Автобиография

"Гонио" был размерами больше, там можно было проводить боевые стрельбы в составе батальона. Но артиллерии стрелять здесь можно было только по надводным целям. Эти стрельбы очень любили пограничники, сразу по завершению стрельбы с соседней заставы выплывали лодки собирать глушенную рыбу. Артиллерийский дивизион полка 3-4 месяца в году находился на полигоне в Караязах, где и проводил все положенные стрельбы. Зенитный дивизион также был вынужден уезжать на полевые сборы в Абхазию. Офицеры месяцами не видели семьи, да и пехота два-три месяца в году где-нибудь "воевала". Офицерам из пехоты надо при жизни ставить памятники, даже если они не участвовали в боевых действиях.

Вопрос организации боевой подготовки в мотострелковых частях очень сложный. Ведь надо одновременно готовить солдат более чем по ста специальностям. В том числе и прибывших из учебных частей, к сожалению, подготовка специалистов в этих частях была очень слабая. На это были и объективные причины. На них я остановлюсь позже.

Я впервые столкнулся с организацией боевых стрельб, в спецназе с огневой подготовкой было попроще. Только одиночные стрельбы. Срочно пришлось вспоминать всё, чему учили в родном училище.

Согласно курса стрельб, если в полку проводились полковые ученья со стрельбой, то батальонные было положено проводить без стрельбы и на оборот. Но в войсках было неписаное правило, к таким ученьям солдат обязательно пропускали через целую череду боевых стрельб. Стреляли в составе отделения, затем взвода, роты, батальона, и только после всего этого полк допускался к учениям с боевой стрельбой. Боеприпасов не жалели. Полковые и дивизионные ученья с боевой стрельбой проводились только на Вазианском учебном центре. Это всё те же Караязы. Мощный полигон, если мне не изменяет память, протяженность его около 70 км и ёмкость на дивизию.

Я не вылезал с полигонов, но это было мне не в тягость, я любил это дело.

Как-то на каникулы, из Донецка, ко мне погостить приехал мой племянник Женя. Было ему тогда лет 10 или 11. Я протащил его по всем полигонам, а в конце он присутствовал на ученьях батальона с боевой стрельбой. Стреляли ночью. Красивое зрелище. Всё небо в трассерах, да к тому же батальону был придан взвод ЗСУ-23-4 "Шилки". Видимо здесь Женя и решил стать офицером, он в последствии окончил Рязанское воздушно-десантное училище.

Кроме подготовки своих солдат, я уже говорил, что мы каждый учебный период, это полгода, готовили 110 человек водителей для Афгана. Кроме того, что было положено по программе, с ними проводились занятия и отрабатывались упражнения, которых не было не в каких наставлениях. Заместитель командира дивизии полковник Крусь, к сожалению, не помню его имя и отчество, отличный офицер и прекрасный человек, лично разработал дополнительное упражнение по стрельбе. Солдат водитель ведёт машину, появляются мишени, резко остановившись, он ведёт огонь прямо из кабины, затем трогается. При появлении другой группы мишеней, выскакивает из кабины и, заняв оборону под машиной, укрываясь за колесом, ведёт огонь. Это упражнение, безусловно, необходимо, тем более в Афганистане, где душманы постоянно нападали на наши транспортные колоны.

Ещё Крусём была разработана горная полоса препятствий. Даже хорошо подготовленный солдат не мог с первого раза преодолеть её хотя бы на тройку. Здесь нужны были изнурительные тренировки. Мы к концу периода обучения добивались того, что все 110 человек пробегали её минимум на хорошо. Ребята понимали, что от их подготовленности, зависит выживаемость там в Афгане.

Занятия по обкатке танками на полигоне проводить было негде, не было оборудованных для этого окопов. Как я уже писал, в училище нас с начало обкатывали в окопе на отделение, в компании не так страшно. За тем в одиночном окопе, но вырытом для стрельбы стоя. И только после этого, в окопе для стрельбы лёжа, все окопы хорошо бетонировались. А затем вообще вне всякого окопа.

.

Пришлось выходить из положения. В тылу стрельбища я нашёл просёлочную дорогу. Построил один из батальонов, который в то время был на полигоне, лёг на дорогу, танк прошёл через меня. После этого мы пропустили батальон, а затем и весь полк.

Удалось мне и с аквалангом поплавать. В инженерном батальоне дивизии были на вооружении акваланги.

Командир третьего батальона нашего полка подполковник Святослав Морозов, он занимался подводным плаваньем, провёл со мной инструктаж, и вперёд покорять глубины.

Я отплыл от берега метров 400, плыву, любуюсь рыбками и морским дном. И вдруг чувствую не чем дышать, закончился воздух, помня инструктаж, включаю

Попытка стать Ихтиандром. резервный баллончик и резко наверх. К берегу пришлось плыть сверху, а это с аквалангом не очень удобно.

Приплываю, ну думаю, убью Морозова, он меня заверил, что воздуха в болоне хватит на 40 минут, а мне хватило минут на двадцать. Оказывается, я не правильно дышал. Надо сделать вдох и плыть, затем опять вдох, а я дышал как при беге на 3 км, весь воздух и сожрал. Хорошо, что быстро включил аварийный баллончик, его хватает минут на десять, ведь был на глубине около 5 метров.

Хочется ещё раз сказать о добром отношении местного населения к Армии.

Ехал я с Караяз к себе в полк на УАЗике, а это около 450 км. Посреди пути двигатель вышел из строя, как говорят водители, застучал. Что делать? До ближайшего села километров пять. Оставляю водителя, благо дело было летом, даю ему деньги, колбасу, что была с собой. Говорю, что в течение суток за ним приедут, сажусь на автобус и еду в Батуми. По приезду сразу отправляю КАМАЗ. Прапорщик по приезду рассказывает, что когда прибыли на указанное мной место, то не нашли ни машины, ни солдата. Оказывается, жители соседнего села затащили машину к себе во двор, а солдата определили к себе на постой.

Вёл я как-то на ученья колону БТРов. Остановились в селе, надо было воды набрать. Что тут началось, жители забегали, срочно организовали сбор яблок. Дети и девушки стали, чуть ли не бегом разносить их и угощать солдат.

Был и курьёзный случай. Соседний, кадрированный полк вышел на командно-штабные ученья, человек двадцать офицеров и солдат.

В армии над такими частями подшучивали: "Мимо леса, по долине, едет полк в одной машине. Ты не бойся серый волк, мы кадрированный полк".

Не успели они поставить палатки, как подъезжает грузин, представился председателем местного колхоза, выясняет, что они собираются здесь делать. Ему объяснили, что ни копать, ни бегать здесь по полям ни кто не будет. Он уезжает и через

какое то время возвращается уже с грузовой машиной, из которой тут же начинают выгружать мангал для приготовления шашлыка и конечно вино. Командир полка пытался протестовать, но председатель колхоза в категоричной форме заявил, что военные приехали на их земли, значить они их гости. А если они откажутся от угощения, значить его оскорбят. А если они его оскорбят, он не разрешит проводить на своих землях, ни

каких учений. Вот такая логика. Пришлось принять угощение.

Ученья следовали одни за другими, страна не жалела денег на подготовку своей Армии.

Перед выходом полка был курьёзный случай. Один из прапорщиков, местной национальности, решил увильнуть от учений и остаться в полку. Но ни каких законных оснований не было. И он стал ходить донимать начальника медицинской службы полка, чтобы тот сделал ему освобождение по болезни. Просил написать любую болезнь, лишь бы на учения не ехать. Так уже достал врача, что тот и написал ему любую.

Когда начальник штаба полка, на совещании в клубе части зачитал, что было написано в медицинской книжке, несколько минут продолжался гомерический хохот. Прапорщик не очень хорошо владел русским языком, да видимо и не пытался разобрать каракули врача, а сразу побежал к комбату за освобождением. Диагноз был следующий: "Сифилис в запущенной стадии. Заболевание получено при сношении с крупным рогатым скотом".

Кстати, при подготовке к этим учениям, я чуть не оказался за бортом академии. Я уже говорил, что учился заочно и согласно приказа МО СССР заочнику было положено в месяц, 5 или 6 свободных от службы вечеров, рабочий день то не нормированный, и толи один толи два свободных дня. Они давались для написания контрольных работ. Но никогда и не кому они не давались, выкручивайся, как можешь.

Если идёт нормальная боевая подготовка, то время выкроить можно. Здесь череда всяких учений, а у меня висит семь не выполненных работ. Нужно срочно прогонять все батальоны с боевой стрельбой. Командир полка полковник Гришин, сказал мне, чтобы я подготовил полк к учениям, а на учения он меня не возьмёт, оставит старшим в полку, и я спокойно сделаю все работы.

Сказано, сделано, я месяц не вылезал с полигонов. Полк стоит на строевом смотре перед отправкой на ученья, смотр проводил командир дивизии, и тут он увидел меня на левом фланге во главе военнослужащих остающихся для несения службы. Приказ командира полка был отменён, и меня отправили на учения. Никакие мои доводы, что тем самым я оказываюсь за бортом академии, комдива не убедили, очень он меня любил.

Сразу по окончанию учений командир полка отпустил меня, и я на машине убыл в полк. Пока полк четыре дня грузился в эшелоны и совершал марш в Батуми, я успел сделать контрольные работы.

Спасибо командиру полка, что отпустил меня в академию на сессию без вызова. Дело в том, что тех, кто во время не представит контрольные работы, на сессию не вызывают.

Я приехал в академию, а меня нет ни в одном списке на сдачу экзаменов и зачётов. Мои контрольные работы пришли только спустя пять дней, после моего приезда в академию. Дело в том, что все работы были секретные, и я не мог их взять с собой, они шли специальной почтой. Но все преподаватели, выслушав мои объяснения, шли на встречу и дописывали меня в списки, сессию я сдал. Уже после сдачи всех контрольных и зачётов меня вызвали к начальнику курса и объявили, что я отчислен, он и не знал, что сессия мной сдана.

Пришлось ехать в Москву, учились мы в учебном центре академии в г. Наро-Фоминске. Начальник факультета и говорить со мной не стал, не представил во время работы значить должен быть отчислен. И тогда я обратился за помощью к полковнику Пилипенко, я уже писал об этом человеке, заместителе начальника разведки ТуркВО. Мы с ним здорово поругались при вводе отряда в Афган. Я знал, что он работает преподавателем в академии.

Пилипенко, подробно расспросив меня, повёл к начальнику факультета, они были с ним в дружеских отношениях. По дороге прихватил с собой ещё одного преподавателя для поддержки. Зайдя к генералу, он сказал: "Ты, что Петя, охренел? У мужика три ордена, а ты его за борт". Тот начал говорить, что у меня сессия не сдана. Я показал зачётку. Тогда Пилипенко уже обращаясь ко мне: "Ты чего стоишь, уши развесил. Бегом за коньяком". Так моё высшее военное образование было спасено.

Вообще сессии в академии были вторым отпуском. Учёба мне давалась легко, за диплом с отличием я бороться не собирался. И поэтому здорово не надрывался. Хотя были моменты, что и здесь я с преподавателями спорил, за что и был бит.

На экзаменах по ППР (партийно-политическая работа) я получил оценку - "удовлетворительно", что для меня было полной неожиданностью. На все вопросы билета я ответил без запинки, дополнительных вопросов не было, и я ожидал пятёрку, и тут как гром в ясное небо. Увидев мой обалделый вид, преподаватель сказал, что если я с оценкой не согласен, то могу пересдать. И тут я вспомнил, да и ребята подсказали, как я спорил с этим преподавателем, нужны ли в спецназе замполиты рот. Я доказывал, что при подготовке групп уже в ходе войны в роте важнее иметь начальника штаба, очень большой объём отрабатываемой документации. А за пять-семь дней, что даются на подготовку группы, уже ни кого не воспитаешь, какие есть такие и пойдут в тыл врага. Зря я задел честь мундира.

Второй случай, я получил уже двойку, по тактике. Мы отрабатывали тему "Наступление мотострелкового полка с ходу". Я в своём решении, одну из рот, определил для охраны тыла полка на марше. Преподаватель сказал, что это совершенно безграмотно, я ослабил удар полка по противнику и предложил мне поменять своё решение. Я категорически отказался, мотивируя тем, что если я не прикрою тыл полка, мне десяток зелёных беретов так его раздолбают, что я вообще наступать не смогу, не будет ни горючего, ни боеприпасов, всё пожгут. Ну и мне, конечно, вкатили пару.

Когда я приезжал на сессию мы обязательно собирались с бывшими сослуживцами по 154 отряду. В это время учились в Академии им. М.В. Фрунзе на очном факультете: Вячеслав Посохов, Равиль Ахметов, Олег Частухин. Подъезжали и другие ребята. Кое-кто из 15 БРСПН в это же время учился в Академии Советской армии.

В академии была теория, а в полку мы занимались практикой. Кроме того, что приходилось часто выезжать на полигоны со своими подразделеньями так ещё привлекали на учения чужих частей и соединений. То в качестве посредника, то, как это было при разворачивании Кутаисской дивизии, приходилось готовить подразделения к боевым стрельбам.

Кадровых офицеров было мало и командир 31 Армейского корпуса генерал-майор Ковалев, отчества, к сожалению, не помню, но мы с ним тёзки, поручил мне провести батальонные ученья с боевой стрельбой с мотострелковыми батальонами. Уж не помню, сколько дней это продолжалось. Но каждый день стрельба.

Хочется отметить подготовку солдат этой дивизии, почти все они были призваны из запаса, но могли дать фору и развёрнутым частям. Дивизия дислоцировалась

в г. Кутаиси, но приписной состав процентов на 80-90 был из Ростовской области. Люди срочную службу проходили, как правило, или на Дальнем востоке или в группах войск за границей, где всегда была хорошо налажена боевая подготовка.

Очень сложно при проведении боевых стрельб соблюдать меры безопасности. Цепь атакующих должна быть почти идеально прямой и это на пересеченной местности. Главное, чтобы ни кто не отстал, иначе возможны выстрелы в спину. Так вот, при подготовке подразделений этой дивизии, не было такой проблемы. Здесь в атаку шли не пацаны срочники, а мужики, которые сами заботились о своей безопасности. На отставшего хотя бы на 5-6 метров со всех сторон сыпался такой отборный мат, что он немедленно догонял цепь.

В Закавказском военном округе не было частей морской пехоты и их роль приходилось выполнять нашему полку. Так, что я столкнулся и с этой проблемой. Ни в училище, ни в академии меня этому не учили. Да и здесь не пытались. Прибыли мы в порт г. Поти и я получил задачу сделать план погрузки на корабли, кажется, это так называлось. Сунули мне в руки наставление, план-схемы кораблей и приказали, чтобы к утру люди и техника были готовы.

Погрузить надо было два мотострелковых батальона и танковую роту. Грузить было положено в определенной последовательности в зависимости от того, кто первым высаживается и от технических особенностей кораблей. На каждой единицы техники мелом наносились номера погрузки, один сверху и два по бокам. Я не спал всю ночь, но приказ выполнил. Утром с чувством исполненного долга погнал колону на погрузку. Но оказалось, что я только зря потратил время. Погрузкой занимались старшие помощники капитанов кораблей, плевали они на мои номера, грузили так, как считали целесообразным.

Быстро загрузили корабль типа Ро-Ро, с него батальон на следующий день должен был десантироваться прямо на причалы Батумского порта и захватить порт.

Также быстро погрузили четыре МДК (малые десантные корабли) и два сторожевых корабля "Ворон" и "Волк". А вот с загрузкой сухогруза была проблема. В один из отсеков трюма загрузили батальон. А в другой отсек стали грузить танки. И чуть было не произошла трагедия. Один из солдат заметил, что стойка, на которой крепился кран, вышла из палубы корабля сантиметров на двадцать. В это время на стреле крана висел танк. Его срочно опустили на землю и погрузку прекратили. Если бы это во время не заметили, кран вместе с танком могли обрушиться в трюм и пробить днище. Корабль немедленно бы затонул, и весь батальон мог бы погибнуть. Для выхода из трюма, где солдаты уже легли спать, был всего один люк. Танки пришлось отправлять в Батуми железной дорогой.

Меня как старшего разместили на флагманском корабле, одном из сторожевиков. Около полуночи корабли пошли в сторону Батуми. Я лёг спать в отведенной мне каюте, но поспать так и не пришлось. Каждые полчаса раздавался вой сирены, и объявлялась тревога. Первый раз я оделся и выскочил из каюты, но мне сказали, что тревога касается только экипажа, а я могу спать. Тут поспишь, гудит сирена, затем отбой и объявляется приборка. Заходит матрос и начинает драить совершенно чистые полы. Когда он начал это делать в третий раз, я его попросил не тревожить пехоту, и он больше не приходил.

Утром я был приглашён на завтрак в кают-компанию. А буквально минут через тридцать после завтрака началась высадка. Высаживались мы на свой собственный полигон. Первыми высаживались подразделения и техника с МДК, а затем МДК подходили к сторожевикам, солдаты грузились на них и к берегу. За высадкой наблюдало всё командование 31 АК. Я потом получил нагоняй за то, что шёл сзади атакующих цепей с дипломатом в руках.

Были у нас и срывы в боевой подготовке. Приезжаю с академии, был на сессии, нет одного батальона. Привлекли на строительство дачи Горбачёва в Пицунде, выполняли там подсобные работы. Вот тебе и демократия. Месяца три батальон выполнял роль стройбата.

В начале осени 1987 года, я к этому времени уже закончил академию, в наш гарнизон прибыл командующий войсками округа генерал-полковник Кочетов, многие начальники его просто панически боялись. Во время своих поездок в войска округа он обязательно кого-нибудь снимал с должности, и даже кличка у него была "Фотограф", "Внимание, снимаю".

Наш полк подняли по тревоге и вывели на полигон. Командующий приказал построить офицеров штаба и управления полка. Проходя мимо строя в сопровождении командира корпуса генерал-майора Ковалева и командира дивизии, он здоровался с каждым, после того как они ему представлялись. Подойдя ко мне, он спросил: "У меня, что 90 полк парашютно-десантный"? Дело в том, что все мы были в полевой форме, а у меня в петлицах в место пехотных эмблем были воздушно-десантные. Ковалев из-за спины командующего погрозил мне кулаком. Но я быстро сориентировался, подозвал прапорщика и прямо на глазах командующего снял у него пехотные эмблемы и воткнул в свои петлицы. Кочетов хмыкнул и пошёл дальше.

Затем все офицеры выполняли упражнение контрольных стрельб. Первыми стреляли командир полка и замполит, отстреляли на двойку. Во второй паре шёл я с начальником штаба полка. Нам командующий решил усложнить задачу и приказал стрелять в противогазах. Своего противогаза у меня не было, и я взял у солдата, чем и поплатился. Противогаз оказался совершено новым и был весь в тальке. Как только я его одел, у меня сразу стали слезиться глаза. Я уж даже не знаю, как умудрился отстрелять на отлично. Всё-таки сказалась подготовка в спецназе, да и в пехоте я с полигонов не вылезал.

После стрельбы положено докладывать старшему начальнику. Я подошёл, докладываю, а командующего практически не вижу, слёзы градом из глаз, тальк сделал своё дело. Кочетов спросил у сопровождавшего меня во время стрельбы офицера штаба округа, попал ли я гранатой в окоп, это было положено по условиям упражнения. Получив утвердительный ответ, разрешил мне идти. На построении после стрельбы, он, ткнув в меня пальцем, приказал командиру корпуса: "На этого подполковника, через два часа, принесите мне представление на должность командира полка".

Меня уже раз пытались назначить на должность командира полка, любимый комдив хотел в моё отсутствие меня "женить". Я находился на сессии в академии, позвонил начальник штаба нашего полка и сообщил, что на меня оформлены документы на назначение командиром кадрированного полка нашей же дивизии.

Такой должности я ни когда не хотел, не моё это дело копаться в бумагах. В таком полку человек сто солдат и офицеров, и ни какой боевой подготовки. Среди офицеров такие части не котировались, при назначении туда можно было ставить крест на карьере.

Всё это сделали, даже не спросив моего согласия, у меня были не простые отношения с командиром дивизии. Я всегда имел своё мнение по вопросам службы и всегда его отстаивал. Мало кому это нравится. А вот командиру корпуса генералу Ковалёву моё отношение к службе и моя личная подготовка, как мне кажется, нравились. Он часто меня поддерживал и на совещаниях часто ставил в пример.

Кстати моя первая встреча с ним произошла, когда я проводил показные занятия в учебном центре "Келета" под Ашхабадом, ещё в 1980 году, когда служил в спецназе. Ковалев был участником тех учебных сборов и запомнил меня.

Помог он мне и на этот раз. Он, как и я находился в Москве, учился на курсах при Академии Генерального Штаба. Я отыскал его в общежитии и изложил суть дела. Ковалев при мне позвонил в штаб корпуса и запретил посылать документы на утверждение в штаб округа.

После приказа Кочетова колесо закрутилось. В конце октября меня вызвали в штаб округа на собеседование с командующим. При назначении на должность командира полка было положено пройти собеседования во всех инстанциях от округа и до главного управления кадров Советской Армии.

Прибыл я в Тбилиси, в приёмной командующего человек шесть кандидатов на должности командиров полков разных родов войск. Заходили по одному, и беседа с командующим длилась до получаса. Во время беседы порученец командующего заносил в кабинет то какое-нибудь наставление по службе, то курс стрельб, то уставы. Офицер, который зашёл передо мной, вышел красный как рак и вспотевший от психологического напряжения. На одних служебных обязанностях командира полка можно себе шею сломать, а здесь гоняют по всем документам, регламентирующим деятельность полка. Мне было легче потому, что я почти три года, будучи заместителем командира полка как раз этой работой и занимался. Но все равно было страшновато.

Когда я зашёл и представился, Кочетов удивлёно спросил, зачем меня прислали, ведь он со мной уже беседовал на полигоне. Затем сказал: "Ну, что если приехал, садись, поговорим". Минут 5-7 он меня расспрашивал о положении дел в нашем полку. Затем спросил меня, каким полком я хотел бы командовать. Документы были у меня оформлены на один из полков нашего корпуса.

Дело в том, что когда я ещё находился в приёмной, со мной беседовал заместитель командующего войсками округа генерал-лейтенант Альберт Макашов. И уже задавал мне такой вопрос, я ему ответил, что мне все равно где служить, лишь бы полк был развёрнутый. Он предложил мне должность командира учебного полка. Макашов курировал учебную дивизию, полки которой дислоцировались в Тбилиси и его окрестностях, а командира одного из полков за упущения в службе снимали с должности. Я не ответил ни да, ни нет, мне хотелось не боевой полк. После нашей беседы Макашов зашёл к командующему и видимо с ним обговорил этот вопрос.

Командующий предложил мне два полка на выбор. Один мотострелковый развёрнутый в Ереване и другой учебный по подготовке командиров отделений для горных батальонов частей Закавказского военного округа.

Во всех мотострелковых полках округа первые батальоны были горными, а первые роты этих батальонов, были альпийскими.

Я ответил командующему, что поеду туда, куда он прикажет. Он приказал оформить мне документы на учебный полк.

Уже когда я командовал этим полком, у меня была встреча с Ковалевым. Он беззлобно сказал, что я сбежал из корпуса, посылали меня на один полк, а я оказался на другом. И пожелал мне долго на этом полку не задерживаться, год, полтора и надо двигаться дальше.

На следующий день после беседы с командующим проходил военный совет округа, присутствовали офицеры округа от командира дивизии с начальником политотдела и выше. На этом военном совете утверждались кандидатуры на должности командиров полков. Каждый из присутствующих мог задать вопрос. Когда я зашёл, то увидел зал полный офицеров в званиях не ниже полковника. Впереди за длинным столом сидели члены военного совета округа. Когда я доложил о прибытии. Командующий очень тихо, он всегда говорил тихо, объявил, на какую должность я планируюсь, и что он со мной уже подробно беседовал. После этого спросил, будут ли у кого-нибудь из сидящих в зале ко мне вопросы. Ну, кто же будет задавать вопросы, если командующий подробно беседовал. Меня утвердили.

В начале ноября я поехал на утверждение в Ставку южного оперативного направления, возможно, я сейчас уже путаю название. Ставка размещалась в Баку, ей подчинялось несколько военных округов, в том числе и Закавказский.

Прибыл я 6 ноября. Командующего генерала-армии Зайцева не было. Со мной побеседовал начальник отдела кадров генерал-майор, бывший командир дивизии, фамилию, к сожалению не помню. За тем побеседовал начальник штаба ставки, и начальник отдела кадров повёл меня на беседу к члену военного совета ставки, это политработник.

Когда я зашёл то увидел человека сидящего за столом в белой парадной рубашке, но без погон. Хорошо, что я знал его звание, а то бы не смог бы ему и доложить о прибытии. Фамилию и сейчас помню хорошо, но писать не буду. Он был явно выпивши. Лицо с крупным пористым носом красноватого цвета позволило бы ему сыграть в фильме Гайдая самогонщики без грима.

Начальник отдела кадров вышел, а генерал стал задавать вопросы. Всё шло нормально, до того пока он не выяснил, что у меня второй брак. Когда он стал возмущаться, я ему сказал, что уставом партии разводы не запрещены и, что за развод партийного взыскания у меня нет. Он аж подпрыгнул в кресле и стал на меня орать. Я потребовал, чтобы он на меня не кричал, после этого он поднял такой крик, что в кабинет снова вошёл начальник отдела кадров. Он не мог понять, что происходит. После этого член военного совета меня отпустил. Когда мы вышли, я рассказал генералу, что произошло, и спросил его, что наверно моей карьере хана. Он меня успокоил и сказал, что пошлёт мои документы дальше на Москву.

В середине ноября меня вызвали в Москву. Сначала со мной беседовали в штабе Сухопутных войск, а затем в Главном управлении кадров СА. Вопрос был решён положительно.

К чему я это всё так подробно расписываю, да потому, чтобы люди гражданские поняли, что в Армии начиная с должности командира полка случайно должность получить не возможно, надо пройти чистилище. Да конечно, если у тебя есть волосатая рука в высших структурах Армии пролезть можно, но таких были единицы. Основная масса офицеров, шла вверх по карьерной лестнице, только благодаря своим способностям и адскому труду. Когда всё личное отбрасывалось и во главу угла ставилось только одно, безопасность Отечества.

6.4. 355-й гвардейский мотострелковый

полк. (пгт. Первогвардейск.)

В полк я прибыл в конце декабря 1987 года. С жильём мне повезло. Дней двадцать я прожил в квартире заместителя по тылу, он был в отпуске и уступил мне свою квартиру. А затем мне дали четырёх комнатную квартиру. Я сказал комдиву, что у меня только двое детей и четырёх комнатная мне не положена, но он сказал: "Живи". Это было здорово, по приезду в Батуми я с семьёй около двух месяцев жил в одной комнатке изолятора медицинской части полка. А в Лагодехи снимал номер в туристической гостинице, что больно било по карману. Но с квартирами мне все равно везло, большинство офицеров было в более тяжёлых условиях.

Полк имел богатое историческое прошлое, он в своё время был сформирован на базе Богунского и Таращанского полков дивизии героя гражданской войны Щорса. Да и дивизия имела героическое прошлое, она первой в Красной Армии, в августе 1941 года, в боях под Ельню, получила звание гвардейской.

Не успел я, освоиться на новой должности, как в феврале следующего года мой полк был развёрнут до штатов военного времени и выведен на учения, опять всё в те же Караязы, но теперь это было всего в 50 километрах от нашего расположения.

Правда полк как был, так и остался на своём месте, а я с частью офицеров принял приписной состав. Офицеры, до командира роты включительно, тоже были приписники.

То время я вспоминаю как дурной сон, мне кажется, что даже в Афгане было легче. На дворе был 1988 год, уже шёл развал Союза. В Азербайджане и Армении начались межнациональные конфликты. А у меня в полку славян минимум, в основном армяне, азербайджанцы и грузины. И все получили боевое оружие. Поддерживать дисциплину было очень сложно. Уже не проходили призывы о любви к отечеству и патриотизму. Ни кого нельзя было напугать и уголовной ответственностью. Люди подчинялись просто по привычке. Но я находил с ними общий язык, и грубых нарушений дисциплины в полку не было. Пару раз смуту создавал, как это не парадоксально, командир дивизии.

Приезжая он выступал с импровизированной трибуны, полк размещался в палатках в открытом поле, условия были отвратительные и когда возмущенные люди задавали ему вопросы по благоустройству, он отвечал им как солдатам срочникам, а это были мужики. Они начинали свистеть, и оскобленный генерал удалялся в Тбилиси, а я был вынужден ещё минимум минут 30-40 успокаивать народ, мне, слава богу, подчинялись.

Сразу после развёртывания мы провели 100 километровый марш, и оказалось, что призванные из запаса машины ГАЗ-53 проходят по любым полевым дорогам, так как за рулём сидели профессионалы, местные жители. А вот полковые машины высокой проходимости ломались и застревали.

Ну и конечно сложно было бороться с употреблением спиртных напитков, ну не может грузин обедать в сухомятку, без вина. Но к чести приписников могу сказать, что пьяных я не видел.

При наведении порядка я опирался не на офицеров приписников, многие из них не пользовались авторитетом среди солдат, а на лидеров. Так был в одной из рот старшина грузин, мастер спорта по борьбе весом килограмм 150. На него даже форму не смогли подобрать, весь месяц он проходил в маскхалате. Так вот, если возникала какая-либо проблема по дисциплине, кто-то начинал бузить, я его вызывал, ставил задачу и проблема исчезала.

Провели мы все положенные занятия. В том числе и боевые стрельбы.

Я решил сам провести первое занятие по метанию боевых гранат с одной из рот. И делал это как всегда в обстановке максимально приближенной к боевой. Рота была построена в две шеренги, и я бросил гранату на 50 метров. Разлёт осколков наступательной гранаты РГД-5 около 10 метров. Всё было нормально, солдаты наклонили головы, на головах были каски и передвинули противогазы на пах. Это меры предосторожности, если какой-то шальной осколок всё же долетит.

А вот когда я сказал, что это бросали мы, а теперь бросят по нам и отбросив гранату на 20 метров скомандовав: "Ложись!" упал, то услышал топот, как будто несётся стадо слонов. Подняв голову, увидел улепётывающею вниз по склону холма роту, такой бег я наблюдал только в фильме "Пёс Барбос и необычайный кросс". Команду "Ложись!" выполнило всего человек шесть.

Впервые за мою службу солдаты, пусть приписники, я такое в ТуркВО проделывал и с приписниками, бросились бежать, контингент не тот. Ведь я на пять метров был ближе их к месту взрыва.

Эти сборы были рассчитаны на 30 суток. Но командир дивизии мне пообещал и я довёл до людей, что как только будут проведены стрельбы, мы отпускаем их на трое суток раньше.

Мы уже хотели откомандировывать людей, но тут приезжает генерал Макашов и объявляет, что наш полк должен выкопать 15 КНП (командно-наблюдательный пункт) полка.

Дело в том, что в Караязы прибыли слушатели академии им. Фрунзе, и им для занятий требовалось большое количество КНП. Задачу, копать их, поставили не только нам, а ещё ряду частей.

Что тут начало творится, люди почувствовали себя обманутыми, стали снимать с себя шинели, бросать их на землю и группами уходить в Тбилиси, хотя до него было

50 км. Я уж не помню, как мне удалось успокоить людей и вернуть назад в лагерь. Но копать, они на отрез отказались.

Что не отнимешь у народов Закавказья, то это их предприимчивость. Они проявили её и здесь. Ко мне явилась делегация от одной из рот, с вопросом, что они готовы выкопать КНП, но чтобы их сразу отпустили. Я пообещал, и буквально часа через три КНП было готово. Оказывается, они наняли экскаватор "Беларусь" в соседнем селе и быстро справились с делом. Когда народ увидел, что часть людей отпущена по домам, что тут началось. Они собрали технику со всех ближайших сёл. Всю ночь в поле слышался её гул и к утру, вся работа была выполнена.

Закончились эти сборы и буквально через неделю я с учебным батальоном убыл в горный учебный центр под г. Кироваканом. Он располагался на высоте 1600 метров над уровнем моря. Места красивейшие. Солдатам здесь нравилось. Никаких хозработ, только боевая подготовка. Улучшенное питание, давали горный паёк. Я приказал, чтобы чай заваривали со зверобоем или бессмертником поочерёдно.

Не стало кишечных заболеваний, в полку с наступлением тепла, это стало проблемой. Солдат обязан был носить во фляге только кипячёную воду или янтак (отвар из верблюжьей колючки), это по опыту Средней Азии. Но этот отвар был очень горький и солдаты его выливали. Разве за этим уследишь, пили, конечно, они и воду из-под крана, а это, как правило, в лучшем случаи расстройство желудка или ещё что похуже.

Это проблема лета, а зимой простудные заболевания. С ними можно было бороться только одним способом каждый обед выдавать солдатам по большой головке репчатого лука. По нормам снабжения это не положено, но мы выкручивались.

Занятия по горной подготовке проводили офицеры-инструкторы управления боевой подготовки штаба округа. Стреляли на двух стрельбищах, на горном, в этом же учебном центре, и на стрельбище Кироваканской дивизии.

Такой полевой выход был положен в конце каждого учебного периода, то есть, каждые полгода на месяц в горы. Как я уже говорил, мой полк готовил командиров отделений для горных батальонов округа. Готовил, как я считаю, плохо, за полгода не сделаешь из солдата горного стрелка тем более командира отделения. Хотя на выпускных экзаменах солдаты и показывали не плохие результаты, все равно это был ещё сырой материал.

Моё присутствие, в этом учебном центре, было необходимо только первые дня три, проконтролировать как организовывается боевая подготовка в учебном батальоне. И в конце месяца, когда проводятся контрольные занятия, но приказ комдива был сидеть там весь месяц. Любят у нас перестраховку, есть комбат пусть и командует, нет, надо повесить

над ним командира полка. Я комбату не мешал, трое суток жёсткого контроля, а затем

Жена с дочерью у отметки 2025 м., у каньона не вмешивался, наблюдал со стороны.

где проходили занятия по скалолазанию.

Домик, в котором я жил, называли его генеральским, находился на высотке возвышавшейся над лагерем метров на 50. Отсюда хорошо просматривался не только сам лагерь, но и ближайшие окрестности. Затем я привёз жену с младшей дочерью Тамарой. Спасибо комдиву за дополнительный отпуск.

Большое внимание уделялось физической подготовке курсантов. Как только мы набирали очередную партию курсантов, я приказывал сразу преступить к обучению их рукопашному бою, хотя это и не предусматривалось программой. И к сколачиванию подразделений, роты были большие по 120-150 человек.

Ежедневно строевая подготовка и изучение строевых песен. Всё это дополнительно к программе подготовки. Уже через месяц было видно, что это не новобранцы, а курсанты учебной части.

Этим я преследовал ещё одну цель. Через месяц-полтора после набора солдаты принимали присягу. Это праздник части и на него приезжали родители солдат, и не только из республик Закавказья, но и из России. После принятия присяги мы проводили показательные выступления по рукопашному бою.

С начало ката с оружием в составе двухсот человек, это было зрелищно. Солдаты были одеты в горное обмундирование: штурмовки, горные брюки, ботинки с триконями (металлические пластины с зубцами на подошве против скольжения на льду). На головах каски обтянутые маскировочной тканью как носили мы в Афгане. Затем бои и прохождение подразделений с песней.

Я установил, что каждая рота должна знать три песни: ротную, батальонную и полковую. Полковая песня в полках, которыми я командовал, всегда была старая русская воинская песня - "Взвейтесь соколы орлами". Кстати такая моя установка помогла при подготовке к параду в Тбилиси в ноябре 1988 года.

Генерал-лейтенант Макашов проводил с частями Тбилисского гарнизона ночную тренировку, на площади где должен был состояться парад. Коробки были по 200 человек. Когда они прошли один раз мимо трибуны и развернулись, чтобы вернутся на исходные позиции, он приказал идти с песней. Но это было не возможно, все коробки были сборные, солдаты из разных подразделений. И только коробка моего полка прошла с песней. Ребята спели и ещё как спели. Представьте себе ночь, тишина, проспект Руставели сдавленный со всех сторон высотными зданиями, и мощное слаженное пение двухсот мужских голосов. Полк каждую субботу ходил по военному городку с песнями, таков был приказ командующего.

Так вот когда родители одобрительно хлопали на показных выступлениях, я им говорил, что это их сыновья. Они не верили, что за такое короткое время их ребята чему-то уже научились, пока не различали в общей массе родное лицо.

После сдачи итоговой проверки за зимний период обучения, в конце мая я был привлечен к партийной ответственности.

А дело было так. Полк проверку сдал, и сдал не плохо. Марксистко-ленинскую

подготовку у офицеров перед родителями,

принимал подполковник с политуправления округа, председатель партийной комиссии округа. Он зашёл ко мне в кабинет и с порога заявил, что я неправильно провожу воспитательную работу с офицерами, так как один из них не знает, за что на него наложено дисциплинарное взыскание. Я предложил ему сесть, сказав, что докажу то, что его ввели в заблуждение. Но оказывается, что надо было, только кается. Подполковник, даже не присев, объявил, что я буду привлечён к партийной ответственности, и гордо удалился.

Через неделю звонок. Звонит председатель партийной комиссий дивизии, толковый офицер, я потом сталкивался с ним во время Тбилисских событий, в апреле 1989 года. Спрашивает, что случилось. Он получил приказ рассмотреть моё дело в дивизии или представить меня в комиссию округа. Сам же и предложил, после моих пояснений, слегка по чертыхавшись, в адрес округа, разобраться в дивизии. Партийная комиссия дивизии постановила: "Обобщить передовой опыт воспитательной работы командира 355 МСП", и так бывало.

Дело в том, что я сам, на каждого офицера и прапорщика полка, вёл личные карточки. Туда заносилось всё: хорошее, плохое, результаты бесед, выводы по этим беседам. Там же имелась краткая характеристика, которая дополнялась и изменялась в процессе изучения человека.

В эту же весну мы провели массовую посадку деревьев. Гарнизон находился в Грузии, а было такое ощущение, что где-то в Туркмении. Деревьев было очень мало, и были они высотой по полтора-два метра.

Городок построили в голой степи всего три года назад. Помогал нам в озеленении территории очень интересный человек, офицер, ветеран Великой Отечественной войны, Захарий Васильевич Шпетишвили.

Он работал лесником, и наши солдаты, в порядке шефской помощи, помогали иногда ему в его хозяйстве. А он нам поставлял саженцы деревьев для посадки: платаны, кипарисы и фруктовые. Удивительно то, что в первый же год зацвели вишни. Кроме того, мы посадили очень много сирени.

Не далеко от городка была заброшенная железнодорожная станция, и вокруг неё просто бушевал сиреневый лес. Кусты стояли очень плотно, поэтому достигали в высоту до четырёх метров и это на нескольких гектарах. Мы выкапывали уже взрослые растения вместе с землёй, и они прекрасно приживались на новом месте.

Кроме того, Захарий Васильевич чуть ли не каждый день привозил ящик помидор, в армии поздно начинали давать свежие овощи. Ящиком помидор полк, конечно, не накормишь, а вот для караула этого было вполне достаточно.

Захарий Васильевич ходил всегда быстрой походкой, сильно прихрамывая. Глядя со стороны, трудно было догадаться, что у этого человека нет одной ноги. Её он потерял в 1943 году, но и после этого остался на фронте и, служа на тыловых должностях, дошёл до Германии.

Когда навестить нас приехал мой отец, Захарий Васильевич пришёл в гости он давно хотел с ним познакомиться. Два фронтовика, к тому же одногодки, долго сидели за большущей банкой чачи, им было о чём поговорить.

Осенью полевого выхода в горный учебный центр не было. В Армении и Азербайджане начались межнациональные беспорядки.

6.5. Шеки.

"Нам кое-кто твердит, нужны, мол, все таланты.

Но держат землю всё-таки Атланты"

Воловик.

В 1988 году в Закавказье начался межнациональный конфликт между армянами и азербайджанцами. Столетиями жили рядом, а тут вдруг взяли и начали конфликтовать. И как конфликтовать? Море крови и средневековое варварство, резня всех подряд женщин, стариков, детей. Местные правоохранительные органы уже не справлялись с ситуацией, а зачастую скрыто, или даже открыто, поддерживали одну из сторон конфликта. Внутренние войска также уже были не в состоянии, навести порядок в "дружной семье народов". И как всегда палочкой выручалочкой стала Армия.

21 ноября 1988 года полк был поднят по тревоге и в составе колонны дивизии, часть полка, во главе со мной, убыла в г. Кировабад. Марш 250 км совершался очень плохо, шли всю ночь. Колона была смешанная, мои БТРы шли за БМП соседнего полка. Колона часто останавливалась, чувствовалось отсутствие опыта у командования дивизии. Надо было идти полковыми колоннами, быстрей бы дошли. В Кировабаде нас поставили в резерв, порядок там наводила воздушно-десантная дивизия, которая там и дислоцировалась. В дивизии были потери, были убиты, офицер и два солдата.

Вечером 24 ноября я получи задачу, с подразделениями своего полка совершить марш в г. Шеки. Это на север от Кировабада. Мне были приданы 400 человек курсантов Елабужской и Чебаксарской специальных средних школ милиции МВД СССР. Но они убыли ещё днём, так что, марш я совершал только со своими людьми.

Марш совершали ночью в условиях ограниченной видимости, на протяжении 60 км сплошной туман. Однако расстояние в 130 км было пройдено за 2,5 часа. Шли со средней скоростью 52 км/час, тем самым перекрыли все нормативы, предусмотренные для передвижения войск. Это стало возможным благодаря высокому чувству ответственности офицеров, прапорщиков, сержантов и солдат полка, благодаря высокой выучке водительского состава. При прохождении колоны в тумане, офицеры вылезали на подножки машин, и подсказывали водителям направление движения, через ветровое стекло было плохо видно.

Конкретную задачу мне не поставили, ни кто точно не знал, что творится в Шеки. Сказали только, что идут погромы, почему я и гнал колону. Было приказано прибыть и действовать по обстановке. Разрешили применять оружие, но когда я попросил это подтвердить письменно, мне было отказано. То есть ты действуй, а потом, если, что не так, мы с тобой разберёмся.

Около 12 часов ночи наша колона подошла к посту ГАИ, он находился в километрах пяти от города. Город, население около 70 тысяч человек, лежал в долине чуть ниже нас.

Там полыхало несколько пожаров. У поста стояла колона автобусов с милиционерами. Оружия у них не было, только у офицеров пистолеты. Старшие обеих групп мне доложили, что в городе идёт стрельба, и они побоялись вводить туда своих людей. Решение было совершенно верное, стрельбу слышал и я. На самом посту находились начальник милиции и прокурор города. Они стали мне объяснять, что необходимо делать. Я их грубо прервал и сказал, что это им надо было давно что-то делать, а не доводить до того, что теперь приходиться применять армейские подразделения, которые предназначены для ведения боевых действий с противником, а не с собственным народом.

Приказал всем оставаться на своих местах, а сам во главе группы из семи бронетранспортёров вошёл в город. Я шёл на первом БТРе, с точки зрения тактики, это не правильно, но в полку боевой опыт имел только я один. И было опасение, что в случаи возникновения боя могу потерять управление группой, поэтому должен видеть всё сам.

Улицы в городе были очень узкие, зажатые с двух сторон глубокими арыками и высокими каменными заборами. Впереди я увидел сооружённую из пожарных машин баррикаду. Приказал водителю обходить её справа по тротуару, но он умудрился всеми четырьмя колёсами попасть в арык и БТР застрял.

Когда мы подъезжали, я видел, как от баррикады разбегались вооруженные люди. Поэтому, высунув автомат в люк, дал длинную очередь трассирующими пулями в небо. Я предупреждал, что мы готовы применить оружие. После этого дал команду спешить и сам выпрыгнул из БТРа, на машинах мы бы уже не прошли.

Приказал построить солдат цепью, и обойдя баррикаду мы пошли вдоль улицы. По нам ни кто не стрелял. Но и солдаты, и офицеры были очень возбуждены, всё-таки первое боевое дело. И тут на нас, на большой скорости, выскакивает микроавтобус.

В Кировабаде трёх десантников убили, именно таким способом, направив на них грузовик. Без всякой команды цепь открыла огонь. Я остановил эту пальбу матом, и автомобиль благополучно, всё на той же бешеной скорости, свернул на ближайшую улицу и пропал.

Как потом оказалось, это ехало подкрепление на баррикаду. В машине было несколько дыр, но мы, слава богу, ни кого не убили.

Я категорически запретил открывать огонь без моей команды, и мы двинулись дальше. Проходя перекрёстки, я оставлял на каждом из них бронетранспортёр и отделение солдат. Так не спеша, и не встречая сопротивления, мы вышли на центральную площадь города.

Она имела страшный вид, как факел горел универмаг, шифер на нём от большой температуры лопался и издавал звуки похожие на выстрелы. Через площадь от него горело здание милиции и ещё какое-то здание.

Я приказал цепи лечь, через площадь идти было нельзя, она пожарами была освещена лучше, чем днём.

Команды я подавал очень громко, и услышав их, из дверей горящего здания милиции выбежал офицер. Это был командир батальона Краснодарской ССШМ МВД СССР, подполковник Лесников Александр Николаевич. Он радостно закричал: "Наши пришли", из здания стали выходить курсанты и офицеры.

Как потом оказалось. Опоздай мы хотя бы на пол часа, их могли бы сжечь заживо. Мятежники отправили одну из пожарных машин заправляться бензином, собирались им заливать подвал, в котором занимали оборону милиционеры. Ребята уже несколько часов вели неравный бой. Из оружия, на 50 человек, у них был автомат и два пистолета. А толпа, вооруженная оружием из разграбленных охотничьих магазинов, составляла человек 100 -150. При нашем подходе мятежники разбежались.

Разместив своих людей на площадке, напротив здания горкома партии, которое также частично было повреждено, я доложил по радио в Кировабад о выполнении приказа и отправил офицера за милицией, которая стояла за городом.

Здание горкома партии

На следующее утро напротив горкома собралась большая толпа, около пяти тысяч человек. Мои солдаты стояли жиденькой цепочкой, 5-6 шагов друг от друга. Из толпы неслись проклятия, но не нам, а в адрес местных властей. Ни кто из толпы не пытался прорваться к зданию и к солдатам относились хорошо.

Я услышал, как в районе городской милиции прозвучала очередь из автомата. Милиция находилась в трёхстах метрах от нас и у меня там стояла охрана, человек пять солдат. Взяв с собой двух солдат, побежал туда. Толпа доброжелательно расступалась, кто из местных кричал, чтобы пропустили коменданта. Прибыв на место, я выяснил, что местные мародёры пытались растащить то, что не сгорело.

Ребята отпугнули их стрельбой вверх.

Вечером из местного военкомата мне принесли письменное подтверждение моих комендантских полномочий, из штаба округа была получена телефонограмма.

Первые три дня были особенно тяжёлые, я практически не спал. Стоял на площадке перед горкомом, около машины связи Р-142. Обстановка менялась каждую минуту, особенно ночью, то здесь, то там, попытка погрома. Получив сообщение от групп, работающих в городе, я отправлял к ним резервные группы, предварительно лично проинструктировав. Только к утру напряжение несколько ослабевало, и я часа три мог поспать в радийной машине.

Солдат разместили в двух гостиницах, а курсантов милиции в общежитии. Кормили хорошо, в ресторане гостиницы. Когда, спустя несколько дней, нас приехал проверить заместитель командира дивизии, полковник Заика, он всё волновался, что потом нам выставят счёт. Но у меня был документ, что питание солдат и курсантов милиции за счёт исполкома.

Развод нарядов на охрану и патрулирование мы проводили каждое утро на площадке перед горкомом. В группы входило, как правило, человек десять курсантов милиции, они были только с резиновыми дубинками и два моих солдата с автоматами.

Каждую ночь я ездил по городу, чтобы лично видеть состояние дел. Днём было более, менее спокойно. Мы проверяли адреса, где жили армяне и русские, но русских не трогали, а армянам угрожали и требовали, чтобы они уезжали. Так нашим нарядом был задержан капитан милиции из Баку, который занимался выселением армян.

О, помощника прислали! Проверка внешнего вида на разводе нарядов.

Я его посадил в сгоревшее СИЗО, и эта сволочь там мёрзла трое суток, пока его не увезли в Баку, но я уверен, что его там выпустили.

На мой взгляд, всё, что творилось в Шеки, не было стихийным, и если бы мы опоздали со своим приходом хотя бы до утра, была бы возможно резня армян, как это было в других районах Азербайджана.

Во время ночных поездок со мной всё время напрашивался капитан из городского отдела КГБ, азербайджанец по национальности. Я его брал, пока однажды не выяснилось, что он, по сути, на стороне бандитов.

Подъезжаем мы к брошенному армянскому дому, патруль докладывает, что похоже на то, что в доме мародёры. Дом стоял на склоне холма и имел два входа. Я приказал этому капитану блокировать с двумя моими солдатами нижний вход, а сам с двумя другими зашёл сверху через верхний вход. Мы прошли весь дом насквозь, здесь явно кто-то перед нами был. Но когда мы вышли, капитан сказал, что никто не выходил. Я видел удивленные лица солдат, которые были с ним. Спустя минут десять, когда капитан отошёл, ребята мне сказали, что он отпустил двух мародёров. Больше я его с собой не брал.

Ещё был один случай, когда я приказал бандитов наказать физически. Мы около полуночи подъехали к армянскому дому. У нас были схемы размещения таких домов в городе, и мы каждую ночь их контролировали. Подъезжая, я заметил, что во дворе стоят люди. Ворвавшись во двор, мы увидели такую картину. Стоит молодая, испуганная армянка, лет 19-20, с грудным ребёнком на руках в одном платье и босиком, а это уже был декабрь. Вокруг неё четверо азербайджанцев. Опоздай мы минут на десять, и всё могло бы закончиться трагедией. Понимая, что ничего этой сволочи не будет. Мы их привезём, сдадим местной милиции, а их отпустят. Я приказал своим ребятам научить эту мразь правилам хорошего тона. И они это сделали с помощью прикладов.

"...Быть безжалостным к преступнику - это милосердие

по отношению к правопослушным гражданам"

С. Говорухин.

Основной заслугой нашей группировки считаю то, что мы не дали ни кого не убить, не изнасиловать.

Хочу отметить, что конечно не все жители участвовали в погромах. С нашими патрулями постоянно ходили на дежурство ребята "афганцы", на третий день я их всех собрал, оказалось, что в Шеки их 180 человек. На мою просьбу, оказать содействие в наведение порядка, был получен положительный ответ. Кроме того, в патрулировании принимали участие и представители горкома комсомола. Они сразу определяли, кто задержан, житель Шеки или пришедший поживиться с соседних сёл. Этим я ещё и исключил возможные провокации.

Часто можно было видеть горожан, которые небольшими группами не смотря на комендантский час, сидели возле своих домов. Они боялись, что бандиты начнут поджигать армянские дома, такие попытки были. Дома стояли очень плотно, и огонь обязательно бы перекинулся на другие строения. Охраняя свои дома, эти люди охраняли, в какой то степени, и порядок в городе.

С питанием нарядов ночью проблемы тоже не было. Паёк на ночь не предусмотрен ни какими нормами. Нормы нормами, а ребята молодые, часа два, три, и хочется кушать. Да к тому же холодно. Местные жители выносили столы прямо на улицу и угощали ребят.

Местное население к Армии относилось хорошо, в солдатах они видели своих сыновей. Организаторы всех этих заварушек не учли этот фактор, но спустя всего лишь год в Баку в солдат уже стреляли. Года хватило для дискредитации Армии в глазах местного населения. Армию залили потоками грязи изливаемыми "демократическими и свободными" СМИ, в том числе и московскими. Свободными от совести и чувства ответственности.

Но это будет потом, а сейчас даже в самом начале нашей работы в Шеки, проблем при общении с местным населением не было. Был такой случай. К солдатам стоявшим в оцеплении вокруг горкома партии подъехал микроавтобус, и каждому раздали по палке хорошей копчёной колбасы. Часа через два подъехала другая машина, и каждому солдату вручили по блоку сигарет.

03.12.1988 года я получил приказ частью своих сил организовать поддержание общественного порядка в Шаумяновске, это на юг от Шеки километров 80 -100. Туда я отправил не большую группу, 66 человек, во главе с командиром батальона майором Хлебниковым. Обстановка там была иная чем в Шеки. Район был населён в основном армянами, но в их адрес, из соседнего населенного пункта Евлах, стали приходить телеграммы с угрозами о выселении.

Кстати, отправители телеграмм были полностью уверены в своей безнаказанности, на телеграммах был обратный адрес. Посты наши были выставлены на въездах на территорию района и армяне несколько успокоились. Во всяком случае, когда я спустя дня три проверил там организацию службы, обстановка была нормальная.

Мы выполнили свой долг, уже в конце ноября обстановка в городе было полностью нормализована, работали все предприятия школы и магазины. О том, что обстановка в Шеки было сложная, говорит тот факт, что в городе постоянно находились высокопоставленные чины МВД:

- заместитель министра МВД СССР генерал-полковник Демидов,

- начальник Главного управления МВД СССР генерал-майор Астафьев Сергей Савич,

- заместитель начальника Главного управления уголовного розыска МВД ССР генерал-майор милиции Бомонин Виктор Петрович,

- 1-ый заместитель Министра внутренних дел Азербайджанской ССР полковник милиции Баранников Виктор Павлович (после развала СССР одно время руководил ФСБ России).

С какой задачей они находились в городе, не знаю. Где-то на третий день, после того как мы вошли в Шеки, меня вызвали в кабинет Демидова, там находился и Баранников. Они стали меня учить, как нужно наводить порядок в городе. Уж не помню, что они мне говорили, но в конце разговора я предложил им всё изложить на бумаге. Молча, посмотрев на меня, мне разрешили удалиться. Больше у меня встречи с ними не было, они практически не выходили из здания горкома.

А вот генерал-майор Астафьев С.С. ежедневно мне помогал советами, не вмешиваясь в работу комендатуры. Откуда мне, армейскому офицеру, было знать тонкости милицейской работы. Советы он давал, если так можно выразиться, стратегического характера, а с мелочёвкой проблем не было.

Как я уже говорил, мне были подчинены батальоны двух школ МВД. О курсантах этих школ, и особенно об их командирах, я очень высокого мнения. Профессионалы, люди с высочайшим чувством ответственности. За полтора месяца совместной работы, ни разу не возникло ни одной ситуации, за которую пришлось бы давать нагоняй. Я хотел бы поимённо перечислить этих офицеров.

Начальник штаба особого района г. Шеки подполковник милиции Борзов А.В., майор милиции Кисилёв, оба из Москвы.

У здания горкома, слева от меня замполит полка подполковник Тисленко, третий справа майор Комогоров, остальные сотрудники милиции.

К сожалению, у меня сохранился только такой список офицеров милиции, наверняка кого-то из тех, кто работал с нами в Шеки, в этом списке нет.

Была ещё группа по работе с местным населением, возглавлял её капитан милиции Кузин А.А., они работали с поступившей информацией и жалобами местного населения.

При комендатуре было создано отделение БХСС, которое было разбито на четыре группы. Руководителем отделения был капитан милиции Разбойкин Г.П., к сожалении списков этого отделения не сохранилось, а сделали они очень много.

В городе, наконец, появилась Советская власть, это говорили сами местные жители. Дело в том, что во всех без исключения магазинах уже давно был капитализм, а точнее беспредел. Каждый продавец сам устанавливал, ценны на товары. Хотя при советской власти торговля была монополией государства и ценны были жёстко фиксированы, за исключением базаров.

Отделение поработало неделю, провели несколько изъятий товаров, аресты продавцов, и город загудел. Ведь этот грабёж был почти узаконен, всё делалось с ведома милиции и прокуратуры.

Я обратил внимание, что когда шёл по городу за мной, на некотором удалении, шло десятка полтора азербайджанок. Обходя свои наряды, я обходил и магазины, со мной всегда была, хотя бы одна, группа БХСС. Как только я заходил в магазин, женщины устремлялись к прилавкам. Оказывается, что при нашем появлении, ценны, сразу становились государственными, и женщины скупали все, что им надо. Так продолжалось недели две и тут мне докладывают, что руководили местных торговых предприятий (ОРС-ы, продторги, универмаги), просят со мной встречи.

Встреча состоялась, и вопрос был только один. С начала, они минут пять, благодарили меня за наведения порядка в городе, но это так восточные любезности. А потом стали говорить, что да, конечно это правильно, что мы следим за ценами, но и их понять надо. Основной аргумент был тот, что в Баку им товары дают уже по завышенным ценам, и если они будут торговать по госценам, то вылетят в трубу. Я им ответил, что я за Баку не отвечаю, а в Шеки будет порядок, на этом мы и расстались.

7 декабря в Армении произошло землетрясение. Мы в Шеки этого и не почувствовали, а вот наши семьи, в Вазиани, выскакивали на улицу, схватив в охапку детей. После основного толчка было ещё несколько, но меньшей силы. Наши жёны, укладывая детей спать рядом ложили узелок с документами, и самыми необходимыми вещами, на случай экстренной эвакуации. Обо всём этом мы узнали по возвращению в полк, а в Шеки жизнь шла своим чередом.

Чуть ли не с первой недели началась эвакуация армянской части населения. Часть людей, боясь погромов и повторения Сумгаитской резни, приходили к зданию горкома партии.

Был даже случай, молодой азербайджанец привёл свою жену армянку, боялся за её жизнь и попросил вывезти её в Армению. Трагедия двух народов и одной, отдельно взятой семьи.

Других мы привозили во время ночного патрулирования, люди обращались с такой просьбой. Ведь взять под охрану каждый дом было не возможно. Были и провокации, когда нам звонили и говорили, что хотят уехать. Дают адрес, мы приезжаем и выясняется, что с этого дома ни кто не звонил.

Людей размещали в актовом зале горкома партии, кормили за счёт исполкома. В таких невыносимых условиях люди жили дня три-четыре. Затем комплектовалась колона, и их отправляли в Армению.

Порядок полностью восстановить было можно, но этого явно не хотел Баку, а Москва смотрела на это сквозь пальцы. Когда я получил указание на отправку первой колоны, я меня был шок. Я понял, что государство не хочет защитить своих граждан.

И дураку было понятно, что отправка армян в Армению и азербайджанцев в Азербайджан вопрос не решат. Государство было обязано защитить тех, кому угрожала опасность и пересажать виновников этой опасности, а с ними заигрывали. Развал Союза, по моему убеждению, начался в 1988 году, а в 1991 году псевдодемократы, а попросту пятая колона поставили точку.

В городе были назначены новые руководители, в исполкоме, милиции, и прокуратуре. Был избран новый первый секретарь. На день проведения выборов мы спланировали и провели масштабную операцию по обеспечению безопасности партийной конференции.

На должность 1-го секретаря нашли азербайджанца, который уже давно проживал в Ленинграде. Он был поэтом, а в Азербайджане поэты пользовались большим уважением. Выборы прошли без эксцессов.

30 декабря передав дела новому коменданту, я со своими людьми убыл в пункт постоянной дислокации полка. Наша миссия была завершена.

За наведения порядка в Шеки большая группа военнослужащих и работников милиции была награждена: ценными подарками, грамотами и даже двум офицерам милиции были присвоены очередные звания. Я тоже получил подарок, фотоаппарат с надписью: "От МО СССР", правда, он изначально был не исправен. Два раза пытался его ремонтировать в мастерских, но безуспешно.

Хочется отметить, что в сложных ситуациях наши люди собираются в комок и не позволяют себе разгильдяйства. Так было и в этот раз, за полтора месяца ни одного нарушения дисциплины. С чувством высокой ответственности исполняли свой долг солдаты, прапорщики и офицеры полка. Вот некоторые из них: замполит полка подполковник Александр Тесленко, пропагандист полка майор В. Колмогоров, начальник штаба батальона капитан Можайский Ю.А., начальник медицинской службы полка капитан Лагоша К.А., и ещё целый ряд младших офицеров. Все эти люди выполняли в Шеки не свойственные Армии задачи, но сказали надо, и они сделали.

По приезду в полк был издан приказ о поощрении личного состава, я его зачитал на Новогоднем вечере офицерского состава, чтобы жёны видели, кто есть кто.

6.6. Вазиани (будни).

Полк стал втягивать в привычный ритм, боевая подготовка - ученья, ученья - боевая подготовка. Молодое пополнение осваивало азы армейской жизни. Как у нас шутили: "Солдат до обеда борется с голодом, после обеда со сном". После домашних харчей, к армейским привыкнуть сложно, хотя по калорийности они и выше домашних. А здесь ещё и большие физические нагрузки. Но этому призыву повезло.

Как я уже говорил, в Шеки мы питались за счёт исполкома, но продукты с армейских складов нам все равно поставлялись. Я приказал их складировать и вести строгий учёт. Ответственным за эти продукты был назначен начмед полка капитан Лагоша.

По прибытию в полк эти продукты стали выдаваться дополнительно к основному пайку. Но как всегда любые благие намерения натыкаются на противодействие. Заместитель командира дивизии прознал, что у нас на складе неучтённое продовольствие и нагрянул с проверкой. Стоило больших усилий уговорить его не оприходовать эти продукты. Он, конечно же, был прав, все продукты должны быть учтены. Но кто в этом конкретном случаи выиграет? Государство? Для него это мизер. А проиграет солдат. Сэкономили, а теперь сами и съедим.

Заместителя по тылу убедили два моих довода. Первый, что существует строгий учёт выдачи этих продуктов и второй, что если бы я хотел продать эти продукты, то не завозил бы на склад. Продукты мы отстояли и месяца полтора солдаты имели существенную прибавку к пайку.

Зимой проблемой были простудные заболевания. Это и на гражданке проблема, а в армии в двойне. Солдат не ходит по тротуарам, а не смотря на любую погоду, большую часть времени проводит в поле. А ещё скученность. Один кашлянул, двое подхватили. Мы стремились добиться того, чтобы каждый день на обед, каждому солдату, была головка лука, что тоже по пайку не предусмотрено. Но тыловики выкручивались.

Бардак в Закавказье продолжался. 21 февраля в Тбилиси ожидались волнения в связи с датой провозглашения, кажется в двадцатом году, меньшевиками республики. За день до этого, всех командиров частей Тбилисского гарнизона, вызвали на совещание к командующему округом. Он довёл до нас, что получен приказ о противодействии возможным волнениям.

Радетели свободы, псевдодемократы, продолжительное время вдалбливали народу, через "свободные" СМИ, что эти сволочи генералы, сами, по своей прихоти, бросают армию против собственного народа. Ничего и не когда Армия не делала сама, она выполняла приказы. А те, кто их отдавал, потом качали головами и делали умное лицо.

В этот раз, слава богу, всё обошлось. Мы просидели со своими солдатами весь день, 21 февраля 1989 года, в Тбилисском доме офицеров. Может быть, по этому и не было волнений. Организаторы всех этих "спонтанных" волнений наверняка знали, что мы сидим в готовности номер один. Один из них даже заявился к нам и выступил перед солдатами.

Дело в том, что весь день чтобы не было скучно, ребятам показывали кинофильмы, один за другим. Вот в перерыве между сеансами и появился этот господин. Мы его не прерывали, но после его выступления на сцену кинозала вышел я, и как мне кажется, мои доводы, для солдат, были более убедительны.

Мы, офицеры, прапорщики, солдаты все прекрасно знали какую резню, учинили эти борцы за свободу в Сумгаите. Какой разбой и глумление над личностью организовали они в других городах Азербайджана и Армении. И если бы не вмешательство Армии везде был бы Сумгаит.

В этот период обучения выхода в Кироваканский горный учебный центр у нас не было. Он находился буквально рядом с эпицентром землетрясения, которое произошло 7 декабря прошлого года. Этот и последующие выходы мы делали в Караязы. Горной подготовкой здесь можно было занимать условно. Нашли не большое скалистое ущелье, там и проводили занятия.

По окончанию сборов учебный батальон совершил марш 50 километров. Мы старались, чтобы курсанты ходили как можно больше, пехота должна уметь быстро передвигаться на большие расстояния. Но обязательно использовался метод постепенности. Сначала не большие марши 5-10 км и это практически каждый день.

Затем по программе был марш на 25 км. Раньше этот марш в полку совершали чисто только для отработки физической выносливости. Я приказал совершать марш с отработкой тактических задач.

Во время марша на батальон устраивались засады, мы обучали курсантов вести разведку маршрута и отрабатывали действия при внезапном нападении противника. Кроме того, обучали организации боевого охранения на привале. Только народ разбрёлся и попадал отдыхать, а на них противник делает налёт.

При совершении 50 километрового марша я пошёл с учебным батальоном. За день до этого у меня обострился мой старый "друг" - радикулит, я с трудом влезал и вылезал из машины. Через 10 км марша я полностью выпрямился и домой пришёл уже совершенно здоровый.

Для хорошей подготовки курсантов необходимы и хорошо подготовленные офицеры. Офицер должен иметь право сказать: "Делай как я"! А то, к сожалению бывает: "Делай, как я сказал"! Офицер во всём должен быть примером.

Вопрос по физической подготовке офицеров я решил очень просто. Объявил, что офицеры подразделений обязаны сдать проверку по физической подготовке только хорошо и отлично, а офицеры тыла и управления полка на положительную оценку. Кто в эти нормы не впишется, не получит, так называемую, тринадцатую зарплату.

Дело в том, что согласно наставления по физической подготовке, каждый офицер обязан самостоятельно заниматься спортом в своё личное время. В частях, как правило, за месяц до проверки начинали проводить дополнительные занятия по физподготовки с "трупами" как мы их называли. А я, пригрозив не выплатой денег, добился того, что эти "трупы" сами забегали и на физзарядку и вечером после работы. Конечно, деньги не принесёшь, жена поедом съест.

Ну и, конечно же, на меня комдиву поступили жалобы. Вызывает, спрашивает, за что я собираюсь лишить офицеров денежного вознаграждения. Я ему объяснил, что эти деньги выплачиваются за успехи в боевой подготовке, а если у офицера двойка по физической подготовке, где успех? Комдив оставил меня в покое, кстати, сам на перекладине висел как сосиска, не был в состоянии сделать ни одного упражнения.

Мои меры возымели действия и на поверке, даже вечный двоечник, начальник

финансовой службы полка уложился в положительную оценку. Парню 26 лет, а лишнего веса было килограммов двадцать. Похудел и стал не много похож на офицера. Человек попал в армию после гражданского вуза, и азы армейской службы ему пришлось постигать уже будучи офицером.

В 1988 году, когда мне исполнилось 40 лет, я объявил в полку, что будет проведён 10-ти километровый кросс. Кто из офицеров меня обгонит, получит дополнительно к отпуску пять суток, а солдат поедет в краткосрочный отпуск домой на десять суток. Меня на трассе смогли обойти только три солдата, всё-таки возраст даёт себя знать. Как и было обещано все трое уехали в отпуск.

Я следил за своей физической формой, каждое утро бежал кросс 7 км., лёгким темпом, а затем час на гимнастических снарядах, упражнения с гирями и гантелями. Два, три раза в неделю бежал кросс 10 км.

Как-то раз, в одну из зим, поступил приказ физическую зарядку с солдатами проводить только 30 минут. Этого времени явно мало, человек только успеет, разогреется. В частях,

На дистанции кросса на 10 км. которыми я командовал, зарядка была всегда по 60 минут.

Министр обороны посетил какую-то часть на севере страны и сделал вывод, что для физзарядки зимой достаточно получаса. Для севера наверно это будет справедливо, но у нас зимой плюсовые температуры. Исходя из здравого смысла я оставил на физзарядку час, тем более, что согласно устава, распорядок дня в части устанавливает командир части. Кто-то, из дивизионного начальства, увидев это, распорядок дня висел в каждой роте, доложил комдиву. Я получил нагоняй и указание немедленно поменять распорядок. В каждой роте сделали два распорядка, как только в полку появлялся кто-либо из дивизии, сразу вывешивался распорядок с 30-ти минутной зарядкой.

В силу своих возможностей я пытался воспитывать крепких физически выносливых солдат. Да и не только солдат. Офицеры и прапорщики полка поощрялись мной за здоровый образ жизни. Кто не курил, получал дополнительно к отпуску трое суток. Кто в течение года не болел, получал двое суток.

Да это было нарушение, но кому от этого нарушения было плохо? На мой взгляд, это приносило только положительные результаты.

6.7. Тбилисская трагедия,

9 апреля 1989 года.

В Тбилиси уже несколько суток продолжался не санкционированный митинг. Восьмого апреля в МВД Грузинской ССР, под руководством заместитель внутренних дел Грузии, было проведено совещание, на которое были привлечены командиры воинских частей Тбилисского гарнизона.

К этому времени, с утра 8 апреля, войсками гарнизона были уже взяты под охрану стратегически важные объекты города. Я получил задачу взять под охрану здание гостелерадио Грузинской ССР и центральный телеграф.

На совещании решался вопрос, как можно, наиболее безболезненно, рассеять толпу. Вопрос о применении силу был уже решён в высших эшелонах власти, на совещании решались только тактические задачи. Два полковника внутренних войск из Москвы предлагали войска вообще не применять для разгона демонстрации, а выгнать к площади несколько пожарных машин и облить людей водой. Ставка была на то, что ночи стояли холодные, и люди замёрзнув, сами разойдутся. Заместитель министра был против этой идеи, считал, что если не разгонять дубинками, то ни кто не разойдётся.

На совещании были и представители КГБ Грузинской ССР. Мы стали высказывать им претензии. Как они могли допустить такой бардак. Почему не работали? Но как нам сказали эти ребята, их повязали по рукам и ногам, ничего не разрешают предпринимать. У них есть весь список активистов, есть их адреса, но команду на задержание не дают.

На совещании было решено разгонять толпу силами подразделений дивизии внутренних войск им. Дзержинского, московская дивизия. Они должны были идти от площади, название, к сожалению, не помню, по проспекту Руставели в сторону центрального телеграфа и оттеснить людей от площади перед зданием Совета министров. Задача грузинской милиции состояла в том, что она ко времени начала акции должны были разобрать все баррикады из автомобилей, которыми были перекрыты все выходящие на Руставели улицы. Сам проспект Руставели был также перегорожен в районе центрального телеграфа. Эта задача ставилась с той целью, чтобы люди, на которых будут надвигаться солдаты внутренних войск, могли беспрепятственно покинуть площадь перед Совмином. Десантникам поставили задачу двигаться за дзержинцами и брать под охрану перекрестки, которые те пройдут. Ни один солдат армии участия в разгоне демонстрации не принимал.

На следующий день две с половиной тысячи милиционеров г. Тбилиси на службу не явились. Кто-то опять скажет, что это стихийно, нет, уверен, что нет, начался осуществляться план пятой колоны.

В ночь с восьмого на девятое апреля была предпринята последняя попытка решить всё миром. К демонстрантам обратился патриарх грузинской православной церкви Илья-2, он просил людей разойтись. Что дзержинцы уже готовы к действиям было видно и от Совмина. Патриарха грубо прервал Гамсахурдия, руководитель выступления, и приказал всем сесть. Это было грубейшей ошибкой приведшей к жертвам.

После предупреждения о применении силы солдаты внутренних войск пошли вперёд. Им пытались оказать сопротивление несколько сотен боевиков.

По оперативной информации в районе озера Лиси, это окрестности Тбилиси, около месяца проходило подготовку около трёх сот боевиков под руководством инструкторов. Как нам доводили, в основном инструкторы были из Эстонии. А где же было КГБ?

Получив трёпку от дзержинцев, эти герои бросились бежать, а бежать не куда. Милиция не вышла на службу и не выполнила свою задачу, улицы остались перегороженными. На площади перед Совмином и на проспекте Руставели сидит около 10 тысяч человек. И толпа побежала по людям, началась паника и давка.

В результате этой трагедии погибло 16 человек, в основном женщины, погибли самые слабые.

Потом "свободная пресса" обливая грязью армию, будет писать о зверствах военных, которые били народ сапёрными лопатами. Но видимо эти щелкопёры в армии не служили, иначе знали бы, что солдат с собой сапёрную лопату не носит, она высотой 110 сантиметров. В экипировку солдата входит МПЛ (малая пехотная лопата), а им и не надо было ничего знать, они выполняли заказ. В одной из газет была написана ужасная статья о том, как озверевший десантник преследовал старушку от Совмина до центрального телеграфа. И догнав, зарубил её сапёрной лопатой.

Я склоняю голову перед невинно погибшими, но всему есть предел. Прыткая старушка попалась и совсем дохлый десантник, ведь там расстояние около километра и весь этот километр старушка убегала, а десантник её догонял. Бред сивой кобылы. Я уже говорил, что на охране центрального телеграфа стояло моё подразделение, ни каких стычек там не было. Ну и главное.

Судебно медицинская экспертиза установила, что все погибли от асфиксии, то есть людей просто задавили. И только один мужчина имел рваную рану, пытался показать одному из десантников приёмы каратэ. Нужна была кровь, и её сделали, нужно было очернить Армию, и маховик пропаганды закрутился.

На следующий день в городе был введён комендантский час, я был назначен комендантом Сабурталинского района г. Тбилиси, это один из центральных районов города.

Вечером, около 20.00, на гостелерадио прибыл командующий войсками округа генерал-полковник Игорь Родионов. Он собирался выступить по телевидению и объявить о введении в Тбилиси с 22.00 комендантского часа. Руководство гостелерадио уговорило его выступить после окончания программы "Время". Это было ошибкой, люди узнали о введении комендантского часа за 20 минут до его введения. В связи с этим в первую ночь было очень много неразберихи, но затем порядок был восстановлен.

В 22.00 жизнь в городе замирала. Конечно же, это было не удобно для населения, но благодаря этому власть толпы закончилась. За исключением не большой площадки у здания гостелерадио, где круглосуточно продолжался несанкционированный митинг студентов. К этому времени в здании дворца спорта уже были размещены подразделения Софринской бригады специального назначения внутренних войск.

Ко мне прибыл заместитель командира бригады, фамилию, к сожалению, не помню, мы познакомились и обговорили порядок взаимодействия. Был я и у них в гостях, целый день в здании дворца спорта шли занятия по специальной подготовке. Солдаты бригады были подготовлены очень хорошо. Хочу отметить, что вся бригада была укомплектована солдатами только славянских национальностей: русские, украинцы, белорусы.

А у объекта, за который я нёс ответственность, продолжался митинг. Была объявлена голодовка. Целый день, сменяя друг друга, выступали ораторы, говорили по мегафону. Толпа стояла прямо перед зданием гостелерадио, а выступающие вещали со ступенек перед входом в здание. На ночь все устраивались спать прямо здесь же, на матрацах, которые и на день не убирались.

Мне надоела эта кутерьма, и я вызвал из полка оркестр. Он расположился на ступеньках перед входом и стал играть вальсы и марши. Толпа с начало зааплодировала, послышались выкрики: "Солдаты с нами". Но когда оркестр без перерыва проиграл минут тридцать, я уже писал, что ребята были натренированы играть по два часа с небольшим перерывом, руководители демонстрантов забегали. Митинг превратился в прослушивание репертуара военного оркестра, ни какой мегафон не был в состоянии перекричать духовой оркестр.

В гостелерадио постоянно находился представитель ЦК компартии Грузии. К нему побежали ходоки, и он явился ко мне с вопросом: "Кто разрешил игру оркестра"? Я ответил, что на это, мне ни каких разрешений не надо. Высокий начальник удалился и буквально через 10 минут меня вызвали в нашу машину радиосвязи, на связи был командир дивизии. Он потребовал, чтобы я немедленно убрал оркестр, а то с должности снимут и меня и его. Пришлось выполнить.

Благодаря помощи ЦК компартии Грузии митинг возобновился, вся эта братия там была заодно.

Гамсахурдию арестовали в первую же ночь. Сидел он в тюрьме, которую охраняли солдаты одного из полков нашей дивизии. Но просидел только два дня и его выпустили. Без согласования с Москвой этого, конечно же, не сделали бы.

Не помню, на какой день после трагических событий на проспекте Руставели, Софринский спецназ получил задачу разогнать митинг у гостелерадио. Заместитель комбрига пришел ко мне договаривать о взаимодействии, он хотел, чтобы в случаи осложнения ситуации мы надавили на демонстрантов с тыла. Я ему объяснил, что у меня приказ не во что не вмешиваться и не один мой солдат не имеет права выйти за пределы территории, которую мы охраняем. Единственно, что я ему пообещал то, что если его ребят будут убивать, то я плюну на приказ.

Но наша помощь не понадобилась. Когда цепь спецназа подошла метров на пятьдесят, один из офицеров, по мегафону, предложил толпе разойтись, в ответ чистый русский мат. Прозвучали команды и солдаты зашагали на месте, под левую ногу отбивая ритм дубинками по щитам. Впечатляющее зрелище. В следующее мгновение они бросились на толпу, но никто не стал им оказывать сопротивление. Народ бросился кто куда, я видел, как люди перепрыгивали через забор в зоопарк. Часть девушек бросилась к дверям нашего здания, я приказал открыть двери и запустить. Площадь перед гостелерадио моментально опустела, остались только груды матрацев. Мои солдаты затем часа три убирали этот мусор, нагребли целую гору копчёной колбасы и кучу бутылок с водкой и чачей, вот тебе и голодовка.

Комендантский час в Тбилиси просуществовал, насколько я помню, десять суток. В городе сохранялся покой и порядок, даже криминалитет затих.

В Тбилиси за десять суток комендантского часа не было угнано не одной машины. До этого каждую ночь угонялось не мене десятка.

Комендантский час отменили, воинские части вернули в места постоянной дислокации. В Тбилиси были отмечены нападения на офицеров, если шёл один, нападали и били сзади по голове. Командующий разрешил офицерам ходить с оружием.

Но хочу отметить и в этой обстановке грузинское общество не было единым. Это СМИ навязывало образы подлецов в военной форме. Приведу только два случая прошедшие лично со мной. Хочу сразу сказать, что я ни разу не слышал в свой адрес даже грубого слова. Так вот, в связи с нападениями, все офицеры получили табельное оружие, пистолеты. Наши жёны, в магазины Тбилиси, ходили первое время только в сопровождении мужей.

Стою я в универсаме у кассы, жена пошла делать покупки. На руках у меня младшая дочь, полтора годика. Я конечно в форме с оружием. Подходит ко мне грузин лет сорока и дарит ребёнку шоколадку.

В Грузии вообще культ ребёнка. Там как-то не принято уступать в общественном транспорте место женщинам, но ребёнку дело святое. Моя средняя дочь, когда ей было пять лет, даже была этим избалована. Заходя в вагон метро, она громко спрашивала: "Где моё место"? И полвагона моментально соскакивало со своих мест. Полутора годовалая Тамара редко из магазина выходила без конфетки, ну, а если её ещё и по имени назвать, всё, грузинки затискают.

Второй случай, это я ехал после совещания в штабе дивизии, он находился в Тбилиси, к себе в полк. Был конец апреля духота, время около 20.00. Проезжая мимо кафе, я сказал водителю, остановится, и зашёл выпить кружку пива. В зале сидела большая, шумная компания, человек десять. Два грузина в кафе, это уже шумная компания, очень эмоционально ведут разговоры. Только я сел за столик с кружкой пива, как ко мне подходит один из этой компании и протягивая копчёную рыбу, говорит: "Это вам к пиву". Я пытался отказаться, но отказаться значить обидеть. Эти люди уж точно не были последователями Гамсахурдии.

А в каком гневе был мой старый знакомый Захарий Васильевич. Он крайне отрицательно относился ко всем этим событиям. А тут один раз приезжает ко мне и его прямо трясёт от негодования. Рассказывает, что ему в метро, какой-то сопляк сказал, что во время войны он не с теми воевал, у Захария Васильевича на пиджаке всегда были планки с боевыми наградами. Фронтовик чуть не сломал об этого недоноска свою инвалидную палку.

Потихоньку жизнь вошла в своё русло, но на Армию продолжали лить грязь. В Тбилисских газетах была перепечатана статья из газеты "Киевская правда", в которой учительница одной из школ города клеймила нас, военных, позором. Было собрано общее собрание полка, и мы написали ей ответ, но конечно из газеты ответа не дождались, постоянно шла игра в одни ворота.

Сразу после трагедии 9 апреля в Тбилиси прилетел господин Политковский, из популярной в то время телевизионной передачи "Взгляд".

Мне до Тбилисских событий она тоже нравилась. Молодые парни поднимают давно назревшие проблемы, которые до них никто не поднимал. Сама манера ведения передачи отличалась оттого, что было раньше.

Приехав, господин Политковский взял интервью только у представителей одной стороны. Может ли такая передача быть объективной? Наверняка нет. А им и не надо. Есть заказ его надо выполнить.

Узнав о прибытии Политковского, наши офицеры попытались с ним поговорить, но смогли его поймать, если так можно выразиться, только уже в аэропорту. Он пообещал взять интервью, но от встречи уклонился.

"Телевидение - поле общения мошенников с простаками".

Взглядовскую версию тбилисских событий смотрела вся страна, а другой версии и не было. В одном из июньских номеров газеты "Красная Звезда" были опубликованы выводы государственной комиссии по расследованию тбилисских событий. Но только там, и больше ни в одной центральной, тем более республиканской газете. Видимо той власть это было не надо.

Сразу после апрельских событий была очередная провокация. Было заявлено, что войска применяли боевые отравляющие вещества. А затем появились публикации в местной печати, да и по телевидению тоже, что была попытка отравить школьников нескольких школ. Вроде бы отравляющие вещества были подброшены в туалеты и классные комнаты, в одном из классов нашли отравленные портьеры. Одни говорили, что это просто переборщили с хлором при проведении дезинфекции, другие настаивали, что это попытка отравления. А как по мне, то просто спланированная провокация.

Не знаю, так ли или нет, но до нас потом доводили, что Грузия, обращалась в какую то международную организацию, с просьбой прислать экспертов. Штаб квартира кажется в Лондоне. Комиссия приехала, ничего не подтвердилось, ни каких отравляющих веществ не нашли и Грузия, за явно ложный вызов, была оштрафована.

Обливать армию грязью продолжали, вспомнили и Афганистан. С начало там войны не было. Затем была, и Армия выполняла свой долг. А теперь пришло время развалить страну, а как я уже говорил для этого надо нейтрализовать Армию. В газете "Труд" появилась статья В. Снигерёва "Среди моих агентов были и советские генералы". Я понимал, что в эту газету писать бесполезно и написал в "Красную Звезду", но и здесь не было ни какой реакции.

Обстановка не сколько улеглась и мы опять занялись боевой подготовкой.

На день победы я подготовил, как мне кажется, неплохую показательную программу по рукопашному бою. Мне уже не надо было не с кем согласовывать количество личного состава привлекаемого для этого и время тренировок, всё в полку решал я сам. Показательные выступления проходили на стадионе нашего военного городка и были сняты грузинским телевиденьем. Была такая программа - "На страже южных рубежей".

Не забывали мы и отдыхать. Я поехал, и в одном из ущельев нашёл красивое место. Горная река, берега, поросшие густым лесом, словом Кавказ. Приказал тыловикам сделать громадный стационарный стол из доски пятидесятки. На столе была выжжена надпись, что он является собственностью в/ч 22060. Вот туда мы выезжали отдыхать с семьями.

Всё не чего, но у меня опять не сложились отношения с командиром дивизии. Не нравилось ему всё, что я делал не по программе. В армии проявляющим инициативу всегда было не легко. Не сколько стычек было на ученьях, когда я возвращал боевые распоряжения, по которым невозможно было ни чего делать, так как они были абсурдны.

Отправив это донесение, я, по сути, сказал комдиву, что он дурак, но, сколько же можно терпеть этот дебелизм, и при этом делать умное лицо. Дурак пусть знает, что он дурак и мне наплевать на последствия. Для меня было главное, жить в ладах с собственной совестью

Задержал у себя в полку пьяного начальника службы ГСМ дивизии, он был за рулём личного автомобиля. Автомобиль арестовал, а майора выгнал с территории полка.

На 500 километровом марше молодых водителей дивизии, который, кстати, обязан был проводить комдив, а повесили на меня, выгнал начальника автослужбы дивизии, который во время марша вдруг исчез, и появился только на следующие сутки. Кстати приказа по дивизии о наказании этих субчиков так и не было.

Комдив решил поставить меня на место. Десять суток у меня в полку работала комиссия во главе с комдивом, в общей сложности около сорока офицеров. Перевернули всё, мелкие недостатки, конечно, нашли, но на приказ они не тянули. И тогда задним числом сфабриковали один приказ, который я в глаза не видел, а затем, за не выполнение его, другой, о моём наказании. Но работа была настолько топорная, что в своём рапорте на имя комдива, я от них не оставил камня на камне. И меня оставили в покое.

Чтобы уважать себя, мало презирать других. Надо сражаться за свои принципы и отстаивать их. Не позволять унижать себя, и не поступаться чувством собственного достоинства ради мелких выгод.

Осенью у меня выходил срок на очередное звание - полковник. Согласно приказа министра обороны СССР, документы должны оформляться заранее и отправляться по команде, с начало на подпись к командующему округом, а затем в Москву на подпись к министру обороны. На меня документы не оформляли. Я позвонил командиру дивизии и попросился на приём, выяснить, в чём причина задержки. Но комдив был занят и меня не принял, занят он был - полтора месяца. В конце концов, видя, что встречи не будет. Я написал комдиву рапорт, где изложил всё, что думаю, о нём и попросил его ходатайства о переводе меня в любое другое соединение округа. Лёд тронулся и с задержкой в полтора месяца, я звание всё же получил.

Новый, 1990 год мы, как и положено, встречали в клубе гарнизона. Ночь с 31-го декабря на 1-ое января это семейный праздник, поэтому в полку мы всегда гуляли за день, два до Нового года. В это раз чуть не случилась трагедия. В самый разгар праздника прибегает дежурный по полку и говорит, что звонила дочь, просит срочно приехать. Мы с женой на машину и домой, хорошо, что офицерский городок располагался рядом с гарнизоном. Заскакиваем домой вся квартира в дыму, детей нет. Дома оставались две дочери, девяти и трёх лет. Они оказались у соседей.

А произошло вот что. Дети сидели, смотрели телевизор и тут в дом, разбив окно, влетает сигнальная ракета. Сосед, человек гражданской наружности, решил в честь наступающего Нового года запустить её в чистое небо, а попал в моё окно.

Влетев в комнату, ракета ударилась в потолок, а затем рикошетом в диван, буквально в полуметре от того места, где сидела младшая дочь. Рикошет в шкаф, а затем стала, бешено крутиться по полу. Для людей не посвященных, температура горения заряда ракеты - 2500°. Слава богу, девятилетняя Оля не растерялась и набросила на неё махровый халат жены.

В январе 1990 года в Баку начались волнения, а точнее резня армян. К одному из солдат полка приехали родители из Узбекистана, рассказывали страшные вещи, как двух убитых армян бросили на тачку для перевозки багажа и с улюлюканьем возили по пирону вокзала. Затем к своему сыну приехал отец азербайджанец, женат он был на армянке. Рассказывал, как в своей квартире, несколько дней, прятал две армянские семьи, а затем вывез свою семью в Краснодарский край.

Любовь и уважение к армии в народе к этому времени СМИ уже значительно подорвали. Организаторы развала Союза сделали выводы из уроков 1988 и 1989 годов. Они поняли, что основным стабилизующим фактором в этом бардаке, который они создали, является именно Армия. И Бакинские события начались с обстрелов казарм, в которых размещались части Бакинского гарнизона.

Несколько дней в городе продолжалась резня, а господин Горбачёв не ударил палец о палец для защиты своих граждан от бандитов. Войска в город ввели поздно, очень поздно. Сколько пролилось невинной крови.

Господа демократы, при вводе войск, подставили свой собственный народ. Во время ввода погибли дети. Почему они оказались на улицах во второй половине ночи? Да потому, что для закрепления успеха видимо мало было армянской крови, нужна была ещё азербайджанская.

Вот в эти дни в наш гарнизон самолётами были переброшены подразделения бригады спецназ из г. Изьяслава (Украина). Заместителем командира бригады был Саша Чубаров, мой товарищ ещё по Чирчику. Размещались они в казарме нашего полка. Несколько дней ребята тренировались в штурме отдельных зданий, их готовили в Баку. В программе подготовке спецназа такого нет, спецназ ГРУ не работает в городах.

И тут скандал, несколько лейтенантов написали письмо, кажется командующему округом, что они отказываются воевать против собственного народа. Бандиты стали у них народом. Не знаю, но наверняка, если бы бригада приняла участие в Бакинских событиях жертв, среди мирных жителей, было бы меньше.

Командующий приказал убрать это воинство. Не помню точно, но, кажется, в течение суток подогнали эшелон, и часть убыла. Забирать людей прибыл лично руководитель спецназа ГРУ герой Советского Союза генерал майор Колесник В.В.

В феврале месяце гарнизон посетил с визитом генерал армии Вареников. Я, с разрешения командира дивизии, подошёл к нему с просьбой о переводе меня куда-нибудь в европейскую часть Союза. К этому времени я уже прослужил 23 года и все в Азии. Мне была обещана поддержка, порученец генерала записал мои данные. Через пару недель, из Москвы, в отдел кадров округа был звонок, что я поеду служить в Западную группу войск (Германия). В связи с этим меня срочно выгнали в отпуск, пришлось нам с женой ехать в Ялту в марте месяце.

По плану отпуск был у меня в мае, и были путёвки на турбазу "Красная поляна", это под Сочи. К слову сказать, проблем с путёвками в Советской Армии не было, а санатории и турбазы министерства обороны, были куда лучше, чем гражданских ведомств. Начиная с 1975 года, я отдыхал только по путёвкам, цены за них были символические: в санаторий - 45 рублей это на 24 дня, турбаза - 20 рублей на 20 дней. Для членов семи в два раза дороже.

Приехал с отпуска и ещё пять месяцев ждал перевода.

Во время службы в этом полку у меня был случай ещё раз подтверждавший, что людям надо доверять.

У меня в оркестре служил латыш по имени Андреас, фамилию не помню. А в Кронштадте у него служил брат близнец Юрис. По просьбе Андреаса мы написали рапорт Командующему округом о переводе

его брата в наш полк, по закону близнецы должны служить в месте. В течение месяца

требования закона были выполнены.

Командующий округом запретил отпускать в отпуск солдат выходцев из республик Прибалтики, не возвращались назад. Подходят ко мне эти два брата, служили они хорошо и просят отпустить их в от пуск, сестра выходит замуж.

К сожалению, по такому случаю, отпуск положен не был, да ещё и приказ Командующего. Можно было отмахнуться, сославшись на эти доводы. А я, заверявшись их словом, о том, что они обязательно вернуться, отпустил.

Прошло положенное время, нет латышей, ну думаю, влип. Но, зная этих солдат, решил подождать три дня. Может быть, что-то случилось, что помешало им прибыть во время. Так оно и оказалось. На третий день ребята приехали. Оказывается на обратный путь они взяли билеты на самолёт. А в военкомате, куда они пришли становиться на учёт, им сказали, что возвращаться в часть не надо и забрали военные билеты. Пришлось ребятам без документов ехать поездом, но командира они не подвели.

Шёл 1990 год заканчивался развал страны и Армии. Десятки солдат уходили из своих частей, уходили даже взводами. Причина - полная безнаказанность. Правоохранительные органы бездействовали, а точнее им не давали действовать. Я об этом позже скажу. Так вот у меня с полка тоже ушли четыре солдата, два грузина и два азербайджанца. Один из грузин нашёл себе пристанище, в каком-то комитете, сейчас уже и название не помню, их столько наплодили в то время.

Комдив приказал ехать забирать солдата. Поездка эта была небезопасна, с оружием не пойдёшь, да и бесполезно с пистолетом против толпы. Одному могут голову свернуть, да и грузинского языка я не знал. И я позвонил Тимуру, как раз тому самому солдату, которого арестовали на учениях во время моей службы в Лагодехской бригаде.

Он, к тому времени, уже побывал в Афгане, и работал комсомольским секретарём одного из райкомов Тбилиси.

Мы вместе поехали в тот комитет. Сначала нас встретили в штыки, но после того как я побеседовал с двумя ветеранами, отношение изменилось. Ни каких веских причин оставления части у солдата не было.

Только вдумайтесь, командир полка уговаривает солдата вернуться в часть, абсурд. Все мы в то время жили в полном абсурде, благодаря политике самоуничтожения и унижения проводимой из Кремля.

Солдат, конечно, с нами не пошёл, я это знал и наперёд, но ехать был вынужден. Так от нас требовало вышестоящее начальство, нет, не комдив, он выполнял указания штаба округа.

Во время разговора Тимур стоял у меня за спиной. Когда мы вышли на улицу, он мне рассказал, что подошли три молодых парня и хотели, сорвав с меня погоны, выбросить на улицу. Так вот он, прикрыл мне спину.

В конце августа пришёл приказ о моём переводе. Отходную делал на лоне природы, в роще, шашлык, сухое вино. Офицеры подарили кавказский кинжал.

Прощай Кавказ! Прощай Азия! Здравствуй Европа!

Глава 7

Западная группа войск

Назначен я был командиром 68-го гвардейского ордена Суворова

мотострелкового полка, который дислоцировался в городе Галле. Полк входил в состав 27 мотострелковой дивизии, а та в свою очередь в состав 8 Армии. Это бывшая 62 Армия генерала Чуйкова, прославившаяся в Сталинграде. Так, что полк имел богатые боевые традиции.

В конце августа 1990 года обвешанный поклажей я погрузился в поезд Киев-Брест. Почему обвешанный, да потому, что на новое место службы офицеру положено прибывать, и представляться начальникам, в парадной форме одежды. С собой обязательно надо иметь повседневную форму и полевую, это только сапог две пары. Тащить с собой приходиться буквально всё, чтобы не получить на новом месте службы замечание за нарушение формы одежды. Багажом вещи могли идти сколько угодно долго. К чему я это всё так подробно расписываю. Да потому, что это было просто позорище. Всё это приходилось таскать самому. Представьте себе четыре полковника, обвешанные чемоданами и сумками передвигаются по Берлину, челноки, да и только. Было ужасно стыдно за себя, за армию, и за государство.

В Бресте я, и ещё десятка полтора, таких как я, погрузились на какой-то московский поезд и двинулись в Европу. Перед погрузкой, наша таможня перетряхнула все мои чемоданы, видимо боялись, что я вывезу золотой запас страны. Уже в поезде нас проверили наши пограничники. А Европе на нас было наплевать, польские пограничники прошли по коридору, и пропали, немцев мы не видели и вовсе.

Поздно ночью прибыли на вокзал г. Франкфурт на Одере, здесь была расположена так называемая пересылка Западной группы войск. Нас ожидал прапорщик с машиной, но вещи надо было сдать в камеру хранения, так как уже завтра, с этого же вокзала, все должны были убывать по своим частям. Здесь мы получили первую дозу позора. Расплачиваться за камеру хранения нам было нечем, марок ни у кого не было. Но здесь всё было налажено, не первый десяток лет идут эти замены офицеров и прапорщиков. Расплатились мы на следующий день, после того как нам на пересылке выдали деньги. А спрашивается, что нельзя было это сделать в Бресте?

Все поехали по своим частям, а мы, четыре полковника в Вюнсдорф, под Берлином, в штаб Западной группы войск. Командиры частей обязательно проходили собеседования у командования.

И было то, о чём я уже писал, "полковники-челноки". Хорошо, что у нас в группе оказался офицер ранее уже служивший в Германии. Он и вёл нас по Берлину, а надо было перебраться с одного вокзала на другой. Не представляю, что бы мы делали, если бы не этот человек. Ведь языка не знал ни кто.

А было от Франкфурта до Вюнсдорфа всего то около 70 км. Можно было наверно, за командирами частей, прислать машину. Но нам, как всегда, на людей наплевать.

Командующего Группой войск не было, со мной побеседовал начальник штаба Группы, член военного совета и ещё один генерал, старый мой знакомый ещё по Афгану, вечно там пьяный ходил, служил он там советником. Здесь он сделал вид, что меня не знает. Ну не знаешь, и, слава богу. Из полка за мной пришла машина, и дальше мне свои чемоданы тащить не пришлось.

Прибыв в полк, устроился в гостинице, квартира была ещё занята старым командиром полка. Представился командиру дивизии, штаб дивизии находился здесь же в г. Галле, но на моё счастье на другой стороне города, не люблю соседства с начальством. Полк размещался в военном городке на окраине города, место это называлось Вёрмлиц. Кроме моего полка в городке размещался инженерно-сапёрный батальон нашей дивизии и противотанковый дивизион соседней дивизии. Командир полка являлся старшим военного городка.

Начал знакомится с полком и людьми. Полк был мощным боевым механизмом, так как он входил в так называемую дивизию прорыва. В своём штате, дополнительно к имеющемуся танковому батальону, имел ещё по танковой роте в каждом мотострелковом батальоне. Так, что танков, в полку было чуть меньше чем в танковом полку.

Вся техника размещалась в отапливаемых боксах. Люди размещались в старых, но добротных немецких казармах. Офицерский городок был рядом с частью. В городке было два кафе и два магазина военторга. Имелся не плохой Дом офицеров и Солдатский клуб. Была своя баня, кроме того, почти в каждом батальоне ещё имелась своя парная. Рядом с полком была большая территория для проведения занятий по боевой подготовке. Полигоны, один был в 60 км, другой под г. Айзенах, это около 250 км, но туда выезжали не часто, только для проведения учений с боевой стрельбой, и проведения стрельбы из танков штатным выстрелом. Боевая подготовка была отлажена как часы. Каждый офицер знал свою задачу, по крайней мере, на месяц вперёд, и ни каких авралов. Хорошее хозяйство оставил мне бывший командир подполковник Жадобин.

Да и в остальных частях, где я бывал по долгу службы, боеготовность была очень высокая. Части и соединения Западной группы войск серьёзно готовились к войне. А было их столько, что только наверно в маленьких селеньях не стояли наши гарнизоны. Не зря на западе нас уважали и побаивались.

Через какое-то время мы были привлечены на командно-штабные ученья, проводил командующий Армией. Совершив марш, мы прибыли на Магдебургский полигон. Ученья как ученья, ничем ни примечательные, но по окончанию их нам показали наступление танкового полка, на вооружении которого стояли танки Т-80. Они имели вертолётный двигатель и могли по хорошей дороге развивать скорость 70-80 км/час. На вооружении моего полка были такие же танки.

г. Галле, ноябрь 1990 г. Впечатляющее зрелище. Когда около ста

боевых машин идут в одну линию, на огромной скорости, местность позволяла.

Эта атака имела ещё и психологический эффект. Танки шли в атаку, а работу двигателей не было слышно. Можно представить себе противника видящего атакующие танки и не слышащего их звука. Звук появился только тогда, когда атакующая линия поравнялась с вышкой, на которой мы находились.

Начались размеренные будни. В сентябре из Киева прилетела моя семья, я встречал их в Лейпциге. В начале октября произошло объединение Германии, и мы оказались в буржуазной стране, да ещё и активном члене НАТО.

Не все немцы приветствовали это объединение. Начальник штаба одного из полков армии ГДР, пригнал к нам в полк две машины, гружённые сухими пайками и радиосредствами. Сказал, что мы их предали, но все равно, пусть лучше всё это добро достанется Советской Армии, чем Бундесверу.

На самом деле, эта сделка, Горбачёва с Западом, выглядела именно как предательство. Были преданы все, кто нас поддерживал в Германии. Мы уходили, не выставив практически ни каких условий, то есть всё, что было завоёвано нашей кровью в 1945 году, Горбачёв подарил Западу в 1990 году.

И мы не уходили, а убегали. Сроки были такие, что люди работали на износ. Дальше об этом я буду ещё писать. Офицеры армии ГДР были выброшены на улицу, в бундесвер были приняты офицеры в звании не выше старшего лейтенанта. Не была обговорена судьба высших руководителей, а если и была, значить они официально, были преданы.

Маркус Вольф, руководитель разведки ГДР, написал два письма Горбачеву, с просьбой о защите сотрудников штази от преследований. Не получил ни одного ответа. Горбачеву было не до этого, продав ГДР, он уже торговал собственной страной.

Части выводились в открытое поле, как танковый полк под Воронеж, и это зимой. Как до нас доводили, Германия предложила выдать каждому офицеру и прапорщику компенсацию по 25000 марок, для того, чтобы мы могли в Союзе купить себе квартиры. Но это предложение было отклонено. Вместо этого, стали на немецкие деньги строить городки, а квартиры в них получали начальники и нужные люди. Я на этом остановлюсь ниже.

Частыми гостями у нас были активисты ПДС (партия демократического социализма). На ноябрьские праздники и день Советской Армии мы вместе возлагали венки к могилам Советских солдат на местном кладбище. Это было традицией. Галле находится на западном берегу Эльбы этот район, во время войны, захватили американцы. Но были умершие в госпиталях уже по окончанию войны, да и позже умерших и погибших, уже в мирное время, не вывозили в Союз, а хоронили здесь же.

Полк сложный организм: 2250 человек личного состава, 317 офицеров, 167 прапорщиков, 80 сверхсрочно служащих, 37 рот и батарей, да ещё отдельные взвода. Каждый батальон имел взвод связи и взвод разведки. Когда полк выстраивался на плацу, то лица солдат, последней роты, я не видел.

Для того чтобы постоянно быть в курсе того, что творится там, в низу, в солдатской массе, и информацию иметь из первых рук, а не от стукачей, которых всегда призирал, я создал в полку солдатский комитет. Каждый член комитета, а выбирались они на ротных собраниях, не только выступал на заседаниях комитета, но и имел право на прямую обратится ко мне по любому вопросу, в любое время суток. Только через солдатский комитет я решал вопросы продовольственного снабжения. Несколько примеров. Ко мне обратился заместитель по тылу с предложением заменить молоко сметаной, и выдавать не каждый день, а через день.

Солдату было положено ежедневно 100 г. молока или 35 г. сметаны (на усмотрение командира), только стакан пачкать. Солдатский комитет дал добро на то, чтобы выдавать через день 70 г. сметаны. Сметаны нет, значить молока 200 г.

На одном из заседаний был поднят вопрос, почему на ужин каждый день дают селёдку, она уже всем надоела. По нормам снабжения солдату на ужин положена рыба и всегда чередовали, то жареная (разных видов), то селёдка. Но здесь я помочь не чем не мог. Раньше снабжением войск в Германии занимались организации ГДР, а после объединения Германии это прекратилось, и всё снабжение легло на плечи тыла группы войск. Рефрижераторов не было, и в связи с этим, были вынуждены возить селёдку в бочках. То есть опять на верху всё не было продумано до конца. Я ребятам сказал, чтобы ели селёдку, наедались вдоволь, так как в Союзе её днём с огнём не сыщешь. Полки в магазинах на Родине были практически пусты.

В октябре мы приняли молодое пополнение. На мой взгляд, было абсолютно не правильно, присылать в Группу войск, не обученных солдат. Ко мне в полк прибыло около 500 человек. Ровно столько же подготовленных солдат уехало домой, то есть на четверть полк стал не боеспособен. И такое каждые пол года. Если бы НАТО развязала войну, то наверняка ударило бы именно в этот период, и мы опять, в который раз, умылись бы кровью, неся не обоснованные потери. Готовить солдат, для службы за границей, надо было в учебных частях на территории Союза.

Всю молодёжь мы разместили в отдельной казарме и подобрали лучших офицеров и сержантов, как этого и требовал приказ. Но опять же, эти люди, на продолжительное время отрывались от своих подразделений, вряд ли это способствовало поддержанию высокой боевой готовности. Которую мы хотели бы иметь, но, к сожалению, часто только на бумаге.

Пополнение было в основном с Украины. Начальником курса молодого бойца я назначил начальника ПВО полка, подполковника Нерук. Приходит он ко мне дня через два, с просьбой, разрешить петь строевую песню на украинском языке, "Распрягайте хлопцы коней". У меня уже был опыт, когда в Афгане рота материального обеспечения пела строевую песню на узбекском языке, и я разрешил.

Ещё один пример по боеготовности. Командир части, получив условный сигнал из штаба Группы войск, обязан был в течение 20 минут выйти на связь. Такие сигналы, для проверки, поступали периодически. Когда командир находится на своём рабочем месте, проблемы нет. Один раз я находился на полигоне ПВО, это рядом с полком. Получив сообщение о сигнале, я прыгнул в машину и в полк, и все равно опоздал на три минуты. Оперативный офицер сделал мне замечание и сказал, что в следующий раз я получу выговор.

Ставите задачу, так обеспечьте её материально, мобильных средств связи, при выезде за пределы полка, никаких. Не буду же я, выезжая, каждый раз тащить с собой радийную машину. Я уже писал, что Айзенахский полигон находится в 250 км, и на всём протяжении пути со мной нет связи.

Я как-то попытался решить вопросы связи в полку не традиционным путём. Ко мне обратился за помощью местный предприниматель. Он хотел недалеко от полка построить колбасный цех, и ему надо было расчистить площадку под строительство. Мне были предложены деньги. Чтобы никто не говорил, что Стодеревский что-то крутит, я собрал руководство полка, и хоть в принципе это было незаконно, предложил работы выполнить силами инженерно-сапёрной роты. Деньги не брать. С предпринимателем поедет в магазин наш офицер, и покажет, какие купить средства связи на заработанные деньги. Были куплены две стационарные радиостанции, одну поставили у дежурного, другую в командирской машине. Теперь, если я уезжал от полка не далее 60 км, у меня была устойчивая связь.

Каждому командиру батальона, дивизиона, была куплена переносная радиостанция, и теперь, при объявлении тревоги, у меня бала надёжная связь с командирами подразделений. Дело в том, что при объявлении тревоги без выхода из городка, командиры подразделений спускались в подвалы под своими казармами, там у них были оборудованы командные пункты, и связь прерывалась. Да и при нахождении корреспондента в казарме связи не было, уж очень толстые стены этих казарм.

Наши отечественные средства связи, хорошо работали только на открытых пространствах. А закупили мы японские станции, малогабаритные и очень надёжные. Но за инициативу всегда надо отвечать.

По прибытию в г. Тоцк меня вызвали в прокуратуру гарнизона давать пояснения. Начальник штаба подполковник Чугунов накапал, а ведь в Германии был за такую сделку, тем более, что за связь в полку несёт ответственность начальник штаба. Это он сделал уезжая учиться в Академию, в адъюнктуру. Нет пределов человеческой подлости.