Ну, а Маша, терзаемая непонятной ему ни то ревностью, ни то муками разоряемого у неё же на глазах собственника, теряющего свои постельные вложения (увидев, как от неё незаметно куда-то ускользает именно тот Ганеша, что уже начинал относиться к ней всё более трепетно), заставляла его звонить теперь ей чуть ли не каждый день. А не сутки-через-двое, как они договорились. Чтобы она могла продолжать и продолжать его очаровывать, как и завещал ей Маяковский: «на флейте водо сточных труб». Разрывая, в итоге, всё это время его и Васаби своей всё более возрастающей навязчивостью. Особенно – в постели, выкладываясь для него вся!
(Рекламный ролик)
Пока, ближе к лету, не подхватила желтуху. И оказалась чуть ли не на целый месяц заперта в стенах больницы. Откуда с болью стенала через Власа:
– Почему же Ганеша не заходит меня навещать? – попытался передать Влас её болезненно-чуткую интонацию. – И не дарит апельсины и цветы?
Но Ганеша отвечал лишь:
– Передай Маше, когда навестишь её снова, что мне некогда, не до неё пока. Да и не люблю я больничный запах, – улыбался он озабоченному за них Власу. – Позвоню потом. Наверное.
– Я просто не хочу, чтобы Маше из-за тебя стало больно, – признался Влас.
– Мол, «поматросил и бросил»?
– Она не такая, – возразил Влас. – С ней так нельзя.
– Знаю. Эх, если б не Васаби!
С желтухой Ганеша шутить не любил, переболев ею ещё в юности. Причём, два раза: А и В. Сидели на трубе. Его печени. Давно уже заставляя Ганешу размышлять о том, что миф о Прометее с клевавшим его печень вороном, залетавшим к тому «на огонёк», совсем не миф. А грубейшая реальность. И для него – тоже. После того как понял, что «миф о Прометее» – это не более, чем мистерия, говорившая неофитам устами игравших её на сцене нимф о том, что теперь им ни в коем случае нельзя будет есть ни жирного, ни сладкого. Так как это очень вредно для их – теперь божественной – печени.
А потому-то и, взвесив все за и против, решил Маше больше не звонить. Никогда. А то мало ли?