Театральное представление поступков, событий обычно освобождает нас от попытки воспроизведения их в реальной жизни.
"Проблема некоторого беспорядка – или зла – требующая своего разрешения на сцене, указывает на то, что из-за драматических условностей нашей эпохи театральный спектакль может служить только для демонстрации события. Перейдем, однако, к другому и предоставим нашему сердцу раздуваться от гордости, что оно приняло участие в герое, который попытался найти и нашел решение".
Вот что примирительное сознание не перестает подсказывать зрителям. Между тем, любая выдвинутая проблема будет разрешена в воображении, если особенно драматическое решение стремится к воплощению устоявшихся социальных норм. Напротив, зло, вырывающееся на сцене, показывает нас обнаженными, дает волю нашей дикости, исходя при этом только из нас самих.
У артиста или поэта нет задачи найти практическое решение проблемы зла. Они соглашаются быть проклятыми. Они теряют свою душу, если она у них есть, с этим ничего нельзя поделать. Но творчество – мощный взрыв, событие, на которое публика реагирует как хочет, как может. Если в произведении искусства должно появиться добро, то происходит это благодаря возможностям пения, единственная сила которого способна превозносить зло.
Некоторые современные поэты заняты одной очень курьезной процедурой: они воспевают Народ, Свободу, Революцию, превращая их в поверженных кумиров, пригвожденных к абстрактному небу, на котором они изображены смущенными и развенчанными, в уродливых созвездиях. Бесплотные, они становятся недостижимыми. Как их приблизить, любить их, ими жить, если они отброшены так потрясающе далеко? Разукрашенные иногда слишком пышно, они становятся знаками, составляющими поэму, поэзией ностальгии и песней, разрушающей сам повод к своему возникновению. Наши поэты убивают то, что они хотели бы оживить.
Возможно, осознание этого вредит мне?