Авиация и космонавтика 2012 11

Отважные аэронавты

Геннадий Черненко

(Продолжение. Начало в № 9,10/2012 г.)

Воздушный шар, на котором поднимались Древницкие, был изобретен братьями Жозефом и Этьеном Монгольфье, владельцами бумажной фабрики во французском городе Аннонэ. В начале июня 1783 года они впервые продемонстрировали свое великое изобретение.

Вскоре братья получили предложение Парижской академии наук повторить их опыт. Демонстрация аэростата, наполненного теплым воздухом, состоялась в Версале в присутствии короля и огромной толпы народа. Шар, ярко раскрашенный, расписанный золотыми узорами, поднялся ввысь вместе с тремя «пассажирами»: бараном, уткой и петухом.

И только после успешно завершившегося полета животных полетели люди. Первыми воздухоплавателями стали молодой физик Пилатр де Розье и маркиз д'Арланд. Произошло это 21 ноября 1783 года. Воздушное путешествие продолжалось около двадцати пяти минут и завершилось в пригороде Парижа, на расстоянии восьми километров от места взлета. Эра воздухоплавания была открыта.

Воздушный шар братьев Монгольфье, естественно, получил название монгольфьера. Но почти одновременно с ним появился аэростат и другого типа, шарльер, изобретенный соотечественником братьев Монгольфье, профессором Жаком Шарлем. Он наполнялся легким газом, водородом. Обладая многими преимуществами, газовые шары получили широкое распространение, однако и на монгольфьерах полеты тоже совершались. Были даже попытки применить их в военных целях.

Таким образом, когда Древницкие начали свои полеты, монгольфьеры имели уже долгую, более чем столетнюю историю. Изобретение братьев Монгольфье странствующие аэронавты выбрали осознанно. Для получения водорода требовались сложные и громоздкие аппараты, а светильный газ (его тоже использовали воздухоплаватели) был не везде и стоил недешево.

Правда, Шарль Леру и Август Годрон, летавшие в крупных городах, применяли газовые шары, но и они для страховки имели монгольфьеры.

Шар должен был выдерживать и жар печи при наполнении горячим воздухом, и большие нагрузки в полете, и тяжелые условия транспортировки при частых переездах из города в город. Оболочка шара быстро изнашивалась, теряла нарядный вид. На ней появлялись многочисленные заплаты. Наконец, наступал день, когда приходилось заменять шар. На старом летать становилось слишком опасно.

Юзеф Древницкий сам делал выкройки частей оболочки, а сшивать их нанимал профессиональных швей. Но бывало и по-другому. Один из его монгольфьеров в 1899 году был изготовлен в Москве на фабрике Саввы Морозова. Другой (а возможно, и не один) изготовила известная тогда папиросная фирма «Катык», за что Древницкий рекламировал ее, поместив на оболочке шара надпись красного цвета: «Гильзы Катыка» (в то время продавались пустые «гильзы» папирос, которые набивались табаком самим курильщиком).

Материал для оболочки применялся разный: ярославское полотно, тифлисская бязь, парусина и даже полушелковая материя. Размеры шаров сохранялись примерно одинаковыми: объем около полутора тысяч кубических метров, высота восемнадцать – двадцать метров, диаметр в средней части двенадцать – шестнадцать метров.

На изготовление одного шара шло, как писали газеты, более двух тысяч аршин материала, «товара». Весил шар до ста восьмидесяти килограммов, а стоимость его достигала тысячи рублей, по тому времени суммы немалой. Поэтому потеря монгольфьера вследствие пожара или варварства жителей тех мест, где падала оболочка, была для Юзефа Древницкого большой бедой.

В июне 1898 года в Казани шар улетел далеко за город. Его нашли на следующий день изрезанным на куски, причем часть оболочки была похищена. Пришлось начинать все с начала, брать взаймы и шить новый монгольфьер.

По воспоминаниям Ольги Ивановны Гребнер, парашют Юзеф Маврикиевич тоже изготавливал по своим эскизам. Делал он это на свой страх и риск, исходя из опыта полетов и прыжков. Конечно, никто не проводил никаких специальных проверок: надежно ли сшит купол парашюта, выдержит ли он нагрузку при раскрытии Да и некому было тогда это проводить, не существовало еще ни методов таких проверок, ни специальных приборов. Шар и парашют Древницкий испытывал на себе сразу, в первом же полете.

Полет монгольфьера с животными 19 сентября 1783 г.

Так было, например, в Казани летом 1909 года, когда Древницкий сшил себе новый шар и новый парашют. «Первый полет, – писала газета "Волжский вечер", – должен был удостоверить прочность шара и парашюта».

Уже в те годы было известно, что самый лучший материал для купола парашюта – это шелк, легкий, прочный, упругий материал. Но Древницкий свои парашюты шил из сатина. «Это гораздо практичнее», – объяснял он корреспонденту одесской газеты. «Практичнее» означало дешевле. Шелк был дорог, а материала для купола диаметром восемь метров требовалось порядочно.

Парашюты у Юзефа Древницкого были цветными. В 1897 году он опускался с парашютом желтого цвета. В 1909 – красного, а в 1913 – с двухцветным, купол которого состоял из голубых и розовых секторов. Внезапное появление в небе купола, похожего на цветок, вызывало у зрителей бурю восторга.

В конструкцию парашюта Юзеф Древницкий вносил свои изменения, подсказанные практикой. Поэтому, когда в объявлениях о намеченном полете сообщалось, что используется «парашют конструкции Древницкого», это было правдой.

Купол соединялся с шаром при помощи особого замка. Чтобы отцепить парашют, требовалось потянуть за специальную стропу. Но иногда в полете замок не срабатывал, и тогда приходилось опускаться вместе с шаром. В ветреную погоду это было небезопасно. Шар, словно гигантский парус, мог потащить аэронавта за собой.

Такое приключилось в Николаеве весной 1895 года. Юзеф Древницкий взлетел на новом, еще не проверенном монгольфьере и отделиться от него не смог. Шар, охладившись, опустился за городом. Посадка могла окончиться печально, если бы на помощь Древницкому не пришла компания молодых людей, увидевших борьбу аэронавта с шаром. «Услышав зов воздухоплавателя, – рассказывала газета, – они бросились на помощь, успели удержать аэростат и дали возможность Древницкому отделить парашют от шара. Аэронавт не получил никаких повреждений, пострадал только его костюм».

Обыкновенно в тех городах, где я совершал свои полеты и где до того не было ни одного воздухоплавателя-парашютиста, меня при спуске но землю окружала толпа народа, и каждый считал своим долгом собственноручно удостовериться, живой ли я человек или только кукла. Меня щипали, кололи даже шляпными шпильками!..

Административные Фомы-неверующие действуют, конечно, несколько иначе, но не менее настойчиво.

Помню, за год до Всероссийской выставки в Нижнем полицмейстер ярмарочной территории князь Волконский никак не хотел мне поверить, что я не самозванец, а настоящий Древницкий, так как где-то он вычитал, что «Древницкий убился».

Ни вид на жительство, ни другие имевшиеся у меня документы не могли убедить сиятельного Фому. Пришлось обратиться к помощи губернатора, генерала Баранова.

На вопрос генерала, почему князь ставит мне препятствия и не подписывает афишу, Волконский стал выкручиваться и наконец заявил, что, по закону, прежде чем подписать афишу, он обязан назначить комиссию для освидетельствования прочности шара и парашюта. На комиссию Баранов согласился, но настоял, чтобы Волконский афишу подписал немедленно.

– Если комиссия придет к отрицательным результатам, – сказал Баранов, – то у вас всегда остается возможность не допустить Древницкого до совершения полета.

Афиша была подписана, и я приступил к работе.

Наступил день полета, а комиссия все не являлась для «освидетельствования шара и парашюта». Началось уже наполнение шара. Публики собралось на месте много. Присутствовал и Баранов.

Я и думать уже перестал о комиссии, как вдруг передо мною предстал князь Волконский в белом кителе и такой же фуражке и, указывая на сопровождавших его двух инженеров губернского строительного комитета, потребовал, чтобы я объяснил «комиссии», как свидетельствуются шары.

Желая поскорее отделаться от назойливости князя и проучить его за надменный тон, с каким он ко мне обратился, я с самым невинным видом сказал:

– Войдите в шар и посмотрите, не просвечивается ли он. Если просвечивается – значит, он уже износился.

Должен заметить, что шар-монгольфьер был у меня старый, пропитанный сажей до того, что достаточно было только прикоснуться к нему, чтобы выпачкаться.

Князь, недолго думая, последовал моему указанию. Как только он очутился в шаре, я слегка тряхнул шаром, и эффект получился поразительный.

Из-под шара выскочил не блестящий гвардейский офицер, а грязный трубочист с лицом, искаженным от гнева и стыда.

Публика покатывалась от смеха и кричала:

– Дагомеец, дагомеец!

Даже Баранов не удержался от смеха.

Волконский сбежал, и полет мой совершился беспрепятственно.

Первый полет шарльера 1 декабря 1783 года

В 1895 году у Юзефа Древницкого тоже появилась своя ученица – Ольга Михайловна Древницкая. Она приходилась ему родственницей, невесткой, женой его второго брата Альфреда Маврикиевича, коммерсанта. Тот относился к зрелищному воздухоплаванию с пренебрежением, считал его делом несолидным и был очень недоволен, что его супруга стала аэронавткой. Но Ольгу Михайловну, видно, давно мечтавшую о смелых полетах, невозможно было переубедить.

Сначала она выступала под псевдонимом Ольга Бобровская, но вскоре взяла другой – Древницкая, и с тех пор летала только под этим именем.

Первые ее выступления состоялись в Харькове, в мае 1895 года в саду «Тиволи». Открыл харьковские полеты Юзеф Древницкий, совершив один за другим два прыжка с парашютом. «Такой же головокружительный опыт предстояло сделать даме, – писала газета «Южный край». – И юная аэронавтка с честью выдержала это испытание».

Объявленный полет женщины-парашютистки привлек в городской сад «Тиволи» немало представительниц прекрасного пола. Аэронавтка

– «веселая и симпатичная на вид девушка» – была совершенно спокойной. Она, как отмечала газета, «без малейшего колебания повисла на кольце под быстро поднимавшимся шаром». И так же смело, отцепив на высоте полуверсты парашют, бросилась вниз.

Парашют плавно опустил отважную воздухоплавательницу на землю. Через двадцать минут она опять была в «Тиволи», встреченная звуками оркестра и овациями зрителей. «Ей много аплодировали, – писала газета, – особенно дамы: ведь она постояла, до некоторой степени, за весь прекрасный пол».

На 14 мая аэронавты объявили так называемый конкуренционный полет, когда зрителям давалось право решать, кому лететь – Древницкому или Древницкой. Конечно, это была своего рода игра, которая устраивалась для привлечения публики. На самом деле, решение принималось заранее самими воздухоплавателями. Полетела Ольга Древницкая, и этот второй ее полет в Харькове оказался не менее успешным, чем первый.

Неудача поджидала ее в Орле, куда аэронавты переехали, закончив полеты в Харькове. 22 мая здесь должен был состояться полет Древницкой с территории двора «присутственных мест».

Все произошло в считанные секунды. Когда шар был отпущен и аэронавтка находилась на высоте трех-четырех метров, парашют самопроизвольно отцепился. Ольга Древницкая упала боком, сильно ударившись о землю. Ее подняли и отвели в квартиру смотрителя зданий.

По городу поползли мрачные слухи о том, что состояние воздухоплавательницы очень тяжелое. Чтобы успокоить горожан, Юзеф Маврикиевич обратился к ним через газету «Орловский вестник». Он уведомил, что Ольга Древницкая находится в гостинице, она на пути выздоровления от ушибов, полученных при падении, и здоровью ее ничто не угрожает. «Могу добавить, – писал Юзеф Древницкий, – что эта маленькая катастрофа ничуть не повлияла на воздухоплавательницу, и когда она совершенно оправится, то совершит в здешнем городе еще один, но более удачный полет».

Древницкий выполнил в Орле два полета (второй – уже после аварии с Ольгой), но сама она здесь больше в воздух не поднималась. Воздухоплаватели спешили в Тулу. Там на 28 мая уже был объявлен полет Ольги Древницкой.

Всякое случалось в жизни аэронавтов, но того, что произошло в городе оружейников, даже они никак не могли ожидать. В день предстоящего полета в Кремлевском саду Тулы собралась большая толпа, главным образом рабочих и мастеровых. Момент подъема приближался. К монгольфьеру уже собирались прикрепить парашют, как вдруг солдаты без команды отпустили шар, и аэронавтка осталась на земле.

Подобные казусы случались и раньше, но в Туле зрители, купившие.на полет билеты, заподозрили обман. Толпа пришла в неистовство. «Дошло до того, – писала газета, – что в саду были исковерканы и разбиты скамьи, столы, попорчены деревья. Воздухоплавательница же была вынуждена спасаться бегством». Всю ночь продолжались беспорядки, и лишь к четырем часам утра с помощью полиции удалось усмирить разбушевавшуюся толпу. Разумеется, Древницкие поспешили покинуть негостеприимную Тулу.

За лето и осень 1895 года они объехали не менее десяти городов центральной России и Поволжья. В октябре летали в Баку и здесь же провели зиму, «отсиживаясь от холодов», как любил говорить Юзеф Древницкий. В течение зимы был сшит новый шар, названный «Баку» (это название, написанное крупными буквами, украшало его оболочку).

В конце марта 1896 года новый шар испытала Ольга Древницкая, совершив на нем пробный полет, и аэронавты отправились дальше, в Тифлис.

До их приезда в Тифлисе полеты на воздушных шарах и даже прыжок с парашютом весной 1892 года, исполненный Августом Годроном, тифлиссцы уже видели. Но выступления женщины-парашютистки, ее прыжок являлись новостью.

Полет Ольги Древницкой с трека тифлисского велодрома состоялся 4 апреля. Опустилась она в реку Куру. Собравшийся на берегу народ пришел на помощь аэронавтке, помог ей выбраться из воды. Не успев даже переодеться в сухое платье, она возвратилась в фаэтоне на велотрек, где была встречена восторженными криками и аплодисментами.

Пока судьба была не слишком сурова к аэронавтам. Но 7 апреля в Тифлисе чрезвычайное происшествие все же произошло. В этот день должен был лететь Юзеф Древницкий. Мелкий дождь, зарядивший с утра, после полудня прекратился. Публики, несмотря на пасмурную погоду, собралось на велодроме немало. Все жаждали увидеть редкое зрелище. Но ветер не позволил полностью наполнить шар.

Позже Юзеф Маврикиевич вспоминал: «Я направился в круг, чтобы объявить об отмене полета, и, конечно, был совершенно спокоен. Но едва я сказал о своем решении, как поднялись неимоверный шум и крики. Требовали непременно полета».

Газетное объявление о полете Ольги Древницкой в Тифлисе

И Древницкий поддался на эти требования. Отпущенный шар рванулся с места, однако набрать высоту не смог. Ветер понес его на трехэтажный дом. Древницкий оттолкнулся ногами от края крыши, но, почувствовав, что продолжать эту бешеную скачку – безумие, отцепил парашют и упал на крышу дома. Кто-то из публики забрался на дом, чтобы помочь аэронавту. «У Древницкого – сильные ушибы, особенно на левом бедре, и ссадины по всему телу, – писала тифлисская газета "Кавказ". – К счастью, переломов костей нет».

После Тифлиса Древницкие снова летали в приволжских городах – Саратове, Самаре, Симбирске, Казани и других. Осенью следующего, 1897 года, в Астрахани Ольге Древницкой тоже пришлось пережить опасную аварию. При взлете с ипподрома монгольфьер наскочил на павильон для зрителей. Аэронавтка зацепилась за карниз павильона и превратилась в живой якорь. «Шар с силой тянул ее из- под карниза, раздирая одежду и тело», – писал «Астраханский листок».

На отчаянные крики воздухоплавательницы Древницкий и еще несколько человек из публики бросились ей на помощь. Только отрезав шар, удалось освободить попавшую в беду аэронавтку.

По-видимому, этот неудачный полет стал последним в ее жизни. Юзеф Маврикиевич продолжал летать еще много лет, но рядом с ним уже не было Ольги Древницкой. За два с половиной года ей удалось совершить не менее полутора десятков полетов и почти столько же прыжков с парашютом.

Портрет Ольги Михайловны Древницкой, к сожалению, до сих пор не найден. Но сын Юзефа Древницкого писал автору этих строк, что была фотография с запечатленными на ней Станиславом, Юзефом и Ольгой Древницкими в капитанской форме рядом с воздушным шаром.

В августе 1897 года в Калуге произошло событие, о котором, наверное, еще долго говорили калужане.

Все началось с сообщения в «Калужских губернских ведомостях» за 2 августа. Оно внезапно появилось среди примелькавшейся, привычной хроники о пожарах, свадьбах, торговых сделках и тому подобном. Калужане еще ни разу не видели летающего человека. И вдруг в газете – эта любопытная заметка: «Недавно к нам, в Калугу, прибыл известный воздухоплаватель-парашютист Юзеф Маврикиевич Древницкий. Из газетных отзывов о воздушных опытах нашего гостя видно, что он уже успел удачно совершить много смелых и опасных полетов, на которые провинциальная публика не могла смотреть без замирания сердца.

Древницкий, – продолжала газета, – поднимается на шаре довольно больших размеров, наполненном теплым воздухом, а опускается с громадной высоты на парашюте. В воскресенье, 3 августа, Древницкий, прибывший к нам на самый короткий срок, совершит полет в нашем городе.

Место, откуда начнется полет, – циклодром Калужского общества велосипедистов (близ Московских ворот). Желаем г. Древницкому полного успеха в его отважном полете, который для калужан является редкостной новинкой».

В Калугу аэронавт приехал из Рязани. Неожиданная весть быстро распространилась по городу. Тем более что и другая газета, «Калужский вестник», тоже поместила объявление о будущем полете Древницкого.

Узнал, конечно, об этом и Константин Эдуардович Циолковский. Прошло уже более пяти лет, как он с семьей переселился из захолустного городка Боровска в Калугу и начал преподавать математику в Калужском уездном училище. В то время ученый трудился над теорией полета космической ракеты, но, пожалуй, еще больше тратил сил на разработку дирижабля с оболочкой из тонких металлических листов, – аэронавта, как называл он свой воздушный корабль.

Циолковский безгранично верил в великое будущее цельнометаллических дирижаблей. За год до приезда Юзефа Древницкого в Калугу вышла из печати работа Циолковского об управляемом аэростате- гиганте, рассчитанном на двести пассажиров! И хотя в нем тоже предусмотри валось подогревание подъемного газа, монгольфьер Древницкого даже отдаленно не напоминал аэронат Циолковского. Но все равно полет воздушного шара, к тому же завершавшийся прыжком с парашютом, не мог не заинтересовать калужского ученого.

В тот августовский вечер широкая Московская улица была запружена народом. Тысячи калужан с чадами и домочадцами спешили к окраине города на невиданное зрелище. Все пространство близ Московских ворот, все прилегающие к циклодрому улицы и переулки к семи часам вечера были заполнены людьми. Это людское море колыхалось и шумело. Но немало зрителей, купивших билеты, собралось и на самом циклодроме. Одним словом, посмотреть полет Древницкого пришла «чуть ли не вся Калуга».

На импровизированной взлетной площадке вырастала огромная «груша» монгольфьера, медленно наполнявшегося дымом и нагретым воздухом. Было хорошо заметно, что шар «видал виды», о чем свидетельствовали многочисленные заплаты на нем. Когда ответственная процедура наполнения была окончена и монгольфьер отвели от печи, он вздымался на высоту пятиэтажного дома. Но старт по каким-то причинам задерживался.

Только на исходе восьми часов вечера, когда солнце уже почти скрылось за горизонтом, Древницкий дал команду пустить монгольфьер. Темного цвета шар с прицепленным к нему парашютом быстро взлетел над циклодромом.

Тем временем наступили сумерки, отчего, как писала газета, «не было того эффекта от подъема, какого можно было ожидать при ясном солнечном закате».

Шар понесло в сторону города. Вскоре он был уже довольно далеко от циклодрома, но поднялся еще не очень высоко, на сотню метров, не более. Вдруг, по словам очевидцев, шар «вздрогнул и заколыхался». Его окутало черное облако. Все решили, что монгольфьер загорелся. На самом же деле он лопнул, и через образовавшийся разрыв начал выходить дым, заполнявший оболочку монгольфьера.

В тот же миг фигурка воздухоплавателя оторвалась от шара и стремглав понеслась вниз, опережая падающий и уже потерявший форму монгольфьер. Вслед за Древницким тянулись стропы и купол не раскрывшегося еще парашюта.

Высота была совсем небольшой. Казалось, что парашют не успеет раскрыться и гибель парашютиста неизбежна. К счастью, когда до земли оставалось не более двадцати-тридцати метров, купол парашюта наполнился воздухом, и Юзеф Древницкий, хотя и сильно ударился о землю, но остался цел и невредим. Опустился он в сад некоего Аракчеева. Лопнувший шар упал невдалеке от невероятным образом спасшегося аэронавта.

Почему же произошла эта авария «Причина разрыва шара, чуть было не повлекшая за собой катастрофу, – объяснял "Калужский вестник", – сильно нагретый воздух. Материя шара, не отличавшаяся особенной прочностью, не выдержала напора воздуха и разорвалась почти в самом начале подъема».

Возвратившегося на циклодром героя дня зрители встретили громом аплодисментов. Полет в Калуге был для Юзефа Древницкого без малого трехсотым по счету.

Видел ли этот полет основоположник космонавтики, был ли он в тот вечер на циклодроме Ответ удалось найти в работе Циолковского «Простое учение о воздушном корабле и его построении», опубликованной в 1898 году в московском журнале «Общедоступный техник».

Рассуждая о риске при использовании на воздушных кораблях оболочек из пожароопасных материалов, Циолковский писал: «Огонь при обыкновенных аэростатах есть вещь опасная, это доказывает погибель множества первых воздухоплавателей, поднимавшихся не посредством легкого газа, а через подогрев воздуха, наполнявшего аэростат… В прошлом году я сам был свидетелем загоревшегося на высоте десятка сажен монгольфьера. Воздухоплаватель спасся только благодаря расположенному ниже парашюту. Но мог легко загореться и он».

Значит, Циолковский был очевидцем полета Юзефа Древницкого и, подобно многим зрителям, полагал, что в воздухе произошел пожар, монгольфьер загорелся от раскаленной сажи, оставшейся в нем после наполнения. Впрочем, эта ошибка нисколько не отрицает справедливости рассуждений ученого.

Если задаться вопросом, какой город в России стал для Юзефа Древницкого главным, то ответ может быть только один: конечно же, это – Казань.

Впервые на полеты в Казань Древницкий приехал из Нижнего Новгорода осенью 1895 года. В то время в Казани было несколько увеселительных садов: Панаевский, «Эрмитаж», Черное озеро, живописная загородная роща «Русская Швейцария». Особенно популярными являлись первые два, постоянно конкурировавшие друг с другом.

Первый полет Древницкого состоялся 8 сентября из Панаевского сада и, как сообщалось в газетах, «сошел вполне благополучно, несмотря на ветреную погоду».

Спустя два дня Древницкий снова поднялся в воздух из Панаевского сада. На этот раз погода стояла безветренная, ясная, немного морозная. С земли казалось, что полет проходит спокойно и гладко. Лишь позже, после приземления Древницкого с парашютом, стало известно о серьезном происшествии, случившемся в воздухе.

Оказалось, что от резкого рывка при раскрытии купола на одном из шнуров подвески оборвался крючок, крепивший аэронавта к кольцу для строп. Древницкий не растерялся и тотчас же схватился рукой за кольцо, заменив ею привязной шнур. Так он и снижался до самой земли. Это было нелегко, поскольку парашют, попав, по выражению газеты, в «воздушный круговорот», сильно раскачивался.

Больше в этот приезд в Казань Юзеф Древницкий не летал. Вскоре его полеты и прыжки увидели в Саратове, потом – в Астрахани и Баку. В Казань он возвратился лишь год спустя, летом 1896 года, вместе с Ольгой Древницкой.

Пробыли они здесь недолго. Был совершен всего один полет, причем, ученицы Древницкого, полет, поразивший казанцев, никогда не видевших прыжка с парашютом женщины. Газета «Камско-Волжская речь» писала: «Нужно обладать действительно сильной волей и дешево ценить свою жизнь, чтобы решиться на такие подвиги, как спуск с парашютом».

Судьба странствующего аэронавта снова занесла Юзефа Древницкого в Казань в июле 1898 года. Он приехал, не подозревая, что именно в этом городе в его жизни произойдет очень важное событие.

Как всегда, в местных газетах появились объявления о предстоящем полете. Сообщалось, что Древницкий оказался в Казани проездом по пути на Шпицберген, где будет вести исследования воздушных течений и подготовку к экспедиции на Северный полюс.

Разумеется, это была одна из мистификаций, устраивать которые так умел Юзеф Древницкий. Неизвестно, как она повлияла на казанцев, намного ли больше было продано билетов в Панаевский сад, но вот на улицах, на крышах домов народа собралось видимо-невидимо. Сообщалось даже о несчастных случаях, когда двое не в меру любопытных горожан свалились с крыши и «получили тяжкие ушибы».

На 26 июля был назначен очередной полет. Ничто не предвещало аварии. Наполненный шар величаво колыхался перед сотнями зрителей. Древницкий уже взялся за кольцо парашюта, как вдруг (в зрелищной аэронавтике все обычно происходило вдруг) раздался громкий треск. Оболочка монгольфьера, недавно отремонтированная, не выдержала напора нагретого воздуха и разорвалась. Понятно, пришлось объявить об отмене полета. Хорошо еще, что шар лопнул на земле, а не на высоте нескольких десятков метров, на которой парашют помочь бы не смог.

Авария эта случилась, повторяю, 26 июля, а три дня спустя произошло то важное в жизни Древницкого событие, о котором уже было упомянуто: Юзеф Маврикиевич обвенчался с жительницей Казани Ольгой Николаевной Соколовой.

На полеты в Казань Юзеф Древницкий приезжал еще не раз: в 1900, 1909, 1910, 1912 годах. Не удивительно, что в газетах его стали называть «казанским авиатором».

После на редкость удачных полетов в Крыму я в 1900 году, весной, поехал в Екатеринослав, куда, само собою, отправил шар, парашют и прочий багаж.

Приехав в Екатеринослав, я справился на вокзале, прибыл ли мой багаж. Получил утвердительный ответ и успокоился.

Утром в назначенный для полета день я послал служащего на вокзал за багажом и, к моему ужасу, узнал, что багаж мой, сданный по одной квитанции, прибыл в Екатеринослав не весь: ящика с парашютом не хватает.

По наведенным справкам оказалось, что мой парашют ошибочно железной дорогой направлен в какой-то другой город, откуда доставят его обратно только дней через восемь-десять.

Без парашюта я побоялся совершить полет на монгольфьере, а потому отправился к местному полицмейстеру заявить о случившемся и о моем решении перенести полет до прибытия в Екатеринослав парашюта.

Полицмейстер и слышать не хотел о перенесении полета на другой день, мотивируя это тем, что предварительная продажа билетов на полет была весьма значительна, что публика соберется на место полета в громадном количестве, и отмена может вызвать недоразумение и скандал.

Я бросился было к губернатору, графу Келлеру, но последний оказался на стороне полицмейстера. Делать было нечего. Пришлось совершать полет без парашюта…

Во время наполнения шара ветер дул от реки, почему я не счел нужным надеть пробковый пояс. Но не успел я подняться на высоту трехсот метров, как шар попал в полосу противоположного ветра, и его стало быстро относить к разлившемуся на десяток верст Днепру.

Управлять монгольфьером нет никакой возможности. Воздухоплаватель предоставлен судьбе и может рассчитывать разве на счастливый случай и благоприятные обстоятельства. Приспешить или задержать спуск монгольфьера аэронавт не в состоянии: шар, наполненный нагретым воздухом, опускается по мере охлаждения в нем воздуха, и чем быстрее такое охлаждение происходит, тем быстрее спуск шара.

Когда я с шаром очутился на середине широко разлившегося Днепра, холодные воды последнего стали оказывать на горячий воздух шара пагубное влияние, и шар стал с большой быстротой опускаться.

Видя, что неминуемо попаду в воду, а лодок на реке нет, я стал изо всей силы кричать стоявшим на берегу людям: «Лодку давай!». И к моему глубокому изумлению убедился, что или меня не услышали, или на стоявших на берегу напал столбняк.

Между тем я все быстрее и быстрее падал и, наконец, окунулся с головой в воду. Хотя я плавать совершенно не умею, но инстинкт самосохранения подсказал мне, что лучше, если я постараюсь выплыть из-под шара, который, как- никак, в наполненном виде довольно долго удержится на воде. Это мне удалось сделать, а затем я ухватился за оболочку шара, взобрался на него и так, подгоняемый ветром, поплыл.

А лодок на реке все еще не было: никому, очевидно, не приходила мысль поспешить мне на помощь.

К счастью, мой импровизированный челн отнесло к прибрежным кустам, где он и застрял, и у меня оказалась возможность выбраться на берег.

Как потом я узнал, стоявшие на берегу Днепра люди слышали мой зов, но плохо его разобрали. Им послышалось, что я кричу: «Водку давай!». И рассуждали вполне как будто резонно: как же ему-то туда на воздух водку подашь? Удивительное требование!..

Панаевский сад в Казани

Деньги, зарабатываемые полетами, являлись для Юзефа Древницкого главным средством к существованию. Сборы же зависели от числа зрителей, купивших билеты на взлетную площадку. Вокруг монгольфьера устраивались сиденья в несколько рядов или расставлялись стулья.

Стоимость билетов была вполне доступной и практически не менялась в течение многих лет. Места в первом ряду, самые удобные для наблюдения за подготовкой шара к полету, стоили один рубль. Места во втором ряду – копеек шестьдесят. В остальных – сорок. Места стоя – копеек тридцать. Дети, учащиеся и нижние чины платили половину. Цены в зависимости от города, где устраивались полеты, могли колебаться.

В газетных объявлениях и афишах нередко можно было прочесть о том, как это интересно – своими глазами увидеть процесс наполнения шара, подготовку его к полету и, наконец, самый зрелищный момент – взлет монгольфьера с аэронавтом.

Но эти доводы действовали далеко не на всех. Многим, даже и вполне обеспеченным людям, жалко было расстаться с полтинником, не говоря уже о рубле. Они рассуждали: «Зачем платить, если полет и прыжок можно увидеть отовсюду и совершенно бесплатно».

В любом городе, где устраивались полеты, наблюдалась одна и та же картина: все пространство вокруг сада, ипподрома или велотрека, откуда производился взлет, все ближайшие улицы и площади были заполнены «даровой» публикой.

Так было и при полетах Станислава Древницкого, и позже, когда начал летать Юзеф. Можно сказать, что любители посмотреть полет на даровщинку просто обкрадывали аэронавтов, подвергавших свою жизнь смертельной опасности.

Весной 1893 года в Вильне перед полетом Янины Мей вокруг Ботанического сада собралась такая масса бесплатных зрителей, что газета «Виленский вестник» даже выступила с укором по адресу публики, глазевшей на захватывающее действо, но не пожелавшей «уделить хоть какое-то вознаграждение женщине, рисковавшей своей головой».

То же было и в Самаре, при полете Юзефа Древницкого. «Благодаря прекрасной погоде, – писала "Самарская газета", – публики собралось несколько тысяч, но, к сожалению, не в саду, а вокруг сада. Дворянская, Алексеевская, Набережная были сплошь запружены народом и экипажами».

А при полетах Юзефа Древницкого в Крыму в 1910 году «Ялтинский вестник» с осуждением отмечал, что среди «даровых» зрителей, смотревших полет, «было немало интеллигентных и состоятельных лиц».

Чтобы хоть немного увеличить сбор, в толпу, стоявшую на улицах и площадях, бывало, посылали с кружками людей, которые, словно милостыню, собирали пожертвования «кто сколько может». Но и кружечники нередко возвращались ни с чем.

Правда, на аплодисменты, на крики «ура!» после прыжка и эти зрители не скупились. Более того, их восторженные возгласы были даже громче тех, что звучали в саду.

Иногда Юзеф Древницкий пытался сам обратиться к горожанам через газеты. Например, в июле 1912 года он написал открытое письмо в газету «Камско-Волжская речь», в котором взывал к совести образованных, интеллигентных казанцев, не стыдившихся «пользоваться даром трудами авиаторов».

Еще резче Древницкий выступил в «Оренбургской газете» осенью 1912 года, когда летал в Оренбурге. Он писал, что обращается не к тем, для которых и пятиалтынный составляет целый капитал, а к денежной публике, «которая на собственных и извозчичьих лошадях» запрудила всю площадь перед ипподромом.

«Как бы вы назвали мой поступок, – обращался аэронавт к оренбуржцам, – если бы я вошел в магазин и, облюбовав какую-нибудь вещь, унес ее, не заплатив денег». Он писал, что полеты обходятся ему недешево, «не говоря уже о риске, с каким они сопряжены».

Письмо заканчивалось так: «По моему глубокому убеждению, порядочный человек обязан, рано или поздно, уплатить за тот чужой труд, который он использовал для себя». Древницкий еще надеялся, что «денежная публика» заплатит за его труд и риск, хотя бы с запозданием.

Но и открытые письма аэронавта были гласом вопиющего в пустыне. И через год, и через два, и через три «даровых» зрителей нисколько не уменьшилось. В июне 1915 года, когда в Курске Юзеф Древницкий поднялся в воздух, по словам местной газеты, «за оградой сада стояли густые толпы народа, любителей бесплатных зрелищ».

Как свидетельствует «статистика», составленная по сообщениям газет, сборы на полетах Юзефа Древницкого редко достигали пятисот рублей, суммы по тому времени приличной. Обычно же они равнялись двумстам рублям и меньше. Иногда сборов едва хватало для того, чтобы расплатиться с помощниками, за аренду взлетой площадки, за печатанье и расклейку афиш, за газетные объявления.

После одного из таких, убыточных, полетов в Каменец-Подольске весной 1912 года местная газета, сочувствуя Древницкому, возмущалась: «Нельзя же брать чрезмерно с человека, рискующего своей жизнью для удовольствия каменецких обывателей».

Чтобы уменьшить расходы на аренду, Юзеф Древницкий был вынужден часть сбора отчислять то в пользу исправительных приютов, то – Общества конского бега, то – на поддержку пострадавших от землетрясения. Не удивительно, что он и его семья часто испытывали материальные затруднения.

В 1912 году после того, как в Казани при наполнении оболочка монгольфьера прогорела, у Древницкого не нашлось сорока рублей на ремонт шара. И тогда газета «Камско-Волжская речь» обратилась к горожанам с призывом оказать аэронавту помощь. «Надо надеяться, – писала газета, – что среди казанцев найдутся отзывчивые люди, которые помогут неутомимому воздухоплавателю».

Бывали и судебные иски по поводу долгов аэронавта. Летом 1912 года там же в Казани, едва только окончилось наполнение шара, как явилась полиция и запретила полеты до тех пор, пока Древницким не будут уплачены квартирный налог и долг в сто рублей за аренду сада.

На вопрос корреспондентов, каково его настроение перед полетом, Древницкий обычно отвечал шутливо: «Настроение великолепное, раз сбор хороший. Все зависит от сбора». И уже серьезно добавлял, что в своем деле видит не средство наживы, а спорт. Он утверждал, что прыжки с парашютом со временем непременно станут спортом.

Но вернемся немного назад, в 1900 год. Прошло около восьми лет с тех пор, как Юзеф Древницкий начал путь странствующего аэронавта. Ему, теперь семейному человеку, кочевать по России с женой и новорожденной дочерью было трудно, почти невозможно. К тому же, на беду, при неудачном приземлении он повредил себе ногу.

Учитывая все это, Юзеф Маврикиевич решил оставить воздухоплавание и заняться журналистикой, делом, которое он тоже любил и которым время от времени занимался. В частности, публиковал в газетах тех городов, где совершал полеты, чрезвычайно интересные «Воспоминания воздухоплавателя». Удалось разыскать около десятка таких воспоминаний, затерянных на страницах провинциальных газет. А ему было о чем вспомнить.

Расставшись с воздухоплаванием и работая в киевских газетах, Древницкий, тем не менее, парашют свой не выбрасывал, видимо, полагая, что он еще может пригодиться. И этот парашют, испытанный во многих прыжках, в самом деле пригодился.

В начале сентября 1904 года в Киев приехал воздухоплаватель Жан Овербек. Сообщалось, что он будет подниматься на «колоссальном воздушном шаре» и во время полета исполнять «труднейшие гимнастические упражнения». Первый полет Овербека был назначен на 5 сентября из увеселительного сада «Шато-де-Флер».

Воздухоплаватель Иван Борисович Овербек, по афише – Жан, был известен и ранее, но совсем в другой области. Москвич, сын преподавателя музыки, он со школьных лет увлекался разными видами спорта – тяжелой атлетикой, классической борьбой, гимнастикой.

В свои девятнадцать лет Овербек, по словам одного журнала, мог легко «жонглировать двухпудовою гирею, как мячиком, и артистически ходить на четырехаршинных ходулях». Но особенных успехов он достиг в велосипедном спорте. За короткий срок Овербек стал одним из лучших велосипедистов-гонщиков России, побив несколько рекордов. В частности, установил рекорд в полусуточной езде, преодолев за двенадцать часов (с очень короткими перерывами) расстояние в двести семьдесят две версты, то есть, двести девяносто километров.

Юзеф Древницкий не знал, что именно он своим примером подтолкнул Овербека заняться воздухоплаванием. Вероятнее всего, это произошло в августе 1899 года. Тогда двадцатидевятилетний Овербек впервые увидел полеты Древницкого в Пушкино, под Москвой. Наверное, сыграли свою роль и выступления в Москве летом 1887 года американки Леоны Дар. Она поднималась в воздух, держась зубами за каучуковый загубник, прикрепленный к тонкому металлическому тросику. Поистине, в эти минуты жизнь отчаянной гимнастки висела на волоске.

Купив за границей воздушный шар-монгольфьер, Овербек решил соединить воздухоплавание с атлетикой и к середине лета 1902 года был готов выступать публично. Московская газета «Русское слово» писала: «Известный спортивной публике велосипедист, гимнаст и атлет г. Овербек открыл в себе способности аэронавта. Он соорудил огромный шар и предполагает начать серию полетов в подмосковных дачных местностях». Первый полет Жан Овербек совершил, взлетев из сада в Богородском, за Сокольниками, 16 июня 1902 года во время воскресного гулянья. Выступление аэронавта, выполнявшего высоко в небе гимнастические упражнения, имело большой успех, и он в последующие дни продемонстрировал еще несколько полетов. Велосипедный спорт был окончательно забыт. Овербек начал разъезжать по городам России и совершать полеты на монгольфьере, но без прыжков с парашютом. Известно, что в начале мая 1903 года он выступал в Казани. Позже (25 мая) – снова под Москвой, в Новом Богородском саду.

Ко времени приезда в Киев Овербек успел совершить более тридцати полетов. Из-за непогоды назначенное на 5 сентября выступление не смогло состояться. И лишь 11 сентября отважному аэронавту- гимнасту удалось взлететь в киевское небо.

«Воздухоплаватель поднимался, сидя на подвешенной к шару трапеции, и в воздухе проделывал сложные и рискованные гимнастические эволюции», – писала газета «Киевлянин». Овербек бесстрашно повисал под шаром, держась зубами за платок, прикрепленный к трапеции, или – головой вниз, зацепившись за трапецию одной ногой.

После этого, первого, полета Жан Овербек совершил в Киеве еще три вполне успешных. Репортер «Киевского слова» писал о воздухоплавателе: «Его жизнерадостный, бодрый, веселый вид, его особая энергичная, живая отвага, по- моему, исключает в нем всякую боязнь и страх».

Несомненно, Древницкий видел киевские полеты Овербека, познакомился с ним и, наверное, дал ему немало ценных советов. Более того, предложил использовать свой парашют, уже долгое время лежавший в бездействии. Жан Овербек с благодарностью принял это предложение, и вскоре в киевских газетах появились объявления о том, что он 19 сентября опустится на землю при помощи парашюта.

Хотя киевляне уже видели парашютные прыжки Дзиковского и Лискевича, все равно объявленный прыжок Овербека вызвал огромный интерес. Не только все улицы и площади в районе сада «Шато-де- Флер» были заполнены народом, «даровой» публикой, но и в самом саду царило столпотворение.

Отпущенный шар поднялся на высоту метров пятисот. Публика в саду смолкла в ожидании главного действия. И вот Овербек бросился с трапеции. «Публика ахнула, – писала газета. – Затем парашют раскрылся и закачался в воздухе».

В Киеве Овербек совершил еще два полета. С тех пор почти все его выступления завершались прыжками с парашютом. Так, благодаря Юзефу Древницкому, в России появился еще один аэронавт-парашютист.

В августе 1905 года в Москве Овербек намеревался продемонстрировать прыжок во время спортивного праздника на беговом ипподроме. Когда же из-за сильного ветра прыжок пришлось отменить, бесстрашный воздухоплаватель поднялся на воздушном шаре и, повиснув на трапеции вниз головой, начал разбрасывать над Москвой листовки, «летучки» с какой-то рекламой.

Побывав со своим воздушным шаром во многих городах европейской России, Овербек решил поехать на Дальний Восток, где прыжки с парашютом были еще в диковину. Его дальневосточные гастроли начались в Хабаровске 29 июня 1906 года. Поднялся Овербек из городского сада, расположенного на берегу Амура. Выступление заезжего аэронавта восхищало, бесстрашие и презрение к опасности изумляло. Через пять дней состоялся второй полет, а затем Овербек отправился на пароходе вверх по Амуру в приграничный с Китаем город Благовещенск.

В день полета, 12 июля, во время наполнения шара хлынул про-1 ливной дождь. Намокший, после дождя отяжелевший шар был не в силах подняться на достаточную высоту, и бесстрашный Жан в Благовещенске ограничился гимнастическими упражнениями во время полета. «Под шаром, держась одной рукой за трапецию, висел в воздухе рослый, красивый атлет, – писала благовещенская газета "Амурский вестник". – Надо иметь здоровые нервы, силу воли и уверенность в себе, чтобы спокойно действовать на такой высоте».

В начале августа, проделав нелегкий путь, Овербек приехал в Харбин – «столицу» Китайско-Восточной железной дороги, знаменитой КВЖД, город, построенный Россией на территории Китая. Здесь он четыре раза поднимался в воздух, и каждый подъем завершался прыжком с парашютом. 27 августа Овербек «приземлился» на крышу дома и сильно ушибся. Это, однако, не помешало ему три дня спустя снова совершить прыжок.

На 3 сентября был намечен последний, бенефисный, полет. Но пасмурная, ветреная погода не позволила наполнить монгольфьер. Полет был заменен выступлением Овербека на открытой сцене в качестве силача. Он свободно «играл» с десятипудовой штангой, жонглировал двухпудовой гирей, длинную и толстую железную полосу намотал себе на руку, а затем в течение пяти минут держал на груди рояль с пианистом.

Публика с восторгом аплодировала атлету. «Овербек имел такой крупный успех, – сообщал "Харбинский вестник", – какой только может желать артист-бенефициант». От устроителей вечера ему были преподнесены ценные подарки: дорогой портсигар с благодарственной надписью и золотой перстень с крупными брильянтами.

И, глядя, как легко работает на эстраде Овербек, никто не мог даже подумать, что в считанные дни внезапная болезнь сведет в могилу этого силача и красавца.

29 сентября газета «Харбинский вестник» сообщила, что накануне в лечебнице доктора Фельдмана от тифа скончался отважный Жан Овербек. Оказалось, что во время выступления на сцене, когда он «играл» тяжеленными гирями и гнул железо, атлет уже был болен и держался только силой воли.

Воздухоплавателя похоронили в Харбине, так далеко от Москвы, родного города Жана Овербека.

Продолжение следует