Балкон во вчера и завтра

— Но моя одежда не слишком подходит… — пробормотала я и тут же прикусила язык. Вот балда! Я же не знаю, что в «моих» дорожных сумках. А вдруг там нарядное платье.

Но Кастельмор покачал головой.

— И не думайте наряжаться! Их величества живут очень скромно, если не сказать бедно. Посетить их в нарядной одежде, особенно вам, их подданной — верх неприличия!

Так что через пару десятков минут я уже сидела на своей толстой коняге, которая трусила за сильным и резвым коньком Кастельмора.

До Лазурного дворца оказалось рукой подать. Увидев его, я так и не поняла, почему он так называется, но мне было не до таких мелочей. Я ведь должна была представляться королю и королеве. А как это делается?

Но Кастельмор успокоил меня:

— Сейчас их величества гуляют в парке, и вы сможете подойти к ним запросто и без всяких церемоний: так у них принято. Я пойду впереди и предупрежу их о вашей ноге.

«Какой ноге?» — чуть не спросила я, уже открыла рот и вовремя изменила вопрос:

— А мне нужно кланяться? И как это делать? Вы ж поймите, я совсем не бывала в обществе.

— Ага, — рассмеялся он, — а в детстве бегали по берегу моря и ловили рыбу. Пиктландские сельские дворяне — странные люди.

— И что тут такого? — удивилась я. — Здоровое детство.

Он пожал плечами, передал наших лошадей подошедшему слуге и свернул куда-то в аллею, так и не объяснив, что же мне полагается делать при встрече с королями.

Затем всё произошло очень быстро.

Перед нами вдруг оказалось несколько мужчин и женщин.

Кастельмор, почтительно кланяясь, сказал:

— Ваше величество, здесь ваша верная подданная. Но она ещё не выздоровела от пулевого ранения в ногу.

Сухощавый седой мужчина приветливо улыбнулся.

Высокая и прямая, как палка, молодая женщина небрежно мотнула головой.

Остальные равнодушно смотрели на меня.

— Как вас зовут, милочка? — спросила королева.

— Ваша верная подданная леди Эджертон, — я решила повторить слова Кастельмора, он-то понимал в этикете и приличиях.

Королева опять мотнула головой, словно лошадь, отгоняющая мух, и подтолкнула вперёд толстенького, краснолицего блондинчика, сказав ему уже в спину:

— Как видите, камергер Медоуз, ваши розыски успешны, поздоровайтесь же с вашей кузиной!

Блондинчик сделал несколько шагов. Он не сводил с меня глаз. Лицо его было неподвижным. Но он перепугался. Смотрел на меня с ужасом и растерянностью.

«Такого мошенника и честолюбца поискать нужно. Все уверены: его забота очень подозрительна», — вспомнились мне слова Кастельмора.

Чем же моё появление могло так испугать подобного человека, что это стало понятно по его лицу? Если он так усиленно разыскивал леди Арабеллу, то почему так явно не ожидал её увидеть?

— Здравствуйте, милая сестрица, — принуждённым тоном сказал кузен Медоуз. — Я рад вам. Вы очень страдаете от раны?

Не рад он был, ни капелюшечки не рад!

Другое дело, что этот описавший свою родственницу в розыскных афишках, перепуганный кузен явно никогда не видел леди Эджертон.

И был уверен, что никогда не увидит.

Как ни испуган был кузен Медоуз, как не растерян, но здешнее пиктландское общество ничего не заметило — он же стоял к ним спиной. Королева и король мило улыбнулись на его слова и пошли было дальше, как вдруг кто-то из придворных издал громкое «гхкхмрхр!» Я начала было искать глазами источник звука, только остальные — и Кастельмор в том числе — тут же стали оглядываться. Потом пиктландцы зашушукались, а Кастельмор тоже шепнул мне:

— Вот он, справа, кланяйтесь, как получится и пониже!

В твёрдой уверенности, что на прогулку вышел здешний король, я приготовилась изобразить очередной корявый крендель, оправдывая его ногой.

Но нет! Невероятно! Ноги мои сами подогнулись, я бы упала на колени, только мысль «Все знают, что я ранена в ногу, и она не гнётся» удержала меня от такой глупости.

Какой красавец! Немного за двадцать, роскошные рыжие волосы, ярко-синие глаза, каштановая короткая бородка, крепкая и стройная фигура, уверенная походка, наряд ослепляет блеском драгоценностей…

— Кто это? — пискнула я Кастельмору.

— Мэллой, — прошипел он. — Кланяйтесь…

Я стала изображать настоящий, как мне казалось, реверанс, наступила на подол и, как мешок с картошкой, хлопнулась прямо под ноги красавцу. Тут же приподнялась, взглянула в его сердитое лицо и, опять зацепившись за что-то каблуком, рухнула на аллею.

В следующий момент меня довольно бесцеремонно подняли в воздух.

Я приготовилась стерпеть, что неуклюжую иностранку бесцеремонно швырнут в кусты, абы не мешала прохождению важных персон. Ничуть не бывало! Перед моим лицом мелькнула каштановая бородка, насмешливый бас сказал: «Сударыня, осторожнее!», меня поставили на ноги, и «моя» королева хоть и церемонно, но заискивающе пробормотала:

— Леди Эджертон только что прибыла из Пиктландии.

— Почему бы вам не представить почтенную леди на сегодняшнем ужине в Рыцарском зале? — очень низко кланяясь ей и мне, заявил Мэллой не столько почтительно, столько утвердительно.

Потом, не дожидаясь ответа царственной особы, красавец отправился по своим делам.

— Через два часа у часовни святого Антония, — чопорно сказала мне дама из свиты пиктландских величеств, и вся кампания двинулась дальше. Король улыбался. Королева ещё больше напоминала бамбуковый шест. Пиктландцы размахивали шляпами и что-то говорили. Две-три дамы пронзили меня злыми взглядами.

Но меня больше смутили слова Кастельмора:

— На кой чёрт он вам сдался?

— Кто? О чём вы?

— О Мэллое. Вы не первая, кто падает ему под ноги. Да, он богат и на вершине власти. Но уверяю вас, вам из этого мало что достанется.

Сейчас, когда первый министр скрылся с глаз, и его красота перестала действовать так неумолимо, я вспомнила выражение его лица, его заносчивый голос и важную походку. И поверила Кастельмору. Но всё-таки — как красив этот Мэллой!

Кастельмор смотрел на меня с насмешливой улыбкой, словно читая мои мысли.

— А кто меня с простреленной ногой потащил сюда? — проворчала я. — Когда мы удирали от убийц, то я даже не помнила об этой негнущейся ноге. Жить захочешь — не то сделаешь! Но сюда…

— Ладно, — сказал Кастельмор, — я виноват. Потащил и не предупредил. Но вы тоже не вчера родились! Даже если прибыли из захолустья.

— Вы о том, что я ему понравилась?

— Вы ему очень понравились. Он даже разозлился на себя за это. А последняя дама, которая ему так нравилась, умерла месяц назад в страшных мучениях. Он знает, кто виновник, но из политических соображений не может отомстить.

— Да? — пробормотала я. — Тогда пусть этот красавец меня простит, но я очень больна и на ужин не пойду.

— Это вам так кажется, — сказал Кастельмор, глядя на меня теперь уже с сочувствием. — Если после официального приглашения вы не придёте, то это приравнивается к оскорблению её величества королевы Марии. Со всеми вытекающими последствиями.

Мне захотелось стукнуть Мэллоя или хотя бы капитана по башке. Но проще было бесследно исчезнуть.

— Где тут у вас туалет? — спросила я. — Мне нужно… э-э-э… поправить платье.

Он не удивился. Наверное решил, что со мной из-за испуга приключилась медвежья болезнь, как это называет Сёмина мама. Кивнул в сторону зарослей роз, и в просвете я увидела беленький домик с силуэтами дамы и господина на дверях. Я кинулась туда, вбежала в дверь с дамой и щёлкнула по льву.

— Сколько можно повторять? — спросил мужской голос. — Почему ты не сдала лошадь?

— Что? — переспросила я.

— У меня больше нет денег, — продолжал голос. Разве что дней через десять. Нет, понимаешь? Прости, но нет.

— А?

Голос замолк, на свой балкон я не вернулась.

Очевидно это было что-то вроде голосового сообщения.

Лошадь? Я подумала о своей толстой кобыле. Значит, за неё нужно было платить? Типа аренды или проката?

Впервые за время своих приключений с артефактами я подумала, что пользуюсь не только лошадью, но и чужими вещами. А что если и за них нужно платить? Хорошо что неизвестный мужчина прислал сообщение, а не стал говорить непосредственно. Он бы сразу сообразил, что артефакт в руках у самозванки, и тогда провела бы я в этой Аркадии всю оставшуюся жизнь.

Но и без того — паршиво.

Вот засада, вот нелепость! Сидеть здесь целых десять дней, когда ко мне пристаёт здешний первый министр, а его возлюбленные помирают в страшных мучениях! И Медоуз этот подозрительный! И вообще — доигралась.

Я воспользовалась беленьким домиком — мало ли какие проблемы впереди? — вышла и сказала Кастельмору:

— Простите, но буду пытаться бежать. Умирать в мучениях — это не ко мне.

— Тш-ш-ш, — он до боли сжал мне руку и вывел из аллеи на открытую лужайку.

— Говорите тихо, вы что, обезумели? — сказал он. — Вам не позволят бежать. Я уверен, что Мэллой уже послал людей следить за вами.

— Он что — ненормальный? — спросила я. — Он что не понимает, что меня могут убить?

— Понимает. Но ведь убьют вас, а не его.

— Вот негодяй! Это…

— Тише, тише, какая вы горячая, — перебил меня Кастельмор. — За оскорбление можно загреметь в тюремный замок, не забыли?

— А вы мне не поможете? Я умею быть благодарной! — я посмотрела на него как можно более многозначительно. Как мужчина он меня ни капельки не волновал, но положение было отчаянным.

Кастельмор покачал головой, он выглядел смущённым и растерянным:

— Я присягал королеве и первому министру. Сочувствую вам, но у меня есть родные и друзья.

Тут уж я рассвирепела. Как мышь, которую загнали в угол.

— Если бы не я, то ваши друзья пошли бы к чёртовой бабушке, нет?! — спросила его прямо. — И родные, может быть?

Он прищурился, нахмурился, думал несколько минут, а я с надеждой смотрела на него, испугавшись своей вспышки. Он мог просто-напросто обидеться на мою справедливую, но грубость.

Не обиделся, кивнул и сказал, растягивая слова:

— Да, вы правы. Но что я могу?

— Помогите мне спрятаться от его шпионов. А потом сообщите, что я погибла. Разбойники утащили и убили, дракон сожрал. Мало ли что?

Кастельмор вдруг оживился, глаза засверкали, лицо стало озорным:

— Дракон? Это мысль. Их несколько раз видели в окрестностях.

— Во-о-от, — обрадовалась я. — Почему дракону не сожрать беглую пиктландку?

— О чё-ёрт! — шёпотом воскликнул капитан. — Пиктляндок он как раз и не жрёт!

Не-ет, здешние жители просто доводили до слёз своей простотой! Капитан гвардии называется!

— Ну, как будто сожрал, — втолковывала я ему. — Зарежем барашка или свинку, набросаем костей и кусков мяса. Кто догадается?

— Удивятся, что он съел пиктландку, — упирался он.

— Пусть удивятся. Что, дракон не может ошибиться? Сначала съел, а потом распробовал, но уже поздно было.

Совершенно дурацкий шёл между нами разговор, но деваться мне было некуда. И вот тут Кастельмор меня убил наповал:

— Мэллой обязательно позовёт мага. А маг… Вы ж понимаете?

Ага, как же, понимала я. Целыми днями прогуливалась под ручку с магами и вела с ними магические беседы.

Но очевидно мне полагалось понимать, что дракон — не выход.

— Послушайте, — заныла я, — вы единственный можете мне помочь. Конечно, бестактно напоминать, но когда с графом Стенли и… и со всеми остальными была беда, я не стала отбрыкиваться, что это опасно и всё такое прочее. Я ведь спрятала Дюпона и Бонифация, потом пошла к вам. А Дюпон предупреждал меня, что это очень опасно.

— Вы просто разрываете мне душу своими словами, — со вздохом произнёс Кастельмор. — Вы правы, я веду себя слишком осторожно. Что ж, я скажу Мэллою, что вы моя любовница, и дело с концом!

— А он не будет вам мстить и всё такое? — меня это волновало потому, что пока защиту и поддержку я находила только в Кастельморе.

— Нет. Ему это невыгодно. Я один из немногих, кому он доверяет. Недолюбливает, но знает, что я не предам его в крупных делах. А мелочи вроде вас его не обижают.

Не очень-то приятно было слышать, что я — мелочь, но я изобразила нежнейшую улыбку и кинулась ему на шею с поцелуем. Кастельмор похлопал меня ниже спины и отстранил.

— Не требую награды, мы квиты, — усмехнулся он.

Моё сердце его слова уж точно не разбили, хотя это, кажется, первый случай в жизни, когда мужчина отказался целовать меня.

— Поедемте лучше к вам домой и спокойно обсудим проблемы с виконтом, — сказал он.

Ко мне домой! Его слова напомнили мне, что теперь у меня нет дома, я бездомная иностранка леди Эджертон. Но может быть мне позволят пока пожить в доме Шеров? Нужно попросить Кастельмора и виконта Питта не говорить Андре и прочим, что я леди Эджертон. Или виконт уже разболтал это?

Всю дорогу я молча волновалась, а Кастельмор изредка поглядывал на меня, и мне казалось, что его моя печальная ситуация очень развлекает. А в доме Шеров нас нетерпеливо ожидали, Андре открыл дверь после первого же стука. Рядом стоял виконт.

— Ну что, мамочка, вы видели их величеств? — с любопытством спросил он.

Значит, виконт промолчал. И приятно, и… непонятно.

— Ну что? — спросил Андре.

— Нам нужно поговорить. Втроём. Я, мамочка и виконт, — ответил Кастельмор.

— Пойдёмте во двор, — предложила я. — Здесь везде такая пыль.

— Нет, во дворе не хотелось бы, — возразил он.

— Там, направо от выхода во двор, есть чистая комната, — сказал Андре. — Мы там сушим постиранное в дождь.

В «сушилке» действительно было не так грязно, и стояло два застеклённых шкафа с посудой и несколько чистых стульев. Кастельмор, словно это он был хозяином дома, жестом предложил нам сесть. Потом взял свой стул, поставил его вплотную к нам, сел на него лицом к спинке и строго спросил:

— Послушайте, ребятки, что это вы затеяли? Хотите кузена Медоуза вывести на чистую воду за убийство бедняжки леди? А ну, говорите всю правду!

Я молчала. Я просто не понимала, о чём он толкует и какую правду ещё требует. Уже, кажется, всё из меня вытряс кроме того, кто я и откуда на самом деле.

Но юный виконт Питт печально покивал головой и сказал:

— Мне очень неловко, что пришлось вам лгать. Да, мы хотели раскрыть все козни мерзавца. После того, как убийца леди Арабеллы рассказал нам, кто его нанял, мы подумали, что госпожа Франсуаза немножко похожа на неё и может сыграть её роль.

Я медленно встала, подошла к шкафчику с посудой, достала из него стопку тарелок и с наслаждением грохнула их об пол. Звук получился замечательно громоподобный, но тем дело и ограничилось. Похоже тарелки были сделаны из небьющегося материала, так что всего лишь разлетелись по комнате. Тогда мне захотелось зареветь, но я же была не я, а госпожа Франсуаза Шер!

Поэтому я вернулась на своё место и как можно спокойнее сказала:

— Прошу извинить. Виконт, пожалуйста, продолжайте.

Хорошо, что рядом был виконт Питт, и мне не пришлось хлопать глазами или пытаться вымучивать какую-нибудь очередное враньё. Виконт охотно рассказывал обо всём, что интересовало Кастельмора, я же могла только кивать головой, когда Питт переводил на меня взгляд, или время от времени бормотать «ну да, ну да».

А рассказывал он поразительные вещи.

Оказывается, Эджертоны вместе с ещё несколькими пиктландцами бежали в Алеманию с намерением потом как-то перебраться ко двору своих изгнанных государей в Богемию (да, вот где я нахожусь, вспомнила, в Богемии). Для этого они переплывали пролив на небольшом кораблике (я мысленно поклялась обязательно выяснить, что же там, в Пиктландии происходит, почему оттуда бегут?). Дело было в сумерки да ещё в тумане, и кораблик налетел на обломки какого-то корабля. Несколько человек, бывшие на палубе, и муж леди Эджертон в их числе, упали за борт. Ни одного спасти не удалось.

В городе Лассе на границе с Богемией Арабелла Эджертон познакомилась с виконтом Питтом, причём познакомилась довольно своеобразно. По какой-то причине — мне показалось, что виконт специально умолчал, по какой, — местные жители приняли его за моританского шпиона, схватили и хотели повесить на первом попавшемся дереве.

Несмотря на своё горе и неопределённое положение в Алемании леди Эджертон вступилась за незнакомого юношу, который показался ей слишком простодушным для роли шпиона. Но вмешательство неизвестной особы только разозлило толпу. Леди попала в «сообщницы» Питту.

И неизвестно, чем кончилось бы дело для обоих, если бы не Франсуаза Шер.

Сначала она просто наблюдала за происходящим, но потом приняла единственно правильное решение: кинулась за городской стражей. Стражники уговорили людей отвести схваченных в ратушу: пусть разберутся власти. В ратуше всё выяснилась. Виконта Питта и леди Арабеллу отпустили. Больше всего их невиновности — о странности жизни — радовались те, кто ещё недавно хотел их повесить.

В благодарность за помощь Питт пообещал мужественной леди, что попросит капитана гвардейцев Кастельмора, друга своего опекуна графа Стенли, похлопотать о позволении леди жить в Богемии, а ещё лучше — в самой её столице Аркадии. Ведь, как рассказала леди, двоюродный брат её мужа Медоуз непонятно за что терпеть их не может, поэтому помогать ей, хотя она осталась одна и в несчастье, отказался в сухом и презрительном письме, которое прислал в ответ на несколько умоляющих её писем.

Франсуаза Шер, как и Питт, назавтра собирались в дорогу: он — на границу с Богемией и дальше в Аркадию, она — куда-то вглубь Алемании. Утром они заехали в гостиницу, где остановилась леди Арабелла, чтобы попрощаться, как договорились с ней накануне. К их удивлению им сообщили, что леди уехала совсем недавно и в сопровождении какого-то господина, в его двуколке. А ведь опять же накануне госпожа Шер убеждала её не выходить из гостиницы без сопровождения знакомых, хотя бы тех же пиктландцев или гостиничной прислуги, чтобы не попасть опять в неприятности.

Расспросив слугу, они выяснили, что благородный господин по выговору был жителем Алемании, но не местным. Это очень обеспокоило госпожу Шер, хотя она не очень понимала, зачем кто-то стал бы мошенничать с почти нищей леди. Может, она ему понравилась, и он пригласил её покататься? Но тогда почему она не подождала виконта Питта и госпожу Шер? Ведь они условились о времени!

Всё больше волнуясь, они расспросили слугу, как выглядели господин, повозка и лошадь, и поехали по, что называется, горячим следам двуколки, расспрашивая всех встречных и поперечных.

Но они ни за что не заметили бы повозку и лошадь. Слишком хитро они были спрятаны в лесу. Помог курьёзный, как выразился виконт Питт, случай… сама я подумала, что это не курьёз, а настоящая жуть.

Дело в том, что над дорогой вдруг снизился дракон с магом на спине. Что уж собирались они делать, неизвестно, но, заметив их раньше, чем люди, лошади стали фыркать и порываться к галопу. Всадники немедленно спрятались от возможной опасности в лес и спешились. А лошадка двуколки, тоже напуганная приближением дракона, заржала что есть мочи. Может быть, почуяв людей, она искала у них защиты.

Подойдя к месту, где, так сказать, была «припаркована» двуколка, Питт и госпожа Шер убедились, что и повозка, и лошадь похожи на те, что они искали. Но где же седоки? Вдруг послышался треск веток где-то неподалёку. Виконт выхватил шпагу, госпожа Шер достала пистолеты. Настороженные, они пошли на звуки и увидели, как мужчина режет ветки и забрасывает ими женское тело.

Короче говоря, убийца был скручен, связан и после допроса с приставленным к голове пистолетом, сознался, что нанял его толстый, краснолицый и белокурый пиктландец по имени Медоуз, который для этого приехал из Богемии. Откуда он это знает? А оттуда, что всегда разузнаёт побольше о своих нанимателях, чтобы не оказаться нанятым каким-нибудь моританцем или бандюгой, от которого не отвертишься. Такой предусмотрительный душегуб попался!

Он оказался ещё более хитроумным, чем они думали. Пока относили женское тело в двуколку, убийца сумел разрезать верёвку на руках и сбежать. Но гнаться за ним по лесу желания у них не было.

Труп бедняжки леди они отвезли назад в городок и доставили в ратушу, как жертву неизвестного убийцы. Позвали слуг из гостиницы, те подтвердили: да, женщину увёз в этой повозке такой-то и такой-то господин. Но слова убийцы о том, кто нанял его, Питт и госпожа Шер решили скрыть. Вряд ли бургомистр городка в Алемании стал бы вести розыск и следствие в Богемии. А вот Медоуза, когда тот окольными путями узнает, что леди убита и всё шито-крыто, охватит приятное ощущение безнаказанности, он станет неосторожнее. И вот тогда-то госпожа Шер и появится перед ним под видом леди Арабеллы, потому что немного похожа на неё и так как Медоуз никогда лично не встречался с леди даже в Алемании из опасений навлечь на себя подозрение в убийстве.

Но прошло несколько месяцев прежде чем им удалось выполнить задуманное. Только теперь я поняла, почему Питт послал Криса Дюпона к леди Эджертон и госпоже Шер. Ведь он не знал, в какой личине госпожа Шер будет на тот момент. Потому и встретившись со мной при свидетелях он назвал меня леди Арабеллой. И понятно же почему просил меня ехать к пиктландским величествам без маленькой принцессы! Он думал, что я его понимаю, что я помню о нашем плане.

А я-то, я…

Ну, и влипла же ты «госпожа Шер»!

Тем временем виконт завершил рассказ и попросил у нас прощения: ему нужно нас оставить, так как он срочно должен вручить несколько посланий, ведь ехал, как курьер.

— А принцесса? — спросила я. — Её высочество пока останется здесь?

Несколько мгновений Питт смотрел на меня с видом полнейшего недоумения.

— Высочество, — наконец проговорил он. — Простите, но я не понимаю… Ах, принцесса.

И рассмеялся, как мальчишка, которым, в общем-то, и был.

— Я прозвал Керри принцессой, — объяснил смущённо. — Она такая важная и симпатичная. Её родители были знатного происхождения, но не принцы и не герцоги. Однако представить Керри их пиктландским величествам всё-таки нужно.

— Ладно-ладно, — проворчал Кастельмор. — Поезжайте себе, друг мой, а я подумаю, как расхлебать кашу, которую вы заварили. Ох, и наивны вы, как я посмотрю!

Я тоже считала, что план Питта и Франсуазы Шер неважный. Особенно меня смущало, что мы обманули короля и королеву, пусть они и в изгнании. Не говоря уже о всемогущем первом министре Богемии. Поэтому я очень поддерживала Кастельмора в его мнении, что Питт должен молчать о знакомстве с леди Эджертон и госпожой Шер, и больше никому не рассказывать о том, что произошло в Алемании. Я так и сказала, когда мы провожали виконта до входной двери. Кастельмор пожал плечами:

— Поразительно, как вы поумнели, сударыня. Почему так поздно?

Я хотела ответить, что испугалась, и открыла уже рот, но ничего из сказанного собой не услышала. Мой голос заглушил мощный стук в дверь. Казалось вот-вот она упадёт внутрь прямо на нас.

— Это кто же такое себе позволяет! — зычно крикнул Кастельмор, перекрывая шум, и выглянул в окошечко. — Ба! Кого я вижу!

Он распахнул дверь, и я увидела мужчину в атласном фиолетовом костюме, такого же цвета причудливой шляпе и башмаках, который приветливо щурился на нас.

— Заходите же, заходите! — в один голос заговорили капитан и виконт, и вновьприбывший переступил порог.

Его мускулистое и приземистое тело двигалось немного неуклюже. Жёсткие, чёрные, курчавые волосы — делали его похожим на негра. Кожа, словно сожженная до черноты кварцевой лампой, только усиливала это впечатление. Замечательные тёмные глаза, искрящихся умом, затеняли почти женские длинные ресницы. И только его пухлый алый рот, капризный и безвольный, немного портил общий грубоватый его облик.

«Граф Стенли?» — подумала я.

— Ну, дружище, вы как всегда кстати, — смеясь, сказал Кастельмор. — У нас тут завязывается замечательная интрига. Нет, путаю — целых две интриги!

— Очень рад, — слащаво улыбнулся «дружище». — Хотя я уже немного в курсе ваших похождений. А вы, госпожа Шер, становитесь знаменитой в Аркадии.

Виконт Питт ушёл. Кастельмор представил мне своего «фиолетового» друга, как викария Фокса, и тут же повёл его в сушильную комнату, явно становящуюся нашим штабом. Я плелась за ними и удивлялась тому, до чего непринуждённо распоряжается капитан в чужом доме! Но если вспомнить, насколько хозяева дома теперь зависят от капитана… Интересно, что означает «викарий»? В театре, где работал второй папа Алёнки, шёл спектакль, в котором викарием называли священника. Значит, этот «фиолетовый» типус — священник? Вот беда, никого не спросишь.

Я остановилась. А почему это — «не спросишь»? Франсуаза Шер была, насколько я помню из письма её пасынка, в заморских страна и провела там много лет. За это время человек имя своё может забыть, а не то что слово «викарий».

И вообще, я женщина? Женщина. А женщины — это даже дети маленькие знают — всегда глупы. Даже когда имеют докторские степени и управляют транснациональными фирмами. Баба — дура. Длинные волосы — короткий ум. Можно быть дурой из дур и править государством. Примеры? Не будем из всяких опасений трогать современность. Мало ли… Ну… вы понимаете…

Давайте вспомним давнюю историю. Святоша Ментенон, Помпадурша и актрисочка Нелл Гвинн, как их называли недалёкие пасквилянты. Подумаешь, престарелой, но отбить короля у красавиц-фавориток и женить на себе! Подумаешь, стать из простой девчонки маркизой, с которой советуются министры! Подумаешь, сделать всё, чтобы иностранные шпионки не управляли оболтусом-королём!

Они могли притворяться?

Значит, и я смело могу быть профессиональной дурой и спрашивать о самых очевидных в этом мире вещах. Ведь у меня крохотный умишко, я интересуюсь только тряпками и мужчинами, так? Так!

Я тут же развернулась и отправилась в комнату к Андре, чтобы расспросить маленького простодушного богемца.

Но не удалось. Ведь там была ещё и Керри.

Андре и Керри играли. Из деревянных кубиков и разных вещичек они построили кукольный замок и поселили в нём королеву — Керрину куклу. Кто-то — Морис, Андре или Питт — починили эту бедняжку и приделали ей фарфоровую голову явно от какого-то разбитого амурчика или ангелочка, приклеив к ней волосы из жёлтых ниток и корону из медного кольца. Королева сидела на башне, тараща голубые глазки, во дворе замка устроился металлический дракон, очень похожий на щёлкалку для орехов, а под стенами замка верхом на пушистой игрушечной собачке (наверное, потому что игрушечный конь на полозках, стоявший в углу, был слишком велик) гарцевал рыцарь в серебристых доспехах, украшенных гербом с изображением репейника и кенгуру. Рыцарь действительно гарцевал, ему в этом помогала рука Андре.

Когда я вошла, дети мельком взглянули на меня, но игра им была интереснее.

— О, прекрасная королева, я не побоюсь ничего и освобожу вас, — сказал Андре важным и гордым тоном, который я не ожидала услышать у такого мальчугашки.

— Смелый рыцарь, вы удостоитесь моей самой горячей благодарности, — воскликнула Керри точь в точь как актриса на сцене театра в пьесе из рыцарских времён. — Я расскажу моему императору-батюшке о ваших подвигах, и он выдаст меня за вас замуж, а в приданное вы получите половину империи.

— Ах, прекрасная королева, я буду счастлив оказать вам услугу и уничтожить этого страшного дракона! — ответил Андре.

У меня от изумления открылся рот. Эти двое малышей заткнули бы за пояс (как говорит Сёмина мама) любых взрослых из моего мира. Многие дяди и тёти из моего родного города даже слов таких не знали, а тем более, не смогли бы их произносить!

Потом я заметила в комнате ещё одного зрителя: в углу на табурете сидел Морис и наблюдал за спектаклем с горящими от восторга глазами.

— Смелый рыцарь, будьте осторожны, — провозгласила между тем Керри. — Страшное чудовище умеет жечь огнём и душить дымом.

И так далее, и в таком же духе.

После разговоров рыцарь перешёл к действиям и долго бился с драконом: он колол его копьём, рубил его, летя в воздухе и держась за драконью лапу, мечом и, наконец, наслал на него чары с помощью волшебного кольца, которое королева привязала к стреле, выпущенной ею из лука.

Закончилось всё бегством побеждённого дракона (защитники окружающей среды могли спать спокойно, во время спектакля ни одно животное не погибло) и появлением бронзового подсвечника, который изображал батюшку-императора. Он поженил рыцаря и дочку и сказал, что теперь они будут править империей, а он уходит на пенсию.

Занавес.

Я даже захлопала от восторга и не удивилась, когда ко мне присоединились Морис и Кастельмор с Фоксом (когда они успели войти?).

— Ну вот ещё! Не дают спокойно играть! Пошли в сад! — со смехом сказал Андре, взял Керри за руку, и они выбежали из комнаты.

— Какие замечательные ребятишки! — сказал викарий Фокс, улыбаясь не слащаво, а по-людски. — Кастельмор, расскажите о них Мэллою, пусть он определит их к королеве Марии.

— И правда, — кивнул капитан, — они развлекут её, а сами будут на полном обеспечении.

Мне это не понравилось.

— Зачем ребят шутами делать? — возразила я.

— Почему шутами? — удивился Фокс. — Королеву воспитывают в строгости и не балуют. Они будут с ней на равных, а через десять лет, когда она будет править сама, станут её самыми доверенными придворными.

Я прикусила язык. Вот оно что: королева Богемии — маленькая девочка! Тогда пусть ребят пристроят — не возражаю. Я не собираюсь здесь оставаться, через десять дней сбегу, а малышам нужны опека и воспитание.

— Сказала, не подумав, — вежливо улыбнулась я и обратилась к Кастельмору. — Пожалуйста, если вы только захотите!

— Я не против, — сказал он. — И Мэллой не будет против. Кто-то же должен с королевой играть? Не всё же придворные дамы?

Прекрасно, детки пристроены и, как говорила Сёмина мама, за их будущность можно быть спокойными. Теперь мне бы самой продержаться, пока неизвестный приятель Франсуазы Шер не пополнит счёт артефакта. Или пока я не выясню, как этот счёт пополняют. Спросить Кастельмора или Фокса я не решалась: а вдруг они догадаются, что я не госпожа Шер?

Кастельмор и Фокс пошли в сушилку, а я решила, в конце концов, открыть дорожные сумки госпожи Шер. Только вот где они? Спросила Мориса, тот ответил, что в следующей за комнатой Андре комнате, которую он прибрал и приготовил для меня. Морис отправился на кухню, а я — в свою комнату. Но оказалось, что просто так до неё не дойти.

Не успела я выйти в коридор, как услышала звонкий голосок, весело напевающий что-то. Керри или Андре? На их голоса голосок не походил. В дом забрался ещё один ребёнок? Наверное, я слышала уже не только голосок, но и ритмичное притопывание. Выглянула в коридор… и не завизжала только потому, что на несколько секунд горло у меня свело, и голос пропал. А когда появился, я уже начала себя уговаривать, что здесь ведь совсем другой мир, и другие обитатели. Ну, подумаешь, коричневый ботинок пританцовывает и напевает сам по себе. Милый ботиночек, не крыса какая-нибудь!

— Привет, — сказала я.

Ботинок захихикал и упрыгал куда-то в заброшенные комнаты. Ну, конечно, дом столько лет был почти заброшен, что угодно могло завестись, а не только оживленная обувь!

Я всё-таки пошла в кухню и спросила Мориса, знает ли он об этом. Он ответил, что это ботинок кого-то из прежних хозяев, может быть, тётки Андре, а бегать по дому и петь он начал несколько месяцев назад. Говорил об этом слуга таким тоном, словно ожившая обувь для Богемии — самое обычное дело. Меня же упоминание о тётке не очень обрадовало. Просто поющий и бегающий ботинок — это забавно, а вот тётка-привидение, шляющаяся по дому в одном ботинке, — это уже… Дело не в том, что я боялась привидений, хотя да, боялась. Но и того боялась, что именно это привидение перестанет петь, начнёт говорить и сообщит всем, что я никакая не госпожа Шер.

Потом я сообразила, что, судя по размеру ботинка и по тому, что её старший племянник уже взрослый, тётка была не молодой особой, а здоровенной пожилой женщиной. А значит, вряд ли она пела бы и плясала, как маленький ребёнок. Буду считать, что ботинок бегает сам по себе, безо всякого привидения. Ну, такое домашнее здесь животное. Я дала себе слово не визжать, если ботинок появится снова. Не ударю лицом в грязь перед богемцами!

Вот с такими приключениями добралась я до своей комнаты и дорожных сумок госпожи Шер. Даже если бы со мной заговорил шкаф или сумки побежали мне навстречу — не удивилась бы. Но сумки не брали пример с коричневого ботинка и стояли в углу. Набиты были, как оказалось, одеждой, и когда я её примерила, то поняла, что госпожа Шер ниже меня почти на голову, но полнее. Ушить платья можно было. Но вот юбки здесь принято носить немного выше щиколотки, а не чуть-чуть ниже колена. Да и талия оказывалась уж слишком завышенной. Самое же главное, теперь любой мог понять, что вещи эти не мои.

Ладно, пусть за несколько лет пути госпожа Шер могла подрасти. Каприз природы так сказать. Но зачем ей таскать с собой две сумки почти новых, но не походящих по размеру платьев? Положу платья в шкаф, меньше будут бросаться в глаза…

Я замерла на месте с охапкой одежды. Впервые за несколько часов мне пришла в голову мысль, которая должна была появиться там во время рассказа виконта Питта: если виконт знал настоящую Франсуазу Шер, если видел её не мельком, а вместе с ней искал леди Арабеллу, а потом с ней же доставил покойную в ратушу, то как он мог принять меня за неё? Ведь он, судя по всему, мальчик простодушный, хорошо притворяться не умеет ещё. Он искренне уверен, что я — Франсуаза Шер!

А ведь я уже убедилась, что неверны мои мысли о переселении в тело госпожи Шер. Я ведь нашла её портрет на крышечке часов-луковицы. И на портрете с мужем то же лицо. Что тогда — виконт её никогда не видел? Или она не открывала при нём лицо и прятала волосы? Но рост, но голос! Трудно поверить, что он не заметил, насколько госпожа Шер «подросла». И вряд ли голос госпожи Шер так уж похож на мой. И…

Да глупости все эти мои рассуждения, вот что! Главное, на чём был построен план госпожи Шер и виконта, это её и леди Арабеллы сходство. Но как веснушчатую блондинку можно принять за жгучую брюнетку?

Если только… если только та женщина, которая представилась виконту и леди Арабелле, как госпожа Шер, не была такой жгучей брюнеткой!

Мне стало жутко. В какую ещё интригу я вляпалась?

Швырнула одежду на пол, достала из кармана часы, сунула их в угол шкафа и затолкала в шкаф все наряды из сумок. И, стоя посреди комнаты, приказала себе: «Срочно иди подальше от дома Шеров и у прохожих выясняй, как пополняется счёт артефакта!»

Из этого мира нужно было срочно удирать.

Но, как говорится, человек предполагает, а… а у других людей тоже планы.

Я не успела удрать из дома Шеров, потому что по пути к выходу меня перехватил Кастельмор.

— Куда вы? — с подозрением спросил он. — Разве не помните, что приглашены на ужин к королеве Пиктландии и вас ждут у часовни святого Антония?

— Но должна же я купить себе более нарядное платье? — ответила я вопросом на вопрос.

— У беглой пиктландки не может быть нарядных платьев — вы забыли?

— Хорошо, не нарядное. Новое. Ненадёванное. Можно?

— Так пошлите за портным, — предложил Кастельмор.

— Кого? Мориса? На нём и так держится весь дом, — это был мой последний козырь, позволяющий уйти отсюда. Но капитан только пожал плечами:

— Пусть Морис пошлёт кого-нибудь к портному. Любой мальчишка хочет заработать монетку за услугу. Мы же с Фоксом хотим поговорить с вами, прежде чем вы направитесь на королевский ужин.

Карта моя была бита, тут ещё и Морис как раз ковылял коридором. Кастельмор повторил ему свои слова, слуга тотчас пошёл выполнять приказания. А я, что называется, под конвоем пошла в сушилку. У меня были недобрые предчувствия. Сейчас мне скажут, что я самозванка по всем статьям: и не леди Арабелла, и не госпожа Шер.

Но попасть в сушилку сегодня мне было не судьба. Во входную дверь опять громко и уверенно постучали. Очередной друг Кастельмора?

Пришёл банкир. Он так представился, почтительно кланяясь и поглядывая на Кастельмора искоса:

— Прошу нижайшего прощения, но я получил сообщение, что наша уважаемая клиентка, почтенная госпожа Шер прибыла в Аркадию. Конечно, столь благородная дама может посетить мою скромную банкирскую контору, когда ей будет угодно. Но я решил сам предложить свои услуги. Я — человек простой.

Поразительно, как быстро стрекотал этот худощавый, невысокий человечек, чуть ли не каждое слово сопровождая изящными жестами и забавными гримасами. По простой одежде и поведению он действительно казался обычным бедняком. Но банкир-бедняк? Не встречала.

— Ладно, ладно, господин Медицейский, мы поверили, что ваше рвение бескорыстно, — ухмыльнулся Кастельмор, пропуская человечка в прихожую.

— Вам бы всё шутить над скромным человеком, господин капитан — с лёгким укором сказал банкир. — Но госпожа Шер убедится… — он вдруг демонстративно уставился на что-то над столиком в углу. Он смотрел на портрет Августа Шера с его женой! Подошёл поближе, вздохнул. — Ах, ведь именно господин Август, благодетель, помог мне когда-то перебраться в Аркадию из Буффало. Как жаль, что его преследовали семейные несчастья! Вы не поверите, но я плакал в три ручья, когда барышня Шер, такая милая и юная, столь быстро покинула наш мир.

Можно было аплодировать сообразительности Медицейского. Отличная слезодавилка! Но я от его слов обалдела.

Он что-то ещё говорил об отъезде старшего сына, то есть, Анри Шера и о смерти сестры хозяина дома, почтенной тётушки. Рассуждал о том, что благородный господин Август не озлобился на весь мир после всех этих потерь.

Ох, и артист! Медицейского, по-моему, охотно взяли бы в любой телесериал.

В общем, он много чего говорил, меня же ошеломили его слова о барышне Шер. Значит, кроме пасынка у госпожи Шер была и падчерица? Очень похожая на отца мастью. А лицом — на мать? Такое возможно? Возможно! А почему господин Шер женился оба раза на Франсуазах? Да мало ли? Мало ли Франсуаз в Богемии?

Не было сил больше терпеть проклятую неопределённость. И без того десять дней здесь будут явно нелёгкими.

— Подождите минутку, — сказала я.

Аллюром участника соревнований по спортивной ходьбе я прошагала по коридору, ворвалась в свою комнату и выкопала из-под груды одежды часы-луковицу. Потом вернулась в прихожую и протянула их банкиру Медицейскому. Он привычно открыл крышечку, посмотрел на портрет. Почтительно-скорбно покивал головой:

— Да-да, вылитая мать и так же рано ушла из жизни.

На крышечке часов-луковицы была изображена не вторая жена Шера, а первая, какое облегчение!

Я так осмелела, что изобразила на лице благородно-печальное выражение, не хуже, чем Медицейский, подняла вуаль и сказала:

— Но всё же Андре со мной, и Анри скоро вернётся.

Увидев моё лицо, банкир не стал восклицать: «Ах, это вы, госпожа Шер? Как давно я вас не встречал!» Он смотрел на меня вежливо, но равнодушно. Как на жену своего покойного благодетеля, которую никогда не видел, но о которой слышал от него или ещё от кого-то. И явно не собирался проходить в дом дальше прихожей, потому что произнёс:

— Почтенная дама может посетить мою скромную контору, когда ей будет угодно. Я же позволил себе напомнить о своей ничтожной персоне только затем, чтобы передать вам письма. Корреспонденция требует быстрой доставки.

С этими словами Медицейский достал из большого кармана своего серого кафтанчика пять конвертов, подал мне, ещё несколько раз поклонился и отправился по своим делам. Выходя из дома, он резко махнул рукой. Немедленно за ним следом поспешили два дюжих молодца-качка. В скромность и простоту банкира я верить перестала… если хоть минуту в неё верила.

— Ну и комедиант, — пробормотал Кастельмор. — Пойдёмте же, сударыня, время не терпит!

Время, может, и не терпело, зато викарий Фокс терпеливо дожидался нас. Он даже задремал, сидя на одном стуле и положив ноги на другой. Но тут же открыл глаза, выпрямился, вскочил. Вопросительно посмотрел на каждого из нас, поправил шляпу. Я, кстати, перестала удивляться, что здешние мужчины, входя в дом, головные уборы не снимают, но при виде дамы вскакивают на ноги. Капитан и викарий подождали, пока я сяду, но затем принялись бесцеремонно расспрашивать о подробностях гибели Арабеллы Эджертон.

Подумаешь!

Поведение банкира убедило меня, что я всё-таки хозяйка дома Шеров и почтенная богемка. Поэтому я старательно и в разных вариациях повторяла рассказ виконта Питта. Даже его словами. Не собьёте меня, дорогуши!

Куда больше волновало меня ложное представление на королевской прогулке. Но Кастельмор и Фокс только посмеялись над моими страхами.

— Их величества обрадуются, что из их свиты уберут преступника.

— Такая интрига их развлечёт.

— Особенно им понравится, что Медоуза теперь станет содержать Богемия.

— Как это? — не поняла я.

— За решёткой.

Я очень обрадовалась, что не принадлежу к свите этих скучающих величеств!

Тут наш разговор прервал Морис. Пришёл портной, сообщил он. Оба моих гостя тут же заторопили меня: до встречи возле часовни имени не помню кого оставалось всего ничего. Я охотно подчинилась и пошла в свою комнату. Хотела во время примерки прочитать принесенные Медицейским письма.

В отличие от банкира портной и его юная помощница были одеты очень нарядно и богато. Может быть, так они рекламировали свои товары? Вместо каких-нибудь журналов мод, они принесли несколько платьев, нижних юбок, рубашек и корсетов. С помощью юной портнихи я их примерила и удивилась тому, что они мне почти впору.

— Почтенная госпожа только чуточку пополнела и подросла за эти несколько лет, — довольно улыбаясь, сказал портной.

Я похолодела: этот дядюшка знаком со второй женой Шера? Он что, тоже из Буффало? Ну и благодетель был «мой муж», так и жди новых «знакомых»! К счастью, портной больше интересовался сложением своих клиенток, чем их лицами, никакого удивления, что «госпожа Шер» не такая, как прежде, лицом, он не высказал.

Я успокоилась, и пока портные подгоняли одно из платьев по моей фигуре, занялась письмами. Два из них были из Алемании с сообщениями о том, что «кредит погашен, и остаток переведен в контору Медицейского». Третье написал «мой пасынок». Кажется это письмо просто дублировало первое, на всякий случай.

Но вот остальные два… Они содержали буквально несколько слов и приглашали почтенную госпожу Шер посетить некую Маргариту, сестру «мамушки Риетты». Я насторожилась. Зачем вспоминать о мамушке Риетте? Потому что я её знаю? Это что же, весь Буффало переселился в Аркадию?

Не успела я начать волноваться, как Морис заглянул в комнату и сказал, что королевский курьер передал для меня письмо, вот оно. Я разорвала конверт и прочитала сухое сообщение: из-за недомогания королевы ужин, а значит, и моё участие в нём отменяются.

Ур-р-ра! Я чуть не запрыгала на одной ножке. Коронованная девчонка объелась зелёными яблоками, разбила нос, простудила горло холодной газировкой — в общем, произошло что-то, отменяющее мою встречу с великосветским обществом. Ур-р-ра!

Тут Кастельмор спросил из-за двери, скоро ли я буду готова. Я еле изобразила в голосе грусть, сообщая ему новость.

— Опять? — с какой-то странной яростью отозвался он.

Я чуть было не спросила: «А чем она больна?» Но прикусила язык: вдруг о королевской болезни известно всему здешнему миру, и даже пропадавшая неизвестно где Франсуаза должна быть в курсе?

— Вы уж простите, но я должен быть там, — сказал Кастельмор.

— Да-да, конечно, о чём речь, — пробормотала я. Наконец-то избавлюсь от его опеки и появления его друзей и знакомых в моём доме! Уж слишком он занят моими проблемами, даже странно. Что, королевские гвардейцы прекрасно обходятся без своего капитана? Хотя, может, и обходятся. Есть же у него заместитель или помощник.

Кастельмор и Фокс тут же ушли. Откланялись и портные, получив от Мориса плату. Наконец-то меня оставили в покое. Я решила искупаться, надеть новые вещи. Потом перекусить.

Выглянула из комнаты. Ага, никого поблизости нет. Только где-то напевает песенку бродячий ботинок. Никто не удивится, если я сделаю что-то не так. Осторожно зашла в тёмный санузел. Дунула в стену. Никакой реакции. Ещё раз дунула. Свет не зажигался, только где-то в углу послышалось не то шуршание, не то хлопанье крыльев. Я дунула третий раз. Что-то мягко опустилось мне на руку.

Я попятилась в коридор, на свет. В этот раз завизжала!

Приковылял Морис, посмотрел на эту паршивую летучую мышь. Она не шевелилась, я её то ли оглушила, то ли убила, когда стряхнула на пол.

— Сейчас достану аптечку, — сказал Морис. — Как этот вампир сюда попал? Они же возле Катакомб летают.

Катакомбы? Где-то я это название слышала.

Слуга зажёг свет, достал из шкафчика такую же, как у Криса Дюпона, аптечку. Приложил к моей руке. Аптечка зажужжала. Только тогда я заметила укус на тыльной стороне ладони. Летучая мышь-вампир?! Кошмар! А я даже ничего не почувствовала. Она хоть и маленькая, чуть больше обычной мышки, но что если налетит стая? Не заметишь, как всю кровь высосут.

— И много их тут? — спросила я Мориса.

— Ни разу не видел в Аркадии, только возле Катакомб.

Ну понятно, уж такое моё везение: единственный на всю Аркадию вампир укусил именно меня. И пока Морис привычно спользовался аптечкой, а рядом никого не было, я решила спросить у него о возможности пополнения счёта артефакта. Он задумался, почёсывая щеку.

— Нет, — сказал, наконец. — Не слышал о таком.

— Но что такое артефакт, представляешь?

Морис задумался опять. Потом покачал на ладони аптечку, словно взвешивая маленькую коробочку.

— Да вот это он и есть. Или вот это, — кивнул в сторону санузла.

— Целая комната? То есть, там их даже две.

— Ну да, ну да, две. Только не простые комнаты. Весь дом как дом, а эти — артефакты.

— Откуда же они взялись? — спросила я, боясь, что слуга начнёт удивляться и переспрашивать: что, госпожа не знает такой ерунды?

Но ничего такого не произошло. Морис опять задумался, почесал затылок.

— Не знаю. Но как ружья делают, я тоже не знаю, хотя и воевал. То ружья, а это артефакты — разница.

— Да, конечно, — сказала я, чтобы что-то сказать. — Артефакты… Послушай, но как они попали в этот дом.

— Прежняя хозяйка, сестра хозяина купила. Маленький хозяин Анри рассказывал, что совсем дёшево достались.

Как не была я расстроена тем, что застряла в Аркадии, но мысль, что в магазинах сантехники покупают артефакты, меня чуть не рассмешила. Хотя… а почему нет? Такая себе бытовая магия с удобствами! Не то, что на здешней кухне, где в печь кладут дрова, а чтобы умыться, воду сливают из кружки.

— Ну ладно, вот человек купил аптечку, и что потом? То, чем она лечит, ведь тратится. А если совсем исчезнет?

Морис пожал плечами:

— Всяко бывает. Об этом договариваются при покупке.

Так-так, значит, у них здесь так же торгуют услугами, как и в моём мире. Только услугами магическими.

— Понятно. А есть ли артефакты для перемещения из одного места в другое?

Теперь слуга задумался надолго. Я ожидала с волнением и надеждой. Раз думает, что ответить, значит, есть, что отвечать. Но результат раздумий Мориса меня разочаровал.

— Драконы, что ли? — сказал он.

— Нет, — начала я объяснять, — драконы слишком большие. Но ведь есть же небольшие предметы, вроде аптечки? Щёлкнул по такому и перенёсся!

— Не слышал, — ответил Морис. — Вот о драконах — слышал.

Так-так, опять драконы. Кастельмор говорил о драконах, кого-то жрущих, кого-то нет. Те люди, от которых я еле удрала босиком по переулкам, собирались того, за кем гнались, отвести к дракону. После этого было странно узнать, что драконы используются здесь и как и средство перемещения. Хотя… да, Питт же рассказывал, как они с Франсуазой Шер прятались в лесу от дракона с магом на спине. Я сама это пересказывала Кастельмору и Фоксу.

Но представить дракона артефактом?! Трудновато, он же живой.

— Ладно, Морис, включи мне свет, душ и можешь идти, — сказала я. — Ты уверен, что не появится ещё один вампир?

— От света они прячутся, — успокоил меня слуга.

Так что купалась и переодевалась я довольно спокойно, если не считать частых взглядов, которые бросала то в углы, то на потолок. А после замечательного обеда меня совсем разморило, захотелось спать. Но я помнила два письма с приглашением в гости к сестре… как её там? ага, Маргарите, сестре «мамушки Риетты». Кто это? Ох, до чего хотелось отдохнуть, а не наносить визиты.

Но если сестрица Маргарита — это что-то вроде второго братца Медоуза, то лучше об опасности узнать пораньше. Я уселась в своей комнате и стала, как говорит мама Сёмы, раскидывать мозгами. Придётся опять идти одной, чтобы не было свидетелей, если Маргарита скажет: «А вы кто?» Даже лучше не идти пешком, а попросить Мориса нанять портшез.

Последняя мысль заставила меня вспомнить о деньгах. Третий раз оказавшись здесь, я обнаружила в карманах несколько монет и часы. Странно даже, что и это обнаружила, ведь, исчезая отсюда, я отдала все деньги и вещи, припрятанные в карманах нижней юбки, Морису и Андре. Там было много монет и носовые платки, и письма, и бумаги, какие-то ещё мелочи, тяжёлый, набитый чем-то матерчатый пояс. Да-да, я выложила всё на столик в прихожей.

Ладно, предположим, что так принято, ведь третий раз я появилась здесь в том же наряде, что предыдущие два раза, хотя последний раз он остался на каком-то чердаке. И платье горничной исчезло. Не нужно ли за него платить, как за лошадь? Тьфу ты, я и лошадь ещё не вернула… не знаю, кому, а за неё тоже денежки снимают.

Но что если расспросить банкира Медицейского? Он-то должен об оплатах, счетах и кредитах знать всё. Ну, а потом посещу неизвестную Маргариту.

Ох, как хочется отдохнуть! Ну, ничего, не своими ножками топать, в портшезе.

Когда я прочитала Морису адреса конторы Медицейского и Маргариты, он сказал, что второй находится на пути к первому. Ладно, заеду к сестре «мамушки Риетты», попрошу носильщиков меня подождать, лучше об опасности узнать пораньше. Но по пути меня опять охватили сомнения. Нужно ли идти к неизвестной женщине? Или всё-таки сначала проконсультироваться с Медицейским? Что если он знает эту Маргариту? Я думала и так, и эдак…

— Вот здесь, — вдруг сказал главный носильщик. — Тот четырёхэтажный.

Маргарита жила на четвёртом этаже старого дома, который выглядел куда приличнее облезлого дома Шеров. Я смотрела на дом и чувствовала всё большую неуверенность, по мере того, как мы к нему приближались.

— Нет, не нужно, — сказала я носильщикам. — В контору!

Мы миновали дом, как вдруг я заметила среди немногочисленных прохожих знакомого. Не сразу поняла, что это виконт Питт: он был одет немного по-другому и стоял рядом с незнакомым человеком лет сорока пяти, очень гордым и даже заносчивым на вид: поглядывал на окружающих, как министр Мэллой. Но с Питтом он разговаривал очень дружелюбно, судя по жестам, они прощались. Затем незнакомец вошёл в какой-то дом, а Питт зашагал дальше по улице. Я не очень хотела сталкиваться с ним, пока не разберусь со своими проблемами. Пусть уйдёт подальше. Поэтому я сказала носильщикам:

— Остановитесь. Да, здесь!

В тот же миг я увидела, что не только я слежу за Питтом. Его недавний собеседник приоткрыл дверь, в которую только что вошёл, и тоже смотрел ему вслед. Когда Питт свернул за угол, человек быстро вернулся по улице назад и вошёл в дом, где жила Маргарита.

— Вон, видишь того человека в сером? Проследи, на какой этаж он поднялся? — сказала я старшему из носильщиков.

Он невозмутимо выполнил моё приказание и, вернувшись, сказал:

— Четвёртый этаж, квартира одиннадцать.

Это был адрес Маргариты. Я насторожилась. Может быть, это ловушка? Незнакомец явно обманул Питта.

— Вот деньги, — сказала я, — но вы меня подождите и получите ещё.

Они не возражали, самым странным поведением удивить этих парней, как видно, было невозможно.

Я вошла в дом, поднялась по лестнице на четвёртый этаж, остановилась в сомнении перед дверью. Вдруг она распахнулась. Очень деловитая и торопящаяся куда-то девушка впустила меня в крохотную полутёмную прихожую и ушла. В соседней комнате слышался сердитый мужской голос. Я уже хотела как-то сообщить о своём присутствии, но вспомнила где-то слышанное: «Подслушивая, можно узнать много интересного». Сняв туфли, я на цыпочках подкралась к приоткрытой двери в следующую комнату.

На кушетке лицом ко мне, укутанная пледом лежала пожилая, седая женщина. Рядом на стуле, спиной ко мне, сидел тот самый человек в сером, передвинув шпагу назад, чтобы она ему не мешала.

— Не повышайте на меня голос, — сказала женщина. — Вы пришли ко мне, я здесь хозяйка! Да, я Маргарита Риетта. Что из того?

А я, рассмотрев её лицо, испытала смешанное со стыдом облегчение: Маргарита была слепа, глаза её были белы и неподвижны. Даже если она когда-то видела госпожу Шер, то доказать ничего не могла. Но что же она от той хотела?

— Мне известно, что вы интересовались мной, — сказал человек в сером. — Пытались расспрашивать обо мне моих родственников.

— А разве расспрашивать — преступление?

— Зачем вам это?

— Я хотела узнать, тот ли вы граф, о котором я кое-что знаю.

— Вы угрожаете?

Маргарита слабо улыбнулась:

— А вы боитесь угроз слепой и почти мёртвой старухи? Ай-ай, мне говорили о вас другие, граф Стенли…

Это же опекун Питта, мелькнуло у меня в голове. Друг Кастельмора.

— Что вам нужно? — настаивал граф.

— Я уже ответила.

— Вы узнали, что я — это я. И что же?

— Вы мало похожи на негодяя, я разочарована.

Граф сделал неопределённый жест, как бы недоумевая:

— Но почему вы считаете меня негодяем? Разве я сделал вам что-либо плохое?

— Ваша жена убила мою сестру, — каким-то мечтательным тоном ответила Маргарита. — Но если бы не вы, она никогда бы этого не сделала. А я знаю о вас столько, что моя сестра и моя несчастная жизнь отомщены тем, что вы теперь знаете, что я знаю. А ведь из-за вас я десять лет скиталась по улицам или чужим углам.

— Но я никогда не слышал о вас! Вы меня с кем-то путаете. У меня никогда не было жены!

— Вам бы очень этого хотелось, не правда ли? — с иронией спросила Маргарита. — Не бойтесь, никто о вашем браке с Бельфлёр не узнает. И можете продолжаться кичиться своей благородной кровью.

Граф Стенли поднялся и несколько раз прошёл по комнате. Я обмерла, но он был в таком волнении, что смотрел только на Маргариту.

— Откуда вы знаете о Бельфлёр?

— Я слышала своими ушами, как она хвасталась, что станет графиней, что вы женитесь на ней. А подробности мне рассказала моя сестра. Я тогда ещё предупредила её, чтобы не вмешивалась в эти интриги. Я была права. Так что свидетелей больше нет. Кроме меня и её дочери. Но если она за столько лет никак не проявила своих чувств к вам, то можете спать спокойно, — Маргарита усмехнулась.

— Вы всё-таки угрожаете, — вздохнул граф.

— Разве? Скорее предупреждаю.

— Что ваша племянница отомстит за вашу сестру?

Маргарита коротко рассмеялась:

— Вы меня не поняли. У моей сестры не было детей. Я говорю о вашей дочери.

— Какая чушь! И вы думаете, я поверю?

— Мне нет дела до вашей семейки, — слабо махнула рукой Маргарита. — Вспомните: это вы пришли ко мне и стали задавать вопросы.

Граф опять заходил по комнате. Видно было, что он умеет владеть собой, но слова Маргариты явно допекли его до живого. Наконец он опять сел на стул и уже мягче сказал:

— Вы правы, это я пришёл. Но вы уже рассказали мне столько, что вполне можете рассказать и всё. Как она выглядит?

— Вы спрашиваете об этом слепую, — рассмеялась Маргарита. — Послушал бы кто-нибудь наш разговор, так смеялся бы до слёз.

— Как она выглядит?!

— Ну, хорошо, хорошо, не кричите так… — опять повела рукой Маргарита. — Ваша Дениза — вылитая Бельфлёр, такая же смуглая, как цыганочка. Но у неё ваши глаза и такая же маленькая родинка на подбородке. Вы довольны? Говорят, что если дочь похожа на отца, то это к счастью. К счастью дочери. Наверное, поэтому Бельфлёр не замёрзла в сугробах, и Дениза смогла появиться на свет. Счастливый ребёнок, вам не кажется?

Я подслушивала и всё больше понимала, что зря теряю здесь время. Маргарита и граф Стенли говорили о делах графа Стенли. Какое мне до них дело, со своими бы разобраться. Я стала думать, как бы уйти из квартиры. Но граф то и дело вскакивал и ходил по комнате. Говорила же в основном Маргарита и говорила тихо. Он мог меня заметить. Она могла услышать мои движения, ведь слепые очень чутки.

Но если бы я не зашуршала платьем и ничего не зацепила подолом, даже если бы дошла до двери на лестницу, то, открывая её, наделала бы шуму. Не помнила, скрипела эта дверь или нет, когда деловитая девушка открывала и закрывала её, впуская меня. Даже если нет, прихожая слишком маленькая, в соседней комнате всё будет слышно.

И всё-таки я решилась уйти, уже отступила на несколько шагов, уже хотела повернуться лицом к двери…

«Смуглая, как цыганочка. Маленькая родинка на подбородке» — от этих слов Маргариты я замерла на месте! Опять? И снова и опять?

Половину всех монет, которые я вытряхнула из «моей» одежды, я отдала бы сейчас за точный портрет Франсуазы Шер-второй. Лучше, конечно, в полный рост — на случай, если у неё есть ещё какие-нибудь особенности. Но пока хватило бы точного изображения «моего» лица. Если у «меня» родинки никогда не было, то я могу быть спокойна: Маргарита описывала или леди Арабеллу, или другую похожую на неё даму. Тогда её письма означают лишь желание узнать больше о бедной леди. Дочь она была графа или нет — меня не волнует.

А если у Франсуазы Шер-второй есть родинка?! Тогда что же, «я» — дочь графа Стенли? И попаду в очередную историю? А сама об этой истории не имею представления!

Делать нечего. Когда граф Стенли прервал долгое молчание и заговорил, я под звуки его голоса опять подобралась поближе к комнате — к счастью, он больше по ней не расхаживал, а сидел на стуле в напряжённой позе.

— Мне говорили, что Бельфлёр покончила с собой, — мрачным голосом сказал граф. — Я даже был на её могиле.

— Сестра мне рассказывала об этом, — Маргарита больше не улыбалась. Наверное, почувствовала, что ему не до смеха, что она довела его до крайности.

— Кто это придумал? Зачем?

— Ваша жена, конечно. Думаю, ей пришло это в голову, когда она бродила от дома к дому в мороз и снег. Никто не решался впустить её. Все со страхом кивали в сторону замка. Только тогда она поняла, как вас боятся, и какую опасную авантюру она затеяла. Она решила, что если не замёрзнет, то вы прикажете убить её.

— Послушайте, сударыня, я бы не сделал этого, даю слово. Я выгнал её в гневе, да. Но мне и в голову не приходило, что она останется без пристанища. Ведь при ней были деньги. А на ней масса драгоценностей.

Маргарита молчала.

— Скажите откровенно: это Бельфлёр подослала вас расспрашивать? Она в очередной раз не смогла меня погубить, еле унесла ноги. Но теперь пытается узнать, что же мне о ней известно. Так?

— Да что это вы придумали? — в голосе Маргариты звучало искреннее изумление. — Разве вы не знаете, что о вас расспрашивала не я, а девушка, моя воспитанница. Неужели ваша жена обратилась бы к больной, да ещё к такой, у которой убила сестру?

— Она могла вас запугать, — но чувствовалось, что граф сам не верит тому, что говорит.

— Меня? Вы шутите, сударь? Если бы вы сейчас убили меня, я только благодарила бы вас. Меня уже никто и ничто не волнует на этом свете, — произнесла Маргарита тоном, от которого мне стало жутко.

— Я верю и не верю вам, — сказал граф, вздыхая. — Вы говорите, что слепы от рождения. Но у вас правильная речь, как у грамотного и начитанного человека!

Маргарита еле заметно кивнула:

— А-а, вот вы о чём? Мои мать и сестра любили читать романы. Если я была рядом, то они по доброте читали их вслух. Теперь же мне читает воспитанница: романы, газеты. Вы удовлетворены моим объяснением?

— А где моя дочь, вы знаете? — спросил граф.

— Нет, и не желаю узнавать. Она разыскала меня, когда я бродила нищей. Она давала мне денег три года подряд, не признаваясь, кто она. Но я подозревала, я узнала её по голосу. И несколько раз она оговаривалась и называла меня Совушка, как моя сестра. Однажды и я оговорилась и призналась, что узнала её. Тогда она оставила для меня у банкира Медицейского деньги, но просила не искать её и забыть о её существовании.

Я насторожилась. Банкир Медицейский? Хотя судя по тому, что его знает даже Кастельмор, этот банкир — личность известная.

— Вот как, сударыня? Она просила, но вы рассказали мне. Недовольны оставленной вам суммой?

— Я уже сказала: меня никто и ничто уже не интересует. Кроме того, вы ведь не собираетесь причинять ей вред?

— Нет, конечно. Зачем?

— Честное слово?

— Я даю честное слово только особам королевской крови! — заносчиво ответил граф, вскочив на ноги.

Я решила, что он собирается уйти. Нужно бежать! Начала поворачиваться к двери. И тут же чуть ли не носом уткнулась в нишу: мои глаза уже привыкли к полумраку, так что я увидела там два плаща и зонт. Я отступила туда и прикрылась плащами, пока возбуждённый граф громко говорил:

— Но я выполняю свои обещания. Если вы посылали расспрашивать обо мне, то должны знать это. Ни вам, ни дочери Бельфлёр опасность с моей стороны не грозит, пока вы обе не угрожаете мне. Прощайте!

Маргарита не ответила, и граф стремительно покинул квартиру, так что плащи в нише колыхнулись, словно от ветра.

Я тихонько перевела дыхание. Уф-ф-ф, ушёл. Подожду немножко, пока он уйдёт подальше, и уберусь отсюда. А Маргарита если и услышит что-то, то не сможет побежать за мной и…

В комнате что-то со звоном упало, потом послышался испуганный голос Маргариты:

— Вот беда…

Я вышла из ниши.

Бедная женщина откинулась на подушки, рука её свесилась с кровати, недалеко на полу валялся разбитый пузырёк из тёмного стекла. Чего мне было боятся? Наоборот, нужно было оказать бедняжке всяческую помощь. Надо же, какой разговор ей пришлось перенести?!

И я вошла в комнату.

— Наконец-то, где ты ходишь… — прошептала она синеющими губами. — Дай мне тридцать капель… Что ты стоишь? На столе…

Я чуть было не брякнула: «Где аптечка?» Но может у Маргариты не было денег на аптечку, и она обходилась традиционной медициной? Наверное в пузырьке было какое-то сердечное лекарство.

Я быстро подошла к столу в противоположном углу комнаты, где выстроился целый полк тёмных пузырьков и шеренга стаканов с водой. Но рукава моего платья явно не были предназначены для оказания скорой помощи: потянувшись к одному из пузырьков я зацепила какие-то книжки и свалила их на пол. Ладно, потом приберу. Накапала в стакан из пузырька тридцать капель. Резко и горько запахло лекарством.

Маргарита жадно выпила лекарство, лежала неподвижно, как будто задремала. Потом тихо сказала:

— Этот граф чуть не доконал меня. В ушах так и звенело.

Я торопливо вернулась к столу, стала подбирать книги. Среди них валялась полированная дощечка одинакового с ними размера. Я подняла её, случайно перевернула…

На меня взглянула очень красивая жгучая брюнетка лет двадцати в нарядном платье с кружевами, перьями и драгоценностями. Шляпы на ней не было, пышные волосы украшены большими изумрудами, золотой сеткой и ажурными перьями. Сказочное зрелище! Редкостно красивая женщина, хотя на вид ей было не больше семнадцати лет! Чуть иронически и надменно улыбаясь, она держала за руку уже знакомого мне Августа Шера. Как бы парный портрет его портрету с дочкой. Но знаменитый богемец проигрывал красавице по всем статьям, хотя смотрел самодовольно. По нижней кромке портрета было каллиграфически выведено: «Август Шер и госпожа Франсуаза Шер».

Так вот она какая!

— Не помогает… — услышала я голос Маргариты. — Где ты? Не копайся… иди… Пошли кого-нибудь за лекарем… И возвращайся…

Мне стало ясно, что она принимает меня за свою воспитанницу. Но не ждать же ту, если женщине так плохо? Я схватила портрет, сунула под мышку и пошла к двери.

Вот как, Маргарита просто-напросто солгала графу Стенли. Она знала о Денизе, то есть, о Франсуазе Шер-второй. Собиралась ли она показать графу портрет, и потому он лежал на столе, прикрытый книгами? Почему передумала? Всё её знание и тайна происхождения госпожи Шер были мне менее опасны, чем этот портрет! Именно он доказывает, что я — самозванка. Не будет портрета — никто не узнает, что я — не она.

Уже почти на улице я столкнулась с девушкой, которая впустила меня в квартиру Маргариты. Это был самый лучший вариант решения проблемы!

— Маргарите очень плохо, — я вытащила из кармана монеты. — Она просила послать кого-нибудь за докто… за лекарем. Потом идите к ней.

Девушка заахала, стала стучать в одну из дверей на первом этаже. А я, прижимая к себе портрет супругов Шер, неторопливо пошла прочь от дома. Через несколько домов меня догнали носильщики портшеза.

— Нам идти за вами, почтенная госпожа?

Надо же, от всех переживаний я начисто забыла о портшезе! А он был сейчас кстати — никто ни меня не заметит, ни портрет. И всё прекрасно, но куда портрет деть? Уничтожить? Где? И я ведь, между прочим, направляюсь к банкиру Медицейскому. А там могу портрет уронить или некстати положить на стол. Вот будет кошмар, ведь Шер — благодетель банкира, а портрет подписан!

И так просто его не изрежешь, не порвёшь: не холст — доска толщиной в палец. Зачем этим Шерам вздумалось увековечивать себя на деревяшке? Была бы обычная картина…

— Эй, стоп! — сказала я носильщикам. — Несите меня домой!

Они безо всякого удивления повернули портшез. Замечательно невозмутимые ребята!

Я сидела и рассуждала. Сжечь? Даже если я вернусь домой, то где развести огонь? В кухне — Морис, во дворе — дети. А может быть просто соскрести краску? Ножом, кинжалом… да чем угодно? Это мысль! Да, соскрести, и дело с концом!

Довольная, я положила портрет на колени изображением вниз и откинулась в кресле. Портшез мягко покачивался, я успокаивалась после приключения, глаза мои начали слипаться. Что-то даже начало сниться.

«Соскрести?» — как будто сказал мне тихий голос Маргариты. Вздрогнув, я открыла глаза, сердце взволнованно стучало. Взяла портрет в руки и посмотрела на него. Франсуаза Шер глядела мне в лицо: женщина, одежду которой я затолкала в шкаф, деньги которой тратила, сына которой обманула, друг которой был уверен, что артефакт при ней, и пополнял её счёт, портрет которой я хотела уничтожить.

А ведь никто сюда меня на верёвке или в кандалах не тащил. Уже третий раз я пользуюсь артефактом Франсуазы. Мне было скучно, неинтересно в своём мире, и я заявилась сюда. Развлекаться…

Франсуаза Шер глядела на меня. Высокомерно и с укором. «Ну ты и дрянь!» — говорил её взгляд.

Я оказалась в её одежде, на лошади, взятой ею напрокат, с её деньгами и бумагами — ладно. И что я сделала? Обманула сына Франсуазы, дурачила знакомых ей и даже чужих людей. Создала для неё неприятную ситуацию при королевских дворах. А сейчас и вообще пытаюсь уничтожить всякую память об этой женщине, хотя сама жду не дождусь момента, когда отсюда удеру.

Мне стало жутко. А если потом, когда-то, через какое-то время она или её друзья прибудут в мой мир и в отместку уничтожат всякое упоминание обо мне? И я буду тыкаться туда-сюда, доказывать что-то, но мне будут отвечать: «Вы не похожи!» или «Где ваши документы?» или «А кто вы вообще такая?»

Нет, уничтожать портрет нельзя. Спрячу куда-нибудь. Сама же буду носить маску или вуаль. Кто недавно встречался с госпожой Шер? Никто.

Никто?

Что-то вспомнилось. Какой-то червячок сомнения — как любит говорить Сёмина мама — зашевелился. Встречались с ней. Встречались. Но вот кто?

Виконт Питт!

Как же я забыла о «замечательном» плане госпожи Шер и виконта против негодяя Медоуза? Питт видел госпожу Шер совсем рядом, они много разговаривали, он даже видел одновременно и её, и леди Арабеллу. Но даже если она ни разу не подняла вуаль, трудно поверить, что он не заметил разницы между нею и мной. Хотя… прошло несколько месяцев… может быть, у паренька плохая память на людей. Ошибся и ошибся — мне же лучше.

Портшез остановился. Задумавшись, я вышла из него.

Что это? Ярко освещённая пустая комната. За моей спиной утихал топот ног носильщиков. Передо мной изящный лакей, указывал вход в роскошную гостиную. Кружева, фарфор, золото, драгоценное дерево, бесценные ковры. Прихожая?! Гостиная?! Не видела в доме Шеров таких. Высокие, под уходящий вверх потолок шкафы. Огромные кресла и диваны. Занавешенные плотно окна. Тёмные панели на стенах. Мерцание золота на переплётах книг. Разных оттенков зелёного и золотистого скульптуры и вазы.

— Входите.

Голос вежливый и бесстрастный. Знакомый. Слышала его, когда посещала пиктландских величеств.

Лакей закрыл за мной дверь.

— Проходите же! — теперь стало понятно, откуда доносится голос.

Хозяин не за столом. За столами такие обычно не обитают. Голова почти под потолком.

Вот, значит, как ноги прирастают к земле от страха? Я не сводила с него глаз. Он открыл рот, я шарахнулась назад, споткнулась о что-то, плюхнулась на диван.

— Наконец-то мне удалось вас изъять, — сказал огромный, аметистового цвета дракон и превратился в первого министра Мэллоя. Такого, каким я его помнила, а не великана. И на том спасибо! Хотя… Голова у меня шла кругом. Огромный дракон — это не танцующий ботиночек или маленький вампирчик. Да ещё был вторым по важности человеком в Богемии.

— Поднимите вуаль, хочу видеть ваше лицо.

Я подчинилась. Руки дрожали. Два раза вуаль съезжала назад на лицо. Мэллой следил за мной странным взглядом: раздражённо и с интересом одновременно. Так же смотрел на меня временами и Кастельмор. А Кастельмор — доверенный человек этого министра. Мне стало немного спокойнее.

— Вы откуда взялись? — строго спросил Мэллой. — Как только я изъял одну, сразу появляется другая. И опять под видом этой бедной Шер!

Я молчала. Ничего не могла сообразить. Не понимала, о чём меня спрашивает этот человек-дракон.

— Молчите? Ну, конечно, сказать вам нечего. Когда вихляли по той аллее, я не сразу понял, откуда вы взялись. Сначала подумал, как эти благородные идиоты, что вы совершенно невоспитанная и неуклюжая особа. Но нет! Ни одна женщина не позволит себе такую походку, такие нелепые жесты и гримасы. Вы действительно решили, что я пригласил вас во дворец, как гостью, хотя вы не можете ни ступить, ни поклониться по-людски? Всего лишь хотел развлечь королеву и придворных таким нелепым существом, как вы. Но я вовремя вспомнил, на кого вы похожи и внешностью, и эти вашими манерами.

Он подошёл ко мне. Его аметистового цвета бархатный костюм был густо покрыт золотой, сверкающей вышивкой. При каждом его движении, словно разноцветная роса, переливались драгоценные камни на манжетах, бантах, пряжках, эфесе шпаги. Красив он был божественно, но меня тряс озноб страха перед ним. Мэллой взял из моих рук портрет.

— Эге! Вы разыскали портрет госпожи Шер? Решили узнать, как нужно выглядеть? Считали, что этого будет достаточно? Ну, точь в точь, как ваша землячка. И не делайте жалобное лицо. Я и так слишком добр к народу Катакомб. Убирайтесь!

Я поднялась. Ноги были, словно чужие.

— Вы куда? Я сказал: убирайтесь!

У меня не было сил спросить: куда убираться? Он пожал плечами:

— Вы так испуганы? Или притворяетесь? Где он у вас? А, на перчатке, — Мэллой коснулся пальцем льва. — Ну, конечно, как всегда с пустым счётом. Это уже становится традицией. У меня горячее желание скормить вас дракону, но к сожалению оно невыполнимо. Зато я могу отправить вас пешком в Катакомбы. Доказывайте вампирам и своим землякам, что вы — своя, если вас прежде не заедят или прикончат.

Тут уж я вспомнила. Ох, как вспомнила! Сразу поняла, о чём он.

Моё путешествие с помощью артефакта-единорога. Фантастический город. Глайдер с охотниками. Взгляды этих парней. Рассказ пассажира. В Катакомбах охотятся на людей!

Теперь я боялась вполне конкретным страхом. Мэллой не знает, что Катакомбы только связывают два мира и служат для одного из миров местом жуткой охоты. Он думает, что в Катакомбах обитает воинственный народ, и я тоже оттуда. Но он знает, что люди из Катакомб могут появляться и исчезать с помощью артефактов.

— Я не умею пополнять счёт, — призналась я.

— Я умею. Но есть ли у вас деньги?

— Да. Вот этого хватит?

— Хватит, но деньги не ваши, а госпожи Шер, — насмешливо сказал Мэллой. — Вы даже купили на них себе новый наряд.

— Но кроме этого, я всё имущество и деньги отдала Андре и Морису. Можете спросить их, — у меня зуб на зуб не попадал под его взглядом. — И я… я помогла господину капитану, спросите его.

— Я знаю, что Кастельмор у вас в долгу. И скажите спасибо, что он за вас просил. Если бы не это, я бы действительно отправил вас пешком!

Мэллой сдёрнул с моей руки перчатку со львом и ушёл куда-то в угол комнаты. Когда через пару минут вернулся, то лев тихонько и знакомо жужжал.

— Вот, держите. И убирайтесь немедленно!

Я протянула руку за перчаткой, но он задержал её на несколько мгновений и вполне добродушно проговорил:

— А когда научитесь вести себя, как дама, и прикопите деньжат, милости прошу в мой дворец. Воспитывать же вас сейчас, поверьте мне, некогда.

До последнего мгновения боясь, что он передумает, я щёлкнула по льву…

Балкон, балкон мой родненький!

Сумерки уже, окна домов светятся, комары летают. Как говорила Сёмина мама, а может, и не она: именины сердца!

В моей квартире свет не горел. Зиночка, а тем более остальные не стали бы столько дожидаться меня.

Интересно, что они подумали? Что я упала с балкона? Но внизу всё, как на ладони видно. Они посмотрели вниз, не обнаружили моё тело и что? Наверное, всё же решили, что я ухитрилась перелезть на соседний балкон. Или вообще ушла неизвестным ходом.

О! Телефон!

— Опять заснула? — спросила мама. — Ох, эти мне засыпания! Дочка твоя захотела с мамочкой поговорить, а маму где-то носит. Почему телефон не берёшь с собой?

— Разрядился, но я не заметила, — соврала я. — Где там доча?

— Теперь она мультик смотрит, ей не до тебя. Пока, пойду смотреть сериал.

Сериал…

Вот у меня был сериал, да! Но аметистовый дракон в последней серии — это перебор. И что означает желание Мэллоя скормить меня дракону? Что он тоже хотел бы меня сожрать, раз бывает в образе дракона? Хороши шуточки, если это шуточки!

От переживаний у меня разыгрался зверский аппетит. Заварила чай и стала запивать им торт, который гости не доели. От изумления не доели, наверное. Я не могла усидеть на месте, ходила по квартире, вышла на балкон, никак не могла нарадоваться, что я тут, тут, тут! Смотрела на первые звёзды, на машины внизу. Мой мир, мой! Вдруг почувствовала движение справа, шумное дыхание. Чуть не захлебнувшись чаем, повернулась. Нет, это не были ни Кастельмор, ни Мэллой, а всего лишь тот жених — как там его? — которого привела на обед Зиночка.

Он смотрел на меня, но сквозь меня, лицо его разгорячилось, глаза в свете соседских окон сверкали, ноздри широкого носа словно принюхивались к опасности, тело напряглось, как перед прыжком. Потом он медленно улыбнулся, оскалив красивые, белые зубы. Взглянул на меня.

— Вот так-так!

Взглянул по очереди на артефакты. Торопливо пошарил по карманам, достал какой-то инструмент и быстрыми щелчками его отсоединил от решётки единорога. Пока я пыталась что-то выговорить, то же самое было проделано и с львом. Артефакты с инструментом отправились в его карманы, а он сделал мне прощальный жест рукой и направился к выходу из квартиры.

Я уронила чашку, кинулось вдогонку, схватила наглеца за руку:

— Что вы делаете? А ну от…

Он швырнул меня так, что я пролетела через прихожую и докатилась почти до балкона. Пока приходила в себя, пока добиралась до входной двери, внизу хлопнула дверь подъезда. Я поплелась на балкон и увидела, как грабитель удаляется вправо по улице.

Ещё дрожащими руками схватила телефон.

— Зиночка, я…

— Ты что себе позволяешь? Куда ты пропала? Мы как идиоты сидели час и ждали тебя!

— Зина, я хотела…

— Ну ладно я. Ладно мы. Но посторонний человек что подумал и…

— Он меня ограбил, этот твой человек!

Наступила пауза. Я словно видела округлившийся Зиночкин ротик.

— Кто ограбил? Что ты тако…

— Тот тип, которого ты привела, и ограбил! Да ещё толкнул так, что я чуть шею не свернула. Где он живёт?

Зиночка молчала.

— Где он живёт? — повторила я.

— Я не знаю, — призналась она.

— А кто знает? Ты где его откопала?

— Они у нас холодильное оборудование проверяли.

— Из какой фирмы? Где он работает?

Опять молчание. Я заподозрила недоброе. Зиночка на многое способна, но всё-таки не полную глупость сотворить?

— Да говори же!

— Он не из этой фирмы. К кому-то, кажется, пришёл, в курилке разговорились, и я подумала… — Зиночка запнулась.

У меня не было слов. Потом я всё-таки выдавила из себя:

— То есть, ты берёшь абсолютно незнакомого типа с улицы, тащишь его ко мне, а потом оставляешь одного в квартире?!

— Мне нужно было забрать Мусеньку, а он сказал, что подождёт, так как беспокоится за тебя. Я же не знала…

— А что ты о нём вообще знаешь? Как его зовут?

— Я же тебе говорила… или он говорил… когда мы пришли…

— Какое-то имя называлось, — согласилась я. — Только не помню какое. Я почти с ним не общалась, всё кормила вас. Но у себя там в курилке вы о чём-то же разговаривали с ним?

— Я рассказывала о тебе. Он такой солидный. И вообще, не нужно было исчезать, сама виновата.

Частая Зиночкина тактика: что-то натворить, а потом свалить на другого. Но сейчас мне было не до шуток. В руках у негодяя были не какие-нибудь банкноты или кольца, а могучие вещи. Судя по всему артефакт с единорогом он испытал. Как догадался, что нужно делать? Я же догадалась? Вот и он тоже. Но скорее всего он заметил, каким образом я исчезла.

— Ну вот что, Зина, — мрачно сказала я. — он меня ограбил и избил. Или ты узнаёшь, откуда и кто этот мерзавец, или я заявляю в милицию. И тогда вы трое будете под подозрением.

Она попыталась устроить истерику, но я повторила:

— Визжать бесполезно. Или — или.

И прервала разговор.

А сама подумала: «Ну, хорошо, заявление. И что я напишу? Что пропали две фигурки с балконной решётки? Ладно, можно что-то выдумать. И синяки у меня на бедре и руке запротоколировать. Раз ты, сволочь, так себя ведёшь, так и я…»

Села на диван и расплакалась.

Я долго хлюпала носом. Сказались многочасовые напряжение и страх в «том мире». А потом ещё встреча с мерзавцем Корнеем. О, вот и имечко его вспомнилось. Мерзавец, мерзавец! Тем более что всё больше и больше я понимала, какая безнадёга — моё заявление в милицию.

Ну, напишу. Ну, даже найдут его. Ну, даже пришьют ему, как говорится, дело. И что? Кто-то всерьёз будет искать две маленькие фигурки? Тем более что они затеряются среди тех ценных вещей, которые мне придётся к ним в заявлении добавить.

Неожиданная мысль заставила меня вскочить. А если Корней действительно ещё что-то украл? Карманы у него на штанах большущие, штаны широкие, утащить можно сколько хочешь.

Ноутбук, подарок Сёмы, Корней, конечно, не унёс. Но остальные немногочисленные ценности и деньги я проверила. Они оказались на своих местах.

Похоже, Корней всё-таки заметил, как я щёлкнула по льву и, когда Зиночка с мужем ушли, проделал то же самое с единорогом. А после путешествия его интересовали только артефакты. Но тогда ещё хуже, потому что как объяснить кому угодно, кроме Корнея, почему мне так необходимо вернуть их? Получается — мои слова против его слов. Синяки? Ладно, пришьют ему хулиганство. Да и не пришьют, когда узнают, как он попал в мою квартиру. Скажут: «Что ж вы первых встречных приглашаете? Зиночка привела? Ну, а вы спросить не могли, где Зиночка откопала вашего гостя?»

И даже поплакаться не перед кем.

Мама? Ну что — мама? Скажет: «Я же говорила! Вот у нас через улицу Вася, сын тёти Маруси. Очень положительный парень. И хозяйство у них». И всё.

Отец? Только плечами пожмёт и скажет: «Заяви в милицию». И без него знаю.

Какой-нибудь подруге рассказать? Их у меня десяток, если не больше, мы с удовольствием болтаем, когда встречаемся или звоним друг другу. «Вот гад! — скажут они. — Вот дура эта Зина!» Перемоют им кости. И всё. Интересно, смогла бы хоть одна из них решиться отомстить за меня этому Корнею? Придумать пусть дурацкий пусть, опасный, но всё же план, как вывести его на чистую воду? Что-то мало верится.

Сёма? Ох, Сёма… Он хороший, добрый, он начнёт меня успокаивать, а потом сопровождать меня во всех моих хождениях с заявлениями, но…

То-то и оно! Никому из них я не могу рассказать всей правды! А врать? Ну, вызовут этого Корнея, ну, глянет он на меня: «Разве не знаете, как бывает? Приревновал, стукнул пару раз». Если я буду врать, так чего ж и Корнею не соврать? Он только посмеётся надо мной!

Вдруг я сообразила, что уже некоторое время что-то мешает мне хныкать и рассуждать. Телефон, вот что. Только его и не хватало.

Номер был незнакомый. Что если это Корней звонит с угрозами? Мне стало жутко. Ладно, даже если Корней, то я в квартире, двери заперты, даже окна и балкон могу закрыть.

— Здравствуйте, Саша, — сказал приятный женский голос. — Как поживаете?

— Спасибо, хорошо, — ответила я, пытаясь понять, кто это. Раз «Саша», значит, она знакомая, но не со стороны родителей, те зовут меня Шурой.

— Очень рада, что хорошо. А где Сёма?

Как же я не узнала этот немного тягучий грудной голос? Вот так-так! Сёмина мама нарисовалась.

— Не знаю, где Сёма.

— Но вы его недавно видели?

Так ей и скажи, когда я его видела, если с тех пор столько всего произошло. Он приходил… вчера? позавчера? Вот вопрос…

— Вчера вечером, — не очень уверенно ответила я. — Но я не знаю, где он.

— Что-то случилось?

— А что с ним могло случиться?

— Я не о Сёме, — сказала она. — Что-то с вами произошло. Неприятности?

«А вот это не твоё дело», — подумала я и ответила:

— Нет, почему вы так думаете?

— Вы шмыгаете носом, и у вас хриплый голос, — объяснила она. — А в такую погоду редко простуживаются. Вы поссорились?

— С кем?

— С Сёмой.

У неё просто бзик на почве сына. У меня даже слёзы высохли от раздражения.

— Не ссорилась я ни с каким Сёмой! Э-э-э, извините, я не хотела… то есть, я хотела сказать… я… я занята.

— Это неправда, если вы и заняты, Саша, то плачем, — сообщила она чётко и деловито, как диктор сообщает погоду. — А я знаю, что плачете вы редко и не по пустякам. Так что же случилось?

— Ничего…

Мне вдруг стало даже смешно. Вот же всего несколько минут назад я сидела и ныла, что в своём несчастье одна одинёшенька, что не с кем поговорить, что некому от души пожаловаться, не у кого попросить толкового совета. Но когда, как по заказу, появляется именно такая деловитая, бедовая женщина, которая мне нужна, я начинаю крутить-юлить, словно дурочка. Да, эта женщина обожает совать нос в чужие дела и выяснять о людях, как она сама это называет, всю подноготную. Но ведь мне это и нужно!

— Меня обокрали, — ответила я.

Несколько секунд она молчала, потом сказала: «Подождите» и заговорила с кем-то рядом с собой. Затем коротко бросила в трубку:

— Мы сейчас приедем.

Приедет? С Сёмой? Только его тут не хватало! Да нет же, Сёму она искала. Тогда кто с ней? Муж?

Оказался муж.

— Мой супруг Ференц Надь, — представила она его.

Этот Ференц напомнил мне Кастельмора. Не особо высокий или мускулистый, но чувствуется в нём скрытая сила, уверенность в себе, подтянутость, как бывает у военных. И не красавец писаный, но очень даже располагает к себе, умеет держаться с людьми, вызывать симпатию.

Мы поздоровались, и Ференц тут же заинтересовался телевизором, как будто в «ящике» могли показывать что-то стоящее. Но он отыскал какой-то фильм и стал его смотреть: похоже, выполнял указания супруги. Чтобы ему веселее было переносить это, я принесла с кухни остатки злосчастного пиршества: немного черешни, кусок торта и минералку. Он с заметным акцентом сказал, что я его балую, и улыбнулся.

— Вот и прекрасно, — сказала супруга Ференца и Сёмина мама. — А мы поговорим там.

Там — это в соседней комнате. Но ещё на пороге я решила её предупредить:

— Сильвия Викторовна, тут очень странная история.

— Если бы я думала, что история простая, я бы сюда не потащилась через весь город, — отрезала она. — И называй меня Вия.

— Хорошо, Вия Викторовна.

— Просто Вия, безо всяких отчеств, — возразила она. — Так звали известную артистку.

Артистку я не помнила, а вот гоголевского Вия мне её имя напомнило. Но может и к лучшему? Ведь Корней этот — настоящий чертяка. Кто же лучше нечистой силы с таким справится?

Мы сели, но, начав рассказ, я невольно встала и заходила по комнате. Не очень хотелось, чтобы эта женщина смотрела мне в лицо. Да и не сиделось мне на месте.

Я рассказала, как Зиночка привела ко мне Корнея, как мы сели за стол вчетвером, а потом я решила удрать и удрала. Когда же вернулась, то увидела, что Корней забирает мои вещи, кинулась отнимать, он меня отшвырнул и ушёл. Так как-то… Об артефактах и переносах из мира в мир я, конечно, умолчала.

— Очень интересно, — сказала Вия в своей обычной неторопливой манере, мне всегда странной казалась эта медленная тягучая речь у такой энергичной женщины. — И что же он украл? Вон ноутбук на полке. И что-то мне говорит, что все твои три кольца, один браслет и янтарные бусы лежат на месте. Он взял деньги? И из-за этого ты себе места не находишь?

Вот так. Никакого следователя не нужно с Сёминой мамой. Я почувствовала, что краснею, и опустила глаза под её взглядом.

— Ты умеешь врать, — одобрительным тоном сообщила она. — Немного практики не хватает, но вообще-то неплохо получается. Но эту сказочку можешь приберечь для других, только продумай сумму денег, которую украли. А мне объясни, что же произошло на самом деле?

И я решилась. Взяла и рассказала всё. С самого начала, с тех минут, когда вышла убирать балкон и засмотрелась на маленького льва, а потом шутливо щёлкнула его по лбу. Рассказала, как два раза ехала в Аркадию (с перерывом на попадание в фантастический город с Катакомбами), а потом два раза удирала оттуда. Как решительно вошла в очень загадочный дом Шеров, и как влипла в интригу, из которой только благодаря Кастельмору выбралась целой. Рассказала, как думала, что я попадаю в тело госпожи Шер, но постепенно поняла, что я — это и там я сама собственной персоной. Как после слов виконта Пита стала считать, что меня путают с леди Арабеллой, но Кастельмор и Питт меня в этом разубедили. Рассказала о знакомстве с пиктландскими величествами и первым министром королевства Богемия. О поющем ботинке и вампирах. О разговоре графа Стенли и Маргариты. О выговоре мне со стороны дракона-министра Мэллоя. И о том, как появился на балконе негодяй и забрал артефакты.

— Да, я волнуюсь, — пыталась я объяснить Вие, — потому что не знаю, что будет делать в тех мирах Корней.

Она пожала плечами:

— Судя по всему, то же, что и ты — развлекаться. Ведь если отбросить все эти твои сказки о помощи Шерам, то ты просто-напросто развлекалась.

— Я же отдала им всё!

— Потому что знала уже, что сюда вещи из того мира не попадают. А если бы попадали? Думаю, тогда ты проверила бы, что зашито в поясе, который носила под платьем.

— Я не воровка. Как вы можете…

Вия тихонько засмеялась:

— Ну, вот ты и немного успокоилась, да?

— Так вы нарочно?

— Нарочно. Но учти, что ты не испытала настоящего соблазна. Если бы сюда можно было что-то забирать, о-о-о… тебе пришлось бы пережить не одно сомнение! И если бы с фаворитками первого министра всё не было так печально… Неужели ты не соблазнилась бы ролью одной из первых дам Богемии?

Я смотрела на неё, не веря своим глазам, и слушала, растерявшись до немоты. Эта всегда деловитая, трезвомыслящая и хитрая женщина говорила сейчас так, как будто для неё и Богемия, и мои тамошние приключения были реальностью. Наконец я сумела выговорить:

— Вы поверили, Вия! Вы действительно верите! А я боялась, что вам покажется, будто я накурилась какой-то дряни или свихнулась.

— Я, знаешь ли, давно отвыкла всё списывать на безумие и наркоту. И, представь себе, так жить куда интересней.

— Спасибо! Честное слово, вы не представляете, как вы меня поддержали. Так ужасно, когда никому, ну, совершенно никому нельзя рассказать…

— Да-да, — перебила она меня. — Только сейчас не время для чувствительных сцен. Ты права, что волнуешься. Но не права в объяснениях, почему должна это делать.

— Не права? А из-за чего же я, по-вашему, должна волноваться?

Теперь Вия прошлась по комнате, вертя в руках какой-то брелок. Когда-то она курила, потом бросила, но с тех пор часто крутила что-либо в руках, чтобы они не тянулись к сигаретам.

— Как ты считаешь, откуда на решётке взялись лев и единорог? — ещё медленнее, чем обычно, протянула она.

— Украшения, — пожала я плечами.

— Да-а-а? Пошли посмотрим.

Мы вышли на балкон. Вия спросила, где были на решётке лев и единорог. Я показала. Она внимательно осмотрела эти места. Изучила всю решётку. Перегнувшись через перила, посмотрела на соседние балконы. Я проследила за её взглядом: нет, не было у соседей никаких украшений на балконных решётках.

— А кто ставил эти решётки?

Я объяснила.

— Вот что я тебе скажу, — сказала Вия, в конце концов. — Мы уйдём, а ты закройся хорошенько и ложись спать. И пока я завтра тебе не позвоню или сама не приду, ничего не делай, даже из квартиры не выходи. И, главное, не вздумай разговаривать с Корнеем или впускать его, чего доброго, в квартиру. Даже если он пообещает отдать эти фигурки. Даже если пообещает золотые горы. Даже если скажет, что говорил со мной, Сёмой, твоими родителями. Даже если будет угрожать тебе. Не говори с ним, ты поняла. Ни через дверь, ни по телефону. Есть люди, которые могут убедить других в чём угодно. Он, похоже, из их числа.

Когда Вия и Ференц ушли, я заперлась на все замки, засовы и щеколды, которые имелись в квартире, и уныло растянулась на диване.

Хотя не люблю это делать, но пришлось себе сказать, что во время прихода Зиночки с компанией я поступила, как дура. Круглая или не круглая — не важно. Важнее то, что незнакомый человек с явно криминальными наклонностями получил в свои руки вещи, которые позволят ему влиять на два мира. Неважно, что он не сможет туда и оттуда таскать, например, оружие или ценности. И без того он сможет навредить, если он такой хитрый и бедовый, как был в Зиночкиной курилке и здесь, у меня.

Но Вия что-то сообразила, она явно о чём-то догадалась или знает, в какую сторону идти искать, чувствует, где «горячо». Уже хорошо, потому что мне ничего умного в голову не приходило.

Тогда я стала вспоминать о приключениях в Богемии, потому что тут особый ум не требовался. Рассуждать можно было разве что о том, кто и когда занял место госпожи Шер. Мэллой был уверен: я из Катакомб. Он говорил, что я не умею себя вести. Он, якобы, сразу меня вычислил по нелепым жестам и походке. Кастельмор — тоже? Да, капитан что-то подозревал — очень уж странно на меня поглядывал. А Фокс? Ну, викарию о своих подозрениях мог сказать Кастельмор, он ведь явно хотел подключить меня к какой-то интриге. Интрига же затевалась во дворце маленькой королевы Марии, потому что когда она заболела, Кастельмор на время потерял ко мне интерес и оставил в покое.

Но остальные… В смысле — почему моё поведение и манеры ни у кого не вызывали удивления или даже простого интереса? Виконт Питт, например, не считал меня странной. Ладно, женщина, что притворялась госпожой Шер до меня, вела себя, как я, у неё были похожие манеры. Но почему простодушный виконт ни разу не посмотрел на меня так, словно я делаю что-то нелепо или неправильно? Опять же, Морис, Дюпон, Андре… да прохожие на улице обязательно как-то отреагировали бы, если бы я «вихлялась», как выразился Мэллой, если бы не могла ступить по-людски, опять же по его словам. И мне кажется, что и по пути в Аркадию, и в Аркадии люди ходили и двигались не как-то там по-особенному.

Только в королевском парке все выступали, словно павлины, и раскланивались то и дело, да, в том обществе я выглядела не очень, особенно если вспомнить моё дурацкое падение под ноги Мэллою. Может, поэтому министр и решил, что я невежа, невежда и недотёпа, три в одном флаконе? Ведь на улицах Аркадии никто на меня пальцами не показывал и вслед не оборачивался. И с чего Мэллой решил, что дама из глуши должна уметь то же, что придворные дамы?

Ну хорошо, он увидел, что я не умею вести себя по-придворному. И что? Сразу же сообразил, что я самозванка? Даже если какая-то особа уже пыталась…

Я вдруг почувствовала, что в голове мелькнула какая-то мысль, но уловила только её хвостик. Что-то о Мэллое и самозванке. Что-то важное, ответ сразу на несколько ответов. Нет, даже не одна мысль, а несколько. Связанных между собой. Нет, не поймала я их.

Тогда повторю сначала — что я там вспоминала, о чём думала?

Мэллой сказал, что я не умею себя вести, и по внешности, походке и манерам моим он сообразил, что я самозванка. Не сразу, но сообразил. Сообразил? А вот это уже враньё! Как же я не поняла, что он мне лгал?!

Ещё раз повторюсь: ни у кого по пути в столицу Богемии и в самой столице я особого удивления не вызывала. Самое близкое моё окружение тоже не смотрело подозрительно (только Кастельмор). Пиктландские величества со своими придворными посчитали меня благородной леди безо всяких сомнений. Некоторые придворные пиктландки даже позавидовали мне, когда Мэллой пригласил меня на королевский ужин, но никаких насмешек я не заметила. Меня представили ему, как леди Эджертон, пиктландскую даму. Я на голову выше хозяйки артефакта, а она меня намного полнее. При Мэллое я молчала, так что заметить что-то не пиктландское в моей речи он не мог.

И всё-таки при нашей второй и последней встрече министр сразу заявил мне, что я самозванка, что это видно невооружённым взглядом. Он изо всех сил пытался меня в этом убедить. Зачем? Почему? Но главное — как он всё-таки узнал, что я не из его мира? Ведь узнал же, раз меня принесли к нему во дворец!

Ладно, что толку ломать голову, раз я больше не собираюсь в Богемию.

Поэтому я постаралась не думать о том мире и стала соображать, чем заняться. Но не просто заняться, а занять голову так, чтобы не думать обо всём случившемся и о том, что может ещё произойти. Посмотреть телевизор? Вряд ли там показывают хоть одну настолько увлекательную передачу, как моя реальность. Поиграть? Не очень я это дело люблю, а какой-нибудь простенький пасьянс не поможет. Почитать? Книжки уже читаны-перечитаны, да и настроения нет. Стоп, стоп, я покупала какой-то роман недавно. Ещё до расставания с пятым папой Алёнки. Какой-то не то юмористический, не то женский детектив. Куда же я эту книжку дела? Вряд ли в шкаф к другим поставила, наверное, отложила отдельно, а потом не до чтения было, еле сил на телевизор хватало.

Я огляделась и обнаружила книжку на тумбочке возле окна. Надо же, неделю я на неё смотрела, может быть, даже пыль с неё вытирала! Вот до чего любовные переживания доводят… правда, они исчезли без следа. Просто удивительно, каким пресным казался мне теперь человек, из-за которого я неделю плакала по несколько часов в день. Да и сейчас бы продолжала реветь, если б не артефакты. Оказывается, правда: всё относительно, всё познаётся в сравнении!

Но прежде чем взять книжку, я тут же опять о ней забыла.

Не удивительно. Ведь рядом с ней лежал брелок, который Вия вертела недавно в руках. Это я хорошо помнила: уходя, она положила брелок на тумбочку. А для этого вернулась от двери, значит, и взяла она его с тумбочки. Иначе зачем было идти через всю комнату?

Но откуда здесь это вещь, такую я точно не покупала, но похожие видела…

Меня словно током ударила, я схватила предмет и стала внимательно рассматривать. Он напоминал маленького дракона. Внешне казался сделанным из чугуна, но намного легче. Из пластмассы или металлопластика? Какая разница. Он был изготовлен в той же манере и такого же размера и формы, как похищенные Корнеем лев и единорог. Только теперь до меня дошло, что каждая из фигурок вписана в прямоугольник с закруглёнными углами размером с мобильный телефон. И толщиной каждый артефакт тоже с обычный мобильник.

«Каждый артефакт» — потому что я была уверена: дракон им является. В голове мелькнула мысль: «Лев переносит в Богемию, единорог в фантастический город, а дракон — не в Катакомбы ли?»

А потом мысль вторая: но как дракон попал на подоконник?

И третья мысль: попал так же, как два предыдущих артефакта попали на решётку балкона.

Вот тут уж мои мозги заработали в правильном направлении. Я выскочила на балкон и посмотрела на те места решётки, где были лев и единорог до их варварского похищения. Оказалось, что прикреплены они были обычной проволокой. Корней просто перекусил её пассатижами и снял артефакты.

Хотя мы с Вией уже это делали, я стала разглядывать балкон соседей справа. Пусть фигурки маленькие, а уже почти темно, но не рассмотреть их невозможно, хоть бы одну, ближайшую. Затем я исследовала взглядом балкон, находящийся справа. Ничего подобного на мои «украшения».

А балконы внизу и вверху?

Внизу мало что было видно, но балконы вверху, слева и справа освещались уличным фонарём, как прожектором. И никаких фигурок на решётке я не обнаружила.

Тогда что же получается: фигурки оказались только у меня, точнее, в моей квартире? Но почему именно здесь? Что тут особенного? И что после осмотра поняла Вия? Где она собиралась искать разгадку?

Я вернулась с балкона, походила по кухне, гостиной, спальне, санузлу, коридорчику — квартира, как квартира, не ремонтировавшаяся много лет предыдущим хозяином, а у нас с пятым папой Алёнки денег на ремонт не хватило, потом и сам папа ушёл. Ну и что, за это в качестве бонуса артефакты полагаются?

Думай, думай! Ведь Сильвия, то есть, Вия сразу начала что-то соображать и подозревать.

Я рассмотрела дракона внимательнее, крутила так и сяк. И вдруг заметила на торце его еле заметные, полустёршиеся буквы. Ну-ка, ну-ка?

И что это мне даёт? Кто это? Я в который раз вышла на балкон и посмотрела на решётку. Решётка… Что — решётка? Ах да, решётка! Хлопнула себя по лбу:

— Мне же оставляли!

Вернулась в квартиру и быстро перелистала новый роман, потом потрясла им над подоконником. Из книги выпал кусочек картона с золотистой окантовкой. За ним второй — попроще. Я рассмотрела их. Первый был рекламным календариком фирмы «Решётки и кованые украшения». А второй — визиткой — «Саморин Александр Иванович, кузнец».

Зачем мне кузнец? Мне нужна фирма, которая ставила балконные решётки. Но в том-то и дело, что фирма сейчас наверняка закрыта… я позвонила по указанному номеру… да, закрыта на ночь. Тогда попробую спросить кузнеца, хотя вряд ли он в курсе.

Александр Иванович ответил сразу, приветливо заговорил о балконных решётках и сказал, что занимается и другими коваными вещами. Очень осторожно я подвела разговор к фигуркам льва и единорога. Он вдруг рассмеялся и с явным смущением сказал:

— Вам не понравилось? Я не то чтобы пошутил… Вы были такая грустная, я решил вас развеселить. Фигурки-то забавные. Не сердитесь?

— Что вы, я совсем не сержусь! Мне интересно, вы их сами делаете?

— Нет, они же не чугунные, а вроде бы из какого-то металлопластика. Я их нашёл. Сейчас подумаю, где… Да, мы на обед устраивались в скверике возле вашего дома. Там они и лежали, под скамейкой. Я первый подошёл, их заметил и забрал. Только там ещё дракончик был.

Я уточнила, на какой скамейке он обедал, в какой день нашёл фигурки, и вежливо распрощалась с кузнецом…

Как я дождалась утра, знаю только я. Большая надежда у меня была на Вию. Не хотелось, очень не хотелось самой искать.

Но звонок Вии разочаровал: она ещё ничего о Корнее не выяснила, так что мне лучше сидеть дома и не высовываться. Есть у меня продукты? Я сказала, что есть, и она попрощалась.

А я призадумалась. «Селена Т». Высунуться? Скверик совсем рядом, вот он, наискосок от нас, рукой подать. Вряд ли Корней сидит там в кустах и сторожит меня. Он вряд ли вообще меня сторожит. Наверняка использует артефакты на всю катушку. Или застрял в одном из двух миров. Высунусь, туда и назад. Знаю ведь, где мне нужные сведения получить, точнее, у кого.

Я наскоро оделась, сбежала по лестнице, быстрым шагом вышла из подъезда и скоро уже была в сквере, но не возле скамейки, а дальше по аллее, где стоял киоск с пивом, сладостями и мороженым. Торговала там худенькая и крашеная синькой тётя Валюша. Как сладкоежка, я часто возле неё останавливалась. Иногда мы даже разговаривали, когда я в сквере гуляла с Алёнкой. Так что теперь она не удивилась вопросу:

— А что, тётя Валюша, здесь десять дней назад никакого несчастного случая не было?

— Был, а что? — ответила она. Это у неё такая манера разговаривать. — По такой жаре всё может случится.

— Девушке плохо стало?

— Девушке. А что?

— Да меня тут спрашивали, а я и не в курсе. Но вы ведь всё знаете, — сказала я, чтобы польстить ей.

— Знаю, — с удовольствием сказала она. — Во-о-он там на скамейке девушке плохо стало, она на землю упала. Солнечный удар, вроде! Вера подметала и заметила. Вид у девушки приличный, а мы-то уже долго живём и знаем, как оно в жизни бывает. Вот мы «скорую» и вызвали. Девушку увезли, но больше я ничего не знаю. А что, кто-то её разыскивал?

— Вроде разыскивал. А девушка — такая полная, невысокая брюнетка, да?

— Точно. В синем платье длинном и в такой же шляпке. Представляешь, в такую жару в длинном!

Я сказала, что представляю, немножко ещё поговорила о другом, чтобы отвлечь её от моих расспросов, и поспешила домой.

Остальное уже было делом техники, то есть, телефонного обзванивания.

Через час такси высадило меня возле ворот больницы номер шесть в Заречном районе. Была суббота, так что во дворе оказалось немноголюдно. Я нашла второй корпус, потом палату сто десять и заглянула в неё. Бабуся лет под сто в красном халате с оборками кокетливо надевала шляпку, явно собираясь на прогулку. В дальнем углу кто-то лежал на кровати лицом к стене. Остальные две кровати были так аккуратно заправлены, как будто давно пустовали.

Бабуся посмотрев на меня, сказала:

— Милочка, это к тебе, — взяла под мышку несколько газет и вышла из палаты.

«Милочка» даже не пошевелилась. Лежала неподвижно. Но если бабуся её позвала, значит, не спала. Тогда почему не оборачивается? Не интересуется, кто посетитель? Ей точно известно, что здесь её никто навещать не будет?

— Селена, — позвала я и подошла ближе. — Здравствуйте, Селена.

Она медленно повернулась ко мне лицом. Выглядела измученной и очень больной. Смотрела настороженно. Удивлялась, что я знаю её имя? Что кто-то в этом мире его знает?

— Лев, единорог и дракон, — сказала я. — Вот, — и протянула ей дракончика.

Невозможно описать, какая радость, какой восторг отразились на её лице! Она схватила артефакт, провела быстро и странно по нему пальцами. Он зажужжал.

— Постой, Селена! Дело в том, что… — начала было я объяснять.

Но Селена не желала ни минуты дольше находиться в нашем мире, не стала меня слушать.

— Спасибо, очень благодарна, — сказала она, перебивая мои слова, и щёлкнула по дракону.

А чего я ожидала? Что расскажет мне всё и об артефактах, и о себе? Нашла дуру! Она, конечно же, унеслась в свой мир. Тут, у нас, натерпелась. Нет здесь, к сожалению, чудесных аптечек.

В тот же миг у меня потемнело в глазах, я перепугалась, что отправлюсь куда-то вместе с ней. Но когда пришла в себя, то всё так же стояла возле кровати. Возле пустой кровати. Но не в пустой палате.

Рядом, злой, как лев, единорог и дракон вместе взятые, бормотал Корней:

— Ну, дура… Круглая идиотка… Если бы я знал… Я ж не знал, что он у тебя… Я ж думал, ты знаешь, что он у неё…

Конечно, замечательно, что я вернула Селене хотя бы дракончика и тем помогла вернуться домой. Она ничего не пожелала мне рассказать, но и я бы на её месте поспешила удрать из неприветливого чужого мира. Тем более что, как оказалось, Корней шёл за мной по пятам, надеясь забрать последний артефакт.

Всё это промелькнуло у меня в голове, а негодяй продолжал разоряться хриплым шёпотом:

— Если бы я только знал! Он всё время был у тебя! Или ты подобрала его в парке? Или забрала у той ларёшницы? Нет, не выходит, я внимательно за тобой следил, очень внимательно!

Ох, Вия, подумалось мне, ты как в воду глядела, сказав мне: «Не высовывайся». Но как же тут не высунешься, когда Селене нужно было помочь? Своя рубашка ближе к телу? Моя хата с краю? Полезные поговорки, но есть и другие. Например: относись к другим так, как хочешь, чтобы они относились к тебе. Только вот применимы ли эти слова к Корнею? Что там он ещё говорит?

— Сейчас пойдёшь со мной и всё мне расскажешь! Всё, поняла?

«Никуда я с тобой не пойду, гад ползучий», — очень хотелось сказать мне. Но не сказалось. Поразительно сколько слов остаются не высказанными вслух, целые тома получатся, если такие слова записать! Но всё-таки вокруг было, так сказать, общественное место, каждую минуту могли войти пациенты-посетители или врачи-медсёстры. И рядом в палатах кто-то находился, я слышала голоса. Так что грубить Корнею не стала, но ответила резко:

— Никуда я с незнакомым не пойду!

— А мы знакомы! — заржал он. — У меня свидетели есть, что знакомы.

— Эти свидетели знают, что вы меня обокрали!

— Эй, — нахмурился он, — потише на поворотах. Что я крал?

— Льва и единорога.

— Хе, игрушки-побрякушки? А ты сама их откуда взяла? Откуда? То-то и оно!

— Это украшения с моего балкона.

— Ой, не надо «ля-ля»! Кто их там видел?

— Тот, кто их к решётке прикреплял, так что кражу доказать легко, — ляпнула я и тут же пожалела об этом: ну причём здесь добрейший кузнец?

Корней насторожился, глаза его заблестели, губы расползлись в широкой ухмылке:

— Так ты знаешь, кто эти штучки делает?

— Ничего он не делает. Он их нашёл, понятно? — я изо всех сил старалась отвести от кузнеца неприятности. — Хозяйке артефактов стало плохо в сквере. Её забрала «скорая». Артефакты остались лежать под скамейкой. Их там и нашли рабочие, которые устанавливали решётки, понятно?

— Понятно, — опять нахмурился он. — Логично. Только, — он хохотнул, — какие-такие артефакты? Хотя такие дуры, как ты, по-другому не назовут.

«Сам ты дурак, — подумала я. — Я понимаю, что это какие-то средства связи плюс транспортировки. Но я не знаю, как эти штуки называют те, кто их делает или пользуется ими. Само название ещё ничего не значит. Поговорку «Стою на носу, смотрю на косу» слышал? То-то!»

Но опять вслух ничего не сказала, да Корней не дал бы мне и слова вставить. Он опять заговорил о том, что я пойду с ним. И что если не пойду, то он меня потащит. И что не нужно надеяться, что кто-то здесь за меня заступится. Я понимала, что медперсонал и больные особо меня защищать не будут, им своих проблем хватает. Но всё-таки не верила, что Корней на глазах у всех потащит меня за собой, словно козу на верёвке, как говорит Вия.

Только у него было больше наглости и подлости, чем у всех известных мне мужчин вместе взятых.

Корней схватил меня за плечи и вытолкнул из палаты, я попыталась вырваться и закричала. Тут же появились любопытные, кто-то даже возмутился: «Ты чего к девушке пристал, а ну пусти её!» Но Корней изобразил на лице расстроенное выражение и сказал:

— Мне кажется, она украла мой бумажник. Тут он лежал — в заднем кармане.

Оказалось, что внушить людям любую нелепость проще простого! Меня тут же окружили, и кто-то сказал:

— Обыщите её.

Сумочки со мной не было, поэтому я не совсем поняла: раздевать меня собираются, что ли? Хотела убежать, но вот тут-то меня и схватили три человека сразу! До раздевания, правда, дело не дошло: бумажник обнаружился в кармане моей куртки. Корней, этот гад и мерзавец, взял его, открыл и демонстративно вынул оттуда удостоверение с фотографией. На фотографии был он, ну, значит, и бумажник его. Как же он мне его так незаметно подсунул?

А вокруг нас галдели:

— Милицию нужно вызвать!

— Да-да, милицию!

Но Корнею, конечно, не милиция была нужна, а только я. Поэтому он пожал плечами:

— Да кто сюда из-за такой мелочи приедет? Нет, я её сам в отделение доставлю. От меня не сбежит. А вам спасибо за помощь в поимке!

Всё это он произнёс с милой улыбкой, как ему, гаду, скулы не свело? И выволок меня из больницы за руку и на глазах у всех. Я молча вырывалась, хотя была уверена: если попытаюсь убежать, за мной кинутся и другие, не только Корней. Поэтому я дёргалась вполсилы, притворялась, что слабее, чем в самом деле. Но едва мы отошли от корпуса, как только впереди показались ворота, как я кинулась прочь от Корнея. Он не ожидал этого, выпустил мою руку. Но опомнился, в два прыжка догнал и загородил мне дорогу.