Автобиография

И.Ю. Стодеревский

АВТОБИОГРАФИЯ

(Записки офицера спецназа ГРУ)

МОСКВА 2006

Запоминайте нас, пока мы есть! Ведь мы ещё на многое сгодимся. Никто не знает, сколько мы продлимся, А вот сейчас мы с вами, рядом, здесь.

Я, Стодеревский Игорь Юрьевич

родился 15 марта 1948 года в городе Ашхабаде,

в семье военнослужащего.

Мои родители ..........

Так начиналась автобиография любого офицера Советской Армии,

а дальше у каждого была уже своя судьба.

Глава 1

КОРНИ

"Горжусь, что я русский"!

А.В. Суворов.

Мои родители сыграли свадьбу в победном сорок пятом. Маме было 18 лет, отец на 8 лет старше. Вчерашняя школьница и уже бывалый офицер пограничник.

Родился отец в 1919 году на Северном Кавказе в городе Железноводске. По этому случаю, он часто шутя, говорил: "Родился на курорте, за это господь сослал меня служить в пески Туркмении". В погранвойсках отец прослужил 28 лет и последние 23 из них в Туркмении.

Мой дед Полиевкт Стодеревский был начальником конторы связи города Железноводска, а бабка Анастасия Лебедева, в той же конторе работала телефонисткой. Вот эта её работа ну и конечно социальный статус, её отец и мой прадед был сапожником, и хоть и имел небольшой доходный дом в Пятигорске, ну никак не устраивал моего другого прадеда Стодеревского Василия.

Василий Стодеревский, а правильней сказать отец Василий был священником, кажется в Войске Терском. Он был категорически против брака своего сына с Анастасией Лебедевой. И когда мой дед наперекор ему всё-таки женился, отказался от сына. Видимо поэтому мой отец был в гостях у деда только один раз, когда ему было 3 года, кто-то привозил его показать деду.

Из-за странного отчества моего отца и довольно редкой фамилии, никто из наших родственников никогда не встречал однофамильцев, меня часто принимали за поляка. Но корни мои русские и отчасти украинские, бабка моя по материнской линии Клавдия Сачко украинка. Все остальные ветви рода русские.

Но сам я себя ощущаю русско-советским человеком. А Родина моя Советский Союз. Прав был бровастый генсек, есть такая общность людей - Советский Народ. Сейчас его обзывают безликим определением - русскоязычное население. И хоть я и был свидетелем и даже участником межнациональных конфликтов конца 80-х годов, в душе у меня осталось уважение, и даже любовь к народам, на территории которых выпала честь мне жить. Это была и моя территория.

В Россию я впервые попал в 1974 году, когда вёз спортивную команду Чирчикской бригады спецназ по парашютному спорту на соревнования в Псков. При пересечении составом Волги полночи простоял у открытой двери вагона, я вдыхал запахи России.

А когда впервые относительно не на долго покинул Среднюю Азию, учился в Подмосковье на курсах усовершенствования офицеров разведки, с декабря 1980 года по апрель 1981. Мне по ночам снились пустыни Туркмении и сопки Узбекистана моя малая Родина. Снилась верблюжья колючка, почему-то именно она. Наверно потому, что одно из первых моих осознанных восприятий самого себя связано именно с ней. Я стою среди громадных кустов верблюжьей колючки, она как лес, выше меня, и пытаюсь поймать майских жуков. Так что я русский азиат.

Имя деда Полиевкт церковное отец Василий наградил. У деда было ещё три брата: Ювинарий, Никодим и Юрий. Но они также как и прадед не поддерживали связи с дедом и судьба их мне неизвестна.

Однофамильцев никто из нас не встречал, а вот однофамилицу мы знаем, это казачья станица Стодеревская в Ставропольском крае.

В детстве, когда отец служил в Туркмении, мы часто ездили в отпуск к бабке в город Георгиевск Ставропольского края. Поезд из Баку проходил через железнодорожную станцию Стодеревскую, и хотя остановка была всего две минуты мы с отцом обязательно выходили на пирон. А километров в двух от станции было видно станицу Стодеревскую.

В начале 90-х годов я написал туда в сельсовет, хотелось узнать историю этого названия и выяснить, есть ли в станице жители с фамилией Стодеревские. Секретарь сельсовета мне ответила, что в 19 веке на границе с Чечнёй по Тереку имелось шесть казачьих станиц, они играли роль пограничных застав. Но для защиты края от набегов горцев этого количества явно не хватало. И было принято решение построить ещё одну в семи верстах от Моздока в урочище "Стадирев", станицу назвали Стодеревской. Но моих однофамильцев в селе нет. Однако в соседней станице Курской, есть несколько семей Стодеревских. Я написал в сельсовет этой станицы, но ответа, к сожалению не получил. Видимо не нашлось там душевного секретаря.

По материнской линии я "азиат", мама Щербакова Тамара Николаевна родилась в 1927 году в городе Ашхабаде. Дед Щербаков Николай Александрович (одиннадцатый ребёнок в семье) и бабка Клавдия Фёдоровна Сачко также уроженцы Ашхабада. Прадеды мои из переселенцев конца 19 века, одни из Тамбовской губернии другие из Харьковской губернии. Мамина родня была мне ближе, так как мы жили в Туркмении и в Ставропольском крае на родине отца бывали не часто, как мне помнится раза четыре. Да и родственников там было не много: бабушка, её дочь моя тётка Тамара и два моих двоюродных брата Геннадий и Юрий. А вот в Средней Азии родственников было много, в основном в Ашхабаде. У моего деда Щербакова Николая Александровича была большая семья три сына и дочь, моя мама. Ещё двое детей умерли в младенческом возрасте.

У деда был свой дом и большое хозяйство: свиньи, куры, утки, индюки, но на хозяйстве была бабушка. А дед пропадал на работе, он был директором топливной базы, толи Туркмении толи Ашхабада сейчас точно не помню. Был он высокого роста 185 см и крепкого телосложения, да и все его сыновья мои дядьки были ему под стать. И обувь все носили 45 размера. Я всех этих параметров достиг уже к 17 годам.

Мама тоже была для женщины не маленького роста 172 см и в отличие от деда с бабкой, которые были по характеру спокойны и даже мягки, имела жёсткий мужской характер и обострённое чувство справедливости.

Видимо, она пошла в свою бабку Щербакову Апраксию, в девичестве Журавлёву, 1856 года рождения. Та ещё в 1919 году участвовала в подпольной борьбе против англичан, когда они оккупировали г. Ашхабад (тогда Асхабад). Распространяла листовки в железнодорожных мастерских, единственном промышленном предприятии города того времени. Позже, уже с возрастом, она стала как бы мировым судьёй целого района города. К ней шли с различными спорными вопросами, и как скажет баба Шура так оно и будет.

Мама моя также не оставалась в стороне от житейских проблем. Когда они с отцом уже жили в Донецке в 70 годах, жители ближайших домов называли её комендантом. Только она могла повлиять на разбушевавшегося соседа мастера спорта по боксу, ей подчинялись.

Во дворе у деда в небольшом двухкомнатном домике жила тётя Нюра, старшая сестра бабушки. Всю её семью, мужа и двух детей вырезали басмачи в городе Коканде. Так она и прожила одна рядом с ними до 1970 года, переезжая к нам каждый раз, когда мама рожала очередного ребёнка. Она помогала ей, пока нам не исполнялся год, а затем уезжала, не смотря ни на какие уговоры. Не знаю почему, но из всех детей она больше всех любила меня. Наверно из-за того, что я не вступал с ней в пререкания, понимая, что человек пожилой и с этим надо мириться. А поворчать она любила. В 1970 году у неё стало ухудшаться здоровье, моя бабушка к этому времени уже умерла. В Донецк, где к этому времени жили мои родители, она ехать отказалась. И её забрал к себе родной брат Сачко Константин. Капитан запаса прошедший в войну до самого Берлина. Он жил с семьёй в Ташкенте и закончил во время войны то самое военное училище, в которое я поступил в 1967 году.

Дед мой Николай Щербаков тоже участник войны, но с Японией. Когда его в 1941 году призвали, военком пожалел, всё-таки четверо детей и отправил на Дальний восток. Четыре года просидел в окопах на границе. А когда в 1945 году началась война, принимал участие в боевых действиях в Манчжурии.

Дед рассказывал, что в рукопашной против нашей трёхлинейки японцам не помогали ни какие приемы, ни каратэ, ни джау-джитца.

Бабушка всю войну одна тянула четверых маленьких детей, самая старшая была моя мама, ей в 1941 году было 14 лет. Она рассказывала о страшном голоде, который был в то время в Ашхабаде. "Идёшь в школу, сидит пожилой туркмен просит милостыню. Идёшь назад, уже лежит, умер". Очень сложно было забирать младшего брата Жору из садика, он был 1941 года рождения. Сразу задавал вопрос, есть ли дома суп, в случаи отрицательного ответа падал на пол, закатывал истерику и отказывался идти домой. Да и выжил он только благодаря пиву, бабка им торговала. Война, войной, а пиво было. Так вот бабушка собирала со дна пивных бочек тот жмых, что там был, заворачивала в марлю и давала сосать сыну. Молока ведь не было.

А отец воевал на Кавказе, пограничники участвовали в обороне перевалов. Он мало мне об этом рассказывал. И только когда они собирались с друзьями за столом на 9 мая, можно было что услышать. Помню как он, смеясь, рассказывал случай. На передовой было затишье, и он пошёл в медпункт разрезать чирей. А он гад соскочил в самом не удобном месте, на ягодице. Отец зашёл в палатку, фельдшер уложил его на стол и сказал приспустить брюки. И в это время авианалёт. Все бегом по окопам и щелям. Ну и отец конечно тоже, только бежал он самый последний, не очень то удобно бежать со спущенными штанами, держа их обеими руками. Да к тому же "Мессер", его бегущего пытался достать из пулемётов. Долго ещё над ним сослуживцы смеялись. Говорили, что не надо было тебе Юра вообще бежать. Надо было встать и задрать задницу в небо. Немец решил бы, что это новое русское оружие и дал бы дёру.

Глава 2

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ

Будьте верны мечтам своей юности. В них наиболее чистые,

светлые и бескорыстные мысли, чувства и представления.

Войнич "Овод".

Хорошо помню я себя только с 10 января 1951 года, мне не было трёх лет. Мама родила сестрёнку Милочку, и мы с отцом верхом на коне приехали её смотреть. У меня в памяти отложилось - большой белый дом и мама на втором этаже в открытом окне, а был январь месяц, видимо было тепло. Было это в Туркмении в городе Мары, отец в то время там служил, в школе по подготовке сержантского состава.

Был я мягко сказать непоседой, мама называла меня шлёндрой, стоило ей на минуту выпустить меня из виду как я куда-нибудь пропадал. Пока я был совсем маленьким, этот вопрос решался очень просто, мама переворачивала табурет вверх ногами и меня ставила туда (манежей в то время не было) и хоть я и орал благим матом, она могла что-то сделать по дому. Но когда я подрос, родители были спокойны только тогда, когда я спал. Мы жили на территории воинской части в коммунальном бараке. То я на конюшню уйду, то пристроюсь к строю солдат, которые идут в столовую. Меня там накормят, ну а затем опять же в строю я дефилировал в казарму, где меня укладывали спать. Мама, проискав меня час, полтора бежала к отцу. Отец с солдатами проверял всю воинскую часть и её окрестности. Шестами проверялся глубокий арык, что протекал через часть. Проверяли берега реки Мургаб, она протекала недалеко от части. И когда мама была уже в полуобморочном состоянии, меня находили спокойно спящим на солдатской койке. Я получал приличную взбучку, но мои похождения продолжались.

Первенцем в семье я не был. Первая в 1946 году родилась сестра Людмила, но она погибла во время Ашхабадского землетрясения в 1948 году. И только можно представлять себе ужасное состояние мамы в то время, когда меня искали шестами по арыкам.

Мама дала мне жизнь, но так получилось, что и я, хоть и невольно спас ей жизнь. Ашхабадское землетрясение произошло в начале октября 1948 года, мне было 6 месяцев отроду. Отец уехал в командировку в город Кушку, это его и спасло. Дело в том, что я был очень беспокойный и по ночам часто орал не понятно почему, в связи с этим мама спала со мной, а отец, так как я ему не давал высыпаться, спал с сестрёнкой. В ту страшную ночь, как рассказывала мама, сестрёнка спала в комнате одна, и на неё упало три стены дома. Нас с мамой спасло то, что на нас упала крыша. Как она мне рассказывала, что буквально за несколько секунд до толчка сестрёнка захныкала, и она встала её успокоить. Только подошла к её комнате, я страшно заорал, и тем спас ей жизнь, а заодно и себе. Мама вернулась, наклонилась надо мной и в это время толчок. Мы с ней оказались между двух брёвен, я лежу, она стоит, согнувшись надо мной. И так двое суток. Мама беспрерывно кричала, звала на помощь.

Спасательные работы в Ашхабаде осуществляла Армия. Солдаты услышали крики о помощи и нас откапали.

В конце 1952 года отца вновь перевели служить в Ашхабад. Сначала мы жили у деда Щербакова, но отцу приходилось через весь город добираться на службу. И мы стали снимать квартиру не далеко от погранотряда, где он служил. Первую служебную квартиру отец получил, когда мне исполнилось 8 лет, и мы переехали в восьмиквартирный, двухэтажный, деревянный дом на территории погранотряда.

Хорошо помню день похорон Сталина, мы все стояли на крыльце дедовского дома. Гудки всех паровозов, дом деда находился километрах в трёх от вокзала, слились в один мощный и пронзительный рёв. Было немного жутко, но никого плачущего я не помню.

Я любил бывать у деда в гостях, он был заядлым охотником, и у него в доме было много оружия, а что мальчишке ещё надо. В одной из комнат стоял сундук с охотничьими принадлежностями, чего там только не было. И дробь и пороха, приспособления для набивки гильз, весы с малюсенькими гирьками. Тогда готовых патронов ещё не продавали. Была большая библиотека, где было всё о дичи. Охотничье оружие это был предмет особой гордости деда. У него было штук шесть ружей и один охотничий карабин. Какие были ружья, я не помню, но любил он больше всего "Зауэр три кольца", возможно, я не совсем правильно произношу это название. Дед любил ходить на охоту в компании с кем-либо, но мог и один уйти в горы Копетдага суток на трое. Но это он смог позволить себе только тогда, когда его "попросили" освободить место директора топливной базы. На руководящие должности выдвигались лица местной национальности. Деду предложили должность главбуха, он на отрез отказался и ушёл работать в союз охотников Туркмении, где его избрали председателем.

Каких только трофеев дед не приносил с охоты: кабаны, джейраны, архары, пернатые десятки видов, включая дрофу. По двору, то бегал дикобраз, которого дед с отцом привезли с охоты, то ползала громадная черепаха. Кстати мясо дикобраза очень похоже на свинину, а из черепах готовят вкусный суп.

Дед очень любил голубей, и у него их было до сотни, нескольких видов. Были и дутыши и павлины и почтовые и те что, поднявшись высоко вверх падали вниз совершая перевороты, уж не помню, как они назывались. Но больше всего дед любил поднимать вверх большую стаю, при этом свистел как мальчишка. Чтоб стая долго не садилась, на крышу забрасывалось чучело ястреба. Бывало, чужие голуби пристраивались к стае и садились в наш двор. Дед ловил чужаков и ждал их хозяев, по неписаным законам голубь прибившийся к твоей стае считался твоим, и хозяину положено его было выкупать. Но дед всегда голубей отдавал. Ему был приятен сам процесс, что к нему идут со всей округи. Бабка часто по поводу голубей деду устраивала скандалы. Кричала, что он впал в детство и что лучше бы занимался индюками. К тому же дед часто покупал дорогих голубей редких пород. Дед на эти крики ни как не реагировал, он всегда был немногословен и спокоен. Как-то он меня за один раз отучил плямкать за столом.

Мне было лет пять. Мы были в гостях у деда сидели, обедали. Я причмокнул раз, дед сделал замечание. Я причмокнул во второй раз, дед сделал замечание. Я причмокнул в третий раз, дед вытер ложку и шлёпнул меня по лбу. Что тут началось, я в рёв, мать в крик, я думал она деда съест. А он спокойно, как ни в чём, ни бывало, продолжал кушать суп.

Когда надо дед мог быть решительным и жёстким. Осенью 1957 года деда ограбили. Хозяйственный двор тыльной стороной выходил на кладбище. Воры залезли ночью и украли не большую свинью и несколько десятков кур. Дед слышал, какой то шум, но не предал значения, так как на улице был сильный ветер и шёл дождь. На следующий день, осмотрев хозяйственный двор, дед сделал вывод, что они ещё раз придут.

Через две недели это подтвердилось. Услышав шум, дед взял ружьё, патронташ и вышел во двор в одном нижнем белье. Один из бандитов сидел на заборе и в руке у него был здоровенный нож, остальные орудовали в свинарнике. Дед, держа ружьё за спиной, потребовал, чтобы они убирались. Сидящий на заборе засмеялся, а затем со злобой прошипел: "Убирайся старый хрыч, а не то я тебе селезёнку пощекочу". Дед на вскидку, с одной руки, выстрелил в него. Бандит упал с забора, трое его подельников выскочили из свинарника и тоже дёру через забор. Дед стрелять по ним не стал, а стал преследовать, перепрыгнув за ними на кладбище. Когда они выбежали с кладбища, он погнал их по улице, не давая возможности свернуть в переулки. При таких попытках он делал предупредительный выстрел перед ними, и свистящая дробь заставляла их бежать дальше вдоль улицы. В полутора километрах была тюрьма, вот туда дед их и загнал.

Но потом начались проблемы. Эти бандюги говорили, что они просто шли по городу, а дед на них напал. Тому, который сидел на заборе и угрожал, выстрелом размозжило руку, и её отрезали. У деда отобрали ружьё и затаскали по судам. Так продолжалось более полугода. Видя такой поворот событий, дед сел и написал письмо в Москву. Немедленно все преследования прекратили, бандитов осудили, а ружьё принесли прямо домой.

Ещё, приходя в гости к деду, когда мне было 5-6 лет, я наводил порядок в "штабах" своих дядек. Они были старше меня не намного. Юрий 1939 года рождения. А Георгий вообще 1941 года. "Штабы" они делали на деревьях, вход шло всё, и доски, и верёвки, и картон. Пользуясь их отсутствием, я забирался туда, кое-что там переделывал, а кое-что экспроприировал. За что не однократно получал. Моими защитниками были мама и бабушка.

В начале лета 1953 года отца отправили в командировку на пограничную заставу Яблоневку, она находилась недалеко от Ашхабада. Отец был офицером отдела боевой подготовки погранотряда, и ему поставили задачу готовить заставу к какой-то проверке. Так как командировка была более двух месяцев, он взял семью с собой. На заставе я получил первые азы воинской службы. Здесь я впервые, в возрасте пяти лет, стрелял из стрелкового оружия и сам сел в седло. До этого отец часто возил меня на лошади, сажая впереди себя.

Первые мои опыты в стрельбе были из пулемёта "Максим". Пулемёт наводили на цель, и я давил на гашетку пяткой, так как надавить большими пальцами рук, как это положено делать, я не мог, силёнок не хватало. С автомата ППШ я стрелял с отцом. Он держал его и наводил на цель, а моя задача была нажимать на спусковой крючок.

В верховой езде у меня было комедийное начало. Солдаты притащили с хозяйственного двора здоровенную свинью, надели на неё седло и посадили меня. Это сейчас я понимаю, какой опасности тогда подвергался, а тогда мне было весело, и я был горд, что сижу в седле самостоятельно. Как только свинью отпустили, она понесла как необъезженный скакун. На моё счастье я спикировал в кучу навоза.

Вообще жизнь на заставе мне нравилась. Я присутствовал при отправках пограничных нарядов на выполнение задач по охране государственной границы, а это особый торжественный ритуал.

Один раз я сыграл заставе учебную тревогу. Шёл, прогуливаясь вдоль контрольно-следовой полосы, как пограничники говорят КСП. Она представляет собой полосу вспаханной и хорошо проборонённой земли. Нарушитель, переходя через неё, обязательно оставляет след. И вдруг прямо на моём пути, на тропинке, я увидел кобру. Если бы не колючая проволока за КСП я наверно бы в Иран убежал. Оббежав змею, я рванул домой. Минут через двадцать на заставе началась суматоха, прорыв границы. Это возвращавшийся с границы наряд заметил мои следы. Но быстро разобрались, чей это след, для нарушителя он был явно маловат.

Особенно я любил бывать на стрельбище и на занятиях по конной подготовке. На стрельбище, после окончания стрельб мне всегда давали из чего-нибудь стрельнуть. А на занятиях по конной подготовке, кажется, это так называлось, я видел то, что сейчас можно увидеть только в цирке. Это и одиночная подготовка, и вольтижировка, и действия в конном строю, ну и, конечно же, рубка лозы.

Вольтижировка (возможно, я неправильно произношу это слово) раньше называлась джигитовкой, это захватывающее зрелище. Представьте себе, на длинной верёвке длиной метров десять, по кругу скачет лошадь. На лошади было не обычное седло, без луки, что-то вроде кожаного матраца, по углам петлеобразные ручки и без стремян. Лошадь скачет по большому кругу, а внутри по малому бежит отделение солдат, человек 6-7, прижимая руки к бёдрам и высоко подбрасывая прямые в коленях ноги. По очереди они подбегают к лошади, заскакивают на полном скаку, проделывают различные упражнения: повороты назад, вперёд и на 180 градусов, скрестив ноги; соскок, держась за седло и сразу снова в седло, соскок на другую сторону и опять в седло; пролазят под крупом скачущей лошади и спрыгивают на внешнюю сторону круга.

Не менее ярким зрелищем была рубка лозы. Вдоль трассы, с обеих сторон, были вкопаны столбики высотой не более метра и диаметром сантиметров десять. Было их около десяти штук, но стояли они не друг против друга, а уступом, что позволяло кавалеристу направляя коня то вправо, то влево поражать лозу. Вверху они имели отверстия, куда и вставлялась лоза. На трассе так же стояли: столб высотой метра два, на горизонтальной площадке на нём лежал глиняный шар сантиметров двадцать диаметром; и сооружение, напоминающее виселицу, на которой весело кольца так же диаметром около двадцати сантиметров. Может быть, было что-то ещё, но я не помню. Кавалерист должен был на полном скаку: срубить лозу установленную с двух сторон, высшим шиком считалось, если срубленная лоза падала не в сторону, а вертикально вниз и втыкалась в землю; разрубить глиняный шар; колющим ударом попасть в кольцо и отбросить его.

Cтодеревский Ю.П.

Отец всё это выполнял виртуозно, а лозу он рубил двумя шашками, конём управляя ногами, это могли делать единицы. Вообще физически он был развит многопланово. У него была большая пачка всевозможных грамот за спортивные победы, это и конный спорт и классическая борьба и тяжёлая атлетика и даже фехтование на винтовках, и такой вид спорта когда-то был.

Без специального образования он несколько лет был начальником физической подготовки погранотряда.

Стодеревский Ю.П. возглавляет спортивную команду погранотряда.

Отец был среднего роста и крепкого телосложения. Я помню, как он участвовал в художественной самодеятельности, два крепеньких солдата делали на нём акробатические трюки, а он носил их по сцене. Жонглировал и запросто крестился двухпудовой гирей. Я смог повалить его руку в амреслинге только тогда, когда ему было уже за пятьдесят. Службу он закончил начальником боевой подготовки погранотряда.

Я часто в дни школьных каникул ездил с отцом в командировки по заставам. Во время одной из таких поездок меня научили плавать. Один из офицеров, товарищей отца, узнав, что я не умею плавать, просто взял меня за шиворот и бросил в бассейн. Так как я стал тонуть, он меня вытащил, и снова бросил. У меня просто не было выхода, надо было плыть. И я, барахтаясь, как только мог, добрался до края бассейна. Мне тогда было восемь лет.

А в шесть лет я тонул, и меня уже во второй раз в жизни спасли солдаты. Было это так. Мы с друзьями пошли купаться на небольшой бассейн, который находился в соседней воинской части. Плавать я не мог и по этому купался, держась руками за край бассейна. Штукатурка, за которую я держался, отвалилась и я, заорав, пошёл ко дну. На моё счастье мимо проходили солдаты они меня и вытащили.

Я не только тонул, меня ещё и заваливало. Пошёл я как-то в гости к своему школьному товарищу, это было в первом классе. Он жил на окраине города, рядом с домом был не большой холм. В нём мы копали себе пещёры, невысокие сантиметров 60-70. Крепёжным материалом конечно не пользовались. И это чуть не стало для меня трагедией. Когда я копал очередной ход к главной пещере грунт обвалился. Меня спасло то, что ноги остались торчать наружу, правда одни ботинки, и то, что недалеко солдаты выполняли какие-то хозяйственные работы. Задохнуться я не успел, меня вытащили. Армия спасла меня в третий раз.

В моей жизни после этого было ещё много критических ситуаций, когда стоял вопрос "Быть или не быть?".

В четырнадцать лет я чуть не разбился об бревно. Мы с ребятами любили прыгать с перил небольшой гидроэлектростанции прямо в водоворот воды падающей с турбин. Это были непередаваемые ощущения. Ноги тянуло в одну сторону руки в другую, и было непонятно где река, а где небо, всё смешивалось в водовороте. Я в то время уже не плохо плавал, и это мне доставляло удовольствие. Мне всегда хотелось делать то, что могут не все.

В тот злополучный день под потоки воды из гидроэлектростанции каким-то образом попало громадное бревно. Я его увидел, когда уже прыгнул. Падал точно на него. Как потом ребята рассказывали, я в воздухе проделал не понятные пируэты, и благодаря им, в воду вошёл в сантиметрах 20-30 от бревна. Городок, в котором мы тогда жили, был небольшой и когда я часа через два пришёл домой, мама уже всё знала. Минут десять она с плачем и с какой-то палкой в руках гоняла меня по двору.

Отдыхая в пионерском лагере в горах под Ашхабадом, я попал в автомобильную аварию и чудом остался жив.

Служа в Армии, был, если так можно выразиться, участником четырёх автоаварий. Три из них произошли в течение одного месяца. Машины переворачивались на скорости 90 километров в час. Врезались в бетонные столбы. А я отделывался только шишками.

Дважды у меня не открывался парашют, но и здесь всё заканчивалось благополучно.

Дважды был в Афганистане и оба раза вернулся.

Наверно меня хранит какая-то звезда и мамины молитвы.

В 1958 году отца перевели служить в город Тахта-Базар, районный центр на юге Туркмении, 90 км северо-восточнее Кушки. У каждого человека есть своя малая Родина. Моей малой Родиной стал Тахта-Базар. Здесь я окончил школу и окреп физически. Здесь получил азы трудового воспитания. Отсюда ушёл в большую жизнь. Но всё это было потом.

Переезжали с Ашхабада всей семьёй вместе с мебелью и вещами в товарном вагоне. Пассажирский поезд проходит этот путь менее чем за сутки, мы ехали трое суток.

В школу меня привела мама за руку, мои будущие одноклассники фыркали. Этакий столичный пижон появился, одет я был по тем временам в хороший костюм, брюки застёгивались чуть ниже колен, это было тогда модно и было мне 10 лет. Все решили, что я маменькин сыночек. И мне пришлось в течение месяца самоутверждаться.

Дрался я почти каждый день. С начала с одноклассниками. Затем с оппонентами с параллельных классов, ну а затем с теми, кто и постарше. Это не были просто драки. Меня вызывали на поединки или я вызывал обидчика. Проходили они за забором школы и чётко по правилам. Основное, нельзя было бить лежащего. Нельзя в драке применять какие-либо предметы. В то время ещё действовал негласный кодекс чести. За соблюдением правил следили старшеклассники.

Я ходил в ссадинах, но гордый, что отстоял свою независимость. Только один раз я получил серьёзную травму. Проводя поединок с очередным соискателем, я получил сильный удар по голове. По лицу потекла кровь. Кулаком, да к тому же десятилетний пацан, голову разбить не мог. Оказалось, мой соперник зажал в кулаке металлическую гильзу от охотничьего ружья и с размаха шарахнул меня по башке. Бой был остановлен и нарушитель получил от старшеклассников всё, что ему полагалось. Мама пыталась возмущаться по поводу моих синяков и порядками в школе, но отец запретил вмешиваться в моё становление.

После окончания четвертого класса отец решил отдать меня в Суворовское училище, чему я был безумно рад. Но при прохождении медицинской комиссии выяснилось, что у меня пупочная грыжа. Нужно было делать операцию. Меня положили в больницу за несколько дней до операции. Перед операцией пришла мама, побеседовала с хирургом. И он ей сказал, что можно обойтись без операции, с возрастом пупок затянется, но Суворовское училище мне тогда заказано. Мама немедленно меня забрала домой. Моя попытка попасть в Армию в совсем юном возрасте провалилась.

Когда мне исполнилось двенадцать лет, отец занялся моим физическим воспитанием. Утром он поднимал меня с постели и выбрасывал в окно, благо первый этаж.

Мы к тому времени уже жили в отдельном деревянном коттедже. Мама родила брата, и так как наша семья стала насчитывать пять человек нам этот коттедж и выделили. А до этого жили в каких-то постройках конца 19 века, больше напоминающих склады, чем жилые дома. Зимой их не возможно было протопить.

Следом выходил отец и выносил гири и гантели. Он учил меня, как надо делать зарядку. Как при этом надо дышать, чтоб не загубить сердце. Это продолжалось месяца два, затем я втянулся, и меня не надо было контролировать. Благодаря отцу зарядку делаю до сих пор.

Когда я не много окреп, отец стал меня учить все возможным упражнениям на гимнастических снарядах. И в 15 лет я делал всё, что положено солдату третьего года службы. И даже больше. Он научил меня делать сальто на перекладине на махе вперёд. Когда мне надо было, козырнуть где-то своей физической подготовкой я делал на перекладине несколько спортивных упражнений подряд и в конце соскок сальто.

Лет в шестнадцать отец начал серьёзно готовить меня, а за одно и мою сестру, по конной подготовке. Когда он научил меня крепко сидеть в седле, я стал сам ходить на конюшню погранотряда. Тем более что там у меня появился друг, солдат Володя

Водопьянов. Впоследствии он женился на моей однокласснице Зое Васильевой, с которой я просидел за одной партой последние три школьных года. Упражнение с гирей 32 кг. Своего первенца они назвали Игорем.

К семнадцати годам я довольно прилично держался в седле и на отлично проходил трассу с барьерами, для этих упражнений больше всего подходил конь по кличке Абажур. Красавец серой масти, он был почти белого цвета, но такой масти не бывает. Конь может быть серый, серый в гречку, это когда на белом фоне мелкие чёрные пятнашки, и серый в яблоко, большие чёрные пятна на сером фоне. И ещё в кавалерии нет лошадей, есть кони и кобылы. А кавалерийская кобыла рожать не На коне Абажур.

должна, подрывается боеготовность, куда кавалеристу без лошади. И поэтому все кавалерийские кони кастрированы. За исключением тех, которые используются на хозяйственных работах.

На конюшне таких лошадей было две: конь по кличке Перец и кобыла по кличке Горчица. Когда мы с Володей водили лошадей на речку купаться, то предпочитали садиться именно на этих лошадей, так как они были из породы тяжеловозов. Громадных размеров, как кони сказочных богатырей. И хребет у них над крупом не торчал, как у кавалерийских лошадей, а это было удобней при езде без седла. Перец был ревнив как Отелло, никому не давал приблизиться к Горчице. Когда её надо было вывести из стоила, приходилось обходить с обратной от Перца стороны. Они стояли рядом, и он мог лягнуть или укусить. Во время езды на Горчице, тоже надо было смотреть в оба, Перец мог подойти и цапнуть за ногу. А вообще-то он был очень дружелюбный, с ним можно было делать всё, что угодно, он только фыркал. А как уж он любил свою подругу, это надо было видеть. Они стояли в стойле или прижавшись мордами или Перец ложил свою голову на шею Горчице.

Свечка на Тексте.

Ещё на конюшне был конь по кличке Текст. Кстати, клички лошадям дают не просто так, что в голову взбрело. Кличка лошади состоит из двух половин, первая половина берётся от клички отца, а вторая от клички матери. Так вот этот Текст был ни чем, ни примечательным конём, но была у него одна особенность. Он мог долго и эффектно стоять в свечке на задних ногах. По этой причине на нём часто фотографировались. Но когда ему это надоедало, он прямо со свечки падал на коленные суставы и всадник летел через голову. Совершил такой полёт и я, разбив себе подбородок и получив второй в жизни шрам.

Первый я заработал ещё в семилетнем возрасте, когда мне рассекли бровь палкой при игре в клё-клё. Игра заключалась в том, что надо было с большого расстояния палкой выбить консервную банку с черты. Если ты выбиваешь, то имеешь право перейти на более близкую черту. Игра развивала меткость и силу броска.

В Тахта-Базаре часто устраивались конноспортивные праздники. Это было впечатляющее зрелище. Проводили скачки. На коротких дистанциях, как правило, побеждали туркмены на Ахалтекинцах, красивая и очень резвая порода. Но длинные дистанции были за пограничниками, в выносливости Дончаки ни кому не уступали. Пограничникам поставляли в основном лошадей Донской породы.

После скачек пограничники показывали рубку лозы и всевозможные поединки. Две команды на лошадях, у всех в руках вещмешки, набитые опилками. Задача сбить противника с лошадей. Или другой бой. Опять две команды на лошадях, но теперь в руках рапиры, а на лицах защитные маски, на масках закреплены султанчики из цветной бумаги. У каждой команды свой цвет. Задача посбивать султанчики у противника. Бывало, кому-то и по спине рапирой доставалось.

Один раз я видел кавалерийскую атаку. Это было в Ашхабаде на каком-то празднике. Построились друг против друга две группы кавалеристов, человек по сто в каждой. На командирах были чёрные бурки. По сигналу трубы они, оголив шашки, понеслись, друг другу на встречу. Впереди в развивающихся бурках скакали командиры. Казалось столкновение неотвратимо. Но когда между лавами оставалось не более ста метров, кавалеристы опустили шашки и прижали их к ноге. Лава прошла сквозь лаву без единого столкновения. Я представляю себе ощущение людей, на которых катится подобная лава.

Отец рассказывал, что ему приходилось участвовать в кавалерийской атаке. Но было это не на фронте, а в глубоком тылу, в городе Мары. После победы в этот город из Германии вывели одну из частей маршала Рокоссовского для расформирования. В части был большой процент бывших зэков уголовников, которым было дано право выбора лагерь или фронт. Они в тылу расслабились, напились и устроили бунт. По городу начались погромы. Милиция была беспомощна, что-либо сделать. И тогда привлекли пограничников. Они атаковали разбушевавшихся рокоссовцев в конном строю с шашками наголо и на полном скаку били их, убегающих, плашмя по заднему месту. Порядок навели за считанные часы, загнав назад в казармы.

К окончанию школы я не плохо стрелял из стрелкового оружия. Отец часто брал меня на стрельбище, да и по заставам я продолжал с отцом ездить во время школьных каникул. В то время произошло перевооружение погранвойск.

В начале шестидесятых была упразднена кавалерия. Перестал существовать самый романтический род войск. Пограничникам вместо кавалерийской эмблемы, две скрещенные шашки на фоне подковы, ввели общевойсковую эмблему, звёздочка, обрамлённая венком. Я помню, как они возмущались, их же уравняли с пехотой. И у меня было презрительное отношение к этому роду войск, вплоть до поступления в общевойсковое училище.

Кавалерийские шашки порезали автогеном. Мы, наворовав обрезки, наделали отличных ножей. Правда сталь шашек плохо поддавалась обработке. Сняли с вооружения и кавалерийские карабины, укороченный образец винтовки Мосина (больше известна как трёхлинейка). Стволы гнули молотом, а затворы заваривали сваркой. Мы таскали их из куч около склада, никто не охранял. Стрельба из винтовки Мосина.

Ну а дальше уже нужен был только лишь кропотливый труд. Два-три дня и в войну мы уже играли почти боевым оружием. Охотники потом у нас, его выпрашивали.

На вооружение поступили АК-47 и СКС (самозарядный карабин Симонова), но в последствии карабины поменяли на автоматы. Мне, однако, все равно больше нравилось стрелять из трёхлинейки, серьёзное оружие. Её надо было плотно прижимать к плечу, сильная отдача, так как в ней применялся более мощный патрон, чем в автомате. И она долго ещё стояла на вооружении Армии в качестве снайперской винтовки.

С марта месяца и по октябрь в Тахта-Базаре был пляжный сезон, у пацанвы конечно. В марте в сопках распускались тюльпаны, и каждое воскресение мы уходили в поход. Приходилось и Мургаб в брод переходить и от волкодавов охранявших стада в речку прятаться, они воды боялись. Ещё у нас было развлечение, мы ловили полудиких ишаков.

Пока были сельхозработы, и была хоть какая-то трава, туркмены держали ишаков, это был основной гужевой транспорт. Как только наступала глубокая осень, основную часть животных просто выгоняли с дворов на вольные хлеба, на них сено на зиму не заготавливалось. Они сбивались в небольшие стада и паслись в ближайших сопках.

Мы окружали такое стадо и пытались загнать или к реке или к какой-либо вертикальной стенке, в руки они не давались. Когда нам это удавалось, ишаки, видя, что выхода нет, разворачивались и шли на прорыв. В атаку они скакали, прижав уши и низко опустив головы, было такое впечатление, что они собираются бодаться. Вот здесь зевать было нельзя, тебя могли сбить или ты мог остаться без ишака. Загонять стадо ещё раз было делом муторным. Задача состояла в том, чтобы, увернувшись от мчащегося на тебя ишака повиснуть у него на шее. С таким грузом он уже скакать не мог, но продолжал сопротивляться. И только тогда, когда ты зажимаешь ему впадины на конце носа, перекрывая доступ воздуха, он начинает подчиняться.

Пока идёт усмирение животного, стадо успевает уйти далеко. Заскакиваешь на ишака, естественно отпускаешь нос, животное выходит из повиновения, пытается укусить, взбрыкивает, но, в конце концов, переходит в галоп. Правда скачка происходит только в одном направлении, в сторону стада. Но необходимый результат получен.

Купаться мы с ребятами ходили на канал. В городе его называли просто арыком. Берега его укреплены небыли, и он имел вид обычной реки, полноводный и с довольно быстрым течением. Проходил он через город и был глубже, чем река Мургаб. Его поросшие деревьями и кустарником берега были по меркам Туркмении прекрасным местом отдыха.

Сальто на арыке.

Мы уходили на целый день, но, на обед домой надо было являться. Иначе возможен был домашний арест. Здесь на арыке я получил хорошую закалку здоровья. Мы никогда не лежали праздно загорая. Основным видом занятий на арыке была игра в ловитки. Все убегают, один догоняет, пока не запятнает кого-либо. И это длилось часами.

Ловитки были двух видов. Первые, когда убегать и преследовать, можно было где угодно и в воде и на суше. И мы ватагой носились по всему арыку. С разбега, прыгая в воду и даже на мелководье. Все научены были прыгать "щучкой", вход в воду под очень острым углом. Глубины при этом было достаточно сантиметров восемьдесят. Забирались от преследования на деревья и прыгали оттуда, прыгать ногами в низ считалось позорным. Да и пока ты в воде развернёшься, чтобы плыть, преследователь, прыгнувши головой, тебя настигнет. Но самыми коронными считались прыжки с кибитки. В районе базара на краю крутого склона у арыка стояло глинобитное здание с полоской крышей. Мы забирались на него и прыгали, сильно разбежавшись, "щучкой". Вся соль этого прыжка заключалась в том, что приходилось до арыка метра два лететь над обрывистым склоном. Это уже мог не каждый. Другой вид ловиток, это когда запрещалось выходить из воды. Здесь всё зависело от того, как ты можешь быстро плавать и нырять. И пятнать здесь надо было только

по голове.

Самое сложное здесь было плыть против быстрого течения.

Прыжок с дерева, высота 5 м Часто устраивались,

соревнования кто лучше прыгнет в воду. Прыгали и с берега и с деревьев. Просто головой в низ или сальто крутили.

Я довольно быстро освоил полтора сальто с разбега с берега, раз пять на живот плюхнулся. Ощущение не из приятных. А вот на такой же прыжок с дерева, с высоты пяти метров решиться было сложно. Но так как я поставил себе задачу, что должен уметь прыгать с любой высоты, откуда прыгают далеко не все. Я нашёл выход.

Спорил с кем-либо из друзей на то, чего у меня не было, и лез на дерево. Наверху становилось страшно, это снизу всё кажется очень простым. Но выхода у меня уже не было, и я прыгал.

Ещё в Тахта-Базаре меня научили тому, чего я нигде и никогда больше не видел. Ни в одном самом крутом боевике. Удары ногой на воде, вне зависимости на какой глубине ты находишься. Подплываешь к предмету атаки, подныриваешь, резко выскакиваешь на поверхность и, делая быстрый переворот, бьёшь противника пяткой. Желательно конечно, чтобы на ногах была жёсткая обувь. Если бьёшь двумя ногами, это называлось удар "сазаном". Но более резким, эффективным и точным был удар одной ногой, удар "сомом".

Уже служа в спецназе, я обучал своих солдат этому удару, но получалось плохо. Для его освоения требовались месяцы занятий на воде.

Здесь же на канале я совершил первые два свои значительных жизненных поступка. В 14 лет спас тонущего малыша, он оказался сыном 1-го секретаря райкома партии. А в 17 лет двух лошадей. Было это так. Мы с классом купались на канале. Подъезжает туркмен на бричке запряженной двумя лошадьми и загоняет их в воду. Видимо он хотел бричку помыть, не распрягая лошадей. Но место там было глубокое, и бричка стала тонуть и тянуть за собой лошадей. Все стояли и, оцепенев, смотрели, чем это всё закончится, а туркмен бестолково бегал по берегу. Лошади изнемогали, бричку тянуло не только в глубину, но и в низ по течению. Сверху уже оставались только ноздри и глаза, молящие о помощи. Ржать они уже не могли, при первой же попытки захлебнулись бы. Всё это произошло очень быстро, в течение нескольких минут. Я не знаю, что мне ударило в голову. Подскочив к туркмену, взял у него нож, у них он обязательно висит на боку, как у кавказцев кинжал. И прыгнув в воду, обрезал постромки с начало у одной лошади, а затем и у другой. Когда я выводил их на берег, одна из них поскользнулась, и если бы я не успел убрать ногу, она бы размозжила мне стопу.

Мне очень хотелось заняться серьёзно боксом, ведь я готовил себя к офицерской службе. И никем другим, с детства, не хотел быть. В городе имелась ДЮСШ (детско-юношеская спортивная школа), но там культивировался только один вид спорта - баскетбол. Да и в школе играли в основном в баскетбол. И я пошёл по прокатанной дороге. Правда, как и все мальчишки, пытался играть в футбол, отец мне даже бутсы принёс. Но быстро понял, что я на поле только всем мешаю. В баскетболе получалось несколько лучше, но больших результатов я не достиг. Играл за класс, затем за школу и за район. Даже первый разряд дали, но вряд ли я на него тянул.

Помню, как мы раз ездили на соревнование в соседний район. Ехали поездом, автобусы там не ходили. Игру выиграли, а вот назад добирались с приключеньями. Посадка на поезд была ночью. Билетов заранее не взяли. Ели уговорили проводника посадить всех нас в одно купе. Было нас человек десять. И хоть тогда мы были ещё школьниками, учились в десятом классе. Ниже 180 сантиметров ни кого не было. Но мы все устроились спать. Легли по два человека на каждую полку, валетом. Один залез наверх, туда, где должны лежать чемоданы. И один лёг на полу. Среди ночи грохот. Один из тех, кто спал на верхней полке, падает вниз. Тот, что лежал на полу вопит, ничего не может понять спросонья. А упавший, посапывая, продолжает спать. И ни одной шишки. Мы потом от смеха с пол часа заснуть не могли.

Класс у нас был дружный, все праздники вместе встречали. Только однажды была осечка. На Новый год, когда мы уже учились в одиннадцатом классе.

Моему году повезло, в кавычках. Благодаря экспериментам нам пришлось учиться на год больше. А после выпуска в 1966 году был двойной конкурс во все ВУЗы, вместе с нами был выпуск и у десятиклассников.

Так вот на этот злосчастный Новый год девчонки нас предали. Они были приглашены в погранотряд, и мы остались с носом. Отомстить не могли, в нашем городке просто не было куда идти. И мы перешли в жёсткую аппозицию, которую я и возглавил. Проигнорировали их на 23 февраля, он считался праздником всех мужчин, на 8 марта и на Майские праздники. Собирались бойкотировать и выпускной вечер. И тогда вмешалась наш классный руководитель Халикова Аниса Загитовна. Она пользовалась у нас непререкаемым авторитетом, и мы сдались.

Человек она незаурядный. Пришла к нам в школу в начале 9 класса. Молодая, почти девчонка, после института. Пришла на место учителя немецкого языка, мужчины который практически сбежал. Мы не давали ему проводить уроки. То доску салом натрём, то кнопок на стул наложим. Ну и все остальные, возможные и не возможные мелкие пакости делали. А интересен нам был результат. Он начинал кричать что-то непонятное, краснел и убегал жаловаться директору. Нам было непонятно и противно, как это мужик и жалуется. И он получал новую порцию пакостей. И тут вместо него появляется молодая девушка. Мы между собой начали, было уже её жалеть, интересно, сколько она дней выдержит? А она уже на первых уроках так себя поставила, что не то, что пакости, даже рот никто открыть не мог. Так отбреет, спокойно смотря поверх голов, что ты на целый день становишься посмешищем всего класса. Она смогла сплотить класс и не когда не давала нас в обиду.

Когда года через полтора Аниса Загитовна выходила замуж, мы наломали в саду у председателя исполкома здоровенную охапку сирени и, постучав в дверь её квартиры, оставив цветы, сбежали. Очень хотелось сделать ей приятное. Этот человек был для меня первым положительным педагогическим примером. Со своей любимой учительницей я поддерживаю связь до сих пор. Она после развала Союза переехала с семьёй в Подмосковье в город Каширу.

Я был у неё в гостях дважды. Первый раз, когда ещё служил в Афганистане, заезжал в Тахта-Базар. Очень хотелось посмотреть на городок, в котором прошла юность, он мне снился почти каждую неделю. Была страшная ностальгия. После этого посещения как отрезало, не снился ни разу. Второй раз был уже в Кашире. Чувствовалось, что людей сорвали с насиженного места и тяжело им здесь обживаться.

Пакостили мы делали не только учителям, но и своим одноклассницам. Правда, когда были ещё совсем сопливые, класса до седьмого. А позже мы уже за ними ухаживали. Так, что мы делали. Шли за город и ловили какую-нибудь змею. Это делалось очень просто. Найти змею проблемы не было, они у нас даже во дворах водились, а уж за городом их было сколько угодно. Найдя змею, мы её спугивали, и она начинала уползать в нору. Когда она уходила туда на одну треть, надо было схватить её за хвост, и резко выдернув из норы быстро раскрутить над головой. Иначе она могла укусить. После этого её били о землю и уже у оглушённой выдирали ядовитый зуб. После этого надо было прийти в школу пораньше и засунуть змею в парту выбранной жертве. Девочка приходила и пыталась засунуть в парту портфель, а он не лез, место то было занято. Она запускала туда руку, ну и дальше уже было то, чего мы ждали. Дикий крик ужаса, и уже не только она, а и все девчонки в классе запрыгивали на парты. А в моду тогда начинали входить мини юбки.

Было у нас на уроках ещё одно экзотическое развлечение. Мы ловили фаланг и устраивали между ними схватки, чья фаланга победит. Поймать фалангу труда не составляло. Находишь норку и опускаешь туда на нитке пластилин. Фаланга впивается челюстями в пластилин. Ты её вытаскиваешь и сажаешь в стеклянную литровую банку. На уроке мы подсаживали одну фалангу к другой, и начинался бой не на жизнь, а на смерть. А если несколько фаланг в одной банке, то это вообще было отвратительное зрелище. Не зря поговорка говорит: "Как пауки в банке". Пытались мы делать поединки фаланг со скорпионами, но ничего не получалось. Скорпион сразу жалил себя в голову, и фаланга спокойно им обедала.

Ну и как все нормальные ребята мы, конечно, играли в "Казаки-разбойники". Это была беготня по всему городу на пол ночи.

Периодически у нас вспыхивали междоусобные войны. Дети военных против местных. Где-нибудь за городом выбиралось поле боя. Назначалось время. И сходились две ватаги, нас было, как правило, меньше. Основным средством поражения были камни, но применялась и "тяжёлая артиллерия". На склоне бугра или в стене глинобитного дувала выкапывалась не большая ямка, наливалась вода, и бросался кусочек карбида. Затем в эту ямку устанавливалась консервная банка с не большим отверстием, с наклоном в сторону "противника". При его приближении к банке подносился фитиль. Звучал хлопок похожий на выстрел и "супостату" уже приходилось увёртываться не только от камней, но ещё и от банок которые падали на голову. Тем более, что запускалось их сразу несколько штук. "Боевые действия" продолжались до первого попадания в кого-либо. После этого те, кто попал, разбегались по домам. Слава богу, что серьёзных травм не было.

Было у нас и что-то похожее на рыцарские турниры средневековья. Из металла консервных банок мы делали доспехи, а из обручей, что стягивают бочки, изготавливали сабли. На шлем приходилось искать железо по толще, вполне подходили старые вёдра. Помню, я себе сделал надёжный и красивый щит из толстой разделочной доски. Работы было не много, отпилил ручку, на обратной стороне сделал две петли для крепления на руку. А с лицевой стороны прибил две шахматные фигуры, коней. Поединки были один на один, и группа на группу.

Ну и, конечно же, мы имели штабы. Копали их в укромных местах, хорошо маскировали. Обязательно делались скрытые дополнительные выходы. Но играть там можно было не долго, недели две-три. Заводились скорпионы и змеи. Приходилось бросать эти сооружения и строить новые. Как правило, во всех этих военных играх мне доставалась роль командира или начальника разведки, вероятно потому, что ни на что другое я просто бы не согласился.

Любил я и один поиграть в солдатиков. В продаже в то время их не было, да и быть не могло. Я разыгрывал баталии Великой Отечественной войны, и солдатики мне нужны были, как наши, так и немецкие. Мы, с соседским парнем, делали их сами. За основу брались гильзы от патронов, а вся амуниция делалась из пластилина. Техника делалась из особой глины, у нас, её называли "Кувшинка", при высыхании она не трескалась, и её можно было раскрасить. В огороде у меня был сооружён целый укреплённый район, где я часами разыгрывал сражения. В солдатиков я играл лет до четырнадцати. Отец меня стыдил, а я когда он не видел, все равно играл. Позже, уже служа в Армии, я понял, что тогда была не просто игра, а отработка вариантов возможных боевых действий. Ведь в Армии перед боем обязательно проводится тренировка на макете местности.

В детстве я три раза был в пионерском лагере. В километрах 30 от Ашхабада, в отрогах Копетдага, было ущелье Фирюза. Оно было заросшее деревьями, что для Туркмении было необычным, и кустарником, в основном ежевикой. Температура воздуха здесь была всегда градусов на 10 ниже, чем в Ашхабаде в связи с этим ущелье было просто набито детскими лагерями и домами отдыха. Это было единственное место в Туркмении, где можно летом отдохнуть. Пионерский лагерь, в котором я отдыхал, был одним из лучших, принадлежал погранокругу. Да и назывался он "Пограничник". И питание и дисциплина, и организация досуга здесь были на необходимом уровне. Пограничники постоянно придумывали какие-то игры, с погонями, с захватами

Да одна экскурсия на погранзаставу чего стоила. Там показывали всё, и повседневную жизнь заставы, и преследование и задержание нарушителя, и конечно служебных собак. Помню немецкую овчарку по кличке Цыган, она могла взять след через 14 часов, это было очень большое время. Нам показывали ещё одну собаку, которая брала след через 10 часов, и это считалось отличным показателем. Для меня, да и для многих других, нового на таких экскурсиях ничего не было. В лагере отдыхали в основном дети пограничников, а ведь мы выросли на границе. Но все равно было интересно, тем более, что каждый сравнивал, а как это или то делается у них на заставе или в комендатуре. Да, что говорить, если граница у нас в лагере проходила прямо за бассейном.

В этом бассейне я заработал первую свою спортивную грамоту. Лагерь был на окраине Фирюзы. Можно было наблюдать, как периодически по тропинке, вдоль контрольно-следовой полосы, проходит пограннаряд.

Но самым интересным была игра типа "Зарницы", но с пограничным уклоном. С небольшим разрывом по времени отряды уходили на маршрут. Надо было искать тайники. Тебе дают направление движения и расстояние. Находишь коробочку, а в ней записка с новым направлением и новым расстоянием. И так до десяти раз, пока не выйдешь на костёр. Это почти то же самое, что в армии хождение по азимуту. Заканчивалась эта игра поздно ночью с песнями у костра.

Здесь я получил свой первый опыт как разведчик. Как-то после обеда меня вызвала пионервожатая и спросила смогу ли я помочь отряду? В этот день пограничники, вместе со старшим пионервожатым, отрабатывали маршрут завтрашней игры. И моей задачей, было посмотреть, в какие места они закладывают записки. Это было, конечно же, нечестно, но ужасно интересно, и я согласился. Полдня я шёл за ними по горам, отлеживался, когда они оборудовали тайники. Выйдя на последнюю точку, и увидев, что они стали складывать костёр, я вернулся в лагерь.

На следующий день я вёл отряд, это был триумф. Пол отряда составляли симпатичнейшие девочки. Маршрут проложен ломаный, я же вёл отряд, срезая углы. Ну и, конечно же, мы пришли с лучшим временем. Такие игры постоянно проводились и у нас в школе. Вдоль всей границы при школах были созданы отряды ЮДП (юные друзья пограничников). Дело это было добровольное, но ребята записывались поголовно. Уж очень это было романтично и интересно. Занятия с нами проводили солдаты или сержанты из погранотряда. Учили пограничным премудростям. На самом деле, границу, в то время, охранял весь народ.

Летом мы с ребятами ходили на рыбалку, или на реку Мургаб или на озёра, их было вокруг Тахта-Базара более десятка. Многие из них к концу июня мелели так, что воды оставалось, в ямах, сантиметров 10-15. Рыбу ловили прямо руками, иногда и змеи попадались, тогда вся компания выскакивала на берег и пережидала пока азарт возьмёт вверх над страхом. Рыбу мы домой приносили мешками. Но очень много её просто погибало, ведь озёра пересыхали полностью.

Весной, когда учился в девятом классе, я заболел лихорадкой "КУ". И пока лежал в больнице, у меня созрела идея подбить ребят на рыбалку с ночёвкой. Что мы и воплотили в жизнь. Все выходы на рыбалку мы совершали на велосипедах. Прибыв на место, забросили перемёты. Перемёт, это метров 30-40 толстой лески с мощным грузом на конце, так как в Мургабе сильное течение, и большое количество крючков. Он хорош тем, что около него не надо сидеть. Забросил и периодически проверяй. Сели с удочками, наловили на уху. Поужинали с вином, ни кто из нас водку не пил и не курил. А потом начался концерт, кто кого перепоёт или перевоет.

Дело в том, что к этому времени уже стемнело, и к нам подошли шакалы. Пока они выли и смеялись как дети, это ещё ничего, а вот когда они начали плакать навзрыд и сразу всей компанией, стало жутковато. Мы пытались, сними соперничать, но это был бесполезный труд. За ночь несколько раз проверяли перемёты. Ходили босиком, а утром пошли той же тропинкой, пришлось несколько змей обойти. Как мы на них ночью не наступили?

Приобщение к труду началось у меня рано. Маме по дому я всегда помогал. Она говорила: "Учись правильно мыть полы, посуду. В армию пойдёшь, это тебе пригодится". Но в армии это проделывается, как я потом убедился, совсем иначе. Работа по дому необходима, но всё-таки, это ещё неполноценный труд, за него деньги не платят.

По приезду в город Тахта-Базар я получил первые уроки оплачиваемого труда. С пятого класса нас возили осенью в колхозы убирать хлопок. Здесь я понял, почему американцы использовали на этих работах негров рабов. Жара более 40 градусов, а ты ходишь по полю целый день согнувшись. И на поясе ещё фартук с хлопком. Но теперь я имел свои, честно заработанные, карманные деньги.

Работа была принудительная. В конце сентября школу закрывали и в течение месяца, иногда полтора, мы работали на сборе хлопка. А затем у нас все каникулы были сокращённые, нагоняли программу.

В двенадцать лет, на летних каникулах, я решил поработать. И, с благословения родителей, пошёл на овощную базу сколачивать ящики. Но проработал только один день. Когда в конце дня я отлучился из склада, буквально на пять минут, у меня украли сколоченные ящики и инструмент. Первый мой опыт найма на работу не удался.

Но уже после 8 класса мы с ребятами каждое лето по месяцу работали грузчиками в ремстройучастке. На первую зарплату я купил себе фотоаппарат "ФЭД-2". Я помню, что стоил он ужасно дорого, 36 рублей. Работа грузчиком была тяжёлая. Мы грузили всё. Самоё тяжёлое было грузить щебень и гравий, но, правда и расценки на них были высокие, плотили по 2.50 за машину. А хуже всего было грузить строительный мусор. Грузить его было не удобно, мы теряли много времени, а плотили всего 1.5 рубля за машину.

После окончания школы до выпускного вечера была свободная неделя. И мы, с ребятами решив заработать себе карманные деньги, поехали в соседний колхоз, где за три дня, впятером, сделали фундамент под жилой дом.

Практика в строительстве у нас была, мы много чего делали в школе на так называемой производственной практике. Школа была с производственным обучением. Ох уж эти эксперименты, лишний год учёбы. Правда девочкам польза была, они к окончанию школы стали не плохими портнихами. А это каждой женщине не лишнее.

Кстати о девочках, их в классе было подавляющее большинство, нас семеро, а их семнадцать. И среди них была та, ради которой я мог пойти на любой, самый невероятный поступок. Как-то поздно вечером, я в компании трёх девушек, среди них была и она, шли мимо ресторана. Он был уже закрыт и бегающий на цепи во дворе волкодав стал на нас кидаться. Девчонки испугались, а вдруг сорвётся. Тогда я предложил поспорить на то, что поглажу его. Поспорили, и я пошёл во двор. Не знаю почему, но собак я не боялся, хоть и был в семилетнем возрасте покусан именно таким псом.

Собака с начало кинулась на меня, но, видя то, что я её не боюсь, и иду на неё, отбежала в конец проволоки, к которой крепилась цепь. Девчонки стали кричать, что ничего не надо делать, и что они согласны на проигрыш. Но я уже остановиться не мог, тем более видел, что собака меня боится. Схватил за цепь и стал тащить её на себя. Она лаяла, рычала, упираясь всеми четырьмя лапами. И тут случилось не предвиденное. Пёс выдернул голову из ошейника и был таков. Погладить его не получилось, и я проиграл пари.

Куда идти учится после окончания школы, у меня вопрос никогда не стоял. Я всегда знал, что буду только военным. Вот в какой род войск пойти, какое училище выбрать, такие вопросы были. Ни какого давления со стороны отца на меня не было. Единственно, видя свою тяжёлую жизнь, он просил меня не поступать в пограничное училище. А меня и не привлекала, в какой-то степени оседлая, жизнь пограничников. Холерик по характеру я хотел постоянного движения. Ещё отец советовал мне: "Иди в любые войска, какие тебе нравятся, но если хочешь чего-то в Армии достигнуть, надо поступать в командное училище".

Мне очень хотелось в воздушно-десантные войска, в крайнем случае, в морскую пехоту. Мама вообще была против того, чтоб я шёл в Армию. Она меня видела только врачом. Мы с отцом долго сидели, выбирали училище. В разнарядке военкомата Рязанского воздушно-десантного училища не было. А училищ морской пехоты вообще не существовало, комплектация шла за счёт выпускников общевойсковых училищ. И мы с отцом остановились на Ташкентском танковом, в этом училище была одна рота, где готовили офицеров для воздушно-десантных войск. Но конечно не танкистов, а артиллеристов самоходных артиллерийских установок.

Я прошёл весной, ещё учась в школе, городскую медицинскую комиссию. И вместе с остальными кандидатами был отправлен на республиканскую комиссию, в город Ашхабад. Рост у меня в то время был 185 см, а в училище принимались лица, имевшие не более 180 см. Я решил использовать опыт отца.

Он плохо видел левым глазом и при прохождении медицинских комиссий был вынужден обманывать врачей. По их просьбе, при проверке зрения, он закрывал правой рукой левый глаз, а затем левой рукой опять левый глаз. И всегда это у него проходило. Когда мне стали мерить рост, я в момент опускания на голову планки согнул ноги в коленях. Но врач заметил Стодеревский Ю.П., начальник боевой подготовки погранотряда.

и потребовал, чтоб я стоял ровно. В момент опускания планки я снова согнул колени. Врач возмутился и спросил, зачем я это делай. Когда я объяснил ему причину, он молча поставил в документы необходимые мне 180 см.

В конце июля 1966 года я прибыл в город Чирчик Ташкентской области, училище хоть и называлось Ташкентским, а находилось в Чирчике. 1 августа начались вступительные экзамены. Перед экзаменами у нас были приняты зачёты по физической подготовке. С этим у меня проблем не было, вот только тяжело было бежать 1 км. После перенесённой лихорадки у меня была увеличена печень, и при беге на большие дистанции появлялись боли в левом боку. Но я все равно пробежал на отлично.

При проверке умения держаться на воде я проплыл 50 метров за 28 секунд, если с такой же скоростью проплыть ещё 50 метров, то можно было выполнить норматив мастера спорта. Но у меня полностью отсутствовала методика плаванья, и я впервые плыл в бассейне, да ещё и на время. На вторых 50 метрах, как это принято говорить в спорте, я сдыхал. Но там время и не проверялось, главное было доплыть.

На двух, из четырёх экзаменов, я умудрился получить двойки, и естественно был отчислен. Это было мне наказание за то, что не верил в свои силы и списывал у соседей. Отчислить то меня отчислили, но я никуда ни уезжал, очень велико было желание учиться в училище. Меня несколько раз выводили за ворота, но я перепрыгивал через забор и возвращался в казарму. Спал, где придётся, то на свободной койке, если ребята были в наряде, то на полу в бытовой комнате. Питался не регулярно, иногда ребята приносили что-нибудь со столовой, иногда покупал себе что-нибудь из тех денег, что мне выдали на обратную дорогу. Так продолжалось около месяца. Ко мне уже привыкли, и даже командир роты из казармы не выгонял. Я подходил к различным училищным начальникам, с просьбой о зачислении меня в училище, но получал отказ. Видя, что ничего не получается, да и деньги, выданные мне на дорогу, уже заканчивались, я уехал домой. И только через год, когда уже поступил в Ташкентское ВОКУ (высшее общевойсковое командное училище), и пришёл в гости к ребятам в танковое училище, я узнал, что тогда не досидел каких то 2 часа. Пришёл ротный и объявил, что начальник училища приказал меня зачислить. Узнав, что я недавно ушёл, он отправил старшину перехватить меня на автовокзале, но я уже уехал.

Добравшись до Ташкента, я взял билет на поезд и на последний рубль купил себе две лепёшки, это была моя единственная пища почти надвое суток дороги. Мне предстояло добраться до города Мары и сделать там пересадку на поезд Ашхабад-Кушка. Прибыл домой 16 сентября, все были уверены, что я уже учусь, и тут я на пороге.

Отец в этом же году, прослужив в Армии 28 лет, уволился. Семья собиралась переезжать в Донецк. Никого в этом городе у нас не было, но уволившееся раньше офицеры писали и хвалили его. Теперь мой приезд внёс коррективы. Родители решили ещё на год остаться в Тахта-Базаре, чтоб я имел возможность на следующий год снова поступать в это же училище.

Я устроился на работу электриком на местную электростанцию. Работа нравилась, я был линейщиком, практически не сидел на месте, аварии, вызовы. Только один месяц для меня был как каторга, ушёл в отпуск оператор, и меня посадили на подмену. Целые сутки надо было сидеть на стуле и контролировать приборы. Я думал, что чокнусь, ну разве может восемнадцатилетний парень, целые сутки просидеть на стуле.

С работы мы ездили и на охоту и на рыбалку. Помню, как ночью охотились в пустыне на джейранов. Охота была браконьерская. На машине ГАЗ-51 снималась одна фара и устанавливалась сверху на кабину. Догонялись антилопы, ослеплялись, и уже несложно было их поразить из кузова.

На этой охоте я впервые увидел как курят тырьяк, так в Туркмении называли опиум. Туркмен сидел в углу юрты, где мы остановились на ночлег, перед ним лежал камень, раскалённый в костре, а на нём меленький кусочек тырьяка. От зелья шёл не большой дымок, его и улавливал трубочкой из камыша курящий.

В нашей округе было много разной наркотической дряни, особенно анаши. Конопля росла повсюду. И туркмены в кишлаках курили, почти не таясь. Но проблемы с наркоманией не было, ни кто у нас в школе эту гадость не курил. Считалось последним делом употреблять, что-то подобное. Мы на сборе хлопка, учась в десятом классе, один раз попробовали курить анашу, ради интереса, чтоб иметь представление, что это такое. На нас эта гадость ни как не подействовало. Из семи ребят в нашем классе, и сигареты то, курил только один. Но мама постоянно выворачивала у меня карманы, пытаясь найти табак, была уверена, что я курю.

Она хорошо помнила случай как я, учась в первом классе, вдвоём с товарищем, выкурил пачку папирос "Север". Мне потом было дурно и отбило охоту курить на всю оставшуюся жизнь.

В мае следующего года родители заставили меня уволиться с работы, и посадили за учебники, готовиться к поступлению в училище.

Опять я проходил медицинские комиссии. Снова пытался приседать, но врачи были неумолимы, тем более, что были внесены изменения и в танковые училища стали брали при росте не более 175 см. Военком посоветовал мне поступать в Ташкентское ВОКУ. Желания у меня не было, но родители уже сидели на чемоданах, и я согласился. В июле месяце мы всей семьёй покидали Тахта-Базар. Все ехали в Донецк, а я с ними до Ташкента.

Глава 3

ТАШКЕНТСКОЕ ВОКУ

Мощь армии - в мужественном идеализме офицерского корпуса.

Карем Раш (Армия и культура).

В Ташкенте к поезду пришёл дядя Костя, бабушкин брат, они с отцом выпили по сто грамм за встречу, семья поехала дальше, а я остался. Переночевал у дяди Кости и утром мы пошли с ним в училище.

В училище была большая и красивая территория. Прямо от КПП №1, через всё училище, проходила дорога с тенистой аллеей, она выходила на КПП №2. Где, за основной территорией, находился парк автотранспортной и бронетанковой техники. Здесь же размещались казармы батальона обеспечения и стрелковый тир. С права от КПП №1, находился плавательный бассейн. Влево от КПП шла широкая тенистая аллея, которая метров через 100 упиралась в площадку круглой формы. Где по окружности располагалось десятка полтора парковых скамеек, а в центре возвышался обелиск, на котором было выбито: "Слава Ленинцам всех поколений". Дело в том, что училище с 1918 года, когда оно было основано, носило имя Ленина. В Ташкенте нас так и называли "курсанты-ленинцы".

В училище была традиция. В ночь перед выпуском, связав две лестницы, обелиск был достаточно высок, на макушку устанавливали бутылку водки, закрепив её пластилином. И ни какие противодействия командования училища эффекта не имели. Перед одним из выпусков у обелиска даже выставили пост, но к утру у подножья лежал связанный часовой, а бутылка была на своём месте.

Позже, когда уже учился мой брат, традицию изменили. Училище находилось на площади им. Пушкина, и местные власти открыли памятник поэту. Этим сразу воспользовались выпускники. В ночь перед выпуском они стали одевать на Александра Сергеевича комплект химзащиты, включая противогаз, благо размеры памятника не намного превышали рост обычного человека.

Сразу после образования, и до Великой Отечественной войны в училище было, толи три факультета, толи три отдельных училища с единым командованием, я точно не помню. Готовили офицеров трёх специальностей: кавалеристов, артиллеристов, и пехотинцев. Во время войны стали готовить только пехотных офицеров. Подготовка шла по ускоренной программе, четыре месяца и выпуск. Фронт остро нуждался в офицерах. За четыре года войны офицеров подготовили столько же, сколько за все годы мирной жизни, 46 из них, стали Героями Советского Союза.

Да и остальные года мирными можно назвать условно. До 1939 года училище постоянно привлекалось к борьбе с басмаческими бандами. Под потолком клуба, вдоль периметра, были помещены таблички с названиями всех походов училища. Рядом с клубом, в одном здании, находился прекрасный музей истории училища, где находился пулемёт "Максим" легендарного человека, Командующего Туркестанским военным округом, генерал-полковника Лященко Николая Григорьевича, он выпускник нашего училища. Воевал с басмачами. Затем в Испании, испанцы дали ему кличку "Большой Николай", был он громадного роста. Прошёл всю Великую Отечественную. Будучи Командующим нашим округом, был в училище на всех выпусках офицеров. В то время была традиция. Из музея выкатывали его пулемёт, и Лященко фотографировался со всеми выпускниками, на парадной лестнице клуба. Нашему выпуску не повезло. Был создан новый Среднеазиатский военный округ, и Лященко его возглавил, уехав в Алма-Ату.

Вплотную к обелиску примыкал стадион, а сразу за ним, и за широкой, красивой, с вековыми деревьями аллеей находился главный корпус училища. Все корпуса училища представляли собой красивые, старинные здания, конца 19 века, в стиле Борроко. Строились они для туземного кадетского корпуса. Над высокими и широкими окнами имелась лепка, изображения голов римских воинов в шлемах. Окна закрывались с помощью шпингалетов закреплённых на латунной штанге. На ручках этих штанг было выдавлено клеймо с надписью по кругу: "Привилегия заъявлена. Санкт-Петербург. Растеряев. 1903 г".

Основной корпус был двухэтажный, ш-образный, и своей парадной лестницей выходил к стадиону. В центральной его части размещались клуб и музей училища. Внутри здания практически полностью был сохранён первоначальный интерьер. В зале клуба, где проходили выпускные вечера, запросто можно было снимать бал Наташи Ростовой.

В фае первого этажа висели громадные картины, как советские, так видимо и до советской эпохи. Когда я уже учился на третьем курсе, какой-то специалист, у нас в клубе, случайно обнаружил полотно Айвазовского. Его сняли и увезли. Мы три года ходили и не знали, что смотрим на шедевр, ну море как море. С этим специалистом нам явно не повезло. Из фае, на второй этаж, в клуб, вели две широкие лестницы. Периллы были сделаны из какого-то крепкого дерева, видимо из дуба, да и лет им наверно было столько же сколько зданию. На поворотах перил, а их до второго этажа было несколько, тем более, что этот второй этаж по высоте был не мене чем современный четвёртый. Так вот на этих поворотах стояли вырезанные из чёрного дерева, где-то более метра высотой, фигурки мужчин и женщин, в африканских мотивах. Их, объявив произведением искусств, тоже сняли и увезли.

Из клуба можно было выйти на второй этаж среднего корпуса здания, в нём размещалась столовая. Но двери открывали только на выпускные торжества. В правом корпусе размещался учебный корпус. В левом курсантские казармы. Ещё одно жилое одноэтажное здание находилось на отшибе, за зданием управления и штаба училища.

Под зданием имелись обширные лабиринты подвалов, высота некоторых помещений достигала четырёх метров. Там находилась старая система отопления. Только часть из них использовалась, там располагались склады. Остальные были заперты или вообще заложены кирпичом. Но курсанты нашли им другое применение. Разобрав половицы первого этажа, сделать это было несложно, все полы были паркетные, по подвалам можно было выйти в любую точку здания, а затем выбраться на улицу. Так, что казарму можно было покинуть в любое время суток, не привлекая чужого внимания. В подвале переоделся в гражданскую форму, и Ташкент твой.

С лицевой стороны училище было закрыто красивой металлической оградой. С востока и юга обычным кирпичным забором. А с западной стороны забора не было, там имелось естественное препятствие, протекала река Салар.

Абитуриентам определили для проживания спортзал, мы спали прямо на полу, на матах застилая их простынями. Готовились к экзаменам, но и к хозяйственным работам нас иногда привлекали. Командир роты абитуриентов, заметив во мне какие-то задатки лидера, назначил командиром взвода таких же соискателей на место среди курсантов первого курса.

Среди абитуриентов было много ребят национальностей республик Средней Азии, в основном сельской местности. Они плохо представляли себе, что такое воинская служба вообще, и офицерская служба в частности. Была какая-то директива требовавшая иметь в училище определённый процент курсантов местной национальности. Но они шли в военные училища неохотно. К тому же большинство из них плохо говорили по-русски. Однако военкоматы выполняли разнарядки всеми возможными и не возможными способами. Им было главное отправить, и чтобы абитуриент доехал до училища, а поступил или нет, это уже их не касалось.

Конкурс был человека 3-4 на место. И когда местные ребята стали уезжать, узнав, что в училище готовят не учителей, как им говорили в военкомате, а офицеров. Мы ещё подливали масла в огонь, рассказывая в приватных беседах о тяжёлой офицерской жизни.

Работники военкоматов, вербуя кандидатов в училище, не сказать, чтоб полностью лгали им. На самом деле выпускник Ташкентского ВОКУ по окончанию училища получал среднее военное образование и высшее гражданское, физмат, с правом преподавания в средней школе.

Выпускные экзамены по этим предметам принимала Государственная комиссия из Ташкентского университета. По началу, когда в 1959 году училище сделали высшим военным заведением, подготовка курсантов по этим предметам была очень высокая. Команда училища всегда одерживала вверх над командой университета при проведении олимпиад. Но потом все поняли, что эти знания при службе в войсках не понадобятся, об этом говорили и приезжавшие в училище бывшие выпускники. Так, что когда уже учился я, мы относились к этим предметам с прохладцей, лишь бы не завалить сессию. И мы были последние, кто получил такой диплом. После нас ребята уже получали дипломы инженеров по эксплуатации автотракторной и бронетанковой техники.

Решение было правильное, Армия была насыщена техникой. Но для её эксплуатации достаточно было иметь среднетехническое образование, я имею в виду офицеров командиров общевойсковых подразделений. А высшее образование, надо было давать, по иностранному языку. Язык мы, конечно же, учили, но преподавание шло почти как на школьном уровне. Ну, что говорить, если в училище даже не было ларингафонных кабинетов. Когда я пришёл служить в бригаду спецназ, там таких кабинетов было два, каждый ёмкостью на взвод. Но это было потом.

А сейчас мы сдавали экзамены. Я сдал всё без особой натуги, на экзаменах был совершенно спокоен, ни у кого не списывал, помнил прошлый опыт. Кроме общеобразовательных предметов мы ещё сдавали физическую подготовку.

С плаванием и подтягиванием на перекладине у меня проблем не было. А вот при беге на 1 км, я еле-еле уложился в контрольное время. Как я уже писал, лихорадка "КУ", которой я переболел в детстве, дала осложнение на селезёнку. Она у меня была несколько расширена. Я не мог пробежать более 300 метров, начиналась острая боль в левом боку. Врачи говорили, что бегать мне нежелательно. Но надо было бежать, и я бежал. Почти весь первый курс эти боли меня не оставляли, а бегать приходилось ежедневно и большие дистанции. В конце концов, я перестал что-либо ощущать в левом боку. Как мне объяснили преподаватели кафедры физической подготовки, в результате постоянных нагрузок, селезёнка сжалась, и стала естественных размеров. Это для меня был первый жизненный урок того, что лечиться надо не лекарствами, которые, как правило, дают побочные эффекты, а физкультурой.

У меня оставалось презрительное отношение к пехоте, и я не очень то рвался в училище. Видимо поэтому и поступил.

Всех зачисленных на первый курс построили на плацу и стали формировать три роты курса. А делалось это следующим образом. Всех построили по языковому принципу и по росту, в две колонны, в одной кто изучал английский язык, а в другой кто немецкий. Я был во второй. Затем отсчитали по 150 человек в каждой колонне. Получилось две роты, наша четвертая, у англичан девятая, а остатки от двух колонн свели в третью роту, под десятым номером. Делёжка в ротах, на взвода, проводилась также по ростовому принципу, просто разделили, оставшиеся колонны на четыре части и всё. Так я оказался в 1-ом взводе 4 роты. Самый маленький в нашем взводе был Саид Бобокалонов, таджик по национальности, 177 см, я при росте 185 см. в шеренге стоял лишь восьмым. И мы ещё росли, я за училище подрос ещё на 2 см.

Рота наша, как и весь наш курс, как и всё училище, как и весь наш народ, была многонациональна. В роте были: узбеки, туркмены, таджики, татары, корейцы, заместителем командира нашего взвода был немец, Виганд Нейфельд, и ни каких межнациональных проблем. Большинство, конечно, составляли славяне, так уж сложилось, что у этих народов служба в Армии была более почётна и престижна.

Я опять прорвался в начальники, назначали командиром отделения. А это давало ещё и Ташкентское ВОКУ, дежурный по роте. материальные преимущества, курсант 1 курса получал денежного довольствия - 8 рублей 30 копеек, а командир отделения - 11 рублей 80 копеек. Но главное было не в этом, у меня на погонах появились две лычки младшего сержанта. Проучившись месяца два, я изменил своё отношение и к училищу и к матушке пехоте. Я понял, что общевойсковые соединения являются в Армии основными, а все остальные, даже и боевые, работают на них и помогают им в выполнении поставленных боевых задач. Теперь я посматривал на свои погоны с гордостью и даже с любовью.

Командиром взвода к нам назначили старшего лейтенанта Валерия Самсонова. Мастер спорта по военному троеборью, высокий, поджарый, резкий в движениях и суждениях он одним своим видом показывал нам, каким должен быть офицер.

Ротным, был назначен, капитан Демиденко П.М., белорус по национальности, добрейшей души человек. Правда, ему не хватало жёсткости, нашу роту надо было держать в "ежовых рукавицах".

Батальон принял подполковник Бурцев Н.В., военный интеллигент, всегда одетый с иголочки, говорящий спокойно и не пытающийся давить на тебя своим служебным положением. Глядя на него, было видно, такой человек никогда не уронит офицерской чести.

Нам всем повезло, что во время нашего армейского становления нами командовали и воспитывали нас эти люди. К сожалению, для нас, Самсонов ушёл в войска, а Демиденко и Бурцева подвинули с должностей, рота у нас была не простая. Но на выпускной фотографии мы нашли место для них. В начале первого курса в роте было 146 человек, а окончил училище, только 91 человек.

За четыре года нашей ротой успели покомандовать три ротных. А вот замполит батальона попался долгожитель, все четыре года удержался на этой должности. Фамилии его не помню, пустой человек был, правда, беззлобный. Кличка у него была странная, кто уж окрестил, не помню, "Мокушка". Мы любили над ним подшутить. У него была машина "Москвич". Как только он оставлял её у казармы, наш взвод поднимал машину и ставил или поперёк угла здания, носом и кармой к стене, или поперёк широкого бетонного арыка так, что он не мог тронуться ни вперёд, ни назад. Спрятавшись, мы наблюдали, как он бегал, махал руками, возмущался и пытался собрать народ, для того, чтоб вытащить машину из западни.

Отсев из училища был по разным причинам. Первые полгода уходили сами те, кто понял, что военная служба не для них. Кому-то было тяжело, а Армия это, прежде всего тяжёлый физический труд. Кого-то не устраивала жёсткая дисциплина, они хотели бы, чтобы им подчинялись все, а они ни кому. Эти две категории, поныв 3-4 месяца, писали рапорта.

Была категория ребят, которые хорошо учились, стойко преодолевали все трудности военной службы, но не имели задатков лидеров и сильных волевых качеств. Из них никогда бы не получилось настоящих офицеров. Понимая это и видя, что это не их хлеб, они уходили. И, слава богу, потому как те, кто всё-таки не ушёл, и дотянул лямку до конца, затем, уже, будучи офицерами, дискредитировали это высокое звание. Они или спивались, видя, правда, уже с опозданием, что сели не в тот поезд. Или, как у нас говорили: "Забивали на службу болт".

Уйти с Армии офицеру, в то время, было практически не возможно. Так и тащились они по службе. Мучая себя, подчинённых, и своих командиров. Только злостный враг Советской Армии мог протащить такой приказ, разрешающий увольнение только после 25 лет службы.

Я помню случай, когда служил заместителем командира 90 мотострелкового полка 145 мотострелковой дивизии, в городе Батуми. В разгаре уже была наша, а точней Горбачёвская перестройка. "По России мчится тройка: Миша, Рая, Перестройка" - поговорка того времени. И чтоб уволится с Армии, командир взвода нашего полка, демонстративно украл в магазине пару туфлей. Его естественно задержали, под суд не отдали, а в течёние двух недель уволили. Он добился своего, опозорив Вооружённые Силы.

Ещё один неприглядный случай был, когда я прослужил в офицерском звании лишь два года, в городе Чирчике, в 15 БРСН. Прибыли молодые офицеры с Киевского ВОКУ. Среди них был крепкий парень, мастер спорта по плаванью. Прослужил он у нас не долго. Заступив в наряд начальником караула, лёг на кушетку и выпустил в потолок всю обойму из пистолета. Потом выяснилось, что он ещё учась в училище, пытался дважды уйти из Армии, но его уговорила мама, и почему-то командование училища, закончить учёбу. И этот фрукт прибыл служить в бригаду спецназ. Его, после того как он прошёл психиатрическую экспертизу, конечно, уволили, но ведь сделать это надо было ещё в училище.

В Ташкентском ВОКУ практиковалось, ещё до моего поступления туда, правило, отправлять курсантов 1 курса на год в город Самарканд. В учебную часть, готовившую сержантов, как в армии говорят в учебку. Самаркандская учебка славились исключительно жёсткой дисциплиной. Случайные люди там, в течение года уходили, и когда курс, спустя год возвращался в Ташкент, отсева почти не было.

А ещё раньше, до Самарканда, отправляли в Кушку, и первый год курсанты носили солдатские погоны. Прекратили это делать в связи с тем, что училище стало высшим, а на периферии было тяжело с учебно-материальной базой и преподавательским составом.

Исключали из училища ещё и за не успеваемость, но это первые два курса. Затем уже оставались только те, кто способен был усвоить программу обучения. Отношение к учёбе было очень жёсткое. Если курсант на зимней сессии имел хотя бы одну тройку, он лишался зимнего отпуска. Зимой давали десять суток и летом месяц. Но летний отпуск был обязателен, и троечники тоже могли попасть домой. Обязателен, то обязателен, но не для всех. Получившие на сессии три неуда, отчислялись, а получившим одну или две двойки, предоставлялось право подготовиться за счёт своего отпуска и пересдать.

Таких было очень мало, но они были. Я не ездил в зимний отпуск на втором курсе, получил тройку, а на четвёртом попал в драку. Хоть я в драке и не участвовал, а был только рядом, отпуска я был лишён. Дисциплина, вот за это тоже отчисляли нещадно.

Сразу после зачисления в училище и формирования рот нас стали переодевать в форму, её выдавали прямо в бане. Я с детства любил военную форму и умел её носить. Отец часто получал форму не на себя, а мой размер, у прослужившего много лет офицера всегда был запас формы. Я в полевой форме ездил на уборку хлопка. Получая форму, я помогал ребятам правильно заправлять гимнастёрку и правильно наматывать портянки. Много ребят было городских, и они никогда не носили сапог. А вот на меня сапог не нашли. Самый большой был 45 размер, а я носил 47. Мне принесли 46 размер, но офицерские, яловые сапоги, и я купился этим, заработав в последствии себе вросшие ногти на обеих

У меня был не самый большой размер обуви в роте, Саша Уланович с нашего взвода носил 50 размер. Он гордился тем, что ему сапоги шли с одной колодки с Командующим Туркестанским военным округом генерал-полковником Лященко Н.Г., но большой размер был и его головной болью. Каждое утро он, пока нам не выдали тапочки, искал их по казарме. Дело в том, что, встав ночью в туалет, никто ни хотел влезать в свои сапоги, это была трудоёмкая работа. А в Сашины сапоги сунул ноги и пошёл. Он по утрам орал: "Мужики берёте сапоги, чёрт с вами, но вы хоть ставьте их на место".

Кстати летом в казармах спать было не возможно, страшная духота. Намочишь простынь, растелишь, слегка отжав, и тогда можно уснуть. Но часа через два она высыхает, и снова надо идти в умывальник. Так мы приспособились спать во дворе, на газонах, вокруг фонтана. Но нас за это гоняли. Приходит дежурный по училищу с проверкой, а в казарме только дневальный и голые кровати. Удивлённо спрашивает: "Где люди"? Тот тычет пальцем в окно и дежурный с высоты второго этажа созерцает лежбище "котиков". А попробуй, посчитай, всели на месте.

Начались занятия. Упор первое время делался в основном на военные дисциплины. Особенно на физическую и строевую подготовки. Мы заново учились ходить, но теперь строевым шагом. Все приёмы строевой подготовки отрабатывали с удовольствием, тем более, что нам сказали о том, что будем участвовать в параде 7 ноября. Это был парад, посвящённый 50 годовщине революции. К октябрю месяцу мы полностью прошли курс молодого бойца. Отстреляли положенные упражнения по огневой подготовке, довольно прилично ходили в строю, и неплохо пели строевые песни.

В увольнение в город нас не пускали, не положено пока не примешь присягу. Присягу мы принимали 10 октября. Дня за три нам выдали парадную форму: мундир защитного цвета, брюки в сапоги синего цвета, и хромовые сапоги. Когда мы надели хромовые сапоги, было такое ощущение, что на ногах тапочки, настолько они были легче яловых. Преодоление полосы препятствий.

В каждой воинской части день приёма присяги объявлялся праздничным днём, не исключением было и наше училище. С утра была прекрасная погода, октябрь в Ташкенте был одним из лучших месяцев года. Летняя жара уже спала, а холода ещё не наступили, такое тебе бабье лето, длиной почти в месяц. Всё училище выстроилось на плацу, вокруг было очень много гостей, пришли родители и знакомые ребят которые из Ташкента и области, немало приехало и из других городов и республик. Какие-то шефы, какие-то подшефные. Цветы и очень много девушек, а мы их не видели более двух месяцев.

Непросто так говорят, что у военных особое отношение к женщинам, да и у женщин к военным тоже. Люди цивильные просто не понимают, какая необыкновенная красота находиться рядом сними. Они просто к этому привыкают, свыкаются, и это для них становится обыденным.

"Из всего существующего заслуживают внимания:

женщины, лошади, власть и война".

Наполеон.

Люди гражданские не в состоянии почувствовать то, что чувствует человек военный, который постоянно находится в сугубо мужском коллективе, даже если гарнизон находится в городе. А если полигон, а если гарнизон в глухомани? Ну и, конечно же, воспитание. Весь воспитательный процесс в училище поставлен на воспитание в курсанте чести и достоинства, готовности пожертвовать собой ради других. Воспитывая любовь к Отечеству, воспитывалась любовь ко всему, что это Отечество составляет, и, прежде всего к женщине-матери.

Оторванные от семей вчерашние пацаны тянулись к женской ласке. И дамы отвечали взаимностью, не зря в фильме "О бедном гусаре замолвите слово", ведущий, сказал: " Жизнь в городе начинается тогда, когда в город входят военные".

Уже служа в 15 бригаде специального назначения, я воочию видел пример рыцарского отношения к женщине. На вечеринке один из офицеров оскорбительно отозвался, об одной, из присутствующих дам. Владимир Манченко, выпускник нашего училища, впоследствии начальник всего спецназа СССР, а затем и России, одним ударом сломал ему челюсть. Это "ЧП". За такое могли влепить взыскание по партийной линии, понизить в должности, да и вообще убрать из спецназа. Но здесь была задета честь женщины, все начальники, включая командира бригады и начальника политотдела, сделали вид, что ничего не произошло.

Приняв присягу, и пройдя торжественным маршем мимо трибун, мы загремели всем курсом на хлопок. Узбекистан не выполнял план по хлопку, а тут ещё юбилейный год. Никогда такого не было, чтоб курсантов привлекали, а нам "повезло", мы были дважды, на первом и четвёртом курсах. Везли нас в шикарных автобусах, в училище мы уже привыкли ездить в грузовиках.

По дороге был курьёз. Каждый год на хлопок вывозили институты, все двигались своими колоннами. После двух-трёх часов пути наша колонна остановилась. Место открытое, но совершенно пустынное, и нам разрешили оправить естественные надобности. Из автобусов вывалилось человек триста, те, у кого закипело. Они с шутками делали своё дело в метрах пятидесяти от дороги. Всё было пристойно, так как в нашей колонне не было ни одной дамы. И тут оказалось, что каким-то образом в нашу колонну затесался автобус пединститута. Пришлось срочно заканчивать это мокрое дело.

Прибытье на хлопок

По прибытью на место, а прибыли мы в Голодную степь, это километров 150-200 от Ташкента, нас распределили по бригадам. В каждую бригаду рота. Спали мы, в каком-то глинобитном здании, бросив матрасы прямо на пол. Нам объявили норму и за работу. Мне то это было привычно, в Тахта-Базаре получил хорошую практику, а вот тем ребятам, которые приехали учиться с европейской части страны, было тяжеловато. Тем более что норму дали очень большую, и попробую, не выполни. Начинались беседы о том, что Родина нас кормит, одевает, и учит, и то, что на неё тоже надо поработать. Что форма на нас из хлопка, да и для производства взрывчатых веществ также он необходим.

Кстати норма у студентов была, чуть ли не в два раза меньше, да им ещё и деньги платили. А нам ни копейки, только тем, кто курил, бесплатно выдавали дешёвые сигареты.

Было жарко, скучно, и противно. И вдруг, о фортуна, штаб по уборке хлопка совершает две грубые ошибки. Одну, стратегическую, в трёх километрах от нас они размещают группу студентов, а точнее студенток, там было, всего человек пять ребят. Другую, тактическую, они поставили нас собирать хлопок на одно поле с ними, только с противоположных сторон, правда, оно было очень большое, около двух километров.

Никогда ещё мы так быстро не работали, уже часа через два, пройдя три четверти пути, мы встретились с лучшей половиной человечества. Им тоже было нудно торчать под палящим солнцем, тоже было очень скучно, это были студенты 1 курса Ташкентского медицинского института.

Как-то само собой, на поле все исчезли, расселись не большими компаниями, и из-за высоких кустов хлопка никого не было видно. Первыми забили тревогу наши командиры. Нас собрали и увели с поля, но было поздно, дружеские отношения были уже налажены.

Больше нас уже никогда не ставили на одно поле. И наше начальство спокойно спало по ночам. А мы, человек шесть, выждав, когда они заснут, выбирались из здания, и совершали ночной марш. Дорогу приходилось себе подсвечивать лампой "Летучая мышь", ничего другого не было. На месте встречи, не далеко от дома, в котором жили девчонки, нас уже ждали. Эти посиделки продолжались часа два-три, а затем марш в обратную сторону. Спали мы часа по три-четыре, не больше. Но нас это устраивало. Мы были молоды и физически крепки. Так продолжалось с неделю.

А затем три балбеса, с третьего взвода нашей роты, узнав о наших похождениях, решили совершить культпоход. Не имея не с кем из девчонок знакомства, они взяли аккордеон и ночью потащились в гости, на что надеялись не понятно. Пришли, все двери, все окна закрыты. Они залезли на крышу, благо она плоская, и стали распевать песни. И это в двенадцать часов ночи. В результате, до ужаса перепугали руководителей студентов, а это были две женщины.

На утро вызвали милицию, потому как неизвестно, кто по ночам на крышах воет. Совершенно справедливо решили, что кроме курсантов-ленинцев не кому. Доказать ничего не смогли, не пойман не вор, но с этого момента у нас ночью в помещении дежурил офицер. Эти три кота прервали так хорошо начавшееся знакомство.

А

дрес училища на арбузах.

Здесь на хлопке мы установили рекорд, наверно достойный "Книги Гиннеса". Вечером, километрах в пяти от нашего расположения, показывали фильм. Машина была только одна ГАЗ-66, все желающие в неё не помещались, она рассчитана была

всего на 21 одного человека. Но нас в неё влезло 66, даже на запасном колесе, за кабиной, разместилось 5 человек. Водитель стоял и качал головой, рессоры выгнулись в обратную сторону. Но в кино мы попали.

Здесь на хлопке сколотилась наша дружная четвёрка: Фарид Канцеров, Толик Сидякин, Женя Плоткин, и я. Мы дружили всё время учёбы. А по окончанию училища разъехались в разные концы страны.

С Женей мы встречались в 1975 году на полигоне "Отар" Среднеазиацкого округа, он служил там, в военном городке "Гвардейский", а я приезжал с Чирчика, для участия в проведении показных занятий для начальников разведок корпусов и дивизий Сухопутных войск.

С Толиком мы встречались не сколько раз. Первый раз зимой 1981 года в Москве. Он учился в академии имени Фрунзе, а я, в Подмосковье, на курсах повышения квалификации офицеров разведки. Летом этого же года Толик заезжал ко мне в Чирчик, по дороге на новое место службы, он закончил академию. Последний раз мы с ним виделись в 1987 году в Москве, когда я завершал учёбу в академии им. М.В.Фрунзе. Но я знаю, что он сейчас является заместителем командующего Приволжско-Уральского округа и живёт в Екатеринбурге. Мы с ним иногда созваниваемся.

А вот с Фаридом судьба так больше и не свела. Были сведения, что он ушёл служить в КГБ, и окончил курсы в Новосибирске, но это и всё.

Армейская дружба это совсем не то, что на гражданке. Вместе, рядом, все двадцать четыре часа в сутки. Спишь в одной казарме, старались, чтоб и кровати рядом стояли; кушаешь за одним столом, а порой и из одного котелка. Вместе, поддерживая друг друга, преодолевали трудности воинской службы. И так на протяжении четырёх лет. Люди становятся братьями. Кто не служил в Армии ему это понять сложно, да наверно, и не дано.

По приезду с хлопка началась интенсивная учёба, навёрстывали упущенное. Преподаватели училища были не только профессионалами высочайшего класса, но прекрасными педагогами воспитателями.

Нас готовили к непростой офицерской жизни. Не для кого не секрет, что становым хребтом Армии является офицерский корпус.

"Армия баранов, предводительствуемая львом,

сильнее армии львов, которой командует баран".

Наполеон.

К сожалению, я не помню всех преподавателей по фамильно, но некоторых запомнил хорошо.

Так преподаватель по огневой подготовке, подполковник Штанько Н.В., на первом занятии сказал нам, что стрелять мы будем только на пять. И он своего, добился. Если у кого-то, что-то не получалось, он занимался с ним, не взирая на личное время. Правда и у курсанта личного времени уже не оставалось, как только появлялись свободные хотя бы пол часа, он был обязан, явится в стрелковый тир, благо тот находился на территории училища. Уже через пол года большинство из нас имели 2 разряд по стрельбе из армейской винтовки (винтовка Мосина).

Сын Штанько, студент Ташкентского института связи, высокий, но с избыточным весом молодой человек, часто бывал на наших занятиях в тире. В конце концов, он, после второго курса, бросил институт, и поступил в наше училище. Буквально через пол года превратился в мускулистого крепкого парня. Кстати и мой друг, Толик Сидякин, тоже поступил в училище, бросив после первого курса какой-то, сейчас не помню, Джамбульский институт.

Меня всегда удивляло, как люди могут издеваться над собой с помощью всевозможных диет, и более того делают себе операции, чтоб восстановить фигуру. Ну, когда человеку за пятьдесят, да наверно ограничения в пище нужны, но все равно это не основное. Надо поменять образ жизни, сделать его более подвижным, делать по утрам элементарную зарядку и обязательно бегать.

Понятно, что это физический труд, и не каждый в состоянии себя заставить. У меня давно была мысль помочь таким людям.

Есть так же люди, которые наоборот страдают отсутствием аппетита и дефицитом веса. Кроме того, не мало людей страдает от бессонницы. И такое встречается у людей разных возрастов, обоих полов.

Так вот рецепт от всех этих напастей прост, необходимо этих людей хотя бы временно, на два-три месяца окунуть в армейские условия жизни.

В войсках, там, где чётко выполняется программа боевой подготовке, как у нас шутили, солдат до обеда борется с голодом, а после обеда со сном.

Не потому, что плохо кормят и не дают спать, а потому, что очень большие физические нагрузки.

Солдат умудряется спать даже на ходу, всегда хочет, есть, ест много, и не имеет избыточного веса. Мне скажут, что это по тому, что они молоды. Посмотрите вокруг себя. Сколько молодых людей с безобразными фигурами. Просто лень собой заниматься.

"Здоровое тело - продукт здорового рассудка".

Бернард Шоу.

Можно создать военно-спортивную базу, куда будут принимать всех желающих пройти курс солдата спецназа. Условие одно, чтоб человек был здоров. Программу подготовки можно сделать месячную и трёх месячную. Кроме укрепления здоровья, обучаемые за их счёт, конечно, будут постигать азы организаторской деятельности, учиться распорядительности, и воспитывать в себе самодисциплину. Как говорят американцы, чтоб стать преуспевающим бизнесменом, нужны три обязательных условия: быть честным, закончить престижный колледж, и отслужить 4 года в морской пехоте.

Но вернусь к училищу. На одном из занятий по огневой подготовке Веге Нейфельду чуть не оторвало руку. Мы выполняли упражнение по стрельбе из противотанкового гранатомёта по двигающейся мишени. Вега с первого выстрела не попал, и мишень могла скрыться. Он поторопился, вставил в гранатомёт гранату, и, не убрав руки, нажал на спуск. Мы сначала не поняли в чём дело. Он, отбросив гранатомёт, стал как-то по-звериному рычать и совать левую руку в снег. Ему повезло, что при выстреле, руку отбросило в сторону. Иначе стабилизатором гранаты её могло оторвать. Недели две, у Веги вся ладонь была опухшая, и чёрного цвета, как это бывает, если по пальцу ударить молотком.

Преподаватель по военной топографии, подполковник Завьялов, на практических занятиях задавал нам такие головоломки, так усложнял программу, что получить у него отличную оценку было очень сложно.

На выпускных экзаменах он нам такую свинью подложил, так построил полевое занятие, что суммарная оценка у большинства оказалась тройкой, включая и меня.

Оценка по топографии складывалась из не скольких оценок, и среди них была оценка за определение точки стояния. Он вывез нас на местность, где мы должны были это проделать, а делалось это на время, по секундомеру. В принципе это было не сложно. Ведь мы были уже ассы, проучились четыре года, и могли ориентироваться на любой местности без карты. Перекрыв все нормативы, поставив на карте точку, мы сдали их для проверки. И тут оказалось, что нас крупно надули. За основной ориентир мы брали большой и единственный дом, стоящий в километре от нас, вокруг была пустынная и ровная местность. А оказалось, дом построили два года назад, картам шесть лет и тот дом, который был на них нанесён, давно снесли, и находился он 500 метров севернее вновь построенного. То есть многие из нас совершили ошибку в 500 метров. А ошибка допускалась не более 200 метров, то есть по карте масштаба 1:100000 не более 2 мм.

Получив за этот норматив неуды, мы могли рассчитывать, только на общую тройку даже имея остальные отличные оценки. Но я безмерно благодарен подполковнику Завьялову за его науку. Имея его тройку по топографии, я ни разу, за все 29 лет службы в Армии, не сделал ошибки ни в мирное время, ни, слава богу, при ведении боевых действий. Ни когда не блудил, ни в горах, ни в пустынях.

Высшую математику в нашей роте преподавала Нина Дмитриевна Кондаурова, молодая женщина, до 30 лет. На её занятиях дисциплина была даже жёстче чем у преподавателей офицеров, ни кому не давала спуску. На её уроках можно было заниматься только математикой, и ни каких лишних слов. Даже наши курсовые начальники её побаивались.

Они имели привычку ходить по классам во время занятий и проверять все ли мы на месте. К Нине Дмитриевне в класс, ни кто, никогда, не заглядывал. Один раз, по ошибке, к нам заглянул какой-то полковник, он немедленно, жёстким, командирским голосом, получил приказ закрыть дверь с обратной стороны. Нина Дмитриевна не терпела, чтоб кто-то прерывал занятие.

А вот в перерывах, между занятьями, она любила пофилософствовать. Интересный человек, приятный собеседник. Однажды, прейдя на занятие, она объявила, что всем нам предстоит, женится, а по этому мы обязательно должны посмотреть фильм "Укрощение строптивой", как учебное пособие. Там чётко и ясно показано, как надо обращаться с женщиной.

Тогда на экраны только вышел новый цветной фильм, толи итальянского, толи американского производства. Как она сказала: "Женщин баловать нельзя, на голову сядут". Во многом она права, но я думаю, что женщин баловать не только можно, но и обязательно нужно. Вот только на голову садиться, давать нельзя.

Были занятия и по психологической подготовке, хотя они так и не назывались. Это обкатка танками. Из литературы о Великой Отечественной войне многие помнят такой термин - танкобоязнь. Это когда солдаты разбегались, только услышав моторы танков. Так вот, чтоб исключить подобные случаи, в войсках проводиться обкатка танками. Сначала в составе отделения. Люди сидят в окопе, а танк идёт прямо на них. При его приближении, по нему метаются противотанковые гранаты. А после его прохождения, через окоп, надо залезть на двигающийся танк. И закрыть смотровые щели плащ-палаткой. Затем всё то же самое, но уже в одиночку. А в заключение, вообще ни каких окопов. Лежишь на земле. Танк идёт на тебя прямо гусеницей. Бросаешь гранату и отползаешь так, чтоб оказаться между гусениц. Как только танк через тебя прошёл, заскакиваешь на него и на смотровые приборы, набрасываешь плащ-палатку.

В конце второго курса мы получили права водителей. Этому предшествовала учёба и длительная подготовка по вождению. Я это вспомнил к тому, что имел возможность наблюдать совершенно разный подход инструкторов по вождению, к обучению курсантов. Один опытный, лет под сорок сверхсрочник, а другой сержант срочной службы. Сержант на этой должности был временно, не хватало инструкторов по вождению. Так вот этот сержант спокойно и доходчиво объяснял курсантам их ошибки, и не шёл дальше пока его обучаемый не осваивал того, что у него не получалось. У меня плохо получалось с переключением передач. Так он загнал меня в район частных домов, кварталы там были не больше 200 метров. И я полдня крутился в этом районе, каждые 2-3 минуты поворот, а значить и переключение передачи. Отдых десять, пятнадцать минут и снова за руль. А сверхсрочник, при каждой ошибки обучаемого страшно кричал, размахивал руками и даже делал попытки выпрыгнуть из кабины во время движения. Слава богу, что такой инструктор был только один, никто из нас не хотел садиться в его машину, так как научить он ничему не мог.

В училище не было занятий по горной подготовке, и это было совершенно не понятно. Ведь будущий театр военных действий, на огромных пространствах был покрыт горами. Эту ошибку, учитывая опыт уже идущей Афганской войны, исправили в 1980 году, и ввели занятия по альпинизму.

Учебных предметов было несколько десятков, как военных, так и сугубо гражданских. Одно я считаю недостатком, то, что в программе училища не было занятий по музыке, и не обучали бальным танцам. Так как уверен, что для офицера умение вальсировать, это такая же необходимость, как умение ходить строевым шагом.

Пытались наши ребята устранить этот недостаток. В соседнем парке культуры и отдыха, как их тогда называли, была студия. Но занятия там были в неудобное для нас время, и, к сожалению сходив несколько раз, пришлось бросить эту затею.

Крайне необходимы также уроки этики и эстетики. Те несколько часов, что были на первом курсе, были явно недостаточны.

И ещё я считаю, что настольной книгой каждого офицера, а тем более курсанта, должна быть книга Куприна А. И. "Юнкера". Лучше чем Куприн, капитан Российской Армии, никто не написал о воспитании будущего офицера и его становление как защитника Отечества. Особенно о воспитании чести и собственного достоинства.

По выходным дням, получая, увольнительные, мы начали осваивать Ташкент. Да и не только по увольнительным, чего уж там греха таить. Особенно когда уже перезнакомились с девчонками. Часто бывали на все возможных вечерах отдыха, их в то время называли "огоньками".

Было принято, что курсантов первого курса приглашали в школы или техникумы, а со второго курса уже в институты. Хорошие вечера танцев организовывались и в училище. Познакомишься с девушкой, надо было обязательно её проводить, иначе какой ты курсант. Увольнительной нет, но пока девушки через КПП выходят, мы, перемахнув через забор, уже их на автобусной остановке ждём. Проводить то проводишь, а вот назад приходилось возвращаться во второй половине ночи, а то и под утро, это как повезёт. Обязательно надо прибыть до подъёма. Общественный транспорт уже не ходит. На такси естественно денег нет. И приходилось ночной Ташкент мерить шагами. Правда, иногда, возвращаясь порожняком в таксопарки, таксисты подбирали.

А днём на занятиях хоть спички в глаза вставляй, они все равно закрываются. С занятий, под каким-либо предлогом, если старшина прикроет, сбежать можно было. А вот спать лечь негде. В казарме на кровать, конечно, не ляжешь, всё просматривается. Но вдоль стен стояли вешалки для шинелей, между ними и стеной было сантиметров 25. Если лечь боком то можно поместиться. Но этот вариант подходил только тем, кто не храпит, во время занятий казарма совершенно пуста, и любой звук был бы слышан.

Летом был ещё один вариант. Можно было пойти на речку, через училище текла река Салар, и завалиться в камышах. Но важно было не проспать обед, на построении проверяли наличие личного состава.

Ну и конечно, как и все первокурсники, мы хаживали к девочкам в общежития текстильного комбината. Вот здесь требовалась хорошая физическая подготовка. Дело в том, что в общежитие мужчин дальше порога не пускали. На окнах первого этажа были решётки. Но для нас это было не помеха. Общежития были пятиэтажные. На углах торцов зданий имелись террасы, входные двери на них были забиты гвоздями. По деревянным столбам террас мы без труда залазили на террасу четвёртого этажа, только там, на торце здания можно было открыть окно, которое выходило в коридор. Девчонки это окно открывали, и наша задача была в него влезть. Это было рискованное дело. Надо было встать на ограждение террасы. Прижаться к углу здания. И держась правой рукой за бельевую верёвку, которая была привязана за обыкновенный гвоздь, левой рукой дотянуться до рамы окна. Крепко ухватившись за раму левой рукой, отпустить верёвку. Перехватив руки на раме, надо было, как можно быстрей, ухватиться за подоконник, рама могла не выдержать веса. Ну а дальше, подтянуться и влезть в окно, уже проблемы не было. Если в это время по коридоры шли девушки, у них от удивления челюсти отвисали. Так как они знали, что за окном, не то, чтобы лестницы, но даже и дерева не было.

Были случаи, когда с общежития приходилось ретироваться. Коменданту доносили, что в общежитии посторонние и начиналась зачистка комнат. Чтобы, не подвести девчонок, надо было срочно покинуть общагу. Как правило, постучавшись в комнаты второго этажа, мы выпрыгивали в окна.

Был и курьёзный случай, чуть не закончившийся трагически. Парень с четвёртого взвода нашей роты, Роман Шаркаев, шёл по коридору, и лоб в лоб, столкнулся с комендантом общежития и военным патрулём. Почему-то, решив, что он на первом этаже, разбежался и выпрыгнул в открытое окно, головой вниз.

Как он потом рассказывал: "Знал, что под этими окнами цветочная клумба. Думал, выпрыгну, сделаю кувырок через голову, и ловите меня. Когда вылетаю, смотрю, это совсем не первый этаж. Волосы на всём теле дыбом встали".

Спасло Романа то, что на уровне второго этажа из стены торчали остатки балкона, он сначала ударился о них и только потом упал на землю. В результате 13 выбитых зубов и ни одного перелома. У нас в роте по этому случаю выпустили стенгазету. Нарисовали здание, из окна "ласточкой" вылетает Роман. Внизу нарисованы круги мишени, и подпись: "Орлята учатся летать".

Учась на первом курсе, мы привлекались на съёмки фильма "Всадники революции". Часть съёмок проводилась прямо в училище. Как я уже говорил, училище располагалось в красивых старинных зданиях. Засыпали асфальт песком, навешали старых фонарей, и площадка для съёмок готова. Нас раздели до нижнего белья, и мы три ночи маршируя по этому песку, распевая песню "Взвейтесь соколы орлами", изображали пленных белогвардейцев. Ребятам из местных национальностей повезло больше, они изображали красноармейцев и поэтому были в тёплых халатах. Съёмки были поздней осенью, и по ночам было довольно холодно. Но искусство требует жертв, и мы всё стойко перенесли. Но оказалось зря. Всё, что снималось три ночи, в фильме заняло не более 10 секунд. Мы себя и рассмотреть то не смогли.

На первом курсе я получил свой первый опыт в общении с криминальными элементами. Я ехал по Ташкенту в автобусе, так получилось, что в нём же находился военный патруль во главе с лейтенантом. На одной из остановок закричала женщина, что украли кошелёк. В это же мгновение из автобуса выпрыгнул молодой парень и стал убегать. Я скомандовал патрулю "за мной", и бросился его догонять. Видя то, что убежать не получиться он остановился и принял боксёрскую стойку. Я с разбега дал ему в лоб, именно в лоб, у меня потом долго рука болела. Он упал на землю и стал истошно кричать, что военные бьют гражданских. Видимо рассчитывал на помощь проходящих мимо ребят. Но тут уже прибежал патруль и пострадавшая женщина. Воришку скрутили и повели в отделение милиции.