Автомобиль Иоанна Крестителя

Глава 2

Разве бывает на свете что-нибудь омерзительнее петербургского ноября? Едва-едва рассеивается сырая хмарь, пропитавшая воздух, как эти чахлые просветы спешат назвать днем. Все же остальное время город погружен в сумерки, рвущиеся колючим ветром, под ногами чавкает грязь, на голову валится снег вперемежку с дождем. Если б не приятные люди, с которыми можно укрыться от непогоды в уютной гостиной, – и вовсе следовало бы завыть с тоски. Вот и приходится, нанеся необходимые визиты, отправляться в гости или принимать дома. Лишь бы не сидеть одному, слушая заоконные предзимние симфонии.

Доктор Коровкин ехал в закрытом экипаже, его специально за ним прислал сам купец Астраханкин, торговый туз, с недавних пор пользующийся услугами молодого, но надежного целителя, знающего не только европейскую, но и народную медицину. То есть частнопрактикующего врача Клима Кирилловича Коровкина.

Ныне молодой эскулап посетил апартаменты негоцианта на Биржевой линии Васильевского острова – астраханкинская девочка, малышка девяти лет, лежала в жару, – но от ветряной оспы ныне особой опасности не бывает. Если, конечно, соблюдать постельный режим и придерживаться рекомендаций врача.

Клим Кириллович прикрыл глаза, вспоминая ведущую на второй этаж, в жилые покои, мраморную винтовую лестницу и дубовый кабинет хозяина с кессонированным потолком и мозаичными картинами, похожую на восточную сказку ванную комнату, где приводил себя в порядок после осмотра больной. Он так увлекся, что перестал слышать завывания ветра и уличный грохот. Он предвкушал, как совсем скоро расскажет об этом визите профессору Муромцеву, его замечательной супруге и дочерям – профессорское семейство обитало тут же, на Васильевском.

Сегодня вечером он должен сопровождать барышень Муромцевых в гости – известная благотворительница госпожа Малаховская проводит вечер в пользу юродивой Дарьи Осиповой, которая ныне вхожа в царский дом. По городу упорно полз слух, что благодаря крикам невежественной юродивой императрица зачала, – и теперь весь двор носится с этой бабой, как с талисманом, ожидая появления на свет наследника Российской империи. Доктор поморщился и вздохнул. Слава Богу, у благотворительного вечера есть и приятный смысл. В числе гостей будет московская знаменитость – композитор Скрябин! И Брунгильде Николаевне Муромцевой, многообещающей пианистке, предстоит большая честь – играть в присутствии нового гения! Оценит ли тот игру молодой девушки? Одобрительное слово модного композитора так много значит для ее успешной карьеры!

Размечтавшийся доктор разомкнул веки – экипаж остановился, пережидая неожиданное препятствие, послышались невнятные голоса и визгливый мальчишеский дискант.

Доктор приоткрыл дверцу – и юркий мальчишка, лавируя между экипажами и редкими авто, едва ли не впрыгнул в карету, грязноватая рука с вечерним выпуском «Петербургского листка» просунулась вовнутрь.

– Купите, не пожалеете! Божий глас Дарьи Осиповой! Наследник во чреве! Смерть Короленко – погребение под Конан Дойлом!

Доктор с непонятным ужасом смотрел на орущего мальчишку, по синим губам которого стекала вода, и весь он был похож на выдернутого из воды окунька. Дичь, которую он порол, заставила доктора непроизвольно отстраниться и сунуть руку в карман. Ловкий окунек молниеносно схватил монетку и, бросив на колени доктора мокрую газету, захлопнул дверь экипажа.

Экипаж тронулся. Доктор с неприязнью уставился на влажную бумагу, испещренную мелкими черными буквами. Брать газету в руки не хотелось. Но тут его взгляд выхватил из мешанины слов фамилию Вирхова – и Клим Кириллович преодолел себя. Он развернул газету. На первой странице, в подвале, была помещена статья, призванная свидетельствовать о беспросветной серости столичной полиции. Оказывается, нынешним утром в квартире, сдававшейся внаем домовладельцем Рымшей, был обнаружен труп солидного мужчины. Вызвали полицию. Эксперты видимых повреждений на теле не выявили. Однако на столе нашли подозрительные предметы, в том числе каменный котелок с неизвестной солью и флакон с ядовитой кислотой. Следствие выдвинуло две версии – или смерть от разрыва сердца, или отравление, случайное или умышленное. Увы! Невежество следствия привело к тому, что, доверясь предъявленной домовладельцем визитке его несчастного квартиросъемщика, стражи закона объявили покойника, читавшего перед смертью последнюю модную книжку Конан Дойла, – господином Короленко! Живого и невредимого светоча русской литературы, отметить двадцатипятилетний юбилей деятельности которого собрался наконец-то и Петербург, – зачислили в покойники!

Доктор подумал, что надо бы встретиться с Карлом Ивановичем, утешить старика. Потом пробежал глазами другие страницы – в тайной надежде, найти что-либо о Скрябине. Но усилия его оказались тщетными, похоже, композитор визит свой афишировать не желал…

– Добрый вечер, Клим Кириллович, – приветствовала доктора в прихожей муромцевской квартиры темноглазая горничная Глаша. – Вас уж заждались.

Девушка помогла гостю освободиться от зонтика, саквояжа, калош, снять пальто с бобровым воротником. Клим Кириллович тщательно привел в порядок волнистую шевелюру, после чего горничная проводила его в уютную гостиную, выдержанную в зеленых тонах и полную живых цветов. Николай Николаевич, профессор химии Петербургского университета, из своего любимого кресла наблюдал, как его супруга Елизавета Викентьевна вносила последние штрихи в украшение дочерей. Мария Николаевна и Брунгильда Николаевна выглядели возбужденными и хорошенькими, они поприветствовали верного друга семьи шутливыми книксенами и, судя по одобрительному выражению лиц, остались довольны его вечерним костюмом.

– Добро пожаловать, милый Клим Кириллович, не кончился ли дождь?

– Увы, Елизавета Викентьевна, все моросит, – доктор Коровкин галантно приложился к руке профессорской жены, – хотя я ехал в экипаже самого Астраханкина и вышел сухим из воды.

– А почему ж ваша газета такая мокрая? – подала голос младшая профессорская дочь, темноволосая, синеглазая барышня лет девятнадцати.

– Все неймется нашей сыщице, ищет себе дела, – шутливо заметил профессор, вставая и пожимая руку своему бывшему ученику, а может быть, и будущему зятю. – Вместо того, чтобы прилежно учиться на своих Бестужевских курсах, все мечтает о сыскной карьере. Вы бы вразумили по дружбе Машеньку. Присаживайтесь.

Доктор повиновался и опустился на стул.

– Какая сыскная карьера? – возразила хозяйка дома. – Ее сыскная контора «Господин Икс» вполне сносно обходится без Мурочкиного присутствия. Софрон Ильич Бричкин успешно справляется с обязанностями помощника, Муру не беспокоит. Она все время отдает учебе. Мура, по-моему, Софрон Ильич уже недели две не звонил?

– Даже больше… – Мура обидчиво оттопырила яркую нижнюю губку. – Да и вообще. Все лето прошло, половина осени, а ни одного интересного дела, если не считать кота госпожи Брюховец.

– Этого кота я вспоминаю с неизменным ужасом, – шутливо содрогнулся доктор. – Интересно, сдали ли его хозяйку в психиатрическую лечебницу?

– Но кроме этого кота был еще… – Мура не договорила и прикусила язык.

– Господин Ханопулос Эрос Орестович, – с презрением подхватила ее старшая сестра, высокая, тоненькая блондинка, – ослепительный меценат, жертва хипесницы…

– Он плохо знал историю европейского средневековья, – Мура вздохнула, – а это было очень важно.

– Во всяком случае, – примирила дочерей Елизавета Викентьевна, – его приключения могли бы стать основой хорошего романа. Да, не породила еще земля русская своего Конан Дойла.

– Зато у нас есть русский Шерлок Холмс, – в серых глазах доктора мелькнули лукавые искорки, – король петербургских сыщиков Карл Фрейберг.

– Вот и написал бы кто-нибудь рассказы о его сыскном таланте! – воскликнула профессорская жена.

– Елизавета Викентьевна, – профессор взглянул на супругу поверх очков и, опершись на подлокотники, приподнялся с кресла, – я знаю вашу слабость к бульварным книжонкам, но зачем тратить драгоценную бумагу на всякую дрянь?

– Почему дрянь, папочка? – не согласилась Мура. – Господин Конан Дойл очень хороший писатель. Его читают даже наши профессора и хвалят.

– Конан Дойл, может быть, – уступил профессор, поймав укоризненный взгляд жены, и с задором продолжил: – Но уверен, три четверти нынешних книг можно смело сжечь или закопать, или засыпать ими каналы. А лучше пустить на осушение болот…

– Есть и хорошие книги, – равнодушно возразила Брунгильда, – и ноты нужны.

– Не спорю, не спорю, – сбавил гнев глава семейства, – нужна и научная литература, и популярная, и учебники, и хорошие стихи…..

– Например, стихи Иванова, их недавно господин Брюсов похвалил. – Мура покосилась на Клима Кирилловича, сохраняющего невозмутимое спокойствие.

– Жемчужина в навозной куче, – усмехнулся профессор. – А сколько деревьев погибло из-за потакания низменным вкусам? Лес жаль! Едва научившись читать, народ наш не Белинского и Гоголя с базара несет, а пошлые книжонки…

– Наша Глафира нисколько не испортилась, хотя и читает Пинкертона, – добродушно возразила Елизавета Викентьевна. – Все такая же славная девушка, порядочная, работящая.

Глаша, устанавливая на шестигранном столике поднос с графинчиком мадеры и миндальным печеньем, зарделась и оглянулась на доктора.

– Что вы сейчас читаете, Глафира? – мягко спросил Клим Кириллович, продолжая тискать сложенную газету.

– «Пуговица в уксусе». И там нет ничего против Божеского установления.

– И в «Веселых брюках» тоже все вполне пристойно, – поддержала Глашу хозяйка.

Профессор сердито хмыкнул. Доктор рассмеялся.

– Сейчас в моде новая повесть Конан Дойла. Вы ее не читали, Глаша?

– Нет, она ее не читала, – ответила Елизавета Викентьевна, – но я ее уже купила.

– Что? – профессор задохнулся от возмущения, его рука, потянувшаяся к графинчику, застыла в воздухе. – Захламлять квартиру? – Разливая темную тягучую жидкость по хрустальным рюмкам, он ворчал: – Боюсь, люди будут являться на свет Божий с единственной целью – читать, читать и читать тонны мерзких книжонок. То ли дело в Америке! Солидные господа покупают книги по своей специальности или для подарка детям. Мужчины читают только газеты. Дамы – журналы. Студенты – научную литературу. И все понемножку – христианскую, душеспасительную… Клим Кириллович, попробуйте мадеру, после улицы приятно согревает.

Доктор с благодарностью взял предложенную ему рюмку.

– Вот бы соединить в книжках христианское учение с уголовными расследованиями! – мечтательно протянула Мура, любуясь своим отражением на крышке рояля.

– Кажется, твоя мечта уже осуществилась, – утешила дочь Елизавета Викентьевна. – Новая повесть Конан Дойла называется «Автомобиль Иоанна Крестителя». Я сгораю от нетерпения…

– А потом, Елизавета Викентьевна, и нам с тетушкой Полиной дадите книжку почитать. – Доктор, с улыбкой следивший за профессором, посерьезнел: – Эта книжка связана с реальной смертью. Вот. Одним глазом взглянул.

Мура уставилась на влажную газету с нескрываемым интересом.

– Правда? Клим Кириллович, покажите?

– Даже не хочется. Обидели наши борзописцы уважаемого Карла Ивановича Вирхова.

– И за что же? – расстроилась хозяйка дома.

– Утверждают, что он принял стороннего покойника за господина Короленко. Не знает в лицо известного писателя.

– Что-то мне не верится, – с сомнением протянул профессор, – я, конечно, тоже, если встречу господина Короленко на улице, то не узнаю. Уверен, господина Вирхова ввели в заблуждение.

– Слава Богу, что Владимир Галактионович жив. – Мура перекрестилась. – У меня сердце упало – ведь мне поручено преподнести писателю поздравительный адрес на юбилейном чествовании от бестужевок.

– Вот и читала бы лучше книги Короленко, – проворчал профессор, – а не россказни об английских убийцах.

Мура смутилась.

– Но я все-таки не поняла, – голос Брунгильды Николаевны звучал бесстрастно и певуче, кажется, ее одну нисколько не волновала тема беседы, – а этот сегодняшний покойник, как он связан с новой книгой Конан Дойла?

Клим Кириллович встал, поставил на поднос недопитое вино и заходил по гостиной.

– Покойник читал ее перед смертью. Имя покойника не названо. Да и причина смерти не установлена. Есть подозрение на отравление, найден какой-то каменный котелок, может, с ядовитой солью.

– Карл Иваныч разберется, отправит соль на экспертизу, – быстро проговорила Мура. – Везет же ему. Столько интересных дел.

– Нам пора, поторопись, сестричка, – лениво протянула Брунгильда, не двигаясь с места, она видела боковым зрением, что доктор Коровкин любуется ее стройной фигурой, которую эффектно облегало строгое черное платье с светло-серой меховой оторочкой.

– Лучше б мы о господине Скрябине поговорили, – усмехнулся профессор, – все-таки тебе, дочь, предстоит ответственное выступление. – И, не удержавшись, фыркнул, победоносно оглянувшись на супругу: – Надеюсь, Дарье Осиповой оно тоже понравится…

Чета Муромцевых вышла в прихожую, чтобы проводить молодых людей. Когда суета, связанная с надеванием калош, ботиков, пальто, шляпок закончилась, Глаша отомкнула засовы и распахнула входную дверь. На ее пороге обозначилась насквозь промокшая фигура плотного невысокого мужчины.

– Господин Бричкин! Что случилось?! – воскликнула Елизавета Викентьевна.

– Прошу не беспокоиться. Ничего срочного, – ответил, стуча зубами, помощник Муры. – Я только хотел попросить Марию Николаевну завтра в полдень прибыть в контору.

– У нас есть дело? – пораженная Мура округлила синие глаза.

– Да. И очень важное. Дело о каменном котелке.