Арийская теорема

О ТЕРМИНАХ

Начнем с самого известного и, пожалуй, важнейшего термина — арии. Историческая наука XIX века придавала данному термину несколько значений. Арии (или же еще арийцы) (от санскритского Aryas — достойные), есть, во-первых, название в Ведах индусов из Ирана, которые переселились в Пенджаб и оттуда распространились по всей долине Ганга, навязав свою религию (брахманизм), государственный строй (касты) и язык (санскрит) всему подвластному местному населению; во-вторых, наименование в Индии трех высших классов в отличие от низшего (шудры), потомков первоначального населения; в-третьих, термин для обозначения индоевропейцев или индогерманцев. Так трактуется данный термин в словаре Брокгауза и Ефрона.

Большая советская энциклопедия в лице Э. А. Грантовского, отталкиваясь, очевидно, от опыта Великой Отечественной войны, предложила свою трактовку значения слова арии и считала единственно оправданным и принятым к настоящему времени в науке применение термина арии лишь по отношению к народам, говорившим на индоиранских языках. Этим самым советская историческая наука, а вслед за ней и современная российская стремились и стремятся задвинуть столь взрывоопасную лексему куда-нибудь подальше, желательно к тем народам, чьи возможности по завоеванию мирового господства, мягко говоря, не особенно велики. Однако в данном случае дело, похоже на то, выходит по поговорке «Куда ни кинь, всюду клин», особенно учитывая тот факт, что санскрит имеет настолько много лексических и грамматических соответствий в славянских языках, что их игнорирование выглядит как минимум странно.

Между тем Э. А. Грантовский определенно прав, утверждая, что именно в древнейших литературных памятниках индоиранской общности присутствует наименование арии, каковое обозначало полноправных людей, в отличие от соседних или покоренных народов. От данного слова происходит целый ряд географических и этнических названий, например название страны Иран, т. е. страна ариев. В ряде случаев термин арии стал племенным самоназванием (к примеру, мидийское племя аризанты, сарматское — аланы, равно как и самоназвание осетин в фольклоре «аллен», — от древнеиранского aryana и т. д.). Таким образом, прошу отметить это особо, слово арии может иметь, опять же, два смысла — один этнический, другой, более расширенный, социальный, обозначая правящий слой того или иного народа, изначально неиндоевропейского происхождения.

В настоящее время вместо вышеуказанного термина в исторической литературе повсеместно используется термин «иранцы», что вызывает определенное недоумение. Дело в том, что иранец — это, прежде всего, житель Ирана, по определению той же БСЭ, или официальное название населения Ирана. В состав данного населения, по крайней мере на сегодняшний момент, кроме персов, входят еще и азербайджанцы, курды, луры, туркмены, армяне, ассирийцы, евреи и др. Кроме того, когда древние индоевропейцы вторглись на территорию будущего Ирана, они вовсе не обнаружили здесь необитаемую пустыню, а встретили здесь доарийское население, о составе которого сейчас сложно судить. Смешение пришлых ариев и туземного населения, в конечном итоге, и дало народ, который можно назвать иранцами (персами). Однако, утверждая зачастую о присутствии иранцев в той или иной части Евразии, к примеру в Центральной Азии, авторы не особенно утруждают себя объяснением, кого все-таки они имеют в виду, персов или кого-то еще.

Здесь следовало бы выслушать мнение известнейшего английского историка Гордона Чайлда: «При изучении этого вопроса исследователя подстерегают многочисленные трудности. В один прекрасный момент филологи могут заявить, что термин «арии» является ненаучным. Конечно, традиционно он распространяется только на индусов и иранцев. Но какой термин должен быть применен для условного обозначения языковых предков кельтов, тевтонов, римлян, греков и индусов, если словом «арий» обозначать только индоиранцев? Безусловно, термин «индоевропеец» в данном случае не совсем удачен, и его даже нельзя считать научным, тем более теперь, когда точно установлено, что санскрит не является самым восточным форпостом индоевропейской семьи языков. Термин «носители», предложенный доктором Джайлсом, в определенном смысле более точен, но он кажется таким неуклюжим, что может вызвать усмешку. Вместе с тем термин «арий» кажется емким и вполне привычным. Поэтому я предлагаю и в дальнейшем употреблять его в привычном нам смысле»³.

Вслед за Гордоном Чайлдом я предлагаю использовать термин арии в привычном для нас смысле. Но каков же будет этот «привычный смысл»? Привычным смыслом здесь может быть то положение, что арии — это представители «унитарного пранарода» А. П. Богданова или первичной индоевропейской общности до ее распада. Естественно здесь возникает следующий вопрос: можно ли считать славянские народы арийскими? Против подобного отождествления резко выступает, к примеру, д.и.н. Н. Р. Гусева, автор книги «Славяне и Арьи. Путь богов и слов»⁴, в своей статье «Язык времени»: «предки славян в глубочайшей древности были безусловно очень сближены с предками арьев, но отождествлять две эти этнолингвистические общности ни в коем случае нельзя, поскольку такое сближение является ненаучным и может служить почвой для опасных политических спекуляций». По мнению Н. Р. Гусевой, арии являются уже отколовшейся от единой праиндоевропейской общности группой, что в принципе не вызывает особых возражений, поскольку предки будущих ведических и авестийских ариев действительно откололись и ушли. Однако нет каких-то особых оснований утверждать, что языковое членение в данном случае состоялось уже в пределах индоевропейской прародины. Тот ведический язык, который мы знаем, известен нам уже в поздней передаче, очевидно, после смешения с местным населением. К тому же, если все-таки и разделить ариев и славян, то, так или иначе, они все равно будут иметь общих предков, условных праиндоевропейцев. Таким образом, мы просто уходим от проблемы путем некоторой словесной эквилибристики, причем только с той целью, чтобы не дай бог не возбудить в славянских народах какое-то чувство гордости за своих предков под совершенно смехотворным предлогом борьбы с «опасными политическими спекуляциями». Извините, но те люди, которые считают, что достаточно присвоить народу наименование «истинные арийцы», как тот тут же встанет на путь агрессии и еврейских погромов, по меньшей мере, придают преувеличенное значение отдельным словам или просто неумны. Причины Второй мировой войны были несколько серьезнее болтовни министерства пропаганды доктора Й. Геббельса.

Итак. Я считаю, что под термином арии следует понимать: 1) ранних индоевропейцев, 2) правящие социальные слои индоевропейского происхождения, которые управляли изначально неиндоевропейскими народами. На резонное в принципе замечание о том, что ариями себя называли только индоиранцы и потому только их мы имеем право так называть, отвечу не менее резонным образом на примере Китая. Вообще-то эта великая страна, на самом деле, именуется Chung-hua Jen-min Kung-ho-kuo, а этническое большинство этой страны именует себя хань. Во всем мире Китай называется обычно Чайна (China). Китаем же (или Хитаем) и китайцами (хитайцами), на самом деле, именовались в Средние века, соответственно, государство и народ киданей. В соответствии с данной исторической правдой я категорически бы рекомендовал, хотя бы для начала, всем историкам прекратить наконец путать два совершенно различных государства и народа. Однако поскольку мой голос останется «гласом вопиющего в пустыне», то и я не стану в случае с ариями строго следовать последним инструкциям академической науки СССР и РФ.

Далее я очень коротко, на уровне определений, понятных даже неискушенному читателю, должен упомянуть о понятиях раса и этнос. Относительно первого скажу только, что раса — это система биологических параметров, служащих для лучшего приспособления к определенному типу климата. Расовые признаки передаются по наследству, и главной причиной их формирования являются условия окружающей среды того первичного ареала, в котором раса и зародилась. Относительно второго скажу, что этнос — это культурно-историческая общность людей. Расы и этносы интерферируют между собой, но связи между формой носа и уровнем культуры нет.

А вот на воззрениях немецких расологов, ярчайшим и можно даже сказать талантливейшим представителем которых являлся Ганс Ф. К. Гюнтер, следует немного остановиться. В последнее время в России эти темы набирают популярность. Так, «Расология немецкого народа»⁵ дает следующее определение расе: «Раса представляет собой группу людей, которая по свойственному ей сочетанию физических признаков и душевных качеств отличается от любой другой и всегда воспроизводит только себе подобных». В соответствии с данным определением строится и описание расовых разделов Европы, т. е. вслед за описанием формы головы «нордического человека» идет и описание его психического и умственного строя. Так, главным признаком душевной организации восточно-балтийской расы (с ней, по умолчанию, нацисты ассоциировали и великороссов) является неспособность к принятию решений, тогда как нордический человек решения принимает легко и всегда правильные. Отсюда делается основной вывод: немецкий народ должен руководить славянами для их же пользы.

Между тем народ (этнос) и раса являются различными понятиями, и, как ни странно, немецкие расологи, тот же Г. Ф. К. Гюнтер, кажется, хорошо это понимали теоретически, и последний вполне четко указывал, что нельзя употреблять в качестве названий рас названия этносов, такие как германская для нордической расы и славянская для восточно-балтийской, иначе на славянина или финна нордического типа будут смотреть с недоумением. «Язык, гражданство, вероисповедание, народные обычаи, все эти вещи не имеют ничего общего с расой, точнее, не связаны с ней непосредственно. Гражданство — правовое понятие, народ — исторически-цивилизационное, раса — термин естествознания, термин описательной антропологии. Расовые исследования это, в первую очередь, изучение физических особенностей людей или отдельных человеческих групп. Народ включает в себя людей, имеющих один язык и одинаковые обычаи, государство — определенную сферу власти…»⁶.

Подобные, чрезвычайно правильные теоретические положения в реальности трансформировались в нечто совершенно иное, а именно, под флагом расового превосходства нордиков над всеми остальными разделами европеоидов (про каких-то китайцев никто и не вспоминал), культивировалось понятие именно этнического превосходства немцев над всеми остальными народами. Что же касается действительной расовой политики, то известно, что в войсках вермахта, по некоторым данным, воевало около 150 тыс. так называемых мишлингов, евреев-полукровок⁷. Так, я лично смотрел по ТВ передачу с неким Л. Млечиным в качестве ведущего, в которой тот жаловался, что плохие германские расисты зачастую ущемляли своих сослуживцев-мишлингов, не давая им заслуженных высоких воинских званий и железных крестов за храбрость, проявленную на Восточном фронте. Таковы гримасы не только нацистской, но и еврейской расистской пропаганды.

Увы, но дело представляется таким образом, что этнос сильнее расовых предрасположений, более того, гораздо предпочтительнее иметь в боевых товарищах бурята, патриота России, чем расово близкого латыша, чьи предки сначала охраняли Ленина, а затем служили в подразделениях СС.

Так вот, расизм начинается не с того момента, когда человек начинает изучать особенности человеческой морфологии, а с того момента, когда человек, подобно Гансу Ф. К. Гюнтеру, начинает утверждать, что определенному расовому типу присуща определенная психология. А такие перлы, вроде высказываний следующего порядка: «в возбужденном состоянии взгляд нордических глаз становится «ужасным», вообще проходят по разряду кретинизма, свойственного, здесь следует быть объективным, некоторым идеологам вне зависимости от расы, вероисповедания и народности.

Нет сомнения, что, к примеру, формирование этноса на территории с жестокими климатическими условиями, приводит к формированию тяжелого национального характера, в котором покорность судьбе сочетается с повышенной агрессивностью и развитой смекалкой, однако говорить о том, что причиной данной психологии являются расовые признаки, нет никаких к тому оснований.

Однако, как я уже сказал выше, тот же Ганс Ф. К. Гюнтер, при всех своих заблуждениях, делал часто весьма интересные наблюдения и приходил к любопытным выводам, ознакомиться с которыми я бы порекомендовал всем горячим поклонникам «германства унд арийства». Так, в статье «Религиозность нордического типа»⁸ наш автор вполне определенно пишет о том, что многое в германском боге, вернее боге, который считается германским, Одине (Бодан, Вуотан) представляется, по тогдашней терминологии, не индогерманским и не характерно германским. «Один со своей «смесью возвышенности и обмана» это не индогерманский и не германский образцовый бог, а его почитание не характеризуется чертами индогерманской и исконно германской религии. В этом боге есть нечто чужое, не нордическое». Здесь следовало бы сказать: «Браво!» — за столь замечательную догадку и высказать то мнение, что, если бы некоторые западноевропейские народы не цеплялись за миф о своем арийстве, а сосредоточились на поиске действительных корней, они бы гораздо лучше понимали бы себя и меньше допустили бы ошибок, которые стоили им миллионы жизней и бездну потерянных ресурсов.

Интерес к расам и расовым различиям вполне оправдан наукой. Дело в том, что расовые признаки самым непредвзятым и самым объективным образом указывают, хотя бы и в весьма общем виде, на ареал зарождения первичных человеческих обществ. Культура и язык являются более поздними феноменами человеческого существования и не могут привести нас к ответу на вопрос об истоках человечества. С точки зрения вопроса о происхождении рас главными факторами, на которые следовало бы обратить внимание, являются форма носа и пигментация кожи, волос и глаз. Форма черепа (сказать точнее, головной указатель) не служит для лучшей адаптации к среде обитания, а объем и вес мозга еще не свидетельствуют об умственных способностях. Отличительной особенностью большой европеоидной расы следует считать выдающийся вперед нос, хорошо согревающий воздух при дыхании. Это означает, что родина данной расы может находиться только в северных широтах. Родину большой монголоидной расы (здесь самым многочисленным разделом будет дальневосточная малая раса) есть основания локализовать в междуречье Янцзы и Хуанхэ, т. е. в тропических и субтропических широтах, а родину негроидов следует располагать в экваториальных областях. Таким образом, за счет наличия расовых признаков человечество расселяется от экватора до полярных широт. Определенная агрессивность и подвижность европеоидов большей частью обусловлена проживанием в зоне климатических рисков. Монголоиды и негроиды могут быть также чрезвычайно агрессивными, тем не менее, их тяга к территориальной экспансии значительно ниже, что весьма определенно можно уяснить из истории Китая или той же Индии, которые стабильно находятся в одном и том же ареале вот уже несколько тысяч лет.

Здесь для нас весьма важным делом стало бы ознакомление с таким понятием, как «генератор народов». Вообще-то данный термин тесно связан с понятием «прародины», т. е. такой местности, которая послужила исходной точкой и местом начального формирования группы народов. Говорят о прародине славян, о прародине тюрков, китайцев и пр. Можно сказать, что генератор индоевропейских народов есть территория зарождения и первичного формирования индоевропейцев, откуда и берут начало первые миграции ариев. Можно также утверждать о наличии «вторичных генераторов», или точках «ретрансляции», ИЕ народов. К примеру, некая арийская общность, однажды выступив с общей ИЕ прародины, после миграции в какую-то местность организовала в совокупности с местными племенами некий этнос (предположим латины), данный же этнос стал исходным материалом для формирования новых этнических образований, сыграв, таким образом, роль «ретранслятора».

Темой генератора ИЕ народов занимался Л. С. Клейн⁹. В его статьях¹⁰, кстати, была дана критика выведения культур боевого топора (шнуровой керамики) из катакомбных и вообще из северопричерноморских степей (отсутствие генетических корней-прототипов и переходных звеньев, а также поздняя хронология) и выдвинуты аргументы в пользу противоположного направления миграции, приведшей к образованию самих катакомбных культур.

Между тем Л. С. Клейн, утверждая о лесной ИЕ прародине в принципе не подвергает сомнению возможность существования степного «генератора народов», подкрепляя эту возможность еще и ссылками на письменные источники, на примере могольского степного генератора. Однако прирост численности кочевого племени сверх его продовольственных возможностей может быть скомпенсирован локальной войной за пастбища с соседними племенами, что может привести к двум вариантам развития событий: или, таким образом, будет снят излишек населения, или захвачены новые пастбищные территории, с сокращением численности населения враждебного племени. Скорее всего, легче сделать именно так, чем менять образ жизни, осваивая новый вид хозяйствования. Впрочем, все эти рассуждения имеют вид скорее теоретический, а что же мы наблюдаем на практике?

На практике мы наблюдаем аргументы скорее против степных генераторов, нежели за. Как я уже отмечал в книге «Земли Чингисхана»¹¹, разговор, к примеру, о «монгольском степном генераторе» как о генераторе народов монголоидной расы лишен всякого смысла, поскольку численность говорящих на монгольских языках к 2000 году едва ли достигала 7 млн. человек, в то время как численность одних только ханьцев, принадлежащих к дальневосточной малой расе (халха-монголы относятся к североазиатской малой расе), к этому времени достигала 1,2 млрд. человек, при этом не учитывается еще и то обстоятельство, что к данной дальневосточной расе относятся японцы и корейцы.

Таким образом, мы имеем все основания полагать, что в качестве генераторов народов могут выступать только земледельческие районы, а рассуждения о степях, из которых изливаются бурные потоки кочевников-агрессоров, есть, скорее всего, отражение давних мифов о «кочевой угрозе». Здесь следовало бы выдвинуть тот тезис, что «подобное замещается подобным», т. е., не отвергая наличия войн между кочевыми и оседлыми народами (их невозможно отвергать), следует считать, что войны с последующим завоеванием и переселением на территорию побежденного народа, более всего возможны между двумя земледельческими или двумя кочевыми общностями, рассматривая обратный вариант (войну с переселением между кочевым и оседлым народами), скорее, как исключение, подтверждающее правило. Гораздо легче провести удачный грабительский набег или даже разорить какую-то земледельческую область, нежели выиграть войну и заняться земледелием.

Практические наблюдения показывают, что население земледельческих районов, сравнимых по площади с соответствующими степными районами, всегда гораздо многолюднее, организованнее и стоит на более высоком технологическом уровне, нежели население последних. Так, население русских княжеств в XIII веке составляло около 8,5 млн. человек,¹² в то время как численность кипчаков, населявших просторы Дешт-и-Кипчака, составляла не более 400 тыс. человек¹³.

Есть еще один нюанс, который нельзя обойти вниманием, если уж мы собираемся, а мы определенно собираемся, заглянуть в древние времена. Говорить об этносах мы, очевидно, имеем право только с определенного момента человеческой истории, а именно: начиная с неолита или даже с энеолита, т. е. со времени появления производящего хозяйства. Почему? Дело в том, что палеолит и мезолит характеризуются охотничье-собирательским хозяйством, которое не требует широких контактов между людьми, здесь отсутствует какое-либо значительное разделение труда, нет особой необходимости в торговле, какой-то социальной структуре, короче говоря, в эти времена господствует самый настоящий пещерный коммунизм, не признающий этнических различий, да и понятия о них не имеющий.

В эпоху неолита ситуация резко изменилась, и это изменение условно обозначается ВНР, т. е. Великая Неолитическая революция. Для начала определимся с временными рамками неолита и энеолита. Неолитом называется период около VIII–III тысячелетий до н. э. В эту эпоху орудия из камня уже шлифовались и сверлились, также появились глиняная посуда, прядение и ткачество. Появилось какое-то разделение труда, торговля, социальная структура усложнилась, начали образовываться этносы. Энеолитом называется период IV–III тыс. до н. э., в это время начался переход от каменных орудий к бронзовым, и эта эпоха является для нас важнейшей, поскольку, как считает Г. Чайлд, «индоевропейцев в эпоху палеолита еще просто не существовало, они появились в эпоху энеолита или неолита»¹⁴. Бронзовый век длится, в общем, до XI в. до н. э., когда ему на смену приходит век железный. Все вышеуказанные даты являются, конечно же, весьма приблизительными и в основном усредненными, поскольку конкретные даты для каждой из археологических культур могут быть различными.

Сейчас прошу читателя быть достаточно внимательным. Времена неолита в Европе не освещены какими-либо письменными источниками. Основными источниками информации по данному периоду являются археологические и лингвистические данные, при этом ни лингвистические, ни археологические методы, взятые по отдельности, не могут дать ответа на вопрос, какие народы проживали в той или иной местности, в тот или иной период. Лингвистика однозначно определяет языковую принадлежность, но не может определить каких-либо дат, археология способна определить время, но черепки молчат. Совокупность данных лингвистики и археологии способна достаточно определенно ответить на многие вопросы, но дело будет зависеть еще и от точности методов датировки. Мы здесь не будем обсуждать этот вопрос, по которому издано немалое количество литературы и в Сети можно найти достаточное количество информации на этот счет.

Каким образом археология может ответить на вопрос об этнической принадлежности некоей человеческой общности, проживавшей на определенной территории? Во-первых, по сходству материальной культуры определяется контур территории этноса. Во-вторых, этноопределяющими признаками материальной культуры в археологии считаются:

1. Обряд погребения.

2. Лепная керамика, изготовленная для внутреннего употребления, а не на продажу.

3. Характер жилища.

Как может помочь определить этническую принадлежность лингвистика?

В данном случае решающую роль играют данные топонимии, а в особенности гидронимии. Выдающийся специалист в области индоевропейского языкознания В. Георгиев (1908–1986) писал в свое время, что географические названия являются самым важным источником для определения этногенеза данной области. «В отношении устойчивости эти названия неодинаковы, наиболее устойчивы названия рек, особенно главных». Здесь читатель, возможно, вспомнит, что он когда-то слышал или хорошо знаком с таким термином, как субстратный топоним, так обозначается наименование какого-то географического места, оставшееся от народа, прежде населявшего данную местность. Так, интересно, что гидроним Клязьма (река в Московской и Владимирской областях) не объясняется из славянских, балтийских и финно-угорских языков и, по-видимому, представляет собой более древний субстратный гидроним¹⁵. В научной литературе были попытки сопоставить название Клязьма с некоторыми топонимами на Русском Севере, однако убедительного словообразовательного и этимологического анализа предложено не было. Это обстоятельство тем более странно, что для российской исторической науки чрезвычайно привычно выводить все топонимы Северо-Восточной Руси из финно-угорских языков и я где-то встречал даже этимологию гидронима Карповка от финского карпи, т. е. лес. Впрочем, все может быть.

Сейчас нам стало бы полезным ознакомиться с такими лингвистическими терминами, как адстрат, который обозначает сосуществование и соприкосновение языков (обычно в пограничных районах); суперстрат — данным словом именуют язык, наслаивающийся на язык коренного населения и растворяющийся с течением времени в этом последнем, и, наконец, субстрат — под этим термином понимают язык-подоснову, который растворяется в наслоившемся на нем языке, т. е. явление, обратное суперстрату¹⁶.

Субстрат связан с переходом с одного языка на другой, а этот процесс предполагает в качестве переходного этапа достаточно продолжительный период двуязычия, которое создает предпосылки для перехода на «язык-победитель». Этот переход далеко не всегда решается в пользу языка народа, одержавшего военную победу. Безусловно одно: «лингвистическую специфику субстрата можно объяснить только на почве двуязычия»¹⁷.

Сейчас в связи с понятием лингвистического субстрата стоит вспомнить о Зигмунде Фейсте, который утверждал, что немецкий язык изначально не являлся индоевропейским, а стал таковым под влиянием некоего народа, пришедшего с Востока. Академик О. Н. Трубачев писал в свое время: «весьма распространенной является теория германского этногенеза как напластования индоевропейской шнуровой керамики на доиндоевропейскую мегалитическую культуру»¹⁸. Как видно, в спекуляциях немецких расологов содержалась определенная доля истины, и современные немцы являются какой-то частью, потомками древних ариев, вот только погоня за арийским миражом отвлекла, как следует полагать, немецкую науку от выяснения действительных корней германского народа, да еще лишила ее определенного уважения. Таким образом, возможно, что первый и самый ранний фонетический сдвиг в немецком языке произошел под влиянием коренного доиндоевропейского населения, которое подчинили себе пришлые индоевропейцы. Откуда пришли те индоевропейцы, ответить несложно, хотя бы и самым общим образом. Они пришли с Востока. О значении неиндоевропейского субстрата в формировании немецкого языка существует множество мнений, как это отмечает акад. О. Н. Трубачев¹⁹, одни лингвисты просто признают этот субстрат, другие относят к нему 30 % германской лексики²⁰, третьи считают, что он огромен²¹, тогда как четвертые уверены, что он вообще маловероятен²².

Интересно замечание одного из столпов сравнительного языкознания Антуана Мейе (1866–1936 гг.) об английском языке, который также входит в германскую группу. «Современный английский, — утверждает Мейе, — является индоевропейским лишь постольку, поскольку он связан с индоевропейской преемственностью через непрерывный ряд поколений, которые всегда ощущали себя говорящими и желали говорить, как их предшественники. Но если рассматривать лингвистический тип как. таковой, отвлекаясь от непрерывной преемственности, которая является историческим фактом, не обладающим в настоящее время реальностью (курсив мой. — К.П.), нет ничего более далекого от индоевропейского типа, чем современные английский или датский языки. Очень трудно было бы доказать, рассматривая только современный английский и забыв о его прошлом, что английский — это индоевропейский язык»²³.

В связи со словами Мейе об историческом факте, не обладающем в настоящее время реальностью, я хотел бы отметить, что в XIV–XV вв. в английском языке произошел так называемый великий сдвиг гласных, исторические причины которого в настоящее время весьма не часто объясняются широкой публике. Суть этого сдвига в следующем. Различия в произношении долгих гласных являются основополагающими в разнице современного английского и среднеанглийского языков, а великий сдвиг гласных это тот рубеж, который разделяет эти два языка друг от друга. До сдвига произношение гласных было сходно с произношением в латинском языке, а строй английской письменности соответствовал среднеанглийскому фонетическому строю. После сдвига две долгих гласных стали дифтонгами, а другие пять стали звучать иначе. В данном обстоятельстве и лежат причины того явления, которое так удивляет многих русских учащихся, т. е. несоответствие английской письменности и современной английской фонетики, что вызывает определенные трудности при изучении данного языка, поскольку написание некоторых слов приходится попросту запоминать, как китайские иероглифы. Любопытно, что именно с ростом всеобщей грамотности, которая последовала за принятием в 1870 году Закона об образовании, обыденное произношение многих слов стало вытесняться «произношением, обусловленным написанием» («spelling pronunciation»). Данное обстоятельство в некоторой степени способствовало устранению несоответствия между разговорным и письменным английским.

Кроме того, есть еще ряд признаков, по которым английский язык или удаляется от индоевропейской семьи или он к ней никогда не принадлежал изначально. Однако данный вопрос достаточно сложен и связан с определенными историческими событиями. Есть смысл поговорить об этногенезе английской нации и о становлении ее языка, но сделаем мы это позже при рассмотрении вопроса об обстоятельствах формирования некоторых индоевропейских этносов.

Поскольку речь зашла о лингвистике, то стоит все-таки дать определение термину индоевропейцы. Так вот, данный термин не несет на себе никакой расовой или этнической нагрузки, а обозначает исключительно лингвистическую общность, равно как, к примеру, и тюрки.

В индоевропейскую языковую семью входят, по меньшей мере, двенадцать языковых групп. В частности: кельтская, германская, балтийская, славянская, тохарская, индийская, иранская, армянская, хетто-лувийская, греческая, албанская, италийская (включая латынь и произошедшие из нее романские языки, которые иногда выделяют в отдельную группу). Три группы (италийская, хетто-лувийская и тохарская) полностью состоят из мертвых языков. К числу мертвых индоевропейских языков относятся палайский, лувийский, лидийский, ликийский, фракийский, фригийский и иллирийский.

К наиболее распространенным индоевропейским языкам мира принадлежат (число говорящих в млн. человек, 1975 г.): английский (350), русский (240), испанский (210), хинди и близкий ему урду (200), бенгальский (125), португальский (115), немецкий (100), французский (90), итальянский (65), украинский (45)²⁴.

Наиболее значимыми по степени распространенности и числу носителей, кроме индоарийской языковой группы, в настоящее время являются романская (языки, восходящие к латыни, французский, испанский, португальский, итальянский, румынский и др., ок. 550 млн. носителей²⁵), германская (английский, немецкий, скандинавские и др., ок. 600 млн. носителей²⁶) и славянская (русский, украинский, белорусский, польский, сербский и др., ок. 440 млн. носителей²⁷) группы. Если посмотреть на карту распространения языков в Европе, то та картина, которая откроется взгляду, будет иметь достаточно системный вид и представлять из себя нечто отдаленно напоминающее пирог с тремя слоями. На Востоке Европы находится мощный славянский слой, на Западе, до Атлантического океана, — слой романских стран, и в центре, между двумя этими конгломератами, оказывается зажат слой германских народов. На деле, какой-то особой системы в таком расположении нет или она есть, но гораздо сложнее, нежели весьма упрощенная схема единой прародины с исходящими от нее волнами переселенцев. Дело в том, что еще известнейший немецкий ученый Рудольф Вирхов, который многие годы трудился над описанием древних взаимоотношений и передвижений народов и над определением их расовых типов, согласно данным археологии и современным измерениям черепов, к концу XIX века отказался от этих бесплодных попыток: расы с этносами связать не удавалось. Это и немудрено. Так, измерения черепов финских народностей России в XIX веке преподнесли немало сюрпризов, о некоторых из них сообщает энциклопедия Брокгауза и Ефрона: «Вогулы… обладают громадным процентом долихокефалов, оправдывающим мнение Риплея, что даже Северная Германия не обладает большим процентом длинноголовых». Подобные антропологические факты, а также лингвистические изыскания уже в то время заставляли некоторых ученых строить предположения, казавшиеся тогда фантастическими. По сообщению того же Брокгауза: «можно указать на книгу Исаака Тейлора «The Origin of the Aryans», впрочем, отличающуюся слишком фантастическими выводами; Тейлор, между прочим, пытается доказать первоначальное единство арийских и финских языков». Надо признать, что Тейлор своими изысканиями предвосхитил появление на свет ностратической теории.

Однако вернемся к распределению индоевропейских языков по территории Европы. Н. С. Трубецкой, один из замечательных филологов новейшего времени, отмечал особую структуру распространения и генетических связей языков славянской группы и определял ее сетевидное или цепевидное членение. «Здесь почти каждый язык является как бы связующим звеном между двумя другими, и связь между соседними языками осуществляется переходными говорами, причем нити связи тянутся и поверх границ, между группами»²⁸. Между тем там, где заканчиваются границы распространения славянских языков, там заканчиваются и какие-либо плавные переходы к языкам других групп, и хотя германцев и славян обычно числят как группы народов с общими предками (так называемая, первичная германо-балто-славянская общность), никакого переходного элемента между немцами и славянами не наблюдается (если, конечно, не считать тех славян, что были онемечены и таким образом вошли в состав германской нации).

Итак, относительно славянских языков вполне логично предполагать, что все они произошли от единого праславянского языка и все славянские народы произошли от единого славянского пранарода, с теми или иными этническими и антропологическими включениями в каждом отдельном случае. Романские языки также являются одним из примеров развития группы языков из праязыка. Впрочем, как считает Н. С. Трубецкой, пример этот не вполне удачен потому, что праязыком в данном случае служил государственный язык с письменной традицией.

Что же касается германцев, то существуют и такие мнения, что германцы не только не являлись индоевропейцами, но и не принадлежали к числу автохтонного доиндоевропейского населения Европы. Во-первых, по утверждению А. Г. Кузьмина²⁹, на территории Германии вообще нет исконной германской топонимики, в то время как негерманская представлена довольно обильно³⁰. Таким образом, культура шнуровой керамики, традиционно сопоставляемая с праиндоевропейцами, никакого отношения к германцам не имеет. Во-вторых, судя по лингвистическим данным, непосредственный контакт германцев со славянами был установлен очень поздно, может быть, не раньше нашего летоисчисления³¹, о чем, кстати, утверждает также и Г. Ф. К. Гюнтер. В-третьих, в Скандинавии основная масса скандинавской топонимики сближается не с германской, а с кельтической (или «кельто-скифской»)³², а в Южной Скандинавии, которая рассматривается в качестве возможной германской прародины, наблюдается разрыв в культурах между эпохами бронзы и железа, что заставляет предполагать вмешательство внешнего фактора (в этот период не обязательно германского)³³. Т. е., судя по всему, уже даже не стоит выбор между германцами как арийцами, которые выходили из европейских германских земель и покоряли все народы вплоть до Индии, и между германцами как доиндоевропейскими автохтонами Европы. Основной вопрос, кажется, уже заключается в том, откуда и когда германцы в Европу пришли. В конечном итоге, я не удивлюсь, если историческая наука обнаружит их тюркские корни, но какова же будет в этом случае ирония истории? Дело в том, что по времени (середина I тыс. н. э.) второй фонетический сдвиг в немецком языке увязывается с временами, непосредственно следующими за гуннским вторжением в Европу и Великим переселением народов, а уж кто там и куда переселялся в тот период, есть сложный и очень интересный вопрос. Как считает А. Г. Кузьмин: «весьма показательно, что из славян ближе всего к германцам по антропологическим данным стоят болгары. Эта близость убедительно объясняется антропологами влиянием фракийского субстрата, родственного основному компоненту германцев»³⁴. Между тем фракийцы в данном случае это все-таки субстрат, а вот о тюркских корнях болгар историки спорят уже достаточно давно. А. Г. Кузьмин также отмечает, что германцы уверенно прослеживаются только начиная с ясторфской культуры, которая возникла в районе Нижней Эльбы около 600 г. до н. э., а с эпохой бронзы эта культура не связывается³⁵. Между тем около середины I тыс. до н. э., как то было указано выше по тексту, немецкий язык испытывает первый фонетический сдвиг.

По поводу германского этногенеза Е. Прокош считает неоспоримыми следующие хронологические факты: «Восточно-германский и северогерманский, прежде других ответвлений общегерманского переселившиеся на новую родину, пережили только 1–4 ступени передвижения согласных и лишь в небольшой степени 5 ступеней. Западногерманские диалекты, расположенные к северу от линии Бенрата (идущей от Аахена и Дюссельдорфа к Франкфурту-на-Одере), показывают более значительные изменения по пятой ступени. Верхненемецкий, особенно южнонемецкие диалекты, т. е. диалекты племен, переселившихся последними, завершают изменения пятой ступени и добавляют шестую и седьмую. Соответствие это слишком явное, чтобы быть случайным»³⁶.

Т.е. Е. Прокош считает, что на территории Германии носители германских языков являлись пришельцами. Здесь я напомню читателю, что широкоизвестный в определенных кругах Густав Косинна помещал индоевропейскую прародину в Северной Германии. Здесь он помещал исходную точку 14 завоевательных маршрутов «истинных арийцев», которые якобы индоевропеизировали пол-Евразии, а последователи Косинны связывали с завоеваниями германцев еще и известнейшую Фатьяновскую культуру. (Кстати, некоторые наши российские ученые, что довольно любопытно, в этом вопросе с Косинной согласны. Впрочем, здесь идет речь об особой категории российских «ученых»). Отсюда делались выводы о культуртрегерской миссии северных прагерманцев, наследниками которых, конечно же, являлись современные Косинне северные германцы, оставшиеся на коренной территории и потому, дескать, сохранившие чистоту расы. Сейчас же выясняется, что автохтонность носителей германских языков весьма и весьма сомнительна. Но здесь надо четко определиться, что тот же Е. Прокош понимает под «германским» языком? Под ним он понимает некий индоевропейский язык, чьи носители вторглись с Востока, затем смешались с автохтонами, которые населяли территорию Германии, и навязали его последним. Автохтонное население и произвело как первый, так и второй фонетические сдвиги (фонетический сдвиг — это, проще говоря, акцент). Пришельцы явились в Германию двумя волнами, одна около середины I тыс. до н. э., вторая около середины I тыс. н. э. Т. е. вторая, гуннская волна пришла уже на частично индоевропеизированное население.

Сейчас, читатель, обратите внимание на следующее обстоятельство. Г. Ф. К. Гюнтер, который обвинил еврея Фейста во лжи, писал по поводу германских фонетических сдвигов следующее: «В результате этого изменения звуков, которое произошло около 500 г. до н. э., германские языки как особая группа четко отделилась от других индоевропейских языков. После него каждой индоевропейской согласной р, t, k стали соответствовать германские f, ф (произносится как английское th) и h, а согласным b, d, g — р, t, k»³⁷. И вот здесь лично я совершенно отказываюсь понимать, что же «истинный ариец» Г. Ф. К. Гюнтер имел в виду. Во-первых, он совершенно правильно разделяет германскую фонологию и индоевропейскую. Во-вторых, действительно, индоевропейским языкам звук «ф», к примеру, не свойственен. Все слова на «ф» в том же русском языке, как-то: флот, фишка, фантом и т. д. являются заимствованными. Т. е., согласно его же словам, Зигмунд Фейст все-таки прав. И в то же время Г. Ф. К. Гюнтер утверждает, что Фейст не прав. Впрочем, попробовал бы Г. Ф. К. Гюнтер, в свое время, утверждать что-то обратное…

Однако каков же будет вывод?

Вывод следующий. Похоже на то, что германская группа языков не является результатом естественного развития первичного ИЕ языка. Между тем у нас имеется в Европе еще и группа романских (италийских) языков, которые произошли от латинского, а также греческая.

Начнем с греческой.

Индоевропеизация Греции начинается с древнейших времен, но, тем не менее, индоевропейцы и здесь являются пришельцами. Данный факт не является какой-либо новостью в исторической науке. Индоевропейцы мигрировали, кроме Греции, также еще и в Индию, Италию, Францию, на Британские острова, заселенные до того момента неиндоевропейским субстратом.

О начальных временах ИЕ миграции в Грецию говорить весьма сложно. С конца XIX в. лингвисты безусловным образом считали, что греки не были первоначальным населением Греции, им предшествовали пеласги, лелеги и другие народы, которые говорили на неиндоевропейских языках. «Однако, — как сообщает А. Л. Монгайт³⁸, — предпринятые в XX в. попытки установить и датировать по данным топонимики и археологии наличие догреческого слоя — сначала неиндоевропейского, потом индоевропейского — пока не увенчались успехом». Здесь, в основном, речь идет о более или менее точной датировке первого индоевропейского появления на юге Балканского полуострова. Многие ученые желали бы видеть здесь греков, начиная чуть ли не с энеолита, но это желание упирается в некоторые археологические сложности. «Иное дело, — указывает А. Л. Монгайт, — предположение о вторжении на территорию Греции новых индоевропейских племен около 2000 г. до н. э… В пользу этой гипотезы мы имеем больше археологических данных».

Одними из первых мигрантов в Грецию были ахейцы, которые пришли сюда из района Придунайской низменности или из степей Северного Причерноморья³⁹ (как следует полагать, в районе указанной А. Л. Монгайтом даты), где они обитали первоначально и основали здесь Микенскую цивилизацию. В документах из столицы Хеттского царства⁴⁰ Богазкея упоминается государство Аххиява (возможно, одно из ахейских государств), которое упоминается наряду с сильнейшими державами той эпохи: Египтом, Вавилоном и Ассирией.

Ахейцев сменили, вернее разгромили, дорийцы, жившие до того в районах Северной Греции и очевидно говорившие или на одном языке с ахейцами или на близком к нему. Они основали Спарту и, что характерно, не смешивались с местным населением, илотами, установив что-то вроде режима сегрегации и апартеида, наподобие индийских ариев с их кастовой системой. О дорийцах Геродот сообщает следующее: «Так, ионяне первоначально были пеласгийского происхождения, а дорийцы — эллинского. Ионийское племя никогда не покидало своей земли, дорийское же — очень долго странствовало. Ибо во времена царя Девкалиона оно обитало в земле Фтиотида, а затем при Доре, сыне Эллина, — у подошвы Оссы и Олимпа, в области под названием Гистиеотида. После изгнания из Гистиеотиды кадмейцами дорийцы поселились у Пидна и назывались теперь македнами. Отсюда это племя снова переселилось в Дриопиду, а оттуда прежде всего в Пелопоннес, где и приняло имя дорийцев»⁴¹. Еще Геродот упоминает в своей «Истории» «азиатских дорийцев»⁴², очевидно имея в виду дорийские племена, проживавшие в Малой Азии.

По особенностям грамматики и лексическим параллелям греческий стоит ближе к индоарийскому, армянскому и славянским языкам, нежели к группам языков западной Европы. Особенностью греческой фонологии является переход индоевропейских звонких придыхательных в соответствующие глухие (*bh, *dh, *gh > ph, th, kh), которые уже на закате античности, в свою очередь, переходят во фрикативные согласные (спиранты). Кроме того, в начале слова и между гласными исчезли индоевропейские звуки *s, *w, *у, оставив лишь придыхание. По обилию грамматических форм имени и глагола греческий язык, безусловно, вне конкуренции. Все древние индоевропейские языки — флективные, флективный же строй в греческом языке античной эпохи был доведен до крайности. Так, каждый глагол спрягался по лицам и трем числам, имел особые окончания в настоящем времени, перфекте, аористе, имперфекте, повелительном, желательном, сослагательном наклонениях — и все те же формы выглядели совершенно особенно в среднем залоге. Таким образом, общее возможное количество форм одного глагола в древнегреческом языке доходило до ста двадцати.

Итак. Греческая группа индоевропейских языков в своей основе, равно как и германская, это продукт языкового взаимодействия пришлых ИЕ мигрантов и местных, доиндоевропейских народов. Романские (италийские) языки, основой которых послужила латынь, также попадают под эту категорию.

История Рима идет от маленького племени латинов, которые появляются в Лации, очевидно не раньше конца II тысячелетия, именно этим временем датированы первые местные постоянные поселения. До возвышения латинов господствующим этносом на Апеннинах являлись этруски, по поводу происхождения которых сломано немало копий в исторической науке, а вообще-то этнический состав полуострова того времени был весьма и весьма пестрым. Обитатели ранних поселений в Лации являлись носителями культуры Виллановы⁴³ (ранний железный век) и сжигали своих покойников, что есть весьма примечательный факт, поскольку одним из главнейших этноопределяющих признаков являются именно погребальные обычаи, которые пребывают в постоянстве тысячи лет. Например, славянский обряд кремации просуществовал где-то с середины II тыс. до н. э. до времен Владимира Мономаха, т. е. больше двух с половиной тысяч лет. Существующая в римских источниках легенда об основании города утверждает, что троянец Эней, который уцелел при разрушении Трои ахейцами, бежал вместе со своим сыном Асканием (или Юлом) и после долгих странствований прибыл к берегам Лация. Там правил тогда Латин, царь местного племени «аборигинов»⁴⁴. Он дружески принял Энея и выдал за него замуж свою дочь Лавинию. Дальнейшие события описаны во множестве книг.

Древнейшие памятники латинского языка относятся к VI в. до н. э. и представляют собой короткие надписи на предметах и надгробиях, а также отрывки салических гимнов. В III в. до н. э. начинается объединение населения Апеннинского полуострова под властью Рима и интенсивные контакты с греческой культурой Южной Италии, именно к этому времени относятся первые сохранившиеся памятники художественной литературы написанные на латыни.

Есть в Европе еще одни языки, которые больше напоминают лингвистический казус, нежели полноценную языковую группу. Речь идет о так называемых балтах. В настоящее время к этой группе принадлежат литовцы⁴⁵ и латыши⁴⁶. В 2003 г. население Латвии насчитывало 2349 тыс. чел. При этом латыши составляли лишь около 58 % всего населения своей страны. Население Литвы к 2001 году насчитывало 3,6 млн. чел. Из них литовцами себя считали 81 %.

Следует отметить, что и латыши и литовцы издавна находились под немецким влиянием. Очевидно поэтому они и были отмечены расовой наукой III рейха как лица арийского происхождения, восходящие непосредственно к праиндоевропейцам. Так Г. Ф. К. Гюнтер отмечал: «Но, наконец, и чисто лингвистическим путем было установлено, что греческий язык во многих отношениях древней древнеиндийского, а ближе всего к индоевропейскому праязыку литовский язык. Это позволило и правильней определить прародину индоевропейцев. Ею была центральноевропейская область от Балтийского до Северного моря»⁴⁷.

Между тем не все так просто, как это представлял себе титан германской расовой мысли Г. Ф. К. Гюнтер. Дело в том, что в середине III тысячелетия до н. э. на территории той же Латвии была распространена культура ямочногребенчатой керамики. (Узор на посуде напоминал отпечаток гребня). Современные археологи склонны считать, что носители этой культуры пришли с востока — возможно, это были предки финских племен. А культура шнуровой керамики и боевых топоров появилась здесь во 2 тыс. до н. э. Т. е. в принципе, как и во многих других регионах, плюс-минус неточность датировки и время на расселение из условного центра, если таковой вообще существовал в отношении к этой культуре.

В принципе Г. Ф. К. Гюнтер прав, когда пишет о том, что в современную эпоху именно литовский язык ближе всего к праиндоевропейскому языку. Дело в том, что и литовский, и латвийский языки — это языки-изолянты, или, как еще их можно назвать, «маргинальные» языки, и те значительные изменения, которые происходили в языках народов, ведущих активную внешнеполитическую и внешнеторговую деятельность, в языках балтских народов не происходили. Разве что происходило некоторое онемечивание. Здесь следовало бы привести мнение известного итальянского языковеда Витторе Пизани, который считал (впрочем и не он один), что языковые факты, распространенные на большем ареале, старше фактов, распространенных на меньшем ареале, и что факты, распространенные на боковых (латеральных, маргинальных) ареалах, старше фактов, распространенных на центральном ареале, и что все эти нормы перекрываются нормой «изолированного» ареала, который, будучи наименее подвержен воздействиям со стороны других языков или диалектов, обычно в наименьшей степени захватывается и новообразованиями⁴⁸.

Так вот. Дело в том, что так называемые балтские языки наиболее близки именно к славянским, причем близки настолько, что говорят даже о «балто-славянской» группе⁴⁹. Как я понимаю, балты, как бы там ни было, это все те же славяне, однако немецкое влияние на их культуру отдалило их от славян, и они не хотят признавать свое «неблагородное» происхождение. Известно, что до конца XIX в. в том же латышском обществе господствовали прибалтийские немцы, которые находились в привилегированном положении и под властью России и под властью Швеции и Польши в более ранние времена. Много немецких родов вело свое происхождение от крестоносцев XII–XIII веков. Впоследствии в социальную верхушку латышского общества вошли еще и русские чиновные люди и некоторая часть польской аристократии. Все это иноплеменное засилье, кажется, закончилось в 1918 году, когда латышский народ получил независимость из рук нового коммунистического правительства, которое, правда, через двадцать с небольшим лет эту независимость и ликвидировало. Известно, что кто отдает, тот и отбирает.

Однако, как бы там ни было, но признанная всеми лингвистами, в том числе и III рейха, архаичность литовского языка в совокупности с тем здравым соображением, что литовский — это в прошлом не более чем язык-маргинал, отколовшийся от славянской группы достаточно рано, чтобы претендовать на оформление его и других «балтских» языков отдельной группой, так вот, эта архаичность наталкивает на вполне разумную мысль, что прямым продолжателем лингвистической традиции единого праиндоевропейского языка является не болеее и не менее как славянская группа. Более того, возможно, что, говоря о славянской прародине, мы говорим и о прародине индоевропейцев. Таким образом, славяне — это не кто иные, как поздние арии, в этническом смысле этого термина, поскольку выше мы уже договорились подразумевать под ариями еще и правящий индоевропейский слой некоторых народов, подвергшихся индоевропейской экспансии. Но почему же «поздние»?

Дело в том, что и сам термин «славяне» очень поздний. Тот этноним, под которым, как принято считать, славянские народы вышли на историческую арену, вовсе не является тождественным термину «славяне». Речь идет о «склавенах», чье наименование (sklaboi, sklabhnoi, грен. Σκλαβηνοι, Σκλαβηνοι, Σκλαβοι) впервые встречается у византийцев, в частности у Прокопия Кесарийского, и которое некоторые историки связывают с латинским словом sclavus, означающим раб. Дело в том, что еще во времена Прокопия и Иордана (V–VI вв.) славяне представляли собой целую группу этносов, называемых венедами, склавенами, антами и др., которые разговаривали хотя и на очень близких друг другу диалектах, но тем не менее давно уже представляли из себя вполне определенные и отдельные этнические единицы. Некоторые из этих народов позже назывались еще и словенами, словинцами и т. п., каковое название, несомненно, происходит от слова и только много позже родилось общее для всех этих народов название «славяне» — от слава. Таким образом, sklaboi — это византийское именование, возможно и злобно-презрительного характера, не группы, а одного из славянских народов, и этимологически данное наименование не связано с лексемами славяне и словене никоим образом.

Итак. Сейчас вполне допустимо сформулировать следующую теорему, которую мы назовем арийской.

Арийская теорема. Первичная арийская общность (индоевропейский унитарный пранарод), образовавшаяся в результате распадения ностратической общности, не делилась в первичном ареале своего зарождения (Северо-Восточная Европа) на лингвистические разделы иранцев, германцев, кельтов и пр. Только много позже, к началу Средневековья, она стала разделяться на ряд этносов, именуемых впоследствии и по совокупности общим термином славяне.

Механизм же образования других индоевропейских общностей, как-то: иранцы, индоарии, греки, латиняне и пр. следующий. Миграции ариев (т. е. представителей индоевропейского унитарного пранарода) на восток в Сибирь, Дальний Восток, Центральную Азию; на юг в Малую Азию, Иран, Индию; на запад в Западную Европу приводили к завоеванию местных неиндоевропейских народов и образованию новых этносов, в которых арии представляли из себя господствующий социальный слой. Таким образом и появились более поздние индоевропейцы как ответвления от главного арийского ствола.

Картина, которая здесь, в теореме, представлена, конечно же, самая схематичная и самая упрощенная, но, как я понимаю, она дает представление о разделении индоевропейских народов на две группы: 1-я группа, этносы возникшие в результате распада первичной арийской общности, их языки развивались более или менее, естественным путем (к примеру, сегодняшние великороссы, белорусы и др.); 2-я группа, этносы, возникшие в результате арийских завоеваний, их языки, исконно неарийские, претерпели изменения под арийским влиянием (к примеру, сегодняшние немцы, иранцы и др.).

Читатель может законно поинтересоваться следующим обстоятельством. Так, те же великороссы, а это несомненно один из славянских этносов, по составу не так просты, хотя и выглядят очень монолитно. Их язык практически не имеет диалектов, а только немногочисленные говоры. Однако известно, что великороссы впитали в себя некоторое количество финского субстрата и их так же, как и германцев, нельзя назвать «истинными арийцами». Но дело в том, что на это звание никто особо и не претендует, кроме разве что субъектов, находящихся под влиянием геббельсовской пропаганды, изрядно распространившейся сейчас в России. Весь интерес, в наличии этого финского субстрата, как раз и состоит в том, что он четко определяет восточную границу ИЕ прародины, каковой является Волга. Согласно Ригведы, название Волги — Rasa, Авесты — Ranha, Птолемея — Ra, каковые подтверждаются еще и мордовским названием для Волги — Ravo. Но самое главное состоит в том, что соседство с финнами здесь совершенно не случайно. Финны являются соседями индоевропейцев по ностратической семье, и у них с ариями явно были общие предки.

Впрочем, опять же, начнем все по порядку.