Съёмка у Меньшиковой

День был в разгаре, когда Катерина Сергеевна Меньшикова вплыла в гостиную и внесла небольшой поднос с кофейником и тремя чашками. Дородная, видная, ухоженная дама, жена влиятельного человека, она пробралась из низов к высотам достатка и благополучия и теперь во всем стремилась соблюдать правила простоты общения. Как минимум два человека – ее домработница Фаина и кухарка Клава – могли принести гостям кофе. Но Катерина Сергеевна не собиралась лишать себя удовольствия от исполнения этой роли – богатая дама сама угощает в своем доме ободранную девчонку-фотографа и ее красавца напарника. Меньшикова проплыла по коврам гостиной, поставила поднос на стол, разлила кофе по чашкам, взяла одну, села в глубокое старинное кресло и удовлетворенно выдохнула – она была собой довольна.

– Зиновий, угощайтесь, пожалуйста, – царственным жестом пригласила она Зиса.

Тот вздрогнул. Он терпеть не мог, когда его называли по имени. Отставив штатив, Зис подошел к столику и растерянно уставился на поднос. У этих чашек полупрозрачного китайского фарфора были такие тонкие стенки, что страшно было подумать о том, чтобы за них взяться. Пока он приноравливался половчее подхватить невесомую посуду, из-за его спины появилась Майя, без лишних церемоний сгребла свою чашку и, с шумом прихлебывая горячий напиток, устроилась в стороне, с любопытством рассматривая стены. Катерина Сергеевна едва заметно, насколько ей позволяли ее «безупречные манеры и прекрасное воспитание» подняла одну бровь. Майя ей не нравилась. А вот этот Зиновий…

Длинноногий, широкоплечий, хорошо сложенный. На нем элегантно смотрелась даже линялая майка с закатанными рукавами. Пока Зис разворачивал свою технику, Катерина глаз не могла оторвать от движений его сильного тела. Ей нравились такие рослые и худощавые мужчины. Их природная грация завораживала ее и наводняла воображение страстными сценами. А какие руки были у этого фотографа… Они были просто созданы для того, чтобы обнимать ее горячее тело. Катерина, стараясь сохранять отрешенный и безразличный вид, блестящей голодной змеей затаилась в глубине кресла.

– Пейте, пейте, Зиновий, – подбадривала она свою жертву. – Угощайтесь, вот тут в розетке варенье. Мы его сами делаем. Попробуйте.

Зис, едва разделавшийся с чашкой, с ужасом посмотрел на розетку размером с наперсток. Он переглянулся с Майей.

– Спасибо, Катерина Сергеевна, – Майя, встав за его плечом, почему-то заговорила басом. – Кофе отличный. А варенье сливовое?

– Сливовое, сливовое, – отозвалась та и опять перевела взгляд на Зиса. – Какие вы молодцы. Я и за кучу денег не смогла бы в такую жару куда-то ехать. У меня вообще день начинается только после семи вечера. А вы по вечерам обычно отдыхаете, наверно?

– Мы… – начала Майя, но Зис опередил ее.

– Мы обычно снимаем до ночи, а потом… Катерина Сергеевна не дала ему договорить.

– …занимаетесь любовью до утра!

Майя едва не поперхнулась. Однако Зис был невозмутим.

– Нет, Катерина Сергеевна, до утра мы обычно сидим в фотостудии. Работаем.

Меньшикова отставила свою чашку и картинно всплеснула руками, дескать, как же так, такая красивая пара и какая-то работа. Но в глубине ее хитрющих глаз сияла нечаянная радость – похоже, любовниками они не были. Катерина еще не строила серьезных планов насчет Зиса, но все равно, это было кстати.

– Ну что, начнем? Катерина Сергеевна, – Майя поставила пустую чашку на поднос. – Садитесь, пожалуйста, вот сюда, на диван к окну, я проверю освещение.

– Вы имеете в виду – на канапе, Майечка?

В этом вопросе было ровно столько яду, чтобы не отравить насмерть. Теперь Майя переглянулась с Зисом.

– На канапе, Катерина Сергеевна, на канапе.

Хозяйка с видом победительницы встала и величественно перенесла свое чуть располневшее, но все еще прекрасное тело к высокому окну. Там, на обитом карамельным шелком канапе, она раскинулась в позе, которая выгодно подчеркивала все ее перезревшие изгибы, и продолжила расспросы, почти не подчеркивая того, что она обращается именно к Зису.

– А скажите, вот вы… между собой… ну, почему вы работаете в паре?

– Майя хороший фотограф-художник, я хороший фотограф-техник. Отличное сочетание – прекрасные снимки, – не отрываясь от аппаратуры, объяснил ей Зис.

– А по-моему, все хорошее происходит только от любви,– Катерина Сергеевна закатила глаза к потолку, изучая лепнину вокруг своей массивной люстры.

– Мы очень любим свое дело, – Зис за ее спиной разматывал кабели и втыкал штекеры в розетки, спрятанные на стенах за тяжелыми гардинами.

Меньшикова развернулась к нему. Она не могла отвести жадного взгляда от этого молодого сильного тела, так уверенно перемещавшегося по ее владениям. Было что-то особенно изысканно-сексуальное в том, как бесцеремонно и одновременно осторожно он обращался с ее вещами. Меньшикова едва выдохнула.

– Да нет, я не о деле, я о любви…

– Катерина Сергеевна, посмотрите в камеру. – Майя, как божья кара, появилась в поле ее зрения с фотоаппаратом. – Так, очень хорошо. Зис, подвинь отражатель немного правее. Отлично. Катерина Сергеевна, я сейчас сделаю пробные снимки, потом их посмотрим и приступим к съемке?

– Хорошо, хорошо, Майечка.

Меньшикова взяла себя в руки и на некоторое время отвлеклась от слежки. Все занялись делом – Майя пробными снимками на полароид, Зис – светом и отражателями, Меньшикова – собой и своими величественными позами.

В сущности, эта Катерина Сергеевна была не так уж плоха. Она сама понимала, что, несмотря на деньги и положение мужа, остается все той же простой теткой, любящей нехитрые удовольствия, суп с хлебом на ночь и свитер с меховой опушкой на плече. Однако необратимый процесс затянул ее в светские и полусветские сучьи круги, она научилась принимать подонков-гостей за своим столом из карельской березы, с умным видом закатывать глаза по любому поводу и отличать щипчики для ресниц он щипчиков для устриц. Так же со временем она отработала приемлемую форму общения с окружающими – немного снисходительно и подчеркнуто на равных.

Она была не против существования Зиса и Майи, особенно Зиса, но, принимая свои викторианские позы на антикварном канапе, она старалась не забывать, где тут она и где этот милый мальчик, «фотограф без прток».

В то время как такие важные мысли вращались в ее голове, вокруг кипела работа. Майя довольно быстро закончила с портретом, и пока Зис «пристреливался» к углам и анфиладным перспективам, пошла бродить по прохладной гостиной. Разглядывая перенасыщенную предметами старины обстановку, она обратила внимание на небольшой квадрат, выделявшийся структурой и цветом на белоснежном потолке.

– Катерина Сергеевна, что это? – спросила она. Меньшикова ответила не оборачиваясь.

– Это… такое растение. Выросло перед домом. Майя уставилась на потолок.

– Да вы что?

В ее голосе было только неподдельного удивления, что хозяйка проследила за ее взглядом.

– А-а, это… Не помню, это как-то называется. Ну, в общем, когда в старинных домах делают ремонт или реставрацию, обязательно оставляют такие фрагменты старого интерьера. Вот тут еще есть…

Она немного подалась вперед и ногой, обутой в изящную туфлю, откинула край ковра – под ним обнаружился такого же размера, что и на потолке, квадрат неотреставрированного паркета. Майя залюбовалась почерневшими досками.

– Как красиво… У вас, наверное, самый старый дом в этих местах?

Катерина Сергеевна, небрежно облокотившись на выгнутую спинку, следила за перемещениями Зиса.

– Сложно сказать, но самый крепкий– это факт. Здесь вообще мало что хорошо сохранилось, большую часть старых особняков перестроили, от некоторых даже фундамента не осталось, что-то обветшало, что-то просто снесли.

– Этому дому лет триста, – предположил Зис, переставляя фотоаппарат на штативе в другой угол гостиной. – Вас тут по ночам призраки не посещают?

Что-то дрогнуло во взгляде хозяйки, но она быстро взяла себя в руки. И только наигранная беспечность тона выдавала ее напряжение.

– Не хотела вам об этом говорить, но я-то здесь не живу, так, заезжаю иногда. Здесь в основном муж бывает, а у меня квартира в городе. Для него это все очень важно – старинный дом, семья с корнями, наследственность, предки… Все древнее, только деньги новые, – она усмехнулась, поправила прическу. – А я не могу здесь оставаться. Страшно. Вещи пропадают, закрытые окна вдруг хлопают, птицы кричат…

– Ну, птицы-то понятно, почему кричат, – Зис повел плечом, намекая на окружающие особняк сельские просторы.

Меньшикова ответила не сразу.

– Да нет, – спокойно произнесла она. – Они не в лесу, они в доме кричат.

Небольшая пауза повисла, словно капля воды на краю крана.

– И вообще, – Катерина одернула платье на коленях и постаралась вернуть голосу беспечность,– говорят, что тут места плохие.

– А так и не скажешь, – Майя выглянула в окно, рассматривая сад и прекрасный вид на поле и подступающую с краю рощу.

Меньшикова продолжала, обращаясь к Зису.

– Когда-то давно здесь, в Савельево, людей в землю закапывали. Живьем. Казни такие были. Потом крестьяне чего-то бунтовали. Так их прямо домами жгли. Окна и двери заколачивали и палили. А теперь… Майя и Зис переглянулись.

– Что теперь? – переспросил Зис.

Меньшикова смотрела на него и явно прикидывала, спать или не спать, говорить или нет. Но широкие плечи Зиса решили все в его пользу. Меньшикова прочистила горло и, понизив голос, зашелестела.

– Ну, короче, здесь есть дом, который невозможно найти. Рассказывают, что кто-то видит иногда то крышу, то дымок из трубы, то силуэт в тумане, а то даже и отражение в озере. Но найти его не могут. Местные, как напьются, так сразу ползут в лес на поиски. Вон недавно, целую экспедицию устроили. Дом, понятное дело, не нашли, зато двое ослепли.

– Как ослепли? – переспросила Майя.

– А так. Собрались несколько человек, вроде шли вместе. Потом хватились, а двоих нет. Два братца, один тут электриком работал, другой… я уже и не помню. В общем, вместо дома пришлось этих придурков искать. Они в пойму реки упали, лежат в камышах, пузыри пускают. Еле откачали. Чего-то с глазами у них случилось. Говорили, они вроде этот дом-то увидели, ну, и ослепли, – Меньшикова брезгливо передернула плечами. – А по-моему, так просто плохой водкой отравились. Алкашня.

– А дом? – спросила Майя.

– А что дом? – все еще раздраженная чужими пороками, переспросила Катерина. – Ах, дом! Ничего. Не нашли. Да тут вообще этим летом такой бардак творится! Вон на днях – вся документация сгорела. Здесь был настоящий архив, даже переписка князя Волоцкого сохранилась, музей еще хотели делать. На все участки купчие, документы всякие, справки о хозяевах, ну, все на свете. Сгорело за час. Сторож погиб. По телевизору передавали, вы не видели?

Зис нахмурился.

– Подождите, это что, здешний сторож, что ли? Архипов? Кирилл Петрович? Так мы же его снимали…

Он посмотрел на Майю. Майя смотрела в окно в сад. А Меньшикова уже не могла остановиться.

– Но это ладно, а вот в том доме, ну, который найти не могут, говорят, большая семья жила. Старуха-мать, ее сын с женой и двое детей. Девочки. Здесь все деревни были ихние…

Меньшикова вздрогнула от такой оплошности.

– Принадлежали им, – быстро поправилась она, но, похоже, никто не обратил внимания на ее прокол.

– Жили они себе, жили, а однажды вдруг вышла ссора. И сын убил свою мать…

– Почему? – Зис повернулся в ее сторону. Катерина пожала плечами.

– Кто его знает? Поссорились, не поделили чего-то… Не знаю, темная история, – она поменяла позу. – В общем, его посадили, старуху похоронили, мать с девочками попробовали как-то жить дальше. А потом пропала старшая дочка. Ушла утром к озеру – и не вернулась. Искали, искали – и ничего. Ни тела, ни платья, ни ответа, ни привета. Сгинула.

Майя оглянулась. Внезапно ей показалось, что у нее за спиной кто-то стоит. Она обвела взглядом большую комнату. Никого. Посмотрела на Зиса. Тот внимательно слушал Меньшикову. «Показалось…»– Майя потерла висок и постаралась сосредоточиться.

– …отец, когда узнал, сошел с ума. Прямо в камере повесился. Жена сразу после похорон со второй девочкой уехала. Рассказывали, обе поседели от горя. Вот так была семья и вся вышла. А перед тем, как все началось, вроде бы эти странные цветы и полезли из земли, – она кивнула в сторону большой напольной вазы, стоявшей в углу.

Майя и Зис посмотрели в направлении ее взгляда. В вазе стояло растение. Сухое и черное, оно напоминало длинный острый коготь невиданного животного и выглядело изящно, но зловеще.

– Многие начали уезжать отсюда, говорили– проклятая земля. А потом – революция, новая жизнь, новые люди понаехали, вроде обо всем забыли.

Внезапно в углу комнаты раздался сильный хлопок. Все вздрогнули.

– Так, спокойно, у нас лампа перегрелась, – Зис выдернул шнур из розетки.

– Так это что, все правда или так, местная страшилка? – спросила Майя.

Меньшикова встала, прошлась по комнате, остановилась перед зеркалом.

– Ой, Майечка, я и не знаю,– она залюбовалась своим отражением. – Вообще здесь много всякого сочиняют. Легенды легендами, а место лесное, отдаленное, тут такое покажется, особенно ночью… Вроде отца этого не один раз видели. Говорят, все ходит, ищет чего-то, успокоиться не может…

Довольная собой, она отошла от зеркала, приблизилась к Зису и положила руку ему на плечо.

– Но вы, пожалуйста, не выдавайте меня, хорошо? Тот поднял на нее глаза. Меньшикова улыбалась.

– Ну, что я здесь не живу и все такое. А то, знаете, мир жестокий – скажешь чего, а потом начнется… Решат, болтаю лишнее, покупателей отпугиваю, цены на землю сбиваю. Чего только не придумают. Пострадаешь, да еще и не узнаешь за что. Понимаете?

– Конечно, Катерина Сергеевна – отозвался Зис.

– Катя, просто – Катя, – она провела рукой по его плечу, слегка сжала его. – Журналисты, они ведь такие любопытные, а у нас у всех свои тайны. Вы согласны, Зиновий…

Ее пальцы впивались в его плечо. Зиновий, честно глядя в глаза старой барракуде, кивнул.

– Конечно. Послушайте, Катерина… Катя, проводите меня, пожалуйста, на кухню, нам надо снимать, а то свет уйдет.

Меньшикова, словно очнулась, ослабила хватку и отступила в сторону.

– Да-да, конечно, пойдемте, я вас провожу.

Когда они с Зисом вышли из гостиной, Майя осмотрелась. Ей хотелось пить. То ли от рассказа Меньшиковой, то ли от сладкого варенья, у нее пересохло во рту.

Она шагнула к столу и тут… в одно мгновение на всех стенах гостиной проступили трещины, дом застонал, словно приняв на себя сокрушительный удар, сравнимый с мощным взрывом. Майю качнуло, она схватилась за край стола. В эту минуту в гостиную вошел Зис.

– Майя, пойдем, ты мне со светом поможешь. Майя… Ты слышишь меня? Майя, что с тобой?

Обеспокоенный, он шагнул к ней, всмотрелся в ее лицо. Майя побледнела, у нее под глазами проступили глубокие тени, пальцы стали влажными и холодными…

Когда она в следующий момент обвела взглядом комнату, все было на своих местах, те же зеркала в стиле мадам Помпадур на ровных стенах, то же карамельное канапе у окна… Майя уставилась на Зиса. Бледный от волнения, он изо всех сил растирал ее ладони.

– Все в порядке, в порядке,– она высвободила руку.– Кофе, наверно, перепила. Пойдем работать.

Но Зис покачал головой.

– Знаешь что, иди-ка ты в сад. Ты, правда, бледная, как смерть. Походи, погуляй, подыши воздухом.

Майя отмахнулась.

– Оставь, Зис, все нормально.

– Пошла вон, – Зис несильно хлопнул ее ладонью по затылку. – Когда понадобишься, я позову. Одно условие – не курить.

Он вытащил из кармана ее рубашки сигареты и вытолкнул Майю в стеклянные двери в сторону сада.

– Зиновий! – донеслось с кухни. – Идите сюда, я вам такое покажу… Вы такого не видели.

Зис выдохнул и вышел из гостиной.

– Ну, и чего такого я еще не видел? – пробормотал он на ходу.

На лужайке перед домом было жарко. Припекало солнце, и шмели пухлыми полосатыми шариками висели над цветами. Майя потопталась на мощеной площадке и пошла по дорожке в прохладную глубину сада. Видимо, хозяевам повезло заполучить отличного садовника с фантазией и хорошим вкусом. Если бы не расставленные то тут, то там диковатого вида псевдоримские статуи красующихся героев и богов, здесь можно было бы прогуливаться с надеждой не нечаянную встречу с Мартовским Зайцем, Королевой или Шляпником.

Тропинка уводила Майю в тенистые заросли. Она миновала развесистые кусты лежачего можжевельника, рощу карликовых берез, справа осталось небольшое озеро с лебедем, словно вырезанным из черной бархатной бумаги, потом по горбатому деревянному мостику она перебралась через тихий ручей, потом дорожка свернула…

Внезапно Майя остановилась. Она поняла, что идет очень долго. Ее дыхание сбилось, и от усталости гудели ноги. Майя осмотрелась. Справа начиналась широкая аллея. Дремучие тополя свивали свои ветви высоко в небе, образуя плотный свод, почти непроницаемый для солнечных лучей. Странно, но что-то здесь было не так. Майя обвела взглядом этот отдаленный участок сада. На мгновение ей почудилось, что в конце аллеи виднеется большой дом. Как будто солнечный блик сверкнул в открывшемся окне, громко вскрикнула спугнутая птица.

– Майя!… – донеслось до нее из глубины сада.

Майя вздрогнула. Внезапно она поняла, в чем дело. Здесь не было лета. Не было привычной глазу зелени. Распустившихся цветов. Шмелей, стрекоз и мелкой мельтешащей мошкары. Не было жары. Густого, переполненного запахами воздуха. Здесь была осень. Холодный пустой ветер перебирал опавшую листву.

Она сошла с тропинки, сделала шаг в сторону, внезапно земля расступилась под ногами и Майя, теряя равновесие, провалилась вниз. Она не успела ничего сделать, ничего сообразить. С сердца словно сорвали тонкую сеть сосудов. Майя вскрикнула…

…и открыла глаза. Она заснула на скамейке перед домом Меньшиковой. Майя потерла глаза, потянулась и обратила внимание на какие-то красные капли на одежде.

– Это еще что такое? – пробормотала она.

Майя дотронулась до расплывающегося в светлых волокнах ткани свежего пятна. Вдруг сверху капнуло еще раз. Она поднесла руку к лицу. Так вот откуда этот солоноватый привкус в горле… Она запрокинула голову. Кровяная струйка потекла от крыльев носа вдоль верхней губы. Майя оттерла ее, не дав образоваться очередной капле. Теперь перепачканы были и ее пальцы, и лицо.

– Майя! – Зис звал ее, высунувшись из окна.

– Иду! – крикнула она и, стараясь не опускать голову вниз, направилась в сторону дома.

«Надо же, сто лет кровь из носа не текла», – подумала Майя.

Она скрылась из виду, и только тогда тот, кто стоял за ее спиной и следил за ней все это время, шагнул в сторону и исчез в зелени сада.

Прошло несколько дней. Младший Зорькин сидел за столиком в охлажденной кондиционерами кафешке, потягивал свой коктейль и с удовольствием наблюдал в окно за Майей, которая парковала машину перед входом. Какой-то пижон в кабриолете зазевался, она прямо перед его носом ловко заехала в образовавшийся промежуток и теперь, не обращая никакого внимания на возмущенную брань, вынимала с заднего сидения автомобиля большую коробку. Справившись наконец со своим грузом, Майя помахала разъяренному мужику и зашагала к стеклянным дверям. Ей придержали створку, она кивнула, вошла, осмотрела зал и, заметив Зорькина, направилась к нему.

Как же она была хороша… Зорькин залюбовался ею. Майя при каждой встрече производила на него немедленный эротический эффект, ничего при этом не делая. Этим она восхищала его еще больше. Она никогда не стремилась понравиться. Почти никакой косметики, растрепанная прическа, мальчишеская одежда, ничего общего не имевшая с соблазнительными девичьими туалетами. Из украшений только часики на запястье. И загадка, тайна в глубине бездонных темных глаз.

Зорькин понимал, что его восторги бесполезны, что он при ней, как вассал при королеве, но ничего не мог с собой поделать, Майя и правда была его дамой. Эти длинные пальцы с благородной лункой прозрачного ногтя, тень, лежащая в ключице, глухой голос и запах, с ума сводивший его, и, похоже, не его одного, аромат ее тела…

– Привет, как дела? – Майя поставила коробку на соседний стул и села.

Забавно, но ни она, ни Зис никогда не звали братьев по именам. По правде говоря, они и не знали, как их зовут. При первой встрече те представились: «Зорькины, старший и младший» – и с тех пор так и повелось.

Сейчас младший сиял и таял, глядя на нее.

– Дела… дела нормально, заказать тебе кофе?

– Нет, спасибо. У меня безкофеиновая никотиновая диета. – Майя достала из кармана сигареты и кивнула в сторону коробки: – Это от нас с Зисом.

Приближался юбилей старшего Зорькина, и она завезла подарок. По дням рождения она не ходила, вечно ссылалась то на одно, то на другое, и однажды честно призналась, что терпеть не может эти сборища с пьяными тостами, объятиями и обязательно какой-нибудь развеселой драчкой в конце. Однако подарки обоим братьям дарила регулярно. В последний раз младшему досталась отличная старая лампа с зеленым стеклянным абажуром. Он покосился в сторону коробки.

– Чего там?

Майя с улыбкой покачала головой, дескать, так я тебе и сказала…

Зорькин осторожно, самыми кончиками пальцев провел по ее шее и щеке. Какой же нежной была эта кожа. Он представил, как его губы осторожно дотрагиваются до ее губ…

Он прокашлялся, отгоняя наваждение, и отпил приличный глоток коктейля. Майя насмешливо смотрела на него.

– Ну, чего нового, товарищ? – спросила она. Понимала она или нет, что творилось с ним?

– Э-э, нового… – потянул Зорькин. – Да так, ничего особенного. Работы выше головы. Привезли новое оборудование. А инструкции на корейском. Не текст, а сплошные паучьи лапки. Неделю не можем разобраться, как два блока скомутировать. Вон, – он похлопал себя по карману, – утром сходил словарь купил. Буду переводить.

Майя сочувственно кивнула.

– Да, Зис чего-то звонил, – вспомнил Зорькин. – Нас не было, он на автоответчике сообщений пять оставил. Не знаешь, чего он хотел?

– Не знаю, – Майя пожала плечами. – Мало ли. Он тут злился из-за глянцевых снимков. Может, поэтому и звонил. Ты набери ему сам.

Зис… Зорькин вздохнул. Этот широкоплечий гладиатор отбрасывал его со всеми его надеждами в мезозой. В пещеры. В безнадежный арьергард.

– Не, если из-за снимков, я звонить не буду. Это старший режимы перепутал, а мне отдуваться? Нет уж.

– Ну, не звони. Если что-то важное, сам проявится. Майя выдохнула сигаретный дым. Она знала, из-за чего братьям названивал Зис, но говорить об этом не хотела. Его интерес к этим белым разводам на фотографиях казался ей полной ерундой.

– Слушай, – неожиданно отвлекся от своего коктейля Зорькин.– Тут такое дело… Как-то я раньше не подумал, может, ты нас выручишь? К нам один мужик приходил, мы ему обложку делали. Забавный тип, написал книжку и не может придумать названия. Ну, просто тупик – нет идей, и все. Уже все сроки вышли. Он тоскует. Глупости всякие предлагает. Не придумаешь чего?

– А о чем книга? – спросила Майя.

– Ну, так, о природе снов. О том, что сон есть смерть или смерть есть сон или что-то вроде того…

«Ты странно спишь – с открытыми глазами:

Ты ходишь, говоришь и видишь сны…» – неожиданно процитировал он.

Майя с интересом посмотрела на него. В отличие от старшего брата, этот всегда был полон сюрпризов, то корейский словарик в кармане, то Шекспир.

– Вообще, интересно, – продолжал Зорькин. – Я у него вычитал, что, оказывается, сам сон, ну, то есть, когда мы что-то видим, длится всего несколько мгновений. Сначала все эти фазы – медленная, быстрая, а в самом конце, перед тем, как начнет трезвонить будильник – все и происходит.

– Надо же, – Майя напустила дыму вокруг глаз. – Не знала.

– Ну, вот, – Зорькин оживился. – Я стал обо всем этом думать и понял, что у меня есть один сон. Вернее, не сон, а так, тема. Рассказать?

Майя кивнула. У него так горели глаза, что отказать было невозможно.

– В общем, я люблю море. Плавать, нырять, все такое. Но во сне почему-то никогда не могу нормально искупаться. Никогда. Понимаешь, странно – воду вижу, но с удовольствием в нее войти – не выходит. Она или грязная, или мертвая, или какая-то опасность в глубине. Вот на днях – снится море, залив прекрасный, думаю, ну, сейчас оторвусь.

– И чего? – Майя заинтересовалась.

– Ничего, – разочарованно откинулся на спинку стула Зорькин.– Один песок. Воды чуть. Никакого купания. Возился в этом песке, как гадюка.

Зорькин вздохнул. Ладно, это море. У него порозовели щеки при воспоминании о том, как недавно совсем в другом сне он бежал за Майей по бесконечным коридорам какого-то полутемного незнакомого дома, догнал, остановил, развернул к себе и…

– Ну, чего, придумаешь название? – спросил он хриплым голосом.

Майя с удивлением посмотрела на раскрасневшегося вдруг братца.

– А то все уже головы сломали.

Она пожала плечами и посмотрела на часики.

– Не знаю, – отозвалась она. – Это такое дело. Я ведь даже не читала.

– Да чего читать! – Зорькин занервничал, видя, что Майя собирается уходить. – Я же говорю, про сны, про всякие тайны… Название должно быть такое, ну, чтобы цепляло. Понимаешь, сны ведь все видят. Вроде что в этом особенного.

Майя поднялась. Зорькин засопел. Между краем майки и тяжелым ремнем образовался зазор. Горячая загорелая кожа живота. Погибель…

– Я подумаю, – Майя поправила ремень. – Как там у вас с реактивами?

– Нужны, – выдохнул Зорькин.

Майя улыбнулась – сны снами, а работали Зорькины всегда от души.

– Хорошо, я Зису передам. Ну, – она постучала по коробке, – осторожнее с этим. Привет брату. Пока, дорогой, созвонимся.

Зорькин кивнул, проводил ее печальным взглядом и поманил официантку. Пока та выкладывала перед ним чек, кокетливо стреляя глазками, он присматривался к локонам на ее затылке. Не то! Все не то! И запах жуткий!

Зорькин расплатился, подхватил довольно тяжелую коробку и вышел на улицу. Плотный жар летнего дня обступил его со всех сторон. Майя уже укатила. После выпитого коктейля мостовая слегка покачивалась под ногами. Зорькин вздохнул и направился в лабораторию.

– Какое тело… Мама дорогая! Кожа нежная, смуглая… Он скрылся за углом. Трамвай пересек улицу. Упущенный чьей-то рукой, синий воздушный шар улетел в небо.

Замученный жарой и бесконечными разъездами, Зис задремал перед телевизором на потертом диване в предбаннике Валериановой кладовки. Хозяин спиной открыл дверь и вошел в комнату, прижимая к груди две пластиковые бутыли.

– Куда им столько? – ворчал он. – Пьют они их, что ли? Уже вторая партия за месяц. Может, приторговывают?

Зис очнулся, протер глаза и взялся за пульт.

– Кто, Зорькины?!

– Не понимаю, что за люди?

– А они не люди, Филиппыч. Они вроде нас – ненормальные.

– Это точно. Ну, на кого выписывать? На тебя?

Зис кивнул. Старик недовольно засопел, достал из стола гроссбух, стал что-то тщательно вписывать в разлинованные страницы. Зис включил звук телевизора. На экране опрятная, домовитая и до смерти скучная хозяйка под музыку варила суп. Вся семья, собравшаяся за столом, исходила слюной и облизывалась, а мадам хитро подмигивала зрителям, намекая на им одним известный секрет этого гастрономического триумфа. Филиппыч хмыкнул.

– Реклама чертова! Бульонные кубики… У Набокова русские эмигранты в Берлине угощались этим «Магги». Глупая вещь, концентрат паршивый. Люди перемерли, а кубики все те же.

Зис потянулся.

– Не знаю, не пробовал.

– Еще бы! – продолжал ворчать старик. – Вы как кони носитесь. Все на ходу, на бегу, толком не поедите. Эту, мастерицу твою, пальцем ткни – рассыплется. А есть надо как следует! Есть и спать нормально. Ночью, а не когда придется. А то, вон, валитесь на ходу. Ладно, – он махнул рукой. – Давай, оставляй автограф!

Зис встал, расписался в книге Филиппыча. Тот сгреб ее обратно в стол.

– Что еще? – заметил его недовольную физиономию Зис.

– Расписываешься шибко щедро. Тоже мне, король, на четыре линейки размахал. Прижимистее надо. Забирайте свои яды.

Зис пожал старику руку и сгреб банки с реактивами.

– Как у нее вообще дела-то? – спросил Валериан. Зис пожал плечами.

– У Майи? Да все вроде нормально. А что?

– Так, ничего. Сон плохой видел. Ну, не важно, мало ли что старику приснится. Давай, заходи, если что. Зорькиным привет.

– Слушай, совсем забыл, – спохватился Зис. – Хотел тебе показать… может, чего скажешь. Странные фотографии у нас получились.

Зис поставил бутыли на пол и полез в карман. Валериан с интересом поглядывал в его сторону но, когда Зис уже почти вытянул содержимое кармана наружу, неожиданно распахнулась дверь и, вместе с потоком солнечного света, в кладовку ворвались шофер Ярик и курьер Степка. Переругиваясь и спотыкаясь, они поволокли к столу упаковки с реактивами и коробки с пленкой. В два счета они оттерли Зиса к дверям, и загалдели, требуя подписать накладные и вернуть им какую-то тару, которую они должны были забрать, но почему-то не забрали в прошлый раз. Шуму поднялось столько, что Валериан махнул рукой Зису, дескать, давай, потом, видишь, какая саранча налетела. Он занялся беспокойной парочкой, а Зис кивнул и, подхватив свой груз, скрылся за дверью.

Через некоторое время, приняв, подписав, выдав все, о чем его просили, Валериан выпроводил, наконец, своих посетителей, налил чаю и сел за стол, подперев голову руками. Задумался, затих.

Целый день суета и заботы отвлекали его, но теперь, в тишине и одиночестве, тревожные мысли вновь одолели старика. Валериан предвидел беду, как бывалый моряк, заприметивший на синем спокойном небе крошечную невинную тучку, предвестницу неотвратимой бури. Какие знаки смущали Валериана, он не знал, но его предчувствие было дурным и навязчивым. Филиппыч вздохнул. «Может, обойдется», – с надеждой подумал он. Надежда была призрачной.

Загрузка...