Аустерлиц

Событие тридцать девятое

У страха глаза велики. На самом деле мамелюков было меньше. Но всего вместе с егерями был полк. Как потом сообщил один из пленных это и был полк. Назывался он «Кавалерийские егеря Императорской гвардии». Мамелюков же в нём была только одна рота. Сто пятьдесят человек. Кавалерийийский пол конных егерей — это как раз тысячу всадников, в числе которых пятьдесят офицеров и девятьсот пятьдесят солдат. И номинальным командиром полка был аж сам пасынок императора Эжен Роз де Богарне. Несмотря на то 13 мая 1805 года был назначен вице-королем Италии, но он сохранял номинальное командование полком. Пленный был интересный. Негр. Не антрацитово чёрный сенегалец, но настоящий негр. Звали его Джозеф Дамингу, и он был какой-то знаменитостью. Проявил себя где-то.

Мамелюки — это почти те же янычара, только конные. Египет в это время по факту одна из провинций Османской империи. И как и в самой метрополии в последнее время у власти практически не падишахи, а руководство янычар, так и в Египте руководят страной беи мамелюки. Это давно тысячи лет назад мамелюки или мамлюки были рабами из тюркских народов, которые служили в армии. Сейчас основная их часть набирается на Кавказе. Это черкесы, абхазы, грузины и армяне, а в последнее время из-за похода предыдущего шаха на Грузию, где двадцать тысяч человек были убиты, а ещё почти столько же угнано в виде рабов и продано затем на невольничьих рынках, так грузин принявших ислам в мамелюках чуть ли не треть.

Обо всём этом чернокожий пленный расскажет потом, сейчас, на стоящих на возвышенности небольшой егерей и лезгин с чеченцами, неслась конная лавина. Далеко ещё, с километр им спускаться от леса с небольшой возвышенности, а потом опять подниматься на тот холм, где Брехт с кусочком своего войска расположился.

В Реале, насколько Пётр Христианович помнил, этот полк схлестнётся с нашим конногвардейским, и часть порубает, а часть в плен захватит, сам при этом почти потерь не понеся. Очень злы в рубке мамлюки. У них специальная есть кривая сильно сабля — скимитар называется, а ещё они вооружены двумя парами пистолетов, тромблоном, карабином и топориком. До зубов вооружены, не хуже его лезгин, единственное лезгины в стальном шлеме и в кирасе, а мамлюки только тканью защищены.

Наполеон в Египте их конницу пять лет назад легко у пирамид разбил. Нет у дикой конницы навыков нападения на ощетинившееся штыками каре французов, которое ещё и залпами палит на двести с лишним метров.

Технологии и умения победили в борьбе с удалью и горячим нравом горцев бывших.

Сейчас ситуация другая, на шестьсот его всадников неслась тысяча французов. И нет ни штыков, ни чеснока даже, чтобы эту конную лаву остановить.

— Спешиться, пистоли зарядить. Передать по цепочке. — Повернулся Брехт к лезгинам, — Ефим, из Слонобоев беглый огонь по готовности.

Сейчас командовал лезгинской полутысячей Абдукерим-бей. Невысокий жилистый мужичок лет сорока. Брехт его записал в ту школу, где учителя генералы и полковники бывшие вместе с профессорами немецкими изучали старые битвы и пытались их переиграть с новыми вводными, в основном с применением того оружия, что теперь есть у воинов Дербентского ханства. Про битву с Мамлюками Наполеона у пирамид там и услышал Брехт от немцев. Разыграли, а что бы сделали лезгины против каре. Получалось, что с потерями пусть, но истребили бы наполеоновскую гвардию. Против пуль Петерса и винтовок Бейкера сейчас есть только одно оружие — конная лава. И что самое плохое — именно она, эта лава, и неслась на Брехта с его гораздо меньшим числом солдат. Лезгины тоже оснащены неплохо. У них на вооружении кроме шашек, есть два седельных двуствольных пистолета и кавалерийский русский штуцер.

Бах. Бах. Загрохотоли Слонобои, у Брехта тоже подарочный экземпляр есть, и он его сегодня к седлу приторочил. Слонобой к седлу Слона. Это не тот шайр. Это бельгийский першерон. Он поменьше великана английского, но зато гораздо резвее, не скакун, но вполне себе рысью бегает. Земля при этом дрожит, как и положено в русских сказках. Брехт его в Слона сразу переименовал, чтобы к новому имени не привыкать. Настоящий Слон остался в Студенцах на племя. Всё же всем параметрам соответствовал будущей породы.

Заряжать так быстро, как егеря, князь Витгенштейн не мог, за те две минуты, что французские егеря и мамлюки спускались с холма своего, он успел сделать всего четыре выстрела. Хорошо хоть целиться не надо. Сплошная масса из лошадей и людей, в кого-нибудь обязательно попадёшь. Егеря, а Брехт это краем глаза замечал, стреляли раза в два чаще его. Опыт не пропьёшь. Двадцать егерей да семь пусть выстрелов. Солидно получается. Вскидывая в очередной раз огромное ружьё к плечу, Пётр Христианович видел, как то тут, то там кувыркались кони или даже целые небольшие водоворотики возникали, когда конь или упавший всадник попадали под ноги следующему коню. Тот тоже кувыркался и следующий. Кони ломали ноги, всадники шеи и руки и к концу спуска прямо заметно уменьшилась лава, а ещё, и это гораздо главнее — она вытянулась и сейчас не сплошной массой шла и полутора ручейками. Один приличный такой ручей, даже горная река, а второй поуже, приток её небольшой. В лощине, или лучше овраге пологом, они слились, и тут настал черёд лезгин показать свое мастерство в стрельбе из карабинов. Это не винтовка Бейкера, гораздо короче, но пуля Петерса позволяла залпами палить на триста метров, с такого примерно расстояния первый залп и дали. Двадцать секунд и ещё один. Всё. Время вышло.

— По коням, — проорал Брехт рвя связки, но зря старался. Такой бой лезгины отрабатывали, и они хладнокровно выстрелили ещё раз, и только потом вскочили на лошадей и не шашки в руки взяли, а два двуствольных пистолета. Бабах. Общий залп тысячи пистолей просто оглушил. Его воинство окуталось плотным облаком дыма. И тут не подвели чеченцы князя Мудара. Они с визгом с фланга атаковали почти выбитых последним залпом французов. На вершину холма поднималось пару сотен всего, а после пистолетного залпа и сотни не остались. Чеченцы врубились в оглушённых, ослеплённых и обосравшихся французов, и как нож, прошли через их поредевшие потоки. Развернулись и почти с тыла уже напали второй раз. А тут и лезгины шашки вынули. Минута и нет у Наполеона больше не Мамлюков, ни конный егерей. Нет лучшей части его войска, которая в Реале сыграла очень серьёзную роль, угробив наши Семёновский, Преображенский и Конногвардейские полки.

— Пленный нужен! — охрипшим от предыдущего вопля, горлом попробовал крикнуть Пётр Христианович.

Через пару минут ему этого негра и подвели.

— А скажи мне, Маугли, какого черта вы на нас напали?

Событие сороковое

— Абдукарим, твою налево, — когда стало ясно, что пленный будет играть в молчанку, вернулся к реальности Брехт, — чего вы уши парите? Вон, Мехти возвращается, зарядить штуцера и повторить его манёвр. Ну, выстрели пару раз, никто основного задания не отменял. Там наш враг, а это муха мимо пролетала.

Лезгин главный, зло смотревший на молчаливого негра, тряхнул головой, задев каской за такую же железяку на голове своего зама, и под звон этот выпучив глаза, гаркнул на языке, что от викинговского произошёл.

— По коням, зарядить оружие! — А может и чего другое кричал. Брехт по-лезгински только пару матерных слов выучил.

Но именно эту команду и выполнила, занимающаяся добиванием раненых и сбором трофеев, тяжёлая кавалерия. Вовремя, как раз Мехти вернулся. До этого побоище это было скрыто от него склоном холма и виноградником, а тут выезжают они на пригорок, а там всё поле за холмом в трупах людей и лошадей. И ещё сквозь грохот пушек за спиной слышны теперь ржание раненых лошадей и крики раненых французов и не совсем французов. Грузин.

— Петер, тут что было? — Подскочил к негру Мехти и встал руки в боки, типа что за ерунда, сам вон чего настрелял, а меня не позвал.

— Не знаю, Мехти. Молчит язык.

— Это я мигом. Мустафа-бей! Отрежь ухо и выколи глаз этому чумазому.

Брехт только начал готовить речь про Женевскую конвенция, а негр уже и уха и глаза лишился. Ну, сам бог велел.

— Брат, ты не молчи. Это уха у тебя два и глаза тоже, а язык один, отрежет сейчас этот злой дядька, что будешь делать. Как целоваться без языка? А задницу французам лизать? Лучше скажи мне, кто послал вас и почему?

— А-а-а! — Повыл ещё немного Джозеф Дамингу, но потом на ломанном французском поведал Брехту правду-матку.

— А почему вы решили, что на нас напасть надо? Может мы из корпуса Даву?

— Даву убит и весь его корпус. Недавно прискакал к императору корнет из его корпуса и поведал о гибели маршала и всех его людей. Император в бешенстве, а тут ему сообщили об обстрелянных курьерах в нашем тылу, вот он наш полк и послал.

— Эх, не выйдет значит сюрприза. Ладно, не очень-то и хотелось. Главного достигли. Буонопартий в бешенстве. Сейчас начнёт ошибки делать. А мы его ещё чуть из равновесия выведем. — Брехт растолкал столпившихся вокруг людей Мехти. — Ванька, давай красную ракету. Пора начинать второй акт Марлезонского балета.

— Петер, а нам …

— Мехти, твою так да разэтак. Ну, есть план, давай по нему и работать. Иди, меняй лезгин, продолжайте обстрел Сокольниц.

Красная ракета взвилась в воздух и надо надеяться, что оставшийся в лагере за озером старшим Марат Карамурзин её увидел. С её пуском должно произойти три события сразу. Во-первых, полковника пленного — Франсуа Пуже должны были посадить на трофейного коня, дать ему в руки уздечку от второго коня и отправить в сторону леса, за которым сейчас скрывался Наполеон с остатками своей гвардии. Конной он уже лишился, но пехоты ещё хватало. На второй лошадке в мешках, притороченных к седлу с обеих сторон, были головы французских генералов и самого Даву. По пять голов в мешке. Пять где-то километров от озера до ставки Буонопарта, минут через пятнадцать — двадцать он презент получит. Явно хорошего настроения ему это не добавит.

Во-вторых, все черкесы во главе с Маратом должны начать манёвр охвата. Чуть западнее ручья Гольдбах протекает речка Данава. Километрах в четырёх примерно. От Сокольниц до ставки Наполеона и его гвардии километров шесть, может чуть меньше. Так вот, Марату Карамурзину с его четырьмя тысячами черкесов нужно сначала проехать на запад, пока не упрутся в эту реку и потом подниматься вверх по ней. Километров девять, а то и все десять. Там в болотистой местности эта речушка и начинается, но в болота лезть не надо, остановиться напротив деревушки Кобельниц. Брехт прикинул, что когда Наполеон будет бежать с поля боя, то в болото не попрётся, на северо-запад тоже, там город и могут быть австрийцы, он рванёт на юго-запад. Ему теперь нужно в Баварию отступать. Она как раз в том направлении. В там его, не в Баварии, а в небольшом лесочке напротив деревни Кольбец (или Кобельниц) будет ждать засада из четырёх тысяч черкесов. Конницы у него почти нет, так что будет не больше тысячи драпающих с императором. Должен Марат справиться. О! Там может быть Мюрат. Должен Марат с Мюратом справиться.

В-третьих, Ермолов с казаками должны двинуться вдоль ручья к Сокольницу. Там усадьба большая обозначенная на картах, как «Замок» чуть севернее, нужно его забросать гранатами и взять. Это, наконец, откроет четырём колоннам, что послал Вейротер дорогу на запад. Пусть следуют его плану и двигаются во фланг Буонопартию.

Сам же Брехт собирался переправиться через ручей Гольдбах с егерями, чеченцами, гренадёрами, лезгинами и конницей Мехти и рвануть навстречу русско-австрийским войскам. Нужно успеть ударить Сульту во фланг, когда он двинется, чтобы ударить во фланг колоннам, марширующим по приказу генерала Вейротера.

Событие сорок первое

Брехт опоздал. Не всё было уж совсем плохо у русских и австрийцев пока.

Пока длилась битва с егерями и мамлюками, ситуация у деревни Сокольниц круто поменялась. К ручью подошла голова колонны Пржибышевского, и сразу стала разворачиваться для атаки.

Часть пушек генерала Ланжерона била по Замку — большой усадьбе рядом с деревней, занимаемой примерно сотней французской пехоты. Канонада продолжалась довольно долго, но орудия были расположены крайне неудачно и далеко, и в низине, и серьёзных результатов обстрел, если не считать десятка сожжённых домов, не принёс. Наплевав на такую ерунду, как артподготовка, русские войска приготовились к атаке. В то время как два батальона 7-го егерского полка с бригадой Штрика, а это целых шесть пехотных батальонов, были направлены для атаки Замка, 8-й егерский полк, все три его батальона, из колонны Ланжерона должен был атаковать Сокольниц. Под непрестанный грохот орудий темно-зелёные линии русской пехоты с барабанным боем и распущенными знамёнами двинулись на штурм неприятельских позиций. В это время французы — всё тот же несчастный 26-й лёгкий полк, ещё и обстрелянные пару раз с тылу, не смогли устоять под давлением столь превосходящих сил. Горстка защитников Замка была выбита несколькими тысячами наступающих русских. А 8-й егерский полк ворвался в деревню. 1-й батальон 26-го лёгкого был рассечён надвое. Одна половина отошла на запад, другая откатилась к югу в сторону Тельница. Генерал Миллер в этой атаке был тяжело ранен. Его место занял генерал Штрик.

Не повезло обеим половинам 26-го лёгкого. Те, что отошли строго на запад попали на подъезжающих абреков Мехти. Шамхал Тарковский принял решение молниеносно. Он не стал спешивать своих и обстреливать французов, а со свистом и громовым ура погнал тысячу в сабельную атаку. Триста в самом лучше случае, а скорее всего, двести французов, некоторые раненые, запаниковали и задёргались, и командира нет, чтобы каре организовать, всё же против кавалерии стена штыков это защита. Но нет. Они попытались вслед за второй частью своего батальона спастись бегством в сторону Тельниц. От коня не убежишь, а паника плохой советчик. Дагестанцы вырубили всех. Потеряли три человека, горстка французов смогла организоваться у овражка и встретила конницу штыками. Но несоизмеримо количество. Окружили и изрубили в куски. Трое убитых у Мехти и двое ранены в ноги.

Вторая половина батальона, вернее остатки жалкие, тоже не более двухсот человек, натолкнулись на выдвинувшихся уже на север егерей и артиллеристов Ермолова. А за плечами у них пять тысяч казаков. Но это перебор уже. Егеря просто одним залпом помножили беглецов на ноль. А не бегай от пули, умрёшь уставшим.

Чуть раньше на северо-западе.

Кутузов практически отстранённый императором от командования находился по-прежнему на Праценских высотах и зорким глазом единственным в трубу подзорную оглядывал поля боя. Всё как на ладони.

Четвертая колонна союзников, по его приказу не двигалась с места. Михаил Илларионович, не осмелившись открыто перечить юному императору, «тихо» саботировал исполнение диспозиции Вейротера. Он понимал, что Праценские высоты — это ключ ко всему сражению, и оставлять их — полное безрассудство. Поэтому, находясь, согласно предписанию, с войсками 4-й колонны, он не торопился никуда, тем более что нарастающие звуки стрельбы со стороны Тельница и Сокольница никак не вписывались в расписанный Вейротером план наступления. Там что-то было не так. Далековато и видно плохо, да и туман не полностью ещё унесло. Но стреляли пушки откуда-то совсем уж с юга. Загадка.

В 9-ть часов прибыли на поле сражения Императоры Александр и Франц. Нашего Помазанника сопровождали генералы Сухтелен и граф Аракчеев, чуть позади держались генерал-адъютанты граф Ливен, Винцингероде и князь Гагарин, граф Строганов и Николай Николаевич Новосильцёв — член Негласного комитету и президент Императорской Академии наук.

Александр, подъехав к Кутузову и видя, что ружья стоят в козлах, спросил, повернув к генералу здоровое ухо:

— Михайло Ларионович! Почему не идёте вы вперёд?

— Я поджидаю, — ответил с небольшой заминкой Кутузов, — чтобы все войска колонны пособрались.

— Вот как! Ведь мы не на Царицыном лугу, где не начинают парада, пока не придут все полки, — поправил опушённый бикорн император.

— Государь! — чуть ли не шёпотом ответил Кутузов, но вспомнив про тугоухость Александра, проговорил уже громче. — Потому-то я и не начинаю, что мы не на Царицыном лугу. Впрочем, если прикажете!

Приказ был отдан, и войска 4-й колонны двинулись в предписанном диспозицией генерала Вейротера направлении. С холма Зуран, где находился Наполеон, это движение можно было хорошо рассмотреть в подзорную трубу. Здесь, в штабе императора Франции, все собравшиеся рвались быстрее начать настоящую битву.

Увидев движение противника на Праценском плато, маршал Никола Жан де Дьё Сульт, переминаясь от нетерпения с ноги на ногу, уже без приказа готов был броситься к своим войскам и дать им сигнал на атаку. Но Наполеон, считая, что нужно позволить противнику спокойно завершить это ошибочное движение, удержал маршала и, показав на Праценское плато, спросил:

— Сколько вам нужно времени, чтобы занять эти высоты вашими дивизиями? — Двадцать минут, — ответил Сульт, всё ещё переминающийся от нетерпения.

— В этом случае, подождём ещё четверть часа.

Наполеон не спешил. Спешил Брехт.