Атропин

Вместо пролога

— На какой черт тебе это старье?

Спрашивая, Уоррен оборачивается через плечо и смотрит на Теда, но тот только задирает колено повыше, пристраивает на нем гитару — древнюю, как самолет, деревянную, слишком большую для своего роста — и продолжает беззвучно шевелить губами.

— Есть же цифровые версии, они легче, — зачем-то продолжает Уоррен, отлично понимая, что говорит в пустоту, в крайнем случае — своей койке с аккуратно застеленным без единой складки одеялом.

— Доминантсептаккорд с пониженной квинтой, — сосредоточенно бормочет Тед, глядя сквозь Уоррена в начало зарождения вселенной, никак не меньше.

— Я был бы тебе признателен, если бы ты иногда делал вид, что я не пустое место…

— Малый нонаккорд…

Уоррен отворачивается и снова смотрит в окно на унылые кусты вдоль казармы, на медленно гаснущий рельс солара в «небе» Аайи, на сгущающиеся тоскливо-зеленые сумерки. Он сминает в кулаке пустую сигаретную пачку и почему-то думает о самоубийстве.

Отдельный бокс в медблоке они получили всего на две недели, из-за недобора массы — Тед, и из-за обследования глазного дна — Уоррен. Воздействуя на глаз, атропин не только расширяет зрачки, но и изменяет преломляющую способность хрусталика. В этой новой преломляющей способности для Уоррена было откровением, что мокрые следы от ног и сигарета за ухом Теда Тейлора иногда совсем не раздражают, а бездарный (бездарный, просто бездарный) перепев старых песенок пониженным до смешного голосом вызывает состояние эпилептического абсанса.

Нельзя сказать, что он не пытался бороться с этим побочным эффектом атропина, как и с разгильдяйством Тейлора. Однажды утром он притащил Теда из спальни обратно в ванную (тот лягался и выкручивался, но Уоррен был сильнее) и ткнул его носом в разлитый на полу шампунь и пустой тюбик из-под пасты. В его намерения входило не отпускать шею Теда до тех пор, пока тот своими руками не выбросит и не вытрет все, что нужно. Но стоило Теду встать на колени и нагнуться к полу, как Уоррену пришлось бросить его, пулей вылететь из ванной и запереться в туалете, пока унизительное положение вещей не стало очевидно наглому Тейлору.

Хуже этого были только визиты контуженого старшекурсника по кличке Полип, который заходил в их бокс послушать гитарный перешлеп Теда на свои уродские стихи, и который однажды свернул нахамившего Уоррена в куль, пристроил возле дивана в качестве пуфика и уселся на него сверху с банкой пива. Тейлор хихикнул, поставил ногу Уоррену на спину, водрузил на коленку гитару и устроил Полипу импровизированный концерт, который длился около получаса. Все это время его ступня ездила Уоррену по лопаткам и плечу, пока Полип не вспомнил о том, что под ним живой человек, и не помог ему подняться, сунув в виде извинения в руку банку с пивом. Глаза самого Тейлора были скорее равнодушными, чем нахальными.

Нет, бывали, конечно, и просветы в действии проклятого лекарства, когда его отупляющий эффект давал трещину, и Уоррен мог рассуждать почти трезво, как сейчас, например, когда убеждал Тейлора в преимуществах цифрового варианта гитары. Он даже почти уважал себя за то, что мог при этом не смотреть в его сторону.

— Я заказал бы ее по сети с доставкой.

Может быть, у него даже выработается иммунитет…

— И оплатил бы, если бы ты согласился… — Уоррен проводит пальцем по гитарному чехлу, стоящему у стены, повторяя все его изгибы.

— Что? — Тед толкает его ступней в спину и смеется. — Что ты там несешь?

— Убрать отсюда эту гробину, — торопливо заканчивает Уоррен. — Она занимает много места.

— Отвали, — отрезает Тейлор, переворачивая на проекторе страницу с аппликатурами.