Арокс и Штёр № 2. Вестник пост-Аквариума

АЛЕКСЕЙ ЗУБАРЕВ: ОЧЕНЬ СТРАННЫЕ ВЕЩИ СТАЛИ ПРОИСХОДИТЬ ЗА ПОСЛЕДНИЕ ДВА ГОДА

Сначала мы стали разговаривать с гитаристом АКВАРИУМА Алексеем Зубаревым про кино, о кинопроизводстве, о его участии как композитора в создании многих фильмов.

В своё время мы с тобой уже говорили о твоей кинодеятельности, это было очень давно – лет сто или лет пятнадцать тому назад...

Алексей: Или сто пятнадцать.

Да, что-то вот такое... Но как я понимаю, твоя кинодеятельность и теперь весьма активно продолжается. В каких формах? Это сериалы, игровые фильмы, детская музыка, инструментальная?

Алексей: Это и сериалы, и видовые, и документальные, и сейчас всё это настолько развилось, что я понял – один уже работать не могу и мы начали работать с Колей Бичаном. Наверное, это началось ещё до двухтысячного года. Я тогда оказался один и не умел на компьютере ничего делать, я даже включать его не умел. А до этого я работал с Никитой Ивановым-Номаном, он делал всё, ну а я считал, что моё дело – это нотки и инструменты, а его – нажимать кнопки и заниматься звукозаписью, он очень хорошо умел помогать с аранжировками, с оркестровками, очень ценный человек, но в какой-то момент он решил действовать самостоятельно и я оказался у разбитого корыта.

Всё это очень здорово и интересно, но я не стану скрывать, да ты это и сам знаешь, что тема моего разговора будет иметь отношение не к кино, а к несколько другой области жизни твоей. И снова вспоминается мне, и тоже это было много-много лет назад, когда после некоего концерта группы под названием АКВАРИУМ в «Юбилейном» тебя выступать не позвали...

Алексей: Да…

И ты тогда был жутко обижен, и ты ругался, и я помню твоё злобное интервью, в котором ты проклинал АКВАРИУМ, и немало ругался... Получалось, что для тебя тогда была поставлена такая чёрная черта в жизни.

Алексей: Ну да, тогда мнений разных было много и я думаю, что даже был прав, хотя мог и переборщить тогда с руганью, что было, в общем-то, наверное, зря. До какого-то момента я очень сильно был уверен... мы все такие интеллигентные и очень этичные люди, которые ежели что и совершают, то, по крайней мере, это обговаривают. Мы, наверное, имеем тенденцию сейчас быть такими, и мы можем быть такими...

Сейчас-то иногда уже и в силу возраста.

Алексей: (смеётся) Главное что, понимаешь, что столь многое на самом деле не так уж и важно. Есть такой момент... когда ты расстаёшься в женой… «хорошо дорогая, иди, только скажи честно… не нужно устраивать, никаких экивоков...»

Ну, аналогия, наверное, близкая, хотя местами спорная, но сколько же лет длилась твоя «аквариумная пауза»?

Алексей: С 1997-го до 2013-го. Пятнадцать полных лет, даже больше.

За эти годы ты хоть как-то наблюдал за деятельностью АКВАРИУМА?

Алексей: Вообще не наблюдал. Я могу сказать, что, наверное, не вспоминал вообще, и при этом как-то удивлялся, что у нас случались перезвоны с некоторыми людьми – и с Борей, и с ребятами, и общались мы при этом совершенно приятственно, и Суротдинов записывался у меня, и Щураков тоже записывался у меня.

Тогда расскажи, как свершился твой теперешний «аквариумный» ренессанс?

Алексей: Во-первых, очень странные вещи стали происходить за последние два года.

С кем?

Алексей: Вот со мной. В плане того, что я одиннадцать лет не был на концертах АКВАРИУМА. Да я вообще на них никогда не ходил. Если уж меня зовут на юбилейный концерт АКВАРИУМА, то я подразумеваю, что иду играть. И вот, однажды, мне позвонила Катя Рубекина, администратор, а я её знаю дольше, чем она работает в АКВАРИУМЕ, и спросила меня, не хочу ли я зайти на концерт. И я зашел, и это оказался концерт, когда впервые играл Титов после возвращения из Англии. И когда впервые вернулся Гончаров.

Какой это был год?

Алексей: Наверное 2007-й или даже попозже... И я как-то... чего ж, думаю, зайду. И она мне билет дала и я сел в зал. И меня Катя спрашивает потом : «Как дела»? А я говорю: «Как было, так и было»; Титов на сцене, Гончик за пультом, я узнаю некоторые свои соло, которые переигрываются в некоторых вещах и было сыграно несколько песен из того периода, когда играл я. Потом мы стали общаться с Сашкой Ляпиным, какие-то концерты с ним играть, а до этого мы с ним никогда вместе не играли, потом Сева пригласил – давайте поиграем вместе с Ляпиным, потом Файнштейн, потом ещё кто-то, и получилось, что за последние годы я поиграл по отдельности с разными людьми. Не говоря уже о том, что и с Щураковым, в его проектах я не играл, но в моей музыке для фильмов он записывался достаточно много. Я вдруг начал ощущать всех людей, которые вроде бы как бы из АКВАРИУМА, что каждый из них самостоятелен и исчезло это старое ощущение, что ты имеешь дело с конкретной группой. Ты общаешься с разными людьми. И я перестал воспринимать это как какую-то тусовку вокруг группы, есть набор совершенно самостоятельных людей... Есть Борис Борисыч, есть Сева Гакккель, есть Ляпин, Файнштейн, есть ты, и у каждого из этого пучка выросла своя ветка. Я даже когда с Борисом общаюсь, то у меня возникает ощущение, что это другой человек. И как-то мы сидели, репетировали, играли какую-то старую аквариумную вещь, хотели её инструментально сыграть и вдруг Сева, который всегда такой принципиальный и играет до конца, остановился и говорит: «Слушай, а наших там больше, чем здесь».

Что он имел в виду?

Алексей: А я так понимаю, что людей, игравших в АКВАРИУМЕ, очень много, целый состав. И он своими словами где-то подвёл черту, потому что всё, ты не воспринимаешь это как какую–то тусовку, пусть и в хорошем смысле – клубную или рокерскую, нет, она уже стала совсем другой. Боря – да, понятно, что он легенда, и он другого масштаба, но ты не можешь думать о том, что это человек – легенда, когда идёшь с ним на сцену, ты играешь просто с партнёром. И что вот этого партнёра я знаю, что он прочный и всегда идёт до конца… И что это человек, который делает. И есть многие музыканты, с которыми я могу выйти играть на сцену. Не иду я играть только с теми, в ком чувствую слабину и неуважение к партнёру. Или он не до конца идёт, вроде бы как ему и хочется сыграть концерт, но вроде и не хочется и он сдаться готов.

Первый раз после многолетней паузы, я увидел тебя на сцене и услышал как ты играешь во время второго концерта весеннего во дворце Белоссельских-Белозёрских, и я был в самом деле в хорошем смысле потрясён, тем как ты играл и что даже в давно знакомые мне аквариумные песни ты внёс свои, индивидуальные элементы исполнения, которые в самом деле сделали эти композиции, их звучание, ещё более удачным и эффектным.

Алексей: Дай Бог.

Ну и потом всё это стало продолжаться, и были концерты и туры. Но вот сейчас у группы немножко другая стадия...

Алексей: Да, мы все так это и воспринимаем. Вот Боря руководит своей жизнью и фактически, это всё и есть его деятельность, его концерты. Если он хочет записаться с пятью музыкантами в Англии или с тремя в Японии, то есть это ровно то, как если я хочу сделать какое-то своё кино.

Ты так часто говоришь о кино о «своём кино», что поневоле возникает ассоциация, что ты кинорежиссёр.

Алексей: Ну это как-то естественно происходит. Когда ты годами в этом живешь, у меня за последние годы. начиная, с 1997-го, вроде и не было меньше двух-трёх проектов в год. Причём параллельно. Живёшь постоянно в этом мире кино и из-за этого я людям и говорю, что не могу вписываться в концертную работу, потому что я вас подведу.

Но с АКВАРИУМОМ-то вписался?

Алексей: Я вписался, потому что… в общем, тут была такая, конечно, хитрая ситуация: потому что в тот момент, когда после долгой паузы два режиссёра, два моих друга, Карандышев и Вилединский вдруг сказали мне, что кино запускается, и они сказали мне это в один день, я в ужасе, что у меня два фильма… я вышел на улицу погулять с собачкой и в этот момент звонит Боря и говорит «давай сыграем пару концертов». Я ему честно выдаю, что у меня два фильма и я их бросить не могу...

Насколько я знаю, Боб таких вот отговорок не принимает...

Алексей: Я понимаю, что он не может их принимать... ну, он говорит «это же не круглые сутки, это же не вечно». Я говорю: «ну конечно, пару концертов сыграем». Хотя я уже понимал, что парой концертов не обойдётся, что эти два превратятся в большее. Но с другой-то стороны, я же понимаю, что он не на сто процентов уверен во мне, потому что не играл со мной пятнадцать лет. И откуда он знает, что будет...

Я так полагаю, что после серии концертов последнего периода он стал уже более, чем уверен в тебе.

Алексей: Опять же проблема! Я два последних концерта отыграл двумя пальцами!

Почему?

– Зубарев: У меня отнялась рука! Вот я лечу её сейчас, мы все уже в том возрасте, и всё что угодно может быть... Сейчас, конечно, это наглость говорить, но дело в том, что действительно в силу обстоятельств, в силу смертности людей, не так много уже людей нашего возраста осталось... если раньше для Бориса, я думаю, было принципиально, что у нас с ним есть пять лет разницы, и он по опыту чувствовал эту разницу, то сейчас эти пять лет стираются и людей в нашем возрасте способных концертировать в общем не так много, я вот хожу к остеопату...

Ты ходишь к остеопату? Я тоже!

Алексей: Да, позвоночник – это дело такое!.. Я же сижу на концерте тоже не просто так, не только из-за педали, не могу стоять, я не могу выстоять теперь два часа концерт. Вот теперь можно вроде так по- хамски заявить, что вот нас уже так мало осталось, в этом есть определенное хамство, но в этом есть и правда, и к тому же мы стали умнее... я прекрасно помню, что когда я занимался кино в 1995 году, то для Бори это всё было как красная тряпка... мои проекты, проекты щураковские… мы отвлекались, мы что-то ещё делали, понятно, что мало кого радует из лидеров когда музыканты занимаются ещё чем-то, но я даже знаю, что и ему приятнее работать с самостоятельными людьми. Да, все мы стали уже более самостоятельными и у нас есть возможности работать... да, невеликие, у нас нету больших студий и колоссальных оборотов, да и ему, я уверен, приятнее работать с теми, кто что-то ещё может сделать сам.

Ты сейчас уже несколько месяцев после солидной паузы, проработал с группой, каковы твои ощущения от состава в целом, от новых песен, от старых песен в новом звучании, от саунда и даже от АКВАРИУМА как явления музыкального в нашем мире. Как реально действующий музыкант, что ты можешь об этом сказать сегодня?

Алексей: Вот у меня теперь все время в башке вертится и это с первого дня, как мы поехали... я, конечно, поехал, волнуясь, но и достаточно спокоен был; конечно, всё равно есть какой-то легкий мандраж перед любым выступлением. Но при этом я был во всех этих людях на сто процентов уверен и все это происходило совершенно ровно. Меня немножко удивляло, по-хорошему, я и не ожидал другого, но меня всё равно это удивляло – что Борис умеет поддержать, создать новую атмосферу, сделать её позитивной, у него существует количество наработок, когда, например, вдруг приезжает флейтист, и я понимаю, что у них уже есть своя очень накатанная линия, очень интересная. Потом появляются ещё духовики – там ещё одна линия, и тогда я понимаю, что у него всё это время шёл процесс. Да, он может быть где-то поменьше песен писал, возможно новые песни вторичны по каким-то признакам, но процесс всё равно у человека идёт и он всё время в нём находится. И это – редкая штука! Никакой душевной лени нету ни на секунду! Можно обсуждать, можно спорить, кому-то не нравится, что у него голос сел, что он уже хрипит… Ну будет тогда хрипеть как Джо Кокер, это совершенно неважно, у человека есть посыл, и никакого сомнения в том что он делает у тебя нет ни на секунду. Мы идём на сцену и мы чувствуем – есть желание с этим человеком работать... Естественно, мы в данной ситуации работаем не на первом плане, но при этом все уже знающие и играем с ним достаточно давно, и мы все прекрасно понимаем, где нужно проявляться, где смелее нужно играть, где аккуратнее, как нужно играть новую вещь и как следует играть песню старую, где нужно поосторожничать... всё-таки опыт своё дело делает и пусть где-то не хватает иногда первого порыва, зато ты имеешь набор решений, и если не работает первое, второе и третье, то работает четвёртое. Все достаточно опытные люди и эти четыре человека, даже если им не называть тональность и не говорить какая вещь, то они всё равно не остановятся и не растают на сцене, и не растеряются. Потому что все эти люди выходят на сцену для того, чтобы играть, для того чтобы работать с партнёрами.

Но самое ценное, что публикой всё это по-прежнему воспринимается на ура!

Алексей: Да. Но я считаю, что тут на девяносто девять процентов успех весь Борин, ну а наше дело – как бы не провалить игру, вовремя почувствовать в какую сторону он двигает и соучаствовать в этом чуть больше, чем на один процент. Не бояться проявляться самостоятельно, но при этом понимать, что есть специфика определённая, не надо забывать, что есть определённое восприятие этой музыки и этой культуры, и если мы сегодня вчетвером не можем показать тот полный набор звучания, который отзывался бы в душе старых аквариумистов, нужно и в его сторону сделать определенный реверанс. Мне сейчас с Борисом играть в сто раз легче, чем прежде.

И интереснее, наверное...

Алексей: И интереснее! Потому что у меня за эти годы чисто композиторский опыт накопился, и уже, слава Богу, я перестал к своей музыке относиться дико ревниво. И относишься к ней как к материалу, и уже понимаешь, как её надо кромсать, и поэтому совершенно не боишься пауз, молчания и вот что здесь вот можно пойти по пути совершенно третичного-вторичного, уйти на двадцать восьмой план... то есть ты работаешь, как человек, имеющий опыт композиционный. Но при этом ты можешь и расслабиться, и поиграть совершенно свободно, как гитарист оторванный или как гитарист в ансамбле. Это уже сейчас стало многое возможно – есть персонал и звук, может быть он не идеальный, но за ним следят. Мы же работаем по-сырому, по-живому.

Мог ли ты представить себе много лет назад, когда начинал сотрудничать с АКВАРИУМОМ, что когда-то, на каком-то витке времени, эти вещи, про которые ты мне сейчас говоришь, станут реальными и что это будет на самом деле происходить, и что станет не то чтобы легче, но как-то более совершенней работать, ну и что все это вообще возможно в наших условиях? В российских, в питерских, в «аквариумных»? И себя в такой ситуации?

Алексей: Нет, я представить даже не мог, я мог бы об этом только мечтать, наверное, я очень рад, что так вот все происходит, я каждую секунду радуюсь этому! Слава Богу, что судьба подарила тебе такие месяцы и такие годы, когда ты имеешь шанс сыграть не два концерта в месяц, а пятнадцать или десять. Это всё-таки уже организация. Понятно, что это не филармония, это просто такой нормальный подход к организации дела, и что это серьёзный дух серьёзного человека... со своими «аквариумными ляпами», потому что АКВАРИУМ не был бы АКВАРИУМОМ, если бы мы где-то там чего-то не пропустили... но и это все совершенно нормально.

Но ведь и многие «ляпы», ежели они и есть, они как бы не локальные «ляпы», они такие производственные...

Алексей: Они могут быть и производственные и локальные, понятно же, какова атмосфера в группе, что она заряжает и техников.

Атмосфера в группе тогда и теперь?

Алексей: Мне кажется, что все стали и добрее, конечно, и позитивнее. То есть все больше радуются тому, когда что-то происходит правильно, и более сконцентрировано стараются преодолеть какие-то проблемы если они есть. Даже минимальные. Но ведь все – уже опытные люди, которые понимают, что у всех есть очень субъективный свой взгляд, и все хотят, чтобы у каждого его субъективное было соблюдено, и чтобы всё это работало, и при этом мы все понимаем, что какую-то мы все вместе делаем штуку, и что каждый в неё вкладывается. И это влияет, и понимание уже появилось. Я иногда наблюдаю у музыкантов помоложе, которые приходят – есть это ощущение, что вот я пришёл, и что я вот буду тут первый и главный... часто наблюдаю, как у молодого человека такое мелькает, и это не минус, это плюс, но при этом он немножко идёт не в резонансе с людьми, которые… ну в общем-то мы тут свою музыку уже нашли...

Алексей: Другой-то нету, да. Я же прекрасно понимаю, что это не тот былой взрыв момента выхода АКВАРИУМА в мировое пространство, совершенно не тот. Мы уже идём по какой-то дороге, пытаясь сохранить вещи, которые идут и участие моё, и каждого из нас – оно такое: сколько ты можешь столько ты и делаешь. И ты никогда не сделаешь больше, чем тебе будет дано здесь, но тут халявить нельзя, то есть это твоя роль, рамки пусть и небольшие, но ты можешь и это просрать, если будешь неправильно действовать, а можешь испортить тем, что будешь перехлестывать. В девяностые годы многое происходило с невероятным перехлёстом, я хуже знаю, естественно, тот период ранний, вот перехлёсты я помню, как Дюша говорил на каких-то репетициях... И Сашка Ляпин тоже... вот эта атмосфера перехлёста, она явно была и в раннем АКВАРИУМЕ, и в девяностые годы, когда каждый пёр со своим пониманием АКВАРИУМА до беспредела вперёд. Я, может быть, чуть раньше других стал заниматься композиторско-организационной работой по своей музыке, я играл с разными авторами и чуть-чуть тактичнее старался сотрудничать с другими музыкантами. Серёга Щураков очень тактично это всегда делал, невероятно скрупулёзно, понятно, что тоже самое было и у Севки, но он всегда немного перехлёстывал со своей въедливостью. Шураков, я думаю, был фактически таким идеальным музыкантом, но чуть меньше был импровизатором, наверное, что всегда в АКВАРИУМЕ требовалось. Хотя и умел. А вот я всегда старался чуть – чуть мягче это делать, у меня было своё представление, я его высовывал, но я сначала очень реагировал болезненно, но потом, как композитор, понял, что нужно вовремя врубиться, где ты правильно предлагаешь и когда ты невовремя это делаешь. Что вот сегодня просто не тот момент и что группа есть группа, при этом надо понимать, что мнение Бори оно весит как минимум два голоса. Хотя группа – это живой коллектив и каждую секунду может произойти что угодно. Но и возраст. Возраст. У людей есть опыт и они работают. На гастроли ездят уже дедушки, Гончик ездит с ребёнком, Рубик бегает по утрам, люди занимаются фитнессом, я пишу параллельно музыку, перед концертом сижу, Боря пишет свои передачи, иногда на ходу, чуть ли не в автобусе, Рубик эти передачи монтирует, потом мы ещё смотрим концерты, смотрим вместе кино, мы ещё выпиваем водку, но при этом если в семь утра надо ехать – значит в семь утра надо ехать, а если в семь вечера мы играем концерт, то мы играем концерт и его надо играть с удовольствием и отчётливо. Все умеют это делать, и играют, слава Богу, более – менее уже научились.

Беседовал George Гуницкий