Арканмирр

Истребитель Нечисти

Вам кажется, что Герои — это те, кто восседают на больших лошадях, носят заговоренное оружие и способны в одиночку справиться с целой армией?

Если так, то вы правы. Герои — это именно они, кричащие о своем невероятном героизме каждое мгновение своего сурового существования. Даже если не раскрывают рта иначе как для того, чтобы опрокинуть туда кружку эля.

Вам кажется, что Герои — это те, кто летают на волшебных коврах, рассыпают с небес потоки смертоносного дождя и одним коротким взглядом могут прожечь дырку в скале?

Если так, то вы правы. Герои — это именно они, своим молчанием говорящие больше пламенных ораторов и вдохновенных проповедников. Даже если ни сами они, ни имена их никогда не становятся известны людям.

Вам кажется, что Герои — это те, кто, подобно искусным кукловодам, дергают за веревочки сотни марионеток, создавая хаос и сумятицу в городах неприятеля, связывая его армии надежнее, чем любые заклятья и чары?

Если так, то вы снова правы. Герои — это именно они, гении заговоров, мастера диверсий и адепты шпионажа, вечно изменяющие самих себя и самим себе. Через некоторое время подобной игры чужими лицами они уже не могут вспомнить свое собственное — и никогда не сожалеют об этом.

Но если вам кажется, что только благодаря Героям эта так называемая Игра Властителей не переросла в тотальную войну на истребление, где каждый дерется с каждым, а друзей нет и быть не может, ибо вчерашний друг завтра может оказаться в рядах армии неприятеля, — вы здорово ошибаетесь.

И ошибаетесь вы, если думаете, что самую тяжелую работу в этой Игре, больше смахивающей на сумасшествие, исполняют Герои и ближайшие их помощники.

Потому что это — заслуга таких, как я.

Нас немного, и с каждым годом становится все меньше — ибо бессмертия нам не дано, а связать свою судьбу с нашей профессией решаются единицы, причем далеко не все они годятся для этого. Мы не зовем себя «последней надеждой мира», потому что не являемся таковой. Мы не требуем для себя почестей, так как все равно никогда не получаем их. Мы не требуем особенных наград и богатства, ибо у нас не бывает возможности наслаждаться ими.

Мы просто делаем свою работу и получаем за это плату, как принято везде и повсюду, но о чем мало кто говорит открыто. Я — говорю, но не все со мной согласны, даже среди нас.

Нас иногда зовут наемниками, но мы — не солдаты удачи, служащие под знаменем того, кто больше платит. Нас иногда зовут убийцами, но мы — не члены Ночного Братства, разящие удавкой, ядом и стилетом и проникающие через непроницаемые колдовские щиты и неподкупную охрану. Нас иногда зовут колдунами, но мы — не те, кто кладет свою (или чью-либо еще) жизнь на алтарь Искусства ради получения могущества и тайных знаний. Мы вообще не принадлежим к единой организации, и друг друга узнаем только по взгляду. Но впрочем, такая примета достаточно надежна. Ведь ни один ветеран-наемник, ни один профессионал-убийца, ни один Герой или Чемпион не имеет, не может иметь взгляда, подобного моему. Даже сейчас, когда я совершенно спокоен, немногие из вас способны вынести его без содрогания: слишком много отпечаталось в глубине этих глаз, много такого, что простому смертному видеть совсем не следовало бы.

И не только смертному…

Тварь, похожая на огромного таракана, бросилась вперед. Фигура в свободных, не стеснявших движения серых одеждах в последний миг увернулась. Серебристая полоса меча в ее руках выщербила хитиновый панцирь чудовища, однако мало похоже было, чтобы оно хотя бы заметило эту царапину.

Развернувшись, тварь снова атаковала. Человек вновь уклонился, уперев в землю тупой конец сменившего меч длинного копья, и направил его острие точно промеж челюстей чудища. Монстр завертелся на месте, пытаясь перекусить засевший в пасти серебристый металл, а человек, оперевшись на скребущую глину суставчатую конечность, одним махом взлетел на спину твари — и обрушил кулак в место, где головной панцирь соединялся со спинным.

Резкий хруст настолько удивил двух притаившихся на безопасном расстоянии наблюдателей, что они обменялись недоуменными взглядами — и пропустили тот момент, когда чудовище обратилось в огромную кучу вязкой, дурно пахнущей слизи, прикрытую пластинами треснувшего хитина. Человек, несмотря на свою невероятную реакцию, не успел спрыгнуть и провалился в это месиво почти по шею. До наблюдателей долетела ругань победителя, причем пожелания скатологического характера в адрес тех, кто поручил ему эту небесами проклятую работу, были далеко не самыми сильными выражениями в его пятиминутной, глубоко прочувствованной тираде.

— Неплохо выглядишь, Серебряный.

— Рад бы сказать то же о тебе, Красный.

Одноглазый зло хмыкнул.

— Сам знаю, что видок хреновый; а чувствую я себя еще хуже. Однако дело того стоило!

— Слышал, как же. Пара мантикор, вышедших из-под контроля. Колдуны Рабана на себе последние волосы рвут, не могут понять, каким чудом зверюгам удалось бежать через Портал на Светлую Сторону, не нарушив Печати.

— Ты все тот же, Серебряный, — покачал головой Красный. — Что тебе за дело до колдунов и их забот? У нас свои дела и свои проблемы. Помоги лучше встать…

Он с кряхтеньем отбросил одеяло, спустил изувеченные ноги с лежанки на пол и попробовал перенести на них хотя бы часть веса, но нервы отозвались такой вспышкой боли, что Красный не сдержал стона. Я послал ему часть своей силы; Красный скривился от презрения к самому себе, однако принял дар и утихомирил боль.

— Если не встану через три дня, на мне можно ставить крест, — с обреченностью в хриплом голосе молвил он.

— Встанешь, если не будешь лезть в пекло впереди собственного папаши… сомневаюсь только, что он у тебя был.

Одноглазый усмехнулся, и это меня обнадежило. Когда рассудок заполняет меланхолия, дело дрянь, а в его случае это вообще смертельно. Но коль внутри имеется хотя бы искорка смеха, все еще может поправиться.

— Деньги есть? — спросил я.

— Достанет, — кивнул он. — Мне за мантикор пять сотен пообещали, и уплатили сполна. Тебе надо? Возьми.

— Мне пока хватает, благодарю. К вечеру через хутор будет проходить отряд исследователей-сидхе, которыми командует Толин Зеленый Лист. Слышал о таком?

— Друид-целитель, Герой Фаэра. И что с того?

— Думаю, у него найдется что-нибудь для твоих ран. Яд мантикоры — далеко не шутка, ты можешь не успеть перебороть его. Остальное и само заживет, а вот противоядием лучше бы воспользоваться.

Красный, подумав, проговорил:

— Хорошо. Услуга за мной.

Сидхе молча выслушал просьбу, так же молча достал из своей сумки небольшой пузырек из зеленого стекла и отдал мне, бросив кошелек с полусотней золотых Красного хозяину постоялого двора. Тот, совершенно ошалевший, попытался было выяснить у других сидхе, чем же он заслужил такую великую благодарность, однако прочие жители лесов оказались не болтливее своего предводителя.

Бальзам помог, и наконец проявились регенерационные способности учителя, показавшиеся бы невероятными любому (кроме меня, понятное дело). Через три дня он не только поднялся на ноги, но и сумел сам спуститься вниз, в общий зал. Правда, для ходьбы ему еще требовалась трость, а по лестнице Красный спускался медленно и с передышками — но это уже было значительным прогрессом в сравнении с тем полутрупом, который встретил меня три дня назад.

У нас нет богатства, несмотря на то, что плата, которую мы берем за работу, достаточно высока — впрочем, это вы и так знаете. Куда уходят эти деньги? В основном — к вам же в карманы, ведь вы вовсе не считаете зазорным брать с нас впятеро больше, чем с любого другого.

О, конечно, это же почти грех — не заломить за несчастную полусырую курицу и кружку выдохшегося пива двух золотых! Вы прекрасно знаете, что за такие деньги компания из пяти человек может гульнуть на всю катушку, но ведь то — люди, а то — мы…

Нет, мы не притворяемся людьми. Это бессмысленно, слишком просто отличить нас от любого смертного: по взгляду, по походке — да мало ли способов!

У нас нет имен.

Вернее, мы не пользуемся именами — ибо при рождении нас, как и всех вас, награждали именем какого-нибудь славного предка, дабы у младенца был дух-покровитель в том, другом мире. Мы называем себя по цветам — Красный, Лазурный, Серебряный. И свершая обряд Посвящения, о котором я говорить не стану, мы отрекаемся от всего, что имели раньше — от имени, от родни, от состояния.

У нас нет ни имущества, ни семей — ничего, что связывало бы нас с кем-либо помимо себе подобных. У каждого из нас есть только дорожный мешок со сменой одежды, ларцом с инструментами и снадобьями целителя, да с парой-тройкой памятных мелочей. И еще одна штуковина, общая для каждого, но в то же время — индивидуальная. Это наше вошедшее во все сказания «волшебное оружие», kroz (что означает сие название, уже не знает, наверное, никто из нас). Трехфунтовый кусок металла, имеющий собственный цвет (повторяющий наше прозвище), принимающий форму по нашему слову и неразрывно связанный с нашей душой; так что если какой-то вконец спятивший вор решится украсть оружие любого из нас — ему ой как не повезет…

— Посвященные, иной раз называемые магами, — наставительно молвил человек в сером, — используют в своих целях Единую Силу, разделенную на Шесть Домов. Дом Мудрости, именуемый в старых источниках Домом Знаний, доступен всем в равной мере, однако пользу от применения сих знаний получает лишь обладающий незаурядными аналитическими способностями; Дом Природы требует от Посвященных неукоснительного соблюдения одного правила: относиться осторожно и бережно к неодушевленным живым существам, сиречь к неразумным животным и растениям; Дом Колдовства, носящий также имя Дома Высшей Магии, принимает в свои ряды только носителей Дара, без которого все тайны этого Дома будут пустым звуком; Дома Света и Тьмы, позабывшие о том, что некогда были ближайшими союзниками и олицетворяли мировой Закон и Порядок, все свои силы направили на унижение соперника, коль уж не в состоянии уничтожить друг друга физически, и предъявляют соответствующие требования к желающим разделить Их могущество; и лишь Дом Хаоса не ставит никаких специальных препон и условий тем, кто желает приобщиться к секретам самой древней из Сил…

— Я… знаю это, — прохрипел собеседник.

Человек в сером, словно не слыша, продолжил лекцию:

— Вселенная полна энергии. Дом Колдовства принимает в себя силу Эфира и Космоса, Дом Мудрости обращается к Звездам и Светилам, у Природы везде есть источники могущества, скрытые уже в самом факте существования живых существ в любом месте во Вселенной. Свет и Тьма пользуются двумя сторонами единой Силы Порядка и Закона, мирового воплощения Судьбы и единого для всех Кодекса. Но Хаос черпает свою мощь из-за Грани, где все законы, все правила — не существуют и никогда не существовали…

— Зачем ты… говоришь МНЕ… о этом?

Слабый голос был, однако, не настолько слаб, чтобы находившийся в полушаге от его источника человек не услышал его. Но тон самозваного лектора ничуть не изменился.

— Пользующиеся Силой Хаоса нарушают установленное во Вселенной равновесие, выпуская в мир излишки мощи. Мощь эта, исполнив требование Посвященного, не возвращается обратно, как то происходит с Силой любого другого Дома. Таким образом, в мире возникают нескомпенсированные сгустки блуждающей энергии Хаоса, и находящееся в непосредственной близости от средоточий этой энергии имеют немалые шансы подвергнуться Изменению. Простой дождевой червяк становится Червем Шаи, речной рак — Тварью Марракса, безобидная многоножка обращается в Чудище Игерна, и все такое прочее…

Человек в сером опустил бесстрастный взор на посиневшую физиономию своего вынужденного собеседника, закутанного в обрывки черной мантии. Металлическая удавка, стягивающая горло чернокнижника, внезапно исчезла, оставив кровавый след, а в руке человека в сером появился длинный меч, блеснувший чистым серебром.

Чернокнижник, растирая горло обеими руками, прохрипел:

— Но чего ты хочешь… от меня?

— Ничего, — молвил тот. — Раз ты знал о последствиях — ничего.

Послушный меч коротко свистнул в воздухе, и голова чернокнижника покатилась по земле, оставляя за собой кровавый след.

— Сколько нас осталось?

Красный, помолчав секунд десять, проговорил:

— Последний, Сиреневый, пришел к нам три года назад. С тех пор пали двое, Белый и Бронзовая… Значит, двадцать семь.

— Я ничего не слышал о Синем уже лет пятнадцать, — с некоторым сомнением заметил я.

— Синий жив, — усмехнулся Красный, — он временно в отставке.

Я непонимающе посмотрел на него.

— Это как понимать?

— Вот так и понимай. Отошел от дел. Временно. Знаешь, что такое отпуск? А, Серебряный — или твари уже последние мозги вышибли?

— Знать-то знаю, но какое отношение ЭТО имеет к нам? Мы ведь не на постоянной работе…

— Как раз МЫ — на постоянной, — с нажимом сказал одноглазый, и я вынужден был согласиться: пока не перевелась нечисть, мы не можем, не имеем права уйти на покой. — Отдых ему нужен, понимаешь? Старику ведь уже за сто двадцать перевалило, считай; старше один только Черный будет.

— Да, давно хотел спросить: почему любой из нас может исчезнуть и быть заменен, но Черный всегда был и есть?

Красный вздохнул.

— Вообще-то это не для сопляков вроде тебя…

— Это я сопляк? — возмутился я. — Да я покрепче тебя буду, даже когда ты полностью поправишься!

— Тебе сколько, сорок? Вот я и говорю — сопляк. Мне за шестьдесят, и я только-только начинаю кое-что понимать. А ты хочешь вот так сразу все, наскоком, из грязи да в князи?

— Почему нет? Сам сказал, старикам часто нужен отдых, и основную работу делают «сопляки».

— Вот и работай себе. А не задавай вопросы, ответы на которые тебе не нужны. — Единственный глаз Красного сузился. — Не заставляй меня повторять это дважды.

Я пожал плечами.

— Не можешь — не говори, я не настаиваю. Но учти, чем тщательнее от меня что-то скрывают, тем больше у меня поводов приняться за разгадку тайны. В этом отношении я еще человек.

Красный хмыкнул.

— Ну так уж и быть, подброшу я тебе пару фактов. Ты мог бы узнать их и сам, проведя пару-тройку часиков в приличной библиотеке — в Эксетере или Авалоне, например.

Я хотел было напомнить, что не умею читать, но учитель уже сложил пальцы хорошо известным мне манером.

— Смотри сюда… — прошептал он.

Светло-карий глаз Красного внезапно стал черным колодцем, втянувшим меня в бездну чертовски далекого прошлого…

Их было семеро.

Облаченные в одинаковую, строгого покроя черную форму, наводившую почему-то на мысль о невероятно долгих и тяжелых войнах, они стояли полукругом перед взорванным Порталом. Порталом, за которым остался, отныне и навсегда недосягаемый, прежний их мир. Перемещение оставило заметные следы на ткани рассудка, стерев значительную часть воспоминаний о предыдущей жизни.

С небес спустилась узкая призрачная лестница, по которой легко сбежал средних лет человек (или по крайней мере, некто на человека похожий) в серебристом кольчужном облачении. Оружия при нем не было видно; вместо шлема или кольчужного наголовника его голову прикрывал странный капюшон из тускло-серебристой ткани.

Семеро повернулись в его сторону, и высокий человек — предводитель крошечного отряда — выступил навстречу.

— Меня называют Серебряным Ветром, — молвил пришелец с небес на языке, который все семеро без труда поняли, хотя это наречие не было родным для них, — и я с превеликим удовольствием приветствую беглецов из мира вечных сражений. У вас есть три пути на выбор: или прожить остаток своих дней жизнью простых смертных в этом мире, или немедленно покинуть его, или же — взяться за одну работу, которая как раз по вашим способностям.

— И что за работа? — поинтересовался человек. — Как это частенько говорят в подобных случаях, «сущий пустяк»?

Серебряный Ветер покачал головой.

— Я не стану обманывать. Дело непростое и ответственное. И хотя награда будет немалой, вы все равно не сможете воспользоваться ею как следует.

— Конкретнее, пожалуйста. Говорить ни о чем и я умею.

— Титул Истребителя Нечисти для тебя что-нибудь значит?

— Нет.

— Скоро будет.

Почему-то иной раз нас пытаются втянуть в вооруженные конфликты между Властителями, отождествляя нас с наемниками. Да, мы работаем за плату; однако наш клинок никогда не обращается против разумного существа!

Поправка: наш клинок никогда не обращается против разумного существа, существование которого не создает препятствий существованию прочих разумных существ. Потому что есть такие, которые обладают разумом, но считают людей (а также сидхе, орков, половинчиков и прочих жителей Арканмирра) лишь пищей. Вампиры, например, и им подобные. С такими у нас нет и не может быть мира.

Вы часто подразделяете мир на «своих» и «чужих». Для последней категории у вас имеются дополнительная классификация: слова «недруг» и «неприятель» обозначают чужака из иного человеческого племени; под «нежитью» подразумевается все множество существ, находящихся по ту сторону Жизни; «нелюдью» называют тех, кто сходен с человеком обликом, но мыслит иначе, непонятно; и наконец, термин «нечисть» приберегается для тех, кто имеет прямую связь с Нечистой Силой, сиречь с порождениями Нижнего Мира, также называемого адом или Преисподней.

Честно говоря, нас можно было бы назвать и Истребителями Нежити, так как в нашей… так сказать, практике случаи с беспокойными мертвяками и им подобными довольно часты. Однако фокус в том, что пока существует Жизнь, существует и Не-жизнь, воплощающаяся в нежити. Истребить то, что составляет часть бытия, просто нереально — а мы ставим себе лишь реальные цели.

Ага, я слышу, как кто-то говорит, что Нижний Мир также является частью бытия! Очень хорошее замечание. И столь же верное, сколь и неправильное.

Безусловно, Нижний Мир является частью бытия. Но почему он должен быть частью именно ВАШЕГО бытия? Только потому, что кто-то из жрецов, претендующих на посредничество с Богами, наплел вам сорок бочек арестантов о посмертной участи каждого из вас, что праведники отделятся от грешников, и кто-то попадет к небесную Обитель Богов, кто-то получит второй шанс и вновь родится в этом мире, а кто-то навек канет в геенну огненную?

Да, это действительно так.

Для тех, кто в это верит — это так.

Но не для нас. Мы живем в последний раз, и наша смерть — окончательна.

Нет, не нужно жалости: для нас это понятие лишено смысла.

Костер горел очень долго, пламя словно не желало пожирать обезглавленное тело, возлежавшее среди щедро политых маслом дров. Однако единственному зрителю некуда было спешить, и он ждал, задумчиво опираясь подбородком на раздвоенное навершье металлического дорожного посоха.

Наконец, когда на кострище осталось лишь несколько красных угольков, человек в сером подошел вплотную, тщательно перемешал концом посоха остатки костра, положил сверху какой-то сверток и добавил новых дров, после чего отошел на несколько шагов и щелчком пальцев высек искру. Теперь костер был странного зеленоватого оттенка, почти не дававший тепла и прогоревший невероятно быстро.

Удовлетворенно кивнув, человек тщательно смел всю золу и пепел в мешок, залил очищенное кострище водой, а крепко затянутый мешок с размаху закинул в расположенную невдалеке реку, привязав к горловине увесистый булыжник. Разумеется, вскоре на воде и следа не осталось.

Человек в сером немного помолчал, затем подобрал с земли дорожную сумку и, насвистывая, пустился в путь…

— Они были беглецами, Серебряный. Лишенными всего и сохранившими лишь часть себя. А стали — избранниками Высших Домов. Лишенными всего, даже права жить нормальной жизнью.

— Но мы ведь — не беглецы!

— Так ли это? — возразил Красный. — Да ты себя-то вспомни, каким был, когда приполз ко мне.

И я вспомнил…

— Мы нисколько не отличаемся от них, — наконец сказал учитель. — Ни на грош. И их имена — Бласко, Блэк, Шварц, Дабх, Кара, Нуаре и Черняк — обозначали на языках того мира, да и на некоторых наших, только одно — черный цвет. И семь kroz'ов, что дал им Серебряный Ветер, были черными. А потом…

«…А потом была ночь, и ледяной северо-западный ветер сдирал с их лиц кожу, и пылало во тьме гнездо Железных Птиц, сожженное Истребителями. И последний из Железных Всадников, выплевывая кровавые капли последних мгновений своей жизни вместе со словами, проклял их именем Того, Кого более не поминают. И северное побережье Шира стало ареной ночной битвы, битвы, в которой пощады не просят и не дают, в которой не бывает победителей и проигравших — а есть только мертвецы и последний, оставшийся в живых. И слилась в его клинке мощь оружия убитых сородичей, павших на землях чужого мира в чужой для них войне.

И тогда тот, кого потом назовут Черным, сел на последнюю из Железных Птиц; и подчинилась она рожденному в ином мире, и взлетела столь высоко, что даже эфирные тропинки Властителей не достигают тех мест. И ступила его нога, закованная в металл доспехов Железного Всадника — металл, который не был металлом, — на призрачную дорогу, которой пользуются одни только Высшие. И прошел Черный по ней, сокрушив Стражей Врат молниями из копья Железного Всадника, так похожего на полузабытое оружие, которым он пользовался в том, ином мире; и черный металл окровавленного клинка разрубил Дверь, помеченную знаком Креста; Дверь в цитадель, где обитал называвший себя Серебряным Ветром…»

Многие воины дают своим мечам, палицам, лукам, копьям и секирам собственные имена, веря, что этим они наделяют оружие способностью приходить на помощь попавшему в беду хозяину, удачей мифических фейри, необоримой силой каменного гиганта, даром отыскивать щели в броне врага и тому подобным. Но оружие, если только это не искусственно заключенный в металл дух или демон, никогда не может заменить воина. Или одолеть его без помощи другого воина.

Мы не даем оружию имени — напротив, мы сами берем ЕГО имя в тот день, когда в день Посвящения ладонь прошедшего сквозь огонь, воду и медные трубы касается холодного металла kroz'а, не имеющего хозяина. Да, kroz — это не оружие. Это часть нас.

Или мы — часть его.

Никогда kroz не проливает крови разумного существа. Никогда. И лишь Нечисть поражает он, разя наповал и не давая пощады.

Нечисть — это то, что порождено Нижним Миром. И то, что связано с ним теснее, чем то дозволено.

Кем дозволено? Правильный вопрос. Есть такая книга… впрочем, это больше чем просто книга. Это точное изложение законов существования мироздания, и называется оно Кодексом. Этот Кодекс только Властители и Странники знают. Да еще мы.

Вы тоже живете по этому Кодексу, пусть и не знаете об этом.

Потому что это Знание, как и многое другое из того, что записано в Кодексе, не для вас. И не для нас. Нам дозволено владеть некоторыми Знаниями, увеличивающимися со временем, но не использовать их.

Да, снова «дозволено». На сей раз — Высшими.

Нет, Они не Боги, хотя в чем-то превосходят Богов. И не смертные, хотя в чем-то подобны вам или нам. Они — Иные. Недаром другие Их посланцы в этот мир, Странники, носят это прозвище. Странные они, непохожие на нас и вас. Таковы же и их покровители.

Их — не наши.

Мы — Высшим не подчиняемся. Мы — сами по себе, и наше бремя никакие Высшие не облегчат и не увеличат.

Человек в сером шел весь день, не ускоряя и не замедляя шага. С появлением на востоке первой звезды из Голубой Короны, он остановился у обочины дороги, достал из сумки свернутую накидку из теплой ткани, завернулся в нее и мгновенно уснул. Воткнутый в землю металлический посох настороженно покачивался, словно охраняя его сон.

Спящий открыл глаза за час до рассвета, свернул покрывало, извлек из сумки флягу и нечто похожее на бурый камень в оболочке из хорошо выскобленного рыбьего пузыря. На вкус дорожный рацион (это он и был, как с первого взгляда сказал бы всякий путешественник) напоминал кусок старого кожаного ремня, да и по твердости ему мало уступал, но человек, методично работая крепкими зубами, отгрызал от «камня» куски до тех пор, пока не съел рацион целиком. Позавчерашняя, чуть солоноватая вода из фляги смыла отвратный вкус, а сорванное минувшим вечером недозревшее яблоко придало утренней трапезе вполне закономерное завершение.

Человек быстро завершил утренние сборы, легко поднялся на ноги и в прежнем размеренном темпе продолжил свой путь.

Ночью на серебристом металле посоха проступили руны Общего Языка, но читать путник не умел, а потому просто проигнорировал послание. Все равно вблизи мог находиться лишь один из тех, кто мог отправить сообщение, а он и без того направлялся к обычному месту их встречи…

— Это миф, Красный, — твердо молвил я, пытаясь сбросить очарование слов полутысячелетней давности.

— Миф, — кивнул учитель. — А знаешь ли ты, что это такое — миф?

— История, которой не было и не могло быть.

— Почти так. История, которой не было и не могло быть. Но которая очень хотела — быть.

То ли в глазах у меня начало темнеть, то ли…

Одноглазый медленно поднялся, положил руку на тяжелый крестообразный кусок красного металла — и в воздухе сверкнула сабля с широким лезвием, называемая истерлингами «скимитар». По лезвию тянулась цепочка черных рун.

— Вынь свой kroz и обрати его в меч, — приказал Красный.

Я подчинился. Конечно, на моем клинке тоже оказалось сообщение; но я, в отличие от учителя, при всем желании не мог его прочесть.

— Он здесь, — тихим, каким-то неживым голосом проговорил Красный. — Я ведь предупреждал тебя…

— Кто «он»? — удивленно спросил я.

Ответить учитель не успел, даже если и хотел. Запертая на задвижку дверь содрогнулась и слетела с петель, а в проеме нарисовалась черная фигура огромного роста и соответствующего сложения.

— Вы обсуждали запретное, — не тратя впустую времени, пророкотал гигант, и острия черного трезубца нацелились на нас.

— Я тоже рад тебя видеть, Черный, — заметил Красный. — Отойди, Серебряный, — и он с усилием поднялся на ноги.

Kroz гибкой лентой хлестнул учителя по плечу, покрыв грудь, живот и пах кроваво-красной чешуей доспеха. Черный хмыкнул и обратил свой kroz в короткий, массивный топор.

— Оружие — против Нечисти, — вполголоса произнес я.

— Юноша, Нечисть — это вовсе не Слуги Нечистого, — наставительно сказал Черный. — Нечисть — это Лишенные Чистоты, сиречь Преступившие Закон. «Чистота», она ведь сродни «чести» — да ты и сам это знаешь, охотник за чернокнижниками.

— Знаю, — кивнул я и направил узкий серебристый клинок kroz'а в грудь Черного. — Уж это-то я знаю, Отринувший Честь.

«…И тогда увидел Черный стоящего спиной к нему небожителя в серебряной броне, Избравшего его и его сородичей — и обрекшего их на смерть. И ударил, как бил уже не раз — в спину, не заботясь о законах воинской чести.

Но черный клинок отскочил от доспехов небожителя, и тогда сказал Серебряный Ветер: не буду я считать поступок твой трусостью, если ты немедленно покинешь это место.

И смех Черного, полный горечи и безумия, был ему ответом. Вновь взлетел черный меч, и скрестился с клинком небожителя. Не был бой тот коротким, и иные небожители, также при оружии, вскоре собрались вокруг них. И снова прозвучал злой смех Черного, решившего, что пришел его смертный час.

Но молчали недвижно стоявшие небожители, и оружие их оставалось в ножнах. И под взглядами их, хладными и бесстрастными, Серебряный Ветер молвил: понятно мне горе твое, и не буду таить я обид, если ты покинешь эту обитель.

И снова Черный, смеясь в лицо небожителям, пошел в атаку. И наконец достиг желанной цели, и острие его клинка окрасилось кровью из горла врага. Однако и Серебряный Ветер, пронзив доспех Железного Всадника, смертельно ранил его. И рухнули оба наземь, на пол небесной обители, и кровь их смешивалась в единой, медленно увеличивавшейся лужице.

И сказал один из зрителей: он заслужил жизнь.

И сказал другой: он заслужил больше, чем жизнь.

И тогда заговорил старший из небожителей, чьи глаза были глазами мудрого старца, а виски покрывала седина, но лик светился бодростью пятнадцатилетнего юноши. Сказал он: чего желаешь ты, смертный, заслуживший внимание Высших?

И прошептал Черный холодеющими устами, из которых истекали последние жизненные силы: свободы самому выбирать свой путь.

Тогда подался назад Серебряный Ветер, извлекая свой меч из тела Черного, а его клинок — из своего тела. И поднял он руку, и закрылись раны, оставив лишь легкие рубцы.

Иди, промолвил старший из небожителей. Ты свободен. И более не возвращайся.

Но возразил Черный: это — не свобода. Это — свобода жить рабом или умереть. Ибо вечная война без надежды на победу и без возможности заключить мир — что это, как не рабство? И что, как не рабство, есть запрет на решение всех споров в Круге Мечей?

Это — жизнь, изрек Серебряный Ветер. Это не рабство, это жизнь, какой знаете ее вы, люди.

И воскликнул тогда Черный: так пусть же кровь братьев моих сама рассудит нас!

И окровавленный меч его черной молнией метнулся к голове Серебряного Ветра, одним ударом рассекая серебристый капюшон, под которым была лишь пустота.

Удар молнии, павшей со сводов небесной обители, отбросил Черного назад, но сознания не лишил.

И сказал старший из небожителей: вы смешали свою кровь в битве, и отныне те, кто пройдет ритуал кровного братства с тобою, станут также и нашими кровными братьями. А братьев в рабство не берут.

Но братьями и не помыкают как бессловесными рабами, прохрипел Черный, чувствуя, как внутри него разгорается странное пламя, холодное подобно вековому льду.

Ты — не раб, с нажимом молвил предводитель небожителей. Ты делаешь то, что способен делать, то, что нужно делать, то, без чего твоя жизнь утратит всякий смысл.

А есть ли у меня выбор, вопросил Черный, поднимаясь на ноги.

Скорбное молчание было ему ответом. Потом раздался голос Серебряного Ветра: у всякого смертного есть выбор, и если желаешь этой свободы — отрекись от своей силы. Ибо если ты думаешь, что право выбирать имеют все — ты ничего не знаешь о Высших.

Черный снова рассмеялся, но теперь горечи в его смехе не было. Что ж, молвил он, тогда я готов принять это знание.

Хорошо, ответил ему Серебряный Ветер. Но за это ты расплатишься тем, что получил в битве со мной и наследием Железных Всадников. Кроме того, тебя, отступающего от воинского правила и бьющего в спину, мы будем называть Отринувшим Честь. А учеников и последователей твоих прочие смертные станут бояться и втайне презирать.

Это выше тебя, осуждающе молвил старший из небожителей.

Но не выше всех нас, возразил Серебряный Ветер.

И сказал Черный: я согласен.

И в этот самый момент леденящее пламя, дарующее Избраннику бессмертие, достигло его головы и лишило сознания.

Когда Черный покинул Цитадель Креста, она растаяла за его спиной, подобно облачному миражу феи Морганы…»

Вы не вправе судить нас и судить о нас. Никто не вправе — кроме нас самих.

Ведь никто из вас и вам подобных не проходил через испытание, какое нам приходится выдерживать с жуткой регулярностью, не реже четырех раз в месяц.

Нет, я говорю не о сражениях с тварями, их как раз побеждали и будут побеждать многие. Мы хоть и профессионалы, но в этом отношении — не единственные.

Я говорю о сражениях с самым страшным Зверем из всех существующих, Зверем, которому нипочем клыки демонов Бездны и когти ночных кошмаров. Со Зверем, который почти не трогает животных, но нещадно уничтожает разумных существ. Со Зверем, который не может быть убит окончательно и всегда возвращается.

Нет, это не оборотень. Хотя Зверь и умеет менять облик, принадлежность его к этому роду Нежити можно отвергнуть. К тому же, носящих метку Вэре [59] очень легко распознать, если знать, как и куда смотреть; Зверя же нельзя заметить до самого последнего момента. Впрочем, «нельзя заметить» сказано слишком сильно. Мы знаем, ОТКУДА приходит упомянутый Зверь; нам просто не дано предугадать, КОГДА Он это сделает в очередной раз…

О, можете не утруждать себя излишней суетой. Вам все равно не удастся удрать от Зверя, коли Он пожелает полакомиться вашей печенью. На это не способен ни один смертный, будь он даже чемпионом Джангара по бегу на короткие, средние и длинные дистанции.

Но вы угадали правильно. Зверь этот — внутри каждого из нас.

Ну вот, разбежались. Глупцы.

Ведь совершенно тот же Зверь сидит в душе у каждого из них…

Человек в серой одежде шел сквозь ночную грозу. Дождя, как это часто бывало летом, почти не было, но грома, молний и сырого ветра хватило бы на полдюжины обычных бурь.

Человек знал, что это буйство стихий вскоре прекратится. Но пока не было никакой возможности смирить яростные лиловые разряды, упорно стремящиеся поразить выкованный из не ржавеющего с годами металла Шип, с незапамятных времен торчащий подобно рогу единорога на юге Ржавых Равнин. И даже появись такая возможность, он не стал бы взваливать на свои плечи бремя Владыки Бурь и утихомиривать грозу.

Он не оглядывался назад, туда, где одиноко высился Шип и нечто почти бесформенное, в предсмертных муках извивавшееся на металлическом острие, у основания которого был выдавлен знак Креста. Он не слышал криков — не потому, что их не было, а потому, что слышать не желал.

Казнить «на колу» придумали, насколько он знал, турраканцы; человек в сером не очень уважал этот народ, но кое-какие приемчики у племен юго-восточных пустынь перенять, несомненно, стоило.

Молния невероятной мощи расколола небо, оставив на иссиня-черном фоне огненную руну. Умеющий читать понял бы это как приказ — «ВЕРНИСЬ!» — но ночному путнику не было доступно это искусство, и он все так же размеренно шагал на север. Последовавший через несколько мгновений громовой раскат потряс все мироздание, но человек в сером проигнорировал гнев небес, продолжая свой путь.

Я помню свое обещание, учитель. И не нарушу слова.

Черный свое получил; интересно, сколько времени ему потребуется, чтобы освободиться от пронзающего его плоть Шипа? Бессмертие бессмертием, но боль Черный чувствует не хуже меня… а ведь постоянно испытывая такие муки, запросто можно вскоре сойти с ума.

Правда, последнее ему не грозит. Черный давно утратил рассудок, еще в тот день, когда сразил шестерых своих сородичей, с которыми прибыл из иного мира. Зато, кажется, я наконец достал его Зверя и уничтожил то, что составляло темную часть души Черного.

А что бы сделал ты, Красный, случись тебе одолеть бессмертного безумца-Истребителя, сразившего твоего ученика?

Наверное, теперь я частенько буду задавать себе подобные вопросы. По крайней мере, пока у меня не появится свой ученик, и я не вручу ему kroz цвета свежепролитой крови, мертвым грузом лежащий сейчас в моем мешке.

Но это будет не скоро.

Если вообще будет.

Мы — Истребители Нечисти. Но когда считающие себя знатоками говорят, что «нечисть» суть порождения Нижнего Мира, дети «нечистого», они ой как ошибаются…

Нечисть — это и те, кто не способен обрести внутренней чистоты, отбросить груз дурных поступков, иногда называемых «грехами». Нечисть — это клятвопреступники, осквернители могил, многие профессиональные убийцы и другие, позволившие Зверю вырваться наружу.

Нечисть — это мы, ибо наш Зверь не может долго сидеть внутри. И мы позволяем ему выйти, напуская на тех, кого сами называем «нечистью», хотя прекрасно знаем лицемерие своих деяний. И как почти за всякое лицемерие, именно за это нам и платят.

И лишь раз в своей жизни Истребитель Нечисти становится достоин своего титула. Когда выходит с голыми руками против Зверя, вооруженного kroz'ом. И побеждает он или проигрывает, этот бой кладет конец его карьере, да и жизни.

Да, учитель, я помню твое любимое изречение. Это — стоит того.

Ты слышишь, Зверь? Да слышит, конечно, куда ж он денется… Так вот, когда придет час — я выдержу твой удар и нанесу свой. Я могу, я имею право говорить так, ибо в равном бою одержал верх над Зверем Черного.

Попадалась мне как-то старая легенда, что когда каждый из смертных управится со своим Зверем, придет тот сказочный день, когда Истребители Нечисти станут заниматься только выползнями из Преисподней и сопредельных краев…

Да, я прекрасно понимаю, что это — легенда. И я не Мастер Сна, чтобы претворять легенды в реальность.

И не хочу быть таким. Мой удел — настоящее, ибо ни прошлого, ни будущего у меня нет.

Я шел сквозь ночь и грозу, и ад не следовал за мной.

Ад был во мне.