АВТОБИОГРАФИЯ

Должно быть, вскоре после нашего возвращения из той поездки мы образовали группу из наиболее серьёзных учащихся Лондонской ложи, предназначенную для особой работы, в которой Учитель взялся нам помочь. Долгое время, примерно до того момента, мы держали способности и развитие Мэри в секрете, но этой группе они стали известны. В группу входил граф Бубуа (сам наделённый психическими способностями и находившийся в контакте с Учителем, махатмой Морья), Скотт Эллиотт, мисс Арундэйл, мистер и миссис Варли, ещё один или два человека, и конечно же, Мэри и Ледбитер. Документы, приготовленные для просвещения этой группы, были очень интересны и положили начало «Трудам Лондонской ложи», которые стали часто публиковаться.

В этот год Мэри оставалась у нас до начала июня. Здоровье моей жены было хрупким, и по пожеланию врача, после того, как Мэри оставила нас, мы на две недели отправились в Рамсгэйт. Некоторое время я зарабатывал на жизнь в качестве управляющего издательской компании Кигэна Пола — одного из предприятий Боттомли, которое в отличие от большинства других не пришло к полному разорению, но много лет влачило бесприбыльное существование; я также много писал для индийских газет, это была тяжёлая работа. В июле моя жена отправилась с Арундэйлами на ферму на Саутхэмптонский залив, а я — в путешествие на Нордкапп на одном из норвежских пароходов с парусным оснащением. На обратном пути я свалился с очень серьёзным воспалением горла, что заставило меня день или два пролежать в гостинице в Копенгагене, но снова был в порядке и вернулся домой через Гамбург на одном из германских пароходов, который направлялся в Америку, но заходил в Саутгемптон. Моя жена в то время была в Саутси, и я присоединился к ней там. По возвращении домой мы предприняли попытки найти более дешёвый дом, но в конце концов агент, представлявший владелицу Лейнстер Гарднз, согласился дать нам значительную скидку, так что мы остались.

В 1893 г. Мэри приехала к нам раньше обычного, в конце января, и хотя наши месмерические занятия, встречи группы и другая теософическая деятельность проходили в таком же объёме, как обычно, а Мэри и моя жена постоянно заболевали так или иначе, в апреле произошло захватывающее событие. Мэри под срочным давлением своего высшего «я», которое мы называли «Она», решила вступить в брак. Поскольку в этом рассказе я скрыл её настоящее имя, я должен скрыть и имя человека, который должен был стать её мужем, и о многом, связанном с этой помолвкой, я не могу свободно говорить. В своём бодрствующем сознании Мэри относилась к замужеству с сильной неохотой, но она была вынуждена на это согласиться. Насколько я мог заключить, когда она была в трансе, сам Учитель отказался как-либо вмешиваться в это дело. Её будущий муж был человеком, о котором мы с женой были очень высокого мнения, один из наших самых близких друзей теософов, но мы чувствовали, что этот брак положит конец тем условиям, которые до сих пор определяли наше общение с Мэри.

Она уехала от нас домой в июне, но снова была с нами в сентябре и вышла замуж, уехав из нашего дома во вторник 10 октября 1893 г. Последствия этого брака были странными и непредвиденными, и вместо того, чтобы доставать из дневника маленькие случаи один за другим по мере развития событий, будет удобнее разобрать это дело полностью.

Некоторое время в наших отношениях с Мэри не было заметно никаких разительных изменений. Её муж сам никоим образом не противодействовал сохранению её прежнего положения. Иногда она приходила к нам пообедать, провести сеанс и переночевать. Я иногда навещал её в её новом доме и месмерически оказывал ей помощь, если она плохо себя чувствовала. Но постепенно я стал замечать, что по мере того, как её бодрое вхождение в новую жизнь становилось более очевидным, её прежний интерес к встречам Лондонской ложи и моим лекциям стал затухать. Она могла пропускать их ради развлечений в обществе, тогда как раньше они были для неё важнее всего прочего. Затем она стала проявлять озабоченность, чтобы скрыть свою связь с теософией от родственников своего мужа (за исключением его сестёр, которые сами были искренне к ней привязаны). Я должен объяснить, что её муж был очень обеспеченным и был тесно связан с очень богатой семьёй. Он, что всегда нужно понимать, готов был пожертвовать всем ради теософии, но его преданность была сосредоточена на его жене, чей психический дар и духовное развитие (на момент брака) завоевали его безусловную верность.

Изменения в отмеченном мною направлении шли медленно, но верно. Обстоятельства, которые я припоминаю, позволяют мне определённо установить дату окончания моих прежних отношений с Мэри. Это был 1898 год. Внешне мы оставались близкими друзьями, но оккультная связь затухала по мере того, как Мэри становилась всё больше поглощена мирскими интересами своей супружеской жизни. Поначалу я был рад тому, что её брак оказался намного более счастливым, чем она ожидала, но в этих изменениях был оттенок печали. И это привело к некоторой напряжённости между ею и моей женой, чья безусловная преданность высшей жизни сделала для неё почти нетерпимым откат Мэри. Мэри, когда была с мужем, могла спонтанно входить в состояние транса и говорить с ним, как казалось, с прежнего уровня её «Я». Но у нас с женой началось недоверие к её сообщениям, о которых мы слышали. Что касается меня, то после 1898 г. у меня уже не было с Мэри никаких сеансов прежнего характера, и не было ни малейшего проблеска, напоминавшего сообщения, полученные от Учителя.

Мои личные тёплые отношения с Мэри продолжались, не разорвавшись, так сказать, на поверхности, но их оттенок как-то изменился, хотя во время кризисов они возрождались, как например после ухода из этой жизни моей дорогой жены в 1908 г., когда сочувствие Мэри моей печали было ярким и прекрасным. Но чуть позже развитие событий приняло ужасный оборот. Чтобы это объяснить, я должен сразу разобрать кризис в делах Теософического Общества, связанный с Ледбитером, — кризис, который случился в 1906 г.

В предшествовавшие этому несколько лет Ледбитер путешествовал с лекциями, главным образом, в Соединённых Штатах. Многие люди в Америке решили воспользоваться, как они считали, благоприятной возможностью — вверить своих сыновей его заботе. В конце концов стали распространяться ужасные слухи, что его отношения с этими мальчиками имели преступный характер. Некоторые поверившие в них стали с негодованием упорно раздувать это дело. Обратились к Безант и Олкотту. Стала нарастать очень неприятная переписка, которая не была по-настоящему опубликована, но распространялась в машинописных копиях. Полковник Олкотт, бывший тогда в Европе, приехал в Лондон, чтобы разобраться с этим делом, и созвал большой неформальный комитет, который он назвал «консультативным советом», чтобы обсудить, что же нужно сделать. Ледбитер присутствовал на собрании, рассмотрение дела на котором было крайне неприятным. Он честно признал, что дабы спасти мальчиков от сексуального желания к противоположному полу, что он считал большим злом, он научил их тому, что обычно называют самоудовлетворением. Перекрёстный допрос со стороны членов совета, настроенных крайне враждебно, заставил его рассказать обо всех подробностях его наставлений, определённо тошнотворных, хотя конечно же, он с негодованием отвергал все предположения, что он совершил уголовное преступлние.

С первого же момента, когда он обнаружил, что представляет опасность для Теософического Общества, он вручил полковнику Олкотту заявление о выходе, и вопрос, который должен был решать консультативный совет, состоял в том, принять ли это заявление о добровольном выходе или официально исключить Ледбитера из Общества. Я внёс поправку, смягчавшую жёсткую резолюцию, предложенную самыми ожесточёнными противниками Ледбитера, и в конечном счёте это было принято. Ледбитер отошёл от дел, и хотя Общество несомненно получило удар, никаких дальнейших разрывов сразу же за этим не последовало.

В феврале 1907 г. Олкотт умер в Адьяре, и я получил от находившейся тогда там миссис Руссак письмо, где описывалось явление Учителей возле кровати, где лежал умирающий. Мы с женой не поверили в подлинность этих явлений, хотя информация, полученная мною от Белой Ложи за последние год или два, показывает, что эти сообщения имели больше оснований, чем мы тогда полагали.

По правилам Общества я, как вице-президент, стал наделён президентскими полномочиями до избрания нового президента. Возникли некоторые обескураживающие проблемы. В письмах из Адьяра меня убеждали делегировать свои полномочия кому-то из находящихся на месте. Казначеем, д-ром Дэвидсоном, был предложен Бертрам Кийтли, тогда как Анни Безант по телеграфу просила меня выдвинуть её. Она, согласно отчёту миссис Руссак о феноменальных явлениях Учителей, была назначена новым президентом, и похоже, в Адьяре воцарилось смятение. Не веря в предполагаемые явления, я не считал верным уступать её предложению, тогда как назначить Бертрама Кийтли, который был сильно против неё настроен по причине блокирования с самыми яростными врагами Ледбитера, представлялось мне оскорблением по отношению к ней. Так что я принял средний курс и телеграфировал, что наделяю имеющимися у меня полномочиями д-ра Дэвидсона.

Затем были проведены так называемые «выборы» президента, но иной кандидатуры, кроме Безант, выдвинуто не было, и Обществу просто предложили одобрить её или отклонить. Таким образом, процедура была несколько неправильной, но голосов в поддержку оказалось значительное большинство, и таким образом назначение Безант было подтверждено. Я не мог и не могу ничего сказать против такого результата, как бы он ни был достигнут. Анни Безант в большинстве отношений оказалась исключительно подходящей для роли лидера теософического движения. Она однако сделала то, что я счёл и считаю большой ошибкой. Она пригласила Ледбитера вернуться из своего изгнания и присоединиться к ней в Адьяре, использовав всё своё влияние, чтобы убедить Генеральный совет пригласить его обратно в Теософическое Общество. Это действие с её стороны вызвало в Обществе неистовый шум, и начались выходы из него во всех направлениях.

Между мной и Безант развилось чувство напряжённости. Поначалу, после подтверждения её в должности президента, она вновь выдвинула меня в качестве вице-президента, но после написания статьи под названием «Злоключения теософии» («The Vicissitudes of Theosophy»), опубликованной мною в журнале «Броуд вьюз», она обиделась и официально потребовала, чтобы я ушёл в отставку. Я согласился, и долгое время наши отношения были заморожены.

Возможно, отношение Безант к Ледбитеру можно объяснить следующим образом. В июне 1894 г. по её просьбе она была допущена на встречи нашей группы Лондонской ложи. К тому времени её психические способности ещё не были развиты. Одним из важнейших элементов нашей группы был Ледбитер, вторым, конечно, Мэри. Мне удалось обеспечить ему место в лондонском офисе «Пайонира», и так он зарабатывал себе на жизнь. Я не знаю, как возникла эта идея, но вскоре после того, как Безант присоединилась к нашей группе, через Бертрама Кийтли ему поступило предложение оставить это место, поселиться на Авеню Роуд и помогать в проводящейся там работе. Ему предполагалось платить жалование, на которое он был бы способен прожить. Оба Кийтли были людьми достаточно обеспеченными, и вместе с некоторыми другими готовы были это гарантировать. Ледбитер заявил, что оставит решение за мной. Мне было очень жаль на это соглашаться, но я хорошо знал, что самому Ледбитеру очень понравилось это предложение, и решил не стоять у него на пути и согласился.

Думаю, что близкая дружба, завязавшаяся между ним и Безант во время его жизни на Авеню роуд, значительно стимулировала развитие её психических способностей, и благодаря общему опыту на высших планах они стали соединены очень искренней симпатией. Я не сомневаюсь, что затем, когда Ледбитер уехал за границу и годами был в Америке и Австралии, Безант очень остро переживала разлуку с близким другом, и став президентом, захотела его вернуть. Так или иначе, она пригласила его в Адьяр, и он туда приехал.

В Англии люди, резко относившиеся к его поведению, были в ярости, а в Лондонской ложе таких было немало. Мэри сама очень негодовала по поводу восстановления его в Обществе, а её влияние на многих членов ложи было очень сильным. У меня не было сильных чувств в поддержку противоположной стороны, но я не вполне разделял и её чувств. Однако когда в Лондонской ложе дело дошло до голосования, оно оказалось единодушным в пользу выхода из Теософического Общества. Только один член откололся и остался вне собрания. Ложа не захотела самораспускаться, но решила продолжить на независимой основе под новым названием.

Таким образом вышло, что в начале 1909 г. было основано Элевсинское Общество. Для меня это был мрачный период, последовавший после смерти жены, но к дальнейшим событиям своей личной жизни я перейду, завершив некоторые из этих общих объяснений.

Вернусь теперь к тому, что я назвал ужасным развитием событий в моих отношениях с Мэри. Это произошло следующим образом. Элевсинское Общество просуществовало только год или два. Напряжение в Теософическом Обществе, связанное с Ледбитером, практически сошло на нет. Я смог открыть новый канал сообщения с Учителем (о котором более полно расскажу позже), и узнал, что он желал, чтобы я вернулся в Теософическое Общество. Он не ругал меня за создание Элевсинского. Напротив, он сам предложил мне это название. Но оно уже выполнило своё назначение. Сам я чувствовал, что было бы абсурдно оставаться в стороне от великого движения, начать которое в западном мире мне выпала честь. Обсудив дело с А. Безант в ходе её визита в Лондон в 1911 г., я обнаружил, что она тоже знала из своих источников, что Учителя хотели, чтобы я вернулся. Я так и поступил; я был восстановлен в своей первоначальной должности вице-президента и получил огромное количество трогательных зачастую писем от теософических лож и отдельных членов по всему миру, приветствовавших моё возвращение.

Но Мэри, чьё отвращение к Ледбитеру становилось со временем лишь сильнее и сильнее, и её муж сразу же вышли из Элевсинского Общества на том основании, что моё возвращение в Теософическое Общество ввело то общество в слишком тесную связь с ним. Она отправила мне послание, излагающее её взгляды на этот предмет, и хотела, чтобы я прочитал его на собрании, которое я считал необходимым созвать, чтобы объяснить своё возвращение в Теософическое Общество.

Я ответил ей, прося не настаивать на этом, так как если бы я зачитал эту бумагу, я был бы обязан её прокомментировать и сказать вещи, которые я бы иначе оставил невысказанными, имея в виду, что я был бы вынужден открыто признать, что больше не считаю получаемые ею впечатления заслуживающими доверия. Похоже, она меня неверно поняла и вообразила, что я собираюсь вдаваться в подробности своих психических отношений с ней, — чего я и не думал делать, — и написала мне страшно гневное письмо. Несмотря на его буквальное содержание, со временем наше непонимание отчасти сгладилось, но хотя мы согласились остаться друзьями, нам уже приходилось не касаться любых вопросов, связанных с оккультизмом.

Теперь я вернусь к описанию хода нашей с женой личной жизни, хотя после приведённого выше исчерпывающего рассказа мало что остаётся изложить такого, что было бы интересно для будущего читателя. Однако я суммирую факты, связанные с краткой карьерой нашего сына, Перси Эденсора Синнетта, что никоим образом не будет радостной историей. Хотя и будучи совершенно свободен от каких-либо пороков банального характера и обладая манерами, производящими благоприятное впечатление на знакомых, Денни, как его обычно называли, имел совершенно бесхребетный характер, в результате чего все наши попытки как-то устроить его в жизни оканчивались неудачей, причём обычно с утратой доверия. Примерно в 18 лет он был принят в качестве стажёра в очень важную и богатую торговую фирму в Сити. Если бы он там себя нормально зарекомендовал, то в конечном счёте успех был бы ему обеспечен. Но это был он — не смог работать, как все, и после короткого испытательного срока был уволен. Затем ему показалась привлекательной военно-медицинская служба, и в этом направлении были сделаны некоторые предварительные шаги. Потом, во время краткого периода кажущегося восстановления моих коммерческих дел, он по собственному желанию добился зачисления в милиционный полк, надеясь таким образом проложить себе путь в регулярную армию. Он прошёл дорогостоящую подготовку, но провалил экзамен. Затем разразилась англо-бурская война, и мы благодаря личным связям получили для него назначение без экзамена, и он отправился в Капскую колонию. Вместо того, чтобы отправить его на фронт, его оставили с подразделением, охранявшим заключённых, и там он попадал в самые разные передряги, самой худшей из которых было то, что он влюбился в одну девушку, дочь местного врача, и женился на ней, не поставив нас заранее в известность. Конечно, у неё не было никаких личных средств, а Денни полностью зависел от нас, и когда период моего кажущегося финансового восстановления закончился по причине краха новых компаний Боттомли, трудность его положения обострилась.

Нет нужды, да и едва ли возможно прослеживать развитие его затруднений в подробностях. Дении потерял своё место в результате плохих рапортов со стороны вышестоящих офицеров и вернулся в Англию вместе с женой. Я дал ему то, чем располагал — обеспечил ему место в редакции газеты «Сан», которой тогда владел Боттомли, но это не было для него решением вопроса. Он отправился обратно в Кейптаун и попытался устроиться там, работая, как я думаю, более серьёзно, чем когда-либо ранее, но результаты были прискорбными и он заболел быстро прогрессировавшим туберкулёзом. Он быстро свыкся с идеей, что его жизнь близится к концу, но к сожалению, уже будучи на стадии сильного истощения, умирающим, ухитрился вернуться с женой в Англию. Увидеть его в таком состоянии было для моей жены страшным ударом, и в течение нескольких недель, пока он прожил с нами, она заболела раком, от которого и умерла в 1908 г. На тот момент, когда я это пишу, живы два мальчика, сыновья Денни, но его вдова снова вышла замуж, из чего опять последовало множество неприятностей, хотя вряд ли необходимо распространяться об этом здесь.

Теперь я возвращаюсь к замужеству Мэри, произошедшему в 1893 г., и последовавшему периоду, выбирая из дневника те эпизоды нашей жизни, которые произошли помимо тех более важных событий, о которых я подробно рассказал на нескольких предыдущих страницах. Но в последующие за тем годы произошло немного достойного упоминания, за исключением финансовых неприятностей, о которых я уже говорил. Мы часто ездили в Саутси для перемены обстановки без больших затрат, и там познакомились с семьёй Грегори Смита. Эти американцы очень интересовались моими сочинениями. На некоторое время я очень сблизился с его сыном и в 1897 г. ездил с ним в Берлин и другие места. В том же году, когда наши дела временно поправились, мы с женой, Грегори Смит, девушка, на которой он впоследствии женился, мистер Эбёри и наша старая подруга миссис Жардин совершили очень приятное путешествие по Швейцарии, где мы довольно надолго остановились в Шамуни.

В 1897 г., будучи в Лондоне, я постоянно выступал с лекциями на встречах Лондонской Ложи, а иногда и в других местах; теософическая работа занимала бóльшую часть моего времени. Отпуск 1898 г. мы провели в Спа, куда нас сопровождала миссис Жардин. Моей жене много неприятностей доставило заболевание, поразившее её ноги, и когда мы отправились в Спа, она была уже совсем инвалидом, но там ей стало лучше. В 1899 г. мы посетили уже женившегося Грегори Смита во Флоренции, где они поселились с женой, но она, я думаю, несколько ревновала к нашей дружбе, и после этого мы постепенно отдалились друг от друга. Этот визит во Флоренцию мы нанесли в начале года. Осенью я посетил Твидэйлов в их доме в Шотландии, в Болкьюхолли, где меня любезно принимали и позже два или три раза. У миссис Твидэйл был большой психический дар, и она была в контакте с Теософическим Обществом ещё со времён Блаватской, ещё нося фамилию Чемберз.

Едва ли стоит описывать события нескольких последующих лет в подробностях. Эти годы были в основном посвящены выступлениям с лекциями в Лондонской Ложе, и самыми яркими пятнами в них были наши осенние посещения Спа, где мы наслаждались безопасной игрой в рулетку на небольшие суммы и приятным утром в саду отеля. Финансы наши однако были в очень неудовлетворительном состоянии, и я иногда поправлял дела непостоянными заработками в компании Кигэна Пола, а также у Боттомли, в связи с оказавшимся в конечном счёте неудачным бизнесом «Электрозон», а также зарабатывал тяжёлой работой для индийских газет.

В течение 1902 г. я много виделся с индийцем, называвшим себя Шейк Хабиб Ахмад. Он был очень увлечён теорией Звука и Числа, которую я тоже нашёл весьма примечательной. Здесь мне не нужно описывать эту теорию, потому что в конце концов я написал для Ахмада книгу «Тайны звука и числа» (Sheik Habeeb Ahmad «The Mysteries of Sound and Number»), и всякий желающий углубиться в этот вопрос может ознакомиться с этой книгой в Британском музее. Я не позволил, чтобы моё имя было связано с этой книгой, и она была опубликована от имени Ахмада. Но всё дело кончилось самым неудовлетворительным образом. Я одалживал Ахмаду большие суммы денег, никогда не получал ничего за мой писательский труд и по разным причинам разочаровался в Ахмаде, который через некоторое время исчез, оставшись мне должен около 80 фунтов. Помимо прочего он был пьяницей и я слышал о нём неприятные истории. Но он несомненно обладал некоторыми любопытными фрагментами оккультных знаний, и теория, изложенная в книге, представляется мне достоверной, в той мере, в которой она там дана.

В ноябре 1902 г. Денни с женой вернулись в Южную Африку; его попытки устроиться здесь оказались совершенно бесплодными, хотя и стоившими нам немало денег и нервов.

Рождество того года мы провели в Истборне, где остановились также миссис Кэмпбелл Прэд и «Нэнси» (мисс Харвард). С мисс Харвард я познакомился за много лет до того в Саутси, и она оказалась замечательно чувствительной к месмеризму. Мы оставались с ней в контакте и иногда виделись; когда она была в трансе, я слышал от неё кое-что о её несчастной рабской жизни в Риме. Наконец мы познакомили её с миссис Прэд, и они сразу очень подружились. Через Нэнси я вошёл в контакт с одним продвинувшимся челой великого адепта Иллариона и получил от него много интересной информации, хотя он несколько ввёл меня в заблуждение относительно шахты, якобы проходящей через Земной шар от Северного полюса. Я включил эту информацию в труды Лондонской Ложи, а позже — в новое издание моей книги «Рост души» («The Growth of the Soul»). Когда Северный Полюс был наконец открыт и там не обнаружилось никакого хода и даже земли, я оказался в большом замешательстве. Позже я узнал, что канал был эфирным, а не физическим, но ошибка была очень неприятной.

Когда миссис Прэд сблизилась с Нэнси, с которой они стали жить вместе почти с самого знакомства, она получила полную и подробную информацию о римской жизни Нэнси, в которой она звалась Нирия, и написала роман, опубликовав его под этим названием. Большая часть его рукописи была прочитана нам во время нашего рождественского визита в Истборн. История, рассказанная в романе, является рассказом о реальных событиях.

В течение 1903 г. я готовился к изданию ежемесячного журнала «Броуд вьюз» («Широкие взгляды»). Капитал, недостаточный для широкой рекламы, был любезно собран по подписке друзьями, и хотя я много и упорно работал, предприятие так и не окупилось. Расходы всегда превышали доходы, и хотя я поддерживал выпуск журнала в течение трёх лет, он погиб, когда вложенные в него деньги закончились.

В июне 1905 г. мы переехали из Лейнстер Гарднз в более дешёвый и маленький дом, Вестборн Террэс роуд, 14. Мы смогли оставаться на Лейнстер Гарднз столь долго лишь благодаря скидке, которую нам делал владелец дома, а в последние несколько лет она была значительно уменьшена. Я был вынужден почти за бесценок продать свои лабораторные приборы, поскольку новый дом не оставлял мне места для лаборатории, что было большим лишением. Не стоит описывать в подробностях небольшие события следующего года или двух. Мы продолжали проводить встречи Лондонской Ложи и в новом доме; друзья посещали их так же часто, как всегда, хотя там было гораздо менее удобно, чем на Лейнстер Гарднз. В августе 1905 г. я посетил чету Макрэев в их сельском доме Мионсток в Хэмпшире. Напряжённость с деньгами всё это время была очень мучительной.

Некоторое время я посещал спиритические сеансы у сэра Алфреда Тёрнера. Это там я впервые вступил в контакт с Рэйнолдсом, существом из потустороннего мира, с которым мы с тех пор сблизились ещё больше. Я понял, что оказался ему полезен на астральном плане, хотя подробности стали мне известны только позже. Всё касающееся этого вопроса и последовавших важных событий следует рассказать отдельно от личных событий тех нескольких лет, пока жена была ещё со мной.

Летопись эта не очень радостная. Здоровье жены было весьма шатким, а новости из Южной Африки всё более мрачными. У Денни явно был туберкулёз, и он постоянно просил денег несмотря на то, что я был не в состоянии их дать. Ситуация с теософией была тоже неприятной и напряжённой. Высшей точки наши неприятности достигли с возвращением Денни, его жены и миссис Хартли (матери Гвен). В апреле 1908 г. я встретил их в Доках и обнаружил, что Денни было уже не узнать — настолько он был истощён. Для них было снято жильё на Норлэнд сквэр, и во второй половине дня моя жена их там посетила. Вернувшись домой, я нашёл её в отчаянии, плачущей от горя и полностью раздавленной. Мы уже свыклись с мыслью, что жизнь Денни близится к концу, и останься он в Африке, сообщение о его смерти хотя и было бы для его матери потрясением, но несравнимо меньшим, чем тот шок, который она пережила, увидев то состояние, в котором он прибыл в Англию. После нескольких несчастных недель, в течение которых моя жена постоянно была с ним, в результате чего её собственное здоровье серьёзно пострадало, он умер 11 мая.

Вскоре после того мы пришли к определённому заключению, что моя жена больна раком. Возник вопрос, должна ли она оперироваться, но она решительно отказалась, не боясь смерти, но будучи убеждена на примере других случаев, о которых она слышала, что одна операция будет просто прелюдией к ряду других и лишь на некоторое время продлит жизнь в безрадостных условиях. Кроме того, мы надеялись, что моё месмерическое лечение сможет победить это расстройство. За несколько лет до того она заметила небольшую опухоль на одной груди, и врач сказал, что она, возможно раковая. Он сказал, что всякий специалист порекомендовал бы немедленную операцию. В то время я был в очень хорошей форме как месмеризатор, и мы решили подождать неделю и посмотреть, что у меня получится. К концу этого срока мы заметили, что злокачественное образование перестало расти. Я продолжил, и наконец, угрожающие симптомы исчезли. Но теперь, после смерти Денни, когда обнаружился новый рост опухоли (не в прежнем месте, а на другой стороне), ситуация оказалась более серьёзной. Во время бедственного периода болезни Денни на её развитие не обратили внимания, а когда о ней я узнал, оказалось, что оно зашло так далеко, что уже не могло быть остановлено таким влиянием, какое я был в силах оказать.

Развитие этой ужасной болезни было медленным. Летом мы отправились в Кромер, в надежде, что тамошний воздух окажется благотворным; тогда болезнь ещё не была давящей, поскольку боли ещё не начались и мы были в состоянии в какой-то мере получать удовольствие от перемены обстановки. Затем мы отважились на последний визит в Спа, но жене вместо улучшения стало хуже, и началась боль. Помню одну ужасную ночь, когда в первый раз она стала по-настоящему жестокой и я ничего не мог сделать, чтобы её ослабить. На следующий день я позвал местного врача, чтобы сделать инъекцию морфия, но жена даже не могла выйти из комнаты, чтобы одеться, и возвращение её домой стало ужасной проблемой. Неожиданно решение пришло следующим образом: она стала чувствительной к моему месмеризму (несомненно, мне помогли), причём в такой степени, что это превосходило все мои прежние опыты. Я смог ввести её в полный транс и нашёл её восприимчивой к внушению. Таким образом на следующее утро нам удалось осуществить отъезд. Мне удалось убедить её, что она будет в состоянии одеться, выйти и сесть на поезд без возвращения боли. Внушение сработало, и мы смогли отправиться с удивительной лёгкостью. Я боялся перегрузки в своих влияниях, а потому ограничил внушение лишь преодолением главной трудности — одеться и сесть на поезд. Потому в течение путешествия боль в некоторой степени возвращалась, но мы запаслись препаратом морфия и ухитрились кое-как добраться домой, хотя переход от Антверпена в Харвич из-за волнения на море был неприятным и очень изнурительным для неё, так как она не могла спать.

Остальное является просто продолжением только что сказанного. Некоторое время у нас были слабые надежды, связанные с препаратом из ольховой коры, но положение непрерывно ухудшалось. Сначала пришлось нанять одну сиделку, и в конце концов — двух. Друзья очень сочувствовали, но ничего уже нельзя было сделать, кроме как ждать конца, делая каждую ночь инъекции морфия, а также применяя месмеризм.

Моей жене удавалось продолжать вести дневник до 11 сентября, включая тяжёлый период в Спа, и до того времени она была способна вставать с постели и спускаться в гостиную, но запись от 11 сентября была последней. Затем ей пришлось уже оставаться в постели. С ухудшением ситуации она всё реже могла применять свои природные способности. Это было для меня ужасно горестным временем. Она ускользнула из страдающего тела (умерла, как сказали бы обычным языком) в полночь 9 ноября.

Я сам был в состоянии нервного истощения и не обращал внимания на мирские подробности. Я отправился в Болкухолли (шотландский дом Твидэйлов), в надежде, что психические способности миссис Твидэйл помогут мне узнать какие-то новости о положении моей жены на том свете. Они с мужем были очень добры и сочувствовали мне, но она оказалась совершенно не в состоянии что-либо для меня узнать. Я тем временем снял комнаты на Джермин стрит 59, а вернувшись в Лондон 3 декабря, поселился в своей тамошней квартире.

Сейчас, через три с половиной года после этих событий, я могу сравнительно спокойно оглянуться на них и их описать, потому что теперь всё знаю о великолепных условиях возвышенного существования, в которое перешла моя жена; я много и часто беседовал с ней, и заключительная часть этого рассказа будет посвящена объяснению того, как это стало возможно. Но сначала я резюмирую события последних нескольких лет, произошедшие на физическом плане, хотя они в некоторой мере связаны и с оккультными явлениями.

Во время существования журнала «Броуд вьюз» я написал и опубликовал там рассказ, касающийся явления двойной личности под названием «Женившийся постепенно». Примерно в то же время я сделал из этого сценарий для спектакля, но затем потеря моей жены заслонила собой все подобные идеи, и долгое время я и не думал о постановке. Тем временем я встретил у миссис Жардин мисс Мауд Хоффман, американскую актрису, которая хотела со мной познакомиться по причине своего глубокого интереса к теософии. Это знакомство скоро переросло в очень сердечную и искреннюю дружбу, и однажды, будучи с ней, я вспомнил о своей пьесе и попросил мисс Хоффман её прочитать. Она сделала много важных предложений, происходящих из её превосходного знания сценического искусства, и в результате мы вместе занялись переделкой пьесы. Наконец она была поставлена в Роял-корт театре театральным обществом «Актёры спектакля» и имела явный успех. После долгих усилий мы заинтересовали профессионального продюсера Артура Харди, и под его патронажем (однако за счёт синдиката, большая доля в котором была моя, куда вложились несколько моих друзей) пьеса была поставлена с первоклассной труппой (но к сожалению, опять в том же театре) 16 сентября 1911 года. Газетная критика была необычайно благоприятной, но место и время были выбраны плохо. И хотя газетная аудитория была в восторге, финансовые результаты были катастрофическими. Учитывая 40 фунтов, вложенных мною в первое исполнение «Актёрами спектакля», я потерял на этом предприятии 700 фунтов, а мои друзья все вместе ещё столько же, если не больше.

Затем пьесу ждал полный провал, и мои вложения в неё обернулись полной потерей. Аналогичными результатами сопровождались и все мои усилия сделать деньги, вкладываясь в коммерческие предприятия.

В то время я надеялся, что эти потери, очень значительные в сравнении с моими средствами, будут компенсированы успехом «Интернэйшнл фойл компани», запущенной моим другом м-ром Фолдингом для создания новой технологии проката алюминиевой фольги. Я вложил в это предприятие некоторую сумму, и Фолдинг передал мне значительное количество акции этой компании (и других, с ней связанных, которые постепенно создавались). Я стал директором и в конце концов председателем совета директоров этой компании, по отношению к которой производящие являлись дочерними. Покамест на пути к её успеху стоят столько трудностей и уже было столько разочарований, так что когда я пишу это, будущее её представляется несколько неясным.

Читая этот рассказ в 1914 г., мне показалось уместным объяснить, откуда же у меня взялось столько денег, чтобы их потерять. Часть денег достались моей жене от своей матери, миссис Эденсор, которая разделила свою собственность, предчувствуя скорую смерть. Моя жена была чрезвычайно экономна и смогла сберечь немного, и эта сумма перешла в мои руки после её смерти. Однако мебель нашего дома пришлось продать, и на эти умеренные средства я дальше вёл свою одинокую жизнь.

Приблизительно во время моего возвращения в Теософическое Общество в 1911 г. у миссис Безант возникла идея построить значительное здание штаб-квартиры для Британской секции Общества. С обычной для неё энергией она принялась продвигать эту идею; обеспечила права на участок, прилегающий к Тэвисток сквэр и собрала деньги. Это здание, проект которого создал мистер Латьенс, должно было стоить 50000 фунтов.

За три месяца, прошедших с выдвижения этого плана до отъезда Безант из Лондона обратно в Индию ей удалось собрать (наличными или в виде обязательств) не менее 24000 фунтов. Первый камень будущего здания был со всеми масонскими церемониями заложен ею 3 сентября 1911 г.

Теперь я могу перейти к новой фазе своего оккультного опыта, которая ещё продолжается, когда я это пишу. Она началась в связи с сообщениями, которые я получил от Рэйнолдса на сеансах сэра Алфреда Тёрнера. Рэйнолдс пользовался всякой возможностью связаться со мной, и случай показал мне, что мой ясновидящий друг Роберт Кинг мог связываться с Рэйнолдсом и вне сеансов Тёрнера. Я счёл, что мне стоит оказать ему любезность и предоставить больше возможностей говорить со мной, чем предоставляли сеансы Тёрнера. Так что я пригласил м-ра Кинга к себе на ряд сеансов, которые могли предоставить Рэйнолдсу возможности, которые он, по-видимому, искал.

Эти усилия были очень богато вознаграждены. Мои сеансы с Кингом начались 31 октября 1909 г. Я обнаружил, что Рэйнолдс определённо связан с Учителями Белой Ложи, в особенности с Илларионом. Наши беседы начались с моих вопросов, касавшихся условий жизни на астральном плане, а также разных научных проблем. Одним из вопросов, которые мог разъяснить Рэйнолдс, было влияние комет на астральном плане. Однажды ноябрьским вечером м-р Кинг услышал новый голос, заявивший, что он — астроном Лаплас; этот голос сообщил мне кое-какую информацию о Марсе, его людях и каналах. До того времени Кинг не входил в транс, а просто повторял мне то, что он слышит.

Далее в наших сеансах был долгий перерыв, длившийся со 2 декабря 1909 г. до 19 октября 1910 г., но позже, когда мы проводили вечер с Кингом, он, не ожидая никаких сообщений от Рэйнолдса, увидел фигуру в белом одеянии, пролетевшую мимо меня, и услышал от неё имя Дамодар и ещё несколько слов, которые расслышал с трудом. Дамодар (когда я впервые встретил его во время первого приезда Блаватской в Аллахабад) был молодым индийцем, приставленным к ней в качестве секретаря или кого-то в этом роде. Позже он отправился с ней и Олкоттом в Адьяр, когда там была учреждена штаб-квартира Теософического Общества, а гораздо позже ему было позволено отправиться в физическом теле в Тибет и присоединиться к домашнему окружению Учителя К.Х. Те из нашей старой Лондонской ложи, кто мог помнить свой астральный опыт, часто видели его, когда, как часто случалось, нас собирали в доме Учителя. В тот же вечер, который был отмечен первым появлением Дамодара, меня посетили Е.П.Б. и Джадж.

27 октября Кинг снова обедал со мной и после этого пересказал слова Дамодара и Блаватской, давших мне подробный отчёт о том, что произошло в Адьяре в связи со смертью Олкотта. Он в некоторых отношениях отличался от истории, рассказанной мне тогда в письме миссис Руссак, но подтвердил основную мысль, что в этих событиях приняли участие Учителя М. и К.Х.

10 ноября я получил краткое сообщение от своей жены — первое из многих, последовавших позже. При этом сознание Кинга, хотя он не был в трансе, возносилось в дом Учителя К.Х., и он испытывал необычайный подъём от ощущений, которыми это сопровождалось.

1 декабря Учитель К.Х. в первый раз говорил со мной из своего дома, а Кинг повторял сказанное им. Он обещал произвести осенение Кинга и в другой раз говорить через него. Он сделал это 15 декабря. Кинг был полностью погружён в транс, и его сознание отправилось в дом Учителя. Я не пытаюсь здесь давать сами сообщения, посланные мне, а лишь объясняю, как постепенно установились обстоятельства, имеющие место сейчас. Теперь, когда я пишу это в июне 1912 г., я лишь могу сказать, что эти условия ещё сохраняются. Кинг безо всяких усилий входит в состояние транса, и те, кому позволено прийти, говорят со мною его голосом совершенно свободно. Он был категорически предупреждён, что никогда не должен позволять такой контроль над собой кроме тех сеансов, которые он проводит со мной, и высоко ценит участие в нашем с ним предприятии. Учителя ему неоднократно рекомендовали поддерживать тело в таком состоянии, в котором его можно для этого использовать.

Так что на сегодня я могу считать свой биографический очерк оконченным. В нескольких рукописных книгах я собрал тщательно записанные разговоры, которые я вёл и продолжаю вести с выдающимися представителями Белой Ложи, с моим собственным чтимым руководителем К.Х., а также с Морьей, Илларионом, Графом [Сен-Жерменом] и другими. Их суть я изложу позже, или же они будут оставлены моим попечителям, которым будут в конце концов доверены эти записи. Возможно, со временем мне представится случай добавить что-то к этому рассказу, но во всяком случае пока что его можно считать завершённым.

(Подписано) А.П. Синнетт,

3 июня 1912 г.

Когда четыре года назад я довёл этот рассказ до условного завершения, достигнув тогда возраста 72 лет, мне было бы уже неплохо сделать все приготовления для перехода к другому виду жизни. Но Учителя Белой Ложи посчитали, что у меня есть ещё работа на этом плане, так что сейчас, в возрасте 76 лет, я нахожу себя в таком же состоянии физического здоровья и умственных сил, в каком был в последние 30 или 40 лет. Тут стоит вставить слово или два, чтобы объяснить это положение вещей. Я никогда не был серьёзно болен — должно быть, я родился с необычайно крепким организмом. И я склонен считать, что по причине моей преданности теософической работе в меня вливались необычные влияния для поддержания моих физических сил. Возможно, когда высшая мудрость решит, что моя работа исполнена, отвод этих влияний может привести к быстрому упадку оставшихся во мне жизненных сил и переходу (который я буду лишь искренне приветствовать) в сверхфизические царства.

Сейчас, когда я это пишу, мы всё ещё среди великой войны, которой суждено изменить весь ход человеческой истории. Мне было позволено предсказать её приход ещё в 1911 г. Мои контакты с Белой Ложей через Роберта Кинга не прерывались с тех пор, как я последний раз о них писал, и до сих пор поддерживаются. В тот год я прочитал лекцию в Элевсинском Обществе, тогда существовавшем, которая произвела тогда на слушателей глубокое впечатление. Тогда не было сохранено полной стенограммы, но в «Вахане» за октябрь 1914 г. я опубликовал следующее заявление:

Как мне было сказано, Белая Ложа прилагает серьёзные усилия, чтобы отвратить катастрофу, но на полный успех осталось мало надежд. Плохая национальная карма, унаследованная с периода упадка Римской Империи, предоставила тёмным силам опорный пункт для своей зловредной деятельности. Бисмарк, на астральном плане ещё более могущественный, чем он когда-либо был при жизни, одержал германского кайзера. И последнего заставили поверить, что воля Бога в том, что немцы должны господствовать над всей Западной Европой. Мне позволили получить ясное видение его умонастроения. Ему «показали» конец войны — «триумф Германии». Тёмные силы, инструментом которых он стал, таким образом подбодряли его, чтобы он не оставлял усилий по его достижению. Он полностью отметал идею, что Англия может как-то вмешаться, и считал, что когда наступит кризис, мы разорвём союз с Францией.

Тем не менее, куда более достойный доверия информатор, предвидевший неизбежность войны, заверил меня, что в конце концов наша страна и Франция достигнут успеха и станут победителями.

В феврале 1911 г. я получил дальнейшую информацию. Мои записи говорят следующее:

Мне опять сказали, что война разразится в 1913 г. и будет «недолгой, но ожесточённой и ужасной». У меня нет определённых записей, касающихся продолжительности войны, но по моим воспоминаниям, мне было сказано, что она будет окончена в 18 месяцев. Но в программу неотложных событий, как это значилось в 1911 г., входило успешное вторжение немцев в нашу страну, которые в конечном счёте были бы вынуждены отступить из-за полного разгрома на континенте. Однако Балканская война отодвинула некоторые из таинственных сил, готовивших катастрофу, и Белая Ложа, будучи не в силах полностью отвратить катастрофу, во всяком случае смогла её отсрочить. Таким образом, выигранным временем удалось прекрасно воспользоваться для укрепления наших военно-морских сил, и мне было сказано, что к апрелю 1917 г. опасность вторжения в Англию практически исчезнет. Это утешительное убеждение было повторено и в следующий месяц и (будет только честно это добавить) была отмечена роль Уинстона Черчилля в стимулировании эффективности флота.

В течение этого года время от времени я слышал о разных попытках спровоцировать беспорядки в Европе, которые были сорваны Белой Ложей, и я постоянно ждал новостей, не происходит ли чего в Ирландии, где незадолго до начала великой войны, похоже, шли приготовления, предвещавшие серьёзную беду. Но мне всегда говорили не беспокоиться об Ирландии — ничего, напоминающего гражданскую войну, ей не грозило. События подтвердили это отрицательное пророчество, равно как и более знаменательное предсказание, касающееся самой великой войны, идущей сейчас, страшные последствия которой на низших астральных [под]планах, непосредственно окружающих физическую Землю, превышают по своему ужасу возможности всякого обычного воображения.

У меня есть одна краткая заметка, касающаяся перспектив этой войны, записанная в начале апреля 1913 года: «Германия сдерживается, зная о полной готовности сил Антанты. Если война начнётся, мы должны будем послать во Францию 200000 человек для действий на левом фланге».

А.П. Синнетт.

Когда война на самом деле началась, мне было позволено намного больше узнать о мощном сатанинском вторжении, которому она была обязана своим происхождением, и позже — рассказать это, что я и сделал в журнале «Nineteenth Century» за октябрь и ноябрь 1915 г. Мне нет нужды повторять здесь это объяснение — эти статьи всегда будут доступны. Мне было интересно услышать, что они очень рассердили тёмные силы, которые давно бы меня изничтожили, не пользуйся я защитой Белой Ложи.

В последние четыре года моё время было почти полностью занято теософической работой — я писал, выступал с лекциями и проводил собрания возрождённой Лондонской Ложи. Я продолжал жить на Джермин стрит до июля прошлого (1915) года, после чего переехал (как я считаю, под влиянием свыше) на Тэвисток сквэр 38, где я сейчас пишу в комнатах, которые некогда занимал один из Учителей, когда жил в Лондоне. В 1887 г. (год юбилея королевы Виктории) в этой комнате прошло совещание Учителей (их присутствовало десять) и были предприняты определённые шаги для конечного сближения и союза во взаимной симпатии между отдалёнными доминионами Британской Империи.

Здесь можно записать информацию о связанном с этим интересном положении вещей, ещё не ставшую сейчас, когда я пишу это, общепринятой у изучающих теософию. До конца прошлого века народ Соединённых Штатов Америки отмечался как тот, из которого разовьётся шестая подраса нынешней пятой коренной расы. Однако этот народ слишком глубоко погрузился в материальную цивилизацию, чтобы быть в состоянии исполнить такое предназначение. В конце концов для новой подрасы была выбрана молодая раса славян, но ещё много пройдёт времени, когда она достаточно, так сказать, подрастёт, чтобы реализовать свой потенциал. До того роль временной шестой подрасы будут играть британцы.

А.П. Синнетт,

Май 1916 г.

2 января 1920 г.

P. S. Через четыре года после даты моей последней записи, обнаруживая себя всё ещё в физическом воплощении (2 января 1920 г.), мне представляется желательным добавить к истории своей жизни некоторые заметки, касающиеся условий, в которых я провёл эти четыре года. Но подробный рассказ об этом просто содержал бы записи продолжавшейся теософической работы, лекций и писательского труда, хотя к концу этого периода меня приятно удивила тёплая волна признательности за мою теософическую работу, которой я по своему прежнему опыту вовсе не ожидал.

Прежде чем перейти к этой очень приятной теме, можно записать одно интересное событие, случившееся несколько раньше. 3 ноября 1916 года я серьёзно заболел — у меня случился приступ плеврита. Мне пришлось позвать врача, который настоял на постельном режиме и необходимости сиделки. Он считал моё положение очень серьёзным, и позже я узнал, что он даже пытался выяснить, кто является моим ближайшим родственником, хотя я даже и не думал, что моей жизни что-то угрожает. День или два я страдал от боли, но в целом недолгое заключение в моих комнатах оказалось для меня довольно приятным, поскольку вокруг меня в значительных количествах собирались друзья. Поначалу доктор хотел для меня «покоя» и ограничить посещения, но я не смог вытерпеть такого режима, и друзья толпились вокруг меня каждый день. В один день был достигнут рекорд, когда, к изумлению моей сиделки, к вечеру у меня собралось 11 посетителей.

8 ноября мне уже было достаточно хорошо, чтобы я смог провести сеанс с Робертом Кингом, где мне было очень чётко указано на две недели покинуть Лондон, но до отъезда не покидать своей квартиры. У меня было приглашение от сэра Харри Гриффина, остановившегося тогда в гостинице в Танбридж Вэллс, и 10 числа я отправился к нему и не возвращался до 29-го.

Потом я узнал эзотерическое объяснение своей болезни. Ночью вне тела я работал с Графом в России. В связи с этой работой по какой-то причине я был материализован физически, и в этом состоянии какими-то врагами из тёмных был успешно обрызган вредоносным влиянием, которым они свободно пользуются, и которое мы назвали «пастой Нептунион», поскольку она готовилась с использованием некоторых влияний, принесённых с планеты Нептун. Поскольку, когда это произошло, я был материализован, произошла отдача на моё физическое тело, что вызвало описанную мною болезнь. В течение двух недель, проведённых за городом, я был вылечен на высших планах таким образом, чтобы сделать меня неуязвимым для повторных подобных нападений.

В июне 1918 г. я очень приятно провёл время, отправившись в Эдинбург, чтобы председательствовать на съезде Шотландской секции Т.О. М-р Эллингсен устроил всё для комфорта моего путешествия на север, а в Эдинбурге меня очень гостеприимно приняли мистер и миссис Ингрэм. Поездка была во всех отношениях очень успешной, и лекции и собрания, проведённые мною, получили очень тёплый приём. Я вернулся в Лондон опять под попечением м-ра Эллингсена, и кстати могу добавить, что с тех пор сердечные дружеские отношения с ним доставляют мне огромное удовольствие.

В августе 1918 я провёл очень приятные две недели с миссис Вийк в Ситоне, Девоншир, и, возвращаясь обратно кружным путём, посетил теософические ложи в Икзетере, Челтенхэме и Борнмуте, в последнем месте остановившись на несколько дней с мистером и миссис Макрэ, чья симпатия и дружба и до, и после поездки туда доставляла мне огромное удовольствие.

В марте я отправился в лекционное турне по центру страны — в Лидс, Харрогэйт и Брэдфорд; для моего удобства все приготовления были сделаны м-ром Бестом из Лидса. От этой поездки у меня осталось много приятных впечатлений.

К этому времени я много узнал о произошедшем на более высоких планах в последние 10 лет. В действительности, моя жена, [действуя] со своей точки зрения на высших планах, сама избрала тот полный горя и болезненный способ ухода из физической жизни. И это было сделано вовсе не из соображений очистки от плохой кармы. У неё не было такой кармы. Она могла бы уйти легко, если бы не сделала этот выбор. Но ей нужно было прийти к пониманию возвышенной красоты самопожертвования ради всего человечества в целом. Полное освещение этой идеи в терминах, доступных для понимания на физическом плане, вряд ли возможно. Продвинувшиеся в изучении оккультизма отчасти её поймут по причине смутного знания о том, что Учителя Божественной Иерархии «несут карму мира». Так или иначе, своей жертвой моя жена, как выяснилась, создала условия, обеспечивающие ей чудесный подъём после ухода.

И если бы моей обычной карме было позволено действовать, я должен был уйти через несколько месяцев после жены, но ввиду сделанного ею, высшей мудростью мне было предложено принести жертву, сопоставимую с её жертвой, если я не согласен стать, так сказать, отстающим по отношению к ней. Так оно и было устроено, несомненно, с моего полного согласия на высших планах, что я должен выдержать утомительное долгое пребывание в физической жизни и посвятить эти годы работе для теософии. Потому были приняты меры к сохранению моей физической жизнеспособности, чтобы в течение десяти (а теперь уже одиннадцати) лет с момента ухода жены я не претерпевал никаких физических изменений — ни во внешнем виде, ни в способностях, будь то телесных или умственных. Так что в возрасте 80 лет, когда я пишу это, я чувствую себя как в 60 или даже моложе. Естественно, я полагаю, что вряд ли впереди у меня много лет, или хоть сколько-нибудь, до перехода в более возвышенные условия, но во всяком случае передо мной важная литературная задача, и я хочу выразить благодарность за тот недавний подъём признательности, о котором я уже упоминал.

Это началось с движения, запущенного несколькими моими самыми близкими друзьями-теософами — Моуд Хоффман, миссис Рассел и полковником Джонсоном, сыгравшим самую видную роль, чтобы публично выразить мне благодарность, принявшую форму денег, в которых я определённо нуждался. Хотя их сбор проводился главным образом в Лондонской Ложе, кампания вышла за её пределы, и почти до самой кульминации это предприятие было проведено так, что я о нём ничего не знал. Мне сказали об этом лишь незадолго до того, как преподнесли собранную сумму. Это произошло 5 апреля 1919 г. в доме мисс Хоффман на Харлей стрит, 146, где м-р Бэйлли Вивер, принявший значительное участие в предприятии, произнёс объяснительную речь и преподнёс мне чек на 510 фунтов стерлингов.

Собралось множество моих друзей-теософов, и хотя сюрприз был весьма мудро раскрыт мне за несколько дней, я не могу преувеличить того, насколько я был тронут и обрадован этой демонстрацией признательности. Сейчас я узнал, что идёт намного более широкая аналогичная кампания, движимая добрыми чувствами ко мне во всех частях и национальных секциях всемирного Теософического Общества. Может быть, я найду желательным сказать об этом больше, прежде чем эта рукопись будет закончена, но я уже глубоко тронут щедрыми импульсами, вдохновившими уже идущие подготовительные усилия.