Авторитет

Глава 1 КРЕСТ ИЗ ИЕРУСАЛИМА

Секретарша Аллочка вошла в огромный, залитый солнцем кабинет и остановилась на пороге, дожидаясь, когда генеральный директор холдинга «НВК-система», оторвет взгляд от монитора ноутбука, поднимет голову и, слегка прищурившись, вопросительно взглянет на любовницу из-под бровей. От этого гипнотического взгляда у секретарши всякий раз пробегали по спине мурашки, а внизу живота появлялось сладкое томление. Именно таким взглядом Владиславу Александровичу удалось растопить лед в сердце женщины, уже поставившей крест на каких-либо чувствах, после вероломного предательства бывшего заокеанского бойфренда и постоянных домогательств всех последующих работодателей.

До прихода в холдинг Невского вернувшаяся из Соединенных Штатов и оказавшаяся не у дел тридцатидвухлетняя бывшая модель, а с некоторых пор – еще и убежденная феминистка Алла Монро успела поработать в трех крупных компаниях города – сотовой, риэлтерской и транспортной – всякий раз меняя место по одной и той же, насквозь банальной, причине – из-за настойчивых домогательств босса. С тех пор как Алле исполнилось четырнадцать лет, все без исключения мужчины смотрели на нее одинаково. Как голодный тиранозавррекс на сочный кусок мяса. И лишь немногим из них удалось добиться благосклонности самовлюбленной и избалованной девушки. Последним был американский агент Аллы. Ее единственная, до встречи с Невским, настоящая любовь. В течение пяти лет зарабатывавший на ней огромные деньги, он однажды, вернувшись домой заполночь, сильно пьяный и со следами губной помады на воротнике рубашки, неожиданно сообщил разменявшей четвертый десяток русской модели, что ее карьера завершена, контракт окончен, разрешение на работу продлеваться не будет, а значит, ей придется собирать чемоданы, возвращаться на родину и там подыскивать новую профессию. С такими «ножками от ушей, наивными детскими глазками и реальными, а не силиконовыми, буферами», а также блестящим знанием английского языка даже при отсутствии высшего образования проблем с куском хлеба у Аллы в Питере не будет. Так сказал Брайен и среди ночи выгнал ее из роскошного пентхауза на двадцать четвертом этаже высотки в Лос-Анджелесе. Вернувшись домой, к маме, в крохотную хрущевку на Охте, бывшая модель, твердо уверенная, что в родном городе ее примут в любое агентство с распростертыми объятиями, неожиданно натолкнулась на вежливое, но конкретное игнорирование со стороны местных торговцев женской красотой. Не помогла даже демонстрация своего лица на десятках известных на весь мир глянцевых страницах и обложках престижных заокеанских журналов. Директора кивали головой, чмокали губами, но тут же мягко давали понять, что тридцать два года – даже для большинства топ-моделей это фактически пенсионный возраст, после которого растиражированному лицу следует искать себя в других областях и профессиях. А уж про «рядовых лошадок» этого жестокого бизнеса можно даже не говорить. По сути, единственный их шанс устроить свою жизнь после окончания карьеры – это загодя подцепить богатого Буратину. Позже сделать это будет гораздо труднее.

Поняв, что вернуться на подиум и под софиты фотографов ей вряд ли удастся, Алла впала в затяжную депрессию. Забросила фитнес и даже пристрастилась к выпивке. Скопленные за время работы в США деньги таяли, как апрельский снег. За пять лет жизни с Брайеном она привыкла ни в чем себе не отказывать. Когда же от всех сбережений остались жалкие две тысячи долларов, ей на глаза случайно попалось объявление в Интернете о вакансии секретаря-референта в крупную сотовую компанию, с очень хорошим окладом. Правда, и требования к кандидаткам выдвигались весьма и весьма жесткие. Но ее взяли сразу, едва она появилась на пороге отдела кадров, где в эту самую минуту по счастливому стечению обстоятельств находился Хозяин – одетый с иголочки, вкусно пахнущий, сверкающий бриллиантовой заколкой для галстука и крокодиловыми ботинками – маленький, толстый, лысый и женатый буржуй с плебейской фамилией Тюлькин. С этого дня и началось ее хождение по мукам. Не будь Алла такой принципиальной, с юности искренне считающей, что для интимных отношений обязательно должна наличествовать если не любовь, то хотя бы элементарная страсть и симпатия – все могло сложиться и устроиться уже тогда, в самом начале. Хозяин империи мобильных телефонов готов был купить ей загородный дом, машину и обеспечить по высшему разряду. Но сердцу, как известно, не прикажешь. В результате гордая и принципиальная бывшая модель оказалась в холдинге «НВК-система». В этой крупной компании, объединяющей под одной крышей не один десяток самых разных сверхприбыльных бизнесов, работала бухгалтером школьная подруга Аллы. Именно она сообщила, что тридцатипятилетнему хозяину холдинга, некоему Владиславу Невскому, в прошлом – известному криминальному авторитету по кличке Рэмбо – требуется секретарь-референт со знанием английского. Так Алла впервые увидела Влада и ощутила на себе его гипнотический, завораживающий, насквозь пронизывающий взгляд. И поняла – это ОН. Конечно, ее снова взяли. А буквально через три дня они стали любовниками. Это случилось спонтанно, в конце рабочего дня, когда Алла принесла на подпись начальнику документы, и напоминало разряд в тысячу вольт, в одно мгновение проскочивший между пожирающими друг друга глазами, мужчиной и женщиной. Они сказали друг другу «да, сегодня, сейчас!», не произнеся ни единого слова. Сказали глазами. Мыслями. Флюидами. Влад не спеша раздавил в пепельнице окурок, встал из-за стола, подошел к двери, закрыл ее на замок, обернулся. Алла сделала шаг навстречу – и они тут же слились в объятиях. Целовались исступленно, жадно, неистово. Сначала упали на ковер, а потом как-то незаметно оказались на огромном, как и сам кабинет, кожаном диване. Ночевать в тот вечер домой, в коттедж на берегу Финского залива, Влад так и не поехал. Ночь они провели в его пустующей, редко посещаемой четырехкомнатной квартире на Садовой.

С тех пор минуло пять замечательных месяцев. И куда только девались все незыблемые феминистские принципы? Аллу не смущало, что Влад в прошлом – авторитетный, известный всему Санкт-Петербургу бандит, а значит, на пути к вершине криминальной пирамиды не раз лично грабил, унижал, пытал и убивал людей. Иначе в волчьем мире криминала он бы не поднялся, а может, и вообще бы не выжил, разделив участь тысяч канувших в небытие в битве за деньги и власть отморозков. Не смущало, что он вот уже десять лет «удачно» женат на падчерице бывшего чекиста и влиятельного чиновника государственного масштаба, во многом благодаря которому в конце девяностых смог отойти от рэкета и стать олигархом. Не смущало, что у Невского есть пятилетний сын Егор, которого Рэмбо просто боготворил. Алле было все равно. Она любила и была любима. И ради любви была готова смириться с тем, что им с Владом, скорее всего, так и суждено остаться просто любовниками. До тех пор, пока она банально не выйдет в тираж и красавец-мультимиллионер не обменяет ее на более молодую, сексуальную хищницу с длинными ногами, горячей похотливой щелью между ног и смазливой кукольной мордашкой. Алла была умной женщиной и не витала в облаках. Знала – так обязательно случится, и ждать уже недолго. При самом лучшем развитии ситуации – от силы года три. Потом – все. Но предпочитала не думать о грустном и просто наслаждаться, стараясь каждый новый день быть счастливой. Успев узнать характер Влада, она вполне допускала, что прежде, чем бросить ее и заняться новенькой пассией, Невский обеспечит ей более-менее безбедное будущее. Но этого ей было мало. Кроме денег, квартиры и содержания, принять которые от любимого можно, не поступаясь своими принципами, Алла хотела получить от Невского ребенка. Его ребенка. Их ребенка. Время поджимало. Через месяц ей исполнится тридцать три. Однако она не собиралась говорить о своих планах с Владом, а решила действовать наверняка, то есть поставить будущего отца перед фактом. По увы. Звезды отвернулись от нее. Ничего не получалось, несмотря на отсутствие какой-либо активной и пассивной контрацепции во время бурных занятий сексом, а также ее благую ложь насчет регулярного приема противозачаточных таблеток. Алла не сдавалась и терпеливо ждала, боясь даже думать о том, что причиной проблемы может оказаться ее единственный в жизни аборт, сделанный пять лет назад в далеком Лос-Анджелесе, по настоянию Брайена. Будь он трижды проклят, самовлюбленная длинноволосая ирландская скотина! Переспать с которой ради карьеры мечтают сотни юных шлюшек, приехавших покорять Штаты со всех уголков мира.

Алла вздохнула, прогнала упорно лезущие в голову мысли. Так и не дождавшись внимания увлеченно уставившегося в монитор Влада, подошла к столу. Положила поверх стопки бумаг кожаную папку с документами. Сказала с улыбкой:

– Привет. Ты сегодня рано. Не думала, что увижу тебя в офисе в такое время. Без пятнадцати девять. Чем это ты так занят, что даже меня в упор не замечаешь?

– Воюю, – признался Рэмбо, не прекращая стучать по клавиатуре. – Новая игрушка, чешская. Суперхит. Только на прошлой неделе диск в городе появился. Называется «Мафия». Ничего, прикольная. Типа Чикаго тридцатых годов. Я – простой таксист, случайно оказавшийся втянутым в крутые гангстерские разборки. Ну и… пошло-поехало. Прям как у меня пятнадцать лет назад!

– Все с вами ясно, Владислав Александрович, – улыбнулась Алла. – Ничего, что я отвлекаю?!

– Отвлекай, я разве против, – дернул щекой босс. – Борька три дня мучился, а дошел только до середины и завис. Не смог с пирса на корабль попасть. Дурила. Плюнул, принес мне. Заботливый. Чтобы я, значит, тоже помучился. Только фиг угадал. Я меньше чем два часа назад вошел и у же на последнем уровне. Скоро стану крестным отцом. Весь Чикаго будет валяться у наших ног! Жаль – не вся Америка.

– Не сомневаюсь, что ты выиграешь. Тебе ведь, в отличие от Самсонова, брать города не впервой. М-м?

– Это точно, – подтвердил Невский.

Алла обошла стол и оказалась у Рэмбо за спиной. Одной рукой обняла его за шею, слегка царапнув ногтями кадык. Другую засунула в карман пиджака своего кремового брючного костюма, достала упакованную в яркую подарочную бумагу и перевязанную крохотным бантиком коробочку и поставила перед Владом на стол. Нагнулась, поцеловала увлеченного игрой Рэмбо в на удивление шершавую, явно не бритую со вчерашнего утра щеку, мягко потерлась о нее кончиком носа. Прошептала в ухо:

– С днем рождения, милый. Не хочешь оторваться на минуту и посмотреть, что внутри?

– Ч-черт. Алка, радость моя, – после секундной заминки Невский остановил игру, стоп-кадром застывшую на мониторе. – Значит, ты вспомнила? Спасибо.

– Вспомнила, вспомнила. В отличие от некоторых, – бывшая модель не удержалась от укола. Три месяца назад любовник забыл поздравить ее в день рождения, за что был наказан покупкой десятидневного круиза по Нилу. Только вот ехать в Египет Алле пришлось одной. У главы холдинга «НВК-система» как всегда нашлись в Питере неотложные дела, требующие постоянного присутствия в городе. – Так ты откроешь, или нет?

– А ты разве не знаешь, что внутри? – лукаво прищурился Рэмбо, пробежав кончиками пальцев по упругим ягодицам Аллы. – Или это шкатулка-сюрприз с сезонной распродажи?

– Дурак, – беззлобно вздохнула секретарша и отвернулась. – Я голову ломаю, придумывая, что бы такое этакое-разэтакое можно подарить буржую, который носит галстуки за две штуки евро и обедает за двести, а ты издеваешься. Мальчиша-Кибальчиша на тебя нет. В «буденновке».

– Ну извини, – Влад поймал руку любовницы и поцеловал ладонь. – Падаю ниц, май дарлинг, и смиренно посыпаю голову пеплом. – Невский принялся нарочито аккуратно развязывать бантик и снимать бумагу с подарка. Буркнул с хитрым прищуром: – А насчет Мальчиша-Кибальчиша, так вымерли они все. Как динозавры. Кстати, ты это к чему?

– Так, к слову пришлось, – пожала плечами Алла. – Все-то тебе можно, Владик. Все дозволено. Все доступно. Все, от кого хоть что-то зависит в этом городе, тебя знают и уважают. Остальные – боятся. Сам же не так давно проговорился, мол, ты добился даже большего, чем мог себе представить десять лет назад. Когда вышел из тюрьмы и ввязался в войну с Чалым.

– С зоны, – поправил Рэмбо. – И что? – Он справился с бантиком и снял упаковку. Под бумагой оказалась крохотная, псевдостаринная деревянная коробочка с накидным крючочком и выжженными на крышке то ли языческими символами, то ли словами-закорючками на одном из восточных языков.

– А то, милый, – спокойно сказала любовница. – Есть такая русская поговорка. На то и щука, чтобы карась не дремал. Но ты, конечно, далеко не карась. Наоборот. Ты – матерый хищник, сожравший всех в отдельно взятом пруду.

– А, кажется, понимаю. Намекаешь на то, что я нюх потерял? – Рэмбо ухмыльнулся. – Раскидал всех обезьян, залез на самую высокую пальму, целыми днями ем бананы и тихо зарастаю жиром. Так, что ли?

– Не совсем. Такие, как ты, хищники нюх не теряют. Скорее – ты временно успокоился. В отсутствии явной угрозы. У тебя есть все – и бешеные деньги, и власть, и авторитет. Но тихая сытая жизнь не для волка. Я ведь вижу, как ты мучаешься. Сгораешь изнутри. Самому, первым, задираться – уже вроде как не в масть. Даже бизнес уже не в кайф. И что остается? Иногда мне кажется, что ты сутки напролет ждешь, когда кто-нибудь, такой же авторитетный и сильный, на тебя наедет. По беспределу. Круто. Как раньше, в середине девяностых. Наедет по полной, так, чтобы тебе опять стало по-настоящему страшно. За себя. За Егорку. Вот тогда твои глаза мгновенно вспыхнут. Тебе нужна опасность, адреналин. Постоянная битва за выживание. В расслабленном состоянии ты сохнешь. Я не права?

– Что, неужели так заметно? – без малейшей иронии спросил Невский. Откровение любовницы застало его врасплох.

– Для меня – очень, – призналась Алла. – Ведь я знаю тебя гораздо ближе, чем все остальные. Такого как есть. Без понтов и маски.

– И в чем это выражается? – Влад пристально взглянул на секретаршу.

– Трудно в двух словах. Ты как бессменный чемпион мира по боям без правил, который царствует на троне уже долгие годы, без аппетита, от скуки, рвет на части всякую мелочь и устал ждать, когда на горизонте наконец-то появится равный соперник и бросит ему вызов. Может быть, ты даже сам этого своего состояния не осознаешь. Просто время от времени чувствуешь дискомфорт. Напряжение. Желание выпустить пар. Но отключись от всего, буквально на пять минут, сядь в тишине, закрой глаза и загляни в глубь себя. Ты убедишься, что я права. Вот я и подумала… Ты – как магнит. Рано или поздно обязательно притянешь события, которых тебе так не хватает для полноты ощущений. Возможно, мой подарок поможет тебе вновь выйти победителем.

– Интересно, – покачал головой заинтригованный Влад. Откинул крючочек на коробочке, поднял крышку. Внутри, на черной бархатной подушечке, лежал кустарно изготовленный нательный крестик. Кажется, из серебра.

– Это не просто крест, – почти шепотом произнесла Алла. – Он из Иерусалима. Освящен у Гроба Господнего. Если в твою жизнь вновь придет беда, он поможет тебе. Только для этого ты должен сходить в храм, покаяться и отныне постоянно носить его на шее. Лучше всего на веревочке или кожаном шнурке, а не на цепочке. Так монахи советуют.

– Спасибо, – поблагодарил Невский. Бережно поставил коробочку на стол, встал, обнял Аллу. Поцеловал, потом отстранился и сказал:

– Это самый ценный подарок изо всех, которые я когда-либо получал.

– Специально заказала, на Святой земле, – улыбнулась Алла. – Ты правда доволен?

– Не то слово, – стремительно возбудившийся Рэмбо легко поднял любовницу на руки, понес на диван и вспомнил о том, что забыл запереть дверь кабинета лишь через четверть часа, когда они с Аллой, полураздетые, взмокшие, расслабленные, лежа на скрипящей белой коже, молча курили, пуская ментоловый дым в потолок.

– Почему ты так рано сегодня в офис приехал? – нарушила тишину секретарша. – И где твой броневик с дискотекой сопровождения? На стоянке его не было, когда я приехала.

– Да я же Борьку в аэропорт провожал. Самолет в шесть утра, на Франкфурт, – объяснил Влад. – Надо было обсудить кое-что по пути из Сестрорецка и перед посадкой отзвонить Клаусу. Этот урод в последний момент захотел тридцать процентов сверху. За перепрограммирование.

– Это насчет твоего нового казино? – догадалась Алла.

– Не только. В казино по плану всего тридцать пять аппаратов нужно. А я сразу триста пятьдесят заказал. Старые с точек по городу соберем, отправим в подконтрольную провинцию. Взамен тамошнего древнего хлама, который давно выкинуть пора. Новые поставим. Красивые. Сплошная электроника. Сопляки это дело любят. Ну и мы не в накладе. Благодаря золотой голове Клауса, у них, в отличие от моделей прошлого поколения, процент отдачи будет плавающий. То есть – регулируется программой, по желанию. После того как снимают банк, ставим на аппаратах максимальную отдачу, а потом плавно снижаем ее до минимума. И даем возможность джек-поту гарантированно вырасти до заоблачных размеров. А чем выше джек-пот, тем больше ажиотаж, больше играющих. Схема выходит на максимальную доходность, после чего очередной счастливчик вдруг становится богатеньким, и все начинается заново. Все довольны, все танцуют.

– С Клаусом договорились?

– Конечно. Чтобы мы и не договорились. Когда такое было? – хмыкнул Рэмбо. Нагнулся, раздавил окурок в стоящей возле дивана пепельнице. За дверью, в приемной, настойчиво звонил телефон. – Еще минут пять – и пора включаться. Дел сегодня много, нужно успеть разрулить до обеда. В пять дома гости собираются. А с тобой, радость моя, мы мой день варенья послезавтра отметим, в нашем любимом мотеле. Я уже звонил, предупредил, что снимаем весь, на сутки. Хорошо?

– Да ладно уж, – вздохнула Алла. – Я привыкла. Ты, между прочим, про машину и охрану ничего не сказал, – продолжала допытываться бывшая модель. – Что-то случилось?

– Нет. Охрану я в автосервис отпустил, – ответил Влад. – Фрол сказал, масло и фильтры на джипах пора менять. Отбегали. А броневичок мой… он здесь, на стоянке. Только новый. Вчера вечером получил.

– Бумер, серебристый такой? – вспомнила секретарша.

– Да, он, – подтвердил Невский. – Хорошая лошадка. Шустрая, удобная. Со спутниковой навигацией. Но вот борткомпьютер пришлось… того, отключить вообще. Достал он меня, пока до города ехали. Постоянно болтает, твердит, что мы должны выбрать более безопасный участок дороги. А у самого въезда в Питер, у знака, ямища огромная. Не объехать. Нас там тряхнуло слегка, так этот кретин двигатель вырубил, включил аварийку и сообщает: «Вы съехали с дороги». Представляешь?

– Цивилизация, – улыбнулась Алла. – Для них такие дороги, как наше Выборгское шоссе – это отсутствие дороги вообще. Вот и глючит.

– Это еще не самое смешное, – фыркнул Рэмбо. – Он ведь, компьютер этот, только по-английски и по-немецки голосовые команды понимает. Я приказываю ему вновь запустить все системы, а он мне снова бухтит насчет безопасности. Короче, я не выдержал и говорю: «Suck my dick!» Ну, то есть, отсоси… и все такое.

– Переводить не нужно. Плиз. Я знаю инглиш получше некоторых, – Алла легонько ущипнула лежащего без штанов Влада за ягодицу.

– Ладно, ладно, – отмахнулся Невский. – Ты дальше слушай! Этот электронный урод мне знаешь, что ответил? «This option temporaly unavailable»! Прикинь?! Эта операция временно недоступна!!! Вот я и думаю, может, я слишком поторопился свой старый броневичок на новый махнуть? – Влад лукаво глянул на лежащую рядом секретаршу. – Может, стоило подождать годик-другой, пока башковитые баварцы и эту опцию в тачку-люкс забабахают? Как думаешь, малыш?

– Извращенец, – Алла чмокнула Рэмбо в щеку. Встала с дивана и принялась одеваться, нарочито принимая соблазнительные позы и медленно натягивая кружевные трусики на аппетитную попку. – Хотя, знаешь, пусть попробуют. А я посмеюсь. Все равно, эта веселая на первый взгляд опция не найдет большого спроса.

– Это еще почему? А по-моему, очень даже найдет! Ха!

– Потому, милый. Резиновую куклу тоже можно трахать. Но ни одна искусственная игрушка, даже смазанная лубригелем, не сможет заменить живую женщину. И у ж тем более не сможет сделать настоящий минет.

– Сделать так же хорошо, как ты? – Рэмбо хитро прищурился и недвусмысленно поманил указательным пальцем Аллу.

– Тем более – так, как умею я! – отскочив на шаг, отрицательно мотнув головой и гордо задрав носик, сказала секретарша. – Хватит разврата, мой господин. Может, вы не слышите, но телефону меня на столе скоро взорвется. Не знаю, как тебя, но меня эти соловьиные трели нисколечко не возбуждают. Наоборот. Так что пора завязывать, приводить себя в порядок и включаться в трудовые будни. Тайм из мани.

– Вот за что я тебя люблю, так это за непредсказуемость и умение быть разной, – расхохотался Невский. – То скромная и невинная, как примерная смольная институтка из рода Растопчиных, а то ругаешься, как пьяная лярва со Староневского. Но, как ни странно, меня это ничуть не коробит. Я тебе даже больше скажу. Раз пошла такая пьянка, открою страшную мужскую тайну. Пай-девочек мужики действительно любят, но больше разумом и ушами, чем членом. Настоящая темпераментная женщина должна обязательно быть немного сучкой. В меру развязной в манерах, в меру дрянной. Но именно в меру. Понимаешь, о чем я, солнце? А жаркий мат во время секса, сударыня, мужчин, как правило, о-очень возбуждает. Вы не замечали?

– Замечали. Кончай валять дурака, Владик. Одевайся, – вздохнула Алла, снова нацепив маску строгого секретаря. Глянула на большие антикварные часы с маятником. – Через две минуты у тебя встреча с этим карманным фашистом, Карташовым. Он наверняка уже сверкает своей лысиной в приемной. Влад, умоляю. Не ломай комедию, проехали. Уже не смешно. В конце концов, почему я тебя уговаривать должна? Кому это нужно? Кто из нас босс, м-м?

– Все, все, все! – бывший бандит, а ныне – преуспевающий глава холдинга «НВК-система» поднял валяющиеся на ковре брюки и принялся торопливо одеваться. – Слово секретаря – закон для любого настоящего начальника. Как ты говорила: «На то и щука, чтобы карась не дремал»? Вот-вот.

– Только крестик в стол спрячь. И помаду с шеи смыть не забудь, карасик мой зубастый, – улыбнувшись, предупредила Аллочка, кивнув на офисный шкаф в дальнем углу просторного кабинета. За ним, легко отходящим в сторону, невидимая для посторонних, находилась дверь, за которой, в свою очередь, располагался персональный санузел, включающий не только раковину и «каменный цветок», но даже душевую кабинку. Как шутил по этому поводу Влад, не стоимость ремонта, мебели и висящих на стенах в офисе картин, а именно наличие персонального ватерклозета в двух шагах от рабочего места босса является истинным показателем крутости. Правда, Рэмбо честно признавался, что авторство этой крылатой и отнюдь не бесспорной фразы принадлежит не ему. Он вычитал ее в толстом деловом журнале, в статье про одного из величайших олигархов прошлого. Когда-то так сказал не кто-нибудь, а сам великий барон Ротшильд. А старик, как известно историкам от бизнеса, был скуп на сантименты и слов на ветер не бросал.

Глава 2 АКТРИСА И КИЛЛЕР

Публика бесновалась, забрасывая сцену театра букетами цветов, громко аплодируя и выкрикивая «браво!». Мужчины, находясь под впечатлением откровенного эротического финала, сдержанно улыбались, особо сентиментальные женщины утирали влажные глаза носовыми платочками. Артисты, занятые в спектакле – новой скандальной постановке по очередному роману находящейся в зените славы американской писательницы Анны-Джессики Ли – взявшись за руки, несколько раз подходили к самому краю подмостков и, отвесив зрителям поклон, словно накатившая на пляж морская волна, неспешно отплывали назад. Занавес дважды опускался и дважды поднимался вновь, а зрители, в порыве признательности все до единого повстававшие со своих мест, все никак не хотели отпускать любимых артистов, среди которых, вне всякого сомнения, наиболее сильные овации заслужила исполнительница главной роли, любимица петербургской публики юная Вера Лиховцева. В очередной раз, будучи не в силах удержать в руках подаренные ей горы цветов, она отходила к декорациям, опускала их на стоящую в углу сцены кровать и снова возвращалась к краю сцены, благодарно принимая поздравления и букеты от столпившихся на ступенях поклонников и просто почитателей ее таланта.

Подождав, когда увешанная сверкающими бриллиантами, пожилая пышнотелая дама вручит уже заметно уставшей от чествования Вере свой веник из завернутых в прозрачный целлофан трех алых роз, Рублевский поднялся по ступенькам на сцену и поставил у ног звезды большую корзину с бело-голубыми орхидеями и, припав губами к протянутой теплой руке, тихо произнес:

– Спасибо, это было великолепно. Вы – моя самая любимая актриса. Я счастлив, что могу снова видеть вас…

Выпрямившись, он продолжал держать руку Веры в своей руке и молча, с улыбкой смотрел в ее чистые голубые глаза, наблюдая, как стремительно меняется выражение ее красивого лица по мере того, как она его узнает. За какую-то долю секунды на лице актрисы поочередно отразилась вся гамма человеческих чувств и эмоций – от мгновенного испуга до с трудом сдерживаемых слез, навернувшихся на глаза, при виде воскресшего из небытия любимого мужчины.

Они не виделись больше года, с того самого дня, солнечного, но прохладного, когда случайный попутчик известной актрисы по двухместному СВ фирменного поезда «Красная стрела» Сергей позвонил ей домой и пригласил на свидание. Потом они как-то случайно забрели на пустынное лютеранское кладбище на окраине города, где впервые за многие годы из глубины мечущейся души Рублевского прорвались опасные для него самого и Веры откровения. А потом была выпитая прямо на могильной плите капитана Люндеквиста бутылка молдавского коньяка с конфетами, долгие разговоры двух нашедших друг друга в огромном мире людей, чудесный ужин при свечах в крохотном загородном ресторанчике недалеко от Финского залива, и, как завершение сказки, – восхитительная ночь любви, длившаяся, казалось, бесконечно. Когда наступило утро он, впервые за долгое время проснувшись по-настоящему счастливым, вдруг со всей остротой осознал ту огромную опасность, которая грозит Вере в случае продолжения их отношений и, скрепя сердце, поклялся, что больше никогда в жизни не напомнит этой женщине о своем существовании.

Поначалу не думать о ней было просто, потом – все труднее, а в последние дни перед акцией, в результате которой он, внедренный в криминальную группировку офицер ФСБ, лишь чудом вырвался из лап ментов, Вера все чаще стала являться ему во сне, спрашивая, куда же он исчез. И Рублевский не выдержал…

Сегодня утром, после встречи с полковником, Сергей пошел в ближайшие театральные кассы, чтобы купить билет на спектакль с участием Веры Лиховцевой. Но билетов на сегодняшнюю шумную, разрекламированную в СМИ премьеру в кассе не оказалось. Пришлось битый час стоять у кишащего людьми центрального входа в театр и ловить спекулянтов, заламывающих за билеты просто космическую цену. Впрочем, деньги для Сергея никогда не значили слишком много, ни в первой жизни, похороненной вместе с семьей, ни в нынешней.

– Ты?! – с трудом справившись с нахлынувшими эмоциями, спросила Вера, протянув руку и коснувшись кончиками пальцев гладко выбритой щеки Рублевского. – Я… уже и не мечтала, что мы когда-нибудь снова встретимся. Я думала, тебя у били…

– Прости. Я не мог с тобой встретиться, так сложились обстоятельства. Но теперь уже все позади, – неожиданно ощутив, как начинает кружиться голова, а сердце словно сжимает невидимая железная перчатка, Сергей глубоко вздохнул и на миг прикрыл глаза. – Извини, ради бога. Сегодня был трудный день, – переждав скоротечный приступ, пробормотал он.

– Ты нездоров? – испуганно спросила Вера, не обращая внимания на настойчиво протягиваемые очередным запрыгнувшим на сцену зрителем букет гладиолусов и блокнот с авторучкой. – Если хочешь, подожди меня у служебного входа, я скоро выйду. Хорошо? Только не исчезай!

– Хорошо. Я буду ждать в джипе, на другой стороне улицы, – пообещал Рублевский. Развернулся, плечом потеснив столпившихся на ступенях поклонников, спустился в партер и направился по проходу между креслами.

Снова напомнила о себе не зажившая окончательно ножевая рана, к тому же напряжение нескольких последних суток сказывалось на здоровье и нервах. Сергею, пробирающемуся сквозь бурлящую толпу театралов к гардеробу, стоило немалых усилий сохранять бесстрастное выражение лица. Перед глазами то и дело плясали темные круги, каждый вздох отзывался в левом боку тупой болью, заставляющей сжимать челюсти.

Вера, глядя вслед уходящему к фойе Рублевскому и машинально принимая назойливо подсовываемые ей блокнот и авторучку, торопливо чиркнула на листе бумаги закорючку, извинилась, подняла со сцены подаренную Сергеем корзину с чудесными орхидеями и почти бегом бросилась за кулисы, в гримерку, начисто позабыв про лежащие на сцене десятки разноцветных букетов. Теперь они не значили для нее ровным счетом ничего. Еще сегодня утром, на финальной репетиции перед премьерой, она и предположить не могла, что встреча со случайным любовником, исчезнувшим из ее жизни так же стремительно, как и появившимся, поднимет в ее душе целую бурю чувств.

Смыв грим и переодевшись, Вера покинула театр через служебный вход, прихватив с собой только орхидеи, перебежала дорогу и юркнула в приоткрывшуюся переднюю дверь «лексуса», который тут же сорвался с места и, набирая скорость, помчался вперед по улице.

Какое-то время, совсем недолго, они молчали, ища подходящие слова для начала разговора, затем Вера, перегнувшись через спинку сиденья, положила назад корзинку с цветами, печально вздохнула и, глядя прямо перед собой, сказала с плохо скрываемыми нотками обиды в голосе:

– Если ты воскрес только для того, чтобы завтра утром исчезнуть снова, думаю, тебе нет смысла пускаться в пространные объяснения о причинах столь долгого отсутствия. Просто отвези меня домой, и все. Я хоть и современная женщина, и неплохая, в общем, актриса, но, увы, не гожусь на роль любовницы на час. Я не могу так, Сергей.

– Прости, – примирительно ответил Рублевский, привычно бросая цепкий взгляд в зеркало заднего вида. – Я виноват перед тобой. Тогда, в ту ночь, я понял, что ты значишь для меня слишком много, и поэтому предпочел не ломать тебе жизнь и заставил себя забыть о том, что между нами произошло. После моих непростительных откровений ты догадываешься, кто я на самом деле и чем занимаюсь…

– И что же вдруг изменилось? – по-прежнему холодно спросила Вера, отвернувшись к забрызганному капельками растаявшего снега стеклу и стараясь не смотреть на сидящего рядом Рублевского. – Ты прекратил убивать людей, решил сменить профессию и обзавестись семьей?! Купить домик в деревне, корову, гусей или столь модных в последнее время страусов?

– Я никогда не убивал людей, – сухо поправил Сергей. – По крайней мере, в том понимании этого слова, которое я в него вкладываю. Дело не в этом. Просто я не смог забыть тебя, как ни старался. Я постоянно думал о тебе… о нас, и пытался представить себе наши дальнейшие отношения, но у меня ничего не получалось. Я прокручивал в уме десятки самых разных вариантов, и все они, учитывая мой специфический образ жизни, оказывались не стоящими ломаного гроша! В конце концов я решил, что судьба противится тому, чтобы мы были вместе, и смирился. А когда окончательно понял, что этот искусственный, насквозь выдуманный самообман лишь подтачивает меня изнутри, что нет смысла строить планы, а нужно просто один раз решиться и будь что будет, когда я был готов сказать тебе об этом… вмешались обстоятельства, надолго лишившие меня возможности объясниться.

– И, надо полагать, теперь действие этих ужасных обстоятельств закончилось? – с иронией спросила Вера, прикурив от маленькой золотой зажигалки «зиппо» тонкую дамскую сигарету, наконец-то повернулась лицом к Рублевскому. – Давай, я попробую догадаться, что это были за обстоятельства, которые помешали тебе хотя бы поднять телефонную трубку и набрать мой номер! Наверное, ты выслеживал матерого бандита, нет – опасного маньяка, того самого Джека-потрошителя, который изнасиловал и задушил семерых девушек в Петербурге и области?! Ты его выслеживал, а потом настиг во время нападения на очередную жертву и – пиф-паф! – пристрелил, всадив две пули прямо в сердце!

Скептически покачав головой, Вера сделала глубокую затяжку и снова отвернулась к окну.

– Приблизительно так все и было, – на губах Рублевского непроизвольно мелькнула улыбка. Вера и не догадывалась, насколько близко она сейчас была к истине.

Сексуальный маньяк-убийца, которого безуспешно разыскивала вся милиция Питера, испуганно взывающая к помощи девушка в сумеречном безлюдном парке и две пули – правда не в сердце маньяка, а в затылок – все это действительно имело место, и не так давно. Однако слежки никакой не было, Сергею помогла чистая случайность, едва не стоившая ему жизни. Возможно, когда-нибудь, когда придет время зачехлять оружие и уходить на покой, он сможет рассказать Вере всю правду о себе. А сейчас нужно просто делать то, ради чего он решился воскреснуть из небытия и прийти в театр с полной корзиной орхидей. Нужно расставить все точки над «i».

– Все было почти так, как ты сказала. Но ты забыла добавить про тяжелое ранение, – закончил Сергей и выжидательно посмотрел на молча курящую Веру. Лиховцева на мгновение замерла, так и не донеся сигарету до поблескивающих нежно-розовой помадой губ, а потом повернулась и уже совсем другими – сочувствующими – глазами посмотрела на сосредоточенно ведущего машину Рублевского.

– Это правда? – тихо спросила она. – Про ранение?

– Абсолютная, – кивнул Сергей, притормаживая у светофора, за которым начинался Невский проспект. – Как выкарабкался – одному Богу известно. Бывало, и раньше подстреливали, но чтобы ножом в печень – таких промашек мой ангел-хранитель не допускал. Да только замучил я его, наверное, устал он беречь меня ежесекундно на протяжении стольких лет… Спасибо эскулапам из военного госпиталя, вытащили, выходили. Только я, мерзавец неблагодарный, едва глазки открыл – взял и слинял. Причем слинял банально, как Шурик из «Кавказской пленницы». Через забор, в пижаме.

– Ты не шутишь? – Вера, словно боясь обжечься, осторожно положила левую руку ему на плечо.

– Какие могут быть шутки, – включив первую скорость и бросив машину вперед и вправо, пробормотал Рублевский. – До сих пор ничего жареного и острого есть не могу, сразу аврал. Не говоря про алкоголь. Да и прихватывает по несколько раз в день, иногда так, что зубами скрипеть приходится, чтобы не завыть. Одно слово – инвалид. Только коляски с электромотором не хватает…

– Так вот, значит, почему ты так похудел, – окончательно сбросив маску отстраненности, почти ласково сказала Вера. – Щеки провалились, под глазами темные круги. Раньше их не было. Выглядишь так, словно только что вернулся из длительной турпоездки на лесоповал солнечного Магадана.

Она заставила себя улыбнуться и вдруг уткнулась лицом в мягкий рукав надетого на Сергее черного канадского пуховика с меховым капюшоном.

– Господи, ну почему ты так долго пропадал, Сережа?! Я так тебя ждала, а ты… негодяй, хоть бы одно слово, где ты, как!

– Прости меня, двоечника. Я больше не буду, – облегченно вздохнул Рублевский, с радостью сознавая, что все разрешилось как нельзя лучше. – Надеюсь, я не слишком напугал тебя рассказом о своем ранении? Просто… помнишь, во время нашей первой встречи, в купе «Красной стрелы», ты сказала, что даже самую избалованную женщину легче всего завоевать, вызвав в ее душе два чувства – любопытство и жалость? Знаешь, ты оказалась права. В прошлый раз ты сама призналась, что я поймал тебя на любопытстве. А сейчас…

– Ах ты жулик! – стремительно выпрямившись, словно под воздействием разжавшейся внутри пружины, воскликнула Вера и принялась настойчиво лупасить Сергея кулачками по спине и груди. – Обманул, значит, да?! Эксперименты надо мной ставить вздумал, гладиатор несчастный?! Быстро останови машину, я выхожу!!!

Актриса так решительно вцепилась в руль, что Рублевский, дабы избежать столкновения с бегущими по Невскому многочисленными автомобилями, вынужден был сбросить газ, включить указатель правого поворота и, взглянув в боковое зеркало, залихватским броском притереть изящный внедорожник к бордюру, пропахав стучащими АБСкой колесами по сырому асфальту две извилистые тормозные дорожки.

– Мерзавец! – чуть не плача, выкрикнула Лиховцева, безуспешно пытаясь открыть заблокированную Сергеем пассажирскую дверь. – Выпусти меня сейчас же! Ненавижу тебя!!!

– Вера, подожди… Ну, успокойся, – Рублевский не без труда обнял ее рукой за плечи, развернул лицом к себе и крепко стиснул в объятиях, покрывая щеки, губы и шею жаркими поцелуями. – Верочка, милая… Не было никакого эксперимента, честное слово! Я действительно поймал финку и едва не отдал богу душу. Ну, хочешь, я тебе шов покажу, прямо сейчас?

– Что ты со мной делаешь, а?! – заметно ослабив попытки вырваться, всхлипнула актриса. – Нельзя же так издеваться, я не манекен, я жи-ва-я, если ты этого до сих пор не разглядел!!! – Она снова безрезультатно дернула ручку двери. Взмолилась, чуть не плача: – Пожалуйста, я тебя очень прошу, выпусти меня. Я доеду домой на метро, пока оно еще не закрылось.

– Вот видишь, до чего доводит одиночество? – как можно мягче и спокойней произнес Рублевский, мысленно ругая себя последними словами за неудачную попытку пошутить. – Я совершенно разучился общаться с женщинами, даже с той единственной, которая мне дорога и которую люблю. Скажи, неужели мне суждено вечно просить у тебя прощения, стоя на коленях?

– Не надо кидаться такими словами, Сережа, – после короткого молчания прошептала Вера. – Это пошло и… и…

– Ты хочешь, чтобы я повторил еще раз? – заглянув Вере в глаза, негромко сказал Сергей. – Я люблю тебя. Я тебя люблю.

– Господи! – из бездонно-голубых, счастливых глаз актрисы хлынули так долго сдерживаемые слезы. – Сереженька, милый, мы с тобой просто немножко сошли с ума. Так не бывает. Я… мамочки мои!

Их пылающие губы слились в поцелуе, таком жадном, страстном, что казалось, ему не будет конца. По они вынуждены были разжать объятия, когда со стороны водительской двери неожиданно раздался настойчивый стук в тонированное, совершенно непрозрачное снаружи стекло. Рублевский обернулся.

Возле машины стоял, нетерпеливо поигрывая полосатым жезлом, похожий на бульдога краснорожий гаишник с бегающими, заплывшими жиром глазками. По его торжествующей ухмылке можно было без труда понять – дорожный рэкетир весь в предвкушении мзды с очередного «сладкого лоха».

При виде милицейской формы по спине Рублевского прокатилась холодная волна. Его правая рука незаметно скользнула под сиденье и нащупала холодную рукоятку закрепленного там пистолета с глушителем. Другая надавила на кнопку плавно поплывшего вниз стеклоподъемника. В уютное тепло салона ворвался холодный ветер с закрученными ветром хлопьями мелкого колючего снега.

– В ч-чем дело, к-командир?! – растянув фальшивую, резиновую улыбку до ушей, слегка заикаясь и подергивая головой, протянул Рублевский, мгновенно оценив ситуацию. Ствол, похоже, не понадобится. Все банально. Оказывается, вынужденный экстренно тормозить, он остановил машину прямо под знаком «стоянка запрещена».

– Старший лейтенант Пузанов, – представился гаишник, лениво махнув рукой у виска. – Техпаспорт на машину и водительское удостоверение предъявите.

– П-пожалуйста, – повиновался Рублевский.

Заграбастав документы, мент торопливо, больше для вида, пролистал их и, убрав в карман куртки, процедил сквозь зубы, глядя мимо Рублевского:

– Если слепой, очки надо носить, товарищ водитель! Для кого здесь знак висит, для Пушкина? Разрешается кратковременная остановка для высадки и посадки пассажиров, а вы тут уже пять минут стоите. Нарушение.

– Из-звини, начальник, я з-здесь с девушкой, с-сам понимаешь, за-а-аговорились! – состроив благодушную физиономию богатого, но не слишком умного торгаша-простофили «а-ля пять киосков на Апрашке», развел руками Сергей. – Виноват, товарищ ком-мандир. Договоримся, базаров нет! Сколько с меня без квитанции?

– К нам в машину пройдемте, – кивнул краснорожий, барской походкой направившись к спрятавшейся за ограждением подземного перехода милицейской «шестерке», за рулем которой, как заметил Рублевский, сидел еще один жлоб в погонах.

– Подожди меня, я скоро, – подняв стекло на двери, сказал Сергей. – На всякий случай: я тебя посадил возле театра, раньше мы никогда не встречались.

Выскользнув из «лексуса», он бегом преодолел расстояние до милицейской тачки и, повинуясь кивку гаишника, сел на заднее сиденье. Скользнул глазами по щитку приборов, на котором была приклеена переводная картинка с голой женщиной, и на секунду обомлел, увидев воткнутый между перепонками жалюзи фоторобот и без труда узнав в нем самого себя. Значит, уже подсуетились, размножили и разослали, с соответствующими инструкциями. То-то этот жирный боров сразу бабки брать не стал, сюда заставил нырнуть! Но если он опознан, почему никто из двух гаишников не сел с ним рядом, направив в ребра табельный ствол? Хотя какой логики можно ждать от быдла в погонах?

В голове Рублевского стремительно пронеслась последовательность всех его предстоящих действий, именуемых в неких специальных пособиях как «бой на ограниченном пространстве». Расклад был для начинающих, ситуация на уровне простейшей. Вырубить ментов он мог за пять секунд, без малейшего напряжения, а потом спокойно вытащить из кармана краснорожего документы, сесть в тачку и – гудбай, Америка. Раньше чем через десять минут господа офицеры не оклемались бы.

– Ну что, мужик, пятихатка и разбежались. – Когда Сергей уже сгруппировался, приготовившись к паре-тройке молниеносных бросков, один из гаишников – тот, что сидел за рулем «шестерки», капитан, по-хозяйски потянулся, разминая затекшую от длительного сидения спину, и без лишних предисловий назвал таксу, обернувшись через правое плечо. – Еще считай, что дешево отделался. Тачка у тебя больно крутая. Надо бы на угон пробить, экспертизу провести. А это – к нам в батальон ехать, как минимум три часа ждать.

– Н-нет проблем, к-командир, держи, – послушно вытащив из кармана ворох смятых купюр, Рублевский протянул деньги, получив взамен отобранные толстяком права и техпаспорт.

– Больше не нарушайте, товарищ водитель! В следующий раз будет дороже. Все, свободен, проваливай к своей соске, – махнул рукой капитан, пряча деньги в недра форменной зимней куртки и теряя к отработанному лоху всякий интерес. – Стас, гля, «бумер» на перекрестке стоит, сейчас поворачивать будет! Ну-ка тормозни его, козла…

Сергей вышел из ментовского корыта, юркнул в теплый салон внедорожника и, круто взяв с места, влился в редкий поток бегущих по ярко освещенной улице автомобилей.

– Все нормально? – погладив его по щеке тыльной стороной руки с улыбкой спросила Вера. – Я, честно говоря, уже за тебя испугалась. Видел бы ты выражение своего лица, когда выходил из машины. В голливудских боевиках с таким каменным лицом бывают только злодеи.

– Брось, какой из меня, калеки, злодей?! – усмехнулся Рублевский, все еще видя перед глазами свой почти неотличимый от оригинала фоторобот. – Я теперь даже мухи не обижу.

– Ой, – спохватилась актриса, – Сереж. Я совсем забыла тебе назвать свой домашний адрес! Нам в Уткину Заводь. Там, за мостом, нужно будет свернуть направо.

– Не продолжай. Я знаю, куда ехать. На твоем закрытом стеклопакетами балконе стоят завернутые в полиэтилен горные пластиковые лыжи «фишер». Угадал?

– Знаешь, Сережа. У меня такое ощущение, что в ближайшем будущем меня ждет еще много всяких сюрпризов, – призналась Лиховцева. – И они уже начинаются.

– Привыкай, – улыбнулся Рублевский, свободной правой рукой обнимая Веру. – И, пожалуйста, ничего не бойся. Я рядом.

– Вот уж действительно! – иронично заметила актриса. – Нет более безопасного места, чем рядом с тайным агентом. – Прильнув к Рублевскому, актриса чмокнула его в щеку. – Ваша фамилия, сударь, случайно не Бонд? Джеймс Бонд?!

– Мимо, – качнул головой Сергей. – Бонд – англичанин. Кокни. А моя настоящая фамилия… называть ее не буду, в узких кругах она и так широко известна… досталась мне в наследство от прадеда-пшека. Звали его Збигнев. Жил он в Варшаве и еще при последнем царе-батюшке, Николашке, владел заводами-газетами-пароходами по всей Польше. Короче, как сейчас принято говорить, был самым что ни на есть тамошним олигархом. Чистая правда, между прочим. Не веришь?

– Верю, верю. Иначе бы откуда у тебя взялось такое породистое, просто-таки, аристократическое лицо?

Вера поцеловала Рублевского. Предупредила, хитро прищурившись:

– Если завтра утром ты снова исчезнешь, мерзавец этакий, клянусь – я тебя из-под земли достану. И тогда – берегись. Будешь знать как разбивать сердце невинной девушки. Понял шутку юмора? Правнук олигарха.

– Я не исчезну, малыш, – вздохнул Рублевский. – Разве что…

– Что? Опять?!

– Разве что убьют. При моей работе это возможно. По скорее сам надоем. И тогда ты меня банально прогонишь. Веником.

– А вот фигушки! Первого не дождетесь, а на второе даже не надейтесь! – Вера мягко потерлась кончиком носа о щеку Сергея. Прошептала, глядя в заляпанное дорожной грязью ветровое стекло:

– А может быть, я вообще обнаглею и замуж за тебя, будущего генерала, захочу. Потому что если я кого-нибудь по-настоящему люблю, то это – на всю жизнь.

Рублевский не ответил. Лишь нащупал руку Веры и крепко сжал. В горле капитана ФСБ словно застрял комок. Перед его предательски повлажневшими глазами вдруг встали родители, жена и дети, погибшие во время войны в Приднестровье от рук обдолбанных молдавских отморозков, выстреливших в окно стоящего на самом берегу реки мирного дома из ручного гранатомета. Когда-то в прошлой жизни, перед венчанием в тираспольском православном храме, он, тогда еще юный, только-только надевший офицерские погоны лейтенант, говорил своей будущей жене Марине точно такие же слова: «Верь мне. Если я люблю – то это на всю жизнь». Но жизнь, а точнее – смерть и война, превратила эти слова в прах. Вместе с пятью самыми дорогими на свете существами. С тех пор минуло десять лет. До недавних пор Рублевский был уверен, что страшная трагедия навсегда лишила его возможности полюбить другую женщину. Но, похоже, время действительно лечит и после вызванной чудовищным потрясением многолетней паузы дает человеку еще один шанс обрести счастье.

Кто-то из известных американских актеров, то ли Роберт Де Ниро, то ли Марлон Брандо, однажды в шутку сказал, что самое большое удовольствие – это в плохую погоду сидеть в собственном теплом доме, в кресле-качалке, возле уютно потрескивающего камина, пить шотландское виски, курить кубинскую сигару, смотреть красивый эротический фильм и гладить лежащую на коленях пушистую сибирскую кошку.

Стекла в окне, задернутом белой прозрачной тюлью, слегка задрожали, когда очередной раскат столь редкого для середины ноября грома прокатился по спальному микрорайону, расположенному на самой окраине города, в местечке с сохранившимся еще со времен Петра красивым названием Уткина Заводь. Вполне возможно, что в те стародавние времена, когда новая столица Российской империи не разрослась еще до нынешних размеров и граница города, охраняемая казачьими разъездами, проходила где-то в районе Балтийского вокзала, здесь, на протекающей рядом Неве, действительно в изобилии водились утки. Но это было когда-то. А сейчас на берегу реки, в пяти минутах ходьбы от обычной двенадцатиэтажки, за бесконечным каменным забором и красными железными воротами расположилась Аварийно-спасательная партия ВМФ, возле бетонного пирса которой, в мутной, с кляксами мазута и плывущими по поверхности «бычками» и презервативами, невской водичке стояли несколько выкрашенных серой краской рейдовых водолазных катеров.

Рублевский открыл глаза, чувствуя, как после короткого перерыва на полуторачасовой сон, в нем опять просыпается всепоглощающее мужское желание. Медленно провел ладонью по гладкому водопаду Вериных волос и, на секунду задержавшись в нерешительности, скользнул дальше, обогнув плечо и ощутив под пальцами крепкую, упругую грудь. Слегка сжал, прислушался. Актриса спала, лежа на боку поверх теплого одеяла. Она еле слышно посапывала, и никак не реагировала на его, недвусмысленные прикосновения. Удивительно, но это только сильнее распаляло Сергея, который в тишине маленькой спальни, казалось, слышал громкое ухание своего, резко удвоившего частоту ударов, сердца. Ему вдруг до умопомрачения захотелось овладеть ею. Несмотря на то что красавица Вера была для Рублевского далеко не первой и даже не десятой женщиной за прошедшие после гибели жены годы, это было совершенно новое и потрясающее чувство.

Господи, как она прекрасна, наверное, в сотый раз со дня их первой встречи мысленно произнес Рублевский, осторожно переворачивая девушку на спину. Как скульптор, оценивающий только что созданный им бессмертный шедевр, он снова заскользил пальцами по ее телу, опускаясь к тускло просматривающемуся в полумраке ночи светлому треугольничку внизу ее по-девичьи плоского и гладкого живота. Где-то там, у сокровенной щелочки, должна быть маленькая коричневая родинка, знать о существовании которой дано лишь избранным. Если верить словам Веры – то он, Сергей, был всего лишь пятым мужчиной, кому выпало такое безусловно приятное право. Сергею в это «чистосердечное признание» тридцатитрехлетней театральной звезды верилось с трудом. Особенно если принять во внимание ее профессию и обилие вращающихся вокруг со студенческих пор смазливых самцов. В то же время интуиция подсказывала ему, что девушка говорит правду. Вопреки сложившемуся стереотипу, профессия актрисы совсем не обязательно предполагает пресловутую модель поведения и свободный, если не сказать – развязный образ жизни. Удивительно, но оказавшись второй раз в одной постели с Верой, капитан вдруг поймал себя на мысли, что он – взрослый, уверенный в себе мужик – банально ревнует ее к бывшим любовникам, которым вместе с ней было так же хорошо, как ему сейчас. Смешно. Наивно. Нелепо. Но – чистейшая правда. Более того – эта ревность даже доставляла ему удовольствие. Что вообще не вписывалось ни в какие ворота. Зато на ум настойчиво лезла фраза из шекспировского «Гамлета»: «Есть много в этом мире, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». К чему бы это?

Вера вздрогнула, ее опущенные веки затрепетали. Рублевский напрягся, внимательно вглядываясь в ее красивое, со слегка вздернутым носиком и чуть припухшими губками, лицо, на котором, как ему вдруг показалось, появилась слабая улыбка. Секунды шли, но Вера по-прежнему спала, ее обнаженная грудь с торчащими кверху темными сосками плавно и ритмично вздымалась и опадала. Значит, померещилось.

Осторожно приподнявшись на локтях, Сергей не спеша, стараясь не прикасаться к телу девушки, что, принимая во внимание вздыбившийся, гудящий от напряжения член, было совсем не так просто, перевернулся, оказавшись над ней сверху и, втиснув колени между ее ног, аккуратно раздвинул их, освобождая себе путь к заветной цели. Вера никак не реагировала, и это еще больше завело Рублевского, от возбуждения у него даже закружилась голова. Спальня, казалось, пошатнулась, когда он, уперевшись концом члена во влажный и горячий вход во влагалище Веры, двумя резкими толчками глубоко вошел в нее. И практически одновременно ярко вспыхнула за окном молния и раскат грома заставил задрожать стоящие на стеклянном столике чашки. В голове Сергея словно взорвалась световая граната. И тут же стройные, загорелые ноги переставшей притворяться актрисы крепко обхватили его за поясницу, две тонкие ласковые руки, как лианы, обвили шею. Уткнувшиеся прямо в ухо мягкие губы жарко зашептали:

– Хитрюга! Шпион ты мой ненасытный! Чудовище! Варвар!.. Зверь… Ну, давай!.. Еще!.. Я хочу тебя!!!

– Я люблю тебя, малыш! – пьянея от счастья, хрипло выдавил Рублевский, чувствуя, как проваливается в умопомрачительный сексуальный водоворот. Он буквально зашипел от пряной смеси резкой боли и дикого удовольствия, когда острые ноготки вонзились в его плечи…

Потом они долго лежали, счастливые и утомленные, и курили длинные ментоловые «Мор», думая каждый о своем. Вера легонько поглаживала крепкую, в меру лохматую грудь Рублевского и еле заметно улыбалась кончиками лукаво изогнутых губ.

– Утро уже… – прошептала она, вздыхая так, как может вздыхать только удовлетворенная женщина. – Шесть ноль шесть. – Не поднимая головы, актриса посмотрела на горящие зеленым светом цифры электронного будильника, стоящего на подставке китайского торшера, привезенного ею из гастролей на Тайване. Гастроли запомнились прежде всего тем, что ворвавшийся в гримерку папарацци из скандального местного журнала сфотографировал ее в весьма пикантной позе, когда она переодевалась между актами спектакля. Правда, в журнале фотография так и не появилась. Об этом Лиховцева знала точно, ибо после того случая она регулярно заказывала каждый новый номер, втайне надеясь увидеть себя на глянцевой обложке, натягивающую кружевное боди на голое тело.

– У нас осталось еще минут пятнадцать, а потом мне надо будет вставать, – промурлыкала Вера. – Как несправедлива жизнь, правда? Ждешь, ждешь этой ночи целый год, а она потом, засранка, раз – и пролетает, как одно мгновение!

– Э-т точно, – пробурчал Сергей, заталкивая в хрустальную пепельницу окурок и крепко обнимая любимую женщину. – Но здесь уже ничего не поделаешь, так устроен мир. Все когда-нибудь заканчивается. К тому же… мы ведь договорились больше не теряться. Или ты передумала?

– Наоборот, лишний раз убедилась, что сердце меня в прошлый раз не обмануло. Ты действительно тот единственный, кого я так долго искала, Сережа. Когда мы снова встретимся? У тебя сегодня вообще какие планы на вечер?

– Пока никаких. Я сейчас во внеочередном отпуске. Вроде как на излечении. Правда, надо к десяти утра заглянуть в гости к одному хорошему человеку, – улыбнулся Рублевский. – Ну, еще пара мелких дел. То да се. Часа на три от силы. К вечеру буду свободен. Есть предложения?

– Есть. Давай сходим в какой-нибудь экзотический ресторан. Но вначале – на выставку Рериха, – предложила Вера. – Обожаю его картины. Гималаи – это что-то!

– Кого именно обожаешь? Отца или сына? – проявил осведомленность Рублевский.

– Обоих. И не надо задаваться. Не ты один такой умный, – рассмеялась Лиховцева и легонько щелкнула Сергея по кончику носа. – Заедешь за мной к театру, в шесть?

– Хорошо. Кстати, ты что на завтрак любишь?

– Стаканчик минералки «Перье», без газа. Потом – умываться. И кофе со сливками, без сахара. Маленький йогурт на кефире. Плюс – аппетитный жареный тостик с огромным слоем апельсинового повидла, – с хитринкой поглядывая на Сергея, перечислила актриса. – Все вышеназванное плюс еще уйму всякой вкуснятины ты легко найдешь на кухне, милый.

– Ну, слава богу. Хоть в магазин бежать не придется, – хмыкнул Рублевский. – Я уж, признаться, думал, что у тебя дома так же, как у меня. Таракан в холодильнике с голоду повесился. Ладно, ты тут лежи, просыпайся потихоньку, я скоро…

Взглянув на будильник, Сергей откинул одеяло, соскочил с кровати, быстро надел брюки, накинул на плечи рубашку и, шлепая босыми ногами по паркету, направился на кухню, чтобы приготовить тосты для Веры и настоящий мужской завтрак – яичницу с колбасой – для себя. После ночи любви есть хотелось много и сытно, как тиранозавру.

Глава 3 ФЮРЕР, «ТРЕТИЙ ГЛАЗ» И ГОП-СТОП

– Владислав Александрович, – в дверном проеме кабинета появилась Аллочка. Любовница говорила нарочито громко, чтобы дожидающийся в приемной посетитель слышал каждое слово, – пришел господин Карташов. У него назначено на половину десятого.

Рэмбо ухмыльнулся, махнул лениво рукой. Секретарша одарила босса хитрой улыбкой, оглянулась и сказала, грациозно делая шаг назад и освобождая проход:

– Пожалуйста, Станислав Игоревич. – Бывшая модель подождала, когда гость переступит порог кабинета и аккуратно прикрыла за ним звуконепроницаемую дверь. Главарь питерских фашистов – высокий голубоглазый блондин примерно одного возраста с Невским – вошел вразвалочку, по-хозяйски. Обменялся с Владом крепким рукопожатием, выдвинул стул, сел. Достал пачку «Парламента». Покосился на хрустальную пепельницу.

– Ну, здорово, Фюрер, – кивнул Невский. – Как оно? Давим гадов ползучих, не покладая рук, ног и бейсбольных бит с арматурой?

– Потихоньку, – довольно ощерился Карташов, щелкая золотой зажигалкой и жадно затягиваясь. – Вчера вот… по узкоглазым чутка поработали. В Сосновой Поляне. Как было заказано.

– Да уж. Наслышан. Во всех местных новостях, первым номером. И даже на центральных каналах. Молодец.

– Стараемся, босс.

– Следов лишних не оставили? – на всякий случай уточнил Рэмбо.

– Обижаете, – фыркнул Карташов. – Не первый раз замужем. С ментами, как обычно, все схвачено. Два куска в зубы – и порядок. Легавые не вмешивались. Приползли в гадюшник после моего звонка подполковнику, когда пацаны уже закончили дело и свалили. Ништяк. Никого реально искать не станут. Так, повоняют, сошьют пару дел на левых дебилов, отчитаются на Литейном и успокоятся.

– Хорошо. Если вдруг появятся сложности, мы прикроем. Главное, чтобы без мокрухи, Стас. Сейчас это ни к чему. Рано. Я еще с Вонгом не общался на предмет пересмотра прежних договоренностей.

– А, – отмахнулся Карташов. – Не думаю что этот хуйвэнбин кривоногий станет быковать, – довольно процедил Фюрер. – Я его лично не видел, но говорят, что Вонг обезьяна неглупая. Должен понимать политику партии. А нет – так напомним, куда он, сука косая, приехал. И кому должен в ножки кланяться за возможность рубить капусту на нашей земле!

О вчерашней показательной акции питерских бритоголовых, поздно вечером ворвавшихся с битами и обрезками арматуры в руках в облюбованное вьетнамцами и китайцами общежитие на южной окраине мегаполиса и устроивших там настоящее побоище, мгновенно раструбили все без исключения СМИ, создавая городу на Неве репутацию центра нового русского фашизма. И лишь немногие умные люди, умеющие анализировать и видеть дальше своего носа, догадывались, что на самом деле за толпой малолетних «скинов» кроется обычный бизнес и банальная борьба криминальных кругов за сферы влияния. И уж вовсе считанные единицы посвященных точно знали, что за кукловод управляет движениями созданной пять лет назад общественно-политической организации «Славянский Союз» и финансирует показательные акции возмездия, направленные против проживающих в Петербурге «цветных» – цыган, азиатов и кавказцев.

– На, держи, – Невский выдвинул ящик стола и бросил на стол пачку долларов. Пресс исчез в кармане кожаной куртки Карташова. – Теперь едем дальше. Ты про Гонгу слышал?

– Да, разумеется, – нахмурился Фюрер. О нашумевшей смерти новой звезды питерского рок-андеграунда Григория Сахалинского главарю фашистов, конечно же, было известно. Как известно было Карташову и то, что именно хозяин «НВК-системы», случайно увидев выступление Гоши в одном из клубов и прибалдев от тронувших душу песен, тут же пригласил музыканта за свой столик, свел с ним знакомство, впоследствии дал ему деньги на выпуск первого диска и нашел толкового продюсера, который сделал из сильно пьющего лохматого парня в потертой джинсе звезду хит-парадов. Но неделю назад произошла трагедия. Вернувшегося с очередных гастролей по стране Гошу Сахалинского друзья нашли мертвым, в его недавно купленной и отремонтированной по высшему разряду шикарной квартире в историческом центре Питера. Экспертиза показала, что музыкант скончался в страшных мучениях, от передозировки некоего неизвестного местным ментам синтетического наркотика. На журнальном столике в гостиной, рядом с трупом, менты обнаружили пакетик с двумя одинаковыми розовыми таблетками. На одной из сторон каждой таблетки было вытиснено изображение древнего оккультного символа – открытого глаза. Об этом событии взахлеб писали все газеты.

– Гоша был не просто мне обязан, он был моим другом, – смерив Фюрера холодным взглядом, процедил Невский. – С моей помощью он стал знаменитым. Стал таким, каким его навсегда запомнили миллионы поклонников.

Невский взял в руку лежащий на столе лист бумаги, пробежал глазами знакомый текст и бросил документ Карташову.

– Мои люди установили, что эти таблетки около месяца назад впервые всплыли в Голландии и Бельгии. И привезли их в Брюссель и Амстердам черножопые. Предположительно – выходцы из Нигерии. Каждую таблетку они толкали по сто пятьдесят евро, но случайно нарвались на стукача, работавшего осведомителем легавых. Обезьян повязали копы из отдела по борьбе с наркотой. Взяли чисто, с поличным, в одном очень известном клубе, где собирается местный бомонд. Отвезли среди ночи в участок. Документов на кармане у ниггеров не было, имен своих они не называли, лишь требовали адвоката. По-английски. В общем, допрос отложили на утро. А утром, когда менты открыли камеру, нашли обоих дилеров болтающимися в петлях. Понятно, что черномазым крепко помогли, дабы те вдруг не сломались и не запели. А так концы в воду. Даже личности жмуриков установить невозможно. Пальцев в базе данных нет. Не привлекались, не засветились. Типичный стопроцентный глухарь. В общем, официальная версия смерти – самоубийство. В состоянии аффекта. Точка.

– Красиво, – присвистнул фашист. – Значит, у их боссов длинные руки. Все схвачено.

– Говорят, что кайф от этих таблеток очень своеобразный. Благодаря принципиально иному воздействию химической формулы на мозг. Совершенно не похожий ни на что известное до сих пор, – продолжил Влад. – Под воздействием этих колес творческий человек может расширить границы сознания и получить возможность творить с недоступной прежде отдачей. Зависимость если и возникает, то чисто психологическая, но – с первого же приема. Потому что творить под кайфом и без него – две большие разницы. В этом отношении очень похоже действуют анаболические стероиды для культуристов. Однажды запуляв допинг, сразу понимаешь, что раньше ты лишь напрасно терял время в спортзале. Дневная доза – всего полтаблетки, один раз. Действие наркотика продолжается около шести часов. Если принять больше, мозг может не выдержать гиперстимуляции. Человек умирает в страшных корчах, что и случилось с Гошей. Короче – мы имеем дело с идеальной дурью для богемы. Для богатых музыкантов, художников, писателей. Для всех тех, кто в погоне за острыми ощущениями и стимулом для создания новых произведений готов максать серьезную цену. Условно эти таблетки называются «Третий глаз».

– Да они же скоро весь мир посадят на эту хрень! – не удержавшись, воскликнул Фюрер. – Это же настоящий Клондайк!!! Сто пятьдесят евро – только начало. Для затравки. Потом, когда распробуют, цена поднимется вдвое. Таблетка на два дня. Итого… Бляха, это же… миллиарды и миллиарды!

– Да, перспективы сбыта огромны, – согласился Рэмбо. – Одна Москва чего стоит.

Помолчал, хмуря брови и задумчиво перебирая четки из сандала. Наконец заглянул сидящему напротив Карташову в глаза и сообщил, чеканя каждое слово:

– Вчера мне совершенно случайно стало известно, что незадолго до смерти мои пацаны видели Гошу в кабаке «Невского Паласа» с черномазым. Вдвоем. Примерно в то же самое время, когда «Третий глаз» впервые появился в Амстердаме и Брюсселе. И это, заметь, при том, что Сахалинский ниггеров терпеть не мог. На дух не переносил. У меня есть сильные подозрения, Стас, что это был гонец нигерийского клана. Дилер, с какого-то боку имеющий вход в городскую богему и продвигающий новую дурь на наш рынок. В таком случае дело вряд ли ограничилось только Гошей. Эта обезьяна наверняка успела посадить на таблетку и других питерских рок-звезд. Тех, кто сможет в будущем регулярно максать тонн пять евро в месяц. А таких, по ходу…

– Не так уж много наберется, – подхватил мысль Фюрер. – От силы – сотня. Вместе с попсой и художниками. Другое дело – Москва. Там для этих тварей золотое дно. Тысячи потенциальных клиентов. Вот же ублюдки черножопые!

– Именно. Я хочу найти этого негра, Стас. Тихо. Не привлекая братву. Не поднимая волны. Слишком серьезное дело. И слишком большой стрем сейчас у ниггера после смерти Гоши от передоза. Я слышал, у тебя двоюродная сестра замужем за гитаристом из группы «Чиф и команда»? – утвердительно, как давно известный факт, спросил Невский.

– Вичка? Да, есть такое дело, – ничуть не удивился Карташов. За годы общения с бывшим бандитским авторитетом, быстро ставшим после удачной женитьбы на приемной дочери влиятельного чиновника олигархом местного значения, Фюрер отлично изучил возможности Влада. В том числе и по добыче нужной информации. В родном Питере, повязанном нитями тайных связей между сильными мира сего, Невскому было подвластно почти все. Даже сам начальник ГУВД, полковник Кириленко, как ручная собака буквально ел у Рэмбо с руки.

– Только мы редко общаемся, – предупредил Карташов. – Разного поля ягоды. Последний раз месяца три назад виделись. У стариков на даче. Но то, что Вичка блядует конкретно, пока Вован на гастролях, я в курсе. Опаньки, – вдруг напрягся «национал-патриот». – А ведь чуть не забыл! – Он глянул на Невского с видом озаренного догадкой Ньютона, на голову которому только что упало яблоко. – А ведь с Гошей она тоже… того. Перепихнулась. Давно правда, еще летом. Вичка сама хвасталась. Это было на фестивале «Южные ночи», в Геленджике. В пятизвездочном отеле «Надежда». Нажрались все вместе, Вичка, Гоша, пацаны из «Чифа», все, кроме Сереги-солиста, он уехал куда-то в гости к родне, кажется, в Анапу. А потом Вичка и Гоша трахнулись в душе. Она еще ржала потом, мол, у Сахалинского член крохотный. Все время выскакивал. Он по этому поводу дико комплексовал.

– Верно говорят, что Питер – город маленький, – усмехнувшись, прищурился Рэмбо. – Вот и ништяк. Попробуй встретиться с сестрой, найди убедительный предлог. И словно невзначай заведи разговор насчет чудесных колес, промывающих мозги. Может, она знает кого-то, кто глотает. Или того, кто за последний месяц вдруг совершил прорыв в творчестве. Наваял что-то из ряда вон. Усек поляну?

– Ясный перец, – кивнул Фюрер. – Сделаю. Повод есть. У меня послезавтра типа день рождения. Мы же с вами почти ровесники, Владислав Александрович. Я на два дня младше. Кстати, забыл поздравить. С днем рождения.

– Спасибо, Стас, – криво ухмыльнулся Невский. – Я на тебя надеюсь. На вот, возьми, – он достал из ящика стола еще одну пачку баксов и положил перед главарем фашистов. – Это аванс. Найдешь ниггера, с которым встречался Гоша, или хотя бы кого-то из бомонда, кто стопудово сидит на «Третьем глазе», получишь еще по два раза столько же.

– Я эту хвостатую тварь из-под земли достану! – жадно схватив деньги, пообещал Фюрер. – Половине города задницу на фашистский крест изорву, но найду! Дадите мне его потом на забаву? После того, как допросите?

– Может быть, – ответил Влад. Он встал из-за стола и протянул Карташову руку, тем самым давая понять, что разговор окончен. Добавил чуть слышно: – Если от него останется хоть что-то, кроме хвоста…

Не успел озадаченный новым делом и крепко подмазанный Фюрер выйти из кабинета, как зазвонил один из двух лежащих на столе мобильников Невского. Тот, что был предназначен для общения исключительно среди своих. По появившейся на дисплее телефона фотографии знакомой морды лица, Влад понял – звонит начальник охраны.

– Слушаю, Денис.

– Шеф, мы в автосервисе закончили, – доложил Фрол. – Техобслуживание прошли. Помылись, отполировались. Через пятнадцать минут будем возле офиса. Есть какие-нибудь распоряжения?

– Нет. Хотя, стой. Есть. Заверни по пути в кассы и купи билет на выставку картин Рериха. На сегодня. Я видел рекламный плакат, когда утром ехали. Галерея «Арт-бутик». Я вечером буду занят с гостями, сам понимаешь, а Алла… Она очень любит его картины. Вот пусть сходит, развеется.

– Сделаю, босс. Что-нибудь еще?

– Большой букет орихидей. Все. Давай.

– Ты читаешь мои мысли, – неожиданно послышалось от входной двери. Влад поднял глаза. В проеме стояла неслышно, как тень, проскользнувшая внутрь кабинета Алла. – С любящими людьми так случается. Я действительно собиралась сегодня после работы сходить на эту выставку. Спасибо, милый. Ты обо мне так трогательно заботишься. Чтобы не болталась под ногами в день рождения.

– Малыш, я… – извиняющимся тоном начал было Влад, но запнулся.

– Не надо ничего говорить, – вздохнула подошедшая к столу секретарша. – Я – взрослая девочка, расклад понимаю. И знаю свое кукольное место в твоей большой коробке любимых игрушек. Рядом с японским коллекционным спиннингом с позолоченными титановыми кольцами и пожизненной гарантией, авторскими курительными трубками в единственном экземпляре, а также штангой, гантелями, тренажерами, еженедельными уколами синтетических гормонов в задницу и фруктовым протеином три раза в день.

– Прекрати! – у Невского нервно дернулась щека. В голосе впервые явственно появился металл. – Не зли меня и не строй оскорбленную невинность! – Он замолчал, дал себе возможность пару раз глубоко вздохнуть и продолжил, уже гораздо спокойнее: – Черт возьми, Алла, ты сама отлично знаешь, что для людей моего круга день рождения – это не увеселительная попойка с групповой еблей, а работа! Серьезная работа! Возможность встречи с нужными людьми в домашней обстановке! Я же русским языком тебе сказал – мы сможем провести вместе целые сутки в нашем мотеле, у Выборга. Вдвоем. И там по-настоящему отметить мой день рождения. Но – послезавтра. В субботу. А сегодня у меня большой прием. Я должен ехать к семье, в Сестрорецк.

– Извини, – примирительно сказала секретарша. – Это все нервы. Усталость. У женщин так бывает. Три дня в месяц.

– Ну вот, совсем другое дело, – улыбнулся Влад. – Надеюсь, послезавтра ты будешь в порядке? Перестанешь… раздражаться из-за ерунды?

– Да, уже завтра все будет в порядке.

– Никакая ты не кукла. Я люблю тебя. Просто… все так сложно, бляха! Но мы решим проблему, обещаю. Только не надо на меня давить и наезжать! Я от этого зверею! Поняла? Вот и умница. Что там у нас? – Невский кивнул на дверь.

– Батюшка пришел, из храма Михаила Архангела. Отец Иоанн. Видел бы ты выражение его лица, когда он заметил выходящего из твоего кабинета Карташова. Аж потемнел весь.

– Ну и что? Фюрера половина Питера знает, – усмехнулся Невский, беря с подставки курительную трубку и открывая шкатулку с ароматным индийским табаком. – Он же у нас типа патриот. Будущий депутат Госдумы.

– Нет, тут что-то другое, – покачав головой предположила Алла. – Кажется, они лично знакомы. Мне показалось, батюшка, как его здесь увидел, вообще захотел встать и уйти. Но – удержался. Что у него к тебе за дело, если не секрет?

– Я сам не знаю, – закурив трубку, Рэмбо снял пиджак и точным броском швырнул его на диван у стены. Под тонкой белой рубашкой с галстуком отчетливо проступали крепкие упругие мускулы. – Позвонил поздно вечером, попросил о срочной встрече. Где только номер взял, шустряк? Наверняка денег просить будет, типа на ремонт храма. Они все деньги просят. Я давно думал, надо будет на стене огромную репродукцию повесить, по приколу. Картину «Ходоки у Ленина» знаешь? – Невский коротко рассмеялся. – Ладно, пусть заходит, – махнул он рукой, откидываясь на высокую спинку кресла и скрещивая руки на груди.

Аллочка вышла, и почти тут же в кабинет хозяина «НВК-системы» вошел высокий упитанный поп в черной рясе, головном уборе, с большим серебряным крестом на груди, куцей реденькой бороденкой и глубоко посаженными умными глазами.

– День добрый, Владислав Александрович, – поздоровался священник, остановившись на пороге. – Благодарю за то, что нашли время и приняли…

– Полно вам, батюшка. Проходите, присаживайтесь.

Повинуясь жесту Рэмбо, отец Иоанн пересек кабинет и присел напротив безразмерного директорского стола.

– Я вас слушаю, – выпустив струю дыма, сказал Влад. – С чем пришли?

– Дело у меня к вам, Владислав Александрович, – нахмурился священник. – Даже не знаю, с чего начать.

– Начните с самого начала, – предложил Невский.

– Я хорошо знал вашего погибшего еще в девяносто пятом году друга. Антона Искру.

– Индейца? – Рэмбо мгновенно напрягся.

– В то сложное время наш храм только-только вернули православной церкви. До этого в течение полувека там был склад каких-то ядохимикатов. В каком состоянии мы получили храм – вы, видимо, догадываетесь. Добрые люди стали помогать в восстановлении поруганной святыни. Но Антон… он оказался самым активным жертвователем. На его деньги были полностью отремонтированы и покрыты сусальным золотом купола, восстановлены кресты, отреставрированы закрашенные большевиками фрески.

– Тоха не говорил мне об этом, – покачал головой удивленный Влад.

– Он поступил как настоящий верующий христианин. Потому как истинная доброта – это доброта, сделанная в тайне и бескорыстно. Она не нуждается в огласке. Хотя, не скрою, многие нынешние бизнесмены, жертвуя средства на восстановление храмов и благотворительность, стремятся, чтобы это было широко известно, – погладил бороду батюшка. – Антон исповедовался у меня. Я отлично знал, чем он занимается, я знал, что он – бандит. Но для Господа нашего все едино, кто ему служит. Поэтому мы, священники, не делаем различий между прихожанами, между людьми, желающими помочь. Слава богу, наш храм полностью отремонтирован и давно уже открыт для посещений. Так что денег я у вас просить не стану. Вы ведь в первую очередь про это подумали, правда?

– Правда, – признался Рэмбо и вопросительно приподнял брови.

– Я слышал, вы были у Антона старшим, Владислав Александрович? И, более-менее зная законы криминального мира, смею предположить, что даже сейчас, занявшись бизнесом и достигнув больших высот, вы остаетесь влиятельным… в определенных кругах человеком. Лидером, слово которого – закон. Вам многое по силам. В отличие от беспомощной и продажной милиции. Например, вы можете найти и наказать негодяев. Нелюдей, для которых в этом мире нет ничего святого.

– Вас кто-то обидел, батюшка? – нахмурился, Невский.

– Можно сказать и так, – подтвердил священник.

– Ясно. Как и где это случилось? Подробно, – потребовал Влад.

– Это произошло на прошлой неделе. Я, с Божьей помощью, купил себе новую машину. Джип. «Шевроле-Нива». Взамен старой. И ехал из Новгородской области, из монастыря. Там недавно открыли небольшое производство. Так что я вез в багажнике несколько коробок со свечами и иконками. Пробная партия, на реализацию. Ну, вы понимаете.

– Понимаю, – согласился Рэмбо. – И? – Кроме свечей, я вез еще деньги. Крупную сумму. Пятьсот тысяч рублей.

– Без малого восемнадцать тысяч долларов, – машинально перевел Влад. Ухмыльнулся чуть заметно.

– Это… не церковные деньги, – пояснил священник. – Я, знаете ли, продал дом. Неподалеку от Новгорода. На берегу озера Ильмень. Он достался мне в наследство от покойной сестры.

– Как продавали, кому? Видимо, по объявлению в газете?

– Я понял ход ваших мыслей. Нет, не по объявлению. Через соседей. Их дом рядом стоит, прямо за забором. Мы лет тридцать с лишним знакомы. Обычные трудовые люди. Бывшие колхозники. Сейчас – фермеры. Трудяги. Деньги есть, решили участок увеличить, расшириться. Сестра наотрез отказывалась продавать, да они сильно и не давили. А как ее не стало – сразу ко мне. Я согласился. Мне-то зачем этот дом? Я в Ломоносове живу.

– Адрес там какой?

Отец Иоанн сообщил. Невский быстро пробежался пальцами по компьютерной клавиатуре, записал название деревни, фамилию соседей.

– В милиции, я так понял, вы уже были? – на всякий случай уточнил Рэмбо.

– Был, – признался батюшка. – Как без милиции, когда голову пробили. Врач в больнице сразу вызвал. Только проку с них! Одни обещания. Особенно, как про форму услышали, так…

– Про форму?

– Да. Тот, который машину остановил, в форме был милицейской. Старшего лейтенанта. Махнул палкой, потребовал документы, затем попросил выйти из машины и показать, что в багажнике. Когда я повернулся – ударил меня по голове. Очнулся я в канаве. Грязный, мокрый. Ни джипа, ни документов, ни денег. Голова в крови. Остановил попутку. Люди добрые попались, до больницы довезли. Там пришлось голову брить, рану зашивать. Потому и в головном уборе теперь хожу постоянно.

– Эх, батюшка, батюшка. Лучше бы вы сразу ко мне пришли, – катнул желваки Рэмбо, мысленно матюгнувшись. – Ладно. Теперь поздно пить боржоми. Честно говоря, я удивлен, что они вас только оглушили. Обычно в случаях грабежа на трассе живых свидетелей не оставляют. Нет человека – нет проблемы. Номера в машине перебили, или на запчасти разобрали – и ищи ветра в поле. Где точно и в каком часу они вас ограбили?

– В семь вечера. Смеркалось уже. В нескольких километрах от въезда в Петербург. Лесок там еще вдоль трассы. Могу место показать. Только лейтенант был один.

– Сомневаюсь, – пыхнул трубкой Рэмбо. – На такие дела в одиночку не ходят. Какая у них была машина, не заметили?

– Так… не было машины, – помолчав, сообщил отец Иоанн. – Вообще. Он из кустов на дорогу выскочил, с палкой. Как черт из коробочки. Я, когда из своей по требованию вышел, еще специально огляделся и ничего не увидел. Там даже съезда с трассы рядом нет. Только канавы с обеих сторон и кусты. За ними – лесок.

– Должна была быть машина, – убежденно сказал Влад. – Не пешком же он за вами от самого Новгорода шел. Просто сообщник этого переодетого мента спрятал ее где-то поблизости. Вы не заметили, у вас на хвосте кто-нибудь сидел? Шла сзади машина?

– Не заметил, – грустно сказал батюшка. – Думаете, это… Нет. Не может быть. Сапрыкины – люди хорошие. Не могли они на такую подлость пойти. Не верю!

– Может быть, – задумчиво произнес Невский. – А как отреагировало ваше церковное начальство на случившееся?

– Смиренно, – тихо ответил священник и перекрестился. – Все в руках Господа нашего.

– Странно. Я слышал, что у православной церкви, не очень любящей выносить сор из избы, для решения подобных проблем есть особая структура. Вроде внутренней службы безопасности, – Рэмбо прищурился, пристально взглянул на отца Иоанна. – И служат там, смею предположить, не дилетанты, а бывшие сотрудники силовых структур, по разным причинам сменившие погоны на рясу. Я прав?

– Абсолютно, – подтвердил батюшка. – Есть такая структура. И люди там весьма серьезные. Но она занимается более глобальными вопросами. В данном случае и деньги, и машина являлись моей личной собственностью. Чисто церковный ущерб – пропавшие свечи и иконки – весьма незначителен. Около тридцати тысяч рублей.

– Надо же! – презрительно фыркнул Невский. – Выходит, и у вас в конторе бюрократия?

– Вы даже представить себе не можете, какая, – грустно улыбнулся отец Иоанн. – Вот поэтому я и решился прийти за помощью к вам, Владислав Александрович. Если и вы не сможете их найти, тогда надеяться можно только на чудо.

– Трудное дело, – предупредил Влад. – Потребует привлечения сил, средств, людей. И займет время. Но попробовать можно.

– С утратой денег и машины я смирился, – сказал батюшка. – Все материальное тленно, бессмертна только душа. Однако справедливость должна восторжествовать. Если вы, Владислав Александрович, сумеете найти преступников, я буду вам по-человечески благодарен. И не только на словах.

– Бросьте, – снисходительно отмахнулся Рэмбо. – Мне ничего от вас не надо.

– Не отказывайтесь загодя. Ибо вы еще не знаете, о чем именно идет речь. Пока я ничего конкретного говорить не стану, преждевременно. Но, поверьте, если возмездие свершится, мое неожиданное предложение откроет перед вами как коммерсантом, огромные горизонты. Я знаю, о чем говорю.

– Любопытно. Знаете, вы меня заинтриговали, – усмехнулся Влад. Поставил дымящуюся трубку на подставку. Легонько хлопнул ладонью по столу. Поднялся. – Хорошо. Я сделаю, что смогу. В память об Антохе. Попробуем найти этого ряженого старлея. Как с вами связаться?

– Я служу в храме Михаила Архангела, – напомнил батюшка. – Но удобнее и быстрее – по мобильному телефону. – Священник, встав со стула одновременно с Невским, поправил нагрудный крест и продиктовал номер трубки, тут же записанный Рэмбо.

– Как будут новости, я сразу дам знать, – пообещал Влад. Вышел из-за стола, проводил отца Иоанна до двери, на прощание машинально протянул руку и тут же опустил ее – кто их знает, этих попов, принято у них по правилам ручкаться или нет. Заметив характерный жест бизнесмена, священник легко, не стискивая пальцы, коснулся руки Невского, лишь обозначив рукопожатие. Так, словно одолжение сделал, не желая ставить олигарха в неловкое положение. Рука батюшки оказалась прохладной, влажной и скользкой, как тухлая рыба. Выпроводив гостя, Рэмбо убрал с лица резиновую улыбку, вернулся к столу, левой рукой достал из кармана пиджака носовой платок и вытер ладонь. Неприятное ощущение не исчезло. Пришлось нажимать на кнопку, отодвигать бутафорский шкаф у стены и, заглянув в персональный ватерклозет, вымыть руки с мылом. Выйдя, Влад присел на край стола, вновь сунул в зубы трубку, некоторое время курил в задумчивости, пуская в потолок дымовые кольца, потом, словно очнувшись, быстро нажал кнопку селектора:

– Алла, Денис с ребятами вернулись?

– Да, Владислав Александрович, – ответила секретарша. По казенному тону, с которым говорила бывшая модель, Рэмбо понял – она не одна, в приемной находится очередной посетитель. – Все три машины только что въехали на стоянку. Я в окно видела.

– Хорошо. Скажи Фролу, чтобы зашел, – распорядился Невский. – Кто-нибудь ожидает?

– Да, вы разве… – девушка вдруг замолчала на полуслове. В динамике послышался грохот, затем какая-то короткая шумная возня и, наконец, громкий, отчаянный крик Аллы. – Ой, мамочки!!! А-а-а!..

Глава 4 ПАПАРАЦЦИ ЗА РАБОТОЙ

– Что там такое?! – холодея, рявкнул Рэмбо. В приемной явно творилось нечто необычное и скорее всего хреновое. Влад пулей бросился к двери, но не успел сделать и двух шагов, как она резко распахнулась, словно от мощного пинка ногой. Светлана, стуча каблуками ярко-красных сапог с ботфортами быстро вошла в кабинет, остановилась напротив растерянного ее вторжением мужа, сняла с плеча сумочку, выдернула оттуда свернутый в трубочку «желтый» журнал и, размахнувшись, ударила им Невского по лицу. После чего швырнула скандальное издание на ковер и, кривя губы, процедила:

– Ты об этом пожалеешь, кобель проклятый! Мразь! Ублюдок!

Слегка впавший в ступор Рэмбо машинально потер горящую от удара щеку. Не понимая, что происходит, перевел взгляд с разъяренной Светланы на обложку валяющегося под ногами журнала. И – беззвучно, одними губами, матюгнулся.

Ну вот и ему, казалось бы надежно защищенному от нападок журналистов железным «иммунитетом» скорого на расправу криминальному авторитету, пришел черед стать героем бульварной прессы. Как там, в известном фильме, Копченый поздравил Жеглова: «С почином вас, Глеб Георгиевич!»

Фотография, которую охочие до сенсаций папарацци поместили на глянцевую обложку, была сделана у входа в мотель, куда они с Аллой время от времени наведывались по выходным. Выследивший их журналюга запечатлел известного на весь Петербург бизнесмена и его сексапильную секретаршу слившимися в страстном поцелуе на фоне бронированного автомобиля и озирающейся по сторонам охраны. Броский заголовок над снимком сообщал: «Босс „НВК-системы“ Влад Невский, по прозвищу Рэмбо, изменяет жене с бывшей голливудской порнозвездой».

– Я звоню Самарину, – выпустив первый пар, прокурорским тоном сообщила Светлана. – Пусть купит и полюбуется на творение рук своих! Он тебя сделал, он тебя и уничтожит. Легко! За развод не беспокойся, заявление составит мой адвокат. Егорка останется со мной. Будешь, гад, на коленях ползать, умоляя, чтобы разрешили издалека на сына посмотреть!

– Света…

– Заткнись! Тварь! Скотина! Как ты мог?!

– Прости, – отвернулся к окну Невский. – Это жизнь. Я сам хотел тебе сказать про нас с Аллой. Завтра, после дня рождения. Но, как видишь, не успел.

– Я знала, что этим все закончится, – жалобно шмыгнула носом Света, – как только ты взял на работу эту подстилку с силиконовыми буферами! Я не удивлюсь, если вдруг выяснится, что ее тебе, кобелю ебливому, банально подложили. Чтобы быть в курсе дел фирмы и качать информацию.

– Что ты мелешь? Бред. Фильтруй базар.

– Что слышал. Полистай журнальчик, полистай. Там про твою Аллочку много интересного написано. Впридачу со слайдами из порнофильмов с ее участием.

– Это все ложь. Подстава. Монтаж. Статья стопроцентно заказная. Американцы, если ты не в курсе, свихнулись на морали. Если бы Алла хоть раз в жизни снялась в порнофильме или журнале вроде «Кнайфа», то ее лицо ни за что бы не появилось ни в «Вог», ни в «Космополитене», ни в одном из других уважаемых изданий с безупречной репутацией.

– Да?! – фыркнула Света. – А как же Мадонна? А уродец Сталлоне?! Твой братец Рэмбо с перекошенной с рождения рожей?! Не он ли в «Итальянском жеребце» снимался? Не мы ли с тобой смотрели эту кассету?

– Исключения лишь подтверждают правила, – процедил Невский. – По поводу статьи… Я без труда найду того, кто заказал эту дрянь, и вскрою его, от яиц до ноздрей.

– Слишком поздно, – холодно парировала Света. – Мне плевать, с кем трахалась твоя Аллочка в Штатах и кто ее тебе подложил. Ты – подлый изменник. Я с тобой развожусь и забираю сына. Точка. А Игорь Дмитриевич сотоварищи тебя в порошок сотрут, без гроша оставят. Снимешь модный костюмчик от Кельвина Кляйна, влезешь в турецкий спортивный самошив и снова пойдешь ларечников у метро грабить. Если молодые шакалы не порвут.

– Замолчи, истеричка, – резко повысил голос Рэмбо. – Включи мозги и не звизди в запарке то, о чем позже придется жалеть. Я виноват перед тобой, согласен, и уже извинился за это. Оправдываться, вилять хвостом и выпрашивать прощение не собираюсь. Я сделал то, что хотел. Да, я сплю с Аллой! И уже давно! Хочешь развода – валяй. Твое право. Вот только пугать меня не нужно. Пуганый уже. Самарин, блин, благодетель. Тоже мне, полиция нравов!!! Пусть только дернется, попробует – без башки оставлю. На «раз-два-три».

– Неужели? Ай-яй-яй, какие мы крутые перцы, – с вызовом бросила Светлана. – Аж кошмар берет и коленки трясутся.

– Я никого не запугиваю, – Влад вернулся к столу, нарочито наступив ногой на валяющийся журнал. Взял зажигалку, раскурил погасшую трубку. – Я действую. Без лишних базаров. Кто стоит у меня поперек дороги, тот долго не живет.

– Ты Игорю Дмитриевичу то же самое повтори, – предложила Света. – И посмотришь, чего стоит твоя обросшая жиром банда против настоящей силы. Даже вместе с твоим полумиллиардом баксов. Если они у тебя вообще есть, а не с бодуна приснились.

– А вот это уже не твоя забота. Разберемся, если будет нужно. Сдохну – так сдохну. Но и всю его волчью стаю с собой в могилу заберу. Вести дела с волками – это одно. Но шестерить я ни под кем не собираюсь. Даже под Большим Чекистом. И вообще… что ты еще от меня хочешь? Узнала – радуйся!!! Все довольны, все танцуют!!! Дальше что?

– Я еду домой, в Сестрорецк. Готовиться к приему пятидесяти двух гостей, которых ты пригласил сегодня вечером на свой день рождения. Все юридические формальности с разводом и разделом имущества перенесем на будущую неделю.

– Не возражаю, – усмехнулся Невский. Помолчал. Спросил, уже совершенно спокойным голосом:

– Что ты учудила в приемной? Почему Алла кричала?

– Ничего особенного, дорогой, – улыбнулась Света. – Я поступила как нормальная русская баба, узнавшая, что муж ей изменяет. Вцепилась сучке в волосы и выдрала клок. Жаль, рожу не успела ногтями разукрасить, вырвалась, змея подколодная. Но – ничего, сейчас я ей устрою вторую часть марлезонского балета. На глазах у сидящих в приемной посетителей. Пусть любуются на бесплатное шоу. Будет о чем растрезвонить на весь Питер.

– Я думал, ты умнее, – вздохнул Влад и покачал головой.

– Неужели? Тогда извини, обманула ожидания. Я, как видишь, полная дура. И истеричка. А какой с дуры спрос? Поэтому сейчас без зазрения совести выцарапаю твоей лярве ее блядские зенки! Чтобы впредь ими не сверкала.

– По тебе дурка на Пряжке плачет.

– Думаешь, я шучу? – взвилась Света. – Думаешь у меня не получится выцарапать этой уродине глаза?!

– Может, и не шутишь, – пожал плечами Невский, изо всех сил стараясь сохранять хладнокровие. – Только кто тебе позволит? Так что отдохни от этой мысли. Я лично доведу тебя до машины, прослежу, как ты покинешь территорию, и дам команду охране на воротах больше тебя не впускать. Никогда.

– Можешь не утруждать себя, дорогой, – с видом победительницы сказала Света. – Я пошутила. Спектакль окончен. Нужна мне твоя блядина, как собаке пятая нога. Кукла силиконовая. Дешевка!

Невский взял с дивана пиджак, надел его и вслед за женой вышел из кабинета.

Кроме пунцовой от возмущения Аллы и вооруженного охранника, у распахнутой настежь двери в коридор, в приемной никого не было.

– Ужасно выглядишь, крыса драная, – не удержалась от язвительной реплики Света. – Тля! Моль бледная!

– Заткнись, – осадил жену Невский. Повернулся к Алле: – Кто видел, как вы здесь сцепились?

– Журналисты, пятый канал, – сообщила Аллочка. – Оператор и девушка-корреспондент. У них было назначено наполовину одиннадцатого. Сразу после отца Иоанна. Ты же сам пропуск вчера подписывал.

– Ах да. Интервью по поводу выборов, – вспомнил Невский. – Где они?

– Убежали. Влад, мне показалось, что камера была включена. Уже тогда, когда они в приемную вошли.

– Почему ты так решила?

– Светодиод над объективом, горящий во время съемки и моргающий в паузе, был специально заклеен куском черной непрозрачной изоленты. Это известная хитрость. Когда все… произошло, они переглянулись, извинились, пообещали позвонить и убежали. Я предупредила Дениса. Охрана на воротах наверняка уже изъяла видеокассету.

– Умница, – облегченно вздохнул Рэмбо. – Где Фрол?

– Извините, господин Невский. Денис Евгеньевич просил передать, что он внизу, в холле. Разбирается с журналистами, – впервые подал голос охранник, как и положено сотруднику секьюрити в солидной фирме – имеющий портативный наушник и постоянную радиосвязь с коллегами, несущими дежурство по зданию.

– Пусть быстрее разбирается, – приказал Рэмбо. – Передай, что я…

– Минутку, – охранник застыл, наморщив лоб, приложил руку к вставленному в ухо наушнику, выслушал переданное ему сообщение и лишенным интонации голосом автоответчика озвучил:

– Денис Евгеньевич сообщает, что в камере не оказалось кассеты. Журналисты клянутся, что ничего в приемной не снимали, камера была выключена. В их сумке найдена одна чистая, запечатанная кассета и журнал «Скандалы и сенсации», – секьюрити мельком покосился на супругу босса, – с фотографией на обложке. Вашей и Аллы Викторовны. Денис Евгеньевич уверен – журналисты лгут. Кассету с записью куда-то спрятали, чтобы забрать из офиса позже. Денис Евгеньевич уже отдал распоряжение обыскать все помещения, мимо которых могли проходить журналисты.

– Ладно, работайте. Я провожу Светлану на стоянку и сразу вернусь. Передай Фролу: как закончат с журналюгами, пусть немедленно поднимается ко мне в кабинет. Пойдем, – Невский грозно глянул на жену и, взяв за плечо, вовсе уж бесцеремонно подтолкнул к двери. Светлана, в последний раз окатив Аллу уничтожающим взглядом, процедила сквозь зубы: «Подстилка, лимита!» и, виляя крутыми полными бедрами, вышла в коридор, сразу взяв приличную скорость.

До самой стоянки, расположенной во внутреннем дворе принадлежащего холдингу трехэтажного старинного здания на Крестовском острове, Светлана так ни разу и не оглянулась на идущего позади мужа. А сам Невский, глядя на обтянутую черной кожей, колыхающуюся, как студень, задницу жены, с тоской думал о том, как же сильно изменилась Светка за те десять лет, которые они прожили вместе. Превратилась из милого юного создания в избалованную деньгами и вседозволенностью капризную и самовлюбленную дуру. И дело вовсе не в тех самых пресловутых годах, стремительного бега которых так сильно боятся женщины. О каком возрасте может идти речь, когда Светке нет еще тридцати?! Нет, здесь дело в другом. Она просто изменилась. День за днем общаясь с куклами из «высшего света» – пустоголовыми прожигательницами жизни, сумевшими подцепить на крючок сильных мира сего – вместо присущего аристократии шарма девчонка приобрела кучу вульгарных привычек, изменила манеру поведения, стала отдавать предпочтение вызывающей одежде и получать явное удовольствие от разухабистых «купеческих» гульбищ. Разительные перемены в ее характере вскоре дополнились плачевными метаморфозами во внешности. После рождения Егорки Светка поправилась на двенадцать килограммов, к которым, медленно, но верно стали прибавляться новые отложения подкожного сала. Влад, несмотря на занятость, регулярно тренирующийся с «железом» и с юности не испытывающий ни малейшего сексуального интереса к рыхлым неспортивным самкам, стойко терпел, надеясь, что жена спохватится, займется собой и вернет себе прежний вид. Но ничего обнадеживающего не происходило, скорее наоборот. Раздражение бездействием Светки, откровенно забившей на все, кроме удовольствий, тряпок и драгоценностей, росло день ото дня. К тому же, что было для Невского полной неожиданностью – жена напрочь игнорировала Егорку, уделяя сыну пару минут в день, целиком перепоручив его няне и все свое время проводя в экскурсиях по шикарным магазинам, пустой многочасовой болтовне с подружками из элитного поселка, походах к ним в гости и поездках за границу, «чтобы развеяться и не смотреть на быдло». Из-за бугра сопровождаемая двумя телохранителями Светка всякий раз возвращалась с огромными баулами шмоток, обуви, косметики и прочего барахла, большая часть которого сразу же после приобретения навсегда терялась в десятках бездонных шкафов. При этом любые сборы и переодевания жены всегда заканчивались слезами и криками: «Нечего носить!» Ситуация усугублялась регулярными «серьезными разговорами» Влада с тестем, Игорем Дмитриевичем Самариным, членом всесильного «питерского клана», предостерегавшим зятя от «необдуманных поступков» и настоятельно советовавшим «не давить на девочку, которой сейчас очень тяжело и нужно прийти в себя». Отлично понимая, чем ему грозит развод с любимой падчерицей бывшего полковника КГБ, Рэмбо, уже окончательно переставший воспринимать жену как объект сексуального влечения, переехал в другую спальню и завел себе любовницу – стройную, загорелую и веселую тренершу по фитнесу из принадлежащего холдингу элитного спортклуба «Хам-мер». Это случилось через три года после рождения сына. Влад и Жанна, о связи которых, кроме них самих, знали лишь несколько доверенных людей из охраны, встречались два раза в неделю. Каждый получал от общения плюсы. Невский имел возможность расслабиться, а Жанна, быстро превратившись из рядового тренера в директора фитнес-центра, переехала от бывшего мужа, чемпиона города по бодибилдингу в тяжелом весе, в отдельную квартиру в новой высотке. Такой формат отношений устраивал обоих и мог бы, видимо, продолжаться еще долго, но однажды, солнечным весенним утром, в жизнь Невского, словно метеор, словно глоток свежего воздуха, ворвалась Алла Монро. Рэмбо посмотрел в ее зеленые глаза – и утонул в них.

Невский был готов уйти от жены уже через месяц после начала свиданий с секретаршей, но тень сидевшего на самом верху политического Олимпа всесильного Самарина, дамокловым мечом висевшая над их семьей и бизнесом, не позволяла Владу решиться. Но, значит, верно подмечено древними русичами: «Сколько веревочке не виться, а конец появится».

Сегодня, благодаря выследившим их с Аллой гнусным папарацци, тайное стало явным. Оставалось ждать реакции давно живущего на две столицы отчима. В том, какой будет ответка боготворящего падчерицу Игоря Дмитриевича, Влад не сомневался. Его дерзкое обещание свернуть голову любому, кто попробует встать на пути, вполне актуально для чужаков, если таковые камикадзе вдруг объявятся, однако в случае с Самариным – не более чем поза, эмоции. Права Светка – в войне с земными богами, вершащими судьбы огромной страны, вряд ли поможет даже полмиллиарда долларов. А именно во столько, без какой-то мелочи, оценивались первым замом Невского по финчасти Борей Самсоновым по ценам рынка все подвластные холдингу «НВК-система» активы. Слишком высоко летал бывший чекист. Слишком огромную власть имел, и не только в родном Питере, но и в кишащей жирными пираньями Москве. Одного слова, одной команды отставного полковника будет вполне достаточно, чтобы от империи зятя остались рожки да ножки. Но назад хода нет. Он, Влад, сам так решил. Только что. Глядя на маячащую перед глазами жирную задницу опостылевшей Светки. Даже если Самарин, поскрипев зубами от ярости и погрозив с облака кулаком, вдруг сменит гнев на милость и лишь прикажет в его присутствии попросить прощения у Светки и отказаться от любовницы, Влад не станет этого делать. Тесть велик, спору нет. Но и Рэмбо тоже кое-чего стоит. У него реальная сила, деньги, власть, армия скучающих без настоящего дела боевиков. Долгой войны с кланом ему не выдержать, но испортить кровь великому и ужасному полковнику он в состоянии. И не ему одному. Самарин это отлично знает. Старику тоже есть что терять, как американскому президенту Кеннеди, во время «карибского кризиса». В то время Соединенные Штаты по всем статьям превосходили Союз в военной мощи и могли уничтожить главного врага буквально за считанные минуты, но Кеннеди был умный мужик и понимал – ответным ударом Никита-кукурузник сожжет пятую часть территории его страны и уничтожит треть населения. Не слишком ли большая цена за доказательство «кто в доме хозяин»? Захочет ли Игорь Дмитриевич идти на огромные потери ради ерунды – чистого упрямства и желания показать крутость и власть? Вопрос спорный. Так что шанс есть, если вдруг начнется…

Светка приехала в офис на скромном «понтиаке», самой простенькой из пяти ее машин, стоившей всего сорок штук евро. Длинный пузатый американец с тонированными до черноты стеклами стоял прямо у центрального входа в здание, демонстративно заехав передними колесами на высокий бордюр и сломав при этом нижнюю часть спойлера. Рядом с «понтиаком» парковался джип с охраной. При появлении босса один телохранитель без лишних распоряжений запустил мотор, а второй выскочил из салона и услужливо открыл водительскую дверь хозяйской тачки.

– Светлана Игоревна, – сухо позвал Невский. Жена обернулась. Ее глаза метали молнии. – У меня к тебе просьба. Хотя бы сегодня вечером, в присутствии гостей, веди себя адекватно.

– Ты такой наивный? Ха-ха! – нарочито громко рассмеялась Светка. – Думаешь, они дураки? Да уже весь Питер знает что ты – ебливый кот, изменяющий жене с бывшей шлюхой!!!

– Во-первых, Алла не шлюха, – сдерживая гаев, сказал Рэмбо. – Во-вторых, мне плевать, кто что скажет. Это грязный слесарь дядя Коля может до старческой висячки спать только со своей тетей Клавой, даже не подозревая, что у женщин, оказывается, может быть оргазм. Но жизнь червей и насекомых меня мало интересует. В нашем кругу рано или поздно изменяют все. Всем. И всегда. И ты знаешь это не хуже меня.

– Не суди обо всех исключительно по себе, кобелина, – гордо задрав нос произнесла Светка. – Я тебе никогда не изменяла, если хочешь знать!

– И в-третьих… – прищурился Невский, испытующе глядя на изображающую из себя оскорбленную невинность вульгарную толстуху, некогда бывшую красивой миниатюрной женщиной с узенькой талией, аккуратной грудью и сорок четвертым размером одежды. Увы, теперь от той сказочной Дюймовочки, при одном взгляде на которую у Влада начинала кружиться голова и сладко горело в паху, остались лишь фотографии в свадебном альбоме и воспоминания. – Ты уже звонила Самарину?

– Нет, не звонила. Но я уверена, что Дмитричу уже положили на стол журнальчик! Отец тебя в порошок сотрет! Голым в Африку пойдешь, скотина!!!

– Отлично, – кивнул Невский. Посмотрел на телохранителей. Бросил жестко:

– Сядьте обратно в тачку. Закройте двери. И включите музыку. Громко. Чтобы я слышал.

Бодигарды без лишних слов подчинились. Серебристый «гелендваген» вздрогнул от ударивших из динамиков басов.

– Я не поняла, это еще что за… – начала было Светка. Но Невский перебил ее.

– На чем я остановился? Ах да. В-третьих – звиздеть будешь после. Когда Самарин узнает, что еще в позапрошлом году, в Хургаде, вы с Викулей Диановой под угрозой увольнения приказали охране до утра играть в бильярд, а сами сняли на дискотеке двух арабов-жиголо, которые до четырех утра трахали вас во все дыры, получив за услуги пятьсот евро каждый. Потом ты дала еще по двести евро каждому из охранников. Чтобы молчали. Это была твоя первая измена. Но – далеко не последняя. Только ради блядства ты и твои подружки таскаетесь на курорты по десять раз в год. Ты бы нашла любовника и раньше, здесь, в Питере, но тебе не везет. Нормальные мужики на тебя просто внимания не обращают. Кому нужна свиноматка с тремя подбородками? Им плевать, что жирные бабы тоже время от времени хотят трахаться. Да и хлопотно это – наставлять рога мне. Отчаявшись найти достойного любовника здесь, ты решилась пойти проторенной дорожкой Викули Диановой, регулярно наставляющей рога Жорику со стриптизерами из «Оазиса». И платить за удовольствие сама. Ты была уверена, что я ничего не узнаю. По ты ошиблась, дорогая. Как видишь, я знаю все. Я знаю, что с тех пор ты в каждую поездку снимала мальчиков. Вот, например, две недели назад, в Шарм-эль-шейхе. Кажется, это были румыны, прикинувшиеся итальянцами?

Влад с удовлетворением заметил, как бледнеет лицо жены. От удивления Светка даже потеряла дар речи.

– Что ты несешь?! – это было все, что она смогла выдавить, задохнувшись от ярости.

– Правду. Знаешь, в чем твой прокол? Ты не учла одну весьма существенную деталь. Вся охрана, как бы ты ее не прикармливала, подчиняется Фролу, получает три тысячи евро в месяц, имеет отличные социальные гарантии, дорожит своим местом, и докладывает ему о каждом твоем шаге. Это – не слежка. Это обычная практика охраны ВИП-персон, применяемая во всем мире. К тому же ты забыла главную схему взаимоотношений между хозяином и работником, в данном случае – охраной. Охрана всегда подчиняется не тому, кого приставлена охранять, а тому, кто ей платит. Если ты хотела купить их молчание, – Невский кивнул на сидящих внутри джипа бесстрастных, как киборги, телохранителей, – то должна была дать минимум тридцать шесть тысяч евро каждому. Столько они получают в год. Но даже в этом случае я не уверен, что пацаны стали бы рисковать, врать Фролу и тратить хотя бы цент из этих денег. А если бы Фрол вдруг дознался, что они стали прокладками? Ведь всякое случается. Случается, даже с презервативами триппер ловят, а потом мужей заражают. И возникает вопрос – где была охрана? То-то. Не станут ребята шкурой и работой рисковать. Не потому что «руссо туристо – облико морале». А потому что понимают – честно служить гораздо выгоднее. Кстати, деньги, которые ты давала охране, ребята сразу возвращали Фролу. А Фрол аккуратно передавал их мне. Как в банк. Так что на сегодняшний день на твоем блядском лицевом счету сумма набралась красивая. Тебе сейчас чек выписать, дорогая, или подождем до вечера? Сделаем это торжественно, в присутствии гостей?

– Это бред!!! Я ни с кем в Хургаде не трахалась!!! —рявкнула Светка. – Нам с Викой просто стало скучно вдвоем, и мы решили купить себе компанию двух мужиков, консуматоров! Это официальная услуга для туристов, она даже в прайс-листе есть! Мы не трахались, просто пили, танцевали и все! Эти мальчики получают процент от нашего заказа. Им категорически запрещено спать с клиентками, за это можно лишиться работы!

– Формально так и есть, не спорю, – согласился Влад. – Надо же хозяевам отелей как-то перестраховаться от легавых? Разумеется, когда вы развлекались, охрана в номер не входила. Ни разу. Так что свечку держать и делать разоблачающие фотографии было некому. Только ведь можно и без снимков оголенных тел обойтись. Ездившие с тобой в турпоездки телохранители под страхом смерти поклянутся, что вы с Диановой действительно снимали в кабаке мужиков и проводили по несколько часов в номере, ночью. И так – регулярно. Возможно, я тебя сейчас удивлю, но у Фрола есть фотографии. Фотографии каждого из так называемых консуматоров, с которым вы весело отдыхали за последние два года. И если показаний охраны окажется недостаточно, уверяю тебя, дорогая, мои ребятки найдут, из-под земли достанут даже тех шоколадных мачо, которые тебя драли в первый раз, и быстро убедят в необходимости на денек слетать в Россию.

– Ха! За деньги можно заставить лгать кого угодно! Тем более этих продажных самцов! – отчаянно пыталась сопротивляться прижатая к стенке Светка. – Но Дианова не будет плясать под твою дудку! Она подтвердит, что мы…

– Конечно, подтвердит, – кивнул Невский. – Очаровашка Вика, невинная девочка сорока трех лет, похожая на перезревший, а затем высушенный урюк, потупив глазки с вставными голубыми линзами, со слезами на этих самых глазках обязательно подтвердит, что так оно на самом деле и было – вас трахали, обеих. Еще как подтвердит. Особенно, если я пообещаю ничего не рассказывать мужу. Викуля очень боится, что ревнивый импотент Жорик узнает о ее похождениях, на законных основаниях расторгнет брачный контракт и вышвырнет на улицу без копейки, с голой жопой.

– Ты – ничтожество, – наконец поняв, что отпираться бессмысленно, ледяным голосом произнесла Светка. – Я тебя ненавижу!

– Отлично, – улыбнулся Рэмбо. – А я тебя, дорогая… никак, – он вздохнул и передернул плечами – на улице было холодно. – Вот уже два года ты для меня просто не существуешь. Тебя больше нет. Я все сказал. А сейчас езжай. Помогай обслуге готовить дом к приему гостей. И очень тебя прошу, не гони волну. Всем будет гораздо лучше, если я забуду о твоих турпоездках, а ты раз и навсегда заткнешься по поводу Аллы. Будем вести себя как цивилизованные люди. В понедельник, как и договорились, вернемся к вопросу о разводе. В присутствии адвокатов. Хватит тянуть резину. А с Самариным я как-нибудь сам разберусь. Все. До вечера.

Сделав охране знак, что можно вытаскивать бананы из ушей и выходить, Невский развернулся и быстро поднялся по ступенькам парадной лестницы к главному входу в старинный царский особняк.

– Чтоб ты сдох, тварь! – со злобой бросила Света, провожая мужа полным ненависти взглядом. Дождавшись, когда Рэмбо войдет в здание, она открыла сумочку, достала дорогой мобильный телефон последней модели, привезенный из Арабских Эмиратов. Отмотала запись назад, периодически нажимая на воспроизведение в поисках нужного куска. Убедившись что голос Невского хорошо различим, Светлана выключила диктофон, убрала мобильник в сумку, нырнула за услужливо открытую телохранителем водительскую дверь «понтиака». Вставила ключ в замок зажигания, повернула. Мощный трехлитровый двигатель ожил.

Да, сделал ее муженек, нечего сказать. И ведь как долго молчал, стервец, зная об их с нимфоманкой Диановой невинных развлечениях во время турпоездок. Впрочем, ему, гаду, на момент первой измены в Хургаде давно переселившемуся в отдельную спальню и демонстративно не желающему трахать располневшую супругу, видимо, было уже наплевать, с кем жена спит и где. Просто не захотел играть козырями раньше времени. В рукаве, гад хитрый, приберег. Как чувствовал!

Однако не все так печально. Интуиция, заставившая Светлану перед вторжением в кабинет мужа впервые воспользоваться дополнительной опцией многофункционального сотового телефона, ее не обманула. Так что еще неизвестно, кто кого мордой в дерьмо ткнул. Теперь абсолютно не важно, кто затеял скандал и кто виноват. После таких слов в свой адрес давно недолюбливавший зятя Игорь Дмитриевич не станет даже разбираться, чем вызваны откровения Рэмбо. Он придет в ярость. Он разотрет Невского в порошок. Разорвет, как Тузик грелку. Размажет. Уничтожит. И – приберет к рукам холдинг, сделав хозяйкой огромного наследства ее – свою любимую и единственную девочку. Своего ангелочка, свою куколку, в которую много лет назад влюбился с первого взгляда, с которой, в тайне от жены, впервые переспал по обоюдному согласию, когда шустрой Светочке исполнилось пятнадцать и она уже давно не была девственницей, которую с тех пор холил, лелеял и оберегал, ревностно храня их общую тайну, безоговорочно исполняя любые капризы «дочурки» и параллельно подыскивая повзрослевшей Светлане перспективного во всех отношениях жениха, которого, используя власть и деньги, можно было повязать, сделать обязанным по гроб жизни, и который, ни о чем не подозревая, выполнил бы свою самую главную миссию – формально занял место отца будущего Светиного ребенка. Их общего ребенка, о котором Самарин так давно мечтал.

Глава 5 САМОЕ ТЕМНОЕ МЕСТО – ПОД ФОНАРЕМ

– До вечера, любимый! Ровно в шесть жди меня здесь! – торопившаяся на репетицию Вера чмокнула Рублевского в щеку и выпорхнула из джипа, оставив после себя в салоне нежный аромат хороших французских духов и косметики. Сергей проводил актрису взглядом до служебного входа, жадно втянул носом витающие в машине сексуальные запахи, улыбнулся, мысленно поблагодарив судьбу за то, что все сладилось, и, включив указатель поворота, отъехал от тротуара.

Теперь за дело, капитан. Седой – он же полковник ФСБ, он же куратор работающего под прикрытием агента Рублевского – будет ждать его в условном месте через двадцать две минуты. Значит, можно не торопиться, времени более чем достаточно. От здания театра, где служила Лиховцева, до точки – от силы пять минут пешком.

Сергей сделал крюк, завернул на ближайшую заправку, где залил полный бак бензина, купил в магазине сигареты и бутылочку минеральной воды, которую тут же выпил, и лишь потом поехал к стоянке возле кинотеатра. Первый утренний сеанс всегда проходил при практически пустом зале. Зрительская аудитория, как правило, состояла из прогуливающих занятия школьников и студентов, праздношатающихся по городу элементов обоего пола и примкнувших к ним редких пенсионеров, из числа «зажиточных». Рублевский купил билет в последнем ряду, с краю, у самого прохода. Оттуда отлич-но просматривался весь партер. Вошел в фойе за две минуты до начала фильма, сразу заметив стоявшего у колонны полковника. Не останавливаясь прошел в зал и сел. Седой занял место впереди, через два ряда. Свет потух, огромный экран вспыхнул, замелькали титры, и притихших зрителей окружил объемный, буквально обволакивающий со всех сторон и создающий иллюзию присутствия внутри разворачивающихся событий чистый звук системы долби-сэрраунд. Что ни говори, а технический прогресс шел вперед семимильными шагами. И между эффектом от просмотра одного и того же фильма на домашнем видео и в современном кинотеатре была такая же огромная пропасть, как между первой моделью «Жигулей» и красавцем «лексусом», на котором второй год рассекал по питерским колдобинам Сергей Рублевский.

Первым, минут через пять после начала сеанса, встал и вышел из зала Седой. Сергей подождал немного и сделал то же самое. Полковника он нашел в буфете. Алексей Ильич, как и следовало ожидать, находился здесь в гордом одиночестве. На столике перед Седым красовались прозрачная «соточка» водки, стакан с томатным соком и бутерброд с килькой. Сергей подошел к скучающей девушке за стойкой, взял пятьдесят грамм коньяку, черный кофе и две шоколадные конфеты. Спросив для вида разрешения, присел напротив полковника. Со стороны картина выглядела вполне натурально – два мужика, плюнув на демонстрируемый в зале боевик, решили поправить здоровье в самом, пожалуй, тихом и безлюдном публичном месте, какое возможно найти в десять утра в центре Петербурга. Подобным образом Рублевский и Гайтанов встречались уже третий раз. Сергей вынужден был признать, что время и место встречи с агентом выбрано полковником удачно. Вокруг – ни души, не считая сонную буфетчицу. И – больше часа времени в запасе до окончания сеанса. До тех пор никто не вправе попросить их, купивших билет зрителей, удалиться на выход и освободить место для желающих накатить и перекусить из следующего захода.

– Доброе утро, командир, – сказал Сергей, присаживаясь за дальний столик и пристально глядя на помятое лицо полковника. – Честно говоря, неважно выглядите. Неужели реально ломает? Такое без грима сыграть трудновато.

– Бывают в жизни огорчения, – ухмыльнулся Седой и подмигнул: – Под названием серебряная свадьба.

– О! Поздравляю. Солидная дата.

– Да ладно, – отмахнулся Гайтанов. – Ну, за державу. – Поднял стакан, подержал чуть-чуть возле груди, гипнотизируя водку взглядом, и наконец одним глотком влил в себя ровно половину. Зажевал бутербродом, крякнул довольно. Глотнул соку. Достал пачку «Мальборо», закурил. Щурясь от дыма, посмотрел на капитана.

– Как ты себя чувствуешь, Сережа?

– Более-менее, – пожал плечами Рублевский. – Для боев без правил и альпинизма пока не гожусь, все остальное уже доступно.

– Хорошо, – кивнул Седой. – Ты парадную форму, надеюсь, не потерял?

– Нет. Как новенькая. Пятый год в шкафу висит, под полиэтиленовой пленкой. С тех пор, как выдали. А что? Намечается аудиенция в верхах?

– Так точно. В Москве довольны твоей работой. Несмотря на некоторые… шероховатости. Есть мнение представить тебя к награде и внеочередному званию. Я даже больше скажу – по поводу звания фактически вопрос решен. Так что готовься на следующей неделе перешивать погоны, вертеть дырку и менять ксиву, товарищ майор ФСБ.

– Служу России, – ответил посерьезневший Сергей. – Спасибо, Алексей Ильич.

– Спасибо не булькает. Возьмешь мне еще стопочку, потом, – полковник посмотрел на буфетчицу, не проявляющую к клиентам ни малейшего интереса. – Ладно, теперь ближе к делу. По поводу… шероховатостей. Ты в курсе, что твоя красивая рожа висит на стенде во всех милицейских околотках Северо-Запада?

– Если вы имеете в виду фоторобот, сделанный со слов свидетельницы, то я его уже видел, – сказал Рублевский. – Не далее, чем вчера вечером, на Невском. – Сергей вкратце рассказал полковнику о встрече с гаишниками. Заметил без тени иронии: —Между прочим, похож. Толковый опер сразу срисует. Случайность, конечно. Повезло легавым. А то я уже собрался рвать когти. По-грязному.

– Повезло! – хмыкнул Седой. – Нашел с кем тягаться – с гаишниками. Ты бы еще с детским садом силой померялся. Радуйся, что никакого «Перехвата» и «Грозы» вчера не объявляли и на ОМОН сдуру не нарвался. Короче, так, – Алексей Ильич жадно затянулся, выпустив через нос две дымные струи. – Я уже распорядился. Информация пошла. В течение одного-двух дней тебя из розыска снимут. Фотороботы похерят. Так что постарайся в течение этого срока больше никуда не влипать. И вообще, на всякий случай, меньше шляйся по людным местам. Ты где сейчас обитаешь? Дома?

– По-разному, – уклончиво ответил Сергей. Глаза его выдали.

– Надо же, только на ноги встал, – понимающе прищурился полковник. – Ходок. Кто хоть такая? Колись.

– Женщина, – улыбнулся Рублевский. – Не волнуйтесь, Алексей Ильич. Ситуация под контролем.

– Ну, гляди, – вздохнул Седой. – Не зеленый пацан. – Взял стакан, махнул оставшуюся водку. Доел бутерброд с килькой. Выдержав долгую паузу, сказал: – За удачную операцию, во время которой ты чуть не отдал Богу душу, тебе полагается разовый магарыч из спецфонда поощрений. Пять тысяч рублей. Плюс – за майорскую звездочку, по штатному расписанию, прибавка. Аж в пятьсот тридцать целковых за месяц. Сможешь теперь лишний раз бак своей железной лошадки заправить.

– Даже на бак не хватит, – холодно откомментировал Сергей, уже догадываясь, о чем сейчас пойдет речь. – Наше государство, как всегда, отличается неслыханной щедростью по отношению к бойцам невидимого фронта. Только за счет премий и выживаем.

– Вот и я о том же, – согласился Седой. – Как у тебя с деньгами, Сережа?

– Как всегда, – ответил Рублевский. – Есть новое неприличное предложение?

– Есть, – подтвердил Гайтанов. – Работа срочная. Но могу обрадовать – далеко ехать и сутками сидеть в засаде не придется. На все про все уйдет полчаса, от силы. Объект здесь, в Питере.

Алексей Ильич демонстративно вскинул левую руку и взглянул на добротный швейцарский хронометр «Омега» в золотом корпусе. Сдвинул брови к переносице. Сообщил самое главное:

– Выход на исходную аккурат через четыре часа. Подход, инструмент и отход я обеспечу.

– Это что-то новенькое, – произнес Рублевский. – Прямо экспромт какой-то. Авантюра.

– Так ведь время сейчас бешеное, Сережа, – пожал плечами Седой. – Кто успел тот и съел. Время – деньги. Куй железо, не отходя от кассы. Ну и так далее, сам знаешь, кино смотрел. Кстати, по поводу кассы. Двадцать пять тысяч за призовой выстрел. По-моему, неплохо. Как считаешь?

– Долларов?

– Нет, Сережа, – куратор покачал головой, повертел в руке пустой стакан, понюхал. – Зеленые бумажки нынче не в почете. Двадцать пять тысяч разноцветных европейских рублей. Самая твердая валюта в мире.

– Солидно, – помолчав, сказал Рублевский. – Детали будут? Или работать придется вслепую, как прошлой зимой в Ижевске?

– Ну, если интересно. Можно и детали, – ухмыльнулся полковник. – Ты такую фамилию – Агранович слышал? Эдуард Маркович Агранович, – назвал имя жертвы Седой и замолчал, давая Сергею время переварить информацию.

Рублевский некоторое время сидел неподвижно. Затем, словно очнувшись, залпом выпил коньяк, потом отхлебнул остывший кофе, поднялся. Направился к стойке. Купил полковнику сто грамм водки и бутерброд с красной икрой. Вернулся за столик, поставил стакан с тарелкой перед Гайтановым. Достал сигареты. Щелкнул зажигалкой. Несколько раз медленно затянулся и только затем уточнил, хотя – видит Бог – этого можно было и не делать:

– Тот самый? Еврей-оленевод?

– Да, – подтвердил ожидавший вопроса полковник. – Господин губернатор. Хозяин бескрайней тундры и несметных земных кладовых. Собственной персоной. Жулик, вор и, по совместительству, гей-педофил. Если кто вдруг не в курсе. Через, – Гайтанов снова посмотрел на часы, – сорок три минуты личный самолет Аграновича приземлится в Пулково. Сегодня на четырнадцать ноль-ноль назначено торжественное открытие нового здания официального представительства его вотчины в Санкт-Петербурге. С последующей пресс-конференцией. И там, – Седой ткнул пальцем в потолок, – есть мнение, что для господина Аграновича данное мероприятие должно совпасть с досрочным окончанием его второго губернаторского срока. Слишком засиделся Эдик на ледяном троне. Пора и честь знать. Как там было в песне благословенных времен застоя: «Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет»? Вот-вот. Пора пустить кровь. В смысле свежую. По венам.

Седой замолчал, не закончив фразу. Поскреб подбородок, взял в руки стакан. Поднес ко рту, но, помедлив, поставил его на место. Глянул на Рублевского из-под бровей, сказал глухо:

– Я знаю, о чем ты думаешь. Идиотизм, конечно. Штурмовщина. Такие чистки экспромтом не проводят. По до меня самого мнение довели только сегодня. В семь утра. И я, как офицер, обязан выполнить приказ. Чем вызвана такая поспешность и готовность идти на неизбежный после акции взрыв общественного мнения, я могу лишь предположить. Допускаю, что произошла утечка важной информации из ближних кругов Аграновича насчет некоторых моментов, на которых господин губернатор собирается заострить внимание на сегодняшней пресс-конференции. Поэтому она не должна состояться. Так что придется тебе качественно отработать майорские погоны, Сережа. Деньги за призовой выстрел получишь обычным способом. Завтра, до обеда. Вопросы есть?

– Какие вопросы? – покачал головой Рублевский. Отказаться от задания после ввода в курс дела – то же самое, что подписать себе некролог. В данной ситуации он, Сергей, уже не человек, не личность, а всего лишь биологическое приложение к снайперской винтовке. Захочешь дернуться – не дадут. В общем, «попала собака в колесо – пищи, но беги». Да и ради чего дергаться? Не ворохнулось ничего в душе у Рублевского при упоминании фамилии скандального губернатора, по которому, в идеале, как минимум тюряга плачет. Причем давно и горько. Лет на сто. Разве что удивился в первую секунду крутизне клиента. Солидная премия из специального фонда руководства, опять-таки. Учитывая личность мишени – на порядок превышающая среднюю таксу за особые задания. Так что офицерская совесть чекиста может спать спокойно. Не агнца блаженного мочить придется, а ту еще сволочь. Если в Москве, наученные горьким опытом, решили не тянуть резину с долгим судебным прижиманием ненавистного губернатора к ногтю, как это получилось с хозяином нефтяной компании, а решить вопрос радикально. Значит, есть острая необходимость закрыть тему здесь и сейчас. В Питере.

– Партия сказала «надо» – комсомол ответил «есть», – закончил свою мысль вслух Рублевский, грустно улыбнулся и посмотрел куратору в глаза. – Но есть встречное предложение, товарищ полковник.

– Слушаю, – кивнул Седой. – Говори.

– Я его отработаю, а вы освобождаете меня на месяц от любых дел и не станете дышать в спину.

– Хочешь взять отпуск, отдохнуть и подлечиться?

– И это – в том числе, – уклончиво ответил Рублевский.

– Где?

– Шарик большой, – пожал плечами Сергей. – Тихих райских островов достаточно. Вы мне, главное, вольную на месяц выпишите. Отключу телефон, соберу рюкзак, сяду в самолет, улечу к черту на рога, в тропики, и хоть раз в жизни отдохну от так называемой цивилизации. А может, и не в тропики. Может на Камчатку, к гейзерам и вулканам. Или в Крым. В подземные пещеры. Мало ли приятных глазу мест в стране родной.

– Может, и не мало, – согласился Седой. – Только вот с Крымом ты погорячился. Ялта, Севастополь, Судак уже лет пятнадцать как заграница. Хотя нас, русских, по старой памяти пока еще пускают без визы.

– Так это не я, товарищ командир, – вставил Рублевский. – Это до меня. Сначала Никита Кукурузник родной Малороссии царский подарок отвалил. Погорячился. Затем Борис Похмелыч забыл подарок назад забрать во время беловежского развода. Хотя мог, запросто.

– Это верно, – кивнул Седой. – Самое интересное, что стоило ему лишь слово сказать, и хохол даже бы не пикнул. Согласился. Но старик слишком много выпил. Точнее – напоили его. Вот мозг и уснул. Какой уж тут Крым – под стол бы не упасть прямо перед телекамерами. Кое-как бумажку подмахнул на автопилоте, и – привет. Через минуту уже храпел. По пути к самолету. Все люди в курсе, как дело было.

Гайтанов замолчал, раздавил в пепельнице окурок. Откашлялся, прижав кулак ко рту. Резюмировал:

– Насчет отпуска требование справедливое. Но сейчас я не готов ничего ответить. И так голова как чугун, с самого утра. Понимать должен. Не каждый день большую охоту объявляют.

– Понимаю.

– Вот и не дави на психику, майор. И не ставь условия. Вернемся к вопросу позже. И решим, к обоюдному удовольствию. Я, признаться, сам давно об отдыхе подумываю. – Гайтанов глянул в окно на сырой, слякотный и холодный ноябрьский Питер, из последних сил балансирующий на зыбкой границе осени и зимы. – Может, вместе и отправимся. Каждый, понятно, в свою сторону. Но – не сейчас, Сережа. Сейчас надо дело сделать.

– Я вас понял, товарищ полковник, – сказал Рублевский. – Разрешите приступать?

– Разрешаю, майор. Ровно в двенадцать на мосту через речку у метро «Приморская», со стороны залива, тебя заберет машина. Серая «девятка». За рулем будет Андрей, вы знакомы. Она же задействована и на отходе. Остальное получишь и узнаешь по дороге на точку. После выполнения задачи, как всегда, контрольный звонок. Ни пуха ни пера.

– К черту.

– Все. Иди, – Гайтанов смерил вставшего из-за столика и направившегося к выходу Сергея оценивающим взглядом. Поколебавшись, окликнул. – Эй! Товарищ!

Рублевский обернулся.

– Ладно. Уговорили. Будут вам и пальмы, и гейзеры и пещеры. На выбор, – хмыкнул куратор. – Останемся живы – нарисуем.

Сергей кивнул, мол, понял, спасибо, и быстрым шагом спустился по лестнице на первый этаж кинотеатра, к выходу. Гайтанов, глядя в огромное, во всю стену, витринное стекло, курил и задумчиво наблюдал, как Рублевский садится в свой роскошный серебристый джип и уезжает, лихо закладывая поворот со стоянки на улицу. Когда внедорожник с секретным агентом, носящим в служебных документах прозвище Хирург, пропал из виду, Седой достал сотовый телефон, набрал прямой федеральный номер и, дождавшись соединения, произнес всего одну фразу:

– Я начинаю. – Выслушал столь же лаконичный ответ, захлопнул откидную панель мобильника, убрал трубку, залпом прикончил остатки водки, занюхал бутербродом с красной икрой, и, вернув его целым и невредимым на тарелку, покинул место встречи.

Едва клиент ушел, скучавшая за стойкой буфетчица – пухлая баба лет тридцати с хвостом – подошла к столу, довольно прищурилась, отнесла бутерброд к стойке, вновь обмотала прозрачной пленкой и вернула на стеклянный прилавок. Сунула руку под кассовый аппарат, нажала кнопку, выдвинув ящик с деньгами, извлекла из ячейки купюру в пятьдесят рублей и переложила в свой карман. После чего поправила прическу, взглянула на часы, вздохнула, опустилась на жалобно скрипнувший под ней стул, взяла в руки потрепанную книжонку и продолжила чтение шедевра в мягкой аляповатой обложке с тиснеными золотыми буквами, названного без затей: «Гады». Суперназвание. В яблочко. Пипл подобные шедевры миллионами хавает. Издатель доволен, автор тоже не в накладе. Рукопись сдал, гонорар получил – глядишь, месяц на закусь и опохмелку хватает. Вот и ладушки. А то, что опечаток – сотни, сюжет – говно, герой – отстой, и на каждой странице перлы вроде «блудливые коровы бродили среди развалин пепелища» или «труп сгорел, осталась только челюсть», то это, право, сущая ерунда. Да и что вы, собственно, хотели получить за один рваный доллар? То и получили. Наслаждайтесь. Просвещайтесь. И чаще мойте мозги порошком «Тайд».

Глава 6 ПРИЗОВОЙ ВЫСТРЕЛ

Рублевский не мог точно сказать, когда у него вдруг появилась эта солдатская привычка – приводить себя в порядок перед боем – но ритуал подготовки к заданию, интуитивно сложившись в четкий последовательный порядок действий, оставался неизменным вот уже который год. Рублевский принимал горячий душ, пользуясь не оставляющим посторонних запахов простым детским мылом, без ароматических добавок, тщательно брился, выскабливая лицо до гладкости бильярдного шара и стараясь при этом не порезаться. Порез был плохим знаком. Так случалось дважды и оба раза во время исполнения акции возникали проблемы. Затем Сергей надевал новое белье, сверху – удобную, не стесняющую движений одежду из полностью натуральных тканей, заваривал прямо в кружке крепкий зеленый чай с жасмином и медленно выпивал его крохотными глотками в полной тишине, погружаясь в состояние, похожее на медитацию. Затем включался, за пару минут выходил из транса, словно опытный дайвер, неспешно выныривая из безмолвной глубины на залитую солнцем и звуками поверхность, и отправлялся на дело. Заключительным аккордом ритуала являлось обязательное посещение православного храма, после того как все было кончено. Не формальное, фальшивое, для этакой внутренней галочки, мол, «типа прости, Господи», а настоящее. С молитвой, покаянием за смертный грех, и при этом – абсолютной внутренней уверенностью, что сознательно совер-шенное им хладнокровное убийство – а ведь это было именно убийство, сколько погонами и долгом кадрового сотрудника спецслужб не прикрывайся – с точки зрения морали и необходимости организма-общества избавляться от паразитов и несущих погибель раковых клеток полностью оправдано и необходимо. В послужном списке агента по прозвищу Хирург значилось двадцать девять отметок. Двадцать девять жертв. И до сих пор Сергею не приходилось поражать мишени, в виновности которых он, как человек и как офицер ФСБ, сомневался. Сегодняшняя цель, тридцатая, самая весомая в плане личной стоимости в баксах и влияния, не была исключением. Выкормыши смутного времени, такие как недавно перешагнувший сорокалетний рубеж вундеркинд Эдик Агранович, рано или поздно должны сойти с политической и бизнес-сцены страны, как грязная пена, как отработанный материал, как шлак, неизбежный при переплавке благородной руды в сверкающий слиток. Проблема заключалась в том, что уходить добровольно эти уверовавшие в собственную историческую уникальность и безнаказанность дяди не хотели. И не собирались, в принципе, полагая, что великая страна, временно поставленная Горбачем и Борис Похмелычем в интересную позицию, превращенная в дешевую уличную блядь, за гроши отдающаяся на поругание каждой сволочи, будет и впредь терпеть на своей шее колонию паразитов, регулярно снабжать их бегущей по артериям, венам и мелким капиллярам свежей кровью. Паразитов стало чересчур много, в их среде установилась своя жесткая иерархия. Чем жирнее и нахрапистее паразит – тем ближе он находился к основным живительным потокам, тем глубже вгрызался и больше высасывал столь необ-ходимые для мало-помалу выздоравливающего организма силы. Бороться с заразой законами-прививками было уже поздно. Паразиты выработали стойкий иммунитет к любым лекарствам. И, наконец, наступал момент, когда отвечающим за экономическую и политическую безопасность страны большим людям в погонах становилось очевидно – последним и единственным способом убрать гадину оставалось срочное оперативное вмешательство, как любая операция – сопряженным с кровью и чреватым возможными осложнениями. Сам Хозяин принимал трудное решение, давал команду по короткой цепочке, насчитывающей звена три-четыре, от силы, и к работе приступал он, Хирург. Кто-то ведь должен это сделать. И сделать хорошо, без промахов. В прямом и переносном смысле.

Закончив медитацию, Сергей оделся, покинул квартиру, расположенную под крышей двадцатидвухэтажной высотки на Московском проспекте – самого внушительного жилого здания на левом берегу Невы, с верхней части которого открывалась потрясающая панорама Петербурга – прошел квартал в сторону станции метро, поймал частника и поехал через весь город, в конец Васильевского острова, на точку встречи с обеспечивающим акцию сотрудником Седого.

Андрей появился минута в минуту, мягко притормозив напротив стоящего на мосту через речку Рублевского. На той же самой, умышленно немытой, неказистой и на вид укатанной «девятке», способной в рывке с места и маневренности запросто составить конкуренцию спортивным «узкоглазым» японцам. Сергей сел рядом с водителем, едва кивнув. Руки друг другу не пожали. Не улыбнулись дружески. И вообще говорили мало. Дветри отрывочных фразы, смысла которых посторонний, случись ему великое чудо оказаться рядом, просто бы не понял, и – все. К чему зря сотрясать воздух? Пиво им вместе не пить. Анекдоты не травить. О доме, о семье не разговаривать. Не тот формат соприкосновения. Все, что было известно Рублевскому об этом парне лет двадцати трех – двадцати пяти, уже дважды удачно отработавшим с ним в связке, это имя, которое, к слову сказать, вполне могло быть и вымышленным. И то, что Андрей, как и сам Сергей, являлся кадровым офицером ФСБ из группы спецопераций полковника Гайтанова.

Резвый «жигуленок» свернул с набережной и взлетел на мост через Неву. Водитель закурил, бросил взгляд в зеркало заднего вида. Сказал деловито и почти равнодушно:

– Там сложная структура здания. Отход по маршруту девять. Я сам утром проверил, по схеме. Чисто. Свободно. На инфильтре будет метка четырнадцать. На маршруте – защитный комплект и сопровождение. Сто тридцать вперед, возврат опасен, так что внимательнее. Я буду рядом. На белой.

– Маршрут, я понимаю, не с листа. Имелись наработки? – усмехнулся Рублевский.

– У старика больше шестидесяти объектов на карандаше, – кивнул Андрей. Добавил, тоже изобразив подобие улыбки: – Это только те, о которых я знаю. За три месяца. Вряд ли все.

– Кто бы сомневался. – На то он и хозяин лампы. Аладдин.

– Меня они не по ранжиру Джинном окрестили, – хмыкнул Андрей. – Тебе, исполнителю воли хозяина, это бы лучше подошло.

– В смысле?

– Ну, раз он – хозяин лампы, значит джинн – ты, – пояснил водитель. – А не я. Но оперативный псевдоним не выбирают. Какой уж присвоили. Могло быть и хуже. У одного моего бывшего сокурсника погоняло Дуст. Кому только в голову такое пришло?

– Да уж. Дерьмовенькая кликуха, – согласился Сергей. – Значит, ты – Джинн? – секунду помолчав, переспросил Рублевский.

– Ну да. Я – Джинн, – теперь настал черед Андрея скосить взгляд на Хирурга. – А ты разве не знал?

– Честно? – вздохнул Сергей. – Нет, не знал. Я про лампу Аладдина так сказал. От фонаря. Вырвалось.

– Серьезно? Не гони.

– Абсолютно. До этой минуты ты для меня был просто Андрей.

– Ладно, верю, – в свою очередь помолчав, сказал Джинн. – Охренеть можно. Бывают же совпадения. Впрочем… Для меня ты тоже всего лишь Хирург. Знакомиться ближе, думаю, не стоит. В нашем деле чем меньше про контакт знаешь – тем лучше для всех.

– Точно, – кивнул Рублевский. Больше, до самой точки, они не произнесли ни слова.

Джинн высадил Сергея в арке проходного двора, за три дома от объекта, и сразу же уехал. Рублевский передернул плечами, поднял воротник куртки и быстрым шагом направился на точку, с которой предстояло отработать мишень. Толкнул противно скрипнувшую дверь, зашел в пахнущий кошками и бомжами подъезд, поднялся на один пролет выше пятого этажа, к чердаку. Остановился перед оббитой толью низкой дверью, ведущей на крышу. Развязав тонкую стальную проволоку, продетую сквозь петли от навесного замка, Сергей проник внутрь. Огляделся. Повсюду валялся бытовой мусор: остатки упаковки от продуктов, пластиковые бутылки. На протянутой веревке сушились какие-то лохмотья и линялая тельняшка. В левом углу, у стены, находилось нечто похожее на спальное место. Рядом стояли ящики, по всей видимости используемые местными обитателями в качестве мебели. К выходу на покатую крышу вела приставная лестница. Старая же, стационарная – трухлявая, развалившаяся на куски – валялась чуть поодаль. Чердак, безусловно, был обитаем. Судя по количеству мусора и подручной утвари, тут обосновались двое, максимум – трое бродяг. Однако более детальный осмотр свидетельствовал об очевидном: как минимум пару недель здесь никто не появлялся. За исключением Джинна, сегодня утром доставившего «инструмент» и прошедшего маршрутом отхода с точки выстрела. На всем лежал толстый, нетронутый слой пыли. Куда подевались бомжи, бросив обустроенную берлогу со всем богатством – такой мыслью Сергей голову себе не забивал. Мало ли что могло случиться. Менты повязали за кражу и закрыли, срубив по-легкому лишнюю палку за раскрытие дела. Или выпили бедолаги паленой сивухи и сдохли где-нибудь в подвале, какая разница? У всех «чертей» одна в жизни дорога. Они выбрали ее сами. Собаке – собачья смерть. Главное – точка свободна. Нельзя сказать, что это лучшее место для снайпера, но искать другое уже некогда. Цейтнот. Через час кортеж Аграновича подъедет к входу в трехэтажный старинный особняк на противоположной стороне улицы. Рублевский, внимательно глядя под ноги, стараясь не шуметь, приблизился к низенькому грязному окошку, присел на кор-точки. Осмотрел растрескавшуюся раму. Дернул за вбитый в нее толстый гвоздь. Окно поддалось, открылось. Сергей выглянул вниз, профессионально оценил сектор обстрела. Угол островат. Шансов удачно поразить цель процентов девяносто пять, от силы. Теперь многое будет зависеть от того, где остановится кортеж, как пойдет к подъезду губернатор. Лучше было бы работать из соседнего дома, но раз Седой и Джинн выбрали эту точку, значит, оттуда нельзя, есть препятствия. Впрочем, имея такую «машинку», какую принес Джинн, процента три форы, пожалуй, можно накинуть. И все равно – два шанса из сотни на провал, в данной ситуации, когда завершить дело нужно наверняка – слишком много. Непростительно много.

Оружие – СВД с шикарным высокоточным лазерным прицелом – находилось тут же, стоило лишь встать на ноги и пошарить рукой под крышей, над массивными балками чердачного перекрытия. Здесь же Рублевский нашел пакет с аккуратно уложенными в него тончайшими хлопковыми перчатками, черной маской для лица и ковриком из отреза парашютной ткани. На сбор инструмента и подготовку позиции Хирургу потребовалось меньше минуты. Норма. Еще пару минут занял предварительный прицел с колена. Порядок. Аккуратно положив винтовку на нейлон, Рублевский встал. Глянул на чердачную дверь, которую на время операции нужно блокировать изнутри, вогнав между ручкой и косяком палку от швабры. Прошелся туда-сюда по чердаку в поисках подходящего предмета, но плюнул на это дело и просто оторвал тяжелую ножку от стоящего рядом с бомжатской «спальней» хромого антикварного стула. Отлично. Теперь попасть на чердак можно разве что через крышу. Или выломав кувалдой не столь уж мощную, оклеенную желтыми газетами перегородку, отделяющую эту часть чердака от соседней, которая находилась в пользовании жильцов второго подъезда. Подобные кромсания помещений общего пользования и буржуйских квартир на отдельные комнаты для неизбалованного пролетариата были в ходу в первой половине прошлого века, в эпоху тотального расцвета коммуналок. Каждый подъезд сушил свое белье отдельно, тщательно следя за тем, кто и когда берет ключ и очень боялся воров из числа жильцов соседнего подъезда. Такое уж было время.

Кстати, о крыше. Рублевский поднялся по стремянке, измазанной многолетними наслоениями засохшей краски всех цветов и консистенций, приподнял ведущее на крышу окно, высунулся наружу, осмотрелся. Машинально провел ладонью по нагрудному карману рабочей куртки, где лежала крохотная рация, глянул на часы. Есть немного времени в запасе. Как только кортеж приговоренного к исполнению губернатора отъедет от старого здания представительства и направится сюда, на церемонию открытия нового, куда более шикарного и помпезного, Седой даст сигнал нулевой готовности. А пока можно прогуляться.

Подтянувшись, Рублевский пружинисто выбросил тренированное тело на скользкую от мокрого снега покатую крышу. Добрался до такого же окошка, ведущего во вторую часть чердака. Оно оказалось закрыто фанерой вместо стекла и было наглухо заколочено двумя толстыми гвоздями со свежими отметинами на шляпках. Джинна работа. Обеспечивающий все предусмотрел. Профи. Других Седой не держит. Теперь никто втихаря к точке выстрела не подберется. Если уходить основным маршрутом вдруг станет опасно, то всегда можно высадить ногой эту хлипкую хрень. Сергей еле заметно улыбнулся. Что ни говори, а когда есть запасной вариант отхода, это хорошо. А то ведь всякое случалось.

Еще раз оглядевшись, Рублевский вернулся обратно на точку, надел маску и занял позицию, наблюдая, то через прицел, то невооруженным глазом, как в непосредственной близости от объекта паркуются сверкающие иномарки, из теплых и сухих салонов которых выходят приглашенные на мероприятие люди и собираются под зонтами у парадного входа в новое здание представительства республики тюленей, оленей и несметных запасов земных кладовых, разрешение на добычу которых получают лишь «особы, приближенные к императору», и то за очень большие деньги. Серьезный бизнес, однако – распродажа родины. И прибыльный. За такое небо в алмазах многие готовы рискнуть и начать игру навылет. Но угрохать Эдика лишь сотая часть дела. Спецов по мокрухе в родной отчизне хватает. У каждой уважающей себя крупной корпорации в службе безопасности есть штатные мастера заплечных наук, прошедшие хорошую школу в армейских и чекистских институтах. После ликвидации надо еще занять трон, распихав конкурентов, а вот это по зубам очень и очень немногим. Интересно, кто будет следующий? Там, за высокими красными стенами, уже наверняка выбрали преемника.

Сергей посмотрел на ручной швейцарский хронометр. Секундная стрелка, описав круг, перескочила через верхнюю точку и побежала дальше. Контрольное время. Аграновича не было. Седой молчал. Однако Рублевский был абсолютно спокоен, потому что знал – хозяин бескрайней тундры благополучно прилетел в Питер и сейчас находится в трех минутах езды отсюда. Открытие с торжественным перерезанием ленточки – интересно, кто и как давно придумал эту несусветную глупость? Не официальный прием в Кремле у Большого Папы. Можно и опоздать. Ничего с гостями не случится, не сахарные, не растают. Даже под падающим с серого ноябрьского неба противным мокрым снегом. Компенсация в виде шикарного банкета с шампанским и черной икрой сразу после церемонии и пресс-конференции все спишет. Халява, плиз. Иначе на фига все эти пираньи, включая выделяющуюся на общем фоне пишущую и снимающую журналистскую братию, сюда вообще приехали, получив именные приглашения? Ясно, ради чего – засветиться, напомнить о себе, кто – покрасоваться в масс-медиа, кто – заработать на этом гонорар, а чуть позже всем вместе слиться в экстазе, то есть крепко выпить и сытно пожрать. Все как всегда, к гадалке не ходи. Схема подобных мероприятий стандартна.

Наконец ожила рация. Сигнал передался в крохотный радиомикрофон, прочно сидящий у Хирурга на ухе на прозрачном, незаметном с расстояния пары шагов силиконовом креплении. Полковник сообщил – мишень начала движение. Рублевский хмыкнул. Стало быть, тронулся Эдик. Думал – на тусу, а по ходу – в последний путь. Впрочем, днем раньше, днем позже. Если уж тебя там приговорили, то какая разница? Рублевский поднял винтовку и направил лазерный электронный прицел в сторону перекрестка, откуда вскоре должен был появиться кортеж губернатора. Сердце Хирурга стучало ровно и спокойно. Никакого волнения. Никаких лишних движений, никаких посторонних мыслей. Обычная работа. Отход и душевная опустошенность придут потом. Но это будет позже. Вечером, может, завтра. Сейчас надо просто действовать. Отрабатывать новенькие майорские погоны и самую серьезную за последние годы премию из спецфонда особых поощрений.

Первым, наплевав на красный сигнал светофора, из-за угла на перекресток с ревом сирены вынырнул длинный милицейский «форд» с мигалкой на крыше, мгновенно перегородив проезжую часть и рявкнув что-то грозное в матюгальник. Движение на перекрестке тут же остановилось. Более того – судя по характерному визгу тормозов и последовавшему вслед за ним хлопку, в зад вынужденному резко затормозить пассажирскому автобусу влетел какой-то раззява из группы безбашенных автолюбителей, плюющих на дистанцию, всегда и везде старающихся «жать на гашетку» до упора, потому как «тормоза придумали трусы» и «какой же русский не любит быстрой езды». Будет дураку наука.

Следом за ментами выехал и резво повернул налево сверкающий полированными боками, угловатый, как спичечный коробок, черный внедорожник «гелендваген» с губернаторской охраной. За ним, словно привязанный, прошелестел пузатый бронированный «мерседес» Аграновича. Замыкал кортеж огромный и грозный американский джип «шевроле-сабурбан» с длинной антенной на крыше и абсолютно черными стеклами, в котором, понятное дело, тоже находилась охрана. Серьезные дяди. Таким, по известной мировой статистике, в случае покушения удается спасти босса в семи процентах случаев. Не густо. И все же – гораздо лучше, чем ничего. Когда дело идет о жизни и смерти, даже сотая доля процента имеет значение.

Только сегодня другой счет, другие шансы. Сегодня работает Хирург.

К моменту приезда владыки бескрайних северных территорий у бывшего купеческого особняка собралось человек сто. Кого здесь только не было, начиная одним из замов питерского губернатора и заканчивая случайными уличными зеваками и лениво приглядывающими за порядком сержантами ППС. Однако пятеро дюжих, удивительно похожих друг на друга бодигардов, первыми выскочивших из «шевроле», в считанные секунды разбили и оттеснили толпу, освободив боссу проход к украшенной красной ленточкой парадной лестнице. Вот что значит профи. Впрочем, в охране столь серьезной персоны дилетантов быть не может по определению. Не того полета птица под защитой. И не тот начальник банкует. Рублевский знал – во главе маленькой армии Аграновича, насчитывающей около трехсот отлично вооруженных, упакованных и тренированных секьюрити стоял не кто-нибудь, а отставной генерал-лейтенант ГРУ Верпаковский, носивший в среде сослуживцев прозвище Бешеный Бык. Седой как-то рассказывал про его подвиги во время службы. Впечатляет, прямо скажем. Кстати, о птичках. Может, это не случайность? А классическая оговорка по Фрейду? С Седого станется. Не исключено, что полковник уже тогда знал о принципиальном решении в верхах сменить хозяина царства льдов. Открытой оставалась лишь точная дата ликвидации. Все вероятно. Только вот спрашивать бесполезно, все равно Гайтанов не расколется. Даже после.

Путь был свободен. Выскочивший с переднего пассажирского сиденья броневика мужчина открыл заднюю дверь «мерседеса» и сделал шаг назад, пропуская Аграновича. Сергей навел перекрестие прицела на проем, благодаря оптике находящийся от него так близко, что, казалось, стоит протянуть руку, и дотронешься до бесценной персоны указательным пальцем. Последний раз вздохнул и замер. Зря он опасался слишком острого угла. Все как по заказу. Лучше, чем в тридцатиметровом тире. Шанс мишени выжить – ноль. Как любили говорить в подобных случаях убеленные сединами, вечно улыбчивые фотографы начала двадцатого века: «Внимание, не моргать! Сейчас вылетит пти-и-ичка!»

Голова олигарха Аграновича, в юности огненно-рыжая, а сейчас светло-пепельная, с залысинами, появилась из глубины просторного салона броневика. Губернатор коснулся подошвами ботинок чавкающего сырого асфальта, вылез, выпрямился. Словно нарочно повернулся лицом к сидящему на чердаке Хирургу и – улыбнулся. Лежащий на спусковом крючке палец Рублевского совершил короткое движение. Тупорылая «птичка» в стальной оболочке вылетела из СВД со скоростью сверхзвукового истребителя и достигла цели менее чем за полсекунды, гильотиной срезав жертве полчерепа и забрызгав всех, стоящих в радиусе трех метров от рухнувшего Эдуарда Марковича, скользкими горячими ошметками перемешанных с кровью и костяной крошкой человеческих мозгов. Не самых глупых в этом мире, надо признать. Еще утром это серое вещество, по самым скромным оценкам журнала «Форбс», стоило больше, чем три миллиарда долларов. Легальных, ясный перец. А сколько в тени? Теперь оно не стоит ни гроша, превратившись в липкую уличную грязь на асфальте, которую, давясь от подкатывающей к горлу тошноты, после ви-зита легавых и оперативников ФСБ предстоит соскребать представительскому дворнику. Впрочем, это уже чужие проблемы. Как там у Уильяма, понимаешь, нашего, Шекспира: «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить». Прав классик. Время сваливать, причем как можно резче. Меньше, чем через минуту, когда пройдет шок, разом включатся десятки мобильных телефонов и весть о заказном убийстве Его Светлости удельного князя заполярного разлетится по всему Питеру и дальше – по городам и весям. Еще через три минуты здесь будет форменный сумасшедший дом. Словом, все, как всегда. Разве что с поправкой на масштаб канувшей в историю личности, валяющейся на тротуаре. Был олигарх – и нет олигарха. Все довольны, все танцуют Хорошая работа, товарищ майор.

Бросить оружие и скатиться по лестнице на первый этаж и далее – к подвальной двери заняло у Сергея не больше минуты. По сути, в данной ситуации путей отступления было всего два. Первый – через крышу в соседний подъезд. Но уходить этим маршрутом имело смысл лишь при наличии свободного доступа в одну из квартир, где можно было бы отсидеться несколько часов и переждать шухер, прежде чем покинуть здание. Потому как парадная второго подъезда, так же, как и того, откуда работал Рублевский, выходила на улицу прямо напротив здания представительства, а задняя дверь – в тупик глухого захламленного двора. Значит, единственно возможным путем незаметного отхода оставался подвал. Однако и он, если верить Джинну, простирался лишь под домом, представляя собой замкнутое пространство. Казалось, на этом маршруты безопасной инфильтрации исполнителя исчерпывались, и у Хирурга оставался лишь «лобо-вой» и самый опасный вариант отхода, каковой и пришлось бы применить, если бы не одно существенное «но». Кому, как не их конторе, на роду написано досконально знать схему и активно использовать в своей работе скрытые от взгляда обывателей нижние городские уровни? А проще говоря – подземные коммуникации, которыми старик-Питер изрыт и нафарширован так же густо, как любой большой город с богатой историей и червем-метрополитеном. Входом в подземные лабиринты служили люки. Их в зоне досягаемости было два – один во дворе, второй – непосредственно в подвале. Оба, обрываясь вниз тесным туннелем с проржавевшими скобами, вели в главный канализационный коллектор, по которому бурной рекой, то мелкой, то опасно полноводной, круглосуточно уплывало к Неве слитое гражданами дерьмо. А это для ликвидатора-профи – все равно что пустынное январское ночное шоссе для опытного лихача. Лепота, да и только. Главное, не забыть включить фары. И заранее позаботиться о некоторых «мелочах» вроде шипованной зимней резины и ремня безопасности, способного сохранить жизнь виртуозу баранки в случае аварии. С фарами, то бишь с освещением, все было на мази. Иначе бы Седой не держал Джинна и не поручал ему обеспечение акций. Непромокаемый фонарь ждал своего хозяина в условленном месте. Ремнем же безопасности в данной ситуации служил оставленный для Рублевского у спуска в шахту легкий дыхательный аппарат, передвигаться без которого в окружающей со всех сторон вязкой нестерпимой вони были способны разве что вечные обитатели подземного мира – крысы. Этих тварей – Хирург знал по опыту – в коллекторе хватало с избытком. Некоторые особи выросли разме-ром с кошку. Так что не байка это, не придуманная журналюгами страшилка, а самая что ни на есть правда.

Оказавшись в подвале и нашарив рукой фонарь, Сергей заблокировал дверь, подперев ее изнутри доской. Спустился вниз. Обнаружил люк, поддел уже слегка сдвинутую с места тяжелую чугунную крышку заботливо оставленным Джинном куском арматуры, снял с верхней ступеньки привязанный к ней морским узлом пластиковый черный пакет с дыхательным аппаратом, пристегнул к поясу широкий нейлоновый ремень на липучках с легким баллоном, запаса воздуха в котором хватало на пятнадцать минут, закусил загубник, открыл вентиль, убедился, что система работает нормально и начал спуск в шахту, не забыв перед тем, как окончательно скрыться в подземелье, вернуть на место тяжело бухнувшую в пазы крышку люка.

Сто тридцать метров, передвигаясь по колено в журчащем теплом дерьме, Рублевский преодолел за одиннадцать минут, с учетом времени затраченного на спуск и подъем по двум шахтам. Более чем приемлемо. Во второй шахте, как и предупреждал Джинн, ржавые скобы дышали на ладан и могли обломиться в любую секунду. Но даже здесь Андрюха остался верен себе и подстраховал Хирурга, привязав к верхней, наиболее прочной скобе, и сбросив вниз кусок толстой капроновой веревки с узлами. Если бы одна из скоб вдруг не выдержала нагрузки, Рублевский смог бы среагировать, удержаться и подняться наверх, используя свои скромные навыки технического альпинизма. Благо ширина шахты вполне позволяла это сделать при наличии надежно закрепленного конца. К счастью, обошлось. Закончив короткое подземное путеше-ствие, Сергей добрался до приоткрытого люка и вновь оказался на поверхности, в одном из проходных дворов соседней улицы, вне зоны оцепления. Джинн, как и положено верному Санчо Пансо, стоял рядышком с люком. Откинул окурок, протянул руку, помог насквозь провонявшему и мокрому по колено Рублевскому вылезти на белый свет.

– Как? – задал короткий вопрос.

– Порядок, – кивнул Хирург, оглядываясь. – Тачка где?

– В арке, – сообщил Андрей, кивая на ближайший проем под домом. – Пошли.

Вряд ли существует более надежное средство для быстрого перемещения по городским улицам, чем карета «Скорой помощи». Ни светофоры тебе не помеха, ни гаишники, если таковые вдруг попадутся на маршруте. На крайняк можно и по тротуару сигануть, объезжая глухую пробку. Никто даже бровью не поведет. Так что не было ничего новаторского в том, что для отхода Рублевский и Джинн использовали не давешнюю «девятку» с форсированным движком, а именно реанимобиль, заботливо позаимствованный полковником Гайтановым из спецавтопарка ФСБ. Понимали, конечно, что опасность миновала и прицепить их к ликвидации губернатора невозможно, но дух перевели окончательно лишь спустя полчаса, загнав «неотложку» за высокий бетонный забор с колючкой, на территорию давно закрытого военного заводика и заглушив мотор. Переглянулись молча. Андрей достал сигареты, протянул пачку Рублевскому. Спросил, распахивая настежь водительскую дверь и щелкая зажигалкой:

– Хочешь анекдот?

– Давай, – пожал плечами Сергей.

– Жил-был один мужик. С рождения не различающий запахи. Вообще. Нормальный такой мужик, при делах, при бабках, но вот не везло ему на теток, хоть ты тресни. Все бабы видели в нем лишь денежный мешок. А он, ортодокс этакий, хотел жениться исключительно по любви. Ну, типа чисто-честно-непорочно. Ну и так далее. Принцессу себе искал.

– Ясно, – хмыкнул Рублевский. – И?

– А с принцессами, сам понимаешь, в наше время не то чтобы напряженка. Просто нет их ваще, и баста. Вымерли все, перевелись, как мамонты. По крайней мере, в мегаполисах. Совсем загрустил мужик. И вдруг попалось ему на глаза объявление в газете. Опытная сваха гарантирует устроить личную жизнь любому и удовлетворить любые запросы жениха. За солидное вознаграждение, разумеется. Мужик думает: а, была не была. Схожу. Штука баксов – не деньги, но мало ли. В общем, хуже точно не будет. Пришел, значит. Рассказал, что хочет невинную девушку, из хорошей семьи, желательно из провинции. Которая станет верной женой и родит ему кучу ребятишек. А уж он, со своей стороны, позаботится о том, чтобы семья ни в чем не нуждалась. А сваха ему и говорит, мол, умница, что пришел. Есть на примете одна такая девушка. Прямо как по заказу. Сущий ангел. Всем хороша. Двадцать лет. И красавица, и умница, и рукодельница, и даже девственница. Золотая коса до пояса, фигурка – закачаешься. Фотографии показывает. И в фас, и в профиль, и в полный рост. Глянул мужик и обалдел. Глаза горят, голова кружится. В бой рвется, лопатником с баксами перед свахой трясет. Давай, мол, сегодня же забивай стрелку, знакомиться будем, пока из-под носа не увели. А сваха ему и говорит: всем хороша девушка, только есть у нее один маленький недостаток. Уж больно запаху нее от тела исходит неприятный. Как от некоторых негров. Мойся хоть сто раз в день, хоть духами-дезодорантами обливайся – все без толку. Такая генетика. Никуда не денешься. Вот и проблема, никак парня найти не может. Мужик от радости аж подпрыгнул. Так это даже лучше, говорит. Потому что я от рождения запахи не различаю, и мне все равно. В общем, прямо судьба, да и только. Взяла сваха тонну баксов за услуги с мужика, еще две тонны – с родителей девушки, уже и не мечтавших, что отыщется такой редкий жених, умный, богатый, с серьезными намерениями, да еще и не различающий запахов. Стрелку в кабаке в тот же вечер забили. Сваха довольна, что все так отлично устроилось и удалось сбыть бесперспективную клиентку, да еще кучу денег заработать. Но на следующее утро вдруг вламываются к ней родители невесты и закатывают скандал. Требуют назад деньги. Мол, ваш жених, сволочь такая, нашу дочурку до нервного припадка довел, до сих пор девочка в припадке, отойти не может. Так круто насели, что делать нечего, пришлось свахе отдать две тонны. Только родители ушли – приходит мужик. Грустный такой, помятый, печальный, лица на нем нет, а глаза – как у кролика, красные. И тоже деньги назад хочет. Сваха спрашивает, что случилось-то? Воняет она сильно, спасу нет, отвечает мужик. Как же так, возмущается сваха, ты ведь сам клялся, что запахи с рождения не ощущаешь. Мужик кивает, дескать, так и есть. Не ощущаю. Тогда в чем же проблема? – не понимает сваха. Так-то оно так, мнется мужик, но дело в том, что девка эта настолько запахучая, что даже нюхать не надо – за три метра глаза от вони до слез режет! Вот он прямо так девке и сказал, а она – сразу в истерику. Такие дела…

Джинн искоса глянул на Рублевского.

– Переоделся бы ты, Хирург. И помылся, что ли. Здесь, – Андрей кивнул на заводское здание, – и душ рабочий имеется. С горячей водой. А то, ей-богу, глаза режет.

Они переглянулись и засмеялись оба, одновременно. Ржали, как кони, во весь голос, до слез. Отсмеявшись, Рублевский утер глаза, связался по рации с Седым, сообщил об успешном завершении задания и прибытии на базу, и направился в душ, прихватив с собой из «скорой» кстати оказавшийся там чистый комплект белоснежной докторской одежонки на смену. Только вот с обувью вышла засада. Кроссовки придется выкинуть. Ну да фиг с ними. Доберется как-нибудь до дома. Нашел о чем жалеть, товарищ майор. Смех один. Выходя из машины, Сергей посмотрел на часы. До встречи с Верой оставалось чуть больше двух часов. Стоило поторопиться. Свидание с любимой женщиной и поход на выставку Рериха – дело серьезное.

Глава 7 Я СВОБОДЕН, СЛОВНО ПТИЦА В НЕБЕСАХ

Удивительно, но после инцидента с фотографией в скандальном журнале и разговора с женой, Влад почувствовал ни с чем не сравнимое облегчение. Сначала ему, конечно, хотелось приехать на улицу Декабристов в танке Т-70 и одним выстрелом разнести в щепки офис проклятого журнала, но, остыв, он вдруг поймал себя на мысли, что не испытывает злости к хитрожопому папарацци, заснявшему их с Аллой возле дорогого мотеля в курортной зоне. Напротив, этот больной на голову охотник за сенсациями, сам того не ведая, оказал ему реальную услугу. Ведь если глянуть на расклад без эмоций, то именно благодаря этому снимку в семейной жизни Невского все наконец-то встало на свои места. Кривить душой, врать «для вида», короче – ломать никому не нужную дурацкую комедию больше не имеет смысла. Маски сброшены, слова сказаны, вещи и люди названы своими именами. Вот откуда такое непривычное, давно забытое облегчение на душе. Все логично и правильно. Давно известно – лучше стремная определенность, чем сладкое неведение. Так гораздо легче. Карты открыты. Давно ставшая абсолютно чужой жена, вздумавшая гнуть рамсы, строить из себя целку и публично наезжать за измену, до кучи пугая всесильным Самариным, раз и навсегда поставлена на место. А ее забуревший у кремлевской кормушки отчим наконец-то открыто послан на хутор бабочек ловить. Вот и ладушки. Дальше уж какнибудь отдельно. Не пересекаясь. Наедет – выкрутимся, не в первый раз. Вот только сынишку жаль. Суд обязательно встанет на сторону Светкиного отчима и, как пить дать, после развода оставит Егорку с матерью. Хотя и здесь не все так безрадостно. Не в Африке живем. Даром, что ли, адвокаты деньги получают? По закону отец имеет право брать ребенка каждые выходные, с пятницы до воскресенья. Пробить эту броню даже Самарину будет трудновато. Словом, побарахтаемся. Только бы бывший гэбэшный полковник не съехал с катушек и, заручившись поддержкой взявшего власть в стране «питерского клана», не начал сдуру войну. Войну, к слову сказать, давно и ощутимо зреющую между ним и его зятем, погоняло которого вот уже десять лет известно в городе буквально каждому – от вальяжных дядей из Смольного до последнего бритого налысо отморозка. Войну на первом этапе холодную, «бумажную». Имеющую целью лишить холдинг Невского основных активов. Теперь, после окончательной разборки Влада со Светкой, у Самарина наконец-то развязаны руки. Вряд ли он упустит такую возможность. Впрочем, чего зря гадать? Время, лучший из рефери, все расставит по местам. Ждать долго не придется. К гадалке не ходи.

Однако даже реальная возможность схлестнуться с бывшим тестем не могла омрачить появившееся у Невского чувство необычайной легкости и свободы. Поднявшись по ступенькам, улыбающийся Влад вошел в офис, где сразу же натолкнулся на охранника, который сообщил, что спрятанная телевизионщиками видеокассета найдена за бачком в туалете и в настоящий момент начальник охраны Денис Евгеньевич беседует с журналюгами у себя в кабинете. Кивнув и даже хлопнув парня ладонью по плечу, – чего раньше никогда не случалось – Рэмбо не стал подниматься на второй этаж и сразу направился в правое крыло особняка, в кабинет Фрола, где тот, дожидаясь приказа босса, покамест стращал пойманных. А как Фрол умел стращать, Невский без преувеличения знал лучше всех в мире.

Бледный и испуганный вид сидящих на диване бок о бок лохматого оператора и смазливой девчонки-корреспондента говорил сам за себя. На эту сладкую парочку трудно было смотреть без ухмылки. Денис, скалой возвышающийся над задержанными и жадно дымящий сигаретой, протянул Невскому компактную кассету формата «бэтакам». Кивнул на видеокамеру у себя за спиной, на письменном столе:

– Алла не ошиблась. Записывали, суки. Камера работала уже тогда, когда они вошли в офис.

– Смотрел? – повертев кассету в руках и бросив на стол, спросил Влад.

– Весь эксцесс в приемной. От и до, – Фрол зловеще взглянул на испуганно вжавшего голову в плечи оператора. – Шустрый лох. В сортире пленку заныкал, гаденыш.

– Да уж. Везет мне сегодня на смышленых папарацци, – хмыкнул Рэмбо. – Прямо хоть сразу к себе в пресс-службу нанимай. – Только сейчас он обратил внимание, что рукав куртки лохматого оторван, а на щеке оператора алеет свежая ссадина.

– Что с ним? – спросил Невский, не оборачиваясь к Денису. – Споткнулся, упал, очнулся – гипс?

– Типа того, – ощерился Фрол. И добавил вовсе уж загробным тоном: – Это для начала.

– Хватит, – отрезал Влад. – Спектакль закончен. К делу. – Поймав преисполненный ужаса взгляд девчонки, спросил спокойно:

– Журнал свежий с моей мордой лица видела? Только не ври.

– Конечно, – жалобно улыбнулась журналистка. – Сегодня это хит номер один в желтой прессе.

– Как тебя зовут?

– Лена.

– И как статейка, Лена? В смысле похожести на правду. Мне интересно твое мнение, как профессионала, – сделал вовсе уж беззастенчивый комплимент Невский. Журналистка явно не ожидала такого развития ситуации. Приободрился и лохматый, перестав кусать губы.

– Честно? – помолчав, уже заметно смелее спросила девушка.

– Как на приеме у доктора. Не бойся, я не кусаюсь.

– Я не боюсь. Фотография простенькая, но в тему. Народ личную жизнь олигархов, политиков и авторитетов обсуждать любит. А статья – полная липа. От и до.

– Почему ты так решила? – приподнял брови Влад. Ответ ему понравился.

– Просто разбираюсь в теме. Я видела Аллу Монро на обложке журнала «Космополитен», когда она еще в Штатах моделью работала, – поправив ладонями коротко стриженные мелированные волосы, деловито сообщила Лена. – Порнозвездам дорога на фасад топовых глянцев заказана. Единственное исключение за всю историю, это Илона Сталлер. Больше известная как Чиччолина. Когда она стала депутатом итальянского парламента, ее снимки многие журналы печатали. Правда, уже в одежде. Но вряд ли это повторится. Исключения лишь подтверждают правила.

– Логично мыслишь. Молодец. – Рэмбо жестом попросил у Фрола сигарету, подождал, когда Денис щелкнет зажигалкой. Присел на край стола и, отлично зная гипнотическую силу своего взгляда, некоторое время молча буравил глазами девушку, а когда журналистке стало уже совсем не по себе, неожиданно хлопнул ладонью по крышке стола, широко улыбнулся и спросил:

– Значит, ты хотела взять у меня интервью? Для Пятого канала?

– Да. А… можно? – поняв, куда дует ветер, осторожно проверила почву Лена. И тут же, дожимая ситуацию, пока Невский не передумал, перешла в нападение, выбрав беспроигрышную тактику псевдоискреннего покаяния:

– Вы извините, пожалуйста, Андрея, Владислав Александрович! Я понятия не имела, что камера включена! Понимаете, он долгое время со скандалистом Нервозовым работал, его ужастики снимал, вот и привык всегда быть начеку и ловить момент в объектив. Если бы я знала, то, конечно…

– С Нервозовым? – Невский пристально глянул на оператора. Тот молча кивнул. – И что, у этого балабола действительно все сюжеты были настоящие? В смысле документальные, не постановка? А то, помню, от них за километр бутафорией попахивало. Хотя людям нравилось.

– Какие там настоящие! – вздохнул лохматый. – Девяносто пять процентов – или от начала до конца инсценировано, или заказуха, за крутые бабки. Но кое-что действительно сам нарыл. Не без этого. Вообще-то он мужик нормальный. Профи до мозга костей. Таких не то что в Питере, во всей России – раз два и обчелся. Только вот мания величия у него. Суперзвезда экрана типа. Куда там простым смертным.

– Ага. Видали мы таких, – выпустив через нос две тугие струи дыма и затушив окурок в переполненной пепельнице, буркнул Фрол. – Клоун, бля. Голубого… экрана.

– Угомонись. Не о том базар. В смысле – разговор, – быстро поправился Рэмбо. Как ни старался он уже в течение многих лет обходиться в публичном общении без фени, блатной жаргон все равно то и дело проскакивал. – Ладно, орлы, – выдержав паузу, Влад огласил решение: – Я сегодня добрый. Так что на первый раз прощаю. Будет вам блиц-интервью, как договаривались. Минуты на три. Хватит сопли на кулак мотать. Забирайте кассету, камеру, что там у вас еще с собой было – и в ритме техно в мой кабинет. Там обстановка ближе к телу, как раз для общения с масс-медиа. Ну, что тормозим, лохматый?! В темпе, в темпе!

Оператор вскочил с кожаного дивана. Лена поднялась нарочито медленно, с достоинством, чем снова заставила Невского улыбнуться. Оператор, с опаской косясь на не спускающего с него глаз двухметрового начальника охраны, поднял с пола рабочую сумку, проверил содержимое, закинул ее на плечо, вставил кассету в камеру и вопросительно глянул на Влада.

– Дорогу к моему кабинету знаете, – сделав шаг в сторону, Рэмбо пропустил в коридор журналистов, дал им удалиться на пару шагов, обернулся к Фролу и, кашлянув, сказал:

– Денис, зайдешь потом, когда закончим. Разговор есть. Серьезный.

– Понял, босс.

– И… вот еще что, – распорядился Невский. – Предупреди своих гоблинов: ни Светку, ни кого бы то ни было из людей Самарина на территорию офи-са больше не пропускать. Пока – до особого распоряжения. Но думаю – навсегда. Яволь, герр офицер?

– Сейчас дам команду, – кивнул Фрол. – Что-нибудь еще?

– Да. Смени парфюм, – переступив порог, повел носом Влад. – Не обижайся, брат, но пидорный он какой-то, в натуре. Не мужской. Слишком сладкий. А у меня с детства аллергия на дерьмовую парфюмерию. На фига ты вообще такую лажу купил, с насморка, что ли, по этикетке? Не нюхая? Твой прежний дуст был гораздо приятнее.

– Раньше был «Давидофф» синий. Классика. А этот я и не покупал. Илонка вчера подарила, на годовщину свадьбы, – заметно стушевался Денис. – Ты че, Влад? Это ж суперхит сезона, «Версаче-дример». Ну, типа мечтатель.

– На хрен мечтателей. – Мы люди реальные. Выкинь это дерьмо. Я сказал. Если жалко – отдай кому-нибудь, кто воздух вокруг не портит. Базар окончен. Когда писарчуки свалят, зайдешь. Тему перетрем.

Рэмбо развернулся и, дымя сигареткой, направился к холлу. Фрол проводил Невского долгим задумчивым взглядом. Когда Влад скрылся из виду, начальник охраны потер пальцами виски, тщательно понюхал пальцы, нахмурился. Запах как запах, очень даже ништяк. Однако для каждого сотрудника холдинга приказ босса, тем более такого «авторитетного», как Невский – закон покруче, чем УК. Еле слышно матюгнувшись, Денис достал из кармана пиджака компактную рацию и передал сотрудникам охраны распоряжение босса. Выслушал ответ каждого, уже отлично понимая, что означает такой приказ. По ходу, грядут веселые денечки.

Хотя, может, еще и обойдется. Пять лет без малого, как пацаны ни с кем серьезно не воевали. Так, решали проблемы по мелочи, пару раз концы зачищали. Куда ж без этого? В России, чай, живем, не на солнечных Багамах. Только Игорь Дмитриевич Самарин – другой коленкор. По уму, лучше бы с ним не ссориться и, тем более, не разбираться. Себе дороже выйдет. Разве можно с казачьей шашкой бросаться на танк, как это делал усатый Буденный в самом начале Второй мировой войны? Но, раз босс решил – приказы не обсуждаются. На войне как на войне. Хотя, положа руку на сердце, вряд ли братва обрадуется, узнав о стычке босса с тестем – человеком из ближнего круга Кремля. Угомонились пацаны за годы спокойной жизни. Забурели. Остепенились. Жирком обросли. Многие, как и сам Фрол, семьями, детишками да дачами с баньками в курортной зоне обзавелись. И тут вдруг – нате, рубись по-новой. Да еще против кого? Против самого Самарина! Ладно, туфта это все. Лирика. Прикажет Влад – никто даже не вякнет. Волыны, «мухи» и тротил возьмут и жахнут хоть в бывшего гэбэшного полковника, хоть в черта лысого. И весь болт до копейки. Как там говорилось в известной речевке времен Лени-Бровеносца: «Партия сказала „надо“, комсомол ответил „есть“». Вот именно. А насчет одеколона, похоже…

Убрав рацию в карман, Денис снова понюхал ладони. Постоял в нерешительности пару секунд, а потом, чуя, что к горлу подкатывает тошнотворный ком, скривился и бодрым шагом рванул в туалет. Мыть руки и лицо с мылом. Точняк, отстойный парфюм. Слащавый, приторный. Чему, собственно, здесь удивляться? Джанни Версаче – он ведь сам, в натуре, реальный пидор был, пока его такой же, как он, пидорюга из шмалера не кончил. Говорят – из ревности к третьему пидору. Ну, бляха, дурдом. Кругом эти гниды. Расплодились как тараканы. Отловить бы их всех, согнать на стадион вместе с бомжами, как сделал в Сантьяго добрый и умный дедушка Пиночет, расставить по кругу солдат с пулеметами и покрошить в мелкий винегрет. Вот это ништяк. А Рэмбо – он, как всегда, снова оказался прав. Он вообще всегда прав. На то и Папа.

Минут через пятнадцать журналисты уехали, и Денис поднялся в кабинет Невского. Влад по-ковбойски сидел в кресле, закинув ноги на стол, дымил трубкой и задумчиво глядел в окно.

– Падай, – кивнул Фролу на стул. – Приказ насчет Светки охране передал?

– Конечно, – кивнул Денис.

– Хорошо. Значит, тема такая. Ко мне приходил поп. Батюшка Иоанн. Нормальный такой дядька. Ему, как выяснилось, еще Антоха Индеец покойный лавэ на ремонт храма прессами засылал. Конспиратор. Не так давно у батюшки умерла сестра, и он получил в наследство добротный сельский дом недалеко от Новгорода, на берегу озера Ильмень. Ездить так далеко не хотел, вот и продал его соседям-фермерам, за восемнадцать тонн зеленых. Те сами купить предложили. О намечающейся сделке, с его слов, никому не рассказывал. Оформил бумаги, получил капусту и на тачке поехал домой. Почти возле самого Питера его тормознул выскочивший из кустов типа мент. Попросил открыть багажник, а когда поп нагнулся – врезал по башке и адью. Очнулся наш батюшка в канаве, с пробитой головой. Ни «Нивы», ни денег.

– Странно, что сам живой, – нахмурился Фрол. – На дороге обычно свидетелей не оставляют. – Де-нис поймал вопросительный взгляд Рэмбо. – Соседи навели, больше некому. Жаба задушила, решили и дом заграбастать, и бабло свое назад получить. Теоретически мог бы и нотариус навести, но мне в это слабо верится.

– Мне тоже, – согласился Невский. – Но пробить не мешает. Займись этим делом, брат. Я обещал старику, что найду ублюдков. Все ж таки святое дело – родной православной церкви помочь.

– Согласен. Ты хочешь, чтобы я сам с пацанами поехал?

– Не вижу необходимости, – покачал головой Влад. – Дело плевое, на три затяжки. Пошли пару толковых бойцов, с мозгами. Пусть разрулят в темпе. Вот, бабки на расходы. – Рэмбо бросил на стол тонкую пачку баксов. – Пусть завтра же, с утра, едут.

– Сделаем. Если окажется, что уродов действительно наняли соседи, что делать?

– Когда окажется, тогда решим по ходу пьесы. Здесь адрес дома, – Невский, сверившись с настольным календарем, быстро чирканул пару строк на желтом отрывном листе-липучке и протянул начальнику охраны. – Фамилия соседей Сапрыкины, если что. Действуй. И держи меня в курсе.

– Я понял, Влад, – кивнул Денис, вставая.

– Подожди, – махнул рукой Невский. – Еще одна просьба. Скажи своим орлам, чтобы на обратной дороге купили мне у местных рыбаков тамошней воблы, с Ильменя. Вяленого леща. Штук пять хватит, если большие. Рыбка там – супер, пробовал. Чистая. Жирная, насквозь светится, как янтарь. К пивку самое то. Давай, брат, действуй. У меня еще пара телефонных разговоров. – Рэмбо взглянул на часы: – Через тридцать минут запрягаем коней и валим домой. Позови мне Аллу. Кстати, ты ей билет на выставку Рериха купил?

– Только что отдал.

– Лады.

Денис вышел из кабинета, через несколько секунд дверь приоткрылась и вошла секретарша.

– Я слушаю вас, Владислав Александрович, – остановившись посередине просторного зала, деловито осведомилась Алла.

– Ага. Ты еще господином Невским меня назови. Кончай комедию ломать, малыш. Иди сюда, – позвал Влад, чуть улыбнувшись. – Я хочу тебе кое-что сказать. Точнее – предложить.

Алла подошла, присела на краешек стула и молча посмотрела в голубые, вечно холодные, как лед, глаза любовника. Несколько секунд они изучали друг друга, словно виделись впервые в жизни, а потом Невский сказал:

– Выходи за меня замуж.

– Это шутка? – дрогнувшим голосом спросила Алла.

– Я совершенно серьезно, – заверил Рэмбо. – Мы ведь любим друг друга. Знаешь, сегодняшний журнальчик мне словно глаза открыл. Что мы творим? Прячемся, как пионеры. Зачем?! Какого черта?! Один раз живем.

– Если мне не изменяет память, ты пока что женат, – уточнила секретарша, нервным движением указательного пальца поправив очки.

– Это ненадолго, – дернул щекой Влад. – В понедельник адвокаты все разрулят. Через месяц, максимум два, получу развод.

– Не играй со мной так, милый, – не выдержав напряжения, Алла отвела взгляд. – Я этого не заслуживаю.

– Это не игра, мьшыш, – тихо произнес Невский. – Я хочу, чтобы мы были вместе. Представь только – большой дом, красивый сад, озеро с лебедями, а вокруг – кучей бегают спиногры… ну, дети в смысле. Но самое главное – ты и я. Рядом. Навсегда.

– Я… я не знаю…

– Что ты не знаешь?

– Мне нужно подумать, – еле слышно прошептала секретарша.

– Сколько?

– Я не знаю, – вконец смутилась Алла.

– Зато я знаю, – жестко, как на бизнес-переговорах, произнес Невский. – До завтра. Утром я позвоню тебе, и ты должна дать ответ. Или-или.

– А что потом?

– Потом можешь отправляться в бутик, выбирать свадебное платье и туфли, – Невский улыбнулся и, откинувшись на высокую спинку директорского кресла, сцепил руки в замок. – Кругосветное путешествие на «Куин Мери» я, так уж и быть, беру на себя. Устраивает такой вариант, малыш? Э-эй, ку-ку! Не слышу ответа.

– Ты делаешь мне предложение таким тоном, словно заключаешь очередную сделку, – с обидой бросила Алла. – Но я ведь не вещь, Влад. Не игральный автомат и не кукла Барби, если ты до сих пор не заметил. Я живая!!!

– Ну, слава богу. А я у ж думал это мираж. Короче, малыш, – Рэмбо легонько хлопнул пальцами по краю стола, – я предложил. Ты хочешь подумать. У тебя есть время до завтра. Остальное – пурга и пустые слова. Больше, чем я уже сказал, мне сказать нечего, солнце мое. На сегодня можешь быть свободна. Сходи, как собиралась, посмотри картины. Прогуляйся по магазинам. Загляни в кафе. Отдохни. А утром, не слишком рано, я позвоню, и мы все окончательно решим. Хорошо?

– Как скажешь, милый, – прошептала Алла и, встав со стула, быстро вышла, почти выбежала из кабинета, стараясь чтобы Влад не заметил слез, хлынувших из ее глаз и черными от туши ручейками скатившихся по щекам.

Рэмбо проводил Аллу задумчивым взглядом, хитро прищурился, буркнул:

– Вот и ладушки. Перейдем ко второй части марлезонского балета. – Положил дымящуюся трубку на подставку, взял мобильник и набрал номер своего личного адвоката Льва Николаевича Меера. Старик ответил сразу, после первого же гудка.

– Лева, привет. Невский. Слушай, у меня сегодня день рождения. Тридцать пять. Спасибо. Век не забуду, отец родной. Ты лучше вот что: бросай все дела и приезжай ко мне на фазенду, в Сестрорецк, часикам к семи-восьми. Будет много известных и нужных людей. Кого не знаешь – представлю. Кто? Да, он тоже будет. А что, сильно нужен? Лажа вопрос, сделаем! Видишь, как удачно складывается. Ну, а по ходу темы выпьем, закусим, заодно о делах наших скорбных покалякаем. Добро. Жду.

Глава 8 ТРОЯНСКИЙ КОНЬ

Мобильник Невского взорвался – именно взорвался, а не просто напомнил о себе – тревожной серией гудков, когда кортеж президента «НВК-системы» уже пересек северо-запад и выезжал на Выборгское шоссе. Раскуривающий трубку Влад вдруг ощутил пробежавший по спине неприятный холодок. Волчья интуиция Рэмбо, редко подводившая его в критических ситуациях, уже не шептала – она вопила, кричала во весь голос, срываясь на хрипоту. Сомнений не осталось – сейчас он наверняка узнает дурные вести. Невский взял телефон, посмотрел на мерцающий цветной дисплей, на котором высветился якорь. Звонил Вано, директор контейнерного терминала в Морском торговом порту. Вот уже третий год, как холдинг Влада, формально являвшийся лишь арендатором, не без помощи всесильного Самарина и его московских друзей стал полновластным хозяином весьма приличного куска главных морских ворот Питера и контролировал часть переваливаемых портом грузов. Любые новости с этого направления бизнеса представляли огромную важность. Ибо деловым людям города на Неве давно известна аксиома: кто контролирует порт, тот контролирует северную столицу. Это понимали даже голимые отморозки. Не существовало в Питере с начала девяностых ни одной более-менее серьезной бандитской группировки, которая не пыталась бы в разные периоды времени, не считаясь с финансовыми затратами и людскими потерями, прибрать к рукам столь лакомый кусок. Кровавые войны за право контроля над Морским портом шли непрерывными волнами более десяти лет, одна за другой, и, казалось, им не будет конца. Но до сих пор порт был братве не по зубам. Слишком уж много различных интересов пересекалось на этой, столь ценной и благодатной части побережья. Никому не удавалось стать единственным полноправным хозяином порта. Каким бы крутым ты ни был, кроме коммерческих, всегда приходилось учитывать и интересы государства России. В последние годы, после прихода к власти «питерских» – особенно. Как-никак – стратегический объект федерального значения. Однако постепенно лютая битва за «окно в Европу» утихла, крупные хищники сожрали и отогнали от кормушки более мелких, заручились поддержкой в верхах, и в порту впервые с начала эпохи «большого хапка» наступил порядок и воцарилась относительная стабильность. В данный момент реальных хозяев было всего три. Каждый контролировал свою строго очерченную зону ответственности, переваливал свою долю и свой вид грузов, греб лавэ миллионами и не мешал соседям делать то же самое. Лепота, да и только. И вдруг – звонок Вано, от которого за километр сквозит холодом.

– Слушаю тебя, дорогой, – включив связь, как можно спокойнее ответил Рэмбо. – Что случилось?

– Че-пэ, босс, – хриплый, низкий голос обычно непробиваемого директора терминала впервые на памяти Невского звучал более чем тревожно. Это был очень плохой знак. – Не по телефону. Вам нужно срочно приехать. Очень срочно.

– Раз надо, значит, буду, – Влад поймал в зеркале заднего вида вопросительный взгляд водителя и приказал: – Разворачивайся. Едем в порт, – после чего вновь обратился к Вано: – Давай, генацвале, пока хоть в общих чертах. Какие проблемы? Напрягает кто?

– Лучше бы напрягали, – подавленно ответил директор. – Дураков нет. Умные все стали.

– Понял. Несчастный случай? Есть жертвы? Люди? Техника?

– Слава богу, нет. Все цело, все живы-здоровы, техника исправна, – слегка успокоил Невского портовик, одновременно нагнав еще больше тумана. – Портовое начальство тоже не в курсе. Но, сдается мне, если промедлить, жертвы могут быть, и немалые. Вокруг все тихо и спокойно. Никакого шухера. Работа идет по плану. Но пятый причал я блокировал. В курсе темы только трое, вместе со мной. Наши люди, будут молчать. Вам нужно увидеть все своими глазами, босс. Поскорее. И принять решение, что нам делать дальше. Только вы можете решать такие проблемы.

– Добро, – поняв, что большего Вано по открытой связи все равно не скажет, бросил Рэмбо. – Буду в течение получаса максимум. Держи ситуацию под контролем.

– Держу, – заверил директор контейнерного терминала и отключился.

Повертев в руке телефон, Влад набрал номер жены.

– Алло. Это я. Давай без эмоций, чисто по теме. Что с гостями?

– Собираются, уже человек пятнадцать, – холодно ответила Светлана. – Ты когда будешь?

– Я задержусь. У меня форс-мажор, – предупредил Невский. – Если что, начинайте без меня, через полчасика. Скажи гостям, я стопудово буду. Позже. Пусть гуляют. Музыканты и тамада приехали?

– Тамада здесь. Уже работает. Продюсер только что звонил. Они из самолета вышли в Пулково. С гастролей по Уралу вернулись. Ждут багаж, инструменты. Сказал, будут к восьми, как заказано. Насчет денег напомнил. Сколько ты им должен?

– Десять тонн зелени. Если… вдруг я задержусь, отдай ему. Я верну. У тебя кэш дома есть?

– Найду. Что еще?

– Действуйте по обстоятельствам. Я, как тему разрулю, сразу сообщу. Все, – не дождавшись ответа Влад захлопнул крышку телефона и убрал его в карман. Несколькими жадными затяжками раскурил почти погасшую трубку. Откинулся на мягкую кожаную спинку заднего сиденья лимузина и устало закрыл глаза. Внешне он казался почти спокойным. И это не было так уж далеко от действительности. Где-то в глубине души, подсознательно, Рэмбо был готов к свалившимся на него проблемам. Слишком долго все шло хорошо, тихо-мирно-прибыльно, без сучка и задоринки. В последнее время все складывалось так удачно, что аж тошно становилось, потому как величайшую изо всех земных наук, диалектику, еще никто не отменял. А первый закон диалектики гласит, что Вселенная всегда стремится к равновесию. Если сейчас тебе очень плохо, прямо край голимый, бездна, тупик, то, значит, очень скоро ситуация улучшится. Это как у тяжелобольных, когда вслед за кризисом наступает резкое облегчение. Если больной его переживет, не склеит ласты, значит, выкарабкается. Если же тебе слишком долго прет, все идет в масть, все в кайф, то готовься – беда не за горами. Вот, похоже, и дождался. Начинается. Интересно, что же там, на терминале все-таки случилось? Люди и техника целы. Хипеша нет. Работа продолжается. Но один из пирсов по приказу директора блокирован пацанами, а сам железный Вано конкретно на измене. Более того – грозит возможными жертвами. Труп чужой у пирса выловили? Знакомая рожа? Возможно, но слишком уж мелко для проблемы. Туфта. Вано даже звонить бы ему не стал, беспокоить, просто сообщил бы легавым, пусть забирают тухлое мясо. Старый снаряд выловили или свежую закладку от конкурентов обнаружили, с таймером? Тоже нет. Вано, от греха подальше, давно бы уже саперов вызвал. Тогда что? Крупная кража из контейнера, на несколько лимонов? По телефону бы открыто сказал, не велика засада. И не велик геморр. Сейчас не дикое поле начала девяностых. Все морские грузы в обязательном порядке застрахованы. Да и не воруют у них в секторе давно уже. Охрана такая, что мышь не проскочит. Кому охота на инвалидность в расцвете лет уходить? Нет, здесь что-то иное, из ряда вон. Одна из того дьявольского набора непредсказуемых случайностей, которые происходят раз в сто лет. Влад терялся в догадках. А, как известно, нет ничего более изматывающего и утомительного, чем ожидание поезда, когда ты, связанный и обреченный словить кайф до конца, лежишь на рельсах. Тут даже самые крепкие стальные нервы начнут вибрировать, как гитарная струна у Гарри Мура. Рэмбо, как мог, старался держать себя в руках, но, по мере того, как мерцающий синим проблесковым маячком кортеж из двух джипов с охраной и не подвластного дорожным легавым лимузина с правительственными номерами приближался к воротам порта, Влад чувствовал, как растет внутреннее напряжение, как все быстрее и гулче ухает в груди сердце и уже не шепчет, а орет во весь голос трехэтажным матом дурное предчувствие.

Вано встретил хозяина у зоны отвественности холдинга – возле внутреннего въезда в окруженную забором территорию контейнерного терминала. По его напряженному, словно сведенному судорогой лицу можно было без лишних слов понять, что случился конкретный абзац. Невский вышел из машины, пожал руку директору и вместе с ним направился к пятому причалу, вход и въезд на который охраняли трое вооруженных помповыми ружьями дюжих амбалов в черной униформе частного охранного предприятия «Омега». Лежащий на боку, под стрелой застывшего крана, сорокафутовый морской контейнер с распахнутыми настежь створками, из которого на пирс вывалилось несколько тюков с хлопком, Влад заметил еще издали. У контейнера, как цепной пес, дежурил еще один охранник.

– Никого не придавило? – поняв, что дело не ограничивается сорвавшимся с крана и упавшим на бетон контейнером – такое в порту, хотя и крайне редко, но уже случалось раньше, осведомился Рэмбо.

– Нет, обошлось. Но один работяга в шоке. Над самым ухом просвистело. Его мужики водкой напоили, отрубился. Вечером должен корабль из Греции причалить. А у нас завал. Места – с гулькин хрен. Вот крановщик сортировкой и занимался, коробки переставлял на верхний ряд. Эта сорвалась, упала. С высоты пятнадцать метров примерно, – сообщил Вано. – Створки от удара раскрылись, тюки наружу вывалились. Я сразу подошел, осмотрелся. Думаю, слава богу, что хлопок, а не телевизоры или лекарства. Что ему будет? Хотел уже дать отмашку, чтобы все по инструкции – составили акт, сфотографировали, груз пересчитали и коробок запечатали нашей дежурной пломбой. А потом смот-рю – торчит что-то из порваного тюка, в полиэтилен упакованное. Внутри – белый порошок, – скрипучий голос пожилого грузина стал глуше. Вано тяжело покосился на Влада. Покачал головой, витиевато выругался на родном языке. Вновь перешел на русский: – Я не знаю, что это, Владик. Но похоже на закладку. Контрабас. Сдается мне, в контейнере она не единственная.

– Т-твою мать, – сквозь зубы выругался Невский. – Откуда груз? Кто отправитель и получатель?

– Груз из Таджикистана. Отправитель – государственная контора по экспорту. Хлопок-сырец, неочищенный. Мы его уже с полгода в Гамбург отправляем. Партии большие. Пять сорокафутовых контейнеров, два раза в месяц. Получатель швейцарская текстильная фирма. По бумагам все чисто. Комар носа не подточит. А на самом деле… Может, кокаин, может, героин. Я в этом говне не разбираюсь.

– Русский транзит, по ходу, – катнув желваки, пробормотал Невский. – Только этого нам не хватало!!!

– Что делать будем, хозяин? – пожевав губами, с надеждой спросил Вано. – По закону мы должны немедленно мусоров из отдела по незаконному обороту наркоты вызвать. Но… Тут же дряни этой наверняка на миллионы. Плюс засвеченный канал. Кровью пахнет. Большой кровью.

– Не ссы, Маруся, – хищно оскалился Влад. – Вначале надо осмотреть другие тюки и проверить, что именно упаковано в кукле. Хотя вариантов здесь, по ходу, всего два. Или-или.

– Да уж. Не пищевая сода и не детская присыпка, – грустно ухмыльнулся директор терминала.

Выкинул окурок сигареты в мутную воду у причала, сплюнул в сердцах: – Падла! Втерлись в гнилой блудняк.

– Разрулим, – успокоил грузина Рэмбо. Они приблизились к лежащему на боку контейнеру. Вано резким жестом приказал охраннику отойти в сторону и указал Невскому на лежащий у левой стены порванный тюк. – Тут. Я как пачку из прорехи торчащую увидел, сразу назад затолкал. С глаз долой.

– Кто еще кроме тебя засек дурь?

– Двое. Крановщик, Петрович и охранник, Витька Сальников. Кажется, он из ваших, бывших.

– Да. Помню его, – кивнул Невский. – Из бригады Сокола. Этот будет молчать. А вот Петрович твой…

– Петрович семь лет нары за Полярным кругом полировал, прежде чем к нам крановщиком устроился, – сообщил Вано. – Лес грузил. Я за него ручаюсь. Наш человек.

– Значит обойдемся без жертв, – деловито, без малейшей иронии в голосе, подвел черту Невский. Сунув руку в прореху тюка, он нащупал тугой пакет, вытащил. Нахмурился. Обернулся на Вано: —Острое есть?

– Знал, что захочешь проверить. Вот, специально захватил, пока тебя ждал, – директор протянул хозяину холдинга складной швейцарский офицерский нож и колечко скотча. – Это чтобы заклеить потом.

– Толково, – кивнул Рэмбо в знак благодарности за смекалку. Откинул лезвие, осторожно вспорол плотный полиэтилен, подцепил кончиком ножа маленькую горку белого порошка, понюхал. Осторожно лизнул порошок языком, посмаковал, растирая по зубам. Выплюнул тягучую слюну. Остатки на конце лезвия всыпал через дырку обратно в пачку, вернул нож Вано, аккуратно заклеил надрез полоской скотча и засунул пакет обратно в прореху тюка. Вышел из контейнера, достал из кармана пальто трубку, щелкнул зажигалкой. И только затем, посмотрев в глаза директору терминала, сообщил:

– Героин. Судя по надписи на упаковке – афганский. Высшей пробы. На пакете трафарет. Три девятки.

– И сколько такой стоит? – сдвинув седые брови к переносице, спросил Вано.

– В Афгане две тысячи баксов за килограмм. Оптом. В Гамбурге – сто баксов за грамм. Пять тысяч процентов прибыли.

– Ни фига себе, – покачал головой Вано. – Сколько же они варят с целого контейнера? Вот суки!!!

– Значит, так, – приказал Рэмбо. – Вскрывать другие тюки не будем. И так ясно, что внутри то же самое. Контейнер перевернуть на брюхо, как положено, двери наглухо заварить и опечатать. Ты говорил, хлопок идет партиями по пять. Где остальные четыре коробка?

– Вон, наверху. – Вано указал пальцем на гору контейнеров.

– Когда намечена отправка?

– Погрузка в субботу. Завтра вечером.

– Ясно. Короче, никуда груз не отправлять. Поставить в самый нижний ярус и закрыть со всех сторон другими контейнерами. За крановщика и охранника отвечаешь головой. Они должны молчать.

– Сделаем.

– Будем ждать гостей. По ходу кое-кто в далеком Таджикистане мне теперь очень крепко должен, – по лицу Невского пробежала и тут же исчезла едва уловимая тень.

– И как еще должен, – согласился Вано. – По гроб жизни. – Он облегченно вытер пот со лба тыльной стороной руки. – Значит, разрулили головняк, хозяин?

– Пока да. Дальше не твое дело. Твое дело держать язык за зубами. Завтра получишь премию. Пять штук.

– Спасибо, генацвале, – сдержанно, как и положено седовласому грузину, поблагодарил директор терминала. – Машину себе новую куплю. Старая совсем дошла уже. Как раз пяти тонн не хватало.

– Вот видишь, как все удачно обернулось, – улыбнулся Влад, похлопав мужчину по плечу. – Ладно. Давай, распоряжайся. И проследи, чтобы ни одна тварь нос в контейнер не совала, пока его наглухо не заварят. Сколько тебе надо времени?

– Заварить двери быстро. А вот убрать все пять коробков в самый низ и закрыть, – Вано покачал головой, – придется повозиться. Кран – не метеор. Часа два как минимум. Закончим не раньше десяти.

– Нормально, – успокоил Невский. – У меня сегодня гости. По случаю дня рождения. Так что спать долго не придется. Как управишься – сразу позвони.

– Хорошо. Поздравляю, Владислав Александрович.

– Ладно, ладно. Спасибо, отец родной. Подарочек ты мне уже подогнал, круче некуда. – Рэмбо еще раз окинул взглядом контейнер с наркотиками, взглянул на инкрустированный бриллиантами наручный хронометр «ролекс» и, развернувшись, быстрым шагом направился к лимузину, возле которого курили, не спуская с него глаз, трое телохранителей и личный водитель. Приказал глухо, падая на заднее сиденье:

– Домой. И побыстрее, – а потом, когда кортеж тронулся в обратный путь, раскурил трубку и тихо добавил:

– Надеюсь это последний геморрой. И так перебор.

Но Невский ошибался. Спокойной и безмятежной жизни авторитетного олигарха сегодня наступил конец. Впереди Влада ждала полная внезапных сюрпризов, резких поворотов, звенящая рвущимися от напряжения нервами и густо политая горячей человеческой кровью черная, как южная ночь, и бесконечная, как американский хайвэй, полоса. Достигнув верхней критической точки и замерев на мгновение, его маятник жизни изменил направление и, стремительно набирая скорость и ударную силу, бездушной зловещей кувалдой полетел вниз, круша планы и надежды десятков и сотен людей, ломая и уничтожая всех, кто на свою беду оказался на пути этой дьявольской траектории.

Глава девятая ОТПУСТИТЕ МЕНЯ В ГИМАЛАИ

Широко разрекламированная в Питере экспозиция картин Рериха в престижной галерее «Арт-бутик», на которой демонстрировались полотна обоих представителей знаменитой династии, отца и сына, Николая и Святослава, являлась выставкой лишь отчасти. Сами картины, числом не более тридцати, среди которых были и всемирно известные раритеты, такие как специально выписанное из рижского художественного музея полотно «Чаша Будды», конечно же наличествовали, однако, кроме их примитивного созерцания, посетителям коммерческой галереи, заплатившим по тысяче пятьсот рублей за вход, устроители мероприятия предлагали весьма приличный фуршет, вступительное выступление искусствоведа, по их же собственному заявлению – «лучшего в России специалиста» по творчеству великих живописцев, демонстрация на полутораметровом плазменном экране документального фильма из личного архива семьи, а также, в качестве гвоздя вечера, аукцион, на который пожелавшие остаться в тени владельцы выставили две ранее неизвестные картины Рериха-младшего, заломив фантастическую по наглости стартовую цену. Так что любой, более-менее здравомыслящий человек понимал, для чего устроителями выставки зажигались пресловутые звезды и устраивалось само мероприятие, весьма и весьма затратное, но сулившее хорошую прибыль в случае успешного завершения торгов. Поэтому случайных людей с улицы здесь просто не могло быть. Мало найдется праздношатающихся зевак или нищих ценителей искусства из числа интеллигенции, способных заплатить такие деньги за входной билет, даже если предоставляется возможность завалить в желудок бутерброд с красной икрой и канапе с копченой лосятиной и запить деликатесы хорошим вином.

Одним словом, Алла не слишком удивилась, когда, прибыв в гордом одиночестве к самому началу светского мероприятия, обнаружила в переполненной галерее исключительно солидную и респектабельную публику, среди которой то и дело мелькали знакомые на весь Питер, а то и на всю страну, холеные улыбающиеся лица. Бизнесмены, актеры, политики, а также их спутники и спутницы. Словом, все, как обычно. Болтались здесь и журналисты, на всякий случай фотографирующие всех прибывающих, и беззастенчиво лезущие с вопросами к особо известным персонам, среди которых, к удивлению Аллы, вдруг оказалась и она сама. Не успела она скинуть шубу в гардеробе и войти в зал, как к ней тут же подскочил всклокоченный рыжеволосый тип с диктофоном в руке, за спиной которого маячил бородатый фотограф.

– Григорий Шварц, газета «Мегаполис плюс». Простите, вы Алла Монро, известная голливудская топ-модель? – скороговоркой выпалил журналюга, сверкая глазами.

– Бывшая модель, – чуть улыбнувшись, спокойно ответила Алла, ловя на себе любопытные взгляды присутствующих. Кое-кто косился украдкой, некоторые, особо воспитанные, открыто показывали на нее пальцем, перешептывались, ухмылялись. Похоже, она снова становится популярной. Проклятый «желтый» журнальчик сделал свое дело. Какникак ее Влад в городе фигура более чем известная. И наверняка – с лихих бандитских времен лично знаком с большей частью собравшихся здесь денежных мешков.

– Топ-модель не бывает бывшей, – тут же нашелся рыжий. – Это как звезда на небе. Даже погаснув, она остается звездой! Чем вы занимаетесь в Петербурге?

– Работаю. Личным секретарем у генерального директора холдинга «НВК-система», – столь же невозмутимо ответила Алла. – И не делайте такое удивленное лицо, словно для вас это новость. Неубедительно.

– О'кей, – кивнул журналист. – Не скрою, с некоторых… э-э… пор о ваших отношениях с господином Невским знают многие.

– Мне все равно, – пожала плечами Алла. – Моя личная жизнь, с кем хочу, с тем и встречаюсь.

– Трудно оспорить, – согласился рыжий и, не тратя драгоценные секунды, затараторил дальше: —Скажите, Алла, всем известно, что после возвращения из Соединенных Штатов вы обращались во многие модельные агентства Москвы и Санкт-Петербурга и везде получили отказ. Об этом сообщали прессе сами руководители агентств. В качестве причин отказа они называли ваш возраст, на тот момент – тридцать четыре года, а так же то, что, предложив свои услуги вы, как бывшая голливудская топ-модель, требовали сильно завышенные суммы за контракт. Это правда?

– Абсолютная. С моим опытом было бы странно согласиться на гонорары, которые платят девочкам здесь.

– Так или иначе, вы отказались. После чего у вас случилась депрессия и начались проблемы с алкоголем? – не унимался журналюга, едва ли не приплясывающий от радости вокруг своей нежданной жертвы и уже предвосхищая будущую удачную статью.

– У меня никогда не было проблем с алкоголем, – Алла почувствовала, как у нее предательски дрогнуло веко. Догадалась, откуда дует ветер, и быстро нашла подходящий ответ: – Если вы имеете в виду случай, когда меня год назад среди ночи на «неотложке» доставили в отделение токсикологии и положили под систему, то это обычное отравление. Я была в гостях. Как все, что-то ела, что-то пила. А дома мне стало плохо, и маме пришлось вызвать «скорую». Что именно послужило причиной отравления, мне не известно. И не интересно.

– В таком случае, кроме вас, должны были отравиться и другие гости, – не унимался рыжий.

– Так и случилось. Некоторым из них действительно в тот вечер было плохо. Но, по счастью, обошлось без врачей. Надеюсь, у вас хватит ума не спрашивать у меня фамилии этих людей?

– Ну, разумеется, – развел руками парень и без паузы продолжил блиц-допрос. – Почему же, затребовав высокие гонорары и получив отказ от крупных модельных агентств, вы, бывшая модель, согласились на скромную должность в холдинге «НВК-система»? Не ошибусь, если предположу, что для многих людей это является предметом обсуждения. Не уточните, что именно входит в круг ваших обязанностей личного секретаря господина Невского?

– Только то, что входит в обязанности любого секретаря, – холодно ответила Алла.

– Последний вопрос, госпожа Монро! Вы здесь одна, без Рэм… без Владислава Александровича.

Если не ошибаюсь, на вилле господина Невского сегодня банкет по случаю его тридцать пятого дня рождения. Разве вас туда не приглашали?!

На миг Алла потеряла дар речи. Она просто не знала, что ответить. Рыжий, сволочь этакая, напротив, видя замешательство жертвы, едва не завизжал от восторга. Это был удар по больному месту. Меткий удар. Жестокий. И оттого, как она сейчас на него ответит, возможно, в их с Владом дальнейшей судьбе зависит очень многое. Будь что будет. Пусть все узнают правду и заткнутся наконец, раз и навсегда. Вздохнув, Алла взяла себя в руки, мило улыбнулась тут же щелкнувшему фотовспышкой бородатому фотографу, затем назойливому журналисту и ровным тоном сообщила:

– Все очень просто. Сегодня днем Владислав Александрович Невский сделал мне предложение выйти за него замуж. Я сказала, что мне нужно подумать. До завтра. Вот и решила после работы отдохнуть, сходить на выставку, посмотреть картины любимых мной художников. В такой приятной обстановке гораздо легче принимать судьбоносные решения.

– Вот это новость! – вылупил глаза рыжий. – И что вы решили? Ведь вы уже решили, не так ли?! Иначе не сообщали бы вслух о такой интимной вещи, как предложение господина Невского, – журналюга лукаво прищурился и замолчал, ожидая ответ. Профи, ничего не скажешь. Хваткий, гаденыш.

– Да, я решила, – улыбнулась Алла. И, сделав эффектную паузу, закончила: – Вы совершенно правы. Предложение руки и сердца – дело сугубо личное. Поэтому первым о моем решении узнает тот, кого оно напрямую касается. Всего доброго. Приятно было пообщаться.

Якобы случайно, толкнув плечом замешкавшегося и не успевшего отскочить в сторону рыжего, Алла с гордо поднятой головой прошествовала в зал, к ближайшей из вывешенных в галерее картин, возле которой остановилась, делая вид, что разглядывает полотно, чувствуя, как бешено стучит в висках пульс и бьется в груди сердце.

Она была так погружена в свои мысли, что не заметила, как рядом с ней остановились двое – высокий красивый мужчина с ультрамужественной, прямо-таки киношной внешностью, и стройная миниатюрная женщина в шикарном вечернем платье. Алла очнулась только от легкого прикосновения чужой ладони к ее локтю. Оглянулась, встретилась глазами с женщиной и вдруг ощутила, как в груди стало тепло, почти жарко, губы сами собой растянулись почти до ушей и на лице засверкала самая что ни на есть настоящая, а не фальшивая, улыбка.

Это была не кто-нибудь, а сама Верка Лиховцева! Бывшая одноклассница и лучшая школьная подруга Аллы, с которой они с первого до последнего звонка просидели бок о бок за одной партой, с которой в старших классах, тихо балдея, смущаясь и хохоча, листали тайком взятые из платяного шкафа родителей Верки запрещенные глянцевые журналы про моду и «про это», с которой с восьмого класса бегали на свидания, а двумя годами позже вместе влюбились в одного и того же мальчика из параллельного и, стесняясь и краснея, втайне друг от дружки сами же ему первые и признались. А парнишка, не отличаясь богатырским телосложением, не долго думая, предпочел высокой и стройной Алле миниатюрную Веру. Год спустя они сыграли скромную, но шумную студенческую свадьбу. Свадьбу, на которую тихо страдающую от неразде-ленной любви Аллу по понятным причинам даже не пригласили, во избежание возможных истерик и прочих недоразумений. С тех пор бывшие подруги не встречались без малого восемнадцать лет. И вдруг – нате. Пересеклись взглядами, и кажется, словно полное взаимных обид и слез расставание произошло лишь вчера. Словно лишь вчера были клятвы в дружбе на всю жизнь, злополучная дискотека в ДК Кировского завода и скромный блондин Гера, разделивший их нежные девчоночьи жизни на «до» и «после». Этакий мягкий розовый пупсик из «Детского мира», так не похожий на пышущего здоровьем и брутальной мужской силой красивого самца, стоящего сейчас рядом с Веркой и трогательно обнимающего ее своей огромной лапищей за тонкую талию.

– Привет! – чуть смущенно сказала Вера. Глаза ее блестели.

– Привет, – эхом ответила Алла, машинально поправляя и без того идеальную прическу.

– Ты как здесь?

– Как и все, – пожала плечами Алла. – Пришла посмотреть Рериха. Обожаю его картины.

– Одна?! – удивленно приподняла брови Лиховцева.

– Сегодня – да, – спокойно ответила Алла. – Иногда нужно побыть одной. Ты хорошо выглядишь.

– Ты тоже супер, – не осталась в долгу Вера. – Видела тебя на обложке «Космополитена». Класс! Все наши бывшие одноклассницы, кого встречала, знают, что ты стала звездой в Голливуде. Ты все еще в Штатах?

– Уже нет. Второй год как вернулась. И очень довольна. Я слышала, ты тоже времени даром не теряла. Стала известной актрисой. Видела тебя мельком по телевизору, в новостях культуры. Столько цветов, такие овации. Умница.

– Да ладно, – отмахнулась Лиховцева, хотя было видно, что ей приятно слышать такое от куда более успешной и знаменитой, пусть и в прошлом, подруги. – Это издержки профессии. Иногда так достает вся эта суета, охи-вздохи. Мрак! Но – никуда не денешься. Публику и поклонников нужно уважать. И улыбаться даже тогда, когда этого совсем не хочется.

– Так и есть. Ты извини, я редко бываю в театре. Мой не слишком любит, а одной в театр как-то… Разве что сегодня, в галерею вырвалась.

– Ой! – только сейчас вспомнила Вера. – Я же вас не познакомила! Это Алла, моя лучшая школьная подруга. А это Сергей, – Лиховцева с тщательно скрываемым обожанием во взгляде повернулась к своему спутнику. – Мой… мой…

– Ее будущий муж, – с улыбкой подсказал красавец, и Алла невольно залюбовалась этой сценой, потому что было совершенно очевидно, что заявление Сергея оказалось для Верки полной неожиданностью. Та на мгновение застыла, а потом бесцеремонно ткнув рослого атлета локтем в бок, язвительно ответила:

– Между прочим, Рублевский, за такие шутки некоторые особо впечатлительные дамочки могут и глаза выцарапать. Понял шутку юмора?

– А кто сказал, что это шутка? – сделал нарочито-удивленное лицо Сергей. Тычка локтем под ребра он, похоже, даже не ощутил. С его комплекцией любой женский удар – как слону дробина. – Или ты против, солнце мое?

– Нормально! – окончательно обалдев, шумно вздохнула и покачала головой Вера. – Нет, ну ты видела, а?! – ища поддержки, она посмотрела на подругу. – Как тебе такая тонкая и изысканная манера делать предложение? То молчит, как белорусский партизан, а то… как поручик Ржевский.

– А что, – похвалила Алла, – мне нравится. Конкретно и, заметь, при свидетелях. Теперь не отвертится. Так что решай, пока не передумал! – и она, по-дружески приобняв Лиховцеву, рассмеялась. Сергей, поймав лукавый взгляд Аллы, подмигнул, мол, спасибо. Вера же, судя по выражению лица, до сих пор чувствовала себя неуютно. Не могла поверить.

– Мадемуазель, – мягко обняв Лиховцеву за талию, напомнил Сергей, – между прочим, мы ждем.

– Сережка, – Вера, отбросив все условности и наплевав, что на них смотрят десятки глаз, совсем уж по-детски ткнулась лицом в плечо своего спутника. Потом подняла лицо и тихо спросила: – Ты правда не врешь?

– Не вру, – покачал головой Рублевский. – Если скажешь «да», завтра же идем в ЗАГС. Слово.

– Ох, мамочки мои! – совсем натурально всхлипнула Лиховцева. – Глупый. А какого ответа ты еще ожидал? Ну конечно же, я выйду за тебя замуж.

– О-бал-деть, – только и смогла произнести Алла, наблюдая эту спонтанную романтическую сцену. – Молодцы, ребята. Я рада за вас. И, раз уж пошла такая пьянка, я тоже могу расколоться. Мне сегодня мой тоже сделал предложение. Три часа назад.

– Нормальный ход, – тихо присвистнув, не удержался от комментария Сергей. Он, как и Вера, выглядел по-настоящему счастливым.

– Да ты что?! – чуть не задохнулась от удивления, смешанного с радостью за вновь обретенную подругу, Лиховцева. – И что ты решила?!

– Я сказала, что подумаю до завтра, – пожала плечами Алла. – Надо же мужика помучить, чтобы не зазнавался.

– То есть ты решила, да? – шепотом уточнила Вера, сделав страшные глаза. И было трудно понять, что это – естественная реакция женщины или удачная актерская фишка.

– Да, я решила, – призналась Алла. – Скажу ему об этом завтра. А пока… – впервые с начала разговора она огляделась по сторонам, – пока будем наслаждаться картинами, слушать умных людей, угощаться фуршетом и наблюдать за битвой на аукционе.

– Слушай, – встрепенулась Вера, снова тронув подругу за локоть. – А кто он, твой?

– Бизнесмен. Хозяин холдинга «НВК-система». Его зовут Влад, – сообщила Алла, внимательно следя за реакцией актрисы и Сергея на это известие. Уж слишком неординарной фигурой был ее будущий избранник.

Лицо Сергея, по крайней мере внешне, осталось абсолютно бесстрастным. Похоже, имя ему ничего не говорило. А вот Вера встрепенулась.

– «НВК-система», – эхом повторила Лиховцева, нахмурив лоб. – Подожди, подожди-ка. Что-то очень знакомое. Это не твоего Влада, случайно, называют королем игровых автоматов? Как его фамилия?

– Невский. Владислав Александрович Невский. У него разнонаправленный бизнес. Транспорт, морские перевозки, недвижимость, еще много чего. Автоматы – далеко не самый основной.

– Значит, это он?! Ну ты даешь, Алка! – похвалила Вера. – Такого Буратину себе оторвала! – Но, услышав над самым ухом тихое покашливание Сергея, осеклась, заметила лукаво: – А вот мой Сережа – совсем другого поля ягода, – и, не обращая внимания на повторное, более настойчивое покашливание, конкретизировала: – Он у нас человек исключительно героической профессии. Какой именно – не говорит, мерзавец, но я его все равно раскусила. Именно такие, как Сереженька, отечественные Джеймсы Бонды, берегут наш покой и сон в любой точке глобуса, не покладая сил. Жаль только, дома бывают редко… Я не слишком много наболтала, дорогой? – Лиховцева, часто хлопая ресницами, как кукла, глянула на Рублевского. – Или по вашим инструкциям меня уже нужно… того… как в шпионском кино говорят? Нейтрализовать, вот.

– Как тебе сказать, солнце мое, – вздохнул Сергей. – Нет, не слишком. Это очень мягко. Я бы по-другому сказал – чересчур.

– Все! Тогда молчу! – Вера, стараясь не трогать помаду, демонстративно закрыла ладонями рот. Но лишь на полсекунды. – А то так можно и без жениха остаться. Оно мне надо? – Лиховцева, нацепив маску этакой веселой и бесшабашной девицы, явно и неприкрыто играла. И, надо отметить, это получалось у нее весьма профессионально. Одно слово – актриса.

– Раз вы одна, – сказал Сергей, обратившись к Алле, – разрешите вам на сегодняшний вечер предложить наше с Верунчиком общество. Втроем гораздо веселее. Тем более что, как мне кажется, она не будет против.

– Конечно! О чем вообще речь, не понимаю, – Лиховцева решительно взяла Аллу за руку и потащила прочь от развешенных по стенам картин к манящему вкусностями фуршетному столу. Рублевскому ничего не оставалось, как направиться следом.

– Сейчас подкрепимся как следует, послушаем речь умного человека. А потом на раз-два-три купим парочку картин, поделим по-братски, завернем в тряпочку, бросим в багажник Серегиного джипа и поедем гулять дальше. Как-никак пятница, вечер. Сам Бог велел отдыхать. Заодно и поболтаем о том, о сем. Сто лет не виделись. Как тебе такой грандиозный план, подружка?

– План хороший, – согласилась Алла. – Разве что с картинами, боюсь, могут возникнуть сложности. Ты стартовую цену знаешь?

– Конечно, – кивнула Вера. – Всего-то семьдесят пять тысяч баксов за каждую. – Оглянувшись на отставшего на два шага Сергея, она прильнула к Алле и прошептала ей в самое ухо:

– Хотят жениться? Вот пусть и делают любимым женщинам свадебный подарок. Я, правда, своего шпиона о деньгах никогда не спрашивала, но, судя по тому, что я видела, Рерих может оказаться ему вполне по карману. А уж про твоего Рэмбо и говорить смешно. Для него это вообще семечки.

– Так… ты знаешь, кто он? – машинально отстранилась Алла, заглянув школьной подруге в глаза. Там плясали настоящие дьяволята. И это уже была не игра.

– Ты, по-моему, с луны свалилась, – вздохнула Лиховцева. – Раз такие вопросы задаешь. Я что, с Урала? Попробуй найти в Питере человека, кто про Владика твоего не слышал. Особенно в период его бурной молодости. Я просто при Рублевском не хотела. Ну, сама понимаешь, не маленькая. Он у меня совсем другого поля ягода. Хотя тоже не лыком шит. Ну так что? Раскрутим мужиков на подар-ки? Давай! Заодно и проверим, насколько они нас любят. Один раз живем, гулять – так гулять. Шубы, брюлики, курорты, машины с квартирами – это все, конечно, хорошо, без этого нельзя жить, но ведь пошло, банально! Мы, правильные девицы, можем и сами все это себе позволить. Искусство – совсем другое дело. Это настоящая сила. И неплохой способ вложения денег, между прочим. Когда еще такой уникальный шанс появится? Ну! Решайся. Выберем каждая по картине и торгуемся до конца. До упора. Сколько бы хапуги ни заломили.

– Не знаю, – все еще колебалась Алла. – Я, конечно, Рерихов с юности обожаю. Их Гималаи – это просто чудо. Но чтобы купить подлинник и у себя дома на стенку повесить – даже в Голливуде не мечтала. Да и не так часто их на торги выставляют. Я… я так не могу. Это же сумасшедшие деньги. Семьдесят пять тысяч стартовый лот. А если они до миллиона подскочат? Надо хотя бы Владу вначале позвонить.

– Так звони. Какие проблемы?

– А твой… Джеймс Бонд действительно сможет выложить столько? Может, не стоит лишний раз играть у него на нервах? Нам-то с тобой хиханьки-хаханьки, а знаешь, каково ему будет, когда кто-то поднимет цену, а он не сможет ответить? Мужики, они ведь как дети. Обидчивые. Особенно когда дело касается денег и секса.

– Ничего, – спокойно заверила Вера. – Если вдруг не хватит, я сама добавлю. Я женщина не бедная. Популярность – те же деньги. Тебе ли не знать. Так что кое-что за душой есть. Могу я, в конце концов, хоть раз в жизни позволить себе совершить безумный поступок, о котором потом, в старости, будет приятно вспомнить?

– Конечно. Даже нужно. Иногда.

– Вот и все. Ты сама и ответила. Ладно, давай, сходи типа попудрить носик и звони своему авторитету. А я пока с Сережкой поворкую, – и Лиховцева мягко, но настойчиво подтолкнула Аллу в сторону, тут же повернувшись в противоположную и переключив все свое внимание на терпеливо дожидающегося окончания активного женского перешептывания Рублевского.

Алла вернулась минуты через три, если не растерянная, то заметно озадаченная. На немой вопрос Веры она ответила:

– Странно. Оба его телефона не отвечают. Раньше такого никогда не было. Обычно он даже на подушку их кладет, не говоря уже про день.

– Мало ли, – пожала плечами актриса. – Оставил где-нибудь. Ничего, объявится твой олигарх. Позже перезвонишь, а сейчас пойдем послушаем. Кажется этот смешной дядечка с платочком на шее вот-вот начнет нам рассказывать о творческом пути гениальной семейки.

После интересного, изобилующего любопытными подробностями рассказа искусствоведа показали документальный фильм. Затем объявили, что через полчаса в соседнем зале начнется главное мероприятие вечера – аукцион. К назначенному времени все места были заняты, кое-кому даже пришлось стоять в проходах. Ведущий аукциона – специально приглашенный устроителями известный телеведущий и шоумен Дима Набиев объявил первый лот, стукнул деревянным молотком. Торги начались и, к огромному удивлению, если не сказать – полной растерянности собравшихся в «Арт-бутике» знаменитостей и «денежных мешков», молниеносно закончились. В течение каких-то пяти минут. Обе картины были не куплены – буквально сметены неприметным на вид, смахивающим на средней руки адвоката, мужичком лет пятидесяти в сером костюме и смешных очках с толстыми, как бутылочное донышко, линзами. Это, вне всяких сомнений, был посредник, какие часто приходят на аукционы вместо реальных покупателей. Пока шли торги, он не опускал от уха мобильный телефон, поддерживая постоянную связь с боссом. Едва объявили стартовую цену первого лота, «адвокат» тут же поднял руку и увеличил ее вдвое. А когда какой-то пузатый громила с первого ряда, недовольно оглянувшись и наморщив лоб, громогласно добавил к этой цене еще пятьдесят тысяч баксов, мужичок снисходительно улыбнулся и, не повышая голоса, веско, «по-примаковски», забил последний гвоздь:

– Триста. Триста тысяч долларов.

По залу прошел возбужденный гул. Щелкнули несколько фотоаппаратов. На вопрос ведущего, не хочет ли кто-нибудь поднять цену, никто из присутствующих ответить не решился. Что совсем не удивительно. Ибо всем, более-менее разбирающимся в искусстве свидетелям торгов было очевидно – даже начальная цена и так была завышена выше всяких рамок. Рерих-младший хоть и хороший художник, и картины у него достойные и подчас завораживающие, но не до такой же степени, чтобы платить за них стоимость двух новеньких «мерседесов». Не Винсент Ван Гог, чай. И даже, прости господи, не Шемякин. В общем, быстро уловившему настроение зала Набиеву ничего не оставалось, как ударить молотком и объявить победителя.

Со вторым лотом случилось то же самое, разве что чуть драматичнее. Какая-то увешанная бриллиантами пышнотелая дама в атласном платье, смахивающая на проворовавшуюся заведующую универсамом из советских времен, попыталась было торговаться, подняв начальную цену до девяноста тысяч баксов, но первый же ответ мужичка, объявившего сто пятьдесят, заставил ее подавленно замолчать, пробормотать под нос нечто явно нецензурное и, гордо вздернув нос и качая безразмерным студенистым бюстом, покинуть зал. Казалось, это конец, но вдруг снова вмешался толстяк, пунцовый от злости, и, не желая падать лицом в грязь перед своей обиженно надувшейся спутницей – типичной «вешалкой-прилипалой» с силиконовыми сиськами, явно отрывая от сердца кровно заработанные денежки, объявил триста. На что мужичок, перебросившись парой фраз по телефону с хозяином, ответил четырьмя сотнями тысяч. Толстяк, схватившись за сердце, тяжело рухнул на стул. У него был такой вид, будто через секунду его хватит апоплексический удар. Ежу было понятно, что теперь – действительно финиш. Ведущий снова бахнул молотком, объявил аукцион закрытым и бодро предложил гостям вернуться к фуршету и созерцанию развешанных на стенах галереи картин отца и сына Рерихов. Кое-кто, не желая упускать оплаченную дорогим входным билетом жратву и выпивку, так и сделал, но большая часть гостей, для которых смыслом прихода являлся именно аукцион, покинули галерею. Победитель торгов, быстро подписав нужные документы и уладив формальности с устроителями, отбыл в сопровождении двух неизвестно откуда появившихся телохранителей, грубо оттолкнувших метнувшихся было к счастливчику журналюг. Досмотрев спектакль до конца, вконец растерянные и грустные Алла и Вера взяли свою верхнюю одежду из гардероба и вместе с Рублевским вышли на улицу.

На улице было сыро и промозгло. С темного вечернего неба снова начал хлопьями валить мокрый снег.

– Вот и прикололись, – закуривая от протянутой Сергеем золотой «зиппо», с грустной улыбкой резюмировала произошедшее Лиховцева. – Теперь действительно будет, что вспомнить. Блин!

– Да ладно вам, девчонки, – Рублевский обнял Веру за плечи, прижал к себе. Весело подмигнул Алле. – Нашли из-за чего переживать. Подумаешь – Рерих! Невелика потеря. К тому же, если быть до конца объективными, вы ведь ничего не потеряли, верно? Я прав?

– Формально, да, – вынуждена была согласиться актриса. – Но все равно обидно. – Жадно затянувшись, Лиховцева вдруг встрепенулась и резко потеплевшими глазами посмотрела на Аллу, потом на Сергея: – Слушайте, господа хорошие, а не завалиться ли нам, по случаю намечающейся двойной свадьбы, в казино? В «Олимпию», а?! Выпьем, поиграем в рулетку, шоу посмотрим. Отметим это дело по-взрослому. Может хоть там повезет, елы-палы.

Рублевский коротко рассмеялся, скептически покачал головой. Но на немой укоризненный вопрос любимой женщины, поколебавшись, все же согласно кивнул. Для Веры он был готов на любые финансовые жертвы и любые безрассудные поступки в рамках дозволенного.

– Можно, – следя за выражениями лиц своих спутников и не желая остаток вечера оставаться в одиночестве, согласилась Алла. Заметила, лукаво склонив голову набок:

– Вообще-то в азартных играх мне везет. Не могу сказать, что я особый любитель казино, но из тех пяти-шести раз, что пришлось бывать в Лас-Вегасе, общий баланс в плюсе. Как учил меня мой бывший голливудский бойфренд, главное – строго придерживаться системы, не заигрываться в азарте, не жадничать, снимать прибыль и уходить из-за стола.

– И что за система? – глаза Веры загорелись еще больше. Похоже, сегодня вечером лишняя доза адреналина и положительных эмоций сильно устающей в театре Лиховцевой была просто необходима. Особенно после неожиданного предложения Рублевского. Погаснув на несколько минут после аукциона, актриса теперь буквально светилась изнутри.

– Самая примитивная и самая действенная, я полагаю, – вмешался в диалог Сергей. – Удвоение ставок? – Он взглянул на Аллу. Та кивнула. – Все гениальное просто, милая. – Рублевский тронул губами щеку Веры. – Ставишь на цвет сто долларов. Это значит, выдача один к двум. Проигрываешь. Увеличиваешь ставку вдвое. Снова проигрываешь. Ставишь четыреста. И так до упора. До тех пор, пока не выигрываешь. Каждый раз твой шанс равен пятидесяти процентам, так что по теории вероятности рано или поздно победа обеспечена. В случае успеха ты выигрываешь сумму, равную размеру первоначальной ставки. Вот и вся стратегия.

– Круто. Похоже на правду. И многие пользуются этой стратегией? – удивленно приподняла брови Вера.

– Многие, – подтвердил Сергей. – В том числе и профессиональные игроки.

– Черт побери, Холмс. Как же в таком случае казино до сих пор не пролетело, как фанера над Парижем?

– Элементарно, Ватсон. В некоторых казино существует ограничение на количество удвоения ставок. Да и при всей кажущейся простоте возможны сюрпризы. Однажды, по службе, я был в большом московском казино и своими глазами видел, как какой-то крутой подольский бандюган, играя по системе удвоения, спустил все деньги. Начал с минимума, с сотни. Одиннадцать раз подряд проиграл и двинулся крышей. Из зала его с трудом выволакивали пятеро охранников. Вот и посчитай, на какой сумме его срубили.

– Сто две тысячи четыреста, – вздохнула Алла. – Да уж. Попал мальчик.

– Так ведь это не каждый день случается, – попыталась возразить Вера. Уж слишком понравилась ей система и не терпелось опробовать ее в действии. – Одиннадцать раз – это фатальная невезуха. А сколько игроков при этом, начав с сотни, пять раз за вечер срубили эту самую сотню и спокойно ушли домой с половиной штуки в кармане?

– Много. Согласен, – кивнул Рублевский. – Но казино все равно не в убытке. Простая математика. Чтобы остаться при своих после крупного выигрыша у этого отморозка казино должно больше тысячи раз, причем подряд, проиграть по фишке. А это еще менее вероятно, чем вариант с бандюком.

– Ну вот, – вздохнула Вера и во второй раз за вечер ткнула Сергея кулачком в бок. – Как в анекдоте. Пришел поручик Ржевский и все опошлил. К чему ты клонишь, негодяй?

– Ни к чему, – улыбнулся Рублевский. – Просто кое-что тебе объяснил. По поводу теории вероятности.

– И что нам теперь делать? – обиженно надула губки актриса.

– То, что и собирались, – невозмутимо бросил Сергей. – Ехать в «Олимпию». – Не вынимая руки из кармана кожаного плаща, Рублевский нажал на кнопку брелока сигнализации. Стоящий недалеко от входа в галерею серебристый джип дважды беззвучно моргнул фарами.

– Прошу в лимузин, барышни!

В уютном салоне летящего по улицам «лексуса» и позже, в казино, Алла снова и снова попыталась дозвониться до Рэмбо, но безрезультатно. Оба телефона Невского были включены, гудки шли, но трубку никто не брал. Она успокаивала себя, как могла, списывая все на сегодняшнюю стычку с женой и банкет по случаю дня рождения, пыталась убедить себя, что почти не употребляющий алкоголь Влад, скорее всего, под влиянием стресса напился в хлам и просто-напросто уснул мертвецким сном. Только это, не считая смерти, могло заставить Невского оставить телефоны без внимания. Но на душе у Аллы, несмотря на пропитанную азартом и адреналином атмосферу казино и радостные визги то и дело выигрывавшей в рулетку Лиховцевой, которой везло ну просто фантастически, было тревожно.

Домой, в квартиру Влада на Садовой, Рублевский привез ее лишь в начале четвертого утра. Записав на прощание в память мобильника номер телефона подруги, изо всех сил старающаяся казаться веселой Алла, усталая и опустошенная, покинула тут же сорвавшийся с места и умчавшийся джип. Перешла тротуар, набрала на консоли комбинацию цифр кодового замка, открыла дверь, вошла в тускло освещенный подъезд. И совершенно не заметила, как позади нее от утопающей во мраке стены, словно бестелесный призрак, отделилась смутная бесформенная тень, бесшумно метнулась вслед и резко взмахнула зажатым в руке продолговатым предметом. Дальше была ослепительная вспышка перед глазами, невыносимая резкая боль в затылке и смутное, невероятно долгое ощущение падения в вязкую, пульсирующую, как кипящая смола, и бесконечную, как Вселенная, пропасть абсолютного небытия.