Баллады, стихи, сказки

От скрытых облаками темных гор,

что Чехия, как щит, поднять могла бы,

оттуда, где светло струится Лаба,

к нам немцы устремили свой напор.

Куда ни кинешь зорко взор с утра,

они повсюду — не увидишь чеха.

На их пути стоит одна помеха —

высокая Звичи́нская гора.

О, если б недоступной целью вечной

гора бы та была для немцев, как и встарь

то я бы с благодарностью сердечной

ее венком украсил, как алтарь,

как славянин, как патриот примерный,

за мой народ, всегда свободе верный.

Подходи любой и слушай,

песней всем потешу душу

о делах, что прежде были,

чтоб о них вы не забыли.

К нам из Рима раз приехав,

кардинал клял злобно чехов.

Он в руке держал распятье,

к немцам слал на нас проклятье:

«Справится лишь меч и пламя

с чехами-еретиками!

Бейте их без сожаленья,

всех грехов дам отпущенье!»

Вот баварцы к нам подходят,

всюду слухи злые бродят:

«К Та́хову уж подступили,

все деревни там спалили.

Братья, бейте все тревогу,

к нам спешите на подмогу!

Да не сгинет чехов имя

меж народами другими!»

Чехи клич тот услыхали

и три войска собирали.

Первыми шли таборяне —

с немцами сражаться рьяно.

А вторыми шли сиротцы,

чтоб за родину бороться!

Преисполнено отваги,

третье войско шло из Праги.

Вот у Пльзня пыль клубится,

где же немцы? Где убийцы?

Чехи ждут врагов, но тщетно —

войск не видно, незаметно.

Побросав всё, убежали,

и догонишь их едва ли!

А кого кусты укрыли,

тот остался там в могиле.

Всю казну, запасы, ружья,

и знамена, и оружье,

с папской грамотой в придачу,

чехи взяли без отдачи.

Ну, а где ж посланник папы?

Он без кардинальской шляпы!

«Ой, когда в лесу я ехал,

сук задел, и, видно, чехи

взяли шляпу для потехи!»

С отчизной будто на свиданьи

стою я, подо мною горы.

Все небо в солнечном сияньи,

и взгляд уводят вдаль просторы.

Руками обхвачу я землю,

подобно го́рам станут руки.

Отчизна, всю тебя объемлю,

как обнимают в час разлуки.

О Чехия, страна родная,

на грудь к тебе припасть хочу я

и раствориться, замирая,

в тебе хочу, тебя целуя.

На родине прекрасны наши нивы,

их отстоял в бою с врагом народ.

Творил он чудеса врагам на диво,

его единство — вольности оплот.

Земля отчизны до сих пор богата:

она в короне — камень дорогой.

Из недр ее богатства столько взято,

что на века хватило б для другой.

Но стоит только выразить желанье,

достойно встретить прошлое страны,

оставить внукам подвиг в назиданье —

ах, мы тогда и сла́бы и бедны!

Где помощь? Где найти спасенье?

Из недр каких добыть богатство нам,

чтоб статую, собора украшенье,

мы вознесли к прозрачным небесам?

Иль правда, слабы так, что на чужбине

себе искать мы помощи должны,

чтоб почести воздать своей святыне

и укрепить обычай старины?

Не верю я тому! В порыве смелом

напомнит нам отцову славу сын. —

Друг другу мы опять докажем делом,

что Милети́н — давно не Милетин.

Давно уже вперед шагнуло время.

Девиз «Самоотверженность» гремит

и в поле и в лесу, свергая бремя

ошибок, заблуждений и обид.

Пускай, настигнут бурею суровой,

наш Милетин лежал в глубоком сне,

он все-таки дождался жизни новой,

он выстоял под бурею в огне.

У города лицо иное стало,

он просветлел и раны залечил.

Но надобно ему еще не мало

внимания, трудов и новых сил.

И на алтарь он просит не полушки,

он гордо жертвы требует опять,

бороться, жить — не детские игрушки,

не любит громких фраз отчизна-мать.

Не оттого ли я настроил лиру

на лад веселый, прославляя труд!

Ведь Милетин докажет скоро миру,

что в нем мужи великие живут!

Мы собрались возвысить божье слово,

украсить богородицу, — и ждет

она, когда прославим город снова:

пусть это только шаг, но это — шаг вперед!

Горе влтавскому лугу,

он от дыма седой:

среди павших, изранен,

стонет чех молодой.

«Мать, прощай дорогая,

гаснет юность моя,

обнимаю вас, братья,

вас, родные края».

На равнине могила,

дуб над нею шумит,

мать над свежей могилой

плачет горько навзрыд.

«Мать, не плачь, дорогая,

он слезам был не рад.

Подожди, подрасту я,

буду смелым, как брат!»

Эй, Фердачек наш,

подвела тебя блажь!

Чешский лев зарычал,

ты не слышал, — молчал;

плохо слышишь давно ты, блаженненький.

Стой, народ, на своем,

счастье вместе найдем.

А, Фердачек, в ночи

отдыхая, молчи:

твое место на свалке, блаженненький.

На своем стой, народ!

Час свободы придет!

Что досталось в борьбе,

сохранишь ты себе:

нам на шею не сядет, блаженненький!

Ах, как греет солнце с неба

лучезарным светом!

Ах, как радостно, чудесно

жить на свете этом!

Пусть порою и затмится

счастья свет небесный,

бесконечно все ж мне дорог

мир земной чудесный!

Больше перлов и сокровищ

дорого и мило

ты, сияющее в небе

яркое светило!

Коль бы сам господь мне молвил:

«Дам я полвселенной,

но зато чрез два-три года

мир покинешь бренный!»

Я сказал бы: «Нет, уж лучше

придержи подарок, —

для меня и свет земной наш

и хорош, и ярок!»

Если бы ко мне явился

ангел вдруг господен

и сказал: «Внемли, о грешный,

богу ты угоден.

Вознесись со мной на небо,

землю покидая,

и душа твоя узнает

все блаженство рая!»

Я бы ангелу ответил:

«Возвращайся к богу,

дай еще на этом свете

мне пожить немного!

Ведь и так придется скоро

мне с землей расстаться;

дай под ярким светом солнца

вдоволь надышаться!»

Солнце, солнышко родное,

божество и радость,

грей, свети, чтоб я изведал

всю земную сладость!

Раскраснелись в пляске лица,

шумно, тесно за столом,

и невеста веселится —

лихо пляшет с женихом.

Пьян от счастья, в шуме, громе

крикнул он: «Гей, веселей!

Всем, что в погребе, что в доме,

всем я потчую гостей!»

За столом поднялся с места

гость незваный и чужой:

«Жизнь отдал бы, чтоб невеста

круга три прошлась со мной!»

Первый круг протанцевали, —

замер у невесты смех;

круг второй еще в начале, —

а она бела, как снег.

«Что, любимая, бледнеешь?

Загрустила отчего?

Иль на свадьбу звать не смеешь

в гости Зденка своего?»

Так шепнул он, с нею вместе

завершая третий круг.

На руки без чувств невеста

к жениху упала вдруг.

Все — в смятеньи, — случай странный!

Все спешат, чтоб ей помочь.

Кто он? Где он, гость незваный?..

Сгинул, словно призрак, в ночь.

Скрылся незнакомец мрачный,

снова танцы, пир горой,

но веселье новобрачной

гость унес навек с собой.

Смерклось, льется гул трезвона,

звезды тропкой золотою

и́скрятся по небосклону.

Сердце, сердце, что с тобою?

— Из груди твоей, как птица,

рвусь я в небо устремиться,

там, со звездами кочуя,

я на всю страну родную

стало бы слезами литься,

ввысь поднявшись, как светило,

к родине б любовь будило,

с высоты могучим звоном

громогласно миллионам

сынов чешских говорило!

Ловите радость —

пока шумит,

и кудри старость

не серебрит.

Для нас май жизни

и май любви,

и май отчизны,

и соловьи.

И щебет реет,

звенит в кустах,

и луг пестреет

кругом в цветах.

И дуб нарядный

опять в листве;

ручей прохладный

журчит в траве.

Бывают розы

без терний? — Нет!

Испортят слезы

весенний цвет.

Иль перестали

для нас шуметь

цветные дали

и розы рдеть?

Зима нагрянет,

весна уйдет,

и сердце стянет

осенний лед.

Ловите ж радость —

пока шумит,

и кудри старость

не серебрит!

Эй, друзья, смелей навстречу жизни,

не стоит на месте время-птица!

Нам ли унывать в родной отчизне,

если можно жизнью насладиться?

Подадим друг другу смело руки,

дух борьбы — сегодня наше знамя.

Пусть с земли исчезнут скорбь и муки

да живет, кто весел, рядом с нами!

Горести к чему? Ведь мир, как прежде

каждый день меняясь, — сердцу краше.

Пусть не раз лгала душе надежда, —

все что взято с боем — вечно наше!

Эй, друзья, смелей навстречу жизни,

не стоит на месте время-птица!

Нам ли унывать в родной отчизне,

если можно жизнью насладиться?

Подадим, друзья, друг другу руки,

дух борьбы — сегодня наше знамя!

Пусть с земли исчезнут скорбь и муки

да живет, кто весел, рядом с нами!

Ходит в бочках хмель игриво,

слава нашим пивоварам,

и гулякам, что у пива

не теряют время даром!

Здравствуй, радость огневая,

с кружкой полною до края!

За того мы выпьем чеха,

кто за речь своей отчизны,

кто за честь ее успеха

не жалел труда и жизни!

Здравствуй, братство гражданина,

где семья друзей едина!

За здоровье всех, кто вместе

с нами радостен и весел,

кто душою прям и честен,

нос на квинту не повесил!

Здравствуй, кружка, с влагой пенной,

с дружбой вечно-неизменной!

Кто вставал за волю смело —

дома не сиди:

выборы — большое дело,

выбирать иди.

С равнодушием — вниманье! —

кончим навсегда.

Вашек, Гонза, на собранье!

Мы — бойцы труда.

Лишь тот, кто счастие кует

И день и ночь в борьбе,

лишь тот, лишь тот, лишь тот

поможет сам себе!

Пусть счастливой и довольной

Чехия живет,

пусть община в Праге вольной

в руки власть берет.

Прага ждет давно — вниманье! —

ждет хозяйских рук.

Вашек, Гонза, на собранье,

труд — наш первый друг.

Лишь тот, кто счастие кует

и день и ночь в борьбе,

лишь тот, лишь тот, лишь тот

поможет сам себе!

Братья, символ — это знамя,

знак единства между нами,

и грядущего залог!

Вкруг него сплотимся, ну-ка!

С нами песни и наука,

с нами родина и бог!

Встанем к знамени родному,

грянем песню по-былому

так, как в Чехии поют!

С песней гордой в честь отчизны

посвятим народу жизни,

юность, знания и труд!

Приведи же, боже правый,

Чехию в обитель славы!

Дева чистая в расцвете,

в красоте своей стыдливой, —

словно жемчуг горделивый,

роза в прелести весенней.

Мать, чьи выращены дети

для ее страны родимой,

с девой-розой несравнима, —

встань пред нею на колени!

Всех жемчужин совершенной

роза в свежести невинной,

но украсят драгоценней

только рута и барвинок!

Три ку-ку над лесом прозвучали,

загрустила девушка в печали,

парень же сказал: «Довольно лжи!

Правду мне, кукушка, предскажи!

Вот, когда я с милой повенчаюсь,

сколько лет нам жить, не разлучаясь?

Но считай, кукуя мне ответ,

каждое ку-ку за двадцать лет!»

Три ку-ку над лесом прозвучали,

девушка утешилась в печали,

парень светлую ее слезу

поцелуем выпил, как росу.

Обнимал, целуя, жал ей руки,

а кукушка пела все на буке,

и когда взошел второй посев,

в доме их звучал ее напев.

Ах, небо, ты темным-темно,

темней земли сырой,

ах, я тебе доверюсь, но

ты, верное, темным-темно

мою тоску укрой!

Растил я на груди змею,

ловил прекрасной взгляд.

Ах, видно, на беду свою

растил я на груди змею,

глотал змеиный яд.

Ах, молнии, где были вы,

когда лежал без сна?

Зачем же не светили вы,

ах, молнии, где были вы,

когда лгала она?

О почему не погребла

земля печаль мою,

когда она к нему пришла

ах, почему не погребла

земля ее, змею?!

Я видела — на золотом престоле

сидел отец премудрый Крок,

народ, избрав его по доброй воле,

просил, чтоб слово он изрек.

Я видела: Либуша молодая

взошла на золотой престол

пред тем, как Хрудош, верность нарушая,

Отчизну к гибели привел.

Она, найдя в любви лишь вероломство,

сошла с престола, и потом

никто уж не был из ее потомства

судьей на троне золотом.

Ее потомкам жесткое сиденье

из камня заменяло трон, —

чтоб знали все — исчезло, как виденье

сиянье золотых времен.

Вернешься ли ты, золотое время?

Иль не придешь ты к нам опять?

Придешь, сверкнешь ты солнечно над всеми

когда? Кто может это знать?

Послушайте, поверьте светлой вести,

от Бы́стрицы ее несу,

оттуда, где шумят о славе, чести

дубы в Миле́тинском лесу.

Явилась дева из Те́шина града,

как Вида, дивна красотой, —

в песок речной, в зыбучую прохладу

престол зарыла золотой.

Промолвила: «Сиденье золотое,

покойся долгий, долгий срок,

до той поры, пока родной страною

не будет править новый Крок.

Тебя поднимет он со дна речного,

со славой на тебя взойдет, —

и счастье золотого века снова

увидит чешский наш народ!»

Майская ночь! Майская ночь!

Первая майская ночь!

Кто может мощь твою превозмочь?

Зво́нок рокот соловьиный,

с нами в рощу поспешай!

Сладок запах над долиной,

встретим в хороводе май!

Звонок рокот соловьиный,

сладок запах над долиной,

с нами в рощу поспешай,

встретим там цветущий май!

Майская ночь! Майская ночь!

Первая майская ночь!

На пригорке над лугами

заалел костер, пылая,

в играх прыгает чрез пламя,

пляшет юность удалая.

Гей, ребята! Ветви зажигайте,

окунайте хвою в пламя!

Выше к небу их бросайте

сильными руками!

Тот, кто ветку бросит выше,

будет смелый удалец:

Тот, кто верой в свои силы дышит,

славы обретет венец!

Вверх летит огонь и вниз нисходит,

солнце так восходит и заходит.

Вспыхнет и погаснет хвоя,

словно счастье огневое!

Майская ночь! Майская ночь!

Первая майская ночь!

Средь посева серебрится

след межи-тропинки:

собрала краса-девица

росные слезинки.

Вспыхну, расцветая,

словно роза мая!

Я лицо умою

майскою росою,

чтоб цвет майский нежно

на щеках зарделся,

чтоб глядел любимый

и не нагляделся!

Майская роса, полынь с крапивой —

ненадолго делают красивой.

Трудолюбье, скромность и приличье —

украшенье лучшее девичье.

Майская ночь! Майская ночь!

Первая майская ночь!

Вот из рощи на полоску

вышел статный паренек,

на плече несет березку,

а на ней цветной венок.

Милая, березку в знак разлуки

под твоим окном поставлю,

а на память о душевной муке

я цветов венок оставлю.

Милая, друг друга мы любили,

я тебя не поцелую,

ведь любовь под корень подрубили,

как березку молодую.

Гей, цветы в венки сплетайте,

веники берез ломайте!

Венок девушке прекрасной,

веник бабке безобразной!

Майская ночь! Майская ночь!

Первая майская ночь!

В полночь ведьма оголилась

и под дымоходом села,

беленою обкурилась

и натерла мазью тело.

Хорошенько мазью надо

натереть нагое тело.

На метлу верхом я сяду,

гей, в трубу — и полетела!

Через реки, горы мчится

мой конек, не уставая.

Гей, слетайтесь все, сестрицы,

на веселый шабаш мая!

Мы порог золой посыпем,

ветви майские насадим,

окропим святой водою,

с чарой злой бесовской сладим!

Майская ночь! Майская ночь!

Первая майская ночь!

Солнышко, свети нам ясно!

Растворится мрак, исчезнет.

Ложь, обман навек погаснут,

правда светлая воскреснет.

Над насильем встанет право,

рабство победит свобода.

Немощь станет мощью. Слава,

всемогущая природа!

Майская ночь! Майская ночь!

Первая майская ночь!

Вы и я — друзья навеки:

ведь одним сердца горят.

Наши горы, наши реки

нас уж не разъединят!

Будь Москва то, будь то Прага,

наша родина — одна.

Если жизни цель — она,

значит вместе быть нам — благо!

Вдали, вблизи ли, друг мой милый

одним путем идут друзья.

Вдали, вблизи ли — до могилы

верны отчизне сыновья!

Пусть же между нами горы и долины,

сердцем и душою мы всегда едины.