Азбука последнего ритуала

Опять - грамота, опять - рука. Круг чудес и обрядов как-то странно сомкнулся. Никто на это не обращал внимания - само собой вышло, сложилось.

Добавим, однако, что избрание Александром Невским в свои небесные покровители Алексия, человека Божьего, может быть, объясняется тем, что победительный и грозный князь носил в себе, в душе своей образ нищего смиренника. Словом и хитростью выгораживал и защищал он Русскую землю от монголо-татар. А ведь то была вторая половина его жизни. Первая принесла скорую и верную славу защитника русских земель, великую прижизненную славу. Ничто не заставляло его - непобедимого прежде - ходить за ханским ярлыком на Волгу и в Монголию, добиваться великого княжения унижением. Жил бы в своем уделе, не подвергаясь риску быть обвиненным в потакании вчерашним разорителям Руси, а ныне... Надев "рубище дипломата", князь убедил ханов в покорности русских земель, чем от многого их оградил. Но, видно, не убедил до конца, ибо, в очередной раз возвращаясь из ханской ставки на Русь, умер по дороге - как подозревают, от медленно действующей отравы. По сути он умер, держа в руках собственное житие как одного из прославленнейших русских святых. Ибо стало оно составляться тут же после смерти его. И одним из знаков того, что "повесть о мужестве и житии" князя не что иное, как прославление нового святого, явился рассказ о том, как Александр-Алексий протянул свою длань за "разрешительной молитвой".

Разрешительная молитва обыкновенно читается и дается в правую руку усопшему во время отпевания, по чтении Евангелия и самой молитвы. Чтение её сопровождается (по крайней мере, должно сопровождаться) тремя земными поклонами всех молящихся. Разрешительная молитва читается над всеми умирающими во покаянии. С одной стороны, потому, что всякий православный христианин имеет в ней нужду, а с другой - дабы этого благодеяния (как замечает блаженный Августин о молитвах за умерших) не был лишен никто из тех, к кому оно может относиться. Ибо лучше преподать его и тем, которым оно не несет пользы, но и не вредит, нежели отнять у тех, коим оно полезно.

"Нужно собрать всю нашу веру и всю нашу решимость"

При обряде отпевания крайне обострены чувства прощающихся, осознающих горе утраты. Вот что писал об этом митрополит Сурожский Антоний (Блум):

"В службе отпевания есть трудные моменты. Нужно собрать всю нашу веру и всю нашу решимость, чтобы начать эту службу словами: "Благословен Бог наш..." Порой это предельное испытание для нашей веры. "Господь дал, Господь взял, да будет имя Господне благословенно", - сказал Иов. Но это нелегко сказать, когда мы раздираемся сердцем, видя, что тот, кого мы любим больше всего, лежит мертвым перед нашим взором.

А затем следуют молитвы, полные веры и чувства реальности, и молитвы человеческой хрупкости; молитвы веры сопровождают душу усопшего и приносятся перед лицом Божиим как свидетельство любви. Потому что все молитвы об усопшем являются именно свидетельством перед Богом о том, что этот человек прожил не напрасно. Как бы ни был этот человек грешен, слаб, он оставил память, полную любви: все остальное истлеет, а любовь переживет все. Вера пройдет, и надежда пройдет, когда вера станет видением и надежда - обладанием, но любовь никогда не пройдет.

Поэтому когда мы стоим и молимся об усопшем, мы на самом деле говорим: "Господи, этот человек прожил не напрасно. Он оставил по себе пример и любовь на земле; примеру мы будем следовать; любовь никогда не умрет". Провозглашая перед Богом нашу неумирающую любовь к усопшему, мы утверждаем этого человека не только во времени, но и в вечности. Наша жизнь может быть его искушением и его славой. Мы можем жить, воплощая своей жизнью все то, что было в ней значительного, высокого, подлинного, так, что когда-то, когда придет и нам время со всем человечеством стать перед Богом, мы сможем принести Господу все плоды, всю жатву семян, посеянных его примером, его жизнью, которые проросли и принесли плод благодаря нашей неумирающей любви... Его пример, его слово, его личность были словно семя, брошенное в почву, и этот плод принадлежит ему..."

И с другой стороны, есть вся боль, все горе, которое мы ощущаем совершенно справедливо, скорбь, которая от лица умирающего выражена в одном из тропарей "Канона на исход души": "Плачьте, воздохните, сетуйте: се бо от вас ныне разлучаюся".

И вместе с тем есть несомненная уверенность, что смерть, которая для нас - потеря и разлука, есть рождение в вечность, что она - начало, а не конец; что смерть - величественная, священная встреча между Богом и живой душой, обретающей полноту только в Боге".

"Предание земле"

Обряд погребения - "предания земле" - в настоящее время совершается чаще всего тоже в храме, сразу после отпевания. И связано это с тем, что кладбища в городах часто находились далеко от действующей церкви и священник не мог проводить умершего до могилы, как на селе. Впрочем, по желанию родственников священная земля после отпевания может быть выдана кому-то из близких покойного, чтобы совершить этот обряд ("предание земле") непосредственно у могилы перед самым захоронением.

Освященная земля в пакетике кладется в начале отпевания на аналой рядом с "разрешительной молитвой". Если "предание земле" совершается в храме (что, кстати, считается наиболее предпочтительным и благодатным в этом христианском обряде), то оба обряда как бы соединяются в один. Завершается чин отпевания после "разрешительной молитвы" и пения "вечной памяти". Наступает самый напряженный, эмоционально обостренный, горький момент для родных и близких. Последний взгляд на лицо усопшего, сейчас закроют его саваном - навсегда, навечно... Провожающие гасят свечи и под продолжающееся пение певчими стихир подходят к гробу - к последнему прощанию и целованию. Осеняют себя крестным знамением, с поклоном просят прощения за невольные обиды, прикладываются к иконе на груди усопшего и венчику на лбу. (Если отпевание служится при закрытом гробе, то целуют крест на крышке гроба или руку священника.)

Саваном покрывают лицо покойного, и - со словами "Господня земля и исполнение ея, вселенная и вси живущи на ней" - священник крестообразно посыпает землей закрытое покровом тело. При этом поется тропарь "Со духи праведных...".

После "предания земле" гроб накрывают крышкой и забивают.

С пением "Трисвятого": "Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас" - гроб выносят из храма, и церковный клир певчие, диакон с кадилом и священник с крестом - провожает процессию до церковной ограды, благословляя на исполнение последнего земного долга - на погребение. Процессия отправляется к кладбищу или в крематорий.

Сожжение покойников - обычай древний. В Греции и Риме он считался предпочтительнее погребения тела в земле, но был дороже и потому становился посмертным уделом богатых или прославленных. Урны с прахом погребали в земле, ставили в скальных пещерах, в специальных сооружениях вроде склепов или святилищ.

Поразительно, но именно огнепоклонники-зороастрийцы никогда не сжигали тела своих покойников. Мертвое тело уносили на скалы, со временем стали помещать в специальных "башнях молчания" - и в том, и в другом случае труп отдавался на волю стервятникам. Мертвая плоть таким образом не соприкасалась ни с одной из "чистых" почитаемых стихий Вселенной: ни с огнем, ни с водой, ни с воздухом, ни с землей. И только "очищенные" кости ссыпались в колодец внутри "башни молчания".

В дохристианской Руси славянин так объяснял путешественникумусульманину предпочтение обряда сожжения: "Вы берете самого любимого вами из людей и самого уважаемого вами и оставляете его в прахе, и едят его насекомые и черви, а мы сжигаем его в мгновение ока, так что он немедленно входит в рай". Сожжение, по рассказу путешественника, проходило на корабле, поставленном на берегу на сваи, под ним разожгли костер. На корабле лежал покойник - "выдающийся муж из их числа", в богатой одежде, среди парчи, душистых трав, еды и питья... Не прошло и часа, как корабль, и дрова, и девушка (принесшая себя в жертву. - Авт.), и господин превратились в золу, потом в пепел. Потом они соорудили на месте этого корабля нечто вроде круглого холма и водрузили в середине его большое бревно, написали на нем имя этого мужа и имя царя русов и удалились" (записки Ибн Фадлана, посла халифского Багдада в Волжскую Булгарию в 921-922 гг.).

Христианская традиция отвергла обряд сожжения, однако исключение приходилось делать во время повальных эпидемий или войн. В XIX веке в Европе началось движение за распространение кремации. Протестанты согласились с этим обрядом быстрее, ибо ни молитв при погребении, ни заупокойных служб не совершают. Католическая церковь признала кремацию возможной только в 1962 году в тех случаях, когда она совершается по причинам, не противоречащим вере. Русская Православная Церковь официального благословения на кремацию не дала и по сию пору, хотя признает, что запрещения на сожжение трупов в священных текстах нет. Поэтому покойников отпевают и перед кремацией, а иногда приглашают священника и в ритуальный зал крематория.

Отпевание и погребение по возможности совершаются на третий день (считая день смерти первым). По христианской традиции, если тело усопшего находится в доме и есть возможность пригласить священника, то перед выносом служится заупокойная лития, сопровождаемая каждением вокруг гроба.

Крышку гроба по обычаю в дом не вносят, а ставят у дверей снаружи, узкой стороной вниз. Выносят гроб открытым, ногами вперед, с троекратним пением молитвы "Трисвятое": "Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас". (С пением этой же молитвы гроб выносят из храма после отпевания.)

Для поминовения усопшего у могилы после захоронения готовится кутья. Поминальная кутья берется с собой в церковь на отпевание и ставится со свечой посередине возле гроба на специально приготовленный столик. Свеча над кутьей во время служения чина отпевания так же зажигается, как и в руках молящихся у гроба.

Рецепты приготовления кутьи.

1. Традиционную кутью готовят из зерен пшеницы, которые моют и замачивают на несколько часов (или на ночь), затем варят до готовности. Отваренные зерна смешивают с медом, изюмом, цукатами, маком - по вкусу. Мед предварительно можно развести в воде в пропорции 1/2 и в растворе прокипятить зерна пшеницы, затем раствор слить.

2. (1 стакан риса, 100 г изюма без косточек, 100 г меда)

Рис отварить до мягкости. Отдельно сварить изюм, соединить с рисом, подсластить медом, предварительно разведенным в небольшом количестве кипяченой воды.

Следует знать, что отпевание усопшего может совершаться как в храме (при внесении внутрь церкви гроба с покойником), так и на дому. Иногда отпевание усопших идет в церкви, хотя умерший - дома или в больнице. Тогда родственникам выдается венчик, который кладется при прощании на лоб умершего, и освященная земля. Землю после прощания и покрытия лица покойного саваном кто-нибудь из близких посыпает на него крестообразно вдоль гроба от головы к ногам и слева направо. После этого гроб накрывают крышкой и заколачивают.

В первый день Пасхи и в праздник Рождества Христова усопших в храм не вносят и отпевания не совершают.

Человек, сознательно покончивший жизнь самоубийством, согласно церковным правилам лишается православного погребения. Для того чтобы заказать отпевание человека, совершившего самоубийство в невменяемом состоянии, его родственникам следует предварительно испросить письменного разрешения правящего архиерея, подав ему прошение, к которому прилагается медицинское заключение о душевной болезни и причине смерти.

Над крещеными младенцами совершается особое отпевание - как над безгрешными: Церковь не молится об оставлении их грехов, а только просит сподобить их Царства Небесного. Отпевание по чину младенческому совершается над детьми, умершими до семилетнего возраста (с семи лет дети уже исповедуются, как и взрослые).

Допускается - как исключение из церковных правил - отпевание заочное, если покойник не может быть доставлен в церковь (погиб в чужих краях или есть иные особые обстоятельства).

Обряды и суеверия

Из далеких тысячелетий, из различных культур и религий тянется этот обычай: выкуп места покойному в новом мире или же оплата провожающим его туда через некие препятствия. Тут мы можем вспомнить ставшее крылатым слово "обол" - это мелкая монета* Древней Греции, которую клали в рот покойнику для платы Харону, перевозчику через реку мертвых Стикс. И у нас на Руси, уже христианской, деньги мертвецу тоже клали в рот, как считали - "для издержек в дальней дороге на тот свет", и еще, обстоятельно собирая его в путь, привешивали кафтан его к гробу. Позже стали бросать медные монеты в могилу, на крышку гроба, вместе с горстями земли.

Некоторые обычаи менялись с веками, но чаще по форме, по сути же многие были довольно стойки. И толкования их передавались от поколения к поколению. Но менялись и толкования - они, изначально языческие, как бы все более прилаживались к христианским идеям. Потому и существовало иногда по несколько толкований одного и того же устоявшегося народного обычая.

Например, обычай оделять деньгами уходящего, ибо своих же денег у него теперь нет, вначале истолковывался так: это выкуп места на кладбище для умершего; как бы свершалась символическая земельная купчая на право владения им именно этим местом его захоронения - могилой, землей. Если же не откупить места, покойник будет по ночам приходить к живым родственникам и жаловаться на то, что "хозяин" подземного мира гонит его из могилы. Другой вариант касался уже не тела, но души: деньги клали, чтоб умерший для души своей мог купить себе место на том свете. Было толкование и подобное древнегреческому: деньги эти за оплату перевоза через огненную реку (видимо, грехов людских); и ещё - уже основательно связанное с православным преданием - для оплаты облегчения прохождения души по мытарствам.

Многие ритуальные народные обычаи похорон считаются Православной Церковью неразумными и многие ею осуждаются. В частности, и этот - выкуп деньгами за облегчение прохождения мытарств душой новопреставленного от 3-го по 39-й день по кончине. Церковь же дает свои советы и рекомендации, как нам, живым, помочь душе усопшего пройти посмертный путь. (Ниже мы подробнее остановимся на этом суровом посмертном испытании души, описанном в святоотеческой литературе.) Бытовал на Руси и такой обычай - класть в руку покойного платок, чтобы было чем утереть пот с лица в день Страшного Суда.

Вообще положить что-то рядом с покойным - "на дорожку" - неистребимый древний инстинктивный позыв: вера в то, что он там будет так или иначе жить. В древних курганах, вы знаете, чего только не находят - все, что было в ту эпоху, что окружало человека в жизни. Чем богаче покойник, тем богаче курган.

Ну и вот вам без комментария сценка, случай из ХХ века.

Идут двое по улице, разговаривают. Один рассказывает, как хоронили вчера заводского товарища.

- Хорошо похоронили. Ящик водки ему в могилу поставили. Пусть там сам выпьет и других угостит... С самого начала двоих надежных приставили у ящика, чтобы кто не попользовался... Жалко мужика - рано ушел. А похоронили хорошо...

По сути, уже у могилы начинаются поминки. Сразу же после погребения, как только насыпан могильный холм. Поминают кутьей. По очереди - от ближайших родственников к дальним и всем стоящим в тот момент у могилы - в три круга.

Также можно отнести к поминкам на кладбище и угощение могильщиков. Это уже как бы стало традицией и обрядом: кладбищенским рабочим в благодарность за исполненное ими дело захоронения выдают (помимо обычной платы через кладбищенскую контору или ритуального агента) бутылку или две водки и закуску - "на помин".

Возвращение с кладбища в дом умершего к поминальному столу - тоже своего рода обряд. И в нем были свои условности и свои предохранительные действия, в которых, как и в других обрядах, подразумевался некий магический смысл. Например, лошадь, на которой привозили на кладбище гроб, обязательно распрягали и только после погребения запрягали снова.

Наконец, есть обряды захоронения, новые и старые, связанные с профессией умершего. С чеховских времен актеров стало принято провожать аплодисментами. Над могилой, куда уже опущен гроб, друзья совершают это магическое прощальное действие. Последние аплодисменты... Это так же разительно странно и так же естественно, как давно уже ставший традицией прощальный салют над могилой военного. Как пароходный гудок, данный в открытом море над местом гибели корабля...

Давняя традиция - моряков, скончавшихся во время плавания, хоронить в море. "К ногам привязали ему колосник и койкою труп обернули..." По скользкой доске, перекинутой через борт, тело, обернутое в то, на чем покоилось, пока было живо, уходит в море. К ногам привязывали что-нибудь тяжелое, насыпали в мешок песку - что находилось. Традиция шла от необходимости: моргов на кораблях не было. Однако в неофициальной истории российского флота вспоминается случай, когда морской устав нарушили.

Дело было где-то в Индийском океане. Жара и полный штиль. На парусном экспедиционном корабле умирает юный мичман. От какой-то тропической заразы. И перед смертью он, уроженец отнюдь не морской среднерусской губернии, говорит командиру, как хотел бы лежать под зеленой травкой, в такой земле, "из которой вышел"... И умер. Исполнить его просьбу было совершенно невозможно. Никакой земли рядом нет, паруса висят, как тряпки. Но почему-то командир решился немного подождать, обязав молчать и доктора и священника, что на корабле мертвое тело. Вечером того же дня воздух колыхнулся. Легкий ветерок свежел с каждой минутой, корабль понесло, как пушинку на ладони. А наутро впереди забрезжила земля. На картах этого острова не значилось. Был он необитаем и невелик, но зелен и радостен. Пристали. И похороны мичмана, не успевшего совершить свое первое настоящее плавание, прошли, как он хотел, как завещал. Остров назвали в честь святого, имя которого носил мичман.

Не христиане придумали кладбища.

Священные места захоронения предков имели свои традиции у древних народов. Славяне, скажем, не только при захоронении, но и при сожжении покойника на погребальном костре предавали прах матери сырой земле. Культ предков предполагал священную привязанность к кладбищу как единственному месту, реально связанному с умершими родными. Потому-то могилы предков издавна были святынями для русского народа, и князья, заключая между собой договор, считали лучшим залогом его крепости произнесение клятвы на отцовской могиле.

Христианская Церковь узаконила именно обычай захоронения - погребения в земле тела покойного, - но внесла в него свою священную символику. На могиле, возвышающимся над землей холмике, ставили крест - символ спасения христианина, жившего с верой в Распятого на кресте и воскресшего, и самого покоящегося по смерти своей под сенью креста. Водруженный в землю и возвышающийся к небу, крест знаменует веру христиан в то, что тело умершего находится здесь, в земле, а душа - на небе, что под крестом "сокрыто семя, которое произрастет для жизни вечной в Царстве Божием". Крест на могиле ставят с восточной стороны, у ног покойного - так, чтобы распятие было обращено к лицу его.

О собственно православной традиции погребения. Если священник провожает гроб до кладбища, то весь чин "предания земле" происходит у могилы, а при опускании гроба в могилу ещё раз совершается лития буквально, усиленное моление. Для этого существует особый молитвенный чин.

После того, как могила засыпана, на свежем холмике устанавливают венки, кладут цветы. Иногда сразу ставят крест.

Памятник (или намогильную плиту) принято устанавливать не ранее чем через год. Вообще же православное кредо украшения могил сводится к следующему: простой крест - деревянный или металлический - приличнее всего. Главное на кладбище, вокруг могилы и на самой могиле - чистота, обустроенность. Аккуратная ограда, ухоженный цветник - достойные знаки памяти, внимания к усопшему.

В книге "Душа после смерти" иеромонах Серафим (Роуз) призывает нас:

"О, родные и близкие покойного! Делайте для них то, что им нужно и что в ваших силах. Используйте свои деньги не на внешнее украшение гроба и могилы, а на то, чтобы помочь нуждающимся в память своих умерших близких, на церкви, где за них приносятся молитвы. Будьте милосердны к усопшим, позаботьтесь о их душе. Тот же путь лежит и перед нами, и как нам тогда захочется, чтобы нас поминали в молитве! Будем же и сами милостливы к усопшим".

Поминки

Погребение (предание земле) - психологический рубеж: у провожающих как бы снимается значительная тяжесть с души. Завершает весь похоронный обряд общая трапеза за поминальным столом. Она была и остается не самой печальной его частью, а, напротив, пожалуй, даже жизнеутверждающей. Традиционная форма выражения сострадания и жалости, поминки - ещё и своеобразный вид общения близких и родственных людей и, как весь ритуал похорон, форма передачи от одного поколения к другому понимания жизни и смерти, нравственных традиций, веры.

Возвратившись с кладбища, все обязательно моют руки, - и это не только гигиеническая необходимость, а в большой мере обрядовое действо. С завешанных зеркал снимают покрывала.

И садятся поминать.

"Поминки", "поминальная трапеза", "тризна" - древние слова.

"...Князь Игорь и Ольга на холме сидят, дружина пирует у брега..." (А.С. Пушкин "Песнь о вещем Олеге") - это тризна по князю Олегу после его погребения, языческий славянский обряд.

И обряд этот по сути своей не менялся и в христианский период. Чуть затушевался магический смысл, вкладываемый в него, когда хозяйка кланялась почетному (пустому) месту за столом, приговаривая: "Кушай-ка, родименький"; но сохранилась символика - отдельная тарелка с рюмкой водки и кусочком хлеба "для покойного". Сохранился обычай угощать всех, кто бы ни пришел, и без приглашения, - чтоб все были довольны, а оттого и умершему "там" хорошо будет...

И вся символика поминок одна и та же - и на тризне сразу же после похорон, и в поминальные дни (9-й, 40-й, годовщину).

Обряд этот ещё нес в себе исторический (для данной семьи и рода) смысл - связь живых и мертвых, непрерывность жизни и последовательности поколений. В поминальном обряде всегда сохранялось воспоминание о том, что умершие были когда-то живыми, и были обрядовые действия, которые подчеркивали как бы участие умерших в тризне.

Особо обстоятельно, с соблюдением благочестия и древних устоев выглядело это в тех местностях и семьях, где ревностно поддерживался многовековой уклад жизни. Такие поминки в богатой старообрядческой семье Заволжья середины XIX века изобразил знаменитый этнограф и писатель П.И. Мельников-Печерский в романе-эпопее "В лесах".

"... Во всех горницах накрыли столы и расставили на них канун, кутью и другие поминальные снеди. Вдоль улицы, как во время осенних и троицких "кормов", длинным рядом выстроили столы и покрыли их столешниками. На столах явились блюда с кутьей и кануном, деревянные жбаны с сыченой брагой и баклаги с медовой сытой для поминального овсяного киселя.

К возврату с погоста досужая Никитишна успела все обрядить как следует. Гости как на двор, так и за стол... Устинья Клещиха, взойдя в большую горницу, положила перед святыми три поклона, взяла с "красного стола" блюдо с кутьей, сначала поднесла отцу с матерью, потом родным и знакомым. На улице за столами уселось больше двухсот человек мужчин, баб, девок и подростков; там вопленицы тем же порядком кутью разносили. Ели её в молчании, так стародавним обычаем установлено.

После кутьи в горницах родные и почетные гости чай пили, а на улице всех обносили вином... Только что сели за стол, плачеи стали под окнами дома... Устинья завела "поминальный плач", обращаясь от лица матери к покойнице с зовом её на погребальную тризну:

Родимая моя доченька,

Любимое мое дитятко,

Настасья свет Потаповна,

Тебе добро принять-пожаловать Стакан да пива пьяного,

Чарочку да зелена вина,

От меня, от горюши победныя.

С моего ли пива пьяного Не болит буйна головушка,

Не щемит да ретиво сердце;

Весело да напиватися.

Ты пожалуй, бела лебедушка,

Хлеба-соли покушати:

Дубовы столы порасставлены,

Яства сахарны наношены.

На улице подавали народу поминальные яства в изобилии. Изо всех восемнадцати домов деревни вынесли гречневые блины с маслом и сметаной, а блины были мерные, добрые, в каждый блин ломоть завернуть. За блинами угощали народ пирогами-столовиками, щами с солониной, лапшой со свининой, пряженцами с яйцами, а в конце стола подан был овсяный кисель с сытой. Вином по-трижды обносили, пива и сыченой браги пили, сколько хотели, без угощенья. После киселя покойницу "тризной" помянули: выпили по доброму стакану смеси из пива, меду и ставленной браги*. В хоромах за красным столом кушанья были отборные: там и дорогие вина подавали, и мерных стерлядей, и жирных индюков, и разную дичину. Но блины, кисель и тризна, как принадлежности похоронной трапезы, и за красным столом были ставлены.

Только что отобедали, раздача даров началась. Сначала в горницах, заменявшая место сестры, Параша раздала оставшиеся после покойницы наряды Фленушке, Марьюшке, крылошанкам и некоторым деревенским девицам. А затем вместе с отцом, матерью и почетными гостями вышла на улицу. На десяти больших подносах вынесли за Парашей дары. Устинья стала возле нее, и одна, без воплениц, пропела к людям "причет":

Вы ступайте, люди добрые,

Люди добрые крещеные.

Принимайте дары великие,

А великие да почетные От Настасьи свет Потаповны:

Красны девицы по шириночке,

Молоды молодки по передничку,

Добры молодцы по опоясочке.

Да не будьте вы крикливые,

Да не будьте вы ломливые,

А будьте вы милостивы,

Еще милостивы да жалостливы,

Жалостливы да приступливы.

Спервоначалу девицы одна за другой подходили к Параше и получали из рук ее: кто платок, кто ситцу на рукава аль на передник. После девиц молодицы подходили, потом холостые парни: их дарили платками, кушаками, опоясками. Не остались без даров ни старики со старухами, ни подростки с малыми ребятами. Всех одарила щедрая рука Потапа Максимыча: поминали б дорогую его Настеньку, молились бы Богу за упокой души ее".

А вот как описаны поминки в стихотворении прекрасного современного поэта Олега Чухонцева:

...И дверь впотьмах привычную толкнул - а там и свет чужой, и странный гул - куда я? где? - и с дикою догадкой застолье оглядел невдалеке, попятился - и щелкнуло в замке.

И вот стою. И ручка под лопаткой.

А рядом шум, и гости за столом.

И подошел отец, сказал: - Пойдем.

Сюда, куда пришел, не опоздаешь.

Здесь все свои. - И место указал.

- Но ты же умер! - я ему сказал.

А он: - Не говори, чего не знаешь.

Он сел, и я окинул стол с вином, где круглый лук сочился в заливном и маслянился мозговой горошек, и мысль пронзила: это скорбный сход, когда я увидал блины и мед и холодец из поросячьих ножек.

Они сидели как одна семья, в одних летах отцы и сыновья, и я узнал их, внове узнавая, и вздрогнул, и стакан застыл в руке: я мать свою увидел в уголке, она мне улыбнулась как живая.

В углу, с железной миской, как всегда, она сидела, странно молода, и улыбалась про себя, но пятна в подглазьях проступали все ясней, как будто жить грозило ей - а ей так не хотелось уходить обратно.

И я сказал: - Не ты со мной сейчас, не я приду - и ты, отец, вернешься под этот свет, и ты вернешься, мать!

- Не говори, чего не можешь знать, - услышал я, - узнаешь содрогнешься.

И встали все, подняв на посошок.

И я хотел подняться, но не мог.

Хотел, хотел - но двери распахнулись, как в лифте, распахнулись и сошлись, и то ли вниз куда-то, то ли ввысь, быстрей, быстрей - и слезы навернулись.

И всех как смыло. Всех до одного.

Глаза поднял - а рядом никого, ни матери с отцом, ни поминанья, лишь я один, да жизнь моя при мне, да острый холодок на самом дне - сознанье смерти или смерть сознанья.

И прожитому я подвел черту, жизнь разделив на эту и на ту, и полужизни опыт подытожил: та жизнь была беспечна и легка, легка, беспечна, молода, горька, а этой жизни я ещё не прожил.

Поминальный стол - не праздничный стол. Ему прилична строгость. Скатерть может быть и белой, и черной, и какой-то другой одноцветной, но игривые рисунки тут, конечно, не к месту. То же относится и к декорированию салатов и иных блюд. Праздничная яркость, конечно, присуща, как правило, и тортам, поэтому на поминках их не подают.

Приличным украшением стола считается ветка ели, брусники, траурная лента. Традиционные ритуальные кушанья - кутья, блины, кисели.

В память о покойном оставляют его место за столом, ставят прибор, пустую тарелку с ножом и вилкой, лежащими параллельно. Ставят обвитую траурной лентой свечу, зажигают её.

Пьют на поминках сдержанно. Согласно русской традиции не чокаются. Тосты требуют особого такта: не сказать худа о покойном не означает обязанности быть неискренним, "словоблудить". Вообще краснобайство и витийство здесь не кстати. Вспомнить что-то доброе о покойном, понять, что было для него важным в жизни, - вот, пожалуй, поминальный долг.

День третий, девятый, сороковой...

Толкование чисел

Есть что-то в этих числах - 3, 9, 40. Иначе бы не держались они издревле так стойко у разных народов в представлениях, связанных с покидающей тело душой. Сорокадневный траур принят у мусульман. У иудеев хоронят покойника в день смерти или, если не получается, на следующий, но затем близкие, не выходя из дома, скорбят о нем 7 дней - получается тоже 9. На девятый день поминальный пир устраивали древние римляне. Предпринимались попытки объяснить все это в терминах теоретической физики - с помощью неких элементарных частиц, составляющих душу и определяющих сроки её ухода из тела. Еще в средние века массу души пытались измерить, взвешивая тело только что умершего человека и через некоторое время. Но все это гипотезы. Что там после смерти - остается тайной.

Так или иначе христианская Церковь исконно приняла поминовение усопших в третий, девятый, сороковой день и годовщину. Она дала и толкование этим срокам в христианских категориях и образах.

На третий день воскрес Иисус Христос. На сороковой он вознесся. И Спаситель повелевает каждой христианской душе следовать тем же путем.

Однако существуют и другие - параллельные - толкования. Третий день связан с представлением о Святой Троице. И с тремя же добродетелями, определяющими спасение души, - это вера, надежда, любовь. И с тройственным составом человеческого существа - духом, душой и телом.

Наконец, уже в IV веке христианской эры сложились представления о том, что происходит с душой в эти этапные сроки. Два дня душа находится где-то около любимого ею тела, около своего дома, скитается в сопровождении ангелов по дорогим ей земным местам. А на третий день должна поклониться Господу. В следующие шесть дней - до девятин - душе показывают райские обители. А в следующие тридцать - разные отделения преисподней. После этого Господь помещает её в раю или в аду.

А что же те, кого покойник оставил, живые? Какова роль их в эти сроки и дни?

"Умершие надеются получить помощь через нас: ибо время делания отлетело от них; взывают ежеминутно души", - утверждал Блаженный Августин в "Слове о благочестии и поминовении усопших".

Мы знаем: со смертью даже самых близких нам в здешней земной жизни порываются все нити и узы чувственных связей с ними. Смерть прокладывает между живыми и умершими великую пропасть. Но только разобщает она их именно чувственно, физически, а вовсе не духовно: духовная же связь и общение не прекращаются и не прерываются между продолжающими жить в этом мире и переселившимися в мир загробный. Мы думаем о них, даже разговариваем с ними мысленно. Нам хочется им помочь. Но как? Священник однозначно ответит на этот вопрос: "Молитвой". В течение сорока дней участь души ещё не решена.

"Частный суд".

Учение о мытарствах души

"Пока мы находимся в настоящей жизни, для нас ещё возможно избежать наказания через исправление себя. А когда отойдем в жизнь другую, напрасно уже будем оплакивать свои грехи", - писал святитель Иоанн Златоуст. Согласно святоотеческому учению, по смерти человека бывает для него двоякий суд Божий и двоякое воздаяние: суд частный, который совершает Господь над каждым человеком в отдельности по смерти его, и следующее за тем воздаяние, ещё не окончательное; и суд общий, который совершит Господь над всем родом человеческим при кончине мира и на котором каждый получит уже воздаяние полное, вечное.

Частный суд и воздаяние предстоят умершему в течение сорока дней со дня его смерти, и церковным обрядом установлена молитвенная помощь ему в прохождении этого суда ("мытарств").

Учение о мытарствах - это и есть образное представление о частном суде.

Мытарями у древних евреев назывались лица, назначенные римлянами для сбора податей и пошлин. Стараясь извлечь для себя бульшую выгоду, они прибегали иногда даже к истязаниям. Мытари собирали пошлины с провозимых товаров на особых таможнях или заставах, которые назывались мытницами или мытарствами. Отсюда христианские писатели позаимствовали наименование для мест воздушных истязаний душ умерших злыми духами. Мытарства духовные нечто вроде застав или таможен, которые, возносясь, встречают на своем пути души. На этих заставах духи зла взимают со всякой души, повинной в том или ином грехе, пошлину (или выкуп). Душа может "погасить" грех, назвав совершенное ею благое дело.

Согласно учению о мытарствах, для истязания душ, проходящих воздушные пространства, установлены темными властями отдельные судилища и стражи в определенном порядке. По слоям от земли и до неба стоят сторожевые полки падших духов. Каждое отделение заведует особым видом греха и истязает в нем душу, когда она до него добирается. Как сыны и наперсники лжи, демоны и бесы уличают души человеческие не только в действительно совершенных ими грехах, но и в тех, какие они никогда не совершали. Бесы прибегают к обманам и клевете, чтобы вырвать душу из рук ангельских и увеличить ею бесчисленное множество адских узников.

Таким образом, мытарства представляют собой неизбежный путь для каждого. Душа в присутствии ангелов и демонов, пред оком Всевидящего Судии, постепенно и подробно истязуется (то есть проходит испытания) во всех делах, злых и добрых. Вследствие этого подробного отчета души добрые, оправданные на всех мытарствах, возносятся в райские обители, а души грешные, задержанные на том или ином мытарстве, влекутся демонами в их мрачные обители.

Впервые учение о воздушных мытарствах встречается в знаменитом творении св. Афанасия Александрийского - в его "Житии св. Антония Великого", которое написано было около 365 года, тогда же переведено на латинский язык и пользовалось всеобщим уважением во всем христианском мире как на Востоке, так и на Западе. Автор жития рассказывает в нем об одном видении великого подвижника, когда во время молитвы был он "внезапно восхищен Духом и вознесен ангелами на высоту".

Воздушные демоны противились вознесению Антония. Ангелы, препираясь с ними, требовали объяснить причины противодействия. Демоны старались припомнить все его грехи от самого рождения. Но ангелы закрыли уста клеветникам, сказав им, что ранние грехи он искупил уже покаянием. И пусть они назовут грехи, совершенные им после принятия монашества. Демоны нагло лгали, в чем и были изобличены. Для Антония открылся свободный путь к Престолу Господню.

Самое глубокое изложение учения о воздушных мытарствах среди ранних отцов Церкви можно найти в "Слове о исходе души" святителя Кирилла Александрийского (V в.), оно всегда включалось в издания славянской Следованной Псалтыри, то есть псалтыри, приспособленной для богослужения.

Но здесь, видимо, необходимо одно замечание. Поскольку характер воздушных испытаний непознаваем в нашем земном бытии и вообще труднопредставим в трехмерном его пространстве, то во всех размышлениях о воздушных мытарствах изображаются они в привычном чувственно-образном виде. К тому же не следует забывать, что писались они, эти размышления (и даже почти "свидетельствования"), в очень древние времена.

И все же во многих православных житиях святых есть очень живые, со множеством подробностей рассказы о том, как душа после смерти проходит через мытарства. Самое подробное описание можно найти в житии св. Василия Нового (V в.), где приводится рассказ блаженной Феодоры ученику святого, Григорию, о том, как она проходила через мытарства. В этом рассказе упоминается двадцать особых мытарств и сообщается, какие грехи проверяются на них. Впрочем, он не содержит ничего существенного, что бы отличало его от других православных источников.

Приводим рассказ о мытарствах Феодоры в изложении святого Русской Православной Церкви - епископа Игнатия Брянчанинова (XIX в.):

"Подробное описание мытарств и порядок, в котором они следуют, одно за другим, в воздушной бездне, заимствуем из поведания преподобной Феодоры. Она, покинув на земле свое бездыханное тело, руководимая двумя святыми Ангелами, начала шествие свое по воздуху к востоку.

Когда она подымалась к небу, встретили её темные духи первого мытарства, на котором истязуются грехи человеческие словом, как-то: празднословие, сквернословие, насмешки, кощунство, пение песен и других страстных гимнов, бесчинные восклицания, хохоты и тому подобное. По большей части человек вменяет эти согрешения в ничто, не кается в них пред Богом и не исповедует их отцу духовному... Демоны с жестокостию и упорством обвиняли душу, представляя все согрешения её словом, содеянные от самой юности; святые Ангелы оспаривали их и противопоставляли грехам соделанные душою добрые дела.

Таким образом Феодора, искупленная на этом мытарстве, начала подыматься выше и приблизилась к (второму) мытарству лжи, на котором истязывается всякая ложь, клятвопреступления, призывание имени Божия всуе, неисполнение обетов, данных Богу, утаение грехов пред духовником на исповеди. Избавившись и здесь, она перешла к (третьему) мытарству клеветы, где истязуются оклеветание ближнего, осуждение, уничижение, обесславление его, ругательство и насмешки над ним, при забвении собственных согрешений и недостатков, при невнимании им. Подвергшихся согрешениям этого рода любым истязатели истязывают с особенною жестокостию, как антихристов, предвосхищающих сан Христов и соделавшихся судьями и губителями ближних. На (четвертом) мытарстве чревоугодия истязуются объядение, пьянство, безвременное и тайное ядение, ядение без молитвы, нарушение постов, сластолюбие, пресыщение, пирование - словом, все роды угождения чреву.

По избавлении от этого мытарства Феодора, несколько ободрившись, вступила в беседу со святыми Ангелами и сказала им: "Кажется мне, никто из живущих на земле не знает совершающегося здесь и того, что ожидает грешную душу после смерти". Святые Ангелы отвечали ей: "Разве не объясняет этого Божественное Слово, ежедневно читаемое в церквах и проповедуемое служителями Божиими? Но пристрастившиеся к земным суетам не обращают внимания на Слово Божие, считают наслаждением ежедневное насыщение и пьянство, пресыщаются и упиваются без страха Божия, имея себе богом чрево, не помышляя о будущей жизни и не внимая Писанию... Впрочем, те из них, которые милостивы, благодетельствуют нищим и помогают нуждающимся, удобно получают от Бога прощение грехов и ради милостыни своей проходят мытарства безбедственно. Тем, которые не стараются милостынями очистить грехи свои, невозможно избегнуть бедствия на мытарствах: их похищают мытари и низводят, люто муча, в преисподние темницы ада, где держат в узах до страшного Христова Суда".

Так беседуя, они достигли (пятого) мытарства лености. Там сочтены все дни и часы, проведенные в лености, в нерадении о служении Богу; там истязуется уныние, оставление церковных и келейных молитвословий по лености, по небрежению и хладности к Богу; там истязуются тунеядцы, снедающие чужие труды и не хотящие сами трудиться, также наемники, получающие плату, но исполняющие свою обязанность с небрежением. За этим мытарством следовало (шестое) мытарство воровства, на котором рассматриваются всякого рода похищения и воровства, грубые и благовидные, явные и тайные; потом (седьмое) мытарство сребролюбия и скупости, далее (осьмое) мытарство лихвы, где обвиняются ростовщики, лихоимцы и присвоители чужого. Еще далее (девятое) мытарство неправды, на котором уличаются неправедные судьи, увлекающиеся на судах пристрастием или мздою, оправдывающие виновных и осуждающие невинных; здесь рассматриваются ложные весы и меры купцов и прочие неправды. (Десятое) мытарство - зависти, на нем истязываются предающиеся этой пагубной страсти и её последствиям. Выше помещается (одиннадцатое) мытарство гордости, где... истязываются гордость, тщеславие, самомнение, величие, невоздаяние должной чести родителям, духовным и гражданским властям, неповинование им и ослушание их. Выше (двенадцатое) мытарство гнева и ярости, потом (тринадцатое) мытарство памятозлобия. После Феодора достигла (четырнадцатого) мытарства убийства, на котором истязуются не только разбойничество и убийство, но и всякое ударение, заушение и толкание. Выше находилось (пятнадцатое) мытарство волхвования, где истязуются чародейство, обаяние, составление отравлений, наговоры, шепоты и чародейное призывание бесов. На этом мытарстве темные духи не нашли ничего, чем бы уличить блаженную Феодору, и в ярости кричали ей: "Придешь на блудные мытарства - увидим, избежишь ли их?!"

Подымаясь ещё выше, она спросила святых Ангелов: "Неужели все христиане проходят этими местами и никому из них невозможно пройти, не подвергаясь истязаниям и страху?" Святые Ангелы отвечали: "Нет другого пути для христианских душ, восходящих к небу; все проходят здесь, но не все бывают так истязуемы, как истязуются подвергшиеся грехопадениям и не вполне исповедавшиеся в них, стыдившиеся отца духовного и утаивавшие пред ним свои постыдные дела. Если же кто поистине исповедует грехопадения, жалеет о них и раскаивается в содеянном зле, того грехи невидимо заграждаются Божиим милосердием, и когда душа придет сюда, воздушные истязатели, разгнув свои книги, ничего не находят в них, почему не могут ни оскорбить её, ни устрашить, и восходит душа с радостию к Престолу благодати". Беседуя, они достигли (шестнадцатого) блудного мытарства, на котором истязуется всякого рода любодеяние, т. е. блудный грех лиц, не обязанных супружеством; также истязуются мечтание помысла, соизволение на грех, услаждение грехом, сладострастные воззрения, скверные осязания и прикосновения.

Когда Феодора достигла этого мытарства, темные духи, принадлежащие к нему, очень удивились, что она дошла даже до них, и с жестокостию обвиняли её, особенно по причине её неоткровенности пред духовным отцом. Потом они пришли на (семнадцатое) прелюбодейное мытарство, на котором истязуются блудные грехи лиц, живущих в супружестве, не сохранивших супружеской верности и брачного ложа неоскверненным; здесь грозно истязуются похищения и насилия блудные, также блудные падения лиц, посвященных Богу, обещавших чистоту свою Христу, но нарушивших обет; мытарство содомское, на котором истязуются все чрезъестественные блудные грехи и кровосмешения. Когда они миновали это мытарство, святые Ангелы сказали Феодоре: "Ты видела страшные и отвратительные блудные мытарства! Знай, что редкая душа минует их свободно: весь мир погружен во зле соблазнов и скверн, все человеки сластолюбивы и блудолюбивы... Мало умерщвляющих плотские похоти, и мало таких, которые бы свободно прошли мимо этих мытарств! Большая часть, дошедши сюда, погибает: любые истязания блудных грехов похищают души блудников и низвлекают их во ад. Хвалятся власти блудных мытарств, что они одни более всех прочих мытарств наполняют огненное родство во аде. Благодари Бога, Феодора, что ты миновала этих блудных истязателей молитвами отца твоего, преподобного Василия: уже более не увидишь страха".

После этого они пришли на (девятнадцатое) мытарство ересей, где истязуются неправильное мудрование о вере, сомнения в вере, отступничество от православной веры, богохульства и тому подобные согрешения против единого истинного исповедания веры. По миновании этого мытарства они уже приближались к вратам небесным; но и ещё встретили их злобные духи последнего (двадцатого) мытарства немилосердия, на котором истязуются немилосердие и жестокость. Если кто совершил многие подвиги, посты, бдения, коленопреклонения, молитвословия; если кто соблюл чистоту девства неоскверненною и изнурил воздержанием тело, но был немилосерд и затворял сердце свое для ближнего - тот с этого мытарства низвергается долу и затворяется в адской бездне навеки. Наконец, с неизреченною радостию они приблизились к вратам небесным. Врата небесные светились, как кристалл; из них разливалось неизреченное сияние и стояли в них солнцеобразные юноши. Они, увидев Преподобную, руководимую Ангелами, исполнились веселия о ней, что она, покрываемая Божиим милосердием, избежала воздушных мытарств, и с великою любовию ввели её во врата. Во время шествия своего по мытарствам Феодора заметила, что каждое мытарство подчинено отдельному князю и что духи каждого мытарства по наружному виду были сообразны греху, истязуемому на мытарстве".

Надо заметить, что "регистрации" грехов (а также и добрых дел человеческих) происходят как бы привычными земными способами - "записями в некие реестры". Так, ангелы, сопровождающие святую Феодору по мытарствам, рассказывают ей:

"Каждый христианин получает от Бога при святом крещении Ангела-хранителя, который, невидимо храня человека, наставляет его денно-нощно на всякое благое дело в течение всей жизни его до самого смертного часа. Он записывает все добрые дела того человека, за которые сей мог бы получить милость и вечное воздаяние от Господа в Небесном Царстве. Также и князь тьмы, желающий вовлечь весь род человеческий в свою погибель, приставляет к человеку одного из лукавых духов, который всюду следует за человеком, замечает все его злые дела, поощряет к ним кознями своими и, посещая мытарства, записывает там все грехи человека, внося каждый грех в надлежащее мытарство. Вот почему известны воздушным властям грехи всех человеков во всем мире. Когда же душа, разлучившись с телом, стремится взойти на небо, к Создателю своему, тогда лукавые духи препятствуют ей в том, обличая её грехами её, записанными у них. Если душа имеет больше добрых дел, нежели грехов, то они не могут удержать её. Если же найдут в ней больше грехов, то удерживают её на время и заключают в темнице невидения Бога; там они мучат её, доколе сила Божия попустит им мучить и доколе та душа не будет искуплена церковными молитвами и милостынями ближних".

Вера в необходимость молитв за умерших была общей в древней - ещё апостольского времени - Церкви. Это подтверждают тексты первых литургий, молитв, надписей на захоронениях христиан.

Все древние литургии, как те, которые служили в церкви восточной, Православной, известные под именами апостола Иакова, брата Господня, св. Василия Великого, св. Иоанна Златоуста, св. Григория Двоеслова, так и литургия церкви западной, римская, испанская или мозарабская, галликанская и др., наконец, литургии древних восточных церквей - яковитов, коптов, армян, эфиопов, сирийцев (монофизитов и несториан), как они ни многочисленны и ни разнообразны, содержат в себе молитвы за умерших. А это непререкаемо свидетельствует нам о том, что от дней самих апостолов не было времени, когда бы христиане не молились за своих усопших и притом при совершении важнейшего из своих богослужений.

Воспоминание о покойном, сопереживание ему - исконное и естественное чувство.

Христианская Церковь установила особые дни поминовения каждого умершего в отдельности. Особенно важными считаются третий, девятый, сороковой дни после кончины, а также дни рождения, именин и смерти. Что касается последних трех дней, то выделение их понятно, так как ещё при жизни дни рождения и именин освящаются молитвой, а день смерти отмечается как день рождения для новой жизни.

О трауре

"Прощаясь с женою, Пушкин сказал ей (по-французски. - Авт.): "Отправляйся в деревню, носи по мне траур два года и потом выходи замуж, но только не за шалопая" (из "Рассказов Вяземских П.И.Бартеневу").

В предсмертном наставлении жене Пушкин полно и четко определил приличествующие его времени формы соблюдения "внешнего" траура. Даже, видимо, с избытком: ведь в ХIХ веке "ношение траура" ограничивалось в основном одним годом после смерти супруга; более же длительный срок траура обусловливался тяжестью потери. Однако в посмертной своей воле Пушкин проявил ещё и самоотверженную заботу об остающейся без него жене: советовал выходить ей снова замуж по окончании установленного им срока. Иные брали с жен перед смертью обещание - хранить верность памяти покойного супруга и замуж больше не выходить. Впрочем, обещания эти не всегда выполнялись. Но осталась такая лаконичная народная мудрость о доле вдовца и вдовицы: "Умер муж - осталась вдова, умерла жена - остался жених". Наверное, пословицу сложили женщины.

Не случайно выражение "носить траур": траурной одежде, виду её и цвету придавалось важное значение. А первоначальный смысл траурной одежды, видимо, происходит, как и многие народные обычаи, из древних языческих представлений и поверий: "переодевание", изменение привычного внешнего вида совершалось ради того, чтобы "запутать" покойника, предупредить его возвращение к родным. Предполагаемый смысл этого "переодевания", конечно, давно уже утрачен.

Траурные обычаи даже у близких народов варьировались. В Древней Греции люди в период траура облекались в черные или просто темные одежды, только в Аргосе - в белое. В Афинах и в Аргосе траур длился 30 дней, а в Спарте - всего лишь 12.

В стародавней России были свои особенности ношения траурного одеяния: "Семейные носили скорбное платье цвета черного или синего, и непременно худое и изодранное; быть одету опрятно и прилично в это время считалось неуважением к памяти усопшего" (Н.И. Костомаров "Очерки домашней жизни и нравов великорусского народа в ХVI и ХVII столетиях").

Траур (или, как называли его на Руси, "тужение" ) предполагал отказ от всяких развлечений, плясок, песен, игрищ. Переносились назначенные свадьбы, если умер кто-то из самых близких родных. Чаще всего срок этот устанавливался до сороковин.

Так и сложилось с годами в России, что внешнее проявление траура, и поныне не утратившего своего значения, стало определяться в основном сроком в сорок дней со дня смерти. Так же, как и в прежние времена, женщины носят темные платья и черный платок до сорока дней, и в эти же дни часто посещают кладбище, и устанавливают себе запрет на развлечения и светские праздники... (Вспомним здесь, что Пушкин обязал жену уехать после его смерти в деревню, чтобы, видимо, на период траура избегать ей соблазнов балов, театров и светских раутов.) Встречается и теперь более глубокий и длительный срок траура - до года и даже более. Чаще всего устанавливают себе такой траур и продолжают носить темные одежды матери, потерявшие взрослых безвременно погибших детей.

Вообще внешнее проявление траура - ношение темных одежд - в большей степени свойственно женщинам. Мужчины же надевают темный костюм только лишь для участия в погребальном ритуале, а после похорон уже не соблюдают внешних признаков траура.

Из траурных обычаев редких, восходящих к древности, встречающихся разве что в глубинке, в северных губерниях России, - ношение в период траура национальных нарядов.

Существенно, конечно, чтобы траур во внешнем его проявлении не становился чрезмерно показным, демонстративным, самодовлеющим. Суть траура все же в большей степени сводится к личной памяти о близком тебе, ушедшем ныне человеке. Об этом - о скорби, проявлении её и длящейся памяти - хорошо написал римский философ Сенека в письме к другу, скорбящему по утрате сына: "Бесчеловечно забывать близких, хоронить вместе с прахом память о них, щедро лить слезы, а вспоминать скупо.Так любят своих детенышей звери, своих птенцов птицы; их любовь неистова, порой до безумия, до бешенства, но утрата гасит её. Такое не пристало разумному человеку: пусть его память будет долгой, скорбь - короткой".

Дни особой памяти

Богословское определение

Все субботы в году - родительские, то есть посвящены поминанию усопших предков. И не только из своего рода - всех, согласно представлению о единстве рода человеческого "от Адама до нынешних дней". Так что все субботы можно считать "родительскими" и "вселенскими".

Почему субботы? Согласно ветхозаветному представлению о сотворении мира, в шестой день Господь отдыхал от трудов своих. День покоя - день "упокоившихся".

Однако Церковь выделяет особые дни памяти усопших. И каждый из них отмечен особым смыслом.

Мясопустная вселенская родительская суббота. Девять дней до начала Великого поста. День скоромный - не постный, свободный от ограничений в еде. Однако он предшествует дню, когда Церковь совершает воспоминание о Втором пришествии Христовом, о наступлении Страшного Суда. К первым векам христианства восходит благородная традиция молиться в тот день о всех умерших "во благочестии и правой вере", особая же забота посвящена тем, кто скончался во время странствий, стихийных бедствий и войн, не мог подготовиться к смерти, ушел без прощений и прощаний, без покаяния и провожающих покойника молитв, даже без погребения. Ведь и они все предстанут на Страшном Суде - так молитесь за них.

Троицкая родительская суббота, также вселенская, отмечается перед праздником Троицы (Пятидесятницы). Великая панихида в Троицкую субботу отмечена тем, что предназначена молению именно за всех - знаемых и незнаемых благочестивых христиан. Как ты молишься за всех, так помолятся и за тебя и твоих сродственников и близких. Канун Троицы - суббота перед праздником, посвященным сошествию Святого Духа на апостолов, понесших свою проповедь по всей вселенной на всех языках.

Три дня поминовения усопших приходятся на Великий пост - это субботы 2-й, 3-й и 4-й седмиц, то есть недель. Они в большей степени посвящены близким родственникам, а уж вместе с ними и иным усопшим. Великопостные поминовения обращены к тому, чтобы покойникам простились их "вольные и невольные прегрешения".

Наконец, Радоница, или Пасха усопших, отмечается во вторник второй седмицы по Пасхе. Радоница же - название древнего славянского праздника, весеннего праздника пробуждения, когда также поминались усопшие и, видимо, также с верой, что все почившее, уснувшее пробудится и оживет. В этот день христиане приветствуют умерших вестью о Воскресении Христовом. "Для чего отцы наши, оставив молитвенные дома в городах, установили сегодня собираться вне города на этом именно месте? - вопрошал святитель Иоанн Златоуст в своем поучительном слове и отвечал: - Сегодня Иисус Христос сошел к мертвым; потому здесь и собираемся мы, потому и самое место это называется кладбище". Воспоминание о сошествии Иисуса Христа в ад после своего воскресения, дабы вывести праведников из преисподней, и есть новозаветная предпосылка Пасхи усопших.

Так что кладбище нужно посещать не в пасхальное воскресенье, что сейчас повсеместно практикуется, а на десятый день Пасхи. Тогда же заказывают и панихиды.

Историческое определение

В 1994 году Архиерейским собором Русской Православной Церкви установлен "День поминовения воинов, за веру, Отечество и народ жизнь положивших, и всех, страдальчески погибших в годы Великой Отечественной войны". День этот приходится на 9 мая (26 апреля по старому стилю).

Но вот уже более шести столетий существует и другой день воинской памяти, тоже собственно российский, - Димитриевская родительская суббота. Возникла она по вполне конкретному историческому поводу - великий князь Дмитрий, прозванный Донским, отслужил в Троице-Сергиевой обители службу по воинам, погибшим на поле Куликовом. Решено было поминать их в следующие годы, и князь выбрал для того день своего небесного покровителя - святого Димитрия Солунского, приходящийся как раз на осень, на то время, когда и была отслужена та первая великая панихида. Но почему же этот день не только удержался в веках в русской православной памяти, но и стал поминовением всех православных воинов, а затем и всех умерших?

Для начала скажем, кто он, святой Димитрий Солунский, для православной Руси.

Покровитель православного воинства, защитник славян, охранитель их городов от вражеского нашествия, святой Димитрий вырос в греко-славянском городе Фессалоники (ныне Салоники, по-славянски - Солунь) в III веке. Отец и мать исповедовали веру Христову и имели потаенный домовый храм. Димитрий стал правителем Фессалоникской области при императоре Максимилиане, гонителе христиан, и принял мученическую смерть, ибо не только не скрывал своей принадлежности к новой вере, но и проповедовал её.

Великомученик Димитрий Солунский считался на Руси покровителем воинства и князей, в его честь был крещен Дмитрий Донской. Летописное сказание о Мамаевом побоище говорит, что солунский великомученик являлся над полем Куликовым вместе с русскими святыми князьями Борисом и Глебом, Александром Невским. После той победы русские иконописцы стали изображать солунского святого на коне, с копьем, разящим "царя" Мамая. Подобные образа появились и у балканских славян.

А Димитриевская суббота (между 18 октября и 26-м по старому стилю, днем памяти Димитрия Солунского) со времен Куликова поля стала днем памяти "воинов, на брани убиенных".

А теперь о том, почему именно победа Дмитрия Донского над Мамаем могла стать поводом для внесения в церковный календарь ещё одной родительской субботы.

Случай был в истории особый. Руси ещё предстояло только вернуть себе былую славу, влияние, силу. Она внутренне разобщена. Она покорна Орде. Но настает час величайшей опасности: ордынский временщик Мамай при поддержке крымских генуэзцев, при союзе с Польшей (а за этими союзниками великая сила - папа римский, Запад) наступает на Русь, судя по всему, с небывалыми прежде целями: превратить данника в окончательную колонию. Русские князья почувствовали смертельную беду неожиданно дружно - забыли распри, счеты, амбиции, обиды. Более двадцати князей привели свои полки на помощь московскому князю. Среди них Андрей Ольгердович - из литовского великокняжеского рода Гедиминовичей. А засадным полком, столь решающим в битве, командовал выходец с Волыни - князь Дмитрий Боброк...

Русские потери были огромны. А приобретения? Да никаких. Всего-то и дел, что отстояли Русь. С Ордой ещё долго будут разбираться. Новый хан, Тохтамыш, вместо благодарности, что очистили ему ханское место от Мамая, разграбит и сожжет Москву через два года. Память о Мамаевом побоище могла бы растаять в череде последующих событий, ведь после Куликова поля та великая опасность не повторялась. Мамаева войска с союзниками не стало. Великое событие, судьбоносное, было быстротекущим. Однако русские летописцы уже слишком хорошо знали свое дело, чтобы позволить нам быть беспамятными: они так подробно и громко прописали победу русских князей, что из истории её было не вычеркнуть. Но кто знал тогда, что это им удастся?

Храм в память русских воинов поставили на Куликовом поле не скоро. А тогда, в 1380-м, павших увозили на Русь. Поле у Непрядвы находилось на собственно ордынской территории, а не на земле русских княжеств, подчиненных Орде. Не то чтобы боялись, что татары надругаются над православными могилами - такого в обиходе не было. Но и по-настоящему устроить покойников, похоронить их при храмах, на родных погостах было тут невозможно. Потому и развозили по родным землям. И никаких особых следов на месте великой битвы не осталось. Так вспомнят ли потомки, что было?

Вот князь Дмитрий, прозванный Донским, по совету с боярами и учредил ежегодный день памяти, который год от года становился все привычнее, пока не стал просто русским днем памяти усопших, родительской субботой, одним из осенних праздников. Когда мир, о войне вспоминают редко, тем паче о давней.

Светские и церковные традиции поминания предков пересекаются.

Для молитв за умерших Церковью назначен особый день в седмице суббота. Установлены две вселенские родительские субботы - Мясопустная и Троицкая; три родительские субботы на Великом посту. И "частные родительские дни". Это вторник второй седмицы по Воскресению Христову Пасха усопших, Радоница (Радуница). А также три дня памяти, которые имеют историческое происхождение. С 1380 года на Руси отмечается Димитриевская суббота (между 1 и 7 ноября по новому стилю). В 1769 году, в сложную для России военную пору, императрица Екатерина II способствовала установлению поминовения православных воинов в день Усекновения главы святого Иоанна Предтечи - 29 августа (11 сентября по новому стилю). В 1994 году днем воинской памяти стал и День Победы 9 мая (26 апреля).

На Каменном Вражке Из книги П.И. Мельникова-Печерского "В лесах"

"На Каменном Вражке по-своему Радуницу справляют. С раннего утра в Манефиной обители в часовню все собрались; все, кроме матушки Виринеи с келарными приспешницами.

Недосужно было добродушной матери-келарю: загодя надо довольную трапезу учредить: две яствы горячих, две яствы студеных, пироги да блины, да овсяный кисель с сытой. И не ради одних обительских доводилось теперь стряпать ей, а вдвое либо втрое больше обычного. В поминальные дни обительские ворота широко, на весь крещеный мир, распахнуты - приди сильный, приди немощный, приди богатый, приди убогий - всякому за столом место... Сберутся на халтуру* и сироты и матери с белицами** из захудалых обителей, придут и деревенские христолюбцы... Кому не охота сродников на чужих харчах помянуть?

Тихо, не спешно передвигая слабыми ещё ногами, брела Манефа в часовню. В длинной соборной мантии из черного камлота, отороченной красным снурком, образующим, по толкованию староверов, "Христовы узы", в черной камилавке с креповою наметкой, медленно выступала она... Фленушка с Марьюшкой вели её под руки. Попадавшиеся на пути инокини и белицы до земли творили перед нею по два "метания", низко преклонялись и прихожие богомольцы. Едва склоняя голову, величавая Манефа, вместо обычной прощи, приветствовала встречных пасхальным приветом: "Христос воскресе!"

Не раз останавливалась она на коротком пути до часовни и радостно сиявшими очами оглядывала окрестность... Сладко было Манефе глядеть на пробудившуюся от зимнего сна природу, набожно возводила она взоры в глубокое синее небо... Свой праздник праздновала она, свое избавленье от стоявшей у изголовья смерти... Истово творя крестное знаменье, тихо шептала она, глядя на вешнее небо: "Иже ада пленив и человека воскресив Воскресением своим, Христе, сподоби мя чистым сердцем Тебе пети и славити".

Через великую силу взобралась она на высокое крутое крыльцо часовни. На паперти присела на скамейку и маленько вздохнула. Затем вошла в часовню, сотворила уставной семипоклонный начал, замолитвовала начин часов и села на свое игуменское место, преклонясь на посох, окрашенный празеленью с золотыми разводами...

Отправили часы, Манефа прочла отпуст. Уставщица мать Аркадия середи часовни поставила столик, до самого полу крытый белоснежною полотняною "одеждой" с нашитыми на каждой стороне осмиконечными крестами из алой шелковой ленты. Казначея мать Таифа положила на нем икону Воскресения, воздвизальный крест, канун, блюдо с кутьей, другое с крашеными яйцами. Чинно отпели канон за умерших...

Большого образа соборные старицы, мать Никанора, мать Филарета, мать Евсталия, мать Лариса, в черных креповых наметках, спущенных до половины лица, и в длинных мантиях, подняли кресты и иконы ради крестного хода в келарню. Уставщица с казначеей взяли поминальные блюда... Впереди двинулись певицы с громогласным пением стихир: "Да воскреснет Бог и разыдутся врази его". Марьюшка, как головщица правого клироса, шла впереди; звонкий, чистый её голос покрывал всю "певчую стаю". Середи крестов, икон и поминальных блюд тихо выступала Манефа, склонясь на посох... Став на верхней ступени часовенной паперти, выпрямилась она во весь рост и повелительным, давно неслышанным в обители голосом кликнула:

- Стойте, матери.

Крестный ход остановился.

- К матушке Екатерине, - приказала игуменья. Ход поворотил направо. Там, за деревянной обгорожью, в небольшой рощице, середь старых и новых могил, возвышались два каменных надгробия. Под одним лежала предшественница Манефы мать Екатерина, под другим мать Платонида, в келье которой гордая красавица Матренушка стала смиренной старицей Манефой...

Поклонясь до земли перед надгробием, Манефа взяла с блюда пасхальное яйцо и, положив его на землю, громко сказала:

- Матушка Екатерина! Христос воскресе!

Потом с таким же приветом положила яйцо на могилу Платониды.

Марьюшка завела ирмос: "Воскресения день..." Певицы стройно подхватили, и громкое пение пасхального канона огласило кладбище. Матери раскладывали яйца на могилки, христосуясь с покойницами. Инокини, белицы, сироты и прихожие богомольцы рассыпались по кладбищу христосоваться со сродниками, с друзьями, приятелями...

Пропели канон и стихиры. Возгласили "вечную память". С пением "Христос воскресе" крестный ход двинулся к келарне.

Тем и кончился поминальный обряд на кладбище... Причитать над могилами в скитах не повелось, то эллинское беснование, нечестивое богомерзкое дело, по мнению келейниц. Сам "Стоглав"* возбраняет оклички на Радуницу и вопли на жальниках...

В келарне собралась вся обитель. Много пришло сирот, немало явилось матерей и белиц из скудных обителей: и Напольные, и Марфины, и Заречные, и матери Салоникеи, и погорелые Рассохины - все тут были, все собрались под гостеприимным кровом восставшей от смертного одра Манефы. Хотелось им хоть глазком взглянуть на сердобольную, милостивую матушку, в жизни которой совсем было отчаялись... А больше всего нашло деревенских христолюбцев. Изо всех окрестных селений собрались они. Пришли бабы, пришли девки, пришли малые ребята - все привалили помянуть покойников за сытной обительской трапезой.

Сев на игуменское кресло, Манефа ударила в кандию, и трапеза пошла по чину, стройно, благоговейно".

На кладбище

Живые навещают мертвых

"Как хороша жизнь, как хорошо жить" - строки из дневника московского студента, высеченные на его памятнике. Он ушел на Первую мировую войну, был ранен в плечо, умер от раны в московском госпитале и похоронен был здесь, в родном городе. Памятник одиноко стоит на окраине парка, в центре парка кинотеатр "Ленинград", все это у метро "Сокол". Я в том районе вырос, и надпись про "хорошо жить" - одна из первых, прочитанных мною. Мама говорит (я этого не помню), что в начале пятидесятых, когда мы там с ней гуляли, среди нечастых деревьев были видны заросшие холмики... Как это сказать: бывшие могилы? А бывают они бывшими?.. Говорили, что это захоронения неопознанных погибших во время Ходынки (а Ходынское поле там и правда недалеко). Что же до единственного сохранившегося памятника, то он вроде как примкнул к существовавшему кладбищу - братскому, безымянному*.

Парк год от года выравнивался, засаживался, получил в честь молодежного международного фестиваля имя "Дружба", кинотеатр построили.

По этому памятнику, наверное, не только я учился читать и впервые узнал о Первой мировой войне и о том, что раны в плечо могут быть смертельными, о том, как студенты уходили на фронт и возвращались памятниками тому, "как хороша жизнь". Но уже совсем недавно я, да и многие открыли для себя, что братское кладбище у кинотеатра "Ленинград" было устроено специально для тех, кто умер в московских госпиталях от ран, полученных на фронтах Первой мировой. Кладбище было классически-регулярным, с памятниками, храмом, построенным по проекту архитектора Щусева, и сюда ответвлялась специально достроенная трамвайная ветка.

...Были мы как-то с коллегой по делам на "Соколе", и я подвел его посмотреть памятник. Надписи нельзя было прочесть. Нынешняя городская кислотная среда к вырезанному на камне бывает беспощадна. И восстанавливал я по памяти - про этого студента и про то, конечно, "как хорошо жить"...

В надписях на могилах ранних христиан и в перечнях мучеников за веру иногда вместо слов "умер тогда-то" сказано "родился", а "диптихи" - списки усопших для поминовения - назывались не "книгами мертвых", но "книгами живых". "Ты жив. Врата небесные отверзлись для тебя. Ты живешь в мире", писали над могилами. Смерть для христианина - первый день жизни вечной, потому день рождения. Гробница - место временного упокоения до дня всеобщего Воскресения и Суда. Ранние христиане чувствовали и выражали это особенно остро.

Впервые три века христианства не было каких-либо определенных мест для погребения умерших. Так, апостол Петр был погребен при Триумфальной дороге около Тибра, а апостол Павел - при дороге Остиенской. Обычай хоронить умерших вне города был всеобщим в те времена не только у христиан, но и у иудеев и язычников. А уже с IV века начали погребать некоторых христиан не только при храмах, но и в самих храмах. Так, первый император, признавший и принявший христианство, Константин Великий и дети его были погребены в храме Святых апостолов. Впрочем, честь быть погребенным при храме (а тем более, в самом храме) предоставлялась не всем, а лишь некоторым избранным из христиан - государям, епископам, клиру. И мирянам особо примерной христианской жизни. Прочие даже и в VI веке были погребаемы в открытом поле, вне города.

Для выноса тела у ранних христиан не было специально приставленных к тому наемных лиц - родственники сами несли покойника до могилы. Но при Константине Великом установлен был Церковью (с разрешения императора) особый чин похорон, и вошло в обычай иметь для выноса тела и захоронения людей, составляющих особый класс могильщиков и причислявшихся к должностным лицам Церкви. Обязанностью могильщиков, называвшихся fossores, было приготовление могил в криптах и подземных коридорах, а также опускание в них тел умерших. Должность fossores была почетной, часто на могильном монументе высекалось имя могильщика. Могильщики составляли целую корпорацию, свободную от налогов, пользовавшуюся особыми привилегиями, жили в специально отведенных для них жилищах и делились на несколько обществ, из которых одни приготовляли могилы, другие составляли похоронную процессию, третьи переносили и опускали тело в могилу. Место для погребения умерших указывала Церковь.

С IV века похороны сопровождались массой народа, главное место занимало духовенство, во время шествия пелись церковные гимны и псалмы, которые исполнялись монахами и мирянами; сопровождавшие гроб несли зажженные восковые свечи (в Константинополе они заменялись особыми погребальными лампадами), а впереди процессии несли крест. Обряд похорон был строго регламентирован.

Первые христианские кладбища появились на окраинах Рима, в так называемом подземном Риме - в катакомбах. С начальных времен существования "вечного города" вокруг него, по окраинам, стали появляться большие ямы и глубокие рвы, из которых для постройки сооружаемых в городе зданий добывали камни, глину и особую землю, используемую вместо цемента (видимо, известь). По мере того как вырывали землю, стали образовываться под землей гроты, пещеры и переходы, галереи между ними. Первые римские христиане воспользовались ими и начали хоронить своих покойников в этих заброшенных подземных ходах и гротах. И рядом со своими подземными кладбищами они устроили со временем небольшую церковь для совершения богослужения.

В стенах коридоров христиане зарывали своих покойников, в гротах и пещерах устраивали алтари и служили литургии, панихиды и все церковные службы. Когда начались гонения, они спасались в катакомбах от жестоких преследований и там же хоронили мучеников за веру, по повелению римских императоров умерщвленных или растерзанных в цирках хищными зверями. Очень часто с опасностью для жизни уносили они тела своих мучеников. Обыкновенно делали это ночью - вывозили на крытых повозках из ворот Рима, потом спускали их в подземные кладбища и хоронили с большими почестями. В годовщину их кончины христиане собирались и праздновали память их торжественным богослужением. Все это делалось тайно. В тайне держали имена священников и клириков, расположение своих катакомб и входов в них. Иногда римские солдаты, отыскав катакомбы христиан, убивали всех, кого там находили. Так, император Нумериан, узнав, что множество мужчин, женщин и детей ищут убежища в катакомбах около дороги Саллара, велел завалить камнями и засыпать песком вход в подземелье, - и все христиане, скрывавшиеся там, погибли.

Таковы катакомбы, служившие и местом погребения, и местом убежища, и местом общественной молитвы древних христиан.

Но вот что сохранилось в обычаях похорон и устройствах могил от раннехристианских времен до наших дней - надписи на каменных плитах с указанием имен умерших и обстоятельств смерти, иногда - эпитафии и даже портреты усопших, вырезанные на камне.

Сохранилась, например, такая надпись: "Диоген, могильщик, в мире положен в восьмой день октябрьских календ". Могильщики (или гробокопатели), хоронившие мертвых, рывшие могилы и ставившие памятники с надписями, были как мы уже упоминали - членами церковного клира. Многие из них были знакомы с архитектурой и владели резцом и кистью. На многих могильных камнях сохранились портреты самих могильщиков, высеченные на камне. Портрет упомянутого Диогена на кладбище св. Калликста представляет могильщика во весь рост. На нем надето платье, спускающееся до колен, на ногах сандалии. С левого плеча ниспадает кусок ворсистой ткани, на правом плече и около колен видно изображение креста, в правой руке - заступ, в левой - зажженный фонарь на цепочке, у ног - инструменты.

В языческом Риме не было в обычае упоминать на могильном камне о простом ремесле, но христиане не делали в этом отношении никаких различий они считали себя равными, братьями, и всякое ремесло почетным. На надгробных памятниках они обозначали имя и ремесло каждого почившего: консул и простой работник были равно почтенны в их глазах.

Есть надпись о трагическом событии периода гонений на христиан: "Здесь Гордиан из Галлии, зарезанный за веру со всем своим семейством, почивает в мире. Феофила, служанка, поставила памятник".

Есть трогательные и лаконичные надписи и эпитафии:

"В пятую календу ноября здесь был положен в мире Горгоний, друг всем и никому не враг".

"Дионисию, невинному младенцу. Он почивает здесь между святыми. Вспомните и помолитесь об авторе и гравере".

"Кукумий и Виктория заживо сделали себе сей камень".

"Клавдию достойному, ревностному и меня любившему".

Но главное: "Живи в Боге и во Христе".

Потому на кладбища и приходят, что верят: здесь не только погребено тело близкого или известного, почитаемого человека, но этот человек, умерший, так или иначе "живет". Одни просто уверены, что когда они приходят к могиле, то и душа покойника где-то рядом, здесь. И беседуют с ним. Другим место захоронения помогает "войти в контакт" с душой, которая пребывает неведомо где и непонятно в каком виде, образе, но так или иначе существует. Есть, конечно, и третьи: они не верят в загробную жизнь. Или даже уверены, что таковой нет и быть не может. Но и они приходят на кладбища. Зачем? Да затем же - чтобы мысленно поговорить с умершими. Пусть этот разговор воображаемый - он реален, ибо исходит из того, каким был покойник при жизни, его характера, суждений, слов, интонаций. Иначе говоря, совершенно неверующий посетитель кладбища приходит как бы в гости к своей памяти об умерших - для него это место сосредоточения на чем-то весьма нужном ему. Ну и, конечно, традиционная дань уважения к ушедшим. "Я знаю, что тебя тут нет, - может сказать он, - но..." И дальше разговаривает с покойным о чем-то наболевшем, печальном или радостном.

Так что кладбища устроены не только для тех, кто похоронен, но и для тех, кто сюда приходит. Нам не все равно, на каком кладбище будет лежать наш близкий, что вокруг. И другим тоже не все равно. Кладбище - место общественное.

И вообще, если в дни похорон мы заботимся, как обустроить покойника и первоначально обиходить могилку (поставить табличку и, если все совершается по-христиански, установить крест, пусть временный), то дальше начинаются заботы совсем иного рода. Что поставить на могиле? Какую сделать надпись? Мы начинаем думать и о том, кто будет приходить сюда - мы сами и наши близкие или многие - поклониться праху известного человека? Будут проходить посещающие соседние могилы, просто гуляющие по кладбищу.

Наш покойник оказывается не один. И мы здесь - в обществе. И у каждого кладбища своя история, свои порядки, а у нового они складываются. Поэтому, отвечая самим себе на вопросы, как обустроить могилу, мы волей-неволей обращаемся к традиции и к случаям исключительным. Чтобы лучше понять, как и что нам надо делать.

Памятники

Ухоженная могила и крест - вот все, что предписывает Церковь в отношении кладбищ. Но христианская культура - эстетствующая. Красота богослужений, священнических одежд, церковного пения - куда это денешь?.. Есть поразительные по своей простоте храмы, их форма оттачивалась из века в век. Есть роскошные. Кто скажет, что одни лучше, а другие хуже? Не в том смысле, кому что нравится, какая архитектура ближе, а что люди, строившие церкви "не в моем вкусе", меньше верили. Так, конечно, не скажешь.

Даже протестанты сначала выкинули из церквей все живописные и резные изображения, соскоблили росписи, а потом... Скучно стало в осиротевших стенах. И бюргеры стали заказывать для храмов дорогие резные скамьи, облицовывать стены и своды. В храме трудно без красоты.

То же и с захоронениями. Солидные гробницы, украшенные резьбой, ставили для князей уже на крещеной Руси. Ну это, положим, продолжение прежних традиций. Но и для святых, которые при жизни ходили в рубище, для тех, кому внешняя скромность была истинно присуща, устраивать стали драгоценные гробницы (раки). Чем больше и дольше почитались мощи святого, тем большей лепотой окружалось место упокоения и поклонения.

Ничего удивительного, что и кладбища обычных, так сказать, мирян - не государей и не святых - стали со временем превращаться в парки скульптур. Явление это на Руси довольно позднее - с XVIII века. Эпоха после Петра I сделала скульптуру на православном кладбище явлением заурядным. От столиц пошло в регионы, от аристократии потомственной - к знати новой. Не каждый мог заказать такой памятник. Это сдерживало. Но еще, конечно, и традиция: немало было (и есть) россиян, кто в этом ни необходимости, ни даже приличия не находил. И российское церковноначалие смотрело на новое веяние без одобрения, хотя, строго говоря, противоречия с верой тут нет. Ибо нет поклонения истукану. А лишь памятный знак.

Заметим, что поначалу скульптурные надгробия российских кладбищ изображали не самих покойников. Появились скульптуры плакальщиц. Разные аллегории: например, сломанное дерево, крест и якорь - символы печали, веры и надежды. Было весьма популярным, например, изображения ангела, возлагавшего розу на гробницу. Но украшались могилы изваяниями и в совсем ином роде, без фигур: резные каменные кресты, изысканные чугунные ограды. Однако со временем появились и изображения самих покойников.

Традиция ставить скульптурные портреты - бюсты, изваяния в полный рост - восходит к Древнему Риму. А в России XVIII-XIX веков знание античной культуры становилось непременной частью школьного образования. Поэтому и неудивительно, что изображение умершего над могилой начинает входить в российскую традицию погребения.

Однако и ныне изображение усопшего живым на месте его погребения все же противоречит православной традиции. Ни на одном кладбище вы не увидите ни скульптурного, ни фотографического изображения священника, архиерея или монаха над его могилой. На кресте может быть разве что иконка. Но все равно скульптуры на кладбищах ставили, ставят и, видимо, будут ставить. А с конца ХIХ века - с появлением фотографии и технологии перенесения фотоизображения на керамические пластины - овальные портреты на крестах и памятниках становятся обычными для российских кладбищ.

Один из рассказов И.Бунина, "Легкое дыхание", начинается с описания могилы:

"На кладбище над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий.

Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного, уездного, ещё далеко видны сквозь голые деревья, и холодный ветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста.

В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне - фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами.

Это Оля Мещерская".

И от этого фарфорового портрета начинается рассказ - о трагической судьбе девушки, юном существе, необычайно любившем жизнь.

Не о каждом умершем мог появиться знаменитый рассказ, который бы все читали. Надгробные изображения покойного старались "рассказать" людям о нем все больше. Информация о покойниках расширялась - и не за счет аллегорических фигур и символов, а прямолинейно и конкретно. В скульптурных изображениях стала обозначаться (и даже подчеркиваться) профессиональная принадлежность умерших.

Особенно характерно прослеживается это на новом (советского периода) кладбище возле Новодевичьего монастыря. Есть там один памятник, поистине говорящий скульптурным своим изображением. Маршал войск связи в Великую Отечественную войну изображен на памятнике почти в полный рост, говорящим по телефону, с телефонной трубкой в руке. И по выражению его лица ясно: он говорит с высоким начальством. Возможно, с самим Верховным главнокомандующим. Таким образом, над могилой как бы витает и дух Сталина.

Совсем иной стиль - и с иными изобразительными средствами - возник в наше время, с 90-х годов ушедшего века. С приходом "новых русских". Появились портреты в полный рост, выполненные техникой фотогравюры по черному полированному граниту. Эти памятники наряду с более ранними скульптурами, предвестили кладбищенскую гигантомания российских мафиози конца ХХ века. Памятники им огромны, более двух с половиной метров в высоту. Гигантские фигуры, изображенные на могильных камнях, символизируют через натуралистически явленное тело физическую мощь. Правда, надгробные монументы "новых русских" включают все же в согласии с национальной традицией и изображение креста. Но крест не занимает больше центральное место на памятнике. А лишь маргинальное, боковое, где-нибудь в углу...

Иные памятники невольно могут вызвать иронию. Иные - страх. Но встречаются в наше время и надгробия, способные вызвать совсем другие чувства.

На Востряковском кладбище в Москве, на новой лесной территории, есть могила. Памятник небольшой, из серого гранита: развернутая ладонь, в которой, свернувшись калачиком, уютно спит младенец. Перед памятником на стандартной мраморной пластине - имя, фамилия и годы жизни. Портрета нет. Судя по датам, похоронен юноша, проживший всего семнадцать лет. Но эпитафия на памятнике - прописными, выпуклыми, рельефными буквами по черненой меди добавляет к этой анкетной информации ещё нечто:

И жизнь твоя была чиста Во власти белого листа.

Да, конечно, думаешь, он писал стихи. И может быть, это строчки из его стихотворения...

Теперь медной пластины с эпитафией уже нет. Известно, куда и зачем девается ныне медь и бронза с кладбищ, цветной этот металл...

А ведь скульптура и надпись в этом памятнике были одинаково важны, составляли единое целое.

Надписи, эпитафии

Необычные, развернутые надписи на памятниках для нашего времени не очень характерны. Редкий случай - на Новокунцевском кладбище в Москве на могиле, видимо, известного врача-анестезиолога такая надпись: "Анестезиолог анестезиологу - анестезиолог". Думалось, что под анестезией друзья, поставившие этот памятник, подразумевали, как обычно, свою скорбь и память об этом человеке. Но, оказывается, выбитая на граните фраза - традиционный, обязательный и чуть ли не единственный тост, который произносят после проведения удачной и трудной операции, чокаясь мензурками с медицинским спиртом. Это формула профессионального братства. А в общем-то это эпитафия - выразительная, в некотором роде философская надпись на могиле.

Было время, когда на Руси эпитафий не было. Был крест, к кресту прикреплялась икона Спасителя, Богородицы или святого, чье имя носил умерший. И писались имя и годы жизни. Иногда лишь на каменных могильных плитах иноков и архиереев перечислялись достоинства их праведной жизни. Высекались и строки из Священного писания или молитв.

Эпитафии пришли в Россию XVIII века как античное наследие, даже несколько ранее, чем надгробные скульптуры. Надписи рассказывали в прозе или стихах о достоинствах покойного, о его жизни. Появилась целая кладбищенская литература со своими писателями, занимавшимися исключительно сочинением эпитафий в честь влиятельных и богатых граждан. Появились и философические надписи. Порой развернутые эпитафии сочетали рассказ о достойной жизни покойного с некой назидательной философией.

Например, такая - с кладбища Александро-Невской лавры в Петербурге:

"Здесь погребен почивший о Господе лейб-гвардии Измайловского полка иерей Алексей Михайлович, кой в 1 день 1776 года начал себе новый год в вечности, в чине священника служил 32 года, а умирая без мала 60 лет, оставил память добродетелей своих бессмертну.

Прохожий! Я достиг к пристанищу надежну;

К нему имея все дорогу неизбежну,

Старайтесь свою жизнь тако препровождать,

Чтоб не страшилися в сем порте приставать".

Встречались и трогательные надписи - своего рода житейские сюжеты. Такая, например, - с петербургского Волковского кладбища:

Двубрачной быв, была душой обоих.

Один оплакан ей, другой рыдал по ней И вместе с дочерью, виной её кончины,

Здесь сердца своего скрыл обе половины.

И очень знаменитые строки из эпитафии, ставшие крылатыми в Петербурге ХIХ века, не раз упоминавшиеся в художественной литературе (правда, с некоторой долей иронии). Только эти три строки и сохранились на могильной плите Волковского кладбища:

О ты, жестокая холера,

Какого ты сразила кавалера,

Измайловского унтер-офицера...

Имя гвардейского унтера неизвестно, однако и безымянный, он по-своему вошел в историю.

Среди надгробных надписей прославленных россиян знаменита и выделяется такая: "Здесь лежит Суворов" - на могиле полководца в Александро-Невской лавре, в Петербурге.

Александр Васильевич Суворов к славе своей относился с уважением, знал, что она надолго переживет его. Потому, умирая в Петербурге, в доме племянника Хвостова, раздумывал: какая надпись на памятнике будет ему приличнее? Хвостов был известный сочинитель весьма выспренних од, и дядя недаром беспокоился, что его надгробие будет изукрашено рифмованным многословием. Не то чтобы полководец не ценил стихов - он и сам их писал. Но к таланту племянника относился без особого доверия. И тут тяжелобольного генералиссимуса посетил Державин. Суворов прямо спросил, что бы тот написал на его памятнике. Тут много слов не надо, ответил Державин, достаточно написать: "Здесь лежит Суворов". "Помилуй Бог, как хорошо!.." - восхитился полководец.

Вернее почувствовать, чем так понравилась самая краткая "ода" Державина Александру Васильевичу, можно, припомнив один эпизод из времен Итальянского похода Суворова и военных действий на Средиземном море. Тогда к Александру Васильевичу прибыл курьер союзников-австрийцев с депешей от адмирала Ушакова. Докладывая, курьер стал подробно титуловать адмирала. Суворов прервал его, строго сказав, что о таких людях, как Ушаков, достаточно просто сказать "Федор Федорович" и уже ясно, о ком речь.

Итак, Александр Васильевич завещал выбить на камне всего три слова. Но Хвостов не послушался. Нет - оду он писать не стал, видимо, уразумев, что дяде этого почему-то не хотелось. Но как не начертать на памятнике, что Суворов был генералиссимусом и "Римской империи князем Италийским", и графом Рымникским, и каких орденов кавалером, и прочая... Другие родственники, однако, дело исправили: написали, как было завещано. А мраморную плиту с полным титулом отвезли в Новгородскую губернию - в село Кончанское, где Суворов, когда оказывался не у дел, жил и рачительно хозяйствовал. Но одновременно следил по газетам за европейскими делами и продумывал планы грядущих кампаний. В Кончанском он построил церковь, сам читал на службах из Писания, пел басом на клиросе. В этот скромный храм и привезли из Петербурга богатую плиту. Всему свое место.

Хоть и не так, конечно, прославился, как Суворов, но все же оставил свой след в жанре эпитафий современник великого полководца Иван Федорович Лужков. Он служил при Екатерине II библиотекарем Эрмитажа и заодно следил за порядком содержания драгоценностей императрицы. Екатерина, часто заходя перебрать свои "камушки", любила побеседовать с Лужковым. Бесхитростный и безбоязненный, он прямо говорил, что думал, о любых предметах, в том числе и важнейших государственных. Урезонить его не было никакой возможности: на чем стоял - упирался. Не раз и не два императрица заявляла ему, что он упрям как осел. Лужков соглашался. Почти. "Упрям, да прав!" Павел I, взойдя на престол, Лужкова от службы уволил - знал, что противоречий его не снесет, а обижать старика было жалко. Дал хороший пенсион, купил дом.

Лужков в отставке не скучал. Писал свои записки и занимался кладбищами. Он всякий день почти ходил на отпевания людей, часто ему вовсе не известных. Рыл могилы для неимущих покойников. И сочинял эпитафии.

Вот образцы его творчества.

"Оставил горестных сирот, стремящихся продолжить род".

На плите младенца: "Не грусти, мамаша, целый день летаю в качестве серафима".

Весьма известной стала такая - перекличка мертвого с теми, кого оставил: "Паша, где ты? - Здеся. - А Ваня? - Подалее немного. - А Катя? Осталась в суетах". То есть существует ещё на бренной земле. Или, как прямо бы сказали ранние христиане, - ещё не "родилась".

Но чего стоит надпись-перекличка того же времени на одном из московских кладбищ: "Скажи, что есть там? - О, не могу, запрещено!.."

С годами жанр эпитафии в России становился все более привычным, можно сказать - частью письменной культуры. И вот уже на заре ХХ века совсем молодая поэтесса написала такие стихи:

Идешь, на меня похожий,

Глаза устремляя вниз.

Я их опускала - тоже!

Прохожий, остановись!

Поэтическое воображение уносило её в некие неведомые ей годы, когда её уже не будет среди живых и кто-то пройдет по кладбищу возле её могилы.

Прочти, - слепоты куриной И маков набрав букет,

Что звали меня Мариной И сколько мне было лет.

А ведь действительно, когда мы бываем на кладбище и, прочитав на могильной табличке фамилию и имя умершего, посмотрев на портрет его, если он есть, обязательно обратим внимание и на годы жизни этого некогда жившего на земле человека. Почему-то в тот момент нам нужна какая-то информация о нем, которая вскоре, конечно, забудется. Как и писала о том поэтесса:

...Легко обо мне подумай,

Легко обо мне забудь.

Но собственно ее-то имя не забудется. Это Марина Ивановна Цветаева, великий русский поэт ХХ века. Но тогда юная женщина, не ведая о своей грядущей посмертной славе, писала будто эпитафию себе. Чтобы обозначить себя хотя бы среди живших.

...Я тоже была, прохожий!

Прохожий, остановись!

Нет, это, конечно, не эпитафия. Это просто прекрасные стихи, поэтическое размышление о предстоящем когда-то упокоении. Но вот действительная эпитафия, которая довольно часто в XIX веке встречалась на кладбищенских могильных камнях. И обращена она тоже к некоему неведомому прохожему и даже совпадает в некоторых деталях ("Сорви себе стебель дикий/ И ягоду - ему вслед..." - М. Цветаева):

Прохожий! Ты идешь, но ляжешь так, как я;

Присядь и отдохни на камне у меня,

Сорви былиночку и вспомни о судьбе;

Я - дома, ты - в гостях; подумай о себе.

Возможно, от этой наивной эпитафии и родилось стихотворение Марины Цветаевой.

Могилы, на которые приходят многие

Были с древних времен и, видимо, всегда будут могилы особо почитаемые. Почитание, правда, выражается по-разному, как различны сами люди и их представления о чем-то святом и сокровенном.

...В Санкт-Петербурге, на Смоленском кладбище вот уже два века есть могила, над которой беспрерывно служат панихиды. Причем многие годы те, кто заказывал панихиды, уносили с могилы на память и в знак благословения горсть земли. Холм приходилось все время насыпать заново. Наконец, положили мраморную плиту. Но и её разбирали по крошкам. А чтобы о них - разрушителях могилы - плохо не думали, оставляли тут же деньги для нищих. Кончилось дело тем, что над могилой поставили часовню, а в часовне церковную кружку для сбора милостыни.

Над входом в часовню надпись: "Раба Божия Ксения". Необычное подвижничество святой блаженной Ксении Петербургской началось на похоронах. Молодая вдова неожиданно скончавшегося офицера, певчего придворного хора, она шла за гробом мужа в его одеждах и называла себя его именем. Ксения решила, что внезапная кончина мужа (видимо, без принятых перед смертью обрядов) требует особенной её молитвенной поддержки и христианского подвига. Ее сочли безумной - таковой она и хотела казаться. Но как отмеченная в глазах петербуржцев неким Божиим даром, она пользовалась всю свою последующую долгую жизнь особым их доверием. Ее неожиданные и даже странные советы оказывались людям порукой в решении семейных дел, в избавлении от разных бед. После смерти блаженную стали почитать ещё более истово. И вошло в обычай то, что можно назвать благочестивым разорением её могилы. Поклоняющиеся ей сами вели себя словно блаженные...

А вот необычный не памятник даже, а некий памятный знак на известной могиле. К ограде прикованы кандалы. Всякий день, летом и зимой, в любую погоду-непогоду в кандалы продеты свежие цветы. Нигде ничего подобного, кажется, не было, да и будет ли?.. Это могила доктора Гааза на московском Введенском (Немецком) кладбище. Хоронили его при огромном стечении народа. На казенный счет. Ибо все свое некогда весьма немалое состояние он потратил на арестантов и на устройство больниц для них и для бездомных нищих. Главный тюремный врач Москвы, он, среди многого прочего, добился сначала того, чтобы этапируемых на каторгу не приковывали к общему железному пруту, а потом и замены кандалов на более легкие, с кожаной или суконной подкладкой. Эти-то, прозванные "гаазовскими" кандалы прикованы к ограде его могилы. Вот так - благодарность за кандалы. "Спешите делать добро" высечен на скромном надгробии девиз "святого доктора". Но его, добро, ещё и надо уметь делать. Федора Петровича Гааза по делам его знала вся Москва, вся ссыльная и каторжная Сибирь. По благословению московского митрополита католику Гаазу служили панихиды в православных храмах. Тоже случай, прямо сказать, редкий.

Вокруг смерти и захоронения легендарных личностей неизбежно складываются легенды. Впрочем, что есть легенда?

В год смерти Высоцкого в дальнем конце страны, куда, однако, пленки с новыми записями Владимира Семеновича доходили чуть ли не быстрее, чем распространялись по Москве, нас, столичных командированных, озадачили вопросом: "Правда ли, что Высоцкий похоронен рядом с Есениным?" Человек, который спрашивал, заметьте, не сказал, как иной бы: "Да, я знаю, что..." Нет, он хотел знать, точно ли. И что было ему ответить? "Нет"? Как же нет, если на одном кладбище и даже не очень далеко? Для человека, не бывавшего на Ваганьковском, двухсотлетнем московском кладбище, где знаменитых имен десятки и десятки, это и впрямь рядом. Наверное, даже принес эту весть в родную глухомань человек, побывавший в Москве. И вычислил очень важное. Недалеко друг от друга две чтимые могилы поэтов. "К Есенину" приходят читать стихи. Его и свои. При этом часто выпивают. А "к Владимиру Семеновичу" тогда просто тропа не зарастала, у ограды все время люди. Автобусы с туристами специально подъезжали к Ваганьковскому - ради посещения могилы Высоцкого. И у всех желающих "приобщиться" это искренне, хотя иногда слишком уж как-то истерично...

Неужели пришла пора?

Неужели под душою падаешь, как под ношей?

А казалось... казалось ещё вчера...

Дорогие мои... дорогие мои... хор-рошие...

Это последние строки из "Пугачева", поэтической драмы Есенина. Высоцкий играл в ней. Пьеса очень своеобразная, не очень-то и "пьеса" ревущий стих. И казалось, что в том давнем спектакле все произносили есенинские строки, как Высоцкий, - его голосом, интонациями...

Памятники Есенину и Высоцкому в Москве ныне стоят ещё и на бульварах, продолжающих один другой, - на Тверском и Страстном. Считай, рядом...

С могилами известных людей происходят и события неприятные. Приведем два эпизода из жизни кладбищ, когда слово "надругательство" произносилось, но в первом случае дело скоро исправили, а во втором - надругательство было спорным. Так или иначе эти эпизоды напоминают о том, что кладбище все же место священное и суета тут никак не уместна.

Об этой истории даже в Киеве - городе, где молва мгновенно разносит, домысливая и разукрашивая, весть о необычном происшествии, - знали не многие. Слишком быстро все началось и закончилось. Рассказывал реставратор, работавший в Киево-Печерской лавре. Время действия - 1970-е годы.

На кладбище Лавры покоится премьер Российской империи, реформатор П.А. Столыпин. Его застрелили в 1911 году во время спектакля в Киевском оперном театре и похоронили на погосте древнейшего монастыря Руси. Советская власть убитого премьера поминала нехорошими словами. Но кладбище мемориальное, следовательно, ухоженное, и могила Столыпина была в порядке.

Вдруг звонок из Москвы в Киев - от одного начальства другому: "У вас там есть могила Столыпина?" Киев уточнил и ответил: "Да". И, представьте, ничего, ну ни единого слова Москва на это не сказала. Попрощалась и трубку повесила. Что делать? Не долго думая, в одну ночь сняли ограду, надгробие вынули из земли, как зуб ловкой рукой стоматолога, место выровняли, закатали асфальтом. Вокруг - ограды, плиты, а тут - черная плешь. Те, кто узнал про случившееся, ходили посмотреть. Но недолго. Через несколько дней опять звонок из Москвы: "Из Америки приедут столыпинские потомки, хотят могилу посетить". Ну что тут делать? Слава тебе Господи, Лавра - не что-нибудь, и вообще украинцы народ хозяйственный, ничего просто так не выбросят. Из запасников принесли надгробие и ограду, разбили асфальт. В одну ночь все стало по-прежнему.

Другой случай из близких нам времен - парадоксальный и обыденный.

У святого Русской Православной Церкви патриарха Тихона (1865-1925), как и у всякого земного человека, были родители. Скромные люди, похороненные на кладбище города Торопца: батюшка протоиерей Иоанн Беллавин и матушка Анна Гавриловна. Памятник на их могиле разбили в послереволюционные годы, в пору сильной ссоры новой власти с Церковью. Новый, скромный обелиск с крестом поставили верующие после Великой Отечественной войны. Так и стоял он, пока не пришли иные времена. В 1997 году Фонд святителя Тихона города Великие Луки и великолукский же завод высоковольтной аппаратуры при участии столичной газеты "Экономика и жизнь" решили, что захоронение родителей патриарха слишком уж скромно. Могильные холмики сровняли с землей, положили фундаментальную бетонную плиту, а на ней установили цельносварную часовню. Почитатели патриарха, с которыми не посоветовались, считают, что часовня напоминает "павильон-беседку садово-парковой архитектуры", жалеют о надгробии, которое было.

Обе стороны конфликта считают себя правыми и обиженными. Не будем никого судить. Но заметим: когда сносят одно и ставят другое, кому-то всегда будет жаль прежнего.

"Покойники ничего с нас не просят". Христианские наставления о кладбищах

О значении кладбищ и пагубности небрежения к ним приходилось, как ни странно, напоминать и во времена, традиционно православные. Вот проникновенные слова из проповеди провинциального священника Иоанна Кутепова (конец XIX в.):

"Содержать свое приходское кладбище в благоустроенном виде, в чистоте и опрятно - священная обязанность каждого из нас, слушатели. Вот это почему.

Приходское кладбище есть священное место, где покоятся телеса наши до будущего воскресения. Православное кладбище есть такое место, где земля свята есть...

Между погребенными на кладбище есть святые, избранные Божии. Мы не знаем, кто они и где их могилы. Это одному Богу известно. А веруем, что непременно есть. Сколько там похоронено одних невинных младенцев, которые блаженствуют в Царствии Божием! Их святые души суть заступники нашего прихода и верные молитвенники о нас. По их-то святым молитвам селения наши стоят невредимыми. Их-то святые ходатайства защищают наши дома, поля и все домашнее хозяйство наше от огня, града, меча и от всякого зла. Они-то и составляют семя свято - состояние селений наших...

А у нас что делается? Не то что оградой, наши кладбища не обнесены и настоящей канавой. На наших кладбищах иногда ходит скотина, расталкивает ногами могилы, оскверняет их. На наших кладбищах могилы обвалились, кресты покривились. И стыд, и срам нам иметь кладбища так запущенными. Большой грех мы берем на душу свою, что содержим кладбища в таком пренебрежении. Это пренебрежение наше преступно. За это попрание, за это поругание над такою святынею, как православное кладбище, мы не минем наказания Божия, если не раскаемся в этом грехе и не позаботимся о благоустройстве своего кладбища. Ведь это и небольшого расхода стоит. Чего стоит целым приходом обнесть кладбище прочной оградой, а нет - хоть окопать канавою и обсадить скорорастущими деревьями! Какой тут труд окопать могилы, обложить дерном и поставить на них кресты. Ведь тратим же мы более того и незнамо куда, а на такое святое дело у нас и средств не стало! Нет! Этого не должно быть. Сплотимся поединодушней. Приложим руки. Поусердствуем над этим добрым делом. Все дело в усердии. Покойники оставили нам все, что имели. Они ничего с собою не взяли. Ничего с нас и не просят. Нам самим будет хорошо посмотреть на благоустроенное кладбище. И совесть наша будет чиста и покойна".

Бывают случаи, когда человек сам при жизни распоряжается: что установить на его могиле, что написать. Некоторые даже при жизни хотели все это видеть и ставили памятники у будущей могилы, и надпись была, только без даты смерти. Так делали в стародавние времена аристократы, имевшие фамильные усыпальницы, и сегодня - богатые чудаки. Но чаще ставят памятник и делают надпись близкие умершего.

Не хочется предписывать, как обустроить могилу. Это дело интимное, частное. Но понимаем ли мы иногда в скорби, верно ли отдаем себе отчет, что именно хотим сделать для умершего и для себя? Зададимся лишний раз вопросами: для кого мы ставим памятник, для кого мы делаем надпись?

Давайте представим, как мы будем приходить на могилу близкого нам человека. Следует ли ставить в ограде могильного участка лавочку? А может быть, неплохо было бы поставить и столик? И уж конечно, надо бы посадить цветы на могильном холме... Все это надо решить в кругу семьи.

Плачи, причитания

О догадливости есаула

Ну кто не знает этой песни - "Сон Степана Разина"? Как "налетели ветры злые да с восточной стороны и сорвали черну шапку с моей буйной головы". Это приснилось атаману. Что же есаул, которому он рассказывает свой сон? "Есаул догадлив был, сумел сон мой разгадать. Ой, пропадет, он говорил, твоя буйна голова".

Давайте трезво посмотрим на ситуацию, а не в плане того, что вчера казаки пили-гуляли, потом кошмары видели, затем персидских княжон в волны великой реки бросали. Песня совершенно о другом. Здесь все точно. Но если не учитывать некоторых забытых обстоятельств, то совершенно непонятно: во-первых, зачем есаул столь безысходно и пораженчески трактует сон любимого атамана? Или ему своей головы не жалко? Или он так уверен в своем понимании снов? И зачем атаман, во-вторых, этот сон боевому товарищу рассказывает? Мало ли что привидится...

Или песня неправильная? Так, поэзия, и её буквально понимать нельзя? Какие-то ветры, какая-то шапка...

Ничего подобного. Песня достоверная и правильная. И атаман с есаулом - люди того, их времени. Степан Разин увидел вещий сон, смысл которого абсолютно ясен обоим. С малолетства они не раз слышали, как провожают в последний путь человека, отошедшего безвременно или по глубокой старости, это не важно:

Солнце мое! Рано заходиши...

Месяц мой красный, рано погибаеши!..

Звездочка восточная, почто к западу грядеши?..

Со восточной со сторонушки подымалися да ветры буйные со громами да со гремучими, со молниями да со палючими.

Пала, пала с небеси звезда все на батюшкину на могилушку...

И так далее. Во всех вариациях народного плача погибает некое светило небесное. Оно уходит с востока на запад, с восхода на закат, свершает свой путь от рождения к смерти. Но не само же солнце по небу катится? Нет, конечно, гонят-ведут его ветры с востока на запад, то есть ветры восточные - те самые, что налетели на атамана и шапку с него сорвали. Еще бы есаулу не быть "догадливым", не "суметь" разгадать этот страшный, неотвратимый сон. Слова, которые мы тут взяли в кавычки, звучат в песне в устах бесстрашного атамана горькой усмешкой. А есаул испугался настолько, что не смог удержаться от пророческих слов, произнес вслух то, что и так понятно, ибо сам расстроился до крайности. Гибель атамана и его ведь конец - жизненный или по крайней мере крах всей судьбины, всех надежд, конец гражданский.

А теперь, поскорбив над судьбой удалого и искреннего потомственного атамана Степана Тимофеевича Разина, пытавшегося противопоставить центральной власти вовсе не шайку разбойников, а войско обиженных царевым нерадением и оттого оппозиционных казаков, поговорим о том, почему нам надо разъяснять самим себе смысл разинского сна. Почему мы не помним тексты плачей над покойным, которые возглашались тысячелетиями на Руси?

Да потому, что уже лет так тысячи полторы ставится в христианском мире вопрос о приличии, о соответствии вере, о том, достойно ли сие - по древней традиции плакать-причитать над усопшим.

Почему так? Чем не хороша явная скорбь?

Православный святой Иоанн Златоуст (IV-V вв.), написавший - вернее будет сказать, запечатлевший письменно снизошедшие на него такой силы и проникновенности молитвы, что по сию пору их словами молят Бога-Отца, Господа Иисуса Христа и Пресвятую Божию Матерь, так вот он, Златоуст, утверждал, что плачи над покойным "разжигают огонь горя", "усиливают скорбь", а это неприемлемо для христианина, который, провожая ближнего в мир иной, должен сосредоточиться на мыслях о спасении его души. Святитель Иоанн Златоуст, обличавший роскошь и разврат византийской знати (а для того у него была весьма подходящая трибуна - положение Константинопольского патриарха), столь же истово обличал излишество скорби в древних народных плачах над покойником-христианином. Особенно возмущал его обычай приглашать к гробу покойного женщин-плакальщиц, знающих те особые древние песни, умеющих их возглашать. Ни много ни мало святитель грозил тем, кто это делает, отлучением от Церкви.

И не один святитель Иоанн так понимал "языческие" плачи. В канонах одной из древнейших православных Церквей - Александрийской - было в ту же эпоху становления христианских правил и понятий прямо записано в поучение провожающим покойника: "...держаться в церкви, в монастыре, дома молчаливо, спокойно и достойно, как подобает тем, кто веруют в истинность Воскресения".

Но как же тогда Степан Разин, как же его есаул - почему они знают древние плачи не хуже, чем Священное Писание? Или это примета казацких вольностей и какой-то неофициальной, "своей" веры? Да как сказать. Обратимся к исследованиям уже не раз упомянутого нами русского историка Н.М. Костомарова - он восстанавливал картину жизни наших предков в XVI-XVII веках, привлекая и сличая разные свидетельства, и наши, российские, и заезжих иностранцев, и по интересующему нас предмету сказал весьма характерную фразу: "Смерть человека сопровождалась заветными обычаями". А среди таких, древних и оттого дорогих:

"...Мертвеца обмывали теплой водою, надевали сорочку и завертывали в белое покрывало или саван, обували в сапоги или башмаки, а руки складывали крестообразно. Толпы знакомых и незнакомых стекались в дом умершего; начинался плач и причитание. Жена покойника обыкновенно заводила первая, причитывая: "Ах ты, мой милый, мой ненаглядный! Как же ты меня покинул! На кого меня, сироту, оставил? Али я тебе не хороша была; али не хорошо наряжалась и убиралась? Али мало тебе детей народила?" Другие вопили: "Зачем тебе было умирать? Ты был такой добрый, щедрый! Али у тебя не было чего съесть и спить? Али у тебя женушка некрасива была? Али царь тебя не жаловал?"

Все тут есть - и белый саван, и крестообразно сложенные руки, и те самые сомнительные для отцов церкви причитания. Да какие еще! С перечислением и достоинств "покинутых", и доблестей "покинувшего". Он-де и добрый (христианская несомненная добродетель), у него и достаток, и соблазнительная на вид жена (явное мирское), и благоволение властей... Верили люди и в то, что плачи облегчают покойнику путь в иной мир и оберегают живых от всяких дальнейших действий на них злых сил. А по форме это были произведения народного творчества - как бы импровизации, рождающиеся тут же, у гроба, но по веками устоявшейся традиции поэтической образности и своеобразного распевного исполнения ("голошения").

В старину для придания похоронам кого-либо из богатых и знатных особого торжественно-печального характера приглашали (нанимали за определенную плату) нескольких "плакальщиц", и они шли, каждая исполняя свою, заранее оговоренную роль, в одной похоронной процессии вместе с родственниками умершего и духовенством. При похоронах царя Алексея Михайловича (1676 г.) и при похоронах его сына, царя Федора Алексеевича (1682 г.), где в похоронной процессии шел брат его и крестник, тогда уже царь, десятилетний Петр, были "плакальщицы". Но позже Петр I царским указом запретил при похоронах царицы Марфы Матвеевны, вдовы царя Федора, и впредь похоронные "плачи" и "плакальщиц". Да только указ его в народе действия не возымел.

В народной среде плачи искусных плакальщиц (а порою ими были родные усопших) имели огромное психологическое значение - не только выражали глубину переживаемого горя, но и в какой-то мере давали эмоциональную разрядку, утешение. Если согласно русской пословице "слезы помогают горю", то причитания в силе помочь ему ещё в большей мере: горюющая не только плачет, но и "выговаривает" свою скорбь, облегчает душу, делится своим горем с близкими, осмысляет свою беду и тем как бы готовится преодолеть ее...