Балерина, Балерина

8.

Почтальон говорит, что ничего хорошего на свете нет, с тех пор как несколько лет назад отправили на Луну спутник. Он говорит, что звезды отомстят и что на свете будет всё только хуже. Произносит это и кладет телеграмму на стол. Я на кухне, стою и смотрю на него. И папа тоже стоит и глядит в окно на двор, будто не замечает почтальона. Тот стоит в дверях и уставился на телеграмму, которую только что положил на стол. И мама тоже смотрит на телеграмму. Я — на почтальона. Мама не берет рюмочку, не наливает ему. Я стою в углу и смотрю. Я одета в серую блузку и голубую юбку. Мама говорит, что эту юбку мне подарили, когда мне исполнилось двадцать пять лет, мама прибавляет, что теперь мне тридцать и что время бежит очень быстро. Она рассказывает мне это, когда одевает меня, после того, как сначала умоет и причешет в прихожей перед зеркалом. Я вижу, что все смотрят на телеграмму на столе. Почтальон так сказал. Я принес телеграмму из Австралии, сказал он и положил ее на стол. И потом он рассказывает про Луну и про то, что ничего хорошего на свете не будет. Папа все еще глядит в окно. Сейчас он еще и курит, и стряхивает пепел на пол. Потом мама подметает. Всегда, когда папа стряхивает пепел на пол. Мне кажется, что папа смотрит на небо, я думаю, что он тихонько разговаривает с дядей Феликсом, как Карло. Я думаю, что он хочет к нему. Почтальон все еще в дверях. Потом мама берет телеграмму и говорит:

На, Франц!

Папа берет телеграмму и вскрывает ее. Смотрит на почтальона и вскрывает ее. Почтальон все еще стоит в дверях. Потом папа говорит:

Приезжает Альберт, на следующей неделе.

У мамы засветились глаза. Я вижу.

Приезжает с женой? — спрашивает почтальон.

Папа посмотрел на него. Папа глядит на почтальона в дверях и ничего не говорит. Мама наливает рюмочку. Почтальон выпивает, открывает рот. Мы смотрим на него. Мама иногда говорит, что никогда не знает, задышит ли почтальон снова, после рюмочки. Потом он начинает дышать. Всегда. Задышит, улыбнется и уйдет.

Папа садится. Смотрит на гондолу и сидит, с телеграммой в руке. Я все еще в углу и смотрю на него.

Я сижу за столом и накалываю макароны.

Хороши макаронники, да, Балерина? — говорит папа. Я смотрю на него. Я знаю, что у меня полный рот и что у меня по подбородку течет соус. Я знаю, я не чувствую, потому что перед этим мама мне дала капельки, чтобы я успокоилась, я ее видела. Я знаю, что не чувствую. Папа смотрит в тарелку. Потом я вижу, что за столом собрались и остальные тоже, что мы все, и я думаю, что у меня день рождения. Йосипина, Карло, папа, мама — все здесь. Я смотрю на них. Потом откладываю вилку с макаронами и беру его за ухо, Франца, он мой папа. Он ничего не говорит. Разрешает мне таскать себя за ухо и продолжает смотреть в тарелку с макаронами. Потом я беру Карло за руку и щипаю его. Сначала он отдергивает руку, а потом разрешает мне себя ущипнуть. И я смотрю на Йосипину. Сейчас я смотрю на нее и держу вилку в руке. Никто ничего не говорит. И мама тоже, она стоит позади меня и накалывает макароны из маленького сотейника. Я ее вижу. Мама любит макароны. Иногда она говорит: У-у-у, какие вкусненькие. И я смотрю на Йосипину. Она похожа на маму. У нее глаза как у мамы, как у Элизабеты. Йосипина, моя сестра.

Она разговаривает тихо. Мама говорит, что она разговаривает как воробышек, как те птички, которые спят в кроне каштана, ночью. И иногда, когда я лежу в кровати и смотрю в окно, за которым растет каштан, я думаю, что Йосипина тоже там с птицами, которые спят в его кроне.

И я смотрю на нее. Она мне улыбнулась и потом медленно накалывает макароны из тарелки. Мама рассказывает, что Йосипина образованная, что она учительница, но Джакомино велел, чтобы она оставалась дома, чтобы заботилась о детях. Бедная Йосипина, иногда говорит мама, когда мы вдвоем стоим у окна и смотрим туда, где маме было лучше всего в жизни. Уже в первый день после свадьбы Джакомино ее ударил. Йосипина плакала, говорит мама, потому что была счастлива, что вышла замуж за Джакомино, но он не знал, что она плачет из-за того, что счастлива, и ударил ее. Бедная Йосипина, говорит мама, потом она больше никогда не плакала. И я смотрю на нее. И я думаю, что уже долго ее не видела, или только один раз, когда Карло отвез меня к ней, потому что мама устала и потому что Элизабета болела. Я знаю, Карло возил меня к ней. Я вижу ее маленькую квартиру, Джакомино, который лежит на кровати без одежды и читает книгу. Я слышу Йосипину, как она говорит мне, что Джакомино уже несколько раз прочел эту книгу, потом я слышу, как она просит его, чтобы оделся, и потом я вижу, как он поднимается с кровати и что-то болтается у него между ног, пока он надевает на себя штаны. Потом я там, я знаю, у нее на кухне и со мной ее дети, два мальчика. Мама рассказывает, что им столько же лет, сколько и мне, что они мои двоюродные братья и что они никогда не приходят в гости. Мама говорит, что она бабушка и что было бы хорошо, если бы когда-нибудь к нам в гости пришли мои двоюродные братья.

Потом я знаю, что я одна, что нет Джакомино, который ночью стреляет в самолеты, что нет Йосипины, потому что она сказала, что пошла к часовщику погладить пару простыней. И я одна с моими двоюродными братьями. И я слышу, как они мне говорят, чтобы я пришла к ним в комнату, чтобы я легла на кровать. Потом я иду к ним в комнату и ложусь на кровать, и мои двоюродные братья ложатся рядом со мной, и потом они меня гладят. Я знаю, что они гладят мое лицо, и потом гладят мои руки, и потом гладят мои ноги, и потом я знаю, что у меня шумит в ушах, что я хотела бы что-то сказать, что я хотела бы что-то рассказать, и что я хотела бы встать на цыпочки, и запеть, и хотела бы слышать маму, как она поет вместе со мной, и я хотела бы быть с Иваном, который где-то далеко и ходит в школу, чтобы потом меня вылечить, и я вижу поле, вдруг я вижу его всё в сорняках, я вижу двоюродных братьев на поле, как они его топчут, и смеются, и говорят, что ее больше никогда не будет, картошки на поле, что будут расти только сорняки и что поле не сможет больше дышать. И потом я вижу дождь, как он падает на поле, на сорняки и на двоюродных братьев, которые смеются и говорят, что сорняки разрастутся еще сильнее, потому что после дождя засияет солнце, и будет тепло, и они еще больше вырастут, сорняки на поле, и я пою, громко-громко…

Чао, чао, бамбина! Ун бачо анкор

э пои пер семпре ти пердеро…

И потом я больше не у Йосипины. Потом я дома, как сейчас, на кухне, и только смотрю на нее, на Йосипину, как она накалывает макароны.

Вдруг мама говорит, что приедет Альберт из Австралии.

Приедет с синьориной, прибавляет папа и улыбается. Мама говорит, что мы должны их хорошо принять, что их не было дома двадцать пять лет и что мы должны всё забыть. Что было, то было, говорит мама и начинает убирать тарелки. Я сижу за столом и слушаю. И Карло отвечает, что не хочет видеть в доме курву, которая собрала целую казарму американцев, какое ему дело до одного хрена, который в нее влюбился.

Я не знаю, что такое курва, я не знаю, что такое казарма американцев, я не знаю, что такое один хрен, и я не знаю, что такое, если он в нее влюбился. Я чувствую тепло на лице, я хотела бы подняться и встать в углу на цыпочки и смотреть в окно на двор.

Потом папа тоже говорит, что было, то было. У Йосипины свет в глазах.

Мама рассказывает, что они с Альбертом друг друга очень любили и что она очень расстроилась, когда он уехал в Австралию. Я смотрю на Карло. Он выпивает стакан вина и глядит в тарелку.

В конце концов, прибавляет папа, если ты и получил работу, то потому, что Альберт уехал в Австралию! Потом Карло поднимает взгляд и тоже повторяет: Ну да, что было, то было. Сейчас я хочу встать, я хочу вытолкать его во двор, Карло! Пусть идет в лес, пусть работает, пусть купит краску, чтобы мы покрасили дом. Я чувствую мамины руки на своих плечах. Уже все хорошо, уже все хорошо, Балерина. Ты увидишь Альберта и потом все будет хорошо, произносит она. Потом я больше не думаю о том, чтобы вытолкать Карло во двор, и папа говорит, что нужно приготовить комнату. Что Альберт с синьориной будут спать в комнате, где спят они с мамой, и что сами они перейдут в мою комнату. Мы будем спать с Балериной, решает папа и смотрит на гондолу, которая всегда стоит на телевизоре, который называется Телефункен. Потом он еще говорит: Включи телевизор, посмотрим телегазету!

Йосипина включает телевизор, и потом мы смотрим телегазету.

Сейчас вечер. Мы с мамой стоим у окна, и она рассказывает, что лето, пусть окна будут открыты, что я услышу сверчков. Потом она говорит: Я правда очень рада, что приедет Альберт, — и отводит меня в кровать. И потом уходит, и закрывает дверь. Я лежу и слушаю сверчков. Я знаю, что потом я усну.

Папа пошел к цирюльнику, рассказывает мама, потому что сегодня приезжает Альберт из Австралии. Причесывает меня. Она надела на меня розовую юбку с бантиком, в которой я была на свой день рождения, когда-то. Я знаю, что это случилось тогда. Иван был еще здесь, и он сказал мне: С днем рожденья, Балерина, — и дал мне букет цветов. Я смотрела на него сверху вниз, потому что он был маленький, и у него торчали уши.

Мама тоже красиво причесана, и на ней праздничное платье, с красивым накрахмаленным воротничком. Карло поехал в аэропорт в Венецию на своей машине, которая не его. Мама сказала, чтобы Карло ехал за Альбертом в аэропорт, когда я стояла у окна, и все было синее, и двор тоже был синий, когда я смотрела на Карло, который уходил.

Еще немного, и они будут здесь, говорит мама и смотрит во двор через окно. Я стою у двери и смотрю на нее. Она смотрит в окно и ходит туда-сюда, туда-сюда. Потом говорит: Ага, Йосипина уже здесь…

Я вижу ее. Проходит через двор, входит в прихожую, заходит на кухню.

И Сречко тоже приедет, говорит мама Йосипине.

Хорошо, отвечает Йосипина и разувается. Она рассказывает, что туфли ей жмут, потому что новые. Я смотрю на нее. Она сидит за столом и гладит себе пальчики на ноге.

Потом мама говорит, что и Сречко тоже прибыл. Я не знаю, он ли это, я не знаю, Сречко ли это, мой двоюродный брат, как рассказывает мама, потому что его мама — Луция, сестра Франца, он мой папа.

Вечером, когда мы вдвоем стоим у окна, пока еще не наступила ночь, мама рассказывает, что она уже давно его не видела, Сречко, только Карло иногда встречается с ним и потом возвращается домой пьяным, прибавляет мама. Она смотрит на поле, на черешню и произносит: Наверняка он состарился, Сречко…

Мама говорит, что если человек стареет так, как она, то значит, скоро он отправится на небеса.

Только бы он никуда не запропастился, говорит мама потом и отводит меня в кровать.

Сейчас Сречко на кухне. Мама подходит к нему. Я вижу ее. Подходит к нему, обнимает и потом гладит по редким волосам. Он улыбается. Я вижу, что у него очень мало зубов.

Вот оно, приезжает наш австралиец, говорит он и кивает.

Мама улыбается. Я вижу, как она рада. Когда мама рада, я не боюсь. Все рады, потому что приезжает Альберт, и Йосипина, и Карло с папой, который все еще у цирюльника.

Мама рассказывает, что Альберт и Сречко друг друга очень любили. Что они вместе ловили рыбу в пруду, вместе катались на велосипеде, и куда шел один, туда же шел и второй.

Как бежит время, а, Сречко, говорит она и смотрит через окно во двор.

Сейчас к дому подходит папа. Мы все видим его за окном. Он во дворе. Остановился. Я вижу его затылок и соломенную шляпу. Заметно, что он подстригся, под шляпой, по затылку видно, что он подстригся. Когда папа стриженный, я чувствую, что мне хочется заплакать, как бы я хотела заплакать, как маленький мальчик, как Иван, когда идет в школу и когда его стригут перед праздниками. На праздник мы должны быть красивыми, говорит мама, и сегодня праздник, прибавляет она и идет во двор, к папе.

Мы все на дворе.

Мы стоим под каштаном, где ночью спят птицы, и смотрим в сторону прогалины, по которой, как говорит мама, Карло привезет Альберта. Хорошо, когда тень, говорит Сречко и вытирает лоб. Я вижу его руку, его кисть, она трясется. Он вытирает себе лоб трясущейся рукой и говорит: О-ля-ля, теперь уже они должны были бы вернуться из Венеции.

И мы все смотрим туда, откуда Карло должен привезти Альберта и его синьорину. Я не знаю. Ее я еще никогда не видела, она еще не была у нас на кухне, тогда бы я ее увидела.

Мама говорит, что у нее были длинные рыжие волосы, что она была очень красивой и что зовут ее Ида. Это она мне сказала когда-то у окна и посмотрела в сторону Чавена и Ангельской горы, которая ее и только ее, как она говорит.

Я слышу приближающийся автомобиль. И другие тоже слышат. Я вижу. Папа делает шаг вперед, поправляет шляпу, мама поправляет себе воротник и юбку, Йосипина вытирает пыль с туфель, и Сречко еще раз вытирает себе лоб. Я вижу, что у него свет в глазах, у Сречко.

Машина уже здесь. Из нее выходит Альберт, мой брат, за ним Ида, его синьорина. У обоих вся одежда в сухих листьях, потому что в машине у Карло всегда полно сухой листвы. Я знаю, когда он возит меня к Элизабете и отрывает в машине окно, тогда листья кружатся вокруг меня. Карло говорит: Это сквозняк. Я закрою.

Карло улыбается. Альберт и Ида тоже улыбаются. Они идут к нам. Приближаются. Теперь они здесь. Папа обнимает Альберта. Они крепко держат друг друга. Папа плачет. Потом больше не плачет. Потом Альберт идет к маме и целует ее. И гладит по седым волосам, по лицу и держит ее за руки. И потом целует Йосипину, обнимает Сречко и меня. Хелло, Балерина, говорит он, и Сречко говорит, что это он поздоровался со мной по-австралийски. Ида там, синьорина. Я вижу ее. Она стоит поодаль и улыбается. Вечером мама мне скажет, что ей было неловко, бедной Иде. Вечером, когда она будет спать в моей комнате и папа тоже, они оба будут спать в моей комнате. Потом я вижу маму, как она подходит к Иде и протягивает ей руку, и папа тоже так делает, и Йосипина, и Сречко.

Сейчас мы на кухне. Я смотрю на Альберта, своего брата из Австралии. У него красивые глаза, у Альберта, как море, говорит мама. И у Иды похожие глаза. Мама говорит, что у людей, которые друг друга любят, всегда есть что-то общее в лицах.

Альберт и Ида раздают свертки. Каждому свой. Мама объясняет, что это подарки, что мы должны их открыть. Я вижу, как папа уже открыл подарок. Мама говорит, что это пепельница в виде Австралии. У-у-у-у, какая красивая, восклицает она. Потом Карло тоже разворачивает сверток. Мама говорит, что он получил бутылочку с фотографиями, на которых изображены кенгуру. Потом подарок разворачивает Йосипина. Она разворачивает его медленно. Потом восклицает: О-о-о, какая красивая тарелка! — и показывает ее. Я вижу Йосипину, она держит в руке тарелку. Потом я слышу Альберта, он говорит, что на тарелке фотография со столицей Австралии. Все снова восклицают: У-у-у, какая красивая. Потом открывает подарок Сречко. Альберт рассказывает, что это портсигар, что надо вертеть рукоятку и тогда зазвучит музыка. Альберт говорит, что зазвучит песня Лили Марлен. Потом мама просит, чтобы я сама раскрыла свой подарок. Я не могу. Она мне помогает. Я вижу ее руки, как они развязывают ленточку, как снимают бумагу, потом я вижу шкатулку, я вижу маму, как она ее открывает, и потом все восклицают: О-о-о-о-о-о-о-о! Посмотри, какая красивая, говорит мама и еще замечает, что теперь у меня есть танцовщица, балерина, такая же, как и я, только у меня нет такой коротенькой кружевной юбочки, прибавляет мама и что-то поворачивает в шкатулке, где стоит танцовщица, Балерина, я. И Балерина начинает крутиться, ее ноги движутся, вверх-вниз, вверх-вниз. Потом и мама открывает свой подарок. И снова все восклицают: О-о-о-о-о-о-о-о! Какой красивый платок, спасибо, Альберт, спасибо, Ида, благодарит мама и заворачивает платок обратно в бумагу.

Сейчас я стою в углу. Я смотрю на них. На Альберта и Иду. И на остальных. Они пьют, едят и разговаривают. Альберт рассказывает о деревянных домах. Он говорит, что строит маленькие деревянные домики, что в Австралии большие пустыни и частые пожары. Потом он сообщает, что останется на месяц, что навестит друзей и что потом уедет обратно.

Потом они пьют дальше. Я вижу маму. Она смотрит в лицо Альберту и слушает его. Я вижу, что она счастлива, и я ничего не боюсь. Я даже капельки не пила, и мне не страшно. Я держу в руках Балерину и слушаю. Сейчас говорит Сречко. Он рассказывает, что поедет в Вену, что побывает на могиле Бетховена, потому что Бетховен уже давно на небесах, как объясняет мама. Потом ему наливают вина. Карло подливает ему, и Сречко говорит, говорит, и все смеются, и потом Сречко поет мелодию, которую, прибавляет он, написал Бетховен, и потом Сречко плачет, и все продолжают смеяться, как всегда, когда он говорит о Бетховене и плачет, другие смеются. Я смотрю на Иду. Ида рассматривает маму. Мама не видит, что Ида смотрит на нее, и мама тоже смеется, потому что все смеются, и если уж праздник, говорит она всегда, то надо веселиться.

Потом я вижу Карло, как он идет в кладовку. Я знаю, что он вернется с аккордеоном. Он уже здесь, уже сидит, уже растягивает меха, как говорит папа. И потом он играет, и Альберт танцует с мамой, и папа танцует с Идой, и потом я хочу встать на цыпочки, посмотреть во двор и запеть. У меня шумит в ушах, встаю на цыпочки, пою.

Чао, чао, бамбина-а-а-а-а-а!

Ун бачо анко-о-о-ор…

И Карло больше не играет на аккордеоне. Я вижу маму, которая спешит в кладовку. Я знаю, что она даст мне капельки. Я беру тарелку, которую Йосипина получила в подарок, и бросаю ее в дверь.

О-о-о-о-о-о-о, восклицают все, а мама возвращается из кладовки и дает мне капельки.

Я вижу Альберта и Иду, они смотрят на меня. Все смотрят на меня, потом улыбаются, и мама собирает осколки тарелки со столицей Австралии. Я ее склею, говорит Йосипина и улыбается. Потом Сречко берет портсигар и крутит рукоятку, чтобы зазвучала песня Лили Марлен.

Ла-ла, ла-ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла-ла-ла…

И он тихо поет, и крутит ручку. Потом улыбается, и все хлопают в ладоши.