Атомная крепость

1

Реальная жизнь начисто опрокидывает любые теории о простом и понятном устройстве мира. Ведь в целом чем плоха теория о пузыре Сферы Мира, окруженном бесконечной твердью? Всякие математические абстракции брать в расчет не будем. О том, например, что бесконечная твердь имеет соответственно бесконечное давление, а бесконечное давление, так или иначе, переборет конечную, четко измеренную силу тяжести. И потому рано или поздно случится неизбежное. Бесконечная твердь внизу поднатужится и выдавится в пустоту круглого пузыря Сферы Мира. Поскольку граниты с базальтами по плотности намного превосходят воздух и воду, то запросто спрессуют все содержимое Сферы Мира. Что с того, что пространство мирового пузыря велико и в нем помещается суша с кучей стран и громаднейший мировой океан? Сравнительно с Бесконечностью — это попросту пшик.

Подобные теории иногда попадались в каких-то брошюрках. Вообще-то сочинительство такого рода преследовалось. Автору и помогающему ему печатнику могли назначить пусть и не бесконечный, но вполне увесистый срок каторжных работ. Пусть там потаскают на себе эти самые гранитные глыбы, измерят ладонями их плотность с твердостью. Опустятся поглубже в урановую шахту, дабы лично ощутить, как оно — жить в окружении твердых субстанций. Как оно вздрагивает, когда скрипит поблизости опорная стойка или арочное крепление над головой. Короче, познать всю жуть своих пророчеств в натуре и на себе.

К тому же сказание о бесконечной тверди, конечно же, пропагандировалось в младших школах гимназии, но в серьезных научных сообществах на него давно посматривали с сомнением. Видите ли, самое главное в теории все же не красивость и простота, а эксперимент. Конечно, никто, за исключением отдельных придурков-энтузиастов, даже не пытался бурить скважины бесконечной глубины. Но ведь совсем вроде бы мирная наука география поставила теорию о бесконечном, заполненном твердью пространстве под очень большое сомнение. Это произошло, впрочем, уже порядком давно. Когда на островах Курулдуза обнаружили вулканы.

Вулкан, вообще-то, это эксперимент в чистом виде. Если задуматься, он опрокидывает начисто любую теорию о тверди внизу. Массаракш, и еще раз массаракш! Он не только постоянно дымит, он еще периодически выстреливает из своего жерла камни. И если б камнями все и ограничивалось! Тогда бы наоборот — «да»! Под Сферой Мира бесконечная твердь. Она настолько плотная, что в некоторых местах сферического мира подземное давление крошит и даже выбрасывает вверх частицы этой тверди.

Однако все гораздо хуже. Время от времени из вулкана выдавливается раскаленная жидкая субстанция, так называемая лава. Через некоторое время она застывает, но дело не в этом. Выходит, что вместо тверди там, внизу, наличествует какой-то расплав из каменных пород, от чудовищной температуры ставший жидкообразным. Разумеется, всеми принято объяснение такого порядка. Да, кое-где в подземной тверди наличествуют области, чрезмерно нагревшиеся от переизбытка радиоактивных элементов. Подземные породы от этого плавятся и время от времени выдавливаются наверх. В том, что такие экстремальные области тверди редки, может убедиться любой. Найдите на материке хотя бы один действующий вулкан. Нету, правильно? Вот и выходит, что таких очагов сверхнагрева — раз — и обчелся. Называть их следует «глубинными лавовыми озерами».

Но все не так просто. Дотошные геологи, вообще-то снаряжаемые в экспедиции не для изобретения гипотез, а для поиска полезных государству минералов, утверждают, что в континентальных горах наличествуют старые, потухшие вулканы. И даже некоторые историки, которых вообще-то никто за язык не тянул и не просил вмешиваться не в свои споры, говорят, что в каких-то древних летописях указано, будто гора такая-то или, там, вот эдакая, в таком-то году «пускала цветастые дымы и даже выбрасывала камни жидкого и твердого вида». Чего там эти историки накурились, каких таких самокруток наварганили из древних манускриптов? «Камни жидкого вида»! Какой, в самом деле, массаракш! Не позорились бы уж.

Но все эти бредовые, высосанные из пальцев и далеких, мало кем виденных воочию вулканов, гипотезы, породили теорию нового вида. Одно время официальная государственная наука даже преследовала ее апологетов, выгоняла оных из научного сообщества, отбирала профессорские дотации и питательные продовольственные пайки. Потом попривыкла. Ныне кое-кто из оных физико-философов, видимо, за счет протекции, умудрился даже защищать диссертации по определенным аспектам этой новой теории. Массаракш и еще раз массаркш!

Новая теория, слава Мировому Свету, все же не делала с миром этот самый массаракш, хотя окружающее пространство преобразовывала радикально. По этой теории — вернее, гипотезе, ибо настоящих доказательств ее правдивости покуда не существовало — выходило, что заселенная человечеством Сфера Мира окружена вовсе не бесконечной твердью. Да, существует некоторый слой неясной, спорной толщины, на самом деле обволакивающий Сферу. А вот дальше, за этим слоем, простираются бесконечные моря той самой лавы, коя периодически сочится из вулканических жерл.

Некоторые апологеты этой новой, противной настоящей науке басни утверждали, что слой каменных пород, огораживающий Сферу Мира, простирается на шесть тысяч километров. Иные, из другой разновидности апологетов, божились, что слой составляет всего триста километров. Находились даже такие сумасшедшие, что произносили словосочетание «пятьдесят километров». Кое-кто считал, что породы сами по себе будут ненадежным щитом от лавы. Потому, мол, кроме скольких-то километров гранита, Сфера Мира огорожена еще и специальной алмазной оболочкой, тоже многокилометрового содержания. Но и последователи «сверхтолстой оболочки», и выспаривающие «алмазную» сходились на том, что и та и другая не сверхнадежны и кое-где уже дают течь. Мол, те самые вулканы размещены аккурат над трещинами в алмазном саркофаге Сферы Мира.

По сути, любое из допущений конечной толщины оболочки, независимо от ее состава, приводило к жутким теологическим последствиям. Если Сфера Мира помещена внутри жидкой лавы, то выходит, ей совершенно не на чем ПОКОИТЬСЯ! Как же она способна сохранять одно и то же положение, если вокруг хоть и гранит, но в жидком состоянии? А что, если в этой жидкой бесконечности существуют течения? Не качаниями ли Сферы Мира на волнах лавовых потоков обусловлены иногда случающиеся землетрясения?

Есть предположение, что окруженная алмазным пузырем Сфера Мира бесконечно падает в лавовом океане. Но тогда — куда она падает и почему? Не должна ли по этому поводу в обычном, повседневном бытии ощущаться какая-то добавочная инерционная составляющая? И кроме того, совершенная уж жуть заключена совсем в другом.

Так называемая термодинамика, которая вполне оправдала себя в практическом приложении к созданию паровых и прочих двигателей, допускает некую расширенную трактовку. Если Сфера Мира окружена БЕСКОНЕЧНЫМ слоем раскаленной лавы, то не следует ли, согласно закону передачи теплорода от теплых предметов к холодным, что бесконечно нагретая субстанция рано или поздно, но неизбежно нагреет каменную оболочку Сферы Мира ЛЮБОЙ толщины? Что произойдет потом? Оболочка, будь она хоть из цельного алмаза, все едино, со временем превратится в такую же лаву, а значит, жар рано или поздно проникнет и в благостную климатическую зону человеческого обитания.

Нет, все же законы термодинамики были явно узкоспециальной отраслью знаний и никак не распространялись на воистину большие объекты.

2

Вообще-то даже обидно. До сего момента они были не просто эскадроном элитных бомбовозов. Они были супер-пупер. Теперь, после выполнения своей главной задачи, а особенно, надо понимать, из-за бешеных потерь авиации, они стали тривиальным бомбардировочным подразделением. Правда, бомбы на борту все же атомные, а не простые фугаски. Но будущая цель — так себе. Какая-то там узловая станция — скопище железнодорожных и даже трубопроводных развязок. Все правильно. К некоторым врытым в землю заводам Империи не подобраться — противовоздушная оборона бдит не в шутку. Но северный монстр слишком велик, слишком распластался на теле одинокого материка. Его ПВО, разумеется, неспособна прикрыть вообще все. И тогда зачем, в самом деле, мучиться и рисковать бомбовозами, не лучше ли бить туда, где гигант оголился? Зачем сносить танковый завод, если можно лишить его подвоза металла? Или раскукожить топливную магистраль? А то и создать из ближайшей атомной электростанции радиоактивный могильник. Если рассчитать розу ветров, то можно убить двух зайцев. Не только выворотить атомные блоки сами по себе, а еще и обеспечить, чтобы ветерок доволок нуклиды до того самого завода. Тогда он остановится в связи с эвакуацией трудовых ресурсов. И тут же все окружающие завод зенитные машинки — курам на смех. Их самих требуется эвакуировать куда подальше. А вот тогда, может быть, получится достать сверху и завод тоже.

Ладно, в распределениях целей и в прочих стратегических делах пусть разбирается дядя Дарест. Это его вотчина. А Бюрос-Ут просто радист-пулеметчик. Его дело маленькое. Правда, в нынешнем задании как раз и не такое маленькое. Это раньше они четырьмя экипажами рулили туда-сюда. Теперь экономия. В деле один бомбовоз. Кучей пулеметов любой дурак истребители отгонит, а вот ты попробуй, когда пулеметных машинок всего три. Да еще направлены все в разные стороны — вперед, назад и в небо. Так что ценность пулеметчика в нынешнем вылете чудовищно возрастает.

Но надежда, понятно, не на пулеметы. Надежда на то, что те эскадроны бомбовозов, которые не вернулись или частично вернулись, слетали не зазря. Учинили в северной Империи достойный своей бомбовой загрузки кавардак. Кто знает, вдруг у имперцев теперь и аэродромов-то раз-два — и обчелся? Может, они уже все перехватчики потеряли? Очень хочется верить.

А вообще, все, конечно же, пошло наперекосяк. Ведь как поначалу планировалось… По крайней мере, в назидательных беседах дяди Дареста. Мол, мы наносим обезоруживающий удар. Уникальная система противоракетной обороны Империи поражена. После этого им предлагают почетный… ну, не совсем почетный, пожалуй, но все же относительно приемлемый мир. Ведь теперь основное военное преимущество имперцев, в которое они вбухали десятки лет труда и миллиарды ассигнаций, вышло боком. Что лучше? Сойтись в этих условиях с толпой врагов из Временного Оборонительного Союза или просто уступить кое-чего на экваторе? Открыть там и тут некоторые порты для Королевства и прочих стран? Ну, снять кое-где блокаду? Допустить в кое-каких провинциях типа Хонти, Пандеи и еще некоторых независимые выборы? Или, там, референдумы? На предмет оставаться ли им в Империи или жить самим по себе? Оно, конечно, любому дурню ясно, как там проголосуют. Но в ином случае будет большущая потасовка. И еще не известно, кто кого.

Ныне тот планчик можно считать, мягонько выражаясь, несколько идеалистическим. Не пошла Империя на мировую. Не захотела, северная тварь, признать свое тактическое поражение. Теперь вот меряемся с северянами силой. У кого больше «континенталок» в загашнике, и у кого они толще и увесистее, и у кого они более метко ковыряют белку в глаз. Ну и в плане бомбовозов тоже самое.

Когда-то, в счастливом детстве под мирным Мировым Светом, мальчик Бюрос играл с дядюшкой Дарестом в «танко-шахматы». Хорошая была игра, захватывающая. Всякие там танчики, ракетно-ядерные батареи, тяжелые легионы пехоты, обозы, госпитали и прочее военное добро двигались по громадному — во весь письменный стол — расстеленному полю, согласно указаниям игроков и циферкам на многогранном кубике. Ныне кое-что изменилось. Пожалуй, любимый дядя Дарест где-то смухлевал. Потому как сейчас он по-прежнему бросает где-то кубик и советуется с маршалами, куда двинуть вот этот или вот тот бомбовоз. Зато маленький мальчик Бюрос почему-то оказался в этом самом бомбовозе, и кубик судьбы ему по каким-то причинам больше в руки не выдают. А просто берут этот самый атомный бомбовоз и направляют на какую-то Мировым Светом забытую узловую станцию.

Обидно как-то!

3

Нет, шторм-адмирал смотрит на него не как на пустое место. Шторм-адмирал Таззар тщательнейше его изучает. Непонятно, зачем так пристально. Они уже виделись, причем неоднократно, и даже совместно разгадывали шарады на штабных учениях. Шарады время от времени выпуливала как из миномета восседающая на кафедре совсем уже большая шишка — циклон-адмирал Мальо-Пурл. Когда мина-шарада планировала и падала на географо-тактический макет Сферы Мира в меркаторной проекции, шторм-адмирал Таззар и цунами-коммандер Биндж смотрели друг на друга, телепатически определяли, кто из них более горазд для данного случая, и действовали по обстановке. Учения прошли на «ура!» или, по-морскому, «торпедное попадание по центру корпуса, господин циклон-адмирал!». Циклон-адмирал, старая перечница, герой ветхозаветного подавления бунтов на восточной гряде Архипелага, так растрогался, что просто расцеловал их обоих в бакенбарды. Биндж потом два дня не расчесывался, боялся смахнуть остатки адмиральских слюней, словно это талисман какой. И кто бы знал, что сейчас разговор будет именно о…

— Бакенбарды придется сбрить, — констатирует наконец шторм-адмирал Таззар после долгого созерцания цунами-коммандера.

Похоже, шторм-адмирал изволит шутить. Не может же быть, чтобы… Массаракш! Удлиненные бакенбарды до плеч — есть отличительный признак офицера флота Островной Империи! Сбривание бакенбард — это наказание похуже, чем семьдесят суток карцера. Где и как Биндж проштрафился?

— Господин адмирал, я не… — у Бинджа першит в горле. — Я не…

— Вы нисколько не ослышались, цунами-коммандер Биндж. Вам придется сбрить бакенбарды. Но не сильно расстраивайтесь. Мне вот тоже… — шторм-адмирал дергает рукой правую чуть вихрящуюся, много лет отращиваемую, совершенно седую прядь. — Тоже придется сбривать.

— Но извините, господин адмирал! Что же мы с вами натвори…

— Ничего, Биндж. Мы абсолютно ничего не натворили. — Таззар спокойно смотрит прямо в глаза подчиненного. — Решение принято. Мне пришлось согласиться, что оно правильное. Не волнуйтесь, задание наше не отменяется, все остается в силе, и мы с вами при должностях. Это просто маскировка, цунами-коммандер.

— Маскировка?! — Биндж ошарашен. — Но я не понимаю! Я…

— Мы идем на особое задание, коммандер. На очень особое. Оно должно остаться тайной за семью печатями навсегда, правильно? И вот представьте, что по каким-то причинам вы попадете в плен.

— Я попаду в плен?! — Биндж красен от возмущения словно вареный омар. — Да я никогда не позволю себе…

— Уймитесь, моряк. Уймитесь, — кривится адмирал Таззар. — Вы знаете, что на войне — а мы с вами отправляемся на войну, правда? — может случиться всякое. Глубинная бомба, вы и экипаж без сознания, лодка в результате ошибки всплывает, пока вы очнулись — на борту уже северные имперцы или ноюйцы, или ондолцы, или еще массаракш знает кто. И что тогда?

— Ну…

— Ладно, с захватом лодки это я переборщил, — Таззар задумчиво крутит свою бакенбардину. — Если захватят лодку — это полный массаракш. Тогда они все поймут. Ну, допустим, вас выбросило взрывом. Короче, вы попали в плен и…

— Но я не допущу, чтобы меня взяли живым, господин адмирал, никак не допущу! — Биндж уже не задыхается, но еще не сломлен.

— Хорошо, командор! Тогда вас захватили мертвым, и… — Таззар смотрит на командира боевой субмарины как когда-то учитель в корпусе морской навигации, — у вас… у трупа… у него бакенбарды! И по ним тут же, без всякого допроса определяется… Каждый недочеловек на опухоли суши знает, что длинные бакенбарды являются отличительным признаком морского офицера Островной Империи. Так или не так?!

— Так точно, господин адмирал, так точно, — кивает цунами-коммандер. Он попросту подавлен, убит наповал. — Когда исполнять приказание?

— Когда хотите, Биндж, но в любом случае до прибытия на пирс.

— Господин адмирал! Как думаете, это не деморализует подчиненный личный состав? — Вообще-то аргумент выскакивает у подводника сам собой, без обдумывания. Похоже, он попросту цепляется за соломинку.

— То, что их командир и другие офицеры… Кстати, распорядитесь и проконтролируйте!.. Что все офицеры, включая адмирала, без бакенбард? Пожалуй, их это несколько насторожит. Тут вы правы. Но пусть думают, что хотят. Я надеюсь, вы не будете объяснять им причину, так ведь? У нас непростое задание, Биндж, очень непростое. Нижние чины ни в коем случае не должны знать его целей.

— Все понятно, адмирал. Извиняюсь за свою несдержанность. Просто как-то…

— Я все понимаю, цунами-коммандер, — адмирал лучезарно улыбается.

Биндж пытается ему уподобиться. Получается вымученно.

4

Собственно, очень неправильно считать себя умнее врага. Думать, будто обучаться он не умеет. Повторение одного и того же трюка по второму разу как-то не слишком обнадеживает. К тому же не просто повторение, а создание упрощенной копии. Раньше, для начала, был ММ — Магнитный Массаракш, — а уже потом вторжение авиации. Причем тогда наличествовало целых четыре бомбовоза в группе — дружный боевой отряд. Ныне машина всего одна и никакой первичной атаки с целью подавления электроники не произведено. Но одинокая «Принцесса Кардо» нагло, как встарь, прет со стороны моря. Убийственное дело!

Может, гражданский стратег и тактик дядя Дарест, непривычный к жути спиртовых коктейлей военных, насоветовал чего-нибудь авиационным маршалам с тяжелого утреннего похмелья? Это б все объяснило. Или после срыва хитрого планчика Дареста-Хи по принуждению Империи к миру бомбовозные маршалы послали его куда подальше и взялись за дело сами? И это б тоже все расставило по местам. Потому как от этих старых перечниц в погонах можно ожидать только следования вызубренному еще в курсанткой юности боевому уставу; новое от них отскакивает, что от стены горох.

Бюрос-Ут — радист-пулеметчик. И пока поблизости не гарцуют вражеские истребители, его задача прослушивать эфир. Выявлять, что там и как. Кроме того, этим же действом периодически занят и бортовой инженер Ресим-Ус. Вместе они в курсе всех неправильностей окружающего мира. Нехорошим предчувствиям Бюроса есть от чего отталкиваться. Например, засечены сигналы так называемых Больших Имперских локаторов. Массаракш! Он почему-то был убежден, что уж эти-то стратегические цели поражены в первую очередь. Оказалось, не тут-то было.

Благо, дедульки с маршальскими жезлами изменили в текущем плане налета хоть какие-то детали. «Принцесса Кардо» подбирается к материку со стороны моря на высоте всего три километра. Основные лепестки диаграмм имперских локаторов шарят где-то выше. Какая прелесть, что королевские стратеги наконец-то докумекали, что атомный бомбовоз может не заботиться об экономии топлива и подкрадываться к цели над самой кромкой. Правда, попозже все-таки придется подняться. Не хватало угодить под какую-нибудь малокалиберную зенитку, которой в других обстоятельствах недострелить до «Принцессы» ни в жизнь. А вот, кстати, и тот самый маневр.

Бюроса и всех остальных в кабине чуть прижимает к креслам. Бомбовоз начинает подъем. О, позаботься о нас, Мировой Свет! Теперь вся надежда на то, что Большим локаторам, да и всем прочим мелким, просто не до отдельной метки на экране. Может, стратеги Королевства все-таки не придурки, а следуют некоему общему плану, выработанному совместно всем Временным Союзом? Например, сейчас где-то вдали кто-то смелый и решительный впуливает в нежное небо Империи целую гроздь баллистических, а заодно пару эскадронов тактических бомбовозов? И вот под этим соусом откуда-то сбоку, тихонько — бочком, бочком — вдвигается в границу одинокая, никого не интересующая «Принцесса Кардо». Так же, спокойно и крадучись, она подрулит к нужной узловой станции и шарахнет по ней чем надо. Тем, что до срока закреплено в отсеке и за что отвечает заносчивый, но, может, и вправду страшно умный инженер-бомбардир для особых — атомных — случаев Чирини-Ук. Почему-то так жаждется в это верить. И так хочется поздно вечером, вернувшись обратно на базу «Берегиня», прильнуть к стакану горячего какао… Кажется, у Бюроса в кислородном мундштуке слюни.

Из неги его выбрасывает скачком. В наушниках рации какое-то… Он аккуратнейшим образом подкручивает верньеры. Идет обмен докладами. Даже перепалка. Язык чужой, имперский официальный. Однако Бюрос все же не зря не просто радист, а радист-шпион.

— Командир! — сообщает он совершенно холодным, деловым голосом. — По нам наводятся истребители. Я перехватил их передачу. В смысле, скорее всего, по нам.

— С какого ракурса? — интересуется трижды-майор Таваса-Пи так запросто, словно речь идет об ипподромных бегах.

«С какого ракурса?», — аж задыхается от негодования Бюрос. У него чего тут — локатор кругового обзора? С этим к инженеру Ремису, пожалуйста.

— Не пойму пока, трижды-майор, — отвечает Бюрос-Ут, не выдавая эмоций.

Вообще-то за подобное беспокоиться не стоит. Все они общаются друг с другом будто с полным ртом ваты. Во рту загубник, возле губ микрофон. Как минимум две ступени предохранения от угадывания эмоциональной составляющей.

Таваса-Пи ведет какую-то перепалку с бортовым инженером. Впрочем, вялотекущую. Ремис-Ус возится со своими осциллограммами. Командир бомбовоза ему так — паразитный сигнал.

— Имперские летчики согласуют действия по какой-то одиночной цели, — поясняет без всякой команды Бюрос-Ут. — Часто слышу «баш кайбо». Что значит — «одиночная цель». Если где-то поблизости нет еще одной одиночной, то…

— Выводы понятны, радист, — резко обрывает его Таваса-Пи. Все правильно, командиру атомного бомбовоза некогда устраивать симпозиум. Он уже раздает распоряжения: — Всем пулеметчикам искать перехватчики!

Затем пилоту «два», штурману «один», обоим бомбардирам — штурману и ядерщику, а также реакторщику — инженеру-физику Гюра-Зи:

— Максимум мощности на винты. Ускоренный подъем. Думают нас взять тепленькими? Как же! Редесйя, сколько до цели?

— Четыреста восемьдесят! — тут же отзывается штурман «один». — Но мы ведь…

— Отставить первичный план, — отсекает трижды-майор. — Да пребудет с нами Мировой Свет! Идем к цели по прямой, без экивоков. Рассчитайте, с какой дальности мы сможем сбросить груз в максимуме скорости с двенадцати тысяч высоты.

— Штурман Чирини! Подготовьте «груз»! — распоряжается Таваса-Пи.

— Ввожу коды, — оживает где-то Чирини-Ук. Данный член экипажа считается на борту бездельником. Всю дорогу он может спокойно кунять в креслице, и вот только в такие минуты просыпаться и изображать кипучую деятельность. Он произносит еще какие-то прилагаемые к делу доклады.

Командир бомбовоза занят другим. «Принцесса Кардо», задравши нос, рубит шестеркой здоровенных винтов воздушную невесомость, но он явно поглощен не только рычагами, еще он впитывает информацию.

— К сожалению, трижды-майор, даже в этом случае придется подойти не менее чем на двадцать километров. Для точности попаданий, — докладывает штурман-бомбардир Тэшэ-Ки.

— А с меньшей вероятностью? — спрашивает Таваса-Пи несколько неразборчиво. Сейчас у него не хватает рук отодвинуть маску в сторону для улучшения дикции.

— Тридцать! — припечатывает штурман-бомбардир.

«Принцесса Кардо» задирает нос еще выше. Возможно, таким манером трижды-майор высказывает свое недовольство.

— Кажется, цели, — не слишком уверенно произносит запасной пилот Лютфен-Бе, который одновременно отвечает за переднюю пулеметную машинку. — Точно! Две цели. Направление движения пока установить не могу.

— Инженер! — рявкает трижды-майор.

— Сейчас, — несколько раздраженно цедит Ресим-Ус. — Машина слишком наклонена, майор! У меня в задней полусфере сплошные засветки от земли. Выровняемся, тогда и…

— «Выровняемся!» — рявкает Таваса-Пи. — Может, нас еще до того срежут. Дальность до них, Ресим! Срочно дальность и скорость!

— Командир, может, попробуем уйти? — спрашивает штурман Редесйя-Чи. — Они на встречном, потому мы…

— Будем молиться Мировому Свету, чтобы у них не хватило досягаемости по высоте, — отрезает Таваса. — Мы идем к цели по прямой. Все поняли?

Ну кто ж тут будет возражать? Возражать против выполнения основной боевой задачи — это бескомпромиссно попасть по возвращении в лапы «наблюденцев за нутром».

— Одиночная цель позади! Дальность порядочная! Кажется, тоже идет вверх, — оживает штурман-навигатор Баньолу-Су. Сейчас бомбовоз не над океаном, и потому он ответствен за пулеметную машинку «два», размещенную наверху фюзеляжа. Из-за того, что «Принцесса» чешет вверх под углом не менее тридцати градусов, задняя полусфера его видимости расширилась.

А вот для у Бюроса-Ута она, наоборот, сузилась. Точнее, в своей задней полусфере он в основном способен наблюдать только какой-то не кончающийся лесной массив далеко внизу. К тому же с каждой секундой этот массив становится все более далеким. Между делом он то наращивает, то уменьшает увеличение обзорного телеканала. Толку никакого. В его секторе целей для пулеметов не существует. Вполне может сложиться так, что он даже не поучаствует в будущем бою. Что ж, пока это дает время на прослушивание эфира. Как бы хотелось уловить оттуда добрейший доклад какого-нибудь эскадрона королевских ноюйских истребителей, но чудеса — дело редкое. Потому он вслушивается в давящиеся природными помехами, а быть может, намеренно искаженные аппаратурой голоса имперских пилотов-перехватчиков.

— Цель набирает высоту. Намерен задействовать ракетные ускорители. Повторяю…

— «Элинизи» (непереводимый позывной), поэкономьте ресурс на догон. Вы лишь на подхвате. Чтобы не дать «толстяку» (презрительное и известное Бюросу наименование бомбовозов у имперских летчиков) развернуться.

— Командир Таваса-Пи, — сообщает Бюрос-Ут, чуть сдвигая маску. — Атака будет спереди. Задний на подхвате. Это из перехвата.

Возможно, сидящий в первом ряду кресел трижды-майор кивает. Возможно, и нет. Просто принимает к сведению. Сейчас не до благодарностей и поощрений подчиненных за бдительность.

5

Лодка не нравилась ему катастрофически. Родная уже, исхоженная до дыр, изученная в своих закутках лучше подружки Чанты, а поди ж ты, не нравилась. Обычно, в чем разбираешься, в чем ты лучше других и ас, то и нравится до жути. А тут обратная картина. Даже хуже. Эта подводная лодка не приглянулась ему с самой первой встречи. Эх, не будет тут любви, не будет страстных объятий. А вот верность до гроба, пожалуй, будет. Тьфу ты тридцать три раза на такие пророчества! Но куда ж денешься от нее, от верности той, раз служба? Служба — она не спрашивает. Она говорит: ну-ка, братец, подь сюды! Равняйсь! Смирно! Получите и распишитесь! И командуйте на славу. И что б без всяких-яких. Вот вам налично-личный состав. А вот вам ваша любезная подводная…

Да какая она, массаракш, лодка?! Не лодка она вовсе. Не нормальная боевая субмарина. В той можно делать почти что хошь. Такое вытворять в море, что… А это? Подводное устройство определенной, узкой специализации. Делать способно только… Только одно действие оно делать и способно. О, распростертый над нами Мировой Свет! На какой массаракш перепало это жуткое устройство и его жуткая же задача?

Только не те у него покуда погоны, чтобы с ним еще и советовались, для каких задач его самого использовать, не те. Раз командование сказало надо, значит — Массаракш-и-массаракш — так тому и быть. Разве ему предлагали альтернативу? Извольте, господин цунами-коммандер, расписаться в получении письменного приказа. Вот и ладушки. Разумеется, альтернатива есть — трибунал. И, пожалуй, увольнение с нулевой выслугой ему не грозит. Скорее всего, даже каторга на богатом урановыми рудами вулканическом острове Тремирета ему никак не светит: слишком много знает. Все ж секретные годичные курсы при морской академии, а также полгода при закрытом институте Святого Тусси, и везде с отличием. Так что после отказа принять корабль — пожалуй, иглоукалывание «шприцем судьбы». В смысле двумя шприцами. В одном водичка, в другом нервно-паралитический яд. Доктора-исполнители не в курсе, у кого что. Дабы не вести в голове подсчет убиенных и не мучаться кошмарами. Если чей труп среди ночи и заявится, так можно смело посылать его подальше — к коллеге: пусть тот разбирается со своими трофейными головами.

И значит, лодка принята на «ура!». Замечания устранены. Не только замечания, но даже тень замечаний. А чего, правда? Какие неисправности, в самом деле? На этой лод… подводном устройстве… еще муха не сидела. В смысле, ни одна рыба-прилипала не прилипала. Реактор только загружен; на двадцать лет службы хватит, без замены топливных капсул. Ему уже на пенсию пинка дадут, а реактор будет себе нейтроны пулять, как цветущий куст ароматы. Если, конечно, раньше чего-нибудь не… Типун на язык! Хотя, что реактору-то? Он и на дно Трещины-в-Тверди — в эту шестнадцати или восемнадцати км глубиной впадину — уляжется, и все равно будет свои нейтроны выдавать строго по графику.

Ладно, нравится — не нравится — это все для девиц. Это им платочками оранжевыми сопельки промокать, глазенками заплаканными помаргивать да смотреть с огороженного причала, как славная боевая субмарина уносит в подводные странствия их распрекрасных красавцев-морячков. Хотя здесь даже такой мелочи, как торжественные проводы, не получится. Дело слишком серьезно, чтобы собирать по случаю погружения всю военную базу, выстраивать на пирсе оркестр и шествовать с факелами. Уйдем темной ночью без воя сирен и без привычных факельных отсветов. И слух уж пустили, что просто на доукомплектацию на островную базу Йор-Маим.

Ага, в Йор-Маим! Там своих пять штук таких же каракатиц. И в ту же ночь они свалят из Йор-Маима, как и тутошние четыре. И тогда же отвалят от берега еще четыре, только уже от самого южного острова Архипелага Империи. Итого…

Хорошее число, Массаракш!

6

Если чисто теоретически, то задача бомбовоза проще некуда. Дойти от пункта «А» до пункта «Б» и сбросить на оный помещенное в отсеках добро. Пункт «Б» штука стационарная, на прогулку не ходит, к тому же занимает порядочную площадь. Груз в отсеке — не груда кирпичей, площадь поражения гораздо больше периметра самого груза: все же из эпохи каменных ядер человечество Сферы Мира давным-давно вылупилось. Груз — даже не взрывчатка, основанная на химических принципах. На дворе атомная война: других нынче не бывает. Так что площадь поражения груза наибольшая из возможных. В общем, у «Принцессы Кардо» на руках все козыри.

Впрочем, задача осложнена наличием истребителей. Если б перехватчик был один, то и волноваться не о чем. В деле винтовые машины, привесок скорости у истребителя если и наличествует, то совсем-совсем небольшой. Так что любому дураку понятно, а уж тем паче имперцам, которые съели на противоракетной обороне самого большого на Сфере Мира голована, что никакой объект одной боевой машиной не прикрыть. И потому в деле целая свора гончих.

Рассматривая в теории, задача у них будет, конечно, посложней, чем у бомбовоза. В отличие от города (или узловой станции, как в данном примере), бомбовоз — штуковина точечная. К тому же подвижная и управляемая непосредственно изнутри — сообразительными, натасканными приматами. Способная маневрировать. Следовательно, тем, кто осуществляет перехват, необходимо учесть все возможные выкрутасы над местностью. Стало бы много проще, если бы истребители точно ведали цель, намеченную бомбовозу на уничтожение. Однако определить ее загодя достаточно проблематично. Всяческих городов, боевых штабов, складских застроек, портов и прочего в списке ценностей на территории северной Империи видимо-невидимо. Куда конкретно движется этот бомбовоз? Допустим, вот сюда. Да, но если он пронесется дальше, то… А если еще и повернет по дуге вот тут, значит…

Задача истребителей донельзя сложна. Это всех вместе, конечно. Каждого конкретного — проста до неимоверности. Перекрыть такой-то коридор на такой-то высоте на такое-то время — от сих до сих. Дольше не получится, ресурс топлива ограничен.

Все на борту одинокой «Принцессы Кардо» примерно представляют всю эту теорию. Только практика жизни имеет свои нюансы. Главный нюанс тот, что из всей бесконечности теоретически возможных вариаций жизнь реализует всего одну. Это страшно обидно, но ничего не поделаешь.

7

Не все людские «нравится — не нравится» проистекают от внутренних странностей души. Коммандер Биндж четко ведает по крайней мере одно свойство «Медузы», из-за которой она ему страшно не нравится. «Медуза» — это секретное наименование проекта технического устройства, на котором он сейчас находится. Но дело не в секретности. Подводные лодки — это вообще тип судов, где, куда не сунься, попадешь во что-то секретное. Но лодки типа «Медуза» неприятны потому, что сбивают с толку, обманывают тех, кто по прихоти судьбы попадает в их нутро.

«Медуза» велика. Толстющая дурында. Цунами-коммандер уверен, что во всем мировом пузыре — Сфере Мира — не найдется больше самодвижущейся подводной штуковины со сравнимой упитанностью корпуса. Да и длина «Медузы» — попросту «мама не горюй». Металла на любую из «Медуз» отгрузили столько, что запросто хватит на три нормальные боевые субмарины: И вообще-то еще надобно разобраться, от чего будет больший толк. Последнюю мысль цунами-коммандер Биндж держит исключительно при себе и очень надеется, что во сне не болтает на подобные темы. Он, конечно, уверен, что совсем не разговаривает во сне, а не только на запретные темы, касающиеся тактико-технических характеристик подводного флота. Вряд ли, имея привычку дискуссировать по ночам, он дослужился бы до теперешнего звания. Островная жандармская служба отсеяла бы его заблаговременно. Давать пинка на «гражданку» вовсе не требуется. Во флоте полно должностей, не связанных с совсекретными делишками. Можешь без умолку читать во сне супруге трактаты о том, сколько и каких размеров матросских кальсон впихнуто в доверенный тебе государством вещевой склад.

На борту лодки проекта «Медуза» тоже, разумеется, наличествует определенный запас бумажных кальсон. Мало ли, вдруг в моменты, когда над лодкой станут куролесить северо-имперские тральщики, кто-то из команды начнет пачкать подштанники чаще обычного. Но «Медуза» неприятна Бинджу не из-за ограниченного запаса нижних портков. Лодка «Медуза» неприятна потому, что обманывает. Толщиной своего прочного корпуса она удивляет, но подсознательно настраивает на то, что если маневренность от этого и снижается, то все компенсирует внутренний комфорт.

В конце концов, обычно как? Если корабль большой, то шик-блеск в нем на уровне. Где-нибудь на линкоре вполне закономерно случается встретить в офицерской кают-компании взаправдашнюю хрустальную люстру. Вот и здесь цунами-коммандер ожидал чего-то похожего. Может быть, даже фонтана со статуями морских святых по кругу. Почему, собственно, нет? Громадность внешнего корпуса вполне так настраивает. Тем не менее «Медуза» обманула. Внутри она совершенный антипод самой себя снаружи. Это и есть самое большое разочарование.

Несмотря на то что лодка толстобрюха, как рыба-луна, внутри в ней не протолкнуться. И мало этого. Вся центровая часть, по прямой вдоль оси, отдана оружейной инфраструктуре. Все остальное — кают-компании, командирские мостики, пульты управления этой самой инфраструктурой, — словом, совсем-совсем все помещено по кругу от центровой важности. И как ни толста «Медуза», на каждую конкретную сторону остается немного. Возьмите торт, не стесняясь в движениях ножа, выкроите из него середину и попробуйте напилить оставшееся на обильные куски. Как результат? Вот то-то. Везде и всюду требуется оставлять проходы. Нельзя сделать матросский кубрик и не оставить подхода к нему. Более того, за ним далее расположено что-нибудь еще — аккумуляторная какая-нибудь. Значит, через кубрик надо каким-то образом пронырнуть. К тому же не просто пронырнуть, а проскочить мимо по тревоге и, возможно, в полутьме дежурного электричества.

Но кубрик-то всего лишь кубрик. Помещение для людей. А кто такие люди в подводном мире? Попросту придатки машин. С ними не стоит особо тютюлькаться, все и кое-как сойдет. Однако главная оружейная инфраструктура заняла почти все, а ведь саму «Медузу» следует каким-то образом двигать с места, таскать по океану туда-сюда. Не на привязи же? Так что, помимо оружия, надо хоть куда-нибудь воткнуть валы гребных винтов, генераторы ну и реактор-движитель, в конце концов. И все это потребно рассовать по каким-то задворкам.

В результате, если на любой нормальной субмарине наличествует какой-то центровой проход, то на «Медузе» их пришлось сотворить аж четыре штуки. И помимо всего, кое-где они друг с дружкой соединены. Вероятно — впрочем, никто из команды в этом и не сомневается, — лодка типа «Медуза» самое подходящее место в мире для игры в прятки или «догони меня». Намеренно на «Медузе» «ноль-первой» этим никто не занимается, но вот ненамеренно сколько угодно.

8

И вот так всегда. Только наконец-то все согласились, что перехват скоростной цели гораздо более сложная задачка, чем бубуханье мегатонны в стационарный объект, как — хоп! Все опрокидывается с ног на голову. Когда дело поставлено на поток и отдано на откуп машинам — все меняется. Северные имперцы не зря грабили мир, копили ресурсы, а потом вбухивали их в ОПРУ — очаг противоракетного уничтожения. Машина — не человек. Она не заморачивается думаньем. Работает конвейер.

Стратеги Королевства Ноюи чего-то недосчитали. Сэкономили, наверно, на чай. В смысле для последующей дележки трофеев, коя последует вслед за ожидаемой капитуляцией Империи. Видимо, требовалось прочеканить зону противобаллистической защиты гораздо более основательно. Послать не три бомбовоза, груженных под завязку, а тридцать три. Только что ж теперь руками-то махать? А тем более плоскостями бомбовоза?

Выходит, ОПРУ не совсем умер. После Магнитного Массаракша и прочих чудес, продемонстрированных ноюйцами, что-то там, в недрах Крепости, самовосстановилось, отряхнуло плащик и заявило торжественно: «А вот и я! Встречайте!». Скорее всего, имперские противовоздушные маршалы сами не ждали такого оборота. А уж Генеральный штаб Его Величества Королевских военно-бомбовозных сил Ноюи — тем более.

Первым подозревает неладное радист-пулеметчик Бюрос-Ут. Он сосредоточен на восприятии переговоров чужих летчиков-истребителей, координирующих охоту на «Принцессу Кардо», а поэтому особо настороже. Он первый улавливает диссонанс в происходящем.

— Трижды-майор, имперские летчики получили какой-то словесно кодированный сигнал. Думаю, предупреждение о чем-то незапланированном, — сообщает он командиру бомбовоза, чуть сдвигая в сторону кислородную маску. — По крайней мере, их голосовая активность порядком снизилась.

— Инженер Ремис! — приглушенно рявкает из под маски Таваса-Пи. — Что на локаторе? Они резко маневрируют? Почему затихли?

— Пока неясно, трижды-майор, — без всякого выражения докладывает Ремис-Ус. — Векторы движения перехватчиков — если это перехватчики — неизменны.

— Массаракш! Ремис! — ревет командир бомбовоза. — Просейте на большей дальности. Что у них там за хрень?

Похоже, у первого пилота прозрение, или он не просто так ходит в командирах атомного бомбовоза. Те, кто ведает в штабах назначением на должности, знают свое дело туго. Потому как менее чем через секунду бортовой инженер сдвигает кислородный намордник и орет как резаный:

— Скоростная цель на сближении! Движется с севера! Еще одна! Очень резкий набор высоты и у той и у другой.

— Может, северяне запустили «континенталки» на юг? — вслух предполагает «атомных дел мастер» Чирини-Ук. Физику-ядерщику явно нечем заняться, раз он лезет не в свое дело. О чем ему тут же и сообщают:

— Закройте пасть, Чирини! Вас никто не спрашивает! — трижды-майор Таваса-Пи раздражен не на шутку.

— Цели слишком маневренны для баллистических, — все же дает свою оценку бортовой инженер.

— Ремис, эти штуки выскочили из района Крепости? — перебивает командир бомбовоза.

— Дальность нашего локатора не позволяет такое определить, трижды-майор. Думаете…

— Это противоракеты! Массаракш-и-массаракш! Чертовы машины автоперехвата до конца не раскурочены, — скрипит первый пилот. — Сколько до цели, штурман?

Редесйя-Чи выпуливает какие-то числа.

— Меняем угол атаки, Редесйя. Рассчитайте, если… — командир и штурман-навигатор суши обмениваются данными.

— Цели не воспринимаются локатором, — сообщает инженер. — Ушли выше нас. Много выше. Нижний локатор не…

— Будут заходить сверху! — ляпает физик-оружейник Чирини и прикусывает язык.

— Пулеметчику «один» следить за небом в оба! — распоряжается трижды-майор. — Может, хоть визуально…

— Так точно! Слежу! — сообщает ответственный за верхнюю пулеметную машинку Баньолу-Су, хотя никто его за язык не тянет.

— Всем проверить пристяжные ремни! — неразборчиво то ли командует, то ли просто советует командир бомбовоза.

У Бюроса-Ута несколько пересыхает во рту: возможно, от шлангового кислорода. Хотя совет насчет ремней можно трактовать и как «приготовиться к катапультированию». Это уже совсем ни в какие ворота! Где эти автоматические противосамолетные ракеты? Дайте их на прицел пулеметной машинки! Бюрос-Ут ловит себя на том, что вовсю таращится в телевизионный прицел, а переговоры звучат где-то далекой фоновой тарабарщиной.

— Ловлю радиооблучение нового вида! — докладывает бортовой инженер. — Высокочастотное. И… да, еще в одном диапазоне. Очень сходное с первым, но…

— Я, кажется, что-то… — говорит, но не договаривает штатный штурман-навигатор океана Баньолу-Су, ныне всего-то пулеметчик «один».

Реакция, да и артикуляция людей до жути медлительны. Свинцовая кабина-капсула сотрясается так, что, если бы имелось время, каждый бы порадовался, что во рту кислородный загубник и зубы не вылетят. Но на всяческие мысли человеку требуются хотя бы доли секунды — ныне это бесхозное до того добро неожиданно заканчивается. В пространственно-материальном континууме тоже не все гладко. У «Принцессы Кардо» настолько мощный движитель, что она в случае надобности сохраняет летные качества даже после остановки трех из шести наличных винтов. Однако за счет того же реактора и освинцовки кабины экипажа, а также все еще наличествующей внутри бомбовой нагрузки она все-таки чрезмерно тяжела и никак не может продолжать полет, если тройка винтов срезана вместе с одной из плоскостей. Ведь плоскостей у «Принцессы» всего лишь две.

9

Офицеров на борту не узнать. Вокруг какие-то моложавые кадеты. К тому же в первые дни они еще и смущаются как девицы. Щечки у всех розовые, что у младенчиков. Несколько раз цунами-коммандер путает непосредственных помощников с матросами, для прикола напялившими на себя оранжевые кителя офицерского состава. Когда-то, в старые добрые времена угольных движителей, такое бывало. У угольных подавальщиков — кочегаров — любая спецовка становится непригодной к носке жутко быстро. Потому в свободное от вахт время они часто бродят по броненосцу в поисках какого-нибудь завалящего, выкинутого за ненадобностью тряпья. Прихватывают и офицерское. Все равно через одну смену любое — оранжевое ли, зеленое или белое — становится единокровно черным. Но сейчас дело не в кочегарах. Просто исчезновение такой вроде мелочи, как курчавые бакенбарды, полностью меняет лицо. Что говорить? Не только цунами-коммандер путает мордяки вокруг, его самого несколько раз в упор не узнавали. Механик-реакторщик нижнего ценза не уступил ему путь в узком пространстве коридора, чуть не сбив с ног, словно некоего салагу. Опомнился, только когда командир лодки рыкнул на него со всем превосходством офицерского срока службы.

Через несколько суток похода наступила некоторая адаптация. Офицеры перестали смущаться своей «небакенбардности». И кстати, молоденькие штиль-лейтенанты ранее всех. Им-то не привыкать. Они не более как год после морского кадетского корпуса, а там их за попытку отрастить на щеках неположенную по статусу растительность драли, как коз с острова Хаззалг. Короче, через очень короткое время все убеждаются, что бакенбарды — чистая условность. Субмарина от их отсутствия идет под водой нисколько не медленнее, гироскопы ориентации навинчивают свои сотни оборотов в секунду так же уверенно, плотность воды тоже не убавляется и не прирастает. Мир вокруг не сплошное надувательство, но кое без чего, оказывается, вполне можно обойтись.

Да и делов-то? Чего волноваться и беспокоиться о судьбе? Господа адмиралиссимусы внутри горы Джумурилла просчитали, что требуется, подвигали по цилиндрической проекции Сферы Мира фишечки, отметили циркулями радиусы поражения. Так что осталось всего-то ничего: пройти по бесхозным морям-океанам, не высовывая корпус; разместить тушу «Медузы» в теплой водичке северного антиполушария; опрокинуться под нужным углом, уравновесив волновую болтанку передней винтовой группой; и, наконец, засандалить помещенные внутри заряды в координатную сетку. Разве это задача для сталеоких морских волков Островной Империи? Да это — тьфу, а не задача!

То ли дело — былые баталии в межостровных разборках! Булькай среди переменных течений в старой консервной банке, выискивай в перископ что-то более-менее приемлемое для затраты хотя бы малокалиберной торпеды. Да еще смотри, не ошибись, не сковырни с поверхности что-нибудь свое, для маскировки вздернувшее поверху флаг противной стороны. Измучишься, пока хоть одну управляемую мину хоть куда-нибудь впулишь. Так еще и потом все ногти искусаешь, пока уже по приходу в базу не подтвердят, что ухандокал что-то и взаправду дюже потребное сволочам-повстанцам. Типа, корыто на самом деле волокло патронные ленты к пулеметным машинкам или стерильные бинты со скальпелями, на худой конец — жестяные банки с консервированной мойвой. Все сволочам-мятежникам будет потяжелее отсиживаться в джунглях без мойвы, исключительно на кокосах. Да и скучнее, наверное. Вот бы они посмеялись, если бы вдруг узнали, что у офицеров противостоящих им подводных сил командование отчекрыжило главное достоинство — именные штатные бакенбарды. Как здорово, что все эти межостровные разборки давным-давно закончились, и теперь Островная Империя — единое сплоченное государство! К тому же с большими перспективами на будущее.

Цунами-коммандеру Бинджу придется за него побороться. Он постарается не подкачать и не подвести ни шторм-адмирала, ни незнакомых ему лично стратегов горы Джумурилла. И отсутствие бакенбард совершенно не помешает выполнить долг.

10

Мама родная! Они падают! Проваливаются вниз! Кажется, в момент аварии они шли на положенной по инструкции высоте двенадцать тысяч метров. Следовательно, если не учитывать секунды, прошедшие за то время, пока командир боевого воздушного судна убедился, что вариантов для спасения нет, то падать им… Ускорение свободного падения в мировом пузыре около десяти метров в секунду. Предмет, в котором они помещены, имеет столь большой вес относительно поперечного сечения, что сопротивление воздуха можно не учитывать. Следовательно…

Бюросу-Уту сейчас не до вычислений. К тому же прирост скорости однозначно опередит его навыки в устных подсчетах. Да и какая, собственно, разница — воткнутся они в равнину северной Империи на скорости километр в секунду или чуть меньше? В любом случае никакое удобство скафандров не спасет. Их размажет в блин, кровь от удара выдавится из туловища так быстро, что, возможно, даже вскипит. А вот самой кабине, пожалуй, ничего не будет. Даже если она вбуравится в возделанные поля метров на пять-шесть.

Ладно, думать на такие темы сейчас не получалось. Душа была слишком занята переработкой нынешних ощущений, на отвлеченные грядущие катаклизмы мозговых ресурсов не выделялось нисколечко.

Но — да не померкнет Мировой Свет! — не слишком ли долго и в самом деле падает кабина? Сумеет ли парашютная связка затормозить падение, если тяжеленная бамбулина разгонится не в шутку? Да и вообще: что, если распуганные собственными противоракетами имперские перехватчики не удовлетворятся отобранной из-под носа победой? Что, если они решат внести свою лепту? И все-таки подлетят для обстрела кабины?

Да пусть колошматят, недоразвитые северные придурки! Нашей свинцовой капсуле ваши пулеметные очереди — попросту приятственный массаж. Давайте, колотите! Тратьте боеприпасы!

Конечно, если имперские стрелки не полные дебилы, они могут перевести прицелы на парашюты. О, Сфера Мира! Ну почему твое гравитационное влияние направлено по радиусу от центра, а не к нему! Тогда бы… О! Представим, как выкатываются зрачки у экипажей истребителей, когда они видят, что выброшенная пиропатроном самолетная кабина начинает с бешеным ускорением уноситься вверх. Вот она превращается в точку и скрывается за серебристым облачным пологом…

Неожиданно капсулу с экипажем и вправду рвет кверху так, что внутренности едва не выплескиваются через рот. Похоже, их удержал только мундштук кислородной маски. Слава Мировому Свету! Парашютная система спасения сработала.

Ну что ж, теперь можно как бы перекурить. Очистить мозги от картин, с разгону бьющейся в возделанный почвенный слой — или чего там снизу? — сорокатонной капсулы с экипажем.

11

Подводная лодка марки «Медуза» — это вам не какая-нибудь торпедная рыбеха. Сей упитанной даме непозволительно изображать из себя какую-то суетливую вертихвостку. Для нее неприемлемо действовать по принципу — увидел цель, тут же ввел углы, скорости и «первый, второй аппараты товсь!», «торпедные трубы заполнить!». Фи! Как некультурно и пошло! Так делают только травоядные ушастики. Никакого тебе «добрый вечер?», «а вы заметили, как изменилась погода?», «ах, как поют пташечки и пахнут цветочки!». Сразу, понимаешь, «трах-бах», и вроде долг уже выполнен. Пора нырять поглубже и затыкать ушные дыры берушами в ожидании глубинных бомб. Нет, подводное движущееся устройство «Медуза» категорически против такой фамильярной торопливости. Все должно быть чинно, благородно. Всякие мелкие торпедные жулики нам не указ. «Медуза» — это значительная, светская дама. И не просто из-за особенностей характера или напыщенных наклонностей какого-то там цунами-коммандера внутри. Она так увесиста и толстобрюха из-за того, что у нее на борту наличествует настоящая инфраструктура.

Надо же изобрести такую дурынду! Может, яйцеголовые обнюхались какой-то дряни, перед тем как садиться за пульманы? Не, на самом деле! В передней части у «Медузы» о-гро-мад-ней-ший люк. Почти сквозные ворота! И это на подводном корабле! Правда, сотворен люк добротно, и никогда не угасает надежда, что даже при движении в максимуме скорости он не отвалится. Очень бы не хотелось клюнуть носом и уйти в неизвестные глубины какой-нибудь Трещины-в-Тверди вместе с бортовым реактором и командой. Да, и на средних глубинах океана тоже не хотелось бы. Когда «Медуза» воткнется в ил километрах в пяти от поверхности, давление в затопленных отсеках станет таким, что куда там млекопитающим — и земноводным не продохнуть.

Если какой-то умник-разумник размышляет, что о-гро-мад-ней-ший люк назначен для выпуска на песчаный бережок расположившегося внутри толстого брюха десанта, то он очень ошибается. Кто-то не столь продвинутый скажет, будто это просто торпедная пушка-переросток. Он тоже не угадал, но все же ближе к истине. Люк предназначен для выталкивания «континенталок». Именно так! Через него из «Медузы» должны выпархивать баллистические ракеты.

Ясен пень, яйцеголовые из закрытого института Святого Тусси все же не совсем помешаны. Использовать «континенталки» прямо в воде они строго-настрого запрещают. Даже плакатик-напоминалка висит и перед люком, и перед каждым мало-мальски значимым пультом: «Моряк! Убедись, что забортное давление за люком в норме!». Это такой ребус настольный: кто не в курсе — не поймет. В самом деле, что это за «норма» эдакая? А норма — это «ноль». То есть обычное давление Мирового Света на уровне моря. Вот!

«Это что же? — удивятся несведущие. — Толстющую бамбулину надо перед запуском буксировать по песочку на сушу?» Не угадали! Просто лодка марки «Медуза» хоть и толстая корова, но обучена творить акробатические номера. «Алле-оп!» — и она уже опрокинулась, как карандаш. Кончик с люком торчит наружу, высунулся из моря-океана будто поплавок. Теперь люк в сторону — и пуляй «континенталками» по Сфере Мира как хошь!

«Континенталки» во множественном числе — это не оговорка. Баллистических большой дальности в «Медузе» семь штук. Все готовы к запуску по одному мановению цунами-коммандера. Не как какие-нибудь сперматозоиды в толкотне, а все чинно-благородно выстроились друг за дружкой. Как только первой в очереди пиропатрон дает порохового пинка и она улюлюкает за слой серебристых облаков, механические чудо-зажимы тут же подтягивают на ее место вторую. Потом третью — и пошло, и пошло. Кто-то скажет: а что же делать, если какая-нибудь в очереди того-этого, ну в смысле подвела родимый ракетно-ядерный институт и не жаждет взлетать ни за какие коврижки? Вопрос уместен. Наверняка он был тщательнейше обсосан на специальных заседаниях верхушки Островных военно-морских сил и проработан, как положено. Так что, если «того-этого», те же чудо-зажимы берут провинившуюся «континенталку» и просто выталкивают куда подальше. Пусть топится — не жалко! У нас такого добра еще во-он сколько в очереди…

12

Со стороны Бюрос-Ут не видел такого ни разу. Даже по телевизору. Возможно, и никто не видел. В самом деле, для съемки процесса пришлось бы и вправду выбрасывать с высоты десять или сколько там километров свинцовую конструкцию. Дорогое удовольствие. Может быть, подобный трюк вообще никогда не делали? Сам Бюрос наблюдал спуск летной капсулы только в учебном мультике. Но мультик на то и мультик — быстро движущаяся рисованная лента.

Что, если математические прикидки конструкторов относительно скорости и ударного воздействия все-таки неверны? Вдруг пятерка громадин-парашютов не выдержит, и… Вообще-то в самом конце, исходя из того же мультика, должны инициироваться еще и ракетно-пороховые тормоза, но…

Видимо, у радиста-пулеметчика Бюроса-Ута до сих пор гудит в голове после выхлопа при первичной отстыковке, так что срабатывание достаточно небольших, работающих долю секунды «пороховиков» он не различает вовсе. Капсула грохается о землю так, что резиновому мундштуку между зубами следует сказать «спасибо». Благо, кабина слишком тяжела и солидна, чтобы подпрыгивать или перекатываться, подыскивая наиболее энтропийно-стационарное положение. Она устаканивается мгновенно, перебрасывая всяческие вибрационные процессы на мелкокалиберные составляющие — пилотские кресла и тех, кто в них.

Но бултыхаться на амортизаторах до состояния полного покоя некогда. Если предполетный инструктаж и обучающие мультики не обманывают (а судя по худо-бедно успешному приземлению, они в ключевых моментах не врут), то после устаканивания кабина бомбовоза обязана самоликвидироваться. На все про все у летчиков всего четыре минуты. За это время надо отстегнуть многочисленные страховочные ремни, раскупорить ящик с аварийным комплектом, раскрыть двойную люковую створку и успеть повыбрасывать все необходимое для жизни наружу.

Динамита в системе самоликвидации не очень много, но его хватит, чтобы убить всех внутри и воспламенить белый фосфор. Тот предназначен для полного выжигания внутренностей капсулы. Все правильно, в ней слишком много секретнейшего оборудования, не говоря о вскрытом пакете с приказом. Самоликвидатор невозможно отключить. По крайней мере, радист-пулеметчик Бюрос-Ут не слышал ни о чем подобном. Все так. Надежность «Принцессы Кардо» считается выше всяких похвал, а потому свалиться в штопор она может разве что от вражеского огня. Ну, а где стратегический бомбардировщик обязуется попадать под вражеские пушки и пулеметы? Над территорией противника, где же еще. Вы что же хотите, чтобы, кроме радости от сбитого агрессора, супостаты заполучили еще и прелестно сохранившееся после мягкой посадки полетное оборудование?

Да, саму кабину хрен подорвешь. И, измерив уровень ее радиоактивности, вражеские эксперты быстро сообразят, что развалившийся в небеси бомбовоз был, оказывается, на атомной тяге. Может быть, после такого откровения они выдерут на себе все волосы и поставят к стенке собственного летчика-истребителя. В самом деле, если атомный реактор со сбитого монстра развалился где-то над городом, то тогда и бомб не надо.

В общем, в деле сохранения конструкторской тайны лучше перебдеть, чем недобдеть. С другой стороны, сами летчики все же имеют возможность спастись. Кончать самоубийством на вражеской территории или не кончать — это они должны решить сами. В конце концов, если бы кто-то предусмотрел в случае поражения самолета всенепременную ликвидацию и экипажа тоже, то не стоило городить огород со сложнейшей системой отстрела и парашютирования кабины.

Только вот Бюросу и прочим сейчас не до теоретических разглагольствований.

13

Конечно же, за спиной шторм-адмирала Таззара бесчисленные поколения героических родственников. Родовое древо стойко и не колыхнется. Но он явно дошел до адмирала не только поэтому. В голове у него может и не совсем золотые, но уж явно хорошо посеребренные мозги. Он дивно соображает и всегда способен преподнести подчиненным довесок к приказу с огоньком и задоринкой. В эти моменты от шторм-адмирала разливается магнитическая энергетика. Сейчас эта энергия излучается на тринадцать командиров новейших лодок марки «Медуза». Все они сидят тут же, за длинным-длинным столом.

— Вся суть в точном исполнении плана, — говорит Таззар. — Но есть сложность, господа. Мы не знаем загодя момента начала операции. Наш план стыкуется с какими-то оперативными данными военной разведки. Это не наше ведомство, но подчеркну: кто-то очень сильно, смертельно рискует, добывая для нас данные. Даже уважение к этим безымянным для нас героям и то требует провернуть все без сучка и без задоринки.

Итак, лучшие штурманы адмиралтейства четко расписали, по каким коридорам вы проследуете на место. Каждый из вас ведает район своего оперативного маневрирования. Добравшись туда, ваша задача просто ждать. Барражировать и ждать. Выставить наружу радиоантенну и ловить условный сигнал. Он может задержаться, не от нас это зависит.

У вас в распоряжении первые в мире лодки с «континенталками» внутри. На каждой по семь. И, умножая на общее количество лодок, их вроде бы много. На самом деле, как вы понимаете, это пусть не пшик, но все же не более чем раздражитель. Даже если без сбоя взлетят все. Для случая войны с одной страной еще куда ни шло, но исходя из того, что мы имеем дело с целыми коалициями стран, данный арсенал — мелочь. Именно поэтому и нужна такая точность в исполнении плана.

Ваши баллистические должны послужить всего лишь запалом. Они обязаны вызвать на Большой Суше настоящую войну. Тотальную. Причем ни одна из сторон не должна догадаться, что в деле замешаны наши острова. Родине положено остаться в стороне от конфликта. По крайней мере, на начальной стадии. Пусть континентальные коалиции сотрут друг друга в порошок, тогда мы, может, и включимся. Сделаем, так сказать, контрольный выстрел в голову, — шторм-адмирал хищно-прехищно скалится. — Какой смысл, если у кого-то из вас не выдержат нервишки, и вы пальнете по заданным координатам свою семерку «Ожогов»? Даже если всего-то один — это уже катастрофа. На одиночный или даже залповый подрыв атомных бомб на своей территории коалиции могут среагировать не так, как нам нужно. Не исключено, что они начнут разбираться, что к чему. Представьте последствия, если они выявят, что в деле замешаны мы… Любая из коалиций… да любой из серьезных игроков на Сфере Мира способен выставить флот в несколько раз мощнее нашего. Они попросту сотрут острова в порошок. Помните, чем рискуете. Всей Родиной целиком.

Итак, требуется начать стрельбу «континенталками» в строго определенный момент, после команды, переданной по радио. Этот момент выберут военные эксперты гораздо более высокого уровня, чем вы или я. Не зря ваши оперативные районы стрельбы избраны с такой тщательностью. Всяческие локаторы и средства противобаллистической защиты противника отследят начальные траектории боеголовок. Естественно, по этим траекториям не должно быть ясно, что ракеты вышли из моря. Противники придут к самым вероятным выводам: что ракеты вражеские и запущены с определенных наземных или же подземных баз. Направления атаки в их выводах совпадут. Именно поэтому, господа, акватории вашего развертывания не поместили где-то в океане совсем далеко от берега.

Все коалиции континента будут обстреляны нами одновременно и в самый напряженный политический момент. Именно тогда наш запал сработает. Каждая из сторон тут же нанесет ответные удары всеми силами. Ведь промедление для них будет смерти подобно. По их разумению, понятное дело. Кроме того, каждый знает о том досадном обстоятельстве, что почти вся метрополия северной Империи прикрыта Очагом противоракетного уничтожения — противобаллистической защитой. Однако наши головастые начальники придумали кое-что и по этому поводу. По идее, те из вас, кто станет патрулировать на южных рубежах и назначен стрелять через экватор на север, должны попасть. Насколько мне известно, точная согласованность наших залпов связана и с этой проблемой тоже. У кого есть вопросы, господа коммандеры?

Инструктируемые командиры «Медуз» искоса смотрят друг на дружку. Кажется, всем все предельно ясно и усвоено. Да и вообще, время вопросов давно прошло. Пора приступать к делу. В связи с таинством операции субмарины выйдут в океан одновременно и попадут в свои акватории барражирования тоже разом. Это предусмотрено планом, наверное, тоже в связи с повышенной секретностью.

Именно так когда-то все начиналось.

14

У командира воздушного судна Таваса-Пи явно что-то с головой. Его бомбовоз с атомным приводом уже разфиндолился где-то в стороне в алюминиево-стальной хлам, и теперь у летчика номер «один» депресняк. Выражается это своеобразно — в укоре совести. Трижды-майор Таваса-Пи мучается оттого, что посмел спасти экипаж, задействовав кабинный отстрел. Ныне он вознамерен исправить оплошность. Выражается данное желание предельно просто.

— Всем оставаться на месте! — командует трижды-майор.

Бюрос-Ут, уже практически освободившийся от всей привязной сбруи, замирает в нерешительности. Что такое? Может, учебный мультик сняли давно, а теперь отстежная кабина заполучила какие-нибудь выдвижные гусеницы, и значит, вот-вот понесется рысью к морскому побережью? Только вот быть этого не может. Если бы так, то зачем бы трижды-майору направлять в сторону подчиненных увесистый штатный «батыр»?

— Мы на территории врага, — несколько вымученно поясняет свои действия командир бомбовоза. — Нашу капсулу… то, как она планировала… наблюдала вся округа. Нас всех возьмут тепленькими. А мы все слишком много знаем. Контрразведка Империи вытянет из нас жилы, но не успокоится, пока не выведает все. Давайте просто быстро умрем и…

— Командир, бросьте дурить? — второй пилот выхаркивает слова вместе с мундштуком. Времени нисколечко. Сам он отстегивает ремни и собирается встать.

— Сидеть, майор! — вяло командует Таваса-Пи и разворачивает «батыр» в его сторону. Пилотские кресла почти рядом, потому толстые стволы направлены в Гуйо-Сю почти в упор.

«Батыр» — штука четырехствольная, но палит исключительно дуплетом. Дается одна на экипаж, на случай приземления в каких-нибудь джунглях. Как известно, то, из чего получается запросто укокошить человека, на крупное зверье часто оказывает лишь раздражающее действие. По упорно курсирующим на аэродроме слухам, из «батыра» можно нейтрализовать даже гривастого питона-кровососа или остановить шерстистого носорога.

Но какой смысл беречься от большого калибра, когда через считанные минуты всю внутренность капсулы стерилизует белым фосфором? Пользуясь тем, что командир отвлекся, Бюрос-Ут отстегивает ремень и начинает освобождаться от шлема.

— Я никого не выпущу, — сообщает Таваса-Пи. — Никто не должен сдаться вра… Сядьте на место, пулеметчик!

Привставший Бюрос-Ут косит глазами и упирается в четверку черных, любовно обработанных маслом отверстий с диаметром, достаточным для ковыряния внутри большим пальцем. Радист-пулеметчик чувствует, что потеет, хотя сколько можно? Организм просто-таки бездонная бочка жидкости.

В этот момент где-то в дальней проекции, далеко позади стволовых отверстий, примерно на дистанции курковых скоб, а скорее, даже дальше, происходит некая шумная суета. Ага! Второй пилот бросился на первого, но после многочасового сидения и отекания конечностей не рассчитал движения и зацепился за рычаг. Покуда он освобождался, Таваса-Пи снова повел «батыром» в его сторону.

Бюрос-Ут, узрев, что ушел на траверз вылета круглых противоносороговых пуль, тут же бухается на пол. Может быть, покуда то и се, он успеет хотя бы доползти до внутреннего люка? Потом незаметно откупорить его, добраться до внешнего, распахнуть и, наконец, выволочь свою задницу прочь из этой высокотехнологичной мышеловки?

Однако там, в парящем где-то над ползающими гадами мире, вершится какая-то своя карусель. Откуда-то неслабо для замкнутого помещения бабахает. Но это не дуплетный «ба-бах» «батыра» — что-то много слабже. А! Вот что! Ведущий себя смирнее некуда штурман-бомбардир Тэшэ-Ки, не вставая с кресла, пальнул из штатного «бурбера» в командира воздушного судна. Вернее, целил он в командира. К сожалению, именно в эти мгновения накатывается шквал мелко дозированных событий. Второй пилот Гуйо-Сю освободился от навязчивых рычагов управления и, глядя в четыре неслабых отверстия, отступает к своему креслу. Удовлетворенный его поведением Таваса-Пи приподнимается для удобства и снова возвращает свою крупнокалиберку в заднюю полусферу. Тут, как-никак, еще восемь человек экипажа. Требуется держать под контролем всех. Но у каждого из восьми в голове мечутся свои тараканы. Для контроля ситуации явно недостаточно четырехствольного, да еще палящего исключительно дуплетом «батыра». Покуда Таваса-Пи выискивает завалившегося ничком радиста, на него кидается штурман «один» Редесйя-Чи. Поскольку действия экипажа не согласованы, а телепатии они не обучены, то как раз в спину Редесйе и попадает заряд «бурбера» от штурмана-бомбардира. Редесйе вскрикивает и оседает назад. Глядя на него, второй пилот, как раз решивший осуществить бросок на командира, замирает. По-видимому, предполагает, что у свихнувшегося Таваса-Пи наличествуют сообщники. В том же духе, но с перестановкой акцентов, размышляет и сам трижды-майор. Потому, пользуясь случаем, он решает отбиться от самых назойливых бунтовщиков: возвращает стволы в прежнее положение, то есть в сторону второго пилота, и тут же в горячке выдает залп.

Грохает так, что полузастрявший в кресельных проемах Бюрос-Ут на маленькую долю секунды решает, будто система самоликвидации капсулы уже сработала. Ага, как бы не так: в этой жизни еще мучиться и мучиться! Где-то за пределами его видимости, за приборными стойками и креслами, столкнувшийся на ходу с двумя параллелями пулевых траекторий, рывком сходит со сцены второй пилот. Получивший обычный пистолетный заряд в спину первый штурман и одновременно пулеметчик «один» шумно глотает воздух. Кажется, у него изо рта идет кровавая пена, потому что постанывает он с прибулькиванием. Ранение из нехороших — продырявлено легкое. Оружейник «один», а также штурман-бомбардир Тэшэ-Ки все еще в оцепенении после случившегося. Смотрит то на свой пистолетик, то на убиенного коллегу. Он все еще в кресле и все еще не отстегнут. Другим добраться до оружия, не отстегнувшись, невозможно. Сейчас они вышли из ступора и как раз освобождаются от ремней.

— Все поняли, что я не шучу? — спрашивает Таваса-Пи несколько неуверенным тоном. Он сам в шоке от происходящего: никогда не стрелял в человека со столь близкой дистанции, тем более из «батыра». Уже почти добравшийся до люка Бюрос-Ут почему-то думает, что если бы до стрельбы не дошло, командир, возможно, и опомнился бы. Дал задний ход, в плане отказа спасаться. Но теперь, разумеется, обратного пути у него нет совершенно.

— Померкни Мировой Свет! Руки от люка! — грозно рявкает Таваса-Пи.

Бюрос-Ут не смотрит в сторону первого пилота, он и так знает, что обратились к нему. Но что ему терять? Где-то в капсуле неслышно тикает будильник самоликвидатора. Радист привстает, берется за стопор и дергает его на себя. Как раз в этот момент оживают встроенные динамики и доблестно, без запинки докладывают:

— До взрыва спасательной капсулы две минуты тридцать секунд! Капсула на твердой поверхности. Надувная лодка не требуется. Повторяю…

Непонятно, почему доныне автомат помалкивал? Командир воздушного судна все еще медлит со стрельбой. Вряд ли он сильно переживает за малознакомого ему радиста-пулеметчика: с уже остывающим за креслом вторым пилотом он вроде бы приятельствовал. Но «батыр» стреляет дуплетом. У него остался всего один выстрел, а потом придется перезаряжать. Кто в этом помещении позволит ему такое?

Голос автомата выводит из транса всю остальную ораву экипажа. Всем уже, по сути, наплевать на свихнувшегося начальника. Команда начинает лихорадочно суетиться: отстегиваться и прочее в том же духе. Откуда-то издалека вновь грохает штурманский «бурбер». Теперь три раза подряд. Таваса-Пи реагирует по-своему — жмет курок где-то в паузе между вторым и третьим выстрелами.

Бюрос-Ут как раз дергает люк на себя. Люк увесистый, со свинцовым наполнением. Даже тяжелый дуплет «батыра» не способен его продырявить, но резонанс от попадания такой, что люк чуть не возвращается на исходное место. Подвижка люка приходится по голове Бюроса. Теперь у него звенит так, что все вокруг совсем запутывается.

В это время в кабине хаос достигает апогея. Вся система кабинного спасения предусматривала, что когда пилоты со штурманами успешно доберутся до земли, то будут действовать по отработанной схеме.

У каждого имеются свои обязанности, очередь покидания капсулы распределена. Каждый должен захватить с собой это либо то — кто оружие, кто рацию, кто спеленутую резиновую лодку и так далее. Только вот ныне все эти инструкции забыты начисто.

Вокруг все в кровище. Командир боевого воздушного судна поражен минимум одной, а то и всеми тремя пулями. Он свалился сверху на умирающего первого штурмана. Теперь они синхронно хрипят и взвизгивают. Похоже, ни тот ни другой уже не жильцы. Второй пилот давно вне игры, но это далеко не весь список пострадавших. Внутренний выходной люк спас голову Бюроса, однако пули «батыра» вовсе не принял в себя, а всего лишь отразил. Импульс у них просто жутчайший. Пули двигались в параллель, но люк закругленной формы, а потому угол отражения разный.

Одна из пуль пробила шею бортовому инженеру Ресиму-Усу, кресельный подголовник позади него, затем поменяла траекторию и попала в сердце копошащегося с застежками и сидящего почти полутора метрами далее инженера-реакторщика Гюра-Зи. Просто жаль, что берегущему военные секреты командиру уже нет дела ни до чего. Самых информационно насыщенных членов экипажа он умудрился вывести из строя разом. И это еще не все. Вторая пуля выписывает сложные кренделя. Похоже, она пару раз рикошетит от и без того уже приговоренных к уничтожению шкафов и, наконец, попадает в живот штурману-бомбардиру Тэшэ-Ки. Так сказать, по назначению. Массаракш! Эти пули попросту заговоренные! Штурман роняет «бурбер», сгибается пополам.

«До инициации системы самоликвидации полторы минуты», — сообщают динамики. Один тоже похрипывает: он залит фонтанирующей из горла инженера кровью.

15

Но существовала еще одна, воистину дикая теория. Недаром фамилии людей, ее когда-то провозгласивших, были никому не известны, а все нынешние последователи действовали при ее распространении исключительно анонимно.

Суть теории состояла в том, что она уже брала за постулат еретическое ответвление науки о наличии бесконечного лавового океана за границами Сферы Мира.

Итак, существует лавовый океан. В нем, как былинка по волнам, мотыляется течениями малюпусенькая пылинка Сферы Мира. По сути хрупкая, но все же достаточно надежная алмазная скорлупа бережет ее от перегрева, а также от деформаций. Кстати, алмазная оболочка, безусловно, состоит не из простых алмазов, а из супералмазов. То, что образцов данного супералмазного сплава наука не получила в свои грубые лапищи, ни о чем не говорит. В конце концов, никакая из стран Большой Суши не основала на вулканических островах постоянной геологической службы наблюдения. Никто не просеивает изливающиеся из глубины потоки лавы в режиме реального времени. А потому не исключено, что некие микроосколки супералмазного слоя ныне уже наличествуют среди миллионов тонн выброшенной вулканами расплавленной породы.

Ладно, суть теории не в составе алмазной защиты Мира. Суть в том, что лавовый океан вокруг бесконечен. А из этого следует…

В принципе даже при устоявшемся взгляде на мир наличествовали еретические допущения насчет того, что в бесконечной окружающей тверди рано или поздно могут попадаться сходные со Сферой Мира аномалии. То есть некие вкрапления пустоты в безбрежном твердом пространстве. Эти ложные «сферы мира» не имеют внутри себя живительного Мирового Света, а потому, разумеется, мертвы. И все-таки там могут быть воздух и вода, пусть и в заледеневшем из-за отсутствия Света состоянии. И тогда если бы имелись какие-то научные «лучи», способные пронизывать твердь пространства, то можно было бы акустическими методами обнаружить эти пустоты. А когда-нибудь, через миллионы лет, когда техника разовьется совсем уже высоко, возможно, будут созданы некие горнопроходческие корабли, которые смогут вгрызаться в твердь на любую глубину. Не исключено, что еще через миллионы лет, сточив по пути тысячи и тысячи зубьев земледробительных машин, они даже доберутся до этих нежилых, так сказать, «ложных сфер мира». Понятно, что подобные истории «из будущего» не могли иметь с наукой ничего общего и годились бы для детских страшилок. И из-за запрета на их распространение, получается, не годились даже туда.

Все же когда эту дурацкую гипотезу накладывали на уже менее дурацкую, но все еще странную теорию жидко-лавового пространства, то совместно они создавали воистину гремучую смесь.

Дело вот в чем. Ясно, прогрызться сквозь бесконечную твердь нереально никакими машинами, пусть хоть через тысячу и через миллион лет. Так же нелепо выглядело бы проникновение на каком-то горном комбайне через лавовые потоки. Даже еще нелепей. Но если принять следующей аксиомой то, что Сфера Мира футболится лавовыми течениями, как бог Выдувальщик на душу положит, тогда возникает следующая гипотетическая ситуация.

Предположим, где-то в этих лавовых потоках наличествуют такие же алмазные сферы-аномалии. Ныне неважно, имеется ли в них свой собственный Мировой Свет или они темны, безжизненны и печальны. Главное то, что эти «ложные сферы мира» тоже колышутся, как жесть по ветру. И тогда, рано или поздно, может случиться так, что две сферы — наша настоящая и какая-нибудь ложная — сведутся лавовыми потоками в одной точке. Что произойдет тогда?

Две сверхтвердые алмазные оболочки наткнутся друг на друга. Не может ли случиться так, что они друг дружку сокрушат? И тогда…

Любое самое разрушительное землетрясение, зафиксированное когда-то в истории, будет выглядеть проказой младенчика сравнительно с этим катаклизмом.

Естественно, возникал вопрос о статистической вероятности подобного катаклизма. Он опирался на совершенно неведомое число распределений «ложных сфер мира» в лавовой бесконечности. Затем он перемножался с совершенно не известной науке скоростью лавовых течений. Все это противопоставлялось плохо выясненной ударной прочности «ложной» и «истинной» сфер мира, выводимой из неизвестных свойств внешнего слоя супералмаза. Затем все это разом…

Да, отдел «культуры науки» недаром внимательнейшим образом отслеживал поголовно все диссертации физико-философского направления. От этого явно зависела если и не прочность обволакивающего Сферу Мира каменного пояса, то уж, по крайней мере, сфера общественного спокойствия и порядка. Сумасшествие в науке должно было любым путем остаться чисто ее вотчиной, а не выплескиваться в народ напрочь сносящими мозги мировоззрениями.

16

Из десяти успешно приземлившихся членов экипажа ныне живы-здоровы всего два человека. Это уму непостижимо. Если кому-то из оставшихся повезет добраться до своих или просто на базу «Берегиня» окольными путями докатится слух, то никто из тамошних не поверит. Бюрос-Ут и сам бы не поверил, если бы не видел все лично.

К моменту, когда бесстрастные динамики приступили к непрерывному обратному отсчету, то есть «восемьдесят секунд до самоликвидации, семьдесят пять секунд до самоликвидации…», из всего экипажа вполне годными к строевой службе оставалось четверо. Кроме них, наличествовали еще и раненые. Разбираться смертельно — нет, времени, разумеется, не было. Поскольку Бюрос-Ут после удара люком на несколько секунд выбыл из игры, его бесцеремонно оттеснили в сторону, так что первым из спасенных оказался вовсе не он, а второй физик Чирини-Ук. Однако Бюрос столь быстро пришел в себя, что вполне сносно сумел отстоять свое право спасаться вторым. Штурман-навигатор Баньолу-Су не слишком напирал, потому как внезапно проникся состраданием к раненым, точнее, к своему коллеге Тэшэ-Ки.

Чирини-Ук уже раскупорил внешний просвинцованный люк и освободил проход. Кто бы мог ожидать от него такой прыти? Бюрос-Ут не стал отставать от этой «белой кости» и нырнул вслед. Система аэроспасения не соврала на счет «капсула на твердой поверхности и надувная лодка не требуется». Вокруг была тишь да гладь — кусточки, деревца: пару из них летная кабина расщепила и прихлопнула. Весь ад заключался внутри спасательной капсулы.

Бюрос-Ут вывалился из люка на землю: до нее был всего метр с мелочью. Затем на четвереньках — смертельный отсчет автомата преследовал его даже здесь — отполз метров на десять. Оглянулся. Из люка быстро вылез третий пилот Лютфэн-Бе. Он встал на ноги и рванул было подальше, но был остановлен выкриком изнутри. Вообще-то, крики и стоны из самой кабины доносились наружу достаточно скупо: что-то перекрыло проход. Это штурман-навигатор толкал впереди себя пораженного в живот штурмана-бомбардира Тэшэ-Ки.

«Тридцать секунд до самоликвидации», — объявили где-то динамики. Штурман-бомбардир явно ничего не соображал. Боль скручивала его штопором, и наплевать ему было на то, сколько секунд осталось до осуществления «операции окончательного засекречивания». Из-за этого скрючивания пропихивающий тело коллега-штурман никак не мог протолкнуть его через узкий тамбурок свинцовой оболочки. Потому и звал на помощь. Сейчас из люка торчала голова и плечи раненого. В сущности, осталось совсем чуть-чуть. В замершем на полпути Лютфэне-Бе боролись две силы. Одна — атавистическая — требовала бежать и спасаться, другая — исполнить долг перед товарищем и бомбовозными силами в целом. Вообще-то, в находящемся несколько подальше Бюросе эти силы тоже сражались не в шутку, но где-то подсознательно он рассчитывал, что помощь все же окажет третий пилот — ему было ближе.

«Двадцать секунд до…», — сообщил неугомонный автомат, и Лютфэн-Бе решился. Он развернулся назад, ухватил жутко дышащего раненого за плечи и рванул на себя. Где-то что-то застряло. А! Несчастный штурман уперся коленями.

— Тащи! — хрипло крикнул изнутри капсулы Баньолу-Су.

Третий пилот потянул тело на себя с новым усилием. В отверстии появились руки, туловище, вот уже и ноги.

«Десять секунд до…», — поведали динамики, когда рядом с ногами появилось бледное, будто он сам был ранен, лицо штурмана-навигатора.

«…самоликвидации», — договорил фразу автомат и тут же заглох. Что-то было не так. Видимо, это почувствовали все.

Бюрос-Ут был все еще на четвереньках более чем в десяти метрах от сцены, то есть попросту наблюдателем. Он хорошо видел, как третий пилот бросил раненого как есть и повернулся для бега. Видел, как штурман-навигатор тоже рванулся вперед, прямо через ноги свесившегося вниз штурмана-бомбардира. Он просунул руки, уперся ими в края комингса и уже даже вдохнул, предваряя усилие…

Автомат отсчета «окончательного засекречивания» обманул, умыкнул куда-то добрый десяток секунд.

Неожиданное свечение ударило Бюроса по глазам, а сразу же вырвавшийся звук оглушил. Но он все же находился в стороне и далеко, и потому так и остался в роли свидетеля происшествия — не более.

Там внутри испарились или сплющились взрывом, или прогорели насквозь, или все это сразу и одновременно все — живые и мертвые тела. Предметы исходно неживые тоже, видимо, исчезли. Каждые по-своему. Те, которые умели возгораться — пластмассы и поролоны, — тут же выгорели. Те, кои исходно умели лишь плавиться, — расплавились, потеряли форму и растеклись. Только все это произошло где-то внутри и не могло наблюдаться.

Здесь же откупоренный люк сработал наподобие гигантской паяльной лампы. Изнутри ударила жуткая, в тысячу градусов, не меньше, струя огня. Ни тело несчастного штурмана-навигатора, ни ноги штурмана-бомбардира не могли служить преградой. Их мало того что в момент обратило в пепел, так еще и вытолкнуло взрывом прочь — распылило по ветру. Несчастный третий пилот оказался на пути струи. Голова, рука и верхняя часть туловища вспыхнули, и тут же тело отбросило на десяток метров прочь.

Струя пламени убавилась, может, даже захлебнулась. Похоже, внутрь всосался встречный поток воздуха. Ведь горение в кабине требовало кислородной подпитки снаружи. Пламя било из отверстия еще некоторое время. Потом неожиданно, рывком, стихло, хотя дым продолжал струиться.

Бюросу показалось, что спасательная капсула несколько изменила форму. Почему бы нет? Ведь главной составляющей летной кабины значился свинец, а его температура плавления куда ниже, чем у свершившегося внутри катаклизма. Бюрос-Ут смотрел на отголоски этого катаклизма снаружи. От капсулы пыхало жаром. Ниже почерневшего люка валялось человеческое тело без ног. Похоже, от него тоже шел жар. А еще от него наверняка распространялся запах жареной человечины. Или он был покуда надежно забит запахом подпаленного скафандра? Убеждаться ни в том ни в другом не хотелось. Хотя получалось запросто. Не требовалось даже приближаться к опасно нагретой кабине «Принцессы Кардо». Другое странно вывернутое тело неполной комплектации покоилось почти рядом. Бюросу показалось, что оно издало стон. Волосы на голове шевельнулись — или спешащий остудить капсулу ветерок всполошил волосы? Может ли быть, что у мертвого неожиданно выдавился из легких остаток воздуха? Не через рот — голова то ли и вправду сгорела, то ли ее оторвало и выбросило далеко в кусты, — а через горло, спекшееся от огня? Ладно, это дело для судмедэкспертов; таковых тут не наличествовало. Внезапно Бюрос-Ут вздрогнул и чуть не заорал в голос. Он мгновенно вспотел.

Массаракш! Это всего лишь инженер Чирини-Ук. Спец по переводу атомных боеголовок в боевое положение. Просто тронул за плечо. Бюрос совсем забыл, что спасся не один. Да не потухнет Мировой Свет! Их всего двое живых из целого экипажа. Все остальные мертвы однозначно, и тут никаких сомнений.

Двое живых, причем на чужой враждебной территории. У которых при этом нет совершенно ничего. Ни пистолетов — отстреливаться от людей, ни злосчастного четырехствольного «батыра» — отбиваться от чего-то более дикого. Ни пайков, ни воды, ни даже обеззараживающих воду таблеток. Ни рации, ни сигнальных ракет, ни спичек, в конце концов. У них даже нет удобной, годной хоть для чего-нибудь, кроме восседания в боевом кресле, одежды и обуви. Сколько километров можно пройти в скафандре высокого давления?

Специалист по оружию, которого у них тем более нет, явно пытался что-то сказать. А, это Бюрос, находящийся ближе к взрыву, попросту немножечко оглох.

— Надо сваливать, радист! — наконец различил он то ли по губам, то ли и вправду по звуку.

Мастер по атомным бомбам называл его «радистом», видимо, потому, что совершенно не помнил имени. Оно и понятно. Зачем столь большой птице запоминать имя случайного члена экипажа какой-то мелкой, мало нужной для настоящего дела должности? Правда, сейчас они в равных условиях. У Бюроса тоже нет ни радиостанции, с помощью которой он может создать в эфире точки-тире, ни тяжелой пулеметной машинки, обороняющей заднюю полусферу, с помощью коей он способен сделать любому противнику «а-та-та». Чирини-Ук совершенно прав. Им надо валить и как можно быстрее. Красивую посадку капсулы наблюдала, наверное, вся провинция. Отстрел парашютов перед посадкой — уже только те, кто глядел в их сторону километров с десяти. Взрыв, вероятно, тоже был слышен за несколько километров.

Бюрос посмотрел в небо. Как странно. Над ними не выписывают кренделя скоростные истребители. Надо действительно пользоваться моментом — валить. Впрочем, есть один нюанс.

— Надо… — Бюрос прокашлялся: в горле почему-то все пересохло. — Надо сбросить нашу одежду.

— Некогда возиться, пулеметчик! Некогда! — убедительно растолковал инженер-атомщик. «Пулеметчик», видимо, более низкое «звание», чем «радист», и Бюрос-Ут обозван так потому, что ни черта не понимает в происходящем. Хотя это спорный аргумент.

— Одежда слишком яркая, — пояснил Бюрос. — Нас видно за километры. К тому же в этой обуви мы много не пройдем?

— А босыми? А если тут радиация? — Чирини-Ук не иронизировал. Но области мозга, ответственные за специализацию, явно доминировали над другими отделами.

— Наша кабина — самое радиоактивное тело в округе, — выдал Бюрос абсолютно непроверенный факт и, не теряя времени, начал отстегивать обувь, а также раскупоривать застежки скафандра. — Может, наши преследователи решат, что все погибли при взрыве. Надо сбросить куда-нибудь одежду. — Он обвел взором окрестности. — Запихнем их в кабину.

— К ней нельзя — она радиоактивна, — потряс головой физик-ядерщик.

— Снимайте бегом, господин инженер! — цыкнул на него Бюрос-Ут. — Как там ваше звание? Я заброшу одежду. Не волнуйтесь.

— Что ж мы, голые пойдем? — инженер, похоже, был возмущен столь лихим перехватом командования. Он-то думал, что он главный. Однако тоже занялся отстежкой хлястиков и расстегиванием молний.

— Оставим нательное, — кивнул сам себе Бюрос-Ут. — И ноги, ноги отсюда.

Спорить тут более не о чем. Да и не тот момент. Минуту назад они лишились товарищей и вообще-то всего десяток минут назад своего лихого атомного бомбовоза.

17

«Ноль-первая» «Медуза» ходит по кругу уже неделю. Лучше бы им, конечно, зависнуть на одном месте и не шуметь винтами, но в «передвижную ракетную шахту» напихали столько железа, что ее плавательные возможности балансируют в районе нуля. Если «Медуза» остановится, то тут же пойдет ко дну. Здесь, в преддверье материка, не слишком глубоко, но проблема, как подняться со дна, останется. Мало того что «ноль-первая» выдает себя винтами, она еще барражирует на совсем малой глубине: с пролетающего противолодочного бомбовоза-разведчика ее вполне получится разглядеть. Всё для того, чтобы на поверхность была постоянно высунута антенна. Это астральная пуповина, связывающая не только подводное царство с миром воздуха и Мирового Света, но еще и ниточка, соединяющая «Медузу» с далеким штабом военно-морских сил. В любой миг, днем или ночью, без разницы, на лодку может прийти приказ. Потому она и ждет.

А ныне все еще более обострилось. По сути, приказ уже пришел. Неясен исключительно сам момент. Все в командном отсеке ждут этого окончательного «фас!» адмиралтейства. Офицеры вокруг пытаются вести себя как ни в чем не бывало. У них не очень получается. Один цунами-коммандер спокоен как тяжелый танк, занявший удобную позицию для расстрела деревеньки экваториальных туземцев. Только он в курсе, что приказ из вышестоящего штаба не придет. Точнее, он придет совершенно не оттуда. Очень-очень давно, еще в сухопутной стадии жизни, шторм-адмирал Таззар кое о чем проговорился. Явно преднамеренно.

— Послушайте, Биндж. Оказывается в Королевстве Ноюи… Слыхивали про такое?.. Вот именно! Наши дипломаты тоже обращали на него не слишком много внимания. Подумаешь, заурядный член Временного Оборонительного Союза. Выходит, ошиблись. Данное королевство опаснее, чем кажется. Так вот, Биндж. Эти тихие континентальные гаденыши что-то такое изобрели. Я, в силу засекреченности информации, не знаю подробностей. Хотя вроде и наши зарубежные резиденты «островной жандармерии» не смогли раскопать что-то путное. Но все-таки четко выяснено кое-что весьма занятное. Какая-та их новая штуковина глобально воздействует на…

Цунами-коммандер Биндж не успевает прокрутить в голове старую киноленту до конца. Как раз сейчас ЭТО и происходит. Радист около гигантских, пыхтящих накаленными лампами шкафов дальнобойной рации вскрикивает без команды. Все окружающие невольно вздрагивают: крик не из приятных. Но радист не заснул за пультом и не пробудился от кошмара. Он продолжает орать. Орать и держаться за уши: наушники сорваны и далеко отброшены. Вакуумные пентоды, тетроды и триоды с анодами в глубине шкафов подозрительно пыхают. Попривыкшие к вони ноздри подводников ощущают какой-то новый опасный запах: горит изоляция. То, на что когда-то намекал адмирал Таззар, по идее, не обязано воздействовать на людей: радист — аномальная погрешность в теории. Он лакмусовая бумажка, сообщающая новость. Все ясно-понятно. Взорвавшиеся в аппаратных шкафах лампы с катушками — это и есть сигнал. Он получен не из адмиралтейства архипелага Островной Империи, но это и есть труба горниста.

— Всем приготовиться к опрокидыванию корпуса! — громко командует в селектор цунами-коммандер Биндж. Так громко, что перекрывает окружающую суету по борьбе с мелким пожаром, а также по оказанию радисту первой медицинской помощи: из ушей у того обильные кровавые ручейки. Он — жертва ММ, Магнитного Массаракша.

18

— Думаю, меня не повесят, — ни с того ни с сего убежденно сообщает Чирини-Ук.

Эта мысль, похоже, продукт неусыпного размышления последнего часа или полутора. Бюрос-Ут удосуживается лишь косо глянуть в сторону сотоварища. Мало ли до чего можно докумекать после того, что с ними произошло. Инженер вдруг соображает, что его спутник все это время вошкался в какой-то своей мозговой мелочевке, а потому не может сразу, скачком перепрыгнуть в вершины его логических высот. Потому берется пояснять, выгребая с самых начальных исходных данных.

— Я, как-никак, специалист по оружию массового поражения, — говорит он, кивая сам себе. — Таких специалистов в Империи — раз-два и обчелся. Потому…

Бюрос-Ут слушает не перебивая. Точнее, он вынужден слушать, ибо в этом странном то ли искусственном, то ли все-таки естественном лесном массиве птички почему-то не щебечут, а больше вроде бы нечему заглушить лекцию физика о собственном величии. И все же ученого товарища следует заткнуть: он сам себя распаляет, а потому сыплет аргументацией все громче и громче.

— А вы что, господин инженер, собираетесь выдать врагу все тайны нашей Родины? — спрашивает Бюрос, обрывая лектора на середине фразы. Вообще-то с некоторых пор они вроде бы на «ты», но «вы» для данного случая подходит явно лучше.

Чирини-Ук замирает с таким выражением лица, как будто снова в босую ступню вонзилась огромная заноза.

— В смысле? — говорит он явно для того, чтобы что-нибудь сказать.

— В прямом, — подмигивает Бюрос.

Вообще-то тему развивать не следует. Если сейчас он заявит, будто в таком случае ему придется данного атомного инженера попросту прикончить загодя, до того, как он растрендит военные тайны Королевства; а еще то, что за этот подвиг ему, вероятно, когда-нибудь в будущем, после отсидки в лагере военнопленных, вручат «Орден Мирового Света 3-й степени» или что-то навроде того, то не исключено, что придется оглядываться назад каждую секунду. Вдруг господин ядерный практик решится атаковать его превентивно?

— Давайте помолчим, Чирини, — сообщает он примирительно. — Не исключено, что нас уже выслеживают. А мы тут развели диспуты. Опытные следопыты почуют нас за километры.

После этого они плетутся молча. Ни тот ни другой вообще-то не соображают, куда движутся. Первичное направление выбрано наугад — лишь бы подальше от радиоактивной капсулы. Бюрос-Ут не хочет верить, но смутно подозревает, что с прямого направления они сбились очень давно. Может быть, это и лучше с точки зрения заметания следов. А может, наоборот, гораздо хуже. Ушли-то они явно не слишком далеко, народу вокруг покуда не наблюдается: какое-то странное безлюдье почти по центру Империи. Непонятно, с какого перепуга северяне все захватывают и захватывают новые колонии, если у них тут сплошной незаселенный простор?

Радист с атомщиком движутся медленно, потому что идут практически босиком. Не считать же обувью толстые шерстяные носки. К тому же свои собственные Бюрос, кажется, протер насквозь, а уж издырявил по мелочи давным-давно. Как было не издырявить, если в этом лесу почва на каждом шагу усыпана сосновыми иголками, как ковром?

— Если доберусь к своим, — высказывается он вслух неожиданно для самого себя, — надо будет сказать дяде, чтобы предложил командованию новый вид тренировок для экипажей — хождение босиком километров по десять — двадцать. Чтобы кожа огрубела, правильно?

— Какому еще дяде? — не слишком довольно отзывается инженер-физик. — Или это у тебя, Бюрос, фигуральное обозначение начальства?

Атомщик натурально подлизывается, обращается на «ты». Явно заглаживает вину. Наверняка жалеет, что проговорился про свою нужность и неприкасаемость для имперских преследователей.

— Почему же «фигуральное»? — говорит Бюрос-Ут. — Я о своем настоящем дяде.

— А он у вас кто? — явно без особого интереса спрашивает Чирини.

— А он у меня Дарест-Хи. Слыхивали?

— Тот самый Дядя Дарест-Хи? — теперь заинтересованность искренняя.

— Ну да! — кивает радист-пулеметчик и тут же жалеет о сказанном.

На кой массаракш он выдал свою семейную тайну? Похоже, подсознательно искал, чем бы прищучить возомнившего о себе ядерщика. А что, если они действительно попадут в лапы имперской контрразведки? Этот гад сразу выдаст, что у попутчика родственник практически в Генштабе. Дела! Надо бы как-то перевести все в шуточку, сделать вид, что наврал чисто из бахвальства.

— Странно, — удивляется Чирини. — И чего тогда вы попали в столь опасный рейс? Почему ваш дядя не пристроил вас в более аккуратное местечко?

Так, похоже, бортовой оружейник все же не слишком поверил, хотя обращаться начал на «вы». То есть взял на заметку. Но праздновать маленькую победу некогда. Бюрос неожиданно замирает и прислушивается.

— Тс-с! — он прижимает к губам палец.

Инженер каменеет на правой ноге, затем аккуратнейшим образом все же опускает левую. Поблизости явно журчит вода.

— Ручей? — шепчет Чирини-Ук.

Бюрос не отвечает. Обходит слишком густые кусты, вклинивается в промежность. Так и есть, перед ним бежит по лесу ручей. Оно, конечно, неплохо. Но не слишком ли часто здесь ручьи встречаются?

— Вы не помните, Чирини, в какую сторону бежал тот, прошлый? — высказывается он вслух.

— В смысле? — действительно не соображает физик-ядерщик.

— Какой вы, массаракш, инженер, Чирини, — неожиданно зло произносит радист. — Слева направо он бежал или справа налево? По отношению к нам, понятное дело.

— Я как-то… — физик задумывается. — Ага! Мы же по нему еще шли, запутывали след, правильно?

Шли по течению, а значит…

Бюрос-Ут и без него уже соображает. Тот ручей тек в противоположную сторону. Может ли такое быть, чтобы два ручья поблизости сливались в разные водоемы? Да свети вечно Мировой Свет! Ну почему в экипаж добавляют ненужного фактически инженера-бомбардира и не посадят кого-то, умеющего ориентироваться на местности?

— Мне кажется, мы…

Он прикусывает язык.

— Заблудились, что ли? — обеспокоенно спрашивает специалист по атомным зарядам.

— Похоже на то, — кивает Бюрос-Ут. — Конечно, я могу ошибаться, но не исключено, это тот же самый.

Речь идет про ручей, понятное дело.

19

Имперский миноносец «Гидийорум» двигался по океану со скоростью улитки. Это составляло противоречие с его названием — «Идущий впереди», — но так было надо. В случае нужды он, вообще-то, мог разогнаться прилично. Но если твое предназначение выслеживать субмарины, от скорости хода толк бывает лишь иногда, а вот от шумности никакого. В основном надо плыть тихо-тихо, чтобы гидроакустики внутри не пожимали плечами, мол: «Что я могу, массаракш? За нашей турбиной ничего же не слыхать». Вот он и катил себе тихо, чтобы у бортовых акустиков не было отмазки: «Ну, не знаю, господин капитан-охотник. Не было ничегошеньки в этом ракурсе, никаких таких шумов». Следить требовалось внимательно, мало ли что. Океан по Сфере Мира расплескался — шире некуда. За ним нужен глаз да глаз.

Несколько десятилетий назад одна из давно развалившихся коалиций выдвинула инициативу о так называемых «территориальных водах». Типа, нужно всем странам разом установить, на сколько километров от берега акватория считается принадлежащей какому-то государству. Ну, чтобы разобраться наконец, когда и кого можно законодательно обусловлено топить. Инициатива не прошла. Во-первых, что значит «всем странам»? На Сфере Мира наличествуют и такие страны, у которых даже флота нет. Или он состоит из двух деревянных суденышек, которым вместе двести лет от роду. Это что же тогда? Закреплять море и дно морское за теми, кто его и использовать-то не умеет? Испокон веку существует простой и отработанный закон: «Не можешь отстоять — отдай». Так что инициатива не прошла. В конце концов, тут сушу вблизи экватора никак не доделят — уже межевание тактическими атомными боеприпасами осуществляют, — а они решили поверхность воды «законодательно закрепить». Умора просто!

И значит, в чьей акватории в настоящий момент крался «Гидийорум», разобраться было нельзя. Опасной в плане субмарин считалась акватория в несколько сот километров от континентальной части Империи. Именно в ней он сейчас и находился. Крался он тоже не просто так. Не так давно один из бортовых мичманов-акустиков засек какой-то непривычный звук. То есть шум однозначно идентифицировался с механизмом, а не с каким-то заблудшим китом, но тип механизма не совпадал ни с чем известным. Поскольку на поверхности встающего стеной по кругу моря не наблюдалось ничего плавучего, звук мог принадлежать исключительно субмарине. Сто процентов не имперской. Но вот чьей?

За вытеснение подальше в океан, а тем более за уничтожение чужих подводных судов команде патрульного миноносца полагалась приличная награда. По этой причине личный плавсостав стойко переносил лишения, вызванные запретом на игру в домино, настольный теннис и прочие развлечения, связанные с ударными действиями одних предметов о другие. Оставалось только делать ставки в счет будущих премиальных на предмет того, какой по счету торпедой или глубинной бомбой удастся прихлопнуть обнаглевшую подлодку. Больше всего ставок почему-то оказывалось на числе «сто двадцать» в плане бомб и на «пять» в плане торпед. Поставить на единицу не решился никто. Народ вокруг был тертый.

20

Пришлось снова стягивать носочки и топать по ручью. В смысле вдоль его русла. На этом настоял Бюрос-Ут. Если станут преследовать с собаками, возможно, эта простая мера предосторожности спасет положение. Зачем же нарушать ту традицию, что они ввели несколько часов назад? Теперь они двинули по ручью уже в другую сторону. В процессе плескания в холодной водице у радиста-пулеметчика родилась дурацкая мысль. Может быть, вот так идти и идти? Ручей всенепременно приведет к какой-то местной речушке. Речушка, в свою очередь, как не извивайся, но укажет путь к чему-то более полноводному. Та река — к следующей. И так, глядишь, они и дочапают до океана. А уж с океаном все просто. Двигай на юг, и рано или поздно — ну там, через сколько-то королевств-метрополий и королевств-колоний — можно дойти и до родимой Ноюи. Разумеется, жизни на такие хождения может и не хватить. Но кто знает, а вдруг?

Гипотеза все едино осталась непроверенной. С ручьем пришлось распрощаться. По новым прикидкам Бюроса, он был слишком хорошим ориентиром для преследователей. Инженер-атомщик Чирини-Ук, конечно же, ворчал что-то против, но что конкретное он мог предложить в альтернативу? Так что они взяли курс в новом направлении. А приблизительно через часа полтора — от хронометров с лейблами своего королевства пришлось избавиться — им неожиданно подфартило.

Прямо в этом же лесу выявилась деревня. Причем не просто деревня, а брошенная деревня. Минут пятнадцать или даже больше они лежали, не шевелясь, и всматривались в дома. Домики были одноэтажные, небольшие, непривычного вида. Крыши треугольные, но непропорционально высоченные. Окна в некоторых домах разбиты. Кое-где заборный частокол повален. Не исключено, что по нему прокатились какие-то машины.

— Нужно разжиться чем-то съедобным, а главное — одеждой, — сделал наконец Бюрос простой логический вывод.

— Ума палата, — прокомментировал Чирини-Ук. — А если…

— Что «если»? — повернулся к нему радист-пулеметчик. — А если нас сейчас уже ищут? Много мы находим в шерстяных носках? К тому же армейских. Любой «хранитель» в Империи угадает по ним, что мы военные.

Инженер-атомщик недовольно засопел, но что он мог возразить?

Пригибаясь, они подкрались к ближайшему дому. Заглянули в окно. Мягко говоря, порядка внутри не наблюдалось. Все было разбросано, как после налета. Но следов пожара не наличествовало.

В окно решили не лезть. Зачем такой экстрим, если можно и через дверь?

— А там точно будут вещи? — спросил военный физик. — Вдруг они все свое увезли?

— Ты ж в окно вместе со мной смотрел? — Бюрос аж разозлился. — Не видел, все там на месте?

— Откуда ты знаешь, пулеметчик, на месте или…

Он замолчал. Дверь дома была нараспашку. На пороге лежало нечто непонятное. В нос ударил мерзкий запах.

— Что за хрень? Массаракш! — сказал бомбовый мастер.

— А! — неожиданно догадался Бюрос-Ут. — Собака просто сдохла.

— С чего это она сдохла? И точнехонько на крыльце? — Голос у Чирини страшно изменился — он зажимал пальцами нос.

— Я что, судмедэксперт? — зыркнул на него Бюрос.

— Конечно, нет, — язвительно кивнул Чирини-Ук. — Ты просто пулеметчик.

— Я радист-разведчик, — сообщил Бюрос. Ему очень хотелось отметелить этого специалиста ядерных наук. Но сейчас было не до того.

Он, как мог, обошел большущую, уже солидно разложившуюся псину. Само собой понятно, она не сама по себе тут издохла. Кто-то помог, и видимо, хорошим калибром.

— Действуем быстро и убираемся отсюда куда-то дальше по Сфере Мира, — распорядился он, тоже зажимая нос.

Внутри был полный бедлам. Здешние поселенцы убыли куда-то в сумасшедшей спешке. Может, тут произошел разбойничий налет?

Бюрос-Ут перешагнул через какие-то тряпки. Потом развернулся, заставил себя запустить в них руку, расшурудить кучу. Нет, тут не имелось ничего интересного. В смысле не было одежды. Он подошел к раскрашенному непонятными орнаментами шкафу. Дверцы были распахнуты. На тремпельках ничего не висело, хотя внизу целая груда. Что тут был за переполох, в самом деле? Массаракш!

— Штанцы как раз для тебя, — подколол он физика, демонстрируя трофей.

— Это ж пижамные! — Похоже, после собачки инженер-физик стал серьезен до жути.

— Так чего стоишь? — почти рявкнул на него Бюрос-Ут. — Давай, ковыряйся, ищи! Или я тебе продавец?

В конце концов, Бюрос подобрал себе какие-то брюки. Фасончик был устаревший, но ведь северная Империя вообще страна отсталая. Вдруг у них как раз это сейчас в моде? Пока он примерялся, бомбомастер надыбал в коридоре целый ящик старой обуви. О! Это было даже важнее брюк. Тут имелось все что хочешь, от сапог до кед. Попался даже одинокий дырявый валенок с калошей. Надо же. Бюрос-Ут плохо помнил, когда у них в королевстве последний раз выпадал снег. Но здесь, в Империи, все было гораздо серьезней.

Атомный мастер почему-то залюбовался пыльными детскими сандаликами. Умилился им, прямо-таки. Бюрос не стал над ним в очередной раз подтрунивать. Мало ли — вдруг ностальгия какая-то или… В самом деле, что он знает про бортового оружейника? Может, у того детишек целый вагон. Он хотел было уже спросить напрямую, но не в шутку увлекся примеркой туфель. Размер почти подходил. Что ж, это лучше, чем загонять занозы. Бюрос-Ут даже протер кожу сверху валяющейся тут же простыней. Туфли все едино не заблестели.

— Вы думали, Бюрос, отчего люди ушли из деревни? — спросил вдруг бомбофизик вполне так миролюбиво.

— А у вас есть теория, Чирини?

Вообще-то ему было не слишком интересно, но эти стены, как бы хранящие от открытой местности, все-таки успокаивали. К тому же по странной прихоти сквозняков запах мертвого животного с крыльца сюда не проникал вовсе.

— Думаю, их репрессировали имперские «хранители», — сказал Чирини-Ук. — Вы ж знаете, как они относятся к собственному населению? Истребляют, бывает, целыми поселками. Или, там, переселяют куда-нибудь.

«Эх! Вздремнуть бы здесь часиков так надцать, — мечтательно подумал Бюрос-Ут. — Но нельзя. Ушли мы совсем недалеко».

— А вдруг тут эпидемия какая-нибудь? — выдал новое предположение спец по оружию массового поражения.

— И что, предлагаете оставаться голыми? — раздраженно высказался Бюрос.

Он уже прогнал дрему и взял в руку другую туфлю — протереть для симметрии.

— Да, это я так, для примера, — пояснил физик. — Но может, их всего лишь попросили переехать куда-то, где есть бомбоубежища: война все-таки. Или вот…

В этот момент Бюросу почудился какой-то посторонний звук извне.

— Тс-с, — произнес он, побледнев.

— Что, понравился фасончик? — подмигнул ему спец по боеголовкам.

— Тихо, ты! — погрозил ему протертой туфлей Бюрос. — Слышишь?

Сам он спешно опустил обувь, напялил и зашнуровал шнурки.

— Кто-то там есть, что ли? — все еще достаточно громко поинтересовался Чирини.

Связист-пулеметчик готов был его убить. Сам он спешно прокрался к двери и осторожно выглянул из-за проема. Дохлая псина воняла нестерпимо, но сейчас было не до этого. Визуально ничего возле дома не изменилось, хотя когда входили, он не слишком-то внимательно изучил окрестности. Потом где-то что-то скрипнуло, и вроде бы кто-то тихонечко ругнулся.

«Уходим!» — просигналил он оружейнику. Но этот копуха еще не соизволил найти себе штаны.

И подходящую по размеру обувь он вроде тоже не раздобыл.

— Валим нафиг! — одними губами произнес Бюрос-Ут и показал взглядом на какие-то кеды.

— А носки? — тихо спросил физик.

— Убью, гад! — прошипел Бюрос-Ут. — Валим!

Погоня, массаракш!

Оружейных дел мастер выпустил из руки детские сандалики. Упали они с таким шлепком, что сердце у радиста чуть не выпрыгнуло. Адреналин и без того накачивался вовсю.

Он перешагнул через собаку, сошел с крыльца и сразу, на всякий случай, прижался к стене. «Так, туфли есть, штаны тоже, рубаха… А, массаракш с ней.

Хорошо, что скинул в эту кучу свое нательное. Тут на него могут и внимания не обратить, — подвел он итоги набега на дом. — И кстати…»

— Вы выбросили нательное нашего производства? — тихо спросил он оружейника, примеряющегося, как бы не наступить на разложившуюся псину: он все еще был босиком. — Массаркш! Скиньте бегом!

Туда, в тряпки его. Тогда никто хоть не докажет, что мы военные.

«Массаракш, и еще раз массаракш! Что мне делать с этим прицепом?»

Бюрос тихо продвинулся к краю здания. В туфлях после стольких часов передвижения босиком было как-то непривычно. Потом он выглянул за угол и обмер.

Возле соседнего дома, за частоколом крались не совсем в их сторону, но куда-то сюда, два человека с карабинами. Он тут же спрятал голову. Мгновенно вспотел. Начал сверхаккуратно, но как можно быстрее отступать назад.

— А я уже, — тихо прошелестел бомбово-атомный мастер, но у Бюроса-Ута все равно чуть сердце не лопнуло.

Физик морщил нос, косясь на дохлятину, и, казалось, не слишком торопясь, затягивал шнурки на кедах.

Похоже, таиться дальше стало бессмысленным излишеством.

— Валим! Там с ружьями, — тихо сказал радист, а сам, не дожидаясь, рванул в сторону соседнего дома.

Между ним и погоней был как минимум дом. Если поторопиться, то пока чужаки его обегут, они успеют спрятаться за соседним. А там, перебежками…

Размышлять и планировать одновременно невозможно. Организм выбирает самое нужное, и именно туда фигачит кровь сердечным насосом. Сейчас икры и голени были куда важней мозговых полушарий. Ноги уже несли Бюроса прочь. Он чуть помог руками и пушинкой перемахнул штакетник в половину человеческого роста. Где-то позади такое же простейшее действие попытался повторить физик. Доски заскрипели, что-то хрустнуло. «Массаракш!», — сказал сам себе Бюрос-Ут, но не стал оборачиваться. Нянька он, что ли? Лишь шагов через десять, уже почти добежав до соседней постройки, он обернулся на ходу.

Слава Мировому Свету! Физик-атомщик все же не висел на заборчике, зацепившись желтыми пижамными штанами. Он уже пыхтел следом, отставая всего-то шагов на двадцать. Хотя это было уже не самое главное. Позади из-за дома выскочили двое незнакомцев в серой форме неизвестного Бюросу вида войск.

— Быстрее! — выдохнул Бюрос-Ут и тут же, несмотря на жуткую спешку и возобновленный бег, сообразил, что кричать на ноюйском больше не следует. Какой толк было избавляться от одежек, если переговариваться на родном языке? Но сейчас не время объяснять эти нюансы оружейному мастеру.

Как бы в подтверждение его мысли насчет языка позади громко окликнули на одном из имперских наречий. Сейчас не время было соображать, на каком. Радист-пулеметчик уже почти добежал до угла следующего дома. Он с разгону заскочил за угол и со всего маху влепился в досчатую пристроечку. Лобовое столкновение отбросило его прочь, словно пружиной. Полностью оболдевшим и дезориентированным, он бухнулся на спину в жухлую вытоптанную траву. Именно падение, пожалуй, его и спасло.

Позади сдвоенно громыхнуло, и край деревянной пристроенной кладовки прыснул сечеными опилками. Массаракш его знает, возможно, преследователи решили вначале потренироваться в стрельбе на более юркой цели. На осмотр шишек и синяков времени не имелось. Бюрос перевернулся на живот и практически на четвереньках кинулся за спасительную стену, пусть и деревянную. Сзади снова громыхнуло, и тут же донесся непонятный хлюпающий звук. Бюрос уже бежал наклонившись, но все же обернулся.

Атомных дел мастер должен был по идее еще находиться вне зоны видимости — за стеной. Однако он, шатаясь, двигался как-то боком, склоняясь вправо. Потом, как в замедленной съемке, развернулся. Прямо посередине спины только что приобретенная, неподходяще большего размера рубаха была уже вся красной. Снова, почти дуплетом, хлопнули два выстрела. Соревновались эти карабинеры, что ли? Жуткая сила почти подбросила Чирини. Он грохнулся на спину, но тут же выгнулся в крутую дугу. Массаракш! Голову на отсечение, но пухленький физик никогда бы не смог выполнить такое упражнение ранее даже на спор. Из его рта уже лилась розовая-розовая пена, глаза смотрели куда-то вдаль. Бюрос-Ут наблюдал все вершащееся какие-то доли секунды, но эта жуть впечаталась в мозги, словно он изучал картину с полчаса, не менее.

Карабины пальнули, теперь уже вразнобой. Да, патронов здесь никто не жалел. Радист-пулеметчик бежал с бешеной скоростью. Поскольку он взял влево, то ныне его и преследователей разделяло здание. Для стрельбы им надо было зайти с той или другой стороны. А ведь до следующего дома было уже рукой подать. Бюрос дельфинчиком перелетел очередной штакетник. Кажется, он ставил если и не рекорд Королевства Ноюи, то уж свой собственный точно.

Секунды прессовались с бешеной скоростью. Благо, он был в туфлях. Без обуви он бы давно поранил ногу о какое-нибудь препятствие. Бывшие хозяева и вправду покидали свою деревню в бешеной спешке: тут и там валялись самые разнообразные предметы, в том числе сельхозинструмент. Еще не хватало с размаху наступить на заточенную косу или грабли. А вот об оружейнике Чирини-Уке можно было уже не беспокоиться. Четыре или сколько там пуль приличного калибра, с жутко близкой для имперского карабина дистанции — хватит для кого угодно. А ведь как уверенно он утверждал когда-то, что его имперцы ни за что не расстреляют, потому как спец редкой породы. Ну, а теперь, как ни крути, бортовой оружейник уже никому не сможет поведать ни свои атомно-кодовые тайны, ни о радисте-попутчике. Причем ни на каком языке.

Бюрос промчался еще метров двести пятьдесят, стараясь использовать все укрытия на пути. Один раз позади стрельнули — видимо, в каком-то из ракурсов он все же мелькнул в секторе стрельбы. Но край деревеньки был уже виден. Дальше шла какая-то дорога, и лучшим маневром стало бы возвращение в недавно покинутый лесок. Потому еще через один дом радист-пулеметчик рванул влево. Теперь он бежал не только пригнувшись, но все время лавируя. Когда донеслась стрельба, захотелось упасть пластом, но тогда бы враги все равно достали его при вставании. Потому он только припустил бойчее, и вскоре его окружили деревья и кусты. Однажды что-то плюхнуло в близкий древесный ствол, сыпанула кора, но этот выстрел оказался последним. Еще некоторое время Бюрос-Ут слышал позади перекрикивающиеся голоса.

Странная какая-то погоня, сообразил он, остановившись на несколько секунд хоть чуть-чуть перевести дыхание. Вот гонятся за вражескими пилотами. Это ценнейшие пленные, так что ладно там — ранить в ногу, если не способны догнать. Но какой смысл хладнокровно, как в тире, расстреливать? А вдруг это была и не погоня вовсе? Какие-нибудь ополченцы, назначенные охранять выселенную деревню от мародеров? Могло ведь быть и такое.

Но установить, так это или не так, не было никакой возможности. Нужно продолжать драпать что есть мочи. Оружейнику Чирини уже ничем не помочь и даже не похоронить по-человечески. Заботы осталось только что о себе.

21

Если бы капитан-охотник Йои Лазым был землянином, он бы сказал, будто то, что предстало в его бинокле, напоминало Пизанскую башню. Нет, вовсе не размерами, не высотой и не архитектурой. А вот наклоном — да.

— Не пойму, — произнес его старший помощник — капитан-поисковик Кэ Тадда. — У них авария?

Он опустил собственный бинокль и глянул на командира миноносца.

— Наверное, так, — неуверенно произнес Йои Лазым, не опуская оптику. — Аккуратненько доверните курс на эту штуковину. Подберемся ближе.

Старпом тут же отдал нужные команды по селектору. Никто не включал никаких сирен. «Гидийорум» подкрадывался к добыче, и шум тут был неуместен. Чужая субмарина… или «не субмарина»? Кто сейчас мог что-то понять… В общем, оно оказалось прямо по курсу. Нос… а может, и не нос, а вовсе и корма… Короче, один конец торчал из воды метров на десять вверх. По всей видимости, это чудо-юдо и вправду терпело бедствие. Наверное, только воздушный пузырь внутри корпуса все еще держал ее на поверхности. А сейчас вот — «ух!» — и провалится в пучину вниз.

— Капитан-охотник, вы не думаете, что нам надо приготовить спасательные средства? — тихо поинтересовался помощник. — Там, видимо, авария. Придется оказывать помощь.

— Сколько я не смотрю, не вижу вокруг никаких обломков, спасательных кругов, просто барахтающихся человечков, в конце концов. К тому же мы не ловили никаких сигналов бедствия, и… — капитан-охотник осекся. В самом деле, какие «сигналы бедствия»? Если разобраться, то они сами терпели аварию. Менее получаса назад на борту по неизвестной причине вышла из строя половина электрооборудования. Две аварийные команды до сих пор проверяли отсеки миноносца на предмет возгорания электропроводки. Йои Лазым уже успел пообещать старшему инженеру, что без солидного взыскания тот из нынешнего патрулирования не вернется. Ни локатор, ни гидролокатор все еще не могли починить. Капитан-охотник был готов вообще поубивать всех на свете, если бы их цель — или то, что могло ныне идентифицироваться как «цель», — не выявилась внезапно в пределах видимости.

Поэтому, кто знает, вдруг данное плавательное средство и в самом деле посылало по округе радиовопли о помощи. Просто «Гидийорум» был глух как пень. Обе радиостанции миноносца полностью выгорели. Одного из связистов отправили в лазарет по случаю поражения током. Если бы сгорела только одна рация, Йои Лазым нисколько бы не сомневался, что виноват именно он. Спасатели нашли радиста бездыханным, с оплавившейся отверткой в кулаке. Но не мог же он одной отверткой обесточить обе радиоточки, предусмотрительно находящиеся в разнесенных вдоль корпуса помещениях? Не говоря уж о прочем серьезном оборудовании?

Благо, «Гидийорум» не потерял ход, вполне сносно управлялся и ориентировался. По крайней мере, в пределах видимости. Систему морской навигации сейчас регулировали — и компасы, и гироскопы. Также техники были заняты проверкой торпед. Похоже, имперскому миноносцу «посчастливилось» угодить в какой-то катаклизм магнитно-электрической природы. Йои Лазым уже прикидывал, что и как следует написать в вахтенном журнале. «Неизвестный науке катаклизм вывел из строя…». «Что?! — рявкнет на эту писульку адмирал-охотник Жор Савиц. — Прикрываете свою некомпетентность и плохую подготовку корабля к боевому походу, капитан Лазым? Да я вас…». Короче, по шапке ему дадут так и так. Разве что в этом рейсе произойдет что-то, чем можно будет вполне компенсировать происшествие. Может, вот эта торчащая под углом посреди моря штукенция — самое то?

Очень хотелось верить.

22

Теперь Бюрос-Ут путешествует один. Он идет уже много часов. Неизвестно сколько. Красивый наручный хронометр, торжественно вручаемый каждому летчику по окончании обучения, а прочим допущенным к полетам специалистам при зачислении в воинскую часть, пришлось выбросить. Понятно, что Бюрос не кинул его куда придется, а аккуратно запеленал в листья и прикопал под небольшим камнем. Тогда еще незадачливый физик-ядерщик был жив и тоже закапывал рядом свой хронометр. Ну, типа, когда-нибудь, в процессе оккупации Империи родимым королевством, они снова доберутся до этих мест и сумеют разыскать свои дорогие вещицы. Ага, как же! Тут до сих пор непонятно, сколько десятков километров лишка они с несчастным Чирини намотали по лесам-полям сравнительно с нормальным, прямолинейным маршрутом. Массаракш-и-массаракш! Какого лешего хронометр на браслете у каждого члена экипажа, а компас только в спецконтейнере на случай экстренного покидания борта? Ладно, кто ж знал, что трижды-майор Таваса-Пи свихнется, организует бойню, и тогда станет не до спецконтейнеров?

Следует ли за ним погоня, Бюрос тоже не знает. Если и следует, то не впритык. Он давно никого не видел и не слышал. С другой стороны, теперь он не уверен, были ли те сволочи с карабинами преследователями? Может, то был попросту патруль, отстреливающий мародеров? Тогда физику-практику Чирини просто-напросто не повезло. У патрульных жутко чесались руки пострелять: всамделишные мародеры давно не попадались. Придурки. Пришибли спеца по ядерному оружию и даже не поморщились. Наверное, еще и выбросили тело на помойку. А ведь имперская охранка в обязаловку отвалила бы вознаграждение за поимку вражеского пилота. Или хотя бы вручила грамоту с министерской печатью.

Ладно, что теперь каяться о рейде в деревушку? Да, получается, уникального специалиста, в обучение которого Королевство Ноюи вбухало чемодан денег, удалось обменять на одни гражданские штаны и одни гражданские ботинки. А вот курточка-ветровка пришла к Бюросу бонусом. Ее он снял с трупа, найденного в лесу около той же деревни. Непонятно, куда этой жертве угодила пуля? На куртке, по крайней мере, следов крови не присутствовало вообще. Кстати, еще один явный акт мародерства. Но зато теперь радист-пулеметчик полностью косил под местного. Он избавился не только от хронометра, но даже от носков и белья. Массаракш его знает, вдруг бельевая ткань королевства в чем-то резко отличается от местной? Рисковать не стоило.

Чтобы совсем уже походить на своего, следует хоть маленько потренироваться в произношении. Язык-то он знает, все-таки радист-шпион второго уровня. Разумеется, не обыденный разговорный, а все больше специализированный — военно-прикладной тематики, но все же. Вот с выговором похуже. Как-то на службе приходилось более прослушивать радиосообщения и стенографировать перевод с ходу. Повторять услышанное на языке оригинала никто не требовал. Короче, в плане полного сходства с местными наличествуют определенные проблемы. Это помимо таких мелочей, как отсутствие документов.

Бюрос начал негромко наговаривать фразы на языке северян, периодически меняя интонацию:

— Базам кирсык йом но? — «Сколько километров до моря?»

Или так:

— Йоомеи тузу соук? — «Как называется этот город?»

— Йо-о-ме-и ту-узу соук? — произносит он снова.

Вот так уже лучше.

Он практикуется еще. Увлекается. Пересказывает вслух инструкцию по настройке радиостанции типа «Ку-ку-5», в свободном переводе на имперский. Затем, чисто механически обойдя густющий и высоченный кустарник, он замирает как вкопанный.

23

Возможно, таинственную штуковину следовало расстрелять с предельной дальности. И уж, по крайней мере, не подкрадываться к ней на цыпочках, как к спальне королевы, дожидающейся пылкого любовника. Конечно, насчет расстрелять — это как бы не совсем отвечало нынешним возможностям. После непонятной диверсии с поломкой раций и прочего обе торпеды, покоящиеся на палубе, отказались тестироваться, хоть плачь. Вынуть их вручную из пусковой трубы, проверить сам аппарат, потом поднять снизу новые — оказалось приличной длительности канителью. Значит, тем более следовало гнать к непонятности на всех трех винтах и брать ее штурмом. Да, но кто мог предполагать то, что случится?

Ленивцы в штабе военно-морской разведки проспали нечто донельзя важное. Кто-то из коалиции сотворил совершенно невиданную финтифлюгу, а они проворонили. Никакой аварии данная лодка не терпела. Массаракш-и-массаракш! Все в ней крутилось и винторезило чики-пуки, да только в Морфлоте Империи никто знать не знал, что такие бывают. Океанская субмарина, могущая смеху ради, забавы для становиться на попа. Кто из охотников за подлодками умел такое вообразить?

И к тому же вражеское судно неизвестной марки и даже хуже — не ведомого никому класса опрокинулось вовсе не из любви к искусству. Именно в этом странном положении оно делало свою работу — стреляло. Правда, целью его был не какой-то технически отсталый миноносец: эдакой мелочью чудище не интересовалось. Оно било по чему-то гораздо более крупному, гораздо более важному. По чему-то очень далекому, размещенному на Сфере Мира за сотни, а то и тысячи километров отсюда. Не исключено, что оно било по городам. Калибр был соответствующий.

Первая тяжелая «континенталка» родилась из носа субмарины настолько неожиданно, что на «Идущем впереди» решили, будто произошел взрыв. Мало ли? Лодка перевернулась, внутри пожар, огонь наконец разогрел торпеды, и… Достаточно медлительная, даже как бы размышляющая «надо — не надо» бамбулина выплыла из дымового цветника и ушла ввысь, на ходу приобретая решимость и наращивая ускорение.

На мостике что-то пискнул капитан-охотник Йои Лазым. Все вокруг малость оглохли, а потому доперли только со второго раза, когда командир миноносца, багровея как рак, рявкнул по новой:

— Полный ход! Сменить на постах акустиков на свежих!

И «Гидийорум» тут же заскользил вперед, нагоняя волну. Какой смысл был теперь красться на цыпочках?

Только вот жуткой трубе, задранной поперек Сферы Мира, но переставшей быть таинством и выявившей свое простое предназначение пусковой установки, было наплевать на эти чих-пыхи атавизма кораблестроения. Нагнал сорок узлов в час? Великое диво! Наши баллистические лапочки перескакивают этот барьер в одну десятую первой секунды самостоятельной жизни. И потому, пока «Гидийорум» скашивал расстояние, выходя на дистанцию ведения огня хотя бы из чего-нибудь, океанское чудо-юдо родило следующую посылку. Получите, распишитесь, ленивые имперские кашалотики! Вот вам подарочек с накладной!

И новая баллистическая уже финдолит в небесное оцинкованное ведро. Не плачьте — не разобьется! Речь о «континенталке», не о вашем твердющем небеси! Ракета пронижет это ведро как игла мыло. Причем туда и обратно. Вопрос о том, где произойдет это «обратно», сейчас не стоит. Имеются другие насущные проблемы.

Хороший военный моряк — это не задавленный программой инстинкта таракашка. Настоящий военный моряк быстро-быстро учится, набирается ума, и мозг его тяжелеет. Торпеды, глубинные бомбы — все это так медлительно. Да и что они супротив…

Офицер огневого уничтожения тоже с ходу не понимает, и Йои Лазыму потребно рявкнуть в переговорную трубу особо увесисто. Все правильно. На кой массаракш колотить из мелкокалиберной зенитной машинки по стальному фаллосу, если можно выследить его юркий сперматозоид? К тому ж срезание летающей дребедени гораздо больше отвечает изначальным свойствам зенитно-пулеметной машинки, чем чеканка по железу. Потому следующая экспансия дыма и копоти имеет продолжение.

Массаракш ведает, в каком соотношении уравновешиваются на борту этих «континенталок» топливо и окислитель, а зенитная машинка штопает до сотни крупнокалиберных пуль в секунду. Дымно-огненное месиво ахает над акваторией так, что на мостике «Идущего впереди» лопается огнеупорное стекло. Кто-то из вахтенных офицеров корчится: осколки впились в лицо и, вероятно, в глаза. Капитан-охотник стоит, вцепившись в рукоятку. Молча щурится в вершащийся перед глазами катаклизм. Ныне в оцинкованном ведре неба будет на одну дырку меньше: «континенталка» осталась здесь; там и тут бултыхаются в океан ее деформированные остатки. Однако что там с самой пусковой трубой?

В притушенном взрывом сиянии дня капитан-охотник Йои Лазым белее снега от злости. Но он явно чрезмерно требователен к себе. Имеется повод для празднования промежуточной победы. Толстенная пусковая трубища проваливается обратно в морскую пучину. А ведь пучина моря — это как раз та среда, где и положено возюкаться подводным каракатицам. И именно в этой среде Йои Лазым обучен их отлавливать и шинковать на салат.

24

Радист-пулеметчик Бюрос-Ут быстро обучается. Ныне он уже маленько освоился с сухопутной жизнью на чужой необжитой территории. Он притаился за кустиками и внимательно смотрит. Пожалуй, уже пора приспосабливаться к существованию на обжитой противником местности. Сейчас, видимо, подходящий случай.

Толпа… нет, все-таки колонна гражданских двигает слева направо по прямой. Вообще-то вроде бы по дороге. Но дорога не слишком ухоженная. Истертая бесконечными ногами, возможно, даже шинами, вся в выбоинах и даже в каких-то мезозойских лужах грунтовка. Дороги у северян и вправду никуда не годные. И эти лапотники собираются покорять мир? Шпаки бредут еле-еле. Некоторые волокут за собой тачки самого разного фасона. На тачках нехитрый скарб или просто действительно ценное замаскировано под обносками и вторсырьем. Тут же детишки. Тоже бредут понурые, держатся за тачки.

Бюроса передергивает. Как-то он в своей гигантомахии заоблачных парений и наблюдения континента только в телевизионном экране совсем забыл про детей. Оказывается, в северной Империи кто-то еще рожает. То есть подчиненные императору рабы сами и размножаются. Ладно, к этому надо просто привыкнуть. С другой стороны, а к чему тут привыкать? Достаточно просто вспомнить. Когда он служил в дивизии штурмовой авиации, ребята в процессе боя часто докладывали по рации на командный лайнер, что обнаружили колонну. И мол, не исключено, что не военную, а беженцев. Так что стоит ли тратить время, боеприпасы, моторесурс и вообще рисковать? Обычно… вообще-то почти всегда, командир авиадивизии благосклонно кивал. То есть давал добро на впуливание в данную колонну всякой всячины, подвешенной под плоскостями, — бомб, бомбеночек и совсем уже бомбулек. Порой канистр с напалмом и прочей горючей всячиной. Радист-пулеметчик беспокойно обвел взглядом пространство наверху. С его ракурса штурмовиков типа «Король Зраффа» не просматривалось.

Ладно, раз штурмового налета и напалма не предвидится, можно подумать, что делать дальше. Пожалуй, идеальное решение сбить любых погонщиков со следа, это затеряться в толпе. Колонна вроде как без конца и без начала. Может, имперцы организовали спешное переселение народов куда-нибудь в захваченные колонии? Правда, почему пешком? Хотя тут свои резоны. Солдатам северян требуется какое-то время на выколупывание противника из дотов и плановое закрепление на отвоеванных рубежах. Если новых поселенцев подвозить грузовиками, то придется подавлять огневые точки и ковырять штыками раненых прямо на глазах изумленной публики. А там все же женщины и дети. Имперские министры, наверное, все же не совсем сумасшедшие, чтобы воспитывать исключительно маньяков-убийц?

Итак. Будет ли соответствовать плану «затеряться в массе» выход прямиком из рощицы и шлепанье по травке к толпе? Похоже, нет. На него обратят внимание. Потом, если «хранители» начнут опрашивать свидетелей, на него укажут. Так что, может, стоит подождать, покуда начнет темнеть? А уже в темноте смешаться с этими переселенцами? Однако если позади и вправду преследователи, то времени распатякивать нет. Короче, куда ни кинь, везде клин.

25

Когда всего двумястами метрами выше тебя средний миноносец класса «упырь» продавливает в море лунку, а три его жутких винта нарезают воду в салат бурунов, чувствуешь себя как-то не очень. Вот если бы под твоим началом была нормальная боевая субмарина, тогда, конечно, да. Тогда бы уже давно можно было зафиндолить чего-нибудь стоящее из вертикального торпедного аппарата. Срезать одним попаданием все винтовые жужжалки и сразу же поменяться с «цербером» местами. Теперь пусть бы он оглашал пространство Мирового Света радиовоплями о помощи, а ты бы ходил кругами, словно акула, и тщательно выбирал, в какую конкретно заклепку корпуса воткнуть очередную торпеду марки «дырокол». Воткнуть так, чтобы было и экономно, и убийственно одновременно. В одном флаконе, так сказать.

Мечты, мечты, где ваша сладость? Проектанты толстобрюхой «Медузы» увлеклись впихиванием в корпус оружия сверхдальнего действия и начисто забыли о том, что лодке в нейтральных водах может понадобиться хоть что-то для собственной защиты. Причем отсутствие простейших торпедных аппаратов ныне автоматически нейтрализует все баллистические примочки. Каким образом, подскажите, будь ласка, их запустить, если вам не дают всплыть и опрокинуть корпус в нужную позицию? Разумеется, умники-разумники из ПОПА — перспективно-оборонной патент-академии — планировали, что «Медузы» не будут шляться по океану без надежного эскорта. Примусы свои, на шею насаженные, прочистили б поначалу, а потом планировали тактики со стратегиями.

Эскорт им, понимаешь. Но ведь одно не стыкуется с другим. Большая банда подлодок куда более заметна, чем отдельная, пусть и толстая бамбулина. Дело у «Медузы» крайне щепетильное. В него должны посвящаться только избранные из избранных. Да и те — не во все тонкости. А тут — эскорт стандартных субмарин. Массаракш-и-массаракш! Обычные лихие подводники с боевых лодок, разумеется, понимают, что такое военная тайна. Они о ней даже в кабаках во весь голос не орут. Разве что в том трактирчике, что размещен ближе к базе. Обычно после него они уже до других и не добираются. А тут не просто секретное дело, а супер-пупер-тайное. В тайне этой просто-таки жизнь и смерть. Да не какой-то конкретно там лодки — всей Островной Империи.

Если — не дай Мировой Свет! — страны Временного Союза или северная Империя прознают о том, что задумала, а уж тем более сотворила маленькая островная страна, они сотрут ее в порошок. Подгонят к архипелагу все наличные линкоры и отшлифуют каждый из островов последовательно. Будут в южной оконечности океана торчать лысины без городов, деревенек и лесных массивов. Только кое-где станет куриться дымок, да и тот, как положено, с радионуклидами. Слишком еще слаба Островная Империя биться на равных даже с каждым конкретным гиппопотамом материка по отдельности.

И вот тут, кстати, есть повод для очередных мечтаний. Как там рассказывал шторм-адмирал Таззар вне служебной обстановки, после целой батареи изничтоженных пивных кружек?

— Коммандер Биндж! Представьте, что будет, когда у нас получится? Представили? Все эти кичащиеся силой монстры на континенте перегрызут друг другу глотку. Сотрут друг дружку в порошок. Их мощь и силища останутся предметом истории. Или даже не истории. Когда все там будет лежать в руинах, остаткам тамошних умников будет уже не до изучения истории. Не до археологических раскопок. Они превратятся в дикарей. Подумайте, что будет дальше, подводник Биндж!

Там, на гигантской плите суши, наступит полный кавардак. Они начнут очухиваться не раньше чем через поколение. И тут, цунами-коммандер, появляемся мы — все в белом! В смысле на раскрашенных в белое субмаринах. Мы будем единственным очагом цивилизации на всей Сфере Мира! Разумеете это, Биндж?! Возможно, мы даже чуть поможем этим дикарям в построении цивилизации. Только это уже будет такая цивилизация, которую хотим мы! Пусть там создастся какое-нибудь средневековье. Пусть выращивают чего-нибудь съестное. А мы будем приходить и попросту брать, что нравится. Мы не станем им ничего платить — просто отбирать, и все! А за это мы не будем сносить их хижины большими калибрами.

Слушай, коммандер, я видел проекты новых субмарин. Они могут показаться какой-то придурью параноика. Клянусь Мировым Светом! У них на палубе огромные орудийные башни. Эти лодки предназначены для войны с берегом. И их, разумеется, получится использовать исключительно при полном контроле океана. Но ведь это именно мы будем его контролировать, так, герой-подводник Биндж?!

Этот мир, в котором на нас будет работать весь одинокий континент Сферы Мира, этот мир скоро появится в реальности, моряк Биндж. Поверь мне. Остатки народов всех этих бесчисленных стран и даже империй — как они себя величают — будут у нас крепостными. Или рабами. Как нам захочется. Выбор, конечно, у них будет невелик, уж извините…

…Вот именно так говорил тогда подвыпивший шторм-адмирал. Как хорошо это представлялось в теории. Одно только плохо. Как там, в старинной народной песне? «Жалко лишь, что в этом мире сияющем жить не придется ни мне, ни тебе».

Клятый имперский миноносец позаботится. Массаракш!

26

Теперь Бюрос не одинок. Или, вернее, он затерялся в толпе. Хочется верить, что достаточно надежно. Для присоединения к бесконечной людской колонне не пришлось дожидаться вечера. Оказывается, несмотря на утверждение газеты «За рубежом Королевства», северяне не полные дикари. Выяснилось, что у них наличествуют зачатки культуры. Так, например, справлять естественные надобности на людях все же не принято. Для того чтобы освободить кишечник, выбирается безлюдное или отгороженное место. Вдоль старой грунтовки не выстроены гигиенические кабинки, потому народ валил справлять нужды в кустики и овраги. Причем из-за некоего присущего имперским подданным стадного инстинкта к скоплениям флоры они чешут толпой, а уже там, на месте, растекаются по отдельности. Именно такой случай коллективного опустошения кишок и выпал, на счастье, разоруженному радисту-пулеметчику.

Когда толпа потащилась в его сторону, он снял штаны и изобразил именно ту самую операцию опустошения нутра. А когда коллектив рванул обратно, к брошенному на родственников или даже на случайных попутчиков скарбу, Бюрос потрусил рядышком. Уже попав в пешее шествие, он несколько раз переменил местоположение. Теперь погонщики запутаются его вычислять.

Следуя куда и все, Бюрос-Ут никоим образом не проявлял себя. Пусть окружающие думают, что он глухонемой. Зато сам он с головой окунулся в океан информации вокруг. В толпе много болтали, пусть и не беспрерывно, видимо, в связи с усталостью. Для начала стоило освоить понимание вообще. Здесь были не четкие и скупые приказы и реплики из радиоперехватов переговоров между имперскими асами. Тут была живая речь. Порой неразборчивая, порой незнамо о чем. С другой стороны, Бюрос все же не попал на симпозиум академиков по литературе. Вокруг балакали об обыденных вещах. Детишки просили пить или есть. Порой им шли на уступки, чаще покрикивали или отвешивали подзатыльник. Некие старушенции скрупулезно перечисляли друг дружке оставленные где-то вещи. Оказывается, это были вовсе не передовые колонисты будущих поселений Империи на юге. Вокруг были беженцы. Кстати, и брела бесконечная колонна вовсе не на юг. Выходит, затаившийся в тылу врага радист-пулеметчик давно запутался в частях света.

Толпа тянулась своим ходом из провинции Бана. Многие ушли из города Доору. И то и другое название Бюрос знал. Его, конечно, подмывало спросить, а куда же идут люди, но он очень опасался за свой акцент. К тому же столь элементарный вопрос привлечет внимание. Разве это ему надо? Тем не менее тайна сохранялась недолго. Поскольку изнемогших детишек надо было подбадривать не только тумаками, а еще и добрым словом, то очень скоро выяснилось, что толпа следует в предместья столицы другой провинции — Ковер-Шакамлары. Или в нее саму. Бюрос напряг память, припоминая, не слышал ли он, будучи еще на базе, о том, что данный город собираются в ближайшее время стереть с лица земли? Припомнить ничего не удалось, но ведь это ни о чем не говорило. В конце концов, он был всего лишь пулеметчиком, а не командиром эскадрона.

Кстати, из подслушанных разговоров выяснилось, что город Доору уже поражен то ли бомбой, то ли ракетой. Ясное дело, ядерной или, может, термоядерной. Но, пожалуй, судя по бесконечности колонны, все же небольшой мощности. Что там у них в Доору находилось? Какие такие заводы стратегической значимости? Может, кто-то из штабистов переборщил? С другой стороны, вполне может случиться, что военно-воздушная мощь Королевства Ноюи здесь вообще ни при делах. Сколько союзников в коалиции Временного Союза? Любой из них, обладающий ракетами нужной дальности, мог такое совершить.

Короче, поначалу сбрасывать с себя ответственность получалось запросто.

27

Будь гидрофоны исправны, «Гидийорум» наверняка прикончил бы эту лодку нового класса. Конечно, будь аппаратура слежения в норме, миноносец бы потерял пару лучших акустиков. Они бы оглохли во время взрыва. Йои Лазым зря о них беспокоился. За счет «глухоты» корабля и они остались целы и невредимы. Очень кстати, «Идущему впереди» надо найти схоронившегося врага.

Да, если б в самом начале все было в норме, тогда бы все уже кончилось. В самом деле, если бандурина только из воды торчала на десять метров, то ясно, что под водой у нее было куда больше. Может, в двадцать раз, кто знает? За счет инерционности такая штуковина вряд ли слишком вертлява. А здесь все же не плохо изученные океанские глубины противоположного края Сферы Мира, здесь материковое поднятие дна. Столь массивной штуковине, к тому же стоящей в вертикали, следует вести себя крайне внимательно. В спешке погружения она могла даже шандарахнуть винтами о дно. Если, конечно, винты у этого «ноу-хау» размещены как положено — позади. А то мало ли?

Ныне имперский миноносец «Гидийорум» преследовал противника. Как назло, вызвать на помощь еще кого-нибудь не получилось. Тот первичный катаклизм неясной природы все же нанес рациям невосполнимый ущерб. Это было, конечно, странно. Но ведь «Идущий впереди» не имел права бросить свою добычу и устремиться в порт за помощью! Жуткую плавучую ракетную трубу следовало добить. Не могла же она не получить повреждений? Даже миноносец, находившийся от эпицентра гораздо дальше, заработал кое-какие дефекты. А лодка находилась непосредственно под разорвавшейся ракетой. Странно, что она не перевернулась кверху брюхом сразу же. Или может, Выдувальщик Сферы Мира особо благоволит к имперским морским миноносным силам? Решил одарить конкретный приглянувшийся ему миноносец возможностью поиграть с врагом в прятки? Почему бы, собственно, нет? Капитан-охотник Йои Лазым очень даже не против. Сейчас гидролокаторы более-менее в норме, так что есть большой шанс отловить чудом спасшуюся подводную абракадабру. Несколько раз бортовые акустики уже регистрировали подозрительные шумы.

Разумеется, в первый момент, когда на мостике рассыпалось стекло, а с палубы сдуло некоторую мелочевку, Йои Лазым тоже не растерялся. В общем, он не потерял почти ни секунды. Как только «Гидийорум» вышел на нужную дистанцию от точки акватории, в которой погрузился враг, пошли в ход бомбометы.

«Идущий впереди» растратил не менее двадцати глубинных бомб, вот только результат оказался нулевым. Это было странно, и следовало допустить, что миноносец имеет дело с очень опытным противником. Кто же это мог быть? О, если бы получилось как-то заставить неизвестных всплыть и сдаться! Увы, пока о таком повороте событий не следовало даже мечтать. Слишком разыгравшееся воображение отпугивало удачу. Выдувальщик Сферы Мира любит покорных и умеренных в желаниях.

28

Происходит нечто странное. Разумеется, если знать подтекст. Имперские гражданские шпаки поят и даже подкармливают своего врага. Разумеется, они понятия не имеют, кто он такой. Поскольку он прикинулся немым, то его, по-видимому, жалеют. Честно говоря, до того Бюрос-Ут как-то не задумывался, каким образом он сможет сохранять жизнедеятельность в этом людском потоке. Ну, возможно, он и догадывался, что нужно будет неким образом воровать у зазевавшихся фляжки с водой или куриные ножки. К счастью, ничего столь опасного, учитывая его программу «затаиться», делать не пришлось.

Поначалу его действительно пытались о чем-то расспрашивать. Откуда? Кто? Кого из близких он потерял? (В качестве образца черного юмора он перечислил в голове имена членов экипажа «Принцессы Кардо».) Вероятно, все окружающие несколько исчерпали темы для диспутов; может, все уже пошло по новому кругу. А тут выискался новый человек, вот и…

Поняв, что бедняга нем как рыба, от него отстали. Точнее, пожалели. Тут же предложили воды. Бюрос был ошарашен, но не отказался. Через некоторое время к нему подошел какой-то мальчонка лет шести. Явно подстрекаемый взрослыми, он быстро сунул в руку немому замусоленную, но все еще в обертке конфету. Бюрос-Ут выжал из себя улыбку, но смущенный донельзя мальчик уже ускользнул.

Конфету Бюрос съел и не заметил. После какая-то женщина подошла и вручила ему пакетик из фольги. Там оказался творог. Несколько порченый, но еще вполне съедобный творог. Судя по окружающим, маршировали они уже не первые сутки. Неизвестно, кормили ли всю эту толпу где-то на промежуточных пунктах централизованно, но даже если кормили, все равно наверняка не до отвала. То же самое касательно воды. Однако когда кто-то рядом откупоривал фляжку или чуть плескал в кружку из краника бочонка, транспортируемого в двухколесной тележке, то неизменно хоть глоток, хоть полглотка, но предлагал Бюросу. Это смущало. Бюрос-Ут кивал поначалу в виде маскировочной меры, а позже — уже в реальной благодарности.

Да не померкнет Мировой Свет! Их учили, будто в северной Империи все держится исключительно на дубинках «хранителей». Но вокруг не наблюдалось ни одного военного или полицейского. И вряд ли кто-то из осунувшихся, еле-еле передвигающихся старичков, женщин и детей мог быть тайным осведомителем. Кстати, военные появлялись вблизи несколько раз. Они всегда двигались на машинах. Обгоняли в параллель или ехали встречно, по той же грунтовке, что и толпа. При их появлении Бюрос-Ут стремился уменьшится в росте. Массаракш! Вокруг крайне редко встречались мужчины призывной категории, на него могли обратить внимание, потребовать документы. Вряд ли имперские военнослужащие приняли бы на веру его немоту. К счастью, пока радисту-шпиону везло.

Но вот повадки имперских армейцев его поразили. Они не проносились рядом с бешеной скоростью. Наоборот, все время притормаживали и редко сигналили — все больше высовывались из люков и окон и покрикивали на тех, кто сильно мешал движению. Дважды какие-то автомобили камуфлированной раскраски вообще останавливались. Откуда-то выныривал солдат или офицер (Бюрос-Ут находился не рядом, так что четко разобрать петлицы не мог) и начинал раздавать окружающим что-то из ящика или даже из кармана. Потом кланялся, прикладывал руку к сердцу, явно извиняясь, что не может остаться и разделить судьбу путников, и снова нырял в свой люк. Одну камуфлированную черными пятнами машину Бюрос с жутью опознал. У нее на капоте красовался чернющий трехглавый орел — знак «Коготь». Спецбатальон личной гвардии северного императора. Вернее, один из спецбатальонов. Офицер или сержант высунулся из машины, вручил в первые попавшиеся руки свою фляжку и какие-то таблетки, вынутые из кармана робы. Затем что-то долго и проникновенно говорил. Видимо, вдохновлял шпаков не падать духом окончательно.

Массаракш-и-массаракш! Все увиденное шло вразрез с тем, что внушалось на занятиях политической подготовки. Никто не колотил гражданских дубинками, не постреливал для развлекухи, не таранил бампером коляски с детишками. Может, просто поступило новое распоряжение имперской канцелярии обращаться с рабами аккуратнее? Типа, уразумейте, что нас немножечко побомбили ядерными ракетами, снесли кой-какие города. Теперь тягловых двуногих животных стало поменьше. Извольте погодить с развлекательными отстрелами до тех времен, когда популяция подданных хоть немного восстановится.

Нет, такого, разумеется, не могло быть.

29

Капитан-охотник Йои Лазым готов убить своих гидроакустиков. Массаракш-и-массаракш! Не суметь выследить такую дурынду! Ладно, пока они ему требуются хоть в таком, малопригодном виде. Но когда «Гидийорум» вернется на базу… Ой, что будет! Мичманский состав — в карцер, тут же. Пусть там, в тиши и покое, оттачивают доброкачественность слуха. А командира гидроакустического поста — лейтенанта-загонщика Вара Хешре — на вахту, на все время стояния на пирсе. Пусть — массаракш — слюни глотает, когда другие младшие офицеры будут похваляться удалью на фронтах покорения женских сердец. Короче, с работой акустиков почти полный швах. Так, кое-где иногда что-то ловят, и это «что-то» и «где-то» позволяет хоть немного оправдывать фланирование миноносца по приконтинентальной акватории.

А вот мотористы радуют. Все редукторы, валы, шатуны и прочее хозяйство работает как часы. И главное, урчит себе потихоньку. Никаких тебе рыканий, пробуксовок. «Гидийорум» идет по волнам, что раскаленный утюг по свежей простыне. Учитывая, что активную локацию Йои Лазым намеренно не использует, а глубинные бомбы миноносец не сбрасывал с того самого первого случая, можно сказать, «Идущий впереди» не выдает свое присутствие совершенно ничем. Вопрос только в том, наличествует ли в этой маскировке смысл?

Натасканный охотник за подводными лодками Йои Лазым очень надеется, что смысл все же наличествует. Пусть вражина думает, что крутой перец, что облапошил всех на Сфере Мира, а мы будем красться позади и посвистывать, как будто совершенные лопухи. А потом — бац!

Момент для оного «бац!» обрушился как снег на голову. У всех на мостике долю секунды открыты рты в удивлении. Надо же! Конечно же, все под Мировым Светом рано или поздно повторяется, но ведь не с такой же частотой? Где-то в интеркоме и в переговорной трубе оживает акустический пост. Надо же! В предчувствии карцеров ребятишки проснулись и прочистили уши! Их активность уже никому нафиг не потребна. Вдали, в чашеобразности вывернутого в нужную сторону мира, выпирает из темной воды наружу столь тонюсенькая на расстоянии, но толстющая, исходя из прошлого опыта, ракетометная труба.

— Торпедные машинки — товсь! — хлестко отвешивает Йои Лазым. — И еще пару в готовность! Вперед средним ходом! Не шумим, но торопимся, — добавляет он более тихо для окружающих вахтенных. С интеркомов и переговорных устройств сыплются ответные доклады.

— Хотя, не без глаз же они, — бормочет капитан-охотник себе под нос. — Все равно ведь заметят.

— А может, у них то же, как и у нас… — делает предположение капитан-поисковик Кэ Тадда и тут же замирает, как под взглядом василиска.

— Глупость какая, — цедит командир корабля. — Если у нас поломки, то и у них тоже? Непомерное самомнение — приписывать свои недостатки врагу.

Возможно, капитан-охотник не совсем прав. В окружающем мире все довольно-таки взаимосвязано. К тому же в последнее время на Сфере Мира явно творятся некие странности. «Гидийорум» лишен связи с берегом, но там, на берегу, происходит что-то нехорошее. Несколько раз до миноносца докатывался какой-то отдаленный грохот. Какой же силы должен быть звук, чтобы донестись сюда, за сто километров от берега? Кроме того, небо наверху стало несколько темнее. Не растекается ли на больших высотах тонюсенькая дымовая вуаль? На единственном континенте Сферы Мира вулканов не обнаружено, и что тогда может быть источником дыма такой интенсивности? Ответ напрашивается сам собой.

Кроме того, с учетом происходящего сейчас следует очень и очень торопиться. Ракетометная труба вышла наружу не для того, чтобы вдохнуть морской бриз. Она намерена сделать дымовой шлейф над океаном еще плотней и гуще. Но здесь, в море, все же нечему гореть. Значит, гореть будет там — на суше. Пылающие леса и города — вот что дает привесок к подозрительной дымовой вуали в преддвериях Мирового Света.

30

Впереди на дороге — чудовищный затор. Оказывается, пробки могут создавать не только автомобили — люди тоже. Столкнулись два импульса. Благо не встречных, но все равно. По двум пересекающимся почти под прямым углом дорогам движутся два потока. Правда, тот, в котором прижился Бюрос, вроде как не имеет ни начала, ни конца. А вот перпендикулярный имеет начало. Именно это начало людского ручья и столкнулось с потоком Бюроса-Ута.

Вообще-то, если бы в деле были не люди, а какие-нибудь, допустим, муравчики, то ничего бы страшного не произошло. Может, кто-то из муравьишек и запутался бы в направлении, свернул под девяносто градусов, но уж точно львиная масса все равно бы пошла куда и шла. Но тут-то были люди! Они начали обмениваться информацией: кто, куда и откуда. Это не есть простое любопытство — это вопрос выживания. Сообщество тех, к кому прибился Бюрос, движется из Доору, куда-то в лучшую жизнь. Предположительно, в Шакамлар. Но «поперечники» почему-то не собираются — или не собирались до того — сворачивать в благословенную столицу провинции Ковер-Шакамлары. С чего бы это? Тут явно что-то не так. До совершенно безопасного на все времена — по утверждению абсолютно всех соседей Бюроса — города осталось рукой подать. По грубой прикидке радиста-пулеметчика, где-то километров сто. Но до какого-то Мудрегана раза в два больше. Так почему этот новый поток шпаков собирается течь туда? Короче, остановка и столпотворение имеют крайне серьезные резоны.

Бюрос-Ут, в свою очередь, размышляет над ситуацией. В принципе особо он не торопится. Он не собирается оседать на постоянку даже в благословенном Шакамларе. Но не стоит ли, воспользовавшись случаем, переменить вектор движения? До того он время от времени перебегал от одной подгруппки людей к другой, дабы окончательно замаскировать место своего первичного вливания в гражданское море. Потом, и как оказалось очень вовремя, он сообразил, что роль всегдашнего мигранта и новичка — не самая безопасная. Пожалуй, эта догадка спасла его от серьезной неприятности.

Однажды совсем рядом с ним притормозила очередная военная машина. Она не остановилась, а сбросила скорость и пошла рядом с колонной беженцев. Из верхнего люка высунулся какой-то лысый тип в черных пилотских очках. Он начал о чем-то толковать с идущим параллельно стариком. Угостил деда водой. Затем приметил бредущего тут же рядом, через несколько человек, Бюроса. Окликнул. Радист повернулся в его сторону ни жив, ни мертв.

— Откуда ты? — ткнул в его сторону пальцем старший военной машины.

За время скитаний Бюрос-Ут уже довольно сносно научился играть немого. Он вымучил заискивающую улыбочку, помотал головой. Похоже, этого было маловато. Офицер, а может, и сержант — петлиц было совершенно не разобрать, — явно заинтересовался достаточно молодым рослым парнем в окружении женщин с детишками, стариков и в крайнем случае отягощенных скарбом отцов семейств.

От вероятного ареста, а может, и расстрела на месте за дезертирство или что-нибудь другое, Бюроса спасли две вещи. Во-первых, за эти дни и ночевки в толпе имперских шпаков он уже попривык к местным. Перестал воспринимать их как экзотику и уже считал вполне нормальными, просто управляемыми нехорошим правительством людьми. Потому как раз сейчас он оказывал помощь старушенции как минимум столетней выдержки. Он взял ее двухколесную тележку с лохмотьями и уже второй километр кряду волок эти причиндалы за собой. Вероятно, тип в очках подумал, что тележка с грузом его собственная.

Ну, а во-вторых, когда типус снова гаркнул на Бюроса, на его защиту встали окружающие. Женщина, идущая впереди и до этого вроде никогда не заговаривающая с радистом-пулеметчиком, внезапно стала громко голосить, что, мол, нечего цепляться к немому инвалиду. Ее поддержали другие. А старик, с которым военный до того перекидывался репликами, даже напористо объявил, что, мол, этот немой идет с ним от самого Доору.

— Хорошо! — отмахнулся имперский милитарист.

Затем наклонился в кабину джипа, покопался где-то внутри, извлек оттуда пачку печенья и вновь окликнул Бюроса:

— Эй, калека! На-а!

Пачка метнулась в его сторону, но Бюрос-Ут как-то догадался, что не стоит демонстрировать чудеса ловкости и быстроту реакции. Улыбаясь как можно дебильнее, он позволил печенью стукнуть себя по лбу. Только вот военный не прыснул от смеха, как ожидалось, а снова махнул рукой, пробормотав что-то вроде «несчастный человек». Невидимый за броней водитель переключил передачу, и автомобиль унесся вперед. Бюрос-Ут наклонился, поднял надорвавшуюся пачку и все с той же глупой улыбочкой начал угощать уставившихся на него детишек.

Однако тот случай остался в прошлом. Не следовало ли теперь все же переменить направление движения? Те, кто обнаружил свинцовую кабину, наблюдали распахнутый люк. Вряд ли два неповрежденных пустых скафандра внутри полностью выгоревшей капсулы убедили их, что никто из экипажа не выжил. Имперские «хранители» не идиоты. Они сложат два и два, выяснят, какой из гражданских потоков проследовал поблизости. Короче, если он сменит направление на перпендикуляр, то повысит сложность задачи по поимке сбежавших пилотов как минимум на порядок.

31

— Лейтенент Казайя, — наклоняется к переговорному устройству командир корабля. — Ваша задача — не позволить ему выпустить «континенталку». В прошлый раз получилось, Фрэн. Не подведите меня и сейчас.

Вообще-то в прошлый раз сбили никоим образом не первую ракету. Но задача капитана — внушать подчиненным веру в собственные силы, а не статистические заморочки.

— Машинное! — продолжает Йои Лазым. — Как только сбросим первые торпеды, дадим полный ход. Быть наготове!

Но, конечно, у Великого Выдувальщика Сферы Мира наличествуют свои притязания. Любовь его безгранична, и потому сейчас ему милы не только имперские миноносные силы. Впереди уже привычно ухает. Дым, копоть. Сверху рождается не слишком хорошо заточенная, вертикально прущая бамбулина. Слишком далеко для зенитных пулеметных машинок лейтенанта Фрэна Казайя. Пока еще слишком.

Звон в ушах маскирует другой звук. Пневматический выхлоп опорожняет накопленную компрессором мощность. Две торпеды последовательно обгоняют по воздуху миноносец и плюхаются в воду.

— Полный ход! — сипит в интерком капитан-охотник. Он снова белый как смерть. Одна баллистическая уже проткнула небо и несет к цели заряд. Кто, кроме него, более всех виновен в произошедшем? Он ходит за врагом уже более недели, наступая на пятки, но так и не потопил эту толстенную сволочь! Теперь из-за его неумения и бестолкового командирства где-то взлетят на воздух города. Совесть — жуткая штука, ее прессовку невозможно вынести. Но можно растечься под давящей гирей, загружая психику всякой всячиной. Лавиной неотложных дел.

— Торпеды в воде! Захватили цель! — доносится откуда-то. — Выставлены на тактильный подрыв.

— Хочу, чтобы эту дрянь переломило пополам, — цедит Йои Лазым. Старший помощник поблизости делает вид, что не слышит. Да и дел у него полно. Одно из них — умудриться не обогнать собственные торпеды. Не хватало еще, чтобы этот «тактильный подрыв» сработал по их родному корпусу. Неизвестно, как с «этой дрянью», но их самих встроенный заряд потопит наверняка.

Торпедная парочка все же не успевает. Чертова «труба» колошматит не как пулемет, но достаточно резво. В дыму и пламени она рождает новое чудовище. Офицеры и вахтенные на мостике щурятся и хватаются за что угодно надежное и стойкое поблизости. Они достаточно близко, чтобы ударная волна ракетного выхлопа сработала не только по ушным перепонкам.

— Казайя! — орет капитан-охотник.

Он исходит пеной совершенно зазря. Так же точно, как и его рык, задавлен ракетным ревом и визг пулеметных машинок на палубной надстройке. Трассирующие струи тянутся куда-то вверх, стремятся найти пересечение со спрямленной дугой ракетного разгона, но все «в молоко». Массаракш! «Гидийоруму» ныне снова не везет. Йои Лазым сжимает кулаки и отслеживает окончательно уходящую из зоны воздействия «континенталку».

Что-то чирикает в интеркоме. Слов ныне не разобрать, но зато перед носом еще и световая индикация. Кажется, подрыв торпеды! Не исключено, что если бы не дымовое облако впереди, получилось бы заметить, как толстющая ракетометная труба вздрагивает от боли. А вторая торпеда? Нет, сигнализация не активируется. Возможно, упругость первого взрыва развернула ее куда-то в сторону. Ничего, сейчас добавим до полного комплекта.

— Торпедные машинки — товсь! — орет — пытается орать — в переговорные трубы и интерком капитан-охотник Йои Лазым. Он не успевает…

Процессы в этом секторе Сферы Мира окончательно срываются с цепи. До сего момента на них действовала некая инерционность. Процессы растягивались, пружинки взводились. Ну а теперь они все одновременно и лопнули.

Вначале на миноносец все же накатывает ударная волна от ракетного запуска. Командный мостик недавно кое-как остеклили. Теперь вся эта импровизация со звоном лопается. Вахтенные и командиры инстинктивно сжимаются, стремясь увернуться от осколков. Никто из них не знает, что этот инстинкт, прикрывший глаза и лица, бережет их от куда более страшного.

Ответственный за пулеметные машинки лейтенант Казайя ведать не ведает своего счастья. Он кусает локти, чуть не плача от того, что его хозяйство расстреляло «молоко», хотя на самом деле зенитки попали. Просто, как уже сказано, процессы в мире несколько зависли. На секунду, не более. За это время там вверху, на упархивающей ракете, некие поврежденные цепи окончательно закоротило.

Все под Мировым Светом и вправду повторяется. Это так, да не так. Когда-то давно пулеметы подорвали ракетные баки и заставили схлестнуться окислитель и топливо. Ныне все куда хитрее. В стремящейся в оцинкованное небо «континенталке» повреждена боевая часть. Теперь все не по регламенту. Инициация!

Над морской акваторией ядерный взрыв!

Где-то далеко внизу, на глади моря, под ним два корабля. Один в небывалой вертикальной позиции. С точки зрения встречи ударных факторов — это лучшая позиция, но выпускной люк по центру корпуса все еще откупорен. Очень и очень не к месту.

32

Похоже, Бюрос-Ут ошибся в выборе людского потока. Нет, поначалу все было лучше некуда. Этот поток был как бы посвежей — более молодой, в смысле. Двигал он по дороге более живехонько. Через некоторое время Бюрос даже попрактиковался в разговорной речи. Поскольку этот поток беженцев двигал из города Безелье, по их словам, подвергнутого бомбардировке — благо, не атомной, — то вполне получалось прикинуться малость контуженным. Это сразу же оправдывало некую заторможенность речи, а порой не слишком ясное понимание быстро говорящего собеседника. Понятное дело, в прошлом потоке такую эволюцию по отношению к немоте осуществить бы не удалось.

Кроме того, ночью, когда все хоть как-то пытались вздремнуть под открытым небом, Бюрос умудрился хапнуть чью-то плохонько охраняемую сумку с вещичками. Теперь он сумел выбросить ветровочку, снятую когда-то с умершего, а также избавиться и от не слишком удобных штанов, прихваченных в той же забытой Мировым Светом деревне. Вообще радист-пулеметчик так расхрабрился, что средь бела дня свистнул из-под носа одного дедка вполне удобную и подходящую по размеру маскировочно-серенькую панаму. Словом, жизнь налаживалась. Не хватало, пожалуй, разве что документов. Впрочем, Бюрос-Ут не без оснований надеялся, что в одну из ночей как-нибудь получится затариться из чьего-то кармана и такими предметами. Страничку с фотографией можно будет оторвать, имитировать, что данные бумаги побывали в огне. Что тут такого, в самом деле, если он бредет из города, подвергнутого бомбардировке?

Правда, имелись и нехорошие признаки. Их появление бывший радист-шпион, а ныне просто шпион Бюрос-Ут обнаружил на второй день путешествия с новой колонной. По окраине дороги начали попадаться мертвые люди. Места с трупами можно было засечь издалека. На этом участке вся пешая кавалькада беженцев делала резкий крюк, порой даже сходя с дороги. Понятное дело, если мертвый лежал с правой стороны грунтовки, то толпа шарахалась влево, если слева, то наоборот. Ясен пень, неприятно наблюдать мертвое тело вблизи. Да и запах тоже… Но глядя на это шараханье, Бюрос почувствовал себя не очень. Массаракш-и-массаракш! Что, если это начало какой-нибудь эпидемии? Ну, скопище народу, недостаток воды, антисанитария… И кроме того…

Да не рухнет Сфера Мира сама на себя! Почти все окружающие вышли из подвергшегося бомбовому налету города. Причем ни одной атомной бомбы на Безелье не упало. Почему, собственно? Не следует ли заключить, что вместо атомной на город заодно с фугасками снизошло что-то вирусное? Почему, собственно, нет? Разве в составе Временного Оборонительного Союза все страны такие чистенькие, аккуратненькие, как Королевство Ноюи? Кто для них северные имперцы? Расплодившиеся без спросу и не в меру термиты, не более.

Короче, подумать и поволноваться Бюросу есть о чем. Не только о запланированном воровстве паспорта. Однако если бы этими думами все и ограничилось…

33

Цунами-коммандер Биндж долго командовал и людьми, и машинами. Он четко и по опыту знает — машина будет пыхтеть, пока не сломается. Более того, она будет пытаться работать, даже когда сломается. Прострели дизель навылет — станет вытекать масло, но масленый насос будет продолжать гонять по кругу жалкие остатки смазки, солярка по-прежнему будет воспламеняться, отдавать взрывную энергию поршням, и те не перестанут проворачивать коленвал. И он будет передавать энергию в коробку передач, пока окончательно не заклинится от перегрева. А вот люди, те…

Вообще-то, встречаются разные. Есть такие, что дадут фору любому коленвалу и любой поршневой группе. Израненные осколками, истекающие кровью, с переломами и оторванными пальцами, а не покинут боевой пост до самого конца. И ведь на первый взгляд, до той самой минуты ничем особенно примечательны не были. Разве что чуть более старательные, чем окружающие. Хотя и такое не всегда. Впрочем, никогда не угадаешь загодя. Случается наоборот. Чудо-богатырь, воплощение древнего гренадера-завоевателя архипелага, а как прошел над палубой первый же снаряд с перелетом, или там шуганула за внешним корпусом субмарины первая глубинная бомба, так уже зуб на зуб не попадает. Смотришь на него, и понятно, что толку не будет никакого. Короче, в отличие от смазанной механики определиться с пригодностью человека загодя не выйдет. И уж тем более, когда людей тех целая толпа. И значит, инструкции и средства, предоставленные шторм-адмиралом Таззаром, очень и очень кстати.

Да, в обычной, относительно штатной ситуации на экипаж можно вполне положиться. Не зря Биндж и другие офицеры «ноль-первой» ночи недосыпали, отрабатывая сплоченность и последовательность действий по различным командам. Кое-кто из экипажа расколошматил лоб, когда бежал по узостям лодочных проходов, добиваясь рекорда, причем так, что пришлось накладывать швы. Двое умудрились сломать пальцы, когда вертели штурвалы управления кингстонами. То есть экипаж очень даже неплох.

Очень может быть, что в условиях войны обычного, так сказать, типа они бы не подкачали. И погибли бы на боевых постах, если бы судьба так сложилась. Допустим, если бы «Медуза» от взрывов бомб начисто утратила возможность двигаться. Пошла бы на дно топориком.

Но за какой Мировой Свет они должны умирать, если «ноль-первая», наоборот, ни черта не способна погрузиться? Точнее, она уже постепенно погружается, потому как вначале заполучила под дых торпедой, а после — кажется, от ядерного подрыва собственной боевой части — еще и лишилась переднего закупорочного люка. Теперь она может погрузиться только один раз и уйти вниз, на самое дно. Но экипажу не нравится умирать за так. Они сделали что могли, зачем же…

Да, на поверхности их, скорее всего, ожидает плен. Но ведь это почетный плен, так? Есть же какие-то правила ведения войны на море, в конце концов. И вообще, когда они выходили с родимой базы, никакой большой войны Островная Империя ни с кем не вела. Да, какие-то боевые подвижки за это время явно произошли. Не зря же за ними гоняется северо-имперский миноносец. Да и ракеты были в кого-то впулены, во исполнение команды сверху. Но раз уж проиграли дуэль с противолодочными силами — куда деваться? Если б потопили, тогда уж да. Случилось, так случилось. А ныне «ноль-первая» «Медуза» попросту загнана в угол. Что же делать? Даже думать насчет «всплывать — не всплывать» не имеет смысла. Она уже тут как тут, около миноносца (и как массаракш эдакий не утоп, гад?) Ясное дело, саму новейшую субмарину следует потопить, а уж экипажу…

Вот примерно по такой схеме мыслит весь подчиненный личный состав, включая даже некоторых офицеров. И что же делать? Начать им всем втолковывать, объяснять что-то о величественном плане морского командования, рассчитанном на далекие перспективы? Ведь ни в коей — массаракш! — мере нельзя. Это нарушит приказ о неразглашении. Так что…

Вот именно. Тут случай для того самого алюминиевого чемодана, полученного от шторм-адмирала Таззара. Пора вскрывать и исполнять инструкцию, запечатанную внутри. Вроде бы она должна быть проста до жути. Никоим образом не иначе. Она ведь предназначена вот для такой кризисной ситуации.

Интересно, что там, окромя инструкции? Двадцать кило динамита? Да ну, маловероятно. Вдруг нечаянно уроню со стола еще до всяческих кризисов? Стоило ли рисковать чудовищно дорогой подводной лодкой уникального типа? Так что явно не взрывчатка. Тогда что?

Цунами-коммандер Биндж наклоняется и решительно вынимает из каютного шкафчика тяжелый, аккуратно опечатанный и опломбированный чемодан. Ну что ж, посмотрим, поглядим!

34

Если разобраться, это был попросту какой-то отпуск. Странный, несколько экзотический, но отпуск. Бывают же у людей странности? Вот некоторые богатые страшно хотят испытать, что же это такое — стоять за чем-нибудь в очереди. У них все есть из продовольствия и вещей и, по сути, давно уже ничего не надо. Но вот хочется же постоять? Понятное дело, элитному барону не пристало вставать где-то на пересечении улиц в очередь за похлебкой для бездомных. Очередь же это сама по себе жизнь. Есть некоторая приятность побеседовать с незнакомыми очередниками, посетовать, что «вот, мол, приходится…». Только о чем же барон станет говорить с оборванцами, которые и вправду выстаивают часами за остывшей похлебкой? Потому некто предприимчивый изобретает новую услугу: специальный магазин для богатых с очередью. Там, для блезира, даже что-то продают, но это не главное. Тому, кто выстоял, дарят некую побрякушку: чертика в коробочке на пружинке или прозрачную модельку Сферы Мира, с контурами стран и с прозрачным маслом внутри, в котором, если встряхнуть, плавают блестящие искорки, изображающие Мировой Свет. Но зато продавец тут не явится вовремя, завсегда будет кулёмать как черепаха, чуть не засыпать за кассой, считать копеечную сдачу по сто раз, опять сбиваться, потом в неудобный момент плестись куда-то к подвешенному на стену телефону, балаболить там о какой-то ерунде. А ты все стоишь, стоишь. Часто знакомишься и беседуешь с приятными людьми — бизнесменами, маркизом из провинции, зашедшим глянуть на экзотику…

Короче, у штатного радиста-пулеметчика нечто вроде такой экстремалки. Вместо службы — побродить с какой-то толпой, переночевать под дождиком под открытым небом, испытать жажду, урчание в желудке от голода. В общем, все живые друзья-коллеги воюют: у них вроде где-то атомная война. А ты бродишь, ходишь, воруешь носки поновей, сутулишься при появлении машин маскировочного окраса, совершенствуешься в разговорном наречии Империи. Чем не отпуск, в самом деле? Новых впечатлений — вагон!

Но где-то в неизвестном месте тикает себе будильничек. И вот дотикивает… Вперед, радист-разведчик! Опух тут от сна и натер ножки?! Получи, распишись в новых трудностях на свою голову! Галочку — вот тут.

Бюрос-Ут бредет по дороге. Действительно никого не трогает. Расспрашивает какого-то мужичка, почему он попал сюда из далекой северной провинции. Там что, тоже бомбят? Или профилактика, просто чтобы не расслаблялись? Мужичка зовут Каан Гаал. Оказывается — ученый, палеонтолог (вот такой массаракш!). Выгнали из города. Опасались бомбежки и вначале везли по железной дороге «как людей», а потом выбросили на какой-то промежуточной станции, словно котят. Эшелон срочно потребовался куда-то для перевозки военных. По возвращении назад — когда неизвестно, но по возвращении — серьезный дядька палеонтолог, член Имперской академии наук и еще чего-то там будет жаловаться самому министру науки. А еще… Правда, разговор о палеонтологии, в смысле о заинтересовавших Бюроса древних ящерах, как-то не получился. Словарный запас у радиста-шпиона специфический — не той системы.

Неожиданно, как раз при выруливании беседы на ровное, более приземленное место, все окрестности тонут в гуле. Ревет где-то наверху. Бюрос-Ут озирается. Так и есть. С юго-запада (вроде) надвигается огромный… в смысле, пока он довольно маленький, ибо далеко и высоковато… восьмивинтовой бомбовоз марки — как раз подстроившейся в недавний диспут — «Птеродактиль». Бывший радист-пулеметчик спешно припоминает, какие страны Временного Союза закупали данный тип «летучего острова». Северной Империи среди оных явно не значится. И потому что-то будет!

Бомбовоз ревет как у себя дома. Никаких истребителей сопровождения у него нет. Или, может, уже нет. Вообще-то к этому монстру под плоскости цепляются две штуки, но сейчас их не видно. Бюрос-Ут останавливается как вкопанный и наблюдает. Куда тут идти, да и бежать тоже? Но не будет же тяжелющий «Птеродактиль» заниматься козявками, шурующими по грунтовке? Или будет? Массаракш! Где это имперское ПВО? Где дальние — да в принципе уже и ближние перехватчики? Почему молчат зенитные орудия? Расчеты спят? Запамятовали, в каких ящиках схоронились снаряды?

Восемь моторов ревут будто их восемьдесят. «Птеродактиль» явно приближается. А что, если он просто сбросит контейнер с каким-нибудь ипритом? Так, между большими делами? Да не сплющится Сфера Мира во веки веков! Какого рожна гражданским жителям не выдали опечатанные противогазовые сумки? Конечно, может быть и напалм. Про эпицентр разлива и говорить нечего, но одной капли на излете, угодившей в макушку, хватит, чтобы воспламенилась и выгорела вся черепная коробка. Ни саперной лопатки, ни совка, ничего нет, чтобы сделать окоп полного профиля. Да и времени тоже.

Барабанные перепонки уже можно выковыривать шпилькой и выбрасывать на мусорку — так жутко ревет этот «Птеродактиль». Как ему хватило керосина дочухать сюда? Не дай Мировой Свет, еще свалится сейчас от недостачи топлива. Тоже бед не оберешься. Лопастей у него, что у сенокосилки ножей. Покуда погасят импульс, пройдут по толпе, что отара гильотин на выгуле.

Не, все-таки моторы ревут ровно. Вроде не рухнет. Хотя нет, звук переменил тон. А! Эффект колебания волн, массаракш! Штуковина, значит, на удаление поперла. Вот сволочная этажерка, запугала до смерти.

«Птеродактиль» и вправду куда-то уруливает. Какое счастье бесплатно привалило! Да он и отбомбился, наверное, давным-давно, а сейчас так летит — намечает цели для следующих.

Бюрос-Ут облегченно выдыхает. Кажется, он не питал легкие кислородом с самого появления бомбовоза. Хорошо, что на нем нет формы. Вот бы было посмешище. Представитель Его Величества Королевских военно-бомбовозных сил испугался какого-то «летучего острова». Ладно хоть за кустами и деревцами не схоронился, как местные шпаки.

Радист-пулеметчик оглядывает окружающий мир почти победно. Ну, что, гражданские устрицы? Уразумели, что такое настоящая мощь? Тут вам не имперские тру-ля-ля-лозунги, тут силища! Убедительнейшая, цементная силища Временного Оборонительного Союза!

35

Ну что ж, способ исполнения несколько экстравагантный, но приказ есть приказ. Конечно, методика разработана явно не флотскими, скорее какими-нибудь «островными жандармами», ранее специализировавшимися на тайных заграничных операциях. Примитивный динамит или, пусть, миниатюрный ядерно-нейтронный запал (помечтать-то можно!) подошли бы к случаю гораздо больше. Это, как по мнению цунами-коммандера, понятное дело. Может, и по мнению команды тоже. Но уж у нее-то спрашивать не придется. Референдум не получится. «Братья моряки! А какой способ самоубийства вам предпочтительнее? Просто открыть кингстоны или…». Список прилагается. Рядышком — места для галочек и плюсиков.

Если подумать, то в предложенном способе есть свой шик. В самом деле. Что тут новенького, если лодка, самостоятельно и не всплывая, проулюлюкала на дно? Глядя сверху, с поверхности, причин можно насочинять предостаточно. То, что она ушла искать далекую поверхность Сферы Мира, прикрытую океаном по преднамеренному решению экипажа, — только одна из версий. Субмарина — штуковина сложная. Пару клапанов не в то положение, с недосыпу, и — «прощайте острова мои навек, я больше вашим мхом не полюбуюсь» (как поется в любимейшем морским народом шлягере). На миноносце-преследователе только в ладоши похлопают да потискают в объятиях гидроакустиков, как будто это их личное достижение. А тут, конечно, совсем другое дело.

Лодка всплывает, сдается. Наверное, только тронутый командир миноносца распорядится перебить всех из пулемета. По возвращении в порт с героя, допустившего такое безобразие, снимут шкуру. Дело не в гуманизме. Экипаж чужой субмарины — ценнейший материал для познания противника. Северо-имперские «хранители» волосы на всех местах у себя повыдергают, если такую конфетку упустят. И потому возглавляющий погоню капитан-охотник, конечно же, подберет всех, кто барахтается в спасательных кругах и на плотиках. Ну а потом…

Потом будет сюрприз. Пока до вывесивших белый флаг подводников доберется местный бортовой докторишка, дело уже будет сделано.

36

Находящийся не у дел Бюрос-Ут ошибается. В том плане, будто все удовлетворены демонстрацией тутошним шпакам ударной мощи Временного Союза. Далекие маршалы генеральных штабов ночи напролет чешут лысины и седые ежики, размышляя, что бы такое еще отчебучить, чтобы в этой гадкой северной империи все совсем рты раскупорили. Надо признать, большой оригинальностью их мысль не блещет. А вот эффект… Эффект тот, что надо. Главное, никаких предупреждений. Никаких-то там восьмимоторных «летучих островов», потихоньку крадущихся издалека. Сразу — «бабац»!

Наверное, это была все-таки баллистическая ракета. Ее, красавицу, никак не заметить — выверни мир хоть чашей, хоть сферой. Запускают ее массаракш знает откуда. Там она сразу уходит вверх, в окрестности Мирового Света, уносит свой жуткий огненный факел за мезосферное зеркало. Исходя из теории баллистики, идет она по хитрой дуге: сказывается воздействие Мирового Света. И это вам не еле шевелящаяся тюха-матюха бомбовоза. Через какие-то десять-пятнадцать минут баллистическая, давно выработавшая горючку и сбросившая разгонную ступень, уже тут как тут. Может, если случайно посмотреть в нужном ракурсе, получится пронаблюдать, как ярчайшая точка вываливается из нижнего слоя перистого полога и несется под углом в заданную кем-то точку. Ни рева, ни визга рвущейся от лобового тарана атмосферы услышать вы, конечно же, не успеете. Скорость превосходит звук в несколько раз, как минимум. Но лучше, конечно, не смотреть в этом направлении вообще.

В старых войнах баллистические вроде бы применяли для заброски обычных фугасных или зажигательных штучек. Совершенно нерациональное использование дорогущего ракетного топлива из истощившихся природных компонентов. Бросать на хорошую дальность — вообще идиотизм, понятный даже генштабистам, изучающим мир исключительно по стратегическим картам. Чем дальше лететь, тем большую промашку совершает ракета из-за этого треклятого взаимодействия с Мировым Светом. Ну и какой, массаракш, смысл волочь тонну зажигательной начинки, если боевая часть промахивает от точки прицеливания километра на четыре-пять? Лес имперский поджигать, что ли? А потому единственная достойная нагрузка для дальнобойных баллистических «континенталок» — это, конечно…

Бюросу-Уту повезло. Он не смотрел в направлении падения «специальной» боевой части. Хотя мог бы и смотреть. Ведь именно с той стороны красовалась цель путешествия бесконечной колонны беженцев — город Мудреган. Наверное, ракета, как обычно, промазала — не попала в центральную площадь, а ушла на пяток километров вбок. И благо, в зону окружности вероятностного отклонения, расположенную диаметрально противоположно от дороги, по которой шли беженцы.

Человеческое чувство опасности выкристаллизовалось во времена, когда самым быстрым предметом считалась летящая птица, самой большой высотой — вершина дерева. К новым — техногенным — реалиям инстинкты не приспособлены. От тебя лично не зависит ничегошеньки. Чет или нечет выпадает сам по себе, в соответствии с абсолютно не антропогенной теорией вероятности. В этот раз Бюросу-Уту выпал чет.

Бездельно шастающий по чужой стране радист как раз наклонился, ибо на изношенной, сто лет тому назад украденной левой туфле вновь развязался шнурок. Не хватало еще грохнуться и рассмешить всех этих несчастных шпаков вокруг. Вообще-то, может, их и требовалось несколько развеселить, взбодрить. Хотя шпаки ныне и без того взбодрились и зашагали быстрее — ведь цель их утомительного путешествия уже здесь, перед глазами.

Бюрос — единственный молодой мужчина в группе. Сгорбленные старики, да и женщины тоже, почти все пониже него. И потому, если бы не клятый шнурок, он бы торчал над толпой подобно семафору. А так…

Первый поражающий фактор. Световая вспышка! Действует мгновенно, то есть без предупреждения. Она сама предупреждение о следующих факторах. У всех, кто смотрел в направлении города — а смотрели многие, — в сотую долю секунды выгорела сетчатка глаз. Боль никто не почувствовал — не успели. Глаз находится очень близко к мозгу, но сравнительно с технологическими скоростями нервный импульс почти стоячая волна, уснувшая на солнышке черепаха. Солнышка, кстати, данный мир никогда не видывал, и потому даже тем, кто смог бы что-либо рассказать, сравнить увиденное было попросту не с чем.

Те, кто в указанное мгновение моргнул, оказались большими везунчиками. Первичная кратковременная вспышка и есть исходный ядерный огонь. Именно она показывает, что цепная реакция накопила должную мощь и взломала стальные латы, сдерживающие реакцию до срока. «Я здесь! — сообщает она миру. — Я родилась!»

Жуткий, ни с чем не сравнимый огонь сияет кратчайшее мгновение. Затем вокруг него возникает природный экран. Это воздух в округе нагревается до стадии свечения. Процесс как бы и гасит, и воспламеняет сам себя одновременно. Теперь горит атмосфера. Здесь свечение идет в другом диапазоне и не столь убийственно для сетчатки. Можно, сощурившись, изучать разрастание огненного шара. Деталей, конечно же, не видно, но очень и очень легко представить, как он съедает кварталы, которым не повезло. Вообще-то все они горят уже от первичной вспышки.

Чертов шнурок истончился чуть ли не в нитку, с ним приходилось обходиться аккуратно. Спешащие путники обходили Бюроса справа и слева. Затем что-то изменилось. Все вокруг вырисовалось в нереальной четкости. Бюрос видел каждое волоконце изъеденного шнурка, каждую пылинку в слое пыли на туфле. Он не успел поднять голову и ничего не успел понять, когда вокруг стало очень жарко. Нет, не просто очень, а ОЧЕНЬ ЖАРКО. Так жарко, что оказавшиеся вне тени предметы воспламенились. Беженцы еще ничего не сообразили, еще не проморгались от внезапно угодивших в глаз пылинок, еще не поняли, что ослепли, а на них уже загорелась одежда и вспыхнули волосы. У женщин, даже в тоталитарной империи, волосы обычно длиннее, но никто не смог ужаснуться мгновенному облысению — не только по случаю слепоты. Просто на Сфере Мира неизвестен свет солнца, а значит, и не привилась привычка загорать. Но сейчас почти все присутствующие, кроме маленьких детей, случайно заслоненных взрослыми, получили наглядный урок кварцевания. Лица и лысины — все почернело враз.

Бюрос-Ут оказался в положении маленького ребенка. Совершенно непреднамеренно, так как его заслонили собой посторонние люди. Они там — полуметром выше — уже умирали от ожогов первой степени, а он тут все еще смотрел на собственную туфлю. Но и маленьким ребенком он все-таки не был. Когда-то, миллион лет назад, он значился военным, и его кое-чему обучали. Сейчас те старинные знания, а быть может, все-таки совершенно атавистические инстинкты сработали. «Вспышка справа!» — орал когда-то на учениях придурочный капрал Пурни-Ки, и все они послушно рушились вместе с поклажей, подсумками, карабинами неважно куда — в грязь, лужу, снег, острый гравий или овраг. И потому сейчас Бюрос-Ут тоже рухнул. Рухнул и распластался. Раньше всех, даже раньше тех, кто упал от странного свечения в глазах; уже мертвых, вообще-то. Потом на него начали валиться люди. Быть может, кто-то орал благим матом. Бюрос ничего не слышал. Где-то внутри него прыткий, затаившийся в мозгу наблюдатель начал с интересом отсчитывать секунды, причем в обратном порядке. «Десять, девять, восемь…»

Когда он вышел на третий круг, наконец-то явилась загулявшая где-то госпожа — Ударная Волна. Самая серьезная из всех сестер Взрывной Ядерной Реакции. И самая любимая.

Все окружающее радиста-пулеметчика сбросило с пьедесталов вертикальности и положило плашмя. Никаких зданий, линий электропередачи или чего-то там еще твердого вокруг не имелось — только люди. Вот их и бросило. Поскольку они были не самыми жесткими из возможных предметов, голова Бюроса уцелела. Кроме того, навалившиеся сверху люди послужили щитом. Взбесившаяся воздушная стена наверху ломала, душила, давила, тащила, перекатывала и бросала. В сравнении с этим здесь, под слоем тел, было относительно комфортно. Можно было перетерпеть какое-то время, покуда все сестры и братья Взрывной Ядерной Реакции наиграются с городом и окрестностями всласть.

37

И Мировой Свет, и давным-давно удалившийся в неясные дали по непонятным смертным делам Выдувальщик Сферы Мира явно относятся к миноносцу «Гидийорум» с большим пиететом. Все-таки ядерный подрыв есть ядерный подрыв. Сколько было до специальной боевой части, когда она превратила ничем не примечательную точку пространства в гипоцентр? Явно не более полутора километров. «Континенталка», пусть и нового морского вида, попадает в цель только лишь с некоторой круговой вероятностью. Помещать в нее какие-нибудь десять килотонн — это попросту смешить врага. Значит, над головой должно было полыхнуть как минимум в десять, а то и в сто раз солиднее. Где обязаны были оказаться задрипанный, всего с двумя торпедными трубами, миноносец и подводная бандурина нового вида? Давно уж на материковом поднятии дна и, скорее всего, в виде сплавленных кусков металла. Ударная волна, а также образованное океанской воронкой цунами должны были их спрессовать, расплющить, а может, даже перекрутить как выжимаемое белье. Но вокруг — в море и воздухе — ныне уже тишь да гладь, а на этой глади все еще держит марку миноносец «Идущий впереди».

— Почему эти сволочи не сдаются?! — орет в ухо находящемуся рядом офицеру капитан-охотник Йои Лазым. Орет он потому, что абсолютно все вокруг, включая и его тоже, получили контузию. Те, кто остался в живых, понятное дело.

— Если не сдадутся в течение десяти минут, я их расстреляю! — снова орет Йои Лазым.

Похоже, командира «Идущего впереди» контузило все-таки прилично. Во-первых, он стал донельзя говорлив, что не очень соотносится с его характером и пережитым считанные минуты назад ужасом, а также развороченным миноносцем, похожим теперь на едва держащееся на плаву корыто. А второе, у него что-то не так с логикой. Речь-то ныне идет о горизонтально растянувшейся в воде чужой субмарине. Но выглядящему не лучше нее «Гидийоруму» совершенно нечем стрелять. Обе торпедные трубы деформированы, бомбометную машинку, размещенную на палубном возвышении, тоже сорвало с креплений, и задействовать оную невозможно. Разумеется, глубинные бомбы получится выбрасывать за борт вручную. Но кому в таком раскладе придется хуже?

Рядом с командиром уже не старпом Кэ Тадда, а срочно повышенный до старшего помощника Фрэн Казайя. Капитан-поисковик Тадда погиб: рухнувшее при взрыве оборудование и стойки проломили ему голову. Вообще на мостике уцелел исключительно Йои Лазым, иначе брать на себя командование пришлось бы кому-то из выживших офицеров. Фрэн Казайя — неплохая кандидатура. Неизвестно, сколько рентген и всего прочего они все заполучили, так что повышение лейтенанта до старпома — важная мера поощрения. Поощрять есть за что. Все-таки именно пулеметные машинки Фрэна ухандокали баллистическую ракету.

— Сдадутся, куда денутся, — бормочет командир имперского миноносца, похоже, исключительно для себя самого.

«Вообще-то, это совершенно не факт, — размышляет рядом командир поломанных пулеметных машинок. — Могут ведь и попросту утопиться. Дыру в этом морском чудище мы проделать успели. А потом была еще и „континенталка“».

38

Отставной радист-пулеметчик Бюрос-Ут совершает долгую пешую прогулку по северной Империи. С некоторой точки зрения, путешествие несколько однообразно. Конечно, он не посещает города и не любуется их уникальными архитектурными ансамблями. Ходит все больше по сельской местности. Ну что же поделаешь? Ныне Бюрос-Ут в курсе, что война приобрела несколько неожиданный аспект. Понятное дело, он и раньше догадывался, что атомная война — дело не слишком милое. Но как-то в последних конфликтах обходилось без бомбардировок крупных городов метрополий. Может, где-то в колониях и стерли с карты одну-две столицы, но мало ли что может происходить в слаборазвитых отсталых странах?

Ныне явно другое время и другие нравы. Надо сказать, Бюрос-Ут давно подозревал, что некоторые из членов Временного Оборонительного Союза еще не созрели для культурного сотрудничества. Особо в плане ведения войны. Все ж-таки есть какие-то правила. Ну типа того, что атаковать по возможности только военные объекты. Может, только иногда, если уж по-иному не получается, наносить сопутствующий ущерб гражданскому населению. Например: заводы, производящие оружие, являются целями, а вокруг них обычно расположены жилые кварталы. Конечно, требуется по возможности укладывать бомбы с максимальной точностью. Даже рисковать бомбовозом, спускаясь на низкие высоты. Но всякое бывает, сами понимаете… Кстати, не исключено, что противник делает эти застройки специально, дабы намеренно ставить врага перед серьезной моральной дилеммой.

А теперь все неправильно. Кто-то из Временного Союза воспользовался первичным успехом Его Величества Королевских военно-бомбовозных сил и начал сводить с Империей какие-то давние личные счеты. Да и вообще! Может, если бы не удары этих же союзничков, последовавшие, как выяснилось, сразу же за подавлением Крепости, северяне отказались бы от борьбы и приняли почетную капитуляцию. Ведь по планам ВОС следовало переждать, поглядеть на реакцию Империи. Но кто-то из Союза нанес удары тут же. Хотя вроде и северяне шандарахнули по коалиции своими «континенталками».

Ладно, не его, Бюроса, ума дело гадать над стратегиями. К тому же задним числом. Для него сейчас важны выводы. Точнее, один вывод. Против северной Империи ведется тотальная война на уничтожение. Атомная зачистка, так сказать. Соваться сейчас в города — чистое самоубийство. Он уже видел, что случилось с городом Мудреганом. Дальше без него, пожалуйста. Лучше бродить по запруженным, а порой необычайно пустым дорогам, перебиваться с едой и питьем, но не дохнуть от радиации среди развалин. Кроме того, отныне у Бюроса-Ута имеется цель. Не Мировой Свет знает какая, но хоть какая-то.

Он решил дойти до моря! Чем плохая задача? Все лучше, чем брести туда, куда волочатся голодные и все более дичающие толпы беженцев. Как-то эта трансформация, кстати, волшебно-быстро произошла. Буквально неделю назад все было чинно-благородно, даже с толку сбивало. Бесконечные кавалькады гражданских топтали грунтовки чуть ли не в ногу. Детишки не плакали без команды, дедули с бабушками раскланивались, шамкали что-то там о погоде и о лучшем способе приготовления кролей-ушастиков. Люди друг дружке помогали, делились водичкой, хлебали из общей посуды в меру. Даже военные патрули снижали скорость, делились хлебной горбушкой и заверяли в скором прекращении происходящего балагана.

Ныне все по-другому. Народ тырит друг у дружки консервные объедки. Кто понаглее, вообще изымает на глазах у всех, и грабеж среди бела дня никем не наказывается. Хотя, может, и наказывается. Бюрос-Ут видел в нескольких местах сваленные грудой трупы гражданских. Наказывают мародеров? Или просто имперские «хранители» взялись за свое обычное дело? Кроме того, повсюду вдоль дорог — трупы. Никто не закапывает. Какие-то жуткие, невиданные до того Бюросом собаки с тяжелыми круглыми головами бродят поблизости, нюхают. Любую кавалькаду беженцев можно не только видеть издалека, но и слышать. Дети беспрерывно орут благим матом, исключая тех, кто уже безнадежно охрип и просто неслышно всхлипывает. Молодые и не очень мамы мутузятся за глоток воды. А однажды на глазах Бюроса за молоко убили ветхую бабушку. Да и военные колонны с грузами. Теперь они, обгоняя бесконечные кавалькады, не только не замедляют ход, — наоборот, переходят на повышенную передачу. Порой давят зазевавшихся. А иногда кто-то колошматит из автомата, чтобы посторонились. Благо, покуда по воздуху.

Короче, брести с толпой противопоказано во всех смыслах. Психика не выдержит — раз. А два — не слишком далеко в будущем проглядывается людоедство. Лучше свалить загодя: Бюрос-Ут хоть и не полноват, но кому-то может показаться достаточно аппетитным.

39

Цунами-коммандер Биндж наблюдает апокалипсические картины будущего. Это не есть реальность, просто мозаика, выстраиваемая внутри его головы. Сам он занят спокойным, неторопливым делом — аккуратнейшим образом орудуя большими ножницами, чикает на куски прочитанную инструкцию. Клочки бумаги становятся все более и более микроскопическими, а число их растет в геометрической прогрессии. Что поделать, на подводных лодках запрещено использовать открытый огонь. Конечно, в нынешней ситуации следовать запрету попросту глупо, но привычка есть привычка.

Итак, перед внутренним взором Бинджа прокручивается следующая кинолента. Вражеские спасатели зачерпывают плещущихся в море сетями, используют лебедку и, наконец, хватают протягиваемые руки. Это есть ключевой момент — режиссерская удача. Камера наезжает. Крупный план. Рука вцепляется в руку, напрягается… Оба статиста, конечно же, без перчаток — те слишком скользят. Теперь… Еще более крупный план. Используем для показа микроскоп. Объектив надвигается. Видна негустая поросль волосков повыше кисти. Они увеличиваются в размерах: ныне это пальмы. Камера скользит ближе к пальцам. Это уже не пальцы вовсе — какие-то бурые поверхности. Ошметки грязи предстают терриконами. Но и такой параметр увеличения уже в прошлом. В деле совсем другой уровень. Пошла в ход мультипликация. Вот оно!

С поверхности на поверхность перетекли какие-то искусственно (для фильма) подкрашенные точки. Это и есть самое главное. Вирусы! Смертельные, быстро распространяющиеся и неизлечимые. Апофеоз! Притихший зал с кинозрителями замирает.

Потом все по накатанному. Никаких больше сложных операторских эффектов, работы с уровнем нанометров. Зараза стремительно распространяется по вражескому экипажу. Конечно, первыми начинают кашлять, харкать кровью, корчиться от болей выловленные из моря чужие подводники. На борту миноносца, конечно же, спохватывается доктор. Он бежит брать образцы крови у еще не жалующихся на острую головную и кишечную боль спасателей, хотя мог бы для начала исследовать свою собственную. С точки зрения конечного процесса, разница только в сроках наступления окончательной фазы. А среди выловленных подводников уже есть умершие.

Да, если подумать, то в изобретенной методике наличествует свой резон. Когда северные имперцы найдут в океане собственный, дрейфующий лишь по карте течений миноносец, а высадившись на борт, обнаружат весь экипаж вповалку и без признаков жизни, они сделают выводы. А после парочки таких случаев всем военно-морским силам будет строго-настрого наказано ни в коем разе не приближаться к субмаринам Островной Империи. Даже если она всплыла с белым флагом — все равно. И ее, и всех плавающих поблизости и молящих о помощи следует расстрелять с дальней дистанции. Желательно самым большим из наличных калибров. Применение напалма поощряется.

Тот, кто разработал план с заражением, гениален. Через некоторое время все моряки-подводники архипелага будут ведать, что сдаваться врагу совершенно бесполезно: все равно всех расстреливают и топят. Так что будут драться до конца.

Следовательно, вопрос о применении содержимого чемоданчика не стоит. Вопрос о том, что «Медуза» «ноль-один» будет всплывать с белым флагом, тоже не стоит. По сути, остался только один маленький подвопросик. Стоит ли сдаваться врагу самому цунами-коммандеру?

Пожалуй, с точки зрения простоты решения, рационально было бы пустить себе пулю в лоб из штатного «дакснера». Но, во-первых, морально ли, если вся остальная команда будет еще несколько часов, а то и суток помирать в корчах, распрощаться с жизнью так запросто? И во-вторых, не следует ли увеличить зону поражения за счет своей личной сдачи в плен? Ведь, поднявшись на борт, можно будет предложить аудиенцию с капитаном миноносца. Вряд ли тот откажется от желания похорохориться перед поверженным врагом.

После освобождения, покуда запаянный в специальные, оберегаемые инфраструктурой чемоданчика капсулы, вирусы распространятся не только посредством тактильных прикосновений, но и по воздуху тоже. Чем более приватным станет уровень общения между капитанами, тем больше заразы переселится по адресу. Так что…

Штатный пистолет лучше выбросить за борт, дабы не появилось соблазна.

40

Вообще-то, море было его навязчивой идеей. Чего ж теперь каяться и обижаться? Навязчивые идеи, они ни к чему серьезному не приводят. Понятно, даже не слишком мудрый психолог-практик запросто заключит, почему Бюроса тянуло к морю. Из моря, так сказать, он вышел — в море и возвратиться жаждет. Ну, в смысле принесла его сюда «Принцесса Кардо» со стороны океана, вот попавший в ловушку организм и тянется невольно туда, откуда его приволокли. Вдруг чудо какое, и… Или крылья отрастут, или славный боевой флот Его Величества явится встретить своего героя. Разумеется, из элементарной логики исходя, как возможно пешком добраться до милого Ноюи? С империей Королевство непосредственно не граничит, между ними груда колоний и даже вообще неосвоенных территорий. Понятно дело, почему неосвоенных. Потому что те экваториальные места попросту непроходимы не только для пешего, но и для экспедиций на вездеходах. Так что шагать туда в подобранных на свалке туфельках напрямую — дело явно гиблое. А вот по морскому бережку… Здесь, по крайней мере, не заблудишься. Пиликай потихонечку по песочку, и лет эдак через сто-двести, глядишь, и добредешь.

Последний бросок к берегу Бюрос-Ут совершил среди ночи. И ведь он вполне ясно понимал, что бросок тот может оказаться попросту убийственным. Что-то там, на западе, еще с вечера время от времени грохотало. Неравномерно так. Словно Выдувальщик Сферы Мира поднимал и встряхивал в воздухе какую-то бочку, емкостью приблизительно с каменное плато Корпытомуса, а в бочке колотилось нечто увесистое, — например, пара-тройка гор с хребта Хафиф-Кордильер. Никакой нормальный в сторону такого грохотания никогда бы не пошел. Только ведь вряд ли Бюроса-Ута нынче получится считать нормальным. Ел он вдоволь массаракш знает когда. Спал, не вздрагивая и не просыпаясь от отсутствия одеяла или подозрительных шорохов раз сто за ночь, тоже неизвестно сколько времени назад. Впрочем, известно. Еще до посадки в родимый бомбовоз.

Временное помешательство подчеркивает и то, что этот жуткий грохот вдалеке подсвечивался каким-то сиянием. А порой огненными вспышками. Какой хоть чуть соображающий человек поперся бы в эту сторону? Может, там опять что-то атомное взрывалось или даже не атомное — более локального действия, все равно ведь — взрывалось. В конце концов, даже если туда, на песчаный бережок, лихо высаживалась морская пехота Королевства, прикрываемая снарядной завесой линейных кораблей объединившегося флота Временного Союза, то и тогда не стоило попадать кому-то под горячую руку. Большие корабельные калибры не разбирают, где там прогуливается по гальке герой воздушных боев радист-пулеметчик Бюрос-Ут. Короче, все могло кончиться достаточно печально. Впрочем, оно и так закончилось невесело.

Бюрос-Ут вырулил на бережок вместе с рассветом. Мировой Свет наверху, за серебристыми облаками, как раз вошел в фазу свечения. Разгорался.

Ближнюю перспективу Бюросу закрывали какие-то длиннющие, больше двух этажей в высоту, заборы. Стояли они тут очень давно, и неумолимое время порядком их покоробило. Там и тут в этих полусгнивших металлических щитах имелись прорехи, в которые получалось запросто протиснуться. То, что море рядом, странник уже понимал, но сам берег никак не наблюдался. Из-за этого, когда он все же пролез под последним забором и распрямился в сухой высокой траве, то удивился, что море уже тут.

Берег, к сожалению, не был песчаным и пологим. В ста пятидесяти метрах от забора оказался срез скалы, круто обрывающейся в море. Высоту скалы, конечно, можно было бы определить, подойдя к краю, но у Бюроса даже мысли такой не возникло. Дело в том, что в эту самую скалу, видимо, этой самой ночью врезался корабль. Врезался со всей дури. Как еще можно объяснить, что даже передняя оконечность его киля торчала чуть выше скалы, а вокруг — в траве и на камнях — валялись разнообразные тяжелые запчасти. Судя по цвету корпуса, корабль относился к Имперскому военно-морскому флоту. На чуть ли не вывернувшемся от удара наизнанку носу наблюдалась надпись — «Гидийорум».

«Идущий впереди», — с ходу перевел Бюрос-Ут. И какого, спрашивается, рожна данный «Гидийорум» атаковал носом собственные берега?

Катастрофы, аварии, а тем более кораблекрушения притягивают, всем известно. Хочется высмотреть — а что же там такое-эдакое. Как бы вскрытие запретной волшебной дверцы. Жуть интересно заглянуть за край. Что же там такое, за границей смерти? Ведь когда-нибудь туда загляну и я.

Бывший радист-пулеметчик бродил среди раскиданных обломков вражеского корабля. Обломков не очень-то и много. Все же это не сухогруз с контейнерами, а гораздо более жесткая штуковина. Палуба, надо думать, максимально очищена от всего, что может гореть. Самое интересное находится все же внутри. Хуже другое — среди всякой всячины на берегу валяются люди. Мертвые, разумеется. Их выбросило сюда с палубы. О Мировой Свет! Просто камикадзе какие-то! Вообще-то Бюрос-Ут не санитар-спасатель, так что люди ему не сильно интересны. Уж чего-чего, а вот бесхозных трупов он за время путешествия по Империи насмотрелся вволю.

Он подходит к кораблю. Наклоняется со скалы. Где-то внизу о камни колотят волны. Корабль от удара практически сломан пополам, и вся передняя часть выперла чуть ли не под прямым углом вверх. Надо же так впилить в собственный берег! Ощущение такое, что задняя часть продолжает погружаться. Или это кажется? Неужели у самого берега может быть так глубоко? Бюрос-Ут оценивает устойчивость корабля не из праздного любопытства. Там, на борту, должно быть жуть сколько всего нужного. Например, еда. Не говоря об оружии, одежде и далее по списку. Правда, насчет оружия имеются сомнения. До сего момента он шлялся по местности без ничего и покуда не умер. А вот внешний мир впадает в варварство на глазах, и какой-нибудь ствол не помешал бы. С другой стороны, если Бюрос наткнется на полицию или еще кого, то наличие оружия может стоить ему головы однозначно. Дилемма, однако.

Бюрос-Ут оценивает, каким образом можно забраться на вздыбившийся борт. Если ухватиться здесь, а потом подтянуться тут, то… От занятий теоретическим альпинизмом его неожиданно отвлекает стон. Радист-пулеметчик вздрагивает. Это совсем рядом. Человек в десяти метрах в стороне жив и сейчас смотрит прямо на Бюроса.

— Эй! — окликает он, не поднимаясь. — Ты спасатель?

Обращается он на основном языке северной Империи. Бюрос вглядывается и видит, что одна нога у «ожившего покойника» жутко вывернута. Да и вторая, пожалуй, тоже.

— Эй! Чего молчишь? — слабо сипит покалеченный.

О Мировой Свет! Не исключено, что у него вообще сломан позвоночник. Как он еще жив? Бюрос, разумеется, слышал ночью грохот и скрежет, и то ли артиллерийскую канонаду, то ли взрывы. Корабль разворочен так, что вполне получается представить, как на нем и в нем что-то подрывалось без всякой жалости. Но это было задолго до рассвета. Значит, с момента столкновения со скалой прошло массаракш знает сколько часов.

— Я не спасатель, — отзывается Бюрос-Ут. В самом деле, с какого праздника Коронации он должен тут помогать чужим военным?

— А где спасатели? Скоро они? — интересуется раненый.

Вообще-то Бюрусу надо или попробовать забраться на корабль, или валить отсюда подальше. Если и правда прикатят спасатели, не стоит попадаться им на глаза. Еще какие-нибудь «хранители» загорятся допросить его в качестве свидетеля. Однако язык уже вступает сам по себе.

— Я пока спасателей не видел. А вы лежите, не двигайтесь, у вас серьезная травма.

— Я знаю, — еле выдыхает лежащий. — Чувствую. Не, наоборот, не чувствую… Ни ног, ничего… — Он вдруг резко, как-то болезненно дергает головой. — Я не протяну до спасателей. А еще живые есть?

— Пока только вас видел, — признается Бюрос. — Может, на корабле?

— Значит, нет, — еле слышно цедит раненый. Бюрос-Ут невольно делает в его сторону пару шагов.

— Нет, не подходи! — опять сипит раненый. — Не подходи. И на борт не надо. У нас, кажется, эпиде… Стой! Только не убегай! Просто не подходи близко. Я должен сказать очень важное. Сядь, не убегай. А сдохну и не успею сказать.

— Это что было — карманный линкор? — спрашивает Бюрос неизвестно зачем.

— Миноносец «Гидийорум». Слушай, ну погоди пять минут. Что я скажу — передашь спасателям.

— Спасателям? — переспрашивает Бюрос-Ут, хотя все слышал отчетливо.

— Не перебивай, друг! Не перебивай! Я командир корабля. Капитан-охотник Йои Лазым. Перед тем как стемнело, субмарина, которую мы гоняли уже больше недели, снова всплыла. Она запускала ракеты, а потом…

— Запускала ракеты? Субмарина? — переспрашивает Бюрос. Ему почему-то думается, что он не уловил нюансы устного перевода.

— Заткнись и слушай, — раненый дышит очень глубоко, но со всхлипами. — Прошу. Заткнись и слушай. У них лодки нового типа. Не у Временного Союза. У Островной Империи. Есть такая на самом юге. Мы думали, что они тут совсем ни при чем, тонут в своих проблемах. Но все не так. Островитяне специально развязали эту войну. Не Союз и не Империя первыми стрельнули друг по другу.

«Как же, не Союз, — прикидывает Бюрос-Ут. — Уж мне ли не ведать, господин моряк. Эх! Жаль, нельзя тебе рассказать, что и как». Но сейчас не до праздных размышлений — требуется понимать чужую, в предсмертных всхлипах, речь командира несчастного миноносца.

— Мы взяли их на борт. В смысле в плен. Кого успели. Их каракатица получила от нас добрую дырищу в корпусе. Да и передняя выпускная система — так они называют — не закрылась полностью и сосала воду. Я лично допросил их главного. Честно говоря, мы не сразу поняли, что они с Островной Империи. Кто мог такое подумать? Но мы допросили… Тогда мы еще не знали о заразе, о том, что их «Медуза» — так она зовется — заражена биологическим оружием. Заразил капитан перед всплытием. Они сбрили бакенбарды. А, ты ж штатский, не знаешь. Их морские офицеры — я про островитян — всегда носят бакенбарды. Отличительный признак.

«Какую-то ерунду несет. Бред умирающего, — размышляет Бюрос-Ут. — Но куда мне, собственно, торопиться? Почему б не послушать? Вдруг выболтает что-то ценное, что пригодится мне для передачи родной разведке?» Мысль идиотская. Точнее, не то что идиотская, но совершенно новая. Как-то до сего момента Бюрос-Ут не думал, что сможет добыть какие-то важные для родины сведения.

— Ладно, не об этих мелочах речь, — тяжко дышит раненый. — Ты, главное, добр человек, запомни. Доложи нашим. У Островной Империи совсем новый класс подлодок — «Медуза». Они переворачиваются в воде и выстреливают баллистические ракеты. Марка «континенталки» тоже новая — «Ожог». На борту семь штук. Но и это не главное… — Раненый вдруг вздрагивает; Бюрос думает, что уже все, но ошибается. — Главное, парень, вот что. У этих гадов был план. Они пускали свои ракеты с разных точек. Потому и наши, и все остальные — я о Временном Союзе — подумали друг про друга. Ну, понял? Союзники подумали, что стреляли наши, а наши — будто бы стрелял ВОС! Ты усек, гражданский? Сделай дело. Передай это армейцам. И вообще. Что тут у вас?

— Вы о чем? — спрашивает бывший авиатор Временного Оборонительного Союза.

— Что тут, на суше, творится? Мы без связи кучу дней. Гонялись за этой «Меду…» Ой, как больно. Мамочка, мама! Мамочка… Не подходи, заразишься. Не подхо…

Бюрос-Ут и так стоит — ни жив ни мертв. Хотя с чего бы переживать? За последнее время он навидался трупов больше, чем за всю прошлую жизнь. И как умирают люди, тоже неоднократно видел. Бывали случаи гораздо страшней, чем этот. Когда на глазах умирают от непереносимых ожогов дети, то…

Подумаешь, очередная агония. К тому же не слишком долгая. Как бы образцово короткая. И может быть, даже к месту. Ведь о чем спросил этот командир миноносца напоследок? «Что тут, на суше, творится?» Неужели ему бы стало веселее умирать, если бы Бюрос-Ут поведал, что в его отсутствие союзники раскатали его милую родину в атомную пыль?

Вовсе не стоит о таком думать. Необходимо отвлечься. Итак, получил ли Бюрос какую-то информацию, интересную для Королевства Ноюи? Было ли все сказанное бредом? Но если по аналогии Бюрос-Ут станет кому-то неподготовленному вешать лапшу о том, что случилось у них на борту спускаемой капсулы после посадки, о том, как трижды-майор Таваса Пи перестрелял почти всех своих, то… Пожалуй, в этой версии событий можно очень сильно усомниться. Когда нет доказательств, то дела рассказчика не блестящи. Жалко, раненый не успел доложиться, с какого массаракша их корабль саданул со всего маха в скалу? Наверное, на это тоже были свои причины. Будь Бюрос-Ут романистом, сочинил бы по подобному поводу целую историю.