Астральный летчик

1Последняя проверка

Если вам вздумается найти бывший обкомовский рай, закрытую базу отдыха «Отрада», вам нужно доехать до Зеленогорска, на вокзальной площади суметь воткнуться в переполненный автобус до Смолячкова, если повезет с автобусом, радоваться не спешите, впереди еще самое трудное.

Конечно, лучше всего ехать туда на своей машине. Проще и удобнее. От Зеленогорска держите прямо на север по Нижнему шоссе. Держитесь вдоль берега залива. Где-то на десятом примерно километре от развилки Ушково справа мелькнет неказистая будочка, исписанная пульверизатором непотребными надписями и похабными рисунками. Когда-то здесь был полосатый шлагбаум КПП. Дальше до самого Выборга начиналась пограничная зона. И праздные горожане очень удивлялись экзотической ярко-зеленой пограничной фуражке. И суровому требованию: «Пропуск!»

Теперь-то зеленым фуражкам не удивляются. Они прочно прописались в черте города. И на вокзалах, и в аэропорту, и в Морском порту в Гавани, а двадцать восьмого мая, в День пограничника, вся Дворцовая площадь напоминает яркий зеленый газон на открытие футбольного сезона. И ночью жители прилегающих домов на Мойке и на Миллионной до утра слушают лихие песни бывших погранцов:

Простые люди не спят, слушают и понимают, что Государственная граница теперь пролегает через их город. Через их квартиры.

У неказистой будочки бывшего КПП автобус делает кольцо. Дальше «безлошадным» нужно добираться пешком. Вдоль берега залива еще километров десять. По песку. На свой страх и риск.

Тем, кто с комфортом катит на своей машине, тоже нужно держаться вдоль залива. В сторону Зеленой Рощи. Ни в коем случае не поворачивать направо.

Направо разбитая дорога уходит вверх по холмам и пригоркам на Выборг. Места там, конечно, тоже замечательные. Зеркальные озера, сосновые рощи, грибы. Заросший лесом фундамент из финских валунов. Это бывшая дача писателя-мистика Леонида Андреева. Но вы же не за этим сюда приехали?

Вам надо держаться левее, там места дикие, безлюдные. Справа стеной стоит мрачный хвойный лес. Слева серый залив и бледно-желтый прибрежный песок. Скользкие камни торчат из воды. У самого берега бродят понурые чайки. И ни одного человека. В бывшей погранзоне до сих пор населенные пункты редки. Какая-то тревожная аура окутала бывшую запретную зону.

Обкомовцы устроили свой рай за кордонами пограничников, подальше от людских глаз, не случайно.

Представляете, что творилось в этом раю?

Обкомовская номенклатура, скинув черные пиджаки и строгие юбки, только здесь чувствовала себя людьми, простыми и грешными.

Только здесь, в «Отраде», у номенклатуры срабатывало детское правило — «чурики, я не виноват!». Не зря они называли свой рай красивым русским словом — «отрада»!

Владимир Иванович Даль трактует его удивительно всеобъемлюще:

«Отрада — утеха, услада, утешение, успокоение, наслаждение; на чем или чем душу отводят, что покоит, услаждает, облегчает бремя, скорбь».

Лучше не скажешь.

Вы представляете, как они облегчали свое бремя?! Но что об этом говорить. Это было давно. Теперь здесь все совсем по-другому.

Через пять километров справа мелькнет дорожный указатель — табло на голубом фоне: «Отрада».

Здесь лучше затормозить.

Слева начинается высокий зеленый забор. Справа — стеной мрачный хвойный лес. Тоннель! На сердце тяжело станет, тоскливо.

Дальше вряд ли удастся проехать. У начала забора — будка. Блок-пост. Вам навстречу выйдет мощный красавец в черной форме, в черной пилоточке на голове. С автоматом на плече. Его черная форма вам обязательно что-то напомнит. Но лучше не вспоминать. Не думать об этом. Лучше остановиться.

Если вы не послушаетесь и проедете дальше, я вам не завидую. Вас все равно остановят гулкoй автоматной очередью. Тогда можете пенять только на себя. Потому что вы находитесь в частном владении. Со своей полицией. И что она решит с вами сделать за непослушание, это ее частное дело…

Лучше остановиться сразу у черного молодца с автоматом. И отдать свою грешную душу на волю провидения.

В ночь на шестое августа белый джип «чероки» подъехал к голубому указателю. Василий спросил у Алика:

— А ты знаешь, что значит «отрада»?

Он хотел процитировать уже известную нам трактовку Владимира Ивановича, но Алик его опередил:

— OTP-Ада? Это сокращение: «Общество тружеников ада».

Василий захохотал. Чен улыбнулся криво и зло поглядел на Андрюшу. А Андрюша не понял юмора.

Утром шестого августа в залитый солнцем, окнами на залив, номер, в котором с комфортом поселили Андрюшу с Аликом, в шесть утра шумно вошел Капитан Джо. Василий был в одних красных спортивных трусах. Алик спросонья уставился на его загорелое молодое тело. На мускулистой груди висел на кожаном шнурке красный амулет в виде восточного кривого кинжала.

Василий энергично растолкал мрачного Алика, предупредил, чтобы Алик и не помышлял о похмелке, предложил вместо нее пробежаться по кромке залива: «Всего километров десять, но какой эффект! Весь хмель выйдет потом». Алик стал отговариваться, доказывать Василию, что на втором километре умрет. Но тот был непреклонен. Василий за ноги стащил с кровати Алика и зычным командирским голосом скомандовал заспанному Андрюше: «Застава, в ружье!»

Лето опять вернулось. Солнце жгло уже в шесть утра. Как на юге. Залив — как зеркало. Ни одной волны. Прибрежные сосны вспотели дурманным запахом смолы.

По кромке берега к ним трусцой приближалась группа загорелых спортсменов. Впереди Андрюша узнал седого Петровича. Тоже был еще мужик что надо. Не поймешь, сколько лет. В спортивном костюме Петрович даже старше казался. Но Андрюше смотреть на него не хотелось. ТТ он им подсунул с электронной подлянкой. Неприятно было видеть этого сурового поджарого мужика, шестерившего на заграничного бизнесмена.

Петрович остановил группу в нескольких шагах от Василия. Построил их лицом к нему. По их мощным фигурам Андрюша понял, что это и есть бойцы. Бойцы будущего «шоу кумитэ».

— Приветствие хозяину,— приказал бойцам Петрович.

Бойцы наклонили головы, но поздоровались все по-разному. На разных языках. Один был раскосым, один кавказец, а двое — не поймешь кто.

— Как настроение, орлы? — спросил их Василий.

Бойцы ответили одинаково:

— Нормально.

Значит, парни были все свои, из бывшего Союза.

— Послезавтра бой, не подведите, — ласково попросил их Василий.

Бойцы молча уставились на него тревожным взглядом.

— И я вас не подведу, — успокоил их Василий.— Победитель кроме суммы контракта получит личный приз. От меня.

Бойцы не спускали с него тревожных взглядов.

— Что надо сказать дяде? — напомнил им Петрович.

И бойцы ответили опять одинаково:

— Спасибо.

— Вперед! — скомандовал Петрович.

И бойцы мощными горами заколыхались по берегу дальше.

— Петрович! — окликнул Василий.

Петрович вернулся.

— Возьми с собой паренька,— Василий кивнул на Андрюшу, — пусть с ними разомнется.

— Зачем? — не понял Петрович. — У меня две пары. Лишний будет.

— Кто знает! — улыбнулся Василий. — Возьми паренька.

Петрович кивнул Андрюше:

— Пошли.

Андрюша поискал глазами Алика. Алик стоял по колено в воде. Горстями мочил голову и грудь. Ему уже было жарко. И Андрюша побежал за Петровичем догонять бойцов.

Василий побежал в другую сторону. Алик не спеша трусил за ним. Василий бежал упруго, споро. На влажном береговом песке четко отпечатывались его босые следы. Следы ложились лисьей стежкой — один за другим. Не как у сгоняющих жир лохов — на ширине плеч. Василий понимал толк в беге.

Уже метров через двести Алик стал задыхаться и перешел на ходьбу. И Василий остановился. Ждал его, жмурясь на яркое солнце.

— Прямо южный берег Крыма! Артек! — крикнул он Алику. — Как раз то, что нужно!

Алик хотел спросить, зачем ему это нужно. Но не успел. Василий спросил его первым:

— О чем ты вчера в храме с Мариной говорил?

Алик выдохнул тяжело:

— О тебе. Все о тебе.

— Ты ей помог? Снял с нее код?

Алик подошел к нему вплотную:

— Код здесь ни при чем. Ты ей чужой, Вася…

Василий засмеялся:

— Давай окунемся.

Не дожидаясь ответа Алика, Василий скинул красные трусы и, высоко поднимая ноги, побежал по воде, осыпаемый искрящимися на солнце брызгами. Алик машинально отметил про себя его равномерный красивый загар.

А вода после гроз стала холодной.

Побледневшие, с синими губами, они лежали рядом на мелком горячем песке. Спиной к солнцу. Кайфовали.

Алик искоса глядел на молодое, упругое тело Василия. Вспомнил еле тлеющую голубую искорку в черной нище памятника на кладбище и спросил:

— Когда в лабораторию на приборы пойдем?

— Вечером, — тут же ответил Василий.

— А чего тянуть?

— Во-первых, ты еще не в форме. А во-вторых, дела, — отмахнулся Василий,— надо все самому проверить. На Гощу надежды мало. Он только о своей Лане думает. Ревнует… А завтра уже гости съезжаться начнут.

— Какие гости?

— Отдыхающие.

— У вас тут база отдыха, что ли?

Василий улыбнулся хитро:

— Пионерский лагерь «Отрада».

— Дети, что ли, приедут?

— Бывшие дети. — Василий перевернулся на спину, лицом к солнцу.— Помнишь,, как здорово мы вчера отдохнули в «Ностальжи»? У нас покруче. Люди приезжают на три дня. В свое пионерское детство.

— Зачем? — не понял Алик.

— Чудак. Самое лучшее время в жизни — детство. Но оно быстро проходит. А я остановил время. Я устроил вечный детский рай! В отдельно взятой жизни. Тут и линейки, и костры, и военная игра, и олимпиада. Гоша это делает лихо. Он профессиональный вожатый. Ты представляешь, взрослые, солидные дядьки, директора фирм, бизнесмены, на три дня становятся детьми! Фантастика!

— Дорого, наверное, стоит такое удовольствие?

— Очень, — согласился Василий.

И Алик вспомнил, как при выходе из «Ностальжи» Василий сказал ему: «За такое удовольствие я беру с человека всю его жизнь».

Издали раздался гортанный крик. Вдали, за причалом, схватились в рукопашной фигурки бойцов. Три пары.

— И «шоу кумитэ» тоже в программу входит? — осторожно спросил Алик.

— На закуску,— жмурился на солнце Василий.— В последнюю ночь. На закрытие лагеря. «Шоу кумитэ» — возвращение во взрослую жизнь. Обряд. Таинство. Ритуал.

Динамики у главного корпуса звонко щелкнули. Над пустынным побережьем высоко взвился знакомый с детства сигнал пионерского горна. Василий запел на веселый мотив:

Василий отряхнул грудь от мелкого песка и надел свои красные трусы:

— Семь утра. Зарядку мы с тобой, считай, сделали. Пощли завтракать.

Они шли по горячему песку к главному корпусу. Из динамиков им навстречу звенел хор радостных детских голосов:

— Это что, репетиция? — спросил удивленно Алик.

— Последняя проверка. Чтобы завтра никаких накладок! Отдыхающие должны себя почувствовать в отлаженной машине.

И Василий упруго зашагал вверх по дюне напрямик к корпусу.

Алик после купания чувствовал себя значительно лучше. Даже стал подпевать радостному хору:

У подъезда главного корпуса их ждал Георгий Аркадьевич в светлом костюме по жаре.

— Куда собрался, Гоша? — оценил его вид Василий.

«Папа» ему доложил, торопясь:

— Я все проверил. Все завез. Всех предупредил. Вася, я в город до обеда махну.

— К Лане? — прищурил серый глаз Василий. — Куда она денется? Кому она нужна? — Василий обнял Алика за плечи. — Вот кому она могла пригодиты:я, но он здесь и никуда отсюда не денется. Будь спокоен, Гоша, займись делом. Проверь все еще раз. Люди нам большие деньги платят.

«Папино» лицо огорченно вытянулось. Василий, обнимая Алика, смеялся:

— Не злись, дед! Ты же завтра за ней едешь. Завтра привезешь все святое семейство. Потерпи до завтра, дед. Займись делом.

И «папа» с ходу занялся делом. Набросился на подходившего к корпусу Петровича:

— Ну, как твои амбалы? Квелые они какие-то. Сонные…

— А кому хочется умирать в такую погоду? — мудро ответил Петрович.

И «папа» светлым шаром покатился по асфальтированной дорожке куда-то в глубь территории. Искать дело.

Василий остановился в стеклянных дверях. Заметил подходившего за Петровичем Андрюшу:

— Ну, как паренек? Проверил?

Петрович подошел к Василию вплотную. Но сказал громко, чтобы Андрюша услышал:

— Паренек ничего. Но сыроват. Если только на перспективу. Работать и работать.

— Вот и займись с ним. Поработай, — бодро приказал Василий и добавил тихо: — Глаз с него не спускай.

Через мраморный вестибюль Василий с Аликом, как были — в трусах и босиком, прошли в ресторан. Шикарный ресторан уже был оформлен под пионерскую столовую. На мраморных стенах висели плакаты: «Хлеб — наше богатство», «Кто не работает — тот не ест», «Когда я ем — я глух и нем».

Василий усадил Алика за самый ближний к кухне столик с картонной табличкой: «Вожатский». Алику есть не хотелось. И Василий заказал себе только апельсиновый сок, а Алику двойной кофе. Алик на кофе посмотрел как на отраву.

— Приводи себя в порядок, — приказал Василий. — Я тебя сейчас в лабораторию провожу. Проверь все приборы. Чтобы вечером никаких накладок.

Алик взял чашку и повернулся к стеклянной стене. За стеной рябился на солнце залив. По заливу медленно шел белый катер. С катера спускали на воду оранжевые бочки. Обозначали пионерский пляж. На стеньге катера развевался от движения синий флаг с радугой и стрелой.

Только сейчас Алик заметил, что радуга была всего в пять цветов. Как олимпийские кольца. По числу мировых континентов. А пылающая стрела была направлена в небо, как ракета.

— Что,— спросил Василий,— неужели не хочешь в лабораторию? Неужели не соскучился по коллегам?

Коллеги были ни при чем. После последнего полета идти в лабораторию было просто страшно. Василий как будто понял его мысли, склонился к столу, спросил осторожно:

— Слушай, а как тебе удалось второго АЛа спасти?

Это и был его последний полет. Рассказывать об

этом не хотелось. Но Василий мягко настаивал. И утро было чудесное. В такое утро, казалось, все страшное сгинуло куда-то, спряталось в черные щели. И кофе помог. Взбодрил и освежил.

Василий, морща от удовольствия нос, потягивал апельсиновый сок:

— Год тому назад я видел второго АЛа. Он был полностью парализован… Вонища в палате ужасная была.

Алик глотнул остывший кофе.

— А глаза его ты видел?

— Жуть, — вспомнил Василий. — Какой-то кошмарный животный страх… Жуть!

— Его спрашивали, что с ним случилось. На все вопросы он дико мычал.

— А поле? — прищурился Василий.— Что случилось с его полем?

— У него почти не осталось поля.

Алик чуть не сказал: «Как у тебя», но промолчал. АЛ с утраченным полем был почти трупом, а Василий чувствовал себя прекрасно. Энергия от него исходила мощнейшая. Алик постоянно ее чувствовал. Василий держал его под контролем.

— И ты вышел в астрал, — напомнил ему Василий.

— Мы так решили с Никитой. Чтобы из астрала его осмотреть. — Алик замолчал.

— Ну? — торопил его Василий.

— Над ним висел чужой перехватчик.

— Какой перехватчик? Чей перехватчик?

— Не знаю, — признался Алик.— Ни одна страна еще не способна выставить A3.

— Астральную защиту, — понял Василий.

— Ну, — кивнул Алик. — А тут висел чужой.

— Как он выглядел?

— Он черный был. Черный монстр какой-то с розовой пастью.

— Негр? — задумался вдруг Василий.

— Может, и не неф. В астрале тела выглядят по-другому… То есть так, как… — Алик замялся.— На Земле ты красавцем можешь быть, а в астрале выглядишь монстром. Астральное тело — это суть. Твоя суть.

— Ну и что? — наклонился к столу Василий.

— Перехватчик пошел на меня в атаку.

— Как это — в атаку? — удивился Василий.

— Да так. В обычную атаку, — пожал плечами Алик. — Мне ничего другого не оставалось, я принял бой…

Василий даже захохотал от удовольствия:

— Бой?! А как он выглядит? Этот самый бой?

Алик посмотрел в его горящие разным светом глаза:

— Внешне никак. Я лежу в саркофаге. Ну, это такая лежанка с датчиками. Ну, типа барокамеры, что ли. А Никита сидит у приборов. Держит мой «хвост»! Внешне я как бы сплю. Или в обмороке глубоком.

— А внутренне?

— А внутренне — я в астральном истребителе веду тяжелый бой. С резкой переменой высот, с уходами, заходами, маневрами.

— Как настоящий воздушный бой?! — шепотом спросил Василий.

— Похоже, — кивнул Алик, — только в абсолютном безмолвии. Бой в полной тишине.

— И кто же победил?

Алик засмеялся его нелепому вопросу:

— Ты же видишь, я с тобой сижу.

— А тот? Черный монстр погиб?

— Погиб.

— То есть как погиб? Каким образом?

Алик нехотя объяснил:

— Он же тоже где-то на земле находился. В какой стране, я не знаю. И кто он такой, я не знаю. Может, он и не негр совсем. Я вернулся в лабораторию, а он больше не проснулся. Только и всего.

Василий задумался. Уставился в залитое солнцем окно.

Алик был рад, что Василий отвлекся. Он бы все равно дальше ему ничего не рассказал.

Как, корчась, полетел черный монстр куда-то в бездну. Как высоко взмыл победно его астральный истребитель. А потом начал терять скорость. И остановился совсем. Завис, как вертушка, перед голубым сиянием. А из сияния вышел седой человек в белых одеждах. Тот, которого он называл для себя Андреем Первозванным. Человек строго глядел на него огромными серыми глазами. Не говорил ничего. Но Алик все понял:

— Не для этого я тебя в первый раз отпустил, не для этого!

Астральный истребитель вздрогнул и полетел стремглав в черную бездну. Следом за монстром. Мурашки ужаса пробежали по телу Алика. Хотя ничего не было видно в бездне той. Только черная, дегтярная пустота. От этой пустоты исходил мучительный ужас.

Над самым черным колодцем истребитель завис, и еле видимый в высоте белый человек неслышно сказал ему:

— Последний раз тебя спасаю. Иди домой, сынок.

И Алик вернулся в лабораторию. Ощутил свое тело,

неподвижно лежащее в саркофаге. Увидел над собой испуганное лицо Никиты.

— Что с тобой? — тряс его за плечи Никита. — Где ты был, Алик? Тебя потеряли приборы. Я думал — конец!

Алик с трудом вылез из саркофага и шатаясь пошел в соседнюю комнату. Была глубокая ночь. У постели второго АЛа дремала сестра. Ждала, когда кончится питательная капельница. АЛ отказывался есть. Категорически. Хотел умереть. Питательные капельницы приходилось ставить только ночью, когда он переставал контролировать себя.

На тумбочке лежали принесенные его женой ароматные, светящиеся изнутри яблоки. Но он так и не попробовал их.

Алик подошел к его койке. Положил ему на лоб руку. Лоб был холодный и влажный. Проснувшаяся сестра испуганно дернула Алика за рукав.

— Убери капельницу, — приказал ей Алик.

Сестра вынула иголку из вены, взяла штатив и скрылась за дверью. Пошла за дежурным врачом.

Алик тихонько хлопнул АЛа по щеке. Тот открыл глаза.

— Как дела, АЛ?

АЛ потянулся и ответил:

— Нормально… Слушай, кинь-ка мне яблочко.

Алик смотрел, как АЛ хищно вгрызается крепкими молодыми зубами в яблоко. А на душе Алика было сумрачно. В глазах его застыла черная, дегтярная бездна…

Василий взял Алика за руку:

— Слушай, Саша, а как ты сам стал АЛом? Это сложно, наверное? Годы тренировок, изучение оккультных наук? Да?

Алик пожал плечами:

— Это просто. Нужно однажды самому чуть не умереть. И все.

Василий, жмурясь, как кот, глядел на искрящийся залив и белый катер, подходивший к причалу:

— Саша! Ты посмотри, какая красота! К черту твой астрал! Вот же она — настоящая жизнь!

В стеклянных дверях ресторана появился молодец в черной форме, в черной пилотке на самых бровях.

— Капитан, вас к телефону! — крикнул молодец от самых дверей.

— На трубку? — спросил Василий.

— В кабинет. К директору лагеря.

Василий улыбнулся иронически:

— Саша, подожди меня у подъезда. Я сейчас. Я сам в лабораторию тебя провожу.

2Военная игра

У подъезда под кустом шиповника сидел на скамейке, в тени, мрачный Андрюша. Когда Алик сел рядом, Андрюша оглянулся по сторонам, сказал тихо, не глядя на него:

— Валить отсюда надо. И чем скорее, тем лучше.

Алик еще не видел Андрюшу таким мрачным и встревоженным.

— Что с тобой, Первозванный?

— Петрович меня предупредил. Сказал, что живыми нас с тобой отсюда не выпустят.

— Так и сказал? — задумался Алик.

— Территорию охраняют с собаками. Надо уходить морем.

— Во-первых, ты этому Петровичу не очень доверяй,— задумчиво сказал Алик. — Петрович на Капитана работает.

— Мало ли почему он работает, — заступился за Петровича Андрюша, — может, его жизнь заставила…

— А во-вторых, сегодня я никак уйти не могу. Я должен проверить этого Капитана Васю.

— А что его проверять?

— Надо проверить, кто он на самом деле. Марина его не узнала.

— Как это не узнала? — рассердился Андрюша.— Сама с ним обручилась, а теперь не узнает?

Алик огляделся и объяснил ему спокойно:

— Знаешь, как слепые людей узнают? Только в комнату входит знакомый человек, слепой уже улыбается — узнал. Или нормальные люди сто лет не виделись, стариками стали, а друг друга увидят — плачут от радости. Люди узнают друг друга полем.

Андрюша отогнал настырного шмеля, жужжащего над шиповником.

— Что же, у него другое поле стало?

Алик закинул ногу на ногу, сложил руки на груди. Задумался.

— Понимаешь, поле со временем может меняться. Становиться больше или меньше. Но качественно оно не меняется! Никогда не меняется качественно!

Андрюша его понял. Спросил настороженно:

— Ты хочешь сказать, у него поле другого человека? Разве так бывает?

Алик задумчиво качал босой ногой:

— Это я сегодня вечером проверю на приборах.

Андрюша врубился в тему. Спросил с интересом:

— А если у него поле другое, разве он внешне не меняется?

— У него родинка пропала. И глаза стали разные. Заметил, какие у него глаза?

Андрюша кивнул. А Алик сказал как давно решенное:

— Я должен его проверить. Чтобы ее освободить. Чтобы ей достоверно доказать, что это не тот, кого она любит. Что это другой человек.

Андрюша тихонько толкнул Алика коленкой: от подъезда к ним подходил, улыбаясь, Василий. Андрюша наклонил голову, сказал шепотом:

— А ночью морем уйдем. Я все подготовлю. Я тебя на берегу буду ждать.

Откуда-то из глубины леса раздались резкие выстрелы, похожие на щелчки бича. Алик покосился на Андрюшу. Андрюша, прищурясь, глядел на подходившего Василия. Василий спросил его заботливо:

— Ты, Андрюша, завтракал? Сыт?

— Ваших бойцов кормят как на убой.

Василий засмеялся. Андрюша понял, что глупость сказал.

— Их последний день так кормят, — объяснил Василий, — завтра разгрузочный день. Послезавтра — бой.

«Убой», — подумал про себя Андрюша.

Из леса раскатилась автоматная очередь.

Алик спросил Василия неуверенно:

— Стреляют, что ли?

Василий обрадовался:

— Идем, покажу. Это по дороге в лабораторию. Идем с нами, Андрюша.

И они пошли рядом, сначала по асфальтированной дорожке, потом Василий свернул в лес, и они растянулись друг за другом по узкой тропинке. Василий шел впереди. Выстрелы звучали ближе. Алик сообразил, что они не очень похожи на настоящие — слишком резкие и слишком частые. Это сколько же патронов на такую стрельбу надо?

Они вышли из леса на асфальтовую площадку у длинного ангара из красного кирпича. В ангар вели серые высокие железные ворота. Выстрелы раздавались оттуда.

Василий открыл низкую калитку в высоких воротах. Выстрелы загремели оглушительно.

— Прошу!

Они вошли, в полумраке различались кирпичные стены. По стенам тянулись металлические трубы, куда-то вверх вели железные лестницы. Лестницы кончались сваренными из прутьев балконами. Под потолком на рельсовых балках висел мостовой кран со стеклянной кабинкой, свисали почти до пола тросы. Из кабинки торчал ствол пулемета. Но стреляли не из него.

В центре засыпанной песком арены на бетонных сваях высилось укрепление не укрепление, крепость не крепость. Андрюша сразу узнал знакомый по горам блокпост. Без окон. С узкими продольными бойницами во все стороны. Бетонные сваи обрызганы автоматными очередями. Будто совсем недавно здесь кипел жестокий бой. По всей песчаной арене разбросаны в беспорядке пустые железные бочки, старые автомобильные шины, блестевшие в темноте стреляные гильзы. По арене стелется серый дым. Будто рядом горит чей-то подбитый бэтээр. Как трассеры, мелькают под потолком разноцветные лампочки. С крыши блок-поста арену обшаривает прожектор. Откуда-то звучит тревожная музыка. Прямо по барабанным перепонкам грохочут электронные выстрелы.

Алик вспомнил виденную у кого-то на компьютере похожую игру «DOOM» с таким же уровнем программы. Там нужно было отстреливаться от каких-то зеленых монстров. Но весь антураж был тот же: кирпичные стены, бочки, бойницы.

Алик оглянулся растерянно. Василий смотрел на него довольно:

— Нравится?

Алик понял, что он гордится этой воссозданной в натуре виртуальной реальностью.

— Это наш полигон. В субботу мы здесь военную игру проводим.

— С вашими пионерами-бизнесменами? — спросил Алик без улыбки.

— С нашими детьми,— поправил его Василий,— здесь они для нас просто дети.

После яркого солнца глаза медленно привыкали к темноте. На арене стали различаться фигуры людей в темных комбинезонах. В одном из них Андрюша сразу узнал Чена. Чен был здесь начальником. Он распоряжался людьми в комбинезонах. По его приказу люди переставляли на арене бочки, добавляли дыму, разбрасывали гильзы веером у пулеметных гнезд. Для большей достоверности. А он, как кинорежиссер, ходил по песчаной арене, недовольно морщился. Приседал у бочек. Оглядывал сектор обстрела. Чен хлопнул в ладоши. Люди в комбинезонах подошли к нему. Чен что-то сказал им, снял с плеча АК и поставил последнюю точку в готовой к бою панораме — обрызгал автоматной очередью стекла стеклянной кабинки под потолком. Оставляя острые пики осколков, осыпались неслышно стекла. Вся виртуальная панорама обрела мрачную завершенность.

— Чен, — крикнул Василий, — Чен, подойди сюда!

Чен посмотрел под потолок и скрестил перед лицом

руки. Исчезла музыка, смолкли электронные выстрелы. Включился яркий свет. При свете виртуальная панорама выглядела еще мрачнее, безжизненнее.

Довольный своей работой, Чен подошел к Василию:

— Все проверено, хозяин. Все готово к бою.

Василий кивнул и вдруг обратился к Андрюше:

— Андрюша, хочешь испытать наш полигон? Хочешь себя в бою попробовать?

Андрюша до войны не успел наиграться в компьютерные игры. Вся эта забава для великовозрастных балбесов напоминала ему натуральную войну. Только трупов на песчаной арене не хватало. И Андрюша вопросительно посмотрел на Алика.

— Некогда, — сказал Алик, — идем в лабораторию.

— Испугался! — засмеялся Василий. — Это же игра! Просто игра. Стреляют лазерными автоматами. А попадание регистрирует датчик на груди. Покажи им, Чен.

Чен снял с себя оранжевый жилет, похожий на спасательный, с красной коробочкой на груди. Накинул жилет на Андрюшу. Закрепил жилет на груди. Отошел на два шага и вскинул автомат. Лицо его стало спокойным.

— Чен, ты что?! — засмеялся Василий. — У тебя же настоящий АК!

Чен посмотрел на Василия, улыбнулся:

— Извини, Капитан. — Он повернулся к помощнику: — Дай-ка лазерник.

Помощник тут же подал ему короткий автомат, удивительно похожий на «узи». Чен закинул настоящий за спину, а лазерник направил в грудь Андрюше и нажал спуск. Коробочка на груди Андрюши тихо пискнула.

— Попал, — зло улыбнулся Чен.

— Ну видишь,— Василий обнял Алика,— это же игра! Только игра! Пусть попробует. Пусть проверит полигон.

Он обернулся к Андрюше:

— Ты же войну прошел! И такой ерунды боишься? Это же детская игра, Андрюша!

Андрюша подошел к Чену:

— Давай автомат.

Чен сдернул с плеча настоящий, но вовремя одумался и протянул Андрюше лазерник. Василий смеялся, довольный:

— Опять чуть настоящий не дал!

— Подожди, — остановил его Алик, — Андрюша голый.

— Ну и что? Лазерный выстрел абсолютно безопасен. Абсолютно. Ты решил, что мы тут людей убиваем? Да? Спорим, ты так решил!

Василий отобрал троих помощников в черных комбинезонах.

— А я? — спросил его Чен.

— Ты подождешь, — отмахнулся Василий, — ты с нами посмотришь за игрой. Отойди!

Василий построил помощников в ряд. Что-то объяснял одному из них, бородатому, показывая на блокпост. Чен недовольно отошел в сторону. Поправлял лезшую на глаза челку.

Василий повернулся к Андрюше:

— Они защищают крепость, — он показал рукой на цементный блок-пост, — а твоя задача — взять крепость и уничтожить противника. Их задача — уничтожить тебя. Все просто, все по жизни. Играем пятнадцать минут. В конце игры считаем попадания. Выигравший получает приз! Личный приз от меня! Обороняющие, по местам! Когда будете готовы, дайте сигнал.

Помощники разбрелись по арене.

— Свет! — крикнул Василий.

И в ангаре стало абсолютно темно.

— Это чтобы Андрюша не видел, куда они прячутся. Чтобы все по-честному, — объяснил в темноте Василий.

Заскрипела калитка в железных воротах. Лучи света ворвались в окутанное серым дымом помещение. В лучах света, по колено в дыму, стоял Петрович.

— Дверь! — крикнул Василий.— Петрович, дверь закрой!

— Хозяин, у меня вопрос, — вглядывался в темноту Петрович.

— Потом! Все вопросы потом! Закрой дверь!

Петрович ногой закрыл дверь. Остался в темноте.

— Хозяин, мы готовы! — крикнул голос из темноты.

— Музыка! Свет! Выстрелы! — заорал Василий.— Поехали! За мной!

И он полез наверх по железной лестнице к сваренному из прутьев балкону. Алик догадался, что балкончики эти сделаны для зрителей этой увлекательной, так похожей на реальность виртуальной военной игры.

Под потолком запульсировали разноцветные лампочки. Зазвучала тревожная музыка, забили по перепонкам выстрелы, застелился над ареной дым. Ни обороняющихся, ни Андрюши на арене не было видно. Но чувствовалось, что они притаились где-то здесь. И от этого становилось еще тревожнее.

— Скорее! Поднимайтесь на балкон! Здесь видней! — волновался, как ребенок, Василий.

И Алик полез к нему на балкон. Слышал: за ним по лестнице зазвенели сапоги Чена. А когда поднялся на балкон, увидел, что за Ченом поднимается угрюмый Петрович.

Сверху действительно вся панорама была как на ладони. Захламленная арена и блок-пост, прищуривший зло бойницы. Людей не было видно. Алик сообразил, что в полной темноте и Андрюша куда-то спрятался. Прожектор на крыше блок-поста обшаривал арену и не находил нападавшего.

— Время! — ухватился за железные перила Василий. — Время идет! Не тяни время!

Его услышали обороняющиеся. Из бойницы блокпоста разрезала полумрак красная лазерная очередь. По валяющимся бочкам и шинам. Просто наугад.

— Время! — волновался Василий. — Где Андрюша? Так нечестно! Трусит!

Но Алик уже увидел Андрюшу. Когда луч прожектора уходил в сторону, в темноте двигалась к блокпосту поставленная стоймя железная бочка. Обороняющиеся следили за лучом и не замечали ее. А Василий все кричал:

— Найдите его! Найдите этого труса! Уничтожьте!

Обороняющиеся заволновались под хозяйским окриком. Один из них проявился. Красная лазерная очередь вспыхнула из груды старых шин слева от блок-поста. Недалеко от застывшей бочки. Луч прожектора ушел. Бочка опрокинулась. К баррикаде из шин скользнула тень. Кто-то пронзительно вскрикнул.

По баррикаде грянула красная очередь из кабинки мостового крана. Бородатый сверху прикрыл блок-пост, живым к нему не пройти. Но Андрюша и не думал брать блок-пост со стороны лестницы. Алик видел, как он в темноте юркнул за бетонную сваю, выждал, когда прожектор уйдет от него, и полез по свае наверх.

Обороняющийся внутри блок-поста его не видел. Он заорал бородатому на кране:

— Я не вижу его! Помоги!

Из кабины крана вылез во весь рост бородатый.

— Стреляй! Андрюша! — шептал про себя Алик.

Но Андрюша не стрелял. И за сваей его было не видно.

— Помоги! Он рядом! — кричал обороняющийся в блок-посту.

Бородатый под потолком поймал трос, качнулся и, как в кино, лихо спустился на арену. Рядом с блок-постом. В темноту. Что случилось дальше с этим акробатом, не видел никто.

Зато все увидели Андрюшу на крыше блок-поста.

— Берегись! Он рядом! — заорал, перекрывая шумы, Василий.

И последний из обороняющихся осторожно высунулся из дверей блок-поста. Чтобы оценить обстановку. Прямо ему на плечи сиганул Андрюша. Прижал к полу, вырвал лазерник. Встал, поднял вверх руки.

— Все! — обрадовался Алик.— Без единого выстрела!

— Еще не все! — заволновался Чен. — Если он не стрелял, значит, все живы! Еще не все!

— Крепость-то захвачена! — Алик заволновался.

— Засранцы! — сердился Василий.

— Еще не все! Не все! — упрямо повторял Чен.

И действительно, последний обороняющийся скатился по лестнице. В темноте мелькнула вспышка выстрела. Самого выстрела никто не услышал. Такой грохот был в ангаре. Андрюша дернулся в сторону. Схватился за плечо.

— Все! — заорал Василий. — Выключай музыку! Дайте свет!

В ангаре наступила полная тишина. Зажегся свет. И дым на арене перестал клубиться. Было всем отлично видно, как Андрюша, перемахнув через перила блокпоста, сверху обрушился на стрелявшего. Заорал дико:

— Ал-ла! Блин-компот!

Серией ударов сбил его с ног. Потом поднял за грудки. И опять обрушил на него серию.

— Что он делает? — спросил у Чена Василий. — Это уже не игра. Игра кончена.

— А из чего тот стрелял? — подошел к Василию Петрович.

— Как — из чего? — не понял Василий. — Из лазерника.

— Лазерник у него выбит. Из чего он в Андрюшу стрелял?

Василий удивленно посмотрел на Чена. На арене Андрюша сидел верхом на поверженном противнике, уткнув его лицо в песок, и уже поднимал к его затылку пистолет.

— Убьет! — крикнул Чен и полетел по лестнице вниз, почти не касаясь ступенек.

Алик видел, как по левому плечу Андрюши растекается кровь.

Чен подбежал к Андрюше сзади, ногой выбил пистолет. Андрюша вскочил на ноги.

— Не надо, Первозванный! — не помня себя, заорал Алик и бросился вниз по железной лестнице.

Но его опередил Петрович. Он уже стоял между Андрюшей и Ченом. Коротко скомандовал Андрюше:

— Отставить, боец!

И Андрюша «отставил». Отошел в сторону. Вывернув плечо, разглядывал раненую руку.

Подошел Василий:

— В чем дело, Чен?

Чен не отрывал прищуренного взгляда от Андрюши. За него ответил Петрович. Показал поднятый с арены ПМ:

— В Андрея стреляли. Он завелся.

— Он раньше завелся, — хмуро буркнул Чен, — он двоих вырубил. До сих пор в себя прийти не могут. Он первый начал по-настоящему.

— Он войну прошел, — сказал Петрович. — Для него игры кончились. Он все сделал как учили.

— Без единого выстрела, — поддакнул Алик.

— А в него боевым стреляли, — закончил Петрович и отдал Василию ПМ.

Все смотрели на Василия. Василий крутил в руках тяжелый ПМ. Он отбросил пистолет, ткнул пальцем в лежащего:

— Когда этот в себя придет, в карцер его. Потом с ним разберемся.

Василий поискал глазами Алика. Алик стоял рядом с Андрюшей, разглядывал его раненое плечо. Андрюша успел уйти в сторону. Пуля скользнула по касательной. Вырвала клок мяса над самой татуировкой. Василий пошел к выходу.

— Алик, в лабораторию!

— Да, хозяин, — остановил его Петрович, — Карим биться отказывается. Второй пары не будет.

— А контракт?! — остановился Василий.

— Он согласен на любую неустойку.

— Про неустойку в контракте ни слова! Я сам ему это объясню! — Василий кивнул на Андрюшу: — С волчонка глаз не спускай!

Петрович подошел к Андрюше:

— Пошли, боец. На перевязку.

Вчетвером они почти одновременно вышли из ангара на свежий воздух. Дурманно пахло хвоей. В белесом высоком небе носились ласточки. Ставили на крыло поздний выводок. И вся только что пережитая виртуальная реальность казалась кошмарным сном. Если бы не свежая рана на плече у Андрюши.

Василий повел Алика по тропинке через лес. Алик обернулся на ходу. Андрюша кивнул ему в сторону залива. Алик его понял.

3ЛАВ

По песчаной лесной тропинке, перешагивая оживленные муравьиные тропы, Василий с Аликом дошли до серого цементного забора с колючей проволокой поверху.

«Стой — высокое напряжение!» — чернела надпись на заборе краской по трафарету.

Они обошли забор и остановились у черных железных ворот. Охранник в черной форме узнал Василия. Кинул ладонь к пилотке. Отворил им калитку.

За цементным забором на веселой, залитой солнцем поляне прятался хорошенький двухэтажный особнячок с белыми наличниками. У крыльца стоял грузовой «уазик». Четверо в серых спортивных костюмах грузили в кузов какие-то легкие металлические фермы. На груди их серых свитеров — красные выпуклые буквы: «ЛАВ». Алик без труда расшифровал: «Лаборатория астрального воздействия». Форма, хоть и не военная, Алику не понравилась. Все четверо были сотрудниками. Но хорошо Алик знал только одного — чернобородого, пучеглазого физика-теоретика Леву Лапкина.

Лева увидел Василия, вытянулся и поднял перед собой правую руку:

— Зиг хайль, геноссе!

Василий погрозил ему пальцем, как расшалившемуся школьнику:

— Лев Наумыч, не дури. Без увольнения оставлю.

Лева узнал Алика:

— И тебя взяли в наш Освенцим? Ну поздравляю, камикадзе.

— Брось, Лев Наумыч, — мягко урезонил его Василий, — всюду тебе Холокост мерещится. Брось свои еврейские заморочки.— Василий обернулся к Алику.— Черная форма ему не нравится. Лев Наумыч, пусть это будет единственным, что тебе здесь не нравится. Ты получаешь две тонны баков в месяц.

— Здесь я ничего не получаю, — уточнил Лева.

— Правильно, здесь ты на всем готовом. Деньги тебе на счет идут.

Лева сморщился, покачал лохматой головой:

— Я хочу домой, геноссе.

— В Израиль?

— Зачем?! — обиделся Лева. — К себе домой. На Петроградскую! Я здесь уже неделю! Целую неделю! Я хочу домой! Черт возьми!

Василий подошел к нему:

— Ты подписал контракт, Лев Наумыч. Закончи тему. Личную премию я тебе обещаю.

— Он обещает,— подмигнул Алику Лева,— а кто вы, геноссе? Вы Нобель?

— Круче.

И Василий провел Алика в дом. В светлой тенистой комнате, заставленной приборами, пахло заливом и хвоей. Василий рухнул в мягкое кожаное кресло.

— Никита!

— Минуту, — ответил из соседней комнаты Никита.

«Уже вернулся из Москвы, — подумал Алик. — Быстро все подписал».

В комнату вошел Никита в белом халате. Молча сел за стол начлаба.

— Опять не поздоровался, — напомнил ему Алик.

Никита снял очки, устало потер переносицу:

— А мы тут не здороваемся. Чего здороваться, если мы не прощаемся. Уже неделю вместе. И работаем, и спим, и едим.

— Ты-то отдельно будешь спать, — сказал Алику Василий, — в мансардочке. На самом верху. Поближе к небу. Никита, посвяти его в проблему. Расскажи про ваш АУТ. Он же не в курсе.

Никита надел очки и задумался.

— Что еще за АУТ? — спросил Алик.

— Астральный уловитель тонкого тела, — ответил с гордостью Василий. — Идея Левина. Разработка Никиты. За неделю смонтировали. Пока ты водку жрал. Вот какие гении на меня работают!

Назвать астральную ловушку АУТом придумал явно Лева — старый преданный болельщик «Зенита».

— Подожди, — Алик строго посмотрел на Никиту, — вы что же, ловушку для астрального тела разработали?

— В общем, да, — кивнул Никита, — только еще не испытали.

— И не надо ее испытывать! Не надо! — заволновался Алик.

— А почему? — засмеялся Василий.

В окно заглянул чернобородый Лева:

— Никита, мы новое крыло погрузили. Поехали монтировать.

Никита дернулся на стуле, но Василий его опередил:

— Сиди. Я сам с ними поеду. А вы тут поговорите по душам. Ты ему, Никита, смысл эксперимента объясни. — Василий остановился в дверях. — А ты, Саша, к вечеру приведи себя в порядок. В баньку сходи. Выпари из себя всю грязь. — Василий улыбнулся хитро. — Я-то понял, зачем ты в беспробудную пьянь ударился. Чтобы дисквалифицироваться. Чтобы тебя летать не заставили! Хитрец! Не выйдет! Никита, выпари его от души. Чтобы глаза сверкали и светились. На твою ответственность, полковник!

Никита встал из-за стола, сказал коротко:

— Есть!

— Подожди, — опомнился Алик, — я сегодня никуда летать не собираюсь.

— А это как получится!

И Василий хлопнул за собой дверью. Так, что тюлевые занавески на окнах встали параллельно полу.

Пока «уазик» не выехал за ворота, Никита сидел, напряженно уставясь в потолок, сжав пальцами подлокотники кресла. Как только с громовым звоном закрылись железные ворота, Никита повеселел. Начал рыться в ящике стола, достал из-под бумаг банку кофе, кружку и кипятильник.

— Кофейком побалуемся. — Никита, улыбаясь, потер руки.

— А что, он кофе запрещает? — спросил осторожно Алик.

— Да что ты! У нас кафетерий в подвале. Хоть залейся. Но всем вместе. В специально отведенные часы. Утром и после обеда. А я люблю сам. Понимаешь? Сам. У меня это ритуал. Пока кофе готовлю, столько мыслей в голову приходит.

Никита включил кипятильник. Достал с полки красные фаянсовые кружечки. Расстелил на столе салфетку. Все это он проделал оглядываясь на окно, прислушиваясь к каждому шороху.

— Действительно Освенцим,— грустно улыбнулся Алик.

— Да что ты! — замахал руками Никита,— Здесь хорошо. Замечательно! Территория большая. Теннисный корт, бассейн.

— А охрана? А колючка под током?

— Она мне не мешает. Наоборот. Концентрирует внимание. Не отвлекает на ерунду. Если бы не кофе… Когда я хочу, а не по расписанию. Если бы не кофе… Тут вообще сказка! А воздух какой!

— Сорок девятый год, — кивнул Алик. — Шарашка.

Никита разлил кофе по кружечкам. Сел в кресло

напротив Алика, на место Василия. Хотел что-то сказать, но задумался. Алик его отвлек:

— Давай, рассказывай.

— Что? — очнулся Никита.

— Рассказывай смысл эксперимента. Как велел геноссе Вася.

Никита округлил глаза под очками:

— Ты давно знаешь Василия Ивановича?

— Только вчера познакомились.

— И ты его… «Вася»?

— Имею право. Мы пили с ним и на брудершафт, и на «ты».

Никита покачал головой, то ли осуждая, то ли завидуя:

— А я его знаю двадцать лет… даже больше. Мы с ним вместе учились в ЛЭТИ.

— Он рассказывал.

Никита дернулся в кресле. Струйка кофе плюхнулась на белый халат.

— Что он тебе рассказывал?

Алик видел, что Василий прав: Никита до сих пор помнил и переживал то далекое комсомольское собрание факультета морских приборов. И Алик не стал его напрягать:

— Что-то рассказывал. Не помню. Мы вчера с ним здорово поддали.

— И он? — поразился Никита.

— А что, он не пьет, что ли?

— Не пьет. Даже при подписании контракта ни грамма не выпил… А Левка надрался, как дикий зверь.

— Ладно, рассказывай.

— Идея проста. — Никита схватил листок, начал на нем чертить контуры фермы. — Ты не физик. Как бы тебе это попроще объяснить…

Никита отбросил ручку, машинально включил на своем столе настольную лампу и обрадовался.

— Вот! Смотри! Лампа — это твое физическое тело. Твое ПФТ. Так?

— Допустим.

Никита схватил со стола клочок бумажки и покрутил им у лампы:

— А это мотылек. Понял? Это твое астральное тело. Твое AT. Так? Как бы далеко ни улетел мотылек, он обязательно вернется на свет. Так?

Никита потянулся к соседнему столу и на нем включил другую лампу:

— Это АУТ! Астральный уловитель! Понял?

Никита замахал в воздухе листочком:

— Наш мотылек отлетел от одной лампы. И прилетел к другой! Видишь, как все просто?

— Извини, — перебил его Алик. — Астральное тело связано с физическим! У них общая энергетика. Твой «мотылек» не полетит к чужой лампе!

— Правильно, — согласился Никита. — Но если мы замерим твою энергетику и воспроизведем ее в АУТе, мотылек полетит в ловушку! Только в ловушку! И никуда больше! Согласен?

Алик поразился, как просто, прагматично, доходчиво объяснил Никита великую человеческую тайну, будто речь шла о железных болванках и болтах…

Алик вдруг выключил лампу на столе у Никиты:

— Если мы уничтожим родное ПФТ… Если убьем человека? Астральное тело полетит в ловушку… Так? Это ты хочешь сказать?

Никита рассмеялся:

— Успокойся. Никого мы убивать специально не собираемся! Мы нашу ловушку только для умерших будем использовать! Только для покойников.

До Алика только сейчас дошло, что маленький грузовой «уазик» повез новое крыло, чтобы где-то его смонтировать. Для испытаний.

— Куда повезли прибор?

— В главный корпус…

— Зачем?

Никита снял очки, сморщился:

— Смонтируют над залом. Там какие-то бои будут. Василий Иванович говорит, может быть, и со смертельным исходом.

В коридоре хлопнула входная дверь. Никита взвился с кресла. В момент скинул в ящик стола пачку кофе и кипятильник. Улыбнулся рассеянно:

— Это охранник. Проверил, где мы. Он ничего. Симпатичный парень.

Алик смотрел на тонкие тюлевые занавески, чуть раздувающиеся от начавшегося ветерка:

— Слушай, Никита, а вы с этих бойцов параметры снимали?

Никита уже сидел за столом, листал толстую папку. Всем видом показывал, что разговор их окончен:

— Нет, ни с кого еще не снимали.

— Почему? Ведь, чтобы поймать AT в ловушку, нужно иметь параметры ПФТ. Так?

— Так, — кивнул Никита, не подняв головы. — Василий Иванович сказал, что он позже определит, с кого снимать параметры. Это его проблемы.

Алик встал. Подошел к окну. Солнце затягивали серые кучевые облака. А вдали над заливом послышался далекий громовой рокот.

— Значит, он позже определит, у кого будет смертельный исход? Он сам определит. Еще до боя. Интересное кино…

И Алик пошел к двери.

— Куда? — встал за столом Никита.

— В главный корпус. Переоденусь. Холодно в одних трусах.

— Тебе все в мансарде приготовлено. Отсюда теперь не выйдешь, Алик. Ничего, привыкнешь.

Алик возмутился:

— Что за дела?! Катитесь вы с вашей шарашкой! Я же с ним контракта не подписывал!

— Как — не подписывал?

Никита достал из папки и бросил на стол голубую картонку. То ли открытку, то ли перфокарту. Алик узнал на ней красные размашистые подписи. Свою и Василия.

— А это что? Чья это подпись? — удивленно спросил Никита.

4Теология

Алик, разомлевший после сауны, лежал на жесткой армейской койке в своей мансардочке. Уже давно за лесом печально пропел отбой пионерский горн:

Уже охранники вежливо попросили сотрудников лаборатории с теннисного корта.

Все стихло. На черном предосеннем небе зажглись крупные не летние звезды, уже угомонились в своих игрушечных замках ласточки под застрехой мансарды. А Алик все лежал в темноте закинув руки за голову, думал. Информации было много, но она никак не укладывалась в систему.

В мансарде вдруг зажегся яркий свет. Алик зажмурился и сел на койке. Различил в голубом ореоле черный силуэт. Алик закрыл глаза и снова открыл. Из ореола, как привидение, возник улыбающийся Василий в черной форме и в черной пилотке.

— Прямо к тебе. С развода караула. Даже переодеваться не стал.

Алик ему не поверил. Решил, что Василий специально захотел показаться ему именно в таком виде.

— А что это за форма на тебе?

Василий сел на табуретку прямо под яркой лампой:

— Наша форма… форма ОЭТа.

— А-а, — сказал Алик, — общества рогатых тружеников?

— Не уподобляйся Льву Наумовичу, — мягко попросил Василий.

Алик скинул ноги с кровати. Василий внимательно оглядел его розовое распаренное тело. Посмотрел в глаза:

— Другой человек! Ясный, лучистый взгляд. То, что нужно АЛу.

Алику даже неудобно стало от его пристального взгляда. Он натянул серый свитер с красными буквами на груди. Василий понял его замешательство по-своему.

— О своих вещах ты не волнуйся. Утром их сюда принесут. Да и вещей-то там. Мятый костюм да рваные кроссовки.

— ATT?

— Пистолета не было. Наверное, твой Андрюша его куда-то заныкал.

Василий бросил пилотку на стол:

— Боевой паренек. Ох, боевой. Вылитый я после первой зоны. Волчонок.

Он сам дал повод. И Алик задал ему весь вечер мучивший его вопрос:

— А с Андрюши параметры сняли?

— Какие параметры? — Василий сделал вид, что ничего не понял.

Пришлось ему объяснить:

— Параметры его биополя. Для астральной ловушки.

Василий долго молчал. Потом улыбнулся грустно:

— Я вижу, ты круто въехал в проблему. Приятно иметь дело с умными людьми. Но и хлопотно. Умные понимают гораздо больше того, что им нужно. А всякий перебор — беда. Горе от ума, как говорится. Давай договоримся сразу — Андрюшина жизнь мне ни к чему. Стреляли в него случайно. Охранник уже отбывает наказание в строгом карцере.

— Зачем же ты его сюда привез?

— Я его привез для тебя. Для твоего спокойствия. Чтобы ты мог спокойно работать.

— Как заложника? — понял Алик. — Ты его привез как заложника. Чтобы я на тебя работал.

Василий засмеялся:

— Вот обследуешь меня на приборах, поставишь диагноз — и отправлю я твоего Андрюшу до самой Фурштатской. С шиком.

— У него на квартире засада.

— Временно. Пока я не дал отбой.

Клочки информации стали собираться хоть в какую-то систему. И Алик спросил:

— Это ты оставил засаду? Это ты послал чекистов на «скорой помощи»? Ты! И на стрелку группу «Град» ты отправил!

— А ты это только сейчас понял? — удивился Василий. — Я же тебе сразу признался, что целую неделю тебя искал. Я же тебе сразу сказал, как обрадовался, что АЛ и Саша в одном флаконе!

— Значит, ты и чекистами командуешь? — сел на койке Алик.

— Не я, — скромно улыбнулся Василий, — ими командует генерал Калмыков. Мой старый друг.

Алика вспомнил наконец, где он встречал Василия раньше. Василий ему подмигнул:

— А чего ты не куришь? Кури. Восемь лет не курю, а люблю иногда, когда в моем присутствии курят.— И он протянул Алику пачку «Мальборо».

Точно так же, как в тот раз. В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом.

В тот год Алик, совершенно неожиданно для себя, получил приглашение из Америки. Его приглашали на конгресс независимых исследователей ВТО в какой-то занюханный городишко Шарлоттсвилл, штат Вирджиния. ВТО американцы называли проблему внетелесных опытов. Они ознакомились с выступлением Алика на скромном конгрессе в Будапеште в восемьдесят пятом. Там он впервые узкому кругу совершенно смурных ученых продемонстрировал фотографии мыслеобразов крыс, произведенных горячечным воображением болезных из пятого отделения Бехтеревки. В Будапеште после его доклада к нему подошел седой косматый человек, долго вертел в руках фотографии и спросил по-английски, не пытался ли Алик фотографировать объекты ПСО.

Алик и не знал тогда, что это такое. Он и фамилию косматого забыл. И вот спустя два года получил от него приглашение на конгресс.

Алик побежал в Публичку, перерыл подшивку «Scientist» и нашел, что ПСО американцы называют предсмертный опыт. Он удивился, какое отношение его крысы имеют к этому самому ПСО. Но документы на отъезд все-таки подал.

И вот через месяц где-то ему позвонили из КГБ. По вопросу отъезда. Назначили встречу, но не в Большом доме, а где-то на Миллионной, в частной квартире. Алик насторожился, но на встречу пошел. В частной квартире его ждали двое. Аккуратные, загадочные, в костюмах и галстуках. Один, с усами, — помоложе. Другой, без усов, усталый, — постарше. Младший представил старшего:

— Полковник Калмыков. Старший следователь УКГБ.

Тогда он еще был старшим следователем. И полковником. Они долго пили чай с печеньем. Разговаривали о том о сем. О науке, о новых, хлынувших на голову потоком острых публикациях в литжурналах…

В конце разговора полковник Калмыков вдруг предложил Алику прокатиться в Америку бесплатно. Надо сказать, что независимые ученые пригласили его на конгресс, но подъемных не предложили. Поездка туда влетала в хорошую копеечку. И Алик решил машину продать. А тут полковник сам предлагал прокатиться на конгресс бесплатно. Алик его не понял. Ему вежливо объяснили, что все его дорожные расходы берет на себя КГБ.

Алик не ожидал от них такой щедрости. Понял, что эта поездка будет больше похожа на «творческую командировку». И попросил объяснить, в чем будет заключаться его «творчество». Ему объяснили. В институте Бехтерева появился недавно веселый рыжий аспирант из США. Стен, кажется, его звали. Рыжий так влюбился в демократическую Россию, что даже жениться надумал на студентке психологического факультета. И именно сейчас срочно собирался домой, испросить благословения своих американских родителей.

Алику предложили «случайно» составить ему компанию. Их места в самолете «случайно» окажутся рядом. У них будет о чем поговорить за долгие одиннадцать часов лета. Рыжий, оказывается, очень заинтересовался фотографиями Алика (чего Алик, кстати, не знал). Алик только должен подружиться с рыжим Стеном. А это совсем не трудно, убеждал Алика полковник Калмыков. Ведь и Стен мечтает с ним подружиться, только стесняется.

Алик должен был просто подружиться с общительным янки. А в Америке познакомить рыжего со своим другом. Только и всего. Почти даром обходилась поездка.

— У меня в Америке нет друзей, — честно признался Алик.

Чекисты вежливо улыбнулись друг другу:

— Это наш друг. Вы рыжего знакомите с ним. И ваша миссия кончена. Дальше наши проблемы.

Алик покраснел. Он понял, что должен послужить подсадной уткой. Подманить рыжего общительного Стена под выстрел. Ведь «друг», с которым он должен его познакомить, явный разведчик. Агент КГБ.

Алик помялся, но вежливо и твердо отказался от «творческой командировки». Вежливо и твердо.

Ему так же твердо объяснили, что рыжий Стен никакой не аспирант, а разведчик ЦРУ. Стен интересуется его крысами только потому, что считает, что Алик работает на секретную лабораторию КГБ. Эту самую ЛАВ, которая в восемьдесят седьмом году была скрыта под скромным номером почтового ящика.

Алика убеждали, что вывести на чистую воду коварного вражеского агента — его святой патриотический долг. Но Алик понимал патриотизм и святость как-то по-другому. Ему убежденно доказывали его ошибку, долго доказывали. Наконец усталый полковник попросил его подождать в прихожей.

Вот там, в прихожей конспиративной квартиры, Алик и увидел впервые Василия.

Он и тогда был весь в черном. В черном костюме, в черном галстуке. И немножко поддатый. Будто явился туда с чьих-то поминок. Алик сел на стул напротив него. И Василий, улыбаясь, протянул ему пачку «Мальборо».

Тогда Алик и закурить не успел. В прихожую вошли чекисты. Полковник попросил Василия в комнату. А младший, усатый, пошел провожать Алика до дверей. Василий поймал Алика на полдороге. Подмигнул веселым серым глазом:

— Пачку-то верните, коллега.

Алик смутился еще больше и поспешно вернул ему дорогую пачку. Сам он тогда курил дешевые болгарские «Родопи».

У дверей младший чекист извинился перед Аликом за беспокойство. Уверил, что никакие неприятности ему не грозят. Разве что о заграничных командировках придется забыть. Даже в соседние страны. И еще чекист попросил забыть о встрече в прихожей. Забыть этого черного поддатого человека, который назвал Алика «коллега».

Их короткую встречу в прихожей конспиративной квартиры напомнил Василий Алику красной пачкой «Мальборо».

Василий засмеялся:

— Долго же ты вспоминал. А я тебя сразу узнал. Еще там, на бульваре. У церкви. Эх ты, психолог!

Алик закурил. Василий молчал загадочно. Ждал вопроса. И Алик решил играть в его игру:

— Зачем ты был в той квартире?

— Калмыков хотел меня познакомить с тобой. Конечно, в случае твоего согласия. Он был уверен, что ты согласишься. Что за дела? Познакомить рыжего с «другом». И вся твоя поездка за их счет. Любой дурак согласился бы.

Алик затянулся горевшей как порох сигаретой:

— Значит, ты и был тем «другом»?

Василий грустно кивнул.

— Значит, ты был их агентом?

Василий опять кивнул.

— Ты же сказал, что ненавидишь КГБ.

Василий засмеялся:

— Змея кусает свой хвост. От любви до ненависти — шаг. И потом, это у меня в крови. Семейная традиция. От отцов не отрекаются.

— Когда же ты… Когда же ты стал на них работать?

— После Артека. Во-первых, Гоша очень боялся, что всплывет история с Мариной. Во-вторых, они опекали его коммерческую деятельность. Его комсомольский ТМЦ… Лучшей крыши не придумаешь. Ну а в-третьих, мне очень нужно было в Америку… — он засмеялся. — К маме. Гоша и привел меня к Калмыкову.

— Подожди, — поймал его Алик, — твоя мама сама могла тебя туда пригласить.

Василий парировал, не задумываясь:

— А кто бы меня отпустил к ней с двумя судимостями?

Алик потушил быстро догоревшую сигарету:

— Ну и что ты сделал с тем рыжим?

— Ничего, — развел руками Василий. — Он теперь мой шеф.

— Стен?

— Назовем его Стеном.

— В ЦРУ? — поразился Алик.

— В ОРТе, — ответил Василий.

— В обществе рогатых?

— Не надо, — твердо предупредил Василий, — шутки кончились. Не уподобляйся местечковым шутникам.— Василий положил ногу на ногу. Сложил пальцы на колене. — Калмыков уже тогда понял, кто такой Стен. Понял, что его работа в ЦРУ просто отмазка. Через меня Калмыков решил связаться с ОРТом.

Алик посмотрел на него обалдело:

— Так что же такое ОРТ?

— Я тебе рассказывал. Общество разумных тружеников. Большего тебе пока знать не положено.

Взвизгнула солдатская койка. Алик вскочил, зашагал босой по тесной мансарде:

— Но цели? Хотя бы цели!

Василий поправил под широким ремнем черную гимнастерку:

— Хорошо. Это ты должен узнать прежде, чем пойдешь проверять меня на приборах. Прежде, чем ставить диагноз. Ты должен это узнать, чтобы понять: мне нужно вернуть себя, стать прежним не из мелкой прихоти, даже не ради Марины. Мне нужно стать прежним ради нашего общего дела. Сядь!

Все опять походило на бред. Гудение лампы под низким потолком. Смуглое лицо Василия без теней. И черная, почти южная, ночь за окном… И вспышки зарниц далеко над заливом… И тихий, размеренный как гекзаметр, голос Василия.

— Феодализм, капитализм, социализм… — это лишь поверхность. Экономические способы достижения одной цели. А цель у человечества испокон веков одна — бессмертие! Мумии фараонов в египетских пирамидах, непрерывная наследственность королевской крови, передаваемый по наследству капитал, коммуны-муравейники, а в центре муравейника — сморщенный дедушка в Мавзолее, ожидающий своего воскрешения. Глупая шотландская овца, точная клонированная копия своей глупой матери… Что это такое? и есть мечта о бессмертии! Анекдот бессмертия! Пошлый, заезженный анекдот… На анекдоте не построить концепцию! — Василий замолчал.

— А у вас? — не выдержал Алик.

Василий чуть улыбнулся. Совсем чуть-чуть. Левым уголком рта. Тем местом, где еще недавно была родинка.

— Мы не зря называемся обществом разумных тружеников. Мы уразумели главную ошибку мировой цивилизации. Трагическую ошибку человечества!

— Даже так! — воскликнул со смехом Алик.

Василий не обратил на его смех никакого внимания, обернулся к столу и взял черную книгу с золотым крестом на обложке. Алик и внимания не обратил, что в мансардочке на столе лежала Библия. Василий открыл самую первую страницу:

— Ты помнишь, как появился на Земле человек?

Алик ответил сразу:

— Его сотворил Бог. Создал по своему образу и подобию.

— А сотворить и создать — это разве одно и то же?

Алик задумался на секунду:

— Сотворить — это творчество. Это процесс. А создать — это сделать. Это работа. Слушай, а какая разница?

— Большая.

Василий открыл Библию. На самых первых страницах.

— В первой главе Бытия, на шестой день, в самом конце творения Бог вдруг говорит: «Сотворим Человека по образу Нашему и подобию Нашему; и да владычествуют они (заметь, они!) над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися на земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божьему сотворил его; мужчину и женщину, сотворил их…» Как это тебе нравится, а?

— Подожди, подожди, — заволновался Алик, — разве он их обоих сразу создал? Женщину ведь потом — из ребра… Что-то не то… Дай-ка мне твою книгу посмотреть!

Василий рассмеялся и показал ему книгу:

— В чем ты меня подозреваешь, Саша?! Обычная Библия. Синодальная типография. Иллюстрации Доре.

И он открыл Алику вторую страницу. На черном рисунке в тропическом райском саду лежал распростертый Адам. Рядом с ним стояла златокудрая, созданная из ребра Ева. А над ними в глубине хмурился Бог в ослепительном сиянии.

— Подожди, — задумался Алик. — Когда же он создал Адама из глины, а Еву — из его ребра?

— Это потом. Это уже вторая глава.

— Подожди! Выходит, он дважды создавал человека?

— Первый раз он сотворил, а второй раз — создал, — уточнил Василий. — И это был уже совсем другой человек. Совсем другой!

Алик замотал головой, не понимая:

— Зачем же ему понадобился другой?

Василий положил Библию на колено.

— На шестой день творения сотворил Бог человеков — мужчину и женщину. Без имени, заметь. Им имен и не нужно. Они же по его образу и подобию.

— А Адам?

— Да подожди ты со своим Адамом,— брезгливо перебил его Василий. — Всё по порядку. — И Василий тихо и размеренно стал читать по Библии: — «И сотворил Бог к седьмому дню дела свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел своих, которыя делал…» Бог после каждого дня восклицал: «Как это хорошо!» А на шестой день, сотворив человеков, Он даже воскликнул: «Весьма хорошо!» Ну прямо: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!»

— Ты не отвлекайся, — оборвал его Алик, — дальше излагай.

— Изволь, — немного манерно согласился Василий. — Значит, Он нарадовался и почил от трудов своих праведных. Господь уснул, не послав дождь с неба.— Василий поднял палец и прочел: — «Но пар поднимался с земли и орошал все лицо земли»! Ты понял?

— Нет, — выдохнул Алик.

Василий сказал торжественно и строго:

— Вот этот пар с земли, ее пот, так сказать, и есть самое главное! Для нас с тобой. Для человеков. Бог уснул. Не дал на землю своего живительного дождя. И земля вспотела своим паром. И стала развиваться по своим законам!

— Что же тогда получается? — засмеялся Алик.— Есть, значит, Его законы, и есть земные? Жизнь на Земле идет не по Его законам?! Так?

— Не так!

— Так! — настаивал Алик.— Бог спал! Жизнь на Земле началась без него!

Василий хлопнул в ладоши:

— Угомонись! Бог всего лишь спал! Он ведь не умер. Разве когда я сплю, я перестаю быть собой?

— Нет… Просто я существую в другой реальности.

Василий сказал укоризненно:

— Зачем же ты говоришь, что Он умер?

— Ты сам сказал…

— Я сказал, что Он почил! Уснул, значит. И в этой другой реальности вспотела земля своим паром. Наши земные законы — не смерть Бога. Просто существование Его в другой реальности.

Алик воскликнул, пораженный:

— Значит, мы — сон Бога! А Он — наш сон!

— Умный,— похвалил его Василий.— Сон Бога земные люди считают материальной реальностью.— Василий усмехнулся грустно. — Так начался на земле вульгарный материализм. — Василий прочел дальше: — «И создал Господь Бог человека из праха земного для возделывания земли». Это совсем другой человек. Созданный уже после творения. На восьмой день. В понедельник! О Его образе и подобии здесь и слова не сказано! Вот где корень главной всемирной ошибки! Вот где! Мы — не образ! И не подобие Его! Мы — дети понедельника!

— Подожди! — взлетел со скрипучей койки Алик. — Все равно Адам от Бога! Это же Бог назвал его Адамом!

Василий на него посмотрел строго:

— Слушай, а чего ты так радуешься? Ты знаешь, что такое АДАМ?

— Че-ло-век! — Алик гордо поднял палец к сияющей лампочке.

Василий рассмеялся:

— Ты прямо Сатин из «На дне». Вылитый спившийся вульгарный материалист. Не знаю, на каком языке Адам стал человеком. А по-древнееврейски АДАМ — «красная земля», то есть глина. И Господь назвал свое изделие просто и без прикрас — ГЛИ-НА. Адам — и не имя даже. Просто название изделия! ГЛИНА!

— А дыхание Божье? Как с Его дыханием быть?

— Да ты не горячись, — успокоил его Василий, — слушай. Сейчас все тебе понятно станет. «И создал Господь Бог человека из праха земного и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою…» Душою только он живым стал. — Василий закрыл книгу. — Ты понимаешь разницу? Тот, инкогнито, точный слепок и подобие Бога. Образ и подобие. А в этом, глиняном, только дыхание его, только душа живая. Одна душа.

Алика осенило. Он даже хлопнул себя ладонью по влажному лбу:

— Значит, сначала Бог создал мир в другом измерении. В абсолютном.

— Ну вот и эврика, — грустно согласился Василий.

— Подожди, — загадочно улыбался Алик. — У Бога все и так цветет и растет… Глиняный-то Адам зачем на этой материальной земле?

— Чтобы возделать ее,— напомнил Василий.— Из вульгарного материального сна превратить землю в Божью реальность.

— В абсолют, — согласился Алик.

— Но, — поднял палец Василий, — глиняный недоумок поступил по-своему. Он природу стал преобразовывать. Мичуриным стал, кретин, — Василий засмеялся, — глиняный Мичурин.

Алик загрустил и задумался:

— А кем он мог стать на этой земле? Как говорится, питие определяет бытие.

— Врешь, — саданул ладонью по столу Василий, — это бытие от Глиняного. Он его сам себе создал. Сам! Господь его поселил в Эдеме, в раю. И при этом всего лишь одно условие поставил: «От всякого дерева ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь». Заметь, Глиняный-то бессмертным был в своем Эдеме! Бессмертным, хоть и глиняным. Но трудное условие поставил Он Глиняному, правда. Невыполнимое просто условие — не вкушать плодов от одного только дерева.

Алик улыбнулся загадочно:

— В этом весь человек! Для него знание дороже тупого насыщения. Он ради Знания нарушил Завет!

Василий усмехнулся криво:

— Ах ты мой Френсис Бэкон, ах ты Жан Батист, — энциклопедист ты мой хренов! А что познал-то Глиняный, вкусив плода с древа познания?! Что он познал? Помнишь?

Алик смущенно пожал плечами:

— Добро и зло…

— Добро? — встал во весь рост Василий. — Если бы он познал добро, называли бы землю грешной? А?

Василий выругался и снова сел на табурет под гудящую лампу.

— Так что познал Адам? — растерянно спросил Алик.

— Что он наг! — вскрикнул Василий.— Будто он этого глазами своими не видел! Не видел, что у него между ног болтается! Ему для этого плод познания нужно было сожрать! Замечательное познание! Познание своего члена!

Алик поднял голову к потолку. Но тут же отвел глаза от яркой лампы.

— Яблоко-то это ему дала Ева, а Еве — Змей.

— Молодец, психолог! — похвалил его Василий.— В самую точку! Только мораль выдай — во всем виноваты бляди! Искушенные Змеем! Они во всем виноваты, а мы, глиняные, тут совсем ни при чем! Так?

Алик улыбнулся растерянно:

— Ева же первая попробовала яблоко, а яблоко дал ей Змей.

— Евы тогда еще не было.

— А кто же был?

Василий открыл Библию:

— «И сказал Господь Бог: „Нехорошо быть одному, сотворим ему помощника, соответственного ему"». Глиняному работнику нужен помощник! Помощник, а не жена! Если, как мы заметили, Глиняный был бессмертным, то и половое размножение ему ни к чему. Ему помощник нужен. «И создал (опять создал!) Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку».

— Ага! — поймал его Алик. — Жену! Жену Бог создал, а не помощника!

Василий поморщился недовольно:

— Это путаница филологическая. По-древнееврейски жена — «ишша», что в переводе — «взятая от мужчины». Бог ее никак не назвал, он просто привел к Глиняному помощника. А тот заорал, обрадовался: «Это кость от костей моих, плоть от плоти моей, она будет называться женою, ибо взята от мужа». Так Глиняный назвал ее: ишша, жена то есть. И тут — первое противоречие между Глиняным и Богом. Бог создал помощника (не помощницу даже, заметь!). А Глиняный совсем уже непотребное сказал: «Оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут оба — одна плоть»! А? То есть что же это такое? Кто его отец? Бог. Кто его мать? Сыра земля! И глиняный урод заявляет гордо: «Оставит человек отца своего и мать свою»! Ты представляешь?! Только что из говна слеплен и сразу богохульничать! А?! А дальше — «и прилепится к жене своей (это он так о своем помощнике!) и будут оба — одна плоть»! А?! Так кто же во всем виноват? Кто своего еще бесполого помощника склоняет к прелюбодеянию? Кто?! Твой Адам, сделанный из глины, пропитанный потом земным! Еще не попробовав яблока!

— Ну ты даешь! — тихо сказал Алик.

— Да не я,— отмахнулся Василий,— неразумный глиняный урод! А я, разумный труженик, все понимаю! А понимаю — значит отрекаюсь от него!

— Подожди, — оборвал его Алик, — а как же Змей?

Василий захохотал:

— А змей-то этот у глиняного урода между ног болтается. Только и всего! Это уже позднее, чтобы вину с себя снять, Глиняный придумал басню о каком-то злодее — Змее. Я, мол, тут совсем ни при чем.

Взвизгнули пружины. Алик спиной повалился на койку:

— Стоп! Вся суть конфликта в том, что человек существует в двух измерениях — в реальности и во сне. В нем и глина, и дух Божий. Тому, первому, которого сотворил Бог сразу вместе с женщиной, тому гораздо легче нашего — он существует только в одном измерении. А у нас… У нас — трагедия. Отведав плода познания, человек ощутил, что он НАГ. И устыдился наготы своей. Животные разве стыдятся наготы своей? Человек устыдился, потому что понял свою двойную суть. Дыхание Божие внутри и пар земли снаружи… Это осознание…

Василий перебил сердито:

— И есть вина Глиняного! Ему не велено трогать плода!

Алик засмеялся загадочно:

— Нельзя судить Бога земными законами. Но и человека нельзя судить…

— Божьими? — воскликнул Василий. — Нельзя судить Глиняного по Божьим законам? Это ты хочешь сказать?…

— Нет, — смутился Алик. — Закон один. Но мы существуем в Божьем сне. Во сне бывает всякое. Зачем же нас судить за сон по строгим, суровым законам реальности?

— Вот ты куда повернул?! — воскликнул Василий. — Убийства, насилие, кровь — это сон?! Ты и это оправдываешь?

— Нет! — возмутился Алик.— Мы же не об этом. Мы об Адаме, о первом человеке… О Глиняном! Он же никого не убивал!

— Просто ему еще убивать было некого! Зато первый же рожденный от Глиняного укокошил своего родного брата! «Где брат твой. Каин?!» Этот Божий вопросик ко всем нам относится! Ко всем! Глиняным!

От яркого света лампы у Алика поплыли перед глазами радужные круги. Он закрыл глаза ладонью.

— Да не о том мы совсем! Кровь, насилие после были. После проклятия Божьего. А до этого-то, сам говоришь, был сон! Эдем был! Ну разве не мог Адам очароваться райским сном?! Разве не мог?

— «Очароваться», — хмыкнул Василий,— скажешь тоже! Он же работник! Это же просто бунт на «Баунти». Английские матросы, забыв присягу королю, остались на райском острове в Тихом океане с голыми красотками и с бананами. И Адам отрекся от Бога во имя прелестей земных. Матросов вздернули на реях! А Бог отомстил покруче английского капитана.

— Да,— вздохнул Алик.— Он проклял Адама и Еву.

— И все их потомство, — открыл книгу Василий. — «Проклята земля за тебя; в поте своем будешь добывать хлеб свой насущный. Доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо прах ты и в прах превратишься! И сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их». То есть плотного физического тела в раю не было. Одел их Бог в ПФТ и выгнал из рая. «И выгнал его Господь Бог из сада Эдемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят, и поставил у сада Эдемского херувима с огненным мечом, чтобы охранять путь к дереву вечной Жизни».— Василий громко захлопнул книгу и положил ее на стол: — Так лишился глиняный урод своего бессмертия. Не за дело, скажешь?

Алик почесал заросший за два дня подбородок:

— История интересная, конечно… А при чем тут ваша концепция?

Василий усмехнулся:

— Излагаю по пунктам. Первое. Земной человек не венец творения. Не образ и не подобие. На шестой день сотворен кто-то другой. Инкогнито. Второе. Глиняный создан на восьмой день, в понедельник. Из праха земного. Как работник для возделывания земли.

— Раб, — поддакнул Алик.

— Глиняный сам превратил себя в раба. Не Божьего. В раба проклятой из-за него земли.

— И третье?

— Глиняный — преступник!

— Даже преступник? — пожалел Адама Алик.

— Он преступил Завет Божий. Отрекся от Бога ради члена своего. За что и наказан. Лишен бессмертия.

— Суровая концепция, — покачал головой Алик.

— Зато истинная! Хватит врать Глиняному про «венец творения» и «образ Божий» — то о других. Не о нас. Мы, глиняные, изначально рабы и преступники. Мы рождены, чтобы искупить свою вину. И снова стать бессмертными.

Алик хотел возразить, закинул голову и посмотрел наверх, но тут же зажмурился:

— Слушай, ну и лампочка. Гудит так, как будто сейчас взорвется.

— Что за проблема, — посмотрел на лампочку Василий.

Он встал, подошел к выключателю. Щелкнул. В мансардочке стало совсем темно. И тихо.

5Концепция

За открытым окном стояла ночь. Дрожали в черноте голубые и зеленые звезды. С залива доносился неясный шум. Спала земля. Пребывала в Божьей реальности.

Стукнула табуретка. Черная форма Василия растворилась в темноте. Алик видел только его лицо, помертвевшее в лунном свете.

Алику стало даже неприятно немного. Он сказал, раздражаясь:

— Значит, суть вашей концепции в том, что человек…

— Глиняный, — поправил Василий.

— Да как хочешь нас называй! В том, что человек — раб и преступник. И рожден только для того, чтобы искупить свою вину? А цель? Цель этого искупления?

— Бессмертие.

— Ты сказал, что испокон веков у человечества была эта цель. И никому не удалось ее достигнуть.

— Никому, — согласился Василий, — потому что у всех предпосылка неверной была. Человечество перепутало причину и следствие.

— Как это?

— В чем причина? Бессмертие или рай? Глиняные решили, что бессмертие достигается только в раю. И все системы тупо пытались построить рай на Земле. Одни хотели построить земной рай для немногих, другие — для всех: либерте, эгалите, фратерните! Чушь! Глиняный урод способен построить рай только из собственного дерьма. Не надо его строить. Рай уже существует. И достигнет его Глиняный, только искупив свою вину. И тогда опустит свой огненный меч херувим и пропустит нас к древу вечной жизни.

Самой луны из окна было не видно. Но двор лаборатории под окном и сосны у забора окрасились бледно-зеленым сиянием. Алик улыбнулся и спросил:

— И как же эту вину искупить?

— Я же читал тебе, — сердито напомнил Василий, — «будешь добывать свой хлеб насущный в поте лица и рожать детей в муках». Вот и добывай, и рожай. Но помни о потерянном по глупости рае. Помни ангела с пылающим мечом у древа вечной жизни.

В зеленом прозрачном свете вдруг застрекотал за теннисным кортом кузнечик. И вся картина за окном напомнила увиденный в детстве театр. Алик спросил:

— Значит, на Земле никогда не построить рая?

— Земля проклята, Саша.

Алик протянул руку в окно. На стрекот кузнечика.

— Все это проклято?

— Да. Нас выгнали из рая, Саша.

Алик обвел рукой волшебную картину за окном:

— Тогда что же это такое?

— Это то, куда нас выслали.

— А куда нас выслали? — заволновался Алик. — Ведь не в ад же! Не в ад!

— Это еще не ад, — подтвердил Василий.

— Тогда что же это такое? — подпрыгнул на койке Алик. — Если не рай и не ад, что же это?…

— Бардак и беспредел.

Алик задумался.

— Думаешь, вся эта мясорубка специально?

— О! — хлопнул его по плечу Василий.

Алик скинул с плеча его руку.

— Нет! Так думать нельзя! Он не мог такое устроить.

— Мог! — прошептал Василий. — Мог, Саша! Мог!

Алик уставился в зеленое окно:

— Тогда что же это? Как это назвать?…

— ШИЗО, — весело подсказал Василий.

Алик оторопел:

— То есть…

— То есть штрафной изолятор! — закончил за него Василий. — Вот наконец-то мы и договорились до главного! Вся беда предыдущих систем в том, что они пытались устроить рай на Земле. Не отбыв штрафного изолятора! Так не получится! Это побег от заслуженного наказания. А за побег суд набавляет срок тюрьмы. И вообще, согласись, бредовая идея строить рай в штрафном изоляторе. Идея маньяков и параноиков. В штрафном изоляторе можно создать более или менее сносные условия для отбывания срока. Только так! Только условия. Более или менее сносные. И то все целиком зависит от администрации лагеря. Согласен?

Наконец-то вся информация в голове у Алика сложилась в систему. Наконец-то он понял Василия.

— Вы хотите на Земле устроить штрафной лагерь?

— А чего ты так испугался? — засмеялся Василий. — Земля и так ШИЗО. Мы только объясним это всем вульгарным материалистам. Мы только исполним Его волю!

Алик нахмурился в темноте.

— По-твоему, и концлагеря Его воля?

— В какой-то степени, — улыбался в темноте Василий, — Помнишь девиз на воротах Освенцима? «В труде обретешь ты свободу». Разве не похоже на Его слова о «хлебе насущном в поте лица»?

Алик возмутился:

— Так нельзя! Так нельзя с человеком!

— С Глиняным?! Только так и нужно!

— Пусть мы не образ и не подобие Его. Но дыхание! Душа-то! Дыхание-то Его!

— А часто Глиняный вспоминает об этом дыхании? — спросил Василий. — Кто об этом думает? Глиняному некогда! Своих глиняных забот куча. Набить желудок, набить карман, набить харю сопернику. Словить удачу, словить самочку, словить кайф. Своим Божьим дыханием Глиняный надувает разноцветные воздушные шарики из презервативов. Чем больше шариков себе на радость надул, тем меньше дыхания осталось. Оглянись вокруг, Саша! Ты видишь глиняных сытых кретинов и их глиняных сексуальных самок. Разве в них дыхание Божье? Они дышат испарениями земли. Мы говорили уже, что этот пар-то, эта материя и есть главное! Бог создал Глиняного, чтобы возделывать землю, превратить ее в реальность Божию! А Глиняный сам превратился в отравленный паром сорняк земной. Посмотри вокруг, Саша! Многие сохранили в себе дыхание Божие? Избранные единицы. У остальных на лице чернеет Каинова печать. Убийцы и насильника! Да, они могут не убить тебя ножом или пулей. Они сломают тебе жизнь, растопчут твои идеалы, оплюют твои святыни. Разве это не убийство? — Глаза Василия горели в темноте. И свет их был одинаков. Он вздохнул и спросил устало: — Так что же с ними делать, Саша? Оставить убийц на свободе? Ты, доктор, согласишься выпустить своих «болезных крысоловов» из психушки? Согласишься?

Алик нашел, что ему ответить:

— Мы их там лечим! Ле-чим!

— А мы ис-прав-ля-ем!

— Насилием не исправишь!

Василий тяжело вздохнул в темноте:

— К сожалению, Саша, нравственность внушается только насилием. Ребенка заставляют не делать гадости, не говорить грубости, мыть руки, чистить зубы, уважать старших… За-став-ля-ют! Строгостью! Мы, к сожалению, глиняные животные, Саша. Гадостям нас учить не надо. В нашей глиняной природе гадость заложена! Нас надо заставлять бьггь добрыми, честными, разумными. Надо заставлять! Молчи! Возьмем волчонка и отнимем его у волчицы. Принесем его домой. Кем он вырастет? Волком! И никем другим. А возьмем человеческого детеныша и отдадим его волчице. Кем он вырастет? Волком! Будет ползать на четвереньках, скалить зубы и жрать сырое мясо. Это только в сказках Маугли становится царем зверей. А Глиняный превратится в волка и родную мать не узнает. Загрызет ее при встрече. Чтобы Глиняный стал человеком, ему нужен строгий Учитель. Очень строгий!

Алик нашел на столе в темноте пачку. Закурил.

— Так вы считаете себя учителями человечества?

— Это слишком громко, — отмахнулся Василий,— просто мы — администрация ШИЗО. Только и всего.

— Эсэсовцы?

Василий посмеялся тихо:

— У тебя удивительная способность, Саша, все доводить до абсурда. Просто удивительная. Это, так сказать, издержки твоей профессии. Психиатры часто становятся похожими на своих пациентов. Не замечал?

— А ты? — не выдержал Алик.— Ты, отсидев на зоне, решил запихать туда все человечество! А самому стать начальником лагеря.

Василий кашлянул:

— Так не бывает. Не становится же псих психиатром.

— А Фрейд?! — поперхнулся дымом Алик.

— Он разве псих? — удивился Василий.

— Во всяком случае, ненормальный. Всю свою жизнь Зигги любил одну женщину, а жил со своей родной сестрой. Нашел себе замещение.

Василий помолчал:

— Тогда он гений вдвойне.

— Почему это?

— Да потому что понял, что он больной. Осознал свою болезнь. Поднялся над своей глиняной природой и помог всему человечеству! Пускай себе не смог помочь. Но людям помог. Это ему зачтется. И родная сестренка тоже зачтется. Ты знаешь, Саша, я встречал людей, отсидевших еще «хозяйские» лагеря. По десять, пятнадцать лет. Были среди них и суки с фиолетовыми языками. Я тебе о них у «Осьмеркина» рассказывал. Озлобленные суки. Но были и святые! С детскими глазами, Саша. Они тоже сидели ни за что. Но они Поняли свою вину. Главную. Глиняную! И вышли с зоны святыми. И я на зоне понял свою главную вину…

— И вышел святым?

Василий смутился немного:

— Это ты о Марине? Не надо. Я перед ней ни в чем не виноват. Ты же знаешь… Там, на зоне, я понял свою главную вину.

— И искупил?

— Саша, не надо. Мы могли бы ее искупить. В одиночку. Но мы с тобой люди одного поколения. У нас одно «утомленное солнце». Мы не можем спасаться в одиночку. Наш пионерский девиз — «Помоги другим!».

— И ты решил опутать колючей проволокой земной шар?

— У-у,— разочарованно протянул Василий,— неужели ты так примитивно меня понял? Не мы же создали это ШИЗО. Его создал Он! Мы просто поняли это. Какая колючая проволока? Зачем? Мы и так на штрафном острове в космическом океане. Просто нужно навести порядок на этом острове. По-ря-док! Прекратить беспредел. Нужна мудрая администрация

— Чтобы распихать всех по баракам?

— У-У-У, — уже весело протянул Василий, — ты же никогда не сидел в бараках, чего же ты их так боишься? Заметь, что люди боятся больше всего того, чего не знают. — Стукнула в темноте табуретка. Василий устроился поудобнее. — У нас самая гуманная система в мире. Высшая форма человеческого развития. Высшая — это в смысле последняя. Заключительная форма пребывания человека на Земле. Девиз нашей системы — полная свобода и полное равенство.

— Бред! — не сдержался Алик,— Не может быть равенства между людьми! Изначально! Один рождается дураком, другой умным. Один богатым, другой бедным. Какое тут равенство!

— Есть же вещи, перед которыми все равны! — грустно улыбнулся Василий.

— Какие же это вещи?

— Это смерть, например. Ее не избежать никому. Ни за какие деньги, ни за какой гениальный ум или талант! Согласен?

— А еще?

— Всеобщая глиняная вина — причина смерти. Перед этой виной все равны. И негры, и китайцы, и евреи. И умные, и дураки. Перед виной нет дискриминации — всеобщее равенство. Никто не будет себя чувствовать оскорбленным и униженным. Только виноватым перед Ним. И эта общая вина объединит людей лучше всякой веры.

Алик задумался:

— Но это же не система… Это религия.

— Скажем так, — уточнил Василий, — и религия, и система. Мы дарим человеку полную свободу. Хочешь — в Австралию езжай, хочешь — в Африку. Не будет границ. Человечество превратится в общество кочевников. Везде мы создадим нормальные цивилизованные условия. Все дается кочевнику биологическим кодированием. В любой момент ты можешь связаться через всемирную сеть с любым местом земного шара. Это и библиотеки, и газеты, и развлечения… Все… Не хочу описывать весь предоставляемый нами комфорт. Это для меня скучно. Как роскошь подводной лодки «Наутилус» самому капитану Немо. Скажу только, что каждому будет предоставлен комфорт в силу его индивидуальных потребностей. Мы будем устраивать праздники, фестивали, фиесты, всемирные лотереи и Олимпийские игры. Чтобы потешить глиняную природу. А потом, как спортсменов на допинг-контроле, будем проверять глиняных на чистоту ауры.

— Как их проверить?

— Да очень просто! Вспомни кладбище! Чернокнижник еще в прошлом веке изобрел этот прибор. А наш полковник Никита его усовершенствовал. Замерить человеческую ауру, разложив ее по спектру чистоты, — это теперь не проблема. Так вот, после этих праздничных оргий мы будем отбирать неподдавшихся, чистых и продвигать их на следующую ступень к бессмертию.

— А остальных? Наказывать?

— Зачем? — поморщился Василий. — Для них устроим следующие праздники и феерии. Бразильские карнавалы и футбольные чемпионаты! Пусть забавляются глиняные. Но! Оставшиеся-то будут знать, что эти развлечения для ущербных! Лучших-то отобрали. Отделили куда-то. И ущербные задумаются. Пусть немногие, те, кто еще способен думать. Они попробуют использовать свой шанс подняться, стать уровнем повыше. А те, кто и думать не хочет, пусть дальше гуляют и веселятся. Пока не сдохнут от пресыщения. — В темноте стукнула табуретка. Василий засмеялся. — Вот это я и называю ШИЗО. Хочешь — поднимайся в бессмертие. Хочешь — подыхай от пресыщения. Как раньше на масленице подыхали купцы, обожравшиеся блинами. Каждому свое! А ты уже черт-те что напридумывал. Чуть ли не фашистами нас обозвал.

Алик долго молчал. А потом сказал неожиданно:

— А во имя чего все это?

— Как во имя чего? — удивился Василий. — Во имя бессмертия!

Алик бросил за окно давно потухшую сигарету и почти выкрикнул:

— А если я не хочу его?!

— То есть как это не хочешь?

— А так, — рассердился Алик,— если я плюю на ваше бессмертие!

Василий засмеялся:

— Возвращаешь Богу свой билет, что ли? Слушай, ты действительно какой-то литературный персонаж. То из Горького бабахнешь, то из Достоевского.

Алик обиделся:

— Я за себя говорю! Только за себя. Я, например, не хочу бессмертия. Я хочу на этой земле прожить свою собственную жизнь. Только свою, единственную. Пусть грешную, но мою. Прожить так, как мне хочется. Не нужно мне вашего бессмертия!

Василий ему не поверил:

— Опять ты чьи-то чужие слова говоришь.

— Почему?

— Да потому, что ты АЛ. Ты бывал уже там. Ты знаешь, что бессмертие — это данность. Данность! Распорядиться своим бессмертием можно по-разному. Можно наверх подняться, можно упасть вниз, в тартарары, а можно веками в прихожей толкаться среди монстров нераскаянных. Ты-то их видел! И черную бездну видел! От бессмертия не убежишь, Саша! Не вернешь билета, пока не доедешь до конечной станции. С названием «Страшный суд».

За окном опять застрекотал, весело набирая обороты, кузнечик. И Алик сказал:

— Ты не любишь Землю, Вася… Разве можно ее превращать в ШИЗО?

Василий возмутился:

— Как же можно не любить свою мать?! Я смотрю на нее, и у меня сердце обливается кровью. Она же задыхается от наших мерзких испарений. Мы высасываем ее последние соки! Посмотри на ее старые обвисшие груди. Она молчит, ждет, когда же мы наконец поймем, что она уже не в силах кормить великовозрастных недорослей! Ждет, когда в нас заговорит совесть. А мы прыгаем по ее иссохшему материнскому лону и восхищаемся: «Ах, пригорки! Ах, ручейки!», — Василий замолчал. А потом закончил сурово: — Глиняные отреклись от отца. И убивают свою мать! Она уже при последнем издыхании. Знаешь, что зеки на зоне делают с убийцами своих матерей?

У Алика мурашки пробежали по коже. Он ощутил мощную упругую энергию Василия. Спросил растерянно:

— Что же делать, Вася?

Василий отрубил, ставя точку в своей концепции:

— Глиняных — в ШИЗО! Исполнить завет — возделывать землю. Мы должны снять с нее проклятие, полученное за нас. А это мы можем сделать, только достигнув бессмертия! Мы объясним глиняным, что смерть — это не конец. Это просто перевод ученика в следующий класс. И тут второгодников не бывает. Тебя не оставят второй раз на Земле гонять лодыря. Всех переведут! Без исключения. Только одних классом повыше, а других… — Василий засмеялся зло. — Сытых кретинов-двоечников ждет спецшкола для «душевноотсталых» монстров. Со строгими наставниками. Наш ШИЗО им раем покажется. Но никто их не пустит назад. Доучиваться у нас. Они вечно будут отбывать свое бессмертие там! В вечной смерти!

Резко щелкнул выключатель. Затрещала, вспыхнула низкая лампочка. Алик зажмурился. В дверях стоял Никита в белоснежном халате:

— Василий Иванович, приборы настроены. Все готово к диагностике. Пора.

Василий даже не обернулся к нему. Пристально смотрел на Алика. А сказал Никите:

— Сейчас идем. Закрой дверь с той стороны, полковник.

Тихо стукнула легкая дверь. Лампочка так и осталась гореть. Василий не отрывал от Алика своих разноцветных глаз:

— Ты согласен с нашей концепцией?

Алик, совершенно неожиданно для себя, ответил:

— То, что сейчас сказал ты, должен был я тебе сказать.

Василий улыбнулся краем рта и кивнул:

— Ты — это я.

6Кто есть кто?

Особнячок, в котором теперь разместилась ЛАВ, в бывшем обкомовском раю предназначался для особо важных персон. Они и отгородились от остальной номенклатуры высоким цементным забором. Создали в раю свой привилегированный рай для избранных особо. Из холла вниз вела винтовая лестница в двухэтажный бункер. На верхнем этаже раньше был банкетный зал, а в самом низу — бассейн и сауна. Теперь в нижнем этаже подвала разместили «полетную» лабораторию. Приборы все были новые, иностранные, самые современные. Но Никита не очень им доверял. Он сидел в полумраке у своих железных ящиков, «склепанных» и смонтированных им самим лет пятнадцать назад. Только подключил к ним новейший цветной монитор.

Василий голый лежал в саркофаге, опутанный датчиками. Спал. Ему ввели расслабляющий релаксант. Отключили ПФТ. На зернистом экране монитора колыхалась, дышала его разноцветная тонкая аура. Никита подсчитывал мощность и количество излучений. Бегал пальцами по клавишам, что-то ворчал про себя. Алик сидел рядом и страдал. Жутко хотелось курить. Но Никита курить в «полетной» лаборатории категорически запретил.

Никита откинулся на спинку стула. Стул на колесиках отъехал от компьютера.

— Ничего не понимаю… В прошлом году мы ему откорректировали поле, а теперь опять почти на нуле…

— Может, твоя самодельная рухлядь не тянет? — начал Алик.

Но Никита так на него посмотрел, что Алик не стал продолжать. Вспомнил, что и на кладбище, в черной отполированной нише, дрожала только голубая искорка. Приборы Никиты сходились с «прибором» давно умершего чернокнижника.

— Ничего не понимаю,— раздраженно повторил Никита, — у него только два тела: ПФТ и энергоинформационное. AT у него совсем нет…

Никита растерянно развел руками. Алик его подзадорил:

— Астрального тела не бывает только у кадавров, у продавших душу дьяволу и у биороботов. Ты это хочешь сказать?

Никита испуганно оглянулся на лежащего в саркофаге Василия, сказал шепотом:

— Я уже думал про это. Биоробот отпадает сразу. — Он опять оглянулся на Василия. — Василий Иванович — человек… Его знают давно. Вон сколько у него знакомых. Да и я, между прочим, с ним учился. Этого ты не забывай. Какой он, к черту, биоробот. Скажешь тоже… Он тот, кто есть. Он — Василий Иванович Лиходей.

— Слушай, а почему ты его называешь Василий Иванович? Вы же друзья! Вместе учились.

Никита смутился:

— Потому что он мой начальник.

Никита не убедил Алика. Не объяснил странность их отношений. Так не ведут себя старые друзья-однокурсники. И Алик задал ему вопрос в лоб:

— А он человек? Ты уверен?

Никита рассердился. Ответил не на вопрос:

— Да, черт возьми! Он больше человек, чем мы с тобой вместе взятые! Он — вожатый человечества.

— Вожатый? — рассмеялся Алик. — Даже вожатый?!

— Не смейся,— сурово сказал Никита.— Иисус Христос тоже был одним из вожатых!

— Хорошая компания,— буркнул Алик,— я хочу в такой пионерский лагерь.

— И попадешь, если будешь работать над собой.

— Заманчивая перспектива! — Алик рассердился. — Уже ночь кончается. Скоро он проснется. Надо что-то решать.

Никита неожиданно выключил экран:

— А у меня уже все решено.

— Что же ты мне мозги пачкаешь? Излагай.

— Мне надо было тебя подготовить, Алик. — Никита на кресле подъехал к Алику вплотную. — Дед, я понимаю, как тебе тяжело…

— К делу.

— Ты обязан выйти в астрал. Ты должен оттуда посмотреть на Василия Ивановича. Обследовать его.

— У него же нет AT! Сам говоришь. — Алик стукнул кулаком по столу. — Это все равно, что стол твой обследовать из астрала.

Никита взял его за руку:

— У него есть AT. Есть.

— Почему же приборы молчат?

— Они не берут его AT.

— Как они могут не брать?

— Они регистрируют AT нормальных людей.

— А он?

— Гений! — выдохнул Никита.

Алик усмехнулся криво:

— Простой русский гений?

Никита не обратил на него внимания:

— Может, у гениев совсем другая частота колебаний AT. Совсем другая структура. Не зря на иконах у святых золотые нимбы. Их аура видна только простому глазу. А наш глаз гораздо совершеннее любого прибора. Его AT может определить только живой человек.

Алик посмотрел на побледневшее лицо Василия в саркофаге:

— Не вижу я над ним никаких нимбов.

— Увидишь, — шептал Никита, — увидишь из астрала. Собирайся, Алик. Я приготовлю прибор.

Алик встал:

— Я летал последний раз. С меня слово взяли.

И Никита встал. Взял Алика за рукав. Чтобы тот не ушел, психанув.

— Ты монстра сбил. Превысил свои полномочия. Сейчас никого сбивать не надо. Ты только взлетишь, посмотришь — и назад. Я на приборах буду. Буду держать твой «хвост». Я приказываю тебе!

— Круто, — только и сказал Алик.

— Ты выйдешь в астрал, — теребил Алика за рукав Никита, — а я буду следить за твоим AT по приборам. Ты увидишь его AT и только соприкоснись с ним. Чуть-чуть. Я найду его диапазон, я поймаю его AT!

Алик ему ничего не ответил. Он смотрел на Василия. Тело в саркафаге шевельнулось. Дрогнули веки.

Лицо Никиты вытянулось. Глаза стали испуганными.

— Он просыпается!

Никита потащил Алика в соседнюю комнату:

— Алик, скорее. Собирайся. Надо успеть! Алик!

Алик поддался его судорожному ритму. Опомнился,

когда уже голый лежал в саркофаге с подключенными датчиками. А Никита, выключив свет, уже закрывал за собой дверь.

Алик поразился перемене, происшедшей в суровом, замкнутом в себе полковнике. За каких-то два месяца, пока Алик был в бегах, Никита превратился в забитого, напуганного раба. Бледный, лежащий в саркофаге Василий обладал каким-то таинственным влиянием на него. Влияние — понятие энергетическое. А у Василия — приборы почти на нуле. Но Алик и сам чувствовал его мощное влияние. Может быть, Василий — просто проводник? Чья-то неведомая энергия просто использует его? Это чувствует и Никита и просит у Алика подтверждения. Это стоило проверить. И Алик стал собираться в полет.

У Алика защемило под ложечкой. Вспомнилась жуткая черная бездна. Еле различимый светлый силуэт где-то на самом верху. И тихий голос, звучащий внутри сознания: «Не для этого я тебя отпустил. Последний раз тебя спасаю». И слова Василия вспомнились: «Они вечно будут отбывать свое бессмертие там! В вечной смерти!» Алик сделал глубокий вдох. И собрался.

Действительно, Никита прав. В этом полете ему ничего не грозит. Нет у Василия никаких перехватчиков. Да и подниматься на «высокие орбиты» астрального космоса ему не надо. Василий же здесь, рядом, за дверью. В лаборатории. Не на другом краю земли.

И задание предельно простое. Просто посмотреть на AT Василия. Если оно есть… И соприкоснуться с ним…

Алик чуть не встал из саркофага. Ему пришел в голову вопрос, который он не успел задать Никите еще после своего последнего полета. Но Алик себя переборол. Сделал над собой усилие. Успокоился и снова расслабил мышцы. По очереди проверил релаксацию по группам. Начиная от шеи и до кончиков ног. Решил, что ответ на свой незаданный вопрос получит сам во время полета.

Алик закрыл глаза и начал по пунктам вспоминать сухие строчки «Взлетной Инструкции Астрального Летчика». Сосредоточенно и тщательно выполнял каждый пункт.

Первый пункт можно было и не выполнять. Он уже выполнен досконально. Но Алик начал с него, чтобы сконцентрировать внимание:

«1. Лягте головой на север в теплой, темной комнате, сняв с себя одежду, часы, перстни, украшения.

2. Расслабьтесь физически и ментально. Закройте глаза. Дышите ровно, приоткрытым ртом.

3. Начиная засыпать, сконцентрируйтесь на одном каком-нибудь образе. Достигнув грани сна и бодрствования, глубже расслабьтесь, фокусируя внимание на темноте за закрытыми глазами.

4. Для того чтобы вызвать вибрацию, предшествующую ВТО, сконцентрируйте внимание на точке в 40 сантиметрах от вашего лба. Постепенно отодвигайте зафиксированную точку на расстояние до двух метров. Мысленно начертите линию, параллельную вашему телу. Сосредоточьтесь на ней, вообразите вибрации всего тела, начиная с ног. Направьте эти вибрации в голову.

5. Добейтесь контроля над вибрациями, сознательно распространив их по всему телу — теперь с головы до кончиков ног, а затем обратно. Когда вы сможете вызвать вибрации мысленным приказом, это означает, что вы готовы к полету.

6. Для того чтобы покинуть тело, необходимо концентрироваться на том, насколько приятно вам будет воспарить ввысь. Все время думайте только о радости полета. Ваше AT начинает подниматься…»

Взлетел Алик радостно и быстро.

Правда, на доли секунды отключился при взлете. Как на суперистребителе в момент перегрузок.

Открыв глаза, он увидел под собой черный остров соснового леса, впереди — блестевший под луной залив с далекими огоньками Кронштадта. Слева — тонкую серую ленту шоссе, освещенную лучом прожектора с блок-поста. С высоты была четко видна вся территория «Ограды» — узкой длинной полосы между заливом и шоссе, обозначенной по границам светящимися сторожевыми вышками.

Прямо под собой он увидел светлый силуэт дома-лайнера. Чашки антенн на крыше. Ему показалось, что одна из них движется за ним, отслеживая его полет.

«Это и есть их АУТ», — понял Алик.

Алик перевернулся на спину: над головой раскинулся белый туманный ствол кудрявой небесной березы — Млечного Пути. Волшебного дерева, увешанного сверкающими яблоками.

Стало легко и весело. Алик поднялся выше. Огоньки сторожевых постов удалялись, как стоп-сигналы обгоняющих машин. Но здесь-то все было по-другому. Не они его обгоняли. А он царил над всеми. Над заливом, над лесом, над землей.

Становились больше, приближались к лицу сверкающие яблоки небесного дерева. Кажется, протяни руку — и они задрожат на ладони холодным светом…

Алик взял себя в руки и произнес про себя последний пункт Инструкции:

«7. Не забывайте, что ваша телесная оболочка, ваше ПФТ, осталась на Земле. Для возвращения в нее сконцентрируйте все свое внимание на воссоединении этих двух сущностей. Не увлекайтесь. Всегда выходите в полет только с четким и конкретным заданием».

Алик поглядел за плечо. Увидел за спиной тонкий серебряный шнур, тянущийся за ним от самой земли. Только этот серебряный шнур связывал его с физическим телом. Как космонавта, вышедшего в открытый космос, связывает со станцией фал.

Алик напоследок сделал крутой разворот над заливом и пошел на сближение с еле мерцавшими в черноте огоньками «Отрады». Там остался Андрюша. В эту ночь он ждет его на берегу. Готовит их побег. А где-то в середине черного соснового островка прячется маленький особнячок лаборатории. И там, в подвале, лежит в саркофаге бледный Василий. Или тот, кто выдает себя за него.

Алику не хотелось возвращаться, но он преодолел себя. Еще раз прошел над заливом. Увидел белую скорлупу катера у причала. И одинокую фигурку на берегу. Он успел узнать Андрюшу.

И почувствовал резкий сильный удар. Боли не было. (Там боли физической не бывает. Там бывают только страдания. Но это другое.) Алик понял, что его кто-то атакует. Он перевернулся на спину, увидел уходящий к луне черный силуэт. Сигарообразный, похожий на истребитель времен той войны. На каких летали соколы инфернального генерала Василия Сталина.

И опять Алик почувствовал мучительный страх черной бездны. Он поглядел наверх, искал далекого Пограничника. Небо было чисто и звездно. «Уже прохладно, наверное, ночами», — подумал Алик, не чувствуя холода. И тут же понял, что на него идет вторая атака. Алик взмыл. Черный сигарообразный силуэт пронесся ниже него. У самой земли развернулся круто, стал набирать высоту над заливом. Это был явно чужой перехватчик. Значит тот, в саркофаге, кем бы он ни был, хочет сохранить свою тайну, не подпустить Алика к себе.

Пока черный истребитель набирал высоту, Алик успел подумать, что ТОТ, используя внезапность, уже давно бы мог перебить серебряный шнур. И тогда бы все было кончено. Физическое тело Алика не проснулось бы в подвале лаборатории. А он сам в своем астральном аппарате блуждал бы над Землей, как несчастный самоубийца. Не нужный никому, не закончивший свой земной путь. Пока его не потребуют сверху или снизу.

Но черный перехватчик не перебил серебряного шнура. Значит, он хотел воздействовать на AT Алика, подчинить его себе. Но не уничтожить окончательно.

Алик увидел, как черный истребитель снова зашел к луне. Он понимал его маневр. Черный истребитель атаковал из-за луны, ослепляя его лунным светом. Становился на какое-то время невидимым для него.

Алик еще набрал высоты, и, когда почувствовал, а не увидел, что черный истребитель пошел на него в третью атаку, Алик с высоты ринулся вниз, опережая его. Концентрируя волю только на одном: «Быстрее, еще быстрее, опередить его хоть на миг».

И опередил!

На какие-то доли земных секунд раньше перехватчика достиг зеркала залива. И завис над ним. Увидел не успевший остановиться черный силуэт, вонзавшийся без брызг в воду. Увидел, как он вынырнул из воды. Увидел свирепое негритянское лицо перехватчика с оскаленными белыми зубами. Его яростные вытаращенные глаза. Один глаз у монстра был серый, другой сверкал чернотой бездны.

Алик вытянул к нему руки. Увидел, как из ладоней вылетели голубые сверкающие молнии. Увидел исказившееся лицо монстра. Не от боли, от досады, что его опередили.

Алик выпустил второй заряд.

Монстр открыл розовую пасть. Зашелся в безмолвном вое. В разных глазах его застыли желтые лунные диски. Монстр сложил руки над головой и погрузился в рябящую гладь залива. Погрузился без брызг.

«Убил!» — с ужасом подумал Алик.

Он посмотрел наверх, поискал глазами светлую фигурку Пограничника. Но увидел лишь желтый тусклый глаз луны. Внизу, за лесом, уже всходило солнце в розовых перьях облаков…

Очнулся Алик в своем саркофаге. Первое, что он увидел, — испуганное лицо Никиты над ним.

— Опять… опять… Та же история…

Алик потянулся, с радостью ощущая свое тело. Живое тело.

— Какая история?

— Как в тот твой последний полет… Опять приборы ничего не зафиксировали. Ты просто пропал. А потом неожиданно вернулся.

Алик тряхнул головой. Никита сам ответил на тот мучивший его вопрос, который он так и не успел задать перед полетом. Приборы не фиксировали AT перехватчиков. И AT того, кто был Василием, не фиксировалось тоже. Алик улыбнулся отрешенно:

— Так вот какое AT у твоего гения, у вожатого человечества… ты понял?

Никита не дал ему договорить, замахал руками:

— Брось! Василию Ивановичу плохо. Я врачей вызвал. Еле успели откачать…

7Магамба

Алик проснулся в своей мансардочке от звеневшей за лесом песни. Слов было не разобрать, но память сама подсказывала знакомые с детства простые и радостные слова:

Алик открыл глаза. Мансардочку затопило солнце, день был уже в самом разгаре. На тумбочке у кровати стоял завтрак, накрытый белоснежной салфеткой. На подоконнике сидела шустренькая синичка; поглядывая сбоку хитрой бусинкой, она подбиралась к салфетке.

Алик улыбнулся и сел. Застонал сквозь зубы. Синичка испуганно вспорхнула с подоконника. Алик опять лег. Все тело ломило. Как тогда, после боя с перехватчиком, когда был спасен второй АЛ.

Скрипнула дверь — Алик открыл глаза. В дверях стояли Никита и доктор из отдела диагностики и коррекции кармы, оба в белых халатах. Доктор подошел к койке:

— Как себя чувствуете, коллега?

— Нормально, — совсем как Андрюша ответил Алик.

— Тогда вставай, — сурово скомандовал Никита,— Василий Иванович хочет тебя видеть.

— Пусть зайдет, — потянулся на койке Алик.

— Ты что! — возмутился Никита. — Он же в реанимации. Он чуть живой. Вставай немедленно!

Алик сел, с трудом натянул на себя серую форму с красными буквами на груди и откинул белоснежную салфетку. На подносе стоял стакан лимонного сока, яйцо в голубой пластмассовой рюмочке и бутерброд с ветчиной. К нему-то и подбиралась синичка.

— Потом, — торопил его Никита.

Но Алик все-таки выпил сок, не назло, просто жутко хотелось пить, как с крутого похмелья. Доктор сочувственно покачал головой:

— Вам тоже крепко досталось, коллега.

— Пошли, пошли, — волновался Никита.

Алик встал, тяжело пошел, прихватив со стола пачку «Мальборо». Доктор поддержал его под локоть и прошептал на ухо:

— Ему ничего не говорите, коллега. Он еще очень слаб.

Они гуськом спустились по узкой лестнице на второй

этаж. У белых стеклянных дверей, расставив ноги и заложив руки за спину, стоял охранник в черной форме. Никита кивнул ему, и охранник отошел от двери, пропустив их вперед.

В просторной белой палате на высокой реанимационной кровати с поднятым изголовьем полулежал серый, осунувшийся Василий, устало и строго глядя на вошедших разными глазами. На мускулистой груди висел красный амулет на кожаном шнурке. Накрахмаленная медсестра хотела поправить ему подушку, но Василий повернул к ней голову, и сестра опустила руки.

Василий чуть слышно сказал с расстановкой:

— Уйдите… Все… Кроме него…

Они поняли, кто должен остаться. Доктор наклонился к кровати:

— Только пять минут, Василий Иванович. Через пять минут я войду.

Василий смотрел в открытое окно, слушал звеневшую за лесом песню.

Когда все вышли, он с трудом улыбнулся Алику, поднял подбородок вверх:

— Там… Что там произошло, Саша?

Алик улыбнулся ему ободряюще и промолчал. Василий прищурился:

— Ну и как я выгляжу там, в астрале? Рассказывай. Не бойся.

Алик достал пачку сигарет, но тут же сообразил, что курить при больном нельзя.

— Рассказывай, не бойся, — настаивал Василий.

— Понимаешь, Вася, я еще не уверен, что это был ты…

Василий улыбнулся:

— Не надо, Саша. Не надо меня успокаивать. Давай рассуждать логически. Допустим, ты отделал кого-то в астрале, но очутился разбитым — я. Значит, ты дрался со мной.

Он все знал. Алик почувствовал, что у него сильно дрожат колени, пододвинул стул и сел поближе к Василию.

Василий не спускал с него пристального, недоверчивого взгляда:

— Я еще никогда не чувствовал в себе такой мощи! Я снова как молодой! — Василий мрачно посмотрел на Алика. — Был. До вчерашнего дня.

Алик ему улыбнулся:

— Что ты так на меня смотришь?

Василий приподнялся на локте:

— Ты отделал меня в астрале. Ты отнял мою энергию. Ты отомстил мне!

— За что? — растерялся Алик.

Василий приподнялся прямо к его лицу:

— За Марину! Ты — мой враг!

Алик вздохнул и ответил ему спокойно, как больному:

— Если бы в астрале был ты, после нашего боя ты бы не проснулся. А ты, как видишь, живой.

Василий взял его руку своими холодными пальцами:

— Ты хочешь сказать… в астрале был не я?!

Алик кивнул:

— Пока не ты.

Василий сжал руку Алика:

— Как это «пока»?! Не темни, доктор!

Алик осторожно освободил свою руку и опять покосился на дверь.

— Не темни! — опять впился ему в руку Василий.

И Алик сказал ему твердо и спокойно, как давно

решенный диагноз:

— Вася, в тебя вселилось… чужое AT.

Василий побледнел, но прищурился и засмеялся хрипло:

— Шар-ла-тан! Врешь! Так не бывает.

— Бывает, — Алик решил ему выложить все без утайки. — Астральные сущности, лишенные физического тела, иногда находят себе жертву. Это сильные энергетически сущности со своей мощной, незаконченной программой. Они находят себе жертву для продолжения программы.

— Я — жертва?! — криво улыбнулся Василий. — Ты это хочешь сказать? Я — жертва?!

— Подожди, — перебил его Алик. — Ты сопротивляешься чужому полю. Вовсю сопротивляешься. От твоего собственного AT осталась маленькая голубая искорка. Но она еще сопротивляется…

Василий полусидел на своей высокой кровати, уставясь в распахнутое окно.

— А может, и не надо сопротивляться, доктор? Я же был как молодой. У меня же все получалось?

Алик достал пачку сигарет, вздохнул и положил ее перед собой на тумбочку.

— Все получалось. А у кого? У тебя или у него?

— У кого «у него»? — медленно повернулся к нему Василий.

— Ну, у этого… — Алик покрутил рукой над головой. — У твоего агрессора.

Василий опустил голову на подушку, полузакрыв глаза, улыбнулся:

— Красиво, доктор. Красиво ты меня уничтожаешь. Ты хочешь сказать, что я уже не я! Что я только исполняю чужую волю!

Алик молчал. Василий приподнялся, схватил его за грудь, прямо за красные буквы ЛАВ:

— Врешь, доктор! Я — это я! Слышишь?!

Дверь уже несколько раз приоткрывалась, но тут же закрывалась. Доктор боялся помешать их разговору. Ждал долгой паузы. Но долгой паузы все не было. Василий спросил напряженно:

— А можно узнать, кто он?

— То есть как? — задумался Алик. — Что тебя интересует? Его параметры? Приборы их не зарегистрировали.

— Знаю,— нетерпеливо махнул рукой Василий,— Никита мне доложил. Это чушь. Если есть энергетика, она должна фиксироваться. Лева поедет на антенну. Нужно просто расширить приемный диапазон. Я найду его!

— Ты найдешь только его энергетику. В лучшем случае. А кто он? Как это узнать?

За окном шуршала вода по гаревому корту. За лесом звенели пионерские песни. Алик вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:

— Зачем там его искать? Он уже здесь! Он уже проявился.

Василий дернулся на кровати, взвизгнули пружины:

— Где он проявился?

Алик улыбнулся и опустил голову:

— Видишь ли, Вася… Меня потрясла твоя концепция. Я все время думаю о ней. Все время думаю…

— Ну и что? — напрягся Василий.

— Что-то в ней от тебя, а что-то от твоего агрессора.

Василий открыл рот и засмеялся беззвучно:

— Концепция его потрясла! Она моя! Целиком моя!

Алик не выдержал и тоже засмеялся вместе с ним:

— Что-то в ней есть такое, чего я принять не могу. — Алик пододвинулся к нему поближе, сказал шепотом: — Вася, ты же мне так и не рассказал тогда про ту весну.

— Какую весну? — прищурил серый глаз Василий.

— Когда ты стал чертом. Расскажи, Вася.

Распахнулась дверь. Не дождавшись паузы. На пороге стоял доктор, бодро улыбался Василию:

— На сегодня все! Завтра, Василий Иванович, мы вас в колясочке вывезем. — Доктор подошел к окну. — На дворе-то какая благодать. Смотрите-ка, опять настоящее лето. Прямо Пицунда… Прямо Гурзуф или Судак.

Василий приподнялся на локте, хрипло крикнул ему:

— Закрой дверь с той стороны!

Дверь бесшумно закрылась за доктором. Василий лег, тяжело дыша. На лбу у него выступила испарина. Алик растерянно крутил в руке пачку сигарет, оглядываясь на дверь.

— Кури, — тихо сказал Василий. — И не оглядывайся. Здесь я хозяин.

Алик чиркнул зажигалкой, с удовольствием глубоко затянулся и спросил:

— Вася, когда ты почувствовал в себе новую энергетику?

Василий мрачно на него посмотрел:

— Она всегда была. Я ее всегда чувствовал.

— Ты сказал: «Я снова стал молодым». Когда ты это почувствовал? В какую твою весну? А?

Василий стащил со спинки кровати свежее вафельное полотенце, промокнул лицо:

— Чума… Чу-ма ты, Саша…

Алик стряхнул пепел в блюдечко с расколотыми ампулами:

— Чума? Так на зонах тюремных врачей зовут.

Василий нехорошо улыбнулся, растянул полотенце

в жгут, как эспандер:

— Я же тебе все рассказал. Чистосердечно. Мы даже пили с тобой на «я»! Забыл?

— Почему? Помню. Мы ведь не очень пьяные были. Я помню, ты обещал про ту весну рассказать.

Василий забросил полотенце на спинку кровати, рассмеялся хрипло:

— Саша, это я так… фигурально… в каждую весну черт бьет копытом под ложечку… в каждую. Или я не прав?

Алик вонзил сигарету в хрустнувшие осколки ампул:

— Дело твое… Ты взрослый человек… Ты отказываешься от моей помощи. Так я тебя понял?

Василий подмигнул Алику:

— Ты и так мне здорово помог. Ты диагноз поставил. Дальше я сам, доктор. Не беспокойся. На зоне я с такими монстрами дело имел. И всегда верха держал. Не волнуйся за меня, Саша. Внутри себя я как-нибудь с ним справлюсь.

— Думаешь справиться с ним, как на зоне справлялся с зеками? — Алик наклонился к его лицу вплотную и сказал сурово, прямо в разные его глаза: — Раньше таких людей, как ты, жгли на кострах инквизиции. Теперь их лечат высоковольтным током в сумасшедших домах. Раньше нетелесных посланцев астрала называли просто и без прикрас — БЕСЫ.

Василий резко откинулся от Алика:

— Кончай! Чего ты хочешь?

— Хочу поставить тебе окончательный диагноз. Ты одержим бесом, Вася.

Василий дернулся, рука потянулась за тумбочку.

— Не надо вызывать охрану. Подожди, — предупредил его Алик. — Твои штурмовики всегда успеют. Вася, я же доктор, а не следователь. Я помочь тебе хочу. Я же не виноват, что у тебя болезнь такая. Я твою болезнь ощупать, ножичком полоснуть и выбросить в кровавый тазик не могу. Я могу помочь тебе, только выслушав тебя. Ты мне душу должен раскрыть. Должен. Если вылечиться хочешь. Если не хочешь под высоковольтный ток.

— Чума! — закрыл глаза Василий.

— Я понимаю — тяжело… Но у тебя другого выхода нет…

Василий оторвал наконец руку от тумбочки:

— Достал меня; чу-ма.

Алик глядел на него ласково:

— Это тебе самому нужно, Вася. — Алик покрутил ладонью над головой. — Бес-то твой рядом. Если мы сейчас назовем его по имени, он может сам уйти. Назови его, Вася.

Василий вздохнул:

— Я эту энергию в себе почувствовал, когда мне Гоша по телефону доложил, что ты… что тебя больше нету… — Василий сел. — Слушай! Так это, может быть, твоя энергия и вошла в меня? А?! Ты и есть мой бес?!

Алик весело рассмеялся:

— Ну ты артист.

Алик придвинул стул вплотную к кровати, потянулся рукой к груди Василия. Тот вжался в подушку. Алик осторожно дотронулся до висевшего у него на груди красного амулета на кожаном шнурке:

— Что это?

— Подарок, — тихо ответил Василий.

— Чей подарок?

Василий улыбнулся растерянно:

— Да это так… Чушь…

— Говори!

Василий закрыл глаза:

— Ты представляешь, в самом центре Нью-Йорка, у Центрального парка, в солидном доме — грязная квартира. Чучела какие-то… Куры, петухи… Жуть. И старый ниггер в гавайской рубашке навыпуск и босиком…

— Кто он? Астролог? Знахарь?

Василий пожал плечами:

— А черт его знает! Янки его с Гаити привезли. Помнишь, они туда морскую пехоту забросили, чтобы посадить президентом своего человека? Туда своего посадили, а этого ниггера с собой привезли. Он их военное ведомство консультирует… Так говорят.

— Зачем ты к нему пришел?

Василий протянул задумчиво:

— Пришел один вопросик задать.

— Какой вопросик?

Василий усмехнулся:

— Я спросил его: «Скажи-ка, Магамба, помнит меня одна женщина или нет?» Вот и все.

— Почему ты его назвал Магамба?

— Его все так зовут.

— И что он тебе ответил?

Василий опять усмехнулся:

— Он не сразу ответил. Поломался сначала: «Это стоит больших денег». Я говорю: «Плиз, сэр, проси любую сумму». Он пробормотал что-то про себя, а потом говорит: «Я с тебя ничего не возьму». Я думал, он шутит. Я говорю, бери, пока я добрый. А он подвел меня к какому-то деревянному истукану, вымазанному красной краской и залепленному куриными перьями: «Мой бог не велит с тебя деньги брать». Я засмеялся: «Хороший у тебя бог, Магамба, добрый». Вот и все.

— А про женщину что он сказал?

Василий прикрыл глаза:

— Сказал, что у меня все в порядке — она любит меня, помнит и ждет.

— И все? Больше он ничего не говорил?

— Нет, надел мне на шею амулет за пять баксов… а потом, — Василий пальцем показал на впадинку между бровей, — вот здесь красной краской помазал. И попросил не стирать, пока сама не сотрется.

— Ты не стирал?

— Не хотелось старика обижать. Вот и все.

Алик покачал головой:

— Это не краска, Вася. У тебя на лбу была кровь… Ты старика больше не видел?

— Нет. Магамба умер в конце мая.

— Как — умер?

Василий привстал на локте:

— А чего ты расстроился? Старику под девяносто было.

— Как он умер? — заволновался Алик.

— Очень просто. Говорят, уснул и не проснулся. А что?

Алик достал сигарету, но прикурить ее забыл, так и сидел, уставясь в окно. Теперь ему все стало ясно.

— Вася, это я его сбил.

— Когда? — не поверил Василий.

— Когда второго АЛа спасал. Это как раз в конце мая было. Двадцать шестого числа… — Алик щелкнул зажигалкой, глубоко затянулся.

Василий сел на кровати:

— Подожди. Ты хочешь сказать, что этот Магамба — тот перехватчик? Это ты хочешь сказать?

Алик кивнул:

— Он нашего первого АЛа сбил, потом второго. И меня чуть не сбил…

Василий шумно выдохнул:

— Бред.

Алик встал, зашагал по палате:

— Это не бред, Вася. Магамба консультировал их военное ведомство, ты сам сказал. Он над ними астральную защиту выставил!

Василий засмеялся тихо:

— Бред! Что может против вас этот старый ниггер?

Сигарета догорела, обожгла пальцы. Алик воткнул ее в хрустнувшие ампулы.

— Негров на Гаити привезли в семнадцатом веке из Анголы. Черная цивилизация старше нашей. Догоны считали себя пришельцами с Сириуса. Их жрецы входили в транс и летали к себе домой, на Сириус. А я-то удивлялся, откуда у противника появилась такая мощная астральная защита… Ма-гам-ба! Это же у догонов что-то вроде сатаны.

Загорелое лицо Василия стало серым. Он сел на кровати:

— Ты считаешь, это он в меня вселился? Как он мог это сделать? Ведь для этого нужно, чтобы мое физическое тело ответило на его AT. Нужно, чтобы у нас был одинаковый код.

— Он и закодировал тебя.

— Когда?

— Когда намазал своей кровью точку на твоем лбу, когда амулет тебе повесил.

Василий долго молчал, потом спросил растерянно:

— Но почему… Почему он выбрал меня? Он же видел меня всего пять минут?

Алик задумался:

— Значит, ему и этого хватило. Он все понял.

Василий заорал хриплым шепотом, озираясь по сторонам:

— Что? Что он мог понять? Что я, паренек с Васильевского острова, его наследник? Чушь! Васильевский остров на Гаити! Чушь!

Алик тронул пальцем красный амулет на груди Василия:

— Сними его, Вася.

Василий, втянув подбородок в грудь, со страхом глядел на красный амулет.

— Сними его, Вася. Сними сейчас же. Сам сними.

Василий поднял голову, вытянул шею и, как змею,

снял с груди кожаный шнурок:

— Куда его?

— Положи на блюдечко.

В блюдечке среди разломанных ампул лежал красный кривой кинжальчик с белым глазком на рукоятке.

Василий посмотрел на Алика и выдохнул с облегчением:

— Ну ты чума. Это и все? Все лечение?

Алик не отрываясь смотрел на амулет:

— Лечение еще не началось. Мы пока разбираемся… Мы должны понять, почему… почему он выбрал тебя… именно тебя…

Василий покачал головой и устало откинулся на подушку:

— Я не могу. Давай ты сам, Саша.

Алик посмотрел на него печально:

— Берегись, Вася… берегись…

— Кого? — схватил его за руку Василий.

— Себя берегись, — сказал Алик и встал.

— Ты куда?

— Я устал. Мне сегодня ночью тоже досталось…

Василий откинул одеяло и сел на кровати:

— Убежать хочешь! Отсюда ты никуда не убежишь! Никуда!

— Я к себе пойду, — успокоил его Алик. — В мансарду. Подумать надо. Ты же мне правды не скажешь.

— Подожди! — вцепился ему в руку Василий и усадил рядом с собой. — Саша, помоги! Спаси меня, Саня. — Зашептал в самое ухо Алику: — Что хочешь взамен проси! Что хочешь! Только скажи! Хочешь, Маринку тебе отдам? Только скажи!

Алик улыбнулся грустно:

— Она же тебя любит и ждет.

Василий вдруг сказал хрипло, с трудом:

— Чума! Я же не на нее гадал! Совсем не на нее! На Светку!

Алик опешил. А Василий засмеялся над его растерянным видом:

— Чума! Ну чума! Не ожидал, да? Не ожидал?

Алик широко раскрыл глаза, как будто собирался чихнуть, но не чихнул, сказал задумчиво:

— Значит, Магамба тебя кровью помазал на Светлану Филипповну?

Василий резко перестал смеяться:

— Кончай! При чем тут кровь? Я его попросил только наказать ее как следует. Просто наказать. Ни о какой крови и речи не было.

— За что же ее наказывать? — удивился Алик.— Она же любит тебя и ждет.

Василий посмотрел на него с сожалением:

— А ты думаешь, я простил ей? Не простил и никогда не прощу. До самой смерти. Любовь проходит, Саша. Вечно живет только месть. До самой смерти. Вот самое сильное чувство на свете, Саша! Святое чувство!

Алик опять широко открыл глаза и покачал головой.

— Чума! — зашипел на него Василий. — Я тебе доказал вчера, что наша жизнь на этой Земле — месть Божья! Сколько уже поколений отбывает здесь свою кару за грехи одной доисторической бляди. Так неужели первую свою женщину, которую я до сих пор забыть не могу, я не имею права наказать за ее грехи? Неужели не имею права? Неужели это не по-божески? Ведь и Бог нам мстит, потому что возлюбил свое творение. Месть — это и есть любовь Божья!

— Магамба! — Алик встал.

Василий вздрогнул и уставился на Алика:

— Чума! Обалдел?!

Алик спросил его сурово:

— Хочешь расскажу, как ты в астрале выглядишь?

Василий растерялся:

— Ты же сказал — это не я.

Алик прошел по палате:

— Я дрался с черным могучим монстром. У него клыкастая розовая пасть. И разные глаза.

— Су-ка! — Василий откинулся на подушку и закрыл глаза. — Я же сказал ему — проси любую сумму. А он, паскуда, за пять баксов превратил меня в урода! И глаз стал черный, и родинка пропала, и загар какой-то…

— При чем тут загар? — не понял Алик.

Василий вытянул перед собой мускулистую бронзовую руку.

— Видишь? — прошептал он. — Я в этом году и не загорал. Некогда было. Саша, я чернею. Что делать, Саша?…

Алик остановился перед ним:

— До вчерашней ночи ты был доволен собой. Ты был рад, что снова стал молодым.

Василий снизу смотрел на него зло и тоскливо:

— Не хо-чу! Не хочу превратиться в Магамбу. Помоги.

Алик сел рядом с ним, придвинул к себе тумбочку. Поставил посередине блюдечко с расколотыми ампулами, поднял над блюдечком на кожаном шнурке амулет. Василий напряженно наблюдал за ним.

— От заклятия Магамбы я тебя освобожу,— предупредил его Алик. — Но дальше дело твое, Вася. Дальше тебе никто не сможет помочь. Только ты сам. Как на зоне.

— Чума! — недоверчиво хмыкнул Василий.

Алик щелкнул зажигалкой, поджег на блюдечке оставшийся от уколов смятый ватный тампон. Тот вспыхнул голубым спиртовым пламенем. Алик поднес под голубое пламя красный кинжал амулета. Побурела, вспенилась кровь на его поверхности. Закапала тугими каплями в блюдечко. Василий, как зачарованный, разными глазами смотрел на пламя. Уже вся кровь стекла с кинжальчика и обнажилась желтая кость. Оказалось, что это был и не кинжальчик вовсе, а пожелтевший звериный клык. Только белое пятнышко глаза пузырилось у его основания. Белый глаз пузырился, надувался, тихо шипел… И вдруг почти бесшумно взорвался! Алик и Василий отпрянули от тумбочки. В палату словно залетел обжигающий порыв ветра. Занавески на окне стали параллельно полу. Василий вздрогнул, закрыл глаза, хотел сказать что-то и рухнул на подушку.

Зашумели взволнованно сосны за окном. Безоблачное небо над заливом прорезала вдруг кривая черная молния. И через паузу, удаляясь, глухо зарокотало по небесным камням. В закопченном блюдечке лежал обгоревший кожаный шнурок. От него кисло пахло паленым мясом. От амулета не осталось никаких следов. Алик склонился над Василием. Веки его дрожали, он делал отчаянные попытки открыть глаза, но не мог.

Алик осторожно провел ладонью по его лицу. В горячую ладонь вонзились тысячи иголочек — Василий сопротивлялся, но Магамба был далеко и ничем помочь ему не мог. Алик сделал глубокий вдох и еще раз провел ладонью по лицу Василия. Его веки закрылись, дыхание стало ровным, отвисла челюсть, — он спал.

— Спа-ать, спа-ать. Дальше все зависит от тебя. Я ухожу. Прощай, Вася.

Когда Алик вышел, охранник заглянул в палату и осторожно закрыл за ним стеклянную дверь. С кожаного дивана у окна вскочили Никита и доктор:

— Как ты долго!

— Что с ним?

— Спит, — успокоил их Алик, — и пусть. Я сам его разбужу.

— Когда? — осведомился доктор.

Только сейчас Алик сообразил, что проснулся не зная времени и сейчас не имеет ни малейшего представления, который час.

— А сколько сейчас?

— Четыре, — удивленно ответил доктор.

— Ребята уже пообедали, — кивнул на окно Никита, — Лева опять на антенну уезжает.

Под окном урчал грузовичок. Алик заторопился:

— Я с Левой поеду, а Васю через три часа разбужу. Сам разбужу.

Никита схватил Алика за рукав, испуганно затряс головой:

— Нельзя! Ты что? Тебе отсюда нельзя! Василий Иванович приказал — никуда тебя не отпускать!

— Да, — подтвердил доктор, — он так приказал.

Их испуганные лица стали удивительно похожими.

Алик рассмеялся:

— А кто он такой? Для меня он просто больной, не более.

Никита и доктор переглянулись.

— Я жутко устал, коллеги. Поеду на берег развеюсь. Беру отпуск на три часа.

— Лихо вы… — улыбнулся доктор. — Я его панически боюсь. Раньше, бывало, генералов КГБ матом крыл, с секретарем обкома ругался, а Василия Ивановича боюсь, как школьник. А вы, коллега, его запросто — «Вася».

Никита уважительно хлопнул Алика по плечу:

— Они друзья. Они на брудершафт пили!

— Скажите? — изумился доктор.— Хозяин же не пьет.

Но Алик уже их не слушал, он бежал по узкой лестнице во двор.

— Значит, до семи, Алик, — кричал ему вслед Никита, — до семи!

8Кара Господня

В тряском кузове грузовичка молодые сотрудники уступили Алику лучшее место — у кабины, на железном ящике из-под какого-то прибора. Лева гордился своими техниками и всем их представлял ласково и картаво: «Это мои ебятки».

Алик, широко расставив ноги, упершись спиной в кабину, глядел на исчезающий в пыли серый цементный забор с черными воротами и мысленно прощался с лабораторией. Особенно ему было жаль крохотную уютную мансардочку с ласточкиными замками над окном. Он успел уже привыкнуть к тихой солнечной комнатке; Но грусть прощания была веселой, светлой грустью освобождения. Алик был уверен, что без него Василия не станут будить. Значит, чтобы уйти, в запасе было около трех часов.

Конечно, любопытно было бы взглянуть на результаты своих трудов — на проснувшегося, нового Василия. Может быть, тогда и не стоило бы бежать из лагеря, как беглому каторжнику. Но Алик настолько устал от ночного полета, от дневной «психотерапии», а больше всего от постоянной несвободы, что ему хотелось уйти как можно скорей. Пусть даже с риском для жизни. Уйти, повинуясь только собственному порыву, не дожидаясь ничьих милостивых разрешений. Три часа он еще в законе. Он отпускник. Три часа его никто не хватится. Он мог бы поставить и больший срок. Но тут же припомнилось испуганно-осторожное очкастое лицо полковника Никиты.

И трех часов ему вполне достаточно. Ведь на берегу его ждет Андрюша. Алик был почему-то абсолютно уверен, что этот строгий мальчишка, вдруг ставший ему настоящим другом, никогда его не подведет. Потому что он не умеет подводить. Потому что — «так на войне не делают».

«Ебятки» вдруг заржали во весь голос. Алик отвлекся от своих мыслей. Грузовичок обгонял отряд «пионеров», возвращавшихся в лагерь из похода. Они шли веселым строем, человек тридцать «мальчиков» и «девочек». «Мальчики» — пузатые дядьки в трусах и панамах, с радужными галстуками, «девочки» — длинноногие, как мюзик-холльный кордебалет, в коротких юбочках и тоже в галстуках между голых торчащих сисек. Впереди шел мускулистый красавец «вожатый» в знакомой черной пилотке. «Пионеры» во все горло самозабвенно распевали:

«Девочки» кокетливо помахали панамками вслед грузовичку. Их розовые сиськи аппетитно трепыхались.

Левины «ебятки» восхищенно загудели. Лева высунулся из кабины, прикрикнул на них:

— На чужой каравай е… не разевай! Это не для нас, ебятки.

Алик поинтересовался, откуда в лагере появились такие задорные «пионерки». «Ебятки» ему объяснили, что это валютные девки, заказанные из какого-то дорогого борделя. Рассказали, смеясь, какую драку устроили из-за них утром прибывшие «пионеры». Кто-то, самый богатый, кричал, что он может купить их всех скопом. «Вожатые» ему долго втолковывали, что в лагере такие номера не проходят. Пришлось этому боссу биться, как молодому изюбрю, с каким-то «зачуханным» соперником до первой крови, как принято в пионерских лагерях. Это было зрелище! Вот была умора! И зря ведь дрались, между прочим: все девоньки как на подбор, одна лучше другой.

Так они доехали до главного корпуса. Лева быстро отправил «ебяток» на крышу — заниматься антенной. Когда Алик выпрыгнул из кузова, к нему подошел хмурый Лева:

— Слушай, камикадзе, ты серьезно решил отдать свою жизнь за здоровье нашего фюрера?

Алик улыбнулся и пожал плечами. Лева его прекрасно понял.

— Я ничего не знаю, Алик. Это твои проблемы.— Лева оглянулся по сторонам. — Я бы и сам с тобой отвалил домой на Петроградскую, но наш шарфюрер прав: меня можно заставить работать только под автоматом. — Лева улыбнулся виновато. — А уж если я врубился в тему — туши лампаду. Мне это интересно, Алик, честное слово. Астрал еще никто в мире не ловил. Если я все правильно рассчитал — это же революция в науке, Алик. Ты меня понимаешь?

Алик ему ободряюще кивнул:

— Понимаю. Только смотри, Лева, не поймай в свой АУТ сатану.

Лева захохотал, довольный:

— Если поймаю — не выпущу! Обещаю! Заставлю его работать на себя, как последнего нефа!

— Ну-ну, — улыбнулся Алик.

Лева снизу вверх шлепнул его по плечу:

— До семи я молчу. После — объявляю тревогу. Ну, ни пуха! Привет Питеру.

На стоянке у главного корпуса выстроились шикарные лимузины «пионеров». Грузовичок на них презрительно чихнул и убрался в лесок. Людей видно не было. Алик скинул свитер с буквами лаборатории, чтобы не светиться. Он понятия не имел, где искать Андрюшу, и пошел к пляжу только потому, что вспомнил, как Андрюша ему на скамеечке под кустом шиповника шептал: «Морем надо уходить. Только морем!»

И у причала был полный парад. «Пионеры» добирались до лагеря и морем. Рядом с катером Василия покачивались на ленивой волне три стройные яхты. Одна даже была двухмачтовая — и в океан на ней не стыдно выйти. У всех на стеньгах полоскались синие флаги с радугой и стрелой.

«Все посудины, — отметил про себя Алик, — под флагом всемирного ШИЗО».

На пляже — никого. Даже чаек. Чайки плескались далеко в заливе — к хорошей погоде.

Алик оглянулся. Ему стало неприятно, он стоял один посреди пустого пляжа, как мишень на стрельбище. Ему даже казалось, что за ним кто-то пристально наблюдает из-за прибрежных сосен. Алик потянулся и сел на песок — все-таки не так заметно. Только он сел, откуда-то из-за спины раздался тихий свист. Алик постелил на песок свитер и лег, закинув руки за голову. Тонкий тихий свист раздался снова, но уже более требовательно. Алик встал и не спеша, будто ища что-то под ногами, пошел к дюне. Охранник в стеклянной будочке на причале за ним явно наблюдал — даже бинокль на солнце поблескивал. Алик поднялся на дюну, встал за куст. Отблеск на причале пропал — охранник опустил бинокль, потерял объект наблюдения.

Тихий свист раздался совсем рядом, из заросшей высоким иван-чаем воронки. Алик раздвинул траву, кто-то цепко и больно схватил его за лодыжку. Алик скатился на дно воронки, успев подумать: «Это не Андрюша». Когда он открыл глаза, увидел сердитое лицо Петровича.

— Мы тебя уже сутки ждем!

— А где Андрюша? — огляделся Алик.

— Скоро будет, — обнадежил Петрович.

— Где он?

— На обследовании.

— На каком обследовании? — забеспокоился Алик.

Петрович объяснил, что Чен вдруг очень заинтересовался Андрюшиной раной и с утра отправил его в медкорпус на обследование. Андрюша не хотел напрягать ситуацию, пока не появится Алик. Андрюша отправил Петровича на дюну, а сам пошел в медкорпус. Сказал, что ненадолго, что сразу сюда придет.

— Он с утра ушел? — переспросил Алик.

— Придет, — успокоил его Петрович,— все равно раньше темноты отсюда не уйти.

— Я только до семи отпущен, — вспомнил Алик, — после семи поднимут тревогу.

Петрович подумал немного:

— Можно и в семь. В семь у «пионеров» ужин начинается. Весь персонал перед ними на ушах будет стоять. А после ужина у них крутая гульба — «на лужайке детский смех». До поросячьего визга. Можно и в семь.

— Не нравится мне это, — сказал вдруг Алик.

— «Детский смех»? — не понял Петрович.— Они свое детство за хорошие деньги купили. Пусть веселятся.

— Обследование мне не нравится,— задумался Алик. — Разве у него серьезная рана?

— Царапина, — поморщился Петрович. — Я ее сразу обработал, перевязал.

— Зачем же тогда обследование? Странно…

— Ничего странного, — сказал Петрович. — Чен решил Андрюшу в наше шоу запрячь. Я ему говорил, что боец сырой еще. А у Чена выхода нет — вторая пара распалась.

Алик ничего не понял. И Петрович подробно ему объяснил, как раскосый Карим наотрез отказался от боя. Как утром пришел в бойцовский блок Чен уговаривать Карима, а когда не уговорил, разделал обладателя черного пояса под орех, сломав ему пару ребер. Теперь Карим, если и поумнеет, драться уже не скоро сможет. И неустойку на Карима повесили такую, что ему всю жизнь придется работать на «шоу кумитэ». Только жизнь у Карима будет короткая. Чен намекнул ему, что позаботится об этом сам.

— То есть как позаботится?

— Сам его на арене убьет, — просто объяснил Петрович.

— И Андрюшу они тоже хотят убить, — сказал вдруг Алик.

— Не успеют, — улыбнулся Петрович, — бой завтра, а вы сегодня уйдете.

— Но его же нет! — заволновался Алик. — С самого утра!

Петрович усмехнулся и встал:

— Ладно, я сам за ним схожу. Только ты не пропади, доктор. Сиди тут тихо, как мышка. Жди.

Алик встал перед Петровичем:

— Я вам не верю.

Петрович оценил его решительное лицо:

— Чему не веришь?

— Что вы хотите нам помочь. Не верю!

Петрович осторожно, двумя пальцами, одним под подбородок, другим в сплетение, усадил Алика на мох:

— Не верь дальше. Только мне не мешай. У тебя другого выхода нет. Или навсегда здесь останешься.

— Вы же на Василия работаете! — волновался Алик. — «Маячок» в патроне, кассеты, наш разговор на балконе!

Петрович присел перед ним:

— Ты прав — я на него работаю. Для Василия Ивановича лучше, чтобы вы отсюда ушли.

Алик растерялся:

— Когда он вам это сказал?

— Это я сам решил,— твердо сказал Петрович,— ты ему ничем не поможешь, доктор. Потому что не любишь его и не понимаешь. — Петрович будто обвинил Алика в чем-то. И Алик начал заводиться. Но Петрович не дал ему сказать: — Он тебе верит, а ты не веришь ему. Между вами баба. Эта баба и не дает тебе его понять. Тебе лучше уйти. Ты только все испортишь. Василий Иванович и без тебя справится.

Алик даже засмеялся такому неожиданному повороту. Петрович тихонько выполз из воронки, огляделся из-за травы и обернулся к Алику:

— Значит, договорились. Ждешь меня здесь. На берег не выходи. — Петрович поманил Алика пальцем и, когда он привстал, показал ему перевернутую лодку на песке: — Там, за спасательным баркасом, баба загорает. От нее только что жених ушел. — Петрович многозначительно посмотрел на Алика. — Ты понял? На берег ни-ни.

Петрович бесшумно скрылся в кусты, ни один листок не шевельнулся. Алик послушал тишину, стараясь уловить хоть сухой треск веточки, но ничего не услышал. Лес дремал. Замер, истомленный ошалевшим солнцем.

Алик не отрывал глаз от зеленого днища баркаса. Из-за него тонкой серой струйкой поднимался дымок. Светлана Филипповна курила. То, что там лежит именно она, Алик не сомневался.

Вспомнилась снисходительная усмешка Василия: «Гоша Лану ревнует». Но только сейчас дошло, что ревнует-то Гоша ее к самому Василию. А для Василия Светка — женщина, которую он до сих пор не может забыть! И мечтает ей отомстить. И отомстит, как уже отомстил… На что же его помазал кровью старый колдун?

Из-за баркаса поднимался дымок. Алик вздрогнул: вот же разгадка тайны! Она совсем рядом, шагах в пятидесяти по горячему песку. Алик скинул кроссовки и брюки, сунул за резинку трусов пачку сигарет, вылез из воронки и, приседая на колких сосновых шишках, спустился с дюны на пляж.

По мокрому песку вдоль берега Алик подошел к баркасу. На широком махровом полотенце, раскинув руки, вниз лицом лежала женщина. На обеих руках сверкали браслеты. В том, что это Светлана, — сомнений не было. Алик полюбовался ее молодым, чуть розоватым, упругим телом, подошел ближе и достал сигарету из пачки:

— Извините, у вас не найдется огонька?

Не подняв головы, Светлана чуть взмахнула рукой:

— Зажигалка в сумке.

Рядом стояла белая пляжная сумка с деревянными ручками. Алик присел, открыл сумку. Сверху лежал пляжный лифчик. Только сейчас Алик заметил, что спина у Светланы голая и трусы сдвинуты до самого копчика. Алик нашел зажигалку, прикурил.

— Спасибо.

Светлана даже не пошевелилась. Алик специально шумно вздохнул и плюхнулся на песок:

— Девушка, я вам не помешаю?

Ее руки чуть дрогнули, и она глухо сказала в полотенце:

— Саша, что вы хотите? Сейчас Георгий Аркадьевич вернется.

Алик растерялся. Она узнала его, как только он вышел на берег. Он думал, пользуясь своим внезапным появлением, начать разговор, но неожиданность не получилась. Нужно было брать быка за рога.

— Вам привет от Васи, — сказал лениво Алик.

Светлана хмыкнула:

— Дурацкие шутки, Саша. Не знаю я никакого Васю. — Она привстала на локтях. — Отвернитесь.

Алик послушно отвернулся.

— Я за это жуткое время тоже стала психологом и людей вижу насквозь. Вы пришли за деньгами, Саша. Так и говорите.

Алик удивленно повернулся к ней. Она обвязала грудь тонким шарфиком, смотрела на него внимательно и насмешливо. Алика поразили ее глаза: лучистые, молодые, зеленые, совсем как у Марины.

— Вы вылечили мою дочь, — сказала она весело. — Девочка в прекрасном настроении. В тот раз я заплатила вам очень мало. Не взыщите. Сколько смогла. Вы знаете, после смерти мужа у меня ничего не было. Ни-че-го.

Алик хотел возразить, сказать, что он пришел совсем не за этим, но Светлана вдруг приложила тонкий палец к его губам:

— Не беспокойтесь. Я передам Гоше вашу просьбу, но сейчас вам лучше уйти. Гоша у меня отчаянно ревнив, — она засмеялась наигранно, — особенно к молодым. Найдите нас, Саша, после ужина. Гоша с вами рассчитается, — и, лучезарно улыбаясь, помахала рукой: — До вечера, Ротшильд.

Она снова улеглась на полотенце, изящно вынув из-под груди шарфик.

— Про Васю я не шутил, Светлана Филипповна, — сказал Алик.

— Не знаю я никакого Васю, — сурово ответила она.

— Вы его называли — Капитан… Капитан Джо.

Алик видел, как напряглись ее лопатки.

— Он просил передать, что до сих пор помнит вас и любит, — сказал Алик почти как Магамба.

Светлана села лицом к Алику, потом вспомнила про грудь, хотела отвернуться, но только прикрыла ее рукой.

— Где вы его видели?

— В городе, — ответил Алик осторожно.

— Когда?

— Вчера.

— Разве он уже вышел из заключения? — спросила она тревожно.

Алик понял, что про Василия она ничего не знает. Она думает, что он опять сидит. Кто-то убедил ее в этом. Наверное, Георгий Аркадьевич. Но зачем он это сделал, Алик понять не мог. Светлана ждала ответа, и Алик сказал:

— Я с ним виделся не в тюрьме…

— Как вы его нашли? — недовольно спросила Светлана.

— Я его не искал. Он сам… Он сам ко мне пришел.

— Зачем?

— Он болен,— нашелся Алик.— Он просил ему помочь.

— Чем он болен?

— Нервы, — пожал плечами Алик.

— Неправда, — не поверила Светлана, — он опасно болен. Я знаю. Я чувствую.

— Да. Он опасно болен, — согласился Алик.

— Он может умереть?

— Кто знает? Все в руках Божьих.

Светлана достала из сумочки сигареты, нервно щелкнула зажигалкой. Затягиваясь, брезгливо скривила рот:

— Это ответ истинного врача.

— Почему? — не понял Алик.

— Когда врач может помочь, о Боге не вспоминают. Когда медицина бессильна, все сваливают на него. Это подло. Сваливать на него свое бессилие.

Она сказала это с такой горечью и обидой на медицину, что Алик счел своим долгом заступиться за профессию:

— Вы не правы, Светлана Филипповна. О Боге изначально должен думать пациент. А врач в любом случае делает все возможное.

Светлана посмотрела на него печально и презрительно:

— Это еще подлей, Саша. Сваливать все на несчастного, страдающего человека.

«Ого! — подумал Алик. — Магамба прав. Она любит его. Как она его любит!» Но оставить без внимания ее презрение он не смог:

— Я ни на кого не сваливаю. Я просто констатирую факт. Болезнь одна, лечение одно, но один выздоравливает, а другой почему-то умирает. Загадка.

Светлана, звякнув браслетами, утопила в песке окурок:

— А что с Васей? Только честно.

Алик задумался, как ей честно объяснить болезнь Василия, и не смог придумать:

— Там… Ну… Там чужое вторжение.

— Рак?! — по-своему поняла его Светлана.

— Ну… — пожал плечами Алик, — можно и так.

— Почему же он обратился к вам? К психологу?

— Он хочет понять причины своей болезни.

— Он думает, что в ней он сам виноват?

Светлана надолго отвернулась от Алика. Он уже хотел уходить, решив, что разговора не будет, но она неожиданно сама сказала то, что он так ждал от нее услышать:

— Он прав. Это наказание. За его предательство! Да, это кара Господня.

Алик сидел, боясь пошевелиться, боясь помешать ей неловким движением, но она опять замолчала, легла грудью на полотенце, звякнув браслетами. И тут Алик решил пойти в атаку:

— Странно… А он мне сказал, что это вы его предали…

— Он сказал?!

Алик не ожидал такого взрыва. Светлана вскинулась с подстилки, села напротив него на колени, вцепилась руками в песок. Не стесняясь голых грудей, трясла головой и повторяла:

— Он сказал?! сказал?!

Алик посмотрел на ее трясущиеся, вялые уже фуди и отвернулся.

— Он ничего не понял! Ни-че-го! — стонала у него за спиной Светлана.

Алик, прищурясь, смотрел на искрящийся на солнце залив и ждал. Он знал, что она не захочет остаться виноватой. Сейчас она расскажет, все расскажет, только надо чуть-чуть подождать. Он слышал, как за спиной сухо стукнули деревянные ручки пляжной сумки. Наконец, успокоившись немного, она спросила:

— Вы еще увидите его?

— Не думаю, — ответил Алик, не поворачиваясь к ней.

Она схватила его за плечо, резко повернула к себе:

— Вы должны его увидеть! Должны!

Она смотрела исподлобья, завязывая за спиной тесемки пляжного лифчика. Потом подняла руки и решительно сдвинула к локтям звенящие браслеты, будто засучила рукава для драки.

— Он ничего не понял. Вы должны ему помочь.

— Как? — залюбовался ею Алик.

— Напомните ему ЕГО предательство. — Она вдруг с надеждой посмотрела на Алика. — Если он поймет — он вылечится? Вы же в это верите?

— Верю, — серьезно ответил Алик.

Она тревожно обернулась, словно боялась, что ее кто-то может подслушать. Но пляж в обе стороны был пустынен и тих. И Алик обернулся на коренастые прибрежные сосны, подумав: «Только бы Андрюша с Петровичем не пришли. Только бы не помешали». Светлана подтянула подстилку к корме баркаса, поманила рукой Алика:

— Ложитесь рядом. Здесь нас никто не увидит. А у нас весь пляж как на ладони, — она показала свою узкую ладонь, а потом ею нетерпеливо хлопнула по подстилке: — Ну, ложитесь же! Рядом!

Алик лег рядом с ней на узкую для двоих подстилку, ощущая бедром ее горячее розовое бедро, чувствуя исходивший от нее запах миндального крема. «Необычная позиция для исповеди», — подумал он, сглотнул и отодвинулся бедром от ее бедра. Она быстро посмотрела на него, но сделала вид, что не обратила на это никакого внимания. Опершись на локти, закрыла лицо руками:

— Он вам рассказывал обо мне?

— Да… Можно сказать, он мне исповедался.

— Не-ет, — покачала головой Светлана.— Это не исповедь, если о главном он ничего не сказал.

Она замолчала, но Алик знал, что торопить ее ни в коем случае нельзя. Она сама сейчас расскажет о «главном». И она начала:

— Он вам рассказывал про наше «тайное венчание»?

— Да.

— Это была лучшая ночь в моей жизни, — торжественно сказала Светлана. — Мне ее никогда не забыть. — Она бросила взгляд на Алика и оправдалась зачем-то: — Может быть, потому, что это у меня была первая такая ночь.

Алик машинально опять придвинул свое бедро к ее горячему бедру. Она посмотрела на него вопросительно. И Алик спросил:

— Почему же вы бросили его?

— Я? — поразилась Светлана.

Она опять хотела вскинуться, дернулась бедром и осталась лежать.

— Он вам так сказал?

— Да.

Она презрительно засмеялась. Даже не засмеялась, а так, смехом, показала свое отношение к Василию. Потом тихо сказала:

— Саша, вы психолог. Оцените то, что я вам сейчас скажу. Может, там и есть начало его болезни. Вы меня слушаете?

Алик лег повыше, вровень с ее лицом, поглядев на дюну: «Только бы Андрюша с Петровичем задержались».

— Вы внимательно слушайте,— шепотом предупредила Светлана. — То, что он сделал, — необъяснимо. После «тайного венчания»! Если вы объясните мне его поступок, я скажу, что вы гений, гений психоанализа.

Алик лег подбородком на махровую подстилку и закрыл глаза:

— Я готов стать гением.

И Светлана начала свою исповедь вкрадчивым шепотом, прямо в ухо Алику, как лучшей своей подруге:

— На курсе у нас девочек было только двое. Я и Милочка. Страшненькая, пучеглазенькая, но милочка. Милочка — этим все сказано, правда? Она была подружка для всех, свой парень. Все плакались ей в жилетку. А я была горда и неприступна. За меня шла война. Жестокая и кровавая война. Я была непреклонна…

Когда мне исполнилось тринадцать лет, мама мне объяснила, что в женщине самое главное. Что в ней дороже всего ценит настоящий мужчина. А вы-то, кстати, знаете, что это такое? Вы-то настоящий мужчина? А? Что вы сказали? Что самое главное? Чис-то-та? А что это такое? Да не оправдывайтесь. Я понимаю, что слою дурацкое. Мойдодыром каким-то пахнет. Я понимаю, что вы имели в виду. Собачью преданность вам! Правда?

Надо сказать, что мать у меня южная женщина. С Кавказа. Нет, русская с Кавказа. Это особая порода русских людей. Если она еще сохранилась. Читали «Казаков» Толстого? Их обычаи очень тесно переплелись с обычаями горцев. Долго дрались, а потом вдруг переплелись. Женщина у тех и других — святыня. Пока она не досталась своему мужчине — женщина должна быть ЦЕЛЬНА. Улыбаетесь? женщины. Нетронутая женщина — цельна. В ней космос. В ней миры. Она отдает свою цельность только настоящему мужчине. Тому, Действительно, о смешных вещах мы говорим. Особенно сегодня. Когда «девственница» — оскорблением звучит. Я как-то по телевизору видела представителей «общества девственниц». Я возмущена была: откуда набрали в это общество столько наглых и страшных баб. Девственностью в них и не пахнет! А потом поняла — это же специально! Чтобы саму идею скомпрометировать! Какую? Идею цельной кто может понять, что она ему отдает. Который может принять на себя вину. Что? А как же! Конечно, вину! Он же нарушает ее цельность. Он принимает вину, потому что знает — теперь он становится ее частью. Только в нем теперь ее цельность. Опять улыбаетесь? А мне показалось, что улыбаетесь. Я, тринадцатилетняя, очень хорошо поняла свою маму, святую кавказскую женщину. И стала ждать своего настоящего мужчину. И дождалась… Он на курсе самым лучшим был. Были опытней его, старше, были красивее. Но он был лучшим. Он мне очень нравился. Очень.

Но я даже не смотрела в его сторону. Как это почему? Настоящий мужчина, как хорошее вино, должен выдержку пройти. Дозреть до своей настоящей крепости. Мы всем курсом в походы ходили. Однажды ночью у костра на озере Красавица он сказал мне: «Светка, я люблю тебя навсегда». Я засмеялась: «Вася, это детство. Только дети говорят „навсегда"». Он мне объяснил: «Дети мудрее взрослых. Они знают, что смерти нет, поэтому и говорят „навсегда". Я знаю, что я буду всегда. И всегда тебя буду любить. Потому что ты часть меня». Представляете, Саша? Вот каким крепким вином угостил меня в ту ночь этот юный мужчина. Если я уже часть его, то при чем тут моя цельность? Правда?

Светлана через спину Алика полезла в белую сумку за сигаретами. Больно уперлась в спину локтем. Но Алик терпел. Ждал самого главного. Светлана снова улеглась на подстилку, но курить раздумала, двумя руками крутила сигарету перед носом.

— Приготовьтесь, психолог. Сейчас самое главное. Самое необъяснимое. То, что я до сих пор понять не могу. Вы внимательно меня слушаете?

Алик молча кивнул.

— Итак, я его часть. Это не мои слова — его. Я не сразу позволила нарушить свою цельность. Только в ноябре состоялось наше «тайное венчание». Он плакал у меня на груди. Честное слово. Плакал от благодарности мне. А на следующий день он пропал! Перестал звонить, перестал ходить в институт! Наконец я пересилила себя и после Нового года сама пошла к нему домой на Петроградскую. Мне открыла его мать. Высокая, худая, интересная. Чем-то на боярыню Морозову похожая. Ну, глаза у нее такие сжигающие. Суровая мадам. Она меня даже в коридор их коммуналки не пустила. На лестнице сказала, что Васи нет дома. Я что-то начала вякать про институт, про сессию, которая уже началась. Мама обожгла меня черными глазами: «Девочка, оставьте его в покое! Он взрослый человек. Он сам выбрал свой путь». Я ничего не поняла. Она хлопнула дверью… а я рыдала в их грязной парадной на подоконнике. Я ждала до позднего вечера, когда он выйдет, я-то знала, что он дома. Но он не вышел…

Светлана сжала в кулаке сигарету, на подстилку посыпались табачные крошки.

— Подружки объяснили мне, что так часто бывает: «Им от нас только это и надо. Добился своего — и привет!» Так говорили мне познавшие уже жизнь мои бедные школьные подружки. Но я-то знала, что так бывает с их наглыми, циничными подонками. Мой-то был не такой. Не он меня выбрал, а я его. Я-то не могла ошибиться…

Светлана ладонью о ладонь звонко стряхнула табачные крошки, заправила за ухо волосы, совсем как Марина:

— Еще через месяц я встретила его на Невском… с Милочкой… Ми-лоч-ка… Загадка природы… Страшненькая, пучеглазенькая. Но все мои рыцари, все кончали ею! Ну ладно, оскорбленные моим невниманием, ничего от меня не добившиеся. Но он-то! И он кончил ею. Как вы это объясните, доктор? А?…

Алик задумался, но Светлана за подбородок подняла его лицо, повернула к себе, заглянула ему в глаза:

— Знаю, о чем вы думаете, доктор! Знаю. Думаете, что я оказалась плоха как баба? А Милочка, страшненькая Милочка оказалась пределом сексуальных мечтаний? Так? Так вы думаете?

Светлана, улыбаясь затаенно, осторожно кончиками пальцев прошлась по небритой щеке Алика:

— Ну как, доктор? Вы верите, что я могла оказаться плоха? Верите?

Алик дернул подбородком и сглотнул. Светлана тихо засмеялась и убрала руку:

— Все оказалось значительно проще, доктор. Дело-то было не в Милочке. А в ее папе. Папа ее был директором страшно секретного КБ морских приборов. А гениальный мальчик Вася уже тогда вынашивал идею новейшего неконтактного оружия. Вот как просто все объяснилось.

Алик понимал, что она не права, но спорить пока не стал:

— А комсомольское собрание было? А исключение его было?

— А как же! — вскинула голову Светлана. — Разве мы могли ему это простить?

— Кто это «мы»?

— Я и мама. Пришлось все рассказать ей. Кавказская женщина решила его наказать. Там не прощают такую обиду. Был бы у меня родной брат… даже хотя бы двоюродный. Но у меня никого не было. Никого… И мать решила отобрать у него самое дорогое. Его мечту о профессии. То есть, проще, вышибить его из института. Но нужен был повод. Сессию-то он все-таки сдал. На отлично сдал. Нужен был повод, чтобы никто не подумал, что всему виной я. Николай Николаевич Паршин, наш доцент, старый знакомый отца, и придумал его. В каких-то бумагах он откопал, что Васин отец служил при Сталине в КГБ, участвовал, что ли, в каких-то кровавых репрессиях. А Вася при поступлении это скрыл. За это и ухватились для начала.

Светлана опять через спину Алика полезла за сигаретой. Лежа грудью на его спине, щелкнула зажигалкой. Но Алика уже не волновала ее близость. Светлана это поняла и оттолкнулась от него, как от предмета. Алик спросил ее:

— А Милочка?

— Что Милочка? — нахмурилась, не понимая, Светлана. — Ах, Милочка. Милочка вышла замуж за нашего однокурсника Никиту. Самого умного нашего мальчика, но ужасного зануду.

Алик улыбнулся. Так вот где корень испуганной осторожности очкастого полковника. Алик был рад, что одну загадку уже разгадал. Самую простую.

— А в чем ваша загадка? — спросил он Светлану. — Вы же сами мне все прекрасно объяснили.

— Что я вам объяснила?

— Мать Василия строгая, властная, черноглазая. Кстати, у нее действительно черные глаза?

— Сжигающие. Как уголья. До сих пор их помню.

— Так вот… Его мать сказала вам: «Оставьте его в покое. Он выбрал свой путь». Вы отлично запомнили эту ключевую фразу. Вы считаете, что он из-за матери предал любовь. И выбрал карьеру, то есть Милочку.

Светлана глубоко затянулась и задумчиво покачала головой:

— Слишком похоже на плохой советский роман. Любовь и карьера. Чушь. Марина считает вас гением. Я думала, вы ответите мне.

— Я отвечу, — вдруг сказал Алик. — Он любит вас до сих пор.

Светлана от неожиданности вздрогнула и засмеялась:

— Так любит, что после первой же ночи сбежал от меня?

— Бывает, — мягко перебил ее Алик. — Вы ведь тоже были у него первая. Так бывает. Первый сексуальный опыт — очень ответственный момент. Особенно у тонких, ранимых людей. Это рубеж, переправа на другой берег. Вся жизнь вдруг становится прошлым. Она остается на том берегу…

Теперь Светлана перебила его:

— На том берегу он встретил не меня, а Милочку!

Алик смутился, а Светлана довольно улыбалась его смущению:

— Вы не гений, Саша. А деньги берете как гений. Стоит ли вам так много платить за Марину? — Светлана вдруг нахмурилась. — А что с ней было, Саша?

Алик растерялся:

— А вы разве не знаете?

— Мы с ней не говорим на эту тему. Достаточно, что про нее все знаете вы. Я боюсь ее случайно поранить. Она такая хрупкая девочка. Хотя и кажется с виду сильной и современной. — Светлана задумчиво оперлась на руку. — Я догадываюсь… У нее что-то связано с сексом… с юношеским сексом… Правда?

— Правда.

— Но ничего серьезного, правда? — Светлана улыбнулась вопросительно. — Она еще не перешла на другой берег? — И сама себе ответила: — Я в ней уверена. Когда ей исполнилось тринадцать лет, бабушка тоже провела с ней политбеседу о цельности. Марина себя бережет для своего настоящего…

— Перед лагерем? — тихо вскрикнул Алик.— Бабушка с ней говорила перед лагерем?

— Да, — не заметила его волнения Светлана. — Мы с Николаем Николаевичем уезжали в командировку. Бабушка заболела сердцем. Девочка впервые осталась одна. Георгий Аркадьевич заверил нас, поклялся Николаю Николаевичу, что в лагере волос с ее головы не упадет.

Алику вдруг захотелось встать и уйти. Алик взял себя в руки и задал ей последний, самый главный вопрос:

— Света?

Светлана сделала вид, что удивлена такой фамильярностью, но милостиво улыбнулась Алику:

— Что, Саша?

— Света, скажите мне правду… только правду… вы одна ее можете сказать…

Светлана насторожилась:

— Саша, я вас разве когда-нибудь обманывала?

И Алик выпалил:

— Марина дочь Василия! Правда?

Светлана тряхнула отрицательно головой, растерянно заправила за ухо прядь, испуганно оглянулась:

— Кто вам это сказал?

Алик отвернулся от нее:

— Я это высчитал.

И опять была тишина. Только тихий плеск волны и чуть слышное дыхание сосен.

— Об этом знаю только я, — наконец сказала Светлана. — Еще знали мама и Николай Николаевич. Но их уже нет.

— А Василий? — осторожно спросил Алик.

— Он даже не догадывается об этом.— Светлана осторожно коснулась плеча Алика.— Теперь об этом знаете вы. И больше никто. Вы мне обещаете?

Алик кивнул задумчиво. Светлана ему благодарно улыбнулась:

— Вы действительно гений психоанализа.

Алик рухнул лицом на махровую подстилку:

— Я кретин! Я дурак! Я болван! Вот кто я такой, Света!

С каким-то диким неистовым хрипом заорал горн. На пляж у причала с гоготом ворвались голые волосатые дядьки и длинноногие красавицы. Рыжий толстяк, красный от натуги, выдувал из горна непотребные звуки. Омерзительный рев раздавался над пляжем, пока вожатый в черной пилотке не вырвал у толстяка горн. Светлана забеспокоилась:

— Шесть часов. После купания ужин. После ужина Георгий Аркадьевич рассчитается с вами.

Щелкнули динамики у главного корпуса, и на всю округу грянули радостные детские голоса:

Вспенился залив. «Пионеры», как стадо гиппопотамов, полезли в воду. Истошно визжали обрызганные холодной водой «пионерки». Последней в воду заходила бледная унылая фигура в длинных цветастых трусах. Алик узнал в нем «голубого песца».

Светлана достала из пляжной сумки короткий халатик, сидя надела его.

— Вы сказали, что больше не увидите Васю?

Алик плечами пожал и сказал правду:

— Это не от меня зависит.

— Вы должны увидеть его, должны.

— Зачем?

— Вы должны ему сказать про Марину. Это поможет ему.

Алик оторопел:

— Не думаю.

Светлана резко выдернула из-под Алика подстилку:

— А я знаю! Это спасет его!

9Люкс А

В заросшей высоким иван-чаем воронке никого не было. Ни Петровича, ни Андрюши. Алик забеспокоился: шел уже седьмой час. Солнце опускалось над заливом. Рыжим золотом отливали стволы прибрежных сосен. Только сейчас Алик сообразил, что не успел спросить Светлану про Марину. Где она? Должно быть, тоже здесь. Георгий Аркадьевич собирался привезти сюда «все святое семейство»…

Алик лег на пологую стенку воронки, раздвинув траву, поглядел на крышу главного корпуса. Там среди антенн суетились Левины «ебятки», растягивая вдоль крыши новое крыло АУТа. Самого Левы не было видно. На возвышении стоял молодец с автомате»! в черной форме. Пас бедных «ебяток». Не давал им взглянуть на резвящихся в воде голых «пионеров».

«Вожатый» в черной пилоточке бодро и резко протрубил сбор. Голые толстяки и красавицы, мокрые, усталые, нехотя вылезали из воды. Первым, дрожа, вылез «песец» в цветастых трусах. Его длинные трусы на голом пляже выглядели как смокинг, надетый в баню. При виде дрожащего «песца» Алик опять переключился на Андрюшу. Все началось именно с «песца». Это он отправил Андрюшу во «Фрегат». С этого все началось!

Пляж опустел. «Вожатый» строем уводил «пионеров» по цементной дорожке к главному корпусу. Позади строя уныло трусил «голубой песец». И Алик решился! Он выскочил из воронки и бросился через лес. Ветки хлестали его. по голым плечам и груди, но Алик не чувствовал боли. Он опередил отряд и спрятался за сосной. Пропустил строй мокрых «пионеров» и, когда появился одинокий «песец», набросился на него, зажал ему рот и затащил в кусты. Он хотел произвести «захват» красиво и четко. Но получилось глупо: в кустах он поскользнулся и плашмя упал на мокрого «песца». Тот зашептал испуганно и страстно:

— Что вы придумали? Отстаньте! Кругом люди!

Алик тихо выматерился. «Песец» узнал его и сел:

— Вы живой?! Слава Богу. Я так за вас волновался.

Алик заткнул ему рот. Но их никто не заметил. Строй быстрым шагом уходил за угол корпуса. Алик отпустил «песца» и сказал мрачно:

— Сначала сдали меня чекистам, а потом забеспокоились?

«Песец» умоляюще сложил руки:

— Честное слово, я хотел вам помочь. Я думал — вы тоже наш. Я думал — они вас окрутили. Они страшные люди, Алик!

— Кто страшные люди?

— Они страшные люди, — повторил «песец». — Они убили Володю. В моем «мерсе». Оба вдребезги.

— А как вы-то оказались здесь, Сергей Николаевич? Тоже здесь отдыхаете?

«Песец» ответил грустно:

— Они силой притащили меня сюда. Чтобы я им не мешал, Они меня предупредили: если я попытаюсь бежать… Но я не дурак, я и не пытаюсь…

«Песец» вдруг внимательно посмотрел на Алика:

— А вы?

— А я дурак, — зло ответил Алик.

«Песец» заволновался, схватил Алика за руку, зашептал:

— Если вам удастся… передайте нашим на Литейном, что я здесь…

— А вы думаете, «ваши» этого не знают?

В динамиках у главного корпуса запела труба:

Бери ложку, бери хлеб, собирайся на обед. Собирайся на обед!

«Песец» заволновался:

— Ужин! Я пошел. Меня хватятся! Здесь же концлагерь!

Алик схватил «песца» за руку:

— Стой! Ты первый нашел Андрюшу! Ты его во «Фрегат» отправил! Зачем?

«Песец» дернулся, Алик схватил его крепче, и «песец», глядя с тоской в сторону главного корпуса, стал быстро объяснять:

— Мне показалось, что он похож на Капитана. Просто показалось.

— Ты же сказал, что Капитана не видел никогда?

— Я фотографию его видел, — уныло признался «песец», — в офисе, у Марины, на рабочем столе под стеклом… маленькая такая фотография, вырезанная из большой. Там Капитан совсем молодой, в тельняшке, с гитарой… Ну просто вылитый Андрюша. Все! — вырвал руку «песец».— Если меня начнут искать, они и вас найдут! Все! Я пошел.

Уже у самой дорожки Алик догнал его, схватил за плечо:

— Стой! Ты видел Марину?

— Она здесь, — залепетал «песец», — здесь.

— Приведи ее сюда!

— Это невозможно. От нее не отходит Чен.

— Пусть придет, когда сможет. Передай — я жду ее у баркаса, на берегу. Передай!

Очевидно, лицо у Алика было зверским, «песец» испуганно затряс головой:

— Передам. Передам,— а потом попросил жеманно: — Ну отпустите. Мне больно. Мне пора…

Алик сплюнул и отпустил «песца». Но тот не ушел, сказал, затаенно улыбаясь:

— Вы поторопитесь, Алик…

— Куда?

— К вашему мальчику. Его хотят…

— К какому мальчику?

«Песец» побежал и крикнул уже с цементной дорожки:

— Его убить хотят! Поторопитесь!

Алик медленно вернулся к воронке, медленно натянул на себя тренировочный костюм с красными буквами на груди, напялил кроссовки на босу ногу. Было уже начало восьмого. Скоро Лева с «ебятками» вернутся в лабораторию. Алика хватятся, поднимут тревогу. Алик представил себе, как к воронке, раздирая кусты, жарко дыша, оскалив клыки, со всех сторон рвутся черные собаки. И встал. На крыше главного корпуса автоматчик пересчитал «ебяток» и повел их к выходу на чердак. У подъезда урчал зеленый лабораторский грузовичок. «Неужели все? — с тоской подумал Алик. — Неужели закончились три часа моей свободы?» И тут же понял, что никакой свободы и не было. За эти три часа он еще больше повязал себя чужими проблемами. Вернее, проблемой одного человека. Жизни Светланы, Марины и Андрюши теперь целиком зависели только от Василия. А жизнь Василия еще зависела от него… Пока тот не проснулся! Алик нехотя начал выбираться из воронки. Оступился на выступавшем сосновом корне — из-под корня сначала посыпался песок, а потом на дно воронки тяжело упал белый сверток. Алик нагнулся и поднял его. По весу сразу узнал свой ТТ, обмотанный грязным бинтом. Разматывая бинт, сообразил, что пистолет спрятал Андрюша, ожидавший его здесь на берегу. Спрятал перед тем, как идти на обследование. Что за обследование на целый день — Алик начал догадываться. А зачем оно, на это может ответить только Василий. «И ответит!» — решил сурово Алик. Он туго затянул тесемки тренировочных штанов, сунул пистолет за спину, выбрался из воронки и, насвистывая, вышел из леса к главному подъезду.

«Ебятки» уже сидели в кузове грузовичка. У кабины Лева разговаривал о чем-то с Георгием Аркадьевичем. Лева прикладывал волосатые пальцы к красным буквам на груди, оправдывался. Георгий Аркадьевич, набычив лысую голову, тяжело глядел на него. Алик остановился за его спиной. Лева захохотал:

— Что за дела?! Что за гвалт?! Что за шум в синагоге?! Вот же он, собственной персоной!

«Папа» обернулся, мрачно зыркнул на Алика и опять повернулся к Леве:

— Твое счастье, что он нашелся. Сидеть бы тебе в карцере, Лев Наумович. На хлебе и воде.

Лева только рукой махнул:

— Бросьте ваши дурацкие шутки, герр Мюллер. Весь этот ваш образцовый концлагерь для элиты. Дело надо делать! А дело сделано. АУТ к работе готов. Ауфвидерзейн!

Лева открыл дверцу кабины и пропустил первым Алика. Вместе они еле уместились на узеньком сиденье рядом с водителем. Грузовичок чихнул и лихо развернулся среди шикарных лимузинов. Лева шептал на ухо Алику:

— Шарфюрер проснулся. Тебя хватился. Весь лагерь на уши ставит!

Уже в сумерках они подъехали к лаборатории. На фоне черных ворот белели два неподвижных пятна. Алик узнал Никиту и доктора в белых халатах. Не дожидаясь, пока охранник откроет ворота, Никита бросился к кабине:

— Алик, ты с ума сошел! Ты бросил больного! Иди скорей! Он волнуется. Ему плохо!

Через Левины колени Алик стал перелезать к открытой двери, придерживая за спиной пистолет. Лева шепнул ему на прощание:

— Усыпи ты его навсегда!

По узкой, полутемной уже лестнице Никита, доктор и Алик гуськом поднялись на второй этаж. На дежурном столике у палаты горела лампа. Освещала автомат «узи» на столе. Из-за столика встал им навстречу могучий охранник. Но они прошли мимо палаты по коридору. В самом конце коридора у окна Никита остановился. Вздохнул у обитых кожей дверей. На дверях еще с прежних времен сохранилась красная стеклянная табличка. На ней золотом было написано: «ЛЮКС А». Значит, в этом потайном особнячке, в этом «рае в раю» были еще и люксы. Никита осторожно постучал ладонью в обитую дверь. Не дождавшись ответа, приоткрыл ее:

— Он здесь, Василий Иванович.

— Алик,— после паузы позвал слабый голос из дверей.

Никита плечом толкнул Алика, и тот шагнул в темноту. Услышал, как за спиной осторожно прикрыл за ним мягкую дверь Никита.

Комната была пуста и темна, только на письменном столе горела настольная лампа, освещала маленький двухмачтовый парусный кораблик на месте письменного прибора.

— Алик, — опять позвал голос из темноты.

Алик шагнул на голос, шаг, потом другой и, когда глаза привыкли к темноте, увидел Василия. Тот сидел в углу мягкого дивана в вылинявшей тельняшке. Перед ним на журнальном столике стояла початая бутылка водки и грубо вскрытая банка судака в томате.

— Убежать хотел от меня, — печально сказал Василий, — от себя хотел убежать.

— Я же здесь, — сказал Алик и незаметно поправил за спиной пистолет.

Василий кивнул на кресло напротив:

— Я развязал с горя. Садись.

Алик опустился в мягкое кресло:

— Какое горе? Я здесь.

Василий печально улыбнулся:

— Тебе никуда отсюда не уйти. Это я знал.

— Так в чем же горе?

Василий оглянулся и щелкнул выключателем. Зажегся торшер у дивана.

— Смотри, в кого ты меня превратил.

Перед Аликом сидел старик. Бледный, худой, совершенно седой. Раньше его седина оттеняла энергию загорелого молодого лица. В той дисгармонии был редкий, так нравящийся женщинам сплав опыта и мужества. Теперь его седые волосы печально гармонировали с желтоватой стариковской бледностью. От крыльев носа к углам рта протянулись глубокие борозды. Но разные глаза смотрели цепко и хищно.

— Ну как, доктор? Как ты оценишь результат своего лечения?

Алик полез в карман за сигаретами. Но Василий плюхнул водку по граненым стаканам:

— Подожди курить, чума. Выпей сначала за дедушку. За дедушку Васю. Ха-ха, — он рассмеялся хрипло.

Алик взял протянутый стакан, выпил и поглядел на Василия. Василий морщился после водки, струйка катилась по обросшему седой щетиной подбородку. Алик сказал:

— Зато, Вася, в тебе сейчас ни капли чужой энергии. Ни капли Магамбы…

Василий оскалился зло:

— И своей ни капли, доктор!

Алик напомнил ему:

— А искорка? Голубая искорка… Теперь можно корректировать твое поле.

Василий его перебил:

— Ты снимаешь с себя вину?

— Ты сам растерял свою энергию, Вася…

Василий хлопнул стаканом по столу:

— В сорок лет?!

Алик сбивчиво стал ему объяснять:

— У каждого человека свой энергетический заряд… Если человек тратит энергию на подобное, то она возвращается ему обратно с лихвой… Если же он тратит ее на… на противоположное поле, его энергетика нейтрализуется, и он взамен не получает ничего…

Василий его понял:

— Ты хочешь сказать — я всю жизнь занимался не тем? Не своим? Это ты про концепцию?

Алик задумался:

— В ней что-то есть… про дважды сотворенного человека… про его вину… это правда… но дальше? Способ достижения бессмертия… всемирный ШИЗО… Может быть, здесь ошибка?…

— В чем ошибка? — резко спросил Василий.

— Бог дает человеку полную свободу. Свободу выбора. Даже в заблуждениях. Хочешь — этим путем иди, хочешь тем. Твое дело. А вы загоняете человека в ШИЗО. Вы лишаете его свободы выбора…

— На свободу нужно право иметь! — зло оскалился Василий. — У глиняного Маугли одна свобода — грызть насмерть себе подобных! Сначала нужно из Маугли человека сделать, потом его свободой одаривать!

Алик поглядел на порозовевшее возбужденное лицо Василия и улыбнулся. Из открытого окна в комнату «люкс А» донеслись издали низкие, пробирающие до самых печенок удары тяжелого рока, восторженный вой, женский визг.

— Что это? — обернулся к окну Алик.

— «Пионерская» дискотека, — криво улыбнулся Василий. — Вот тебе предел их свободы! Вот тебе идея раскрепощенного человечества!

Алик встал и закрыл тяжелую дубовую раму.

— Слушай, а зачем тебе это? Вся эта «пионерия»? Зачем?

Василий опять плеснул водку по стаканам:

— Это проба. Это модель штрафного изолятора. Они приезжают сюда за большие деньги. Мы ублажаем их два дня. Мы обеспечиваем им все радости земные. А на третий день… «dies irae»! День гнева! Маленький Страшный суд. Настоящий концлагерь! Садись.

Алик сел опять напротив Василия:

— За что же их так?

— Маугли должны узнать себе цену. Увидеть всю свою грязь и низость.

Алик покачал головой:

— Сурово. Вы же теряете клиентов. Больше они к вам не приедут никогда.

— Наоборот! — отрубил Василий. — Многие здесь уже по третьему разу. И они сейчас оттягиваются круче всех. Потому что знают — пройдя наш концлагерь, они снова очистятся… Они уже не могут без нас… Они связаны с нами на всю жизнь.

Алик сказал задумчиво:

— Карманный ад?

Василий щелкнул выключателем, и комната опять погрузилась в темноту. Только у окна горела лампа на письменном столе, освещая игрушечный кораблик. Василий сказал:

— Так лучше. Не хочу видеть твои жалостливые глаза… — И вдруг спросил неожиданно: — А со Светкой ты о чем разговаривал?

Алик растерялся:

— Я не видел ее…

Василий взял со стола пульт дистанционного управления и нажал на нем кнопку. В дальнем углу зажегся экран, по нему побежали разноцветные полосы, а потом четко высветился снятый с залива берег, коренастые прибрежные сосны, зеленый перевернутый баркас на желтом песке. Алик увидел себя, как он подходит к баркасу. Картинка стала крупней. Из-за баркаса показалось удивленное лицо Светланы, она говорила что-то, прикрывала рукой голую грудь. Алик понял, что встреча была снята дежурной камерой с пирса, то, что он принял на берегу за отблеск бинокля, был объектив телекамеры. Василий выключил экран, сказал мрачно:

— Пусть это будет последнее вранье между нами. — И он хлопнул свой стакан о стакан Алика. — Договорились?

Алик понял все:

— Петрович… Это он мне показал Светлану… Он ждал меня на берегу.

Василий подмигнул Алику:

— А куда ты еще мог пойти? Всю ночь на берегу торчал твой Андрюша.

Алик кивнул и сам чокнулся с Василием, выпил и показал на экран:

— А звука нет?

Василий, сморщившись, полез вилкой в банку с судаком:

— Есть ты. Ты сам все расскажешь, чума. Чистосердечно!

Алик вздохнул с облегчением: о чем был разговор со Светланой, Василий не знал. Под настороженным взглядом Василия Алик, аккуратно подбирая слова, рассказал ему о встрече на берегу. Но ни словом не упомянул про Марину. Поберег его. Пожалел. Когда Алик закончил рассказ, Василий долго молчал, потом налил еще, выпил сам и спросил насмешливо:

— Значит, она считает, что я ее предал?

— А как еще объяснить твой поступок? Ты пропал, спрятался.

Василий засмеялся пьяно:

— Чу-ма! Ты же объяснил ей, как наследник Фрейда, — страх потери невинности! Ха-ха.

— Она мне не поверила.

— Она молодец! — хохотал Василий. — А ты чума! А не гений психоанализа. Чу-ма ты, Саша. Чу-ма!

Алик, пока он смеялся, тоже выпил, закусил не спеша судаком.

— Ну объясни мне, дураку. Объясни свой поступок, Вася. Открой новую страницу в психоанализе.

Василий оборвал смех:

— Это ты мне объясни, психиатр херов, объясни, почему человек любит одну женщину, а живет с другой? Объясни!

Алик руками развел:

— Примеры?

Василий вытер о тельняшку руку, запачканную томатным соусом:

— Примеры ему нужны?! Ты же сам мне про своего Фрейда говорил. Я тебе приведу еще великие примеры: Лев Толстой! Любил одну женщину, а женился на ее сестре. Настругал с ней кучу детишек, а Наташу-то Ростову, ласточку, он с той, со своей настоящей любви списал. А Диккенс?

— А что Диккенс? — подыграл ему Алик.

— Книжки надо читать, доктор! Та же история! Любил Диккенс одну, а женился опять на ее сестренке! Когда любовь его умерла в юном возрасте, Диккенс сам чуть не умер. А маркиз де Сад?

— И де Сад?

— А как же! Опять в ход сестренка пошла. Сестренка его настоящей любви. И влюбленный де Сад стал сексуальным маньяком! Почему?

Алик закурил и подвел его ближе к теме:

— А Милочка?

Василий опустил седую голову, хмыкнул:

— У Светки сестренки не было.

— Милочка-то зачем тебе, Вася?

Василий хлопнул ладонью по дивану:

— Садись, чума. Садись рядом. Все тебе расскажу. Чистосердечно.

Алик взял свой стакан и плюхнулся на мягкий диван рядом с Василием. Василий обнял его за плечи:

— После той первой ночи, после нашего «тайного венчания», я видеть Светку не мог. И плакал я у нее на груди не от благодарности. Я прощения у нее просил. За то, что унизил ее… унизил до секса. — Василий посмотрел на Алика разными глазами и подмигнул: — Не скажу, чума, что мне секс не понравился. Этого я не скажу. Я взлетел! В поднебесье взлетел. Я стал в один день сексуальным алкоголиком. Я жаждал секса. Но не с ней! Только не со Светкой!…

— Почему? — тихо спросил его Алик.

— А почему ты от Марины отказался? А? — крепко сжал его плечи Василий.— Объясни-ка мне, доктор! Молчишь? Я ж тебе говорю — мы с тобой одного поля ягоды. Ты же ее тоже по-другому любишь. Когда я в ту ночь увидел Светкины глаза, увидел, как она хочет… О, как я ее возненавидел тогда, Саша! Я понял, что потерял ее. Потерял навсегда. Я спрятался от нее, перестал в институт ходить, чтобы ее не видеть. И тут вдруг ко мне приходит Милочка. Приносит курсовую свою. Чтобы я ее к зачетам перекатал. Приносит мне свою курсовую в дар! Ха-ха… Мать на работе… Сидим мы с Милочкой рядышком, смотрит она на меня волооко своими пучеглазенькими глазенками, коленкой своей меня касается… И я понимаю вдруг, что передо мной просто самка сидит… машина для секса. Больше ей от меня ничего не нужно. И это здорово, Саша! О-о, Саша, как это здорово, когда чувствуешь себя просто глиняным мужиком, когда не надо разрываться на части, когда не думаешь ни о чем. Ха-ха… Сладок смертный грех! Ох, сладок… Ведь ужасные грехи: убийство, грабеж, предательство — названы всего лишь тяжкими, а этот грех, единственный, назван смертным грехом! Именно за блуд, за блуд с единственной женщиной на Земле, которую Адам женой называл, лишил Господь людей бессмертия! Во как сурово! И Господь прав был! Потому что одержимый смертным грехом даже с женой своей (а с женой-то, я тебе скажу, тем более)… так вот, одержимый этим грехом ни о Боге, ни о рае не вспоминает! Все забудет, все отдаст за один лишь миг!…

Василий снова схватил со стола пульт ДУ, нажал на нем кнопку. В углу зажегся экран. На экране Светлана Филипповна кокетливо перелезала через спину Алика, касаясь его грудью, к своей пляжной сумке.

— Гляди, как она тебя клеит! — впился в экран Василий. — Машинально клеит, профессионально. Она же теперь тоже машина для секса!…

— Она любит тебя,— сказал Алик.— До сих пор любит.

Василий выключил экран, налил водки себе и Алику, вскользь чокнулся, выпил… и протрезвел. Бывает в питие недолгая стадия, когда хмель уже не берет, когда от стопки трезвеешь; голова работает четко, тело наполняется потерянной энергией. Василий сказал медленно и веско:

— Саша, я должен увидеть ее.

Алик положил ему руку на колено:

— Ты ей уже отомстил. Хватит…

Василий дернул подбородком:

— То, что я отомстил, знал только ее муж. Николай Николаевич Паршин. От этого и умер, бедняга. А она— то ничего не знает! Ей-то этого никто не сказал!

— И не надо…

— Надо! — обнял Алика за плечи Василий. — Надо! Магамба мне уже лоб краской помазал!

— Кровью!

— Не важно.

— Магамба знал! — дошло наконец до Алика.

— Что он знал? — сжал его плечи Василий. — Что?

Алик растерялся. И опять ничего не сказал про Марину. Просто не мог ему сейчас такое сказать. Слишком был возбужден Василий, слишком много власти он имел на этой отгороженной от мира территории.

— Что он знал? — дышал в ухо Алику Василий.

— Ну… про Светлану откуда он знал?

— Он все знал, Саша. Сам говоришь — он сатана!

Василий откинулся на спинку дивана, закрыл глаза:

— Не бойся, доктор. Я только поговорю с ней. Должен же я объяснить, что никакого предательства не было! Я ведь тоже ее люблю до сих пор, доктор…— Василий притянул Алика к себе: — Ты видел, как она выглядит? Видел? Она почти не изменилась, а я? Что ты со мной сделал, доктор?! Лучше бы ты не прогонял Магамбу!

— Почему?

— Ну разве я могу ей таким вот дедушкой показаться? Разве могу? Помогай мне, доктор, помогай! Ты у меня в долгу!

— Как я тебе могу помочь, Вася?

Они сидели прижавшись друг к другу, голова к голове, Василий говорил ему ласково:

— Мне донор нужен. До-нор!

Алик дернулся:

— Не понимаю…

— Брось, — ласково сжимал его Василий. — Неужели ты не слышал, какие в нашей лаборатории за денежки операции делают?

Алик понял, куда он клонит. Год назад в их секретной лаборатории за большие деньги сделали операцию одной стареющей поп-звезде. Где-то в провинции ее менеджеры нашли в занюханном ресторанчике начинающую певичку, совсем еще девочку. На беду девчонка эта внешне была удивительно похожа на постаревшую звезду. За большие деньги девочку уговорили отдать часть своего энергоинформационного поля своему кумиру. В лаборатории произвели пересадку ее AT, и старая звезда снова стала как молодая. Без устали прыгает по сцене в дыму и в лучах прожекторов, вызывая истерики своих почитателей, уверовавших в ее чудесное воскрешение.

Алик спросил Василия, уже зная, что тот ответит:

— У тебя уже донор есть?

Василий засмеялся тихо:

— Мне его сам Бог послал. Ты же видел, как на него в кабаке Марина смотрела! Это же я, Саша! Вылитый я!

И опять Алик спросил только для того, чтобы больше уже не было вопросов:

— Это ты про Андрюшу?

— Про твоего малыша, — улыбался счастливо Василий. — Мы замерили его АТ. Его поле почти полностью совпадает с моим! Это же судьба, Са-ша!

Алик отвернулся от Василия:

— У тебя сейчас нет поля, Вася.

— Но оно было! Мы замерили мое поле по старой фотографии. — Василий снял со стены над диваном фотографию под стеклом, протянул ее Алику: — Взгляни, доктор.

Алик взял в руки фотографию. Василий щелкнул выключателем, зажегся торшер у дивана. Фотография запечатлела навсегда группу ребят у костра. Ребята были одеты в парусиновые стройбригадовские ветровки, поддатые, строили рожи в объектив. В центре сидел белобрысый паренек в тельняшке с гитарой. Алик даже вздрогнул так этот паренек был похож на Андрюшу. К плечу паренька склонилась улыбающаяся Марина. Нет! Не Марина. Это счастливо улыбалась в объектив ее мать, Светлана Филипповна…

Василий ткнул пальцем в центр фотографии, покачал седой головой:

— Это не он, это я, Саша. Так не бывает. Судьба!

Алик положил фотографию на стол:

— А ты знаешь, что случилось потом с той маленькой певичкой? Ее парализовало.

— Подожди, — перебил его Василий. — Тогда в лаборатории еще не было тебя. Ты поможешь мне, Саша. И ему ты поможешь. Мне же не нужно все AT. Мне нужна только часть. Вот ты и определи. Все взвесь. Я заплачу и тебе, и малышу. А ты лично проведи операцию. Видишь, как я тебе доверяю?

— Исключено! — твердо решил Алик.

— По-че-му? — удивился Василий.

Алик взял себя в руки:

— Во-первых, нужно согласие Андрюши.

— Ты уговоришь его! Я заплачу!

— Во-вторых, нужен код. Нужно, чтобы твое физическое тело сработало на его AT.

— Сработает! — Василий достал из-под тельняшки маленький серебряный крестик: — Вот его код. Не беспокойся.

— Откуда у тебя Андрюшин крест?!

Василий засмеялся, борозды вокруг рта стали еще глубже:

— Перед обследованием его попросили крестик снять. А после подменили таким же. Чену пришлось в Зеленогорск за крестиком гонять. Малыш ничего не заметил.

Алик сдержался и закончил сурово:

— И в-третьих… Самое главное… На такую операцию нужно право иметь. Это не переливание крови и даже не пересадка сердца. Донор тебе часть себя отдает…

— Мы замерили его AT, — вмешался Василий, — оно почти полностью с моим совпадает.

— С тем твоим, — показал на фотографию Алик, — с прошлым… Подумай, Вася, сам, имеешь ли ты сейчас право?…

— Имею! — выдохнул ему в лицо Василий. — Видел, что написано на этой двери? «Люкс А». В этом милом домике погибала коммунистическая элита; тупые жополизы и хитрые воры. Теперь мы элита, Саша! И мы не имеем права погибнуть! Без нас маугли превратятся в кровожадных волков! Мы должны жить, пока не закончено наше общее дело! Мы должны жить.

— И в ШИЗО элита? — усмехнулся Алик.

— Не привязывайся к словам! Когда трусливые либералы упрекают нас в отходе от демократии, мы говорим: «А возможна ли демократия в тюрьме? Если бы в тюрьме выбирали президента, по закону большинства им стал бы самый отпетый глиняный негодяй!» Это мы с тобой и наблюдаем сейчас, Саша, — демократию глиняных негодяев! Но есть другая власть! Власть избранных, власть элиты! Вожатых человечества… Ты сам подумай, Саша. Кто он и кто я? Он просто мальчик. Милый, смешной малыш… Чем он поможет человечеству? А я превращу диких маугли в людей! Я исполняю Его волю!

Алик смотрел на маленький игрушечный парусник на письменном столе и молчал. Говорить и спорить не хотелось.

— Ты поможешь мне, Саша, — хлопнул его по колену Василий.

Алик встал:

— Исключено, я сказал…

— Ну что ж, — вздохнул Василий. — Я хотел как лучше, ты сам виноват. Тогда мне придется перекачать его AT полностью. Лев Наумович уже настроил на его поле АУТ. Андрюша погибнет из-за тебя, Саша.

Алик отступил в темноту:

— Он не погибнет!

— Он выйдет на бой в «шоу кумитэ». На бой с Ченом. У него нет никаких шансов. Ты же это прекрасно знаешь.

— Он не выйдет на бой, — сказал из темноты Алик.

Василий оглянулся с беспокойством:

— Ему скажут, что только так он может спасти тебя. Если он выйдет на бой — тебя отпустят. Он верный малыш. Он погибнет.

Алик отступил еще на шаг и достал из-за спины пистолет:

— Я тебя предупреждал, Вася. Берегись себя…

Василий подался вперед, уставился разными глазами на Алика:

— Ты — это я, Саша.

Алик начал поднимать пистолет:

— Ты — Магамба!

Алик поднял пистолет до уровня переносицы Василия. И вдруг задохнулся. Чья-то рука сдавила в замок его горло. Другая рука перехватила пистолет.

Василий щелкнул выключателем, засмеялся и встал. В комнате зажегся полный свет. Алик зажмурился.

— Чен, дай-ка мне пистолет,— подошел к Алику Василий.

Чен, обхвативший Алика сзади, резко вывернул ему руку, пистолет упал в ладонь Василию.

— Убить меня хотел, — пожаловался Василий. — Чем я ему не угодил? Что с ним делать, Чен? Подскажи.

Чен, улыбаясь, встал перед Аликом, коротко острием ладони ткнул в сплетение, а когда тот согнулся, нехотя добавил ребром ладони по шее.

10Свидание

Очнулся Алик в своей мансардочке на жесткой солдатской койке.

Он лежал на спине, правая рука была неестественно поднята наискось над головой, будто он отдавал пионерский салют. Алик попробовал опустить руку, но не смог. Рука была пристегнута наручником к железной спинке кровати. Голова гудела, как трансформатор под напряжением.

За окном было совсем темно, но который час, Алик понять не мог. В последние летние дни темнело рано.

Издали долбил ритм ударника. Никаких других инструментов не слышно, только голый ритм. Сто пятьдесят ударов в минуту. Сердце сопротивлялось ему, сбивалось на аритмию.

Алик хотел встать, но пристегнутая рука не давала даже голову поднять. Так он и лежал в дурацкой позе, соображая, что теперь делать.

Первое, что пришло на ум: «пионерский» салют — юмор. Черный юмор Василия, месть за то, что Алик поднял на него пистолет. Алику стало стыдно за ту дурацкую сцену в темной комнате. Он даже про Марину не смог ему сказать. Пожалел подвыпившего, усталого, седого. Антенна уже развернута, она уже настроена на Андрюшины параметры, на груди у Василия уже висит Андрюшин крест… Уже завтра может открыться дверь мансардочки, и к нему войдет ну просто вылитый Андрюша в черной форме, в черной пилоточке на белобрысой голове и скажет: «Вставай, чума! Добро пожаловать во всемирный ШИЗО! Ха-ха». Забыв про наручник, Алик дернулся с кровати, хотел вскочить, но снова упал на койку, больно ударившись затылком о прутья спинки.

Алик застонал от досады. И вдруг понял, что он успеет к нему!

Алик глубоко вдохнул и попытался расслабиться. Прикованная рука болела и мешала, Алик выдохнул и начал про себя вспоминать строгие правила Взлетной инструкции:

«Первое. Лягте головой на север. (К счастью, окно в мансардочке выходило на север, а койка стояла изголовьем к окну.) Снимите с себя одежду… (Одной рукой? Брюки еще можно снять, но свитер-то надо снимать через голову. Свитер никак не снимешь!) Снимите с себя часы, перстни, украшения». (Часов и перстней не было. А «украшение» было одно — железный браслет на правой руке.)

Этими деталями первого пункта Алик решил пренебречь.

Взлетать, нарушая строгую Инструкцию, было немного страшновато,— получится ли? Даже если он взлетит, его ФТ (физическое тело) останется здесь, на койке, беззащитным. Беспомощным перед любым противником. Никто не прикроет «хвост». И потом, он ни разу не летал в астрале на низком земном уровне. Ему еще никогда не приходилось общаться в своем астральном теле с живыми людьми. Но другого выхода не было.

Алик про себя забормотал следующие пункты Инструкции, выполняя тщательно все действия:

«Второе. Закройте глаза. Дышите ровно, слегка приоткрытым ртом…»

Взлетел он нормально. Сначала увидел сверху свое тело с поднятой вверх рукой, увидел блеснувший под луной металлический наручник и круто пошел вверх.

Внизу во все стороны горизонта раскинулась ночь. Яркой световой точкой виднелось здание главного корпуса. Где сейчас находится Андрюша, Алик не знал. Он просто представил себе Первозванного и скомандовал: «К Андрюше!» AT само нашло дорогу.

Алик оказался в знакомом полутемном коридоре цокольного этажа перед черной железной дверью в морг. В коридоре было тихо, даже грохот ночной дискотеки сюда не доходил.

Алик вошел сквозь железную дверь в узкую знакомую комнату, освещенную синей лампочкой. Андрюша лежал на том же топчане слева, лицом к стене. На топчане Алика лежали пачка «беломора» и спички.

Алик присел на свой топчан с краю, протянул руку к Андрюше, не дотронувшись до него, мысленно попросил его: «Не бойся!» Андрюша вздрогнул, повернулся к нему и протер глаза.

— Кто здесь?

«Это я, — внушал ему Алик, — не бойся».

— Во, блин. Дошел. Уже привидения мерещатся, — впился в него глазами Андрюша.

«Я не привидение», — успокоил его Алик.

Андрюша криво улыбнулся и попытался до него дотронуться.

«Не трогай», — попросил его Алик.

Андрюша тут же отдернул руку и спросил:

— Ты говорить не можешь?

«Я говорю,— внушал Алик,— ты же меня понимаешь».

Андрюша засмеялся:

— Ты в астрале ко мне прилетел? Да?

Алик кивнул. Андрюша засуетился, схватил с топчана пачку, выщелкнул папиросу Алику:

— Кури.

Алик отрицательно покачал головой.

— Не можешь, — посочувствовал ему Андрюша.

«Я к тебе по делу», — передал мысленно Алик.

Андрюша его понял:

— Чен мне сказал, что тебя повязали. Ничего, прорвемся. Я с ними контракт подписал.

«Зачем ты этот сделал?!» — безмолвно вскрикнул Алик.

Алик так разволновался, что энергетическая волна отбросила Андрюшу к стенке. Он больно ударился о кафель затылком:

— Ну ты даешь! — Андрюша почесал затылок и спросил: — А сам ты от них уйти можешь?

Алик покачал головой.

— Вот видишь, — начал громко доказывать ему Андрюша, как глухому,— я с Ченом договорился, если я выйду на бой, тебя отпустят. Ты понял меня? Отпустят тебя!

«Не надо», — тихо внушал ему Алик.

Но Андрюша не слушал его:

— Я с Ченом выйду! У нас с ним старые счеты.

«Не надо», — втолковывал Алик.

— Разве я прощу ему, что он тебя заказал? — горячился Андрюша.

«Не надо, — умолял Алик, — не надо».

— А что меня в гараже чуть не замочили, думаешь, я прощу?! Блин! — Андрюша вскочил с топчана. — Он мне за все, блин, ответит! За меня, за тебя, за Марину!

Андрюша встал в стойку, провел серию руками и ногами по воображаемому противнику:

— Кияй! Блин-компот!

Со скрипом отворилась железная дверь. В дверях стоял бородатый, похожий на «духа», охранник с автоматом.

— Чего разорался, боец? С кем воюешь?

Андрюша посмотрел на Алика, потом на охранника.

И охранник вдруг посмотрел в сторону Алика:

— С кем ты тут разговариваешь?

— Сам с собой.

Но охранник увидел Алика и подошел к топчану. Алик встал. Охранник вытаращил на него глаза и схватился за автомат. Алик поднял руки, повернул ладони к охраннику. В синем тусклом свете сверкнула пронзительная короткая молния. Охранник повалился на пол. Загремел по цементному полу автомат. Андрюша, свесившись с топчана, изумленно смотрел на автомат.

«Бери оружие и уходи», — внушал Алик.

— А ты? Ты так и останешься привидением? Ты даже курить не можешь! — орал ему Андрюша.

По коридору загремели чьи-то быстрые шаги. Андрюша встал к двери.

«Бежим, пока не поздно!» — Алик энергией подтолкнул Андрюшу к выходу.

Андрюша схватился за косяк, прошептал, криво улыбаясь:

Я не уйду, Алик. Я его урою! Это как наркотик, Алик, тебе не понять. Я урою его! Блин-компот!

Алик понял, что он против Андрюшиной энергии бессилен.

В морг влетели запыхавшиеся охранники. Андрюша пихнул ногой бородатого, подал им его автомат:

— Заберите! И ко мне больше без стука не входить. Ясно? — Андрюша завалился на топчан и заорал во все горло:

Охранники переглянулись, вытащили в коридор бородатого. Со звоном закрылась за ними железная дверь.

Алик стоял в углу, сливаясь с синими газовыми баллонами.

— Иди, Алик,— сказал Андрюша. — Спасибо, что навестил. Иди. Я тебя освобожу, блин-компот. Мы еще с тобой покурим! Я видеть тебя такого не могу! Иди!

Андрюша повернулся лицом к стене. Алик сквозь железную дверь вышел в коридор.

Потом он долго летал по пустым полутемным коридорам главного корпуса. Все были в клубе на дискотеке. И кабинет «папы» был пуст. Алик посидел в его кожаном кресле, посмотрел в окно на темный, темнее неба, лесной массив. Где-то там, в глубине леса, затерялся уютный особнячок с белыми наличниками, где-то там сейчас лежит его беспомощное тело. И вдруг Алик вспомнил про Марину. Если Чен в особнячке у Василия, значит, она свободна. Значит, она его ждет!

Он стремительно взлетел сквозь потолок, сквозь крышу, мимо антенн, развернулся над черным неподвижным заливом и увидел ее.

На песчаном берегу было совсем темно. Луну закрывали облака, только на причале у стеклянной будочки охранника горел фонарь, освещая белый катер и стройные яхты.

На перевернутом баркасе, поджав колени к подбородку, сидела Марина. Давно, видно, сидела.

Алик спустился совсем низко, до самого песка, и, делая вид, что подходит к ней не спеша, осторожно подлетел ближе.

Марина вздрогнула и повернулась в его сторону.

— Саша, ты? — окликнула она.

Алик замер. Он волновался — как она воспримет его нетелесного. Опыт с Андрюшей только доказал трудность такого общения. Он сделал по воздуху еще один шаг. Марина встала ему навстречу. Алик понял, что она видит его поле почти реально, — помогала темнота. При дневном свете он был бы для нее неразличим.

— Что ты молчищь, Саша? — спросила Марина тревожно.

Голосовой аппарат остался в физическом теле, прикованном к кровати. Алик мог беседовать только мысленно. Но для этого необходимо, чтобы твой собеседник был полностью спокоен — не боялся тебя, не противился тебе. Алик подвинулся к ней ближе.

Марина засмеялась:

— Что за жлобство, Саша?

Алик не понял ее смеха. Марина показала рукой на его грудь:

— ЛАВ. — Она опять засмеялась. — Любовь! Русскими буквами…

Алик «ушел» в чем был, так и не сняв спортивный костюм с красными буквами на груди. Материя, конечно, осталась на физическом теле. Но его энергоинформационное поле сохранило все очертания костюма.

«Это не любовь, — мысленно сказал ей Алик, — это название лаборатории астрального воздействия».

Марина смотрела на него удивленно и чуть-чуть испуганно. Алик ее успокоил, как мог:

«Марина, не бойся. Иначе я не мог прийти. Меня не отпускали».

Марина попробовала дотронуться до него, ее рука прошла сквозь грудь Алика. Она испугалась, отдернула руку, как от ожога.

«Не надо меня трогать», — спокойно внушал ей Алик.

— Саша, — прошептала Марина, — что с тобой?

«Ничего, — успокоил ее Алик. — Главное, не бойся».

Марина посмотрела на него недоверчиво.

— Ты говорить не можешь?

«Ты же меня понимаешь», — без слов объяснил Алик, так же как Андрюше.

— Как интересно, — протянула Марина и усмехнулась, — а что ты еще можешь?

«Я все могу», — подумал про себя Алик. И Марина тут же его поняла.

— Даже так? — засмеялась она. — Зачем ты меня звал?

«Давай сядем», — попросил ее Алик.

— Давай, — с интересом согласилась Марина и села на лодку.

Из облаков вынырнула луна. Зеленое днище будто подсветилось изнутри. Марина внимательно глядела на Алика. И он успокоился — она перестала бояться. Он присел рядом, не касаясь ее.

— А ты меня чувствуешь? — тихо спросила Марина.

«Конечно, — тут же ответил Алик, — а ты меня?»

Марина посмотрела на него, прислушиваясь к себе.

— Чувствую твое тепло… Как интересно…

Она чуть подвинулась к нему и тут же предложила:

— Слушай, давай я тоже буду говорить с тобой мыслями. Я буду молчать, а ты понимай, что я тебе хочу сказать. Давай?

«Не надо», — попросил Алик.

— Почему? — удивила Марина.

«Потому что это трудно», — объяснил Алик.

— Почему это трудно? — обиделась Марина.

«Мыслей много, а слов мало — я могу не понять, что именно ты хотела сказать. И времени у нас мало».

— Почему? — поддела его Марина. — Для тебя сейчас нет времени, нет расстояний. Ты свободен, как птица.

«Да, — ответил Алик. — А тело мое в мансарде приковано наручником к кровати. За мной в любой момент могут прийти».

Марина посерьезнела:

— Кто?

«Василий».

— Зачем он тебя приковал?

«Чтобы я не встретился с тобой».

— А ты все равно пришел. — Марина хотела дотронуться до Алика, но отдернула руку. — Что ты хотел мне сказать?

«Правильно, — похвалил ее Алик, — давай по делу. За мной могут прийти».

— Я слушаю тебя. Говори… То есть… Я понимаю тебя. Спрашивай.

И Алик спросил мысленно:

«Ты любишь его?»

Она тряхнула волосами и тихо засмеялась:

— А можно я не буду тебе отвечать?

Алик честно дал ей понять:

«Все равно я же знаю, о чем ты думаешь».

Марина надула губы и погрозила ему пальцем:

— Э, какой ты хитрый, призрак!

Алик видел, как ей тяжело. Но не стал помогать — он хотел услышать правду. И боялся ее услышать.

Марина опустила голову:

— Хорошо. Я расскажу… Попробую… Ты видишь, призрак, как путаются мои мысли? Только не мешай. Пожалуйста, не мешай…

Алик затаился. Марина откинула за ухо прядь и подняла голову. Она смотрела на далекий фонарь на причале и говорила сама с собой, совершенно забыв про Алика:

— Я не могу понять, почему меня потянуло к этому человеку. Там, на берегу. В Артеке. Целыми днями он пропадал у моря: плавал, нырял, конопатил рассохшиеся шлюпки. Меня потянуло к нему… Я вдруг почувствовала, что давным-давно его знаю… Как будто он мой старый знакомый… Нет. Как будто он мне просто родной человек. Вот! Это самое точное. Родной. Я стала приходить на берег каждый день. А потом узнала, что он сидел, что кто-то из близких его предал. Мне очень захотелось помочь ему, как родному человеку. И я пришла сказать, что способна для него на все, а он… Он не понял и решил, что я в него влюбилась. Я не понимала, зачем он это делает… Нам и так было хорошо. Очень хорошо. У костра… Наверное, это было насилие… Ведь я не хотела этого. Я совсем за другим к нему пришла… Он это сделал, чтобы отомстить какой-то женщине. Я еще не знала, что это моя мать. Я про нее узнала только через несколько дней в аэропорту… И там я его пожалела по-настоящему. Только пожалела. Потому что я тоже ненавидела свою мать…

Марина замолчала. Алик не услышал того, что больше всего боялся услышать. Она и не догадывалась, кем ей приходится Василий.

Алику уже не нужно было тщательно подбирать слова, Марина поняла его мысль сразу.

— Ты спрашиваешь, зачем тогда помолвка?

Она задумалась, положила ладони под бедра, подняла плечи:

— Он знал, что случилось со мной после… Он все знал про тебя… Я взяла неделю, чтобы все обдумать… Я искала тебя… Мне сказали, что ты уехал… В самый нужный для меня момент ты пропал… Я ужасно обиделась, Саша. А Вася предложил замечательный план… Месть и ей, и тебе! Ты представляешь глаза моей мамочки, когда она узнает, что мой жених — ее бывший любовник! Ты представляешь! Ха-ха! Он знал, что я его не люблю… Но нас объединила месть! Он мстит ей… А я — тебе.

Только сейчас Алик понял, какой «сюрприз» готовили Светлане Филипповне, почему от нее все скрывали. Это была месть, достойная Магамбы.

Марина смотрела на Алика с вызовом:

— Ах… ты считаешь, что месть — это плохо? Ну почему же, призрак?! Месть — это компенсация! Когда нет любви, нужно найти ей замещение. Месть — прекрасное замещение любви. Что? Я опять не права?…

Марина опустила голову, и волосы скрыли ее лицо от Алика.

— Это очень здорово, что ты пришел ко мне безмолвной тенью. Это очень хорошо, что тебя как будто нет, что на самом деле ты где-то там, лежишь прикованный наручником к койке. Это очень здорово, призрак…

Марина вздохнула и посмотрела на Алика:

— А ведь я любила тебя, призрак. Первый раз в жизни. По-настоящему. А тебе нравилась мама Света. Я тебя ревновала к ней, как угорелая, пока не поняла, что тебе никто не нужен. Никто! Ты такой же призрак, как твои крысы. Ты — мыслеобраз!

Марина засмеялась. Алик рванулся и взлетел. Он заметался в лунном свете, не понимая, что с ним происходит.

— Эй, вернись! — крикнула ему Марина. — Вернись! Я еще не все сказала!

Алик сделал небольшой круг над заливом, собираясь с мыслями, спустился до воды и, не касаясь ее, пошел к перевернутой лодке.

— Хватит чудеса творить,— сказала строго Марина. — Сядь и слушай.

Алик качнулся в воздухе и сел на край лодки.

Марина улыбнулась довольно:

— Вот так, призрак! А теперь слушай дальше. Помолвку мы отмечали в «Астории». Очень все было весело и шикарно. После помолвки Василий попросил меня остаться у него на ночь. Я осталась. Пока он был в ванной, я проглотила целую упаковку снотворного. Он мне рассказывал потом, что я чуть не умерла. Когда меня откачала «скорая», первое, что я сказала: «Его нужно убить!», а он наклонился ко мне и спросил: «Меня?» Я ответила: «Сашу». Так что можешь считать, что это я тебя заказала. Он просто выполнил мою просьбу.

Алик ей не поверил:

«Ты просто не хотела остаться с ним. И свалила все на меня».

Марина улыбнулась ему грустно:

— Я теперь ни с кем не могу остаться, Саша. После той ночи у костра мне даже подумать об этом страшно. Наверное, я полюбила тебя, потому что тебе… тебе этого тоже не нужно… Правда, призрак?

Она засмеялась.

Алик чуть приблизился к ней:

«Дурочка»…

Марина вздрогнула:

— Что с тобой, Ольшанский?

Алик еще приблизился к ней:

«Ты чувствуешь меня?»

Марина ответила шепотом:

— Мне горячо… Мне страшно…

Алик ее успокоил:

«Не бойся… Иди ко мне»…

— Как? — заволновалась, не понимая, Марина.

«Закрой глаза. Дыши ровно. Слегка приоткрытым ртом», — тихо подсказывал ей Алик словами Взлетной инструкции.

Марина закрыла глаза. Вздохнула раз, другой и опустилась спиной на дно баркаса.

«Засыпай, засыпай, расслабляйся,— командовал Алик. — Теперь почувствуй, что по всему твоему телу пробежала дрожь… Чувствуешь?»

Тело Марины вздрогнуло, она тихо застонала:

«Я хочу… Я хочу к тебе, Саша!»

«Ну иди же! Иди!» — позвал Алик.

Марина задрожала всем телом, закусила губы, вскрикнула… И рядом с Аликом села Марина — сияющая. Она протянула к Алику руки. Алик слился с ней в одно целое… И они взлетели!

Ранним утром у койки Алика в мансардочке стояли полковник Никита и доктор.

Яркий свет сумасшедшей лампы под потолком освещал мертвенно-бледное лицо Алика и подтянутую над головой правую руку в браслете. Доктор взял пульс на скрюченной руке.

— Пульса нет… Есть… Опять нет…

Никита поднял Алику веки, шлепнул его ладонью по щеке, сказал растерянно:

— Летает пристегнутый, в одежде… Нарушение Инструкции!

Доктор ногой пододвинул табуретку к койке, сел и посмотрел на застывшее, ничего не выражающее лицо Алика:

— Знать бы, где он теперь?

Никита заволновался:

— Что ты расселся! Надо его возвращать! Василий Иванович ждет!

Доктор сложил на коленях руки:

— Ты же его «ведомый». Ты ответственный за безопасность в полете — вот ты и возвращай.

Никита забегал по мансарде:

— Как? Он же улетел без датчиков. Как я его верну? Надо что-то делать!

Стукнула дверь. Доктор вскочил с табуретки. В мансардочку вошел Василий в черной форме, всклокоченный, злой. Никита бросился к нему, доложил растерянно:

— Он улетел, Василий Иванович…

Василий подошел к койке, остановившимся взглядом долго смотрел на Алика.

— Пристегнутый, в одежде, — бубнил за его спиной Никита.

— Верните его, — хрипло приказал Василий.

Никита беспомощно развел руками:

— Он же к приборам не подключен…

Василий сурово посмотрел на доктора.

— Можно применить электрошок, — растерянно сказал доктор. — Но это долго… и больно.

Василий ему улыбнулся мрачно:

— Он на свет реагирует?

— Мы этот прожектор зажгли, — показал на лампу Никита. — Никакого эффекта.

Василий, прищурившись, посмотрел на лампу:

— Уйдите в угол. Отвернитесь… Попробуем наоборот.

Никита и доктор переглянулись и встали в угол, отвернувшись к стене. Василий взял со стола Библию, прикрыл ладонью лицо, оскалился и наотмашь шваркнул книгой по сумасшедшей лампе. С мелким звоном разлетелись по комнате осколки. От окна раздался скрип пружин, и на койке приподнялся Алик. Пристегнутая рука не позволила ему встать, и он упал головой на подушку.

Василий сел на табуретку у кровати, склонился к нему:

— Ты где был? Куда ты летал, чума?

Алик чуть улыбнулся.

— По личному делу…

— Личные дела бывают у людей,— сказал Василий. — Призраки не имеют личных дел! Если я еще раз узнаю, что ты вышел в астрал без моей команды, я прикажу уничтожить тебя! Ты меня хорошо понял?!

Алик ему кивнул:

— Ты можешь уничтожить это. — Он положил свою левую руку на грудь. — Можешь заключить мое тело в ШИЗО. Но со мной ты ничего не сделаешь, Вася. Я свободен. Навсегда свободен!

Василий обернулся к доктору:

— Доктор, сделай ему укол. Выруби его. Он мне надоел!

11«Шоу кумитэ»

Закончилась наша затянувшаяся история в ночь с восьмого на девятое августа. Древние придавали простым цифрам какой-то магический тайный смысл. Например, «8» — у них обозначала смерть, а «9» — наоборот, возрождение к новой жизни. Мы не виноваты, что последние события нашего рассказа полностью совпали именно с этими цифрами, с их магическим смыслом. Поверьте, все было именно так, именно в эти числа.

Ранним утром восьмого августа, когда красное солнце, в розовых перьях облаков, появилось над лесом, Василий был уже на берегу залива. Он опустил окно белого джипа и сказал Чену торжественно:

— Я считаю потерянным день, если мне не удалось увидеть восхода солнца!

Чен поправил челку, усмехнулся про себя пафосу помятого с вечера шефа:

— Все восходы одинаковы…

Василий смотрел на красное солнце, загадочно улыбаясь.

— Не бывает двух одинаковых трагедий. Каждое утро солнце встает над землей из новой крови. В крови и муках рождается день и кончается в кладбищенском свете луны. Каждый день Он нам напоминает о нашей вине, каждый день Он нам повторяет свое заклятие! И каждый день глиняный обязан прислушиваться к Его словам. Природа — Его единственный храм. В ней происходят великие литургии.

Чен почесал переносицу и выключил двигатель:

— Вас подождать, Василий Иванович?

Василий стянул через голову черную гимнастерку:

— Я сам доеду обратно. Иди отдыхай. У тебя сегодня трудный день.

— У меня сегодня счастливый день, — широко улыбнулся Чен. — Смотрите! Служивый-то уже на ногах. Он еще не знает, что это его последнее утро.

Через лобовое стекло Чен показал на маленькую фигурку, бегущую с севера по самой кромке залива к причалу. Василий нахмурился:

— Может, нам подсуетиться немножко? Обработать его перед боем?

Чен обиделся:

— Я убью его чисто, хозяин! Без подстав!

Чен звонко хлопнул дверцей джипа.

Василий проводил его взглядом почти до самого главного подъезда и стянул с себя высокие сапоги и черные галифе.

В красных трусах Василий не торопясь бежал по сырому прибрежному песку. Впереди у причала он увидел Андрюшу. Тот стоял по колено в воде, запрокинув голову в розовое небо. В небе, раскинув розовые крылья, парила одинокая ранняя чайка. Василий остановился, хотел уже повернуть обратно, к баркасу, чтобы не встретиться с ним, но поправил на груди крестик, ухмыльнулся и трусцой побежал в его сторону.

Андрюша окунулся и мокрый выходил на берег. Василий жадно наблюдал за ним, сидя на песке у Андрюшиной одежды. Василий не верил своим глазам — из воды, как Афродита из пены морской, выходил он сам, двадцатилетней давности. Андрюша выщел на берег весь в гусиной коже, с синими губами, по-мальчишески приподняв худые плечи. Он попрыгал на одной ноге, ладонью, как помпой, прочистил от воды ухо и сел рядом с Василием на холодный с утра песок.

— Привет, — поздоровался с ним Василий.

Андрюша быстро глянул на него и отвернулся. А потом снова медленно посмотрел:

— Я вас не сразу узнал. Только по красным трусам. Видно, поддали вчера прилично.

— Было, — вздохнул Василий.

— С Аликом? — строго спросил Андрюша.

— А с кем же? — хрипло засмеялся Василий. — Мои все не пьют. Один у меня собутыльник остался…

Андрюша через плечо смотрел исподлобья:

— Зачем он вам нужен?

Василий даже растерялся немного:

— Как это зачем? Видишь ли, он со мной контракт подписал.

— По пьянке,— решил для себя Андрюша.— По пьянке не считается.

Василий спокойно ему объяснил:

— Он астральный летчик. Единственный АЛ в моей лаборатории.

— Но он же не хочет на вас работать!

— Не хочет, — согласился Василий.

Андрюша стукнул ребром ладони по колену:

— Значит, надо его отпустить.

— Просто так отпустить? — засмеялся Василий.— Без боя? Без поединка с Ченом?

Андрюша насупился:

— Бой боем. Это мои дела, а Алика все равно нужно отпустить.

— Боишься? — подмигнул ему Василий. — Боишься, что Чен тебя победит?

Андрюша посмотрел на него сурово:

— Я ничего не боюсь. Всякое может быть. Чен победит или я — не важно. Я не выйду на бой, пока вы не отпустите Алика.

Суровый мальчик вел себя слишком круто. Условия ставил невыполнимые. Василий окинул глазами берег — они были одни на берегу. Василий нашелся:

— Алик сам не уйдет без тебя. Пока не кончится бой, он сам не уйдет. Он же твой друг. Как же он может уйти без тебя?

Андрюша посмотрел на него Светло-серыми, будто умытыми, глазами.

— Значит, задача ясна.

— Что тебе ясно? — не понял Василий.

Андрюша объяснил:

— Значит, мы уйдем вместе.

Василий расхохотался:

— Попробуйте.

У Андрюши скривился набок рот.

— Пробуют целки. Мы пробовать не будем — мы уйдем. Ясно?

Василий посмотрел на него уважительно.

— Ты очень серьезный малыш.

Лучше бы он этого не говорил. В тот же миг Василий лежал лицом в песок, а Андрюша сидел у него на спине, заломив ему за спину правую руку:

— Если бы я серьезно с тобой разговаривал, я бы тебя заложником взял. И ты бы отпустил Алика или был бы трупом!

Василий с трудом повернул голову, сплюнул песок:

— Не горячись. Ты без оружия. Как ты меня убьешь, сявка?

Андрюша нажал на его сонную артерию указательным пальцем:

— Меня на войне пальцем учили убивать!

Он еще подержал палец на артерии, а когда у Василия стали туманиться глаза, отпустил, встряхнул его за плечи и усадил на песок:

— Мы бы с тобой быстро договорились. Но есть еще Чен. Я урою его. При всех его урою.

Андрюша встал, стряхнул с себя песок, взял вещи и пошел по берегу к причалу.

С Василием так еще никто никогда не обращался. У него все внутри дрожало. Но он пересилил себя и улыбнулся: «На кого обижаться? Скоро вся эта энергия будет моей! Ты — это я, Андрюша!»

Вернувшись в особнячок, Василий позавтракал один и заперся у себя в «люксе А». Зарядка на берегу не удалась, купание не освежило. Василий переоделся в просторный халат, зашторил окна и хотел уснуть. Но сон не шел. Василий поворочался на диване, пока не заметил книжную полку у письменного стола, оставшуюся в номере от прежних владельцев. Он подошел к полке, раздвинул стекла. Книги на ней подобрались специфические: «История ВКПБ. Краткий курс», «Биография И. В. Сталина», «Статьи и речи т. Георгиу Деж». Василий сначала удивился такому подбору, но потом сообразил, что все более или менее приличные книги были просто украдены отдыхающими и обслугой. Осталось то, что никак не могло пригодиться в нормальной жизни. Он хотел уже плюнуть на чтение, но вдруг натолкнулся на серый том «Истории дипломатии», изданной как раз перед Великой войной — в 1941 году. Том был только один — первый. От древних времен до Парижской коммуны. Том второй — от коммуны до Великой войны — пригодился кому-то дома.

Василий подобрал полы халата и плюхнулся с книгой на диван. Он раскрыл книгу наугад, на первой попавшейся странице. И прочитал:

«Русы-язычники договоры скрепляли клятвой, клялись оружием своим, приговаривая: „Да не имут помощи от Бога, да не ущитятся щитами своими, и да посечены будут мечами своими, и да будут рабами в этой жизни и в той».

И еще прочитал Василий в этой книге, как пришли ко князю Владимиру его послы из Византии и хвалили ему веру греческую и их службу церковную: «И не знали — на небе или на земле мы… ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем ужде здесь пребывать в язычестве».

И поразился Василий — откуда же эти дикие русы знали, как там на небе? Неужели они тоже летали, как этот блаженный истребитель Алик?

Только он успел так подумать, шевельнулись зашторенные занавески, как будто в «люксе А» кто-то открыл дверь. Но дверь открыть никто не мог,— она была заперта на ключ изнутри. Василий вздрогнул и повернулся к двери. У обитых кожей дверей, уже здесь, в номере, опустив голову, стоял Алик в форме лаборатории.

Василий засмеялся тихо:

— Кого я вижу! Проходи. Садись.

Алик медленно проплыл к креслу, как облако, плавно опустился в него и поморщился.

— Что с тобой? — посочувствовал ему Василий.

Алик сказал, не разжимая губ:

«Да этот коллега — коновал… Какую-то наркоту в меня вкатил… кубов десять… Еле соображаю…»

— Так иди к себе. Ляг, — забеспокоился Василий.

«Сейчас, — согласился Алик. — Только два слова скажу».

— Иди, — уговаривал его Василий. — Потом.

Алик поднял бледное лицо:

«Я должен тебе это сказать. Я Светлане обещал».

Василий посмеялся по-дружески:

— Всем ты наобещал. И Марине, и Светлане… Обещалкин.

Алик не обратил на его шутку внимания, он продирался к мыслям через дебри наркоты:

«Вася, ты это обязан знать… Марина — твоя дочь. Ты — отец ее, Вася… Этого никто не знает: только ты, я и Света…»

Василий захлопнул до сих пор раскрытый том «Истории дипломатии». Хотел захохотать недоверчиво, заорать на Алика, но положил книгу на столик и признался:

— Я догадывался…

«Я так и знал», — кивнул Алик.

Вот тут Василий засмеялся:

— Ну и что?! В паспорте-то у нее отцом Николай Николаевич записан! Чем докажешь, что я знал?

«Это конечно», — с трудом согласился Алик.

Василий рассердился и встал:

— Ты меня обличать явился?! Иди отсюда! Или я охрану позову!

Алик спросил:

«А Магамба откуда знал?»

— Он не знал ничего! — громко соврал Василий и осекся.

Алик подплыл к Василию, дотронулся пальцем до его лба, который помазал кровью Магамба:

«Берегись, Вася».

Алик медленно проплыл через комнату и исчез за мягкой, обитой кожей дверью.

Ночью восьмого августа Василий вошел в мансардочку к Алику. Бледный Алик так и лежал пристегнутый к койке, отдавая Василию пионерский салют. Василий улыбнулся и поправил манжеты под черным элегантным смокингом. У койки Алика стояла накрахмаленная медсестра, следила за капельницей, поставленной в вену скрюченной, пристегнутой руки. Алик был без сознания. Из-за стола встал усталый доктор.

— Ну, как он? — кивнул на Алика Василий.

Доктор пожал плечами:

— Все так же… Как приказали…

— Летает? — съехидничал Василий.

Доктор опять плечами пожал:

— Мы его вырубили… Сознание отключили… А с отключенным сознанием какой полет? Так… Гуляет где-то в сферах…

Василий уточнил:

— На разумные действия он не способен?

— Исключено, — подтвердил доктор.

Василий подошел к койке, всмотрелся в безжизненное лицо, подозвал доктора:

— У кого-то из древних я читал, что путешествующих в астрале нельзя переносить в другое место. Будто бы, вернувшись, он может не найти своего тела и навсегда остаться там, — Василий махнул манжетой в потолок.

— Это так, — подтвердил доктор. — По Взлетной инструкции АЛ неприкосновенен на время полета. С ним постоянно находится «ведомый». Держит его «хвост».

— Я думаю, его можно отстегнуть? — спросил вдруг Василий.

— Ждем вашей команды, — обрадовался доктор.

— Так отстегните его, — попросил Василий. — Отстегните и перенесите тело в морг.

Доктор уже склонился над браслетом, открывал наручник ключом:

— Зачем его в морг?

Василий ему улыбнулся:

— Он же сказал, что он свободен навсегда. — Василий опять махнул манжетой в потолок: — Пусть там наслаждается своей свободой. Не будем ему мешать.

В мансардочку заскочил взволнованный Никита:

— Василий Иванович, поехали! Бой начинается! Все приборы готовы! Поехали скорей!

К началу они все-таки опоздали. Василий не уехал, пока санитары не погрузили тело Алика на носилках в грузовичок, пока тот, чихнув, не выехал за черные ворота в ночь.

В мраморном фойе главного корпуса было пусто. Из зрительного зала бывшего обкомовского рая доносился сдержанный гул. Бой уже начался. У Никиты от волнения дрожали руки:

— Василий Иванович, скорей. В палату скорей. К приборам!

Никита еле нашел кнопку лифта. Василий прислушался к залу:

— Не убьет же он его в первом раунде?

— Все может быть,— дрожал Никита.— Чен настроен серьезно.

Они вошли в лифт. Василий опередил Никиту и нажал на кнопку второго этажа, объяснил растерявшемуся Никите:

— Я взгляну на секунду.

— Не надо! — умолял Никита.

— По вашим расчетам, антенна будет держать его AT сколько нужно.

— Мы же в первый раз, — бормотал Никита. — Все может быть.

Лифт остановился на втором этаже. Никита хотел загородить дверь, но Василий оттолкнул его плечом и вышел из лифта. За ним боком, как с трамвая, выпрыгнул Никита. Двери захлопнулись.

— Договоримся так, — уже шагая по коридору, решил Василий, — как только я увижу, что малыш кончается, я встаю и ухожу. Иди к приборам, Никита. Я успею вовремя.

Василий открыл дверь в ложу и вошел в нее как под душ, оглушенный ревом и свистом. Первый раунд кончился. Зал стоя приветствовал победителя. Василий облокотился на бархатный барьер ложи и поглядел вниз.

В зале сняли кресла партера. Посреди был расстелен круглый желтый ковер, а вокруг ковра за столиками располагались зрители. Бывших «пионеров» было не узнать. На шоу все оделись по-парадному. И длинноногие «пионерки» выглядели как светские дамы. Но Василий смотрел не на них. Он искал глазами Андрюшу. Сначала он увидел Чена. Тот стоял в центре забрызганного кровью ковра, победно подняв вверх обмотанную бинтом правую руку. А Андрюша сидел на корточках с краю ковра, лицо его было в крови. Петрович в белой судейской форме с черной бабочкой держал под его глазом пузырь со льдом.

На сцене играл оркестр. Но его никто не слышал. «Грядка» голых красоток в одних сверкающих кокошниках с компьютерной точностью выкидывала в публику батманы под неслышную за криками музыку. На них никто не смотрел.

Наконец из кулисы вышел Георгий Аркадьевич с гонгом в руках и встал перед бывшими «пионерами», дожидаясь тишины, обводя глазами зал. Когда «папа» посмотрел в сторону ложи, Василий поймал его взгляд и поманил к себе рукой. «Папа» кивнул и поднял над головой гонг. Зрители замолчали. «Бо-ом!» — торжественно загудел гонг. А «папа» крикнул в зал:

— Второй раунд!

Зрители наконец расселись за накрытые столики по местам. В центр ковра вышел Петрович со свистком во рту, свистнул пронзительно и протянул руки к обоим бойцам. Андрюша тяжело поднялся с колен и медленно пошел к центру.

Чен, опустив забинтованные руки, танцуя ходил вокруг Андрюши, осыпая его неожиданными ударами руками и ногами. Андрюша, прикрыв локтями голову, только защищался.

«Это тебе не со мной воевать», — злорадно подумал Василий.

Чен понимал, что дело сделано, и теперь играл с Андрюшей как кошка с мышкой, показывая зрителям свой класс, мощь поставленных ударов.

В ложу боком проскользнул «папа», сел рядом с Василием:

— Ты почему здесь? Иди в палату, к приборам. Сейчас Чен закончит бой.

Василий нахмурился недовольно:

— Что он с ним возится?

— Неудобно же кончать во втором раунде, — объяснил «папа».— Люди такие деньги заплатили. Чен их отрабатывает.

Василий наклонился к нему:

— Скажи Светлане, чтобы после боя зашла к тебе в кабинет.

Опали пухлые «папины» шеки:

— Хочешь, чтобы она увидела тебя прежним?

Василий сказал небрежно:

— Я ничего не меняю. Просто нам надо поговорить кой о чем…

В зале вдруг засвистели. Заорали осуждающе. Опьяненные кровью зрители хотели настоящего смертельного боя, требовали прекратить игру.

Чен отпрыгнул от Андрюши и зло уставился в зал. Потом показал забинтованной рукой на Андрюшу и чиркнул ею в воздухе крест. Женщины завизжали. Чен пружинящей походкой пошел вперед, не дойдя до Андрюши, резко подпрыгнул, развернулся в воздухе и нанес ногами двойной удар по Андрюшиной голове, прикрытой локтями. Удар был страшен. Андрюшина правая рука повисла плетью. Петрович свистнул пронзительно и бросился к нему. Чен отпрыгнул к краю ковра.

— Все, — сказал «папа», — Чен ему руку сломал. Дальше не интересно. Иди, Вася, в палату. Иди.

Василий встал за барьером:

— Подожди!

И зал уже стоял, предвкушая добычу. Петрович выплюнул свисток на шнурке, глазами поискал на сцене «папу», но не нашел и сам объявил притихшему залу:

— Боец ранен. Бой дальше не может продолжаться. Кто-нибудь хочет купить его жизнь?

— Кретин! — схватился за барьер Василий. — Кретин!

Но зал застонал, опустив вниз большие пальцы, скандировал дружно:

— Смерть! Смерть! Смерть!

Василий подмигнул «папе»:

— Ну как тут уйдешь!

Петрович отошел к краю ковра и, раскинув руки, просил бойцов продолжить схватку. Зал напряженно молчал.

Андрюша, прижав к груди сломанную руку, ждал в центре ковра. Чен поправил челку и, улыбаясь, стал к нему подходить.

— Смерть! — взвизгнул в темном зале чей-то женский голос.

Но зрители зашикали возбужденно, требовали полной тишины.

Чен подошел к Андрюше почти вплотную, показал отвлекающий удар слева, и, когда Андрюша корпусом качнулся влево, понимая про себя, что этого делать не нужно, Чен занес над его беззащитной головой сокрушающую правую руку. Вскрикнули женщины. Но Андрюша вдруг неожиданно ушел с линии атаки, поднырнул под руку Чена и на долю секунды оказался у него за спиной.

Чен не ожидал его ухода и на мгновение замер. Андрюша, прижав к груди руку, развернулся и прыгнул сзади ему на спину, обвив ногами его шею. Чен вцепился руками в Андрюшины ноги, старался разжать их, ослабить удушающий захват. Андрюша, повиснув у него на спине вниз головой, ногами сжимал его шею все крепче. Лицо Чена покраснело, напряглось, он захрипел.

— Падай! — крикнул из ложи Василий. — На спину! Падай!

Действительно, это был единственный выход — упасть спиной на ковер, придавив раненого Андрюшу своим телом. От боли тот ослабил бы захват. В доли секунды Чен понял подсказку и, выкрикнув хрипло, стал падать спиной на ковер.

Андрюша заорал дико:

— Бли-ин!

Он еще крепче сжал ногами шею Чена и вдруг, не разжав захвата, перевернулся в воздухе лицом к спине Чена. В полной тишине зала раздался короткий, отвратительный хруст. Чен и Андрюша рухнули на ковер.

Зал молчал. Андрюша ногами скинул с себя тело Чена и встал.

«Папа» шепотом сказал бледному Василию:

— Перелом шейных позвонков. Мгновенная смерть.

Андрюша, прижимая руку к груди, вдруг пошел на зал, прямо на ближние столики. Рот его скривился, шею свела судорога.

— Ал-ла! Блин-компот! — орал он, круша ногами столы.

Визжали женщины, в глубь зала бросились мужчины.

— Уберите сумасшедшего! Уберите его!

Андрюшу уже схватил в объятия Петрович. «Папа» догнал Василия на служебной лестнице:

— Вася, подожди. Он чуть живой. Иди в палату. Я угомоню его. Иди в палату! Ты меня понял?

Василий сказал спокойно:

— Не надо, Гоша.

Они прошли за сцену. Жался по стенам голый кордебалет в кокошниках. В коридоре бушевал Андрюша. Петрович еле удерживал его. На Андрюшиных губах пузырилась пена.

— Где Алик? Он обещал! Дайте Алика! Всех урою, блин-компот!

Василий подошел к нему:

— Успокойся. Алик давно свободен. Как птица. Успокойся.

Андрюша замолчал, не понимая. Петрович потащил его в перевязочную.

— Идем, боец. Остынь. Все хорошо. Все довольны. Василий повернулся на каблуках и легкой походкой пошел к лифту. «Папа» трусил за ним следом. Опустился лифт, раздвинулись двери. Из лифта, чуть не сбив с ног Василия, вылетела Марина. Он поймал ее в объятья. Она вырывалась, взволнованно смотрела за его плечо:

— Что с ним?! Он жив?!

— Кто?

— Андрюша!

Василий прижал ее к себе, поправил сбившиеся на лицо волосы.

— Успокойся. С ним все в порядке.

— Слава Богу! — уткнулась ему в плечо Марина. На сцене грянул оркестр. Мимо них, стуча каблуками, пробежали голые, испуганные красотки в кокошниках. Василий открыл двери лифта.

— Поехали.

Они вошли в лифт. Двери за ними задвинулись.

— Куда? — спросила Марина.

— Мы едем к Светлане.

Василий хотел нажать верхнюю кнопку, но Марина перехватила его руку:

— Нет!

— Почему?

— Мне не за что ему мстить, — улыбнулась Марина и рассмеялась счастливо. — Ну совершенно не за что.

— Он был с тобой прошлой ночью? — понял вдруг Василий.

Марина тряхнула каштановой прядью, заправила ее за ухо и ответила с вызовом:

— Теперь я его. Только его. Навсегда его.

Василий улыбнулся:

— Какой тебе этаж?

— Четвертый.

— А мне выше… мне на самый верх…

Лифт остановился на четвертом. Марина хотела выйти, но Василий задержал ее за руку, прижал к себе, посмотрел в глаза и поцеловал в лоб.

— Алик улетел. Понимаешь? Он может потеряться. Понимаешь? Ты найди его, если любишь! Прощай.

Марина долго смотрела на него, потом вдруг поняла, оттолкнула его от себя и быстро вышла из лифта.

В «папином» кабинете царила луна. Весь кабинет был залит лунным светом. По заливу далеко, до самой Швеции, протянулась серебряная лунная дорожка. У пирса покачивались, как во сне, белоснежные яхты.

Василий сел в высокое «папино» кресло. Долго сидел, глядя в окно, на залив. Наконец он услышал гул лифта. Василий вздохнул облегченно. Он понял, чего хотел от него Магамба, он понял, как он должен ей отомстить.

Лифт остановился на последнем этаже. Застучали по коридору Светланины каблучки.

Она вошла и остановилась на пороге. Пригляделась и увидела его:

— Вася… Ты знаешь? Тебе Саша сказал?

Василий встал. Она протянула к нему руки, призывая. Звякнули браслеты на запястьях:

— Вася! Ты поправишься… Вася!

Василий достал из внутреннего кармана обшарпанный ТТ и приставил его ко лбу, к тому месту, где помазал кровью Магамба.

— Что ты делаешь! — тихо вскрикнула она.

— Я люблю тебя, Светка, навсегда…— улыбнулся он и нажал на спуск.