Армии монголо-татар X—XIV веков

Хотя в науке утвердилась мысль о том, что Чингиз-хан сломал племенную систему степных племен, превратив раскассированные по владениям осколки племен в чисто территориальные единицы, это верно лишь отчасти; на деле сложился компромисс между племенной н имперской системами. Осколки монголо-татарских и тюркских племен и племенных союзов в новых условиях просто переходили на более низкий иерархический уровень, становясь небольшими племенами или даже родами внутри вновь образованных государств-улусов. Но при этом они везде сохраняли свое старое племенное имя и, что самое важное, продолжали существовать как военно-административная единица, выставлявшая из своей среды конкретную воинскую часть — в зависимости от величины коллектива ~ сотню, тысячу или даже десять тысяч.

Организация войска

Как у большинства номадов, монголо-татарское войско строилось по десятеричному принципу. Низшим подразделением был десяток (арбан), 10 десятков составляли сотню (джагун), 10 сотен сводились в тысячу (минган), 10 тысяч составляли тумэн, 10 тумэнов — «знамя» (туг). Отдельной, совершенно самостоятельно действующей войсковой единицей, армией, считалось соединение из двух тумэнов.

Любое войско, опять-таки по номадической традиции, делилось на три части: центр (кэль), правое крыло (барунгар) и левое крыло (джунгар). Хан имел собственное войсковое соединение — десятитысячный корпус личной гвардии кэшиг. Гвардейцы-кэшигтен набирались прежде всего из детей знати, из самых сильных, храбрых, умелых воинов, победителей военно-спортивных соревнований.

«Тайная история монголов» приводит слова Чингиз-хана: «Прежде у меня было только восемьдесят человек ночной стражи (кэбтэул) и семьдесят человек телохранителей (кэшиг). Ныне… пусть наберут 10000 человек… Этих людей, которые будут находиться при моей особе, должно набирать из людей сановных и свободного состояния, и избирать ловких, стойких и крепких. Сын тысячника приведет с собой обычно брата, да десять человек товарищей, сын сотника возьмет с собой одного брата и пять товарищей».

Привилегированное положение личной гвардии подчеркивалось и тем, что по рангу любой кэшигтен был на ступень выше воина и командира того же чина полевых частей. Так, гвардейский рядовой был равен полевому десятнику, десятник — сотнику, сотник — тысячнику, и т. д.

Должности и чины в монгольском войске по традиции Чингиз-хана закреплялись за потомками командиров, которые таким образом становились феодальными владетелями воинов своей части и их семей. Начальники начиная с тысячника носили титул нойан — князь, или бег, а командиры тумэна и более крупных соединений могли быть ханами. При этом, особенно при самом Чингиз-хане, на командные посты, вплоть до самых высоких, могли выдвигаться простолюдины — за особые заслуги и таланты. Такими были лучшие и самые высокопоставленные полководцы Чингиз-хана — Чжэлмэ, например, был сыном кузнеца.

Чингиз-хан ввел в войске интендантскую службу, командиры которой назывались черби. Черби занимались снабжением армии пищей, одеждой, оружием, жилищем, снаряжением. Ведали они и хранением и распределением награбленной добычи, из которой доля хана составляла пятую часть и столько же — доля командира соединения.

Костюм

Облик монголо-татарского воина отличался оригинальностью. Особенно замечательна монгольская мужская прическа. Макушку и волосы над бровями выбривали, оставляя посередине, над переносицей, узкую и длинную, «ласточкиным хвостом» раздвоенную челку, а длинные волосы сзади заплетали за ушами в две, реже в четыре и даже шесть кос; последние всегда сворачивались в кольца и завязывались бантиками, а у знати — и нитками жемчуга.

Основной одеждой был довольно длинный — до середины голеней — халат дегель. Он имел косой — слева направо — запах и боковые разрезы снизу до верха бедер. Рукава — длинные, ниже кистей, и сужающиеся книзу, либо короткие и широкие. Поверх халата иногда надевали более короткий кафтан без рукавов или с короткими широкими рукавами, с квадратным воротом и прямым осевым разрезом, а также с разрезами по бокам. У богатых и знатных монголов эта одежда украшалась вышивкой, аппликацией, нашивными пластинками, жемчугом.

Декор составляло квадратное поле в центре груди (из него потом развился китайский знак чиновничьего ранга — буфан), трапециевидные поля на предплечьях, и иногда круглые поля на плечах. Иногда декор имел вид обширного поля на плечах, груди и спине в виде четырехлепестковой розетки с фигурно вырезными краями. Поля заполнялись растительным узором в виде стеблей (по степной традиции) либо в виде цветов и побегов лотоса или маньчжурской астры (китайско-чжуржэньский мотив). Столь же любимым был чжурчжэньский сюжет пасущейся в саду лани, а также китайские драконы и фениксы.

Зимой носили длинную шубу мехом наружу (доха). На ногах — широкие штаны в сапогах с высокими голенищами, иногда расширявшимися кверху, с округлым выступом, закрывавшим колено. Обычно сапоги были из черной кожи, но встречаются и из белой замши. Сапоги знати делались из разноцветных кож, украшались аппликацией и вышивкой.

На пояснице монголы часто носили бельдек с набедренными лопастями, украшенный вышивками и аппликациями. Носили и бельдек-корсет татарского типа. Иногда его просто пришивали к халату, прогадывая между слоями ткани вату и простегивая все горизонтальными строчками.

Головным убором служила войлочная шапка. Чисто монгольский фасон представлял собой низкий круглый купол, узкий козырек и широкий длинный назатыльник. Над краями козырька пришивались свисающие лоскутки ткани. Знать носила также круглые шапочки с горизонтальными неширокими полями и иногда с матерчатым назатыльником. Носили и тюркские колпаки из четырех войлочных клиньев, со сплошными или разрезанными полями.

Головные уборы знати украшались металлическими навершиями, часто из драгоценных металлов, с камнями и жемчугом. Подбородный шнурок также выполнялся в виде низки жемчужин или полудрагоценных камней, как и свисавшая от навершия кисточка. У татар монголы заимствовали украшение шапки перьями, особенно фазаньими. Причем монгольские плюмажи, торчащие из трубочки в навершии (туда вставляли 1~3 пера цапли) и из двух трубочек по бокам навершия (с большими пучками фазаньих перьев) были исключительно пышны и элегантны.

Одним из основных показателей социального и имущественного положения монгола был его пояс. Он представлял собой кожаный ремень с набором металлических деталей — пряжкой, наконечником, двумя-тремя обоймами с петлей внизу для подвески клинка и сумки, а также рядовых бляшек. Материал бляшек — от железа и кости до золота и нефрита. Элементы декора — драконы, лотосы, роговидные стебли, лани в рощах. Конструкция пояса и его декор — в основном чжурчжэньского происхождения. Пояс для стрелкового комплекта отличался застежкой-крючком.

Оружие

Набор наступательного и оборонительного вооружения монголов XIII — первой четверти XIV в., будучи в принципе традиционно номадическим, богат и разнообразен. Он прекрасно описан Иоанном дель Плано Карпини, Рашид ад-Дином, Фридрихом II Гогсиштауфеном и другими, отражен в иранской и арабской миниатюре, китайской и японской живописи, представлен археологическими находками, особенно с территории бывшего СССР.

Основным оружием, причем оружием первого удара, у монголо-татар служил лук — по-монгольски нумун. Судя по источникам, луки были двух типов, оба сложносоставные и рефлексивные (при снятой тетиве изогнутые в «обратную» сторону. — Ред.). Первый тип — «китайско-центральноазиатский»: с прямой рукоятью, округлыми выступающими плечами, длинными прямыми или чуть изогнутыми рогами. Луки этого типа достигали в длину 120–150 см. Второй тип — «ближневосточный»: длина — 80–110 см, со слабо или совсем не выступающими, очень крутыми и округлыми плечами и довольно короткими рогами, слабо или сильно изогнутыми.

Луки обоих типов имели основу из пяти кусков, склеенных из двух-трех слоев дерева, слоя сухожилий, наклеенных в натянутом состоянии с наружной стороны плечей, двух тонких роговых полос, подклеенных к плечам с внутренней стороны, изогнутой костяной пластины с расширяющимися как лопата концами, которую приклеивали к внутренней стороне рукояти и примыкающим участкам плеч, иногда пары продолговатых костяных пластин, клеящихся к боковым сторонам рукояти. Рога луков первого типа обклеивались с боков двумя парами костяных длинных пластин с вырезами для тетивы, у луков второго типа рога имели по одной костяной наклейке с углублением для тетивы; такая объемная деталь приклеивалась к деревянной основе рога сверху. Плечи луков обклеивались вареной в олифе берестой, а иногда еще и тонкой кожей, и расписывались узорами, после чего крылись лаком от сырости.

Монгольские стрелы (сумун), имели в длину около 70 см, довольно толстые, обычно окрашенные в красный цвет древки, оперение, иногда роговые свистульки (стрела с такой свистулькой называлась годоли). Стальные, на длинных — с палец — черешках наконечники чжэбэ, которые закаливали в соленой воде и постоянно затачивали специальным напильником хурэ, хранящимся в колчане, у монголов были резко специализированы. Характерны очень крупные, почти с ладонь, тумар с ровным или округлым лезвием трапециевидной, ромбической и особенно «кунжутолистной» формы, двурогие. Были кованые трехлопастные наконечники с отверстиями для облегчения и свиста. Были узкие граненые — «бронебойные» — хоорцах.

Лук с надетой тетивой помещался в налуч хот-нумун, сшитый по форме лука из кожи, украшенный аппликацией из кожи, нашивкой и накладками из кости или металла, украшенными гравированными или чеканными по металлу узорами. Налуч подвешивался на стрелковом поясе слева, устьем и назад, и вперед. К петле поясной обоймы он либо привязывался непосредственно, либо надевался на раздвоенный крюк, привязанный к петле.

Стрелы хранились в колчанах хот-сумун, которых у монголов было два типа. Первый, сначала очень редкий, а позднее полностью возобладавший — плоский, приблизительно прямоугольной формы, такой же, как у киданей и татар. В отличие от киданьского колчана, монгольский шился не из шкур, а из кожи, а отличие от татарского состояло в отсутствии тканого чехла для верхней части стрел. Колчаны этого типа монголы так же украшали нашивкой и аппликацией, узорными накладками из металла и кости. Самым популярным сюжетом было изображение феникса или дракона, заимствованное у китайцев, а еще раньше — у чжурчжэней.

Второй тип колчана — самый популярный в Евразии узкий длинный футляр, где стрелы лежат целиком, наконечниками вверх. Его монгольский вариант отличался рядом особенностей. Он имел закрытое устье-карман с крышкой сбоку. Час то карман делали расширяющимся вверху, с верхом округлой, веерообразной формы. Делался такой колчан из бересты, на каркасе из деревянных реек или железных прутьев. Иногда поверх (или вместо) бересты его обтягивали кожей. Подвешивался он справа, за ремешки, продетые в специальные костяные, реже деревянные фигурные петли на верхнем ребре колчана. Богатые колчаны покрывались костяными пластинами с гравированным узором, представлявшим чисто монгольское искусство орнамента. Для высшей знати вместо кости использовали серебро и золото.

Весь комплект для стрельбы назывался по-монгольски хор (по-тюркски — саадак), а гвардейцы — стрелки и оруженосцы — хорчи.

Оружием второго удара — атаки тяжеловооруженных всадников — было копье. Монгольские копья чжида имели наконечники разных типов — и широкие плоские, и узкие граненые, и даже в виде длинного ножа на втулке. Современники описывали также монгольские копья с крюком под наконечником — для стаскивания противника с седла; этому есть и археологическое подтверждение. Сейчас ясно, что подобные копья являются примитивными подражаниями чжурчжэньским образцам: у тех к наконечникам шарнирно приделывались отклоняющиеся назад лезвия, которые при выдергивания острия из тела фиксировались перпендикулярно древку, так что при рывке копья назад противник не только выпадал из седла, но и получал страшную рану. Монгольские копья обычно имели под втулкой наконечника пучок конских волос и флажок; нижний конец древка снабжался подтоком.

Во время езды копье удерживалось на спине за правой рукой при помощи двух ремней: верхнего-под мышкой, и нижнего — вокруг с топы. Так носили в седле копье казаки вплоть до 30-х гг. нашего века. В атаке копье держали или «по азиатски» — двумя руками, или «по-рыцарски» — правой рукой, зажав нижний конец под мышкой.

Изредка, и только в руках телохранителей хана на иранских миниатюрах начала XIV в. встречаются сложные формы длиннодревкового оружия: обычно это боевые трезубцы, но есть и целые «букеты» клинков, укрепленные на одном древке при помощи сложной системы втулок.

Основным оружием третьего этапа боя ^— рукопашной схватки — у монголо-татар были мечи, палаши и сабли. Как это пи покажется странным, монголы вполне охотно применяли меч (йилду, улду). Это мог быть двулезвийный меч китайского или мусульманского типа, иногда чисто рубящий, с закругленным концом. В западных регионах империи чингизидов — в Иране, на Ближнем Востоке, в Восточной Европе монголо-татарский меч быстро оформился под влиянием оружия этих регионов. При этом заимствование, например, специфического арабо-испанского перекрестия — ромбической формы, с опущенными вниз и расплющенными концами ~ привело к появлению самого характерного для золотоордынских и хулагуидских клинков и более нигде нс встречающегося элемента меча и сабли.

Более традиционным для монголо-татар был однолезвийный палаш с прямой или чуть изогнутой, поставленной под углом к лезвию довольно длинной рукоятью. Подобные палаши — очень старая восточно — и центрально-азиатская традиция. У монголо-татар такие палаши обладали длинным нешироким клинком, перекрестием в виде узкого ромба и навершием в виде сплюснутого стаканчика. Клинок под перекрестием оковывался железной (а иногда и серебряной) обоймой с «языком», иногда фигурно вырезным, охватывавшим участок лезвия.

Но популярнее были все же сабли, которые благодаря изогнутости клинка позволяли маневренно наносить более эффективное поражение. Ко времени создания мировой империи монгольская сабля хэлмэ существовала в двух разновидностях — с нешироким слегка изогнутым и сужающимся к концу клинком, и с клинком более коротким и широким, чуть расширяющимся в последней трети.

К концу первой четверти XIV в. в восточных регионах империи чингизидов не наблюдается каких-либо изменений в развитии сабли. Зато от гор и пустынь южного Ирана до степей Семиречья, Южного Урала, Поволжья и Днепро-Днестровского бассейна сложились общие признаки западночингизидских сабель. Они обладали длинным клинком, со времени становящимся все более изогнутым и широким. Перекрестья имели форму узкого ромба или бруска с треугольными выступами вверх и вниз в центре. Типичными для Золотой Орды, а частично и для хулагуидской державы было перекрестие с опущенными вниз и расплющенными концами. В Иране самыми характерными были сабли с коротким ромбическим перекрестием. Особенностью северокавказских — «черкасских» клинков был граненный штыковидный конец.

Монголо-татарские мечи и сабли иногда богато украшались. К сожалению, до нас не дошли самые роскошные образцы, но и по изображениям, и особенно по археологическим находкам можно судить об уровне декора. Металлические части фурнитуры могли быть серебряными, позолоченными и даже золотыми. Они покрывались резьбой, гравировкой с сюжетами в основном чжурчжэньского стиля. Недавно найденный однолезвийный меч из Ставропольского края имел фурнитуру и даже обойму на верхней части клинка из серебра. На серебряных обоймах ножен выгравированы лотосы. На рукояти и на ножнах сохранились остатки костяных обкладок с замечательной резьбой в китайском стиле: порхающие среди ветвей птицы — на рукояти, драконы — на ножнах.

Очень популярными у монголов были боевые топор[1] и нож хутуг, достигавший в длину до 40 см. Обычно нож имел рукоять в виде бруска с обоймой внизу и навершием сверху. Деревянные ножны гэрд обтягивались кожей. Иногда и они имели металлическую оковку. Декор фурнитуры боевого ножа соответствовал декору мечей и сабель. В бою нож употреблялся для приканчивания поверженного, раненого противника — конечно, не на стадии атаки, рукопашной или преследования: судя по изображениям, это делалось во время поединков лучших бойцов, иногда предшествовавших собственно сражению.

После клинкового оружия огромной популярностью у монголо-татар пользовалась булава гулда. Она была не только боевым, но и почетным оружием, знаком власти. Ею были вооружены и личные телохранители монгольских владык. Эта традиция восходит еще к киданям; затем она была продолжена чжурчжэнями. Монголо-татарские булавы чрезвычайно разнообразны. Их рукояти имели обычно около 50 см длины, но нередко и 75 см и более. Длинные рукояти, подчас превращавшие булаву в скипетр, издревле были характерны именно для восточно — и центральноазиатского регионов.

Известны не только изображения, но и многочисленные археологические находки булав (обычно это только навершия из металла, но иногда сохраняются и остатки древков). Татаро-монгольские булавы бывают двух основных видов: сплошные, с отверстием или выступающей втулкой для древка, шарообразной, иногда с гранеными выступами, формы, либо перначи, то есть радиально расходящиеся от втулки вертикальные лопасти треугольной, полукруглой, трапециевидной, сложновырезанной формы. Навершия монгольских булав отливались из бронзы и чугуна, ковались из железа, иногда даже вытачивались из камня. На длинное древко сбоку иногда крепили железное кольцо для ременной петли.

Столь же распространены были и кистени — боевые гири, соединявшиеся посредством ремня с древком. У татаро-монголов они делались из кусков рога, с железным стержнем и петлей для крепления, отливались из бронзы. Они имели форму бочонка, груши. Встречена железная ударная часть в виде маленькой булавы с круглой головкой.

По степени распространенности описанные виды наступательного оружия, в зависимости от достатка воинов, распределялись так: лук со стрелами и боевые ножи — у всех, копье — у значительной части, боевые гири также, мечи и сабли — у состоятельных и достаточно высокопоставленных (видимо, у всех, начиная с чина десятника).

Доспех

Монголо-татарское оборонительное вооружение XIV — первой четверти XIV вв. состояло из панцирей, шлемов, ожерелий, щитов, наручей. До нас дошло достаточное количество металлических остатков, изображения — в основном персидские и арабские — и великолепные описания панцирей. По материалу их можно разделить на панцири из твердых материалов, из мягких и, наконец, из мягких материалов, усиленных твердыми. Твердым материалом служили железо и сталь, толстая твердая кожа крупных копытных (Плано Карпини писал, что ее еще спрессовывали при помощи смолы в три слоя), а иногда, согласно «Тайной истории монголов», и бронза, и рог.

Структура твердого монгольского панциря — хуяг могла быть и ламеллярной и ламинарной. Пластины первого имели вытянутую прямоугольную форму, верхний край чаще был закругленным. Иногда на пластинах делались круглые выпуклости. Ламеллярные панцири имели покрой двух типов: кираса — корсет и халат.

Кирасу-корсет составляли нагрудник и наспинник, доходившие до верха таза, с плечевыми лямками из ремней или полос ламеллярного набора, а то и стальных изогнутых полос. Характерной деталью этих панцирей с начала XIV в. иногда становится «хребет» — вертикаль по оси на нагруднике и наспиннике, составленная из пластин трапециевидной формы с вертикальным же ребром. «Корсет» применялся и самостоятельно, но чаще дополнялся прямоугольными наплечниками и набедренниками. Эти детали, также ламеллярные, могли быть сравнительно узкими, или весьма широкими; наплечники обычно достигали локтевого сгиба, а набедренники — колен или середины голени. Иногда применялись наплечники нового типа — из цельнокованых крупных выпуклых железных пластин. Наплечники и набедренники могли крепиться соответственно к лямкам и подолу «корсета» наглухо, но могли и пристегиваться ремешками с пряжками.

Покрой «халат» отличался тем, что был разрезан (и, соответственно, застегивался) не по бокам, а на груди. Миниатюры Ближнего и Дальнего Востока показывают, что сплошной разрез на груди проходил по оси. На китайских же изображениях панцири «халаты» имеют косой запах слева направо, как и у обычного халата. Бытовавшие еще в XVII–XIX вв. в Тибете и на юго-западных окраинах Китая ламеллярные панцири, также сделанные из стали или твердой кожи, обычно имели покрой «халат» и оба варианта застегивания на груди. Но особенностью старых монгольских панцирей был разрез от подола до крестца сзади. Панцирь с осевым разрезом на груди — это старая, еще с середины 1 тысячелетия н. э. традиция, характерная для Центральной Азии.

Обычно панцирь-«халат» был весьма длинным — до низа колен и даже до середины голеней. Но встречаются и очень короткие варианты, доходящие лишь до крестца. Эти панцири-«куртки» имели округленные снизу полы и вырезные листовидные оплечья (на обычных длинных «халатах» оплечья прямоугольные, до локтя или даже до кисти, как это описывал Плано Карпини и показывают китайские картины). Эти короткие панцири — прямое заимствование у чжурчжэней. Но последние шили их из толстой кожи, монголы же придали им ламеллярную и ламинарную структуру, а также круглые зерцала, укрепленные на обеих сторонах груди и на обоих оплечьях.

С начала XIV в. на востоке улуса Чжучи проводятся опыты по совершенствованию ламеллярного доспеха — с заменой ременного скрепления пластинок металлическим. Первый способ (самый совершенный и технологически сложный) — при помощи заклепок с люфтом, дающим подвижность пластинок относительно друг друга. Этот способ знали еще хазары, позже его успешно и широко применяли западноевропейские мастера. Но на Востоке хазарский эксперимент так и остался единичным опытом. Зато чжучидская практика соединения пластинок металлическими колечками породила на мусульманском Востоке, а оттуда и в Европе, огромную традицию.

Ламинарные панцири, сделанные из сплошных полос толстой твердой кожи или железа и стали, иногда обклеенных тонкой кожей, по покроям совершенно совпадали с ламеллярными. Иногда же панцири были комбинированными — в них полосы ламеллярного набора чередовались со сплошными.

Если ламеллярные панцири обладали декоративным эффектом за счет своей «играющей» фактуры, да за счет золочения и воронения пластин или их части, то декор ламинарных доспехов с кожаной поверхностью создавался с помощью росписи и покрытия прозрачными и цветными лаками. В комбинированных доспехах декоративный эффект усиливался. Украшали оба вида панцирей ряды разноцветных ремешков или тесемок.

Если ламинарный, а тем более ламеллярный доспех могли себе позволить достаточно состоятельные воины, то практически все рядовые были в состоянии обзавестись панцирями из мягких материалов — толстой кожи, многослойных войлоков, тонкой кожи, тканей, шерстяных и волосяных прокладок, шкур. Эти панцири монголы называли хатангу дегель («твердый, как сталь, халат»). Многослойные панцири иногда прострачивались. Хатангу дегель мог быть и чисто парадным, то есть покрываться дорогими узорными тканями.

По покрою хатангу дегель распадаются на два типа: первый совершенно идентичен «халату» (часто отличаясь вырезными листовидными наплечниками) и его более короткой разновидности — «кафтану» (в последнем случае это точное воспроизведение чжурчжэньского образца), второй тип был собственно толсто простеганным многослойным халатом с настоящими рукавами и косым запахом.

Наконец, последний вид монголо-татарского панциря представлял собой «хатангу дегель», усиленный железными пластинками, пришитыми или приклепанными с изнанки мягкой основы, так что снаружи виднелись лишь головки заклепок. Доспех этого типа был изобретен в Китае в VIII в. как парадный костюм императорских гвардейцев, сочетающий роскошь придворного одеяния с защитными свойствами панциря. С этого времени мы встречаем его изображения в Дуньхуане — пограничном городе на северо-западе Китая, пластины от него, датируемые IX–XI вв., находят в Прибайкалье и Минусинской котловине. Но до эпохи чингизидов он был мало распространен. Зато с XIII в. его стали изготовлять и применять в массовом порядке, а татаро-монголы пронесли его далеко на запад — в Европу. Там этот тип доспеха получил чрезвычайную популярность и стал основой развития классического позднесредневекового рыцарского доспеха. Монгольские же пластины имели прямоугольную форму, величиной с половину ладони, и несколько отверстий в верхней части, немного смещенных к одному из углов. Крупные выпуклые головки заклепок часто покрывались медью или латунью, даже золотились.

Наилучшими функциональными качествами обладал ламеллярный доспех: при исключительной прочности и гибкости, мало уступающей кольчужной, он был достаточно легок. Ламеллярный корсет весил 4–5 кг, а «халат» с длинными оплечьями и подолом — 16. Ламинарный панцирь при тех же защитных свойствах был чуть менее облегающим, немного тяжелее, но изготавливался в несколько раз проще и быстрее. «Хатангу дегель», усиленный изнутри пластинами, варьировал все качества смотря по тому, насколько пластины находили одна на другую. Чем сильнее был нахлест, тем больше бралось пластин, тем прочнее, но и тяжелее и жестче был панцирь.

Монголе-татарские шлемы (дулга) чрезвычайно разнообразны. Но в целом они входят в массу типичных для Центральной и Восточной Азии. Общие их признаки — сфероконическая форма и тулья, составленная из двух и более сегментов, скрепленных внизу околышем, иногда собранным из прямоугольных пластинок, а наверху — навершием. Монгольскими признаками можно считать козырьки и «трезубые» налобные пластины, высокие шпили, колечки на макушке для крепления украшающих лент, забрала в виде крестовины, науши. Монгольские бармицы были разными: прикрывали только затылок, затылок и шею, либо закрывали также и лицо до носа или до глаз. Делали их из толстой, нередко расписной мягкой кожи на войлочной подкладке, из нескольких простеганных слоев мягких материалов, ламеллярными и ламинарными.

Общеевразийская тенденция к максимальной защите лица у монголов нашла выражение в забралах в виде кованых масок, полумасок и наносников, сочетаемых с дуговидными надбровными накладками. Видимо, довольно рано — не позже середины XIII в. — монголы стали употреблять для бармиц кольчугу. Кольчужные бармицы часто были глухими — покрывали шею, плечи, лицо — до верха носа или целиком, оставляя лишь отверстия для глаз. Глухая кольчужная или иная бармица сочеталась иногда с наносником или крестообразным забралом.

Монгольские мастера делали прекрасные шлемы с забралами-личинами в виде лица с усами и большим горбатым носом, иногда и с бородой и бронзовыми ушами. Эти шлемы в основном принадлежат ближневосточным типам, а маски-личины выполнены в старой центральноазиатской художественной традиции. Судя по изображениям и особенно археологическим находкам, шлем применялся достаточно часто, гораздо чаще, чем металлический панцирь.

Изображения, прежде всего мусульманские, свидетельствуют о большой популярности у монголо-татар боевого ожерелья, которое, по гем же изображениям и описанию Плано Карпини, делалось из кожи. Оно, вероятно, имело толстую войлочную подкладку, покрывалось росписью или круглыми металогическими бляшками. Можно предполагать и ожерелья чжурчжэньского типа — из соединенных радиально расположенных трапециевидных железных пластин. После завоеваний на западе Азии распространились и кольчужные ожерелья. Вообще ожерелье не было новинкой монголов — оно было популярно во всей Центральной и Восточной Азии в VIII–XIII вв.

Очень редко, и лишь с начала XIV в., на миниатюрах фиксируются наручи, хотя не приходится сомневаться, что монголы их использовали и именно они занесли их в Европу. Те, что имели вид шин — центрально — и восточноазиатского типа — монголы заимствовали у своих южных соседей. Створчатые же наручи, издавна известные в Средней Азии, монголы переняли именно там, хотя на раннем этапе империи использовали редко. Совсем мало применялись поножи — в виде сплошной пластины на голени или из набора узких горизонтальных пластинок; такие поножи также давно известны от Японии до Синьцзяна.

Плано Карпини писал, что монгольский щит сплетен из ивовых и иных прутьев. Рашид ад-Дин в переписке упоминает плетеные из бамбука и простых прутьев щиты, оплетенные разноцветным шелком и другой цветной пряжей. Несомненно, тут описаны аналоги хорошо известных по музейным коллекциям турецких и персидских щитов XVI–XVII вв. Именно такие щиты мы видим в руках воинов на иранских и арабских миниатюрах начала XIV в. — выпуклые, диаметром 50–70 см, с выпуклым металлическим умбоном в центре, с геометрическим радиальным узором. Монгольский термин для щи та — халха восходит к глаголу халхасун — «сплетать из прутьев». Щиты этого типа очень ценились за исключительную упругость, легкость и красоту.

И изображения, и археологические находки свидетельствуют о наличии у монголов круглых щитов из обтянутых расписанной кожей досок; круглых щитов, склепанных из стальных сек торов, соединенных умбоном в центре и оковкой по краям; небольших круглых выпуклых щитов из толстой твердой многослойной кожи. Умбоны щитов часто имели форму повсеместно популярной на Востоке многолепестковой розетки, или очень специфический вид полушария, укрепленного на поверхности щита двумя полосами железа, наложенными крест-накрест на умбон, а расплющенными концами приклепанными к основе щита.

Многосекторные щиты из железа монголы заимствовали на мусульманском Востоке, как и редкие каплевидной формы щиты, очень близкие к европейским, и не только формой: в одном случае можно видеть, что монголы изобразили на нем тигра — вместо типичного для европейской геральдики льва.

Кроме ручных, монголы при осаде и в бою — для создания полевых укреплений — применяли станковые щиты, известные под названием чапар. Они были прямоугольной формы, высотой до плеча. Делались из каркаса из палок, заплетенного прутьями, либо сбивались из досок.

Снаряжение боевого коня

Монгольская знать, лучшие воины снабжали доспехами и своих коней. Это снаряжение сразу бросилось в глаза европейцам, как некая диковина. О кожаных, крепких как железо, конских монгольских панцирях писали многие авторы XIII в. — западноевропейские хронисты, киликийский царевич Гетум. В Ипатьевской летописи при описании татарского защитного вооружения дружины Даниила Галицкого, которое очень удивляло австрийцев, отмечены конские доспехи — личины (маски) и кояры (панцири). «Кояр» — слово не монгольское: здесь мы видим русскую передачу тюркского слова егар — «седло», «покрытие коня». Плано Карпини подробно описывает ламеллярный железный и ламинарный кожаный конские панцири монголов, состоявшие из пяти частей: нагрудника, двух боковин, накрупника и нашейника из двух частей, висевших по бокам шеи. Конские доспехи монголов из твердых материалов восходят к киданьским и сунским образцам. На мусульманском Востоке монголы заимствовали кольчужный конский доспех и стеганый панцирь-попону из мягких материалов, иногда обшитый бляхами.

Необходимой принадлежностью монгольского конского доспеха было оголовье — железное либо из твердой многослойной кожи. Судя по миниатюрам, оно формовалось из одного куска, но Карпини говорит о налобной пластине, к которой крепились сегментовидные нащечники, как у киданьских, китайских и всех позднейших дошедших до нас конских оголовий Востока.

Оружие монголов на завоеванных землях

Средневековые письменные источники дают ценнейшие сведения об оснащенности оружием и его производстве у монголов. По ним видно, что еще в период до создания империи панцирь имел каждый второй воин. В степи железное оружие делали странствующие и живущие при ставках знати мастера. В монголо-ойратских законах XVII в. сказано, что «ежегодно из 40 кибиток две должны делать панцири, если не сделают, то оштрафовать конем или верблюдом». В начале XVIII в. русскому послу к ойратам рассказывали, что в ставку правителю каждое лето собирают по кочевьям 300 и более женщин, которые шьют панцири и одежду для отправки войску.

Монгольское оружие, попав в разные страны вместе с победоносными воинами, оставалось там чрезвычайно престижным — прежде всего у самих монголов, но также и у местных жителей. Рашид ад-Дин, например, специально подчеркивал, что в огромных казенных мастерских карханэ, организованных завоевателями в державе Хулагуидов на базе мастеров из покоренных регионов, изготовляли оружие именно монгольского образца. В начале XIV в. мастера были отпущены на свободную работу — на базар — как из экономических соображений, так и потому, что местные мастера уже научились делать монгольское оружие. Наряду с этим, в течение XIV в. происходили и изменения монголо-татарского оружия, да и костюма, особенно в западных регионах — на территориях улусов Чжучи (Золотой Орды), Чжагатая и Хулагу.

Особенно показательны процессы, происходившие на территории Дешт-и-Кипчак — «степи куманов», на которой расположился улус Чжучи и западная часть улуса Чжагатая. Здешние кочевники, называвшие себя куна, сары и кипчак (куны в Европе звались куманами, на Руси — половцами), стали основным населением этих держав, получив имя татар и, наряду с огузами, подарив этим государствам свой язык (тюркский). В степях восточной Европы и регионов несколько более восточных раскопаны курганы высшей куманско-половецкой знати середины — второй половины XIII в. В них мы видим сочетание местной кольчуги с целым рядом монгольских признаков в таких предметах вооружения, как шлемы, колчаны, булавы, чисто монгольские пояса. В уже упоминавшейся Ипатьевской летописи под 1252 годом записано, что князь Даниил Галицкий вооружил своих дружинников по татарскому образцу. На юге Восточной Европы найдены в курганах и в русских городах низкие шлемы с полумасками или налобными пластинами с выпуклыми «бровями» и глазными вырезами: все они имеют натуралистически выкованный нос, обычно толстый слой позолоты, а все пространство лица и шеи под краем шлема и маской защищено кольчужной бармицей. В бою эти шлемы производили исключительно неприятное впечатление на врага. Большинство описанных шлемов имело на макушке кольцо для крепления двойной ленты — характерный признак монгольских шлемов.

В отечественной науке последние десятилетия господствует идея, что данные шлемы — «крутобокие», «горшковидные», с забралом-полумаской, «бровями» и «носом» есть сугубо местный, древнерусский тип шлема 2-й половины XII — 1-й половины ??II вв. И это несмотря на то, что большинство из них найдено на степной территории или даже в кочевнических курганах. На самом же деле, единичные экземпляры из древнерусских поселений — свидетельства монгольского погрома или связей с монголами. Если есть у какого-то из них точная дата — она всегда не ранее середины XIII в. И шлемы эти во всех подробностях изображены именно на ирано-монгольских миниатюрах 1-й половины XIV в. Наконец, недавно в Городце на Волге был найден роскошный, в серебре и золотом декоре, шлем подобного типа, на челе которого сохранились остатки арабской надписи. Это не оставляет никаких сомнений в его восточном происхождении. Если датировать его XIII В., то местом его производства могут быть мастерские, организованные монгольским наместником северного Ирана Аргуном-акой в Азербайджане (иранском: нынешний Азербайджан называется так только последние 80 лет), где персидские оружейники под присмотром своих монгольских коллег делали монгольского образца вещи, иногда привнося в них элементы местного декора.

Так, в Будапеште хранится шлем чисто монгольской формы — с козырьком, китайско-монгольским фениксом и монгольским трезубцем на лбу, заполненным мусульманским узором. Этот шлем представляется нам работой иранского мастера для монголов в Иране в XIII в.

Но тогда Городецкий шлем очень соблазнительно связать с Александром Ярославичем (Невским), который умер именно здесь, возвращаясь из очередной поездки в Орду. Серебряный монгольский шлем иранской работы мог быть одним из знаков благоволения со стороны степных сюзеренов.

Не менее, если не более решающим стал для науки недавно появившийся в одной из частных коллекций уникальный шлем, относящийся к рассматриваемому типу. Только забрало его было выполнено в виде личины, а не полумаски, о чем свидетельствует узкий и глубокий округлый лицевой вырез с отверстиями для крепления личины в центре, кольчужной бармицы — с боков, и подшлемника — между ними ленты. Как и у посеребреного «крутобокого» шлема с забралом-полумаской из Городца, а также у шлема с наносником и налобником с вырезными «бровями» из Таганчи или шлема с личиной из кургана у села Липовец в Поросье, купол этого шлема также разделен на четыре сектора, только не золотой инкрустацией, как у двух первых, не широкими и глубокими «ложками», как у третьего, а высоко прочеканенными линиями, образующими в каждом из секторов типично монгольский трилистник — элемент орнамента, характерный для монгольского декора в XII–XIV вв.

В итоге, данный шлем позволяет уверенно считать монгольскими все шлемы, представленные на рис. 39 и 40, датируя их XIII — 1-й половиной XIV вв. Тем более, что все личины, найденные с этими шлемами, принадлежат к одному типу — с широкими каплевидными бровями, каплевидными глазами, огромным горбатым носом, загнутыми к верху усами. Этот тип четко отразил древний алтайский идеал мужа-героя и продержался в Азии, несмотря на смену народов, языков и рас, без изменений с V в. до н. э. по XV в. н. э., то есть 2000 лет.

В археологических материалах мне удалось выделить шлем, монгольский по большинству признаков, но с русской отделкой, который мог быть изготовлен в мастерской оружейника Даниила Галицкого.

Но и собственно русские шлемы, в том числе княжеские, могли переделываться по модным монгольским образцам. Так, в Оружейной палате Московского Кремля уже почти 200 лет хранится шлем, случайно выкопанный вместе с кольчугой у деревни Лыково Владимирской губернии. Его чеканные серебряные накладки давно привлекли внимание ученых; большинство из них склонилось к мнению, что шлем принадлежал великому князю Ярославу Всеволодовичу и был брошен им в бегстве после проигранной Липицкой битвы в 1216 г., то есть ДО монгольского нашествия.

Но только специалисты-оружиеведы обратили внимание, что забрало-полумаска приклепано к шлему позже его изготовления, так как нарушает драгоценный серебряный декор, перекрывая ступни архангела на челе и часть узора на кайме. Я полагаю, подобное забрало со скульптурно-натуралистическими бровями и носом — типичная деталь монгольских шлемов — было приделано к шлему Ярослава Всеволодовича уже ПОСЛЕ монгольского нашествия, в подражание доспеху завоевателей; сам же шлем, в конце своего бытования, принадлежал сыну Ярослава — Андрею.

Думается, для такого вывода есть веские основания. Дело в том, что, получив в Каракоруме ярлык на великое княжение Владимирское, Андрей, по некоторым историческим свидетельствам, составил антиордынский заговор вместе с Даниилом Галицким и своим братом Ярославом (князем Тверским); однако этот заговор раскрыл ордынцам старший брат — Александр Ярославич (через 200 лет прозванный Невским), в то время имевший ярлык на полностью разоренное великое княжество Киевское. Из Орды было послано карательное войско («Неврюева рать»), учинившее страшный разгром Владимирщины. Из-за внезапности набега Андрей мог собрать лишь ближайших дружинников — личную гвардию. Гостил у него тогда и Ярослав. Монголы настигли Андрея, когда он, выехав из ставки Владимирских князей — дворцового комплекса Боголюбово, приблизился к Переславлю-Залесскому — вотчине Александра. Там он сразу был атакован и разгромлен превосходящими силами неприятеля. Сначала он бросился, было, во дворец, но монголы, видимо, уже заняли его. Тогда Андрей зарыл свои доспехи и бежал, чтобы укрыться в Швеции — кстати, у того самого ярла Биргера, которому неверно приписывают участие в Невской битве 1240 г.

Так вот, место, где найден был лыковский шлем, находится всего в 28 километрах от дворцового комплекса Великих князей Владимирских — Боголюбово, тогда как до речки Липицы расстояние в несколько раз больше. Так что, принадлежность шлема Андрею Ярославичу Владимирскому представляется вполне обоснованной.

К ранней золотоордынской эпохе относится и ряд куманско-половецких каменных изваяний воинов с монгольскими признаками в оружии и даже прическе.

Характерные половецкие украшения в виде круглых металлических блях, укрепленных на ременном «бюстгальтере», обнаружены в погребениях середины — второй половины XIII в. Если золотоордынские материалы по оружию связаны исключительно с археологическими остатками, лишь иногда дополняемыми письменными источниками, в основном русскими, то мусульманский Восток в своих миниатюрах дает нам полный облик монголо-татарского воина XIV в.

Начиная с 30-х гг. XIV в. начинают прослеживаться изменения в костюме. Это касается прежде всего головных уборов — шапки становятся более объемными, больше не украшаются перьями. В декор наряду с китайскими включаются исламские растительные и эпиграфические мотивы. Таким остается костюм и почти сохранившаяся традиционная монгольская прическа (косы кольцами, только без челки) почти до середины XV в.

В наступательном оружии изменения произошли следующие. Луки восточно-центральноазиатского типа практически полностью были вытеснены луками ближне-средневосточного типа. Наконечники стрел стали миниатюрнее, увеличилась доля «бронебойных». Мечи к концу XIV в. были почти совсем вытеснены саблей. Сабля же в ряде случаев приобрела расширение в нижней трети клинка — елмань. Под влиянием мусульманского и восточноевропейского вооружения распространяются боевые топорики и чеканы. Особенно роскошными были боевые топорики, сделанные в Волжской Булгарии. Не позднее 70-х гг. XIV в. отмечено применение пушек, в частности, в той же Булгарии.

Что касается оборонительного вооружения, то здесь отметим широкое применение традиционной для запада Евразии кольчуги. В течение XIV в. в западных татаро-монгольских государствах формируется кольчато-пластинчатый доспех — самый совершенный из созданных человеком по прочности и удобству. Его археологические остатки впервые зафиксированы в памятниках XIV в. с территории Золотой Орды — на южном Урале и Северном Кавказе, а изображения — на тебризских миниатюрах 70-х гг. XIV в. из альбомов султана Мехмеда II в Стамбуле и иллюстрациях багдадского художника Джунайда Султани, сделанных в 1396 г. к рукописи поэм Хаджу Кермани.

Самым популярным стал усиленный хатангу дегель, с железными пластинами, приклепанными с изнанки. Именно он получил у покоренных тюрок и русских название куяк. Кроился куяк как пончо с проймами для рук и подолом до талии. К передней части снизу пришивались две прямоугольные лопасти до середины голени для защиты ног и между ними — квадратная лопасть для защиты паха. К наспинной части снизу подшивалась прямоугольная или трапециевидная лопасть для защиты крестца. Оплечья — обычно тоже прямоугольные лопасти до локтей.

В этом покрое система защиты нижней части корпуса точно совпадает с домонгольскими восточнотуркестанскими и дуньхуанскими покроями панцирей. Видимо, здесь сказались уйгурские традиции, сильные в чингизидской культуре. В центре груди и спины этих куяков крепилось по круглому зерцалу. Куяки снаружи имели слой голубой, сиреневой или красной ткани, что описано кастильским послом к Тамерлану Рюи Гонсалесом де Клавихо. Вместе с тем, продолжали существовать ламеллярно-ламинарные кирасы-корсеты. Но нововведения касались всей системы панцирей. Куяки, например, часто делались с настоящими длинными рукавами, горизонтально простеганными, а их плечи укреплялись выпуклыми крупными металлическими пластинами, типа европейских. Вообще, сходство в структуре и декоре европейских бригандин и азиатских куяков точно отметил Клавихо. Похожей была конструкция нарукавий — где на вертикальных ремнях заклепками крепились большие выпуклые пластины наплечников и узкие горизонтальные полосы стали под ними. Широко распространившиеся в XIV в. створчатые наручи типа «базубанд» иногда получают в последней трети XIV в. перчатку для кисти, набранную из стальных деталей, аналогичную европейской, но с кольчужным соединением. Также встречается и створчатый наколенник с наголенником и пластинчато-кольчатым прикрытием стопы. Все эти детали — аналоги европейским — появились в татаро-монгольских государствах исламского ареала, вероятно, не без влияния Европы, но не получили развития.

Во второй половине XIV – начале XV вв. характерной чертой защитного доспеха в этом ареале является комбинирование в одном панцире разных броневых структур — например, сочетание куячной кирасы с ламинарными и ламеллярными, а также набранными на ремнях деталями нарукавий и прикрытий нижней части корпуса. Характерна также традиция ношения нескольких панцирей одновременно: внизу — кольчуга или стеганый панцирь, на них — куяк, и поверх всего — ламеллярно-ламинарная кираса с короткими оплечьями или нарукавьями и накожниками. То есть, как и в Европе, мы наблюдаем здесь усиление панциря, но другими способами.

Монголо-татарские шлемы этого периода не столь разнообразны. Большей частью они сфероконические, с отдельно приклепанным или приваренным околышем. В Золотой Орде сохраняются козырьки и высокие шпили, которые позже — вместе с наушниками — завоюют Ближний и Средний Восток. Развиваются хулагуидские шлемы — низкие, полушаровидной или яйцевидной формы, с околышем — «короной», надглазными вырезами, «бровями» и носовой стрелкой. Их мы во множестве знаем по иранским миниатюрам XIV в., они хранятся во дворце — музее Топкапы-сарай в Стамбуле и в Оружейной палате Московского Кремля. Их более поздний вариант — конца XIV – начала XV вв. — имеется в королевском дворце Вавель в Кракове, а еще более поздние дериваты со стальными усатыми и носатыми масками, сделанные в Анатолии на рубеже XV–XVI вв., хранятся в Оружейной палате и в Лондонской коллекции Нассера Д. Халили.

Среди щитов преобладают сделанные из прутьев и скрепленные цветными нитями, со стальным умбоном. Видимо, менее популярны небольшие щиты из очень толстой твердой расписной кожи, с четырьмя небольшими умбончиками.

Монголо-татарские конские доспехи на протяжении XIII–XIV вв. изменились не особенно сильно. Их конструкция, покрой остались теми же. По структуре они по-прежнему изготовлялись ламеллярными и ламинарными, а также стегаными и кольчужными. В декоративном отношении особенно эффектны панцири, составленные из разноцветных лакированных кожаных пластинок или покрытые роскошными узорными тканями. Принципиальным и прогрессивным нововведением последних десятилетий XIV в. был кольчатопластинчатый панцирь, чьи пластины могли украшаться позолотой и гравировкой. Так же украшались и составлявшие единый с панцирем комплект стальные конские наголовья, как и раньше — трехчастные, а теперь нередко имеющие поперечный гребень на лбу.

Монгольское седло и сбруя также мало изменились. Продолжая в целом киданьско-чжурчжэньские традиции, седла монголов отличались массивными трапециевидными, с округленными углами луками, часто очень богатым чеканным металлическим декором. Металлические бляхи и кисти украшали сбрую и узду.

Военное искусство

Рассмотрев вооружение монголо-татарских воинов, можно убедиться, что оно было одним из важнейших слагаемых феноменальных успехов монгольских войск, почти не учитываемым исследователями. Зато очень часто упоминается жестокая дисциплина, установленная Чингиз-ханом. Действительно, серьезные наказания — обычно смертная казнь — следовали за такие проступки, как бегство с поля боя, причем за бегство одного казнили весь его десяток, за бегство десятка — всю сотню. Так же карались нарушения дисциплины — преждевременный захват добычи (до окончания боя), сон на посту и т. п. Мелкие нарушения наказывались штрафами.

Стратегическое искусство татаро-монголов при Чингиз-хане и его наследниках включало, прежде всего, прекрасную разведку. Агентурная (в ней обычно использовались купцы из нейтральных стран или страны будущего противника) занималась сбором сведений, вербовкой агентов во властных структурах, распространением ложных и панических слухов, интригами для возбуждения внутриполитической борьбы и выведения из игры сил, способных оказать наиболее серьезное сопротивление. Для разведки боем посылалась военная экспедиция с ограниченным — один-два тумэна — контингентом, дабы максимально глубоко прощупать военный, политический и экономический потенциал противника. Такой акцией был поход полководцев Субэдэ и Чжэбэ с тремя тумэнами от Мавераннахра через Иран, Малую Азию, Закавказье, южнорусские степи, нижнюю Волгу и обратно в степи Центральной Азии.

Традиционным стратегическим преимуществом кочевников была скорость передвижения войсковых масс. И монголы, у которых каждый воин имел не менее двух лошадей, использовали его максимально. Для этого, в частности, войско делилось на части, каждая из которых легче двигалась, снабжалась и могла решать локальные военные задачи. Опасность разгрома по частям снималась хорошо поставленной разведкой и связью, а нередко и разладом в стане врага, провоцировавшимся монгольской агентурой. Зато в нужный момент, точно выбранный и искусными маневрами подготовленный, армия собиралась в единый кулак и всей мощью обрушивалась на противника. Это очень хорошо прослеживается в русской кампании 1237 г., когда разные части войска хана Бату, действовавшие против разных княжеств, точно собрались и разгромили самое крупное русское войско великого князя владимирского Юрия на реке Сить. То же повторилось и во время европейского похода 1241 г. — для решающих битв на реке Шайо в Венгрии и при Лигнице в пограничье Чехии, Польши и Германии.

Тактически монголы строили бой на сочетании изматывания и расстройства рядов противника — маневрированием и массированным обстрелом из луков — и последующего решающего удара силами бронированных копейщиков. Далее бой перерастал в рукопашную схватку с мечами, саблями, топорами и булавами. Сломленного и бегущего противника преследовали до полного уничтожения или пленения. В принципе в таком построении боя ничего специфически монгольского не было: гак воевали почти все народы Евразии, так или иначе знакомые с номадическими методами ведения боя, от венгров до японцев. Особенности монголов были в другом.

Например, с древности хорошо известен прием кочевников — расстройство рядов врага ложными отступлениями в сочетании с засадами. Этот прием эффективен и в исполнении иррегулярной конной толпы. Но когда его совершает скованное дисциплиной войско, его результативность резко возрастает. Именно таким приемом была выиграна в мае 1223 г. битва при Калке в Приазовских степях, где против 20–30-тысячного корпуса Субэдэ и Чжэбэ выступило коалиционное 60-тысячное войско нескольких русских княжеств (в том числе Киевского) и крупнейшего половецкого хана Котена. 12 дней монголы «отступали» в глубь степи, оставляя стада скота. Войска коалиции, видя отступающие мелкие отряды и стада добычи, растянулись по жаркой маловодной степи. Первыми, как самые подвижные и находившиеся в родных местах, в готовое к бою свежее монгольское войско уткнулись половцы. Видимо, в данном случае монголы сразу бросили в контратаку тяжелую конницу, так как лучники уже «отработали» в течение предыдущих дней. Куманы были смяты, их бегущие толпы врезались в подходившие русские части и смяли их. Не теряя темпа, монголы приступили к успешной рукопашной схватке, в результате которой противник бежал с ужасными потерями. Хан Котен, юный тогда князь Даниил Галицкий и знаменитый военачальник, победитель немецких рыцарей князь Мстислав Удатной («удачливый») успели спастись бегством. Мстислав при этом ударился в такую панику, что утратил честь, когда переправляясь на другой берег Калки, приказал продырявить днища лодок, обрекая остальных беглецов на гибель. Князь Мстислав Киевский с войском в этом сражении участия не принял, укрепившись на холме, окружив свой лагерь повозками, и наблюдая за избиением союзников. Монголы обманом выманили обезоруженное по условию «перемирия» войско киевского князя и перебили его.

Замечательные описания монголо-татарского боя оставил Марко Поло. Бой, атака начинались по сигналу — ударам большого барабана. До этого воины укрепляли свой боевой дух пением, сопровождаемым игрой на струнных инструментах. Сражение открывалось атакой лучников. Марко Поло писал, что каждый воин имел 60 стрел: половина — с маленькими легкими наконечниками для массированной настильной стрельбы издали, а половина — с крупными для прицельного обстрела с близкого расстояния, причем точность его была такой, что стрелы то и дело поражали лица и руки воинов противника и даже перерезали тетивы его луков. Настильная стрельба в основном применялась при фронтальной атаке и ложном отступлении.

Но самым страшным был массированный и одновременно прицельный огонь. Именно этим отличались атаки монгольских лучников, именно они настолько поразили современников, что, например, наличие у монголов массы тяжеловооруженных всадников — для Европы явление вполне обычное — упоминалось лишь вскользь и не вызывало такого потрясения. Для максимального эффекта прицельного массированного обстрела применялось специальное построение, о котором Марко Поло коротко сообщил, что в бою монголы «скачут кругом и стреляют». Очень подробно этот метод боя описал посол императора Максимилиана барон Герберштейн — надо думать, со слов русских информаторов, поскольку в его тексте стоит слово tanz, явно передающее русское «хоровод».

Заключался этот прием в том, что лучники по отрядно выстраивались цепью в круг и начинали атаку, «вращаясь» перед фронтом противника по часовой стрелке — так что мишень всегда была слева от стрелка, то есть в самой удобной позиции. В зависимости от длины фронта стрелок успевал сделать 2–3 выстрела, после чего «хоровод» уводил его из зоны стрельбы, и он мог подготовиться к очередной серии выстрелов, не подвергаясь опасности, тем более что был постоянно в движении. Противник же оставался практически неподвижной мишенью, а тучей летящие стрелы с тяжелыми крупными наконечниками, пущенные всего с 20–40 м, точно попадали в самые уязвимые места. Недаром трапезундский царевич Гетум с удивлением писал, что при атаке монгольских лучников «сразу бывает много убитых и раненых».

Таким образом, атаки монгольских лучников уже на первой стадии боя выполняли не только задачу изматывания противника и расстройства его рядов, что было обычным для войск всех народов Евразии, но и задачу полного разгрома врага, ибо его бегство зачастую наступало сразу после этой стадии. В любом случае после атаки лучников действия тяжеловооруженных копейщиков на втором этапе боя и рукопашная схватка на третьем значительно упрощались. И хотя, как мы увидели, для этих действий монголы были экипированы не хуже, а часто и лучше воинов других народов, они предпочитали решать дело именно на первой стадии, значительно более безопасной.

Если дело все же доходило до копий и мечей, то применялись два основных принципа. Первый заключался в членении войска на отдельные части, которые вводились в бой постепенно, и которыми маневрировали полководцы, всегда находившиеся позади поля боя, желательно на высоте. Вторым принципом была асимметричность удара — концентрация сил на одном направлении, в одну точку приложения. Этот принцип осуществлялся приемом тулгама или тулугма, когда ударное соединение било противника обычно во фланг.

Со второй половины XIV в. в монголо-татарском военном деле происходят определенные изменения, связанные с условиями местной среды и развитием феодальных отношений, с влиянием оседлого населения и его традиций ведения войны.

Изменения прежде всего коснулись структуры армий. Дело в том, что десятичное членение, когда войсковая структура соответствовала одновременно административному и кланово-племенному делению, довольно скоро стало условным. Тумэн уже далеко не всегда насчитывал 10 000 бойцов, а минган — 1000. Точность в исчислении войск исчезла; такой, например, выдающийся военачальник, как завоеватель Индии, первый из Великих Моголов Бабур в конце XV в. всегда называл численность своего войска с допуском около трети в ту или другую сторону.

Второе, прямо связанное с первым изменение — замена монгольских названий тюркскими, которые уже не всегда заключали в себе цифру. Если звания он-баши — десятник, юз-баши — сотник отражали число воинов в их подчинении, го более крупные подразделения уже имеют непостоянную численность: кошун состоял из 50–300 бойцов, а кул мог насчитывать от 1000 до 8000. В «Военных установлениях» — сочинении XVII В., скомпилированном в Индии и приписываемом Тамерлану, даются разные цифры для конной армии. Например, армия до 40 000 человек должна члениться на 6 кулов и 14 кошунов. Как видим, ни о каком постоянном количестве воинов в отрядах уже не было речи.

Третье кардинальное изменение заключалось в том, что в ряде монголо-татарских государств войско стало включать значительные пешие контингенты, выполнявшие не только служебные, но и боевые задачи. Причем миниатюры показывают, что это были как бездоспешные стрелковые части, так и отряды, где воины имели панцири, щиты и шлемы, а в бою пользовались саблями, топорами, булавами и кинжалами.

В заключение необходимо сказать о знаменитом осадном искусстве монголов. Совершенно справедливо его связывают с осадным искусством Китая и мусульманских стран, с мастерами из этих регионов. Но вспомним, тем не менее, осадное дело киданей, полностью воспринятое монголами. Известны и целые династии монгольских инженеров осадной техники. Все осадные приемы, описанные нами в разделе о киданях, монголы знали и применяли. Сами они добавили к ним постройку палисада — высокого забора, плотно окружающего осажденное укрепление, чтобы осажденные не могли предпринять неожиданной вылазки. Монголы широко и активно применяли осадные машины как рычажно-натяжные, так и имеющие в основе большие станковые луки. Более того, применяли они и зажигательные и бризантные составы типа пороха, а также собственно огнестрельное оружие — пушки с ядрами и разрывными гранатами. Однако с течением времени осадная техника продолжала применяться и развиваться лишь в тех монголо-татарских государствах, центры которых были расположены в мощной оседло-земледельческой, городской зоне.

Установив после своих завоеваний имперскую систему, монголы внутри империи не развивали фортификацию: более того, стены городов тщательно сносились, дабы горожане нс могли укрыться от степных хозяев. Свои собственные города гордые завоеватели также не считали нужным окружать стенами. Опасность, по их мнению, могли представлять лишь внезапные набеги монгольской же конницы во время междоусобных конфликтов. Для защиты от таких набегов города просто окружались рвами, дно которых усыпали особыми железными колючками, так что ни конница, ни пехота не могли прорваться в город с ходу.

Монгольское военное искусство, вооружение, костюм оказали огромное влияние на окружающие регионы — и не только на подвластных монголам территориях, но и на достаточно от них удаленных. Масса названий, терминов, установлений перешла из монгольского и тюрко-татарского в другие языки. Монгольский доспех не только лег в основу дальнейшего развития вооружения почти на всем Востоке, но и послужил базой для развития рыцарского доспеха в Европе.

А — тяжеловооруженный всадник («железный коршун») по изображению на картине китайского художника Чан Цуйчжуна (эпоха Сун) «18 жалоб госпожи Цай Вэньчжи» — из коллекции Ван, Нью Йорк; шлем и копье — из гробницы Сяо Шагу, зятя киданьского императора. 959 г., Дайинцзы, провинция Ляонин. КНР: боевой цеп — из погребения середины XI в. в хошуне Аохань, провинция Внутренняя Монголия (КНР).

В — принц-военачальник корона, конское снаряжение, портупейный пояс — из гробницы Сяо Шагу: меч — из погребения в хошуне Аохань: парадный пояс — из погребения в Цзянчуангу, провинция Ляонин костюм, нож и налуч с луком — с картины конца IX в. «Встреча Су У с Ли Лином», дворец-музей Гугун в Тайбэе (Тайвань),

С — личный телохранитель принца: по картине китайского художника X в. Пи Цзанхуа, дворец музей Гугун в Тайбэе: булава — из погребения в Хусынао IX – начала X ва., Внутренняя Монголия.

D — стража ставки: с картины китайского художника Сяо Чжао (эпоха Сун) «Возрожденные надежды и счастливые предзнаменования» (копия художника Сю Ина, эпоха Мин), дворец-музей Гугун в Пекине боевые трезубцы и вилы — из погребения в хошуне Аохань.

Изображение ставки — с картины «18 жалоб госпожи Цаи Вэньчжи», знамена — с картины Сяо Чжао.

А — хан Тэмучжин (будущий Чингиз-хан).

В — хан кереитов Тоорип (после этой победоносной битвы — Ван-хан): с китайской картины эпохи Пяти династий, рубеж IX–X вв., Гугун в Пекине (все детали костюмов аналогичны изображениям монголов XIII–XIV вв.), костяные и металлические детали снаряжения — из монгольских погребений XII в в Забайкалье.

С — командир гвардии татарского хана.

D — хан буирнурских татар: с китайских картин на тему «Возвращение госпожи Цай Вэньчжи от северных варваров» — неизвестного художника эпохи Сун из Музея дальневосточного искусства в Стокгольме и художника Чжан Юя эпохи Цзинь.

А — великий хан (каган): косном и конское снаряжение — по картине Пю Гуантао «Охота Хубилай-хана», конец XIII в., Гугун в Тайбэе, и по портретам императоров династии Юань, там же: бельдек (поясничная одежда) — из монгольского погребения эпохи Юань в провинции Цинхай (северо-запад КНР): шлем — по китайским изображениям и находкам в южнорусских степях; колчан — по археологическим находкам в Монголии и в низовьях Волги.

В — командующий гвардией («кешиг»): по изображениям на миниатюрах рукописей поэмы Фирдоуси «Шах-намэ — сделанных в монгольском Багдаде в начале XIV в., и по картине Лю Гуантао «Охота Хубилай-хана»

С — принц: по картине Лю Гуантао, миниатюрам рукописи — Джами ат-таварих» Рашид ад-Дина, сделанным в монгольском Тебризе в 1306–1307 гг. из библиотеки Эдинбургского Университета.

D — телохранители («кешигтен»): по картине японского художника Тоса Нагатака «Сказание о монгольском нашествии», 1292 г, императорская коллекция в Токио: длиннодревковое оружие — с миниатюр эдинбургской рукописи — Джами ат-таварих» Рашид ад-Дина.

Е — «кешигтен»: по картине — Вознесение сферы милосердия» китайского художника Ван Чэнчжэня (1280–1329), музей в Индианаполисе (США), длиннодревковое оружие — с тебризской миниатюры-диптиха, конец XIII в. из библиотеки дворца музея Топкапы-сарай в Стамбуле.

F — знаменосец· с эдинбургской рукописи Рашид ад-Дина, шлем — вариант реконструкции шлема из кургана у села Пешки в Поросье: знамя — с миниатюры рукописи «Шах-намэ», сделанной в Ширазе в 1330–1331 гг. из библиотеки Топкапы-сарая.

А — по тебризским миниатюрам рукописен «Джами ат-таварих» 1306–1308 и из библиотеки Эдинбургского Университета. — Шах намэ» 30-х и XIV в. из бывшей коллекции Демотта, «Осада монголами Багдада» начала XIV в из альбома Дида в коллекции Прусского культурною наследия (Берлин), по ширазской миниатюре к «Шах-намэ» 1340 г. из коллекции Жиллет, по археологическим находкам в Поросье и на Днестре, находкам в Киргизии, инкрустации на «баптистерии Сен-Луи» — лагунном газе работы дамаскского мастера 1290–1310 гг… Лувр.

В — по картине Тоса Нагатака, миниатюрам эдинбургской рукописи «Джами ат-таварих», археологическим находкам на Алтае (шлем), в Казахстане (пояс) и в Поднестровье (узда).

С — по миниатюрам багдадской рукописи «Шах-намэ» 1340 г. из Британского музея, ширазской рукописи «Шах-намэ» 1340 г из коллекции Жиллет, тебризской рукописи «Джами ат-таварих» Рашид ад-Дина из Эдинбурга: шлем — из коллекции графа Вилчека: сабля — из археологических раскопок в Прикубанье.

D — из тебризским миниатюрам рукописей «Джами ат-таварих» Рашид ад-Дина из Эдинбурга и «Шах-намэ» из бывшей коллекции Демотта.

E — по тем же источникам, шлем — по мотивам шлема из Военного музея Стамбул.

F — по тебризским миниатюрам рукописей «Джами ат-таварих» Рашид ад-Дина из Эдинбурга и из альбома Дида в Берлина, но инкрустации латунного блюда, сделанного в Мосуле в конце XIII начале XIV вв. из бывшей коллекции Демотта.

A — по описаниям Плано Карпини, тебризским миниатюрам 30-х гг. XIV в к рукописям «Шах-намэ» из бывшей коллекции Демотта и альбома Дица, по археологическим находкам из Татарстана (забрало-личина). Ингушетии (шлем). Ставрополья (палаш), нижнею Поднепровья (кистень), Хорезма (щит), Хакасии (узда).

В — по описаниям Плано Карпини, тебризским миниатюрам к рукописям «Шах-намэ» из бывшей коллекции Демона, багдадским миниатюрам к рукописи «Шах-намэ» 1341 г из коллекции Назар-ага, ширазским миниатюрам рукописи «Шах-намэ» 1333 г из Российской Публичной библиотеки в Санкт-Петербурге, по археологической находке в Поднестровье (шлем, булава, колчан).

С — по описаниям Плано Карпини, тебризским, миниатюрам рукописей «Джами ат-таварих» из Эдинбурга и «Шах-намэ» из бывшей коллекции Демотта, по археологической находке в южном Приуралье (шлем).

A — хан, по археологическим находкам из кургана в урочище Таганча. Поросье, середина XIII в. В — хан (и конь): по археологическим находкам из кургана на р. Чингул в Запорожье, 3-я четверть XIII в.

С — дружинник: по археологическим находкам из кургана у села Таборовка в нижнем Поднепровье, последняя треть XIII – начало XIV в.

D — командир дружины: по археологическим находкам из курганов у сел Ковали и Липовец в Поросье и кургана из Дмитриевского могильника в Прикубанье.

Е — дружинник: шлем — случайная находка у села Никольское в Курской губернии, сабля — по археологическим находкам из курганов в Поросье.

А — беклярибек — главнокомандующий войсками Орды (Мамай): по тебризским миниатюрам, около 1370 г., из альбомов султана Мехмеда Фатиха в библиотеке дворца Топкапы-сарай и из альбома Дица из Прусского культурного наследия в Берлине, по археологическим находкам в Прикубанье (боевой нож) и Туве (панцирь).

В — оглан — знаменосец: по миниатюрам багдадской рукописи поэм Хваджу Кирмани художника Джунайда Султани Багдади. 1390 г., Британский музей, ширазской рукописи «Шах-намэ» 1340 г. из коллекции Жиллет, по археологическим находкам в Западной Сибири (пластинчато-кольчатый панцирь), Нижнем Поволжье (топорик, колчан, рукоять плети), Прикубанье (умбон щита): шлем — из Топкапы-сарая; конский панцирь — из нижнего Поднепровья: конский налобник — из Государственного исторического музея, Москва.

С — оглан — знаменосец панцирь — из Государственного Эрмитажа, Санкт-Петербург: шлем — из кургана в Поднестровье меч — из раскопок Сарая ал-Джадид (Царевское городище в Волгоградской области).

D — северокавказский князь: по археологическим находкам в Северном Предкавказье, костюм — по каменным рельефам из аула Кубани в Дагестане меч в руках князя — «меч Харис ад-Дина» из Государственного Эрмитажа.

Е — северокавказскии дружинник-знаменосец по археологическим находкам в Северном Предкавказье.

А — хан в воинском облачении, по тебризским миниатюрам, около 1370 г., и гератским миниатюрам 1-й трети XV в. из альбомов султана Мехмеда Фатиха в библиотеке Топкапы-сарая.

В — амир — командир гвардии — по тем же изобразительным источникам.

С — оглан — знаменосец: по тем же изобразительным источникам: шлем — из Государственного Эрмитажа.

D — беклярибек. (амир Тимур): по тебризским миниатюрам, около 1370 г., из альбомов султана Мехмеда Фатиха, по багдадской миниатюре Джунаида Султани к рукописи 1396 г. поэм Хваджу Кирмани в Британском музее: топорик — из Булгарского улуса, Государственный Исторический музей в Москве.

1–4 — с картины китайского художника Чан Цуйчжуна (эпоха Сун) — 18 жалоб госпожи Цай Вэньчжи» (копия 2-й половины XIII в)

5, 6 — с каменных рельефов киданьских гробниц в провинции Ляонин (северо-восток КНР);

7–10 — с картины китайского художника Сяо Чжао (эпоха Сун) — Возрожденные надежды и счастливые предзнаменования» (копия художника Сю Ина. эпоха Мин)

1, 7–8 — с китайской картины XI в. «Охота императора династии Ляо»;

2, 4 — со стенописи киданьской гробницы в провинции Внутренняя Монголия (КНР).

3 — с китайской картины эпохи Ляо;

5 — с киданьского каменного рельефа в провинции Ляонин (северо-восток КНР);

6 — с картины китайского художника Ли Цзанхуа, X в.;

9 — с китайской картины «Встреча Су У и Ли Лина», конец IX в.

Из гробниц династии Ляо в северном Китае

1–4 — из киданьских гробниц на севере КНР:

1, 2 — провинция Ляонин, X в.,

3 — Внутренняя Монголия, XI в.,

4 — Внутренняя Монголия, начало X в.;

5 — с китайской картины эпохи Сун

1–4 — из киданьских погребений в Монголии (МНР):

5–7 — с китайской живописи X–XII вв.

Из киданьских гробниц во Внутренней Монголии (КНР)

Из киданьских погребений на севере КНР

1 — железный шлем принца династии Ляо из его гробницы во Внутренней Монголии (КНР). 959 г.;

2 — железный шлем из киданьской гробницы в Монголии (МНР). X–XI вв.;

3 — шлем с картины китайского художника Чан Цуйчжуна, "18 жалоб госпожи Цай Вэньчжи»;

4, 5 — железные пластины (4 — частично позолочены) из киданьских погребений в Монголии

С картины Чан Цуйчжуна «18 жалоб госпожи Цай Вэньчжи»

1, 4 — с китайских картин;

2, 3, 5 — со стенописи киданьской гробницы на северо-востоке КНР

1–6 — с картины китайского художника Сяо Чжао «Возрожденные надежды и счастливые предзнаменования»;

остальные — с каменных рельефов из гробниц в провинции Ляонин (КНР)

1 — серебряные с позолотой оковки седла,

2, 3 — удила,

4 — стремя — все из гробницы принца династии Ляо во Внутренней Монголии (КНР), 959 г.;

2, 5, 6– из киданьских погребений на северо-востоке КНР

1, 5, 6 — с китайских картин XII в.;

2, 3 — с каменных рельефов из гробниц чжурчжэньской династии Цзинь на севере КНР;

4, 8, 9 — со стенописи в чужрчжэньской гробнице на северо-востоке КНР, XII в.;

7 — глиняная скульптура из гробницы эпохи Цзинь, XII в.

По материалам археологических раскопок на северо-востоке КНР и в российском Приамурье и Приморье

1 — с буддистской тангутской иконописи из Хара-Хото в провинции Цинхай (северо-запад КНР), XII в.;

2 — из тангутского погребения XI–XII вв. в провинции Цинхай

1–6 — с китайских картин;

7, 8 — с иллюстраций военной энциклопедии 2-й пол. XI в. «Уцзин Цзуньяо» (8 — реконструкция автора):

9 — с росписей гробниц;

остальные — по археологическим находкам в провинции Сычуань (КНР)

С китайских картин XI–XIV вв.

1 — с тебризской миниатюры, начало XIV в..

2, 3 — с тебризской миниатюры 1306–1307 г.;

4 — из золотоордынского погребения, конец XIII – начало XIV вв. в Волгоградской области;

5 — золото и сердолики, 1 половина XIV в., из Симферопольского клада в Крыму (реконструкция автора)

1 — с тебризской миниатюры-диптиха, начало XIV в.,

2–5, 9 — с тебризских миниатюр 1306–1307 г.;

6–8 — с каменных рельефов из аула Кубани в Дагестане. XIV в.;

10 — с иконы» Св. Георгий», Иерусалимское королевство, 2 половина XIII в.,

11–15 — декор колчанов из резных костяных накладок:

11 — район оз. Байкал.

12, 13, 15 — нижнее Поволжье.

14 — нижнее Поднепровье,

16, 17 — с тебризских миниатюр 30-х гг. XIV в.

1 — лук первого («китайского») типа: а — костяные накладки на «рога», Ь, с — костяные накладки на рукоять;

2 — лук второго («ирано-тюркского») типа;

3–5, 7 — с тебризских миниатюр 1306–1307 гг.;

6, 10–12 — с тебризских миниатюр 30-х гг. XIV в.;

8 — с тебризской миниатюры начала XIV в.;

9 — с китайской картины эпохи Юань, конец XIII в.;

13 — резная костяная накладка на нижний конец налуча, из золотоордынского погребения, конец XIII–XIV вв. в нижнем Поволжье

14 — из золотоордынского погребения, конец XIII–XIV вв. в Волгоградской области;

1–18 — из Каракорума в Монголии;

19–24, 37 — из Монголии;

25–36 — из Узбекистана:

38–45 — из южной Украины;

46–48 — из Прикубанья

1 — клинковый пояс, резной камень, из Хакасии, 1 половина XIII в.,

2 — клинковый пояс, золото, из Монголии, начало XIII в..

3 — железная рукоять меча, из нижнего Поволжья, начало XIV в.;

4 — меч с клинком дамасской стали и серебряной фурнитурой с именем Харис ад-Дина, сделана в г. Великий Булгар. 30-е гг. XIV в.;

5 — из Каракорума в Монголии, середина XIII в.,

6 — с тебризской миниатюры, середина XIV в.;

7–10 — с тебризских миниатюр 30-х гг. XIV в.,

11, 12 — арабские мечи, с тебризских миниатюр 1306–1307 гг.

1, 2 — из Монголии;

3 — из Тувы:

4 — из западного Казахстана;

5 — из нижнего Поволжья;

6 — из нижнего Подонья;

7 — из нижнего Поднепровья;

8, 9 — из Хакасии:

10 — с глиняной статуэтки из погребения монгольского чиновника эпохи Юань в Китае, начало XIV в.

1–3 — из Монголии;

4,5 — из Поросья в среднем Поднепровье;

6, 9, 12–14, 20, 23 — из разных мест Украины;

7, 8, 10, 11, 15, 17–19, 22 — из Прикубанья;

16 — из золотоордынского погребения в Нижнем Поволжье;

21 — работа мастера Хачатура из армянской колонии в золотоордынском городе Великий Булгар в Волго-Камье, конец XIII — 1 половина XIV вв.;

24 — трофей мамлюков или мамлюкская работа XIV в. по монгольскому образцу, Военный Музей в Стамбуле;

25–38 — с тебризских миниатюр XIV в.

1, 2, 16–19 — с тебризских миниатюр;

З, За, 6 — из Волжско-Камской Булгарии золотоордынского периода;

4, 5 — с серебряной отделкой, из золотоордынских погребений в Прикубанье;

7–10, 15 — из золотоордынских погребений на юге Украины и в Прикубанье;

11 — из южного Приуралья;

12–14 — из нижнего Поволжья

1 — из Каракорума, середина XIII в.;

3, 9 — из района оз. Байкал;

4, 6–8 — из Монголии и Бурятии;

5 — из Монголии;

10, 11 — из Тувы, 50–70-е гг. XIV в.;

12 – 14 — из Узбекистана;

15 — из Великого Булгара;

16 — из юго-западной Украины;

17 — из Поросья в среднем Поднепровье;

18, 19 — из нижнего Поднепровья;

20 — из Прикубанья;

21–23 — из нижнего Поволжья

24, 25 — с тебризских миниатюр 1306–1307 гг.

1, 2, 4 — из района оз. Байкал, XIII в.;

3 — из Каракорума;

5, 7 — из нижнего Поволжья и бассейна р. Урал, XIII–XIV вв.;

6 — из золотоордынского слоя Биляра, 2 половина XIII–XIV вв.;

8 — из нижнего Поволжья, XIV в.;

9 — из Молдовы, 2 половина XIII — 1 половина XIV вв.;

10 – 15 — из Волжско-Камской Булгарии, XIV–XV вв.;

16 – 19 — из северного Предкавказья, XIV в.

1–6, 12, 16, 17, 37, 39–41 — из южной Украины;

7, 8, 15, 37, 38 — из Волжско-Камской Булгарии;

9–11, 14, 18, 20 — из северного Предкавказья;

13 — из Узбекистана;

21, 38 — из нижнего Поволжья;

22 — из нижнего Подонья;

23–36 — с тебризских миниатюр 1306–1307 гг.

По материалам археологических раскопок

1, 2, 11 — из Сан Пао в провинции Синьцзян (северо-запад КНР):

3 — из района оз. Байкал;

4, 5 — из Хара-Хото в провинции Цинхай (северо-запад КНР);

6, 7 — из Самарканда;

8 — из Волжско-Камской Булгарии;

9 — из Монголии;

10 — из провинции Цинхай (северо-запад КНР);

12, 13 — из северного Предкавказья;

14 — из округи г. Киева:

15 — из Хакасии

1–4 — с тебризских миниатюр, начало XIV в.:

5 — с ширазской миниатюры 1331 г.;

6–9 — с тебризских миниатюр 30-х гг. XIV в.;

10 — с китайского каменного рельефа из гробницы эпохи Юань, начало XIV в.;

11 — с иллюстрации в китайской энциклопедии эпохи Юань;

12 — с картины японского художника Тоса Нагатака «Сказание о монгольском нашествии». 1292 г.;

13 — панцирь из могилы-кенотафа в южном Приуралье (пластины, реконструкция ?.В. Горелика). XIII в.

1–7 — с тебризских миниатюр, начало XIV в;

8 — с ширазской миниатюры 1330–1340 гг.;

9 — с багдадской миниатюры 1340 г.;

10 — с тебризской миниатюры 30-х гг. XIV в.;

11 — с бронзовой гравированной пластинки из золотоордынской столицы северного Предкавказья — Маджар (ныне г. Буденновск Ставропольского края):

12 — с гравированного бронзового сосуда, сделанного в Дамаске в 1290–1310 гг.;

13 — с картины китайского художника Ван Ченчженя (1280–1329);

14 — из китайской энциклопедии «Шимин гуян ци» эпохи Юань;

15 — панцирь из золотоордынского погребения (середина — 2-я половина XIII в.) на левобережье нижней Волги в западном Казахстане (реконструкция М В. Горелика)

С тебризских (1–6, 8–18) и багдадской (7) миниатюр, 1 половина XIV в.

1–11 — с иранских миниатюр 1 половины XIV в.:

12 — с картины китайского художника Лю Гуантао «Охота императора Хубилая», начало XIV в.;

13 — с китайской картины на ту же тему того же периода:

14 — с настенной живописи эпохи Юань из буддистского пещерного храма в провинции Синьцзян (северо-запад КНР):

15 — с японской картины «Сказание о монгольском нашествии» художника Тоса Нагатака, 1292 г.

1 — из Западной Сибири:

2 — из раскопок в золотоордынском Аккермане (ныне г. Белгород-Днестровский);

3–6, 9, 11, 12 — из золотоордынских городов и поселений Волжско-Камской Булгарии:

7 — из района оз. Байкал;

8, 13 — из Бурятии;

10 — из Монголии: 14 — из Хакасии (реконструкция ?.В. Горелика);

15 — с тебризской миниатюры 1306–1307 гг.;

16 — с тебризской миниатюры 30-х гг. XIV в.;

17 — с тебризской миниатюры, середина XIV в.;

18 — с тебризской миниатюры 1370 г.;

19 — панцирь из Государственного Эрмитажа, конец XIV – начало XV вв.

1 — с ширазской миниатюры 1397 г.;

2 — с багдадской миниатюры 1396 г..

3–5 — золотоордынские кольчато-пластинчатые брони из погребений в западной Сибири (3), южном Приуралье (4) и Прикубанье (5)

С китайской картины рубежа IX–X вв.

1 — из золотоордынского погребения в южном Приуралье, XIII в;

2 — из Перми. XIII–XIV вв.;

3, 9, 14, 17–19, 21, 22 — из золотоордынских погребений в северном Предкавказье (3,14,17.22– XIII в., остальные — XIV в);

4 — из Хакасии;

5, 10 — из Китая. XIII в.;

6, 8 — из золотоордынских погребений в Приднестровье, конец XIII в..

7, 16, 23 — из золотоордынских погребений в Поросье на среднем Поднепровье, 2 половина XIII – начало XIV вв..

11 — из Казахстана. XIII в.;

12 — из собрания графа Вилчека. конец XIII – начало XIV вв.;

13 — из хулагуидского Ирана, конец XIII в..

20 — из золотоордынского погребения в Приазовье, XIV в.:

24–26 — из хулагуидского Ирана. 30-е гг. XIV в.;

27 — из Ирана, последняя треть XIV – начало XV вв.

1 — с сирийского бронзового сосуда, конец XIII – начало XIV вв.;

2–21, 23–61 — с иранских миниатюр:

2–6, 9–14, 16–21, 52 — Тебриз, начало XIV в.;

7, 8, 15, 22–24, 31, 32, 47–51 — Тебриз. 30-е гг. XIV в..

25–30, 33–38, 40–42– Шираз, 1330–1340 гг.;

43, 53–60 — Тебриз, 1 половина — середина XIV в.;

61 — Тебриз, 1370 г.:

22 — Багдад, 1339 г.

1 — посеребреный, с золотым и черневым декором, с остатками арабской надписи на челе, из Городца на Волге, работа монгольских мастеров в Иране, середина XIII в. (1а — реконструкция шлема М. В. Горелика);

2 — золоченый, из золотоордынского кочевнического погребения в Южной Украине, середина XIII – начало XIV вв.;

3 — золоченый, из золотоордынского кочевнического кургана — погребения половецкого хана на р. Чингул в Запорожье,

2 половина XIII в, 4 — золоченый, найден у с. Никольское в Орловской губернии, 2 половина XIII — 1 половина XIV вв.;

5 — Золоченый, с серебряными заклепками по медной обтяжке на полумаске, из кочевнического кургана в правобережье р. Прут, восток Румынии, время то же;

6 — с золотыми узорами, из золотоордынского кочевнического кургана — погребения половецкого хана в урочище Таганча, Поросье, середина — 3 четверть XIII в.;

7 — шлем из Киева, середина XIII в.;

8 — деталь шлема из городища в Хмельницкой области, юго-западная Украина, середина XIII в.;

9 — шлем, хранящийся в Народном музее в Кракове (место находки неизвестно), середина XIII–XIV вв.;

10 — с золотым декором с восточно-христианскими мотивами, из кочевнического кургана в румынской Молдове, работа мастеров Даниила Галицкого по монгольскому образцу, середина — 2 половина XIII в.;

11 — русский шлем (1 половина XIII в.) с чеканным серебряным декором, поверх которого в середине XIII в. наклепано монгольское забрало-полумаска, найден вместе с кольчугой у с. Лыково в районе дворцового комплекса Боголюбово, вероятно принадлежал великому князю Андрею Ярославичу и брошен им в 1252 г. после неудачного столкновения с карательной золотоордынской армией под Переславлем-Залесским;

12–14 — с тебризских миниатюр рукописи «Шах-намэ» из бывшей коллекции Демотта, 30-е гг. XIV в.

1–5 — из золотоордынских погребений, середина XIII — 1 половина XIV вв.:

1 — наголовье под личину, частичная реконструкция ?.В.Горелика, частная коллекция;

2,4 — из кочевнических курганов у сел Ковали и Липовец, Поросье;

3 — из Татарстана;

5 — из кочевнического кургана у с. Ротмистровка, Нижнее Поднепровье;

6 — с багдадской миниатюры, начало XIV в.;

7 — с тебризской миниатюры середина XIV в.

1 — железный щит из Хорезма, XIII в.;

2 — из золотоордынских погребений в северо-западном Предкавказье и нижнем Поднепровье, 2 половина XIII–XIV вв.;

3 — с тебризских миниатюр, начало XIV в.;

4, 5 — с тебризских миниатюр 1314 г.;

6, 7, 9 — с ширазских миниатюр 1331 г.;

8, 12 — с ширазских миниатюр 1333 г.;

10, 11, 13 — с тебризских миниатюр 30-х гг. XIV в.;

14 — с ширазской миниатюры 1341 г.;

15 — с картины японского художника Тоса Нагатака» Сказание о монгольском нашествии», 1292 г.;

16–18 — с тебризских миниатюр 1370 г.

1 — наплечник из кочевнического кургана в Венгрии, 2 половина XIII – начало XIV вв.;

2 — наплечник, с тебризской миниатюры 30-х гг. XIV в.;

3 — наплечники, с тебризской миниатюры 30-х гг. XIV В.

4 — наплечники, с тебризской миниатюры 1370 г.;

5 — наплечники, с гератской миниатюры, начало XV в.;

6–7 — металлические ожерелья, с тебризских миниатюр 1370 г.;

7 — створчатые наручи с пластинчато-кольчужными перчатками, с тебризской миниатюры 1370 г.;

9 — остатки створчатого наруча из золотоордынского погребения в Молдавии, конец XIII — 1 половина XIV вв.;

10, 11 — створчатые поножи с кольчужно-пластинчатым прикрытием стопы, с тебризских миниатюр 1370 г.;

12 — кольчужно-пластинчатые набедренники, с багдадской миниатюры 1396 г.

1 — из погребения в южном Приуралье, 2 половина XIII в.

2 — из погребения в Ингушетии, с монетами, начала XV в.

1 — седло с золотыми чеканными накладками из коллекции Нассера Д. Халили. 2 половина XIII в. (реконструкция);

2 — седло с золотыми чеканными накладками из погребения во Внутренней Монголии (КНР), середина XIII в. (реконструкция);

3, 4 — седла из родовых погребений в Монголии (4 — реконструкция К. Ураи-Кёхалми, Венгрия);

5 — с багдадской миниатюры, начало 40-х гг. XIV в.;

6 — с ширазской миниатюры 1341 г.;

7 — с ширазской миниатюры 1331 г.

8 — с тебризской миниатюры 30-х гг. XIV в.;

9–11 — с ширазской миниатюры 1340 г.

1 — с китайской картины эпохи Юань:

2–6 — с картины японского художника Тоса Нагатака «Сказание о монгольском нашествии», 1292 г.:

7–26 — с иранских миниатюр XIV в.