Балерина, Балерина

7.

И потом мне снятся сны. Я шагаю по дорожке, усыпанной мелкими камушками. Навстречу мне идет Грета Гарбо, и там, дальше, я вижу Джину Лоллобриджиду, одетую в мою юбку с бабочками. Я направляюсь к ней, прохожу мимо Греты Гарбо, которая смотрит на меня своими большими глазами и говорит мне: Чао, Балерина! Я спешу вперед к Джине Лоллобриджиде, и она раскрывает руки. Я думаю, что она хочет меня обнять, я знаю, что должна быстро добраться до нее, что у нее не так много времени, у Джины. Я тороплюсь. Мои пальчики болят, я спешу, как только могу, я уже рядом с ней, еще чуть-чуть и я дотронусь до нее. Вдруг Джина Лоллобриджида отрывается от земли. Я озираюсь, останавливаюсь, смотрю ей вслед. Джина летит высоко в небе в моей юбке с бабочками. Я глубоко дышу, смотрю в небо, еще чуть-чуть и я больше не увижу ее. Я чувствую, знаю. Ее больше нет. Я все еще смотрю в небо. Потом я вижу клочки бумаги, которые летят к земле. Они летят и падают на землю. Они тяжелые. Когда они падают на землю, то ударяются об нее так, что она гудит, земля трясется, и я вместе с ней. Я хочу подобрать клочок бумаги. Я не могу его найти. Только глубокая яма. Я смотрю в нее. В ней я вижу Сречко. Чао, Балерина, кричит он и машет руками. Иди со мной, кричит он, иди со мной, чтобы я не потерялся. Потом, на другой стороне большой ямы, которую оставил клочок Джины Лоллобриджиды, я вижу Луцию. Тетя Луция, зову я, посмотри вниз, там Сречко, он не потерялся. Тетя Луция смотрит на меня. Потом приходит и дядя Феликс. Маленький, с большими ушами и веснушчатым носом. Дядя Феликс, зову я, посмотри, Сречко внизу, он не потерялся… Потом тетя Луция говорит: Балерина, ты еще хуже, чем Сречко, глянь, не видишь, что ты босая? И потом я гляжу и вижу, что я босая, и вижу Ивана, который несет мне сверчка, вижу Йосипину и Джакомино, который ее бьет по щеке. Сильно. У Йосипины идет кровь. Приходит Карло, под мышкой он держит кусочек луны и говорит: Балерина, ты дурочка. Потом я оглядываюсь, я слышу корабли на море. Я вижу корабли, вижу море, вижу Элизабету. Элизабета плывет и смеется. Плывет ко мне, потом останавливается. Я вижу маму, как она помогает ей выйти из моря, и потом море исчезает, и я не вижу больше ничего. Я оглядываюсь и вижу Грету Гарбо. Она без одежды. Такая же как и я, когда меня моет мама. Я знаю, потому что вижу себя в зеркале в прихожей. Грета Гарбо подходит и встает передо мной. Она обнимает меня, и меня больше нет. Грета Гарбо озирается и зовет: Балерина-а-а-а. Потом я вижу наш дом, наш двор, деревню, крону каштана и поле.

И я проснулась. Мама надо мной. Я вижу ее глаза. Сегодня новый день. И я знаю, что описалась.

Сейчас я на кухне. Причесанная. Стою в углу и смотрю в сторону двери. Мама стирает платочки, в которые папа плевал. Она вывесит их снаружи во дворе. Потом придет почтальон. Я не хочу его видеть. Он всегда что-нибудь скажет, и мне потом страшно, я встаю на цыпочки, пою и потом бросаю в дверь все, что найду перед собой. Ничего не помогает. Я слышу его. Его шаги слышу. Он входит в дверь. Из прихожей на кухню. С шапкой на голове, с сумкой и в ботинках, они тяжелые.

Иванка, летим на Луну! — говорит он.

Когда? — говорит мама.

Через месяц. В газете пишут! Спутник уже готов!

Ну да?!

Да. Пишут, что его уже нацелили на Луну!

Как?

Не знаю. Нацелен он, чтобы долететь до Луны! Будут показывать по телевизору!

Да?

Да. У вас есть телевизор?

Нет.

Э-эх, так вот полетят прямо на Луну, знаете?!

Ох, знаю, знаю, говорит мама и наливает ему рюмочку.

Он откроет рот. Мы с мамой будем на него смотреть. Потом он закроет рот, и засмеется, и пойдет, и в дверях еще что-нибудь скажет. Говорит. Сейчас.

Э-эх, Иванка, если у вас нет телевизора, то можете прийти ко мне домой. Я поставил антенну на крышу. Антенна нужна, чтобы сигнал был лучше. Луна далеко!

Мама кивает. Почтальон уходит. Я его вижу. Он пересекает двор. Мама говорит, он ничего не принес, только и сказал, что полетят на Луну при помощи спутника. Я не знаю, что такое спутник. Я думаю, что он должен быть похож на Джину Лоллобриджиду, потому что она летает, и я думаю, что он упадет и потом будут большие ямы в земле, в нашем доме, на кухне, что маму заберут с Земли. Я встаю на цыпочки. Стою на цыпочках и смотрю в окно. Я вижу маму, как она развешивает платочки на веревку. Потом мои пальчики болят. Я пою. Я слышу маму, что она тоже поет, там, во дворе. Потом она подходит ближе, я слышу ее, она в прихожей, я вижу ее. Она стоит в дверях, улыбается мне и поет. Она красивая. Она говорит, что старая. Она всегда это говорит, когда мы вдвоем стоим у окна и смотрим на поле и в сторону Ангельской горы. Тогда мама говорит, что старая, и что ей тоже нужно будет на небеса, когда придет время, и что я тоже отправлюсь на небеса, потому что такие Балерины, как я, говорит мама, долго без мамы не живут. Я смотрю на нее, как она поет. Я слушаю. Стою на цыпочках и пою вместе с мамой.

Во-о-оларе, о, о… Кантаре, о, о, о, о…

Вдруг мама больше не поет. Она идет на кухню и накрывает на стол. Говорит, что будет обед, что придет папа, что приедет Карло и что Йосипина тоже с нами пообедает. Я не хочу, чтобы они приходили на обед. Пусть папа остается в баре, Карло — в лесу, пусть Йосипина гладит тайком. Я хватаю тарелку и бросаю ее в дверь. Она разбивается.

Балерина! — восклицает мама и собирает осколки. Потом идет в кладовку, берет капельки.

Сейчас мы за столом. И Йосипина тоже. Я выпила капельки, я знаю, потому что едва слышу, что она говорит.

Я прочитала, что полетят на Луну, рассказывает она.

Ну, еще не так скоро, возражает Карло.

Двадцать первого июля! — говорит папа и хлебает минестроне.

Так скоро?! — восклицает Карло.

Я купила телевизор, но Джакомино он не нравится, продолжает Йосипина.

Почему? — спрашивает папа.

Говорит, что я и так немножко дурочка, а с телевизором я стану еще дурее.

Джакомино ничего не понимает, отвечает папа. Мы купим телевизор, который называется Телефункен. Ты будешь приходить и смотреть наш телевизор.

Кто купит телевизор? — спрашивает Карло.

Я, говорит папа и дальше хлебает минестроне.

Я вижу маму, как она улыбается. Слышу ее, как она говорит. Тихонько. Мама боится, как бы папа не разозлился, поэтому говорит тихонько. Всегда. Мама говорит, может, сначала купить краску, чтобы покрасить дом, чтобы он был здоровее и светлее. Я хлебаю минестроне. Я не слышу больше, что они говорят. Папа встал. Сейчас он в прихожей. Кашляет. Йосипина моет посуду. Я снова что-то слышу. Йосипина говорит, что вымоет посуду и пойдет. Что ей надо еще несколько вещей погладить, там, у часовщика. Потом она рассказывает, что хор будет петь на празднике, что соберется много людей, что будут и декламаторы, и актеры. Она говорит, что не помнит когда именно, но записала себе на листочек. Она прибавляет, что видела фотографии в газете, что это большой зал, что там много люстр и лестниц. Что это в Триесте, а не в деревне. Потом я вижу, как она уходит. Карло во дворе. Они прощаются. Карло остается во дворе. Хлебает минестроне под каштаном. Карло всегда обедает два раза. Мама говорит, что Карло, мой брат, сильный, что он должен быть сильным, потому что ходит по лесу, в лесу холодно, и там звери.

Потом папа возвращается на кухню. Я смотрю на него. Он зажигает лампочки на гондоле, включает грундиг, слушает погоду. Сейчас он сидит. Я держу его за ухо, и он смотрит на гондолу с зажженными лампочками.

Мама говорит, что сегодня полетят на Луну и что дни бегут ужасно быстро. Она сказала мне это с утра, когда причесывала в прихожей. Я сижу. Папа рядом со мной. Я держу его за ухо, и он глядит в телевизор, который называется Телефункен. И Карло тоже на кухне. Смотрит телевизор. Мама стоит позади меня. Я чувствую ее руку на плече.

Потом приходят еще несколько человек. Я никогда их не видела. Я с ними не знакома. Они смотрят телевизор. Вечером мне мама скажет, что у этих людей нет телевизора, поэтому они были у нас, и что у них покрашенные дома, и что их дома красивые и здоровые. И я тоже смотрю в телевизор.

Во-во, говорит папа. Сейчас полетит на Луну! Мы все смотрим в телевизор. Я вижу коробку, вижу, как в ней что-то движется, кто-то разговаривает. Кто-то, кого я не вижу. Я слушаю. Кто-то замечает, что Тито Штаньо хороший комментатор. Я не знаю, кто такой Тито Штаньо. Я думаю, что, возможно, о нем знает дядя Феликс, который уже на небесах. Потом в телевизоре снова что-то движется, и потом я вижу людей, которые чем-то машут. Кто-то говорит, это флажки, американские флажки. Мы долетели до Луны, вот оно! — говорит папа, и выключает телевизор, и зажигает лампочки на гондоле. Сейчас я вижу черную коробку. Потом я вижу, что люди, которых я не знаю, уходят, что папа и Карло во дворе. Мама в дверях. Они смотрят на луну. Ее еле-еле видно, говорит Карло, потому что еще день.

И потом папа спрашивает: Ты думаешь, мы одни или есть еще какой-нибудь мир? Эх, отвечает Карло, мы не одни, мы не одни! Сколько звезд на небе ночью, наверняка где-нибудь есть еще человек, там, наверху, так ведь?!

Я вижу маму, как она улыбается, облокотилась на дверь, смотрит на меня и говорит: А ты, Балерина, что скажешь?