Атом в упряжке

ГЛАВА СЕДЬМАЯ, где читателю удается одним глазом поглядеть на то, что делается за кулисами министерского кабинета

Человек, поднявшись на лестницу мраморного дома, поправил галстук и нажал кнопку звонка. В дверях показалось взволнованное лицо Джиованны. Она быстрым взглядом окинула улицу и только после этого, вежливо склонив голову, вопросительно посмотрела на гостя.

— Я хочу видеть господина Бандиеру, — сказал человек по-итальянски с немецким акцентом. — Вот моя визитная карточка.

На карточке значилось:

Д-р Беньямин ШНЕЙДЕР

Директор энергетической лаборатории Анилинового концерна

— Подождите здесь, — сказала Джиованна и, забрав все ключи, оставила гостя в наглухо запертой передней.

Гость оглянулся, подошел к зеркалу, сделал строгое лицо и вдруг подмигнул сам себе, от чего глаза его сразу приобрели необычайно хитрое выражение.

Прямо из зеркала, хитро улыбаясь, на него смотрело рыхлое розовое лицо с щетинистой верхней губой, упрямым опухшим лбом и двумя-тремя глубокими морщинами, придававшими ему сходство с сильно помятой розовой подушкой. Благодаря этим морщинам лицо человека особенно резко и удивительно меняло свое выражение. Вот он перестал улыбаться. Глубокие морщины пролегли от переносицы к уголкам рта, и вид д-ра Шнейдера сразу сделался скорбным и важным.

— Господин Бандиера ждет вас, — сказала, вернувшись, Джиованна и широко открыла дверь в комнату, где сидел министр.

— Позвольте, — сказал гость и, не дожидаясь ответа, привольно расположился в кресле.

— Вы из Анилинового концерна? — спросил министр. — Это самый неуступчивый из наших концернов. Мы ничего не знаем о его невероятных прибылях, нас — членов правительства Штатов — не пускают в лаборатории завода и пытаются кормить завтраками. Ваш концерн грозит промышленности раздором. Что вы хотите от меня?

— Я, — спросил Беньямин Шнейдер, — или Анилиновый концерн?

— Вы, Анилиновый концерн, те, кто вас послал сюда — не все ли равно?

— Совсем не все равно, господин министр, — ответил Беньямин Шнейдер, поудобнее устраиваясь в кресле, — совсем не все равно. Дело в том, что я ухожу из Анилинового концерна.

— Уходите из концерна? — министр поднялся. — Тогда… Тогда позвольте мне спросить у вас откровенно.

— Прошу.

— Сколько вы получали?

— Сто тысяч тантьемы[2].

— Почему вы уходите?

— Анилиновому концерну кажется, что энергетическая лаборатория ему не нужна. Я, господин министр, решил много важных задач. Наши заводы используют почти исключительно ту энергию, что выделяется при химических процессах на тех же заводах. Кроме того, вы знаете, что у нас лучшее в мире солнечное оборудование. Эти грандиозные зеркальные веера, состоящие из миллионов зеркальных чешуек, эти системы многочисленных паровых труб, нагревающихся отраженными от зеркал солнечными лучами, эти мощные резервуары, куда идет пар, чтобы, выполнив работу, снова превратиться в воду, текущую по трубам, как кровь по венам и артериям, — все это, господин министр, мое творение. И вот, — в голосе Беньямина Шнейдера зазвучала обида и его пухлые щеки задрожали, — и вот, когда я создал все, что требовалось, концерн решает, что энергетические опыты дали свои результаты и большего им еще лет пятьдесят не понадобится. Меня отстранили от производства, назначили на должность почетного бездельника и положили мне пятьдесят тысяч. Но я, господин министр, хочу работы по своей голове — и денег тоже.

— Да, — сказал министр, что-то записывая. — А сколько зарабатывает ваш концерн?

— Это знает только один человек на земле — председатель концерна. Впрочем, — и доктор переместил одну морщинку со щеки на лоб, — а впрочем, об этом, возможно, знает еще один человек. Я говорю о простом пайщике концерна, вашем близком знакомом, — председателе Совета министров То-Кихо.

— Что? — воскликнул Бандиера. — То-Кихо — пайщик Анилинового концерна?..

— Тссс, — перебил его Беньямин Шнейдер, — в вашем доме могут быть посторонние уши, но я могу вас уведомить, что при его непосредственном участии концерну удалось перекупить большинство акций Южно-Африканского алмазного треста, и сейчас господин То-Кихо изучает вопрос о том, как бы чувствительнее ущипнуть африканские владения романских стран, в которые, как мне известно, и вы, господин министр, вложили немало надежд и не один миллион золотых лир.

— Но, — медленно сказал министр, покручивая в руках тонкий серебряный карандаш, — Лига Наций, Парламент мира, договор о взаимном соглашении для борьбы с Советами…

— Все это, — прервал Беньямин Шнейдер, — зависит от… — как это говорят по-итальянски — от пословицы: «Выше своего кармана не прыгнешь». Вам она известна?

— Да, она мне известна, — еще глуше пробормотал министр и замолчал. Потом посмотрел доктору прямо в глаза.

— А ваши доказательства?

— А-а-а, — смеясь, ответил тот. — Доказательства, документы. Но вам, господин член правительства, должно быть известно, что если бы я преподнес вам библиотеку фотографических карточек и собственных подписей, вы с полным основанием могли бы спросить, в каком подвале они изготовлены. Разве дело в документах? Вы должны довериться мне, и я продам вам технические секреты Анилинового концерна, а тогда да, тогда они у нас запляшут. Но мне этого мало!

— Чего же вы хотите? — спросил министр.

— Я хочу помочь вам, я хочу продолжать свои работы, чтобы получить новые источники энергии. Короче говоря, — и все его морщины перекочевали с лица на лоб, от чего он приобрел совершенно таинственный вид, — короче говоря, я занят исследованиями внутриатомной энергии. Мне, господин министр, нужно поставить опыты на заводах, где производятся особо прочные изоляторы. Такие заводы есть в Новой Зеландии и находятся в распоряжении вашего министерства. Дайте мне там лабораторию, обеспечьте меня, и мы вместе с вами похороним всех наших конкурентов, и в том числе Анилиновый концерн, так что через пять лет об этих покойниках все забудут.

Доктор Беньямин Шнейдер замолчал, откинувшись в кресле. Морщины медленно переползли с его лба назад и в некотором порядке расположились на непроницаемом и застывшем лице. В комнате воцарилась тишина, полнейшая тишина. Сквозь портьеры и обитые пробкой стены снаружи не доносилось ни звука.

Министр подпер обеими ладонями усталое лицо и глубоко задумался.

Визит директора энергетической лаборатории, его сообщения и предложение удивительно совпадали с мыслями, что в последнее время овладели министром. Страна, которую он любил, несмотря на презрение ко всему, что называлось чувствами, его Италия, родина новой религии капиталистов — фашизма, эта цветущая, сияющая и певучая Италия стояла на пороге промышленного банкротства. Она построила почти всю свою промышленность на богатейшем источнике энергии, на неисчерпаемых запасах внутреннего тепла нашей планеты. Старик Везувий был использован как насос, извлекавший это тепло из земли. Целая система тепловых установок питалась силой пара, нагретого в грандиозной подземной печи — Везувий толкал шпинделя паровых машин, вращал паровые турбины, грел, светил, двигал.

И все это совершенно бесплатно. Но всего с год назад, несмотря на ряд предосторожностей, на все отдушины, трещины и щели, которыми пестрел этот котел — Везувий, не желая взорваться, все же не выдержал. С такой же легкостью, как несколько тысяч лет назад, когда погибли Геркуланум и Помпея, он смахнул с себя весь мусор жалких человеческих построек и показал людям, что в природе осталось еще много необузданных сил.

С тех пор мысль всех патриотов итальянского капитализма билась над тем, как помешать медленному охлаждению итальянской промышленности, постепенному и неуклонному превращению ее в колонию остальных частей внешне единого государства буржуазии.

А тут еще эта желтая лиса — То-Кихо, пользуясь своим огромным авторитетом, посягает в союзе с химической промышленностью на богатые южноафриканские владения Италии, доставшиеся ей при умиротворении племен Внутренней Африки. Недаром он в последнее время так скрытен.

«Нет, — Бандиера поднял голову, — возможность упускать не стоит. Надо использовать этого пухлого человека и его поиски внутриатомной энергии. Может, он разгадает тайну аппарата Журавлева. Необходимо свести его с Журавлевым, нужно непременно и как можно быстрее найти этого неуловимого гения.

Но нет ли здесь обмана? Впрочем, какая из капиталистических фирм осмелится вырвать секрет у правительства Штатов? Это невозможно».

Бандиера посмотрел на доктора, живые глаза которого выглядывали мышатами из-под пушистых рыжеватых бровей. В этих глазках чувствовалась сдержанная заинтересованность. Министр отвернулся и сказал:

— Ладно. Я принимаю ваше предложение. Вам отведут лабораторию при правительственных заводах изоляторов и назначат содержание…

— Миллион, — коротко подсказал Беньямин Шнейдер.

— Хорошо, — после секундной паузы продолжал министр, — миллион. Но помните, — и он сердито поднялся, — если окажется, что вы лжец, если секреты правительственных заводов станут известны какому-либо концерну, то, основываясь на правах, предоставленных правительству Лигой Наций, мы вооруженной силой конфискуем имущество этих промышленников, а вас — вас, дорогой директор лаборатории, я найду у самого черта в зубах.

— Верю, — сказал Беньямин Шнейдер и поправил галстук. — Верю и знаю. Вам не следует беспокоиться. Ни одна фирма не узнает о том, что я увидел у вас на заводах.

При этих словах в его голосе зазвенели новые — твердые, металлические ноты. Он поднялся. Министр лениво надавил кнопку и велел Джиованне проводить господина доктора.

— Да, — сказал он на прощание, — возвращайтесь сюда через два часа. Сегодня мы будем ночевать в вагонах-пулях, которые за ночь доставят нас тоннелем в Новую Зеландию.

Выйдя на крыльцо, Беньямин Шнейдер оглянулся. За углом дома мелькнуло чье-то лицо. Он подошел к сигнальной тумбе на тротуаре и дважды надавил кнопку. Через несколько секунд подъехал крытый рыжий автомобиль. Назвав одну из главных улиц Рима, Беньямин Шнейдер забился в угол автомобиля, зажег свет и вынул записную книжку.

Удобно расположив ее на своем портфеле, он раскрыл автоматическое перо и мелким, но выразительным почерком написал следующее письмо:

«Глубокоуважаемый коллега. Зная вас со школьной скамьи, надеюсь, что уклад вашей жизни, привычки и, главное, характер остались прежними. Поэтому тешу себя мыслью, что вы и сегодня такой же трус, как двадцать пять лет назад. Я же, дорогой друг, сохранил всю свою давнюю решительность.

Получив это письмо, будьте добры: во-первых, разорвать его, прочитав, во-вторых, покинуть свою квартиру и незаметно пробраться в… (указан адрес), в-третьих — оставаться там до тех пор, пока не получите мои распоряжения. Еда для вас приготовлена. Времени на размышления вам не дается. Если через полчаса после того, как вы получите письмо, вы не примете никаких мер к исполнению — я буду знать, как поступить.

Всегда готовый выполнить свои обещания ваш школьный товарищ».

Автомобиль остановился.

— Вот и почта, — сказал шофер, и доктор, приведя свои морщины в приличный вид, зашел в стеклянное гудящее здание.

Найдя то, что ему было нужно, он быстро оглянулся вокруг и, снова раскрыв перо, надписал на конверте адрес:

ФРАНЦИЯ. ЭЛЬЗАС

Анилиновый концерн.

Директору энергетической лаборатории господину доктору Беньямину Шнейдеру.

Надписав адрес, пухлый человек улыбнулся и сунул письмо в щель пневматической трубы с ярлыком — «Эльзас». И странное письмо помчалось, гонимое страшным давлением воздуха, со скоростью выпущенной из ружья пули.