Бабушкино море

«Ужотко!..»

Вот она, бабушка, папина мама. Стоит на платформе и смотрит из-под руки прямо на площадку вагона, который ещё постукивает и покачивается с разбегу. На бабушке чёрная шерстяная юбка, белая широкая кофта и платочек. Она совсем не похожа на кавалера ордена Ленина, хотя на кофте у неё и в самом деле орден Ленина.

Папа говорил про бабушку «кавалер», а она, оказывается, просто старушка. Или, вернее сказать, старуха, потоку что старушки бывают поменьше ростом и потолще, вроде маминой мамы, бабушки Капитолины. А эта бабушка высокая и костистая, лицо у неё худое, строгое, будто недоброе, а глаза прозрачные, как бутылочное стекло.

— Здравствуй, Зинаида! — говорит бабушка Лялиной маме, которую видит первый раз в жизни. И они целуются.

Мама и бабушка целуются так: по очереди прикладываются друг к дружке щеками и мелко чмокают воздух.

А Ляля стоит сбоку и смотрит на бабушку.

— Это Ольга? — наконец говорит бабушка и глядит на Лялю своими бутылочными глазами. — Подойди-ка поближе, внука, дай на тебя посмотреть!

Бабушка смотрит на Лялю. Смотрит на её клетчатую ярко-красную пелеринку, на красную острую шапочку с кисточкой и покачивает головой. Что-то вздрагивает у неё в самых уголках губ, словно она хочет засмеяться. Но бабушка не смеётся, а гладит Лялю по голове своей жёсткой большой рукой, и с Ляли слетает шапочка. Шапочку поднимает какой-то старичок с серьгой в ухе и кнутовищем в руке. От старичка сильно пахнет одеколоном.

— Ишь надушился! Знакомься, Митрич, — говорит бабушка старичку, когда он подаёт Ляле шапочку. — Внучка — Ольга, меньшого дочка. Седьмой годок. Грамотная.

Старичок знакомится: перекладывает кнутовище из правой руки в левую руку, низко наклоняется к Ляле и смеётся. От смеха дрожит и блестит в его ухе большая серьга.

— Наш конюх колхозный, — говорит бабушка. — Подавай, Митрич!

Конюх смотрит на Лялю, и губы у конюха аккуратно складываются трубочкой, будто бы для того, чтобы засвистеть.

— Ивашок! — говорит он шёпотом и смотрит на Лялю. — Ой, копия…

— А?!.. Да!.. — говорит бабушка, тоже смотрит на Лялю и вдруг отворачивается.

Старичок почему-то испуган. Он быстро уходит и похает к платформе чёрную узкую бричку на высоких колёсах. Такую Ляля видела в цирке. Только в цирке бричка была побольше.

Первой в бричку садится бабушка. Она крепко наступает на подножку, и бричка, слегка накренившись в сторону бабушки, кланяется ей и скрипит.

Мама садится в бричку с другой стороны. Она легко вскакивает на узенькую подножку и усаживается возле бабушки, отогнув своё нарядное пальто. Митрич сейчас же подхватывает Лялю сзади под мышки и сажает против мамы и бабушки на откидную скамеечку. После этого он сам взбирается на облучок и поднимает кнутовище.

— Погоняй, — сурово говорит бабушка, поджимая сухие губы.

Бричка трогается. Бабушка сидит в бричке, обхватив пальцами свои острые локти. Рядом с бабушкой сидит мама в маленькой шляпке с пёрышком. Ляля видит, что мама стесняется бабушки, сидит очень прямо, молчит и даже отчего-то покашливает…

— Живей! — говорит бабушка старичку с серьгой.

Конюх кричит: «Но-о-о-о!..» — кричит глухим, но раскатистым голосом, и голос у него отдаётся где-то далеко, так далеко, как будто бы в этом городе на улице живёт эхо.

— Но-о-о-о!.. — кричит старичок.

А лошади нисколько не боятся его крика. Они мелко перебирают ногами, бегут трусцой, как бежали раньше, и бричка подскакивает на колеях и выбоинах пыльной дороги.

Бабушка, мама и Ляля едут мимо маленьких белых домов, обсаженных деревьями. За плетнями, среди зелёных деревьев, прямо под небом, стоят белые печки. Из печей идёт дым. И по всей улице пахнет тёплым дымом и чем-то ещё — кажется, мокрой зеленью. У заборов, по самым краям дороги, растёт чуть повытоптанная трава. Меж запылённых листьев и стебельков виднеются розовые головки повилики.

Улица очень длинная. Горячий ветер легонько шевелит пыль на дороге. По тротуару неторопливо и без звонков, разомлев от жары и редко-редко нажимая на педали ногами, едут босые велосипедисты. На улицу выбегают хозяйки и смотрят на бричку и бабушку. Хозяйки стоят и глядят им вслед, а бабушка ни на кого не смотрит. Она сидит прямая, неподвижная, высоко подняв голову, и только перебирает пальцами по острым локтям.

Бричка доезжает до края улицы и поворачивает. Внизу, под обрывом, видно что-то широкое, огромное. Это — море. Оно до того большое, что, когда Ляля глядит в ту сторону, у неё сжимается сердце и ей хочется протянуть к нему руки.

От моря дует тёплый сильный ветер — такой сильный, что всё вокруг, куда ни погляди, так и ходит, так и колышется. Колышутся листья, колышутся ставни на окнах, колышутся чёрные сети рыбаков, развешанные вдоль берега на острых колышках.

Увидев бабушку, рыбаки снимают шапки. Бабушка поджимает губы и кивает им из своей брички.

— Степановна! — кричит бабушке какой-то усатый человек, выходя из большого деревянного дома. — Ну что, привезла своих?

Бричка останавливается.

— Председатель колхоза, — говорит бабушка маме про усатого человека.

Мама быстро снимает перчатку, наклоняет набок голову и пожимает руку человеку с усами. Он тоже пожимает мамину руку своей большой рукой и, словно чему-то удивившись, смотрит на неё. У Ляли красивая мама. Ляля это знает, и мама это знает, а теперь это знает ещё и председатель бабушкиного колхоза.

— Внучка Ольга, — говорит бабушка усатому и смотрит на Лялю.

— Поздоровайся, Ляля, — говорит мама.

— Эхма! — кричит председатель густым голосом и выхватывает Лялю из брички.

В воздухе болтаются её худые ноги в красных туфельках.

Прямо перед собой Ляля видит два больших чёрных глаза. Они выглядывают, словно из лесу, из-под густых, кустистых бровей. Ляле щекочет лицо седой лохматый ус.

— Да неужто Коськина дочка? — восхищается председатель. — А я твоего папаню вот эдакого, поменьше тебя, знавал. Хорош был пацанок… В люди, конечно, большие вышел, а я пацанком знавал. Ну-у…. — вздыхает он, увидев, что Ляля не улыбается. — Ну-ну… — и быстро ставит её на землю. — А тощенькая она у вас отчего-то, — говорит председатель бабушке.

— Хворала, — вежливо отвечает мама. — Скарлатина была, с осложнением на оба уха.

Председатель вздыхает.

— Ничего, раздобреет! — решительно отрезает бабушка и выходит из брички.

Мама тоже соскакивает и хочет взять свой чемодан. Но бабушка говорит, не повернув головы:

— Евстигней, чего глядишь?

И какой-то Евстигней, которому лет двенадцать, никак не больше, сейчас же подбегает к бричке и выхватывает у мамы из рук чемодан… Он выхватывает чемодан, глядит на маму, на Лялю и бабушку и смеётся во весь рот, как будто это очень весело — тащить тяжёлый чемодан.

Все идут в дом.

Впереди всех — Евстигней с большим чемоданом.

Хороший дом у бабушки. Не то чтобы большой, но больше всех соседних домов. Стены у него белые, как сахар, и он весь обсажен деревьями. Посреди двора стоит будка, а в будке живёт пёс. Пёс тихонько, но сердито ворчит.

— Молчать, Туз! — на ходу говорит бабушка.

Туз замолкает, а Ляля садится на корточки, вытягивает руку и говорит:

— Тузик-пузик!..

— Известно, дитё, — вздыхает отчего-то председатель.

Мама, бабушка, Ляля и председатель заходят в комнату. В комнате бабушкиного дома перед окошком с марлевой занавеской стоит стол, накрытый вышитой скатертью. У стола сидит старушка. Вот она-то уж не старуха, а настоящая старушка! Низенькая, толстенькая, с мягкими седыми волосами и мягкими, ласковыми руками.

— Сватья, — объясняет бабушка.

Сватья поднимается, смотрит на всех голубыми, прозрачными добрыми глазками и часто-часто мигает.

На широком столе кипит самовар. По вышитой клеткой скатерти расставлены кувшины и кувшинчики, и много-много всего в кувшинах и кувшинчиках и на больших тарелках.

— Садитесь, — говорит бабушка и почему-то низко кланяется Лялиной маме. — Закусывай, Зинаида!

Мама краснеет и тоже почему-то низко кланяется бабушке. Потом она застенчиво снимает шляпку и садится к столу.

Лялю усаживают между мамой и тётей Сватьей. Ей накладывают полную тарелку всякой еды — ватрушек, пампушек и коржиков.

Ляля потихоньку ест ватрушку и слушает, о чём говорят большие. Бабушка и тётя Сватья расспрашивают маму, как они с Лялей доехали. А мама, видно, хочет угодить — подробно рассказывает, когда они встали в день отъезда, как добрались до аэродрома и сколько стоит билет.

Говорят про неинтересное, и Ляля начинает помахивать ногой и постукивать каблуком о ножку стула.

— Перетомилась? — вдруг говорит бабушка. — Ступай на волю, там разгуляешься.

— Ватрушечку, деточка, захвати, — вся сияя, говорит Ляле тётя Сватья. Ляля берёт ватрушку и бежит в сад.

Посреди сада кружком растут кусты. Можно спрятаться среди этих кустов. Можно долго сидеть, притаившись между ветвями, а все в доме будут её искать и думать, что Ляля пропала.

Пряно и нежно пахнет от глянцевых жёстких листьев. Медленно и лениво, словно разомлев от жары, ползёт по листку, растопырив жёсткие крылья, божья коровка. Вот она потихоньку раскидывает свои толстые крылышки, и становится видно, что под крыльями у неё другие крылышки — совсем прозрачные — и крошечное, как булавочная головка, чёрное тельце. Раз! — и она взлетает.

Всё вокруг жужжит, звенит и стрекочет. Тонко и звонко поёт свою песню муха над Лялиной шапочкой. Ходит петух у сарая бабушкиного дома. Он откидывает назад широкую ярко-рыжую шею, вздрагивает, застывает на месте и громко орёт.

Ляля трогает жёсткий ствол дерева и обнимает его короткими худенькими руками. Кора шершавая. Из её щёлок течёт смола.

— Дерево… — говорит Ляля, словно видит дерево в первый раз, и тихонько гладит ладошкой нагретую солнцем кору. — Тощее ты моё! — шепчет она дереву и, вдруг застеснявшись, оглядывается: не слыхал ли кто?

Но никто ничего не слыхал. Только Тузик вылез из своей будки и тихо сидит на тёплой земле.

Ляля медленно отворяет калитку и выходит на улицу.

Серой широкой дорогой спускается к морю пыльная улица.

Тишина. Изредка слышны у моря пронзительные и острые в неподвижном воздухе выкрики.

— А-а!.. — кричат внизу.

— У-у!.. — отвечает кто-то сверху.

И опять тишина. Медленно вьётся шмель над Лялиной шапочкой, поёт свою летнюю песенку.

И вдруг Ляля видит, что напротив бабушкиного дома, за плетнём, сидят какие-то двое на корточках.

Увидев Лялю, те, кто сидит на корточках, выходят на улицу. Это девочки. Одна такая, как Ляля, другая побольше.

Ляля смотрит на девочек. Девочки смотрят на Лялю.

Молчат.

И вдруг одна девочка — та, что поменьше, — манит Лялю рукой и делает ей непонятный знак указательным пальцем.

— Что? — спрашивает Ляля и бежит им навстречу.

Ветер с моря, широкий и тёплый, раздувает её клетчатую ярко-красную пелеринку. Ветер закидывает вперёд красивую кисточку с остроконечной Лялиной шапочки. Ляля топочет в пыли тоненькими ногами в красненьких туфельках. Она машет руками. На бегу поднимается кверху кружевной воротник её пелеринки.

Добежав до девочек, Ляля нерешительно останавливается и, чуть-чуть скособочась, глядит на них.

— Ишь расфрантилась! — говорит одна девочка шёпотом и толкает другую.

— А шапка-то, шапка! Кисточка на носу, словно у индюка, — тоже шёпотом отвечает другая.

— Что? — удивившись, говорит Ляля.

— Индюк! — говорит меньшая девочка громко и показывает пальцем на Лялину пелеринку.

— Индюк! — повторяет старшая девочка, и обе смеются.

Ляля молча стоит против девочек. Ей бы хотелось заплакать, но она не может. Опустив голову, очень медленно Ляля идёт домой — к маме и бабушке.

— Ляля, хочешь малины? — говорит мама, когда Ляля подходит к столу. — Я выдерну хвостики из ягод.

Ляля стоит возле мамы, низко опустив голову.

— Что с тобой? — говорит мама.

Ляля не отвечает.

— Нет, что случилось всё-таки? — отставив тарелку, спрашивает мама.

Ляля видит, что мама встревожена.

— Индюк!.. — говорит Ляля и тихонько всхлипывает.

— Что такое? — не понимает мама.

— Индюком обозвали… — говорит Ляля ещё тише и опускает голову совсем низко.

— Ну, полно, девочка, полно, — шёпотом говорит мама и берёт Лялю за руку. — Не хочешь же ты, в самом деле, чтобы я пошла на улицу драться с ребятами за тебя!

— Конечно, может, по-городскому одета, не видывали, — виновато вздыхает председатель.

— Что?! — говорит бабушка, словно проснувшись. — Индюком обозвали? Кто? Кто сказал «индюк»? Укажи. Да что же это такое? Как так? — и вся покрывается красными пятнами.

Ляля молчит.

Тогда бабушка шумно отодвигает стул и берёт её за руку. Большими шагами она выходит во двор. За ней, подпрыгивая и всхлипывая, семенит Ляля.

Бабушка широко распахивает калитку.

— Кто сказал «индюк»? — говорит она и отпускает Лялину руку.

За плетнём тишина. Только над лопухами мелькают две белокурые головы, но сейчас же прячутся.

— Ужотко!.. — говорит бабушка и широким шагом возвращается в дом.