Багровый туман (СИ)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ДОРОГА НАЧИНАЕТСЯ ЗДЕСЬ

Чудесное время — ночь!

Бархатно-черная высь, наполненная мерцанием звезд. Где-то там, среди серебряных колокольчиков, наверное, родился первый человек. Каким он был? Наверное, глупым. Скорее всего, он не умел разговаривать — потому что не было с кем. И человек был нем. Но зато он был чист. Потому что не умел плюнуть в душу. Человек был слаб — но он был чист. Потому что не умел облить грязью. Человек был наивен — но он был чист. Потому что не умел солгать.

Волне, наверное, приснился плохой сон — ни с того, ни с сего она выплеснулась на берег, пробралась в туфель. Там ей будет теплее и спокойнее. Волна осталась досыпать ночь у меня в туфле, а море вернулось в свою постель. Нет, в мой туфель ему точно не уместиться.

Вода была теплой. Такой теплой она бывает только ночью ведь ночью даже море успокаивается и засыпает, сворачивается калачиком, зарывается поглубже в пушистую перину. Я разделся, сложил одежду на песке, ступил в прозрачную воду. Ну, волна, я впустил тебя в туфель, теперь ты впусти меня.

Волна не противилась.

Как приятно нырнуть в такую воду — с которой ты в согласии! Это уже не та перебаламученная жижа, в которую превращают море днем. Это действительно Колыбель. Я готов поверить, что первый Человек вышел из моря — вот почему он был чист в своей первозданности.

Наполнив легкие воздухом, я нырнул — там, в черной глубине, блестели крохотные серебряные точки. Наверное, отражения небесных звезд. А вот огромный тусклый шар — это, должно быть, Луна. Странная Луна. Будто вся дымкой окутана, будто уже тысячу лет лежит на дне, а ночное небесное светило всего лишь ее отражение.

Тусклый шар дрожал в паутине бурых водорослей. Я протянул руку, с силой выпрямил ноги — и моя ладонь пробила поверхность воды. Надо мной сияло ночное небо.

Еще несколько секунд лунный диск хранил на себе тонкие линии — черты чьего-то лица. Потом они рассыпались.

А я сидел на остывших скалах, смотрел, как волнуется море, потревоженное дурным сновидением. Смотрел, как плывут по небу прозрачные облака. И слушал тишину.

Утро наступило неожиданно. Наверное, я уснул, хотя никогда раньше мне не удавалось заснуть с открытыми глазами. Но еще мгновение назад я видел усыпанную звездами бесконечность, а вот уже горизонт наливается светом и заполняется розовой краской.

И встает Солнце.

Наверное, первое Солнце тоже родилось среди звезд, там же, где и Человек. Значит, мы родственники! Эй, Солнце, к то ты брат? сестра? Ну же, ответь!

— Влад!

Нет, Марина попросту не может быть серьезной — ее лицо никогда не оставляет шутливо-беспечное выражение, а серьезность она деланная.

— Что?

И взгляд ее серых глаз не способен обретать твердость. Дар?

— Ты где был?

— Я… так, гулял.

— Что за прогулки среди ночи? Ну сколько раз просить? Сколько раз говорить? Я же волнуюсь, как ты не поймешь? Что мне думать — ночью просыпаюсь, а тебя нет! Что мне думать?

В этот момент я ощущал себя эгоистом, себялюбцем. Просьба прощения вертелась в мозгу, но почему-то не могла найти выражения. Вот так всегда — и потом Марина скажет, что ни разу в жизни не слышала от меня простейшего «извини». Прости, Марина! Прости мне мою эгоистичность! Прости мне мою глупость, мое ребячество — что угодно, только прости!

Ты говоришь, я дурак. Ты права — да, я дурак, потому что верю в сказку. Да, я глупец, потому что разговариваю с морем и скалами, с деревьями, Солнцем и Луной. Да, я идиот, потому что тешусь иллюзиями. Только прости мне мою молчаливость.

Ты бросаешь упреки. Да, каждый из них справедлив. И я не отрицаю этого — да, я впадаю в детство, да, в моей голове туман да, да, да! Сто, тысячу раз — да! Только не плачь и прости меня…

Но почему бы и тебе не окунуться в этот чарующий мир где Звезды, где Море, где Солнце, где Жизнь; и все это живое, все это дышит и поет, и хочет говорить с тобой? Почему бы нам вместе не бежать босиком по росистым лугами, раскинувшимся среди Звезд? Почему бы нам — тебе и мне — не кружиться в хороводе, оплетая руками далекие светила? Ведь они такие теплые — Звезды! Они вовсе не холодные; они рождаются, растут и умирают — надо только видеть. И это величайшее торжество — рождение новой Звезды, и, наверное, так же когда-то родился Человек. И вся Вселенная ликовала, и бесконечные галактики кружились в замысловатом танце, и космические ветры трепали светлые кудри новорожденного.

Почему ты не хочешь видеть этого?

Наверное, тебе мешают слезы.

— Прости…

— Влад, ну почему, почему ты такой… несмышленыш?

Слава Богам, она улыбнулась! Она улыбнулась — и слезы тотчас же обернулись драгоценными жемчужинами!

— Рядом с тобой я — наивный ребенок. Прости…

День как всегда пролетел быстро.

День был полон зноя, забот — и ожидания ночи, когда я вновь смогу сойти к морю.

Солнце, наконец, опустилось к горизонту; на востоке замерцали первые звезды. Я сел у окна — смотреть, как солнечный диск погружается в море. И рядом села Марина.

— Сегодня опять пойдешь?.. — спросила она и мне не понравился тон ее голоса. Не могу объяснить, он был просто другим, необычным.

— Да.

— А можно мне с тобой?

Этого я не ожидал. Чего угодно, только не этого. Мариночка, неужели ты говоришь серьезно!? Или, может быть, я сплю?

— Конечно! Пойдем скорее — я покажу тебе НАСТОЯЩИЙ закат. То, что ты видишь из окна — это все равно, что смотреть на радугу в солнцезащитных очках. Пойдем, надо только попросить и ты увидишь всю яркость мира!

Мы встали на краю обрыва — именно обрыва, пологий участок, где можно сойти, находится за пляжем. Уже разошлись отдыхающие, уже успокоились волны. Только легкий прибой лизал прибрежный песок и камни.

Солнце, наполовину зашедшее за горизонт, отбрасывало на водной глади длинную ребристую полосу. Иногда поздняя чайка, взмахнув острым крылом, садилась на воду — и тогда красная дорожка кривилась и колыхалась.

Ветер.

Несущий терпкую соленую свежесть — такая витает в воздухе только вечером. Утро — море и земля просыпаются: глубокий шумный вдох, потом дыхание выравнивается. Я называю это «утренний ветер» или «дневной ветер». Вечером же море дышит спокойно, вдохи неглубокие, поэтому только легкий ветерок носится над берегом.

Сейчас не нужны слова, они только мешают. Не дают ветру пройти сквозь тебя, не дают душе отделиться от тела и погрузиться в темную воду, взлететь к небесам, любоваться звездами. Что только ни пожелаешь, все твое. Теперь, Марина, все это — твое! Никто никогда не делал тебе таких подарков. Это дороже всего золота мира, дороже всего, что способен придумать человек. Нужно только понять…

Мы спустились на берег, сели на песок, прислонившись к еще теплому валуну. Уже стемнело и отражение звездного неба упало на воду. Вот и соединились небо и земля — только внизу оно было окутано прозрачной дымкой.

Нет, не нужно говорить! Мысли парят вокруг нас — ты когда-нибудь видела северное сияние?

Использовать собственное тело для того, чтобы слушать, видеть и говорить — это грубо и примитивно. Ты пойми, Марина зачем? Зачем? Ведь мир становится гораздо красочнее, если воспринимать его своей сущностью. Зачем же ограничивать себя ужасающе узкими рамками?

Ты только посмотри на это небо, на это море! Что ты видишь? Мерцающие точки на черном фоне? Воду? Вот именно. Ты видишь воду, ты везде видишь воду — и все видят только воду, к сожалению. А посмотри на эти скалы. Камень? Чешуйчатые корни деревьев? Пожухлая трава? Да…

«Грустно, что мы в нашей слепоте собираем шипы вместо цветов…»[1]

А теперь закрой глаза. Прислушайся к своим ощущениям. Скалы, море, небо — видишь, и сияющие шары, и призрачные фигуры. А вот — звезды, слышишь их голоса? Вон, переливается белым и желтым. Она радуется, скоро у нее родится сын. И она уже придумала ему имя но назовет его позже. А вон, далекая, темно-красная. Она устала, скоро она умрет, но боли нет. Наверное, даже звезды устают от жизни.

Давай, Марина, пойдем — все в наших руках, все в нашей власти. Мы помчимся по лугам, полетим над лесами, над туманами. Хочешь, мы войдем в самое сердце Земли? Там тоже кипит жизнь.

Там живут камни. Вполне серьезно — кто сказал, что камень не способен двигаться и мыслить? У некоторых народов существует поверье: после смерти душа неправедного человека вселяется в камень, чтобы каждый, проходя мимо, мог пнуть его ногой — таково его наказание. Может быть, это и есть Ад — он здесь, мы живем в нем, мы — Дьяволы?

А хочешь, мы вообще покинем этот мир? Мы пойдем туда, где живут духи, бестелесные создания. Хочешь? Я был там однажды это удивительно! Пожалуй, нет ничего более странного, чем тот Тонкий Мир. Мысли там обретают форму, чувства — цвет, эмоции звук.

Все, что хочешь…

Все, что хочешь…

Пусть эхо Тонкого и Грубого миров вечно повторяет мои слова: «Все, что хочешь…»

Свет звезд побледнел; черный бархат небес сменился на перламутровый шелк. Вот и пролетела ночь, вот и вновь встает над горизонтом Солнце.

Марина выдохнула и открыла глаза. В них сияло счастье.

— Это был сон, да? — она поводила рукой по холодному песку.

Но что-то черное шевельнулось у меня в сердце солнечный диск был окутан клочьями багрового тумана.

Туман, туман… Откуда-то из глубины плывут плотные клубы, попеременно меняя цвет с темно-оранжевого на бардовый или пурпурный. Туман… Плывет туман — и несет с собой волны шепота. Или это просто шелест ветра? Ведь слов не разобрать и не уловить интонаций… Туман — будто облака в летний полдень, наползает…

Темно? Не знаю, не могу понять. Вижу только пустоту да тянущийся туман, полный чуть слышного шепота — на ветер это все же не очень похоже.

Ослепительная вспышка — почему-то сознание вернулось в тело неожиданно. Такого раньше никогда не было… Впрочем, нет, было. Но было давно и тогда я еще не мог контролировать свою внутреннюю сущность — ведь сейчас у меня есть опыт. Тогда, почему?..

Ну-ка, еще раз…

Несколько мгновений темноты, именно темноты как мы ее знаем. Потом — открываются глаза. Вокруг моего тела плавают фиолетовые круги…

И снова пустота.

Да, темнота расступается, я вижу контуры — не знаю чего, но оно очень большое. Громадное. Стена, черная стена с рельефным рисунком и в ней — круглое отверстие. Но оттуда веет холодом, я не могу приблизиться. Вижу только туман, клубящийся там, в глубине…

Назад… назад…

Солнце ярко, будто и не было никакого тумана, не было багровых пятен на нем. Но ведь он был — и пришел он оттуда, из глубин. Всего, что приходит из глубин, нужно опасаться…

Удивительно — лицо человека показывает все мысли и чувства! Глаза Марины до сих пор таят в себе искру удивления. Наверное, ночное путешествие было для нее подобием урагана для ветхого бунгало. Ничего… Погоди, сядет Солнце, разгорятся на небе звезды — и мы снова уйдем туда, где чистая вода и синее небо.

— Послушай, Влад, так нельзя.

— Что? — не понял я; оторвавшись от наполовину исписанного листка, я поднял голову — и увидел ее лицо. Глаза Марины были серыми.

— Это… Так нельзя, понимаешь? Так не бывает.

— Бывает.

— Нет! Ты что-то подсыпал мне в еду, да? Что, Влад?

— Что за глупости?

— Слава! — она впервые назвала меня так! — Скажи, зачем ты это сделал?

— Что сделал?

— Ничего…

Она упала в кресло и закрыла лицо руками. Сквозь сжатые пальцы проступили слезы…

Почему? Почему ты не веришь даже после того, как сама увидела все это — увидела мой мир?

«Грустно, что в нашей слепоте мы собираем шипы вместо цветов…»

Но ничего, я докажу тебе — я покажу, что все это правда.

Два зеркала — друг против друга — и две свечи по бокам. Чуть-чуть наклонить одно из зеркал и вот он — бесконечный зеркальный коридор, освещенный огнями свечей.

Сядь рядом, вот так, просто сядь и расслабься. Смотри туда, где в серой дымке утопает противоположный конец коридора. Просто смотри…

Будто магнитом тянет — хочется пойти мимо огромных костров, но что-то внутри меня кричит: «Нет!» Ангел-хранитель? Внутренний голос? Может быть, какие-то древние инстинкты, приглушенные корнями цивилизации?

Хм, почему инстинкты? Разве наши предки не были дикими? Я имею в виду прародителей человеческого рода. Разве они не были полуразумными животными — ведь только животные руководствуются инстинктами? Но голос звучит явственно и настойчиво. А утопающий в свете свечей коридор зовет и манит…

Истина — там!

Нет! Стой, ты не сможешь вернуться!

Я знаю, там — истина, там — источник красного тумана, там там рождаются звезды… В зеркальном коридоре!

Нет! Подумай о ней — ее душа уже блуждает среди отражений, ты уже толкнул ее к яме; хочешь пойти следом?

Марина? Тебя нет здесь… В каких неведомых далях?.. Почему так легко думать о тебе? Почему?.. Почему?.. Там, в конце зеркального коридора, я найду тебя — и мы вместе вернемся, и вместе будет парить над морем… Я дурак! Зачем я позвал тебя с собой? Людям не нужно знать то, чего они не могут понять — ты не смогла.

Пусть никогда не гаснут свечи…

Пещера — целиком из горного хрусталя; свет далекой свечи никогда не погаснет здесь, он вечно будет скакать от стены к стене. Черт, идеальная ловушка — у нее просто нет выхода! У нее тысяча дверей, но нет ни одного выхода. Все они ведут внутрь, а изнутри они просто отражение противоположной стены. Куда ни глянь — везде только бесконечный зеркальный коридор…

Учитель?

Я слышу голос, называющий меня по имени, и почему-то уверен, что это — Учитель.

Но разве у меня когда-нибудь был учитель? Учителя в школе, преподаватели в институте — вот и все мои наставники. Он — старик или просто выглядит как старик, возможно, это стереотип — мудрый человек обязательно должен быть стариком. У него лысая голова и короткая бородка, он небольшого роста, вечно кутается в коричневое покрывало. Он когда-нибудь разговаривал со мной? Кажется, я просто знал, что он от меня хочет.

Вот он, стоит передо мной, на его плечах все то же ветхое покрывало. Только морщин на лице прибавилось. Учитель, вы ли это? Да, это он.

Пунцовые хвосты ползут по хрустальным стенам. Сначала почти прозрачные, они постепенно наливаются краской. Опять шепот оказывается, стены пещеры могут отражать и звук, не только свет. И даже мысли не в силах пробиться сквозь этот покров.

Учитель, зачем вы здесь?

Это было 237 лет назад, в горах Тибета. Там, среди снежных шапок и кристально-чистых ручьев, я познавал истину бытия и мой Учитель помогал мне — вел по узким тропам над пропастью.

«Мудрость — в тебе, позволь ей проснуться», — говорил он.

«Как?»

«Спроси у нее».

Учитель часто улыбался — он считал меня ребенком и несмотря на все мои старания я не смог разубедить его. «Я не ребенок!» — кричал я. Помнится, даже горы тихонько смеялись и забывали послать эхо. «Может быть, — отвечал Учитель, — может быть, внешне ты не ребенок, но внутри ты еще младенец».

И вот — Учитель здесь и я здесь, в зеркальной западне. Где-то, в такой же ловушке, бьется самый дорогой мне и самый любимый человек. По моей вине… Наверное, даже спустя две сотни лет я остался младенцем.

Учитель улыбнулся.

Следующие несколько секунд я был лишен способности видеть: из-за яркого света, залившего все вокруг. А потом — комната, окно, два зеркала и две свечи. Судорожным движением руки я опрокинул зеркала. Марина! Слава небесам, все обошлось.

Учитель, как я могу отблагодарить вас?..

Наверное, с севера наползает осень. Уже и воздух прозрачнее, и небо глубже. Да и по календарю — конец сентября. Ушло лето, закончился бархатный сезон.

Дивная пора — осень, как на юге, так и на севере. Какая-то легкая светлая грусть ощущается в самой природе — все замирает в ожидании следующего пробуждения.

«We are nothing but autumn leaf swirling in the circles of time…»[2]

И мы подобно седым осенним листкам — пожелтевшим письмам от отца к матери — кружимся в водоворотах времени…

В раннем возрасте не замечаешь хода времени — оно течет медленно, растягивается до бесконечности, и год кажется вечностью. Но проходит время — и осень начинает приходить все чаще, все чаще опадает листва, и все дольше и холоднее становятся зимы.

Волна — нет, ты уже не та волна, ты не беззаботный и задорный гребешок, ты не плавный перекат. Ты выросла. Жаль… Жаль, что нет в мире ничего вечного — даже волны и те седеют. Помнишь ту ночь, что ты спала у меня в ботинке? Помнишь, как ты ласкала мои ладони? Ты помнишь, я знаю… Ты помнишь ту звезду — молоденькую, совсем еще несмышленую звездочку, что упала в тебя. Ты не погасила ее, волна, слышишь, ты не погасила ее. Гордись этим.

Солнце клонилось к горизонту. Оно тоже выросло и даже успело постареть — если присмотреться, можно увидеть на яблочнокрасном лице морщинки. И глаза твои, Солнце, стали такие добрые… Только почему иногда в них дрожит слеза?

Марина ушла. Она сказала, что больше не сможет терпеть мои выходки и ушла. Слова ее были тяжелы, они падали будто старинные литые колокола с верхушек колоколен — и раскалывались на сотню острых осколков. Осколки — самое страшное, раз впившись в душу они уже не оставят тебя.

В тот день мои волосы впервые тронула седина.

И все чаще в моих снах меня преследует тяжелый багровый туман.

Каждая ночь — кошмар. Меня душит страх, наваливается тяжесть непонятной вины — за что? Тупые оскалы, обломанные клыки, смрадное дыхание, голоса — и непременно багровый туман. Он в каждом из моих кошмаров. Иногда он стелется по земле, иногда обретает форму сходную с человеческим телом. И тогда у него появляются глаза клянусь, нет в мире ничего более ужасного! Наверное, туман олицетворяет собой все зло и ненависть, накопленную человечеством за тысячи лет существования. Я знаю, туман полностью реален, он действительно существует. И ничто, ничто не может обладать ТАКИМ взглядом, только Абсолютное Зло.

Может быть, рассудок оставляет меня? Может быть, мое сознание осталось там, среди звезд или — что еще хуже — в хрустальной ловушке и только крохотная его частичка вернулась в положенное место? Но почему?

Учитель, мне так нужна ваша помощь!

И зачем вы напомнили о себе спустя двести лет? Если бы тогда вы не помогли мне, я бы вырвался — пусть сумасшедшим, пусть психом. Но мне не от кого было бы ждать помощи, и от этого страдания были бы не такими жестокими.

Помогите мне!

Если ваш дух до сих пор жив, если вы до сих пор живы отзовитесь! Горы многократно усилят ваш голос и донесут его куда угодно, я смогу услышать, но без вашей помощи мне не обойтись…

Мне снова нужен ответ. Однажды я уже задал вопрос, но прошло два века, прежде чем я нашел на него ответ. Теперь же я не могу ждать. Похоже, разум действительно оставляет меня — жестокий страх овладевает душой. Хуже всего то, что я не могу понять, чего боюсь.

Страх одно из древнейших чувств, он сопутствует человеку с начальных стадий развития, как и любому другому зверю. Наверное, только влечение к противоположному полу может соревноваться со страхом. Страх перед всем: за жизнь, за здоровье — за что угодно. Страх перед сильнейшим, перед неизвестностью…

Боже, как я устал… Дай мне хоть немного отдыха, и, клянусь, я поверю в твое существование. Хотя, сколько раз я возносился к высшим сферам Мироздания — и там не было никакого Бога. Духи — да, эгрегоры — да, но не более.

Может быть, это кара за посягательство на святыню? Я, в принципе, человек и тело мое смертно и даже то, что в прошлой жизни я был учеником тибетского старца не дает мне право проникать в тайны Вселенной. Потому что знай каждый те сокровенные секреты — человечество превратилось бы в скопище божков.

Я устал…

Туман. Коричневато-красного цвета он колышется над каменным полом подземелья. Подземелье замковое — на стенах я вижу потемневшие от времени щиты и мечи с булавами. Белесая плесень окутывает потолок тоже выложенный камнями. Туман сочится из щелей, льется по истертым многими сотнями ног ступеням, чтобы скопиться вокруг меня и дышать горьким холодом.

Неожиданно вспыхивают факелы и в их свете туман приобретает желтый оттенок. Или, пожалуй, даже оранжевый. Смрад — это от коптящих факелов, туман не имеет запаха, я давно это заметил. Какие-то силуэты мечутся в красной дымке и вдруг — взгляд! Большие выразительные глаза. Мне почему-то кажется… Марина?.. Это ее глаза! Да, то самое шутливо-печальное выражение, те же вечные искорки в глазах… Это она. Это ты. Что тебе нужно от меня? Что я должен прочесть в твоих глазах? Укор? Предостережение?

А не пойти бы тебе прочь? Что, неприятно? Прочь, говорю! Ты такая же, как и все остальные — все, все вы тупые, ограниченные ублюдки!..

Багровый язык, взметнувшись, тянется к моему горлу…

Что я говорю?! Нет, нет, Марина, подожди! Прости… Я несу чушь, я не знаю, что говорю. Это не мои слова — нет, я не оправдываюсь. Марина, дорогая, любимая, зачем ты ушла? Видишь, без тебя я схожу с ума.

Нет! Не смотри на меня! Я не могу больше выдерживать твой взгляд!

Ублюдки! Выродки! Скоты! Вы не способны понять ничего выше каменного топора! Вы — звери!

«А ты разве не такой же зверь, как мы? Кто говорил о том, что человек — еще одно животное? Разве в тебе не живет инстинкт хищника? Разве не хочешь ты отведать чужой жизни — почувствовать, как она становится твоей?»

Нет! Я не зверь, я человек — я смог вознестись, а вы до сих пор ползаете в грязи.

«Вознестись? Сумасбродные галлюцинации ты принимаешь за высшую благодать — да, ты не зверь, звери не сходят с ума… Такие, как ты — та самая грязь, в которой мы вынуждены ползать. Созданная вами жизнь вынуждает нас к этому. И мы пресмыкаемся перед вами, потому что в любой момент чье-нибудь воспаленное воображение может объявить нас чужими.

Говорят, вас, людей, создали по образу и подобию божьему. Разве это не попытка самооправдания? Видя собственную беспомощность, вы уповаете на волю Всевышнего. Да, вы не звери, звери не настолько глупы…

Вы, заковывали нас в колодки, заставляли работать в рудниках, хлестали плетьми, жгли на кострах, расстреливали — с самого начала истории вы пытались придушить Сознание и вам это почти удалось. Радуйся, человек, ты стал подобным богу — ты даже разум сумел загнать в клетку!»

Замолчите…

Градины холодного пота катятся по лбу, с гулким стуком падают на мокрую подушку. Скрип древесных ветвей на ветру отдается у меня в голове раскатами грома.

Песчаная сухость забралась в горло, я с трудом сглатываю, встаю. Кружится голова… И нет никакого тумана, нет багровых красок под ногами, нет глаз. Ничего нет, только комната, кровать и стакан воды на тумбочке. И Марины тоже нет…

Осень — ты тоже постарела, ты уже не тот золотистый листок, что гостеприимно лег мне на ладонь. И не пожухлая травинка, которой уже все равно — наступят на нее или нет. Старушка Осень… Не прячь лицо за тучами. Твои слезы так холодны… Из каких же древних веков приходит этот дождь? Не хочешь отвечать? И не надо… Я и так слишком много узнал на своем веку.

Знания должны приходить постепенно. Пройдет много тысяч жизней, прежде чем человек поймет, что он Человек. Сколько жизней прожил я?

Учитель, кем я был раньше? Человеком? Деревом? Камнем?

Ангелом или демоном?

Может быть, я был богом?

А, может быть, я был вами, Учитель?

Вот, сейчас вы снова скажете, что моя дерзость переходит все границы, но я уже не мальчишка. Седина укрыла не только мою голову, но и душу тоже. Вам знакомо это чувство — когда седеет душа? Наверное, нет, вы ведь вечно молоды. Наверное, одной жизни слишком мало, чтобы научиться жить. И вы ничему не научили меня ничему из того, чего хотели.

Наверное, человек не так уж совершенен, как ему кажется. Оглянись вокруг — как полон мир! И все в нем движется, все в нем живет. Все восходит и нисходит по своей лестнице — у каждого своя, одна ведет на небеса, другая в могилу. Человек — низшая ступень эволюции! Да, человек рождает человека, и это всего лишь начало пути! Рождаемся — чтобы следовать за своей звездой и самим стать светилом.

…Духота, влага и духота вперемешку с испарениями, сочным ароматом цветов. Джунгли. С огромных листьев капает вода — или какая другая жидкость, не знаю. Под ногами проседает слой полуразложившихся листьев.

Духота — и страх!

Я — жертва!

Где мой охотник, кто следует за мной с винтовкой? Что ему нужно — шкура, как доказательство храбрости, или ожерелье из зубов на шею? Или ему нужны деньги? Кто охотник? Почему я не вижу его и не слышу его запаха?

Лес, он здесь?

Да.

Кто он? Он человек?

Да.

Зачем я ему?

Глупый вопрос, чтобы убить тебя.

Зачем?

Потому что он человек. Он думает, что он сильнее, но в сердце его живет страх. Он боится тебя, ведь ты хищник. Ты зверь?

Да…

Тогда пойди и убей его прежде, чем он убьет тебя. Или убегай только убежав раз, никогда больше не избавишься от погони. Ты убьешь его?

Да…

Тебе нужна помощь?

Да… нужна…

…Бледное тело, укрытое кусками ткани желтовато-зеленого цвета. Оно барахтается среди липких лиан, окутавших его с ног до головы. Оно издает звуки — странные, не похожие на нормальные голоса. Пытается освободиться, но ветви опутывают его еще плотнее.

Длинный предмет лежит среди корней…

Опасность! Чуждый, резкий, очень холодный запах смертельной опасности исходит от этого предмета.

«Вот этой штукой он убьет тебя, если ты не поторопишься! Быстрее, он режет и рвет меня, мне больно…»

Хоть он человек, но все равно зверь — ТАКОЙ крик может испустить только животное…

…Клочья багрового тумана закрывают небо; тупая боль бьется в груди; надменное выражение на лице человека — это неправда! Я убил его!..

Учитель, я был тигром!

Холодный горный ветер способен пробиться сквозь кожу и плоть какая уж тут одежда? Странно, как стены хибарки Учителя выдерживают его напор — ведь по ночам ветер так страшно завывает в ущельях! Учитель говорит, что я боюсь, потому что не вступил с горами в согласие. И поэтому мне нужно спать на улице — горы увидят, что я не прячусь от них и оставят меня в покое. Но мне как-то не верится, что ветер дует только для меня. Просто в домике нет место для еще одного человека…

Однажды ночью ветер утих. От неожиданности я проснулся, ощутив что-то странное, открыл глаза. Все вокруг было залито лунным светом. Тогда Луна впервые улыбнулась мне.

А Учитель стоял в дверях своего домика и смотрел на меня удивленного до глубины души.

«Вот, где начинается дорога, — сказал он, — тебе еще повезло, что ты начал ее в такой близости к небесам…»

«Учитель, я не помню, как оборвалась ТА моя жизнь…»

«А ты хочешь вспомнить?»

«Хочу».

«Зачем? Жизнь ушла ее не вернуть, зачем к ней возвращаться? У тебя впереди еще немало периодов, думай о них…»

«Я хочу!»

«Мальчишка! Ну, хорошо…»

Учитель послал меня в какое-то дальнее ущелье, я должен был принести ему каких-то цветов для благовоний. Я искал их два дня и, наконец, нашел. На невысоком холмике росла целая шапка. Я потянулся, но камень под моей ногой оказался непрочным…

Пропасть оказалась ужасающе глубокой. Тысячу раз я умирал и рождался, секунды растянулись на целые столетия. Но это было только начало. Острые, как бритвы, камни впились в мое тело. Боль волнами хлестала по лицу.

Темные ручейки устремились по камням…

Багровый туман! Тогда я тоже видел его! Еще в воздухе красные его клочья плавали вокруг меня. А потом там, наверху, на краю обрыва, я увидел Учителя… Вы все видели и не помогли мне!

Сорвал с календаря последний листок октября, и показалось облетевшее дерево со скамеечкой под ним — и надпись «1 ноября» с перечислением лунных фаз, времени рассвета и заката. Два месяца осталось до конца года. Правду говорили наши предки, Солнце и впрямь умирает, а потом рождается вновь. Где оно сейчас, Солнце-то? Спит? Больше двух недель не видно, не показывается из-за туч. Видно, разлюбило оно меня. А, солнышко ясное, свет в окошке?

Сегодня получил письмо от Марины: «Прости, все еще люблю, но…» Вечное Но! Всегда это Но — будто бревно поперек дороги. Она уже во Владивостоке… Далеко забралась. Живет у какого-то друга, таких «одноклассников» у каждого — не счесть. Можно подумать, полстраны в одном классе учились. Ну конечно, тут тебе и утешения: «Да какой он тебе муж — чокнутый ведь?» А ты, чучело, небось так и ждешь, как бы это чужие жены от мужей сбегали!

Хотя, я сам виноват — преподнес, не подготовив.

На улицу, к морю…

Да, тоскливое зрелище — море поздней осенью. Уже ничего не осталось от той сиреневой глади с зелеными разводами. Так, серая масса…

Зато холод ветра освежил, проветрил застоявшиеся мозги. Сдул пыль, так сказать. А пыли, наверное, порядочно накопилось от долгих раздумий.

В мыслях постоянно возвращаюсь то в горы, то в сны. Только высшие сферы почему-то не грезятся. Может, хватит? Хватит летать? Странно… я уже и не представляю себе жизни без этих полетов — что они? Полет мысли или материализовавшиеся фантазии? Бред? Галлюцинации?

Темнеет… Стоп! Как темнеет — утро ведь! А, черт, стою на самом краю обрыва, наверное, голова закружилась. Но ведь никогда раньше… я не…

Я спустился, подошел к кромке прибоя. Волны с силой бьют в мокрый песок; осколки раковин, щепки, рыбешки — чего только не вынесет за ночь. Эй, волна, помнишь меня? Помнишь, как мы вместе лежали и смотрели на небо, выискивая звезды — каждый свою, счастливую, под которой родился? Помнишь…

Волна окатила мои ноги, мокрый холод забрался в ботинки.

А ты и впрямь мертва… Или я чем обидел тебя, волна? Чем? И в мыслях не было. Нет, ты меня не слышишь, ты всего лишь мертвая вода… Ну что ж, будем ждать весны.

Волна ударила в камни; что-то звякнуло и упало на песок. Браслет — тусклый белый металл, немного похоже на серебро, но скорее какой-то легкий сплав. Да и камешки ненастоящие — вон, даже трещинка на одном. На внутренней стороне, той, что прилегает к руке, несколько бурых пятен. Что это?

Это кровь.

Кровь?.. Убрав ладонью слизкий налет, я вижу выгравированные на браслете слова: «Дорога начинается здесь». Здесь? Но передо мной только море…

Да, дорога началась только сейчас. Не тогда, в джунглях, и не тогда, в горном ущелье — а только сейчас. Сколько же времени прошло даром? И все для того, чтобы подготовить к началу пути…

И я шагнул вперед.

Я шел все дальше; холодная, серая вода дошла до колен, до пояса, до шеи… Захлестнула меня с головой, наверное, сыто чавкнув. Преодолев страх и внутреннее оцепенение я открыл глаза — вокруг плавала сизая дымка — и с силой втянул воду…

Сизая дымка стала багровым туманом…