А да пошол-де Владимер да во светлу грэдьню

А ко самой-де Опраксии-королевисьни:

«А уш ты здрастуеш, Апраксея-королевисьна!

245. А я привёс тибе весточьку весёлую

А да весёлую весточку хорошую:

А-й ты не йдёш ле, Апраксия, в замужество

А за того же Олёшеньку за Поповича?»

А отвечала тут Апраксея таково слово:

250. «А уш ты ой еси, Владимёр, княсь стольнекиевской!

А када поежжал тут Добрынюшка во чисто полё,

Говорыл мне Добрынюшка таково слово:

“А када здумаш идти да во замужество,

А не ходи ты за Олёшеньку Поповича!” —

255. А да Олёшенька Поповичь ему крестовой брат;

А дак не йду я за Олёшеньку в замужество!»

А говорил-де Владимер да таково слово:

«А уш ты ой еси, Апраксия-королевисьня!

А ты добром ноне не йдёш, дак возьмем не́чесью:

260. А умывайсе поди да побелёшенько,

А одевайсе нонь ты да поскорешенько!»

А да взяли тут Апраксию веть за руки,

А повели-де Апраксию на шырокой двор,

А посадили-де Апраксию на добра коня,

265. А повезли-де Апраксию ф стольне Киев-град,

А ювезли-де Апраксию ф стольне Киев-град.

А-й да севодни у их будет да рукобитьицэ,

А да и завтро-то будет да зарученьицо,

А запозавтрея будет у их почесьен пир.

270. А выходила-де Омельфа да на красно крыльцо:

А-й да смотрела тут она да во чисто полё

А да завидела там удала да добра молоцца:

А да ездит молодечь да по чисту полю,

А да и путь он свой держит да во Светую Русь

275. А-й да копьё своё клонит да на Резань-город.

А да приехал тут удалый да добрый молодец,

А что по имени Добрынюшка Микитиц млад.

А да стречат его маменька родимая.

А соскочил-де Добрынюш(к)а со добра коня:

280. «А уш ты здрастуеш, маменька родимая!

А да што ноне у вас да не по-стараму

А не по-старому у вас да не по-прежному?

А да где же моя да молода жена,

А да где же она? Да не стречат меня!»

285. А говорила тут Омельфа да Тимофеевна,

А говорила-де она да таково слово:

«А да пойдем-ко, Добрынюшка, ф светлу грэдьню;

А роскажу тебе, Добрынюшка, подробно фсё».

А да зашли тут они да во светлу грэдьню;

290. А-й говорила-де Омельфа да таково слово:

«А-й уш ты ой еси, моё да ча... / чадо милоё!

А-й да приехал тут удалый да добрый молодец

А да стары-де казак да Илья Муромец,

А да приехал тут казак да ис чиста поля;

295. А да розвёс ту весточку нерадочну

А да нерадочную весточку невесёлую —

А что и бутто бы Добрынюшки живого нет;

А-й да и видял он тибя да на сырой земли,

А что и ротом у тибя да тут вода текла,

300. А-й на глазах у Добрынюш(к)и цветы цвели.

А-й да узнал тут Олёшенька Поповиц млад;

А-й да приехали з Владимером, князём стольнекиевским,

А-й увезли-де Опраксию ф стольне Киев-град

А за того же Олёшеньку в замужество;

305. А што и третьего дня было рукобитьицо,

Да фчерашной-от день даг богомольицо,

А-й да севоднешной день даг у их свадепка».

А-й заходил-де Добрынюшка по светлой грэдьни;

А замахали у Добрынюшки руки белые,

310. А засвистали у его дак очи ясные;

А-й говорыл-де Добрыня да таково слово:

«А уш ты ой еси, маменька родимая!

А да поди-тко скоре да в мой крепкой чулан,

А да неси ты веть мне платье калицкоё,

315. А да неси скоре да звончеты гусли;

А да поеду я к Олёшеньки на свадепку!» —

«А уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиц млад!

А да Владимер-от да стоит у его тысицким,

А да стары-де казак дак бо́льшей друшкою,

320. А фсе богатыре сильные — подносчики;

А не бывать тебе Добрынюшку живому назат!..»

А говорыл-де Добрыня да во фторой након:

«А ты неси мне скоре платье калицкоё,

А-й ты неси мне скоре да звоньчеты гусли!»

325. А да принесла ему маменька платье калицкоё,

А принесла-де ишше да звоньчеты гусли.

Да оделсэ Добрыня да ф платье калицкоё;

И да взял он с собой да звоньчеты гусли

А-й побежал-де скоре да на шырокой двор

330. А-й да садилсэ поскоре да на добра коня;

А-й поскакал-де Добрынюшка ф стольне Киев-град.

А-й не путём он нонь ехал да не дорогою, —

А-й да скакал он за заставы городовые,

А да скакал он за башны да корабельные.

335. А да приехал тут Добрынюшка ф стольне Киев-град,

А да спустил-де коня да во чисто полё.

А да пошол-де Добрыня да на шырокой двор, —

А у ворот-то стоят слуги-приворотницьки

А не пускают калику да на шырокой двор.

340. А вынимал-де калика да золоту грыдьню[56]

А подавал-де строгим ныньче прыворотничькам;

А пропустили тут калику да на шырокой двор.

А да зашол-де калика да на белы сени, —

А у дверей-то стоят строги придвернички

345. А-й не пропустят калику да во светлу грэдьню.

А-й вынимал-де калика да золоту грэдьню,

А-й да давал-де строгим ныньче прыдверьничкам;

А запустили калику да в светлу грэдьню.

А-й да зашол-де калика да в светлу грэдьню;

350. А да крест-от кладёт да по-писаному,

А-й поклон-от ведёт да по-ученому,

А-й на фсе стороны четыре да поклоняицсэ:

«А уш ты здрастуеш, Владимер, княсь стольнекиевской,

Да стары-де казак да Илья Муромец

355. А да Олёшенька Поповиц да с молодой женой!»

А говорил-де Владимер да княсь стольнекиевской:

«А проходи-ко, калика да перехожая

А перехожая калика да переброжая.

А уш вы ой еси, стольничьки-подносчичьки!

360. А-й наливайте вы чару да зелена вина,

А-й да не малую, не велику — да полтора ведра,

А-й подавайте калики да перехожоей!»

А-й да на то были подносчики не ослушливы:

А-й наливали тут чару да зелена вина,

365. А-й да не малу, не велику — да полтора ведра,

А-й подавали тут калики да перехожоей.

А-й принимал-де калика да единой рукой, —

А-й выпивал-де калика да к едину духу:

«А-й благодарствуйте, Владимер, княсь стольнекиевской,

370. А-й да стары-де казак да Илье Муромец

А-й да Олёшенька Поповиц да с молодой женой!»

А-й говорыл-де калика да таково слово:

«А-й уш ты ой еси, Владимер, княсь стольнекиевской!

А-й да позволь мне сыграть да в звоньчеты гусли!»

375. А отвечал Владимер княсь стольнекиевской:

«А да играй-ко, калика, да што те надобно,

А-й што те надобно, калика, да чиво хочыцсэ!»

А-й заиграл-де калика да в звоньчеты гусли, —

А да Владимер-от княсь да призадумалсэ,

380. А стары-де казак да призагорюнилсэ,

А да Олёшенька Поповичь да прирозсмехнулсэ,

А да кнегиня Апраксия запечалилась.

А-й говорил-де Владимер да таково слово:

А-й да негде я игрокоф таких не слыхивал

385. А-й после молода Добрынюшки Микитича.

А-й юш вы ой еси, стольничьки-подносчички!

А-й наливайте вы чару да во фторой након, —

А-й подавайте калики да перехожоей!»

А принимал-де калика да единой рукой, —

390. А-й выпивал-де калика да к едину духу.

А-й заиграл-де калика да во фтору игру, —

А да Владимер-от княсь да прироздумалсэ,

А да стары-де казак да запечалилсэ,

А да Олёшенька Поповичь загорюнилсэ,

395. А да Опраксея-королевисьня здогадаласе.

А-й говорыл-де Владимер да таково слово:

«А уш вы ой еси, стольничьки-подносчичьки!

А-й наливайте вы чяру да во третьей након

А-й подавайте калики да перехожоей!»

400. А да на то были подносчики не ослушливы:

А-й наливали тут чару да зелена вина

А-й подавали тут калики да перехожоей.

А-й принимал-де калика да единой рукой,

А-й говорыл-де калика да таково слово:

405. «А уш ты здрастуеш, Владимер, княсь стольнекиевской,

А-й да стары-де казак да Илья Муромец

А-й да Олёшенька Поповиц да с молодой женой!

А-й уш перву пил я чяру нонь — для здоровьица,

А-й да фтору чяру пил — да для похмельица,

410. А-й да и третью чяру выпьем — да для безумьица!»

А-й да выпил он чару да на единой дух.

А заиграл-де калика да в звоньчаты гусли.

А-й да Владимер-от княсь приросмехнулса;

А да стары-де казак — да потупя глаза;

415. А-й да Олёшенька Поповичь вофсё запечалилса;

А-й да Апраксея-кнегиня да з(до)годаласе,

А-й из-за дубова стола да выдвигаласе,

А-й и к печки-муравлёнки приближаласе,

А-й да брала-де калику да за белы руки,

420. Цэловала-де калику в уста сахарные,

А-й говорила-де она да таково слово:

«А-й ты здрастуешь, Добрынюшка Микитиц млад!»

А-й говорыл-де Добрыня да таково слово:

«А уш ты здрастуешь, Апраксея-королевисьня!»

425. А дак брал тут же Добрыня да за белы руки,

А-й да повёл-де Добрынюшка ис светлой грыдьни,

А-й говорыл-де Добрынюшка таково слово:

«А-й ты здрастуешь, Олёшенька Поповичь млад!

А-й ты здорово, друк<г>, женилсэ, да тебе не с кем спать!»

430. А-й выводил-де Добрыня да на шырокой двор.

А-й да хватал-де Олёша да саблю вострую

А-й да бежать тут хотел да назади всугон.

А-й не спустил его старый казак Илья Муромец.

А да урвалса Олёшенька потихохонько,

435. А да нагнал-де Добрыню у крутой горы,

А-й замахнулсэ на Добрыню да саблей вострою.

А-й да на то был Добрынюш(к)а ухватчивой:

А-й отмахнул у его сабельку налево нонь,

А-й да схватил-де Олёшу да за русы власы,

440. А-й да бросил-де Олёшу да на круты горы.

А-й да пошол-де Добрынюшка во чисто полё,

А-й да и кликнул Добрыня да коня доброго;

А-й прибежал тут г<к> Добры(н)юшки конь-лошадь добрая, —

Да поехали они да во Резань-город

445. А-й ко своей они маменьки родимоей.

А-й да во славном нонь городи во Киеви

А-й да у ласкова князя да у Владимера

А собиралось пированьё, да был почесьен пир

Да про фсех господ да лучших бояроф,

5. А да про сильних-могучих богатырей,

А да про тех палениц-девиць удалые.

А да и фсе-ли на пиру были сыты-веселы,

А да и фсе на чесном да напивалисе,

А-й да и фсе-ли на пиру да приросхвастались:

10. А-й да богатой-от хвастаёт золотой казной,

А-й да богатырь хвастат да сильней силою,

А-й да наезничек хвастает добрым конём.

А-й да един седит удалой да доброй молодец, —

А да не пьёт, тут не ест, сидит, — не кушает,

15. Ах, да и белое лебёдушки не рушает,

Ах, да нечем он, сидит, да тут не хвастает.

А-й подходит к ему Владимер-княсь стольнекиевской:

«А уш ты ой еси, Данило да сын Игнатьевич!

А-й што же ты сидишь ноньче, не пьёш, не еш,

20. А-й да не пьёш ты, не еш, сидиш, не кушаеш,

А-й и белое лебёдушки не рушаеш?

А да ничем ты, сидишь, ноньче не хвастаешь?»

А-й да ставал-де Данило да на резвы ноги,

А-й говорыл-де Данило да таково слово:

25. «А уш ты ой еси, Владимер стольнекиевской!

А-й не изволь меня за слово скоро сказнить,

А-й да скоро меня сказнить да круто вешати,

А-й да не сади миня ф погребы глубокие, —

А-й да позволь мне, Владимёр, да слово молвити!» —

30. «А-й говори-тко, Данило, да что те надобно,

А-й что те надобно, Данило, да чево хочыцсэ!» —

«А уш ты ой еси, Владимер-княсъ стольнекиевской!

А-й ты позволь мне-ка снять платьё бога(ты)рьскоё,

А да одеть мне-ка скиму да нонь калицкую

35. А да идти мне ф манастыри спасатисе!..»

А-й говорил-де Владимер-княсь стольнекиевской:

«А уш ты ой еси, Данило да сын Игнатьевичь!

А-й как навалицсэ на меня дак сила-армея,

А-й сила-армея навалицсэ Орда проклятая, —

40. А-й тада (так) хто у мня будет фсё зашшитником,

А-й да и хто у мня будет да сохранитёлём?..»

А-й говорыл-де Данило да сын Игнатьевичь:

«А-й уш ты ой еси, Владимер, княсь стольнекиевской!

А-й остаюцса у вас сильнии богатыри,

45. А-й да не много, не мало — их двенаццэть есть:

А-й сохранят они тебя да фсе твое жытье.

А-й ишше есь у миня да чадо милоё

А-й да и милоё чадышко любимоё,

А-й да и от роду ему да фсё веть семь годоф.

50. А-й да по имени Михайло да сын Данильевичь, —

А-й да он ездит тепериче на моём кони,

А-й да играет моей паличей буёвую,

А-й да и мечет её да по поднебесью,

А-й да хватает назат её едной рукой.

55. А-й навалицсэ когда на тебя сила-армея,

А-й да не будёт у тибе́ тогда защитникоф,

Позови ты тогда да фсё Михайлушка

А-й да Михайлушка зови — моево сына,

А-й да тогда будет тебе он защитником!»

60. А-й говорыл-де Владимёр да таково слово:

«А-й поежжай, Данило, да куда надобно,

А-й куда надобно, Данило, да куда хочицсэ!»

А-й да минулось тому времечьки ровно семь годоф.

А-й навалиласе сила да ноньче армея,

65. А-й роспроклятые бурзы да фсё тотарины;

А-й посылают послоф да ноньче строгиех

А-й ко тому же ко князю да ко Владимеру:

«А-й посылай ноньче к нам да п(о)единьшичька!»

А-й тут згорюнилса Владимер-княсь стольнекиевской;

70. А-й собирал-де Владимёр нонь почесьен пир

Да про фсех про купцэй, людей богатыех,

А-й да про фсех же людей да знаменитыех,

А-й да про фсех же про сильниех богатырей.

А-й да собралосе народу да очень множество.

75. А-й да ходил-де Владимер да по светлой грыдьни:

«А-й уш вы ой еси, князя да фсе боярыны!

А ише хто у меня пойдёт ноньче из вас защитничьком

Да и с тем же тотарином воевати-се?

А-й да дам я тому да много силы-армеи».

80. А да старшой хароницсэ за среднево,

А-й да средьней хороницсэ за млатшево,

А-й да от млатшово Владимеру ответу нет.

А-й говорыл-де Владимер да во фторой након.

А-й говорыл-де Владимер да во третьей након.

85. А-й з-за того же з-за стола да белодубова

А-й да со той же скамеечки кошещятой

А-й да ставал-де удалой да доброй молодец,

А-й да по имени Добрынюшка Микитичь млад.

А-й да ставал-де Добрыня да ниско кланялсэ,

90. А-й говорыл-де Добрыня да таково слово:

«А-й уш ты ой еси, Владимер, княсь стольнекиевской!

А-й не изволь миня за слово скоро сказнить

А-й да скоро-де сказнить да круто вешати, —

А-й да позволь мне, князь Владимер, слово молвити!» —

95. «А-й говори-тко, Добрынюшка, что те надобно,

И что надобно, Добрынюшка, чево хочыцсэ!» —

«А-й уш ты ой еси, Владимер-княсь столь(не)киевской!

А-й да минулось тому времечьки сем годоф:

А-й отпустили Вы Данила сына Игнатьева

100. А-й да и сильнево нашево богатыря,

А-й отпустили Вы его да фсё в манастыри, —

А говорил тут Данило да таково слово,

А-й обешшал Вам Данило да своево сына,

А-й своево-де сына да Вам защитничьком!»

105. А-й говорыл-де Владимер да таково слово:

«А-й уш ты ой еси, Добрынюшка Микитичь млад!

А-й да бери ты скоре своего коня добраго,

А поежжай ты к Михайлу сыну Данильеву,

А-й да проси-тко его нонь на почесьен пир,

110. А-й да проси ты его да нонь умнешэнько,

А-й чтобы ехал Михайлушко скорэшенько!»

А-й да поехал Добрынюшко к Михайлушку.

А-й заежжал же Добрынюшка на широкой двор,

А-й заходил-де Добрыня да во светлу грыдьню,

115. А-й говорыл-де Добрынюшка таково слово:

«А ушь ты здрастуёш, Михайло да сын Данильевичь!

А-й просил Вас Владимер, княсь стольнекиевской,

А-й да просил Вас Владимер да на почесьен пир!»

А-й отвечал-де Михайло да сын Данильевичь:

120. «А-й уш ты здрастуёшь, Добрынюшка Мекитичь млад!

А-й неужели у Владимера без миня пир нейдет?

А-й да теперче я да фсё мальчишечко,

Да от роду мне только четырнаццать лет!» —

«А-й да просил Вас Владимер да ноньче чеснёшенько!»

125. А-й умывалса Михайло да поскорэшенько,

А-й одевалсэ Михайло да покрутешенько,

А-й говорил-де Михайло да таково слово:

«А-й уш вы ой еси, слуги да мои верныи!

А-й опседлайте скоре мне коня борзаво,

130. А-й выводите ево да на шырокой двор!»

А-й да поехали удалы да добры молоццы,

А-й да поехали они да ф стольне Киев-грат

А-й ко тому же ко князю да стольнекиевскому.

А-й заежжали тут они да на шырокой двор.

135. А-й да стречал тут Владимер да стольнекиевской,

А-й да стречал-де Владимер со всема богатыреми.

А-й заходил-де Михайло да на красно крыльчё,

А-й да ступил-де Михайлушко правой ногой,

А-й да приступок до приступка да догибаиццэ.

140. А-й заходил-де Михайло да во свету грэдьню.

А-й говорил-де Владимер да таково слово:

«А-й приходи-тко, Михайло да сын Данильевич!

А-й да прошу я покорно да за почесьен пир:

А-й да садись-ко, Михайло, да куда надобно,

145. А-й куда надо Михайлу, да куда тибе хочичсэ!»

А-й да садилсэ Михайло да за убраной стол.

А-й угощали тут Михайла разными напитками.

А-й говорил-де Владимёр да таково слово:

«А-й уш ты ой еси, Михайло да сын Данильевичь!

150. А-й не пособишь ле ты нонь моему горю?

А-й навалилась на меня да сила-армея,

А-й роспроклятыя бурзы да нонь тотарины;

А-й навалилось нонь, да фсё веть сметы нет;

А-й да просят от меня да поединьшычька.

155. А-й да нету в богатырях да фсё защытничька!»

А-й отвечал-де Михайло да сын Данильевичь:

«А уш ты ой еси, Владимер да княсь столънекиевской!

А-й да какой защитник я да Вам теперече?

А-й ишше от роду веть мне да только четыренаццать лет,

160. А да сбросят богатыри меня з добра коня!»

А-й говорыл Владымер, княсь стольнекиевской:

«А-й уш ты ой еси, Михайло да сын Данильевичь!

А-й благословил мне тибя да твой родной батюшко

А-й защищать нонь тибе стольне Киев-град!»

165. А-й говорил-де Михайло да сын Данильевичь:

«А-й уш ты ой еси, Владимер-княсь стольнекиевской!

А-й да нету у мня да платья богатырского,

А-й да и нету у мня нонь копья долгомерново,

А ишше нету у мня да сабли востроей,

170. А-й да и нет у мня палицы буевоей;

А-й да пошли ты богатыри во чисто полё

А-й ко тому же ко камешку ко Латырю;

А-й да и есь тут пот камешком збруя богат(ыр)ская;

А-й привезли бы они мне эту збруюшку».

175. А-й поворотилсэ Владимер да ко богатырям:

«А-й поежжайте-ко, сильнии богатыри,

А-й поежжайте-тко во чисто полё;

А-й да везите скоре платьё богатырскоё

А-й с-пот<д> того же тут камешка ис-под Ла́киря».

180. А-й да поехали удалы да добры молоццы

А ко тому же ко камешку ко Лакирю,

А-й соскочили тут они да со добрых коней,

А-й обошли тут они да фсё вокрук ево,

А-й начинали тут его да подымати нонь

185. А-й фсе двенаццать нонь сильниех богатырей,

А-й не могли ево тут камешка от земли поднять,

А-й да поехали назад да без всево топер.

А-й приежжают тут они да ф стольне Киев-град,

А-й отвечяли тут они да таково слово:

190. «А уш ты ой еси, Владимер, княсь стольнекиевской!

А-й не могли мы достать платья богатырсково,

А-й не могли мы поднять да камня Ла́тыря»,

А-й да скочил-де Михайло да на резвы ноги,

А-й говорил-де Михайло да таково слово:

195. «Ой уш вы ой еси, сильние богатыри!

А-й отведите вы мне да камень Латырь нонь!»

А-й говорил-де Добрынюш(к)а Микитичь млад:

«А-й да поедём-ко, Михайло да сын Данильевиць,

А-й да поедём мы с тобой дак во чисто полё;

200. А отведу я тибя да камень Латырь нонь».

А да скочили тут они да на добрых коней,

А да подъехали ко камешку ко Латырю.

А соскочил-де Михайло да со добра коня

А-й подошол-де ко камешку ко Латырю,

205. А-й обошол-де Михайло его три рас<з> кругом,

А-й говорыл-де Михайло да таково слово:

«А-й пособи мне-ка, Господи, поднять ево!»

А-й да и взял тут Михайлушко едной рукой;

А-й да поднял етот камешок веть стоя нонь;

210. А-й да увидял: там платье лежит нонь цветноё,

А-й да и цветное платьё да богатырскоё.

А-й вынимал тут Михайло да платьё цветноё,

А-й одевал-де Михайло да поскорешенько;

А-й вынимал-де Михайло збрую лошадиную,

215. А-й да седлал-де коня да свойво доброво;

А-й да и взял он копьё да долгомерноё,

А-й да и взял себе паличю буёвую,

А-й да взял себе сабельку нонь вострую.

А да садилсэ Михайло да на добра коня,

220. А-й говорыл-де Михайло да таково слово:

«А уш ты ой еси, Добрынюш(к)а Микитич млад!

А поежжай-ко, Добрынюш(к)а, в стольне Киев-грат».

А-й да уехал тут Михайло да из виду веть нонь,

А-й да уехал тут Михайло да во манастыри

225. И ко своёму-де батюшку родимому.

А приежжал-де Добрынюшка в стольне Киев-град

А-й ко тому же ко князю да стольнекиевскому;

А-й говорыл-де Добрынюшка таково слово:

«А-й да подъехал Михайло к камню Латырю

230. А-й да поднял ево да единой рукой;

А-й вынимал нонь он платье да сибе цветное,

А-й вынимал себе платьё да богатырскоё,

А-й одевалсэ Михайло да нонь скорэшенько;

А-й седлал-де, уздал свойво коня доброво;

235. А-й да садилсэ Михайло да на добра коня;

А да сказал мне Михайло да таково слово:

“А поежжай ты, Добрынюш(к)а, в стольне Киев-грат!” —

А да и столько я Михайла ноньче видял тут:

А да и скрылсэ Михайла да фсё из глас<з> от меня».

240. А-й приежжал-де Михайло да во манастыри,

А подъежжал он к ограды да фсё высокое,

А-й да крыкнул он голосом высокием:

«А-й уш ты здрастуй, мой батюшко радимые!

А-й да дай мне бласловленьичё великоё

245. А-й да и ехать мне нонече во рать-силу

А-й да воёватцса мне с тотаринами проклятыми!»

А-й услыхал тут Данило да сын Игнатьевич,

А-й да открыл он веть форточку нонь маленьку,

А-й говорыл-де Данило да таково слово:

250. «А-й поежжай ты, дитя моё родимоё,

А-й поежжай ты, дитя; да веть Господь с тобой.

А-й да подъедёш ко силы да ты ко армии,

А-й да руби эту силу да ты веть с краю фсю!

А-й не заежжай ты во силу да фсё ф серёдочьку:

255. А-й во серётки накопаны рвы глубокие,

А-й провалиссе ты с конём да в эти рвы глубокия, —

А-й да и схватят тибя прокляты тотарины!»

А-й да закрыл-де Данило да свою форточку.

А-й да поехал тут Михайло да в стольне Киев-град

260. А-й да во ту же во силу ноньче во армею.

А-й да подъехал тут Михайло да к силы-армеи,

А-й да стоит ноньче силы дак ровно темной лес.

А-й да начал-де Михайло да розъежжати нонь;

А-й да розъехал тут Михайло да по чисту полю,

265. А-й да подъехал тут Михайло да к силы-армеи;

А-й да начал тут Михайлушко розмахивать:

А-й што на ту руку махнёт — дак лежит улица;

А-й на другу руку махнет — дак переулками, —

А-й да рубил-де, косил дак трои суточьки.

270. А-й говорыл ему конь да таково слово:

«А-й уш ты ой еси, Михайло да сын Данильевиць!

А-й отъежжай ты, Михайло, да во чисто полё,

А да дай мне поисть травы шолковой,

А да дай мне попить воды ключевое!»

275. А-й говорил-де Михайло да таково слово:

«А уш ты ой еси, конь дак лошадь добрая!

А-й твоя во(л)чья нонь сыть да травяной мешок:

А-й россердись-ко ты, конь, дак пушше старово!»

А начинали тут опять рубить да силу-армею.

280. А-й россердилсе нонь конь да пушше старово.

А-й да рубил-де, косил опять трои суточьки.

А-й говорил ему конь да во фторой након:

«А-й отъежжай-ко, Михайло, во чисто полё,

А-й да и дай мне поисть травы шолковой,

285. А-й да попить мне коню воды ключевоей!» —

«А-й уш ты ой еси, конь мой, лошадь добрая!

А твоя ноньче сыть да травяной мешок:

А-й розсердись-ко нонь, конь, да пушше старово!»

А-й розсердилсэ веть конь да пушше старово;

290. А-й поскакали тут опять дак в силу-армию,

А-й да заехали они да во серёдочьку...

А-й провалилсэ его конь дак лошадь добрая,

А-й провалилсэ во укопы фсё глубокие.

А-й да схватили тут Михайла сына Данильёва,

295. А-й повели тут ево да ко тотарыну

(А-й да запутали в опутины во крепкие!), —

А-й привели тут ево да ко тотарину.

А-й говорыл-де тотарын да роспроклятые:

«А-й уш ты, — ах, ты мальчишко! — да ровно бестия!

300. А да попал ты теперице в мои руки;

А-й да и зделайте скоре да ноньче виселичю, —

А-й да повесим мы ево да на чистом поли!»

А-й да и зделали тут виселицю скорёшенько,

А-й повели-де Михайлушка на виселичю.

305. «А уш ой еси, Бох да ноньче Милослив!

Да за що я нонь да погибать буду?..»

А-й розвёрнул тут Михайло да руку правую —

А-й оборвал-де опутины нонь крепкие;

А-й ухватил-де тотарина нонь за ноги —

310. А-й да и начал помахивать во фсе стороны

А-й да и ровно он паличей буёвою.

А-й да добралса Михайло да до добра коня,

А-й закрычал-де Михайло да громким голосом:

«А-й уш ты ой еси, конь, моя лошадь добрая!

315. А-й да и выскочи, конь, да на сыру землю!»

А-й да и выскочил конь дак на сыру землю

А-й подбежал-де к Михайлу сыну Данильёву.

А-й заскочил-де Михайлушко на добра коня,

А-й поскакал-де Михайло да ко белу шатру —

320. А-й да схватил-де тотарина за русы власы,

А отрубил у тотарина буйну голову,

А-й да вздел эту главу да на востро копьё.

А да скричала тут фся сила да ноньче армея:

«А уш ты ой еси, удалой да доброй молодец!

325. А-й да куды нам прикажош нонь деватисе:

А-й нам здесь ле стоять, ли за тобой итти?..»

А-й говорил-де Михайло да сын Данильевичь:

«А-й отправляйтесь, тотары да роспроклятые,

А-й отправляйтесь, тотары, да во свою Орду!»

330. А-й да поехал Михайло да в стольне Киев-град.

А-й да и ехал он силой да цельни суточьки,

А-й да увидел там живого человека он:

А-й да и ходит, по туловишшам роицсэ.

А-й подъежжал-то Михайло фсё поближе к ему;

335. А-й да увидел тут Михайло да своево оцца:

А да роицсэ по туловишшам по мёртвыем,

А-й да и ищот тут он да свуево сына.

А-й говорил-де Михайло да таково слово:

«А уш ты здрастуеш, батюшко родимой мой!

340. А уш ты што же ноньче да тут делаеш?» —

«А-й уежжай ты, тотарын да роспроклятые:

А-й да сниму я свою шляпу да фсё пуховую

А-й да и брошу ф тибя да свою шляпочьку, —

А-й да слетиш ты, тотарин, да со добра коня!» —

345. «А уш ты ой еси, батюшко родимой мой!

А уш верно скажу, да я твой веть сын!» —

«А юш ой еси, удалой да доброй молодец!

А соскочи-тко возьми со добра коня,

Да роздень ты с сибя возьми платье цветное;

350. А да ес<т>ь у моево сына предметочка

А пот правой-де пот пазухой две бородавочьки!»

А-й соскочил-де Михайло да со добра коня,

А-й да роздел он с сибя да платьё фсё цветноё

А-й подошол тут к оццу своему родимому,

355. А-й показал тут ему да праву руку он.

А-й увидал тут старик свои придметочьки,

А-й да убнял тут старик своево сына,

А-й говорил-де старик да таково слово:

«А-й да и будеш, Михайло, да на почесьен пиру, —

360. А-й да не хвастай, Михайлушко, нечем веть ты,

А-й да не силой своей да ты не бодросью!..»

А-й роспростилсэ Михайло да со своим оццом,

А-й да поехал Михайло да в стольне Киев-град.

А-й подъежджает Михайлушко ко заставы.

365. А-й увидали Михайла да с высока шатра —

А-й да закинули у ворот запоры крепкие.

А-й закрычял-де Михайло да громким голосом:

«А-й уш ты ой еси, Владимер-княсь стольнекиевской!

А запусти ты меня да в стольне Киев-град;

370. А я везу вам главу да фсё тотарскую!»

А-й услыхал тут Добрынюшка Микитичь млад,

А-й услыхал-де Добрынюшка голос Миха́йлушкоф;

А-й поскакал-де Добрынюшка к воротам скорей, —

А-й отворят он веть заставы нонь крепкие,

375. А-й запускал-де Михайлушка на двор к себе.

А-й поскакали тут они да ко дворцу ево.

А-й да увидел тут Владимер-княсь стольнекиевской;

А-й выходил-де Владимер да на красно крыльцо,

А-й да и брал-де Михайла да за белы руки,

380. А-й да и вёл-де Михайла да на красно крыльцо,

А-й да завёл-де ёво да во светлу грэдьню.

А-й да пошол у их пир да нонь навесели:

А-й да и стали тут они да утешатисе,

384. А-й да и стали тут они да веселитисе.