Астрономия

«Астрономия» Юлия Гигана и ее место в культуре Римской империи

Автором трактата, перевод которого предлагается вашему вниманию, назван в рукописях Юлий Гигин. К сожалению, мы не можем с определенностью сказать, что за человек скрывается за этим именем. Строго говоря, нам известны два Юлия Гигина. Один — знаменитый ученый энциклопедист времени Августа, подражавший в своем творчестве Варрону и сменивший последнего на посту директора Палатинской библиотеки. Ему принадлежат не дошедшие до нас труды о сельском хозяйстве, городах Италии, комментарии к Вергилию (из-за чего Авлом Геллием он был назван Грамматиком: Noct. Att., V, 8) и других. Другой — Громатик, то есть землемер, римский математик, современник императора Траяна, касавшийся в одном из двух дошедших до нас сочинений, De limitibus constituents, и астрономии. К этим двоим мы можем добавить еще двух Юлиев Гигинов — одного, автора «Басен» и другого, автора публикуемого здесь трактата. Ни об одном из них мы не можем сказать ничего, кроме того, что они авторы этих трактатов.

В такой ситуации совершенно естественными представляются попытки отождествлять этих Гигинов в разных сочетаниях. Однако, надо сказать, что все эти попытки мало продуктивны. Прежде всего, гипотеза о том, что «Басни» принадлежат перу того же автора, что и наша «Астрономия», очевидно, вытекающая из мифологической части этого труда, наталкивается на ряд препятствий в основном филологического характера. Затем, отождествление автора «Астрономии» с Гигином Грамматиком обязывает нас помещать этот труд во вторую половину I в. до н. э., что вызывает ряд трудностей, на которых ниже мы остановимся подробнее. Единственное, что можно утверждать с уверенностью, — автором астрономии не может быть Гигин Громатик, о чем говорят существенные расхождения как в языке, так и в астрономических представлениях обоих авторов. Таким образом, консенсус, насколько о нем вообще можно говорить в данном случае, состоит в том, что имя Юлия Гигина, автора «Астрономии», только имя и ничего более.

Но и в этом можно усомниться. На наш взгляд не исключено, что автор «Астрономии» мог взять имя известного энциклопедиста времен Августа для придания авторитета своему труду. Если этот трактат, что наиболее вероятно, принадлежит II в. н. э., то это вполне возможно, поскольку такова мода этого времени. Псевдоэпиграфы создавались, конечно, в первую очередь, в среде религиозных деятелей, особенно нуждавшейся в сильном авторитете. Это и некоторые раннехристианские произведения, подписанные именами апостолов, и «Оракулы Сивилл», и магический трактат, носящий имя Моисея, и алхимическая книга «Физика и мистика», приписанная Демокриту, и обширная литература, связанная с именем Зороастра. Однако, уже трактат Демокрита-Болоса выходит за пределы чисто религиозной сферы, да и псевдонимичность магической «Восьмой книги Моисея» не столько вызвана желанием догматически утвердить находящиеся в ней сведения, сколько является результатом рекламы, борьбы с соперниками, тщеславного желания утвердить собственную рецептуру, то есть продиктована внерелигиозными соображениями. Кроме того, астрологическая литература, к которой, как нам представляется, тяготеет наш трактат, нередко носит имена авторитетных в этой области людей — Нехепсо, Петосириса. Поэтому не стоит сбрасывать со счета возможность того, что имя автора — псевдоним.

О заглавии нашего сочинения надо сказать, что оно условно. В рукописях оно называется по-разному: «Об астрологии», «Об астрономии», «Книга астрономических вопросов», «Об измерении сферы», «О созвездиях», «О небесных знаках» и др. Название «Астрономия» встречает против себя возражение, поскольку автор использует не слово astronomi, а astrologi. Возможно, что авторским названием было «Сфера» или «О сфере». На это предположение наводит фраза из Предисловия, 6: «помимо нашего собственного описания сферы мы не оставили без внимания и надлежащего разъяснения темные места Аратова сочинения».

Книга, предлагаемая вашему вниманию, традиционно и, на наш взгляд, совершенно справедливо оценивается научной критикой как популярная. Однако, назвать сочинение популярным вовсе не значит четко определить его статус. «Астрономия» Юлия Гигина, безусловно, не принадлежит к числу сочинений, написанных профессионалами для профессионалов, то есть к числу произведений школьных. К таким сочинениям относятся «Начала» Евклида и трактаты «Гиппократова корпуса», неоплатонические комментарии на сочинения Платона и Аристотеля; некоторые астрономические и алхимические трактаты, очевидно, обладают вполне специальным характером. То же самое можно сказать как о музыкальных сочинениях Боэция, так и о некоторых греческих магических папирусах из Египта, таких, например, как так называемый папирус Мимо. Несмотря на очевидные различия приведенных здесь в качестве примера сочинений (одни относятся к сфере философии, другие — науки, третьи — «суеверия»), между ними имеется важная общность, благодаря которой мы можем их отнести к разряду школьных. Все они отвечают на вопросы, поставленные не обыденным сознанием, но предшествующей традицией соответствующей сферы знания (платонической философии, астрологии, алхимии, магии, теории музыки). Для того, чтобы усвоить их содержание, недостаточно обратиться к ним самим, необходима специальная подготовка. Это наиболее ясно видно при анализе языка таких произведений: все они насыщены специальной терминологией — либо словами вовсе отсутствующими в обыденной речи, либо общеизвестными, но с новым, свойственным только данной традиции значением.

От школьных надо отличать сочинения, также написанные авторами, профессионализм которых не подлежит сомнению, но обращенные к более широкому кругу читателей. Во-первых, это сочинения, вышедшие за пределы узко специальных благодаря либо своим художественным достоинствам, либо высокому культурному значению высказываемых в них идей, либо тому, что сама тематика трактата предполагает широкую аудиторию. Величайшие исторические труды античных авторов — Геродота, Фукидида, Полибия, Тита Ливия — были результатом серьезной профессиональной работы, связанной с поиском и сопоставлением разного происхождения источников, анализом традиции, собственными выводами и предположениями, с созданием того, что сейчас называется методологией науки. Высокий профессионализм авторов этих сочинений нисколько не мешал тому, чтобы они были популярны в самых широких кругах культурных людей древности. С одной стороны, это результат их литературной ценности, с другой — предмета исследования. Высокая художественная ценность диалогов Платона, наряду с развиваемыми в них идеями, в первую очередь, касающихся природы, происхождения и спасения человеческой души, сделала их в римскую эпоху достоянием людей самого различного национального и социального происхождения и религиозной ориентации. Теснейшим образом к этой группе сочинений примыкают труды, называемые обычно энциклопедическими, в которых, в отличие от предыдущих, компилятивный момент преобладает над эвристическим. Стоит, однако, заметить, что для человека античной культуры это отличие не было столь существенным, как для человека культуры нового времени с его гипертрофированной страстью к получению нового знания; и, конечно, трактат Марка Теренция Варрона «О латинском языке», его «Древности», «Естественная история» Плиния Старшего имели не менее высокий статус в глазах культурных римлян.

«Астрономию» Юлия Гигина трудно отнести и к данной группе. Этот труд не является ни попыткой представить собственные изыскания на суд широкой публики, ни энциклопедической компиляцией, сводящей воедино сведения из многих источников.

В посвящении Марку Фабию, Гигин пишет: «это сочинение... я послал тебе не как невежде, которому я намереваюсь открыть истину, но как ученому, которому я подсказываю забытое». Хотя подобные заверения в традиционности или древности высказываемых автором взглядов нередко предваряют сочинения, содержащие идеи самого революционного характера (причем по мере того как возрастает необычность высказываемых взглядов, растет и рвение, с которым настаивают на их традиционности), в данном случае автор говорит правду. Основным его источником является знаменитая поэма Арата, греческого автора первой половины III в. до н. э., «Явления», «разъяснить» темные места которой обещает Гигин в том же предисловии (6). Подавляющая часть сведений, выходящих за пределы аратовской поэмы, почерпнута им из греческого комментария к ней, и из «Катастеризмов», поэтического произведения другого греческого астронома, жившего в конце III в. до н. э., Эратосфена. Симптоматично, что Гигин основывается на двух произведениях популяризаторского характера: Арат адаптировал для широкого читателя взгляды Евдокса Книдского (IV в. до н. э.), а эратосфеновы «Катастеризмы», видимо, представляют собой сокращенное изложение его «Каталогов». Справедливости ради надо отметить, что заявление Гигина о «собственном описании сферы» (Пред., 6) может иметь под собой реальное основание: есть некоторая вероятность, что он пользовался небесным глобусом. Об этом заключают по используемой им терминологии в некоторых частях сочинения, в частности, в описании Млечного пути: transit (пересекает), petveniens (проходя), tangit (касается), revertens (поворачивая), transiens (пересекая) (IV, 7). Впрочем, не исключено, что эта терминология восходит к упомянутому выше комментарию к Арату. Таким образом, отнести сочинение Гигина к такого рода популярной литературе не представляется возможным.

Черты, специфические для работы Гигина, сближают его с учебниками. «Астрономия» — сочинение не слишком объемное, достаточно простое для восприятия, систематическое, дающее достаточно важную астрономическую информацию. В пользу его близости к учебникам говорит и тот факт, что оно с некоторого времени действительно стало им. Видимо уже с III в. н. э. оно переписывалось в одном списке вместе с цицероновским переводом «Явлений» Арата и могло использоваться как учебное пособие. Однако, прочное место среди учебников конволют из этих двух произведений занял лишь значительно позже, в связи с развитием в средние века artes liberales, свободных искусств. Собственно, благодаря тому, что это сочинение вошло в состав текстов, использовавшихся для элементарной подготовки по астрономии, оно и дошло до нас в значительном количестве списков.

Однако, несмотря на эту близость, «Астрономия», видимо, изначально не была учебником. Наиболее вероятно, что она удовлетворяла астрономические запросы более широкой аудитории — представителей так называемого среднего слоя в целом. Ко II в. н. э. астрономия была уже достаточно популярной наукой в римской среде благодаря, главным образом, двум факторам. Во-первых, по мере развития среднего образования, астрономия занимает все более и более прочное место в курсе школьного обучения, в первую очередь, в связи с комментированием астрономических пассажей у авторов, изучавшихся в рамках грамматики; результатом этого было то, что даже люди, вовсе безразличные к астрономическим проблемам, обладали некоторым представлением о ней. Во-вторых, значительно выросло число людей, интересующихся астрономией благодаря ее астрологической части. Если мы обратимся к «Анналам» Тацита, «Жизни двенадцати Цезарей» Светония, характеризующим нравы первой половины I в. н. э., или к сочинениям так называемых писателей истории Августов и Аммиану Марцеллину, описывающих более позднее время, мы без труда заметим, что обращение к астрологии весьма популярно в элитарных кругах римского общества, члены которого прибегали к услугам профессионалов в этой области для составления собственных гороскопов и гороскопов императора, за что несли нередко суровое наказание. Это явление было настолько значительным, что императорам приходилось издавать указы об изгнании астрологов из Рима. Относящиеся ко второй половине I в. н. э. сатиры Ювенала показывают, что увлечение астрологией уже к этому времени прочно обосновалось во всех слоях римского общества, успешно конкурируя с другими видами гаданий.

Здесь необходимо остановиться на вопросе об отношении между астрономией и астрологией. У нынешнего отечественного читателя, хотя активная публикация астрологической литературной продукции и постоянные астрологические прогнозы по телевидению приучили его относиться к астрологии спокойно, продолжает сохраняться представление о некой фундаментальной противоположности между астрологией и астрономией. Для современного общества это совершенно верно, ведь если астрология пользуется достижениями астрономии, то последняя не прибегает к помощи первой. Люди, пишущие трактаты по астрологии и астрономии, это разные люди. Астрологические исследования не финансируются государством, ее преподавание не входит в общеобразовательную программу и т. д. Однако то, что верно для нашего времени, не обязательно верно для античности, да и не только для античности. Гиппарх, Птолемей, Кеплер, Тихо Браге — прекрасные примеры ученых, вклад которых в обе науки одинаково весбм. Кроме того, сам активный интерес в греческом, а позже и в римском, мире к астрономии был связан с ее астрологическим значением. Теория стоиков о мировой симпатии, которой связаны все тела космоса (в первую очередь, люди и звезды), была постоянным ценностным оправданием для занятий астрономией. Именно благодаря таким обстоятельствам астрономия оказывается самой популярной из естественных наук. В самом деле, поэма Арата, к которой обратился Гигин, составляя свою «Астрономию», — одна из самых читаемых поэм античности, популяризирует астрономические, а не математические, медицинские или биологические взгляды. Можно добавить, что в античности фундаментальные представления, порожденные астрономическими изысканиями, в частности, проблема времени, обсуждалась теми же авторами, которые активно разрабатывали и астрологические вопросы (мы имеем в виду Прокла).

Другим важным заблуждением на счет античной астрологии является представление о том, что это была чуждая грекам и римлянам наука, заимствованная ими от вавилонян и египтян. В таком взгляде верно лишь то, что без вавилонской и египетской традиций греческая астрология вряд ли бы возникла. Вавилоняне дали грекам фундаментальный астрологический принцип: каждой планете приписывается определенный бог и известный из мифологии характер последнего переносится на планету. Египетский вклад состоял, в первую очередь, в учении о деканах (36 звездах, составляющих круг, наподобие зодиакального, использовавшийся для календарных целей). Однако, астрологическая система в целом, как она переходит в средние века и, развиваясь, достигает и нашего времени, была создана общими усилиями средиземноморского мира, уже пронизанного в эллинистическую эпоху греческими философскими идеями. Стоицизм, безусловно, составлял теоретическую базу астрологии, объединявшую греков, римлян, вавилонян, египтян, сирийцев, евреев — всех народов, формировавших астрологическую науку в эллинистически-римское время.

«Астрономия» Гигина не является, конечно, астрологическим сочинением. Хотя выше мы упоминали о том, что Гигин употребляет термин «астрологи» вместо «астрономы», это не делает его предмет астрологическим. Надо заметить, что наиболее распространенными терминами для обозначения астрологов в нашем смысле слова были понятия «халдеи» и «математики». Однако, этот труд легко доступен тому, кто собирается прибегнуть к астрологическим штудиям, а благодаря мифологической части и по содержанию приближается к сочинениям астрологического круга. Недаром Гигин помещает описание мифологических сюжетов сразу после определения основных понятий, давая, таким образом, читателю мифологически-астрологический ключ к пониманию остального содержания трактата. С точки зрения какого-нибудь не слишком образованного практикующего астролога «Астрономия» Гигина была бы неплохим предварением к собственно астрологическому сочинению его предшественника, автора первой половины I в. н. э. — «Астрономике» Марка Манилия, книге более подробной, более сложной и более теоретически обоснованной (если Гигин избегает повторять философские идеи Арата или Эратосфена, то Манилий, сам стоик, не чуждается этих тем).

Кроме этих факторов следует учитывать и фон, на котором данные факторы действовали. Для описания его Францем Кумоном был введен в антиковедческую литературу термин «синкретизм». Сам Кумон относил его лишь к религиозной сфере, однако, термин показался удачным и стал применяться для описания процесса (и результата) смешения элементов разного происхождения в самых различных областях. Этот термин обозначает в антиковедении амальгаму в институтах античного мира, и в ментальности людей в этом мире живших, которая начала образовываться после завоеваний Александра Македонского, а в эпоху ранней римской империи уже доминировала. Нам, для понимания места «Астрономии» Гигина в литературе того времени, важен социальный аспект этого синкретизма, состоящий в том, что в силу множества разных факторов происходит активное взаимодействие систем ценностей — элитарных, среднего слоя, низовых, маргинальных. Яркие примеры этого — завоевание элиты античного мира христианством (ориентированным, по мнению Людвига Дойбнера, на социальные низы и возникшем в маргинальной, для Рима, среде порабощенного народа) и увлечение магией и оправдание ее в среде греко-римских интеллектуалов (от Апулея до Прокла). С другой стороны, ценности, традиционно принадлежавшие избранным, а именно, высокое значение образования проникает в социальные низы, заставляя их гордиться получением даже самого элементарного образования. Нам известны эпитафии, в которых умерший наделялся более высоким статусом в загробном существовании на основании того, что он овладел грамотой! Именно в этот период появление «Астрономии» Гигина настолько понятно и естественно, насколько непонятно и неестественно ее появление во времена Цицерона.

Хотя, как мы пытались показать, «Астрономия» Юлия Гигина не принадлежит к области научной литературы античности, нам представляется разумным дать краткий очерк эволюции римской науки до его времени. Во времена того Юлия Гигина, который заведовал Палатинской библиотекой и которого, быть может, наш автор имел в виду, когда подписывал свое сочинение, римская наука дает целый ряд выдающихся личностей. На первом месте среди них безусловно находится Марк Теренций Варрон (116 — 27 до н. э.), автор множества сочинений, подавляющее большинство которых до нас не дошло. Однако, по сохранившимся трактатам «О сельском хозяйстве» и «О латинском языке» мы можем судить о великой учености и добросовестности этого автора. От его основного сочинения, «Человеческих и божественных древностей», дошли лишь фрагменты в передаче более поздних авторов.

Варрон, бывший политическим деятелем и полководцем, как ученый разрабатывал науки, ставшие традиционно римскими — юриспруденцию, филологию, науку о сельском хозяйстве, отдавая при этом предпочтение энциклопедическому подходу. На эти же темы писал и тезка нашего автора «Астрономии». Высоким достижением римской науки был трактат Витрувия об архитектуре. Римская историография дает двух выдающихся деятелей. Тит Ливий (59 до н. э. — 17 н. э.) написал свою фундаментальную историю Рима, а Гай Саллюстий Крисп (86–35 до н. э.), автор не дошедшей до нас «Истории», и сохранившихся трактатов «О заговоре Каталины» и «Югуртинская война«, хотя и не создал столь фундаментального труда, значим своими идеями о принципах исторического процесса. В области филологии заслуживает упоминание составление в конце I в. до н. э. Веррием Флакком, автором трактата по латинской грамматике, первого латинского словаря (De verborum signficatu), фрагменты которого сохранились благодаря Павлу Диакону.

В начале нового тысячелетия в римской науке появляется первый географ: автор вышедшего в 40-е годы I в. трактата «О строении земли», Помпоний Мела писал на латинском языке, хотя труд его значительно уступает сочинению его ближайшего предшественника грека Страбона (ок. 64 до н. э. — 20 н. э.). О развитии медицинских знаний у римлян мы узнаем из трактата жившего при императоре Тиберии (правил с 14 по 37 н. э.) Авла Корнелия Цельса «Искусства»; он был посвящен различным вопросам, но до нас дошли только книги о медицине. Медицинская практика к этому времени уже достаточно развилась в Риме, где существовало две различные медицинские школы. Дальнейшие шаги в эволюции медицины были связаны с греками, в частности, с формированием офтальмологии и педиатрии Деметрием Филалетом во второй половине I в.; сто лет спустя Гален напишет свои фундаментальные труды, надолго ставшие авторитетными. Во второй половине этого века появляются или оформляются многие новые области знания, не только науки о глазных и детских болезнях. Никомах из Герасы выделяет в особую сферу математики арифметику, Менелай Александрийский создает тригонометрию, которую излагает в трактате о сферах. В это время звучат и имена римлян, внесших свой вклад в формирование новых дисциплин: Фронтин в трактате «De aquis urbis Romae» описывает гидравлику, Палемон создает учебник по латинской грамматике. Но наиболее значительным именем является, конечно, имя Плиния Старшего (23/24 — 79), автора глобального труда «Естественная история», разбирающего многочисленные вопросы из самых разных областей знания. Следует вспомнить и Луция Аннея Сенеку (ок. 4 до н. э. — 65 н. э.), который больше известен как философ-стоик и автор трагедий, однако является и автором «Естественных вопросов». Выдающимся римским ученым является и Корнелий Тацит (ок. 55 — ок. 120), автор «Анналов», «Истории», «Германии» и других произведений, однако, его влияние как на античность, так и на средние века несравнимо с влиянием Плиния или Сенеки.

Если говорить собственно об астрономии, то надо заметить, что от времени Августа до Антонинов единственное значительное сочинение — упоминавшаяся уже «Астрономика» Марка Манилия, хотя и посвященная в первую очередь астрологии, но обладающая при этом довольно высоким научным уровнем. А во II в. н. э. появляется такой фундаментальный труд, как «Альмагест» Клавдия Птолемея (после 83 — после 161), значение которого трудно переоценить.

Итак, римская наука времени ранней империи весьма широка. Знания, теоретические и прикладные, гуманитарные и естественнонаучные, активно разрабатываются и оформляются в сочинения, написанные, что немаловажно, на латинском языке. Разрабатывается она как профессиональными учеными, отдающими всю свою жизнь научному творчеству, так и представителями не только интеллектуальной но и правящей элиты, совмещающими свои ученые штудии с государственной деятельностью. Благодаря взаимопроникновению систем ценностей, о котором мы говорили выше, эти достижения становятся достоянием среднего слоя, огромной массы людей, чуждой науке в ее фундаментальных частях, но тем не менее причастных к ней, познакомившихся с нею в школах и продолжающих ей интересоваться среди своих повседневных забот. На таких людей и рассчитана, как нам кажется, «Астрономия» Юлия Гигина.

А. В. Петров