Айболит из Алабамы. Героические будни сельского ветеринара

Глава 14

Однажды холодным январским утром я направлялся на ферму Бобби Фаулера, расположенную на юге Чоктау, — в тот день это был второй вызов. С правой стороны шоссе я заметил маленький, огороженный колючей проволокой корраль с непременным полутораметровым столбом. В загоне находилось около двадцати коров херфордской породы.

— Ну, здесь я не задержусь, — решил я про себя, — тут работы не больше, чем на час. Однако нигде не было видно автомобиля, который должен был свидетельствовать о присутствии хозяев.

— Наверное, они в доме, — предположил я.

С другой стороны шоссе стоял старый, но хорошо сохранившийся дом под двускатной крышей. Только вот люди, живущие в таком замечательном доме, почему-то не оборудовали более достойного жилища для своих коров. Я свернул на подъездную аллею, но и там автомобиля не обнаружил. Зато навстречу мне с крыльца практически скатился грузный мужчина лет сорока и, чуть постояв, чтобы прийти в себя, двинулся к моему грузовику. Ноги плохо его держали, он шел, пошатываясь и спотыкаясь, то по тропинке, то по газону, засеянному серой бермудской травой. Посмотрев внимательнее, я понял, что этот здоровяк не такой уж и толстый. Просто он натянул на себя невероятное количество курток и стал похож на колобок. В левой руке мужчина держал большую прозрачную бутылку из-под кока-колы, в которой плескалась мутноватая жидкость — самогон. Это означало, что меня ждут серьезные проблемы: работать с крупным скотом в обществе пьяного помощника — рискованное предприятие.

Пока я придавался своим невеселым мыслям, подошел Бобби. Он привалился к грузовику и сунул бутылку в открытое окно, плеснув его содержимым на мою одежду и сиденье. Помню, внутри бутылки я увидел мертвецки пьяного, а может быть, мертвого паука, совершавшего или уже завершившего последнее в своей жизни плавание.

— Выпьем! — предложил Бобби, с трудом выговорив это слово.

Всунув голову в кабину, он почти вплотную наклонился к моему лицу, одновременно пытаясь сфокусировать взгляд на неведомом объекте где-то в левом углу лобового стекла. Я прожил в округе Чоктау достаточно долго, знал местную «шкалу градусов» и поэтому смог быстро произвести расчеты: по всему получалось, что мой собеседник припал к кувшину часа полтора назад, то есть около девяти утра, а это, согласитесь, рановато. Нужно было поторапливаться, пока он не сломался окончательно.

— Нет, сэр, не стоит. По-моему, сегодня утром я подхватил небольшую простуду.

— Эта штука живо поставит вас на ноги. Выпейте скорее! Испарения от Фаулера и его кувшина били мне прямо в нос, я понимал, что он не отстанет, пришлось уступить.

— Ладно, Бобби, но дайте мне хотя бы выйти из грузовика.

Он начал вытаскивать голову из окна и стукнулся затылком.

— Вы готовы брать пробы у стада? — спросил я, принимая бутыль и вытирая горлышко рукавом своей фланелевой рубашки.

Мысль о том, что мне предстоит, заставила меня содрогнуться, но я быстро, как флакон с касторкой, поднес бутылку к губам и чуть не задохнулся от запаха табачной жвачки, оставшейся на горлышке.

— Это ваша собака вон там? Похоже, у нее глисты, — заявил я, — скорей всего, это острицы.

Пока Фаулер пытался сфокусировать взгляд на собаке, я покрепче стиснул губы и притворился, будто пью. А через несколько секунд вернул бутылку хозяину. Тот обхватил ее нетерпеливыми руками и повторил мое движение, только на этот раз сквозь толщу убойной жидкости пробежала цепочка крупных пузырей.

— А-а-х, — выдохнул он, и по его подбородку скатилось несколько капель.

— Ага, — кивнул я, — забористая штука.

Губы у меня горели, не столько от настойки, сколько от табака. Как бы за это «удовольствие» не пришлось расплачиваться, не вылезла бы лихорадка на губе. Хорошо хоть самогона в рот не попало ни капли. А вот несколько месяцев назад мне пришлось-таки познакомиться с самогонкой Кента Фарриса. Это было в первый и, надеюсь, последний раз. Как только я не сжег тогда свою несчастную гортань?

— На что только не приходится идти ради удовольствия клиентов, — подумалось мне.

Через десять минут я стоял посреди корраля, сжимая в руке свой верный аркан и обмениваясь с коровами тревожными взглядами, а через минуту-другую, наконец, бросил лассо и с гордостью увидел, как веревка обвилась вокруг шеи моей первой жертвы.

— Ну и наловчился же я обращаться с этой штуковиной, со временем можно будет участвовать в родео.

Видимо, несколько капель жидкого огня все же просочились в мой организм через кожу на губах, раз мне пришло в голову шутки шутить.

Конец веревки я передал Фаулеру. Тот некоторое время тупо вертел ее в руках, но, поразмыслив, обвязал вокруг старого столба, торчащего посередине изгороди, — справился с задачей.

— Тяните, тяните сильнее! — я пытался перекричать пациентку, как обычно выражавшую свой протест громким мычанием.

Это была самая робкая на вид, молоденькая телочка, которая все же намеревалась постоять за себя. Впрочем, ей было не по силам тягаться со своим мускулистым хозяином, который, несмотря на опьянение, в одно мгновение привязал ее к столбу. Я взял кровь из вены на анализ, поставил в ухо клеймо и заполнил соответствующий бланк. Сама по себе эта работа не слишком сложна, если бы не мелькающие в воздухе копыта и наставленные на меня рога коров, от которых то и дело приходилось уворачиваться, если бы не угрозы быка, откровенно возмущенного неподобающим обращением с красавицами его гарема.

Труднее всего было уберечь от брызг коровьего навоза официальные белые бланки, куда я заносил результаты проб на бруцеллез, да удержать в нужном положении все пять листов копировальной бумаги. Чиновники из государственной лаборатории Обурна крайне щепетильно относились к этим бумагам и постоянно присылали мне письма, в которых выражали недовольство наличием грязных пятен на моих документах. На одном таком письме красовались инициалы «БНЛ», что означало д-р Б. Н. Лодердейл, — так звали человека, возглавлявшего лабораторию в Монтгомери. Я почти ничего не знал о нем, однако поговаривали, будто бы он берет пробы не хуже Медведя Брайанта и одно только упоминание его имени повергает в трепет всех без исключения ветеринаров.

Я изо всех сил старался действовать аккуратно, с остервенением заполняя бесконечные графы бланков. Внезапно над моим правым ухом со свистом пролетел комок фекалий зеленого цвета размером с грецкий орех. Снаряд шлепнулся на бумагу, прикрыв инициалы Фаулера, его почтовый адрес и идентификационные номера первых двух коров. Я быстро смахнул пахучую субстанцию тыльной стороной ладони, но только размазал ее, оставив на бумаге здоровенное неприличного светло-зеленого цвета пятно с легким характерным запахом.

Кое-как покончив с заполнением злосчастного бланка и собравшись с духом, я заарканил следующую корову и перебросил конец веревки своему ненадежному помощнику. Однако в тот самый момент Фаулер растянулся на земле и с хитрой улыбкой, блуждавшей по его физиономии, отключился, положив голову на особо аппетитную кучу навоза рядом с обглоданным столбом. Хорошо хоть мне удалось схватить конец аркана, спешащий вслед за коровой куда-то вдаль.

Мало того, что я остался один на один со стадом, этот пьяница еще и улегся прямо у столба, к которому привязывали животных. Мне было страшновато привязывать беснующуюся корову в непосредственной близости от Фаулера, как бы она раз-другой пройдясь по его бренным останкам, своими копытами не выдавила бы из них последних признаков жизни. Не отрицаю, такой вариант казался мне довольно привлекательным, если бы не перспектива получить пожизненное заключение без права на апелляцию. И мне одному, поскольку корову обязательно оправдают, признав, что она еще глупее меня.

Я стал присматриваться к столбам в дальнем углу корраля, подальше от рухнувшего клиента. Мой выбор пал на самый внушительный из них, который, как мне показалось, был надежно вбит в землю. Закончив с пойманной коровой, я вернулся посмотреть, не удастся ли реанимировать впавшего в кому Фаулера. Но все мои попытки оживить его и даже пара пощечин не возымели никакого действия. Я перелез через изгородь и по засыпанной гравием дорожке направился к дому. В дверях меня встретила пожилая женщина, наверное, мать несчастного пьянчужки. Из комнаты справа — должно быть, там располагалась гостиная — доносились странные звуки, отдаленно напоминавшие музыку. В воздухе витали ароматы готовящегося обеда: упоительный запах жарящейся на сковородке свинины и тушеных бобов. У меня тут же потекли слюнки.

— Мэм, мистеру Фаулеру вроде бы стало не по себе там, в коррале, мне нужен помощник, чтобы вынести его оттуда. Боюсь, как бы его не затоптали коровы.

Она взглянула поверх моего плеча и с глубоким вздохом покачала головой, словно ей уже случалось наблюдать подобную картину.

— Спасибо, что сообщили мне о бедняге Бобби. Как, по-вашему, вдвоем с человеком, что играет на пианино, вы сумеете перенести его в дом?

Теперь мне стало понятно происхождение чудовищных звуков, доносившихся из гостиной.

Через несколько минут мы с пианистом едва ли не волоком втащили «беднягу Бобби» на крыльцо, протиснулись по коридору и, наконец, свалили его в комнате на узкую кровать. Я с завистью разглядывал его дорогие ботинки, пока развязывал на них шнурки, а пианист с одобрением отозвался о качестве верхней одежды. Женщина, которую я по-прежнему считал матерью Бобби, горестно вздыхая, стащила с него пару курток, пригладила волосы. Под конец она не справилась с отчаянием и горько разрыдалась.

— Ума не приложу, какой бес в него вселился. Это уже третий раз за неделю, а еще только среда!

Пианист вызвался мне помочь, и мы вернулись в коралль. Видимо, совместная работа выглядела захватывающе, местный почтальон даже приостановил доставку корреспонденции, чтобы понаблюдать за нами. Проследив за нашими манипуляциями с тремя или четырьмя коровами, он задал пару вопросов и, как водится, прокомментировал мои действия, явно гордясь своей проницательностью.

— Чем это вы занимаетесь? Разве коровам не больно, иглы-то у вас какие огромные?

— Похоже, коровам не слишком нравится то, что вы с ними проделываете.

Я, как мог, любезно ответил на его вопросы, перекрикивая рев, кряхтенье и мычание своих пациенток.

Слабые руки пианиста были ненадежной поддержкой, но он старался и работал все же лучше предыдущего ассистента. Вполне довольные друг другом, мы поговорили о том, как разительно непохожи наши профессии и как плохо некоторые люди разбираются в работе других, хотя и берутся ее оценивать.

— Ребята, зайдите перекусить, — позвала нас миссис Фаулер. — Знаю, что еще только одиннадцать, но я уже накрыла для вас, поэтому идите и поешьте, пока не остыло.

Кто же откажется от такого приглашения? За столом пианист прочитал довольно продолжительную молитву, и мы принялись уписывать вкуснейший деревенский обед, подчищая тарелки кусками кукурузного хлеба. Хозяйка подавала нам еду, подкладывая добавку, уговаривая нас съесть еще кусочек и выражая надежду, что обед получился съедобным. Он был не просто съедобным, от такой стряпни не отказались бы не только члены королевской фамилии, но даже и сам д-р Б. Н. Лодердейл, истинный «монарх» всех ветеринаров!

В то утро мне предстояло посетить еще несколько ферм, так что нужно было спешить. Впрочем, следующая ферма располагалась всего в нескольких километрах от хозяйства Фаулера, вниз по ручью.

Прибыв к Хорасу Данагану, я припарковался между двумя древними грузовичками, стоявшими возле старого, но крепкого а вид сарая. Оттуда мне навстречу неторопливо вышли трое мужчин в комбинезонах, двое из них опирались на трости. Надежда на то, что здесь мне помогут ловить коров, таяла на глазах.

— Извините за опоздание. Пришлось задержаться у Фаулера несколько дольше, чем я рассчитывал.

— Да, сэр, почтальон рассказал нам, как вы с преподобным отцом обрабатывали коров Бобби, — ответил мистер Хорас.

Надо же! А пианист ни словом не упомянул о своем сане, хотя о его непомерно долгой молитве я мог бы и сам догадаться.

— Бобби снова под мухой? — поинтересовался старший из мужчин.

— Да, сэр, похоже, сегодня он не в форме, — подтвердил я. Мужчины понимающе переглянулись.

— Мы бы с радостью приехали и помогли вам, да только иногда не угадаешь, в каком он виде, а когда Бобби в плохом настроении, с ним довольно трудно общаться, — заметил мистер Хорас. — Знаете, в Корее ему пришлось попасть в переделку.

Что ж, отрадно было узнать, что печальные наклонности Фаулера имеют хоть какое-то разумное объяснение.

— Где коровы? — мне не терпелось приступить к делу.

— Я загнал их в сарай. Там около сорока голов, — ответил хозяин фермы. — Может, у вас имеется скотовозка, чтобы подогнать ее к дверям и выводить оттуда коров по одной?

— Да, сэр, такая штуковина у меня есть, но сейчас она в ремонте. На прошлой неделе ее разнесла в клочья взбесившаяся брахманка, — сказал я, заглядывая через его плечо в забитый скотом сарай. — Я постараюсь пробраться в сарай сам, а когда понадобится, вы подадите мне инструменты.

Пока человек молод, крепок и энергичен, в порыве энтузиазма он способен на поступки, которые нормальные люди едва ли сочтут благоразумными. Я вошел в сарай, где сплошной стеной стояли коровы, хватал их по очереди, брал кровь на анализ из яремной вены и успевал отпустить животное, не дожидаясь, пока оно опомнится, начнет бурно протестовать. Хитрость состояла в том, чтобы просто идти по течению, как будто я попал в самую гущу толпы, выходящей со стадиона после футбольного матча. Тем не менее следовало быть начеку — стоит только поскользнуться и упасть, как такое количество коров лежащего затопчет в момент.

Через полтора часа с работой было покончено. Но когда я вышел из сарая, мои помощники дружно расхохотались.

— Док, вы выглядите, как сторож на навозной фабрике, — заявил один из них.

Все, включая меня, рассмеялись. Однако на такой случай в грузовике у меня всегда имелся чистый комбинезон, а мистер Данаган принес пару ведер воды. Мне хотелось явиться на следующую ферму в приличном виде.

— То, как вы зарабатываете себе на жизнь, достойно уважения, молодой человек, — хриплым голосом заметил самый старший, — но сам я ни за какие деньги не взялся бы за такую трудную и опасную работу!

Государственная программа по борьбе с бруцеллезом, которая осуществлялась в Штатах в пятидесятые-шестидесятые годы, оборачивалась для ветеринаров тяжелой и довольно нудной работой. Однако благодаря ей я получил бесценные жизненные уроки и научился ладить с людьми. Хотя в те годы и не догадывался об этом.

Самое главное в нашем деле — не терять чувство юмора.