Аромат рая

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

На следующее утро беженцы-мужчины сразу после завтрака разошлись по городу в поисках жилья. Райан тоже ушел, чтобы наладить свои деловые связи, несколько ослабевшие за время его отсутствия в городе. Женщины томились в ожидании возвращения мужчин, собравшись на галерее, которая выходила во двор, и обсуждая роскошь дома Райана. Они строили планы, как отдохнуть в Новом Орлеане и какие шаги предпринять в ближайшее время, начиная от поисков хорошего врача и кончая поисками хорошей губной помады. Несмотря на фамильярность их общения, в разговорах все же чувствовались некоторое напряжение и стеснение, свойственные гостям, которые стоят на крыльце в ожидании экипажа, чтобы уехать домой после окончания приема или вечеринки.

К полудню все они покинули дом Райана. Семейство Мазэнов перебралось в лучшую гостиницу Нового Орлеана, куда потом переехал и Дюран; труппа Морвена поселилась в комнате над таверной на северном конце Бурбон-стрит, а семья Туссаров нашла приют у друга месье Туссара, который совсем недавно ушел в отставку после службы во французской колониальной администрации и поселился в этом городе.

Элен сидела одна на тенистой стороне галереи, наблюдая за журчащими струями фонтана и игрой солнечных бликов, пробивавшихся сквозь листву огромного дуба на камни двора. Услышав за спиной шаги, она обернулась и увидела приближающегося мажордома, который почтительно поклонился ей:

– Извините, если я вас беспокою, мадемуазель. Месье Райан приказал обращаться к вам как к хозяйке дома. Может, у вас будут какие-то указания относительно вашей спальни или ленча, только скажите мне.

В словах слуги содержалась важная информация. В вежливом и уважительном обращении Элен уловила определенный намек Бенедикта на то, что, несмотря на готовность исполнить волю хозяина, ответственным за исполнение ее распоряжений он считает себя. Управление домом, если только она сочтет нужным принять его на себя, все равно будет осуществляться только через него, как это, по-видимому, и происходило в течение последних лет. Естественно, что слуга будет регулировать исполнение ее распоряжений по-своему, так, как сочтет нужным.

Услышав голос слуги, из спальни появилась Дивота. Сообразив, что именно он хотел сказать, она рассвирепела.

– Мадемуазель Элен, – произнесла горничная с устрашающей четкостью, – получила право распоряжаться в хозяйстве гораздо более значительном, чем эта жалкая лачуга, и к тому же задолго до того, как стала носить высокую прическу. А потому она не нуждается в ком-либо, чтобы передавать свои указания. И еще, я в этом уверена, ей не требуются советы для того, чтобы давать распоряжения.

Линия фронта между двумя слугами обозначилась быстро и четко. Элен поняла это и встала, не дав Бенедикту времени на ответ. Она взглянула на лица обоих: и мажордом, и горничная смотрели друг на друга, поджав губы и зло сощурив глаза. Бросив на Дивоту предупреждающий взгляд, она повернулась к Бенедикту.

– В Новом Орлеане я человек новый и поэтому не знакома с вашим образом жизни, с тем, например, что имеется на рынке из продовольствия. Так что пока оставляю все это на ваше усмотрение, Бенедикт. Однако мне доставит большое удовольствие, если вы ознакомите меня с домом и расскажете, как управляетесь с хозяйством, – сказала Элен спокойным и дружелюбным голосом.

Дивота и Бенедикт одарили друг друга победными взглядами. Дивота была довольна, что хозяйка заняла подобающее в доме место, отдав мажордому свое первое распоряжение, облеченное в форму мягкой просьбы; Бенедикт был рад, что его важная роль в доме оказалась непоколебимой.

Бенедикт взглянул на нее, по-видимому, сомневаясь, стоит ли сразу оставлять «поле битвы».

– Вы хотите идти сейчас, мадемуазель? – спросил он нерешительно.

– Если не возражаете. – Ответ прозвучал вежливо, но твердо.

Они начали с гостиной, которую называли «салон», – самой просторной и наиболее строго обставленной комнаты в доме. И, несмотря на полумрак из-за задернутых штор, комната все равно выглядела изысканно. Как и в спальне хозяина, в ней были красивые английские диваны и секретеры, французские столы, зеркала, канделябры и настенные панели из тканей, имеющих яркую бело-красную расцветку вертикальными полосами, что было сейчас модным. Прилегающая к гостиной столовая была обставлена в том же стиле.

Как подсчитала Элен, в доме было тридцать комнат, не считая гарсоньерки (так назывались комнаты в пристройках для подростков и юношей, как это обычно бывает в больших семьях). В нижней части дома, выходящей на улицу, было несколько комнат, которые использовали для хранения товаров, а в остальных помещениях первого этажа вокруг двора находились кухня, бильярдная, жилые комнаты для прислуги. Все комнаты соединялись между собой и к тому же имели отдельные входы на галерею. Внутренний двор почти всегда сохранял прохладу и тишину, словно оазис, удаленный от шумной и многолюдной улицы. Такое устройство дома во многом напоминало постройки на островах и обеспечивало удобное проживание в городе, несмотря на жаркий климат тропиков.

Поскольку Элен не выражала желания главенствовать, мажордом, тайком приглядывавшийся к Элен во время обхода дома, постепенно проникался к ней все большим расположением, становился дружелюбнее и общительнее, с удовольствием объясняя ей способы приготовления пищи, рассказывая о посещении магазинов и рынка, времени уборки помещений. Он собрал всю женскую и мужскую прислугу во дворе, чтобы представить Элен каждого по имени и роду занятий; правда, повариху, которая была самым важным лицом среди прислуги и очень занятой приготовлением ленча, они сами посетили на кухне. Он показал Элен бельевую комнату, где хранились постельное и столовое белье, запасы мыла, зубного порошка и помады для волос. Перед ней открыли даже комнаты для хранения товаров, хотя они и были пустыми. С нескрываемой гордостью Бенедикт перечислял товары, которые Райан иногда складывал для собственного употребления и для других людей – коробки свеч, ящики с вином – малагой, бордо, мадерой, с ликерами, с глиняными кувшинами оливкового масла, с фруктами в бренди, а также коробки с изюмом и сушеными сливами, с разными уксусами, орехами и сырами; бочки с мукой и зерном, двухсотлитровые емкости с табаком и чаем, с кофе и какао, к тому же еще рулоны и штуки муслина и других тканей, в том числе шелка и тонкого сукна, на продажу и для использования в своем хозяйстве.

Элен проявляла подобающий интерес, но все ее внимание сосредоточилось на небольшой комнатке на первом этаже главного здания, которая выходила на улицу. Она былаузкой и длинной, с деревянным прилавком у одной стены и с деревянными полками, выстроившимися у другой. И хотя в комнате сохранился сильный запах чая и кофе, ее можно было бы превратить в парфюмерный магазин.

Райан вернулся домой в полдень, чтобы перекусить вместе с Элен. Они сели за столик в тени на галерее у столба, увитого лозой желтого жасмина. Цветы жасмина, появляющиеся в феврале, уже давно опали, однако в густой листве нашли приют два хамелеона, жадно наблюдавшие за трапезой Элен и Райана своими выпуклыми, как бусины, глазами, ожидавшие, когда их еда прилетит к ним сама.

Еще за завтраком Райан пересказал ей основные городские новости, которые сам узнал накануне за обедом у префекта колонии. Американский президент вместе с членами Конгресса выразил возмущение по поводу отмены договора о банковских капиталовложениях и инвестициях граждан своей страны в Новом Орлеане, которую предпринял кабинет министров в Мадриде, что привело к путанице в делах и нарушению американской торговли. Опасаясь, что Соединенные Штаты начнут военный поход на Новый Орлеан и могут захватить этот город, испанское правительство отдало приказ городским властям разрешить американским перевозчикам хранить грузы в порту без таможенных сборов. Для Райана и его партнеров наступило значительное облегчение, поскольку основные ограничения были сняты. Теперь Райан мог вернуться к своему прежнему занятию – торговле.

Кроме того, подтвердились слухи и о начале военных действий между Англией и Францией. Англия объявила войну месяц назад, так что судно, которое Райан захватил по пути в Новый Орлеан, теперь можно считать законным военным трофеем.

Еще один переполох в городе за время его отсутствия вызвало сообщение о том, что Наполеон уступил Луизиану Соединенным Штатам за какую-то сказочную сумму. Префект колонии Луссат только посмеялся над этим слухом, заявив, что он не слышал даже намеков на такое соглашение.

Несколько минут они ели молча, наслаждаясь вкусом блюда, приготовленного из риса с добавками трав, мяса морских животных и ветчины.

– Ты утром больше ничего не слышал о передаче колонии? – спросила Элен.

– Ничего определенного, хотя американцы уже празднуют это как свершившийся факт. Насколько я понимаю, они уже дали несколько приемов для гостей с фейерверками по этому поводу и провозглашали тосты за самое последнее приобретение земель Америкой. Они гуляют по улицам так, словно это уже их владения. Двое пьяных парней из штата Кентукки чуть было не столкнули меня с banquette.

Элен знала, что banquette – это такой деревянный тротуар вдоль улиц, приподнятый над землей, чтобы пешеходы не пачкали ноги в грязи, и могла себе представить, что с Райаном им не так-то просто было справиться. Наверняка эти парни оказались в грязи сами, но спрашивать его сейчас об этом не хотелось.

– А я подумала, что ты был бы рад стать добропорядочным американцем, – только и сказала Элен.

– Было бы намного лучше, если бы это произошло без этих «кайнтукс»[23], – поморщился Райан.

Элен поняла, что именно он хотел сказать. Она утром видела с балкона эту пару из штата Кентукки. Двое крупных мужчин, одетые в куртки и брюки из выделанных шкур животных, непричесанные, в кожаных шапках без полей, со звериными хвостами, свешивавшимися на плечо или на спину, шли пьяные, шумели, распевая неприличные песенки, а когда заметили на балконе Элен, то стали выкрикивать комплименты, которые больше походили на оскорбления. Ей пришлось уйти в дом и закрыть балконную дверь.

– Не все же в Штатах ведут себя так, как они?

– Нет, конечно. Некоторые американцы, судя по их внешнему виду и манерам, – настоящие американцы, но они весьма проницательные, а порой даже хитрые и жестокие торговцы. Слишком уж энергичные. Однако немногих из них привлекает Новый Орлеан, но это не имеет значения. Какими бы ни были американцы, они все же лучше испанцев. Я все еще не могу поверить в то, что Наполеон продаст колонию.

– Этот план рассчитан на довольно-таки долгий срок, тебе не кажется? – Элен не скрывала своего скептицизма по этому поводу.

– Наполеон – это человек, который заглядывает в далекое будущее. Но правда, по всей видимости, состоит в том, что у него не осталось возможности удерживать колонию в своей власти, если принять во внимание и расстояние до нее, и потери среди солдат на Сан-Доминго, и огромные расходы, которые он уже понес. Похоже, он не стал создавать для Англии еще одного врага, а понадеялся таким образом склонить Соединенные Штаты стать союзником Франции, поскольку Франция могла бы объединиться с американцами в их революционной войне против Англии.

– Интересно, а как поведут себя испанцы? – спросила Элен.

– Думаю, они будут протестовать. Договор Сан-Идельфонсо содержит специальное условие, запрещающее Франции уступать Луизиану кому бы то ни было. Испанское правительство хотело бы использовать ее как буферную зону между Соединенными Штатами и испанскими владениями в Мексике и Центральной Америке, в то время как они избавлялись от необходимости нести расходы на управление этой территорией. Боюсь, что Наполеон создает себе проблемы еще и с Испанией.

– Но как можно так поступать, если существует запрет?

– Первый Консул Франции не очень-то обращает внимание на запреты.

– Ты говоришь так, будто передача колонии уже стала реальным фактом. Префект Луизианы Луссат знал бы об этом, если б все было так.

– Дело в том, что он, видимо, не получил еще официального уведомления. Государственные учреждения очень неповоротливы и в работе медлительны. Нужно принять различные юридические меры, изучить и размножить много бумаг, собрать подписи и разослать. На все это требуется время.

– А мы тем временем сидим здесь, теряясь в догадках, и ничего не знаем. Это так досадно!

Райан согласился с ней, потом переменил тему, спросив, чем она занималась все утро. Элен шутливо рассказала ему о трениях между Дивотой и Бенедиктом и об утомительном осмотре всего хозяйства.

Райан сидел и наблюдал за Элен. Он захватил с собой экземпляр свежего номера местного бюллетеня «La Moniteur de la Louisiane», издававшегося в Новом Орлеане, но газета лежала забытой рядом с тарелкой. Женщина, сидящая напротив него, была необычайно грациозна в своих движениях, она так изящно подносила ко рту вилку, так мило поворачивала голову... Хрупкость ее запястий с тонкими голубыми жилками вен вызывала в нем странное ощущение страха и боли. Веселые огоньки, которые вспыхивали и гасли в ее глазах, восхищали его. Лучик солнечного света освещал ее щеку и золотил локон на виске.

Райан достал из кармана камзола кошелек и положил его перед Элен. Толстый и тяжелый, кошелек издал звенящий звук.

– Деньги? Ты предлагаешь мне деньги?

– Да, поскольку у тебя их, как мне показалось, нет, а тебе надо бы посетить портних и модисток...

– Я не хочу быть для тебя обузой, а тем более, чтобы ты тратился на мои наряды. – Она вызывающе хмуро поджала губы и пренебрежительно посмотрела на его кошелек.

Райан старался сохранить спокойствие, хотя и не удивился ее отказу.

– Платье, которое подарила тебе Эрмина, просто очаровательно, но мне уже надоедает видеть его каждый день. А ночная рубашка, в которой ты спала вчера, хотя и очень привлекательная, но, думаю, в ней не стоит выходить из дома. Ладно, будь разумной и возьми деньги.

– Не могу.

Райан откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на Элен, размышляя над тем, как бы уговорить ее взять деньги.

И тут он увидел на шее Элен поблескивающую цепочку с великолепной камеей на ней. И ему в голову пришла мысль.

– Тогда давай обменяемся: ты предоставляешь мне подходящую гарантию, залог, если хочешь, а я одалживаю тебе под него некоторую сумму денег...

– Что это ты придумал? – ровным и бесстрастным тоном спросила она.

– Конечно, я имею в виду не твое прелестное тело, – продолжал Райан.

Элен удивленно и задумчиво посмотрела на него.

– Может, вот эту безделушку, что висит у тебя на шее? – пожал он плечами.

– Камею моей матушки? – Элен дотронулась до нее, словно хотела защитить ее.

– Я только беру на хранение до тех пор, пока ты не выкупишь ее. Это ведь заем, ты не забыла?

Элен не забыла, но она также ясно понимала, что выкупить камею она не сможет. Это предложение было просто поводом, чтобы одеть ее в пышные наряды, которые, очевидно, уже куплены.

Пожалуй, предложение Элен удивит его.

Она вернет Райану деньги и сделает это с прибылей, которые получит от продажи своих духов.

Мысль о том, чтобы продать камею и получить деньги, на которые можно начать свое дело, давно приходила ей в голову, но почему-то пугала ее. Было бы лучше взять у Райана в долг, и пусть он сохранит камею. Возможно, ему не понравится ее план и то, как она собиралась распорядиться деньгами, но пока она просто Райана не будет вводить в курс дела.

– Очень хорошо, – ответила Элен, наклоняя голову и снимая цепочку с камеей.

Ожидая, что их спор продлится дольше, Райан недоумевал, почему Элен так быстро и легко сдалась. Он не сомневался, что ему не удалось ее провести, однако рассчитывал, что будет достигнуто какое-нибудь мудреное соглашение, при котором каждый из них прикрывался бы самыми чистыми помыслами. Райану не пришло в голову, что Элен не примет общих правил игры между мужчинами и женщинами.

Погруженный в свои мысли, он даже не понял, что делает, принимая от нее цепочку. Первым его желанием было отдать камею обратно, но боязнь обидеть Элен остановила его.

Немного позже Элен и Дивота отправились за покупками и были приятно удивлены, обнаружив, что в Новом Орлеане можно купить все, чтобы одеться элегантно. Магазины и лавки были забиты муслинами, кружевами, шелками и вельветами, тафтой и другими расшитыми золотом и серебром тканями. На полках лежали эгретки[24] разных видов, плюмажи и султаны, декоративные бусины, бисер и пуговицы, ленты, вуали с мушками и вуалетки, ну и, конечно, всевозможные украшения и драгоценности. Там же можно было найти любые кремы, пудры, румяна – в общем, достаточно широкий выбор парфюмерии, главным образом из Франции.

Городские улицы были оживленными. Временами приходилось продираться сквозь толпу, сталкиваясь то с хорошо одетыми матронами в мантильях, то с девчушками в дешевеньких соломенных шляпках и чепчиках, и кивать молодым мужчинам с парадными шпагами на боку и с надушенными платками за отворотами рукавов, которые останавливались, чтобы отвесить им церемонный поклон. Монахини в черных одеждах и белых апостольниках[25] улыбались им, когда они проходили мимо. Испанские солдаты останавливались, чтобы посмотреть им вслед.

Элен и Дивота накупили большое количество узорчатого и полосатого индийского муслина на несколько утренних платьев и розового тончайшего шелка на вечернее платье. Еще они купили тонкого батиста для нижнего белья, лент и кружев для его отделки. Не забыли и о чулках, так же как и о выходных туфлях и туфлях для дома, перчатках и капоре от солнца. Им совсем не придется тратиться на белошвеек, если только чуть-чуть – на модисток. С помощью Дивоты Элен сама могла шить себе и платья, и белье, ибо современная мода была довольно простой. К тому же она еще умела делать шляпки и капоры.

В результате скромных расходов и экономии при покупках, когда весь товар был отправлен в дом Райана, в кошельке у Элен оставалось еще много денег. Теперь можно было начать изготовление духов, так как бутылочка, которую Дивота когда-то ей принесла, почти опустела. Узнав, как пройти к ближайшему парфюмерному магазину, Элен и Дивота направились туда.

Они нашли лавку аптекарских товаров на грязной боковой улочке. Магазинчик не производил презентабельного впечатления: всего несколько полок в заднем углу магазина. Сам аптекарь был простым пилюльщиком. Его предшественник, парфюмер, у которого аптекарь и купил магазин, к счастью, оставил запас чистых цветочных, древесных и листьевых эссенций в виде масляных растворов и растертых в пудру порошков. Новый хозяин сохранил содержимое этих полок для продажи. И хотя у него всегда имелся запас спирта, он так и не догадался заняться приготовлением духов.

Элен подошла к полкам, разглядывая разные по цвету и составу жидкости, – янтарные, цвета бархатцев и совсем бесцветные, прозрачные. «Вот они, составные части духов, – цветочные, травяные, древесные и даже животного происхождения, каждая в своей фляжке, бутылке, пузырьке, коробочке, – вещества, которые должны дать мне независимость и безопасность!»

Элен и Дивота оценивали и сравнивали общие и клеящие качества серой амбры и цибетина, дальневосточных видов воска мирра и ладана, щепочек кедра и сандалового дерева. Они принюхивались к жасминовому маслу и эфирным маслам розы и красного жасмина фран-гипани, пармской фиалки, к толченой корке лимона и апельсина, к порошкам мяты, анисового семени, розмарина, циннамона, к маслам пряной гвоздики, нарцисса и герани.

Они скупили все, что смогли, и в таких количествах, что на полках почти ничего не осталось, хотя все-таки двух-трех составов, которые еще хотела купить Дивота, у аптекаря не нашлось. Приказчик уложил покупки в корзину, которую принесла его служанка, и Дивота надела корзинку с позвякивающей ношей себе на руку, так как не захотела доверять доставку таких драгоценностей какому-нибудь разносчику. Затем они с Элен вышли из лавки.

К их удивлению, пока они были в лавке, небо на юго-западе посерело, а воздух стал еще более жарким и душным. Через улицу торопливо перебегал мужчина, а женщина, которая несла узел белья и тащила за руку хнычущего ребенка, очень торопилась и бросала на небо опасливые взгляды. Где-то, пока еще вдалеке, раздался раскат грома, собирался дождь. Элен и Дивота переглянулись. Им уже успели сообщить, что летом проливной дождь во второй половине дня здесь, в Новом Орлеане, – явление обычное. Они ускорили шаг, впереди виднелось двухэтажное здание с выступающим над улицей балконом, который мог бы укрыть их от дождя.

Еще один громовой раскат прогремел ближе, но как-то приглушенно, будто воздух стал настолько густым и плотным, что не мог про пускать более сильные и громкие звуки. Круиная теплая капля начинающего дождя упала на лицо Элен. Затем несколько других. Элен бросилась бежать. Дивота не отставала от нее, а в корзине мелодично перезванивались заткнутые пробками бутылки и флаконы.

Вдруг грязно-темное небо как будто раскололось и полил сильный дождь. Последние несколько метров до укрытия они бежали сквозь сплошные потоки воды.

Наконец Элен и Дивота оказались под балконом, они смеялись, вытирая воду с лица руками. Неожиданно их обдало водой, стекающей с балкона, и они отступили к стенке, спрятавшись в дверном проеме шляпного магазина.

Маленькая девочка, наблюдавшая за дождем изнутри магазина, бросилась от дверей к своей няне, двум старшим сестрам и матери, которая направилась к хозяйке. Когда ребенок обхватил колени матери ручонками, та ласково посмотрела на девочку.

– Ну, Зоэ, нельзя быть такой пугливой, – сказала она мягко и слегка подтолкнула ее к няне.

Элен улыбнулась ребенку и пошла в магазин, с интересом разглядывая мать девочки. Это была цветущая женщина средних лет, уверенная в себе, что было заметно по ее отношению к модистке. Дама была одета в бледно-голубое полотняное платье с кружевной косынкой из тончайшего муслина, отделанного старинными, очевидно доставшимися по наследству, кружевами. Покрой и безупречный пошив ее платья не вызывали сомнений, что оно из Парижа.

Модистка подала ей шляпу из итальянской соломки, окрашенную в такой же бледно-голубой цвет, что и платье клиентки. Затем взяла из корзинки с искусственными цветами букетик ромашек с белыми шелковыми лепестками и желтыми вельветовыми сердечками.

– Может быть, эти ромашки, мадам Луссат? – спросила она, прикладывая букетик к тулье шляпы. – Они так освежают!

– Думаю, что нет, – ответила жена префекта колонии, склоняя голову набок. – У меня нет желания обезьянничать и подражать несчастной Марии Антуанетте[26] превращаясь в молочницу, увитую венками из ромашек.

– Такой соломенный головной убор требует простоты стиля. – Модистка, казалось, начинала раздражаться и от обиды за свои ромашки, и от неспособности или нежелания клиентки прислушаться к ее советам. Она отложила ромашки и дрожащими пальцами стала разглаживать соломку шляпы.

– Простота да, это мне нравится, – очень дипломатично проговорила мадам Луссат. – А... может, душистый горошек? Или веночек из листьев вокруг тульи? – Она повернулась к Элен. – А как вы думаете, мадемуазель?

– Эта шляпа – для неофициальных случаев, на каждый день? – спросила Элен, подходя ближе к покупательнице.

– Для выездов с мужем в открытом экипаже. Он у меня страстный любитель изучать окрестности, а мне кажется, что следует иметь нечто более существенное, чем капор, чтобы защититься от нещадного солнца Луизианы.

– В таком случае, если ваша косынка белого цвета, то вполне хватило бы отделки белой лентой. Мне кажется, нет ничего лучшего в жару, чем белое, а к тому же можно выпустить длинные концы лент, чтобы они красиво развевались во время езды.

– Уже не говоря о практичности, ведь ими можно и подвязать шляпу. Очень удобно и роскошно! Я в долгу перед вами за такой совет, мадемуазель...

Когда эта женщина сделала выжидательную паузу, то Элен назвала свое имя. И тут модистка бросила на нее злобный взгляд, недовольная, что она вмешалась.

– Ах да, мадемуазель Ларпен! – Мадам Луссат представилась сама, добавив с широким жестом в сторону детей: – А это мои дочери: Зоэ, Софи и Камилла. Ваши реверансы, девочки?

Элен обменялась с ними почтительными поклонами, прежде чем их мать заговорила снова:

– Я уже слышала об испытаниях, которые выпали на вашу долю на Сан-Доминго, мадемуазель. Пожалуйста, примите мои соболезнования по случаю смерти вашего отца.

– Благодарю вас, – ответила Элен, – за ваше участие, но, позвольте, я не понимаю, откуда...

– Откуда я могу знать об отце? От месье Байяра, разумеется. А какие здесь мужчины! Такие галантные в обхождении и мужественные в деле, не правда ли?

– Пожалуй, я согласна, – ответила Элен суховато.

– Восстание большое несчастье. В эти дни Сан-Доминго стал ужасным местом. Мы с мужем останавливались там в феврале на пару дней по пути сюда. Положение было крайне неустойчивым, так что мы ни разу не сошли на берег.

– Да, это было не очень хорошее время, – согласилась Элен.

– В самом деле, я понимаю ваше горе, но, наверное, гораздо проще выразить соболезнование... Но когда такой человек, как месье Байяр, рассказывает историю печальных испытаний женщины и ее доблестного спасения...

У Элен не было возможности ответить, даже если бы она и нашла что сказать, так как в этот момент заговорила модистка.

– Этих беженцев с Сан-Доминго набралась в Новом Орлеане слишком много, – сообщила она со скукой и пренебрежением в голосе. – И ни одного из них нельзя даже назвать доблестным, насколько мне известно. Только и знают, что азартные игры. А женщины и того хуже! Щеголяют наперекор моде в разноцветных, вызывающих платьях, а уж декольте у них просто неприличные. Они настолько зависели от своих рабов, которые их теперь убивают, что ничему не научились и не могут себя даже обслужить.

Элен смерила модистку уничтожающим взглядом.

– Уверена, что женщины на острове такие же, как и везде, – ни лучше, ни хуже, – постаралась как можно спокойнее ответить она.

– Да уж, конечно... особенно те, которые привезли с собой рабов и рабынь, повязывающих свои головы платками-тиньонами. Эти гордые создания шокируют нашу прислугу своими обрядами вуду и преклонением перед ужасными божествами вроде бога-змеи...

– И в них тоже нет ничего необычного. Вы только посмотрите на мою горничную Дивоту, которая стоит рядом!

Хозяйка шляпного магазина торопливо отошла и замолчала, рассчитываясь с женой префекта колонии.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался, но не принес никакой свежести. Снова появилось яркое солнце, и стало жарко.

Элен и Дивота распрощались с мадам Луссат и ее дочерьми. По дороге к дому Райана Элен задумалась о своем невольном порыве встать на защиту беженцев с Сан-Доминго, она защищала не столько их, сколько сам остров и весь образ жизни, к которому они так привыкли.

Чтобы начать работу над приготовлением духов, предстояло еще где-то раздобыть недостающие вещества, которых не нашлось у аптекаря. Пришлось обращаться за советом к Бенедикту, что Дивота и сделала. Затем, взяв с собой корзинку, она ушла, направившись в сторону причалов на реке, где стояло больше сотни судов, а их мачты образовывали на фоне неба крестообразный узор.

Больше недели потребовалось на то, чтобы собрать все эссенции, недостающие для изготовления духов. Все это время Элен провела за шитьем вечернего платья, утренних нарядов, ансамблей для прогулок и прочих вещей, важных для пополнения ее гардероба. Вместе с Дивотой они сшили кое-что и для нее. И, несмотря на это, у них еще оставалось время для того, чтобы прибраться в комнате внизу, которую они присмотрели для приготовления духов. Они собрали и прикупили необходимые для работы приспособления, утварь и посуду – большую стеклянную бутыль для смешивания различных масел и порошков, фарфоровые емкости для определения объемов и взвешивания составных частей, несколько десятков маленьких бутылочек из темно-синего стекла для расфасовки готовых духов, крошечную воронку и притертые пробки. За работой они переговаривались друг с другом, пытаясь найти подходящее название для первой партии духов, но почти каждое они отвергали либо как слишком откровенное и интимное, либо как слишком простое и нейтральное, так и не остановившись ни на одном.

Наконец все было готово для начала работ. Утром Элен и Дивота ждали, когда Райан уйдет на свои склады, а Бенедикт отправится в поход на рынок за покупками для кухни. Выбрав подходящий момент, женщины удалились в мастерскую.

Элен захватила с собой бумагу, перо и чернила, чтобы подробно записывать состав и количество каждого вещества, входящего в ее духи. Обе они дружно подняли занавеси на окнах, чтобы утренний свет смог проникнуть в их святилище.

Сев за прилавок, Дивота достала первый пузырек, а Элен сделала запись: «жасмин» – указав его количество. Потом налили «бергамот», и так далее. Все драгоценные компоненты для духов разливались один за другим поемкостям, пока не остался последний пузырек, в который Дивота влила всего несколько капель, а Элен написала – «франгипани». Потом Дивота подняла большую бутыль, в которую заранее были слиты разные жидкости, и, осторожно покачивая, стала размешивать янтарное содержимое. Размешав, поставила бутыль на прилавок и поманила к себе Элен.

Элен отложила перо и бумагу и взяла кусочек чистой ткани. Она наклонила бутыль, чтобы несколькими каплями смочить тряпочку, отставила бутыль и, встряхнув ткань, подождала, пока с нее испарится спирт. Наконец поднесла тряпочку к носу и глубоко вдохнула оставшийся на ней запах.

Она нахмурилась и осторожно понюхала ее еще раз.

– Не то, – проговорила Элен.

– Что? – Дивота взяла кусочек ткани из руки Элен и тоже глубоко вдохнула. Отложив ткань, наклонила бутыль, чтобы несколько капель из нее попали на запястье. Снова подождала и понюхала согретые телом духи.

– В чем же дело? – сказала она, раздраженно вздохнув.

– Может, цветы здесь не такие, как у нас на острове? – предположила Элен.

– Нет, не это...

– Ты уверена в том, что мы добавили все компоненты, которые ты смешивала на Сан-Доминго? – спросила Элен.

– Почти все...

В недоумении они долго смотрели друг на друга. Элен могла бы и догадаться, чего не хватало. Там не было самой главной части состава той, которая, как уверяла Дивота, придавала духам силу над мужчинами. Каким был этот компонент, Элен не имела представления. Это могли быть жидкость или порошок, который сейчас спокойно лежал на прилавке перед нею. А может, существовал какой-то секрет смешивания компонентов?..

– Аромат все равно хорош, – медленно проговорила Элен. – Может, пойдет и так?

– Может, – неохотно согласилась Дивота, снова поднося запястье к лицу.

В этот момент раздался стук в дверь. Увлеченные своим делом, обе вздрогнули и вскочили на ноги, а обернувшись, неожиданно увидели мажордома.

– Да, Бенедикт? – Голос Элен прозвучал резче, чем ей хотелось бы.

– К вам посетительница, мадемуазель. – Он произнес это жестко, с чувством собственного достоинства. – Мадемуазель Бизе.

– Эрмина? В этот час?

Элен сдернула с себя рабочий передник, который надела перед приготовлением этой порции духов, и поправила волосы. Убегая, она бросила Дивоте:

– Решим потом, что делать с этим составом. Надо хорошенько подумать.

Бенедикт ушел чуть раньше, направляясь к лестнице на верхнюю галерею. Перед тем как уступить Элен дорогу, он сделал картинный, плавный жест, указывая ей путь:

– Я поместил вашу гостью там. Мне принести шоколаду и пирожных для двоих?

– Пожалуйста, – сказала Элен с теплой интонацией, чтобы сгладить резкость, которую только что допустила по отношению к нему. – Пожалуйста, принесите для леди шоколад, а я предпочла бы кофе.

Бенедикт поклонился с едва заметной улыбкой. Элен уже отвернулась и поднималась по лестнице.

– Элен, chere! Я специально заглянула к вам, чтобы сообщить наши новости. – Эрмина поднялась ей навстречу и обняла Элен.

Элен радушным жестом пригласила актрису присесть, а сама заняла место за столиком напротив. Они обменялись обычными любезностями.

Весело глядя на Элен, Эрмина продолжала:

– Ты не можешь себе представить, – она незаметно перешла на «ты», – но в Новом Орлеане нет ни одного профессионального театра. Ни одного!

– Не может быть! – удивилась Элен.

– Я говорю истинную правду. Правда, есть, конечно, любители, они выступают время от времени в самодеятельном театре, которой называют «Спектакли с улицы Пьеро»; еще одна такая труппа именует себя «Зал комедии», а может, это одна и та же труппа, не знаю. Ну да ладно, их вряд ли можно принимать всерьез. Что бы мы делали без испанцев?

– Избыток почтительности к старшим? Или они, быть может, не имеют столько талантливых профессионалов, как в вашей труппе, чтобы вдохновить их?

– Мне нравится последний довод, – проговорила Эрмина с искоркой в глазах. – Но ты, наверное, с радостью узнаешь, что Морвен нашел нам сцену для выступлений...

– Несуществующий театр? – Элен пыталась показать, что это ее тоже интересует, хотя все ее мысли были там, внизу, где они с Дивотой готовили духи.

– Ничего экстраординарного. Просто это воксхолл.

Элен знала, что воксхолл, – это сад для развлечений, наподобие известного парка в Лондоне. В таких местах обычно имелась и сцена для развлекательных комедийных или цирковых постановок вроде выступлений жонглеров, акробатов, певцов с легкомысленным репертуаром и музыкантов. Зрители, как правило, располагалась в ложах и в это время ужинали, выпивали и веселились, иногда уделяя актерам внимание.

– Не стоит удивляться, моя дорогая. Мы выступали в условиях и похуже, уверяю тебя. Дело в том, что у нашей патронессы имеется финансовый интерес к этому воксхоллу, который расположен за пределами городской стены, в конце канала.

– Понятно. – Эрмина поморщилась.

– Эта патронесса – вдова средних лет, и она не только богата и склонна к амурным приключениям, но к тому же совершенно очарована Морвеном. А он просто без ума от вдовушек.

– Не хочешь ли ты сказать, что...

– В этом и состоит наше главное преимущество. Он ничего поделать с собой не может, бедолага. А вдовы это особенно ценят. Это дает им возможность получить нечто такое, что в старости будет приятно вспомнить.

– И ты не против? – спросила Элен, недоумевая.

Эрмина слегка пожала плечами.

– Совсем немножко. Для него это ничего не значит, а жить-то нам надо.

– Что правда, то правда.

Элен, однако, не до конца поверила объяснениям актрисы, которые показались ей легкомысленным экспромтом. Слова Эрмины совсем не соответствовали образу брошенной и одинокой в своем горе женщины. Чтоб Эрмина, несмотря на свой острый ум и понимание всего, не возражала против такого?.. Внутренне она не то чтобы возражала, наверняка протестовала.

– Как бы то ни было, но в конце недели мы даем первый спектакль, а ты и Райан должны непременно прийти. И не только потому, что мы хотим вас видеть среди гостей, но нам к тому же нужны и аплодисменты.

Элен с удовольствием согласилась, подумав, что Райан не откажется, ведь они с Морвеном дружат уже много лет.

Шоколад и кофе принесли в разных чайниках – оба из севрского фарфора, расписанного розами. Бенедикт разлил напитки по чашкам и удалился так же тихо, как и пришел.

Эрмина отпила и похвалила шоколад, назвав его великолепным и вкусным, а потом, склонив голову, с любопытством спросила:

– Ты слышала о ком-нибудь из нашей группы? Месье Мазэн уехал с проверкой своих здешних плантаций, которые он предусмотрительно купил несколько лет назад. С тех пор как он стал их владельцем, на них выращивают сахарный тростник, так что он богатый человек, хотя на Сан-Доминго и потерял целое состояние. Он хочет построить новый дом поближе к полям, но еще не решил это окончательно, поскольку его дочь Флора предпочитает городские удовольствия.

– А что Туссары?

– Когда я видела мадам Туссар в последний раз, то она была крайне расстроенной. Месье Туссар целые дни проводит в «Cafe de Refugies»[27] на улице Святого Филиппа с другими мужчинами с Сан-Доминго. Они пьют абсент и вспоминают времена, когда были заметными фигурами. Друзья, у которых они устроились, намекают, что им придется подыскивать себе другое жилье. Мадам опасается опуститься до какого-нибудь захудалого коттеджа и жить на скудные подачки от французского правительства, даже если удастся выбить у Первого Консула пенсию. Все предполагают, что Наполеону надоели назойливые домогательства и описания перенесенных ужасов тех, кто смог выжить и сбежать с острова. От таких, как те, которые собрались в Новом Орлеане.

– Я понимаю, о чем ты говоришь. Я кое-что сама заметила, – согласилась с Эрминой Элен и подумала о замечании модистки в адрес женщин с Сан-Доминго.

– Мадам Туссар можно только пожалеть, но она такая надоедливая. Вчера она пришла ко мне в полной уверенности, что ее Клод мог быть у меня, вместо того чтобы сидеть в кафе. Она почему-то считает, что я и есть та самая актриса, которая уводила ее мужа несколько лет назад и заставила его временно скрываться с государственными деньгами, которые он якобы растратил.

– А я и не знала, что в этом скандале была замешана актриса. Мне кажется, на судне об этом разговора не было.

– Я тоже не слышала об этом. В любом случае я была рада, что мне удалось рассеять подозрения этой дамы. Ведь это же абсурд! В те времена я находилась в Париже, клянусь! Но боюсь, что перенесенная бедняжкой трагедия заставляет видеть врага в каждом встречном.

– Такое случается, – поддержала Элен.

– У тебя, конечно же, есть новости о Дюране?

– Нет, никаких. – Элен не могла взять в толк, почему Эрмина думает, что она непременно должна интересоваться его жизнью, если только не подозревает, что Дюран посещает ее, хотя она «удобно устроилась» в качестве любовницы другого мужчины. На самом деле Дюран в последнее время игнорировал ее, и Элен была довольна этим. Райан все время занят, пропадает на своих складах, но она была уверена, что появление Дюрана в его доме, а тем более в его отсутствие, ему не понравилось бы.

Актриса допила свой шоколад. Потом мелодичным голосом все же решила развить эту тему:

– У Дюрана оказались деньги, о которых он раньше, на судне, не говорил. Он не только щегольски и великолепно одевается и шьет костюмы у самого дорогого портного в городе с первого дня своего приезда, но и купил самый роскошный экипаж – фаэтон, крытый черным лаком с яркой голубой отделкой, запряженный парой гнедых лошадей. Второй такой пары в колонии просто нет.

– Дюран всегда отличался тем, что любил иметь все самое лучшее.

– Кстати, своей любовнице он заказал платье в тех же голубых тонах, что и на экипаже, и еще голубой капор с черцым плюмажем. Ради Серефины он снял весь второй этаж в одном из домов в фешенебельном районе. А до этого хозяин гостиницы, где они сначала поселились вместе с Мазэнами, возражал против того, чтобы Серефина жила вместе с Дюраном в тех же комнатах и питалась в столовой вместе с остальными постояльцами. Дюран с Серефиной съехали из гостиницы, и теперь он открыто с ней везде появляется.

– На него это очень похоже.

– Я даже думаю, что он купил этот экипаж как раз для того, чтобы показываться повсюду со своей любовницей, разъезжать по портовой дамбе. Ведь ему не нужно навещать родственников за городом или ездить осматривать свои плантации, что могло бы оправдать такую дорогую покупку. Мне это кажется излишеством.

– Дюран всегда любил роскошь.

– Ятак и думала, хотя мне кажется, что он делает это от тоски по тебе, но старается не показывать виду.

Элен покачала головой.

– Сомнительно, право, – усмехнулась она.

– Как досадно. А я-то надеялась, что неудача в любви поможет становлению характера Дюрана.

Потом они поговорили о всякой всячине, пока Эрмина наконец не поднялась, чтобы уйти. Элен проводила ее до конца лестницы и через двор, к решетчатым воротам. Там, в тени сводчатого проезда, актриса остановилась.

– Наша труппа съехала из меблированных комнат, где мы жили, и переехала к вдове, поближе к сцене в саду, мы там репетируем. Ты непременно должна приехать к нам, когда у тебя выдастся свободное время, – предложила актриса.

– А вдова не станет возражать?

– Нет-нет, она обожает посетителей. – Эрмина подробно рассказала Элен, как к ним добраться, заставив повторить адрес. Вдруг дверь маленькой комнаты, которая была вроде лаборатории или мастерской, распахнулась, и Дивота появилась на пороге.

– У меня получилось, chere! – возбужденно закричала она, увидев Элен. – Теперь все правильно.

– Ты закончила без меня? – Элен не могла скрыть своего разочарования.

– Я наконец поняла, чего не хватает. Ты только понюхай... – проговорила Дивота, протягивая Элен кусочек ткани. И только в эту минуту она увидела актрису. – Мадемуазель Эрмина, я вас не заметила. Мои глаза... здесь такой яркий свет, а я только из рабочей комнаты...

– Доброе утро, Дивота, – непринужденно откликнулась Эрмина. – Только не говорите мне, что вы сделали еще один пузырек своих знаменитых духов!

Дивота неопределенно кивнула.

– Как же это восхитительно создавать новые ароматы... – Эрмина не могла оторвать взгляд от синей бутылочки в руках Элен. Через мгновение Элен вынула притертую пробку и понюхала только что созданные новые духи.

– Ну? – спросила актриса.

– Ну? – задала свой нетерпеливый вопрос Дивота.

Улыбаясь, Элен медленно перевела глаза с одной женщины на другую.

– Превосходно! – радостно ответила она.

– Ты не позволишь мне разок понюхать? – попросила Эрмина. – Не могу дождаться, чтобы сравнить благоухание новых духов с неповторимым благовонием твоих духов.

Элен не хотелось отдавать актрисе свой первый пузырек. Это был триумф созидания, ощущение новизны и подтверждение правильности их с Дивотой расчетов. Она с неохотой передала пузырек с образцом духов актрисе.

– Восхитительно! – блаженно вздохнула Эрмина. – Это дыхание рая, ни больше ни меньше. Этот маленький пузырек, я надеюсь, не все, что вы сделали, ответь, умоляю. Мне он очень нужен. Я должна иметь такие духи, ты мне обещала, помнишь?

Да, Элен давала обещание. Ничего не поделаешь, слово надо держать. Элен через силу улыбнулась:

– Конечно, возьми эту, самую первую нашу бутылочку. Она твоя, как мы и договаривались, тем более что ты дала духам отличное название. Думаю, мы назовет их чуть проще – «Парадиз»[28].

Дивота сделала едва заметный жест в сторону Эрмины, словно хотела отобрать у неепузырек, но тут же отдернула руку. Ее жест не заметили, так как Эрмина тут же со словами благодарности бросилась на шею к Элен. Когда актриса ушла, забрав с собой духи, Элен огляделась. Дивоты тоже не было видно, она ушла, не попрощавшись с Эрминой, обратно в мастерскую.