Ник Бонелли, как и ожидалось, впал в бешенство. Впрочем, тусонский мафиози, если проводить аналогии, принадлежал к породе кошек, всегда приземляющихся на четыре лапы и способных пролезть даже в самую узкую щель. Живучесть и изворотливость его, казалось, не знали предела. Планы и раньше, бывало, шли прахом, но Земля от этого не прекращала вращаться, и его, Бонелли, жизнь шла своим чередом. Конечно же он взбесился — да еще как! — когда этот чертов Хиншоу позвонил из Финикса и доложил, что ничего пока не достигнуто, зато двадцать человек уже положили. Кто бы от такого остался спокоен?! Однако, хорошенько подумав, Бонелли пришел к выводу, что поражение его вооруженных сил относится к тем случаям, когда «не было бы счастья, да несчастье помогло». Ибо Нику Бонелли предоставлялась теперь удобная возможность самому включиться в игру.
Такую возможность он вынашивал с самого начала. Конечно, когда они с сыном Полом разрабатывали всю операцию, они твердо решили, что первые ходы в запланированной игре по захвату Финикса должны быть сделаны некой внешней, посторонней силой, чье происхождение нелегко проследить людям синдиката. И солдафон Хиншоу был тогда единственным логически обоснованным выбором. Крут. Безжалостен. Сообразителен к тому же. Мозги у парня на месте. И еще то, что Пол называл «чувством боя». Да, это был правильный выбор.
Но Ник Бонелли скучал по действию. Ему недоставало возбуждения, которое он испытывал в добрые старые дни, гоняя грузовики с контрабандным пивом вместе с Тони Морелло и другими парнями. Большинство из них давно уже завершили, тем или иным образом, свой жизненный путь. А Ник все еще был жив, и ему требовалась хорошая разрядка.
И не только желание тряхнуть старшой гнало его в Финикс, чтобы лично возглавить командование. Имелись и другие, более глубокие мотивы. Слишком многое было поставлено на карту там, на севере, чтобы капо мог позволить себе сидеть в сторонке и с унылыми вздохами наблюдать, как все рушится только из-за того, что какой-то солдафон изволил обосраться.
Да, черт возьми, у него были глубокие личные мотивы.
Годами, да что там — десятилетиями — Бонелли с нескрываемой ревностью и завистью наблюдал, как Мо Кауфман и Айк Руби прибирают крукам все рычаги управления в Финиксе, в то время как он, Ник Бонелли, брат по крови, вынужден был пропадать на задворках и довольствоваться пресной жвачкой. Калифорнийские боссы Джулиан Диджордже и Бен Лукаси завязали тесные связи с Кауфманом и богатели за счет Бонелли посредством односторонних сделок, связанных с наркотиками. Бонелли от всего этого доставались лишь пустые заверения в дружбе и преданности. По крайней мере Бонелли именно так и считал, забывая, что каждый килограмм мексиканского коричневого порошка существенно увеличивал его текущий счет. Даже сам Оджи Маринелло с пиететом относился к клике Кауфмана в Финиксе, тогда как на этом месте должен был сидеть, конечно же, Бонелли. Это было его право, как брата по крови.
Разумеется, Ник в течение многих лет пытался устранить эту несправедливость, сначала мирными средствами, потом силой. Он открыл шикарное ночное заведение в самом центре деловой части Финикса, надеясь таким образом устроить плацдарм, вбить клин, с помощью которого можно будет открыть город для полномасштабного вторжения. Результат вышел унизительный. По приказу Кауфмана отряды местной полиции патрулировали у дверей заведения, проверяя возраст клиентов и производя показательные задержания за появление в нетрезвом состоянии в общественном месте. Ник понял намек и свернул дело.
Затем он попробовал физическое устранение. Последовательно две команды «торпед» отправились на север — навестить Кауфмана и Руби. Обе исчезли без следа. Зато поползли слухи о полуночных захоронениях в пустыне. Джонни Скализе, племянник Ника, вызвался добровольно выполнить работу и поспешил в Финикс. Он не исчез без следа. Отряд бойскаутов наткнулся на его обнаженное и кастрированное тело, распятое с помощью колючей проволоки на гигантском придорожном кактусе.
На какое-то время дело застопорилось, пока Пол Бонелли не явился к отцу с сообщением, что он не только знает, как убрать Кауфмана, но и знает человека, способного это сделать. После чего события понеслись галопом. Ник Бонелли накачивал Хиншоу деньгами, предоставив ему рекрутировать людей, и готовился к мощному удару по Финиксу, который свалит, наконец, Мо Кауфмана с украденного у него трона.
Пол и Хиншоу убедили Бонелли, будто Кауфман принесет им больше пользы не мертвый, а живой. Поначалу Ник яростно отвергал столь еретическую идею, в корне противоречившую его прирожденному чувству мести, вендетты. Но в результате все же признал мудрость совета — и впрямь, живой Мо Кауфман мог прекрасно послужить в качестве послушной марионетки. Мо уже успел наладить разветвленную систему связей — вот пусть он и дальше сохраняет видимость власти, зная в глубине души, у кого в руках настоящая власть. Убить-то Кауфмана можно, но ведь это — одноразовое удовольствие, так сказать. Куда большее наслаждение ткнуть его носом в дерьмо, отобрать у него империю и оставить в живых, обрекши на постоянные страдания от потери того утраченного, чего ему никогда уже не вернуть.
Да, хорошая идея. И, главное, прибыльная. Коммиссионе поневоле признает силу и тактический гений человека, ухитрившегося провести столь мастерскую операцию. И Ник Бонелли наконец добьется уважения со стороны этих старых дураков, которые, расшаркиваясь перед Кауфманом, его, Бонелли, едва замечали.
План казался безукоризненным. Люди Хиншоу, отменно обученные, готовы были вцепиться Кауфману в глотку и поставить его на колени. Все должно пройти гладко, как по нотам.
И тут на горизонте замаячил Болан...
По правде, Бонелли давно ожидал визита этого ублюдка. Однажды ему уже показалось, что время пришло, — когда Болан вдруг задержался в Аризоне, чтобы разобраться с Сиро Лавангетти и Музыкантом Джонни, но скоро выяснилось: это лишь краткая остановка Мака на пути в Майами. Болан тогда даже сыграл на руку Бонелли, ибо смерть Сиро в Майами обрубила щупальца семьи старого Диджордже, протянувшиеся на территорию Бонелли. Но Ник всегда сознавал, что Болан когда-нибудь вернется... должен вернуться.
И тем не менее, несмотря на подспудную готовность к такому повороту дел, появление Болана застигло Бонелли врасплох, грозя уничтожить то, что кропотливо готовилось долгими месяцами. Сам по себе визит Болана в любую точку Аризоны являлся скверным предзнаменованием, но Болан в Финиксе — это уже катастрофа, хуже не придумаешь.
Впрочем, немного успокоившись, Бонелли вновь обрел способность трезво оценивать события. По уверениям Хиншоу, Болан и Кауфман вцепятся друг другу в глотки еще до наступления ночи. Вояка твердо заявил: получив небольшое подкрепление, он управится с обеими сторонами без малейших затруднений. Бонелли для виду задал Хиншоу отменную трепку по телефону — и тотчас выделил требуемое подкрепление. Возможно — вполне возможно, появление Болана только на руку тусонскому капо. За голову парня все еще давали миллион, и Бонелли знал, как распорядиться этими деньгами. Но главное заключалось в том престиже, которым автоматически станет обладать принесший на блюде голову Палача. Ну, а если Нику удастся уделать одновременно Болана и Кауфмана, да еще прибрать к рукам козырного туза в лице сенатора Соединенных Штатов, то тогда уж... У Бонелли дух захватывало от возникавших перед ним перспектив. Босс всех боссов? А почему бы и нет?
Он раскурил двухдолларовую сигару и потянулся к настольному интеркому. В ответ на бибикающие сигналы явился Джек Луканиа, домоправитель, своего рода комендант при Бонелли.
— Свяжись с Финиксом, Джек. Мне надо еще раз поговорить с Хиншоу.
— Слушаюсь, босс. — Луканиа мигом отправился выполнять поручение.
Прошло уже два часа с тех пор, как Бонелли последний раз разговаривал с Хиншоу, и полтора часа с тех пор, как Пол Бонелли отправился в Финикс вместе с силами подкрепления. Да, руководить людьми Ник велел собственному сыну, своей правой руке, чтобы на месте не возникло никаких накладок.
Через несколько минут Луканиа вновь появился в дверях:
— Он на проводе, сэр.
Бонелли молча кивнул, поднял трубку и сразу же взял быка за рога:
— Что там у вас?
В голосе Хиншоу звучали оправдательные нотки, казалось, он немного нервничал:
— Никаких изменений, мистер Бонелли. Мы... заняли глухую оборону, как вы и советовали.
— Хорошо. К вам направляется Пол с небольшим подкреплением. Ждите его в любую минуту.
Последовала долгая пауза, а когда Хиншоу заговорил, нервозность и скрытое негодование в его голосе заставили Бонелли ухмыльнуться.
— Я понимаю, сэр. Как пожелаете. Но, если честно, я думаю, что...
— Нет ничего зазорного, сынок, в том, что ты нуждаешься в помощи. Тебя здорово потрепали. Пол сумеет утешить тебя. Сколько людей у тебя осталось?
— Дюжина, сэр. Они все в превосходной форме, и я убежден: с помощью высланного вами подкрепления мы завершим игру без особых затруднений.
— Вот и превосходно, — ответил Бонелли, хотя не сомневался, что еще множество затруднений придется одолеть, прежде чем на сцене в Финиксе опустится финальный занавес.
Хиншоу начал было рассыпаться в уверениях, но Бонелли его перебил:
— Кстати, насчет этого Болана...
Он не успел договорить. На том конце провода внезапно раздался странный раскатистый грохот, больно ударивший по барабанным перепонкам Бонелли. После чего в трубке поднялся невообразимый треск, сквозь который едва пробивался голос Хиншоу, яростно требовавшего от кого-то объяснений: что, к черту, происходит?! Затем со стороны Финикса донеслись звуки второго и почти одновременно третьего взрывов, и тотчас стали слышны характерные дробные удары, по которым Бонелли, старый уличный боец, моментально определил: пули крупного калибра сейчас безжалостно крушат в Финиксе стены, мебель, двери... Похоже, Хиншоу и его команда неожиданно попали в крупную передрягу там, и Бонелли ничего не мог поделать — ему оставалось лишь сидеть и слушать, что там происходит.
Но спустя несколько секунд он лишился и этой возможности: связь оборвалась.
Но, удивительное дело, Ник по-прежнему слышал грохот взрывов и стаккато автоматных очередей. Вот только звучали они теперь несколько иначе. Отчетливее и яснее, что ли. Ближе!
Ник Бонелли вскочил из кресла и метнулся было к двери кабинета, и тут пол под ним качнулся от очередного взрыва. В это самое мгновение в кабинет ввалился Луканиа, по его бледному лицу стекала струйка крови.
— Нападение! — крикнул он с порога. — На нас напали!
Болан мчался на предельной скорости, выжимая из двигателя «торнадо» все, что тот мог дать. Он прибыл в Тусон с запасом времени в несколько минут.
Усадьба Ника Бонелли располагалась почти на границе игровых полей гольф-клуба Роллинг Хиллз. Тылы ее выходили на сухое речное русло, называемое Пантано Уош.
Болан совершил быстрый объездной маневр, одновременно слушая «выжимку» информации, которую записывал миниатюрный магнитофон-передатчик, предварительно подключенный к телефонной аппаратуре Бонелли. Записи уже были откорректированы и разбиты по временным отрезкам, все периоды молчания опущены. Прослушивая ленту, Болан с удовлетворением убедился, что капо в данную минуту находится дома, за этими вот стенами.
Болан остановился в укромном местечке на берегу Пантано Уош, у северо-западной оконечности владений Бонелли. Густые тенистые ивы хорошо скрывали боевой фургон от посторонних глаз. Не мешкая, Болан включил электронную систему запуска ракет и принялся выбирать наиболее уязвимые точки главного здания и укреплений на территории, определяя их координаты с помощью сетки видоискателя и занося эти координаты в банк памяти. Затем перевел механизм запуска в автоматический режим и установил таймер на двухминутную задержку. После чего выскочил из фургона, мысленно отсчитывая роковые секунды.
Он быстро бежал по иссохшейся почве, словно не замечая тяжелого груза, который нес на себе. Помимо привычных «отомага» и «беретты» вкупе с гранатами и запасными обоймами на поясе Болан прихватил еще и комбинированное оружие двойного действия М-16/М-79 комбо. Самозарядная штурмовая винтовка стреляла пулями калибра 5,56 мм со скоростью 900 выстрелов в минуту, а совмещенный с нею 40-миллиметровый гранатомет, заряжавшийся с казенной части, мог метать одиночными выстрелами газовые или разрывные гранаты — по усмотрению стрелка. Подсумки с обоймами для М-16 и смешанными зарядами для гранатомета дополняли боевую экипировку Болана, прибавляя к ее обычному весу еще килограммов тридцать.
Мак перелез через каменную стену и оказался на территории поместья. Он спешно шагал прямо по ухоженным газонам, даже и не думая скрываться, а в мозгу его мысленные часы отсчитывали секунды до начала судного дня.
Первый охранник заметил его с расстояния в полсотни метров. Парень, очевидно, не мог поверить своим глазам, поэтому стоял, разинув рот, и пялился на Болана на целых полсекунды дольше, чем следовало бы. Когда же он, наконец, опомнился и потянулся к кобуре, одновременно пытаясь выкрикнуть какое-то предупреждение, все было кончено. Палец Болана слегка коснулся спускового крючка М-16 и парень, кувыркнувшись, замертво рухнул на траву. В другой раз подобный выстрел поставил бы на ноги все осиное гнездо, но практически в тот же момент его перекрыл другой, куда более громкий страшный звук.
Болан глянул на часы — секундная стрелка перескочила на роковую отметку. Ракетная установка на боевом фургоне принялась одну за другой выплевывать громовые стрелы, которые с трехсекундным интервалом мчались к намеченным целям. Первая поразила главные ворота, разнеся их вдребезги. Вторая взорвалась между двумя лимузинами, стоявшими на подъездной аллее. Осколки черной стали и огненной ленты из взрывающихся бензобаков весьма «оживили» чинную атмосферу усадьбы. Третья и четвертая ударили по главному зданию, мгновенно превратив его в чудовищный вулкан, который изрыгал во все стороны языки пламени и клубы густого дыма.
Люди метались вокруг погребального костра, как муравьи вокруг зажженного муравейника. Они что-то кричали и размахивали оружием, но среди них явно царила паника и никто не знал, куда бежать и что делать. Палач помог им разрешить эту трагическую неопределенность, поливая их ряды длинной очередью из своей винтовки. Боевики валились, дергались на траве и отчаянно вопили, когда их пробивали пули в стальных оболочках. Те, кто сумели уцелеть, пытались отстреливаться, но безрезультатно.
Болан выпустил по ним целую обойму, быстро сменил ее и выпустил вторую. А для большей острастки сделал еще несколько выстрелов из М-79 разрывными гранатами.
Горстка раненых отчаянно старалась найти хоть какое-то безопасное место.
Болан позволил уйти этим недобиткам и сосредоточился на самом здании. Местами оно ярко пылало, местами было серьезно повреждено — там, куда попали ракеты, но в основном выдержало удар и по-прежнему высилось как символ всего того, что Болан жаждал искоренить в Аризоне. Нацелив на дом гранатомет, Палач выпускал заряд за зарядом, стреляя попеременно то разрывными, то газовыми гранатами. Кладка разлеталась во все стороны, обломки кирпичей, точно блохи, выпрыгивали из дымовой завесы. Чуть погодя взрывы загремели внутри здания, и чернильные столбы дыма вознеслись в безоблачное аризонское небо.
Этого было достаточно.
Послание получилось громким и отчетливым.
Некоторое время Болан стоял неподвижно, оглядывая сожженную усадьбу. Запах пороха и горелой плоти забивал ноздри. Палач круто развернулся и пошел назад той же дорогой, какой и прибыл.
Трудно сказать, уцелел ли Бонелли в нынешней бойне. В любом случае Палач сообщил ему все, что хотел. Дал знать: легкой победы в аризонской игре не будет... Если вообще игра продолжится...
Хотя, конечно, настоящая битва еще была впереди — там, на севере. Из прослушанных записей телефонных переговоров Болану стало ясно: в зону боевых действий направлены свежие силы. И оставалось только догадываться, сколько адского пламени и громовых раскатов таит в себе ближайшее будущее.
Такие люди, как Хиншоу и Моралес, всегда являли для окружающих смертельную угрозу, о которой среднестатистический обыватель даже и догадываться не смел. Беспредельная жадность, соединенная с военной выучкой, да плюс к тому безудержная жажда власти — все это, вместе взятое, не могло принести обитателям Аризоны ничего, кроме мучительной гибели и бесчестия.
Но разве кто-либо из этих людей просил Мака Болана стать их защитником?
И вообще: разве рядовой законопослушный гражданин не воспринимает ярких представителей преступного мира как своего рода романтических героев, бунтарей, бросивших вызов системе?
Все так. Но Болан и не ждал оваций. И не намеревался исцелять Аризону от ее собственных болячек. Он появился здесь отнюдь не из желания кого-то поддержать или спасти. Просто не быть здесь он не мог!
Он был Карой. Не судьей, не обвинителем, даже не приговором.
Мак Болан был Карой мафии. Он знал это и безоговорочно принимал эту роль.
Ну, а население Аризоны пусть примет то, что сможет...