Арсенал-Коллекция 2013 № 08 (14)

Как был упущен "Скагеррак"

Немецкий конвой входит в Киркенес, 24 января 1943 г.

Коренной перелом в Великой Отечественной войне не произошел одномоментно в каком-то конкретном месте, будь это даже такой великий символ победы русского оружия, как Сталинград. Для того, чтобы достичь этого перелома на каждом театре военных действий предпринимались свои усилия большого и мелкого масштаба. Для моряков Северного флота это были действия на коммуникациях противника, которые в начале 1943 года было решено заметно активизировать.

С начала войны основную тяжесть борьбы на вражеских коммуникация несла бригада подводных лодок СФ. Лишь с лета 42-го к ней, сначала эпизодически, а затем на постоянной основе стали привлекаться ВВС. Накопленные за 1,5 года войны сведения позволяли довольно точно судить как об организации защиты немцами судоходства, так и о трассах и напряженности движения по ним. Главной коммуникацией на протяжении всего времени борьбы в Заполярье оставался каботажный маршрут Тромсё - Хаммерфест - Киркенес, по которому доставлялось снабжение для действовавшего на мурманском направлении немецкого горнострелкового корпуса, а в обратном направлении вывозилась добытая в шахтах под Киркенесом никелевая руда. В среднем в течение месяца по коммуникации успевали пройти от пяти до восьми пар конвоев, каждый из которых состоял из 2-4 транспортов и такого же количества сторожевых кораблей - мобилизованных рыболовных траулеров. Зачастую охранение конвоев усиливалось группой из 2-3 охотников за подводными лодками - теми же рыболовными траулерами, но с иным составом вооружения. С учетом того, что конвой находился в пути в среднем двоесуток, практически в любой день на трассе находился один из караванов, а иногда и сразу два. Хотя точные цифры тогда не были известны, современный анализ показывает, что лишь незначительная часть конвоев подвергалась нашему воздействию. Так, из 56 конвоев (144 судна), прошедших в обоих направлениях между Киркенесом и Хаммерфестом в IV квартале 1942 года, лишь восемь были атакованы нашими силами - семь авиацией и один подлодками. Ни одно из судов в результате этих нападений не было потоплено или даже сколько-нибудь серьезно повреждено, хотя имелись потери на наших минах. Несмотря на то, что командование СФ имело преувеличенное представление о результативности подчиненных - по их докладам было потоплено пять транспортов, тральщик и сторожевой корабль, - оно все равно не было удовлетворено результатами, поскольку в предыдущие кварталы они были заметно выше. Поиск путей увеличения результативности заботил не только штабы, но являлся также одной из основных тем партийных и комсомольских собраний. И все же было понятно, что единственный перспективный путь - это использование разнородных сил флота, включая надводные корабли, при соответствующем разведывательном обеспечении.

Впрочем, не исключено, что у командования Северного флота имелись и другие поводы, заставившие к концу второго года войны вспомнить о возможности использования на коммуникациях противника эскадренных миноносцев.

Еще в июле 42-го военный совет КБФ получил директиву наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова №8/144, где констатировалось резкое сокращение деятельности авиации противника на Балтике с одновременным усилением ее на Севере и Черноморском театре. Далее "в целях отвлечения части сил авиации противника с юга и севера", а также срыва якобы имевшего место сосредоточения десантных средств, нарком предписывал повысить активность "легких сил флота вплоть до канлодок и эсминцев". Несколькими месяцами позже, когда стало ясно, что авиация противника, терроризировавшая в летние месяцы ЧФ, стянута под Сталинград, аналогичные по смыслу указания получил и Черноморский флот. В начале ноября, после высадки союзников в Северной Африке, группировка люфтваффе в Северной Норвегии многократно уменьшилась, что также не осталось незамеченным нашей военно-морской разведкой. Вероятно, когда в середине декабря Н.Г. Кузнецов побывал на Северном флоте, в штабе затрагивался и вопрос о возможной активизации действий наличных сил, в том числе и ни разу не использовавшихся с этой целью с момента начала войны эсминцев. По крайней мере, в приказе командующего СФ вице-адмирала А.Г. Головко №010 от 4 января 1943 г. бригаде эсминцев впервые ставилась задача "готовить корабли к набеговым операциям, активным минным постановкам и к нанесению ударов по кораблям противника во взаимодействии с подводными лодками, авиацией и торпедными катерами, доработать одиночные и групповые торпедные атаки, а также дневные и ночные стрельбы". Еще раньше, чем была произведена эта "доработка", командование флотом решило использовать корабли для удара по вражеским коммуникациям.

Немецкий конвой у берегов Норвегии

Во второй половине дня 19 января (более точно время установить не удалось) из разведотдела в оперативный отдел штаба СФ поступила информация, что, по данным радиоразведки, в 15:00 [* Здесь и далее в тексте статьи использовано московское время.] из Тромсе курсом на восток вышел неприятельский конвой. Что послужило основой для этого доклада - до сих пор не понятно. Доподлинно известно лишь то, что в этот день никаких конвоев на восток из Тромсе, равно и из других портов, не выходило. Не выходили в это время из данного порта и какие-либо эскортные корабли, выход в эфир с которых, мог быть расценен радиоразведкой за выход конвоя. Да и не понятно, на каком основании разовый выход в эфир с какого-либо корабля (а то, что он фактически имел место так и не установлено!), радиоразведчики расценили именно как выход конвоя, да еще и с конкретным курсом!?! Подобная информация могла быть почерпнута из дешифровки вражеской радиограммы, но мы точно знаем, что немецкие военно-морские шифры, где использовалось аппаратное шифрование при помощи машинки "Энигма", на протяжении всей войны так и не были взломаны нашими криптографами.

Интересно отметить, что пока в штабе СФ организовывали ловушку для конвоя-"фантома", по трассе успешно и без какого-либо противодействия прошел вполне реальный караван. Он вышел из Киркенеса в 17:45 19 января по московскому времени и в 18:50 следующего дня прибыл в Хаммерфест. Ни одним из видов разведки СФ он замечен не был.

Вслед за разведчиками свою лепту "загадочности" в планирование набеговой операции внесли работники оперативного отдела штаба СФ. По их расчетам получалось, что при движении конвоя 7-9 узловым ходом он должен был проходить участок мыс Нордкин - Варде между 16:00 20 января и 09:00 21 января, а участок Варде - Киркенес - между 02:00 и 15:00 21 января. Формально расчет был выполнен верно, но операторам, на основании данных, поступавших ранее из разведотдела, должно было быть известно, что примерно с декабря 1942 г. в качестве пункта формирования "восточных" конвоев использовался не Тромсе, а расположенный гораздо северо-восточнее Хаммерфест. Иными словами, даже если бы суда в указанное время и вышли бы из Тромсе на восток, их конечной точкой был бы не Киркенес, а Хаммерфест, откуда часть судов со стройматериалами могла разойтись по якорным стоянкам вдоль северонорвежского побережья (немцы активно занимались строительством дорог и береговых батарей в этом регионе), а другая часть позднее составить костяк конвоя в направлении Киркенеса. По всей вероятности, в оперативном отделе все-таки усомнились в непрерывности движения немецких судов, поскольку в финальном виде приказ командующего СФ выглядел так:

а) авиации Северного флота 20-21 января уточнить движение конвоя и атаковать его на переходе;

б) Северному оборонительному району вести поиск конвоя торпедными катерами на участке Варде - Киркенес, учитывая при этом пребывание в Варангерфьорде нашей подводной лодки "Щ-402";

в) подводной лодке "Щ-404", находившейся на позиции в районе мыса Нордкап, обнаружить и донести о выходе конвоя из пролива Магерейсунн;

г) бригаде эскадренных миноносцев иметь с 12 ч. 00 м. 20 января два миноносца в Кольском заливе в походной готовности №2, чтобы выйти по приказанию для атаки конвоя на участке Сюльтефьорд - меридиан 28° ост. К весту от этого меридиана действует "Щ-404".

Дальше еще одна загадка. В отчете "по набеговой операции", подписанным командиром бригады эсминцев СФ капитаном 1 ранга П.И. Колчиным, говорилось: "Командующим Северным флотом принято решение не дожидаясь донесения авиации выслать 2 ММ из Кольского залива в 15:30 20 января, было сообщено начальником штаба СФ 19.01.43 г.". Получается, что не успел комфлотом отдать приказ, как его начальник штаба уже приказал эсминцам готовится к выходу не ожидая данных доразведки. Возможно, начальник штаба предвидел, что полеты самолетов-разведчиков на следующий день организовать не удастся - и в самом деле, 20-го ВВС флота из-за нелетной погоды боевых действий не вели. Чем именно определялась "нелетность", правда, понять не удалось. Согласно вышеупомянутому отчету, погода на момент выхода эсминцев из Кольского залива была следующей: ясно, видимость хорошая, ветер зюйд-вест 2 балла, волнение 1 балл. Судя по тому, что с кораблей наблюдали полную луну, облачности тоже не было, хотя встречались отдельные снежные заряды. Видимость составляла 60-70 кбт, а берег просматривался с дистанции более 20 миль, что для данного региона и для темного времени суток можно считать исключительно хорошими условиями. Можно, конечно, списать все на период полярной ночи, но фактически с 10 до 17 часов в этот день были сумерки, при которых в других обстоятельствах вылетали и самолеты-разведчики и торпедоносцы-"охотники". Известно, что в этот день немецкая авиация на Крайнем Севере вылеты производила, хотя и потеряла два "мессершмитта" по небоевым причинам.

Фактически доразведку удалось произвести только подлодке Щ-404, хотя из донесения ее командира капитана 3 ранга В.А. Иванова не ясно, получил ли он на то соответствующие указания. Находясь на позиции в районе мыса Нордкап, в 15:15 20 января "щука" обнаружила конвой в составе транспорта и двух сторожевых кораблей, шедших на восток. Иванов начал маневрирование для атаки, но попал в полосу тумана и потерял цель. После этого, "подвсплыв", по выражению командира лодки (не понятно, всплыла ли субмарина в надводное положение, или только показала из воды рубку), Щ-404 передала радиограмму об обнаруженном конвое. Спустя некоторое время на подлодке услышали взрывы, которые приняли за сбрасывание глубинных бомб. Доподлинно известно, что в тот день немцы наших подлодок не обнаруживали и не бомбили, так что взрывы, несомненно, имели другое объяснение. Непонятно, достигло ли переданное подлодкой сообщение штаба СФ, но в любом случае на эсминцы оно не ретранслировалось. Впрочем, как показали последующие события, нужды в этом и не было...

Минный заградитель "Скагеррак"

Мины, приготовленные к постановке у советского побережья

Но что же могло быть целью атаки Щ-404, если никаких конвоев в этот день в этом районе восточным курсом не двигалось? Ответ прост: отряд боевых кораблей.

В 09:00 20 января из Хаммерфеста в направлении Киркенеса вышел немецкий минный заградитель "Скагеррак". Его охранение образовывали тральщики М-303 и М-322. Примерно через полтора часа после того, как отряд разминулся со "щукой", между 16:41 и 16:58, минзаг выставил северо-западнее мыса Нордкин первый участок противолодочного минного поля "NW.10" - 130 мин UMB. Не исключено, что, как это часто бывало, несколько мин взорвалось вскоре после сбрасывания за борт, и именно их на подлодке приняли за взрывы бомб. В момент окончания постановки к отряду для усиления противолодочного охранения присоединились охотники UJ- 1104 и UJ-1105. Далее отряду следовало прибыть в Киркенес, принять там новую партию "рогатой смерти" и на обратном "челночном рейсе" выставить второй участок "NW.10". К началу 1943 г. подобные походы минных заградителей для постановки "фланговых" (по отношению к прибрежной трассе) заграждений уже превратились в рутину. Никаких дополнительных мер, кроме стандартного радиомолчания и усиленного противолодочного охранения не предпринималось. О наличии у советской стороны эсминцев немцы, конечно же, знали, но всерьез угрозу появления их у норвежских берегов не рассматривали - ведь ничего подобного не предпринималось с самого начала войны.

А теперь вернемся на несколько дней назад и посмотрим, как после получения приказа командующего флотом от 4 января на бригаде эсминцев готовились к "набеговым операциям и нанесению ударов по кораблям противника".

По состоянию на этот день из списочного состава бригады в восемь кораблей, в строю находились лишь три - "Разъяренный", "Гремящий" и "Валериан Куйбышев". 7 января вступил в строй "Разумный", который 27 декабря при возвращении в Кольский залив малым ходом выскочил на мыс Летинский и получил повреждения ледовой обшивки в носовой части. 8, 11 и 14-го числа, согласно квартальному отчету, "Разумный" осуществлял выходы на боевую подготовку, но скорее всего все ограничилось испытаниями механизмов на малых и средних ходах. По крайней мере, на занятия он выходил один и отрабатывать отрядную сплаванность, групповые артиллерийские и торпедные стрельбы ему было попросту не с кем. Кроме того, уже 8 января состав исправных кораблей в бригаде снова сократился до прежнего числа - эсминец "Разъяренный" при входе в Кольский залив из-за отказа электромотора рулевого управления выскочил на скалистый берег острова Сальный. Поскольку движение, в нарушение всех правил прохождения узкостей, осуществлялось 24-узловым ходом, повреждения корабля оказались весьма обширны. Из ремонта он вышел лишь в августе, практически одновременно с тем, как его бывший командир капитан-лейтенант Н.И. Никольский вернулся из штрафной роты. 17 января в текущий ремонт стал "Гремящий", а спустя два дня для мелкого ремонта на завод ушел "Куйбышев", который в любом случае к походам к берегам противника привлекать не планировалось в силу древности постройки и слабости тактико-технических характеристик. Единственным пополнением в строю стал лидер "Баку", который только 16 января покинул место у стенки судоремонтного завода в поселке Роста. В течение 16-го и 17- го он занимался ходовыми испытаниями, а затем вернулся в базу, где экипаж приступил к устранению всего того, чего не успели сделать на заводе. В частности, согласно донесению командира БЧ-2 ст. лейтенанта Измайлова, на лидере были разобраны элеваторы орудий №1 и №2 (1-й успели собрать, но работал он все равно с перебоями), не была согласована электрическая часть схемы ПУС (на заводе отсутствовала возможность дать питание на корабль от береговой сети, а на самом корабле, вероятно, боролись за сохранность механизмов), не надежно работала центральная наводка у орудия №1, не была проверена работа "воздушного хозяйства" БЧ-2, т.е. системы вентиляции. Многое из этого удалось устранить в последний момент, но проверить эти системы не успели и официально ни одна из них заводом сдана не была.

Об отработке задач БП в таких условиях заикаться не приходилось. "Уровень боевой подготовки кораблей к началу отчетного периода, - вынужденно признавалось в квартальном отчете бригады, - в целом по БЭМ не соответствовал поставленным задачам. Корабли были подготовлены к выполнению элементарных боевых задач одиночным кораблем в условиях хорошей и малой видимости. Вопросы взаимодействия однородного, а тем более маневренного соединения за исключением вопросов конвоирования - были не отработаны, т.е. совместное использование артиллерийского и торпедного оружия дивизионом ЭМ, взаимодействие с ВВС, ПЛ ПЛ и ТКА ТКА". Из вышеизложенного ясно, что ничего не изменилось в лучшую сторону и за те 16 суток, которые прошли с момента приказа комфлота быть готовыми к набеговым действиям, и фактическим выходом в первый рейд.

Командир бригады эсминцев Павел Иванович Колчин (послевоенное фото)

Начальник штаба бригады эсминцев Виктор Николаевич Обухов (послевоенное фото)

Лидер "Баку" в камуфляжной окраске, 1943 г.

Сознание неготовности кораблей БЭМ к действиям в составе маневренного соединения легко читалась и между строк "Дополнительного боевого наставления", разработанного начальником штаба бригады капитаном 3 ранга В.Н. Обуховым за несколько часов до выхода в море. Лейтмотивом в нем стали требования, чтобы ведомые мателоты (в данном конкретном случае единственный мателот) постоянно удерживали в видимости флагмана, а также описанию порядка действий, если такой отрыв все-таки произойдет. Поскольку в рассматриваемом случае этого удалось избежать, подробно останавливаться на описании мы не станем. Далее излагались рекомендации по выбору и разделению целей в бою. При наличии у противника нескольких кораблей, головной эсминец должен был внезапной торпедно-артиллерийской атакой нанести удар по цели, находившейся на более острых курсовых углах, концевой - по цели на более тупых. Не вполне ясно как это сочеталось с изложенным далее требованием уничтожать в первую очередь артогнем корабли охранения, приберегая торпеды для транспортов. Также кораблям за исключением особых случаев запрещалось стрелять по одной цели, поскольку совместные стрельбы ранее не отрабатывались. Из остальных положений стоит отметить требование при малой видимости (что именно под ней понималось - "Наставление" умалчивало) подать к двум орудиям осветительные снаряды.

"Наставление" было размножено в четырех экземплярах, два из которых были переданы командирам кораблей, один направлен в оперативный отдел штаба СФ и один остался в штабе бригады. Доведение его до командиров лидера и эсминца состоялось в 14:50 в штабе соединения. Согласно донесению командира "Баку" капитана 2 ранга Б.П. Беляева, документ был зачитан, но твердо не усвоен, к тому же некоторые положения, как, например, световая сигнализация при потере друг друга, были прописаны нечетко. "Состав конвоя и входящие в его охранение военные корабли, - указывал кавторанг, - были совершенно не освещены, что конечно, учитывая наличие береговых батарей, снизило боевое решение". Но привыкшие не задавать лишних вопросов офицеры разошлись по кораблям, где занялись подготовкой к выходу, до которого оставалось всего несколько минут. Несмотря на то, что корабли с 12 часов дня 20 января находились в походной готовности №2, о самой возможности выхода командиры боевых частей узнали за 1,5 часа, а о действительном выходе - в 14:50, по получению приказа комбрига быть готовыми к съемке с якоря в 15:30. Как следует из отчетов командиров бригады и кораблей, цели и задачи похода, содержание, в части, касаемой "Временного наставления", были доведены до командиров БЧ "Баку" и "Разумного" уже после съемки со швартовых. Это плохо вяжется с признанием ст. лейтенанта Измайлова, что "Осветительные выстрела (так в документе - прим, авт.) не подали до выхода в море и выяснения необходимости в них". Получается, о том, что в условиях малой видимости придется стрелять осветительными снарядами, командир БЧ-2 "Баку" узнал все-таки раньше, чем отшвартовался от стенки. Впрочем, это лишь один из многих примеров нестыковок в показаниях участников того боя с советской стороны.

Несколько слов об организации боевого управления. Хотя все нити руководства силами сходились в штабе флота, "командующим операцией", масштабы которой сузились до рейда двух эсминцев, был назначен комбриг П.И. Колчин. Его походный штаб, куда вошли флагштурман и флагарт соединения, разместился на "Баку". Первым заместителем и, одновременно, обеспечивающим на "Разумном" являлся начштаба Обухов, вторым заместителем - Беляев. Весьма симптоматично, что в море не вышел ни один из представителей командования или штаба СФ, если не в роли обеспечивающего, то хотя бы в роли стороннего наблюдателя, который помог бы после возвращения собрать и обобщить боевой опыт, вскрыть моменты, о которых могло бы умолчать командование бригады. Почему, ведь для решения подобной задачи корабли выходили впервые? Ответа в документах мы не найдем. А ведь этот вопрос должен был в том или ином виде возникнуть утром 20 января, когда Колчин представлял в штабе флота "Временное наставление" и утверждал у командующего маршрут движения отряда. Последний предусматривал огибание полуострова Рыбачий на расстоянии 31 мили к северу, Варде - в 19,5 милях к северу и затем подход к норвежском побережью у Сюльте-фьорда. После этого кораблям следовало, двигаясь на расстоянии 3 миль от побережья, произвести поиск вдоль берега до мыса Слетнес, но к самому мысу не походить, поскольку по данным британского Адмиралтейства, еще летом 1942 г. там было выставлено минное поле. Фактически же, будь минное поле выставлено на опасной для надводных кораблей глубине, поиск мог закончиться трагедией еще в самом начале. На подходах к Сюльтефьорду еще в мае-июне 42-го немцы выставили заграждение из 370 противолодочных мин, но поскольку все они стояли на глубине 12 метров от поверхности, для эсминцев угрозу представляли разве что плавающие мины.

Эскадренный миноносец "Разумный", 1944 г.

Командир лидера "Баку" Борис Павлович Беляев (послевоенное фото)

Командир эсминца "Разумный" Виктор Васильевич Федоров (послевоенное фото)

В 15:36 корабли отшвартовались от стенки и направились к выходу из Кольского залива. После совещаний командиры боевых частей довели задачи выхода до рядовых матросов. "Личный состав весть о выходе на боевую операцию, - вспоминал ст. лейтенант Измайлов, - принял с большим воодушевлением... Личный состав по готовности №2 нормально отдыхал и нес обычно боевую вахту. По готовности №1 личный состав вел себя бодро". Увы, как показали последующие события, впору говорить не о воодушевлении, а о возбуждении, которое бывает у всех, кто впервые идет выполнять весьма рискованную задачу. Такими, конечно же были и выходы для проводки конвоев, но моряки не могли не понимать, что поход к берегам противника несет опасность на порядок большую. Ведь в случае повреждения или даже гибели корабля в конвое, экипаж мог рассчитывать на кратковременность вражеского боевого воздействия и на длительность оказания помощи другими кораблями. У вражеского берега все получалось наоборот. Любое серьезное повреждение легко могло обернуться потоплением эсминца или даже всего отряда, а в этом случае у моряков практически не было альтернативы гибели или плену. Определенную роль, если не для рядовых краснофлотцев, то по крайней мере для офицеров играло полное незнание состава сил атакуемого конвоя, а также наличие и боевые характеристики береговых батарей в районе проводимого поиска. Ведь при хорошей видимости поиск на расстоянии 3 миль от берега почти неминуемо должен был привести к обстрелу кораблей батареями со всеми вышеописанными последствиями...

Впрочем, у возбуждения могли быть и иные причины. Морякам впервые с начала войны предоставлялась возможность вступить в настоящий морской бой и нанести врагу чувствительные потери. Чувства при этом испытываются совсем иные, чем, скажем, при вынужденном оборонительном бое с самолетами противника или при глубинном бомбометании по субмарине, в присутствии которой очень редко можно быть уверенным на все 100%. И успехи на сухопутных фронтах, и сообщения с освобожденных территорий о страданиях советских людей, а нередко и мотивы личной мести, заставляли многих матросов с удовлетворением смотреть на перспективу встречи с врагом лицом к лицу.

Выход в район проведения поиска осуществлялся с незначительными отклонениями от плана. В 16:30, по выходу из Кольского залива, корабли дали 20 узлов, а спустя 3 часа, после того, как стало понятно, что к 23:30 корабли достигнуть Сюльте-фьорда не успевают, развили 24. В 21:56 отряд вошел в снежный заряд, а спустя 10 минут - сразу после выхода из него - сигнальщик "Баку" доложил об обнаружении силуэтов транспортов. Через 5 минут напряженной подготовки к атаке выяснилось, что на самом деле силуэты принадлежат верхушкам скал у Вардё, до которых было около 20 миль. В 22:11 корабли легли на курс 306° и дали ход 24 узла. Интересно отметить, что в этот момент шум их винтов был обнаружен немецкой шумопеленгаторной станцией, но там по непонятной причине никакой тревоги не подняли. И в дальнейшем обстоятельства продолжали складываться в пользу нашего отряда, словно нарочно, чтобы нельзя было впоследствии оправдаться за неуспех.

Гёрманский тральщик типа 1940. Именно к такому типу относились участвовавшие в бою М-303 и М-322

Достигнув района поиска в 22:42, курс был изменен на 231⁰ и, одновременно, сыграна боевая тревога. Примерно в 23:11 отряд подошел к берегу на предусмотренную наставлением дистанцию (фактически она оказалась несколько больше, да и фактическое место событий отличалось от определенного штурманами) и начал поворот на параллельный побережью курс. Еще до того, как он был завершен, один из сигнальщиков лидера (согласно донесению Измайлова; согласно донесению Беляева - дальномерщик из КДП) доложил о четырех силуэтах на курсовом угле 30° левого борта на расстоянии 75 кбт.

На этот раз никакой ошибки не было, и события начали развиваться с головокружительной скоростью. В 23:13 отряд лег на курс 298°. Примерно спустя 2-3 минуты над силуэтами была замечена шапка дыма, что исключало путаницу с береговыми объектами. Сразу после этого Колчин приказал передать на "Разумный" сигнал "Рцы" (торпедно-артиллерийская атака) и лечь на курс 273°, что являлось пеленгом на цель.

Спустя три минуты с головного вражеского корабля передали ратьером сигнал "ПК", что без сомнения являлось запросом опознавательных. Колчин приказал дать какой-либо путанный ответ. Поскольку запросы продолжились, ответ повторялся три раза. Стало ясно, что в любой момент переговоры могут завершиться обстрелом наших кораблей. В этой ситуации комбриг приказал снова лечь на курс 298°, что примерно соответствовало встречно-параллельному, по отношению к противнику, курсу. Тем самым процесс сближения с неприятелем был прекращен. В интересах ускорения вхождения цели в сектора стрельбы кормовых орудий ход увеличили до 30 узлов. Одновременно по приказанию комбрига на все боевые посты по внутренней трансляции было передано: "Сближаемся с противником! В ответ за наших растерзанных женщин, отцов и детей! За Сталина!" Все это еще больше возбудило занимавшийся подготовкой к бою личный состав.

По приказанию Беляева визирщик выбрал в качестве цели третий силуэт, казавшийся наиболее крупным - силуэт транспорта. Дистанция до него и курсовой угол изменялись настолько быстро, что командир БЧ-2 Измайлов даже не усел сосчитать суда в конвое. Одновременно наведение по "транспорту" через ночной прицел левого борта начал командир БЧ-3 "Баку" лейтенант Бардин. Курсовой угол цели в тот момент составлял 30-35 градусов, что было за пределом сектора торпедной стрельбы. Бардин доложил об этом на мостик и, согласно своему отчету, "испросил разрешения на команду "товсь" и подвороте на 10 град вправо". "Баку" довернул до 308°. С этого момента курсы отрядов стали расходящимися. После доворота Бардин определил курсовой угол цели в 40- 45 градусов, выставил прицел на 47 град и стал следить за исполнением наводки - когда цель войдет в прицел. Другими параметрами стрельбы, введенными в прицел, являлись: растворение между трубами - 3 град, скорость цели - 10 узлов, скорость торпеды - 34 узла (они были установлены на режим дальности 8000 м), угол упреждения - 7 град. В последний параметр, скорее всего, вкралась опечатка, поскольку в таком случае угол встречи должен был составить около 159 град, что намного превышало максимальный угол встречи, рекомендованный для торпедной стрельбы. Часть установленных в прицел данных являлись предустановками, выполненными до боя, когда считалось, что залп будет сделан с дистанции не более 15 кбт.

Диспозиция немецкого отряда в начале боя (23:15)

Охотник за подводными лодками UJ-1105 (бывший "Вильгельм Ло")

С момента обнаружения до начала боя прошло чуть более 10 минут. Что же происходило в этот период на кораблях немецкого отряда?

В момент встречи оба немецких тральщика шли в авангарде строем уступа с поставленными тралами: М-303 примерно в 500 м от головного М-322. Следом, в 600 метрах за М-303, двигался "Скагеррак". Его охранение по левому борту несли оба охотника: UJ-1105 на траверзе минзага на удалении 1000 м, UJ-1104 - на таком же расстоянии на левом крамболе. Скорость отряда составляла 11 узлов, курс по данным разных отчетов, 133-135 градусов.

Первым, примерно в 23:15, неясные тени заметил охотник UJ-1105. С UJ- 1104 сначала видели только одну тень по пеленгу 100°. Неизвестный корабль двигался примерным курсом 290°. С охотника тут же дали семафором запрос на "Скагеррак" - известно ли командиру отряда что-то о кораблях по левому борту? Пока шли эти переговоры, приближающиеся тени стали видны и тральщикам. М-322 оценил их размеры как довольно большие. Немедленно был произведен запрос опознавательных, на что головной корабль ответил одним длинным и 6-7 короткими сигналами. Это был неверный ответ, но с тральщиков все же повторил свой запрос, одновременно объявив тревогу. Прислуга орудий заняла свои места по боевому расписанию. К тому времени неизвестные корабли видели уже и с минзага. Как раз в этот момент незнакомцы повернули, и в лунном свете командир "Скагеррака" корветтен-капитан резерва Вундер окончательно определил, что это не немецкие корабли. Позже был найден нужный силуэт в справочнике Вейера, который соответствовал "торпедному крейсеру" класса "Ленинград". Как можно быстрее Вундер объявил тревогу и передал остальным разрешение на открытие огня. В этот момент противник открыл огонь сам.

Чуть раньше, чем загрохотали пушки, "Баку" выпустил торпеды. Это произошло около 23:22, как только цель вошла в прицел. Увы, планировавшийся восьмиторпедный залп оказался ополовинен - снаряды вышли только из аппарата №1. У аппарата №2 из-за срабатывания ординарного контакта оказалась разомкнута электрическая цепь. По-видимому, это стало результатом произошедшего несколькими секундами позже первого артиллерийского залпа лидера. В принципе на этот случай личный состав был готов выпустить торпеды, используя местное управление аппарата, но не получил на это соответствующего сигнала- "ревуна". Стоявший рядом с командиром БЧ-3 электрик после боя уверял, что он нажал кнопки обоих ревунов, но находившиеся у аппарата №2 пятеро краснофлотцев в один голос утверждали, что никакого сигнала не слышали, и в конечном итоге поверили им.

При составлении отчета командир БЧ-3 Бардин рассчитал, что с учетом того, что вышли только четыре торпеды, перекрыв 9-градусный торпедный сектор, то при дистанции до цели в 20 кбт, фактическом угле упреждения в 7 град и ходе цели со скоростью 8 плюс-минус 1 узел, вероятность попадания составляла 46%.

Фактически же до цели было по меньшей мере 26,5 кбт (согласно отчета командира БЭМ; согласно отчету БЧ-2, при стрельбе на дистанцию 28 кбт снаряды падали недолетом) и шла она заметно быстрее. Произошло то, что и должно было произойти - торпеды прошли за кормой "Скагеррака", причем две из них взорвались при ударе о прибрежные скалы.

На "Баку" были иного мнения о результатах явно неудачно произведенной стрельбы. Спустя 2-3 минуты после выстрела в разгар артиллерийской перестрелки Бардин увидел у борта цели "белый взрыв с туманообразным столбом, по которому велась артиллерийская стрельба". Это плохо вяжется с показаниями других участников об условиях наблюдения на этом этапе боя, но в то, что торпедного попадания удалось добиться, в штабе бригады не сомневались.

В 23:22:30 "Баку" открыл артиллерийский огонь по третьему силуэту (несомненно, "Скагеррак") из пяти орудий главного калибра, 76-мм орудия левого борта и трех 37-мм автоматов. Курсовой угол цели при этом составлял около 70 град, но благодаря большой скорости лидера пеленг быстро переходил на корму, а дистанция увеличивалась. С момента открытия огня командир БЧ-2 Измайлов находился у левого ночного визира и лично руководил наводкой. Согласно его донесению первый залп лег по целику верно, но с недолетом, второй - также с недолетом, а третий офицер не наблюдал, поскольку ему из-за шума пришлось отвлечься на продолжительное время на передачу команды. Места падения четвертого залпа Измайлов рассмотреть не смог, но посчитал его либо перелетом, либо накрытием. В подтверждение на обстреливаемом транспорте были замечены "клубы черного дыма и белого дыма (с чуть бардовым оттенком на мгновение)". После этого по решению самого Измайлова огонь был перенесен на "второй транспорт", которым, исходя из ордера немецкого отряда, являлся тральщик М-303. Условия стрельбы по нему были намного хуже, чем по "Скагерраку" в начале боя. Во-первых, пеленг успел переместиться к корме, а дистанция заметно возросла. Во-вторых, противник вовсю вел ответный огонь, что сразу ухудшило условия наблюдения. "Светлая "шапка", - как указывалось в заключении штаба СФ, - создававшаяся от трассы снарядов с обоих сторон, сразу ухудшила видимость цели". В-третьих, наводку затрудняли выставляемая противником дымзавеса, дымы и пар иного происхождения. По признанию Измайлова, он "падений также не видел, скоро не видел целей совсем, кроме вспышек и дыма". Дымил сам "Баку" - из-за отсутствия тренировок в развитии самого полного хода мазута подавалось больше, чем нужно, и тот сгорал в форсунках котлов не полностью. Кроме того, из-за сотрясений от артогня открылись аварийные люки кочегарок, откуда клубами повалил пар. В-четвертых, как снежный ком росло число накладок, вызванных технической неготовностью корабля и психологической неготовностью экипажа к морскому бою. На этом моменте хотелось бы остановиться подробней.

Схема боя 20 января 1943 г.

Сразу после начала боя у орудия №1 вышел из строя ревун, вследствие чего оно вело огонь с некоторым запозданием по выстрелам других орудий. С середины боя то же произошло и с орудием №3. Этим дело не ограничилось, и после одиннадцатого залпа у орудия №1 перестала работать центральная наводка. Его элеватор работал с перебоями, а у орудия №2 не работал вовсе, но благодаря умелым действиям личного состава пропусков по этой причине не было. Наименее успешно работал расчет орудия главного калибра №4. Одним из выстрелов 76-мм пушки (очевидно, это произошло, когда пеленг на цель перешел в корму) он был оглушен, причем сами краснофлотцы были отброшены дульными газами в щит, с них сорвало каски и шапки. В результате из 11 залпов, которые произвел лидер на левом галсе, орудие №4 участвовало лишь в шести. Но и этим дело не ограничилось. На восьмом залпе визирщик "Баку" краснофлотец Прокофьев был оглушен выстрелом орудия №2 и потерял цель. Выглянув поверх визира, он машинально потянул ручку вертикальной наводки на себя, в результате чего девятый и десятый залпы лидера упали в воду на середине дистанции до цели, и потребовалось вмешательство командира БЧ-2, чтобы восстановить наводку. Потерял цель и наводчик 76-мм орудия краснофлотец Дрягилев. Его ошибка была исправлена командиром зенитной батареи лейтенантом Чернявским, но из-за остановки орудие успело произвести на левом галсе только девять выстрелов. Фактически же ведение огня из универсальных орудий и пулеметов не облегчало, а напротив, затрудняло достижение боевого успеха, поскольку своими вспышками (76-мм орудия имели пламенный выстрел, а 130-мм - беспламенный) и трассами мешало наводке главного калибра, а шумом заглушало передаваемые команды. К тому же и при их стрельбе имелись значительные накладки. 37-мм автомат №2 оказался густо смазан и имел задержки при стрельбе, а наводчик автомата №4 краснофлотец Колобов потерял цель и растерялся, из-за чего его пришлось заменить другим наводчиком.

Случаи растерянности и неправильных действий не были единичными. Как писал ст. лейтенант Измайлов, "первый бой хуже всего подействовал на психологию телефонистов, наводчиков - людей, которые видят бой, видят трассы или отвлекаются при виде трасс, летящих на корабль, теряются". В результате, телефонисты Добрынин и Лапшин отвлеклись и не передали команду "дробь" (прекратить стрельбу), когда лидер начал циркуляцию и плоскость стрельбы оказалась закрыта корпусом "Разумного". К счастью, до попаданий в своих дело не дошло. "Увлекся" даже находившийся на мостике "Баку" комбриг Колчин. Он подавал команды "Залп!", подменяя тем самым командира лидера, [* В связи с этим интересна характеристика П.И. Колчина, сделанная председателем Совета ветеранов эскадры СФ, автором ряда публикаций В.В. Щедролосевым: "Постоянное плавание, отсутствие чрезвычайных происшествий, личная интеллигентность и бесконфликтность с начальством выделяли Павла Ивановича из среды командиров соединений... Но с ним было трудно служить командирам эсминцев и офицерам: в сложной боевой обстановке он нервничал сам и нервировал людей, отдавая бесконечные приказания, порой противоречивые (или казавшиеся такими). В сложный момент он мог начать распекать попавшегося под руку матроса или старшину за мелкие, несущественные упущения". (Щедролосев В.В. Командиры эсминцев Северного флота (военно-исторические очерки за период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.). - СПб., 2009.-С.45.)] который все это время фактически являлся лишь передаточным звеном для приказов комбрига электромеханической части корабля. Фиксацией событий боя на мостике флагмана никто не занимался. Впоследствии время начала боя было восстановлено благодаря показаниям одографа, [** Одограф - электронавигационный прибор, соединенный проводами с гирокомпасом и лагом, автоматически прочерчивающий на карте путь, проходимый судном.] совершившего резкое отклонение рычажка пера в момент первого залпа.

Несколько отличная картина сложилась на "Разумном". Сигнал "Рцы" с лидера на нем приняли, но как в точности как поведет себя флагман, никто не знал. Находившийся на эсминце начальник штаба БЭМ Обухов ожидал сближения на малую дистанцию и торпедно-артиллерийской атаки в упор, тем более, что продолжавшийся обмен опознавательными вроде бы свидетельствовал о замешательстве у противника. Когда "Баку" внезапно открыл огонь с большой дистанции, на "Разумном" это вызвало недоумение. Дело в том, что по не объясненной в отчетах причине на эсминце не было возможности использовать свой дальномер, и результаты измерений дальности должны были передаваться с лидера по УКВ. Ничего этого перед открытием артогня сделано не было. Родилось предложение продолжить сближение с противником и произвести торпедный залп с малой дистанции, но начштаба Обухов отказался от этой идеи, поскольку не знал замысла комбрига, к тому же боялся оторваться от флагмана. Из-за этой заминки "Разумный" открыл огонь с 10-секундным опозданием.

Носовые орудия лидера "Баку", 1946-1947гг.

Капитан 1 ранга Колчин и батальонный комиссар Морозов на мостике эсминца, 1942 г.

Темп стрельбы его орудий оказался заметно ниже, чем у "Баку" - если первый за чуть более чем три минуты стрельбы (в сумме) успел произвести 19 залпов главным калибром, то эсминец за примерно четыре минуты - всего 15. Кроме того, огневая мощь корабля заметно сократилась в связи с невозможностью использовать носовое орудие. Дело в том, что из-за не снятой после перехода Северным морским путем ледовой шубы на 30-узловом ходу пушка сильно заливалась возникавшим волнообразованием. Остальные три орудия вместо 45 выпустили только 33 снаряда. Основными причинами задержек являлось то, что личный состав не успевал наводить и заряжать орудия. Последнему способствовали два обстоятельства. Во-первых, моряки боялись пользоваться механическими досылателями, ни разу не опробованными до боя. Во-вторых, при отказе механической подачи снарядов к некоторым орудиям выяснилось, что расписанные для ручной подачи номера расчетов оказались слабосильными и не успевали подносить снаряды и заряды. Молодые замочные медленно вставляли в снаряды запальные трубки. Не были предусмотрены маты или сетки вокруг орудий, и номерам расчетов приходилось балансировать на скользкой маслянистой палубе. Кроме того, причиной половины пропусков оказалось неумение матросов устранять мелкие поломки и заедания артсистем.

Что же касается эффективности ведения огня, то она не могла быть высокой. На протяжении всего боя "Разумный" обстреливал головной "миноносец", а фактически - тральщик М-322. Из-за отсутствия предварительных данных о дистанции первые залпы в цель попасть не могли по определению, а дальнейшая стрельба осуществлялась по наведению из ночного визира левого борта по всплескам падений. Наблюдению мешали клубы дыма, оставляемые за собой "Баку", и немецкие дымзавесы.

Начиная с седьмого залпа всплески перестали различаться, и вторая половина огневой фазы боя велась совершенно наудачу.

С учетом вышеизложенного и данных из немецких отчетов, можно придти к выводу, что даже несмотря на тот факт, что не было достигнуто ни одного попадания, наши корабли, благодаря незначительности дистанции, находились в шаге от успеха.

Немцы фиксировали разом 5-7 дульных вспышек и видели темно-красные трассеры зенитных снарядов. Снаряд из первого залпа разорвался в 200 м прямо по курсу "Скагеррака", что заставило его командира круто положить руль на правый борт. Снаряды ложились в опасной близости между и рядом с тральщиками, а "Скагеррак" одним залпом даже накрыло: три снаряда упали в кильватерной струе на удалении 30-50 м, четвертый - в 20 метрах от правого борта. По упавшим на палубу минзага осколкам калибр их был оценен в 75 мм. Последующие разрывы снарядов крупного калибра, однако, легли впереди немецких кораблей, по причине переоценки их скорости. Разрывы зенитных автоматов, дававших красный трассер, происходили примерно в 50-100 м над немецкими кораблями. Один из автоматов дал длинную очередь по UJ-1104: трасса сначала ложилась с недолетом, потом взяла выше и сместилась за корму немца. По упавшим на палубу осколкам калибр орудия определили в 37 мм.

Ответный огонь немцы открыли уже на втором залпе нашего отряда. Как вспоминал командир "Баку" Беляев, вражеские пушки вели огонь беспламенными зарядами и "были видны только трассы полета снарядов... Наши корабли и конвой были как бы связаны светящимися линиями". Охотники открыли шквальный огонь изо всех стволов, включая даже 7,92-мм пулемет С/34 с UJ-1104. Целью был головной советский корабль. UJ-1105 начал сбрасывать дымовые буи, пытаясь прикрыть дымом остальной отряд. Следом в бой вступили тральщики, тоже стрелявшие по первому кораблю. Они обрубили тралы и увеличили ход до максимального. Минзаг отстреливался из своего главного калибра - полуавтоматических 37-мм пушек. Командир "Скагеррака", являвшийся одновременно и командиром отряда, приказал остальным кораблям под прикрытием дымзавес отходить к берегу, куда направился сам.

Носовые орудия эсминца "Разумный", 1946-1947гг.

Тральщик типа 1940 у побережья Норвегии

Пока тральщики избавлялись от своих громоздких тралов и маневрировали, советские корабли находились вне сектора обстрела их кормовых 105-мм орудий. Для тральщиков ведение огня было осложнено тем, на них имелось только по одному 1,5-метровому дальномеру. При резких сменах курса их приходилось перетаскивать с борта на борт, на что уходило много времени. Затем, когда тральщики повернулись к противнику кормой, на линии стрельбы находились охотники, и, кроме того, цель закрывали дымовые завесы. Сами тральщики тоже ставили дымы. В результате этого, самыми тяжелыми немецкими орудиями, участвовавшими в бою, оказались 88-мм пушки, имевшиеся по одной на каждом из охотников. Экипажи каждого из немецких кораблей, пожалуй, кроме минзага, предполагали, что достигли одного-двух попаданий в противника. Наблюдатели с разных кораблей видели либо дымление из надстроек у мостика, либо потерю скорости, либо то, что один советский корабль прикрывал другой дымовой завесой. Фактически же успешному ведению огня немецкими артиллеристами препятствовали те же факторы, что и у наших, пожалуй, за исключением плохой отработки экипажей. Тем не менее, несмотря на отсутствие попаданий, немецкая стрельба имела определенный результат.

Примерно между четвертым и пятым залпами "Баку" сигнальщики обнаружили всплески и разрывы снарядов по носу и корме корабля. "Видел два 2-орудийных падения у корабля, - уточнял ст. лейтенант Измайлов, - два из них имели темные столбы, один, который упал по носу корабля, имел белый цвет". В отчете командира БЭМ это характеризовалось уже как "большое количество накрывающих всплесков". При этом Колчин уверенно заявлял, что огонь по кораблям отряда вела береговая батарея с мыса Маккаур и, предположительно, еще одна с мыса Корснес. В результате, спустя 1 мин 45 сек с момента открытия огня, комбриг приказал лечь на курс 62° и увеличить ход до 400 оборотов. В качестве причины своего решения, помимо обстрела с берега, комбриг указал отход противника к берегу и то обстоятельство, что пеленг на цель составил уже 160° левого борта, а это исключало участие в бою носовых орудий. В результате после производства 11 залпов, "Баку" повернул в открытое море, и, получив в качестве помехи совершавший поворот последовательно "Разумный", примерно на полторы минуты прекратил стрельбу.

На мостике эсминца усиливалось чувство легкого недоумения действиями флагмана. Не получив ни одного указания за время боя, начштаба бригады теперь должен был повторить маневр выход из боя в тот момент, когда до уничтожения каравана было еще очень далеко. Обухов догадался, что "Баку" уже совершил торпедный залп, а его надежды на то, что лидер выведет его корабль в атаку с малой дистанции, оказались несбыточными. В какой-то момент Обухов и командир эсминца Федоров решили, что отряд повернет на обратный курс и возобновит атаку, в связи с чем приказали развернуть аппараты на правый борт. Однако задолго до того, как "Баку" лег на параллельный противнику курс, поворот был закончен. На минуту Обухов подумал было о том, чтобы продолжить поворот, догнать врага и выпустить торпеды, но как автор "Дополнительного боевого наставления", где говорилось о недопустимости разделения кораблей отряда, быстро отбросил эту мысль прочь. "Разумный" продолжил следовать за "Баку" и еще некоторое время вел огонь, целясь в одно из двух темных пятен (немецкие охотники), откуда пучком вылетали трассы.

145-мм орудия K405(F), находившиеся на вооружении батарей "Маккаур" и "Хавнингсберг" (Bundesarchiv), (все три фото)

Примечание:

* Каждый из советских кораблей сделал по 12 пропусков при стрельбе главным калибром. Причинами пропусков, согласно отчету командира БЭМ были: не успели зарядить - 5 случаев, не успели навести - 4, неправильные действия личного состава при поломках матчасти - 6, растерянность личного состава - 9.

** Кроме того, после боя "Разумный" сделал один выстрел из носового орудия, которое в бою было невозможно использовать из-за заливания водой.

После того, как эсминец завершил поворот, лидер возобновил стрельбу. За 80 секунд боя на правом галсе он успел произвести еще восемь залпов главного калибра. В первом участвовали все орудия, кроме №4, где расчет никак не мог придти в себя. К следующему залпу цель вышла из сектора стрельбы орудий №1 и №2, из-за чего залп оказался трехорудийным. На третьем залпе у орудия №4 снова случился пропуск. Наконец, в пяти оставшихся залпах могли участвовать только орудия №4 и №5, но у первого постоянно случались пропуски, и потому они оказались одноорудийными. Затем огонь - из-за увеличения дистанции и помех от собственной дымзавесы - был прекращен окончательно, хотя 76-мм орудие правого борта и зенитные автоматы №5 и №6 продолжали стрелять еще почти минуту. Их личный состав "увлекся стрельбой" и, чтобы его остановить, понадобилось продублировать сигнал "дробь".

Напротив, приказ комбрига Колчина подсветить цель осветительным снарядом, отданный в начале второй фазы боя, так и остался не выполненным. Как оказалось, к стрельбе осветительными было подготовлено только орудие №2, а к тому моменту, когда нужный боеприпас приготовили к заряжанию, цель уже вышла из сектора стрельбы данной артустановки. В своем отчете Колчин охарактеризовал это как "халатность, недисциплинированность и растерянность командира БЧ-2" "Баку", но тот в своей объяснительной резонно указал, что применение осветительных снарядов предусматривалось для условий малой видимости, а фактически она была большой. Ухудшение условий наблюдения за целью произошло в ходе самого боя из-за дымовых завес, пара, слепящих вспышек орудий с пламенным выстрелом и стрельбы трассирующими снарядами, и запуск осветительных снарядов тут вряд ли что-то смог бы изменить. В штабе СФ с этими объяснениями согласились.

"Разумный" в Полярном

В этой фазе боя UJ-1104 был накрыт трехорудийным залпом, после чего оба немецких корабля перешли на энергичный противоартиллерийский зигзаг. Их ответные выстрелы ложились далеко от советских кораблей. Ст. лейтенант Измайлов насчитал в общей сложности два всплеска с левого борта на расстоянии 70 м, один всплеск с правого борта на расстоянии 75 м и один всплеск по носу на расстоянии 150 м. Несмотря на эти, казалось бы, неоспоримые факты, в штабе СФ имелись сильные сомнения относительно того, что отряд попал под обстрел с берега. "Из опроса всех наблюдавших вспышки от "береговых батарей" установлено, - писалось в заключении штаба СФ, - что все эти вспышки наблюдались за кораблями противника. Такое явление могло быть следствием рикошетирования наших снарядов (учитывая их настильную траекторию при малых дистанциях стрельбы) и разрывы их затем в скалах на берегу. Кроме того, многочисленные всплески от падений снарядов от "батарей противника" по заявлению нескольких наблюдавших их лиц, бывших на верхней палубе, были высотой около 2-4 метров. Это никак не соответствует возможному калибру батарей".

Две находившиеся в районе боя немецкие батареи и в самом деле не сделали ни одного выстрела, но причины этого до конца не понятны. С одной стороны, в документах говорится о том, что противник не последовал за отрядом вглубь залива и потому не подходил к батарее "Хавнингсберг" (пять французских 145-мм орудий обр. 1916 г.) близ входа в Сюльте-фьорде ближе, чем на 10 км. Считалось, что защита немецкого отряда была обеспечена самим фактом существования батареи - русские испугались возможного открытия огня и отступили. Однако, Адмирал Полярного побережья не согласился с таким мнением Командующего морской обороной Киркенеса и командира "Скагеррака". Напротив, он написал, что эсминцы никакой артиллерии совершенно не боялись и свободно приблизились к самому берегу - и при этом никто их не обстрелял! Сложилось впечатление, что наличие в море своих и вражеских кораблей стало для батареи сюрпризом. О бое там догадались только после того, как увидели вспышки выстрелов. Из отчетов кораблей неясно, давали ли они красно-белые ракеты в качестве сигнала тревоги, как этого требовали приказы. Немецкие корабли находились от берега в 3000 м, вражеские - в 6000 м, правда, само место боя находилось в 10-15 км от батареи "Хавнингсберг". Ее дальность стрельбы составляла около 19 км, что теоретически обеспечивало ведение огня по советским кораблям в течение всего боестолкновения, но при существовавших условиях видимости вряд ли она могла быть эффективной. Таким образом, для немецких береговых артиллеристов возникла единственная в своем роде возможность поучаствовать в морском бою, но они по не ясным до конца причинам, ее упустили. В худшем положении находилась батарея "Маккаур", которая хотя и находилась гораздо ближе к месту событий, не располагала эффективными поворотными устройствами, из-за чего она не могла развернуть за 5 минут свои шесть французских 145-мм орудий на нужный для стрельбы угол. Впрочем, даже если бы это удалось сделать, обзор места боя закрывался скалами мыса Маккаур.

Тем временем бой начал стихать. Первыми с немецкой стороны огонь прекратили тральщики - они сделали это в 23:28. Через три минуты перестали стрелять пушки минзага. "Баку" прекратил огонь и постановку дымзавесы в 23:30, а "Разумный" - чуть раньше. Немецкие охотники продолжали палить до 23:38, когда советские корабли окончательно скрылись из видимости. При этом последние пять минут охотники, чтобы сохранить возможность использовать свои установленные на баке 88-мм орудия, шли курсом 110 градусов - то есть фактически преследовали наш отряд.

Почему же "Баку" и "Разумный" вышли из боя, явно не завершив уничтожение обнаруженного "конвоя"? Ответ прост: потому, что комбриг Колчин не видел возможности в создавшихся условиях приумножить боевой успех. Считалось, что отряд находится под обстрелом с берега, а нанесенные врагу потери и так значительны. Ожидалось, что при попытке преследовать корабли противника у берега резко возрастет шанс получить ответные повреждения, а этого комбригу допускать явно не хотелось. В 23:35 с мостика "Баку" наблюдался горящий транспорт, из которого валил черный дым. В 01:00 и в 01:03, то есть примерно спустя полтора часа с момента окончания боя, в направлении цели наблюдалось две яркие вспышки, которые Колчин в своем отчете описал как "взрывы на кораблях противника, причем взрывы большой силы". Если бы это имело действительное отношение к врагу, то взрывы должны были оказаться необычайно мощные - ведь в этот момент отряд успел отойти от места боя более, чем на 30 миль. Вдохновленные успехом, корабли отряда ушли в базу, и уже в 07:30 ошвартовались у причальной стенки.

Дальнейший переход немецкого отряда занял больше времени. В 23:27 командир "Скагеррака" сообщил "по флоту" о нападении надводных кораблей, а в 23:46 доложил в штаб Адмирала Полярного побережья о намерении укрыться с кораблями отряда в Сюльте-фьорде. Фьорд идеально подходил в качестве укрытия на случай повторной атаки противника - большие глубины позволяли близко подойти к берегу, к тому же вход прикрывала батарея "Хавнингсберг". В 23:48 минзаг зашел во фьорд, оставив тральщики охранять вход, осуществляя визуальное и акустическое наблюдение. Позже к ним присоединились и охотники. "Скагеррак" же забрался в самый конец залива и в 00:24 встал на якорь у Хавенесета. Скалистый мыс закрывал его со стороны моря так, что врагу пришлось бы подойти всего на 1000 метров, чтобы иметь возможность вести огонь по минзагу. Отсюда Вундер передал краткий доклад о бое и своем текущем местоположении. К 04:45 усилившийся северо-восточный ветер и волнение заставили эскортные корабли подойти ближе к минзагу, рядом с которым они через час стали на якоря. В 6 часов утра на "Скагерраке" прошло совещание. От командования никаких приказов не поступило, новых сведений о враге не было, поэтому Вундер решил продолжить переход. В 15:40 корабли отряда построились в походный ордер на выходе из фьорда и уже в 19:26 бросили якоря на рейде Киркенеса. Находившаяся на позиции в Варангер-фьорде подлодка Щ-402 отряд не обнаружила, поскольку за три предыдущих дня в условиях шторма оказалась снесена течениями в Мотовский залив.

В результате боя ни один корабль немцев не получил даже малейших повреждений, ни один член экипажа не имел и царапины. В отчетах командиров кораблей высказывалось недоумение по поводу такого исхода вроде бы неравной схватки. В качестве объяснения было предложено следующее: советским артиллеристами мешало большое количество темных пятен на заснеженном берегу. В связи с быстрым выходом советских кораблей из боя, все немецкие командиры решили, что на борту их визави находились мины. Однако выбор советским командованием для проведения постановки периода полнолуния казался нелогичным и потому само предположение - маловероятным. О том же свидетельствовало и то обстоятельство, что именно советские корабли пошли на сближение и первыми открыли огонь, хотя спокойно могли отойти заранее. Поэтому, главной причиной фактического бегства своего противника немцы сочли мощный концентрированный огонь, позволивший достигнуть удачных попаданий. Адмирал Полярного побережья контр-адмирал Нордман также не согласился с предположением, что русские ставили мины. По его мнению, советские корабли осуществили внезапное нападение, но были сами впечатлены слаженным отпором немцев, явно переоценили их силы и были вынуждены отступить.

Из немецких документов не ясно, была ли какая-то оперативная реакция на сообщение о нападении эсминцев или нет. Впрочем, немецкие командиры на местах и сами смогли разобраться в обстановке. Так, выходивший из Киркенеса конвой (три транспорта, три сторожевых корабля), после получения около 01:15 21 января сообщения "Скагеррака" "по флоту" самостоятельно вернулся в базу. В 10:45 из Хаммерфеста на восток вышел другой караван (четыре транспорта, два сторожевых корабля), но вскоре для усиления его эскорта командование выделило третий сторожевик, а сам конвой был задержан на якорной стоянке в Ло-фьорде с 19:20 21-го до 16:30 22-го. В 21:40 он был атакован подводной лодкой Щ-404, но, к сожалению, безуспешно. Киркенесский караван повторно вышел в море в тот же день в 20:40. В дальнейшем движение конвоев происходило без перебоев. Тральщики М-322, М-303 на обратном пути из Киркенеса до Хаммерфеста произвели контрольное траление использовавшегося противником фарватера и убедились в отсутствии на нем мин, а "Скагеррак" 29 января произвел новую постановку для усиления заграждения "NW.10".

Тем временем окончила подводить итоги и советская сторона. Спустя несколько дней после боя начальник разведотдела штаба СФ сообщил командованию, что поданным агентурной разведки в ночь на 21 января противник потерял у мыса Маккаур транспорт водоизмещением 8000 т. [* В конце 50-х этот успех даже обрел было имя - мотобот "Танья", почерпнутое советскими военно-морскими историками из приложений к известному труду Ю. Майстера "Война в восточно-европейских водах". В таблице указывалось, что данное судно затонуло 21 января в районе Киркенеса, что на первый взгляд соответствовало месту и времени боя. На самом деле разъездное судно "Танья" (140 брт) было выброшено сильным волнением на скалы у маяка в Бекфьорде (внутренний рейд Киркенеса), после чего там же и затонуло.] Это обстоятельство заметно повлияло на заключение штаба СФ о проведенной операции, которое было подготовлено начальником штаба СФ контр-адмиралом М.И. Федоровым и начальником оперативного отдела штаба капитаном 1 ранга А.М. Румянцевым и утверждено командующим СФ вице-адмиралом А.Г. Головко 12 апреля 1943 г. Весьма характерно, что оценка проведенной операции в целом нигде не озвучивалась, говорилось лишь, что "подготовка к операции была проведена комбригом неудовлетворительно". Причиной для такого вывода послужило то, что "командир БЭМ ни перед собой, ни перед подчиненными ему командирами не поставил четких задач, чего он желает добиться в бою. Поэтому торпедный залп в бою был сведен к выпуску торпед без всякого расчета, а ведение артиллерийского огня - по существу к оборонительному, а не наступательному тактическому приему на отходе". Жесткой критике подверглось отсутствие у Колчина замысла боя и руководства отрядом во время боестолкновения. Решение отойти в море без повторения атаки, было признано явно ошибочным, а уверенность в обстреле береговыми батареями - безосновательной. Интересно отметить, что это заключение делалось уже после появления директивы наркома ВМФ №ОУ/112 от 29 января 1943 г., где до остальных флотов доводился опыт СФ, полученный в ходе набеговой операции. В директиве утверждалось, что "операция хорошо организована, неожиданна для противника, имелись все данные для полного уничтожения конвоя, но противник понес малые потери...". В качестве причин последнего назывались не отсутствие замысла боя и руководства отрядом, а их последствия и ошибки личного состава, допущенные в бою. Фактически же, как мы знаем, никакого успеха не было и вовсе. Дважды в марте 43-го и один раз в октябре 44-го эсминцы Северного флота выходили к берегам противника с целью перехвата конвоев, но ни в одном из этих случаев им не удалось обнаружить врага и добиться пусть даже такого фиктивного успеха, как в 20 января.

Минный заградитель "Скагеррак" и канонерская лодка К-1 на стоянке в Тронхейме

Какие же выводы можно сделать из всего вышеизложенного? Многие, носящие частный характер, мы уже высказали непосредственно в тексте статьи и не станем на них повторно останавливаться. Главный же, на наш взгляд, заключается в том, что голое превосходство само по себе не может обеспечить победы, если его не дополняют соответствующая подготовка командного состава и экипажей кораблей, а также хорошее разведывательное обеспечение. Мысль довольно очевидная, но не настолько, чтобы в годы войны наше военно- морское командование могло удержаться от соблазна использовать крупные надводные корабли для выполнения сложных задач, к которым эти корабли не были готовы. Подобные попытки в лучшем случае, как это было на Севере 20 января 1943 г., оканчивались ничем, в худшем, как это было на Черном море 6 октября того же года, завершались тяжелым поражением. Это обстоятельство всегда следует иметь в виду, когда речь заходит о критике последующего решения Ставки ВГК вывести крупные корабли в свой резерв, а фактически запретить им участие в боевых действиях в 1944-1945 гг. Мудрость верховного главнокомандующего, столь часто подвергаемая сомнению в настоящее время, при более глубоком знакомстве с материалом, по крайней мере, в данном вопросе, сомнений не вызывает.