Астральный летчик

1Андрюша

В начале августа на Невском жарко. В начале августа Невский похож на клейкую ленту. На ленту для мух, подвешенную под розовым абажуром на дачной веранде.

Ноги прилипают к асфальту. Ползешь по этой ленте и понимаешь, как завидуют мухи, попавшие на нее, своим счастливым подругам, жужжащим на воле, у мусорной кучи.

«Лучший отдых на Кипре! Здесь родилась из пены морской Афродита!» — реклама в витринах Аэрофлота.

Майка прилипла к спине. Джинсы к бедрам. А навстречу идут Афродиты. Загорелые до черноты. Выгоревшие клочьями. В юбочках чуть ниже трусиков. Идут и, смело глядя тебе в глаза, сексуально лижут мороженое. Розовыми языками. Нагло идут на тебя. Прямо в лоб. Как Покрышкин на «мессершмит».

У бывшей «Военной книги», в доме Голландской церкви, книжные развалы боевых гражданских лиц. Они агрессивно предлагают встретиться с прекрасным, предлагают альбомы Босха, Брейгеля и Дали, не замечая, что окружающая действительность далеко превосходит все «старания маэстро».

У Казанского звенят колокольчики и бубны. Обритые наголо, босые кришнаиты, обернутые в оранжевые простыни, кружат радостный хоровод вокруг русского маршала шотландского происхождения Михаила Богдановича Барклая-де-Толли. Маршал, опустив голову, внимательно слушает их заунывное пение. А над маршалом сверкает реклама пива «Хольстен».

Жарко… Но на теневую сторону перейти почти невозможно.

Переход Невского в начале августа — это аттракцион, смертельный номер! Непрерывным потоком, невзирая на светофор, по расплавленному асфальту угрожающе шуршат «мерседесы», «ауди» и «тойоты». Вежливо прижимаясь к тротуару, их пропускают домоделанные «Жигули» и «Москвичи». И некому свистнуть вдогонку иностранной ораве, некому погрозить им полосатым жезлом…

А за спиной фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова с десяток желтых автобусов. В автобусах в открытые окна покуривает ОМОН. Этих мелочи жизни не касаются. Они ждут ДЕЛА! Старый фельдмаршал указывает им подзорной трубой на Дом книги. Не знает, что книга у них уже есть…

У Гостиного гремит медью бродячий диксиленд. Полысевшие, поседевшие бывшие кумиры «Пятилетки» и Мраморного лихо жарят тему своего музыкального детства. «Когда святые маршируют» слышит Невский от Адмиралтейства до Московского. Играют они от души, и кажется: вот-вот от Московского вокзала появится колонна марширующих святых в белых незапятнанных ризах. И все устроится. Все будет хорошо, как говорится.

Перед диксилендом любимец Гостиного — городской сумасшедший дядя Гена. Дядя Гена в зеленой пограничной фуражке, в военных галифе и рваных кедах. На мотив «Святых» дядя Гена поет хриплым пропитым Голосом частушки на злобу сегодняшнего дня.

Обыватель дружно хохочет. Здесь хорошо. Не жарко и весело. Можно и постоять. Рядом остановилась стайка пожилых, розовых, как парниковые помидоры, иностранцев.

Пьяные финны на Невском отдыхают. Как сосед— алкаш в коммунальной квартире. И не уехать никуда, и противно. Финны жестикулируют с живостью итальянцев, кричат на своем протяжном угро-финском. Свою скандинавскую сдержанность они оставили у первого магазина под Выборгом.

Певец «Невского проспекта», Николай Васильевич Гоголь, скорбно прячет свой бронзовый нос в воротник шинели: «Скучно на этом свете, господа!»

Наконец-то появился на Невском Хозяин! Даже «мерседесы», «тойоты» и «ауди» скрылись куда-то. Как под землю провалились. Замерли у тротуаров расписанные модной рекламой ветхие, набитые до отказа троллейбусы. От Аничкова моста, ревя сиреной, мигая предгрозовым светом, на Невский вылетел бело-голубой «форд-эскорт». На борту завораживающая надпись: «ГАИ Санкт-Петербург». Нескладно, но внушительно. «Эскорт», густо матерясь через динамики, очистил Невский в считанные секунды. Опустел Невский.

Заволновались лоточники. Тревожно вглядываясь вдаль, стали оттаскивать товар поближе к стенам домов. Обыватель, наоборот, потянулся к краю тротуаров, вытягивая шеи в сторону Московского вокзала.

Из дрожащего над мостовой марева надвигается черный силуэт. Непонятный силуэт. И нестройный, гул. Будто движется на город грозовая туча. Замер диксиленд у Гостиного. Невский погрузился в тишину. А туча все ближе и ближе. Она клубится уже у Дворца пионеров. Дядя Гена не выдержал. Сорвал с головы зеленую пограничную фуражку. Задергался в алкогольном экстазе: «Наши! Наши! Пришли! Да здравствует второе августа! Ура!» Дядя Гена захохотал похмельным Мефистофелем: «Теперь держитесь, суки!»

Коренные обыватели с тревогой поняли, что дядя Гена прав. Сегодня — второе августа. День Воздушно-десантных войск. И держаться действительно надо. Надо держаться подальше.

В лучах заходящего солнца сверкнуло желто-голубое знамя ВВС над серой колонной. Поседевший диксиленд грянул им навстречу свой коронный марш. «Когда святые маршируют» вновь загремело над Невским. Но парни в голубых беретах держали свою тему. Поддатые и суровые, они, перекрывая диксиленд, пели «Варяга».

Дядя Гена надел свою пограничную фуражку, протиснулся сквозь толпу к ним навстречу и взял под козырек. По небритым щекам его катились крупные слезы. Дядя Гена открыл рот, хотел прокричать с детства знакомые слова, но горло перехватила судорога. Он так и стоял впереди толпы с рукой под козырек, открытым ртом и мокрыми небритыми щеками.

Вдоль Гостиного гордо проплыло желто-голубое солнечное знамя. Перед знаменем вразвалку шагает усатый майор, увешанный боевыми орденами и медалями. За ним в тесном полосатом строю совсем еще зеленые пацаны, только что вернувшиеся из «горячих точек», и уже поседевшие «пожилые», израненные афганцы. От строя веет мощью, капитальностью и тревожной прохладой. Вглядевшись, увидишь в строю и себя. Не сегодняшнего, конечно. Себя «эталонного». Каким когда-нибудь вспомнят тебя друзья на кладбище.

Майор ведет их на Дворцовую. Не на штурм Зимнего. На митинг. Отдать последний долг тем, кого нет сегодня с ними, тем, кто остался в чужих горах, так и не увидев родного Питера.

«Ногу!» — обернулся к колонне усатый майор, и десант ударил— в расплавленный асфальт стоптанными кроссовками, штатскими ботинками и дачными сандалиями. «И раз! И раз! И раз!» — спиной вперед шагает майор, улыбаясь, оглядывает своих орлов. Мальчики еще хоть куда. Голубые береты на стриженых затылках, камуфляжные штаны, майки-тельники. На левых предплечьях татуировки. Знаки родных частей. Тут и Псковская, и Тульская десантные дивизии. У некоторых на фоне крылатого парашюта гордые буквы ДШБ. Десантно-штурмовая бригада. Это — смертники. Камикадзе. Их татуировка, наколотая синей тушью, отливает кровью. Своей и чужой.

«И раз! И раз! И раз!» — дрожит мостовая.

Заволновались пожилые иностранцы. Защелкали брызги фотовспышек. Иностранные старушки в широких цветастых шортах аплодируют: «Бьютифул! Манефик!» Пьяные финны, присмирев, тянут пиво из жестяных банок.

Коренной обыватель смотрит вслед встревоженно и мрачно. У коренного обывателя подкожный, генный, сумрачный блокадный страх: «Только бы войны не было. А без войны, потихоньку, мы, если надо, и блокаду готовы опять пережить». Только потихоньку…

За фельдмаршалом Кутузовым в желтых автобусах настежь распахнулись двери. Омоновцы, затоптав сигареты, побежали на Невский. Выстроились у Дома книги в четыре шеренги. Бронежилеты, белые шлемы, шиты наперевес. В правой руке резиновый «демократизатор». Прищурив глаза сквозь забрала, омоновцы жадно следят за подходящей полосатой колонной. Засиделись без дела.

Весь Невский запрудило голубое море беретов. Авангард со знаменем уткнулся в омоновские цепи — знамя обвисло. Усатый майор закричал, пытался вызвать на переговоры омоновского начальника. Но начальник не вышел. ОМОН стучал дубинками по щитам, как хоккеисты клюшками по борту: «Очисти лед! Смена!»

Оранжевые бритые кришнаиты, то ли мальчики, то ли девочки, бросились вдруг в узкую щель между десантом и ОМОНом. Запели радостно под ритм дубинок: «Харе! Харе! Рама! Рама! Харе Кришна! Харе-харе!»

Омоновский начальник крикнул в «матюгальник» из тыла цепей: «Разойтись! Всем немедленно разойтись!»

И десантура разошлась.

— Мен-ты! Му-со-ра! Козлы вонючие!

— Харе Кришна! Харе-харе! — подпевали кришнаиты.

— Шкуры продажные! — командирским басом поддержал орлов майор.

А задние все подходили. Напирали на авангард. Перед строем щитов, как перед плотиной, завихрился голубой водоворот десанта с оранжевой пеной кришнаитов.

— Братаны, вперед! Дави их! Ура! — напирали задние.

— Харе! Харе!

Но вперед пошли не они. На высокой ноте истерично взвизгнул «матюгальник». ОМОН тевтонской свиньей ринулся на десант. Отжал щитами, расколол авангард на две части. В брешь бросилась вторая линия, молотя «демократизаторами» направо и налево. Сработала «домашняя заготовка».

«Харе Кришна! Харе-харе!» — стонали, обливаясь кровью, оранжевые. Десантура отчаянно материлась. Бой закипел по всей ширине Невского. Обыватель с лоточниками прижался к стенам домов. Обыватель с каждой секундой боя терял свой пещерный страх. Увидев окровавленные физиономии и затоптанных милицейскими бутсами кришнаитов, обыватель завыл дико:

— Ублюдки! Фашисты! Гестапо!

От Гостиного по Невскому в рваных кедах шагал дядя Гена, ведя за собой диксиленд. Пожилой диксиленд жарил по джазу «Варяга», заглушая стук милицейских щитов и треск разбиваемых скул.

Безоружный десант держался за Невский зубами. Как учили. Не отступив ни на шаг. Фельдмаршал Кутузов, опустив бронзовую голову, вспоминал Шевардинский редут.

В небе сверкнула длинная голубая фотовспышка и радостно зарокотал, смеясь, гром. Кто-то решил запечатлеть эту картину. Чтобы потом, когда надо, когда придет время, предъявить ее кому следует.

И сразу мощным потоком включили успокаивающий душ. На Невский обрушился ливень. Через секунду все стало мокро. Десант и ОМОН стояли друг против друга тяжело дыша. Мат застревал в горле.

Перед десантом встал мокрый усатый майор, почему-то с милицейским «матюгальником» в руках. За ним стоял хозяин «матюгальника» — омоновский полковник.

— Колонна! Слушай мою команду! Поход на Дворцовую отменяется. Всем разойтись. Правый фланг отходит к Спасу на Крови. Левый — к Апраксину. Все поняли? Выполнять!

Мокрый десант угрюмо молчал.

— Сука! — крикнул пожилой афганец с медалью. — Братаны, опять нас предали!

Братаны зашевелились.

— Правый — к Спасу. Левый — к Апраксину! Быстро! Выполнять!

— Сука!

— Ни шагу назад, братаны!

— Кто был под Кандагаром, ко мне!

Десант начал рассредоточиваться по группам. Ветераны к ветеранам, салаги к салагам. Закружился голубой водоворот.

И в этот момент ОМОН расступился. В лоб ударили третья и четвертая линия. Рассекая струи ливня, хлестали наотмашь дубинки. Одних гнали к Спасу. Других к Львиному мостику. Десант отступал по каналу имени растерзанного толпой известного поэта Грибоедова.

И снова застонал Невский. Началась настоящая мясорубка…

Младший сержант разведроты энской десантно— штурмовой бригады Андрей Балашов вернулся в Питер двадцатого июля. Только двадцатого. А по приказу должен был в начале мая. Но в бригаде был некомплект. Это во-первых. А во-вторых, его разведрота должна была «зачистить» один аул. Памятный еще по стихам Михаила Юрьевича Лермонтова. Отомстить за погибших там в феврале братанов. Это, как говорится, дело святое. И дембеля не роптали. «Зачистили» как положено.

И грязные, пыльные, пропахшие порохом, с обожженными РПГ лицами, погрузились в Моздоке в транспортный ИЛ-76. Вместе с тремя деревянными ящиками. Командовал ящиками чужой пьяный армейский прапор. В последний раз командовал. Ящики летели домой, по адресам, написанным на торцах черной краской. В неподъемных ящиках были цинковые фобы — сынки возвращались на родину «грузом 200»…

Сутки Андрюша, не раздеваясь, спал на родном продавленном диване, на зеленой тенистой улице имени Петра Лаврова. Ставшей теперь опять Фурштатской.

Мать сутки ходила по комнате на цыпочках, только кроссовки с ног сына стащила. Сутки глядела на его черные руки, обхватившие подушку, и молчала. Только качала головой и вздыхала. На вторые сутки не выдержала. Нужно было работать. Год назад ее уволили из морского КБ по сокращению штатов. Теперь она работала дома. Перешивала на старенькой машинке вещи подругам и знакомым. Мать сняла голубое детское байковое одеяло, Андрюшино еще, с бабушкиного «Зингера» и качнула широкую ажурную педаль. Закрутилось, разбрызгивая солнечных зайчиков, никелированное колесо.

Андрюша тут же вскинулся на диване, тряхнул головой и оскалился:

— Ма… Ты так не строчи… Я же в холодном поту проснулся… Слышу — стреляют… А под подушкой автомата нет…

В тот же день Андрюша сходил в знакомую с детства баню на Чайковского. Раньше в бане пахло вениками и «Шипром» из парикмахерской, гудели шкафы-автоматы с газированной водой, под сытыми фикусами в голубых кадках отдыхали напарившиеся на неделю инвалиды с костылями, старушки с личными эмалированными тазами, молодые румяные мамаши закутывали в платки обалдевших от жара и гула мыльной волооких краснощеких девчонок…

Теперь в бане пахло шашлыками и пивом. В парной было пусто. Сытые мужики в простынях через плечо, как римляне в тогах, сидели в предбаннике за накрытыми, как в ресторане, столами. Курили. Глядели по видику порнуху.

Андрюша от души нахлестался веником. Рычал, стонал, хрюкал, еле влез на кафельный высокий бортик проточного бассейна. Сложил руки над головой, шарахнулся в воду. Дух захватило, по затылку побежали мурашки…

Мать с его. «командировочных» к чаю купила торт «Сказка» — черное полено, обросшее кремовыми грибами. Мать у него ничего не спрашивала, а Андрюша и не мог ей ничего рассказать. Не то что не хотел, а просто не мог.

Андрюша, разомлевший, сидел на диване, перелистывал толстые картонные страницы бархатного голубого дембельского альбома. На него глядели веселые и грустные, дурашливые и серьезные, хитрые и простодушные морды братанов. Многие фотографии были аккуратно обведены черным фломастером.

— Андрюша, ты отдохни недельку. Денег пока хватит. А потом иди в университет восстанавливаться. Скоро август.

Андрюша захлопнул бархатный альбом, положил его на этажерку.

— Ма, а чего мне там делать? С этими малолетками?

Мать засмеялась, взъерошила его мокрую челку:

— С малолетками? А сам-то ты кто? Двадцать два всего…

Андрюша пригладил челку, вздохнул:

— Я, мам, уже старый. Наш комроты говорил, в вашем возрасте, сынки, уже лошади дохнут…

Мать замерла. Хотела улыбнуться и не могла. Встала с дивана.

— Дурак он. — И вышла на кухню.

Больше они с матерью не разговаривали в тот вечер. Обедали, опять пили чай с тортом, молча смотрели по телику ее любимый сериал «Санта-Барбара».

На следующий день Андрюша пошел на набережную Кутузова, напротив «Авроры», на Молодежную биржу труда. Нервная, уставшая от одуревшей от безделья молодежи бледная девица подробно записала Андрюшины данные, все, что он ей рассказал:

«Образование — незаконченное высшее… Английский — разговорный. Водитель категории В, С. „УАЗ", „ЗИЛ", БМД. Гранатометчик, пулеметчик, снайпер».

Девица записала все это и нахмурилась. Очки сползли на кончик носа.

— И куда же вас с такими данными? В партизаны?

— Может, кому понадобится?

Девица поправила очки, бросила ручку, укоризненно взглянула на Андрюшу:

— Вы смеетесь, а у меня работа!

Андрюше стало жалко бледную девицу, он успокоил ее:

— Я не смеюсь, девушка, честное слово. Я три дня как с войны. Мне работа нужна.

Девица воспрянула духом от своей значимости. Строго поглядела на Андрюшу:

— Зачем же вы мне плели про пулеметы?

— Вы сами просили подробно рассказать все, что я умею делать.

— Это разве профессии? — скривилась девица.

Андрюша обиделся:

— А вы сами пробовали бээмдэшку водить?

Это девица приняла за шутку и весело рассмеялась. Заполнила на него новую карточку. Из всех Андрюшиных «умений» оставила только «английский разговорный» и «водитель категории В, С». Обещала звонить.

Ему позвонили через пару дней: на его «умения» нашелся клиент. Клиент ожидал Андрюшу прямо у его дома в аккуратной «шестерке» с душистой елочкой на ветровом стекле…

За рулем сидела деловая, хорошо сохранившаяся, в меру намазанная женщина. Андрюша сел рядом с ней. Она оглядела Андрюшу внимательно и строго провела языком по алым губам. Андрюша отвернулся от ее пристального взгляда, подумал с усмешкой, что зря не приписал на бирже после своих «умений» — «Интима не предлагать».

Но женщине был нужен не интим. Она спросила недоверчиво:

— Мальчик, ты правда с войны? Ты убивал?

— А что, по-вашему, на войне делают? — обиделся Андрюша.

Женщина довольно тряхнула седой прядью:

— Я плачу тебе пятьсот баксов.

— За что?

— Как за что? — удивилась женщина. — За это!

Она открыла сумочку, достала связку ключей, протянула их Андрюше.

Андрюша глядел на ключи и молчал. Женщина ему четко объяснила:

— Это от квартиры. К восьми он уже в отключке. Валяется в средней комнате на тахте. — Она достала из сумочки тяжелый ПМ, положила его на колени Андрюше. — Войдешь — стреляй прямо в башку… В поганую башку… И уходи. Дальше мои проблемы.

Ключи позвякивали на указательном пальце с красным перламутровым ногтем.

— Это ваш враг? — спросил ее Андрюша.

— Да. Муж, — спокойно ответила женщина. — Совсем оборзел… Третий месяц пьет без выходных… Ублюдок… — Женщина строго глядела на Андрюшу, требовала понимания.

Андрюша кивнул:

— Понимаю. С такой падлой запьешь, — и вышел, громко хлопнув дверцей.

Еще неделю Андрюша честно сидел у телефона. Ждал, тупо глядя в экран телевизора, курил. Постоянной девчонки у него не было, ни одноклассникам, ни сокурсникам звонить не хотелось. Перед глазами стояли голубые горы. Истекающие кровью, орущие человечьими голосами овцы на каменистой горной дороге. В общем, всякая чушь…

Второго августа Андрюша поднялся в шесть утра, выгладил загодя выстиранный камуфляж и тельник, одолжил у матери десятку из «командировочных», надел на затылок голубую беретку и пошел к Московскому вокзалу.

Когда появился усатый майор и скомандовал построение, Андрюша тоже встал в строй вместе со всеми. Взял ногу, подпел «Варяга». «Варяга» выбрали сообща, чтобы не путаться. У каждой части был свой доморощенный гимн, не всякому известный, а «Варяга» знали все, с детства. Они шагали посередине Невского, и Андрюша впервые за две недели чувствовал себя легко и спокойно. В тесном полосатом строю все было знакомо и капитально…

…Андрюша сначала отбивался нехотя. Перед глазами еще стояли горы и овцы, орущие человечьими голосами. Он отступал с десантом к Спасу на Крови. Получил пару раз «демократизатором», но смолчал. Заржавевший в груди стартер не срабатывал.

У валютной пивной «Чайка» елочкой стояли шикарные автомобили. Из открытых окон автомобилей парни в темных очках с любопытством наблюдали за «казанским побоищем».

— Отдай медаль! Я за нее кровь в Афгане проливал! Отдай, сука! — услышал вдруг Андрюша.

Пожилой афганец, угостивший его портвейном у Московского, орал, обливаясь кровью, молоденькому омоновцу:

— Отдай медаль, чмо!

Омоновец молотил его по голове дубинкой. Пожилой защищался локтями. И стартер у Андрюши сработал. Он сквозь толпу пропихнулся к пожилому, счастливо улыбаясь, крикнул омоновцу:

— Э! Сынок, погоди!

Омоновец перестал молотить дубиной. Андрюша подошел к нему вплотную:

— У вас, мент, так медали зарабатывают? Так, да?!

Омоновец замахнулся на него «демократизатором»,

но Андрюша, как учили, ушел с линии атаки, ногой свалил омоновца, вырвал из его потного кулака медаль «За отвагу».

— Держи, братан. Больше не теряй, — протянул он медаль афганцу.

Пожилой, задыхаясь, вытер с лица кровь, сунул медаль в задний карман камуфляжа.

— Откуда ты такой, салага?

— Не обижай, братан,— нахмурился Андрюша.— Я кавказскую войну прошел.

— Молодца, — выплюнул кровавый сгусток пожилой, — Ермолова вам не хватило.

На помощь упавшему омоновцу с моста, гремя щитами, бежала подмога.

— Отходи дворами, я прикрою, — сказал пожилому Андрюша.

Пожилой опять вытер мокрое от дождя лицо, оглянулся. Мокрая набережная была пуста. Десант рассредоточился. В дыре дома Энгельгардта, у входа в метро, жались мокрые обыватели. На всю набережную оставались только два голубых берета — Андрюша и пожилой. Ментовская подмога приближалась. Пожилой хлопнул Андрюшу по плечу:

— За кого меня принимаешь? — Пожилой расставил ноги, встал в стойку, набычась глядел на подбегавших ментов.

У входа в метро в толпе обывателей бушевал дядя Гена в пограничной фуражке. На губах его мешалась пена со слезами и дождем.

— Смелые, да?! Десять человек на двоих, да?! Гады! Суки! Бляди!

Милицейский сержант, пробегая мимо, полоснул его дубиной по зеленому верху. Пограничная фуражка покатилась по мокрой мостовой. Дядя Гена, обхватив голову руками, сел на мокрый асфальт. Обыватели оттащили его в глубь дыры. На сухое. Оттуда раздавался его хриплый рев:

— Держитесь, братаны! Я с вами!

Омоновцы подбежали. Пожилой обеими руками уцепился за щит переднего, старался зачем-то вырвать его. К нему сзади подбежали двое, заломили руки, щелкнули наручниками. Андрюша ничем не мог ему помочь, его окружили. Менты хотели только Андрюшу, только его, очень хотели, даже не обращали внимания на лежащего под дождем молоденького коллегу.

Андрюша отбивался веселый и счастливый, словно в какую-то жутко увлекательную игру играл. Менты не могли к нему подойти.

— Дави их, парень! Дави! — кричали из дыры мокрые, возбужденные обыватели, свистели и аплодировали, как на стадионе.

— Врагу не сдается наш гордый «Варяг»! — кричал Андрюша, отбиваясь от щитов ногами.

Менты совсем озверели. По приказу сержанта бросили щиты — они мешали работать дубиной. Оскалив зубы, матерясь на чем свет стоит, менты пошли на Андрюшу. Андрюша знал: в групповой драке нужно выбирать главного, его и валить для начала. Андрюша выбрал сержанта. Он перемахнул через капот чьей-то машины, увидел за ветровым стеклом испуганное женское лицо, обежал машину и сзади неожиданно свалил сержанта. Менты онемели.

— Ну как, менты?! — крикнул Андрюша. — Пощады никто не желает?

— Беги, парень! Беги! — орали из дыры обыватели.

— Отступай, братан! — хрипло поправил их дядя Гена.— Отступай!

Андрюша оглянулся: мостовая до самой Итальянской была пуста.

Но тут поднялся сержант, рванул на боку кобуру и достал табельный ПМ. Навел пистолет на Андрюшу:

— Застрелю, бля! За сопротивление властям!

Притих, забился в тихую сухую дыру обыватель. Пистолет глядел прямо в грудь Андрюше.

И вдруг задом рванулся со стоянки черный перламутровый «шестисотый» «мерседес», через который прыгал Андрюша. «Мерс» загородил Андрюшу от ментов. Открылась задняя дверь, кто-то крикнул: «Давай скорей!»

Андрюша не заставил себя упрашивать. Шлепнулся на мягкое кожаное сиденье. Хлопнула дверца. «Мерс» помчался по каналу в сторону мокрых золотых крестов Спаса на Крови…

Уютно жужжали «дворники», вернее, у «шестисотого» «дворник» был один, большой, широкий, а в машине были двое. Два мужика, хотя сначала ему показалось, что в машине женщина, но женщины не было.

Андрюша скромно сидел на самом краешке черного кожаного сиденья. Боялся испачкать мокрым камуфляжем шикарную обивку салона. Водила в черной кожаной куртке обернулся к Андрюше. Снял черные очки.

— Не надоело херней заниматься?

Андрюша радостно вскрикнул:

— Вовчик! — и тут же понял, что несколько погорячился.

Это был Вова Алиханов. Его суровый взводный, прапор по кличке «Батый». Вова дембельнул из бригады год назад. У него контракт кончился, да и на Кавказе воевать он не стремился, ему хватило Афгана.

Вова отвернулся от Андрюши. «Мерс» плавно покатил по Садовой. И тут к нему, улыбаясь, повернулся второй. Андрюша понял, почему ему показалось, что в машине женщина. У второго было белое, совсем не загорелое лицо, большие голубые глаза и яркие губы. С виду баба да и только. Он глядел на Андрюшу загадочно улыбаясь, потом спросил:

— Мы с тобой нигде не встречались?

— Вроде нет, — отвернулся от него Андрюша.

— Что-то лицо у тебя знакомое… На кого-то ты очень похож…

— Это мой шеф, — пояснил Вова. — Ты понравился Сергею Николаевичу.

Дальше ехали молча. Каждый глядел в свою сторону. Тоскливо жужжал «дворник». Дождь не переставал. Перемахнули Фонтанку, свернули на Соляной, выехали на Чайковского.

— Хорош, мужики. Я дома. Вовчик, останови, — попросил Андрюша.

— Сиди, — мрачно ответил Вовчик.

«Мерс» остановился у магазина на Литейном. Магазин назывался «Ариадна». Зеркальные стекла отражали любопытного во всей дремучей красе. Надежно скрывали свое таинственное нутро. Вова вышел, открыл дверь Сергею Николаевичу. Сергей Николаевич остановился у входа.

— Тебе что, особое приглашение? Или тоже дверь перед тобой открыть? — спросил Андрюшу Вова.

Андрюша вылез из машины, поправил беретку и шагнул за Сергеем Николаевичем в магазин. Продавцы и охранник в синем комбинезоне почтительно встали. Кто-то выключил журчащий в углу телевизор. Сергей Николаевич провел Андрюшу к стойке бара, показал на разноцветные бутылки.

— Что будешь пить?

Андрюша оглядел этикетки, пожал плечами. Напитки были новые, незнакомые.

— А нам все одно. Что водка, что пулемет. Лишь бы с ног валило.

Смазливая, густо накрашенная барменша прыснула в ладонь. Сергей Николаевич строго поглядел на нее. Барменша подняла глаза, глядела не мигая, улыбка пропала бесследно.

— Наташа, налейте нам «Черную смерть», — вежливо попросил ее Сергей Николаевич.

Барменша прошлась рукой по разноцветным бутылкам, как по книгам на книжной полке. Нашла бутылку с черной этикеткой и белым черепом в пушкинском цилиндре, разлила водку по бокалам.

— Будь, — поднял свой бокал Сергей Николаевич.

— Буду, — ответил Андрюша, поднимая свой. — Только смерть не черная.

Губы у барменши дрогнули. Сергей Николаевич внимательно посмотрел сначала на нее, потом на Андрюшу.

— Откуда ты знаешь?

— Да уж знаю, — вздохнул Андрюша.

— Расскажи. — Сергей Николаевич присел на высокий табурет у стойки. Хлопнул по соседнему табурету ладонью. — Садись. Рассказывай.

— Как-нибудь в другой раз. — Андрюша звякнул своим бокалом о бокал Сергея Николаевича. — Спасибо за помощь.

Они выпили. Наташа тут же поставила перед ними по блюдечку с бутербродом, плеснула из графина в бокалы желтый манговый сок. Сергей Николаевич пригубил сок, улыбаясь посмотрел на Андрюшу.

— Хочешь у меня работать?

— Смотря сколько платить будешь, — глядя на аппетитный бутерброд, ответил Андрюша.

Барменша отвернулась от стойки. Плечи ее дрожали. Сергей Николаевич тоже вдруг рассмеялся, хлопнул Андрюшу по плечу:

— Молодец! Что надо делать, даже не спрашиваешь. Сразу быка за рога. — Он достал из кармана темного пиджака пачку долларов, перетянутую резинкой, вытащил из-под резинки две бумажки, протянул их Андрею. — Держи. Это аванс.

Андрюша поглядел на зеленые бумажки и взял бутерброд.

— Ты не горячись. Я ведь еще не решил.

Сергей Николаевич улыбался, двумя пальцами держал перед Андрюшей бумажки.

— Ну, решай, решай. — Сергей Николаевич встал, положил деньги на стойку перед Андрюшей. — Наташа, налейте ему еще. А я, извини, пошел. Дела.

Андрюша аккуратно положил бутерброд на блюдечко.

— Тогда и я пошел.

— Куда? — удивился Сергей Николаевич.— Пей сколько влезет. Я угощаю.

Андрюша улыбнулся ему:

— Не люблю халяву.

Сергей Николаевич, прищурившись красивыми глазами, оценил Андрюшу и взял со стойки деньги.

— Похвально. Очень похвально.

Они пошли по торговому залу к двери. Продавцы и охранник провожали их любопытными взглядами.

— Будь, — протянул Андрюше руку Сергей Николаевич у двери.

— Буду, — сказал Андрюша и протянул в ответ свою.

Сергей Николаевич тут же вложил в его руку доллары:

— А баксы все-таки возьми. Независимо как решишь. Пригодятся.

Андрюша мотнул головой:

— Вот если решу, тогда и возьму. И не то, что ты мне откинешь. А сколько сам скажу. — И он протянул деньги обратно.

Сергей Николаевич обвел взглядом внимательно следивших за ними сотрудников. Те мигом сделали вид, что каждый занимается только порученным ему делом. Продавцы осматривали товар на полках. Охранник, сложив руки за спиной, отвернулся к мокрому матовому стеклу. Сергей Николаевич опять улыбнулся. Улыбка у него была молодая и приветливая, как из старых фильмов.

— Бери, бери. У тебя же сегодня праздник. Это от души. Помяни своих братанов.

Андрюша потоптался с ноги на ногу. Улыбнулся в ответ как умел:

— Это дело другое. Спасибо.

Сергей Николаевич неожиданно крепко, по-мужски, пожал ему руку:

— Сегодня гуляй. Завтра отходи. А послезавтра жду тебя с решением.

— Мне отходить не надо, — сказал Андрюша. — Я уж если отойду, то сразу. На тот свет.

Андрюша аккуратно сложил доллары пополам и положил их в задний карман камуфляжа. К «командировочной» десятке.

— Я к тебе завтра приду. Назначай время.

Сергей Николаевич обернулся, оглядел сотрудников.

Те делали вид, что заняты делом, только смазливая барменша смотрела на Андрюшу внимательно и удивленно.

— Хорошо. Завтра в девять. Здесь. Будь. — Сергей Николаевич пошел по залу к черной двери за баром.

— Буду, — сказал ему вслед Андрюша. — Только…

— Что только? — резко остановился Сергей Николаевич.

— Только ты четко поставь мне задачу, а сколько это будет стоить, я сам решу.— И Андрюша открыл входную дверь. Последнее, что он увидел в «Ариадне», — испуганно-удивленные глаза охранника.

Ливень кончился. На Литейном зажглись рекламы. По сравнению с Невским редкие, жалкие. Рядом со знакомой «Галантереей» подмигивали неоном какие-то «Бабилоны» и «Кэрролсы». Литейный, как старичок, прикинутый в подростковые джинсы и модную майку, жалко улыбался ему вставными зубами.

Андрюша поправил беретку, сунул руки в карманы и зашагал не домой, на Петра Лаврова, а к Невскому.

Не успел Андрюша дойти до «Спорттоваров», к тротуару рядом с ним мягко подплыл, черно-серый перламутровый кит. Прапор Вова открыл дверцу.

— Эй, боец, далеко собрался?

Андрюша улыбнулся про себя. Ему понравилось, что прапор, солидный, повидавший Афган мужчина, назвал его не сынком, а бойцом. Это дорогого стоило. Андрюша шагнул к открытой двери.

— Да хочу навестить поле боя. Проверить обстановку. Вдруг пригожусь.

— Садись, — резко приказал Вова.

— Есть.

Андрюша сел рядом с ним и закрыл дверь. Дверь с мягким шлепком плотно въехала в перламутровый корпус. Андрюша опять про себя улыбнулся, вспомнил, как хлопала дверца их «уазика», будто кто ногой в железное ведро плюхал.

Вова закурил «Мальборо». Как шеф, отметил про себя Андрюша. Вова выпустил дым в открытое окно и сказал тихо:

— Боец, повторяю: брось херней заниматься. Ты на серьезную работу устроился. Не о том думать надо.

— Я еще не устроился, — поправил Вову Андрюша.

— Знаю-знаю, — резко выдохнул дым Вова. — Корчил из себя перед шефом крутизну взводного масштаба. Тут это не проходит, боец. Тут над тобой все смеяться будут, понял?

Андрюша вспомнил смазливую барменшу и подумал: откуда Вова все это знает? Его же не было в магазине. Кто ему рассказал?

Вова сморщился, затягиваясь в последний раз, и щелчком выбросил в окно окурок:

— Короче. Где праздник справляешь?

Андрюша косо взглянул на Вову и подумал: неужели за этим Вова его догнал?

— Еще не знаю, — пожал он плечами.

— Как не знаешь? — удивился Вова. — Как ты с братанами договорился?

— Никак. Нету в Питере наших братанов. Были двое… Кончились…

Вова завел двигатель. Андрюша и не почувствовал, как он завелся, понял только по качнувшимся стрелкам на ярко освещенной звездолетной панели приборов.

— Сирота, значит?… Ладно. На этот вечер я тебя усыновлю.

Вова включил мигалку и высунул голову из окна, пропуская попутных. Андрюша хотел спросить, куда он его везет и зачем, но не спросил. Отвык задавать вопросы. На войне жили по Киплингу: «Кто не любит спрашивать, тому и не солгут».

Мигали рекламы, сверкали витрины, шуршали машины, но было тихо. Стояла среди этого шума особая, вечерняя, петербургская тишина, загадочная внутренняя тишина петербургской улицы…

У «Европы» подмигивал с плаката загорелый ковбой с седлом на плече. Предлагал закурить «Мальборо». За загорелым высились голубые горы. Чужие горы — штата Монтана, но так похожие на те, где была война.

Они стояли под светофором. Мимо по тротуару шла стайка юнцов, совсем пацанов, допризывников. Пацаны дико хохотали, сгибались в три погибели, чуть не касались стрижеными лбами джинсовых коленок. Выпрямятся, посмотрят друг на друга и снова хохочут. Плевать им и на загорелого ковбоя, и на голубые горы.

И только тут до Андрюши дошло. Доехало плавно и четко. Он дома! Он жив! Он может сейчас выйти из машины. Отдаст только Вове чужие зеленые баксы, хлопнет дверью и привет! Плевать на армию! Плевать на голубые горы! Плевать на магазин «Ариадна»! На шефа Сергея Николаевича! На намазанную барменшу! На испуганного охранника! На хитрого Вову! Плевать!

Купить пузыря на «командировочную» десятку. Пройтись с пацанами по Невскому и хохотать, просто хохотать, без повода, просто потому, что живой.

Вова посмотрел на пацанов, покачал головой:

— Во накурились, сучата, — и тронул машину с места.

Они остановились на Петроградской, как раз напротив стадиона Ленина. Вова вынул из гнезда под рулем мощную связку ключей:

— Подожди. Пойду переоденусь.

— Давай, — сказал Андрюша.

Вова вышел из машины и пошел по тротуару к парадной. На ходу оглянулся. Улыбнулся, довольный, машине. Любил ее, как человека.

Андрюша улыбался тоже. Но по другому поводу. Сейчас он впервые сказал прапору «Давай». Не «есть», а «давай», и прапор не обратил внимания, принял как должное. Андрюша развалился на космическом сиденье, включил маг, достал «беломор», но курить не стал — постеснялся. В салоне пахло новой кожей.

Вова скоро вернулся. Батыя было не узнать. Он побрился, причесался, надел галстук в сине-красно-белую полоску, от него пахло пряным. То ли заграничным парфюмом, то ли незнакомой травкой.

— Сколько выпил сегодня? — спросил вдруг Вова, протирая запотевшее стекло замшей.

— Это про меня, что ли? — не сразу включился Андрюша.

— Не про меня же. — Вова аккуратно сложил замшу. Укладывая ее в бардачок, принюхался к Андрюше. — Выхлоп есть. От выхлопа стекло потеет. Не проведешь. Лучший алкогольный индикатор.

Вова пристально смотрел на Андрюшу:

— Давай, боец, раскалывайся. Сколько выпил? Излагай по-честному.

Андрюша пожал плечами. Так прапор и в армии бойцов не доставал.

— Если по-честному… С утра глоток портвагена с братанами… А потом грамм сто «Черной смерти» с твоим шефом… Шелуха…

— Шелуха, — согласился Вова. — А машина все равно чувствует, умница. — Он ласково шлепнул ладонью по рулю. — Ты, боец, больше не пей. Тебе нельзя. Заметано?

Андрюша в ответ только хмыкнул.

Они развернулись и по стрелочке повернули к Тучкову мосту. Андрюша решил плюнуть на Киплинга и четко спросить у прапора, куда и зачем он его везет, но не успел.

— С большими людьми тебя, боец, познакомлю. Не осрами нашу бригаду. Заметано?

Андрюша еще раз оглядел шикарный Вовин прикид:

— Может, ко мне заедем? Я тоже переоденусь.

— Зачем? Отлично выглядишь.— Вова даже не взглянул на него. — Прямо русский Рэмбо.

Вова смотрел в зеркало заднего вида, обходя по трамвайным рельсам колонну попутных. Встали у светофора за мостом.

— Я ж не на целый день вышел, — сказал Андрюша. — В тельнике прохладно.

Лицо у Вовы стало зеленым, как у вампира из кино. Зажегся светофор, Вова плавно тронул китенка с места:

— Потерпи. Сейчас вспотеешь.

И они въехали на Васильевский остров…

2Алик

На Васильевский… Загадочный остров. Самое таинственное место в Петербурге. Остров имеет форму сердца. Расчерчен архитектором по линейке: с севера на юг, с запада на восток. Вдоль — всего три проспекта: Большой, Средний, Малый. Поперек линии — с Первой по Двадцать седьмую. Самая примитивная геометрия. Кажется, и слепой не заблудится на Васильевском. Но это только кажется. Васильевский остров — настоящий лабиринт! Не зря так загадочно улыбаются у его южного входа гранитные сфинксы из Фив, неизвестно как и зачем попавшие под чужое хмурое небо. Один, улыбаясь, смотрит на запад, другой — на восток. И рушится примитивная геометрия.

На Васильевский остров легко попасть, трудно выйти с Васильевского гиблого острова…

Кафе называлось «Фрегат». Почти напротив памятника Ивану Федоровичу Крузенштерну — знаменитому адмиралу. Иван Федорович Крузенштерн первым из петербуржцев обогнул земной шар и вернулся туда, откуда начал свой путь. И бронзовеет в недоумении, сложив на груди руки, спиной к морю, на краю своего родного лабиринта.

— Погоди на воздухе. — Вова припарковал машину у входа в кафе.

Андрюша вышел, увидел сквозь стекло, как Вова достал из кармана сиреневого пиджака мобильник и набрал номер. Андрюша поежился, подошел к освещенной двери кафе. Молодой вышибала в белой рубашке и черной бабочке приоткрыл дверь:

— С праздником, десант. А чего трезвый? Все давно гуляют, а ты еще идешь. — Вышибала, прищурясь, оценивал Андрюшины возможности.

Андрюша ему подмигнул:

— Позже ляжешь — раньше встанешь.

— Логично, — протянул вышибала. — Греби дальше. У нас все занято. Абонированы на всю ночь.

— Я не один. — Андрюша кивнул на машину.

Вышибала вышел из дверей, засунув руки в карманы,

оценил китенка, покачался с пятки на носок, оглядел Андрюшу с головы до ног, ткнул пальцем в тельняшку:

— Все равно в таком декольте не пущу. У нас дамы.

Андрюша обиделся:

— Убери руки, чмо!

Вышибала отступил на шаг, достал из кармана медный свисток:

— Что ты сказал?

— Что слышал.

Между ними встал сиреневый Вова, положил Андрюше руку на плечо:

— Берешь «Фрегат» на абордаж? Не надо. Он и так наш, боец.

Вова оттеснил плечом вышибалу, подтолкнул вперед Андрюшу:

— Боец со мной.

Вышибала открыл перед ними дверь, зло посмотрел на Андрюшу:

— Вы бы его хоть приодели по-человечески, противно глядеть. В Питере героями ходят, а на Кавказе их черные бьют. Чем бахвалятся?

Вова достал тугой бумажник, сунул купюру в нагрудный карманчик вышибале. Тот заулыбался. Вова сказал загадочно:

— А вот мы сегодня и проверим, чем он так бахвалится.

Андрюша зашел внутрь кафе, не глядя на вышибалу. Не понравилось ему кафе, и Вовины слова не понравились. Их ротный, капитан Слесарев, учил: хочешь остаться живым, воспитывай в себе звериное чутье! Чутье подсказывало — не надо заходить в это кафе на Васильевском, не надо.

Вова в гардеробной причесывался у зеркала. Андрюша заглянул сквозь низкую стеклянную дверь в зал.

В зале был полумрак и народу мало. В основном сидели парами, только у самой буфетной стойки компания человек шесть — коротко стриженные парни в широких пиджаках и густо намазанные девицы с сигаретами в усталых руках. Их, что ли, вышибала назвал «дамами»?

Вова все причесывался, поглядывая в зеркало. Андрюша понял: он не причесывался, он делал вид, а сам через зеркало тоже оглядывал зал, искал кого-то.

В освещенном углу зала на высоком металлическом табурете сидел бледный паренек в черной майке с золотым крестиком в левом ухе. Паренек отрешенно глядел в темноту, перебирал струны гитары и пел высоким тенором:

Он пел негромко, будто только для себя. Или тоже делал вид, что поет? Иногда он быстро поглядывал на дверь, словно кого-то ждал.

Вова громко продул расческу, сунул ее в карман и вошел в дверь. Андрюша вошел следом. Паренек с крестиком в ухе быстро поглядел на них и опять отрешенно уставился в темноту.

Девица в компании вдруг взвизгнула, уткнулась лицом в ладони, застонала. То ли плакала, то ли смеялась? Соседки ее невозмутимо курили, парни сосредоточенно жевали, аж скулы ходили. Странная была атмосфера. До войны Андрюша не часто бывал в кафе, но там, в горах, часто вспоминал остроумных, чуть поддатых друзей, веселых раскованных девчонок. Сейчас ему показалось, что он попал в другую страну или уже время пришло другое, а он там, на войне, и не заметил, как все изменилось.

Вова медленно пошел по залу, Андрюша за ним. На его декольте никто не обращал внимания. Люди вообще не обращали внимания друг на друга, даже те, что сидели парами. Тупо глядели в стороны, мимо глаз партнеров. Девица перестала стонать, убрала руки от лица.

— Ну очень… Очень смешно… — сказала она лениво.

Вова дошел до последнего столика, сел в самом углу.

Указал Андрюше место напротив, бросил ему меню с парусником на обложке:

— Выбирай. Только не расходись… Здесь жратва дорогая.

Андрюша снял беретку, аккуратно сложил, положил ее рядом с собой.

— У меня деньги есть.

— Двадцать баксов? — криво улыбнулся Вова. — Тут один салат с крабами пятнадцать стоит.

Андрюша опять удивился, откуда он знает, сколько у него денег? Открыл меню. Есть жутко хотелось. Названия блюд не сказали ему ничего. Похлебка «Пиратская», гриль «Попугай капитана Флинта», коктейль «Одноглазый Джо», салат «Вчерашняя удача». Почему вчерашняя, Андрюша не понял. Когда подошел официант в белой холщовой робе с матросским воротником, Андрюша не успел ничего выбрать. Точнее, уяснить — что тут вообще можно есть. За него распорядился Вова.

— Бутылку «Флагмана». Две закуски, две похлебки. И на зуб чего-нибудь попроще.

— Есть, — по-военному ответил официант, чиркнув закорючку в блокноте. — Попроще только «Попугай». Устроит?

— Два «Попугая».

— Есть. — Официант исчез в дыму, как летучий голландец, будто его и не было.

Только сейчас до Андрюши дошло, как четко Вова выбрал себе место. Наверное, еще там, в гардеробной, у зеркала. Ему был виден весь зал и входная дверь. Андрюша закрывал его спиной, его не видел никто. Вова курил, не спеша разглядывая зал из-за Андрюши, и молчал.

Там, в машине, Андрюша думал, что Вова «усыновил» его, чтобы взять с собой на праздник, на вечеринку с приятелями-афганцами, а они сидели одни в странном полутемном зале. Сидели и молчали. Андрюше надоело быть ширмой. Он уже хотел бросить на стол чужие деньги, послать Вову по всем этажам и гордо уйти пешком через весь Васильевский к себе на Лаврова. На хрена такой праздник?!

— Разрешите? — весело спросил кто-то у него за спиной.

Вова нахмурился. Значит, это был совсем не тот, кого он ждал. Андрюша обернулся.

У стола стоял парень в подтемненных очках, в белой мятой футболке навыпуск, широко и пьяно улыбался. На груди на фоне щита и меча — красные буквы «КГБ» — дешевая футболочка, из ларька. В руке он держал начатую матовую бутылку «Абсолюта».

— С праздником, ребята! — Парень плюхнулся на стул рядом с Вовой и забулькал водку по фужерам.

Вова мрачно глядел на него. Андрюша понял: что-то будет — и решил остаться на всякий случай.

— Ты кто? — спросил Вова.

— Алик. А ты?

— Откуда ты, Алик?

— Я? — удивился очкастый и обвел рукой зал: — Я местный ос-тро-ви-тя-нин. А ты?

— На кого работаешь, сука? — шепотом спросил его Вова. Парень вытаращил на Вову глаза, будто собирался чихнуть, но не чихнул. — На кого работаешь? Ну?!

Очкастый моргнул, поставил бутылку на стол и захохотал на весь зал.

— Алик, с приходом! — крикнула девица из компании.

Очкастый кончил смеяться так же внезапно, как начал. Укоризненно посмотрел на Вову:

— Зачем задавать глупые вопросы, командир? Моя визитная карточка у всех на виду. — Он положил руку на грудь, прямо на красные буквы.

На них уже смотрел весь зал. Вова смущенно мял пальцами сигарету в хрустальной пепельнице:

— Херня. Такой организации больше нет.

— О-ши-ба-ешь-ся… — лукаво пропел очкастый. — Ох, как ты, командир, ошибаешься.

Вова, глядя куда-то в темноту дымного зала, сказал ему тихо:

— Слушай, вали отсюда. По-хорошему.

Очкастый тоже глядел в темноту, словно искал точку, куда смотрел Вова. И так же тихо ответил ему:

— Обиделся, командир? Не надо. Каков вопрос — таков ответ, как говорится. Согласен?

Вова обернулся. Уже по-другому посмотрел на него. Внимательно и оценивающе.

— Слушай, чего ты хочешь?

Очкастый опять заулыбался широко и приветливо:

— Хочу с вами выпить, мужики. Прозит. — Он поднял фужер.

— Тебе, Алик, хватит, — сказал возникший из дыма официант в робе. — Третий день на кочерге. Завязывай кочергу тремя узлами.

Официант расставил салаты, дымящуюся похлебку и опять испарился.

— А водка? — крикнул ему вдогон Вова.

— Несу-несу! — пообещал из темноты официант. — Вы пока эту пейте. У вас же есть.

Вова удивленно посмотрел на матовую бутылку «Абсолюта», потом на загрустившего очкастого:

— Третий день пьешь?

— Бывает, — махнул рукой очкастый. — Прозит.

— Закуски только две. Может, тебе тоже заказать?

— Не надо, — грустно улыбнулся очкастый. — Я русский йог. Когда пью, могу неделями не есть.

— Значит, третий день, — зачем-то повторил Вова и поднял фужер: — Ну, давай, чекист, давай.

— Подожди, — вдруг поставил свой фужер очкастый, обернулся и поманил рукой гитариста: — Стасик, иди сюда!

Гитарист с крестиком в ухе медленно сполз с высокого табурета и подошел к их столику.

— Стасик, афганские поешь? — спросил его очкастый.

— За деньги хоть китайские, — ответил гитарист.

В руке у очкастого неизвестно откуда появилась зеленая бумажка. Гитарист, не глядя, взял бумажку, поставил ногу на свободный стул и ударил по струнам. Запел, хрипло, прямо в ухо очкастому.

Вова удивленно смотрел то на очкастого, то на гитариста. Андрюша тоже удивился. Только что этот бледный пацан казался чужим и далеким, а запел — будто в палатку пришел из дозора. Стал родным и близким.

— С праздником, ребята, — сказал очкастый. — Поехали! — И залпом закинул свой фужер.

Под такую песню нельзя было не выпить. Выпили, не закусив. Нельзя было чавкать под такую песню. Андрюша сидел опустив голову, про себя подпевал последние строчки куплетов. Когда гитарист кончил песню, Андрюша поднял голову. Голова кружилась. Нужно было срочно пожевать, чтобы не скиснуть.

— Ну как, Алик? Доволен? — спросил очкастого гитарист.

— Я-то при чем? Спроси у ребят, — улыбался очкастый.

— Нормально, — сказал Вова.

— Нормально, — повторил за прапором Андрюша.

— Фирма веников не вяжет. — Гитарист снова стал чужим и медленно пошел к себе на табурет.

— Алик, с чего кайф ловишь? — крикнула девица из компании. — С чернухи западло!

— А ему хоть с кирпича, — успокоил ее сосед.

— Западло! — не унималась девица.

— Оставь ты его, — рассердился ее приятель, — видишь, Алику больше мальчики нравятся.

Девица скорчила рожу, показала Алику длинный язык, пощелкала языком и отвернулась.

Очкастый Алик не обратил на нее никакого внимания. Он разливал по второй.

— Бойцу хватит.— Вова накрыл ладонью Андрюшин фужер.

— А праздник-то чей, командир? — заступился Алик.

— Ему нельзя,— отрезал Вова и принялся за салат. — Жуй, боец.

Андрюша накинулся на салат, краем глаза глядя на дымящуюся, покрытую янтарными кругами похлебку. Стало тепло и весело. И тут их Алик ошарашил:

— Пью за здоровье оккупантов. Прозит.

Вова поперхнулся салатом. Андрюша сжал в ладони вилку. Наслышался он этого словечка в горах. Седые старики в барашковых шапках ни слова по-русски не выговаривали, но «оккупанта» знали четко, как мат.

Очкастый широко улыбался:

— Прозит, геноссе.

Вова, не разжимая зубов, сказал тихо:

— Кончай цирк устраивать. Последний раз предупреждаю, кончай.

— А что? Разве я не прав, — удивился очкастый. — Если я не прав, ты мне докажи, командир.

Вова посмотрел на часы. Потом на дверь.

— Ну ты меня затрахал, чекист. Совсем затрахал.

— Может, я не прав, — соглашался Алик. — Ты докажи. Докажи.

— Проще тебе хлебало начистить.

— Проще, — кивнул очкастый. — Только это не доказательство. Ты же толковый мужчина, командир. Ты мне словами докажи. Можешь?

Вова положил вилку, сказал четко, как перед строем на занятиях:

— Доказываю.

— Я весь внимание, командир.

Вова ткнул пальцем в сторону Андрюши:

— Кавказ отпадает сразу.

— Почему? — подзадорил его Алик.

— Нельзя оккупировать то, что тебе принадлежит.

— Это спорно, командир…

— Это бесспорно! — отрезал Вова. — Ты ешь, боец. Не обращай на нас внимания. Ешь. Сейчас я его затрахаю.

— Давай-давай, — обрадовался Алик. — А Афган? Расскажи-ка мне про Афган, командир.

— И в Афгане мы не были оккупантами.

— Афган тоже вам принадлежит?

— В Афгане мы спасли мир!

— Ми-ир? — засмеялся Алик.— Войной спасли мир?! Это же абсурд, командир!

— Ты меня не понял, чекист. Мы в Афгане спасли мир на всей планете. Мы там планету спасли! Понял? — И Вова залпом выпил свой фужер.

— Апокалипсис! — от души восхитился Алик.— Люблю космические масштабы! Это по-нашему! Это по-русски! Не теряй свою гениальную мысль, командир! Дальше! Двигай!

Вова доел салат. Солидно вытер губы салфеткой.

— А куда дальше? Я уже все сказал. Я не виноват, что ты ничего не понял.

— Это я! Я! Я! Виноват, — быстро закивал Алик. — Извини, командир. Я тупой. Объясни бедному тупому островитянину, как это вы в Афгане бомбами и танками, напалмом и ракетами спасли мир на всей планете?! Объясни! Учитель!

Вова, презрительно улыбаясь, смотрел на взволнованного Алика.

— Я тебе лучше анекдот расскажу.

— Притчу? — Очкастый поднял вверх руки. — Учитель! Давай притчу. Я пойму. Я способный!

Андрюша с наслаждением доедал «Пиратскую похлебку» и вполуха слушал эту ахинею; в горах он наслушался «диспутов» и покруче, а похлебка была отменная.

— Был такой анекдот,— закурив, начал Вова.— Встречаются на Невском двое. Наш и иностранец. Иностранец спрашивает: «Слушай, где тут у вас ближайший фирменный колбасный магазин? Очень хорошей колбаски захотелось». Мужик подумал и отвечает: «Ближайший? Ближайший колбасный у нас в Хельсинки». Ты меня понял? — И Вова принялся за похлебку.

Алик глядел на Батыя с удивлением и восхищением.

— За-ме-ча-тель-но!… Значит, если бы не Афган, вы бы за колбасой в Европу поехали?! На танках?! Так? Так я тебя понял, командир?

Батый доел остывшую похлебку, бросил ложку, угрюмо откинулся на спинку стула:

— Если бы не Афган, мы бы Европе такую мясорубку устроили! Фарша бы на всех хватило.

Алик тихо сидел, положив голову на руки, и внимательно смотрел на Вову.

Андрюша оглядывался через плечо, искал, куда пропал официант с «Попугаями». Батый шлепнул его по плечу:

— Боец, иди-ка свистни халдея.

— Да, — встрепенулся вдруг Алик. — Халдей на кухне. Ты на кухню зайди. — И он заговорщицки подмигнул Андрюше. Андрюша его не понял.

Андрюша пошел к стойке, увидел, как Вова сам стал разливать водку, догадался, что прапор специально отправил его, чтобы не смущать. Андрюша оценил бы Вовин такт, если бы знал, почему Вова не дает выпить ему в его праздник.

На кухне скучала у плиты молоденькая румяная повариха в огромном накрахмаленном колпаке. Андрюша спросил у нее про официанта. Повариха смотрела на него сильно подведенными глазами. Смотрела и ничего не отвечала. Андрюше даже неудобно стало за свой десантный прикид, за голубую наколку на плече.

— Что ты тут делаешь, солдатик? — спросила тихо повариха. — Как ты сюда попал?

Накрашенные бровки стали домиком. Белый короткий халатик, надетый на голое тело, облипал и просвечивал. Андрюша смутился.

— Да я тут по делу…

— Какие тут дела? — Повариха грудью привалилась к высокому прилавку. — Они даже не жрут ни хрена. За целый вечер только две курицы сделала.

Повариха вдруг подмигнула Андрюше маслеными глазами, обоими сразу, придвинулась ближе и зашептала:

— Подожди меня у входа. Я только один заказ сделаю. Я быстро. Мы с тобой славно твой праздник отметим, солдатик. Я тут рядом живу. — Влажной рукой она взяла Андрюшину руку прямо у наколки с парашютом. — Подождешь? Не пожалеешь…

Андрюша онемел. Голова закружилась. Он резко выдернул руку и пошел к выходу.

— Ваш халдей воздухом дышит. Курит у входа, — с придыханием говорила вслед девица. — Подожди, не пожалеешь…

Андрюша пошел в гардероб. На ходу обернулся. Алик висел над Вовой, что-то ему тихо втолковывал, постукивая по столу перевернутой ладонью. Вова тупо глядел в темноту.

У открытых дверей курили халдей и вышибала. Андрюша отправил халдея на кухню, за «Попугаями». Тот не спеша докурил, перекинул салфетку через плечо и с достоинством ушел.

Андрюша постоял у дверей, подышал прохладой. Ночная Нева оживала. На реке гулко стучали двигатели. Вверх-вниз скользили красные и зеленые огоньки. За Крузенштерном ошвартовались самоходные баржи, буксиры, парусники. Ждали развода мостов. Громко смеялась у трапа чья-то девчонка. Андрюша вздохнул и пошел обратно в душный зал.

Через дверь увидел, что Алик все так же висит над Вовой. Официант с «Попугаями» еще не появился. Андрюша пошел в туалет освежиться. Открыл холодный кран, подставил горячие ладони. Вода была теплая, светло-коричневая. Не освежала. Андрюша сполоснул лицо, стряхнул ладони, поглядел на себя в зеркало и вздрогнул. Из зеркала ему улыбался седой загорелый человек с разными глазами — одним серым, другим черным. Ласково так улыбался. Но от его улыбки стало нехорошо. Андрюша обернулся, мужчина ему подмигнул черным глазом и вышел из туалета.

Андрюша смочил голову. Пятерней пригладил волосы. Кафельная плитка вокруг зеркала была изрисована, исписана. Мат. Похабщина жуткая, а прямо над зеркалом красной губной помадой: «Кто хочет остервенелую блядь?» И телефон, который начинался на пятьсот сорок два. Андрюша опустил голову, сплюнул, стараясь не глядеть наверх, еще раз пригладил волосы и вышел.

3Марина

В гардеробной что-то произошло. Вышибала стоял у дверей навытяжку. Два амбала в серых пиджаках обшаривали вешалку. Один увидел Андрюшу, подошел, отодвинул его рукой. Открыл дверь туалета, опасливо заглянул туда, потом вошел. Андрюша замер…

В открытых дверях, три мраморные ступеньки вверх, стояла девчонка в белом платье с цветами в руках. Белые и красные розы на длинных стеблях. Девчонка глядела на улицу, смеялась чему-то, щекотала подбородок змеиными головками нераскрывшихся бутонов. У Андрюши перехватило дыхание, показалось, что знает ее, видел где-то…

Девчонка повернулась, увидела Андрюшу и перестала смеяться: наверное, вид у него был дикий. Девчонка вздрогнула, опять обернулась на улицу и уронила цветы. С трех мраморных ступеней покатились змеиные головки. Андрюша рванулся к ним.

— Стоять! На месте! — рявкнул ему амбал от вешалки.

Андрюша наклонился, собрал цветы, встал. От вешалки ему в затылок целился черный ствол.

Девчонка удивленно глядела на Андрюшу, как будто тоже его узнала. Андрюша подал ей цветы. Девчонка тряхнула каштановыми волосами:

— Спасибо, — и снова удивленно поглядела на Андрюшу.

За спиной Андрюши уже стоял второй амбал:

— Иди в зал. Проходи.

Андрюша подмигнул девчонке и пошел в зал. Гитарист не играл, внимательно глядел в темноту, в сторону двери. Андрюша сел за стол. Алик тут же отодвинулся от Вовы. Вова угрюмо курил. Гитарист вдруг мощно ударил по струнам, запел хрипло и радостно:

Братва, не стреляйте друг в друга, Вам нечего больше делить. За круглым столом лучше вы соберитесь — Так страшно друзей хоронить.

Под эту веселую песенку в зал вошли амбалы в серых костюмах. Четверо. По двое встали по бокам дверей. Из-за стойки выскочил маленький, похожий на гнома бородатый человек в, полосатом шерстяном колпаке, настежь отворил обе половинки дверей, пятясь и кланяясь, пропустил в зал новых посетителей. Слева — толстый, румяный, солидный. Справа — молодой, смуглый, черный, с английским пробором на прямых волосах, а между ними девчонка в белом платье с цветами в руках.

— Война алой и белой розы, — задумчиво сказал Алик.

— Братва, не стреляйте друг в друга! — надрывался гитарист.

Румяный похлопал в ладоши. Гитарист замолчал.

— Стасик, спасибо, — сказал румяный. — Я прошу при мне эту пакость не петь.

Перед ним тут же возник бородатый в колпаке:

— Джаст момент, джаст момент, Георгий Аркадьевич. — Бородатый повернулся к залу: — Господа, я предупреждал. Зал абонирован. Прошу освободить помещение. До свидания. Приходите к нам еще…

У столиков появились официанты. Гости безропотно расплачивались и тихо, как тени, исчезали в дверях. Официанты загремели посудой, унося горки грязных тарелок. Только языкастая девица из компании попробовала возмутиться:

— А мне здесь тоже нравится!

Плечистый партнер поднял ее под мышки и поволок к дверям.

— Со мной-то ты можешь? А с ними?! — визжала девица. — Докажи, что ты мужик! Докажи!

— Извините, — сказал плечистый охранникам и выволок девицу за дверь.

Бородатый стащил с головы шерстяной колпак, вытер им большой стол у стойки, доказывая его идеальную чистоту.

— Велком, Георгий Аркадьевич… Велком, как говорится…

— Проще, Мишенька, проще, — засмеялся румяный и взял под руку девчонку.— Это он, Мариночка, от твоего вида так разволновался, отвык, старый негодяй, от порядочных девушек.

Девчонка засмеялась. Смуглый, с английским пробором, загадочно улыбался. Андрюша не понял этой улыбки.

Румяный усадил девчонку в центр стола. Как раз на то место, где сидела языкастая девица. Смуглый и толстый сели по бокам. Тут же перед ними на столе появилось шампанское, вазы с фруктами. Вокруг суетились сразу трое официантов. Толстый хлопнул в ладоши:

— Стасик, в честь моих гостей, давай мою любимую!

— Стасик! — замахал руками бородатый. — Стасик!

А Стасик, глядя в глаза толстому, уже начал негромкое простое вступление. На три аккорда. Умпа-умпа-умпа. Бородатый улыбался восхищенно.

Седой подхватил мощным баритоном:

Старая детская песенка в исполнении толстого звучала грозно. Андрюша подумал, что угроза относится к ним, и насторожился, но Вова задумчиво разливал себе и Алику остаток «Абсолюта». Алик, глубоко затягиваясь сигаретой, смотрел на девчонку. Толстый гремел на весь зал:

Толстый раскинул руки, подмигнул девчонке:

Вова, о чем-то тоскуя, ткнул свой фужер в фужер очкастого Алика:

— Давай, Алик.

— Давай, Вова, давай. Подумай, о чем я тебе сказал. — Он не отрывал глаз от девчонки.

Гитарист уже не пел, он только подыгрывал толстому. Бородатый таял в восхищенной улыбке. Смуглый щурил черные глаза. Девчонка хохотала от души. Толстый встал, сложил руки перед собой, как артист:

Он опять широко раскинул руки, захватывая в объятия весь полутемный прокуренный зал.

Девчонка зааплодировала:

— Браво, Гоша! Браво!

Смуглый крепко пожал толстому руку:

— Артист, такой талант пропал.

— Почему пропал? — удивился седой. — У меня, Чен, талантов много. И ни один не пропал! Ни один! — Он поцеловал руку девчонке. — Мариночка, это тебе мой подарок.

— Это самый лучший подарок, — смеялась девчонка.— Самый лучший, какой я сегодня получила. Спасибо, Гошенька.

Вова нахмурился, отставил фужер. К их столику подходил, аж паркет скрипел, элегантный мужчина в сером, центнера на полтора весом.

— Тебе, Батый, особое приглашение?

Вова медленно поднял на него глаза.

— Слушай, Слон, давай по-честному.

— Давай, — согласился Слон. — Мы этот «Фрегат» еще вчера заказали. Это разве не по-честному?

— Вчера, сегодня… Какая разница, — цедил сквозь зубы Вова. — Я-то уже давно здесь. С друзьями. Я первый пришел.

— Шума хочешь? — уточнил Слон.

— Зачем шум? — лениво возмутился Вова. — Давай так: вы выставляете бойца и мы выставляем бойца. Кто победит, та команда и остается. Так? По-честному?

За большим столом засмеялась девчонка в белом. Соседи не давали ей скучать. Глаза у очкастого стали опять огромные, он не мигая глядел на Слона. Скрипнул паркет. Слон сделал шаг. Оглядел Андрюшу:

— Интересное предложение. Пойду посоветуюсь с «папой», — и по паркету заскрипел, удаляясь.

— Как себя чувствуешь, боец? — спросил Андрюшу Вова.

— Нормально, — только сейчас понял все Андрюша.

Он повернулся лицом к залу. Стал оглядывать охранников — гадал, который выйдет против него.

— Вова, не надо цирка. Пойдем на воздух, — сказал Алик. — Лучше уйдем.

— Молчать, чекист! — осадил его Вова.— Шутки кончились.

Вернулся элегантный Слон.

— «Папа» против, — сказал он.

— Как это против? — обалдел Вова. — Мы же договорились…

— Обстоятельства изменились,— развел руками Слон.— У Мариночки день рождения. «Папа» хочет, чтобы все было красиво и тихо, как в старом кино. Так что… Канай, Батый, потихонечку…

— Он обещал! — очень обиделся Вова.

Слон без улыбки смотрел в его растерянное лицо:

— Ах, даже обещал?… Ладно, пойду уточню. — И он опять заскрипел по залу.

Очкастый вдруг встал, схватил Андрюшу за руку, сказал Вове:

— Я так не играю. Мы уходим. Идем, сынок.

Вова тоже встал, оттолкнул очкастого от Андрюши:

— Тихо! Сядь! Не мешай работать!

Очкастый моргнул и сел. Хмель у него как рукой сняло. Андрюша подумал, а был ли он вообще пьян?

Подошел Слон, бросил на стол новенькую зеленую бумажку с портретом Франклина:

— «Папа» вспомнил. Твой ход, Батый.

Вова полез во внутренний карман за мощным лопатником. Послюнил палец, вытащил такого же Франклина, но изрядно помятого, бросил его на стол рядом с новеньким.

— Идем, служивый, — позвал Слон Андрюшу.

Андрюша посмотрел на Вову. Прапор отвел взгляд, опустил голову.

— Прощай, десант. — Алик во все очки смотрел на Андрюшу. — Прощай…

— Пора, малыш. — Слон положил тяжелую руку на плечо Андрея. — Идем. Будет немножко больно.

Андрюша встал. Амбалы уже выставляли столы и стулья из центра зала. У стойки в кучке шептались официанты. Из-за черной занавески выглядывало глазастое лицо в белом накрахмаленном колпаке. Андрюша все гадал: кто же выйдет против него? Охранники расчистили центр зала и снова встали у дверей. Слон взгромоздился на табурет у стойки. Бородатый выставил перед ним кружку пива.

А за столом о чем-то шептались толстый и смуглый. Девчонка помахала Андрюше длинными цветами и улыбнулась. Только теперь до Андрюши дошло, что ее угораздило родиться в его день, в день Воздушно-десант— ных войск, второго августа, и он тоже улыбнулся в ответ.

К нему подошел толстый:

— Как зовут-то, красавец?

— Андрей Балашов.

— Как торжественно, — засмеялся седой. — Я у тебя только имя спросил. Андрюша, значит?

Андрюша кивнул.

— Руки, — сказал седой.

Андрюша не понял.

— Покажи руки. — Толстый взял его руки, перевернул ладонями вверх, внимательно осмотрел, опять перевернул, пощупал костяшки на кулаках. — Хорошие руки. Набитые. Где служил?

— На кавказской войне.

Толстый приветливо ему улыбнулся:

— Значит, умирать научен. — Он повернулся к своему столу. — Чен, выходи. Все в порядке.

Смуглый о чем-то разговаривал с девчонкой. Нехотя отвлекся, кивнул толстому, что-то договорил и встал. Не спеша подошел к Андрюше, оглядел его с ног до головы, потом уставился в глаза. Долго и пронзительно. Андрюша чуть поднял взгляд, смотрел выше переносицы смуглого. Заместителем командира бригады по бою был у них майор Демченко, уволенный из спецназа в октябре девяносто третьего. Он их много чему учил. В том числе и уходить от пронзительного взгляда соперника.

Смуглый чуть кашлянул. Андрюша не отвлекся, внимательно смотрел ему в ямку между бровей. Смуглый хотел дотронуться до Андрюши, но тот резко отбил его руку.

Смуглый отошел, снял пиджак с блестящими лацканами, аккуратно повесил пиджак на спинку стула, сел, не спеша снял красивые ботинки, потом тонкие черные носки.

— Чен, ты обещал недолго,— сказала вдруг девчонка.

— Быстро не получится.

Чен стащил через голову рубашку, опустив голову, вышел в центр зала, встал перед Андрюшей, чуть поигрывая загорелыми мышцами.

— Регламент официальный, — сказал толстый, снимая с руки «Ролекс». — Три раунда по три минуты. Если выдержит Андрюша.

Андрюша не ответил, он не отрывал глаз от смуглого. Чен смотрел на него из-под черной челки.

— Время, — сказал толстый.

— Поехали, служивый!

И Чен поехал. Накатил на Андрюшу, как танк. Андрюша только защищался и думал, надолго ли хватит у смуглого такого темпа? Темпа у него хватило. Дрался он лихо, и что удивительно — неправильно. Пошел корпусом вправо. Андрюша ожидал атаки справа. Чен неожиданно проводил мощную серию слева. Андрюша только успевал отбиваться. Он даже не услышал, как седой крикнул: «Брэк! Первый раунд!»

Очнулся Андрюша на коленях. Чен, подпрыгивая, стоял в стороне. Официанты и охранники аплодировали, а под глазом у Чена набухал красный желвак. Андрюша обрадовался, что хоть раз провез ему от души.

В ушах у Андрюши гудело. Он поднял плечи, набрал животом воздух и резко выдохнул. Опять набрал воздуху сколько мог, опять выдохнул. Стало немного полегче. Андрюша решил попробовать во втором раунде драться так, как дерется Чен. Вопреки всем законам — неправильно. Но понял, что это высший класс. С первого раза может не получиться.

Чен подошел к столу, взял бутылку минеральной, вылил ее себе на голову и на лицо. Андрюша сообразил, что ему тоже пришлось несладко.

Девчонка вдруг подбежала с бутылкой к Андрюше. Вылила ему воду на голову:

— Вставай, Андрюша. Вставай, миленький. Я за тебя болею. У меня сегодня день рождения. Сделай мне подарок. Можешь?

Андрюша прыжком встал с колен. Тельник был в крови. Андрюша вытер лицо подолом майки:

— Попробую.

Чен исподлобья глядел на них, нехорошо улыбаясь:

— Это ты напрасно, Мариночка. Я же только злее буду.

Марина рассмеялась:

— Посмотрим.

Чен по-собачьи тряхнул мокрой головой и пошел к центру зала.

— Время! — крикнул толстый.

— Поехали, служба. Сейчас за фонарь ответишь.

Андрюша не стал дожидаться его атаки. Резко первый рванулся вперед, попробовал провести неправильную серию. Чен шумно выдыхал на каждый его удар. Из-под мокрых взъерошенных волос блестел черный прищуренный глаз.

— Ну берегись, Андрюша…

Андрюша вспомнил, как «духи» окружили их бээмдэшку в горах, как кричал гортанно их командир: «Андрюша, сдавайся, а то мама в Питере будет очень плакать!» Все знали «духи». Бээмдэшка сгорела тогда, но они ушли живыми.

Чен мягко, с пятки, обходил Андрюшу то слева, то справа. Выманивал на атаку.

И тут этот смуглый черный показался вдруг Андрюше настоящим «духом». Он выждал паузу и, когда Чен показывал атаку справа, слева опередил его. Сам пошел вперед. Чен не ожидал такой прыти.

— Так, — рявкнул Вова. — Убей его, боец!

Пару из серии Чен пропустил. Андрюша это видел. Чен отпрыгнул, оскалился.

Андрюша слышал, как вскрикнула Марина, но не понял, то ли она Чена подбадривала, то ли его. А ему уже было все равно, он шел вперед, догонял Чена. Достать! Добить!

Чен встретил его коротким резким ударом пятки в сплетение. Андрюша согнулся. Прикрыл голову. Вспомнил почему-то хохочущих до упаду пацанов на Невском. Чен молотил его по почкам, по шее. Старался достать коленом лицо. Андрюша упал на колени, закрыл лицо руками…

— Брэк! Второй раунд! — крикнул кто-то. Не толстый.

Андрюша открыл лицо. Увидел, как Алик в белой

майке за руку оттаскивает от него Чена. Чен шумно дышал на Алика:

— Ты кто такой? Ты судья? Да? Уйди лучше!

— Все-все-все, — оттирал его грудью Алик. — Ты выиграл. Все. Мы уходим. Слышишь? Мы уходим!

— Еще раунд! Еще целый раунд. Я убью его!

— Все!

— Уйди! Или тебя убью!

— Меня нельзя, — выставил грудь Алик. — Видишь, кто я? КГБ!

— Зачем КГБ?

— Привет тебе от Ольшанского. Слышишь, Чен. Привет от Ольшанского.

Чен оперся руками на колени. Продышался. Покрутил головой, мало что понимая.

— «Папа»?! Жора, ты где?

Толстый в углу спокойно разговаривал о чем-то с Вовой. Из-за стола вышла с цветами Марина:

— Чен, возьми. Они твои. Ты выиграл. Успокойся. — Она обняла мокрого Чена. — Ну, успокойся же… Ты же дрожишь весь…

— Он сказал, убей его. — Чен глядел на нее дурным глазом. — Он хотел меня убить… Откуда он спецприемы знает?…

Алик подошел к Андрюше, помог ему подняться:

— Быстро в туалет. Умойся. Жди на улице. Быстро!

— Эй, КГБ, иди сюда, — заволновался вдруг Чен. — Иди сюда. Ну! Что ты от меня хочешь?

Андрюша, шатаясь, пошел к выходу. Охранники у дверей расступились, хмуро глядя на него.

— Что?! — заорал вдруг в углу толстый. — Передай своему голубому Сереже, что я кладу на него! Понял? Так и передай!

Вова, оглядываясь, успокаивал толстого:

— Тише! Георгий Аркадьевич!

— Мальчишка! Обсос! На кого письку дрочит? — не унимался толстый «папа».

Андрюша вышел в гардеробную. У дверей курил вышибала, он подмигнул Андрюше:

— С праздничком, десант. Красиво выглядишь.

Андрюша хотел свирепо посмотреть на него, но понял, что ничего не выйдет. Скулы заплыли, глаза превратились в смотровые щели.

А в зале Марина все обнимала Чена, успокаивала, а тот орал что-то Алику. Распахнулись двойные двери, из зала выскочил прапор Вова.

— Хорош. Это тебе не с ментами махаться. Иди умойся. Людей напугаешь.

Андрюша вошел в туалет, держась обеими руками за живот, — жгло, подкатывало к горлу. Андрюша помотался по туалету, заполз в кабинку, склонился над горшком. Фонтаном хлынула бурая жижа — «Пиратская похлебка» с янтарными кругами.

Андрюша облокотился на раковину, открыл кран. Теплой водой промыл рот, сполоснул лицо, медленно поднял голову к зеркалу. В зеркале был точно не он. Ему опять улыбался седой загорелый человек с разными глазами, одним серым, другим черным. Ласково так улыбался. Андрюша сплюнул через плечо, и загорелый пропал. Теперь он увидел себя, но узнал не сразу: лицо заплыло, губы вывернулись, как у негра, белки глаз в кровавых прожилках, как у дохлого окуня.

Андрюша подставил лицо под теплую струю, пока не стекла розовая кровавая пена.

В туалет вошел Алик. А куда пропал загорелый, Андрюша не понял.

— Ну, как ты? — наклонился к Андрюше Алик.

— Нормально.

Алик брезгливо прищурился, разглядывая лицо Андрюши:

— Здорово этот зверь тебя разделал.

— Нормально.— Андрюша выплюнул в раковину кровавый сгусток. — Он что, кореец что ли? Или японец?

Алик тоже сполоснул лицо, промокнул его мятой белой майкой.

— Чен наш.— Алик разгладил буквы на груди.— Ченцов его фамилия. Гена Ченцов. Ченом его спортсмены прозвали. У него черный пояс, то ли по карате, то ли по таэквандо…

— Кроме карате он еще много чего знает, — сказал Андрюша.

— Думаешь? — пожал плечами Алик. — Мне это ни к чему… А за что это Вова тебя под него подставил?… А?

Андрюша понял, что его подставили, и не Вова, шеф — Сергей Николаевич — хозяин «Ариадны». Это он рассчитал всю операцию. С самого его ухода из магазина. А зачем?… Этого Андрюша не мог понять.

— Ладно. Пошли на воздух. — Алик подтолкнул Андрюшу к двери.— Возьмем с собой бутылочку. Заодно компресс тебе сделаю.

Они вышли из туалета. Андрюша поискал глазами Вову.

— Твой командир уехал, — сказал вышибала. — Рассердился на тебя жутко.

— За что?

— Как за что? — удивился вышибала. — Стольник баков из-за тебя проиграл — рассердишься.

— И меня окровавленного, всенародно прославленного, — запел Алик и потащил Андрюшу на выход.

— Стой. Там у меня беретка осталась. — Андрюша шагнул к двери в зал.

— Эй! — Алик схватил его за руку. — Там тебе лучше не светиться. Я сам. Жди на улице.

Алик поправил перед зеркалом свои взъерошенные волосы и пошел в зал. В зале было тихо, удивительно тихо. Андрюша видел сквозь стеклянную дверь, что Чен сидел в сторонке, босиком, в накинутой на плечи белой рубашке, с цветами на коленях, алыми и белыми. Исподлобья наблюдал, как в центре зала, закапанном и его кровью, танцуют седой и Марина, под музыку гитариста.

Отчего ты мне не встретилась, юная, стройная, В те года мои далекие, В те года вешние?…

Гитарист пел задушевно, как в старом кино. И седой танцевал красиво, как на конкурсе бальных танцев, — черный смокинг и белое платье. Все было красиво и тихо, как он хотел.

Вышибала загремел мощным засовом:

— Иди, десант, на улицу. Хватит с тебя на сегодня. Нагулялся на неделю. Иди.

Андрюша обернулся к нему:

— Я Алика жду.

— За Алика не волнуйся, — успокоил его вышибала. — Он сам тебе велел на улице ждать. Иди. Алик не пропадет.

Андрюша вышел на набережную. У подъезда стоял квадратный «вольво» и белый высокий джип «чероки». В джипе курил человек. Услышал, как хлопнула входная дверь, высунулся из окна почти по пояс. Андрюша повернулся к нему спиной, чтобы тот не разглядел его рожу.

С залива дул теплый ветер. Над Невой висела луна. Свирепым басом рявкнул черный буксир. На самоходках с грохотом убирали сходни. Затюкали, разогреваясь, дизели. Чья-то девчонка крикнула:

— Приходи скорей! Я жду!

У моста зазвенел зуммер. Оранжевым замигала сигнализация. Мост Лейтенанта Шмидта медленно, как во сне, возводил к звездному небу черные руки. Молился за пропавших и заблудившихся на гиблом острове.

4Сфинкс

За спиной загремел засов. Вышел Алик. В одной руке бутылка «Абсолюта», в другой пакет, завернутый в вафельное полотенце. На горлышке бутылки висел Андрюшин голубой берет.

— Мосты, мосты, зачем вам надо, — запел Алик на всю набережную, — с любимой разлучать меня?!

Теперь-то он был точно пьян. Наверное, добавил еще у стойки, когда бутылку брал. Хотя, когда он к ним подсел, тоже казался совсем вдрабадан. Алик подошел к Андрюше:

— Держи.

Андрюша снял с горлышка свою беретку, надел на затылок.

— Да не это! Я же тебе, как голубь, любовное послание принес. Подними полотенце.

Андрюша поднял край вафельного полотенца и взял сложенную вчетверо записку:

— От кого это?

— От Тани.

— От какой еще Тани?

— Ах, Таня, Таня, Танечка, с ней случай был такой, служила наша Танечка в столовой заводской, — снова заорал Алик на всю набережную. Видно, и до него дошла тема ретро. — От поварихи. Андрюша, втрескалась она в тебя с первого взгляда. Просит подождать ее. Омоет твои раны и утолит печаль неутолимую, цени.

Андрюша покрутил в руках записку, сунул ее в карман:

— Пошли скорей отсюда.

Из джипа высунулась физиономия. Охранник явно подслушивал.

— Идем куда-нибудь,— заторопил Алика Андрюша. — Все равно теперь домой не попасть. Мосты развели.

— Идем!

Они зашагали по набережной к мосту. Гулко стучали каблуки ковбойских сапог Алика.

— Куда-нибудь? За-ме-ча-тель-но! Весь мир в одном слове! Куда-нибудь! — громко, будто стихи читая, философствовал Алик. — Но! Вот смотри, уже Дворцовый поднимается. Потом Биржевой. Потом Тучков… И весь мир для нас, Андрюша, свернется до родного Васильевского острова. Свернется в черную дыру. Откуда и свет-то не долетает. Свет в черной дыре превращается в материю, Андрюша! Можешь ты такое понять? Энергия превращается в материю! А? Апокалипсис!

Андрюша слушал его краем уха. Скулы ломило. Гудело в башке.

— А все очень просто, Андрюша! В черной дыре колоссальное притяжение. Притягивает к себе все! Кометы, планеты, болиды, астероиды… солнца притягивает к себе…— Алик засмеялся.— Где-то там ты — солнце. А попадешь в черную дыру… Ты — песчинка, соринка… Мусор, одним словом… И все это называется — Васильевский остров. Здесь все! Все миры! Все времена! Возьмем Большой проспект. Он упирается в небо и в море! Это верхний Мир, Андрюша. Возьмем Средний проспект. Он назван-то в честь среднего мира. Магазины, лавки, шалманы, бани… И упирается он в Наличную улицу. В наличность! За-ме-ча-тель-но! И наконец, Малый проспект! Это, Андрюша, самый загадочный мир. Нижний мир. Великий океан смерти! Упирается Малый проспект в Смоленское кладбище! Тенистые аллеи, загаженные могилы, поваленные кресты — страшный мир, Андрюша… И все это на одном пятачке! Вот что такое Васильевский остров, Андрюша… Стой!

Алик остановился. Громко цокнули подковки его сапог. Андрюша вздохнул и встал рядом.

— А именем какого Василия названа эта черная дыра? Ты знаешь, Андрюша? А?…

— Нет, — сказал Андрюша устало.

— И правильно! Этого тебе лучше не знать!… Какой самый главный храм на Васильевском? В честь какого святого?

— Не знаю.

— А это тебе надо знать. — Алик зажал коленями бутылку и с хрустом отвинтил серебряную головку. — Самый главный храм на Васильевском — храм Андрея Первозванного — твоего тезки, Андрюша. Это тебе надо знать. А кто же такой Василий? На острове Васильевском главный храм Андреевский. Кто ж такой Василий?! А? А это его антимир! Андрей Пер-во-зван-ный, а Василий — тот, кого зовут в последнюю очередь! А к кому обращаются, когда уже и обратиться-то не к кому?! А?! Тихо-тихо. Молчи, Андрюша, молчи… Давай выпьем за неизвестного Василия! Тихо выпьем.

— Подожди. Давай на место придем.

— На какое место? — захохотал Алик. — Я же тебе объяснил. Здесь везде место! Пей.

Они стояли у старого низкого желтого особняка с белыми полуколоннами на фасаде.

— Смотри! — поднял вверх палец Алик. — На этом домишке тридцать три мемориальные доски! В честь тридцати трех академиков, проживавших здесь! Говорят, их души до сих пор по этому дому бродят. Как по коммунальной кухне. Дом с привидениями. Это каждый островитянин знает! Пей, Андрюша, за целый взвод привидений. И за их дядьку — Черномора — не-святого — Василия! Пей!

Алик тыкал горлышком прямо в губы Андрюше. У Андрюши в ушах гудело, как в старом телевизоре. Он взял бутылку, отхлебнул.

— Зажуй, зажуй. — Алик развернул вафельное полотенце. — Видишь, как меня твоя Танечка снарядила. А? И рыбка, и курочка, и колбаска. Бери от ее щедрот, пользуйся, не убудет.

Андрюша взял кусок копченой колбасы. Откусил и тут же выплюнул. Зубы заныли.

— Не прожевать? — посочувствовал Алик.— Сполосни рот.

— Чем?

— Да водкой! — протянул ему бутылку Алик.

Андрюша побулькал водкой между зубов — десны обожгло,

— Слушай! — Алик завинтил бутылку. — Идем-ка в Соловьевский сад! К Румянцевым победам. Идем, Андрюша, выпьем за твою победу!

Андрюша шумно вьшлюнул водку:

— Какая победа?! Он меня чуть не убил… Если бы не ты…

— А ты их чуть не убил! — хохотал очкастый.— И «папу», и Чена! Чуть их не убил и даже не заметил!…

— Как это?… — уставился на него Андрюша.

— А так! Не зря тебя подставили, Андрюша. — Алик подошел вплотную, Андрюша увидел в его затемненных очках свою искореженную рожу. — Андрюша, а Сергей Николаевич тебе про драку ничего не говорил?

— Нет. — Андрюша отвернулся, не от него, от своей изувеченной рожи.

— А сколько он тебе заплатил? — не отставал Алик.

Андрюша выташил из заднего кармана две зеленые бумажки.

— Двадцать долларов?! — заорал Алик.— Ты себя под Чена за эту дрянь подставил?! Как тебе не стыдно, Андрей?! А еще Первозванный!

— Так я же не знал ничего. — Андрюше было очень стьщно от его жуткого крика. — Он сказал, возьми погуляй, помяни братанов. Я и взял…

— Ах, он даже тебя не предупредил, что драться придется?

— А зачем мне драться в мой праздник? Что я, дурак?

— Ты-то дурак. Это ясно, но он какая сука!

Алик уставился в крутую стену разведенного пролета. Под луной блестели трамвайные рельсы. Рельсы уходили прямо в звездное небо.

— Сука-сука-сука, — пропел Алик на знакомый мотивчик про Ксюшу в юбочке из плюша.

Он был опять абсолютно трезв, и Андрюша поразился этой его удивительной способности — хмелеть и трезветь мгновенно.

— Значит, выяснил, что ему нужно, и гуляй, Андрюша, — рассуждал про себя Алик. — Так-так-так, — говорит пулеметчик… Нет-нет-нет, — говорит пулемет… Так дело не пойдет! Мы их наколем, дохлых фраеров! Мы их наколем, Андрюша!

Алик засмеялся на всю набережную детским веселым смехом и обнял Андрюшу рукой с бутылкой.

— Ну-ка, пошли, пораскинем оставшимися мозгами, как это нам лучше сделать. Пошли, Андрюша.

Андрюша хотел скинуть с плеча его руку с бутылкой, уйти, побыть одному… Только уходить было некуда. Вдали торчали в небе пролеты Дворцового моста. До утра с Васильевского не выбраться. И он пошел в обнимку с Аликом.

Они прошли длинный мрачный фасад Академии художеств. Впереди таинственно чернел Соловьевский сад. На войне Андрюша привык не доверять «зеленке», будь то чахлый кустарничек или редкая рощица. Прежде чем войти в «зеленку»; ее долго поливали свинцом, утюжили танковыми пушками и артиллерией — в «зеленке» обитали «духи».

Андрюша остановился, ушел из-под руки Алика и направился через дорогу к спуску, к Неве.

— Первозванный, ты куда? — крикнул вслед Алик.

— К воде.

— За-ме-ча-тель-но! — Каблуки Алика зацокали по мостовой. — Сфинксы нам и нужны! Самое лучшее место для разгадки неразрешимых задач!

Андрюша только сейчас заметил, что по бокам спуска сидели, поджав под себя хвосты, два льва с человеческими головами. На головах у них высились шапки, похожие на шахматные фигуры. Сфинксы, как в зеркале, улыбались друг другу под луной.

— Привет! Загадочные мои сотрудники! — Алик подпрыгнул и громко шлепнул сфинкса по гранитной ляжке.

По мокрым скользким ступенькам Андрюша спустился к воде. По реке медленно, против течения, поднимались караваном белые самоходные баржи. Ближе к берегу по течению телепал, отчаянно дымя, закоптелый буксирчик с высокой старомодной трубой. На грязном борту четко читались большие буквы: «Виктор Гюго». Андрюша даже улыбнулся разбитыми губами.

Он встал на колени. От воды пахло мазутом и тиной. Вода была теплая и жирная, как остывший суп, как «Пиратская похлебка».

Андрюша снял беретку, смочил лицо и волосы, отфыркнулся и встал.

На гранитной полукруглой скамейке под сфинксом Алик раскладывал на вафельном полотенце закуску. Выставил у бутылки пару пластмассовых стаканчиков.

— Все готово к жертвоприношению! — позвал он Андрюшу. — Садись!

Андрюша сел на теплый, не остывший еще гранит. Алик разлил. Водка, тяжелая, как ртуть, плюхалась на дне стаканчиков.

— Что загрустил, Андрюша?! — Алик подал ему стаканчик и пропел весело: — Ах, Андрюша, печалиться не надо!… За одного битого двух небитых дают… Прозит, Первозванный!

Они выпили.

О гранитные ступеньки плескалась волна, поднятая энергичным «тружеником моря». Рябилась лунная дорожка. На той стороне темнел силуэт Медного всадника. Поблескивал под луной купол Исаакия. Прямо почтовая открытка. Андрюшу тошнило от этой красоты. Горы честнее. Чужие горы. Чужие люди. Для них ты враг. А здесь?… В родном городе, в этой красивой декорации чьей-то незнакомой пьесы — чужой!… Ты никто! Ты просто никому не нужен.

За Исаакием полыхнула зарница. Заорали, затрепыхались в листве Соловьевского сада воробьи. Алик засмеялся тихо:

— Слышишь, как бесятся, как они волнуются?…

— Им-то чего волноваться?

— Как это «чего»? Начались воробьиные ночи! Жуткие ночи. Волшебные ночи… На целую неделю. А все из-за тебя, Андрюша… Все из-за тебя…

— Я-то при чем?

— Второе августа твой день. День Ильи-пророка.

— Нам командир говорил. Илья-пророк — наш крестный.

— Только ваш крестный отец живым на небо взят. А вас, «крестничков», оттуда на грешную землю сбрасывает. «Зачищать» грехи. Небольшая разница.

Опять за Исаакием полыхнула зарница. Где-то далеко над Купчином зарокотал гром многоэтажным эхом. Взбесились в саду воробьи. Алик снял очки и прислушался:

— Слышишь, что делается?! Чуют птички Божьи нечистую силу! Чуют!

И Андрюша прислушался к беснованию воробьев:

— Откуда нечистая сила?… День-то святой.

Алик плеснул по стаканчикам водки:

— Уж такого неугомонного крестного вы себе выбрали. Он распугал народ честной и укатил на огненной колеснице, а нам, бедным, расхлебывать… Андрюша, ты помнишь наши встречи в приморском парке, на берегу?

Алик поднял стаканчик, и Андрюша поднял свой. Алик спросил неожиданно:

— А Марину-то ты давно знаешь?

— Я? — поразился Андрюша. — Первый раз в жизни увидел.

— Ты смотри… — Алик покачал головой. — А она к тебе как к родному… Ты смотри… Бывают же такие совпадения… Твой день — ее день… Не иначе нечистая разгулялась?… Ничего, Андрюша. Прорвемся! На твое счастье, ты еще и Первозванный! А кто тебя первым позвал? Я! Держись меня, Андрюша! Меня нечистая боится. Я — меченый. Прозит, Первозванный.

Они выпили. Андрюша вдруг почувствовал расположение, даже некую благодарность к этому странному незнакомому очкастому парню в дешевой мятой футболке с нелепыми теперь буквами на груди.

Алик провожал глазами караван самоходок. Те уже подгребали к Дворцовому. Задумчиво глядя на караван, Алик спросил вдруг:

— А как же ты, Андрюша, в армию попал?… Такой умный… А?…

Андрюша поразился: Алик угодил в самую точку, в самую загадочную точку его короткой биографии.

В армию он попал случайно, с третьего курса исторического факультета.

На третьем от их группы осталось всего человек девять. Кто-то с родителями уехал за бугор, кто-то ушел в коммерцию, кто-то перевелся на вдруг ставший самым престижным — юридический факультет. Кому нужен был диплом историка? Историка несчастной, вдруг сгинувшей страны?… Все жили только настоящим. В группе остались самые тупые и самые ленивые. Для них ввели свободное расписание. Хочешь — ходи, хочешь — не ходи. Только на зачеты и экзамены явись. Повздыхай, поговори о жизни, посочувствуй несчастным преподавателям…

Мать тогда еще работала. Уходила, густо накрасившись, в свой родной номерной морской институт к девяти, надеясь с помощью итальянской парфюмерии избежать неминуемого сокращения штатов.

Вслед за ней в любую погоду, в дождь, в снег и в метель, Андрюша отправлялся бродить по городу, по садам и паркам. По Таврическому, по Летнему, по Михайловскому. Так пробродил он полгода.

Однажды у Михайловского замка увидел ее. Она стояла в голой аллее с букетиком первых фиалок. Задумчивая и красивая. В первый день Андрюша даже не подошел к ней. Всю ночь не спал, думал про нее под музыку Моррисона в наушниках. Неделю думал. Ходил, как на работу, к Михайловскому замку, но ее не было.

Ровно через неделю она снова стояла с букетиком в руках в той же аллее напротив ворот Михайловского замка. Она была в светлом плащике, в косыночке с горошками — сама чистота. И Андрюша к ней подошел. Сердце колотилось, как отбойный молоток. Андрюша подошел к ней и сказал:

— Здравствуйте.

Она не сразу подняла на него задумчивые и печальные глаза:

— Здрасьте…

Андрюша решился ей рассказать, что уже неделю как ищет ее. Ищет везде и не может найти. И какое для него счастье, что сегодня она снова здесь. Много чего он хотел ей сказать… Но она его опередила, крепко схватила за руку:

— Мальчик, мне вас Бог послал. Помогите мне.— Она протянула Андрюше букетик. — Передайте эти цветы вон тому человеку в машине. Скажите, от Регины. Скажите, что она его ждет… Нет! Этого можно не говорить. Он сам это поймет. — Она улыбнулась чуть-чуть. — Идите же!

Андрюша стоял с ее букетиком растерянный и разбитый.

— Ну идите же! — рассердилась она. — Он же сейчас уедет!

Андрюша пошел к высоким гранитным воротам замка. У ворот стояла машина. За рулем сидел бледный мужчина с седой бородкой. Старенький «жигуль» фыркал, чихал — не хотел заводиться. Андрюша подошел к машине и протянул в окно букетик:

— Это вам от Регины.

Мужчина букетик не взял. Удивленно глядел на Андрюшу. Тогда Андрюша добавил, чтобы он понял:

— Она вас ждет.

Мужчина смотрел на Андрюшу снизу, рот его скривился:

— Как тебе не стыдно, парень? Ты мужик или кто?!

Андрюша не понял его злости, стоял и думал, он-то

при чем?

— Передай ей… — сердился мужчина. — Скажи ей… Пусть оставит меня в покое! Спроси, есть у нее самолюбие или нет?! Скажи… Пусть больше не звонит! Пусть забудет мой телефон! Скажи…

«Жигуль» крякнул и вдруг завелся. Ревя на первой скорости, быстро покатил к Садовой.

Андрюша обернулся. Регина, сгорбившись, уходила по аллее к Инженерной. Андрюша бросил ее букетик в огромную лужу перед воротами замка. Как венок в волну. Как память о своей утонувшей любви. И пошел домой. Но не дошел…

На Чайковского он вдруг остановился перед подъездом военкомата, зашел в накуренную приемную, сказал, что срочно хочет видеть начальника.

Начальник, молодой еще, румяный полковник, чуть со стула не упал. Андрюша попросил забрать его срочно в армию, в ВДВ, в самые горячие точки, чтобы обжигало…

Полковник с трудом попытался объяснить чокнутому, что тот не подлежит призыву. Андрюша попросил забрать его добровольцем. Ведь война же идет, хоть и не объявленная.

Полковник долго молчал. В районе был жуткий недобор. Призывники прятались на дачах, «косили» по больницам, их родители приносили сумасшедшие справки с немыслимыми диагнозами, а тут доброволец!

Полковник, краснея, стал отговаривать Андрюшу. Говорил, что только два года до диплома осталось, просил пожалеть мать…

Андрюша сказал твердо:

— Хочу проверить, чего я стою… Мужчина я или кто?…

Все это, только вкратце, Андрюша рассказал Алику.

Самоходки давно прошли к Троицкому мосту. А закоптелый «Виктор Гюго» с натугой тащил из-за моста Лейтенанта Шмидта трехмачтовый парусник с убранными парусами.

— За-ме-ча-тель-но! — произнес Алик свою любимую фразу. — Значит, в башмак захотел превратиться?!

— В какой башмак? — не понял Андрюша.

Алик смотрел на него внимательно, даже очки приподнял:

— Ты читал «Книгу мудрости» Тай Лю Цзина?

Андрюша покачал головой. В первый раз в жизни он слышал имя такого мудреца.

— У учителя Лю есть за-ме-ча-тель-ный рассказ про могущественного принца Цяо. Принц летал в небе на белом журавле, обладал магическим даром превращаться в рыбу, в цикаду и даже в башмак… За-ме-ча-тель— ный принц! Правда?

— Правда, — согласился Андрюша.

— А учитель Лю сказал принцу так. — Алик поднял к небу тощий палец. — Если человек добровольно пожелает превратиться в башмак, никакие силы уже не помогут вернуть ему человеческий облик! И такими несчастными башмаками полна Поднебесная! Ты понимаешь, Андрюша?!

— Понимаю, — кивнул ему Андрюша.

— Это очень хорошо, что ты понимаешь. Поэтому у меня есть маленькая надежда, что ты сможешь из башмака снова стать человеком!

Андрюша материл себя, как только умел, за ненужную, дурацкую пьяную откровенность. Опять он получил по морде. Получил в который раз за сегодняшний достопамятный день! Второе августа…

Алик взял бутылку, начал разливать водку по стаканчикам:

— Выпьем за тебя, Андрюша. Не за настоящего башмака, а за будущего Андрюшу Первозванного! — Алик плюхнул водку в Андрюшин стакан. — Пей!

— Нельзя.

— Можно, — убеждал его Алик. — Учитель Алик сказал, что можно.

— Нельзя. Утром обещал в одно место зайти.

Алик навис над Андрюшей, как там в кафе висел над Батыем:

— В «Ариадну». К Тесею голубому? К Сереже?

Андрюша кивнул.

— Он сам просил тебя зайти? Что-то тебе обещал?

Андрюша отодвинулся от Алика:

— Работу… Только я… я только ему баксы верну… Дам в хлебало от души — и уйду…

— Не вздумай! — вскочил на ноги Алик.— Так-так-так, говорит пулеметчик… нет-нет-нет, говорит пулемет! Сейчас учитель все тебе объяснит, Андрюша! Пей!

— Не буду.

— Боишься, поведет? — Алик засучил до пупа свою широкую майку, достал из кармана джинсов упаковку таблеток, выдавил одну. — На, прими.

— Это что?

— Панацея! — Алик вложил ему в ладонь таблетку. — Секретная разработка — антиалкоголь. Проверено на наших разведчиках. Принял — ни в одном глазу. Принимай, Первозванный!

Андрюша держал на ладони таблетку. На белом колесике выдавлены латинские буквы «ASPRO». Андрюша высоко подбросил таблетку, поймал, улыбнулся.

— Не веришь?! Посмотри на меня! Разве скажешь, что я третий день на кочерге? Разве скажешь?! — Алик взмахнул руками, его качнуло.

Андрюше стало скучно — околесица какая-то, но Алик что-то знал, обещал объяснить, и Андрюша решил его выслушать, чтобы знать, как лучше разобраться с хозяином «Ариадны». Андрюша покрутил таблетку в пальцах. От аспирина ничего плохого не будет.

— А чем запить-то?

— Водкой. — Алик протянул ему стаканчик.

Андрюша бросил таблетку в рот, запил ее теплой водкой, закашлялся:

— Ну, давай объясняй.

— Подожди. Сейчас таблетка подействует. Ешь пока. Ешь.

А по Неве скользили в ночи белые самоходки. Теперь вниз по течению, к заливу. Самоходки типа река-море — неуклюжие провинциалы — шли от какого-нибудь Рыбинска или Костромы, а через три дня придут в Гамбург или Роттердам…

На ближней самоходке баба в подоткнутой юбке развешивала на корме стиранное белье. По палубе бродили белые куры. Наверное, весь день простояли где-нибудь у Володарского моста в черте города. Ни белье развесить, ни курей выгулять. Теперь до самого Роттердама полная благодать. На всю реку голосисто, захлебываясь, заорал петух…

Алик спросил неожиданно:

— Андрюша, а ты кто по военной специальности?

Андрюша не забыл, как оценили его «умения» на Молодежной бирже, поэтому сказал осторожно:

— Оператор бээсэл.

Алик задумался. Оторвал куриную ногу. Вытер руки о майку:

— Извини, Первозванный… А бээсэл — это что такое?

Андрюша понял, что в армии очкарик никогда не служил, и ответил не торопясь, с достоинством:

— Бээсэл — это большая совковая лопата.

Голубые глаза под оптикой стали удивленными, открытыми, детскими. Алик хлопнул Андрюшу по плечу и захохотал:

— Купил меня! Хорошо купил!

— Нет, серьезно, — улыбнулся ему Андрюша. — Я в учебке пьяного сержанта лопатой чуть не убил. Доставал он меня круто, волонтером дразнил. За то, что я в армию добровольно… Ну я и не выдержал… С тех пор меня в роте прозвали «оператор бээсэл».

Алик еще посмеялся, но уже не от души, а из вежливости.

— Драться ты можешь. Я видел. Ну а что ты еще умеешь?

И туг Андрюша выдал ему со злости все свои «умения», как той девице на бирже. Алик вскинул тонкие руки:

— За-ме-ча-тель-но! И английский язык! И водитель! И снайпер! И разведчик! Я же давно такого человека ищу и не могу найти. Слушай, я беру тебя в свою фирму!

Андрюша улыбнулся ему недоверчиво: и фирма у Алика, наверное, такая же, как его антиалкогольные таблетки, но ничего не сказал.

— Не веришь?! — Алик гордо положил правую руку на мятые красные буквы на груди. — Считай, что с этого момента ты мой сотрудник! Сотрудник КГБ!

Андрюша смотрел на Алика и пытался определить, пьяный он сейчас или трезвый, но так и не определил, сказал на всякий случай:

— Нету давно такой фирмы.

Алик придвинулся к нему вплотную. В подтемненной оптике отразились две лунные дорожки.

— Если бы ее не было, Андрюша, ее нужно было выдумать! И я ее выдумал! КГБ — это не то, что ты думаешь, мое КГБ — это Коммерческое Глобальное Бюро!

Андрюша сплюнул на гранит. За мостом рявкнул сиреной «Виктор Гюго» — на кого-то сердился великий романтик.

— И чем же твое бюро занимается?

— Глобальными вопросами, Андрюша. На каждого крутого дельца у меня заведено досье. Они все в моем компьютере. Вся их коммерция! Я один о них все знаю. Один! С них за эти секреты большие деньги получить можно! Мелочь мне уже отстегивает. Но чтобы расколоть крупняка, мне сотрудник нужен — гранатометчик, пулеметчик и снайпер! — Алик засмеялся.— Владеющий английским языком. Ха-ха…

За Медным всадником стало светлеть. Оранжевым светом. Затрещал тревожно зуммер. Мост Лейтенанта Шмидта окончил ночную молитву и сводил уставшие руки.

— И тебя еще не убили? — спросил Андрюша.

Алик задумчиво улыбался, опустив тонкие ладони

между колен. В очках отражалось встающее солнце.

— Чтобы меня убить, Андрюша, меня надо вычислить, а меня никто не знает. Я — мистер Икс. Я — сфинкс, Андрюша. Ха-ха!

«У-и-ой… у-и-ой… у-и-ой…» На набережной зарыдала сирена. Между сфинксами промелькнул белый джип с милицейской мигалкой. За джипом не спеша катил квадратный шоколадного цвета «вольво». В открытом окне развевались каштановые волосы. Мелькнуло белое платье. Андрюша встал и смотрел им вслед, пока машины не свернули на Первую линию.

— Понравилась тебе Фрези Грант? — Алик стоял рядом с Андрюшей. Тот даже не заметил, когда он подошел. — Вижу, что понравилась. Вижу, Первозванный!

— Какая Фрези Грант? — смутился Андрюша.

— Мариночка, — фустно улыбнулся Алик. — Мне она тоже очень нравилась. За-ме-ча-тель-ная девочка. Сейчас таких не делают. Атавизм. Давай выпьем за нее, Андрюша.

Андрюша раздумывал всего секунду и решил, что за нее нужно выпить. В первый раз в жизни он встретил такую. В первый раз в жизни ему казалось, что он знает ее давным-давно, и родилась она второго августа! В такой день! В его день!

— Призрачно все в этом мире бушующем! — пел Алик, расставив руки навстречу солнцу. — Есть только миг, за него и держись!… За-ме-ча-тель-ная девочка! Я дарю ее тебе, Андрюша.

Андрюша только улыбнулся разбитым ртом:

— Спасибо.

— Потому что дружба… — Алик запел вдруг на мотив Бетховена: — Фройндшафт, фройндшафт юбер аллес… Андестенд, Первозванный?

Они сели на остывший уже гранит. Алик вцепился зубами в холодную жирную куриную ногу, оторвал кусок, вытер руки о майку.

— С Мариночкой все ясно. Как она на тебя глядела! Она твоя.

— Кончай.

— Не веришь?! Опять не веришь! Да ты не Андрей Первозванный — ты Фома Неверующий. Можно, я буду называть тебя просто Фома? Можно?

Андрюше стало тоскливо и грустно, но нужно было договориться с Аликом, и он решил подождать, когда он опять волшебно отрезвеет.

— Слушай, Фома. — Алик схватил его руку, положил ее на свою грудь, прямо на сердце. — Я вложил твою руку в мою рану! Видишь, какая жуткая рана! Видишь, как я ее… любил? — Алик откинул его руку, отвернулся, положил ногу на ногу. — Кстати, Мариночка раньше у твоего Сережи работала в «Ариадне». «Папа» ее у Сережи выкупил. Когда мы «папу» расколем, мы с него кроме денег Мариночку потребуем! Все по-честному. Правда? — Алик протянул Андрюше тощую руку. — Договорились, дружище?

Андрюша машинально пожал его руку. Пожал просто так, потому что думал о другом.

— Как же она чистая, если продается и покупается?

Алик замахал руками:

— Ты не понял! Она не продается. Ее продают. А она даже не подозревает об этом.

— Как это может быть? — возмутился Андрюша.

— А как с тобой было? — ехидно спросил Алик. — Ты знал, на что идешь? То-то… Мариночка в «Ариадне» на приемке товара работала. Менеджером. Занималась с поставщиками. Самая скользкая работенка. Ее после института к Сереже знакомые устроили. Знакомые ее мамы. Совершенно чокнутой мадам, но это так, к слову.

Алик схватил матовую бутылку, поглядел ее на свет:

— На ход ноги как раз осталось. — И он разлил остатки по стаканчикам. — А эта сука Ксюша, то есть Сергей Николаевич, сделал так, что скоро Мариночка оказалась должна «Ариадне» десять тысяч баксов. Из-за махинаций посредников. Ну кого это колышет? Сережа потребовал с нее долг, а у них с чокнутой мамой таких денег отродясь не водилось. Мариночка была на грани. — Алик покрутил в ладонях стаканчик, крепко сжал губы. — Я уже хотел из подполья выйти, но «папа» меня опередил. Одолжил ей деньги. Одолжил, негодяй! Внес их за нее Сереже…

— Стой! — Андрюша перебил его. — Он же не просто так внес?… За что-то…

Алик понял его волнение. И улыбнулся:

— Пока просто так, Первозванный. Нравится «папе» Мариночка. Очень нравится. Последняя любовь д'Артаньяна, как говорится. Устал, старый негодяй, от дешевой продажной любви. На чистоту, подлеца, потянуло. Хочет, чтобы Мариночка оценила его щедрое, бескорыстное сердце. Он может нашу Фрези Грант в секунду скрутить, в секунду на колени поставить, а он ей пионерские песни поет! Слышал? Кстати, «папу» питерская братва «старшим вожатым» зовет. Это его кликуха. Был он когда-то пионервожатым в Артеке. Потом инструктором в обкоме комсомола. Оттуда и начал свой крестный путь. Понимает невинную детскую душу, знает ее психологию. С него и начнем, сотрудник! Он мне отдаст сто тысяч! Больше мне не нужно. Всего сто тысяч. Я скромный.

Алик посмотрел на Андрюшу, и Андрюша не узнал его. Перед ним сидел суровый сухощавый мужчина. Четко обозначились складки вокруг рта.

— Давай, сотрудник, за нас! За наше Бюро. За КГБ! Давай, уже утро. Тебе в «Ариадну» пора. — Алик подал ему стаканчик.

Андрюша упрямо закрутил головой:

— Подожди, я еще не решил.

Алик встал, отошел, завозился со своей длинной майкой и достал из-за спины обшарпанный ТТ.

— Решать уже поздно,— сказал он.— Ты узнал страшную тайну сфинкса. Теперь у тебя выбор простой: или ты работаешь со мной, или… Извини…

Третий раз за день на Андрюшу наводили ствол, третий раз за один кошмарный день! Это уже было слишком, и Андрюша засмеялся:

— Убьешь меня, что ли?

— Ты мне сразу понравился, — загадочно улыбнулся Алик. — Выбирай.

Андрюша не понял, в каком смысле он ему понравился. Он уже не пытался понять, пьян Алик или трезв. Сейчас это уже не имело никакого значения. Алик глубоко выдохнул. Ствол качнулся от головы к груди.

— Слушай, Алик, а зачем я тебе?

— Ты мне сразу понравился,— повторил Алик.— Улыбка у тебя хорошая, чистая, а я отвык от порядочных людей, Андрюша. — Все это он произнес, не отводя от Андрюши своего пистолета. — Я один, Андрюша… Совсем один… Мне друг нужен… Первозванный… Или я умру… — закончил он неожиданно и передернул затвор.

Андрюша оглядел его тощую фигуру в длинной, несуразной майке. Подтемненные очки съехали на кончик носа. Алик глядел на него жалобно поверх очков.

Броситься ему в ноги. Выбить ствол — не составляло большого труда. Заломить тонкие руки за спину. Садануть мордой о шершавый гранит — запросто. Но только не после таких слов…

— Ни хрена себе, — сказал Андрюша. — Дружбу под стволом предлагаешь…

Алик вздохнул. Ствол качнулся от груди к голове.

— Что делать, Андрюша… Меня уже столько раз предавали… Столько раз нажигали… Извини…

Андрюша не понимал — то ли его проверяют, то ли на жалость берут? В первый раз Андрюша оказался в такой ситуации.

— Думаешь, я голубой? — вдруг сказал Алик. — Даю тебе честное слово, Андрюша. Мир вывихнул колено. Если человек предлагает дружбу, сразу думают, что он голубой или подлец, а я просто атавизм, Андрюша. Я старомодный островитянин. Все мои предки родились на Васильевском, только и всего…

Андрюша и верил, и не верил этому лохматому сумасшедшему парню, решил проверить его окончательно и сказал между прочим:

— Алик, дай мне твою пушку посмотреть.

Алик с готовностью подошел, протянул на ладони пистолет:

— На. Это ТТ.

— Вижу. — Андрюша взял пистолет за ствол.

На рукоятке вокруг выпуклой черной звезды четко читались буквы «Мейд ин Чина. 1993». Значит, пистолет был совсем новый. Только ствол обшарпался. Видать, его все время носили с собой. Андрюша вынул обойму. В лучах восходящего солнца в обойме поблескивали пять латунных горошин. Шестая была в стволе. Андрюша всадил обойму обратно. Протянул пистолет Алику:

— Справная машина.

— Нормальная, как ты говоришь. — Алик сел на гранитную скамейку, опять засучил майку до пупа, спрятал пистолет за спину.

— И что я в твоей фирме должен делать? — спросил Андрюша.

— Да ничего особенного, — улыбнулся Алик. — Все это ты умеешь…

Солнце выкатывалось за Адмиралтейством. Оранжевое, умытое, выспавшееся. В Соловьевском саду загомонили птицы.

— Убивать? — уточнил Андрюша.

Алик удивился:

— Зачем?… Разве что в крайнем случае…

— Ясно,— криво улыбнулся Андрюша.— А не в крайнем случае что?

Алик снял очки. Начал их протирать подолом майки. Без модных очков он выглядел совсем по-другому: морщинки под глазами, седой клок на челке — уставший, заработавшийся ученый. Лауреат какой-нибудь престижной премии. Алик поглядел на Андрюшу, прищурился подслеповато. От прищура поднялась верхняя губа в нехорошей улыбке.

— Утром к Сергею иди. В «Ариадну». Когда он тебе назначил?

— В девять.

— В девять и иди. Не возникай, не ругайся, — Алик надел очки.

Андрюша увидел в его очках свою распухшую физиономию, оранжевую, как солнце.

— Куда я с такой рожей пойду?

— За-ме-ча-тель-но! Так и иди. Пусть Сережа увидит, во что тебя Чен превратил. Пусть! Ты у него нагло потребуй компенсацию. Кинь ему двадцать жалких баксов, потребуй настоящие деньги. Иначе, скажи, к «папе» работать пойдешь. Да-да-да. Так и скажи. «Папа», мол, тебя уже пригласил.

— Андрюша заражался его боевым, наглым задором.

— А не опасно? Он «папе» позвонить может.

— Не позвонит! После сегодняшнего… Извини. После вчерашнего не позвонит. Ни за что! Слышал, как «папа» его материл? Не бойся, Сережа тебя на работу возьмет, ты ему нужен, это я вычислил!

Андрюша не понял, когда он стал так нужен Сергею Николаевичу, но смолчал. Слушал внимательно дальше.

— Ты с него покруче запроси, но не очень, в пределах тонны, тонны баксов, андестенд, Первозванный? Это нормально, как ты говоришь. А от меня еще получишь, от нашей фирмы.

Алик снова стал наглым, полупьяным, сумасшедшим.

— Дружба дружбой, Андрюша, а денежки, как говорится. — Алик засучил майку, вытащил стопку зеленых, отсчитал триста. — Держи для начала. Ты их в бою заработал!

— Подожди, — отстранил деньги Андрюша. — Как я их заработал? Почему?

— Да благодаря тебе Сергей «папу» расколол! — заорал Алик.

— Что значит «расколол»?

— Давай-ка допьем, чтобы лучше голова работала. — Алик забулькал «Абсолют» по стаканчикам, — давай, на ход ноги.

— Ты объясни! — сердился Андрюша. — При чем тут я?! Зачем я им?!

— Если бы знать… — Алик поднял к солнцу стаканчик. — Если бы знать, Андрюша. Если мы это узнаем, можно считать, что сто тонн у нас в кармане. Мы уже рядом, Андрюша! Совсем рядом! Уже горячо-горячо! Давай! За нас! Хлопнем, тетка, по стакану, сдвинем мозги набекрень!…

А город уже просыпался. У Соловьевского шаркал метлой заспанный дворник в камуфляже, сметал первые опавшие листья, собирал в кучки древесный камуфляж.

Андрюша встал:

— Ну пошли, что ли?

— Уйдем по очереди, — мрачно сказал Алик. — Вместе нас теперь видеть не должны. И тебе, и мне мало не будет…

Андрюша снова сел на скамейку:

— А как же…

— Что «как же»?

— А как же мы с тобой дружить будем?

Алик снял очки, прищурился и опять стал похож на усталого, заработавшегося ученого:

— А так и будем… Мне, Первозванный, важно, что ты есть, что мы вместе, это самое главное.

— А связь?

Алик протянул ему визитку и ручку:

— Черкни здесь свой телефон.

Андрюша под номером факса мелко и аккуратно вывел свой номер.

— А мой запомни. — Алик ткнул пальцем в телефон на визитке. — Номер простой. Два-один-три… А дальше две пары зеркальные, запомнил?

Андрюша посмотрел на простой номер и кивнул.

— Я к телефону не подхожу. Скажи автоответчику информацию или, в крайнем случае, место, где меня ждешь, и время. Я приду, уяснил?

Андрюша опять кивнул.

— Значит, первое. — Алик стал загибать пальцы на левой руке, начиная с мизинца. — Устройся к Сереже на работу — он возьмет. Второе, осторожно выясни, зачем тебя под Чена подставили, что они про «папу» узнали? Это уже третье, а самое главное — действуй очень осторожно. Сергей Николаевич — хитрован, просто голубой песец. Узнаешь — дай знать. Если я первый узнаю, я тебе позвоню.

Алик взял матовую бутылку «Абсолюта»:

— Ну, давай по последней. На прощание.

— Мы уж пили на ход ноги, — напомнил Андрюша, — она пустая.

— Ты знаешь, что такое абсолют, Андрюша? — Алик поднял матовую бутылку к солнцу. — Ты знаешь, что Эйнштейн свою теорию относительности назвал вначале теорией абсолюта?! Его просто не поняли в Среднем мире. Абсолют — вечен, бесконечен и нескончаем!

Алик наклонил пустую бутылку над стаканчиком:

— Смотри, Первозванный! Совершаю чудо для тебя, неверующего! Превращаю энергию в материю!

Алик покраснел, напрягся, сделал вид, что выжимает бутылку, как тряпку. Из бутылки потекла тонкая прозрачная струйка. Стаканчик наполнился наполовину. Алик наклонил пустую бутылку над вторым стаканчиком, и второй стаканчик наполнился наполовину. Андрюша глядел на Алика заплывшими глазами. Алик ему улыбнулся устало:

— Вот что делает вера! Так имей же ее хоть с горчичное зерно, Первозванный!

Алик размахнулся и бросил пустую матовую бутылку в волну. Булькнулась в коричневую воду бутылка. Вынырнула, запрыгала в волне вверх горлышком. К бутылке подлетали и подплывали серые чайки попробовать «Абсолюта».

Алик протянул Андрюше стаканчик и встал. Андрюша встал тоже.

— Пей. Сие есть кровь моя…

Они выпили не закусывая, просто шумно выдохнули одновременно. Алик обнял Андрюшу, похлопал по спине. Андрюша видел через его плечо, как у него за спиной оттопырился под майкой пистолет ТТ. Алик почувствовал его взгляд, отстранился.

— Ты один тайну сфинкса знаешь, Андрюша. Только ты. Учти.

Андрюша думал о другом:

— Алик, ты пистолет больше не носи. Ладно?

Алик насторожился. Андрюша ему объяснил:

— Если серьезные тобой займутся, все равно не поможет, не отстанут, и майку эту больше не носи, брось.

Алик засмеялся, закрутил лохматой головой:

— Майку не брошу, Андрюша. Мне без нее нельзя. Я в этой майке другой человек, и все к ней привыкли. Меня без этой майки народ не примет.

Алик протянул руку. Андрюша ее пожал.

— Пока. — Алик обнял Андрюшу крепко и резко. — Ты надолго не исчезай, Первозванный, я без тебя скучать буду.

— Алик, ты сегодня слезай с кочерги.

Алик удивленно поглядел на него:

— Какая кочерга, Андрюша?! У ценя сегодня столько работы! — Алик махнул рукой и пошел вверх по ступенькам. Остановился. Оглянулся. — Да. Ты в начале связи пароль назови. Скажи: Первозванный. Это только я про тебя знаю, Андрюша. Уяснил?

Андрюша кивнул.

Алик подмигнул ему, задрал майку, достал обшарпанный ТТ, опять подмигнул, прицелился. Сухо щелкнул выстрел. Сверкающими мелкими брызгами разлетелось горлышко пустой бутылки «Абсолюта». Разлетаясь, заорали противными голосами чайки. Дворник у Соловьевского перестал шаркать метлой.

Алик поцеловал пистолет, спрятал его под майку за спину, махнул на прощание и побежал по ступенькам спуска на набережную. Дворник уставился на него, как на внезапно возникшее привидение.

— Мужчина, — вежливо обратился к нему Алик.— Это не вы сейчас стреляли? — Зацокали подковки. Алик подошел к дворнику. Ткнул пальцем себе в грудь.— Мужчина, я из КГБ. Предупреждаю, вы должны говорить только правду и ничего кроме правды. Выстрел вы сейчас слышали?

Выдержав паузу, дворник вопросил задумчиво:

— А не пошел бы ты на х.?!

— Значит, вы ничего не слышали? — уточнил Алик. — Я вас так понял?

— А не пошел бы ты на х.?! — точно в той же тональности повторил закамуфлированный дворник.

— За-ме-ча-тель-но! Я удовлетворен вашими показаниями.

По гранитной набережной, удаляясь, зацокали подковки ковбойских сапог. Снова зашаркал метлой дворник, заметая его следы, и снова загомонили птицы в Соловьевском саду.

Андрюша прослушал всю эту сцену сидя на пустой холодной гранитной скамейке под сфинксом. Чувствовал себя он удивительно хорошо. Хмеля не было ни в одном глазу. Ни лицо, ни тело не болели. Может, действительно таблетка была сверхсекретная?

И тут вдруг Андрюша понял, что совершенно не знает Алика. Не знает, кто он на самом деле. Какой он без этой дурацкой майки. Даже фамилию его не спросил. Да и Аликом ли его зовут по-настоящему?

Андрюше улыбался западный сфинкс, освещенный восточным утренним солнцем…

5Голубой песец

Домой Андрюша пришел в начале восьмого. Долго стоял на прохладной лестнице перед своей дверью, не решаясь звонить. Мать теперь вставала поздно, торопиться ей было некуда, а ключи он оставил дома. Отвык на войне от ключей.

Андрюша натянул на лоб беретку, чтобы мать не пугать. Позвонил, потом еще раз позвонил.

Мать открыла румяная со сна, как девушка, в халатике поверх ночной рубашки.

— Андрюша, я всю ночь не спала…

Пряча от нее лицо, Андрюша сразу прошел в ванную. Заткнул ванну пробкой, открыл воду, сел на бельевой ящик. Мать была еще совсем молодой. Когда в учебке братаны увидели ее фотографию, подумали, что это Андрюшина телка. Он их не разубеждал — телка так телка. Хуже было тем, у кого телки не было, больше доставали, дразнили «белым голубем». Не голубым, а голубем. В ВДВ обзываться голубым опасно, могут быть большие неприятности. В ВДВ голубой — это цвет неба. Только неба и больше ничего!

Андрюша встал, посмотрел в зеркало и не увидел себя. Он думал. Думал о другом.

Накинул на голову полотенце. Прошел в большую комнату. Мать звенела посудой на кухне. Андрюша достал из комода трусы, носки и чистое полотенце. Проходя мимо этажерки, захватил с собой тяжелый черный кирпич «Энциклопедического словаря».

Гудела колонка. Журчала вода. В ванне хорошо думалось. Ничего не отвлекало. Тело в воде становилось почти невесомым. Работала только голова, и Андрюша, как учил ротный, капитан Слесарев, начал приводить мысли в порядок. А чтобы привести мысли в порядок, надо представить, что голова твоя — пустой автоматный рожок. И закладывать надо в рожок мысли, как патроны, по очереди, оставляя напоследок бронебойный. Потому что главная мысль — стреляет первой! Так учил капитан.

Вот с главным патроном и была у Андрюши главная сложность. Андрюша вспомнил весь вчерашний день второго августа. Кошмарный день. Много было всего, слишком много для одного дня. Но главной почему-то лезла в пустой рожок матовая бутылка «Абсолюта».

Андрюша вытер руки о полотенце и взял с бельевого ящика тяжелый черный кирпич словаря. Полистал первые страницы, нашел:

«АБСОЛЮТ, в идеалистич. философии и религ. верованиях — вечная, неизменная, бесконечная первооснова Вселенной (бог, абсолютн. дух, абсолютн. идея и т. п.). Диалектический материализм отвергает мистико-идеалистическое понятие А. и признает единственной объективной реальностью материальный мир, находящийся в вечном движении и развитии».

Вот что было написано в старом словаре про абсолют. Коротко и ясно. Било по мозгам, как бутылка водки с тем же названием.

Андрюша хотел уже захлопнуть черный том, но взгляд его остановился на соседней колонке. Он прочитал:

«АБСОЛЮТНОЕ ДВИЖЕНИЕ, движение тел относительно др. тел, считаемых неподвижными. Т. к. абсолютно неподвижных тел в природе нет, то понятие А. Д. условно».

Андрюша даже захохотал:

— Эврика!

Он захлопнул черный том. Отбросил его на бельевой ящик. Лег затылком на пологую стенку ванной.

Допустим, мы признаем единственной объективной реальностью материальный мир, — размышлял он. Допустим, мир этот находится в вечном движении и развитии.

Но куда же движется и куда развивается этот объективный мир, если в соседней колонке доказывают, что любое движение — это условность, потому что по отношению к одному предмету ты движешься вперед, а по отношению к другому — назад! По отношению к одному предмету ты развиваешься, а по отношению к другому — деградируешь!

Полная чепуха!

Как же можно развиваться без цели? Куда развиваться? В кого? Капитан учил: «Прежде чем начать, реши — куда бежать, в кого стрелять!» Куда же бежит человечество? Если оно не имеет цели… Куда оно движется?

Только по отношению к смерти человек движется. Только по отношению к смерти человек развивается. Развивается в покойника…

Андрюше стало тоскливо. Он постучал кулаком в кафельную стенку:

— Ма-а, который час?

— Четверть девятого, — ответила мать из кухни.

Андрюша быстро домылся. Выдернул пробку из ванны. Уу-х-р — утробно заурчало в трубе. Закрутился водяной водоворотик, такой же, в который ушла расстрелянная Аликом бутылка «Абсолюта».

Андрюша вытерся чистым, только из прачечной, полотенцем. Чистое полотенце не сушило, а сдирало кожу, как мелкая шкурка.

Андрюша поглядел на себя в зеркало. После мытья лицо стало красным. Не сразу разберешь ссадины и следы ударов. И глаза открылись. И губы стали четче. Андрюша схватил «Энциклопедический словарь» и понес его на этажерку.

— Иди кофе пить, — сказала мать из кухни.

— Сейчас, оденусь, — ответил Андрюша из большой комнаты.

Он быстро натянул свои еще студенческие джинсы, полосатую рубашку с коротким рукавом, причесался и понял, что рожок в голове оставался по-прежнему пуст. Отвратительно пуст, без единого патрона, а в «Ариадну» надо идти все равно. Надо отдать двадцать долларов. Не надо ему чужих подачек. Может быть, это и есть главный патрон?…

Андрюша сунул двадцатку в карман джинсов. Удивился, что в камуфляже остались еще триста от Алика, он и забыл про них.

Андрюша достал из дембельского альбома неиспользованный солдатский конверт без марки, положил туда деньги, заклеил, написал вместо адреса: «Алику с приветом» и сунул конверт обратно в дембельский альбом. Он успокоился. Стало легко и свободно.

Вот же его главный патрон! Вот! Пошли они по всем этажам! Туда, куда ушел кошмарный вчерашний день второго августа. Он уже никогда не вернется! Никогда. Это и есть единственная объективная реальность в этом движущемся и развивающемся материальном мире. К счастью, умирает не только человек, умирает и вся шелуха, все неприятности, все загадки, условности. Все умирает, остается только свобода двигаться и развиваться, как ты сам пожелаешь! Пускай неизвестно куда! Можно ведь получать кайф от самого этого процесса, от движения и развития, а на все остальное плевать!

— Андрей, кофе стынет, — крикнула мать из кухни.

— Иду.

Андрюша глянул на себя в зеркало. Лицо после ванной остыло. Следы ударов проступили отчетливей. Все равно от матери не скроешь. Он поглядел на часы на серванте. Без четверти. Он рванулся к двери и замер на пороге. Рядом с часами в деревянной рамке стояла фотография матери. Точно такая же, какую она прислала в учебку. Мать стояла в белом платье, с цветами в руках. Стояла и смеялась тому, кто ее фотографировал.

Так вот почему Андрюше показалось, что он знает Марину давным-давно. Чуть не с детского сада… Вот почему…

Андрюша медленно прошел на кухню. Залпом выпил остывший кофе.

— Что у тебя с лицом? — нахмурившись, спросила мать.

— Ударился, — ответил Андрюша.

Мать покачала головой:

— Неужели такой пьяный был?

Андрюша промолчал.

— Надеюсь, это кульминация твоего отдыха?

— Все. Иду на работу устраиваться. Благослови,— сказал Андрюша и поднялся.

Мать испугалась. После своего увольнения она относилась к работе трепетно.

— С ума сошел?! С таким лицом на работу устраиваться?!.

— А я, ма, в цирк, клоуном, которого все лупят. Пока.

— Ключи не забудь!

— Я скоро приду, — крикнул он уже с лестницы и захлопнул дверь.

Магазин «Ариадна» был пуст. Андрюша прошел прямо к стойке. Свеженамазанная барменша Наташа недоверчиво поглядела на него. Не узнала.

— Вам чего?…

— Мне бы с Сергеем Николаевичем поговорить. Мы вчера договорились на девять.

Барменша узнала, всплеснула руками:

— Господи! Где это вы так?…

Андрюша сел на табурет у стойки:

— Несчастный случай. Иду себе, иду. Вдруг кто-то по морде шарь! Открываю глаза — асфальт… Смешно?

Барменша пожала плечами, нажала кнопку звонка под стойкой и отвернулась от него. Зазвенела бутылками на полках.

Из черных дверей, красиво улыбаясь, вышел Сергей Николаевич в светлом кремовом костюме.

— Все-таки пришел, — не то похвалил, не то расстроился Сергей Николаевич.

— А как же, — сказал Андрюша. — Мы же договорились. Не люблю людей подводить.

Сергей Николаевич опустил глаза, наморщил лоб, задумался.

— Извини. Не могу вспомнить, о чем мы с тобой договаривались?

— Как о чем? — Андрюша не ожидал от него такой наглости. — О долге.

— О каком долге? — не понимал Сергей Николаевич. — Кто кому должен? Неужели я?

— Я вам должен, я, — сказал Андрюша.

Сергей Николаевич чуть отступил назад:

— Что ты мне должен?

Андрюша сразу хотел его садануть лицом о мраморную стойку, но раздумал. Достал из кармана доллары.

— Вы мне вчера при всех, — Андрюша обвел деньгами зал, — дали в долг. Я обещал отдать ровно в девять. Я пришел.

Сергей Николаевич засмеялся:

— Ерунда. Оставь их себе, — и повернулся к двери.

— Нет, — остановил его Андрюша. — Так не пойдет. Вы меня не знаете. Я же могу обнаглеть, могу ходить в «Ариадну» как к себе домой, могу здесь брать все, что мне понравится, на любую сумму. Устраивает вас это?

Сергей Николаевич уже не смеялся и не улыбался. Он кивнул на черную дверь:

— Зайди.

За черной дверью был белый длинный коридор подсобки. Некоторые двери были открыты. За дверьми работали аккуратные девицы. Одни на телефонах, другие на компьютерах. Не подсобка, а прямо какой-то аналитический центр. За одной из этих дверей здесь работала недавно Марина, пока он ее не подставил.

Андрюша шел сзади Сергея Николаевича. Глядел на его напряженный, красиво подстриженный затылок и решал. Вариантов было всего два. Схватить его за шиворот, начистить хлебало за себя и за Марину, сунуть ему в нагрудный карман деньги и спокойно уйти. Или, как велел Алик, не возникать, ждать, когда он сам предложит работать. Но по Сергею Николаевичу не похоже, чтобы он думал предлагать. Алик ошибся. Это раз. А два: согласиться работать в «Ариадне» — значит плотно связать себя с Аликом. А кто такой Алик? В том-то и дело. Сфинкс. Надо достойно уйти. Пошли они все. Но уходить было поздно…

Сергей Николаевич открыл дверь, кивнул Андрюше, но уже уверенно, как врач на приеме:

— Зайдите.

Андрюша зашел. Комната была большая, полутемная. В центре потолка висел черный светильник. Под светильником стоял бильярдный стол. На ярко освещенном веселом зеленом сукне вразнобой лежали желтые шары. У стола с кием в руках стоял Батый. В кожаной рабочей куртке.

— Смотри-ка, живой, — сказал Батый.

— На войне нормальные люди даже покойников своих подбирают, — сказал Андрюша.

— Правильно, — сказал Батый, — своих покойников подбирают.

— А я, значит, чужой? — уточнил Андрюша.

Вместо ответа Батый склонился над столом, прицелился и мощным ударом послал ближний шар в дальний угол, но не попал. Шар ударился о край лузы и урча, как танк, откатился в середину поля.

Сергей Николаевич щелкнул зажигалкой, затянулся сигаретой. Здесь, в компании Батыя, он себя чувствовал совсем уверенно.

— Так что ты хотел? Говори. У меня очень мало времени.

Андрюша посмотрел на Батыя. Батый мрачно глядел на него.

— Я пришел долг отдать,— объяснил Андрюша Батыю.

— Я ему вчера двадцать долларов дал, — объяснил Батыю Сергей Николаевич, — а он их обратно принес.

— Щепетильный, — сделал вывод Батый.

Он подошел к Андрюше и взял из его руки двадцать долларов. Хотел положить в свой карман, но раздумал, бросил их на бильярд.

— Все? — спросил Сергей Николаевич Андрюшу.

— У меня все, — сказал Андрюша. — А теперь мне хотелось бы получить то, что вы мне должны.

— И я тебе должен? — поразился Сергей Николаевич и повернулся к Батыю: — Ты слышал, Володя?

— Он шутит, — улыбнулся Батый, — не обращайте внимания, Сергей Николаевич.

— Я не шучу,— твердо сказал Андрюша. — Я бы хотел, чтобы вы ответили за мою разбитую рожу.

— За что? — не понял Сергей Николаевич.

— Разве мы ее тебе били? — резонно заметил Батый.

— Я требую компенсации за причиненный мне моральный и физический урон, — спокойно сказал Андрюша и понял, что он почти дословно повторил слова Алика.

— Даже требуешь? — возмутился Сергей Николаевич и повернулся к Батыю: — Он требует, слышишь, Володя?

Батый подошел к Андрюше вплотную:

— Брось херней заниматься. Я предупреждал, что хорошим это не кончится. Иди, боец, отдыхай, иди лечись, пока отпускают.

— Так нечестно, Вова.

— Ах нечестно? — Батый повернулся к Сергею Николаевичу и начал теперь тому доходчиво объяснять. — Я его на вечер «усыновил», пожалел пацана — в такой праздник сиротой остался. Я его на «мерсе» по всему городу катал, я его в отличный кабак привез. Я его накормил, напоил, а он пьяный решил с каким-то чмуром махаться. Я на него сто баков поставил. Ему морду набили, я сто баков проиграл. Меня из-за него из кабака попросили. Вы врубились, Сергей Николаевич?

— Я тебя понял, Володя, — кивнул Сергей Николаевич.

— Так кто же после всего кому должен? А? — развел руками Батый.

— У тебя с собой счет из кабака? — осведомился Сергей Николаевич.

— А как же. — Батый тут же достал из кармана сложенную бумажку, развернул, показал Сергею Николаевичу. — Вот. Сами глядите. Водка «Флагман», два салата, два «Попугая», хлеб, минеральная вода, сигареты. Итого — шестьдесят долларов. Плюс стольник, что я на него поставил. Плюс десять долларов вышибале, чтобы его в тельняшке в кабак пропустили. И я еще что-то должен?

Сергей Николаевич взял у Вовы бумажку, расправил ее на ладони:

— Финансовый документ. Видишь, сколько ты должен? Сто семьдесят долларов, а мы молчим. Знаешь что, Володя, я тебя прошу, оставь бедного парня в покое. Не наезжай на него, пусть спокойно уйдет. Пусть лечится. Ему, наверное, сейчас очень тяжело.

— Обидно, конечно, — сказал Батый. — Ладно. Все— таки в одной бригаде служили. Прощаю тебя, боец, ради праздника.

— А я не прощаю, Вова, — сказал Андрюша. — Угощать себя я не просил. Драться я не хотел. Ты сам заставил меня драться. Вы меня подставили.

Сергей Николаевич начал отходить в сторону:

— Меня-то вообще в покое оставь. Меня, слава Богу, вообще с вами не было.

— Вы хотите сказать, что Батый на свои деньги меня угощал и свои сто баков на кон поставил? — спросил его Андрюша. — Я-то этого прапора лучше вас знаю! Он в бригаде у бойцов сигареты стрелял. Свой паек экономил. Его так и звали: «Давай закурим».

Батый покраснел, а Сергей Николаевич, наоборот, развеселился. Подошел к Андрюше:

— А ты видел, что я ему деньги давал? Ты это можешь доказать? Чьи деньги тратил Володя, никого не касается. У него на руках документ. — Сергей Николаевич тряхнул перед носом Андрюши бумажкой. — Деньги на тебя потрачены. Согласен?

Формально он был прав. Андрюша ругал себя, как мог: нужно было зарядить хотя бы один патрон— главный. Тогда все было бы гораздо проще. И еще Андрюша понял, что этот симпатичный человек в модном костюме с бледным лицом — убийца. Он убивает наглой логикой. Разговор с ним пострашнее всякой перестрелки с «духами». Он тебя калечит, а сам неуязвим.

— Ладно, согласен,— вздохнул Андрюша.— Но драться с Ченом мне он предложил. Он!

— Володя, неужели ты ему драться предлагал? — не поверил Андрюше Сергей Николаевич.

— Ну и что? — невозмутимо сказал Батый. — Мало ли что я могу предложить по пьянке? Он же не маленький, Сергей Николаевич. Он же мог и отказаться. Правильно?

— Правильно, — повернулся к Андрюше Сергей Николаевич. — Ты же не маленький. Почему же ты не отказался?

И опять Андрюша пропустил удар. Сильный и наглый. Почему он вышел драться с Ченом, этого он не мог объяснить даже себе. Просто он не мог отказаться. Не мог. Вышло бы не по-честному. Нужно было сейчас наступать, а то сомнут, растопчут, и Андрюша пошел в атаку:

— «Папа» сначала драки не хотел. Тогда Вова сказал, что он с ним обо всем договорился по телефону. О чем он с ним договорился? Скажи-ка, Вова. И как мог ты с ним договориться без Сергея Николаевича?

— Это мое дело, — хмуро ответил Вова.

— Это действительно его дело, — подтвердил Сергей Николаевич.

— А после боя о чем ты с «папой» разговаривал?

Сергей Николаевич поглядел сначала на Андрюшу, хотел понять, слышал ли он их разговор, а потом проницательно посмотрел на Вову. Вова опустил голову:

— Мало ли о чем я говорил. Твое-то какое дело?

— Действительно, твое какое дело? — заинтересовался Сергей Николаевич.

Андрюша видел, что наудачу попал в болевую точку, и развил атаку:

— А что «папа» кричал? Не помнишь? Передай своему голубому Сереже, что я кладу на него. Вот что он кричал! А почему? Расскажи-ка, Вова!

Сергей Николаевич нехорошо улыбнулся. Такая улыбка очень не шла к его красивому лицу.

— Он так и сказал, Володя?

— Так, — помрачнел Батый.

— Почему же ты мне этого не рассказал?

— Забыл.

Сергей Николаевич подошел к бильярду, крутанул на месте желтый шар, отпустил. Шар сделал дугу по зеленому полю и с треском влетел в среднюю лузу.

— Такое нельзя забывать, Володя… С этим мы разберемся отдельно. — Он повернулся к Андрюше. — А с тобой… Компенсацию хочешь. Так?

— Так.

Сергей Николаевич подошел к Андрюше, протянул ему счет из кафе «Фрегат».

— Держи. Этот финансовый документ — твой долг. Я отдаю его тебе. Делай с ним что хочешь. Лучше порви. Ты нам ничего не должен. Доволен?

Сергей Николаевич смотрел на Андрюшу с брезгливой улыбкой, будто вручал нищему ключи от «мерседеса».

— Это и есть твоя компенсация. Все, расчет окончен. У меня сегодня много работы. Будь.

Андрюша мысленно прицелился в его красивый подбородок, сложил в уме короткую серию: боковой в подбородок и ногой в пах одновременно, а когда согнется — ребром ладони по шее и печени — хрясть! И о работе Сергей Николаевич может на сегодня забыть.

Сергей Николаевич прочел свой приговор в Андрюшиных глаза. Он отошел на шаг и повернулся к Батыю:

— Мы с ним уже попрощались.

Опять Андрюша опоздал. Бить нужно сразу, не раздумывая. «Война не шахматы, — учил ротный, — смелый всегда играет белыми». Сейчас белыми играл Батый. Он загородил кожаной грудью Сергея Николаевича.

— Иди, боец, по-хорошему. Для назойливых гостей у нас отличная комната отдыха имеется. Морозильная камера. Хочешь там отдохнуть? Могу устроить дня на три. Хочешь освежиться? Рядом с бараньими тушами? Хочешь?

Сергей Николаевич выглянул из-за его спины:

— Не пугай его, Володя, не надо. Он же умный, и так уйдет.

— Разве я пугаю? Я ему отдохнуть в тишине предложил. Три дня по всему городу будут искать — не найдут.

О том, что Андрюша пошел в «Ариадну», знал только Алик. А кто такой Алик?… И что для него Андрюша?… Нужно выкручиваться самому, взять на себя инициативу. Отвлечь их чем-нибудь, чтобы самому сыграть белыми.

Андрюша покрутил в руках счет из «Фрегата».

— Порви, — посоветовал Сергей Николаевич, — Порви. И иди.

На обратной стороне счета красной ручкой был записан чей-то телефон. Андрюша протянул бумажку Батыю.

— Тут чей-то телефон записан. Вова, возьми. Может, пригодится?

Батый бумажку не взял. Понял его игру хитрый прапор. Не отрываясь смотрел в глаза Андрюше:

— Это не я писал. Марина. Просила тебе передать. Очень она беспокоилась о твоем здоровье. Иди, позвони ей, порадуй девочку, что живой пока.

Такого поворота Андрюша никак не ожидал. Он сжал в кулаке бумажку. Спиной начал отступать к двери.

— Стой! Подожди! — Из-за Вовиной спины вынырнул бледный Сергей Николаевич. Схватил Вову за отворот кожаной куртки. — Почему ты мне этого не сказал, кретин?!

— Чего «этого»? — растерялся Вова.

— Про телефон! Про ее телефон! Почему не сказал?!

— Да я забыл про него. Честное слово, Сергей Николаевич. Вот он только сейчас напомнил.

Сергей Николаевич стоял спиной к Андрюше, Вова, растерянный, отворачивал в сторону лицо. Самое время мочить — опомниться не успеют. Но Андрюша раздумал. Теперь ему было интересно, почему так разволновался Сергей Николаевич. Андрюша решил подождать. Ход все равно его. Все равно уже он играет белыми.

— Артур! — крикнул Сергей Николаевич.

Дверь тут же открылась. В дверях стоял вчерашний охранник в синем комбинезоне, к разговору с Андрюшей подготовились серьезно. Андрюша встал боком, чтобы держать внимание на обоих объектах, но разговор пошел совсем по-другому.

— Артур, принесите бутылку,— приказал Сергей Николаевич.

— Какую? — уточнил охранник.

— Водку. Любую. Нет, принесите «Черную смерть». Идите. Нет, подождите. Скажите Тамаре Ивановне, что меня нет, я уехал по делу. Идите.

Охранник вышел. Сергей Николаевич отпустил кожаную куртку Батыя:

— Володя, вы мне очень не нравитесь.

— Ну забыл. Извините… Это же не главное…

— Предоставьте мне решать самому, что главное, что не главное. Ваше дело — доложить мне все без исключения и в мельчайших подробностях.

— Извините, Сергей Николаевич,— прапор вытянулся как в армии,— больше такого не повторится. Честное слово.

— Смотрите, Володя.— Глаза Сергея Николаевича сверкнули голубыми молниями. — Я ведь могу подумать, что вы со мной не совсем честны. Вы меня хорошо поняли?

Андрюша отметил, что Сергей Николаевич перешел с Батыем на «вы» и это Батыя очень расстроило. Он попытался лучезарно улыбнуться:

— Ну вы даете… Просто забыл… Честное слово… Думал, «папа» для вас самое главное.

— И «папины» слова вы мне не все передали.

Батый зло посмотрел на Андрюшу:

— Просто не хотел вас расстраивать… не хотел вас обижать, Сергей Николаевич…

Сергей Николаевич рассмеялся:

— Разве я могу обидеться на своего старшего вожатого? Меня может обидеть и расстроить только ложь и предательство. Только это.

Батый побагровел:

— Какое предательство?! Вы же сами знаете, что вы для меня сделали. Я же вам поклялся. Я же век вам буду благодарен…

Сергей Николаевич посмотрел на него брезгливо:

— Идите. Ждите меня в машине.

— А как же?… — кивнул на Андрюшу Батый.

— Идите. Оставьте нас вдвоем.

Батый, качая круглой стриженой головой, пошел к двери, как нашкодивший кот. В дверях он столкнулся с Артуром, который в крахмальной белой салфетке внес «Черную смерть». Он поставил бутылку на журнальный столик у кожаного дивана, перекинулся взглядом с Сергеем Николаевичем и тихо вышел, плотно закрыв за собой дверь.

— Садись, Андрюша, на диван. Поговорим. — Сергей Николаевич красиво склонился над холодильником.

Быстро, со знанием дела, накрыл на стол. Зелень, хлеб, анчоусы в банке, две хрустальные стопки, две пластмассовые разноцветные вилочки. Еды совсем немного, только пару стопок закусить.

Сергей Николаевич сел в кожаное кресло напротив Андрюши. Подобрал стрелочки на кремовых летних брюках. Андрюша сидел на диване, сжимая в кулаке бумажку с номером телефона.

— Наливай, Андрюша. Лечись, — заботливо, как врач, сказал Сергей Николаевич.— Тяжело тебе, наверное… Много выпил вчера с этим Аликом?

Андрюша не удивился, что он назвал его по имени. Батый, естественно, все ему доложил. Но откуда он узнал, что они с Аликом пили?…

Сергей Николаевич хорошо улыбнулся:

— Озадачил я тебя, Андрюша? А? Озадачил! Спорим, ты подумал сейчас, что Алик тоже на меня работает? Спорим?

Андрюша этого не подумал. Может, просто не успел.

— Все гораздо проще, Андрюша, — объяснил Сергей Николаевич,— мои люди видели, как вы с Аликом и с бутылкой ушли в ночь… А? — Сергей Николаевич щелкнул блестящей зажигалкой, прикурил и оценил произведенное им на Андрюшу впечатление. — А дальше все просто. Алик не тот человек, чтобы бутылку «Абсолюта» с ненужным человеком распивать. Не тот человек Алик. Правда? А? Ты наливай, наливай. Поправляйся.

Андрюша, не выпуская из кулака бумажки с телефоном, отвинтил у бутылки головку. Сергей Николаевич внимательно наблюдал за ним, даже курить перестал.

— Да положи ты бумажку-то… Положи на стол… Не отниму…

Андрюша положил на стол скомканную бумажку, стал разливать водку по стопочкам. Сергей Николаевич поднял тяжелую хрустальную стопку:

— Ты мне вчера хотел рассказать…— и замолчал надолго.

— Что я вам хотел рассказать? — не выдержал паузы Андрюша.

Сергей Николаевич прищурился от дыма:

— Так какого цвета смерть? А?…

Теперь замолчал Андрюша…

Еще на первом месяце войны он ночью на своей бээмдэшке доставил в госпиталь раненого братана. Над полевым госпиталем светили южные звезды с кулак. В палатке воняло йодом, нашатырем и гноем. Андрюша ждал. Знакомый фельдшер обещал банку спирту братанам. Надо было отойти от боя.

В черном углу палатки стонал кто-то, потом перешел на крик.

— Чего орешь? — спросил врач, вышедший из операционной.

— Умираю!

— Ну и умирай себе тихо. Людям не мешай.

— Как?!. Как ТЫ можешь?!. Мне такое?! — громко заорал раненый, рыдая.

Наверное, офицер. Простой солдат или десантник (солдат или офицер) так бы никогда не орал.

— Не бойся, — сказал в темноте врач, — там хорошо, лучше, чем здесь. Оттуда еще никто назад не возвращался.

Раненый замолчал, а потом снова заорал протяжно и страшно.

— Не веришь? — спросил его врач устало.

— Не-верю, паскуда! Там не хорошо! Там чернота! Там бездна! Не хочу туда! Боюсь, доктор, — неожиданно закончил плаксиво раненый.

— Чернота… — тихо сказал доктор, — это уже твои проблемы, браток. Раньше надо было думать, жить надо было по-людски.

И вышел из палатки под звезды курить…

— Ну, что молчишь? — спросил Сергей Николаевич. — Не знаешь ты, Андрюша. Не знаешь, какого цвета смерть.

— Знаю,— сказал Андрюша, — разного, в зависимости от человека.

Сергей Николаевич аккуратно стряхнул длинный шлейф пепла в хрустальную пепельницу. Оценил Андрюшины слова.

— Хорошо сказал… Все зависит от человека. У бандита и смерть бандитская, черная. Лететь ему в черную бездну вверх тормашками. А у хорошего человека и смерть хорошая… Голубая, радостная. Перед ним врата небесные открываются. Выпьем, Андрюша, за голубую смерть.

Андрюша удивленно посмотрел на него. Сергей Николаевич от души захохотал:

— Понял тебя. Понял. Действительно смешно. Голубой пьет за голубую смерть. Очень смешно? Но это же такая условность, Андрюша. Ты читал «Гулливера»?

Андрюша даже поставил стопку на столик. Он не врубился, при чем тут «Гулливер»? И голубые… Сергей Николаевич ему объяснил:

— Помнишь, там какие-то чудаки воевали друг с другом за то, что одни из них яйца разбивают с острого конца, а другие с тупого? Помнишь? Полная чепуха. Ну какая разница? Суть-то одна. И те и другие яйца едят. Едят, а с какого конца их разбивают, это не должно никого касаться. Правда? Великий английский писатель давно все это объяснил… Среди голубых, Андрюша, есть разные люди. Многим из них никогда не дождаться голубой смерти, лететь им вверх тормашками в бездну, в тартарары. Но совсем не за то, что они разбивают яйца с другого конца. Совсем не за то. Давай, за голубую смерть, Андрюша!

Андрюша залпом выпил «Черную смерть». Сергей Николаевич пригубил половину и поставил стопку. Взял веточку зелени, понюхал.

— Бери, Андрюша, зелень. В каждом листочке сто одно лекарство. — Сергей Николаевич губами обрывал зеленые листики.— Не зря она зеленью называется, валюта здоровья.

Андрюша тоже взял веточку. Он не понимал, о чем они говорят? Куда клонит разговор Сергей Николаевич? Но Сергей Николаевич, бросив на тарелку ощипанную веточку, неожиданно перешел к делу:

— Мне Володя полную твою характеристику выдал. Я знаю о тебе все, и ты мне подходишь. Говори свои условия.

Он сбил Андрюшу с толку. Вел разговор, как Чен вел драку, совсем не по правилам. Показывал атаку слева, а бил справа. Сергей Николаевич подтянул аккуратную стрелочку на брючине, положил ногу на ногу:

— Ты хочешь спросить, почему я сразу так вопрос не поставил, и будешь прав. Я бы мог, Андрюша, наврать тебе с три короба, мол, проверял тебя, приглядеться хотел. Но я ложь не терплю, даже в мелких дозах. Ложь вызывает у меня аллергию. Одни начинают чесаться и кашлять. А я… Я за ложь могу убить. — Голубые глаза его стали стальными, но он взял себя в руки. — Морально убить. Солгавший хоть раз человек для меня труп. Моральный, конечно.

Что такое моральный труп, Андрюша не знал.

— Ты мне сразу приглянулся, — сказал Сергей Николаевич, пропустив его взгляд, — еще у Казанского, — и опять сделал крутой финт, — но когда я узнал, что ты ушел из кабака с Аликом… Кстати, что ты сам думаешь про этого алкаша?

Андрюша понимал, что врать ему не нужно, себе дороже обойдется. Но и всю правду говорить тоже не стоит. А собственно, какую правду он знал про Алика?… Никакой. Андрюша чистосердечно пожал плечами:

— Странный он какой-то…

— Правда ведь? — подтвердил свои подозрения Сергей Николаевич. — Странный. Очень странный человек. Лучше не скажешь… Персонаж какой-то… Артист… А на кого он работает? Он тебе ничего не сказал?

Андрюша опять пожал плечами, выжидая:

— Мы с ним о делах не говорили, сидели просто, уговорили бутылку под сфинксами и разошлись.

— А в чем он одет был? Не помнишь?

— В майке.

— В какой?

— В белой.

Зажигалка снова запрыгала по столу.

— А на майке рисунок какой-то был? Или написано что-то было?

— Старая дешевая маечка. В каждом ларьке такие продают… А на груди? Щит и меч, кажется. И буквы «КГБ».

— Правильно,— подтвердил Сергей Николаевич, будто сам сто раз видел эту маечку. — Действительно, странный человек. При чем тут КГБ? А?…

Андрюша решил круто свернуть разговор со скользкой темы.

— А чего это вы?…— Андрюша замялся, выбирая новую дорогу.

— Что — чего это я?— насторожился Сергей Николаевич.

— А чего это вы разволновались, когда узнали, что мне Марина телефон оставила?

Сергей Николаевич засмеялся. Андрюша отметил про себя: улыбается он хорошо и правдиво, а смеется, наоборот, — нехорошо, наигранно.

— А я ревную, Андрюша. Она же мой кадр. Классная девочка. Правда? Но, как все современные красивые девчонки, сильно себя переоценивает. Цену свою завышает. Думает, как любят теперь говорить, красота спасет мир, но ведь и красота покупается. Правда? Красота, по-моему, после нефти самый дефицитный продукт. Правда? Но если красота покупается, что же спасет наш бедный мир?! А? Как ты думаешь, Андрюша?

Андрюша знал, что тот хотел от него услышать.

— Деньги.

Сергей Николаевич улыбнулся, оценил неискренность ответа.

— Правильно. — Он сам разлил по хрустальным стопочкам так хитро, что у Андрюши стопочка оказалась полной, а у него так и осталась ополовиненной. — Ну, за Мариночку… Ты давно ее знаешь?

Андрюша бросил взгляд на скомканную бумажку и обомлел. Красным шариком на бумажке был написан телефон. Первые цифры точно такие же, как в туалете над зеркалом губной помадой. Андрюша попытался вспомнить тот номер, но не вспомнил. Знал только, что в остальных цифрах точно была одна тройка. Проверить, есть ли тройка на этой бумажке, он не успел.

— Что с тобой, Андрюша? — взял его за руку Сергей Николаевич. — Отключился, что ли?

— Извините, — встряхнул головой Андрюша, — что вы сказали?

— Я спросил, ты давно Марину знаешь?

— Первый раз вчера видел, — покосился на бумажку Андрюша.

— Понравилась?

Андрюша, не дожидаясь Сергея Николаевича, хлопнул свою стопочку, захрустел зеленью и сказал нагло:

— Я же с войны только что. Мне сейчас все нравятся.

Сергей Николаевич понимающе засмеялся:

— Молодец. Благодарю за правду.

И Андрюше стало немного легче. Он понял, что хитрый «голубой песец» не всегда отличает истинную правду, значит, с ним можно биться. Но «песец» затрусил дальше своей хитрой лисьей стежкой.

— А не кажется тебе странным, Андрюша, что она, впервые тебя увидев, тут же оставляет тебе свой телефон? А? Это не кажется тебе странным?

— Кажется, — честно признался Андрюша.

— Тогда давай думать вместе, — Сергей Николаевич подвинул свое кресло ближе к дивану.— Допустим, влюбилась она в тебя с первого взгляда? А?… Веришь?

Андрюша покраснел распухшим лицом:

— Как в такую харю можно влюбиться?

— Правильно, — кивнул Сергей Николаевич. — Ты, конечно, мальчик видный, но не до такой же степени, чтобы писать от тебя крутым кипятком. Правда? И Мариночка, между прочим, не такая девочка, чтобы всем показать, что она описалась. Ведь это значит сразу свою цену сбить. Правда? А она свою цену завышает даже… А что если «папа» ее попросил тебя найти?… Допускаешь такое? «Папа» ни о чем с тобой не говорил?

Андрюша уже включился в его игру. Он видел, что Сергей Николаевич уже готов проглотить наживку, и он подсунул ему живца, которого предложил Алик.

— Когда Вова меня бросил… — это Андрюша сказал на всякий случай, чтобы сразу Вову, как свидетеля, убрать,— когда Вова уехал, «папа» ко мне подошел, сказал, что хочет со мной поговорить насчет работы…

— А ты? — Сергей Николаевич подсел еще ближе.

— Сказал, что вы мне работу обещали. Мы же договорились?

— А он?

— Сказал, что вам сам позвонит, и ушел.

Алик ему хорошо объяснил, что после вчерашнего они звонить друг другу не будут. Сергей Николаевич придвинулся к Андрюше еще ближе:

— Очень интересно… А на кой хер ты ему нужен? Не знаешь?

— Не знаю, — честно признался Андрюша.

Сергей Николаевич застучал ребрами «Ронсона» по дереву стола:

— Зачем ему брать ущербного после армии? Да еще после войны? А? Это ты сейчас еще браво держишься. А пройдет годик — отвяжешься: в наркоту ударишься, в бухалово, с отвязанными такая морока. У Володи спроси! А «папа» хоть и вожатый, но совсем не Макаренко. Не будет он беспризорников перевоспитывать… Выходит, ты ему совсем не нужен. Вот как выходит, Андрюша. Может, ты что-то напутал? А? «Папа» к тебе и не подходил. А?

Андрюша попался. Он честно пытался догадаться, зачем бы он мог потребоваться «папе». В охрану? У «папы» охранников пятеро, тогда еще зачем? И не мог догадаться. Ругал и себя, и Алика за то, что не договорились конкретно. Наконец сказал и понял, что сказал глупость:

— Ну… Может, я «папе» в драке понравился?… А что?…

Сергей Николаевич лучезарно улыбался:

— Так Чен же тебя чуть не убил?

Андрюше стало обидно. И он защитился, как смог:

— Мы только два раунда провели. Два раунда он, конечно, выиграл по очкам. А в третьем еще не известно… Он такой темп держал… Еще не известно, хватило бы его на третий…

Сергей Николаевич смотрел на него с интересом, выжидающе:

— Ну и дальше? Дальше-то что?

— А то, — обнаглел Андрюша. — «Папа» понял, как специалист, что я перспективный. Если со мной позаниматься, я Чена запросто сделаю. Вот что понял «папа».

— Во-от, — длинно выдохнул Сергей Николаевич и бросил на стол зажигалку, — вот ты как думаешь? Значит, он, как специалист, понял, что ты перспективный. Только у меня опять к тебе вопрос: а зачем ему твоя перспектива? Зачем ему твои способности? Что он, главный тренер сборной по кикбоксингу, что ли? А? Как ты думаешь?

Чем «папа» занимается, Андрюша не знал. Но он был явно не тренером. Сергей Николаевич отлично знал, чем занимается «папа». Зачем же он спрашивает про тренера? Зачем так внимательно ждет Андрюшиного ответа?

6Кто ты теперь, я не знаю…

Андрюша устал работать Штирлицем, устал от этого темного бетонного бункера с бильярдом, без окон и без воздуха. Захотелось выйти скорей на солнце. Он взял бутылку, со злости долил стопку Сергея Николаевича и вполовину — свою. Сергей Николаевич оценил глазами его злость.

— Сделай паузу — скушай «Твикс». Не пей. — Он поглядел на часы. — Одиннадцать. Думаю, уже можно.

С нижней полки журнального столика он достал телефон:

— Давай-ка мы ей позвоним!… А?

— Кому? — насторожился Андрюша.

— Мариночке. Дай-ка мне бумажку, хотя я ее телефон наизусть знаю.

Сергей Николаевич все-таки бумажку взял, аккуратно расправил ее на столе:

— Пять-четыре-два? Это не ее телефон. Она же на Васильевском живет. А это Выборгская АТС. Что-то тут не так… Хотя…— Голубые глаза озорно сверкнули.— Ну-ка, проверим!

Сергей Николаевич подвинул телефон Андрюше. Нажал красную клавишу:

— Я на громкую связь переключил. Тоже хочу милый голос послушать. Не возражаешь? Надеюсь, от меня еще секретов нет?

Андрюша заволновался:

— Может, не надо? О чем мне с ней говорить?

— Да о чем хочешь. Не стесняйся. Главное, скажи, что ты в нее врубился и всю ночь не спал. Думал о ней. Ведь можешь ты такое сказать. Ты мне сам сейчас признался, что тебе после армии любая шкура понравится. А?

Андрюша покраснел:

— Давайте бумажку.

— Набирай. — Сергей Николаевич прижал бумажку к груди. — Я тебе диктовать буду.

Сергей Николаевич медленно, запоминая, диктовал. Андрюша набирал и ждал, когда выпадет тройка. Но тройка не выпала. Раздались протяжные гудки. Потом в трубке щелкнуло и опять пошли гудки тоном повыше.

— АОН сработал. Наш номер засекли, — сказал Сергей Николаевич.

— Положить трубку?

— Поздно. Наш номер все равно уже там. — Сергей Николаевич заерзал в кожаном кресле.

Наконец на всю бильярдную чуть с хрипотцой, со сна, Марина сказала:

— Алё.

— Ну, отвечай же! — Сергей Николаевич дернул Андрюшу за рукав.

— Алё, — только и мог сказать Андрюша.

— Это кто говорит? — быстро просыпалась Марина.

— Это я, — сказал Андрюша и замолчал.

— Кто это «я»? — Марина совсем проснулась. — Тот, кто звонит, должен представиться первым. Вы этого не знаете?

— Это я, Балашов.

Сергей Николаевич начал сползать с кресла.

— Простите. Я не знаю никакого Балашова.

Сергей Николаевич замахал руками. Красивые часы чуть не сорвались с браслета.

— Это я… Андрей… Вова мне передал ваш телефон. Сказал, что вы просили меня позвонить.

Сергей Николаевич затряс головой. Мол, все правильно. Марина молчала. То ли вспоминала, то ли проверила телефон по АОНу. Сергей Николаевич замер.

— Как вы себя чувствуете, Андрюша? — спросила вдруг Марина.

— Нормально.

Марина снова замолчала. Сергей Николаевич зашептал в ухо Андрюше: «Говори, что врубился в нее. С первого взгляда. Ну, говори же!» Андрюша отмахнулся от него. Ждал.

— Андрюша, — снова на всю бильярдную зазвучал голос Марины.— Андрюша, мне нужно с вами увидеться.

Сергей Николаевич многозначительно вытянул лицо. Подмигнул Андрюше: мол, соглашайся немедленно. Андрюша отвернулся от него.

— Что же вы молчите, Андрюша?

— Думаю.

— Стоит ли со мной встречаться? — кокетливо засмеялась Марина. — Это тоже невежливо. Девушка вам сама назначает свидание, а вы еще думаете…

Сергей Николаевич больше не вмешивался. Сидел на кончике кресла и не отрываясь смотрел на Андрюшу.

Дело не в этом, — сказал Андрюша.

— А в чем, если не секрет? — Опять то же легкое кокетство.

— Я думаю… Если бы вы видели мое лицо, еще вопрос, захотели бы вы со мной встречаться.

Сергей Николаевич сделал испуганные глаза. Марина секунду молчала.

— Андрюша, у вас машина есть?

Сергей Николаевич быстро закивал. Мол, сколько угодно, хоть десяток автомобилей.

— Нету, — сказал Андрюша и добавил: — Пока нету.

— Ничего, — успокоила его Марина. — Давайте так договоримся… В восемь вечера я жду вас на Приморской стрелке. Там народу мало, никто вас не увидит.

Сергей Николаевич поднял подбородок к потолку, оценивая сказанное.

— А где это, Приморская стрелка? — спросил Андрюша.

— В Приморском парке. За стадионом Кирова. Знаете?

— А-а… Знаю.

— Там замечательный закат. Мне это очень важно. Придете?

Андрюша не понял, что ей важно. Закат, что ли? Но сказал уверенно:

— Конечно, приду.

— Даже «конечно», — довольно хмыкнула Марина. — Вы мне сразу понравились. Глаза у вас хорошие.

Сергей Николаевич изумленно раскинул руки, а Андрюша спросил баском:

— А какие у меня глаза? Вы хоть помните?

— Очень редкие, — тут же ответила Марина, — темно-серые.

Сергей Николаевич только покачал головой. Мол, ну ты даешь!

— А вы мне тоже очень понравились, — вдруг сказал Андрюша.

— Спасибо, — вежливо ответила Марина и засмеялась вдруг: — А у меня какие глаза? Помните?

— Если честно, не помню. То есть я ваши глаза разглядеть не успел. Извините.

— Не извиняю. — Марина сделала вид, что обиделась. — Глаза — это единственное, что у меня есть.

— Не скажите, — утешил ее Андрюша.

— Не надо комплиментов, — заторопилась вдруг Марина, зашептала почти. — Короче. Если хотите запомнить мои глаза… В восемь вечера… На Приморской стрелке… Будете?

— Конечно, буду!

Резко взвизгнули короткие гудки, и Андрюша повесил трубку.

— Да-а-а, — сказал Сергей Николаевич и закурил. — «Стрелка» на стрелке… Очень странно.

Андрюше самому этот разговор показался очень странным. И особенно ее торопливый шепот в финале. Андрюше очень хотелось курить. «Беломора» он не купил. Не до того было. А Сергей Николаевич, раскинувшись в кресле, самозабвенно курил, думал. Андрюша втягивал в себя чужой сигаретный дым и ждал, когда Сергей Николаевич начнет «думать вместе». Но он думал один. Спросил неожиданно совсем о другом:

— И о чем же вы с Аликом говорили у сфинксов? А?

Андрюша с трудом переключился с Марины на сфинксов.

— Да ни о чем.

— Всю ночь ни о чем? — не поверил Сергей Николаевич. — Так даже с проституткой не бывает. За всю ночью даже с ней о чем-то поговорят. Иногда о самом главном. Не зря проститутки на ментов работали или на КГБ… А?

Сергей Николаевич улыбнулся. Сейчас и эта красивая улыбка не понравилась Андрюше. И сравнение с проституткой тоже очень не понравилось! И слова про КГБ.

— Да кой о чем говорили, конечно… Он меня расспрашивал. Я отвечал.

— О чем спрашивал?

— Про армию. Про войну… О чем еще? Про мои военные специальности…

— Знаю я твои специальности, — махнул рукой Сергей Николаевич. — Володя мне доложил. Редкие у тебя специальности. На любителя… А этот сфинкс не предлагал тебе работать на него? А?

— Нет, — сразу ответил Андрюша.

— Честно? — искоса прищурился Сергей Николаевич.

— Да он же в дупель был. Сам говорил, третий день на кочерге.

— Третий день? — повторил Сергей Николаевич. — Очень странно… А мне говорили, что он цистернами пьет и не пьянеет. Не заметил? А?

— Не заметил, — сразу мотнул головой Андрюша. — Со мной он точно в дупель был. — И поправился: — Почти в дупель…

— Притворялся, — улыбаясь, открыл ему тайну Сергей Николаевич. — А как вы расстались?

— Нормально.

— Встречаться договорились?

— Он мой телефон записал. Сказал, что позвонит.

— Ага! — почему-то обрадовался Сергей Николаевич. — Кстати, и мне свой телефончик запиши. Я ведь имею право: теперь ты на меня работаешь. Правда?

О работе они еще не сказали ни слова. Может, он считал, что этот звонок Марине и была уже Андрюшина работа?

Сергей Николаевич достал с нижней полки толстый бухгалтерский гроссбух — свою телефонную книжку. Открыл нужную страницу и подмигнул Андрюше:

— Балашов, говоришь? Значит на «бэ»?

Не понравились Андрюше эти его скользкие шуточки. Но номер он свой сказал, а тот записал номер черным фломастером.

— Да… Что-то ты вчера мне о цене говорил? Напомни.

— Я сказал, что цену свою сам назначу. В зависимости от задачи.

— У меня не армия, Андрюша, — пожалел себя Сергей Николаевич.— В жизни все гораздо сложней и страшней. Четкой задачи у тебя не будет. Что жизнь подбросит завтра, даже я не знаю и предвидеть это не могу. Я не волшебник. Договоримся так: мне задачи ставит жизнь. Я ставлю задачу тебе и в зависимости от сложности оцениваю… Первую твою задачу с Мариночкой я оцениваю… — Он поднял подбородок, поглядел в темный потолок. — Оцениваю в тысячу баксов. Заметано?

— Смотря что я должен делать?

— Да ничего особенного,— тут же успокоил его Сергей Николаевич. — Считай, совсем ничего. За тысячу баксов встретиться с красивой девушкой на стрелке. Полюбоваться закатом, поговорить о том о сем. Только и всего. — Он улыбнулся красивой улыбкой. — И особую сексуальную остроту вашему свиданию придаст эта тысяча баксов. Ты ведь будешь знать, что тебе еще и заплатят за удовольствие. А?

Андрюша поглядел на него с ненавистью. Сергей Николаевич сложил руки у груди:

— Извини-извини. Это шутка… А взгляд! Какой взгляд! Темно-серых редких глаз! Ты хорош даже с избитой рожей… Мариночка будет рада…

— А потом я весь разговор должен вам передать?

— Ну зачем? — обиделся Сергей Николаевич. — Можешь и не передавать. Я тебе с собой ма-а-ленький диктофончик дам. Ты только кнопочку нажмешь незаметно. Всего один жест за тысячу баксов… А?…

Андрюша встал. Не выдержал.

— Так не пойдет. Я не блядь! Пока!

— Значит, будешь ждать звонка от Алика, — так его понял Сергей Николаевич.

— А вам-то какое дело? — Андрюша пошел к двери.

— Стой! — Сергей Николаевич догнал его. Покосился на дверь. Отвел Андрюшу к бильярду и зашептал: — Дурачок! Что ты делаешь?! Сам своей смерти хочешь? Да?… Окрутят тебя. Охмурят. Не успеешь опомниться, окажешься под асфальтом или на нарах! Ты этого хочешь? Ты же молодой, Андрюша… Красивый… И не жалеешь себя… Дурачок!… А я тебя жалею, Андрюша…

Его слова вдруг показались Андрюше искренними. Он спросил:

— Как это под — асфальтом?

— Да очень просто, — ласково объяснил Сергей Николаевич. — Это же бандиты. Отжатых, ненужных, много знающих они убирают. Кого под асфальт катком закатывают, чтобы совсем с концами, чтобы даже труп не нашли. А кого сами ментам на нары сдают: на зоне у них друзья отвязанные, за бутылку водки заточку прямо в сердце воткнут. Вот твоя перспектива, Андрюша… Радужная? А?

Перспектива была, конечно, не радужная. Но и от предложения Сергея Николаевича солнышком не светило. Морозильная камера, кстати, вспомнилась, которую Володя для отдыха предлагал. Андрюша потоптался на месте. Уходить прямо так с разбитой рожей не хотелось.

— Думаете, Алик бандит?

Сергей Николаевич даже хлопнул себя по коленям:

— А кто же?! Я же тебе два часа объясняю про сфинксов и про КГБ! Неужели ты ничего не понял?! В городе несколько бригад работают из бывших ментов и чекистов! Неужели не слышал?

— Откуда? — искренне удивился Андрюша. — Я же только с войны.

— Пес войны! — горько улыбнулся Сергей Николаевич. — Кутенок ты! Дурачок! А не пес…

— Если Алик в чекистской банде… Как вы говорите… Зачем же он такую маечку носит?

Сергей Николаевич вскрикнул:

— Да это же ход! Гениальный чекистский ход! — Он опять покосился на дверь, словно за ней стоял не охранник Артур, а бандит — чекист Алик, и опять перешел на шепот: — Это у них называется — маскировка от противного. Кто подумает, что настоящий чекист такую маечку наденет? А? Ты подумаешь, например?

— Нет, — пожал плечами Андрюша.

— Вот! — обрадовался Сергей Николаевич. — На это и рассчитано! Никто не подумает!

А сам-то ведь подумал, — отметил про себя Андрюша, но сказал по-другому:

— Если он правда чекист, я-то, башмак, зачем ему?

Андрюша и сам не заметил, как повторил прозвище данное Аликом.

Сергей Николаевич повел Андрюшу к кожаному дивану. Усадил и сам сел, не напротив, как раньше, а рядом.

— Умные вопросы задаешь, с тобой интересно… Действительно, у бывших ментов и чекистов работа хорошо налажена. На них и легальные структуры работают. За хорошие деньги, конечно. Сбор информации, разведка, оперативная и экономическая. Это у них четко. Они много знают.

Андрюша вспомнил слова Алика про его компьютер. О том, что все дельцы в его кулаке. И сказал:

— В этом-то я ему точно помочь не могу.

— Правильно, — тут же согласился Сергей Николаевич. — Ты ему не для этого нужен. Настоящая-то работа только после сбора информации начинается.

Андрюша опять вспомнил слова Алика про его КГБ. И промолчал.

— Наезды, прихваты, угрозы. Выколачивание денег! Вот когда настоящее-то начинается. Открывание тумбочки, где деньги лежат! А бизнесмены-то тоже не дураки. А? Они разве дадут в своей тумбочке чужим рукам шарить?! А? Ты бы дал, например?

— Нет, — тяжело вздохнул Андрюша.

— И правильно, — похвалил его Сергей Николаевич. — А они же белая кость, офицеры, не хотят себя под пули подставлять. Им черная кость нужна — бойцы и стрелки. Вот они и вербуют бывших афганцев. Спецназ. Десантников. Ты понял? А? Так предлагал он тебе на него работать? А?

Андрюша вспомнил слова Алика: «Зачем убивать?… Ну разве в крайнем случае». И ничего не ответил. Сергей Николаевич оценил его молчание. И засмеялся, довольный:

— Так я и знал! Так и знал… И ведь клюют некоторые дуралеи. А потом на нары. Или под асфальт… Этот твой Алик из КГБ три дня «папу» в кабаке ждал! «Три дня на кочерге»! А? А «папа» действительно должен был быть там тридцать первого, но не смог. Алик этот увидел, что ты «папе» понравился. Вот он в тебя и вцепился. «Папа» мужчина серьезный. Трудно к нему в доверие попасть. Вот Алик и решил через тебя на «папу» выйти! — Сергей Николаевич рассмеялся очень громко. — Ну, понял ты наконец?! Понял, от чего я тебя спасаю?! Даже не за спасибо!

В его словах был какой-то смысл. Правда, то, что Андрюша понравился «папе», Алик ведь придумал сам. У сфинксов. Сейчас, в этом прокуренном, полутемном бункере, фантазия и реальность смешались. Андрюша снова четко видел разбитое горлышко на волне и слышал противные крики чаек.

Сергей Николаевич предложил Андрюше «Мальборо». Андрюша отказался. Сергей Николаевич закурил. В дверь заглянул прапор Вова.

— А-а! «Давай закурим»! — засмеялся Сергей Николаевич и протянул прапору пачку.

— Сергей Николаевич, — покраснел Вова, — уже двенадцать.

— Уже?! — удивился Сергей Николаевич, но тут же рявкнул: — У меня часы под носом! Закройте дверь с той стороны!

Вова скрылся. Сергей Николаевич подождал немного и спросил:

— А о чем Алик с Володей разговаривал?

— Я не слышал. Вова попросил меня халдея найти. Я и ушел.

— Сам попросил?… Очень интересно… Очень… А мне про это ни слова.

Сергей Николаевич вздохнул устало. Поглядел на часы:

— Три часа. Три часа я на тебя угробил. А знаешь, сколько стоит мой час? Знаешь? А?

— Не знаю.

— И не надо знать. Тебе за эти три часа всю жизнь со мной не расплатиться. Всю свою голубую жизнь. — Сергей Николаевич улыбнулся и поднял налитую стопку. — Давай по последней. И за дело. Вперед!

— Диктофон я не возьму. Учтите, — не взял свою стопку Андрюша.

— Да и не надо, — махнул рукой Сергей Николаевич. — Не бери. Ты мне и так все расскажешь! Куда ты от меня теперь денешься? А? На нары? Или под асфальт?

Андрюша и сам уже почти поверил в такую свою перспективу. Только не знал еще, чем же он ее заслужил.

— А почему это я должен под асфальт?

Сергей Николаевич очень расстроился его непонятливости:

— А ты не видишь, как вокруг тебя все закрутилось?! Не видишь?! Ты вдруг стал нужен Алику, «папе». И Мариночке ты очень нужен! Не догадываешься почему?

Андрюша хотел сказать, что все началось у Казанского, когда он сел в их «мерседес», но промолчал. Решил, пусть Сергей Николаевич сам выговорится, но тот ушел от разговора круто:

— Ах, Андрюша, Андрюша… Если бы ты знал… Если бы ты только знал, в какую историю ты попал… Ладно… Давай по последней.

Они выпили. Зажевали зеленью. Андрюша понял, что сам он ему ничего уже не скажет. Но все-таки спросил:

— И куда же это я попал? В какую историю?

Изо рта Сергея Николаевича наивно свисала бледно-зеленая веточка. Он помотал ее в губах:

— Ты попал в мясорубку, Андрюшенька. В покое тебя уже не оставят. Без меня тебе оттуда не выбраться. Без меня ты выползешь оттуда фаршем, только фаршем. — Сергей Николаевич полез во внутренний карман. Достал знакомую пачку, перетянутую резиночкой. — Совсем забыл. Я ведь тебе аванс должен. Четверть, как полагается. Двести пятьдесят баксиков…

Андрюша уже смотреть не мог на эти чужие зеленые деньги. Отвернулся. Сергей Николаевич вдруг хлопнул в ладоши:

— Артур!

Тут же вошел охранник в синей форме. Остановился у входа.

— Какой у тебя размер? — спросил деловито Сергей Николаевич у Андрюши.

— Размер чего? — не понял Андрюша.

— Как — чего? Костюма!

Андрюша никогда в жизни не носил костюмов. На экзамены или в театр надевал белую рубашку с пуловером и джинсы. Белая рубашка и символизировала парад.

— До армии был сорок восьмой.

Сергей Николаевич окинул его прищуренным взглядом:

— Артур, надо одеть мальчика на первое свидание. Принеси-ка ему французский костюм пятидесятого размера, четвертый рост. Ботиночки итальянские, из последней партии. Какой у тебя размер? — Это уже к Андрюше.

— Сорок третий.

— Значит, ботиночки сорок третий. — Это к Артуру. — А рубашечка какой? — А это к Андрюше.

— Сорок второй.

— Рубашечка сорок второй. — Артуру. — И галстучек на твой вкус. Да! И, конечно же, белье. — И опять Андрюше с улыбкой понимающей: — Бельишко-то у тебя, поди, армейское еще? Портянками пахнет.

— В ВДВ портянок не носят.— Это Андрюша с обидой.

— Значит, бельишко и носочки тонкие. Все понятно?

Артур тоже деловито оглядел Андрея:

— Понятно, — и вышел.

Через пять минут Андрюша одевался на первое свидание. Сергей Николаевич корректно вышел из комнаты, чтобы ему не мешать. Но только Андрюша скинул с себя домашнюю майку и трусы, в дверях неожиданно появился Сергей Николаевич:

— Ничего-ничего. Не стесняйся. Мы теперь свои. Родные.

Андрюша тут же надел новые облегающие тело трусы. Сергей Николаевич обошел его вокруг:

— Хорошо сложен. Молодец… — Сергей Николаевич брезгливо поморщился на татуировку с парашютом. — А это жлобство зачем?

— Это не жлобство, — сказал Андрюша. — На войне всякое бывает. «Духи» могут так труп разделать — родная мать не узнает. А на этой татуировке шифром все сказано, кто ты, из какой бригады. До сих пор сотни трупов сухопутных опознать не могут, а у десанта и у морпехов такого нет. Без татуировки бойцу никак нельзя.

Сергей Николаевич посерьезнел. Покачал головой. С жалостью еще раз оглядел Андрюшу:

— Тогда, конечно… Ну ты одевайся. Я пока твои обноски соберу.

Он собрал Андрюшино барахлишко. Заботливо разложил его на бильярде. Долго аккуратно заворачивал в хрустящую фирменную бумагу.

Андрюша надел шикарный, цвета мокрого асфальта, костюм и повернулся к нему лицом:

— Ну как?

— А где галстук?

— Галстуки я не ношу, — предупредил Андрюша.

— Не носил, — поправил его Сергей Николаевич. — Еще не носил.

Он взял галстук, разорвал целлофан упаковки, набросил галстук себе на шею и тремя ловкими движениями исполнил четкий треугольник узла. Протянул галстук Андрюше:

— Надевай.

Андрюша, сморщившись, поднял тугой воротник новой сорочки. Надел галстук:

— Так?

Сергей Николаевич достал из нагрудного кармана кремового пиджака черные очки:

— Носи. Дарю.

— Да не надо… Спасибо…

— Надо. Чтобы синяки под глазами скрыть.

Андрюша послушался его. Сергей Николаевич отошел на шаг и придирчиво оглядел Андрюшу. Как папа Карло сделанного им из полена Буратино:

— Повезло Мариночке. Такой мальчик!… Джеймс Бонд… Я бы и сам в тебя, Андрюша, влюбился.

Андрюша нахмурился. Сергей Николаевич не обратил на это никакого внимания. Он считал деньги:

— Значит, я тебе должен двести пятьдесят. Так?

— Вроде так, — кивнул Андрюша.

— Минус костюм. Минус все причиндалы…

— Костюм я у вас не просил, — напомнил Андрюша.

— Хочешь французский костюм расценить как спецодежду? — рассмеялся Сергей Николаевич. — Слишком жирно. Все равно бы самому покупать пришлось. Ты теперь в солидной фирме работаешь, обносков я не терплю. — Сергей Николаевич поднял подбородок к потолку, посчитал в уме. — Возьмем с тебя минимум. Как с родного. За все про все всего двести. Итого — твоих кровных пятьдесят. Держи. — Щелкнула резиночка. Сергей Николаевич протянул Андрюше стопочку десяток:

— Пересчитай.

— Да ладно. — Андрюша сунул деньги в карман.

— Пересчитай. Никаких «ладно»!

Андрюша опять достал деньги. Мучаясь под строгим

взглядом Сергея Николаевича, пересчитал десятки. Сказал смущенно:

— Тут только три.

— Точно. Три, — подтвердил Сергей Николаевич. — А две остальные на бильярде лежат. Забыл? У меня все как в аптеке. Возьми.

Андрюша взял с бильярда сложенные пополам десятки. Ну никак они не хотели расставаться с ним. Сергей Николаевич подошел к нему:

— И от тебя я жду такой же точности. Я тебе доверяю. Но помни, что самый большой человеческий недостаток для меня — ложь. Солгавший человек для меня…

— Труп.

— Моральный труп, — поправил его Сергей Николаевич. — Пойми, Андрюша, эта «стрелка» твоей жизни касается. Ни больше, ни меньше. Ты узнаешь, чего они от тебя хотят. А я — вытащу тебя из мясорубки. Это в твоих интересах и в моих — не скрою. И я рад, что у нас интересы общие. Будь.

Андрюша пошел к выходу из бункера. На солнечный свет.

— Да! — Остановил его Сергей Николаевич. — За сиськи и за попку Марину не хватай. Она не такая девочка. И «папа» нам этого не простит. Сделает из нас трупов.

— Моральных? — уточнил Андрюша.

— Нет. Настоящих. «Старший вожатый» человек очень строгий. Помни это. Будь.

Андрюша уже открывал дверь, когда Сергей Николаевич остановил его снова. Видно, сам очень волновался перед «стрелкой на стрелке».

— Да! Когда с ней закончишь, сразу ко мне. Бери тачку и сюда. Я тебя здесь буду ждать. Хоть до утра. — Он взял с бильярда аккуратный пакет с обносками. Подал его Андрюше. — Возьми себе на память о мальчике Андрюше. Его ведь больше нет.

— Как это нет? — растерялся Андрюша.

— А так… — сказал Сергей Николаевич грустно. -, Кто ты теперь, я не знаю… Только уже не Андрюша… Будь. — И он протянул Андрюше руку. — Будь осторожен. Привязался к тебе как к родному…

7«Стрелка на стрелке»

Андрюша шел по Литейному домой и думал. Думал, как закрутила его жизнь всего за один день!

Он вдруг стал очень нужен незнакомым еще вчера, странным людям. Мистика какая-то. Все вокруг него движутся и развиваются. А он один как неподвижное тело, которых в природе не существует.

Андрюша вспомнил найденную в ванной «эврику». Главное — двигаться и развиваться по собственной воле! Куда тебе хочется! А куда он сейчас движется? И по чьей воле?

Марина сказала, что он ей очень нужен. На встречу с ней он бы пошел и без задания «песца»! Значит, идти к ней на встречу — единственная реальность, отвечающая его «эврике».

Он сидел на бульварчике у гастронома «Диета» и думал. Зачем он срочно понадобился Марине? В чужой рожок не заглянешь. Сколько там? Один патрон? Или вся обойма? Одна она придет или с кем-нибудь? Скорей всего одна. В конце разговора она почти зашептала в трубку. Боялась, что ее могут услышать. Но номер-то на АОНе отметился. И не только для нее. Неизвестно, что там произошло дальше. Что за отношения у нее с этим «папой». А может, с Ченом? Как он на нее смотрел в кабаке…

Вполне возможно, на встречу вообще придет не она. Если телефон для всех отметился, тогда придут, чтобы разобраться с Андрюшей… Надо быть готовым ко всему.

Первой мыслью было бежать скорей домой, набрать четко отпечатавшийся в памяти простой номер. «Два-один-три и две зеркальные пары». Но бежать домой Андрюша раздумал.

Он решил сразу же ехать на стрелку. И там на природе все взвесить, пока будет ждать Марину. Но как он узнает, что уже восемь часов? Часов-то у него не было. Свои родные «командирские» он оставил на память своему заместителю-раздолбаю, чтобы сверял свою непутевую жизнь с «командирскими» часами.

— Эй, красавец!

К Андрюшиной скамейке бодро подходил загоревший до черноты «синяк» с огромным фингалом под глазом. Андрюша поглядел на его фингал и поправил свои черные очки.

— Красавец! — возвестил «синяк» голосом конферансье. — Статья сто шестнадцать часть вторая «Автодорожного кодекса» гласит: «Всякий участник движения ОБЯЗАН помочь попавшему в беду участнику движения». ОБЯ-ЗАН! Согласен?

— Допустим, — кивнул Андрюша с интересом.

— Богатый красавец, — сел рядом с Андрюшей «синяк», — помоги несчастному участнику движения доехать до рая. У самых райских врат горючее кончилось. Не прошу канистру, я уже почти там, я и на полулитре до рая дотяну. Всего на поллитру, красавец. Согласно статье шестнадцать часть вторая.

Красиво было сказано и нагло.

— Чего задумался, красавец? — «Синяк» отыграл свою коронку из последних сил, теперь его колотило. — Мелких денег нет? Давай крупную. Я разменяю… — И протянул хрипло, почти жалобно: — Помоги… Умираю…

Андрюша встал. Сунул ему в ладонь десятку и пошел по бульвару к дому, переодеваться в свои обноски. К такому шикарному маскараду он был не готов. Сколько еще приключений выпадет на его голову пока он доберется до стрелки?… В обносках спокойнее.

Но, дойдя до переулка, остановился. А если, пока он переодевается, позвонит Алик?

Андрюша зашел в парадную и сел на подоконник между первым и вторым этажами. Закурил, поражаясь своей нерешительности. Сидит на своей лестнице — и не может зайти в родную квартиру… Мысль об Алике внушала ему безотчетное беспокойство. Андрюша не понимал его причину. Он чувствовал, что связан с этим сумасшедшим парнем какой-то невидимой, прочной пульсирующей нитью. Если он позвонит, Андрюша просто не сможет не взять трубку…

Андрюша уже хотел подняться домой, но представил вдруг лицо матери, когда она увидит его в этом шикарном прикиде. Объяснять ей ничего не хотелось.

Андрюша сплюнул и повернулся к стене. На грязной зеленой стене ригельным ключом была выцарапана знакомая надпись: «Витя Цой, мы с тобой!» В соседнем полку точно такая же была у кого-то на башне танка…

Андрюша понял вдруг, что попал с одной войны на другую. Только тут, на дембеле, все страшней. Потому что непонятней и незаметней.

Наверху хлопнула дверь. Старый разбитый лифт ворча пополз за пассажиром. Андрюша не хотел показываться соседям в своем маскараде. Он спустился в подвал, спрятал за старыми ящиками красивый пакет с обносками и, прежде чем опустился дребезжащий лифт, вышел на улицу. Пошел к Литейному, на тридцать четвертый трамвай, на котором когда-то пацанами ездили на Кировский стадион болеть за «Зенит». Давно это было…

На стрелке была совсем другая жизнь. Искрился на солнце залив. Разбрызгивая солнечные искры, летели к Петергофу белоснежные «Метеоры». На пляже звонко стукал мяч. Потные загорелые парни забивали бичбол.

Их подруги в разноцветных бикини стайками тянулись к тележкам с мороженым. Под полосатыми зонтиками у лотков змеилась голоногая сороконожка очереди. Из динамиков спасательной станции «муж бабушки, но не дедушка» громко взывал к ней с надрывом на всю округу: «Если ты меня разлюбишь, в тот же вечер я умру!»

Девчонки из очереди как по команде уставились на Андрюшу. Он в шикарном костюме и в черных очках невозмутимо прошествовал мимо, изнывая от жары. Сороконожка оценила его дружным хохотом.

Андрюша от души материл «голубого песца» за идиотский маскарад. И Алика материл: из-за его звонка не смог переодеться в обноски, и заодно материл себя.

«О Магдалена! Морская пена!» — надрывался «муж бабушки».

Андрюша засунул руки в карманы, наклонил голову. Перед ним удивленно расступались поддатые, расслабленные пляжники. Голые детишки указывали на него пальцами. А Марина сказала, что на стрелке почти никого. «За стадионом»,— вспомнил вдруг он и почти побежал за стадион.

Андрюша дошел до конца стрелки. Дальше с двух сторон был залив. А с третьей, с правой, протока, Гребной канал. По каналу красиво скользила узкая, как игла, лакированная четверка. Плечистые девчонки лениво вскидывали легкие весла. С весел сыпались в воду солнечные брызги.

Тот берег был плотно заставлен разноцветными катерами и яхтами. Со стоянки свирепо лаял на четверку здоровенный чепрачный овчар.

Андрюша прошел через редкую замусоренную рощицу к заливу. Из мелководья торчали сухие камни. По берегу у самой воды, как инвалиды на негнущихся протезах, ковыляли чайки. В волне, поднятой «Метеором», качалась на волне бутылка, поблескивая горлышком. Андрюше показалось, что все это он уже видел. Чайки, волна, бутылка. Он попал в какой-то заколдованный круг, откуда нет выхода. Или, как сказал «голубой песец», выход один — под асфальт!

За что?… Из одной мясорубки он случайно попал в другую. Не понимая ни черта! И уже не отойти. «Разве тебя теперь оставят?» — вспомнил Андрюша слова Сергея Николаевича. А если честно, он и не хотел отходить. Под ложечкой сосал знакомый по войне азарт. Попробуйте возьмите! Посмотрим, кто кого!…

Солнце уже висело низко над Кронштадтом. Было, наверное, около восьми. Вот придет Марина, и все выяснится. Андрюша решил выйти на дорогу, узнать у кого-нибудь, который теперь час. Но потом решил, что это ни к чему, он-то уже здесь. Пусть Марина беспокоится, чтобы приехать ровно в восемь.

Если приедет одна…

А если и не одна, все равно приедут ровно в восемь. Для разборок тут место самое подходящее. Народу никого, только чайки. Даже голос из репродуктора едва доносится. Андрюша решил выбрать себе позицию. Как учили: чтобы его не видел никто. А он — всех. Если их будет много, он увидит машины издали.

У самой воды зарастал песком брошенный ржаво-оранжевый бульдозер. Гусеницы почти вросли в песок. Андрюша обрадовался ему как родному, пошел к нему, ржавому, в вечернем костюме по мокрому песку. От бульдозера еще чуть-чуть пахло солярой. Двери кабины сорваны, сиденья вообще не было, зато в кабине лежала ржавая тяжелая монтировка. Не АК, конечно, но против Чена сойдет. Андрюша решил, что этот ржавый бульдозер, чуть похожий на бээмдэшку, и будет его ОП — опорным пунктом. Здесь он и будет держаться, если приедут они.

Солнце уже плавило залив. Знакомо вскрикнули противными голосами чайки и стали тяжело разлетаться по домам. Должно быть, скоро уже восемь. Андрюша вошел в рощицу. Встал за дерево. По кольцевой вокруг стадиона разъезжались пляжники. Машинки в основном были скромненькие, доморощенные. Крутые, конечно, сюда не едут. В ленинградской Ницце тусуется шелуха реформ. Но шелуха косила под крутых. Из открытых окон доморощенных бодро звучала музыка. На багажниках привязаны виндсерфинги и надувные плоты. И ехали они свой прощальный круг споро. Под сотню. С музыкой. «Давай, красавица, поехали кататься!»

Андрюша нашел в траве старый полиэтиленовый пакет с облезлой голой красоткой, постелил пакет на камушек, чтобы спецодежду не пачкать — мало ли скоро придется сдавать, — положил у ног ржавую монтировку и стал ждать, когда покажется шоколадный «вольво» или белый «чероки». Или обе машины вместе.

Не покидали его и мысли об Алике, об этом «сфинксе» из КГБ. С одной стороны — информация Сергея Николаевича. И пустое отверстие облупленного ствола, то поднимавшегося до головы, то опускавшегося до груди… С другой — тихие слова Алика: «Мне друг нужен… Первозванный… или я умру…» Он оставался тревожной загадкой для Андрюши. Андрюша вдруг понял, что не знает даже, сколько этому Алику лет. Может, двадцать пять, а может, и все пятьдесят. Андрюша даже не заметил, как у самой рощицы остановилось желтое такси. Он увидел пышные каштановые волосы, когда Марина уже вышла и наклонилась к кабине. Что-то сказала шоферу. Андрюша еще подождал, на всякий случай.

Такси стояло на месте: Марина обошла его спереди. Она была в аккуратном темно-синем летнем костюмчике в белый мелкий горошек. В синих туфельках. Она оглянулась вокруг, посмотрела на часы, открыла сумочку, что-то проверила в ней и опять оглянулась.

Только тогда Андрюша встал. Вытер испачканную ржавчиной ладонь о кору дерева и пошел ей навстречу. Она не сразу увидела его. А когда увидела, уже не спускала с него глаз, даже сделала шаг назад к машине. Андрюша понял, что она испугалась: из «зеленки» к ней выходил бандит в черных очках и вечернем прикиде.

Она стояла, прислонившись бедром к крылу такси. Глядела на Андрюшу чуть приоткрыв подкрашенный темной помадой рот.

— Это я, — успокоил ее Андрюша.

— Господи! — Она всплеснула руками и засмеялась весело и успокоенно. — Как интересно!

Андрюша подошел к ней.

Марина наклонилась к шоферскому окну:

— Мы скоро. Мы очень скоро.

Шофер понимающе подмигнул Андрюше, мол, можете и не торопиться. А когда Марина отвернулась, кивнул на ее фигуру и показал Андрюше большой палец. Его можно было в расчет не брать. Явно посторонний.

— Идемте, Андрюша. Сядем куда-нибудь. На пять минут.

Они пошли от такси к стадиону. Прошли открытую асфальтированную площадку и сели на скамейку. Обзор был отличный. Андрюша подумал, случайно или специально Марина выбрала такое место для свидания. Марина опять открыла сумочку. Проверила в ней что-то и опять закрыла. Волновалась. Не знала, как начать. Андрюша ей помог:

— Все. Я запомнил.

— Что? — встрепенулась Марина.

— У вас зеленые глаза, совсем зеленые. Как у кошки. В первый раз такие вижу. Вы меня просили запомнить. Я запомнил…

— Ах, это… — Марина закрыла зеленые глаза и снова их тревожно открыла. — Я утром много чепухи намолола. Извините. Со сна. Не ожидала, что вы так скоро позвоните… С вами, правда, все в порядке?

— Правда.

— Ну-ка, снимите очки.

Андрюша снял очки. Марина поморщилась, покачала головой:

— Ну зачем вы так?

— Я? — не понял Андрюша.

— Ну да. Зачем вам надо было приставать к Чену?

— Я к нему приставал? — слегка удивился Андрюша.

— Ну да, — кивнула Марина. — Он говорит, вы хотели его убить. Что вы какие-то секретные приемы знаете…

Андрюша больше ничего не говорил, просто глядел на Марину.

— Наденьте очки. В очках вам лучше, — попросила Марина.

Андрюша надел очки. Ему так тоже было лучше. Он мог незаметно разглядывать Марину. Он смотрел и видел, что перед ним совсем не девчонка, а молодая женщина. На шее янтарные старинные бусы. Девчонки таких не носят. И в один тон не одеваются.

— Чен по всему городу ищет вас. Хочет разобраться. Чего вы от него хотите.

— Я от него хочу? — не выдержал Андрюша.

— Ну да, — кивнула Марина. — Вы и Саша. Андрюша даже оглянулся вокруг, где она увидела какого-то Сашу. Вокруг никого не было, только из окна такси поднимался серый дымок — курил шофер.

— Извините, какой Саша?

— Ваш друг.

— Друг… — тихо повторил про себя Андрюша.

— А вы еще сомневаетесь? — почему-то обиделась Марина. — Ведь если бы не Саша, Чен говорит, что он вас убил бы в третьем раунде, несмотря на все ваши приемы.

До Андрюши дошло наконец, о каком САШЕ идет речь. Это его даже развеселило — столько загадок в одном человек, не много ли будет? Марина поняла его смех по-своему и принялась объяснять, только умножая загадки:

— Саша Чену что-то такое сказал… Чен в себя прийти не может. То сидит, уставясь в угол, то бегает по комнате как бешеный.

Андрюша смутно вспомнил: он стоял на коленях, и Алик, оттаскивая от него Чена, что-то крикнул ему. Кажется, чью-то фамилию.

— Поэтому он и ищет вас.

— Меня? — уточнил Андрюша.

— Ну да, — подтвердила Марина, — вас и Сашу. Она опять открыла сумочку. Опять закрыла. Постучала по ручке пальцами с темным маникюром. Андрюша ждал.

— Извините, Андрюша, у вас не найдется закурить? Мне Георгий Аркадьевич курить запрещает… Извините, я очень волнуюсь…

Андрюша полез в карман красивого пиджака и вытащил пачку «беломора». Марина сморщилась:

— Только не это, — и выжидательно посмотрела на Андрюшу.

— Извините, другого нет.

— Ладно, — загрустила Марина, — перетерплю.

И замолчала. Андрюша тоже хотел закурить, но при ней курить «беломор» постеснялся. Спросил, чтобы продолжить интересный разговор:

— И где же Чен нас ищет?

— Везде, — грустно посмотрела на него Марина. — А где Саша пропадал целый год?

— Не знаю, — пожал плечами Андрюша.

— Вы давно с ним познакомились?

— Вчера, — честно признался Андрюша.

— Вчера? — Марина опять посмотрела на Андрюшу. — Саша теперь стал совсем другим. Одна его маечка чего стоит. Хотя… Вы тоже вчера были в какой-то попсе.

— В форме вэдэвэ, — поправил ее Андрюша.

— А сегодня вышли из леса как из банкетного зала.

Она засмеялась, но уже не так успокоенно. Посмотрела тоскливо на такси, словно это Андрюша назначил ей встречу и молчал, тянул время. Андрюша прямо ее спросил:

— Что у вас случилось, Марина?

— У меня? — испуганно встрепенулась она. — У меня ничего. Пока. Мама заболела. Она тут на Крестовском в «Свердловке» лежит. Георгий Аркадьевич отпустил меня одну к ней на свидание. Сегодня им не до меня. А я сюда заехала, очень удачно получилось… Только у меня времени мало.

Андрюше вдруг стало ее очень жалко. Он не понимал, почему она так волнуется. Не из-за того же, что их Чен ищет… Он еще раз оглядел ее и понял, что ошибся. Конечно, она еще девчонка. Только одета как элегантная взрослая женщина. Марина вздохнула тяжело:

— Андрюша, скажите мне… Ведь Чен не прав?… Да? Только честно скажите.

— Скажу, — пообещал Андрюша, — только в чем он не прав-то?

— Что вы его убить хотите. — Она даже взяла Андрюшу за руку.

— Да что вы, — смутился Андрюша, — очень он мне нужен.

А сам вспомнил, как шел на Чена в последней атаке. Шел как на горного «духа», уже не отвечая за себя. Марина как будто поняла и улыбнулась ему:

— Я вам верю.

«И эта тоже, — подумал Андрюша, — все мне верят. Чего они от меня хотят?» И тут же понял, что эти ее слова дорогого стоят. Ей очень нужна эта вера. Она и телефон то свой передала потому, что еще вчера ему поверила.

— Зачем же вы вышли драться с Ченом? Неужели вас Саша попросил?

Андрюша хотел сказать, что совсем не Саша, то есть Алик, просил его драться. Но объяснять бы пришлось долго, и она бы не поняла. Андрюша только пожал плечами:

— Да так получилось… Выпили… И завелись…

Она спросила тревожно:

— А Саша сейчас пьет?

Андрюша про себя хмыкнул. Значит, было такое время, когда Алик не пил. Марина тревожно ждала его ответа.

— Да выпивает… Иногда… С кем не бывает?

— Ему нельзя. Совсем нельзя. Пить с его головой… Это же… Это же просто преступление… Не давайте ему пить, Андрюша. Я надеюсь на вас. Обещаете?

Андрюше стало совсем тоскливо: он посмотрел на такси, на серый дымок из шоферского окна. Какую же сигарету по счету дымит там водила? Марина, не отрываясь, смотрела на него. И он кивнул ей в ответ. Просто не мог не кивнуть. Марина тихо засмеялась:

— Я вижу, вы тоже не поняли, что вчера произошло. Правда?

— Почему тоже?

— Чен тоже ничего не понял. — Марина загадочно улыбнулась. — Чен просто с ума сходит… А все очень просто… Только им я не могу сказать. А вам скажу… Просто Саша меня очень… Он хочет отомстить Чену… А мстить ему не за что…

Андрюша увидел глаза Алика у сфинксов, глядящие вслед шоколадному «вольво»:

— Чен думает, что Саша что-то про него знает… Что он чуть ли не из КГБ… Бред… Но я же не могу им сказать, как все на самом деле…

— Почему? — удивился Андрюша. — Успокойте их. Если все так просто.

— Все совсем не просто, — сказала Марина. — Будет еще хуже. Всем будет хуже… А я этого не хочу.

Она достала из сумочки длинный конверт с напечатанными на нем странными буквами. Положила заклеенный конверт на колени и тяжело вздохнула:

— Передайте ему, что я не знала… Честное слово… Не знала, что он дойдет до такой низости…

— Саша? — после паузы уточнил Андрюша.

— При чем тут Саша. — Она опять тяжело вздохнула. — Сергей Николаевич… У меня в «Ариадне» были неприятности… — И замолчала.

Андрюша понял, что разговор идет о том, как ее подставил в «Ариадне» Сергей Николаевич. Вспомнил рассказ Алика о том, как «папа» ее оттуда выкупил. Если бы он этого не знал, то сейчас ничего бы не понял. Совсем ничего. А так хоть что-то стало проясняться. Марина заговорила быстро, не останавливаясь:

— Честное слово, я не знала, что этот подлец получил за меня деньги и с Саши, и с Георгия Аркадьевича. Я только вчера это узнала, и то случайно. Георгий Аркадьевич был страшно сердит. И жутко ругал Сергея Николаевича. А Саша до сих пор думает, что я и тогда все знала и все равно ушла к Георгию Аркадьевичу. А я совсем не к нему ушла. И вообще, он от меня ничего не требует. То есть в этом роде ничего. Ну, вы понимаете?… — Она тряхнула головой и протянула конверт Андрюше. — Тут десять тысяч долларов. Ровно столько, сколько он за меня внес. Передайте ему и скажите, что я не знала. Честное слово. Передайте, что теперь уже ничего не исправишь. Слишком поздно. — Она посмотрела на часы. — Ой, как поздно. Все. Больше мне нельзя.

Она встала. И Андрюша тоже встал, — конверт он держал перед собой. Марина оглянулась:

— А где ваша машина?

— Я без машины.

— Пешком? — удивилась Марина. — Идемте. Я вас подвезу.

Они шли к такси через асфальтированную площадку, огромную, как футбольное поле. Посреди площадки после вчерашней грозы блестела в закате лужа. В луже, как кораблик, плавал желтый листок. Как когда-то давным-давно букетик фиалок в луже у Михайловского замка.

Марина открыла заднюю дверь:

— Андрюша, вам куда?

— На Литейный.

— В «Ариадну»? — испугалась она.

Он ее успокоил:

— Домой. Я живу на Петра Лаврова.

— На Фурштатской, — нагло поправил его таксер.

Марина устроилась на заднем сиденье. Андрюша хотел сесть рядом с таксером, но раздумал и сел рядом с Мариной, стараясь не касаться ее аккуратного бедра в горошек.

Таксер завел двигатель. Звеня разболтанным диском сцепления, как победными литаврами, тачка рванулась по кольцу вокруг стадиона. Таксер тут же стал рассказывать новые анекдоты про таблетки «Упса» и «сладкую парочку». Марина вздыхала. Андрюша молчал. Тогда таксер закурил и запел со значением:

Андрюша осторожно, двумя пальцами, взял его сзади за плечевой мускул и чуть надавил. Простейший прием: в переводе с японского «Ущеми плечо». Таксер вскрикнул, испуганно оглянулся на Андрюшу:

— Ты чего, командир?

— Не пой, пожалуйста,— попросил Андрюша.— И сигарету брось, пожалуйста.

Таксер щелчком выбросил сигарету в окно, сказал мрачно:

— Сразу предупреждать надо, что не в духе.

И, слава Богу, замолчал до конца пути. Только уже на Литейном спросил:

— Какое место Фурштатской?

— В любом месте останови. Я пройдусь.

Тачка дернулась и тут же остановилась. Мастер косил под дурачка.

— Пожалуйста, пройдись.

Напрашивался. Не понимал, что людям не до него. Андрюша полез в карман.

— Я же дальше еду, — отвела его руку Марина, и шоферу: — Подождите, я попрощаюсь.

Мастер хотел сказать что-то, но покосился на мрачного Андрюшу и промолчал.

Тачка остановилась в самом начале Литейного, как раз напротив Большого дома. Марина протянула Андрюше руку, тряхнула волосами:

— Чен говорит, что он такого упорного бойца еще не видел. А Чену можно верить. — Она улыбкой высоко оценила Чена.

Андрюша молчал. Она не убирала руку. Они так и стояли напротив Большого дома, взявшись за руки. Она вдруг оглянулась и сказала шепотом:

— Все равно вы эти два дня лучше с Сашей нигде не показывайтесь. Ладно?

— Почему два дня?

— Через два дня они с Георгием Аркадьевичем куда-то уезжают. По делу. По очень важному делу. Ладно?

И не убрала руки. Ну конечно, девчонка. Совсем девчонка. Стала бы женщина вот так стоять посреди улицы, взявшись за руки.

— Так вы все ему передадите?

— Передам.

Марина опустила голову. Но руку так и не убрала.

— Если бы я знала тогда… Он из-за меня все продал… И машину, и книги, и квартиру, все… Этого ему не говорите. Не надо. Это только вам. Все равно уже поздно. — Она вздохнула и убрала руку. — Пора.

— Подождите! — остановил ее Андрюша.

Она с готовностью вернулась. Снова встала рядом.

— Запишите мой телефон,— сказал Андрюша.— Может, понадобится.

Он сейчас точно знал, что Марине понадобится, обязательно понадобится его телефон, и Марина это поняла. Открыла сумочку взрослой леди и стала в ней искать. В сумочке что-то бренчало и гремело, как в испорченной игрушке. Наконец она достала ручку и чью-то визитку. Хитро прищурилась:

— Первые три цифры я записывать не буду. Они ведь такие же, как в «Ариадне». Район-то один. Правда?

Андрюша не знал, какие цифры в «Ариадне», но сказал свои:

— Первые — двести семьдесят четыре…

Марина подмигнула ему зеленым глазом:

— Давайте последние четыре.

Андрюша сказал ей цифры. Она аккуратно записала. Прежде чем спрятать все в сумочку, посмотрела на него лукаво:

— Думаете, понадобится?

— Обязательно, — уверил ее Андрюша.

— А вы мне эти дни не звоните. Ладно?

— Буду ждать вашего звонка:

Она опять лукаво посмотрела на него.

— А можно я просто так позвоню? Без всякого дела? Можно?

— Конечно.

Она удовлетворенно улыбнулась:

— Я очень рада, что в вас не ошиблась, Андрюша. Очень рада.

Застучали каблучки, хлопнула дверь такси. Зазвенели литавры, и тачка укатила. Андрюша чувствовал, что очень скоро она ему позвонит. Очень скоро. И не просто так, без всякого дела…

8Only you

Дома было тоскливо и пусто.

В кухне на столе, прислоненная к чайнику, стояла записка от мамы. Без знаков препинания: «Андрюша ждала не дождалась уехала на дачу к тете Леле всего на два дня у нее крыжовник осыпается пельмени в холодильнике борщ на подоконнике картошка между дверей будь умницей не скучай я скоро всего на два дня мама».

Рядом лежали три десятки из «командировочных». Андрюша вспомнил, что на фотографии мать стояла у куста крыжовника и радостно кому-то улыбалась в объектив. И до него с внезапной ясностью дошло, что свою мать он потерял.

Потерял то, что никогда и не думал потерять.

Думал, что мать — это навсегда.

Как собственное сердце.

Оно остановится — и ты остановишься…

И потерял.

У нее крыжовник осыпается…

Андрюша перевернул записку. На обороте торопливо, наверное уже опаздывая, мать черкнула: «Звонил два раза какой-то то ли Айзенберг то ли Айсман не расслышала».

Андрюша понял, что звонил ему Айлендер. Островитянин. Алик из КГБ.

По ящику шли спортивные новости, кончилась программа «Время». Значит, было уже полдесятого. Если отнять время на дорогу, они просидели с Мариной у стадиона целый час. А ему показалось, что от силы минут десять… Андрюша послонялся по квартире. Постоял у телефона. И набрал «простой номер». В трубке после гудков щелкнуло. Автоответчик заговорил по-английски, очень красиво, без американского жлобства:

«Это Коммерческое Глобальное Бюро. Пожалуйста, оставьте вашу информацию и телефон. Вам обязательно позвонят. Большое спасибо».

После второго щелчка Андрюша сказал вежливому джентльмену по-русски:

— Это Первозванный. Мне срочно нужно связаться с вами. Жду вашего звонка.

После звонка стало немного легче, пропала дурацкая раздвоенность. Отпала необходимость идти к «голубому песцу». Еще неизвестно, что понял бы «песец» из его доклада и как бы это сказалось потом на судьбе Марины. Ведь Марина назвала «песца» негодяем. Теперь до встречи с Аликом «песец» ничего не узнает о Марине. Алик объяснит ему, что нужно сказать «песцу».

Андрюша разделся, аккуратно повесил на плечики спецодежду, сунул в карманы пиджака носки, трусы, майку. С наслаждением натянул на себя сменный тельник и тренировочные штаны. И только тут вспомнил, что не ел со вчерашнего вечера. Он босиком пошел на кухню. Поднял крышку кастрюли на подоконнике. Мамин борщ подернулся сальной коркой, есть его не хотелось. Долго возиться. Андрюша отломал горбушку хлеба и поставил чайник. Хорошо бы пельмени с пивом, но из дома теперь не выйдешь, пока Алик не позвонит.

Андрюша нарезал на кухонной доске лук и помидоры на салат, думая о букете фиалок в луже у мрачного замка. О том, что ему вот уже второй раз в жизни выпадает дурацкая роль. Тогда у Михайловского он хоть понял что-то про юную девушку и пожилого усталого мужчину, наверное, ее учителя. В учителей юные девушки часто влюбляются. Вернее, переносят на них свой любовный порыв. «Пришла пора — она влюбилась». Влюбилась — здесь вторично. Первично — пришла пора! И в эту пору рядом с ней не оказалось Андрюши! Андрюша опоздал на какие-то несколько недель, а рядом с ней оказался седой учитель…

Это и потрясло тогда Андрюшу. Эта простая реальность довела его до дверей военкомата. До превращения в башмак… Блин!

Острый нож саданул по пальцу. Кровь смешалась с помидорным соком.

Андрюша сунул палец под холодную воду, почувствовал вдруг, что судорожно напряглись мышцы шеи, перекосился рот, вытаращились глаза.

«Начинается! — подумал Андрюша.— Как там, на войне». Мокрой рукой он закрыл искореженный рот и заорал на весь засыпающий родной дом жутким голосом:

— А-а-а! Бли-и-и-ин, компот!…

Он не сразу услышал телефонный звонок. Завинтил кран. Пошел в прихожую. Отдышавшись, снял трубку, приложил ее к уху и замолчал: пусть клиент сам проявится. В трубке захохотал Алик.

— Молодец, Первозванный. Доверяй, но проверяй. Докладывай, что у тебя стряслось?

Андрюша удивился, что Алик так быстро нашелся. Трезвый и веселый. Он сказал, стараясь быть веселым и спокойным:

— Есть новости. Срочно нужно увидеться. Как понял? Прием. — Это он добавил не в шутку, просто по инерции.

— Я вас понял прекрасно, сэр, — ответил Алик по-английски.

— Алик, срочно. Есть много новостей.

— У меня небольшая проблема с помещением, сэр. Не могли бы вы что-нибудь предложить для нашей встречи? — И добавил по-русски: — Как поняли? Прием, мать твою! Даешь Кавказ!

Андрюше не понравилась его веселость. Он уже хотел посоветовать Алику принять таблетку, но сказал совсем другое:

— У меня чисто. Мать на два дня на дачу уехала.

— О'кей, Первозванный! Называйте адрес.

Андрюша назвал свой адрес.

— Фурштатская — это что? — уточнил Алик. — Бывшая Петра Лаврова?

— Точно, — подтвердил Андрюша. — Почти на углу Литейного.

— А-а, — обрадовался Алик, — рядом с моим бывшим офисом. О'кей! Засекайте время, буду через пятнадцать минут. Прошу приготовить что-нибудь пожевать. Бутылки я беру на себя!

Андрюша хотел сказать, что никаких бутылок не надо — дело очень серьезное. Но Алик уже повесил трубку.

Из пальца на паркет накапала красная лужица. Андрюша подумал, что примета нехорошая, и пошел в комнату за йодом.

По ящику уморительно кривлялись «Маски-шоу», но Андрюша глядел на экран сморщившись. Вылил на палец впопыхах почти полфлакона.

Из головы не выходила последняя фраза Алика. Насчет бывшего офиса рядом с его домом. И Марина сказала, что Чен думает, что Саша… то есть Алик, из КГБ… Да пусть хоть из ЦРУ. Из Гестапо. Из Моссада. Вместе взятых… Сегодня Алик все расскажет! Все! Что происходит, в какую историю он попал и чего от него хотят.

А если Алик будет опять то пьянеть, то трезветь, рассказывать дурацкие притчи и стебаться, Андрюша заставит его говорить. Пускай на войне он стал башмаком. Он знал, на что идет… А здесь…, не спросясь его, ни черта не объяснив, хотят превратить его в труп. Иди исполняй. А потом уроем тебя под асфальт… Блин! Хорошо что из их денег не истрачено ни доллара! Блин! Так на войне не делают!

У капитана Слесарева это было самое суровое выражение, хуже мата. Так он оценивал трусов и подлецов, газетные статьи, телерепортажи и речи политиков. И о любимой женщине, бросившей капитана, пока он воевал в горах, капитан сказал только: «Так на войне не делают». И больше ее не вспоминал.

— Так на войне не делают, — повторил Андрюша и решил, что сегодня, все узнав от Алика, он просто спустит его с лестницы, кое-что объяснив ему на лету, и больше о нем не вспомнит!

В прихожей раздался длинный звонок. Андрюша посмотрел на свое суровое лицо в зеркале, шумно выдохнул и пошел открывать.

За дверью стоял худой мужик в ватнике и засаленной кепке. В резиновых сапогах, в руке удочки. Андрюша подумал, что мужик с дачи. Может, с матерью что-то случилось. Он спросил осторожно:

— Вам кого?

— Да мне бы эта… Как яго… Перьвозванова.— И Алик ему подмигнул.

Андрюша пропустил его в прихожую. Осмотрел полутемную лестницу и закрыл за ним дверь. Тоже персонаж из дурацкого шоу, подумал он мрачно. Алик снял звякнувший рюкзак. Поставил в углу удочки. Бросил на пол кепку и ватник. Сел в кресло у телефона. Крякнул, стянул резиновые сапоги и спросил серьезно:

— Что случилось, Первозванный? Ты убил кого-нибудь?

— Это почему? — мрачно буркнул Андрюша.

— У тебя лицо наемного киллера и свежая кровь на полу. Только, пожалуйста, не говори, что ты сейчас вот только что решил на ужин зарезать курицу. Мы не поверим. — И он похлопал рукой по знакомой маечке.

Андрюша хотел ответить ему, как дворник у Соловьевского, в той же тональности. Но сдержался.

— Я палец порезал. — И показал ему коричневый палец.

— Не верим! — сурово отрезал Алик. — Показывайте труп. Предупреждаю: чистосердечное признание облегчит вашу вину и возбудит нашу гуманность. Расстрел мы заменим электрическим стулом. Где труп, Первозванный? Я жду. — И грозно встал.

Кажется, он опять был на хорошей кочерге, и Андрюша решил прекратить дурацкое шоу:

— Я сейчас с Мариной встречался.

Алик снова сел в кресло. Зачем-то снял трубку телефона, подержал у уха и снова повесил.

— Это первоклассный труп. Поздравляю, Первозванный. Надеюсь, она не долго мучилась? Бедняжка.

Андрюша достал из кармана спецодежды длинный конверт и протянул его Алику:

— Здесь десять тысяч баксов.

— Десять тысяч «гринов» от Фрези Грант! — поправил Алик. — Знакомая сумма. — Но конверт не взял.

— Бери. Она просила их тебе передать, — настаивал Андрюша.

Алик надел очки и, склонив голову набок, разглядывал написанные на нем буквы. Черные, крупные, под японские иероглифы. Андрюше надоело держать перед его носом конверт. Он отвел руку.

— И все? — посмотрел на него Алик. — Больше она ничего не просила мне передать?

— На словах просила.

— Не слышу слов.

Андрюша соображал, что лучше — сразу схватить его за кадык и заставить говорить правду или сначала передать ему слова Марины.

— Я жду слов, Первозванный. Вы их забыли? Или не поняли? Может, она по-японски с вами говорила?

Алик явно сам напрашивался. Андрюша решил ему помочь:

— Она мне много чего рассказала, Саша. Только ты же мне сказать не даешь. Как говорил капитан Слесарев, с тобой хорошо на пару говно есть.

Алик посмотрел на него внимательно и встал:

— Извини… Нервы… Нервы, как лопнувшие струны разбитого рояля… Бред! — Он хлопнул в ладоши. — Давай-ка для начала хлопнем, тетка, по стакану, сдвинем мозги набекрень! Первозванный, я просил вас приготовить поздний ужин. Надеюсь, вы исполнили мой небольшой каприз?

— Блин! — вскрикнул Андрюша.— Чайник взорвется!

И с конвертом в руках бросился на кухню…

Они сидели на кухне под уютным розовым абажуром. На столе дымились пельмени. В салатнице млели в подсолнечном масле помидоры с луком. Алик уже вскрыл матовую литровую бутылку «Абсолюта». Чертыхаясь, возился с неудобной открывашкой. Вскрывал к пельменям пиво «Калинкинъ».

Андрюша решил, что самое время поставить вопрос ребром:

— Значит… Марина мне сказала…

— Не гони-не гони-не гони! — умоляюще сложил руки Алик и разлил по фужерам «Абсолют». — Сначала сдвинем мозги. Без этой процедуры я не пойму ни единого слова этой удивительной женщины. — Он поднял фужер. — Прозит.

Они выпили. Из тех же фужеров запили пивом. Закусили помидорами. Алик молчал, только чему-то улыбался про себя. Пьянел, что ли? Это очень не понравилось Андрюше. Сегодня он ему был нужен трезвым.

— Ты таблетку прими. Слышь?

— Да? — встрепенулся Алик. — Думаешь, поможет?

— Ты же сам вчера говорил, — напомнил ему Андрюша.

Алик достал упаковку, выдавил таблетку, покрутил ее в пальцах и отложил в сторону.

— Сегодня мне не хочется их принимать. Сегодня я хочу немного расслабиться. Я устал, Первозванный. Очень устал. Могу я позволить себе небольшой отдых? Я ведь сегодня с другом. Правда, Первозванный?

Андрюша молча жевал пельмени.

— Не волнуйся, Первозванный. Твой собеседник трезв как стекло. Он не испортит беседу…

Андрюша не слушал его. Он ел пельмени и ждал момента для атаки.

— Первозванный, вы заняты? Может, мне лучше уйти?…

— Я жду, когда ты кончишь стебаться.

— Сте-бать-ся? — повторил Алик. — Уот из ит? Наверное, что-то неприличное. Башмачный сленг какой-то… Ладно. Давай принимать друг друга такими, какие мы есть. Правда? Я человек конченый. А у тебя еще есть шанс из башмака превратиться в какой-то другой предмет. Вот тогда, в зависимости от того, в кого или во что ты превратишься, я и переменю к тебе отношение. Правда?

Андрюше показалось, что Алик оскорбил его. Но водка с пивом после вчерашнего сделали свое черное дело — соображалось туго. Он решил еще чуть-чуть подождать.

— Первозванный, повтори мне, пожалуйста, ее слова. Только, если можно, без сленга. Если твой сленг наложится на текст непредсказуемой женщины, сдвинутые набекрень мозги опрокинутся кверху килем… Так что она тебе сказала? Хотя бы самое главное…

Андрюша положил вилку и пошел в атаку:

— Самое главное?… Она сказала: «Андрюша, не давайте ему пить!»

— А разве ты мне даешь? — очень удивился Алик. — Она ошиблась. Это же я тебе даю!

И он опять наполнил фужеры. Они выпили. Андрюша материл себя за медлительность — Алик его опережал. Не давал за себя ухватиться.

Алик взял со стола длинный конверт, встал под самый абажур, еще раз внимательно перечитал черные буквы и спросил неожиданно:

— Первозванный, вы не подскажете, что такое «КУМИТЭ»? Это же, кажется, по вашей японской части… Я имею в виду восточные единоборства… Так не подскажете?

Андрюша даже засмеялся про себя. На сей раз Алик сам дал ему в руки козырного туза. Андрюша тоже встал. Взял конверт, прочитал на нем черные буквы в орнаменте из цветущих сакур: «Шоу Кумитэ» и ответил:

— Что такое «кумитэ», я не знаю. А «нукитэ»— это такой прием. Удар по горлу. Выполняется он так. — Андрюша пошел ладонью в горло Алику.

Наверное, просто случайно Алик успел среагировать. Выставил защиту, отбил удар и отскочил к плите.

— Что случилось, Первозванный? Я тебя обидел? Извини. Извини меня, сынок…

Это слово как хлыстом ударило Андрюшу. Он засмеялся тихо:

— Ты сказал «сы-нок»… Мне сказал? Мне?

— Да что случилось, Первозванный?!

— Какое ты имеешь право называть меня сынок?! Ты! Чмо! Козел болотный! Так на войне не делают!

Андрюша выскочил из кухни. Пошел в комнату. Взял из голубого дембельского альбома конверт с деньгами. Вернулся и бросил конверт на стол перед Аликом. «Алику с приветом» было крупно выведено на конверте. Алик в ответ чуть улыбнулся:

— Мне еще одно письмо? Ты же со мной… Расскажи лучше на словах, Первозванный.

Андрюша сел напротив него, облокотился на стол и выдохнул ему прямо в лицо:

— Это ты мне сейчас все расскажешь! Все, блин! Или я вышибу твои жалкие мозги! Понял?

Алик тяжело вздохнул. Сказал тихо:

— Это называется — точка кипения. Когда вещество переходит из одного состояния в другое… Я тебя очень прошу, Первозванный, не переходи в другое состояние… Тебе твое нормальное очень идет…

Андрюша саданул ладонью по столу:

— Блин! Надоело!… Первозванный, говоришь?… Друг, говоришь? Думаешь, купил меня с потрохами за триста баксов? Купил башмака бессловесного… Ему лапши на уши навешай, и он до смерти ее жевать будет!…

Алик внимательно смотрел на него широко открытыми голубыми глазами. Просто смотрел, ничего не говоря. И Андрюша начал успокаиваться:

— Ну что я про тебя знаю?… Кто ты? Алик или Саша? Бандит или чекист… Почему я на тебя работать должен?… Так на войне не делают! Ты знаешь, что такое друг на войне?… Знаешь? — Андрюша безнадежно махнул рукой.

— Понимаю, — тихо сказал Алик.

— Да что ты понимаешь?! — опять махнул рукой Андрюша, чуть не опрокинув бутылку.

И отвернулся от Алика.

Алик налил «Абсолюта» совсем немного. На палец от дна. Протянул фужер Андрюше.

— Давай договоримся так, Первозванный. Я назначу день своей исповеди. С утра мы, как люди, сходим в храм, причастимся… А потом найдем какой-нибудь укромный уголок… Чтобы нам долго никто не мешал… И я тебе расскажу… Нет, я тебе поведаю… Всю свою дурацкую жизнь… А пока… Верь мне, Первозванный… Я тебя никогда не предам… Верь мне, Первозванный… Договорились?

Андрюша повернулся к нему, посмотрел на протянутый фужер:

— А я тебе свою жизнь расскажу… Ладно?

— Так ты же мне всю ее рассказал, — улыбнулся Алик.

— Нет, — скривил рот Андрюша. — Не всю. Ты меня совсем не знаешь. Ты меня на войне не видел…

— Я тебя сейчас… Пять минут назад видел…

— А-а,— махнул рукой Андрюша,— не обращай внимания. Это так… бытовуха…

Они выпили и долго молчали. Наконец Андрюша поднял голову.

— Ладно… Про себя можешь не рассказывать. Подожду до исповеди. Ты мне хотя бы исходную объясни. Если хочешь, чтобы я на тебя работал.

Алик задумался:

— Что же мне тебе объяснить?

Андрюша взял «беломорину», раскатал табак в пальцах:

— Для начала нужно знать — куда бежать, в кого стрелять. Как говорит капитан Слесарев.

— А кто это? — поинтересовался Алик.

И Андрюша вкратце рассказал ему про своего командира. Рассказал и затосковал по родным братанам. Как там они сейчас? Жаркой южной ночью…

— За-ме-ча-тель-ный человек,— оценил капитана Алик. — Мы с ним, выходит, коллеги.

Андрюша насторожился:

— Ты тоже офицер? Чекист?

Алик откинулся на спинку стула и засмеялся от души:

— Последнее место моей, так сказать, работы — клиника института имени Бехтерева… А проще, сумасшедший дом…

— И что ты там делал? — ошалел Андрюша.

Алик снял очки, близоруко прищурился:

— Время моей исповеди еще не пришло… Сначала дело сделаем.

— Короче,— сказал Андрюша голосом командира отделения, — доложи ситуацию. Реально. И мои задачи. Что тебе надо? Чего ты хочешь?

Алик развел руками:

— Я же тебе вчера объяснил. Мне нужно сто тысяч баксов. Всего сто тысяч.

Андрюша затянулся папиросой.

— А Марина?

— А что Марина?

— Ты же любишь ее!

— Не я, — опустил голову Алик. — Саша… Саша ее очень любил…

— Короче,— перебил его Андрюша,— не хочешь говорить, я сам тебе объясню ситуацию, как я ее понимаю. А ты поправь, если я не прав.

Алик с удивлением и интересом посмотрел на него:

— Ну объясни… Объясни мне мою ситуацию, Первозванный…

Андрюша не обратил внимания на его очередной стеб.

— Исходная — ты любишь Марину!

— Саша, — поправил его Алик, — Саша ее любил.

— Допустим, — махнул рукой Андрюша. — Марина после института работает у «песца». Так?

— Так, — кивнул Алик.

— Тот ее подставляет на десять тысяч… Кстати, для кого он ее подставил? Для себя? Он же голубой! Значит, он ее подставил по чьему-то заказу!

Алик внимательно смотрел на него. Андрюша продолжал внакат:

— Ты ничего не знаешь. Ты продаешь все: машину, книги, квартиру…

— Не я, — тихо уточнил Алик, — это Саша все продает…

— А это уже не важно! — снисходительно посмотрел на него Андрюша.

— А что важно?

— Справедливость! — сурово поднял вверх палец Андрюша. — Они у тебя отняли все! Твою девчонку продали «папе»! Ты потерял машину, квартиру… И за все ты просишь у них всего сто тысяч? — Андрюша зло хмыкнул. — Блин!

— А ты что предлагаешь?

Теперь Андрюша откинулся на спинку стула и сказал не спеша, с расстановкой, словно хорошее стихотворение прочитал:

— Мочить их, гадов, от живота. Длинными очередями.

— Кавказский вариант здесь не проходит, — улыбнулся Алик.

— Почему? — обиделся Андрюша.

Алик придвинулся к столу, положил подбородок на ладонь:

— Слушай, Первозванный, передай-ка мне дословно весь твой разговор с Мариной. От начала до конца со всеми деталями. Старайся ничего не пропустить… Лучше таблетку перед этим прими. — И он пододвинул к Андрюше белое колесико.

— Не надо, — отмахнулся Андрюша.

Он закурил «беломорину». Наморщил брови. Закрыл глаза и снова увидел залив, чаек, вечернее солнце над Кронштадтом. Говорил он долго. Алик слушал его очень внимательно. Голубые глаза его то широко открывались. то закрывались, впитывая информацию. Иногда правая рука его машинально тянулась к бутылке. Тогда Алик брал бутылку за горлышко, ласково стучал по горлышку ногтем, словно прося подождать немного, и снова весь окунался в Андрюшин рассказ.

Когда Андрюша закончил и открыл глаза, Алик сидел, откинувшись на спинку стула, глядел не мигая на розовый абажур, мычал что-то про себя. Андрюша с трудом уловил модную когда-то песенку «Онли ю» Пола Анки. Наконец Алик отчетливо выговорил:

— Андрюша, мать у тебя за-ме-ча-тель-но уютная женщина.

— Откуда ты знаешь? — удивился Андрюша такому повороту.

— Знать женщину не дано никому, Андрюша. В нее можно только верить. Сколько ей лет?

— Сорок пять.

— Это когда она опять? — кивнул Алик. — И мне скоро сорок… Ерунда… Андрюша, хочешь я стану твоим папой? Чтобы по праву называть тебя сынком…

Андрюша уже привык к его шуткам и засмеялся:

— У нее, по-моему, уже кто-то есть.

— И у нее есть? — расстроился Алик.— Господи, как мне не везет.

— Ты мне больше в роли друга нравишься, — успокоил его Андрюша.

— В роли?! — обиделся Алик. — Андрюша, я не артист. Я люблю иногда, как ты говоришь, стебаться… Хотя я и не понимаю, что это такое, но, наверное, это вульгарное слово будет самым точным определением тому, что я иногда себе позволяю…

Алик грубо схватил бутылку за горло и разлил по фужерам. Так же грубо отставил бутылку от себя, как смертельно надоевшую вещь, и радостно расхохотался:

— Слушай, Первозванный, у тебя же мнемонический талант. Ты мне все гениально поведал! Ты — гений памяти! За тебя, гений! Брат по несчастью!

Они выпили. И Андрюша ему раскрыл секрет своего «гения».

— Так у нас же спецзанятия майор Демченко проводил. Майор Демченко из «Альфы». Ты вообще-то смекаешь, что такое разведбат в штурмовой бригаде?

— Извини. Не смекаю, — честно признался Алик.

— Да это же покруче спецназа! — похвастался Андрюша. — Мы любой спецназ сделаем. Даже зеленых беретов…

— За-ме-ча-тель-но! — опять наполнил фужеры Алик. — Давай выпьем за замечательные войска. За войска, где учат не забывать, а помнить!

Они выпили, и Алик опять загрустил, уставился на абажур. Андрюша кашлянул:

— Алик… Я тебе хоть помог?… Есть в моем докладе хоть зерно информации?…

— У-у, — устало засмеялся Алик, — куча информации. Эверест информации. Мои мозги на грани оверкиля…

— Поделись.

Алик хитро посмотрел на него и взял со стола красивый длинный конверт:

— Самое главное здесь. В этом конверте.

— Деньги? — не поверил Андрюша.

Алик осторожно вскрыл конверт столовым ножом. Высыпал на стол деньги. Вместе с ними выскользнула узкая белая бумажка. Алик взял ее и, не читая, протянул записку Андрюше.

— Вот что самое главное.

Андрюша взял записку. Красным шариком на бумажке были выведены печатными буквами всего три английских слова: «SAVE MARINA STAIN».

Андрюша посмотрел на Алика. Тот сидел, сложив руки на груди, и напевал с веселой тоской, почти как Пол Анка:

— Спаси. Марина. Пятно,— вслух перевел Андрюша.

— Какое пятно? — удивился Алик и взял записку.

— «Сейв Марина Стейн», — прочел ему Андрюша. — Без точек. А стейн — пятно.

— Или фамилия, — подумав, сказал Алик. — Марина Стейн… Или Штейн… Интересно…

— Откуда ты узнал, что там записка? — перебил его Андрюша.

— Высчитал, — скромно ответил Алик.

— На компьютере? — съязвил Андрюша.

— Зачем? Все очень просто. Она вернула мне долг. А могла ведь и не отдавать. Я ее об этом не просил. Эрго! Она вернула мне долг, чтобы попросить меня! О чем она может попросить? У нее все есть. «Папа» ей ни в чем не отказывает… У них контракт. Он погасил ее долг… Так сказать, спас ее честное имя… А взамен потребовал свободу. Пока только свободу…

— И она согласилась?!

— Как видишь.

— Про-да-лась… Блин, — скривил рот Андрюша.

— Не обижай ее, Первозванный… Фрези Грант не продается… Все гораздо проще. Фрези Грант влюбилась…

— В кого?! — чуть не задохнулся Андрюша. — В этого… кабана… В пионервожатого?

Алик посмотрел на него, прищурившись:

— Еще вчера я тоже так думал…

— А теперь что ты думаешь?! — потребовал ответа Андрюша.

Алик вздохнул и уставился на часы на холодильнике:

— Это очень неожиданная вещь… Даже для меня… очень неожиданная. Она же сама сказала тебе… ты же передал мне ее слова…

— Слушай, не тяни! — взмолился Андрюша. — Что она мне сказала?

— Она сказала: «Саша думает, что я все знала и ушла к Георгию Аркадьевичу…»

— «А я ушла не к нему!» — хлопнул по лбу ладонью Андрюша.

Эти слова Марина сказала между прочим, как бы про себя. Андрюша и внимания на них не обратил и сейчас за это очень на себя разозлился.

— Как это не к нему?! Сам говоришь, скоро год, как она у «папы» живет. А где же этот тогда?… Фуськи все! Фуськи! Бабское вранье! Она себя оправдывает!… За этого кабана…

— Не надо так про нее, Первозванный, — вежливо попросил Алик.— Она никогда не врет. Я же сказал, она атавизм.

— Так где же он?

— Его еще нет. Но скоро он должен появиться…

— Откуда ты знаешь?

— Ее мама уже в больнице.

— При чем тут ее мама?

— Эта чокнутая мадам — единственный человек, который может повлиять на решение Марины… И вот она уже в больнице… От греха…

Андрюша не ожидал, что Алик выудит столько информации из его короткого рассказа, но ему страшно захотелось узнать еще больше.

— Марина знает этого парня?

— Она влюблена в него, Первозванный! — рассердился Алик.

— А ты? Ты-то его знаешь?!

Алик глядел в темное окно, курил, и в окне отражалось его худое, уставшее лицо с резкими складками вокруг рта. Наконец он сказал:

— Думаю, нет… Единственное, что я про него знаю… Он не курит… Больной или спортсмен… Или йог какой-нибудь…

— Это-то ты откуда знаешь?

— Это ты мне сам сказал, Первозванный, — улыбнулся Алик.

— Слушай, кончай! Объясни!

— «Папа» ей не дает курить, а сам высаживает за день две пачки «Мальборо» как минимум. Это тебе ни о чем не говорит?

Андрюша помассировал стриженый затылок:

— Выходит, ради этого парня Марину подставили… Потом выкупили… И уже год «папа» бережет ее для него, как… как в сейфе?… Сам «папа»!… Что же это за паренек такой?!

Алик с силой затушил в пепельнице сигарету:

— Я тебе отвечу, Первозванный. Этот паренек и есть «папин» секрет! Вот мы его и открыли, Первозванный!

Алик засмеялся. Разлил «Абсолют» по фужерам. Поднял свой фужер:

— За первый успех, сотрудник!

— Подожди, — остановил его Андрюша, — ты говоришь, она влюблена в него. Так? Он вот-вот должен появиться. Так? Зачем же эта записка?

— Хороший вопрос, Первозванный. — Алик поставил фужер. — Я сам думаю над этой проблемой. Можно сказать, только об этом я сейчас и думаю… Марина Стейн… Может, и не фамилия… Пятно?

— И что ты надумал?

Алик улыбнулся широко и опять поднял фужер:

— Надумал срочно сдвинуть мозги набекрень. И еще раз, с мозгами набекрень, прокрутить твою информацию. Уверен, Марина где-то в чем-то эту тайну мне раскрыла. Прозит, Первозванный.

— Подожди! — опять остановил его Андрюша.— Можно сделать проще.

— Как? Излагай, но помни: гениальное — всегда просто, но не все, что просто, гениально.

— Кончай! — рассердился Андрюша. — Мы завтра украдем ее. Она нам все сама расскажет.

Алик вежливо улыбнулся Андрюше:

— Действительно просто… Только что мы скажем ее охране? — Алик засучил майку, достал из-за спины обшарпаннный ТТ. — У нас для разговора с ними всего пять коротких реплик…— Алик положил пистолет на стол.— А у них длинные монологи автоматов «узи»… Боюсь, они нас пе-ре-го-во-рят, Первозванный…

— Брось! Сегодня она одна на такси приехала.

Алик засмеялся:

— Эх ты, разведчик, гранатометчик энд снайпер…

Андрюша вспомнил наглую рожу таксиста:

— Думаешь, этот мастер — тоже «папин» кадр?

Алик закашлялся. С силой потушил очередную сигарету.

— Как говорят глубоко суеверные люди, тут даже к гадалке не надо ходить. И «папу» не надо недооценивать. Что такое, по сути своей, пионервожатый? Надзиратель за детьми! Не зря «папу» повысили до звания директора — старшего надзирателя пионерского рая — Артека!… Подожди, подожди, подожди…

И Алик снова уставился в темное окно. Андрюша думал о своем. Он вспомнил звеневшую диском сцепления тачку.

— Нет. Ты не прав, Алик. Этот мастер — посторонний человек. Лох затертый.

— Ну да, — сказал, не отрываясь от окна, Алик. — Лох с автоматом под сиденьем… Он же тебя чуть не застрелил, Первозванный.

— Когда? — поразился Андрюша.

— Когда ты из леса в полном бандитском параде вышел. «Папа» его предупредил, что ее похитить могут. Для тебя, лоха, и был задуман весь маскарад с дребезжащей тачкой. Пока ты подходил, он глаз с тебя не спускал… И ствол своего «узи».

Андрюша недоверчиво улыбнулся:

— Чего же он мне подмигивал? Кивал на нее? Большой палец показывал?

— Это он потом подмигивал. Когда сообразил, что никакого похищения не будет. Просто телка вырвалась от «папы» на свободу, чтобы встретиться с каким-то хахалем. Вот он тебе и подмигивал и палец большой показывал. Мол, иди себе, трахайся на здоровье. А я пока по радиотелефону вызову «папиных» краснокожих на «чероки». И это будет твое последнее романтическое свидание. Краснокожие снимут с тебя скальп и отрежут яйца…

Андрюша засмеялся, но не очень весело:

— А Марина-то знала про него?

— Скажи ей спасибо. Она тебя спасла.

— Как это? — оторопел Андрюша.

— А так… Села с тобой на открытом месте, чтобы он вас видел и не хватался за радиотелефон. Если бы он вас хотя бы на минуту потерял из поля зрения, пел бы ты сейчас, Первозванный, нежным дискантом.

Андрюша вспомнил бесконечные серые струйки сигаретного дыма над тачкой и почесал стриженый затылок.

— А «песец»?… Зачем же «песец» меня туда отправил?…

Алик оторвался наконец от темного окна. Повернулся к Андрюше и ободряюще хлопнул его по плечу:

— Он тебя опять подставил. Редкая все-таки сука этот «голубой песец»! Ловко он тебя под бандита снарядил. Припугнул «папу»… Дурак…

— Зачем он меня так снарядил? — не понял Андрюша.

— Завтра он нам все сам объяснит! Слушай, Первозванный, мы за разговорами совсем о деле забыли! — И Алик поднял давно налитый фужер.

Но теперь задумался Андрюша:

— Подожди. Марина сказала, что они нас по всему городу ищут…

Алик опять посмотрел в темное окно и сказал своему отражению:

— За тех, кто ищет! Прозит!

Они выпили, и до Андрюши вдруг дошло, что рыбацкий маскарад Алика — совсем не дурацкое «Маски-шоу». Он заволновался.

— Они что, тебя уже нашли?

— Я же с тобой, Первозванный,— успокоил его Алик. — Они нашли мою, так сказать, конспиративную квартиру. Это, конечно, тоже много… Но не все. Я увидел их машины в окно. Видел, как они жаждут общения со мной. Но! Но я очень торопился, Первозванный. Что делать?… Я торопился на рыбалку. Охота, как говорится, пуще неволи…

— Они видели тебя?

— Я даже поздоровался с «папой» на лестнице. Как всякий вежливый человек…

— И он тебя не узнал?

— А ты меня узнал? — прищурился Алик. — С Георгием Аркадьевичем мы виделись всего один раз в жизни. Мне этого вполне достаточно. К тому же я вел тогда совсем другую жизнь и выглядел соответственно. Поскольку, как известно, питие определяет бытие!… Я как-нибудь покажу тебе фотографию Саши — между нами ничего общего. С портрета глядит законченный сытый розовый мудак… Извини. Ты первый начал стебаться…— Алик вдруг спросил неожиданно серьезно: — А этот негодяй знает твой адрес?

— «Голубой песец»? — понял Андрюша. — Нет. Только телефон.

— И это не замечательно, — покачал головой Алик. — Будем надеяться, что открывать им твой телефон совсем не в его интересах.

— Кому открывать мой телефон? -не понял Андрюша.

— «Папе» и Чену,— спокойно объяснил Алик.— Когда я летел к тебе, у «Ариадны» уже стоял до боли знакомый джип «чероки». Мастер доложил «папе», что ты вышел из машины недалеко от «Ариадны»…

Андрюша засмеялся:

— И на АОНе у Марины его телефон… Я ведь от него звонил…

Алик широко открыл глаза, словно собирался чихнуть. Но не чихнул. Просто проглотил информацию.

— Бедный «песец». Он сейчас остатками чести клянется, что тебя никогда в глаза не видел. А краснокожие вокруг точат свои томагавки… Так что сегодня, Первозванный, мы можем спать спокойно. Извини, я не предупредил: сегодня мне придется разделить с тобой этот уютный кров. — Алик засучил майку и спрятал пистолет за спину.

— Подожди! — вскинулся вдруг Андрюша. — Если они сейчас у «песца», давай позвоним Марине!

Алик посмотрел на кухонные часы:

— Второй час, Первозванный. Не время звонить порядочным девушкам.

— Кончай! Мы же можем похитить ее! Спасти! — Андрюша затряс узкой запиской перед носом Алика.

— Успокойся, Первозванный. Остынь, — осадил его Алик,— если бы Марина хотела, чтобы мы ее срочно спасли, она бы еще вечером уехала с тобой… Куда угодно…

Андрюша оторопел.

— Да? А мастер… Сам говоришь…

Алик осторожно щелкнул зажигалкой:

— Она видела, как ты поставил его на место одним приемом. Если бы она захотела… Если бы…

Андрюша задумался, покрутил в руках записку Марины:

— Действительно… Тогда чего же она?

— Спасти человека можно по-разному, Первозванный. Например, ты приходишь к врачу. Ты же не ждешь, что эскулап наденет белую маску, запихает тебя в карету «скорой помощи» и увезет куда-нибудь далеко-далеко от твоих проблем. Эскулап может решить твои проблемы по-другому: вырвать тебе больной зуб или… или вправить тебе мозги… Сейчас, Андрюша, мы с тобой совершим святотатство.

— Какое?

Алик разлил «Абсолют» по фужерам.

— Мы выпьем перед сном последние пятьдесят грамм,— строго сказал Алик.— Ну разве есть такое понятие — пятьдесят грамм абсолюта?! Разве можно сказать — я верю в Бога на пятьдесят грамм?! Это кощунство, Первозванный. Но Бог нас простит. Завтра у нас трудный день. Завтра мы отправимся с тобой в больницу!

— В какую больницу? — поразился Андрюша.

— В Свердловскую. В больницу имени убийцы. К Марининой маме.

— Зачем?

— Так хочет Марина.

— Откуда ты знаешь?

— А зачем она рассказала тебе, незнакомому человеку, про эту больницу и про маму? И сказала, что с ней пока ничего не случилось. Подчеркиваю, пока! Не опоздать бы нам, Первозванный…

Андрюша задумался. Оказывается, каждое слово этой аккуратненькой девочки-женщины несло в себе скрытый смысл.

Алик поднял свой фужер:

— Как говорят вульгарные материалисты: поехали. Они не понимают, что абсолют — вечен, бесконечен и недвижим. А «поехать» может только их вульгарная крыша.

Они выпили. Алик снова посмотрел на кухонные часы:

— Без четверти два… Бедный «песец». Я боюсь за его скальп.

У Андрюши от всего услышанного кружилась голова. Он потянулся за бутылкой.

— Отставить, — строго сказал Алик. — Слушай мою команду.

Андрюша бодро вскинул голову. Алик встал:

— Завтра куча дел, Первозванный. До больницы нам нужно посетить «голубого песца», если, конечно, он останется в своей голубой шкуре. А сейчас — писать и спать!

9Притча о Первозванном

Пока Андрюша убирал со стола, Алик постелил в комнате у дивана старую шубу, а в голову бросил свой ватник. Когда Андрюша вошел в темную комнату, на полу белела майка Алика. На стуле в свете фонаря поблескивали его очки. Рядом с очками лежал ТТ.

Андрюша разделся и лег.

По улице прошла машина. Фары скользнули по потолку и пропали. Андрюша повернулся на бок. Тихо позвал:

— Саша…

Алик откликнулся тут же:

— Такой здесь больше не живет.

Андрюша свесился к нему с дивана:

— Алик, а какого хрена все ко мне привязались? Третий день все крутится вокруг меня… А я как этот…

— Как кто? — тихо спросил Алик.

— Как неподвижное тело, которого в природе нет.

Алик тихо засмеялся.

— Что им от меня надо? Что они во мне нашли?

Алик сел. Подвинулся к Андрюше:

— Помнишь, ты у сфинксов рассказывал про свою первую любовь? Про девушку с букетом фиалок.

— Она не первая, — хмуро сказал Андрюша.

— Неважно. Что она сказала тебе, когда ты к ней подошел?

Андрюша тоже сел:

— Сказала: «Здрасьте».

— А дальше?

— А-а, — улыбнулся Андрюша, — «Мне вас Бог послал».

— Вот! — Поднял вверх палец Алик. — А я тебя назвал Первозванным и никогда не откажусь от своих слов… Есть в тебе это, есть… даже война не уничтожила… Может быть, ты даже еще больший атавизм, чем я… — грустно закончил Алик и лег.

Андрюша вытянулся на диване и закинул руки за голову. На потолке качались тени деревьев.

— Алик.

— Ну?

— А кто такой Первозванный? Настоящий.

Алик вздохнул тяжело:

— Это длинная притча, Андрюша. Нам завтра рано вставать.

— Ты как-нибудь покороче.

— Послал бы я тебя куда-нибудь… Да не могу. Воспитание не позволяет, а кроме того, ты обязан знать историю своего тезки. Тащи бутылку и чего-нибудь пожевать. Только свет не зажигай. Будем сумерничать.

Андрюша притащил с кухни бутылку и закуску. Алик уже выставил между собой и диваном пустой стул. Расставив на стуле закуски, он приказал Андрюше:

— Ложись на коечку. Отдыхай и слушай, что поведает тебе вещий Алик.

Андрюша, довольный, прыгнул на диван и хорошенько укрылся одеялом. Давно он не чувствовал себя так уютно в своем родном доме. Алик в темноте булькал водку по фужерам.

Протянул один Андрюше:

— Причащайся и слушай. — Он выпил сам, вьщохнул шумно и лег. — Итак, Андрей по-гречески означает «муж сильный», один из двенадцати апостолов Христовых. Сначала он был учеником Иоанна Крестителя. Пришел к Иоанну на Иордан креститься Христос. И снизошел на него Дух Божий в виде белого голубя. По этому знаку Иоанн узнал в Христе своего брата Божественного — старшего брата, учителя.

Андрюша только улыбнулся в темноте. Ему было не видно Алика, но голос звучал в темноте спокойно и торжественно, как будто сказку рассказывал.

— Христос, крестившись, ушел. А Иоанн отправил за ним своих лучших учеников: Андрея и младшего Иоанна. Этот Иоанн впоследствии станет великим писателем. Моим любимым писателем.

— А что он написал? — не выдержал Андрюша.

— За-ме-ча-тель-ный роман! И название красивое — Апокалипсис… Но мы не о нем. Так вот, эти двое и стали первыми учениками Христа. Потом Андрей привел к Христу старшего брата своего Симона-Петра, вульгарного рыбака. По некоторым сведениям, жуткого пьяницу. Может, он и привел его к Христу от пьянства вылечиться. Это моя гипотеза. Но мы не о нем… Так вот… Симону-Петру, бывшему пьянице, Христос завещал построить Церковь свою, новую Церковь. Петр, что по-гречески значит «камень», ее и построил. А Иоанну Христос завещал тайное учение свое. И Иоанн написал свой за-ме-ча-тель-ный роман. А Андрею Христос ничего не завещал…

Алик щелкнул в темноте зажигалкой. Закурил. На стеклах очков на стуле посверкивали красные огоньки сигареты.

— Согласись, странно, правда? Любимый ученик, а вроде не при деле. Очень странно. На первый, непросвещенный взгляд. Ведь Христос назвал его Пер-во-зван-ным!… А первыми, как ты помнишь, пришли к нему двое. Юный будущий великий писатель с горящими глазами и простой рыбак Андрей. Но Первозванным Христос почему-то назвал именно этого скромного рыбачка. И не завещал Христос ему ничего, потому что ему и завещать ничего не надо. Ему одним прозвищем уже все завещано. Пер-во-зван-ный. Христос ему как бы сказал — оставайся всегда таким, какой ты есть. Не переходи в другое состояние… Вот тебе и весь рассказ, Андрюша. Смекай, как ты говоришь…

Андрюша наклонился к нему с дивана:

— А что дальше с этим Андреем было?

— А дальше… Дальше вообще очень интересная тема началась. После распятия Христа, на пятидесятый день, снизошел на апостолов Дух Святый. И возрадовались апостолы. И заговорили вдруг на разных языцех земных. Так обрадовались, что непосвященные приняли их за вульгарных пьяниц. А чему же они так обрадовались? Неужели тому, что познали вдруг иностранные языки? Мы вот с тобой сносно владеем английским. Разве мы радуемся от этого так, что нас принимают за пьяных? Если и принимают, то совсем не от этого… По-моему, они так обрадовались, что вместе с языком они постигли и дух того народа, куда их посылал на служение Христос… А Дух Святый не зря их языками вразумил… И они разошлись по земле, кому куда приказано. Андрей Первозванный прямиком направился в Россию.— Алик засмеялся. — Хотя России, как таковой, никакой и не было…

— Правильно, — вспомнил Андрюша. — Это же первый век нашей эры. Какая Россия?… Тогда Скифия была…

— Но вот что интересно. Вернувшись оттуда, Первозванный рассказывал про замечательных людей, которые зимой парятся в банях и на мороз, на снег голыми выскакивают. А в банях тех вениками хлещут себя нещадно. Как с его слов в хрониках записано: «Даже телесное страдание превращая в радость»! Какие же это чумазые скифы?… России, может, тогда и не было. Но баня была, и русский дух был! Иначе чем бы Первозванный проникся?… Это так… Небольшое замечание к тому, что первично, а что вторично… Все, тезка. Давай спать.

— Дальше! — как маленький попросил Андрюша. — Давай дальше.

— Что с тобой делать, — вздохнул Алик. — На диких горах, под нынешним Киевом, водрузил Андрей деревянный крест. И, находясь в неизменно веселом русском духе, произнес: «Видите горы эти? Поверьте мне, на них воссияет благодать Божья!»… На этой веселой и торжественной ноте закончим. Все.

— Дальше! — упрямо просил Андрюша.

— А дальше позвали Первозванного в Ахею. Помнишь у Гомера хитроумных ахейцев? Вот они и позвали нашего Андрея, чтобы им, так сказать, интернациональную помощь оказать. Просветить их, бедных.

— Как это? — оторопел Андрюша.

— С нами, русскими, это часто почему-то случается… Да… И проповедовал он хитроумным. Так сказать, метал бисер перед свиньями… И за это обрек себя на мученическую смерть: распяли его ахейцы на так называемом косвенном кресте. По диагонали, значит… Вниз головой. Не каждый мерзавец придумает. Видишь, до чего хитроумные люди были… А мораль, Андрюша, проста. Не мечи бисер перед свиньями. Этих свиней…

— Мочить от живота! — понял Андрюша. — Длинными очередями!

— Правильно, — грустно сказал Алик. — Не ходи к первому позвавшему тебя… Подумай сначала. Помни Андреевский крест… Все! — Он сел, протянул бутылку Андрюше.— Спрячь эту пакость подальше, а то я до утра не усну.

Андрюша встал, взял бутылку из рук Алика и уже в дверях, обернувшись, сказал:

— Алик, извини меня…

— За что, Первозванный?

— Я ведь тебя сегодня урыть хотел…

За окном в темноте захохотал кто-то. Взвизгнула ка— кая-то девчонка. Молодые догуливали последние ночи уходящего лета.

— И ты меня извини, Первозванный, — тихо сказал Алик.

— За что?

— Я тебя сегодня чуть не закодировал…

— Как это? — оторопел Андрюша.

Алик вздохнул и опустил голову на засаленный ватник:

— Все… Сон сморил богатыря… Прощай, сынок…

Когда Андрюша вернулся из кухни, Алик спал на боку, положив под щеку ладонь, как будто и не спал вовсе, а думал о чем-то очень важном. Просто думал, закрыв глаза. Перед ним на стуле лежал видавший виды ТТ.

Андрюша постоял над ним. Хмыкнул. Покачал головой, потом открыл шкаф, достал материн плед и накрыл им Алика.

Прыгнул на диван, и, зарывшись с головой в одеяло, он понял вдруг, что у него появилась главная тема.

Темой этой можно забить пустой рожок под завязку… Андрюша улыбнулся. Закрыл глаза. И закачался на жаркой броне…

Будто едут они по мирному аулу. Улица пустая. Народу никого. Слева и справа красные кирпичные дома. Сверкают на солнце новенькие железные крыши, аж глаза режет. Вдруг откуда-то к их броне бросается девчонка в белом халате и высоком колпаке. Андрюша узнал черноглазую повариху из «Фрегата». Но орала она по-чеченски, ничего не понять. Одной рукой она показывала на дом, а другой запахивала коротенький халатик. А тело под халатиком искромсано — ткань набухла от крови, но девчонка не плакала, зло орала капитану Слесареву, а тот хмурился и молчал.

Вдруг, пробив железные зеленые ворота, на улицу выскочил «уазик», полный бородатых людей с автоматами. А за «уазиком» выехала «Нива». В ней сидел лысый «папа» с наклеенной рыжей бородой. Рядом с ним Марина в платье в мелкий горошек. Бородатые скалят зубы, смеются. И Марина, откинув красивые волосы, тоже смеется, но смех у нее злой, с вызовом. И Чена Андрюша увидел: с зеленой повязкой вокруг лба и с автоматом на плече. Он один не смеялся, показывал Андрюше кулак, выставив средний палец. Андрюша понял его, тронул за плечо капитана. Капитан обернулся и кивнул на девчонку в окровавленном халате:

— Она просит ее подругу спасти, а та не хочет спасаться. Что делать, сержант?

— Товарищ капитан, сами учили: «Когда не знаешь, что делать, делай шаг вперед», — ответил ему Андрюша во сне.

Капитан сполз с горячей брони и сделал шаг к «Ниве».

Чен подкинул автомат на плече. Крикнул ему:

— Кого спасаешь? Русскую блядь спасаешь?!

Капитан ответил ему по-чеченски.

Чен вскинул с плеча автомат, прошил капитана очередью и засмеялся, запрокинув голову. А капитан медленно осел на пыльную дорогу.

— А-а-алла! Блин-компот! — заорал Андрюша.

И всадил из подствольника гранату прямо в дергающийся кадык Чена. Его башка в зеленой повязке с вытаращенными глазами взлетела до сверкающей крыши.

Марина звонко засмеялась:

— Я очень рада, что не ошиблась в вас, Андрюша!

И тут началось!

Задергалась сердито пушка на башне.

Кумулятивная граната с серым шлейфом со свистом воткнулась под башню, башня взлетела выше крыш. Взлетали головы в черных шлемофонах, ноги в кирзовых сапогах, руки, не выпустившие оружия…

И Андрюша взлетел, слышал внизу веселый Маринин смех:

— Я рада!… Я рада!…

Андрюша парил в воздухе, видел внизу синие горы, сверкающие крыши, белую пену горной речки. Сердце зашлось от восторга, но ненадолго. Он понял, что это не десант. За спиной нет парашюта. Тело покачалось на восходящем потоке и медленно стало падать вниз на сверкающие крыши.

И вдруг он увидел под собой пару вертушек, ведущего и ведомого. Они шли ступенькой и были странной конструкции: без винтов. В прозрачной кабине ведущего сидел Алик в длинной белой рубахе до пят. Андрюша вспомнил, что Алик работал в сумасшедшем доме, и не удивился. В другой прозрачной вертушке сидел смуглый седой человек в такой же рубахе. Тоже из сумасшедшего дома, понял Андрюша. Только у седого грудь, как пулеметными лентами, была перевязана голубым муаром.

Была абсолютная тишина. Моторов у странных вертушек тоже не было. И ветер в ушах не свистел, поэтому Андрюша слышал каждое слово экипажей.

— Если бы она хотела, она бы ушла, — сказал Алик.

— Бабье дело — земное, — сказал седой, подлетая к Алику.

— Мне с них сто тысяч… Всего,— оправдывался Алик.

— Мне-то не ври! — строго одернул его седой.

— Уходим. Пора, — согласился Алик.

Кончился восходящий поток, и Андрюша стрелой полетел вниз, на сверкающие острые крыши. Засвистел ветер в ушах.

— Тезку моего возьми. Он же свой, — услышал Андрюша крик седого.

Тело перевернулось в воздухе, теперь сверкающие крыши приближались сверху. Яркое солнце удалялось за спиной. Дух захватило…

10Притча о фанере

Проснулся Андрюша от солнечного луча, луч автоматной очередью прорезал кроны деревьев за окном, уперся Андрюше прямо в лоб, он вздрогнул, словно окликнул его кто-то, и открыл глаза, потом сел и огляделся.

Алика не было, и постели его не было. И очков на стуле не было. И пистолета ТТ. Андрюша посмотрел на часы. Без пяти семь. Рядом с часами улыбалась кому-то мать. В такую рань.

И опять ему показалось, будто его кто-то окликнул. Он скинул одеяло и вышел в прихожую. На вешалке поверх спецодежды аккуратно висел засаленный ватник, под ним стояли резиновые сапоги. В углу удочки и рюкзак, только старых студенческих кроссовок не хватало.

Андрюша подошел к входной двери. Дверь прикрыта, но ригельный замок закручен. Значит, Алик ушел опохмеляться. Так подумал Андрюша.

Но на кухне в холодильнике стояла матовая плечистая бутылка, и в ней еще оставалось. На столе лежали два конверта. Один на другом — его и Маринин.

В прихожей зазвонил телефон, Андрюша схватил трубку:

— Слушаю.

И тут же понял, что зря проявился первым.

— Андрюша, это вы? — услышал он в трубке голос Марины.

— Так точно, — сгоряча по привычке ответил Андрюша.

Марина не засмеялась, не пошутила, а сказала серьезно и тихо:

— В семь часов будьте с Сашей в больнице. Четвертое отделение. Второй этаж. В семь. Очень нужно.

И повесила трубку. Андрюша послушал резкие короткие гудки, включаясь со сна в ситуацию: Марина позвонила в семь утра, значит, с ней что-то случилось…

Только он повесил трубку, телефон затрезвонил опять. Андрюша рванулся тут же схватить трубку, но понял, что Марина все сказала, что звонит кто-то другой. Он медленно снял трубку и не проявился.

— Андрюша, это ты? — услышал он взволнованный голос Сергея Николаевича. — Отвечай, Андрюша! Почему молчишь?! Отвечай!…

Он все кричал что-то, пока Андрюша нес трубку до рычага.

«Утро начиналось энергично», как говорил капитан Слесарев после ночного обстрела.

Срочно нужен был Алик, трезвый Алик. Себя тоже не мешало привести в порядок. День обещал быть крутым.

Андрюша пошел в ванную. Разделся и встал под душ. Только он намылил голову, кто-то резко толкнул его в спину. Андрюша чуть не упал в скользкой ванне. Ухватившись рукой за колонку, оглянулся — рядом никого не было. Кажется, снова зазвонил телефон. Андрюша голый выскочил в прихожую: нет, никто не звонил. А внутри у Андрюши надрывался зуммер тревоги.

Он начал лихорадочно одеваться, напяливая на мокрое тело джинсы и полосатую рубашку из обносков.

Лифта он дожидаться не стал, бросился по лестнице бегом. Выскочив на улицу, он встал под аркой и огляделся. Утренняя улица была пуста, только у магазина «Диета» уже сидела пара «синяков». У тротуара стоял белый микроавтобус «форд-транзит» с красными полосами на борту и с крестами на задних дверях. Какой-то «синяк» не дождался открытия похмельной кормушки, подумал Андрюша.

И вдруг он увидел Алика.

Он стоял у автобуса в окружении трех крепких парней в кожаных куртках. Алик, опустив голову, что-то им доказывал. Он улыбался, парни тоже улыбались, показывали ему на дверь «скорой», явно приглашая сесть в машину. Алик разводил руками, качал головой, отказывался.

Андрюша вдоль стен домов пошел к нему навстречу.

Один из парней оглянулся, и лицо его вдруг стало суровым. Он грубо схватил Алика за руку, но Алик отпихнул его свободной рукой, парень что-то крикнул напарнику. Тот открыл заднюю дверцу, взвизгнули железные колесики, из дверцы выкатились носилки. Двое схватили Алика под руки и потащили к носилкам.

«Синяки» вскочили со скамейки, что-то закричали парням возмущенно. Тот, что вытащил носилки, подошел к ним вразвалку и спокойно, на каждого «синяка» по удару, вырубил правозащитников. «Синяки» легли под скамейку.

Андрюша уже бежал вдоль стен домов. Алик его увидел и отчаянно задергался в руках парней. Парень у скамейки тоже увидел бегущего Андрюшу и бросился по газону ему наперерез. Андрюша вскрикнул, подпрыгнул на ходу и встретил его пяткой в подбородок. Встречные скорости сложились — у того парня чуть не отвалилась башка, а Андрюша помчался дальше.

Двое оглянулись на вскрик. Отпустили Алика. Один спиной прижал Алика к машине, а старший расставил ноги и достал из плечевой кобуры пистолет. Крикнул:

— Стоять! Стреляю!

Андрюше оставалось бежать до них шагов семь. Резко остановиться он не мог, и старший знал это. Нехорошо улыбаясь, он поднимал пистолет.

За его спиной возник бледный Алик и воткнул ему в затылок свой обшарпанный ТТ:

— Брось оружие!

Об асфальт тяжело звякнул ПМ. Алик схватил старшего за шиворот. Не отводил пистолет от затылка.

А Андрюша разрядился серией на другом. Тот согнулся, обхватил голову руками. В такт Андрюшиным ударам приговаривал, как стихи:

— Всё… всё… Пи…ц… Хорош… Пи…ц… Хорош… Уходим… — И упал на колени.

Алик отпихнул старшего, поднял с земли ПМ, вытащил обойму, протянул старшему:

— Ты сам виноват, капитан… Я же сказал, что я сегодня очень занят… Держи…

Старший бегал глазами, все еще надеясь как-то спасти ситуацию, вертел в руках ненужный пистолет.

— Передай Никите, что я уволился… По собственному желанию… Так и передай… Пошли, Первозванный…

И он пошел к Литейному. Но Андрюша догнал его и бегом потащил в проходняк у кинотеатра «Спартак». Пока бандиты не опомнились…

Они отдышались только на скамейке в круглом скверике у Спаса Преображения. Алик был бледен и все оглядывался. Наконец он осторожно щелкнул зажигалкой и прикурил. Руки его дрожали.

— Зря ты ему пистолет отдал, — пожалел новенький ПМ Андрюша.

— Ему же отчитываться, — вздохнул Алик.

— Чьи это бандиты? — взял у него зажигалку Андрюша.

Алик испуганно оглянулся, ответил чуть слышно:

— Это не бандиты… Это мои бывшие коллеги по работе…

— Из сумасшедшего дома? — прикурил «беломорину» Андрюша.

— Что? — не понял сначала Алик, а потом тихо засмеялся. — Нет, эти покруче… Эти из КГБ… — И он опять оглянулся.

— Ты же сказал, что с КГБ не работал?

— Я и не работал, — опустил голову Алик. — Это они со мной работали… А я от них ушел…

Алик поднял голову, поглядел на медный купол собора и быстро перекрестился:

— Господи, пронеси… Господи…

— Как они тебя нашли?

— Когда? — оглянулся вокруг Алик. — Вообще или сегодня?

— Сегодня. За каким хреном ты из дома вышел?

Алик закрыл глаза. Покачал головой:

— Утром я позвонил Никите… Ты еще спал…

— Кто такой Никита?

— Никита был моим другом… У него остались мои записки… Мне срочно они понадобились… Срочно… Вот я ему и позвонил… Договорились встретиться через полчаса, у магазина «Диета»…

— А он этих парней на тебя навел? — понял Андрюша.

Алик зябко передернул плечами:

— Я не сержусь на него… Если бы они узнали, что он встречался со мной и им ничего не сказал… Никите бы было очень плохо… Я не сержусь… Эти мальчики пострашнее «папиных» краснокожих… Но мне очень нужны мои записки… Очень…

— О чем записки?

Алик посмотрел на огромные двери белоснежного храма и вздохнул:

— Жалко — храм еще закрыт… А то бы мы причастились с тобой, Первозванный… Пока не оскоромились… И я бы тебе кое-что поведал… Жалко. Но ждать причастия мы не можем… У нас времени нет…

Под куполом собора что-то захрипело — на соборе ожили часы. Бо-о-ом — прокатилось над площадью. Алик перекрестился то ли на кресты, то ли на часы.

— Слушай, Первозванный. Ровно в восемь… Смотри! — Он засмеялся, подтолкнул плечом Андрюшу.— Смотри!

Через площадь к Литейному, поддерживая друг друга, ковыляли мужчина и женщина. Они шли под ручку, трогательно и нацеленно.

— Смотри,— показал на них Алик. — Вульгарные материалисты потянулись к первоисточнику. Ровно в восемь открывается рюмочная на Пантелеймоновской. День еще только начался, а мы уже заслужили… Вернее, ты заслужил. Если бы не ты, Первозванный… Я бы сейчас… Ох, не завидую я себе, Первозванный… Если бы не ты… Но учти, эти мальчики не прощают грубого обращения… Это ты учти… Пошли к первоисточнику, Первозванный… к святому Пантелеймону.

Алик встал, но Андрюша дернул его за рукав и снова усадил на скамейку:

— Марина звонила.

Алик посмотрел на него и покачал головой:

— Порядочные девушки в такую рань не звонят…

— Она просит нас в семь часов быть в больнице. Четвертое отделение. Второй этаж…

— В больнице имени убийцы? — задумался Алик. — Мы и так сегодня туда собирались… Только сначала…

— И «голубой песец» звонил. Сразу после Марины.

— Живой? — удивился Алик. — Что он от тебя хочет?

— Не знаю. Я не проявился, я трубку повесил.

— Правильно, — одобрил Алик, — помни Андреевский крест. Он тебя два раза уже подставил… На третий может распять…

Андрюша щелчком отбросил окурок далеко в жухлые листья.

— Что-то много у нас с тобой врагов, Алик… И «папа», и «песец», а теперь еще эти… из КГБ…

Алик оглянулся и положил Андрюше руку на плечо:

— Это нормально, Первозванный. Так и должно быть у порядочных людей в этом мире. Скажи мне, кто твой враг… Нет… Ты мне лучше расскажи о встрече с «голубым песцом», о том, как он тебя отправил на «стрелку» с Мариной. Только очень подробно, ты это умеешь — спасибо за-ме-ча-тель-ным войскам. Давай, включай магнитофон.

Андрюше пришлось снова закурить, чтобы собраться. В скверике появились две румяные тетки в белых платках и длинных юбках. Они принялись разметать листья на главной аллее, чему-то смеясь в ладони и лукаво перемигиваясь. Под шорох их метелок Андрюша начал свой подробный рассказ.

Когда он закончил, Алик сидел, раскинув руки вдоль скамейки, закинув ногу на ногу. Он вальяжно покачивал Андрюшиной кроссовкой и разглядывал циферблат соборных часов.

— Что за удивительная у нас страна, Первозванный? Какая-то страна остановленного времени… Нет, часы-то у нас, конечно, есть… Что-то у нас там внутри тикает. — Алик похлопал себя по красным буквам на груди. — Только Левша стрелки на наши часы забыл поставить… Увлекся блохой… Богатыри в нашей стране спят по тридцать лет на печке… Народ без просыпу пьет неделями… Бесконечность у нас внутри, Первозванный… Мы, как наши часы, — без стрелок… Да нам они и ни к чему, собственно…

Алик поднялся:

— Половина девятого. Пошли, Первозванный.

Андрюша встал:

— В «Ариадну»?

Алик засмеялся:

— Зачем? Домой. «Голубой песец» уже узнал твой адрес по номеру телефона. Он сам к нам в гости пожалует. Будем играть на своем поле, Первозванный. А дома, как говорится, и стены помогают…

Дома в ванной шумел душ.

— У нас уже кто-то есть? — насторожился на пороге Алик.

— Это я воду оставил, — успокоил его Андрюша.

— Зачем?

— Ну, я помыться хотел… Душ включил… А потом… Кто-то меня будто в спину толкнул… Показалось…

— Не кто-то, а я, — нахмурился Алик.

— Ты же на улице был, — не понял Андрюша.

— Я был и там, и здесь, — мрачно сказал Алик.— Я тебя звал по-хорошему, а ты не реагировал. Пришлось тебя в спину толкнуть. Извини…

Алик снял кроссовки и в носках прошел на кухню.

Андрюша смотрел ему вслед, соображая, стебется он опять или говорит правду? И решил про себя — если бы Алик действительно обладал такими удивительными способностями, справиться самому с тремя парнями было бы для него парой пустяков. Андрюша выключил душ и вошел в кухню.

Алик грустно сидел у стола, положив подбородок на ладонь. Глядел на холодильник. Андрюша открыл дверцу холодильника.

— Может, рюмочку примешь? — захотел он помочь Алику.

— «Абсолют» с утра?! — шумно возмутился Алик. — Это же кощунство, Первозванный! Пытаться познать бесконечность с утра — удел вульгарных материалистов!… Редкий из них долетает до середины Днепра!…

Андрюша не стал ему напоминать про рюмочную и «первоисточник». Пошел к плите и стал заваривать кофе.

— Алик… А эти парни правда из КГБ?

Алик тихо страдал за столом, отвернувшись от холодильника.

— Я забыл, как это теперь называется… Они уже столько названий сменили… Но суть-то осталась прежней…

Андрюша разлил кофе по керамическим кружкам. Сел напротив Алика, тот вертел в руках длинный конверт с черными буквами под японские иероглифы. «Шоу Кумитэ».

— Так, — сказал Андрюша. — «Голубого песца» пока оставим… А реально тебя ищут две бригады. «Папа» и КГБ. Правильно?

— Не совсем, — уточнил Алик. — Они ищут разных людей.

— Как это? — оторопел Андрюша.

— Парни из КГБ действительно ищут меня. А «папа» и его краснокожие ищут румяного, бородатого Сашу. Где у меня румянец? Где борода?…

Алик смотрел вызывающе, но Андрюша не поддался на его наглость:

— Погоди. Марина тебе этот конверт передала. Она тебя, именно тебя называла Сашей, и Чен именно тебя ищет!

Алик смущенно опустил голову:

— О том, что я когда-то был Сашей, знает только Марина… Она узнала меня и без румянца… И без бороды… В этом жутком прикиде…

— А Чен тебя узнал?

— Нет,— улыбнулся Алик,— если бы он меня узнал… Об этом лучше не говорить…

— Почему же он ищет Сашу?

— Потому что я передал ему от Саши привет.

— Когда его от меня оттаскивал?… Ты какую-то фамилию назвал.

— Правильно. Ольшанский. Это Сашина фамилия… Пришлось воскресить покойника, чтобы он тебя в покойника не превратил…

— Почему они считают, что Саша покойник?

— А потому что в тот же день, когда Саша внес деньги за Марину, они его и прикончили…

— Как это?

— А так… Очень просто… Банально даже… Темная парадная… Выстрел в спину… И Саши нет… Вечная ему память, как говорится.

Алик отхлебнул кофе из керамической кружки и поморщился.

— Подожди, — заволновался Андрюша. — Они тебя замочили?!

— Да не меня. Сашу. Успокойся, Первозванный. Я же с тобой.

Андрюша замотал стриженой головой:

— Подожди… Как же ты живым остался?

— Случайно. Хлопнула дверь, и убийца не успел сделать контрольный выстрел в голову — бросил ТТ и ушел. — Алик засучил майку, достал пистолет и бережно положил его на стол. — Вот она — смертельная улика, Первозванный. Убийца от нас никуда не денется… Хотя Саша мне никто… Хотя я совершенно равнодушен к этому румяному, бородатому мудаку… Но! Но, как ты правильно заметил вчера, должна быть справедливость. И она восторжествует, Первозванный… Я тебе обещаю…

— Как у тебя оказался этот пистолет?

— Ну… Тот человек… который вовремя хлопнул дверью… и нашел тяжелораненого Сашу… В общем, он спрятал пистолет… Саша его об этом попросил…

— А потом отдал его тебе?

— Нет, — улыбнулся Алик, — он его отдал уже Алику.

— А Саша?

— А бедного Сашу на «скорой» доставили в Военно-медицинскую академию на кафедру военно-полевой хирургии. Хотя теперь эту хирургию запросто можно переименовать в военно-уличную… Короче, Саша благополучно скончался, бедняга, в больнице военной… Есть такая грустная песня, Первозванный…

Андрюша посмотрел на Алика, как на привидение:

— Ты же выжил?…

— Выжил Алик… А Саши больше нет…

Андрюша рассердился:

— Кончай стебаться! Кончай мне голову морочить!

Алик вздохнул:

— Надо было до исповеди подождать… Но вижу, Первозванный, у тебя уже крыша на боку… Приоткрою тебе завесу тайны… Чуть-чуть… В лечебных целях… А главное до исповеди оставим. Согласен?

Андрюша кивнул. И уставился на Алика.

— Там, в больнице, Сашу стали доставать разные следователи: простые ментовские и из КГБ. Чекисты узнали о том, что буквально на глазах умирает их старый знакомый, Саша Ольшанский. Они докладывают по начальству. В результате к постели умирающего приходит известный профессор. Не врач. И предлагает Саше поработать у них.

— И ты согласился? — не выдержал Андрюша.

— При одном условии, — уточнил Алик. — При единственном условии — что Саши Ольшанского больше на свете не будет… И Саши не стало… А через месяц в секретной лаборатории бывшего КГБ появился новый худощавый сотрудник, которого все называли просто Алик… Он не обижался, работал как зверь…

Кофе уже остыл. Андрюша залпом выпил всю кружку и спросил почти восхищенно:

— И ты от них ушел?!

— Только когда понял, как они хотят использовать мое открытие…

— Какое открытие?

Алик, ссутулившись, размешивал в кружке черную холодную жидкость:

— Не мучай меня, Первозванный… Меня и так тянет к холодильнику. Тянет не долететь до середины Днепра… Потерпи до исповеди… Пожалуйста… Я и так тебе уже много сказал… Нарушил секретную подписку…

Андрюша покачал головой:

— Все уже так ясно было… А теперь опять…

— А что тебе не ясно? — удивился Алик.

— Ничего не ясно! — рассердился Андрюша. — Куда бежать? В кого стрелять?… Ни черта не понятно!…

— Это ты напрасно, Первозванный, — успокоил его Алик. — Цель остается прежней. Сто тысяч баксов!

— А Марина? В семь часов надо в больнице быть!

— Будем.

— А сто тысяч?!

— Первозванный, — торжественно обратился к нему Алик, — учись мыслить логически! Чтобы получить сто тысяч, мы должны узнать «папин» секрет. Разве не так?

— Ну… Ты говоришь, мы ее вычислили…

— Правильно. Мы знаем, что его секрет — это некий крутой паренек. И все. А кто он? Что он? Нам ничего не известно. Но! О нем все знает Марина, которая в него влюблена! Эрго! Судьба Марины и сто тысяч баксов совместились в этом пареньке! Так что цель остается прежней. А Марина… Марина — главное средство к достижению нашей цели! Я все сказал.

— А КГБ?

Алик задумался. Выдавил из упаковки таблетку, бросил в рот и запил холодным кофе.

— Правильно, — усмехнулся Андрюша, — аспиринчик с похмела помогает.

— Это не аспирин, — думая о своем, протянул Алик.

— А что же? — взял упаковку Андрюша. — Вон на таблетках написано «Аспро».

— «ASPRO», — кивнул Алик, — эктив систем психотроник…

— Что-что? — не понял Андрюша.

— Активная психотронная система, — по словам объяснил Алик и засмеялся. — Во! Сразу помогла!

— Ты же сказал, она противоалкогольная?

— И противоалкогольная, — улыбнулся Алик. — Нейтрализует алкоголь, как щелочь кислоту… И мы КГБ нейтрализуем! Эврика, Первозванный!

— Как мы их нейтрализуем? — не поверил Андрюша.

— Как щелочь кислоту, — сказал Алик и отвернулся к окну.

По карнизу за окном бродил грязный голубь, похожий на «синяка». Голубь глядел на Алика красным глазом и сердито долбил клювом в оконную раму.

— Ну что ты хочешь, посланец? — спросил его Алик.— Кто тебя послал? Отвечай, опущенный Святой Дух.

Голубь еще раз поглядел на Алика, дернул головой и упал с карниза в узкий колодец двора.

— А ведь зачем-то он прилетал, — повернулся к Андрюше Алик. — Что-то нам сказать хотел…

— Что «голубой песец» к нам не придет, — мрачно съязвил Андрюша.

— Придет. Никуда не денется. Залижет свои раны и придет. Ты ему очень нужен, Андрюша. — Алик крутил в ладонях пустую кружку. — Он не от «голубого песца» прилетал… Не от него…

— От Марины? — начал сердиться Андрюша.

— И не от Марины… Он прилетал напомнить нам о том, что мы совсем выпустили из виду… О чем же мы забыли?…

И Алик задумался.

Андрюша смотрел на него, и его просто распирало от злости на этого странного человека. Парню почти сорок лет, и у него ни черта! Было все: работа, машина, квартира. А сейчас ни черта! Одни проблемы, которых никогда не решить. Надо хоть сосредоточиться на самой главной. А главной, с точки зрения Андрюши, была, конечно, Марина.

«Ладно,— думал Андрюша,— помогу ему вернуть Марину, чего бы мне это ни стоило. И все! Пусть он с ней сам разбирается. И со своими проблемами! Пусть сам! И пошли они по всем этажам!»

А про себя Андрюша уже знал, что не останется на этом диком, сумасшедшем дембеле. Он снова уедет в горы, к родным братанам и капитану Слесареву. Там — жизнь! Понятная и простая.

— Алик, — позвал Андрюша.

— А? — не поднял голову Алик.

— Алик, а зачем тебе сто тысяч?

Алик встрепенулся:

— Чтобы фанеру купить.

Андрюша так и знал, что он ответит ему в таком роде. Он грустно поглядел на Алика, внутренне прощаясь с ним:

— Это какую еще фанеру?

— А ты не знаешь притчу про фанеру? — удивился Алик.

— Нет, — с грустным вызовом ответил Андрюша.

Алик оживился. Закурил.

— Тогда я тебе поведаю… Завари-ка еще кофейку… Отпускает…

Андрюша пошел к плите заваривать кофе. А Алик, откинувшись на спинку стула, неспешно начал свой рассказ:

— Как-то в одном колхозе собрали пахари к осени богатый урожай, продали его и выручили уйму денег: где-то сто тысяч баксов в эквиваленте. Собрал председатель общее собрание. Надо же решить, что с такой кучей денег делать. Колхозники врубились в тему быстро. Приняли ее, как говорится, близко к сердцу.

Первым выступил отличник производства. Он предложил новый трактор купить. Очень, кстати, разумно предложил. Вложить деньги в средства производства. Очень грамотно предложил. Вторым выступил вульгарный материалист. Он предложил купить автобус, чтобы в соседний райцентр каждый день за водкой ездить. С точки зрения вульгарного материализма тоже достаточно разумное предложение, согласись. Но третий… В каждом обществе пахарей, Андрюша, есть свой Иванушка… так вот этот самый Иванушка и выступил третьим. Он с мечтательной улыбкой предложил на все деньги купить фанеры. Общество пахарей впало в оцепенение: чешут в затылках и кряхтят. «Фанеры-то столько зачем?» — изумленно спрашивает опытный председатель. А Иванушка с той же мечтательной улыбкой излагает: «А построим, братцы, ероплан!» Общество пахарей чуть со скамеек не сковырнулось. Все заорали враз и хором: «Дурак! Кретин! Болван! Ну к чему нам ероплан?!» А Иванушка им мудро так ответствует: «А улетим отсель к едрене матери». Общество пахарей опять впало в оцепенение и пребывает в нем, по-моему, до сих пор… Вот такая притча, Первозванный… А фанера так и не куплена…

Андрюша не засмеялся, потому что до него вдруг кое-что дошло. Он постучал «беломориной» о спичечный коробок и спросил тоном следователя:

— Ты что же… эмигрировать хочещь?

— Так я уже эмигрировал, Андрюша, — тут же ответил Алик.

— Куда?

— К тебе на Фурштатскую. С Васильевского родного острова…

Андрюша громко чиркнул спичкой, припалил папиросу и сказал совсем неожиданно для себя:

— Алик, ты просто устал… Подожди, вот кончим дело… Возьмем с тобой палатки, удочки и махнем на Вуоксу. Я там такие места знаю. А рыбалка какая! Ты таких сигов и не видел… Поедешь?

Алик грустно смотрел на холодильник:

— Спасибо… У меня никогда не было друзей… И вдруг в одном лице я сразу обрел и Первозванного, и Дерсу Узала… Это очень много…

В прихожей затрещал телефон, Андрюша вскочил, но Алик схватил его за руку:

— Помни Андреевский крест, Первозванный!

Андрюша сел. Телефон прямо надрывался в прихожей.

— «Голубой песец» зализал свои раны. — Алик крепко держал за руку Андрюшу. Подойди. Скажи, что давно его ждешь здесь! Про меня ни слова.

Андрюша вышел в прихожую и снял трубку:

— Слушаю.

— Андрюша, это ты? — спросил его Сергей Николаевич.

Он уже не кричал, напротив, говорил тихо и загадочно:

— Подвел ты меня, Андрюша. Не пришел, как договаривались.

— Я приходил, — ответил Андрюша, — только у вашего подъезда знакомая тачка стояла. Я подумал, могу помешать.

— Ух ты какой! — засмеялся Сергей Николаевич. — Правильно мне Володя подсказывает. Ты — щепетильный. Да?

Андрюша понял — у «песца» включена громкая связь и Батый тоже слушает их разговор.

Алик стоял в дверях кухни, внимательно глядя на Андрюшу.

— Я вас давно жду, Сергей Николаевич, — сказал в трубку Андрюша.

— Где это ты меня ждешь? — удивился Сергей Николаевич.

— У себя дома.

— Откуда же я знаю, где твой дом? — кокетливо спросил «голубой песец». — Ты мне адреса не оставлял.

— Да ладно… Адрес мой вы давно по телефону вычислили.

— Ух ты какой! — опять засмеялся «песец». — Правильно Володя подсказывает. Разведчик!

— Так я вас жду.

— А что, есть информация?

Андрюша посмотрел на Алика и сказал:

— Есть много информации.

— Цену набиваешь? — смеялся «песец». — У нас договор, Андрюша, больше договора не получишь.

Андрюша рассердился:

— Короче. Придете или нет? У меня тоже дела.

— Ух ты какой! — уже не смеялся «песец». — О своих делах забудь. Ты на меня работаешь. Ясно?

— Мы с вами контракт не подписывали. Придете или нет?

— Ух ты какой! — «Голубой песец» выдержал паузу, резко спросил: — Кто это там рядом с тобой стоит?! А?

Андрюша посмотрел на Алика. Алик ответил ему вопросительным взглядом.

— Рядом со мной? — осмотрелся Андрюша.— Рядом со мной вешалка стоит с вашей спецодеждой. Я вижу, у нас разговора не получится. Я спецодежду занесу и в баре оставлю. А деньги себе за труды возьму. Нужна или не нужна вам моя информация — меня не колышет. Я же отработал. Правда? Пока.

— Стоп! — остановил его Сергей Николаевич. — Мы еще посмотрим, сколько твоя информация стоит. Не уходи. Не дергайся. Везде найду.

И «голубой песец» повесил трубку.

— Грамотно,— одобрил разговор Алик,— вовремя ты про деньги ввернул… Это его больное место… Пятьдесят баксов пожалел… Дурак!

И Алик весело пропел на мотив старинного романса:

— Бедный «песец»! Бедный «песец»!

11Капитан Джо

Андрюша хотел убраться на кухне к приходу гостя, но Алик только рукой махнул, не мешай, мол. Закурил и зашагал по тесной кухне в носках. Три шага к плите — три обратно, как гроссмейстер в сложной партии. Иногда он останавливался у стола и со скрипом тер отросшую за ночь щетину на подбородке. Андрюша мучился вместе с ним и наконец не выдержал:

— Кончай. Все равно в чужой рожок не заглянешь.

— Что ты сказал? — откуда-то издалека откликнулся Алик.

Андрюша объяснил ему правило капитана Слесарева: «В чужой рожок не заглянешь. Сколько там — один патрон или целая обойма».

Алик выслушал внимательно:

— Андрюша, обещай, что ты нас познакомишь.

Андрюша на всякий случай пообещал, потом спохватился и добавил:

— Капитан не любит стёба и стебальщиков.

Алик засмеялся:

— Ошибаешься. Он сам крутой стебальщик. Уверен, капитан бы очень высоко оценил мой способ проверки чужого рожка.

И Алик, довольный, снова зашагал по кухне.

— Как ты его проверишь?

— А просто нужно высунуться! — объяснил Алик.

— Под пули подставиться? — не понял Андрюша. — Ты даешь! Капитан нас берег!

Алик смеялся, довольный:

— Я же не говорю — самому высунуться. Я же этого не говорю, Андрюша.

Андрюша стал решать, кого и под чьи пули им подставить. А Алик с хрустом потянулся, посмотрел на кухонные часы:

— Ну, где же наш бедный «песец»? Где сэр Гей Николаевич?…

Только он это сказал, в дверь осторожно позвонили. Андрюша пошел открывать.

Первым, оттерев Андрюшу плечом, вошел Батый с пистолетом в руке. За ним в прихожую вступил Сергей Николаевич в кремовом костюме. Он аккуратно прикрыл за собой дверь, а Батый рванул в открытую большую комнату. Там зачем-то ткнул пистолетом в Андрюшино одеяло, перевернул его и вышел. «Песец» кивнул ему на мамину светелку. Батый пистолетом открыл туда дверь, заскочил и сразу присел, вытянув перед собой в двух руках ПМ, совсем как в американских боевиках. Андрюша засмеялся:

— Проходите на кухню.

Опять первым вошел Батый и сейчас же вышел обратно, округлив глаза.

— Чекист там, — показал пистолетом на кухню.

Сергей Николаевич, засунув руки в карманы пиджака, улыбался красиво, будто не понимая, что происходит.

Из кухни вышел мрачный Алик в носках, мятой майке и в черных очках. На вытянутой ладони он держал свой обшарпанный ТТ.

— Володя, помнишь, в кабаке я тебе говорил про одну вещь. Вот она. Не узнаешь ее, Володя?

Алик поднес пистолет к самому носу Батыя, тот побледнел и отступил на шаг. Алик обернулся к Сергею Николаевичу:

— Где вы шляетесь, ребята? Будто мне эта «стрелка» нужна больше всех. Повесили на меня свои проблемы и пропали. Нехорошо. Так реальные люди не делают. Нехорошо…

Сергей Николаевич посмотрел на Батыя:

— Володя, о чем это он? О каких проблемах?

Батый молчал. Алик подбросил пистолет на ладони:

— Вот ваша проблема, друзья! Из этого оружия был застрелен некий господин Ольшанский. — Алик еще раз подбросил пистолет. — Убойная улика, между прочим. Правда, Володя?

У Батыя не выдержали нервы — он рванулся к Алику, но у него за спиной оказался Андрюша, который левой захватил его горло в замок, а правой перехватил его руку с ПМ. Алик подошел к Батыю.

— Не надо так волноваться, Володя. Проблема решаемая. Поэтому мы и здесь.

Сергей Николаевич вдруг повернулся к двери:

— Ну, вы разбирайтесь… А я пошел… Дела…

Он открыл входную дверь, но Алик тут же захлопнул ее перед ним:

— Разбираться-то вместе будем. Вместе с вами, Сергей… Так вас, кажется? — И Алик наставил на Сергея Николаевича свою «убойную улику».

— Выньте руки из карманов! Это же невежливо. Вы же интеллигентный человек. — Алик вынул из кармана правую руку «песца» вместе с коротким револьвером. — «Кольт-агент». Тридцать восьмой калибр. У вас хороший вкус, Сергей… так вас, кажется?

Батый рванулся в объятиях Андрюши и замычал. Алик подошел к нему, осторожно вынул из его зажатой руки тяжелый ПМ и затем аккуратно сложил оружие в тумбочку под телефоном.

— Ну вот… Теперь мы можем спокойно пить кофе и разговаривать о ваших проблемах. — Алик подбросил на ладони ТТ. — А улику оставим для наглядности.

…Они сидели на кухне под розовым абажуром. Перед ними в керамических чашках дымился кофе, а в самом центре стола лежал ТТ. Никто на него не смотрел. Разговор все не начинался. Наконец Алик отхлебнул кофе и сказал «песцу»:

— Мы так и не познакомились, Сергей… Я немного англоман. Можно я вас буду называть почтительно сэр Гей? Можно? Вы не обидитесь?

Сергей Николаевич растерялся, но ненадолго. Тут же взял себя в руки и пошел в атаку:

— Я хочу знать, с кем я разговариваю? Кто вы?

— Меня вы можете называть просто Алик. Я не обижусь. А кто я такой, вы прекрасно знаете. — Алик улыбнулся «песцу». — Вчера вы так красиво рассказали Андрюше про банду бывших чекистов и трупы под асфальтом… Только я вас разочарую. Это всего лишь легенда… Я имею в виду трупы под асфальт… — Алик засмеялся.— Если бы мы этим занимались, дороги в Питере превратились бы в сплошные хайвеи. Уверяю вас.

«Песец» поерзал на стуле и кивнул на пистолет:

— Я не понимаю… Я-то какое отношение имею ко всему этому?

— Ну как же так? — удивился Алик. — Вы же были отлично знакомы с убитым. Скажете нет?

«Песец» дернулся. Выпалил быстро:

— Я его видел всего один раз. Только один раз!

— Как он выглядит, помните?

«Песец» отвернулся от Алика, пожал плечами и задумался:

— Ну… полный такой… румяный… С бородой…

Алик подмигнул Андрюше:

— Все верно. Это наш заказчик и клиент — Саша Ольшанский.

«Песец» поддернул стрелочку на брючине и, положив ногу на ногу, спросил с улыбкой:

— Вы же сказали, что он убит.

Алик рассердился:

— Слушайте, сэр Гей! Бросьте валять дурака. Мы не принимаем заказы от покойников. Ольшанский жив, и он очень просит, чтобы мы рассчитались с вами. Вы заказаны, сэр Гей. Вы хоть это понимаете?

«Песец» сложил руки на груди:

— Это недоразумение. К выстрелу я не имею никакого отношения.

— Вы крутой мэн, сэр Гей, — восхитился его хладнокровием Алик. — Вы взяли у Ольшанского десять тысяч долларов?

— Взял, — улыбаясь, кивнул «песец».

— За Марину. Так?

— Так.

— Марину вы продали «папе». Так?

— Так.

— А деньги вы вернули Ольшанскому?

— Не успел, — развел руками «песец». — В тот же вечер в него стреляли: и все считали, что он убит. Кому я мог отдать его деньги? А? — «Песец» оглядел всех красивыми глазами: — Если он жив и дело только в деньгах, пожалуйста, я верну без разговоров. Поехали ко мне в офис. Сейчас же.

Он хотел встать, но Алик усадил его обратно:

— Дело не только в деньгах. Согласитесь, странная история произошла у вас с Ольшанским. Он отдает вам деньги за Марину. Так? Но Марину получает другой. Ольшанский очнулся в больнице, а его деньги у вас. Согласитесь, странная история… Правда?

«Песец» от души рассмеялся:

— Чушь! Неужели вы думаете, что я из-за каких-то десяти тонн буду заказывать человека?! Чушь! Да для меня эти деньги — день работы!

Алик смотрел на него сурово:

— Но стрелял-то ваш человек. Ольшанский узнал Володю.

Батый схватил со стола пистолет. Андрюша повис у него на руке.

— Не надо, Андрюша, — успокоил его Алик. — Обойма у меня. Улика пустая. Отдай ему, пусть полюбуется.

Андрюша отпустил Батыя. Тот вертел в руках пистолет, как горящую головешку, потом бросил его на стол и спросил нагло:

— А может, он ошибся?

Алик со скрипом потер щетину на подбородке, встал и зашагал по кухне. Около Батыя он остановился, посмотрел на него сочувственно:

— Володя, надо было контрольный сделать. В голову.

— Соседка дверь открыла,— оправдался Батый и замер.

— Кретин! — бросил сквозь зубы «песец».— Кретин… На мою голову.

Алик в носках вышагивал по кухне: три шага к плите — три обратно.

— Все оказывается серьезней, дорогой сэр Гей… Ольшанский требует крутого ответа…

«Песец» с ненавистью посмотрел на Батыя:

— Кретин! — и отвернулся к окну.

— Да… — пожалел «песца» Алик. — Подвел ты его, Володя.

Батый сокрушенно поглядел на Алика:

— Ребята, он ни при чем. Честно.

— Кретин! — «Песец» вскочил со стула. — Ольшанский думает, что я его заказал, потому что ты, кретин, у меня работаешь! Ему же не объяснишь, что я тебя просто пожалел, по-человечески… С панели подобрал, когда «папа» от тебя отказался… Ему не объяснишь, что я спас тебя, обкуренного, наколотого… Чисто по-человечески… Со дна тебя поднял… Кретин! — «Песец» звонко шлепнул себя ладонью по лбу. — Ему не объяснишь, как ты у меня в ногах валялся… руки мне целовал… как ты…

Батый сморщился:

— Ладно… Не надо… На суде-то я вас отмажу… Я готов…

«Песец» замахнулся на Батыя, но взял себя в руки:

— На суде! Он отмажет! А до суда мне в «Крестах» сидеть?! Всю камеру своей жопой обслуживать?! Да?! Кретин!

Батый с жалостью глядел на своего шефа, а потом умоляюще попросил Алика:

— Не надо суда… Может, по-хорошему разойдемся?

— Разойдемся! — взвизгнул «песец».— А на кого эта разводка ляжет?! На кого, кретин?!

Алик стоял у плиты и молча слушал эту нехорошую сцену. Когда он громко чиркнул спичкой, все вздрогнули. Алик долго смотрел на маленькое пламя и, когда оно дошло до пальцев, дунул на него.

— О суде и речи нет…

«Песец» тяжело вздохнул и опустился на стул:

— Сколько хочет Ольшанский? Сколько? Пусть назовет любую сумму!

Алик покрутил в пальцах сожженную спичку:

— Я же сказал, дело не в деньгах…

— А в чем? — опять забеспокоился «песец». — Неужели правда он нас заказал? Неужели?… Это же глупо! Глупо!

Алик бросил спичку в старую банку из-под консервов:

— Я же сказал, проблема решаемая… Я же сказал это в самом начале разговора…

— Что он хочет от нас?… Что мы можем?

— Вот именно, — подошел к «песцу» Алик, — как говорится, это вы можете. Только ваше чистосердечное признание облегчит вашу вину и возбудит нашу гуманность — мы заменим расстрел электрическим стулом. Так что соглашайтесь, сэр Гей, у вас выхода нет. Вы, как говорят любители шашек, в сортире.— Алик подошел к Батыю: — Володя, ты просто исполнитель… Я понимаю… И я не сержусь… Ответь чистосердечно, кто тебе Сашу заказал?

— Чен, — тут же выпалил Батый и поглядел на «песца», довольный своей прямотой.

— Ну а Чену-то кто? Ты же знаешь.

— «Папа». Кто же еще?

— А «папе» кто?

Батый посмотрел на него удивленно и пожал плечами:

— Не знаю.

Алик повернулся к «песцу»:

— Сэр Гей, слово за вами.

— Мне-то это откуда знать? — возмутился «песец».

— А на кого вы сердитесь? — не понял Алик. — Вы же себе помогаете, только себе, любимому. Вы не сердитесь, подумайте лучше, ради кого Георгий Аркадьевич устроил в вашу контору Марину? Кто попросил вас подставить ее на десять тысяч баксов?…

«Песец» выпрямился на стуле, стал важным, загадочным:

— Хорошо, но я назову заказчика только самому Ольшанскому.

— Исключено! — отрубил Алик. — Ольшанского это не интересует, он требует ваши головы. Разводку я веду по собственной инициативе. Молите Бога, что в этой проблеме есть небольшой… мой собственный интерес.

«Песец» улыбнулся Алику понимающе и развел руками:

— Тогда со всеми вопросами к Георгию Аркадьевичу. Это он устроил Марину в мой офис, он попросил ее подставить, и он же нанял моего кретина… Хотя тогда Володя был еще не мой… Это вы учтите. Георгий Аркадьевич во всем виноват. Вот все, что я знаю…

Алик с наслаждением тер шершавый подбородок, даже скалился от удовольствия:

— Георгий Аркадьевич ни в чем не виноват. Он все сделал правильно. Нанял готового на все, обкуренного «отморозка», чтобы убрать его потом без звука, если возникнут проблемы. Но Ольшанский умер… И Батый остался жить. И вы, сэр Гей, все сделали правильно. Ровно год назад вы подирали Володю, но не из жалости, не чисто по-человечески, как вы изволили, выразиться, вы взяли его, чтобы «папу» в руках держать… Чтобы выйти на главного заказчика. На «папиного» хозяина… У вас еще не все потеряно… Честное слово… Ольшанский всплыл и требует расплаты. Георгий Аркадьевич занервничал и ищет Ольшанского. Всю ночь вас мучили допросами в вашем офисе… Сэр Гей, вам одному не справиться. Я предлагаю сотрудничество. Если вы откроете нам главного заказчика, мы сможем хорошо заработать…

«Песец» задумался. Тяжело вздохнул:

— Вряд ли… с Капитаном Джо опасно связываться… Даже вам…

Алик наклонился к самому его уху:

— С каким Капитаном? Джо? Так вы сказали?

«Песец» завертелся на стуле, зачем-то поглядел в

окно:

— Все. Я больше ничего не знаю.

Алик сел верхом на стул напротив «песца» и начал беглый допрос:

— Он иностранец?

— Наш. Но уже давно там живет.

— Как давно?

— Лет пять, наверное…

— Как его настоящее имя?

— Не знаю. Честное слово. Все его зовут Капитан Джо.

— Почему? Он моряк?

— Бизнесмен.

— Вы видели его?

— Ни разу. Честное слово.

— Откуда же вы про него знаете?

— Георгий Аркадьевич как-то Марине сказал: «Привет тебе от Капитана Джо». Она еще у меня в офисе работала…

— Марина его знает?

— Конечно. Он же ее жених.

— Официальный, так сказать?

— Конечно. Год назад они обручились.

— Очень интересно. И что же?

— Он сразу к себе за бугор укатил, а ее здесь оставил. Сам не понимаю зачем.

— Так иногда делают, чтобы проверить свои чувства.

— Чего проверять? Марина же от него сразу отпала. Только про него и говорила в офисе с девчонками…

— А зачем же он попросил ее подставить на десять тысяч баксов?

— Чтобы наказать ее.

— За что?

— Она ему после помолвки заявила, дура: «Мне на твои деньги наплевать! Я сама себе всегда заработаю!» В общем, чушь какую-то ему несла. Он обиделся, конечно. Вот ее и устроили ко мне в офис, «подработать». — «Песец» нехорошо засмеялся. — И мы подставили ее по его заказу, чтобы она знала, как деньги зарабатывают. Она просто в щоке была.

— Почему? Ольшанский же за нее деньги внес.

— Но мы-то ей ничего про это не сказали.

— Зачем?

— Чтобы ее как следует напугать.

— И напугали?

— А как же. Георгий Аркадьевич своего друга к нам в офис привез — кавказского шейха. Здоровый такой мужчина, с рыжей бородой, на новеньком «крайслере». Он ей заявил прямо: «Я тебя, красивый девушка, купил. Быстро садись в мой машин, поедем ко мне в гарем. Будешь самый дубимый жена, если хорошо себя вести будешь». — И «песец» опять засмеялся.

— И Капитан Джо знал про это?

— А как же. Его была задумка.

— Суровая задумка, — поморщился Алик.

— Он вообще суровый, — согласился «песец», — но его понять можно. Она ему не позвонила в Штаты. Он думал, как только ее подставят, она сразу же жениху позвонит, попросит помочь. А она не звонила. Гордая. Вот Капитан и обиделся.

— Так обиделся, что продал невесту в гарем?

— Это же шутка.

— Но Марина-то не знала, что это шутка?

— Конечно, не знала. Шейх ее уже за руку схватил, в машину тянул. Она попросила маме позвонить. Он разрешил. Вот только тогда она позвонила в Штаты. Капитан Джо поговорил с шейхом по телефону и сделал вид, что все уладил. А шейх в образ вошел, или действительно Марина так ему понравилась. Долго не соглашался, торговался, орал у нас в офисе, так что на Литейном было слышно. Может, он ничего про розыгрыш и не знал. Еле его Георгий Аркадьевич успокоил. Смеялись мы потом целый день.

— И Марина смеялась?

— Что вы? Она до сих пор считает, что Капитан Джо ее спас. Поэтому она и согласилась на все его условия.

— Какие условия?

— Уйти с работы и ждать его под охраной Георгия Аркадьевича.

— Очень интересно… Прямо сюжет для небольшого рассказа… Ну а когда же этот суровый Джо нашего клиента Ольшанского заказал?

— А сразу, как Ольшанский за Марину деньги внес, Георгий Аркадьевич Капитану позвонил. Тому, конечно, обидно стало, что кто-то в его игру вмешивается… А потом, он знал, что у Ольшанского с Мариной когда-то роман был…

— Разве был? — удивился Алик. — Ольшанский мне ничего про это не говорил.

— Был, был. Он доктор — когда-то вылечил Марину. Она еще совсем девчонкой была… А потом бросил ее…

— Какой подлец! — возмутился Ольшанским Алик. — Это вам Марина рассказывала?

— Ну что вы? Разве девчонки рассказывают о том, как их бросают? Это Георгий Аркадьевич говорил. Уже потом…

— После того как замочили Ольшанского?

— Ну да.

— Тогда понятно, за что его мочили. Нечего девочек бросать! Так ему и надо, подлецу!

— Не за это его мочили.

— А за что же?

— За то, что он деньги за нее внес. Он все продал: машину, книги, квартиру. Вы представляете мудака?

— Представляю.

— Опомнился. Решил ей показать, что она для него значит! А уже поздно было. Поезд ушел.

— Вы же сказали, что Марина не знала, что он деньги внес.

— Не знала, — подтвердил «песец». — А если бы и знала, то что? У нее уже жених в Штатах. Она бы все равно… Хотя…

— Что «хотя»?

— Георгий Аркадьевич очень расстроился, когда про Ольшанского узнал…

— Что его убили?

— Да нет. Перед тем.

— Чего же он так расстроился?

— Что Ольшанский возник: Марина его очень любила, а она девочка непредсказуемая… Все могло бы быть…

— Понятно. Георгий Аркадьевич поступил мудро. Я его понимаю. Замочил этого мудака, чтобы бедную Марину не волновать. А ей, наверное, сказал, что Ольшанский по пьянке под красивую машину попал?

— Нет. Ей сказали, что он в командировку за границу уехал.

— Ах вот даже как? Гуманно. А она разве спрашивала про него?

— А как же? Говорила, что хочет с ним попрощаться, перед тем как под охрану к Георгию Аркадьевичу уйдет.

— Ладно, — поскреб щетину Алик, — что-то мы на этом Ольшанском зациклились. Давайте-ка вернемся к Капитану. Он ведь скоро должен за Мариной приехать, разве не так?

— Откуда вы знаете?

Алик похлопал себя по груди, по красным строгим буквам:

— Работа у нас такая.

«Песец» засмеялся:

— Вы знаете… Да не все… Про это никто не знает…

— Чего же мы не знаем? — насторожился Алик.

— А то, что Капитан Джо уже здесь.

— Давно?

— С неделю, наверное.

— И никто не знает, что он здесь?

— Никто.

— Даже Марина?

— Даже она.

— Что же он здесь делает?

— Во-первых, какую-то фирму покупает…

— А во-вторых?

— А во-вторых, за Мариночкой наблюдает, как она тут без него себя ведет… Я же говорю, он человек суровый…

— Значит, второго августа и он был во «Фрегате»?

«Песец» загадочно прищурил красивые глаза:

— Вполне возможно… Но его там никто не видел…

Алик засмеялся довольно и встал:

— За вашу несчастную голову, сэр Гей, Ольшанский нам много не заплатит… — Он посмотрел презрительно на «песца». — Но я готов отдать ее бесплатно! Вы поняли меня?

«Песец» испуганно глядел на резко сменившего тон Алика. Алик подошел к Андрюше:

— Андрюша, отдадим его бесплатно, просто за справедливость? Ну должна же бьггь хоть какая-то справедливость?! Как ты считаешь, Андрюша?

Андрюша, скривив рот, глядел то на «песца», то на Батыя:

— Мочить от живота.

— Сэр Гей, вы слышите?! — Алик взял со стола «пустую» улику, передернул затвор. — Вот наше последнее слово.

— Сколько? — чуть слышно спросил «песец».

— Что сколько?

— Сколько вы хотите?

— Мы от вас ничего не хотим. — Алик начал поднимать «пустую» улику.

«Песец» вдруг рухнул со стула на колени, подполз к Алику, обнял его ноги и зашептал страстно:

— Дорогой… Золотой… Ненаглядный… Родной… Любимый…

Алик испуганно посмотрел на Андрюшу:

— Это что? Это он кому?

Андрюша видел в горах и не такое и теперь молча смотрел на Батыя. Батый презрительно ухмылялся…

— Я твой… Я твой… Любимый… — страстно стонал «песец».

— Андрюша! — заорал вдруг Алик. — Убери его! Андрюша!

Андрюша оттащил «песца» на середину кухни. Алик рванул к холодильнику, вытащил плечистую бутылку и, отпив прямо из горла, замотал головой:

— Кошмар… Жуткая работа… Кошмар…

«Песец» не хотел вставать, метался в кремовом костюме по зеленому полу кухни, вскрикивал и рыдал:

— Сколько?… Сколько?… Сколько?…

Батый пожалел шефа:

— Да хватит, Сергей Николаевич… Вставайте…

— Все из-за тебя!… Все из-за тебя! — рыдал «песец», не вставая.

— Да хватит, — успокаивал его Батый, — пистолет пустой. Обойма у него в кармане. Они шутили.

«Песец» сел на полу.

— Как — шутили?

— Как вы с Мариной, — объяснил ему Батый.

«Песец» встал с пола, отряхнул колени и растерянно

оглянулся:

— Правда?

Алик уже пришел в себя. Протянул «песцу» бутылку:

— Хлебните.

«Песец» виновато сморщился:

— Я из горлышка не могу.

— Человек все может,— печально сказал Алик.— Пейте.

«Песец» хлебнул послушно. Водка полилась по краям рта за шиворот. «Песец» съежился. Закашлялся.

— Вы… Просто так… Вы меня отпустите просто так?…

Алик смотрел на него печально и строго:

— Просто так мы вас не отпустим.

— За сколько? — забеспокоился опять «песец».

— За Капитана Джо.

«Песец» кивнул:

— Понимаю… Он вам даст больше.

— Он нам все отдаст, — сказал Алик.

— Но я не знаю, где его искать…

— Я вам помогу. — Алик взял «песца» под руку. — Пройдемте в комнату, побеседуем наедине.— Алик кивнул на Батыя. — Чтобы вы не ссылались потом на утечку информации. О том, что я скажу, будем знать только вы и я. Договорились?

— Договорились, — деловито кивнул ему «песец». И они под руку вышли из кухни.

12«Урус иблис»

Андрюша не смотрел на Батыя. Ему было стыдно за Алика. Он видел его испуганное лицо, когда «песец» бросился ему в ноги, видел презрительную улыбку прапора: «Они шутили». Капитан Слесарев так никогда не шутил…

Краем глаза Андрюша видел, как прапор вытащил красную пачку и закурил, прислушиваясь к разговору за стеной. Наклонившись к Андрюше, он спросил:

— Боец, как этот тихарь тебя закадрил?

— Случайно, — не глядя на него, ответил Андрюша.

— У них случайностей не бывает… Расколол он тебя?

— Как это? — не понял Андрюша.

— Что-то есть на войне за тобой? Компромат какой-то на тебе висит? Наркота, бабы, мирное.население?… Что он про тебя знает?…

— А не пошел бы ты, прапор, на х…? — тихо ответил Андрюша.

Прапор не обиделся, начал объяснять:

— Меня он еще в кабаке усек. Когда ты ушел халдея искать, он меня про Ольшанского стал спрашивать… Денег мне предлагал, сука…

И опять Андрюше стало стыдно за Алика. Ведь ТТ в кабаке был при нем.

— Я послал его… Разве я знал, что тот жмурик воскрес?… — Прапор поставил на попа красную пачку. — И зачем я контракт не продлил? — Прапор щелчком опрокинул пачку. — Не люди здесь, боец, а суки. Хуже «духов».

Андрюша молча с ним согласился.

— Теперь мне хана при любом раскладе. Либо те, либо эти. Правда?

— Правда, — подтвердил Андрюша.

— Думаешь, у тебя положение лучше? — зашептал вдруг прапор. — Слышал, на кого твой тихарь замахнулся? На Капитана Джо! Не по зубам он ему. Капитан хоть и в Штатах живет, а у него здесь все схвачено. Железно! Если он узнает, что вы на него хвост подняли… Хана вам обоим. — Прапор взял Андрюшу за руку, заглянул в глаза: — Андрюша, вали-ка ты от своего тихаря, пока не поздно. Слышишь?

— Он не тихарь, — сказал Андрюша.

— Кому ты поверил, Андрюша, — шептал на ухо прапор, — это же не капитан Слесарев. Вот кто тебе настоящим батей был. Идем, Андрюша, пока они там разговаривают, выпьем за нашего капитана. Я угощаю. Идем, выпьем за упокой его души! Идем!

Только тут Андрюша впервые посмотрел на прапора:

— Почему это за упокой?

— Так его же убили, — удивился прапор. — Неужели ты не знаешь?

— Врешь! — не поверил Андрюша. — Когда?

— Двадцатого июля.

— Где?

— В Грозном. Снайпер с крыши достал его на броне… Я думал, ты знаешь.

Утром двадцатого июля Андрюша уже был в Питере. Восемнадцатого их разведбат отозвали с гор в Ханкалу. Когда они уже дожимали «душков», начальники объявили очередное, третье по счету, перемирие. Впервые Андрюша услышал, как матерится капитан. «Нас же в импотентов превратят! Это же все равно что мужика в самый разгар с бабы снимать, за это расстреливать мало!» Таков был смысл его длинных матерных монологов. Андрюша даже рад был, что уходит на дембель во время черного предательства. Он уехал в Моздок, а разведбат ушел с гор в Ханкалу через Грозный. Значит, там и достали капитана. В перемирие!

— Врешь, Батый! Врешь!

Прапор вынул плотный бумажник, перетянутый широкой белой резинкой, из бумажника достал мятый конверт, из конверта — газетную вырезку.

— Мне кореш из штаба прислал. Читай, даже в газетке про него пропечатали. Когда живой был, майорскую звезду забыли кинуть. Суки! Читай.

Андрюша расправил на столе сложенную вчетверо, уже пожелтевшую газетную вырезку. Наверное, кореш прапора сорвал ее со стенда у штаба.

Вот что в ней было написано:

«Капитан был воином, конечно, он ненавидел войну. И в слове „воин" нет поросячьего восторга перед страшной работой убивания людей, в чем и состоит сущность войны. Капитан во всем пытался найти духовность. Даже на этой страшной бессмысленной войне. Он жил по каким-то своим нравственным законам, которые никогда не переступал сам и не позволял этого делать никому вокруг. Война, бой, смерть, страх были для него не больше чем вызовом, вызовом его вере, его убеждениям, его морали. И в этом огне он выковал их».

Андрюшу покоробили тупые бессмысленные фразы некролога. Из всего текста он понял только прошедшее время: «был, ненавидел, жил», но заставил себя вчитаться дальше.

«Как мальчишка радуясь удачам, переживая промахи, капитан не замыкался в мире своей роты, боевого железа, приказов, сводок, рейдов, докладов, построений, всего прочего, что заполняет жизнь офицера на войне „под завязку", до изнеможения. Война была для капитана еще и возможностью познать совершенно неведомый для него мир. Он мог часами разговаривать с пленными „чеками" — но не о том, где их лагерь или сколько гранатометов в их отряде, а об истории того или иного аула, об отличии горных тейпов от равнинных…»

У Андрюши начал кривиться рот. Он длинно выругался:

— Так на войне не делают!

— Ты чего? — не понял прапор.— Не нравится, что ли?

— Это не капитан! А какой-то Миклухо-Маклай с папуасами.

Прапор ткнул пальцем в строку:

— Ты здесь читай.

Андрюша стал читать дальше:

«Нет, капитан не стал „гуманистом", и его ненависть к боевикам никак не уменьшилась от знания „посланий Пророка" или истории кишлака Гуниб, его разведроту боялись, за его голову чеченцы называли все большие суммы в долларах, количество могил боевиков, „сделанных" разведчиками капитана, неуклонно росло. У чеченцев он получил за глаза прозвище „урус иблис" — „русский дьявол".

Да! Капитан умел воевать, это он доказал еще в Афгане. И здесь его разведроту запомнили, как приснопамятных „морпехов" из Калининграда… Он был „стар", этот капитан. Было ему тридцать три года, как Иисусу Христу. По возрасту своему ему давно было пора примерять подполковничьи погоны…»

Андрюша видел перед собой капитана: загорелого, светлоглазого, обросшего русой курчавой бородой, видел его на жаркой июльской броне в раздолбанном центре Грозного. А рядом с капитаном увидел своего заместителя-раздолбая. Ведь именно на их броне всегда ездил в походе капитан. Андрюша выматерил про себя своего раздолбая! Нужно же высадить автоматчиков с обоих бортов: чтобы они глаз не спускали с крыш и с верхних окон. А раздолбай, наверное, не высадил, расслабился раздолбай. Поглядывал на Андрюшины «командирские» часики, предвкушал баночное пиво и встречу со знакомыми санитарками в Ханкале…

Андрюша поднял голову: прапора рядом не было, и его тугого бумажника не было на столе, и красной пачки «Мальборо». Андрюша, чуть не опрокинув стол, выскочил в прихожую. Там было темно, и Андрюша стукнулся бедром об открытый ящик тумбочки под телефоном. Прапор ушел грамотно, как учили. И оружие забрал с собой.

Андрюша шваркнул ящик на место и стал напяливать кроссовки. Открылась дверь в большую комнату — в полосе света стоял Алик:

— Андрюша, ты чего?

— Товарищ капитан, прапор ушел! — крикнул Андрюша и осекся. — Ушел Батый, ушел… Алик… Я догоню!

Андрюша рванулся к двери.

— Не надо. Куда он теперь денется?… Его без нас достанут, Андрюша.

Андрюша топтался в дверях. Из-за спины Алика вышел бледный «песец»:

— Он же на моем «мерсе»…

— Тем более, — сказал Алик. — Андрюша, «мерс» не догонишь. Идемте на кухню.

— На моем «мерсе», — застонал «песец».

— И вообще, — добавил Алик, — у нас, Сергей Николаевич, дела сейчас поважней вашего несчастного «мерса». Никуда он не денется.

Опять они сели на кухне под розовым абажуром. Алик разлил из плечистой бутылки «на посошок», а потом достал с подоконника длинный красивый конверт с черными буквами под японские иероглифы и показал конверт «песцу».

— Вы и это знаете? — удивился тот.

— Работа такая.

Андрюша не слушал их короткие деловые реплики. Ему было стыдно за себя. Ничто не могло его оправдать. Даже смерть капитана.

Очнулся Андрюша, когда Алик толкнул его плечом:

— Слышишь, Андрюша? Слышишь?!

Андрюша ничего не слышал.

— Ты понял, зачем тебя притащили во «Фрегат»?! Ты понял?!

Андрюша ничего не понимал.

— Ты только послушай, какая красота!

Андрюша через силу врубался в рассказ «песца».

— Кумитэ по-японски — это бой без весовых категорий… Это на легальном уровне… А на нелегальном… Кумитэ — это бой без правил и весовых категорий… Ну что-то вроде…

— Мясорубки? — вставил Алик.

— Можно и так,— улыбнулся «песец».— Сейчас спортивные шоу — одна из самых доходных форм бизнеса…

— Не считая наркотиков? — уточнил Алик.

— А тут ведь все вместе, — неопределенно взмахнул руками «песец». — Это смотря на каком уровне… Возьмем хотя бы самый массовый… Хотя бы тех же «Гладиаторов». Смотрите, наверное, по телевизору «Империю игр»?

— У меня нет телевизора.

— Зря,— пожалел Алика «песец», — красивое зрелище, красивые люди. Так вот… Гладиатор из этого детского шоу получает не меньше, чем лучшие игроки НБА или HХЛ, а про их менеджеров и говорить нечего. Представляете? Хоккеисты рубят клюшками друг друга. зубы на лед выплевывают… А гладиаторы на потеху колошматятся надутыми поленьями, ползают, как пауки, по каким-то сеткам… А денег получают больше! За что бы такое? А?

— Это детское шоу только верхушка айсберга! — понял Алик.

— Правильно,— похвалил его «песец», — так сказать, крыша. Чужому человеку попасть в спортивный бизнес невозможно, русскому особенно: там свои люди, свои законы. Но Капитан Джо попал, представляете? Он открыл в Штатах свое «Шоу Кумитэ».

— Мясорубку, — уточнил Алик.

— А вместе с Георгием Аркадьевичем здесь создал дочернюю фирму…

— Зачем?

— Ну как же. Здесь его «фарм клаб» — ферма новых талантов. Капитан Джо и сделал себе карьеру на русских бойцах, совершенно там неизвестных.

— Ты понял, Андрюша, какую честь тебе хотел оказать Сергей Николаевич? Ты понял?

Андрюша ничего не понял, он прослушал начало разговора, и Алик начал ему сам объяснять. Он тряс перед его носом красивым конвертом:

— Вот он, их секрет, Андрюша! Вот! У «папы» здесь провинциальный филиальчик богатой штатовской компании под видом ночного клуба — для очень богатых людей; но раз в месяц и очень богатых не пускают, можно попасть только по особому приглашению. Оно присылается вот в таком конвертике. Зрелище только для элиты, и, я надеюсь, оно того стоит? — обернулся он к «песцу».

«Песец» скромно потупился:

— Это ни с чем не сравнимо…

— Сергей Николаевич, расскажите, хотя бы в двух словах. Нам же этого никогда не увидеть.

«Песец» улыбнулся самодовольно, вздохнул и, постепенно заводясь, начал сбивчивый рассказ:

— О программе я не говорю… Там все по высшему классу. Музыка, артисты, еда, девочки… Свет… Но когда к утру доходит до боя… Это отпад! Все превращается в сон… В какую-то виртуальную реальность… Да! Надо сказать, что каждый вечер оформляется тематически… В зависимости от сюжета боя… Бывают бои самураев… Тогда и музыка, и кухня, и девочки… все по-японски… Бывают бои рыцарей… Все в европейском стиле… Бывают бои русских витязей… все а-ля-рюс… Я был на рыцарском бою… Когда к утру вышли два рыцаря… Смуглые, мускулистые…

— Рыцари голые, что ли?

— Почти… Кое-какие детали костюмов… Шлемы, элементы лат… И голые тела… И когда начался бой… Это вообще не передать… Удары, крики, стоны… Настоящая кровь… Все в зале пьянеют… Некоторые женщины даже кончают, извините…

— Они вам рассказывали? — поинтересовался Алик.

— Так говорят, — чуть смутился «песец». — Что в зале творится, не передать!… Визг, ор, свист… Когда один побеждает другого, то чувствуешь в себе такой прилив сил!… Чувствуешь себя такой мощью… Будто весь мир в твоих руках!…

— Не мир, а жизнь, — поправил его Алик.

— Да! И жизнь его в твоих руках! Только в твоих!

— Чья жизнь?

— Побежденного! — «Песец» вдруг замолчал, тупо уставился на Алика.

Алик похлопал его по плечу:

— Ну вот, наконец-то вы и открыли нам секрет этого шоу, а говорили: «Ничего не знаю, ничего не видел».

«Песец» побледнел:

— Я только один раз там был… И то инкогнито… Георгий Аркадьевич меня бы ни за что не пустил…

— Не доверяет?

— Просто мы с ним поссорились…

— Это ваши проблемы, как говорится. — Алик отвернулся от него к Андрюше. — Ты понял, Андрюша, секрет этого шоу? Почему оно для самых избранных? Почему оно для элиты?…

— Не понял, — честно признался Андрюша.

— Старо, как Древний Рим,— задумался Алик.— На этом шоу, Андрюша, убивают.

— Как — убивают? — не понял Андрюша.

— Как на римских аренах, по-настоящему. Все зависит от публики, когда боец уже сражен, к элите обращается победитель: «Вита аут морте?» Так, кажется? — Алик спросил «песца». — Я правильно рассказал?

«Песец» кивнул:

— Почти. Только публику спрашивает не победитель. На арену выходит ведущий-распорядитель.

— Георгий Аркадьевич?

— Он назначает цену за побежденного.

— То есть цену за его жизнь?

— Стартовую цену, а дальше начинается аукцион.

— Торговля за его жизнь?

— Ну да. От стартовой цены. Одни повышают черные ставки, за смерть. Другие — красные, за жизнь. Кто больше… что в зале творится… Не передать… Когда перед тобой живой окровавленный человек… Красивый человек… И от тебя все зависит… Это как наркотик!…

Алик налил себе «Абсолюта» и выпил, не предложив «песцу».

— Скажите, а те, кто за жизнь, побеждают иногда?

«Песец» подумал:

— Говорят, одна женщина… выкупила парня… и тут же его увезла… Говорят… А может, это легенда… Я был всего один раз…

— Действительно, легендарная женщина…

«Песец» вдруг тоже налил себе сам. Выпил и расхохотался вдруг:

— Самка. Просто отпала от мужика, от крови кончила… Захотела еще. За любые деньги… Самка.

Алик тоже посмеялся, глядя на него.

— Так вы Андрюшу хотели в это шоу предложить?

— А что? — распахнул красивые глаза «песец». — На такие бои попадают только самые лучшие бойцы. Есть еще юниоры для открытых соревнований. Ну там, турниры кикбоксинга, таэквандо… Якобы… Много разных крыш. На элитные бои попадают единицы. Вот Чен, кстати, два таких боя провел. В Штаты съездил и там в двух боях победил. Я видел его кассету: вот где класс! Здесь у нас, в Питере, провинция, вы правильно сказали. А там у Капитана Джо!… Там действительно конец света!

— Им и положено, — сказал Алик, — они действительно на конце света.

— У Капитана бойцы со всего мира: отборные парни! Цвет всех наций!…

— Кстати,— перебил его Алик,— а куда же они трупы девают? Под асфальт, что ли? Вы не спрашивали у Георгия Аркадьевича?

— Я не у него спрашивал. С этим у них все законно.

— То есть как это законно? Какой тут закон?

— С бойцом подписывают контракт, его ведь никто не заставляет подписывать. Все добровольно. В контракте все оговорено: сумма при победе и обязательства фирмы при несчастном случае, оговорены гарантии и страховка семье, похороны, расходы на перевозку и на цинковый гроб…

— А почему цинковый?

— Среди бойцов много приезжих. И с юга, и с севера, и с востока… Наши-то парни опустились как-то, спились в основном.— «Песец» поглядел на Андрюшу. — Вот Андрюша еще в форме. Я и хотел ему помочь, пока он на дембеле совсем не дошел, как мой кретин. Лучше уж в гладиаторы, чем в киллеры, правда, Андрюша?

Андрюша скривил рот и промолчал. Его выручил Алик:

— А как же они смерть оформляют? Извините, это я как специалист… по трупам…

— А очень просто,— охотно объяснил «песец»,— как погибших при несчастных случаях на тренировках, при авариях, случайные смерти от перегрузок… В контракте оговорены «особые условия работы»… Это не проблема, поверьте.

— Конечно, — тут же согласился Алик, — кого теперь чужая смерть интересует. Конечно…

«Песец» вскинул руку и поглядел на часы:

— Ого! Уже без пяти два. Алик, вы мне столько дел поручили. Я могу до восьми не успеть.

— Это не я вам поручил, — поправил его Алик,— это мы с вами вместе выработали план оперативных мероприятий. Ну, по последней, на дорожку!

Алик разлил по фужерам остатки «Абсолюта», но так хитро, что в бутылке осталось еще на заход.

— Ваше здоровье, Сергей Николаевич. Как говорили в старом фильме: «За нашу победу!»

«Песец» засмеялся искренне и открыто, совсем как в старом кино:

— А я хочу выпить за вас, Алик… Извините, что я вас так называю.

— Ну что вы?… Я ведь сам так представился.

«Песец» прищурился:

— Так вот, Алик… Я знаю, кто вы.

Алик, улыбаясь, смотрел в его прищуренные глаза и молчал.

— Никакой вы не бандит…

Алик кивком с ним согласился и ждал, что он скажет дальше.

— Вы контрразведчик! — выпалил вдруг «песец». — Настоящий! Я вам помогу расколоть Капитана Джо. Я сделаю это не из-за денег, мне ничего не надо. Я помогу вам ради моего детства, ради того святого, что было во мне.

«Песец» высоко поднял фужер:

— Я пью за вас! Я пью за КГБ! За единственную мою надежду!

— Ура! — тихо сказал Алик. — Только об этом никому ни слова.

— Да что вы! — воскликнул «песец» и тут же зажал рот ладонью.

Они выпили, и Алик пошел провожать «песца» в прихожую. Андрюша слышал, как они говорили у дверей о какой-то «стрелке» «на том же месте, в тот же час». Потом громко хлопнула дверь. Андрюша все еще тупо сидел за столом: впервые в жизни ныло под сердцем. Перед ним лежала свернутая вчетверо пожелтевшая заметка…

Алик вернулся на кухню озабоченный, взъерошенный. Долго шагал в носках от плиты к столу, громко тер щетину.

— Он меня с ума сведет, Андрюша, честное слово. У меня еще не было таких пациентов. Это уникум! Представляешь картину — психиатр, сошедший с ума от пациента?… Кошмар!… Где-то я просчитался… Чего-то недосчитал… Уже поздно… Ставки сделаны… Теперь ход Капитана Джо…

Алик сел за стол. И только тут заметил состояние Андрюши:

— Что с тобой, Первозванный? Да брось ты про этого ублюдка думать. Я же сказал, никуда он не денется. его найдут другие. Мне он не нужен… Что с тобой, Первозванный?

Андрюша развернул на столе заметку, пододвинул ее Алику:

— Ты просил тебя познакомить с ним… На… Знакомься…

Алик взял в руки заметку, снял черные очки и долго читал. Потом саданул ладонью по столу так, что посуда в шкафу зазвенела:

— Такие капитаны гибнут!… А какие-то… неуловимые Джо живут?! Не принимаю! Пока он жив, не смогу принять!

Алик выжал плечистую бутылку, как тряпку, над двумя фужерами. Поднял фужер куда-то в сторону окна:

— До встречи, урус иблис!

Стучали часы, капал кран, жужжала муха под абажуром. Они молчали и курили. Потом Алик попросил Андрюшу рассказать о капитане Слесареве. Андрюша не мог. Он опустил стриженую голову на руку и затянул вдруг на старый мотив про молодого коногона:

13Родинка

В шесть часов вечера они на Литейном поймали тачку и поехали сначала на Васильевский. Где-то на Третьей линии Алик попросил мастера остановиться, а Андрюшу попросил подождать его в машине. Мастер попался деловой. Слушал по радио объявления и что-то аккуратно записывал себе в книжечку. Андрюша разглядывал дом, в подъезде которого скрылся Алик. Дом был большой, старый, гранитный, грязный. На карнизе парадной сидели серые совы, нахохлившиеся и недовольные. «Веселенькая халупа», — подумал Андрюша.

Вернулся Алик быстро: он переоделся в свободный черный костюм, в белую рубашку с галстуком. В руке нес дипломат. Алик сел рядом с Андрюшей и велел мастеру ехать на Крестовский в больницу имени Якова Свердлова. Мастер недовольно выключил радио, спрятал книжечку и поехал к Тучкову мосту. Андрюша глядел через плечо мастера на мутные дождевые струйки, на дергающиеся дворники и думал, какая нелегкая связала его судьбу с этим загадочным островом? До армии он и был-то здесь всего раза три, не считая, конечно, университета, но университет — не Васильевский. Васильевский — это мокрые, пустынные, сонные линии, в которых, кажется, и слепой не заблудится.

— Тебе от Тани привет, — перебил его мысли Алик.

— От какой еще Тани?

— От поварихи из «Фрегата» — ты ей очень понравился. — Алик наклонился к Андрюше. — Запомни этот дом с совами, квартира сорок. Запомни и в случае чего иди прямо сюда.

— В случае чего? — спросил Андрюша.

Алик смотрел перед собой, не поворачиваясь к Андрюше, сказал тихо, чтобы шофер не слышал:

— Если со мной что случится… Иди сюда. Она все знает. Домой не ходи, твой дом засвечен.

Андрюша только сейчас вспомнил, что завтра или в крайнем случае послезавтра в засвеченный дом приедет мать. Он рассердился:

— Зачем же ты велел «песца» ко мне вызвать?

Алик глядел вперед, в упрямый затылок мастера, и ответил не сразу:

— Ты сам засветил квартиру, когда телефон «песцу» оставил. Надо думать, Андрюша, кому свои телефоны оставлять. Теперь твою квартиру освящать придется… Батюшку вызывать со святой водой…

Тачка перелетела деревянный мостик через Невку, круто развернулась вокруг заросшего зеленой тиной прудика и выехала к красной кирпичной стене, окружавшей длинные больничные корпуса. У железных ворот стоял мент в сером плаще с капюшоном, и Алик попросил мастера подъехать к служебному входу. Они проехали вдоль кирпичной стены, остановились у проходной. Мастер, не дожидаясь расчета, включил радио и вынул свою книжечку. Очень был деловой. Алик попросил его подождать полчаса, но мастер ждать не хотел. Он торопился куда-то. Андрюша решил поставить его на место. Но Алик перехватил его руку. Алик вздохнул и полез во внутренний карман, но достал оттуда не деньги, а маленькое зеркальце в бронзовой позеленевшей оправе и внимательно поглядел в него. Мастер, не оборачиваясь, вытянул за ухо руку с карандашиком — Алик вложил в его руку зеркальце.

— Это что за шутки? — рассердился мастер и обернулся.

— Посмотри! — тихо приказал ему Алик.

Мастер от неожиданности бросил взгляд в зеркало, и взгляд его так и остался там.

— Что ты там видишь? — строго спросил его Алик.

— Себя…

Мастер изо всех сил старался отвести глаза от зеркальца, но у него не получалось. Алик внимательно смотрел ему во вмятинку во лбу, между глаз. Андрюше показалось, что в кабине запахло озоном, как после грозы.

— А еще что ты там видишь? — не отставал от мастера Алик.

— Туман, — вдруг мечтательно улыбнулся мастер.

— Какой туман?

— Зеленый… Как в том пруду. — Мастер хотел обернуться на пруд.

— Не отвлекайся, — строго попросил его Алик.

— Я не отвлекаюсь,— не оправдался, а упрекнул Алика мастер.

— Молодец,— похвалил его Алик,— а в зеленом тумане что?

Мастер внимательно всмотрелся в зеркальце и сказал удивленно:

— Глаза… Твои глаза… Там, в пруду…

— Правильно, — опять похвалил его Алик, — я дарю тебе это зеркальце.

— Спасибо, — не отрываясь от зеркала, поблагодарил мастер, будто Алик вручил ему какую-то драгоценную вещь.

— Я в этом зеркальце буду с тобой,— пообещал Алик, — а ты сиди и жди. Я очень скоро приду. А ты отдыхай, лучше всего поспи. Спи. Я скоро приду. Спи-и.

Алик перегнулся через сиденье, выключил радио и счетчик. Поудобнее развернул мастера в кресле и попробовал вынуть из его руки зеркальце. Но мастер не отдал.

— Спит.

— Ну ты даешь! — шепотом восхитился Андрюша. — Это и есть кодирование?

— Это вульгарный гипноз. Можешь нормально говорить, его теперь только я смогу разбудить.

— Может, ключи из замка вынуть? — не поверил ему Андрюша.

— Никуда не денется. — Алик открыл дипломат и достал оттуда два медицинских халата и две шапочки. — Надевай, Первозванный. Будешь моим главным помощником. Слугой чародея, так сказать.

Они переоделись в халаты. Андрюша наблюдал за мастером. Тот, прислонившись головой к боковой стойке, безмятежно улыбался во сне.

— А с этим ничего не будет? — кивнул Андрюша на мастера.

— А что с ним может быть? Как говорится, ничего, кроме хорошего. Отдохнет только.

— А зачем он тебе нужен? Другую бы тачку взяли.

— Мне нужно, чтобы тачка ждала у входа.

— Зачем?

— Сейчас мы, Первозванный, будем Марину похищать. Кавказский вариант. Пришло время.

В проходной, за деревянным барьером, у портативного телевизора стоял высокий мент.

— Это со мной, — кивнул на Андрюшу Алик и открыл дверь на больничный двор.

Мент оценил Андрюшу с ног до головы, спохватился и крикнул Алику:

— Подождите, доктор! А вы-то сами кто?

Алик посмотрел на него внимательно:

— Вы здесь недавно работаете?

— Скоро год, — пожал плечами мент.

— Стыдно, сержант, — ласково пожурил его Алик. — Я ассистент профессора Татарского. Институт Бехтерева. Мы на консультацию в четвертое отделение.

Алик подтолкнул Андрюшу к двери. Часы в проходной показывали половину седьмого. Мент дернулся:

— Подождите!

Алик пристально на него посмотрел:

— Сидите сержант. Отдыхайте. Отдыхайте.

— Есть, — удивленно сказал сержант.

Алик вышел во двор. Хлопнула дверь. А мент дремал в кресле, забыв о телевизоре.

На четвертом отделении было время ужина. Где-то в самой дали коридора слышался гул голосов и звон тарелок. У стеклянных дверей за деревянной стойкой сидела неприступная строгая сестра в золотых очках. Она раскладывала по нумерованным пузырькам разноцветные таблетки. Алик вежливо поздоровался с сестрой и попросил Андрюшу подождать на посту. Сам же деловито прошел по коридору и скрылся за какой-то дверью. Алик чувствовал себя в этой больнице как рыба в воде. Андрюша стал разглядывать красивый цветной рисунок над головой неприступной сестры.

На рисунке с соблюдением всех анатомических подробностей было изображено человеческое сердце. Чья-то безжалостная рука гасила в сердце, как в пепельнице, раскаленный хабарик сигареты. В бедном темно-красном с синими артериями сердце зияли уже прожженные дыры от других сигарет. Подписи под рисунком не было. И так все ясно. Андрюша отогнул полу белого халата и пощупал карман. «Беломор» он опять забыл купить.

Открылась дверь кабинета, и Алик помахал Андрюше рукой. В маленьком кабинетике на два стола в углу у стоячей железной вешалки, сидя, обувался толстый бородатый парень в грубом свитере.

— Садись, Андрюша. — Алик кивнул на свободный стул. — Коллега уступил нам на часик свой кабинет.

Парень крякнул и влез в высокий ботинок.

— Ключ сестре на посту оставьте.

— Всенепременно, — пообещал Алик, листая на столе тощую историю болезни.

Парень, крякнув, натянул второй ботинок, начал, пыхтя, с трудом зашнуровывать и, закончив, сказал с облегчением Алику:

— Ни черта там нет, коллега. Сплошная дурь. Эта тетка здорова, как Минотавр. За сорок три года впервые в больнице и то по недоразумению, я считаю.

— Давленьице… Шумы в сердце, — протянул Алик, перелистнув страничку.

— Шумы от нее у нас, — зло сказал парень, — и в сердце, и в башке. Удивительная стерва, однако…

Андрюша сообразил, что они говорят о Марининой маме. Алик засмеялся:

— С красивыми женщинами это часто случается, коллега.

Парень встал. Покачался в добротных, непромокаемых башмаках.

— Не часто — а всегда! Правило без исключений, коллега. Тетке сорок три, а фигурка как у девочки, хоть сейчас под венец, и деньжищ куры не клюют.

— Ну да? — удивился Алик.

— Что ты! — фыркнул толстяк. — Ты бы посмотрел, на каких машинах к ней хахаль подъезжает, а какая охрана.

Алик перестал листать историю болезни и спросил с интересом:

— Плотный такой? Лысый? Румяный?

— Он, — кивнул толстяк, — она его называет Гоша.

Алик незаметно подмигнул Андрюше: мол, секи! А толстяку сказал:

— Очень интересно.

— Ну-у. — Толстяк надел куртку с капюшоном.— Целуются взасос при всех, как школьники. Вся больница прибегает смотреть, когда он приезжает.

— Как интересно, — уже невесело покачал головой Алик.

— Бай-бай, коллега.— Толстяк открыл дверь, но потом осторожно прикрыл ее.— Коллега, до меня только дошло.— Он постучал себя толстым пальцем по лбу.

— Ну-у? — в тон ему спросил Алик.

— Ты же у Татарского работаешь, в Бехтеревке?

— Ну-у.

— У него раньше ассистентом Саша Ольшанский работал, высокий такой, плотный, с бородой. На меня немного похож.

Алик оценил парня с ног до головы:

— Ты прав. Что-то есть, — и снова уткнулся в историю.

— Коллега, а где он теперь?

— Убили, — не отрываясь от чтения, ответил Алик.

Толстяк задумался, дернул молнию на куртке — сначала вверх, потом вниз. Поскучнел румяным лицом:

— Такой был парень спокойный… А за что убили-то? Не знаешь?

Алик поднял голову и внимательно посмотрел на парня:

— За любопытство.

Толстяк опять дернул молнию вверх, с треском застегнул и накинул на голову капюшон.

— Опасная у вас профессия, коллега. Психоанализ, блин! Чужие тайны в наше время дорого стоят… Шут с ними, с деньжищами… Нам, кардиологам, спокойней… Мы в их тайны не лезем… Ты с этой теткой поосторожней… Если не хочешь следом за Сашей Ольшанским отправиться.

— Спасибо на добром слове, коллега.

— Бай-бай. — Толстяк открыл дверь. — Значит, ключи сестре на пост.

— Всенепременно.

Толстяк опять закрыл дверь, откинул капюшон:

— Хотя и у нас тоже… Месяц назад в реанимацию братки на джипе своего авторитета привезли. Труп уже. Никаких параметров. Сердце насквозь пулей пробито, я только руками развел. Так браток мне пистолет в грудь сует: «Оживляй, коновал! Или сам пулю получишь!» Вот так. Бывай.

Алик стоял у широкого окна, глядел вниз на сырые, облепленные листьями скамейки и напевал про себя: «Если я заболею, к врачам обращаться не стану…» Потом повернулся к Андрюше:

— Этот толстяк — Женька Воробьев. Отличный кардиолог. Десяток консультаций вместе провели… И не узнал… Может, я — это действительно не я? Как ты думаешь, Первозванный?

— Но Марина-то тебя узнала.

— Смотри! — Алик подозвал Андрюшу к окну.

По мокрому саду от главной проходной к их корпусу приближалась маленькая процессия из трех мужиков в длинных плащах. Они шли цепочкой. Средний, широкий, нес в руках большой зонт.

— Вот это эскорт! Напугал ты их вчера, Первозванный. Три охранника.

— А Марина-то где?

— Под зонтиком, — засмеялся Алик, — Дюймовочка.

Только теперь Андрюша разглядел под зонтом легкие оранжевые ботики. Саму Марину было и не видно. Из-под мокрого черного круга выпрыгивали оранжевые ботики. Марина очень торопилась.

— А «папа»-то где? — вгляделся в процессию Андрюша.

— «Папа» ждет меня на «стрелке»,— улыбнулся Алик.— Его «песец» туда к восьми привезет. Уверен, они уже там вместе с Капитаном Джо!

— Зачем?

— Чтобы они мне не мешали похищать Марину… Ну и видок у тебя, Первозванный. Ты похож на врача медвытрезвителя… Про синяк-то мы совсем забыли…

Алик водрузил на нос Андрюше свои подтемненные очки:

— Иди встречай.

Андрюша встретил Марину у стеклянной двери при входе в отделение. На этаже мягко остановился лифт, и на площадку вышли широкий охранник, Марина и черный худенький паренек. Андрюша вспомнил, что широкий был во «Фрегате». Батый называл его Слоном. А еще один охранник остался внизу в раздевалке, догадался Андрюша. Марина была в черном свитере, в черных брючках, в черных мягких туфельках. Оранжевые ботики тоже остались в раздевалке.

Андрюша поправил очки, подошел к Марине и сказал, как его научил Алик:

— Простите, вы дочь больной Паршиной?

Марина остановилась, и все остановились. Слон уставился на Андрюшу бычьим красным глазом. Марина подмигнула Андрюше веселым зеленым:

— С мамой что-нибудь случилось?

— Все в порядке. С вами хочет поговорить ассистент профессора Татарского. Идемте со мной.

Слон сделал шаг к Андрюше.

— Маленький, подождите меня у поста, — попросила его Марина.

— Ратмир, подожди у поста, — приказал Слон чернявому, а сам встал за Мариной.

Ратмир с радиотелефоном в руках облокотился о стойку неприступной сестры, та испуганно покосилась на него.

— Работай, — сурово приказал ей Ратмир.

Андрюша довел Марину и Слона до дверей кабинета. Дверь была открыта, в сумерках горела только настольная лампа. Алик сидел за столом и что-то выписывал из истории болезни. Первым заглянул в кабинет Слон:

— Это ты — ассистент профессора?

— Закройте дверь с той стороны. — строго посмотрел на Слона Алик.

Марина шагнула в кабинет:

— Доктор, почему вы в таком тоне разговариваете с моей охраной?

Алик встал из-за стола. Лицо его пропало в сумерках. В пятне света на столе были видны только его руки. Алик постучал ручкой по столу:

— Видите ли, мадам, здесь нет охранников. Здесь только больные и здоровые. Вы больны, мадам?

— Я пока здорова, — сказала ему Марина.

— А-а. Так вы дочь больной Паршиной?

Алик подошел к двери, пропустил в кабинет Андрюшу и закрыл дверь перед носом Слона. Слон ногой распахнул дверь и с вызовом глядел на Алика.

— Маленький, — повернулась к Слону Марина,— подождите меня за дверью. Я сейчас.

Слон скорчил дикую рожу Алику и сам закрыл дверь.

Марина и Алик стояли в темноте у стола. В пятне света Алик крутил в руках шариковую ручку.

— Саша, сядь, — попросила его Марина.

Алик сел за стол, а Марина так и стояла в темноте.

— Как ты изменился, Саша…

Алик тут же встал:

— Времени нет.

Он подошел к окну, взялся за пластмассовую белую ручку и оглянулся:

— Держи дверь, Первозванный.

Двумя резкими рывками Алик открыл раму:

— Здесь балкон вдоль всего корпуса. Идите к служебному входу. Там такси. Уходите, я вас прикрою.

Алик подвернул халат и вытащил из-за спины ТТ. Марина засмеялась:

— Ты меня так понял, Ольшанский?

— Ты просила тебя спасти. Я пришел. Уходи с Андрюшей. Я их задержу.

Марина поежилась:

— Закрой окно, Ольшанский. Холодно.

Алик по очереди закрыл обе рамы, туго задвинул пластмассовые ручки. Марина села у стола. Рядом с лампой положила черную сумочку.

— Саша, сядь.

Алик подошел к столу и сел напротив Марины.

— Ты плохо приготовил домашнее задание, Ольшанский, — тихо сказала Марина, — Ты не понял моей записки. Ставлю тебе двойку.

— Я все понял, — упрямо настаивал Алик, — я все знаю про твоего жениха. Его бизнес «Шоу Кумитэ». Я все понял.

— А родинка? — спросила Марина.

Ручка перестала крутиться в пальцах Алика.

— Какая родинка? Там не было никакой родинки…

Марина закинула за ухо каштановую прядь:

— Была. Третье слово в записке.

— Стейн? — спросил Алик.

— Да, — тихо ответила Марина.

— Стейн — пятно! — рассердился Алик. — При чем тут родинка?! Родинка — моул. Не было никакой родинки! Это ошибка!

Марина, положив подбородок на ладонь, смотрела на него:

— Ты совсем не изменился, Ольшанский… То же дурацкое упрямство… Стейн, моул… Какая разница. Родинка есть, Саша. И ничего с этим не сделать… Ничего…

Андрюша сидел в углу у железной вешалки, на стуле, где обувался «коллега». Он видел, как заволновался Алик. Потушил и снова зажег лампу.

— Он нашел тебя? Когда?

— Год назад.

Алик взял себя в руки и заговорил, как обычно, чуть растягивая слова:

— За-ме-ча-тель-но! Мне помнится, я уже однажды вылечил вас от этой «родинки»… От этого пятна… Больная, я предлагаю вам повторить курс лечения. Я возьму с вас, по старому знакомству, недорого.

Марина откинула волосы и громко рассмеялась:

— А стоит ли, доктор?

— Всенепременно! — уверенно ответил Алик.

Марина взяла сумочку у лампы и встала:

— Большое вам спасибо за заботу, доктор. Я не стану вас утруждать.

Алик бросил ручку и спросил растерянно:

— Почему?

Марина подошла к нему вплотную:

— Саша… А кто у меня останется, кроме него?… Кто?…

Андрюша скорее понял, чем услышал, как Алик сказал:

— Я.

Марина, улыбаясь, смотрела на Алика снизу вверх:

— Как интересно…

Андрюша уже много раз слышал эту фразу от Алика, но по тому, как ее произнесла сейчас Марина, понял, что это ее коронные слова.

— Почему же ты раньше мне этого не сказал, Саша?…

— Не мог! — заволновался Алик. — Ты бы неправильно меня поняла!

Марина взяла его за руки:

— Сашенька, не отчаивайся. Я бы тебя правильно поняла. Как тебя еще можно понять? Такого правильного… У тебя же в жизни все решено, все рассчитано… Все разложено по полочкам… Когда я узнала, что ты убит…

— Разве ты знала? — не поверил ей Алик.

— Знала, — успокоила его Марина, — но я все равно не поверила. Гоша меня убеждал, какую-то справку из больницы показывал…

— Подонок! — сжал ее руки Алик.

— Больно. Отпусти… Не отчаивайся… Я ему не поверила ни на грамм. Я поняла, что и смерть свою ты рассчитал на компьютере, как все остальное…

Они стояли в темноте, взявшись за руки. Наконец Алик спросил:

— Значит, если бы я тогда сказал… Ты бы мне поверила?

— Нет.

— Почему?

— Потому что я не нужна тебе, Ольшанский.

Алик отпустил ее руки:

— Как же тогда понимать твою записку?

— А так и понимай, — объяснила ему Марина,— это не просьба о помощи… Просто последний крик погибающего… Это судьба, Саша…

Алик сказал, неприятно растягивая слова:

— А утром зачем ты звонила?

— Попрощаться.

— Ты уезжаешь?

— Меня увозят.

— Далеко?

— Куда-то за город.

— Зачем?

— Боятся, что я встречусь с тобой… — Она посмеялась тихо. — А я вот встретилась… И ничего… Правда, Ольшанский? Можно я тебя поцелую?

— Зачем? — спросил Алик угрюмо.

Марина встала на цыпочки, прижалась к нему, закинула руку с сумочкой за спину Алику и поцеловала его в губы медленным, долгим поцелуем.

Андрюша сжал в руке тяжелую вешалку. Если сейчас откроет дверь Слон, металлические рога вонзятся прямо в его толстую харю. Рука у Андрюши уже затекла, а Марина все стояла прижавшись к Алику.

— Я найду тебя, — наконец сказал Алик

Марина с улыбкой опустила голову. Тряхнула каштановыми волосами:

— Я сама тебя найду. — Она подняла голову и подмигнула Алику зеленым глазом. — Когда выйду за него замуж. Я тут же найду тебя, Сашенька, и вручу тебе твой свадебный подарок. Твою мечту. Ты заслужил сто тысяч «гринов» на свою лабораторию. Ты добился своего!

— Не надо, — умоляюще попросил Алик.

— Надо. Надо, — уговаривала его Марина,— тебе недолго ждать. Сегодня вечером я его увижу и соглашусь стать его женой. Сегодня вечером.

Алик удивленно посмотрел на нее:

— Так ты его еще не видела?

— Он только сегодня приезжает.

Марина чуть приоткрыла дверь и сказала специально для Слона:

— Вы очень любезны, доктор. Спасибо.

Наглая рожа Слона тут же просунулась в дверь. Алик что-то написал на листочке, крикнул уже выходящей Марине:

— Мадам, минуточку!

Марина остановилась в дверях. Алик протянул ей листок:

— Я тут кое-что выписал для вашей матери… Новейшие препараты… Очень дорогие, правда… Но у вас, говорят, нет проблем?

Марина спрятала листок в сумочку. Очаровательно улыбнулась Алику:

— Вы правы, доктор. У нас нет проблем. — И она бросила Слону на ходу: — За мной, Маленький.

14«Подстава»

Желтое такси закидало дождем и листьями. Машина была в дождевых пупырышках, как только что сорванный лимон. За запотевшим стеклом спал мастер, розовый и счастливый, как новорожденный младенец. Алик сорвал с себя халат и шапочку, смял в ком и открыл заднюю дверцу:

— Присядь-ка, Первозванный…

Они присели на заднем сиденье. Алик бросил халаты в дипломат и громко щелкнул замками.

— Наша врачебная практика окончилась полным крахом.

Андрюша еще не видел Алика таким расстроенным, жалким. Андрюша был зол на него.

— Что ж ты ее не закодировал? Как этого?…

Алик поморщился.

— Я же сказал, это никакой не код. Это вульгарный гипноз.

— Ну загипнотизировал бы ее!

Алик помрачнел:

— Нельзя использовать гипноз в личных целях. Я, между прочим, клятву Гиппократа давал.

Андрюша посмотрел на упрямый затылок счастливого мастера:

— А этого?

Алик сердито покосился на Андрюшу:

— А этот обязан ждать своих клиентов. Обязан! Вот он и ждет. Он просто выполняет свои обязанности.

Алик, откинувшись на спинку сиденья, полез в карман за сигаретами, долго крутил в руках желтую пачку «Кэмэла».

— Сейчас мне больше всего хочется, Первозванный, не долететь до середины Днепра. Сейчас бы я с огромным удовольствием надрался, как самый вульгарный материалист.

— Брось стебаться! Что дальше будем делать?

Алик закурил, приоткрыл запотевшее окно и выпустил в дождевую морось струйку дыма.

— Сейчас мы будем прощаться с тобой, Первозванный.

Андрюша не ожидал такого поворота и замер. Он ждал, что еще скажет Алик. Алик несколько раз глубоко затянулся, как перед большим и трудным делом. Потом выбросил в окно сигарету и начал медленно, растягивая слова:

— У меня никогда не было друзей, Первозванный… Поверь, мне очень трудно прощаться с тобой… Извини, это лирика… Спасибо тебе за все, как говорится… Конверт с твоими деньгами на кухне. Под кастрюлей с борщом.— Алик протянул Андрюше руку.— Наше совместное предприятие окончено. Прощай. Привет маме.

Глядя на его протянутую руку, Андрюша вспомнил вдруг, как прощался с ним в горах перед дембелем капитан. Уже сигналила попутка до Моздока, когда к ним подошел капитан, пожал каждому руку и сказал только: «Держитесь, сынки». Только сейчас до Андрюши дошло, что имел в виду капитан. Он отправлял своих сынков в жуткую и страшную жизнь, которая хуже войны. Он отправлял дембелей в мясорубку и помочь им уже ничем не мог.

— Ну… Давай руку, Первозванный,— попросил Алик.

Андрюша не подал ему руки.

— Ты же говоришь, моя квартира засвечена.

Алик пожал плечами:

— А может, и нет, все от «песца» зависит. Ты на всякий случай из автомата позвони, если чужой ответит, пережди где-нибудь денек, — Алик улыбнулся, — а завтра их уже там не будет. Я тебе обещаю. Ну, прощай. Извини, я опаздываю.

Алик показал на циферблат автомобильных часов. Было без четверти восемь. Тогда Андрюша понял:

— Ты к ним на «стрелку»?

Алик развел руками:

— Надо, Первозванный.

— Я с тобой.

— Нет,— покачал головой Алик,— туда я один. Это, как говорится, очень личное.

И до Андрюши опять дошло:

— Хочешь замочить Капитана Джо?

Алик улыбнулся виновато:

— Если честно, не очень… Да это у меня плохо выходит. Я ведь никогда в жизни не стрелял.

— А у сфинксов? — напомнил Андрюша.— Ты в горлышко попал.

— У сфинксов совсем другое дело,— объяснил Алик,— там я дал себе установку попасть, а сейчас я не в том состоянии…

У Андрюши будто пелена спала с глаз. Все стало четко и ясно, как перед боем. Он взял из руки Алика сигареты. Закурил.

— Доложи, как вы договорились с «песцом».

Алик посмотрел на него удивленно:

— Я договорился, что ровно в восемь он привозит на «стрелку» «папу» и Капитана Джо.

— Зачем?

— Им очень нужен Ольшанский. Я объяснил «песцу», что ровно в восемь приеду и выдам им Сашу за сто тонн баксов…

— Подожди, подожди,— перебил его Андрюша,— опять стеб какой-то! Ты обещаешь им выдать себя?

Алик ему спокойно объяснил:

— Для них-то я не Ольшанский.

Андрюша замотал головой:

— Ничего не понимаю… Кого же ты им выдашь?

Алик вздохнул и опять стал объяснять:

— Видишь ли, Первозванный, это же отвлечение. Главное — похищение Марины. После ее похищения эта «стрелка» отпала бы сама собой. Понимаешь?

Андрюша сердито посмотрел на него. Буркнул:

— Так на войне не делают.

— Ты о чем? — не понял Алик.

— Мы же вместе! Надо же было мне сразу обо всем доложиться. Сразу же после договора с «песцом».

Алик виновато поежился под Андрюшиным взглядом:

— Извини. Времени не было… И потом, я был просто уверен, что мы Марину увезем… Просто уверен… И они нам не смогут помешать…

Андрюша отвернулся от него:

— Если бы я был в курсе, мы бы ее увезли!

— Как?

— Это уж мое дело,— рассердился Андрюша,— увезли бы без всякого гипноза. Если бы я знал! Короче. Решаем, что делать со «стрелкой». Нужна она нам сейчас или нет?

Алик не ожидал от Андрюши такого напора. Он отодвинулся в угол сиденья и сказал, пожав плечами:

— Решай.

— Ты-то уже решил, — презрительно посмотрел на него Андрюша,— террорист хренов! Решил замочить этого бандита! А подумал, что они с тобой за него сделают? Подумал?

Алик обиделся и молчал.

Андрюша понял, что вся инициатива теперь только в его руках. Голова работала четко и ясно.

— Что для нас сейчас самое главное?

Алик отвернулся к окну. Он глядел, как стекают по стеклу дождевые дорожки. Андрюша начал развивать свою инициативу:

— Сегодня вечером Марина встречается с этим бандитом. Сегодня вечером она решила ему сказать, что согласна выйти за него замуж! Вот что для нас самое главное!

— Ты так считаешь?

— Брось стебаться, доктор! Ведешь себя, блин, как маленький ребенок. У тебя твою женщину уводят, а ты тут из себя обиженного строишь! Дай себе какую-нибудь мощную установку. Мы должны быть в крутой форме. Мы должны ее спасти!

Алик не выдержал, рассмеялся и повернулся к Андрюше:

— Но она-то, как выяснилось, ее спасать не просит. Сам слышал, что она сказала…

Андрюше вдруг показалось, что с ним это уже было, что он уже слышал эти слова. Он вспомнил свой сон — как повернулся к нему капитан и сказал: «Она не хочет, чтобы ее спасали». И быстро, как в замедленной съемке, проплыли кадры: красные дома, сверкающие на солнце крыши, серый шлейф кумулятивной гранаты, убитый Ченом капитан…

— Чушь! — скривил рот Андрюша. — Мало ли что девчонки наговорят.

— Она не девчонка, — подчеркнул разницу Алик.

— А кто же? Сколько ей лет-то?

— Второго августа ей стукнуло двадцать три годика. Уже.

— Да… Действительно, в этом возрасте уже лошади дохнут.

Алик от души рассмеялся:

— Это ты хорошо сказал.

— Это не я, — отмахнулся Андрюша, — это мой капитан так говорил.

— Замечательный человек… Давай за него сегодня выпьем.

— Когда дело сделаем.

— Какое дело?

— Ну ты стебальщик! — Андрюша уже не злился, часы на торпеде показывали без пяти восемь. — Дай-ка мне пистолет.

Алик посмотрел на него широко раскрытыми глазами, словно собирался чихнуть. Но не чихнул, послушно полез за спину и протянул ТТ Андрюше. Андрюша взял пистолет, проверил обойму.

— Объясняю ситуацию. Этот бандит сейчас на «стрелке». Мы должны сделать так, чтобы он сегодня с ней не встретился.

— Как?

— Жопой об косяк! — рассердился Андрюша. — Марину похитить не удалось, мы этого бандита похитим. Ты приходи в форму, доктор! Быстро приходи! Дай этому бандиту установку ехать с нами к Саше Ольшанскому, а дальше видно будет. Понял?

— Ну ты даешь! — искренне восхитился им Алик.

— Я никому не даю! Я не блядь! — распалялся Андрюша. — Буди мастера.

Алик уже перегнулся через переднее сиденье, но Андрюша его остановил:

— Стой, а на хрен этот чмошник нам нужен? Он ведь нас опять ждать не захочет.

— Что же делать? — растерялся Алик.

— Слушай, доктор, можешь ты его сонного просто из машины убрать?

— Куда?

— Да куда хочешь. Вон хоть на ту скамейку у проходной. Мы сами быстрей доедем и спокойней. Можешь?

Алик, ни слова не говоря, вышел из машины. Обошел ее спереди и открыл водительскую дверь. Наклонился к мастеру, взял его за руку и бережно вывел из машины. Он повел его под руку к скамейке у проходной, вытер рукой мокрую скамейку и аккуратно усадил на нее мастера. Потом вынул из его руки зеркальце, встал над ним, держа перед его лицом ладонь и зашептал ему что-то. Андрюша не решался пересаживаться на водительское сиденье, к ключам в замке, ждал, вдруг у Алика ничего не получится. Поглядывал на циферблат часов: было ровно восемь. У Алика все получилось, он уже бежал к машине. Мастер счастливо улыбался под моросящим дождем, склонив на плечо голову.

Когда Алик прыгнул в машину, Андрюша уже заводил двигатель. Тачка не сразу завелась. Остыла. Пришлось вытянуть подсос. Со второго раза тачка загудела, как взлетающий самолет. Андрюша прибрал подсос. Боялся, что мастер проснется.

— Он проснется через полчаса,— успокоил его Алик, — я дал ему установку.

Андрюша включил щетки.

— А как он время без часов узнает?

— Часы у него есть, — улыбнулся Алик.

— Но он же спит.

— Часы у него внутри,— постучал себя по лбу Алик, — у каждого из нас замечательные часы. Они никогда не ошибаются, если человек им не мешает.

Андрюша совсем убрал подсос. Двигатель прогрелся. Работал справно. Чуть постукивали клапаны от дурного бензина. Андрюша не спеша, привыкая к машине, развернулся. Понял, что с непривычки сильно жмет на газ, и уже почти бесшумно выехал на пустой мокрый проспект.

— Ну вот, Первозванный, и начались твои обратные превращения. — Алик протирал мокрые очки носовым платком. — Из башмака ты превратился сначала в магнитофон, потом во врача медвытрезвителя, теперь ты лихой водила, а скоро превратишься в летчика. Я тебе обещаю.

— А зачем мне в летчика? — не понял Андрюша.

— А разве ты не хочешь улететь отсюда к едрене матери?

Андрюша посмотрел на Алика и только покачал головой. Алик хлопнул себя кулаком по колену:

— Мы же за фанерой едем, Первозванный. Пора строить ероплан!

На стрелке было совсем пустынно. Дождь рябил лужи. Сквозь редкие деревца серел залив, весь в белых барашках: ни машин, ни людей вокруг. Они объехали стадион и остановились у редкой рощицы. Андрюша выключил двигатель и вгляделся. На самом берегу за оранжевым бульдозером чуть белел капот джипа «чероки». Андрюша хмыкнул.

— Толково замаскировались, блин. Кому надо — увидит. Кому не надо — не поймет.

Алик вздохнул облегченно:

— Фу, даже, сердце отпустило!

— Чему ты так обрадовался?

— Не подвел меня «песец», притащил их на «стрелку». «Песец» — молодец. — И Алик рассмеялся довольно.

— Не спеши. Все еще впереди.

— Слушай, Андрюша…

Андрюша перебил Алика:

— Выходи из машины, они нас видят. Нельзя тут долго сидеть. Могут не так понять, на ходу поговорим.

Они одновременно открыли дверцы, одновременно вышли из машины, разом хлопнули дверьми. Получилось красиво и слаженно, будто приехала сыгранная бригада. Прошли немного вперед по асфальту и свернули к заливу по мокрой чахлой траве. Андрюша шел чуть сзади, на ходу оправив за спиной пистолет, давал Алику последние указания:

— Теперь все от тебя зависит, доктор. Ты должен заставить бандита уехать с нами. Должен! А я тебя прикрою.

По рощице они сделали полукруг. Теперь «чероки» был виден как на ладони. Впереди бульдозера. Острые взгляды тех, кто наблюдал за ними из джипа, чувствовались кожей.

— Твоя задача — заставить его уехать с нами. Я видел — ты можешь, — втолковывал Андрюша в затылок Алику.

Как только Алик и Андрюша вышли из рощицы на спрессованный дождем мокрый песок, распахнулись все дверцы джипа. Из высокой машины не спеша вылез «папа» в теплой кожаной «пилотке» и в кожаной кепке. Из задней дверцы следом за охранником выскочил «песец» в длинном плаще. Из-за руля вышел Чен, а за ним еще один охранник с коротким автоматом.

Андрюша и Алик остановились.

— Хватает, — тихо сказал Андрюша.

— Чего хватает? — не понял Алик.

— Патронов. Их пятеро. И у нас в стволе — пять.

— Я шестого не вижу, — забеспокоился Алик, — где Капитан Джо?

— Может, в машине, — успокоил его Андрюша.

Алик дернулся, хотел идти им навстречу.

— Спокойно, — удержал его Андрюша, — пусть они первые начнут.

Они стояли метрах в двадцати от джипа. Алик закурил. У бульдозера, засунув руки в карманы кожаной «пилотки», расставил ноги «папа», к его нижней губе прилипла сигарета. Рядом с ним встал Чен. У джипа остался «песец» с охранниками. Видно, ему не доверяли.

«Папа» выплюнул сигарету. Крикнул недовольно:

— Я не вижу Ольшанского.

И Алик щелчком отбросил сигарету:

— А я не вижу Капитана Джо.

«Папа» вынул руку из кармана «пилотки». Лениво махнул им рукой. Мол, подходи, разберемся.

— Иди вперед. Я за тобой,— шепнул Андрюша Алику.

Алик поправил очки и пошел. Андрюша шел за ним, чуть сбоку. Ноги не проваливались в мокром плотном песке, оставляли четкие рельефные следы. Берег был совсем пуст. Даже чайки прятались где-то. Алик был уже в полном порядке. Он остановился не доходя двух шагов до «папы»: уставился на него сквозь подтемненные стекла. Андрюша понял, что он начал работать. «Папа» ждал слов Алика, но не дождался. Начал сам, нагло и важно.

— Я компаньон Капитана. Джо поручил мне поговорить с вами.

— Тут какая-то ошибка,— вежливо перебил его Алик, — мы договорились с Сергеем Николаевичем, что здесь будет сам Капитан. — Алик чуть повернулся к «песцу»: — Разве не так, Сергей Николаевич?

«Песец» хотел подойти, но охранник удержал его на месте.

— Они мне тоже обещали. Я не виноват, — крикнул «песец» от джипа.

«Папа» посмотрел на него презрительно и объяснил Алику:

— Джо сегодня очень занят. Я его компаньон.

— В финансовых делах, — строго уточнил Алик, — а здесь, как я понимаю, дело сугубо личное. Здесь вы его никак не можете заменить.

Андрюша про себя похвалил Алика. Разговор не получался. Пора было уходить. стерегли. Чен узнал Андрюшу, пригладил мокрую челку. Андрюша отвел от него взгляд, посмотрел на серый, ребристый, как стиральная доска, залив. Метрах в пятидесяти от берега, на фоне серых коробок Васильевского острова, дрейфовал на волне чей-то белоснежный катер. Андрюша про себя позавидовал тем, кто находится в его уютной теплой рубке.

— А в чем проблема? — начал сердиться «папа». — Вам-то какая разница, кому Ольшанского сдавать? Ваше дело простое — получить за него деньги. Я деньги привез. Где Ольшанский?

Алик поправил очки, широко улыбнулся «папе». Андрюша понял, что он клюнул на «фанеру», понял это и забеспокоился.

— Замечательно! — сказал Алик ласково.— Тогда поехали с нами. Мы вас привезем к Ольшанскому и сдадим вам его с рук на руки, как говорится… По-е-ха-ли, Георгий Аркадьевич! По-е-ха-ли!

«Папа» тревожно посмотрел на Чена, Чен тоже забеспокоился, встал к «папе» вплотную:

— Это блеф! Нет у них Ольшанского! Они сами не знают, где он!

«Папа» тревожно посмотрел на Алика:

— Да… Где он? Вы знаете?

— Полчаса назад он был в Свердловской больнице, — мягко втолковал ему Алик, — встречался с вашей Мариной. Можете проверить.

«Папа» рванул на груди мощную молнию. Достал трубку и жирным пальцем, как клювом, застучал по клавишам. Крикнул в трубку, волнуясь:

— Але! Ратмир? Как у вас дела? Что? Крикни Маленького…

Алик перевел сосредоточенный взгляд на Чена:

— Скажите, чтобы он спросил у них, с кем Марина разговаривала в кабинете врача? Скажите ему… Скажите…

— Маленький? — заорал в трубку «папа». — Где Марина?… Что?… У Ланы в палате?… У вас все в порядке? Что?

— Скажите ему. Скажите,— не отставал от Чена Алик.

Чен резко дернул головой, словно хотел отмахнуться от назойливой мухи, но за рукав «папу» взял.

— Гоша, спроси, с кем Марина в больнице говорила?

И «папа» спросил:

— Але, Маленький… А Марина с кем-нибудь говорила? Что? С врачом? С каким врачом? С ассистентом профессора Татарского?…

— Она говорила с Ольшанским, — открыл ему тайну Алик.

«Папа» растерянно посмотрел на него.

— Теперь вы мне верите? — то ли спрашивал, то ли настаивал на своем Алик.

— Маленький! — рявкнул в трубку «папа».— Домой! Немедленно домой! С Марины глаз не спускать! Дома разберемся!

«Папа» сердито сунул трубку во внутренний карман. С треском застегнул молнию. Алик ему посочувствовал.

— Сегодня Ольшанский хотел похитить вашу Марину. Скажите спасибо, что я его отговорил.

«Папа» и Чен переглянулись.

— Да заберите вы его скорей, — убеждал их Алик, — зачем вам такие заморочки?

— Суки! — вдруг среагировал «папа».

— Что вы сказали? — вежливо спросил его Алик.

— Своего клиента сдаете, суки! Живого человека!

— Так ведь за хорошие деньги, — улыбался Алик, — за очень хорошие, правда? Берите с собой деньги и по-е-ха-ли. По-е-ха-ли, Георгий Аркадьевич.

«Папа» просто разрывался на части, глядел то на Алика, то на Чена.

— Через полчаса — он ваш. Ну, по-е-ха-ли. И конец всем вашим за-мо-роч-кам. По-е-ха-ли.

Чен не выдержал. Вмешался:

— Я следом на джипе поеду. Только при таком условии.

— Да! — обрадовался «папа». — Только при таком.

Алик покачал головой, поражаясь их недоверию, повернулся к Андрюше:

— Андрюша, ты согласен?

Андрюша показал ему рукой на шоссе. Было уже почти темно. В последнем предвечернем свете желтело на обочине такси. А с обеих сторон к машине подъезжали два темных микроавтобуса. Взяли такси в клещи, остановились, выключили габариты. Из автобусов высыпали черные силуэты и цепью разбежались по шоссе. Фронтом к берегу.

— «Подстава»? — спросил Чен тревожно у Алика.

— Не моя, — Алик показал на «песца», — это работа Сергея Николаевича. Мы так не договаривались.

Серые тени редкой цепью стали входить в рощу. На микроавтобусе щелкнул динамик.

— Предлагаю всем бросить оружие. Выходить к щоссе по одному.

— «Град», — узнал спецназ «папа», — чекисты. Это еще зачем?!

«Песец» растолкал охранников, подбежал к «папе»:

— Не волнуйтесь, Георгий Аркадьевич, вы тут ни при чем! Это за ним. — «Песец» показал на Алика. — Это за тобой, Алик. Иди. Иди к своим товарищам по оружию.

Алик молчал. «Папа» смотрел на него с интересом:

— Слушай, кто ты такой? Тебя такая бригада ищет…

— Долго рассказывать.

— Ну, иди же, Алик! Иди! — сгорал от нетерпения «песец». — Все! Все кончено. Неужели не понимаешь?

Алик молчал, зато искренне, от души возмутился «папа»:

— Ну ты и обсос, Сережа! Такую сделку расстроил.

Спецназовцы уже выходили из рощи. Уже различались пятнистые камуфляжи, темные бронежилеты, черные маски на лицах. Андрюша шепнул Алику:

— Уходим к «зеленке», быстро. Я прикрою.

Но Алик отмахнулся от него, подошел к «папе»:

— Если они меня возьмут, Сашу вы никогда не получите. Ни-ког-да! Вы поняли меня, Георгий Аркадьевич? Вы-би-рай-те!

«Папа» выбирал недолго. Рванул молнию на куртке, достал трубку и бросил в нее только одно слово:

— Подавай!

За спиной что-то взревело так, что все оглянулись. Белый красавец катер, звонко шлепая на волне, летел к берегу. Даже спецназовцы замерли, ожидая команды. А катер уже круто, боком подходил к прибрежным камням. Кто-то из цепи пустил в его сторону трассер.

— Не стрелять! — рассердился динамик.— Алика взять живым!

«Папа», Чен и Алик бросились к воде. «Песец», в раздувающемся на ветру плаще,— наоборот, к цепи спецназа. Он стонал на ходу:

— Уйдет ведь! Уйдет! Что же вы…

Андрюша растерялся. Охранники привалились спинами к джипу и смотрели в разные стороны. Делали вид, что они тут совсем ни при чем. Андрюша рванул по спрессованному песку к «зеленке» и на ходу услышал крик Алика:

— Первозванный! Сюда, Андрюша!

Поднимая фонтаны брызг, Андрюша полетел по воде на голос, к белевшему в сумерках катеру. «Папу» втащили на борт под мышки. Андрюша помог забраться мокрому Алику. Подтянувшись, поднялся сам. Чен тут же оттолкнулся от камней багром. Катер вздрогнул, осел на корму и с ревом понесся в серую пелену. От рывка катера Андрюша завалился на Алика. Алик шепнул ему в ухо, задыхаясь:

— Лучше с ними, чем с теми… Лучше с ними…